Глава 41. Выручай-комната.Предупреждение: Дорогие друзья, этот фанфик, к сожалению, заброшен. У меня нет времени на фанфикшен уже много лет. У меня осталось несколько ранее неопубликованных глав, которые я буду выкладывать постепенно, по мере того, как буду успевать их вычитывать. Надеюсь, продолжение истории, хоть и незавершенное, вас порадует. Спасибо за внимание.
Глава 41. Выручай-комната.
В преддверии рождественских каникул студенты становятся все более легкомысленными и неуправляемыми. Преподавателям приходится прикладывать существенные усилия, чтобы вкладывать в их головы, забитые размышлениями о предстоящем отдыхе, хоть какие-то знания. Ремус устраивает еще больше практических занятий, чем обычно, зная, что это самый эффективный способ подогреть интерес студентов к ЗоТИ. Хагрид на своих уроках всем подряд курсам показывает саламандр, греющихся в огромном костре, и студенты дружно толпятся у огня, поскольку погода стоит необычайно холодная. Профессор МакГонагалл третирует пятые и седьмые курсы зубодробильными тестами по трансфигурации, не прекращая напоминать, что СОВ и ТРИТОН уже на носу. Ну, а у Снейпа на уроках и без всяких дополнительных усилий дисциплина железная даже в ожидании каникул.
Со всеми приготовлениями к праздникам у меня оказывается неожиданно много работы в замке, но я даже рад этому, потому что за десятком повседневных дел у меня не хватает времени раздумывать о тех вещах, мысли о которых никогда не приводили ни к чему хорошему. Студенты бедокурят с удвоенной энергией, преподаватели уплотняют свои учебные планы, прекрасно сознавая, что после рождественских каникул время до экзаменов полетит как сумасшедшее, а еще я продолжаю помогать Ремусу с его пособием по защите от темных искусств.
Каким-то образом откровенный разговор с Ремусом о его болезни меняет между нами все, делает все правильным и простым, и все чаще я ловлю себя на мысли о том, что граница между нынешним Ремусом и Ремусом из моего прошлого истончается и исчезает совсем. Он становится более расслабленным и спокойным в общении со мной, и теперь, слушая его рассказы о прошлом, о Сириусе и моем отце, я знаю, что он говорит все начистоту, что ему больше не нужно подбирать каждое слово, чтобы не выдать свой секрет. Глядя, как блестят при этом его глаза, я впервые задумываюсь о том, каких усилий ему стоило носить свою маску. Я задумываюсь о том, неужели я такой же, каким был он с самого начала? Неужели мои секреты меняют меня так же, как Ремуса меняла необходимость скрывать от меня свою болезнь? И неужели, в таком случае, и я мог бы чувствовать себя столь же легко и свободно, если бы этих секретов не было совсем?
Уже очень скоро я начинаю ждать с нетерпением теплые уютные вечера в его кабинете, где за разговорами мы не замечаем, как переходим с обсуждения ЗоТИ на другие темы, болтая о проведенных вместе уроках, о межфакультетских соревнованиях, обсуждая злободневные темы политики и науки, разговаривая о тех временах, когда в Хогвартсе царствовали Мародеры.
Мы не говорим о моем прошлом, но и в прошлом Ремуса есть такие моменты, которых мы никогда не касаемся. Ремус никогда не говорит о том, как погибли Сириус Блэк и Джеймс Поттер, что точно случилось с Питером Петтигрю после того, как он покинул Хогвартс. Он вообще не распространяется о том, что стало с Мародерами после того, как они окончили свой седьмой курс. Но я и не расспрашиваю, потому что стоит разговору ненароком подойти к этому слишком близко, и в глазах Ремуса возникает тоскливое, потерянное выражение, явно говорящее о том, что те времена были для него не из простых. Ну а Ремус в свою очередь почти не расспрашивает меня о том, какой была моя жизнь до летней аварии, до того, как я попал в Хогвартс, и я по-настоящему благодарен ему за это.
С тех пор, как опасный секрет Ремуса перестает стоять между нами холодной стеной, в глазах Ремуса загорается небольшой ясный огонек, похожий на надежду, будто бы одно только знание того, что можно узнать о его сущности и не отшатнуться в отвращении, придает ему сил. И то, что мы стараемся не говорить об определенных вещах, уважая право друг друга оставить что-то невысказанным, не бередить старые раны, становится скорее еще одним подтверждением этого взаимного доверия, нежели наоборот. Тем не менее, иногда разговоры о таких вещах просто всплывают сами собой, будто бы помимо нашей воли.
– В эту субботу будет поход в Хогсмид, – говорю я Ремусу в один из таких вечеров в его кабинете, когда у нас обоих уже мозги кипят от схем накладывания щитовых заклятий одного на другое с минимальной потерей защитных свойств. – Если ты не против, я приглашу Невилла с нами, думаю, на этот раз ему будет полезно выбраться из замка и немного развеяться.
Ремус поднимает на меня взгляд и качает головой:
– Прости, Гарри, но боюсь, что ближайший поход в Хогсмид мне придется пропустить.
Конечно же, вспоминаю я, ведь будет очередное полнолуние.
– Верно, я и забыл, извини, – виновато говорю я, затем ободряюще ему улыбаюсь: – Ничего, я могу купить для тебя что-нибудь. Захвачу пару бутылок сливочного пива у мадам Розмерты, что скажешь?
Ремус улыбается в ответ, глядя на меня, и кивает:
– Да, сливочного пива было бы неплохо.
Я барабаню пальцами по столу и еще раз смотрю на накарябанную пером на листе пергамента формулу в поисках ошибки. Она должна быть здесь, что-то есть в этих заклинаниях такое, что я едва ли советовал бы кому бы то ни было использовать именно это сочетание, чтобы защитить себя.
– Значит, ты идешь в Хогсмид с Невиллом Лонгботтомом? – переспрашивает Ремус, и я отрываю взгляд от стола. – В этом случае, может быть, неплохо, что я не иду с вами. Если честно, не думаю, что ему нравятся мои уроки. Не хотелось бы создавать напряжения.
Я недоуменно вскидываю брови:
– Ты шутишь? Всем нравятся твои уроки, чего еще можно было бы ожидать от ЗоТИ? Ты показываешь, на что в действительности способна враждебная магия и как ей противостоять. Все обожают твои занятия, уж поверь. Я же знаю, что говорят студенты.
Я говорю с жаром, и Ремус не может удержаться от улыбки и качает головой.
– Может быть, ты и прав, я мог неверно понять поведение мистера Лонгботтома в последнее время, – уклончиво отзывается он.
– На него просто многое навалилось, – поясняю я, снова переключая внимание на формулу. – Эти квиддичные матчи, которые он не выносит, приближающиеся СОВ… Невилл от всего этого на взводе, боится не оправдать ожиданий.
Ну конечно же. Я поднимаю перо и уверенно вычеркиваю из цепочки заклинания лишнее звено.
– На это уйдет дополнительных секунды три, не меньше, – поясняю я в ответ на вопросительный взгляд Ремуса, когда он тоже пробегается глазами по пергаменту. – Слишком рискованно терять столько времени на одно-единственное защитное заклинание, даже по-настоящему мощное. Можно не успеть.
– Ты говоришь так, словно им действительно придется когда-либо защищать свои жизни этими заклинаниями, – фыркает он, легкомысленно отмахиваясь от моих слов.
Я вскидываю на Ремуса взгляд, в котором нет ни грамма веселья.
– Некоторым из них придется. Потому что не все так гладко, правда ведь, Ремус? – спрашиваю я, и горькие слова срываются с моего языка почти против воли. – Не все так гладко в этом мире волшебников, если Джеймс Поттер и Сириус Блэк погибли в сражениях, не успев даже толком повзрослеть.
Ремус быстро отворачивается в сторону, ничего не говоря. Я тоже замолкаю, почти сразу сожалея, что не сумел удержать язык за зубами. Мне давно известно, что подобные разговоры ни к чему не ведут. Так что я вздыхаю и иду на попятный.
– Ладно, прости, я знаю, тебе не хочется об этом вспоминать. Я просто говорю, что оказаться в опасности здесь проще некуда. Но потому ты и учишь студентов защите от темных искусств, ведь так? Чтобы в случае необходимости они могли постоять за себя.
– Ты заговорил о Джеймсе, – негромко произносит Ремус, по-прежнему не глядя на меня. – Но бывают такие ситуации, когда ничего не меняется, даже если ты знаешь правильное заклинание, даже если ты умен и ловок. Поэтому, да, Гарри, ты прав, я учу их, чтобы они могли постоять за себя, если возникнет такая необходимость. Но лучше бы, чтобы они выучили раз и навсегда, что бывают такие ситуации, от которых нужно просто держаться подальше, когда есть такая возможность.
В голосе Ремуса неожиданно прорывается застарелая злость, и я удивлен, потому что эта эмоция совершенно ему не свойственна. Но оборотню удается совладать с нею. Когда он снова поворачивается ко мне лицом, он спокоен, как всегда, и ему даже удается улыбнуться.
– Не будем об этом, – мягко говорит он. – Оставим прошлое в прошлом.
Я киваю, хотя не могу избавиться от настойчивой мысли о том, что мне сказал Снейп тогда, когда пытался подвести к разгадке болезни Ремуса. Он говорил про моего отца, про то, что его предали, но я до сих пор не знаю, кто. Это не мог быть кто-то из Мародеров: не мог быть Питер Петтигрю, который уехал куда-то далеко, Ремус как-то обмолвился, что он уехал. Не мог быть Сириус, который к тому времени был мертв. Но кто еще? Кто был так близок Джеймсу Поттеру, кроме Мародеров, кого он мог назвать другом, кто тот человек, который в конце концов предал его и привел к смерти?
Ремус наверняка знает, думаю я, бросая на него осторожный взгляд. Но даже если и так, он ни за что не скажет мне, в этом я тоже уверен.
– Итак, сливочное пиво, – говорю я, спеша увести разговор в сторону от неприятной темы, и добавляю с улыбкой: – Что-то еще? Какие-нибудь особенные пожелания по поводу подарка на Рождество?
Ремус качает головой:
– Не нужно ничего такого, ты же знаешь. Для меня это Рождество и без того будет особенным.
– Да, для меня тоже, – киваю я.
Ремус мрачнеет, хотя не произносит ни слова.
– Хорошо, что устроили этот поход в Хогсмид накануне каникул, – поспешно добавляю я, стараясь заполнить паузу и отвлечь оборотня от невеселых мыслей, о чем бы они ни были. – Есть возможность купить для всех что-нибудь в подарок. Правда, до сих пор не знаю, как я собираюсь покупать что-то Невиллу, чтобы он этого не заметил. Придется выкручиваться на ходу.
– Приглядывай за Невиллом, хорошо? – вдруг серьезно говорит Ремус. – Он сам не свой в последнее время, я заметил это на уроках. И он не слишком-то ладит со своими однокурсниками, не похоже, чтобы у него среди них были друзья.
– Я его друг, – возражаю я.
– Это так. Но большую часть времени он проводит все же с гриффиндорцами. Не думаю, что это дается ему легко.
Я качаю головой:
– Только потому, что он позволяет им себя достать. Они намеренно пытаются задеть его, чтобы доказать собственную значимость, а он идет у них на поводу.
– Ты знаешь, как это бывает у подростков, когда они полагают, что пострадал их авторитет, – вздыхает Ремус. – Тем более, если их намеренно провоцируют. Насколько мне известно, даже тебе не удалось избежать нескольких столкновений с мистером Уизли, – добавляет он и бросает на меня внимательный взгляд.
Я качаю головой:
– Это совершенно другое. Я не пытаюсь намеренно противостоять Рону или что-то ему доказывать. Возможно, в этом его проблема, я не знаю. В любом случае, я не принимаю все, что он говорит, на свой счет, так что я не назвал бы это столкновениями.
Я останавливаюсь, не зная, как выразить то, что я на самом деле испытываю от нападок Рона. Я хочу сказать, что это больно не потому, что Рон то и дело бросается презрительными фразами, подозревая меня в глупых, подлых вещах, которые я никогда бы ни сделал, и даже не потому, что он не доверяет мне. В конце концов, у меня еще не было возможности по-настоящему заслужить его доверие. Это больно потому, что совершенно не похоже на Рона, которого я знал, на того самого Рона, который принял за меня смерть. Но я думаю, что даже если и так, даже если он вдруг стал говорить ужасные вещи, которых никогда не сказал бы прежде, я не стал бы злиться на него по-настоящему. Я никогда бы не причинил ему вреда, потому что, видит Мерлин, я последний человек на планете, имеющий право судить Рона Уизли.
– Я не держу зла на Рона, – в конце концов твердо говорю я. – Что бы он обо мне ни думал сейчас, это неважно. На самом деле он неплохой человек, когда не пытается казаться кем-то другим, и я еще дам ему возможность это показать.
Ремус смотрит на меня с чем-то, похожим на любопытство.
– Значит, ты веришь, что каждый заслуживает второй шанс? – спрашивает он.
Я усмехаюсь почти невольно.
– Да. Наверное, да, Ремус. Чего бы стоила моя собственная жизнь, если бы я в это не верил?
*****
В последнюю неделю перед каникулами Хогвартс погружается в тишину и безветрие. Ледяные ветры с гор усмиряют свой пыл, прекращая терзать замок и окрестности яростными порывами, в череде нескончаемых снегопадов тоже наступает временное затишье, и впервые после долгого перерыва солнечные лучи осторожно спускаются на покрытую снегом землю, мерцающими бликами рассыпаясь в ясном морозном воздухе.
В день долгожданного похода в Хогсмид за завтраком в Большом Зале стоят привычные для таких событий шум и оживление. Директор поднимается со своего места и постукивает ложкой по кубку с тыквенным соком, перебивая гул голосов и привлекая к себе внимание студентов. Когда все замолкают, обращая взгляды на него, Дамблдор улыбается и говорит:
– Я хотел бы сделать небольшое объявление. Мне известно, что для многих из вас это не будет сюрпризом, потому что к событию, о котором я хочу объявить, мы готовились в большой секретности. А вы все не хуже меня знаете, как быстро по Хогвартсу разлетаются секреты, – директор делает небольшую паузу, по-прежнему улыбаясь и ожидая, когда смех студентов, вызванный его словами, сойдет на нет. Затем он откашливается и продолжает: – Для тех же из вас, до кого пока не долетели слухи, спешу сообщить, что через неделю, в последнюю субботу перед каникулами, в Хогвартсе состоится рождественский бал, на который будут приглашены все студенты, начиная с четвертого курса и старше. Но это еще не все, – продолжает он, перебивая поднимающийся в зале оживленный гвалт. – Результаты Турнира Трех Волшебников, который проходил в Хогвартсе в прошлом году, признали такими высокими, что мы хотели бы продолжить развивать те отношения дружбы и взаимопонимания, которые возникли у вас со студентами Шармбатона и Дурмстранга, поэтому все желающие студенты этих школ также будут приглашены в Хогвартс на рождественский бал, как и наши прошлогодние выпускники. Волшебники из департамента международного магического сотрудничества Министерства магии уже вовсю работают над порталами, которые позволят всем нашим гостям попасть в Хогвартс быстро и без трудностей. Не сомневаюсь, что вы будете рады видеть их всех снова и окажете нашим гостям не менее теплый и дружественный прием, чем в прошлом году.
Что бы ни говорил Дамблдор, по реакции большинства студентов становится понятным, что новость явилась для них полной неожиданностью. Они обмениваются радостными взглядами и взволнованно переговариваются, принимаясь обсуждать грядущее событие, и Дамблдор говорит:
– Что ж, это все новости, которыми я хотел с вами поделиться. Не смею вас больше задерживать, я уверен, у вас масса дел, которые нужно успеть сделать за эти выходные.
– Еще бы! – достаточно громко восклицает Лаванда Браун за гриффиндорским столом, даже не пытаясь скрыть негодования в голосе. – Теперь у нас есть всего одни выходные, чтобы выбрать подходящие для бала парадные мантии!
Дамблдор едва заметно хмыкает себе в бороду, делая вид, что ничего не слышал. Словно почувствовав мой взгляд, он смотрит на меня в ответ, но я поспешно отвожу глаза в сторону, притворяясь, что занят своим завтраком.
С того самого дня, как Ремус вернул мне Силенси, я не перестаю задаваться вопросом, что он сказал такого Дамблдору, что заставило его передумать? Что вообще он мог сказать, чтобы директор счел возможным вернуть мне мою змею, поставив тем самым под угрозу безопасность студентов? Кроме того, директор изучал Силенси, в этом нет никаких сомнений. И я не могу перестать спрашивать себя, что именно это могло открыть ему обо мне?
– Гарри, ну что, мы идем в Хогсмид?
Я моргаю, поднимая взгляд на Невилла. Он немного робеет, стоя перед самым преподавательским столом, и с опаской косится на Снейпа. Тот окидывает одним из своих презрительных взглядов нас обоих, и по Невиллу хорошо видно, что ему не терпится убраться отсюда поскорее.
– Да, – говорю я, сверяясь с часами. – Только я должен зайти к себе за теплой мантией. Встретимся у выхода из замка через четверть часа, идет?
Невилл кивает и выходит из Большого Зала.
– Я рада, что ты нашел общий язык с мистером Лонгботтомом, Гарри, – негромко говорит профессор МакГонагалл, склоняясь ко мне. – Уверена, что это пойдет на пользу вам обоим.
– Надеюсь, что так, – говорю я, пожимая плечами. – Впрочем, едва ли дружба со мной сделает Невилла популярнее среди гриффиндорцев. Профессор, могу я спросить?
Она кивает, и я продолжаю:
– Мне любопытно узнать, идея дать Невиллу значок старосты имеет ту же природу, что и затея сделать его ловцом гриффиндорской сборной?
Профессор МакГонагалл неодобрительно поджимает губы, но тем не менее отвечает:
– Может быть, у мистера Лонгботтома не самый высокий средний балл по успеваемости, но он едва ли не самый здравомыслящий студент с пятого курса среди гриффиндорцев. За него мы уж точно можем быть уверенными, что он не станет взрывать петарды в Большом зале на день благодарения, как братья Уизли, или сбегать посреди ночи в Хогсмид за сливочным пивом, как это сделали в прошлом году мистер Томас и мистер Финниган. У нас едва ли был более подходящий кандидат на место старосты.
– Он есть, – усмехаюсь я, кивая в сторону гриффиндорского стола. – Рон Уизли.
Как раз в этот момент Рон исподтишка показывает однокурсникам заклинание, от которого у слизеринцев тыквенный сок фонтаном бьет из носа, они в ярости озираются кругом, пытаясь понять, кто сыграл с ними эту злую шутку. Гриффиндорцы же принимают безмятежный вид, не глядя в их сторону и пряча ухмылки.
– Что ж, превосходная демонстрация, – сухо произносит МакГонагалл, глядя на своих студентов взглядом, не предвещающим ничего хорошего. Я не сомневаюсь, что с нее уж точно станется снять баллы с собственного факультета за подобные недостойные выходки. – Рональд Уизли неуправляем.
Я качаю головой и киваю на гриффиндорцев, которые давятся смехом и бросают на Рона восхищенные взгляды.
– Взгляните получше, профессор. Рон Уизли – их предводитель. Почему было бы не повесить на него соответствующий значок?
– Потому что в Хогвартсе подобное поведение не одобряют, – строго говорит МакГонагалл.
– Но фокус в том, профессор… – негромко говорю я, наблюдая за тем, как Рон неторопливо поднимается из-за стола и выходит из зала, сопровождаемый неизменной толпой гриффиндорцев, и напоследок запускает своим заклинанием в Драко Малфоя, отчего вся компания разражается смехом, едва оказавшись за дверью. – Фокус в том, что он и не нуждается в чьем-либо одобрении для того, чтобы быть их лидером.
Когда я выхожу во двор замка, Невилл уже ждет меня там. На выходе из ворот замка образуется небольшое столпотворение, потому что Филч дотошно проверяет выходящих студентов по своему списку, не забывая повторять, что если они купят в деревне навозные бомбы, то обратно в Хогвартс могут даже не возвращаться. Меня он пропускает без проблем, даже кивает с видом, который можно назвать приветливым, как соратнику в борьбе за школьные правила. Зато за идущих сразу позади нас с Невиллом близнецов Уизли завхоз берется всерьез, до нас еще долго доносятся негодующие восклицания близнецов и ворчание Филча.
В Хогсмиде мы с Невиллом заворачиваем в несколько магазинов, где я покупаю в подарок для Ремуса самопишущее перо для записи его наблюдений, а еще зимний шарф со сверхстойкими согревающими чарами, прекрасно зная его любовь к длительным прогулкам по Запретному лесу в поисках разнообразных магических тварей. Мне приходит в голову, что, в общем-то, совсем нетрудно выбрать подарок для человека, у которого почти ничего нет.
С Невиллом все оказывается немного сложнее, но мне удается уловить момент, когда он отлучается в магазин одежды, выбирать мантию к предстоящему рождественскому балу. Я успеваю заскочить в магазин книг и купить ему в подарок любопытный сборник по травологии с живыми иллюстрациями, некоторые из которых, если верить описанию, могут выплюнуть семена саженцев тому, кто без ошибок произнесет их название на латыни. Для преподавателей, кроме Снейпа, естественно, я покупаю волшебные календари, которые заколдованы громко оповещать своих владельцев о значительных для них событиях, даже если сами владельцы об этих событиях позабыли, а для Дамблдора – пару шерстяных носков. Еще я покупаю упаковки Берти-Боттс и другие волшебные сладости для братьев Криви, и, немного поколебавшись, энциклопедию по нумерологии для Гермионы.
Покончив с покупками к Рождеству, мы с Невиллом заходим в «Три Метлы», где оказывается почти не протолкнуться от скопления хогвартских студентов. В конце концов, нам с Невиллом удается отыскать свободное место, и как всегда приветливая мадам Розмерта приносит нам сливочное пиво и корзинку с имбирным печеньем. Вокруг только и разговоров, что об утреннем сообщении директора.
– К чему вообще вся эта затея Дамблдора с рождественским балом? – спрашиваю я у Невилла, делая большой глоток сливочного пива. – Ты знал об этом?
Невилл качает головой:
– Нет. Мой отец наверняка знал, но не хотел говорить раньше времени. В любом случае, не думаю, что это будет чем-то особенным. Приедут студенты Шармбатона и Дурмстранга, как в прошлом году, когда проходил Турнир Трех Волшебников, устроят праздничный ужин и танцы, а потом все разъедутся на каникулы по домам.
– Так прошлогодний Турнир прошел успешно? – переспрашиваю я, заинтересовавшись. – И чем он закончился?
– Победой Дурмстранга, как и следовало ожидать, – говорит Невилл, неприязненно передернув плечами. – Ни для кого не секрет, что в Дурмстранге изучают такие заклинания, за которые у нас могли бы выкинуть из школы. Кроме того, их директор, Игорь Каркаров, наверняка халтурил, было просто очевидно, что он рассказал Виктору Краму – чемпиону из своей школы – что его ожидает на первом Туре. Нашему чемпиону это испытание далось ох как непросто, ты бы видел, как ухмылялись припевалы Крама, когда у Диггори загорелась мантия… Они неприятные типы, Гарри, эти ребята из Дурмстранга. Спелись со слизеринцами почти сразу же. Так что лучше будет держаться от них подальше.
– То, что они подружились с ребятами из Слизерина, не обязательно делает их плохими людьми, – замечаю я.
– Подружились? – фыркает Невилл. – Да многие из них – родня чистокровных волшебников из Слизерина, они знают друг друга с рождения. Те, чьи семьи убрались из Англии в континентальную Европу, как только Министерство ужесточило политику против темной магии. Дурмстранг – самое подходящее место для кого-то вроде них. Даже Малфой то и дело повторяет, что отец хотел отправить его туда вместо Хогвартса.
– Почему Министерство делает это? – задаю я вопрос, который занимает меня уже давно. – Все эти законы против темных заклинаний и магических существ, все больше и больше с каждым годом. Похоже, что они и не думают останавливаться. Когда все это началось?
Невилл пожимает плечами:
– Это естественная вещь, Гарри, это нормально. Министерство заботится о том, чтобы волшебники не использовали такую магию, которая может причинить людям вред. В этом нет ничего плохого.
– О, ну конечно, нет ровно ничего плохого в том, чтобы бросать в Азкабан любого, кто скажет хоть слово против Министерства магии, и делать все возможное, чтобы простые волшебники разучились защищать самих себя, – фыркаю я. – Это не просто запреты, Невилл, это нечто большее. Это система правосудия, построенная на страхе. Министерство наказывает людей за одно только то, какими знаниями они обладают, хотя знания сами по себе не могут причинить вреда. Но для них это неплохая тактика, если вдуматься. Очень удобно провозглашать себя единственной защитой и опорой людей, если прежде сделать их самих по себе совершенно беззащитными, а в обмен за это Министерство может получить столько власти, что…
– Замолчи, – вдруг со совершенно несвойственной ему резкостью говорит Невилл, и от неожиданности я выполняю его требование в точности и послушно закрываю рот. – Ты здесь недавно, Гарри, и можешь не знать, но поверь мне, это не те вещи, которые следует говорить про Министерство магии. И, кроме того, ты неправ. Мой отец – глава Аврората, я вижу, что он делает, и я вижу, что делает Министерство, так что я знаю, что их единственная цель – безопасность. Моя безопасность, твоя, Гарри, безопасность вообще всех. Они делают только то, что следует делать, и я советовал бы тебе проявить к этому хоть немного уважения.
Щеки Невилла пылают, но он прямо встречает мой взгляд, готовый стоять на своем, если потребуется, и эта внезапная вспышка темперамента в контрасте с его обыкновенной покладистостью странно обескураживает.
– Хорошо, – осторожно говорю я после некоторой паузы. – Прости, я не думал, что это тебя заденет.
Невилл пожимает плечами и откидывается на спинку стула. Из его взгляда пропадает столь несвойственная ему резкость, и я тоже позволяю себе расслабить напряженные плечи.
– Почему, в первую очередь, тебя это вообще волнует? – тем не менее спрашивает Невилл. – Без обид, но непохоже, чтобы запреты Министерства магии каким-то образом касались лично тебя, не так ли? Это Люпин сказал тебе, что Министерство действует слишком строго?
Я вскидываю на него взгляд, неожиданно вспомнив недавний разговор с Ремусом, о том, что Невилл ему не доверяет.
– С чего ты взял, что это каким-то образом касается Ремуса?
Невилл немного мнется, но все же говорит:
– Ну, он преподает Защиту и все такое. Я не удивился бы, если бы он возмущался, что не может показывать нам любые заклинания, какие придут ему в голову, из-за запретов Министерства. Тебе… – он немного запинается, словно не уверен, что хочет продолжать, но все-таки говорит: – Тебе не следует слушать его во всем, Гарри. Похоже, ты проводишь с ним слишком много времени, и я не думаю, что это идет тебе на пользу.
Я обескураженно фыркаю, едва веря, что Невилл поднял такую тему для разговора.
– Невилл, это просто нелепо. Ремус и не думал настраивать меня против министерской политики, я уже достаточно взрослый, чтобы делать такие выводы самостоятельно. Но мне любопытно, что ты, на самом деле, имеешь против Ремуса?
Я смотрю на него очень пристально, потому что мне и правда любопытно узнать ответ. Мы говорим о Ремусе, ради Мерлина. О Ремусе, самом честном и справедливом человеке, которого я знаю. И мне просто дико слышать от Невилла обвинения в его адрес.
Невилл словно колеблется под моим взглядом, но в конце концов говорит:
– Его уроки небезопасны.
– Небезопасны? – в неверии переспрашиваю я. – И что, по-твоему, представляет опасность для студентов – боггарт в облике Северуса Снейпа?!
Невилл заливается краской, и я с небольшим уколом вины осознаю, что, кажется, на этот раз я погорячился.
– Он приносит в школу опасных существ, – тем не менее говорит Невилл, избегая смотреть мне в глаза. – Он говорит, что все под контролем, но, по большому счету, у нас нет никаких гарантий. Я не думаю, что Дамблдор поступил правильно, когда пригласил его в Хогвартс, и тем более я не думаю, что ты поступаешь правильно, сопровождая его в его походах в Запретный лес. Ради Бога, на тебя уже напали кентавры однажды. Неужели этого было недостаточно, чтобы держаться от леса подальше? Люпин подвергает тебя опасности, если ты хочешь узнать мое мнение, Гарри. Ты можешь защищать его и не видеть этого, даже Дамблдор может не видеть, что он – не самая лучшая замена профессору Торнтону, но не ожидай того же и от остальных. И если ты хочешь знать мое мнение…
Я предостерегающе поднимаю руку, вынуждая его замолкнуть.
– Та история с кентаврами не имеет к Ремусу никакого отношения, – сухо говорю я. – И я не хочу знать твоего мнения, Невилл, только не в этот раз. Я не желаю слушать от тебя этот вздор. Ремус прекрасный преподаватель, он знает, что делает, и он уж точно никогда не подверг бы меня опасности. И еще кое-что: он мой друг, Невилл. Единственный близкий человек, который у меня вообще остался. И если все, что ты можешь о нем сказать, так это что мне следует держаться от него подальше, то лучше бы тебе вообще ничего не говорить.
Некоторое время мы сверлим друг друга глазами, но, в конце концов, Невилл идет на попятный.
– Извини, похоже, я перешел черту, – вздыхает он. – Я не думал, что профессор Люпин значит для тебя так многое.
– Извинения приняты. И ты тоже прости меня за то, что я сказал про Министерство, – говорю я и с усилием улыбаюсь, стараясь снять неловкость, хоть мне и приходит в голову неприятная мысль, что по какой-то неведомой причине никто из моих малочисленных друзей, похоже, не желает ладить друг с другом.
Едва успев подумать об этом, я неожиданно замечаю за плечом Невилла Гермиону, которая активно жестикулирует, молчаливо подзывая меня к себе, и вместе с тем явно старается остаться незамеченной.
– Невилл, извини, мне нужно отойти ненадолго. Вот, возьми, – я протягиваю ему несколько монет. – Если я задержусь, отдай это мадам Розмерте за меня и иди в Сладкое Королевство один, хорошо? Я догоню тебя.
Невилл кивает, и я стаскиваю со спинки стула свою мантию, отправляясь за Гермионой.
Мы выходим из «Трех метел» по отдельности, я нагоняю Гермиону уже на улице и замедляю шаг, чтобы идти вровень с ней.
– Итак, к чему вся эта секретность?
Гермиона передергивает плечами:
– Не хочу объясняться перед Роном. Ты знаешь, он не принимает ничьей помощи.
– Он не похож на человека, который нуждается в помощи. Послушай… – я вздыхаю, зная, что это ни к чему не приведет, но все-таки продолжаю: – Чем вы занимаетесь, Гермиона, что это за исследования? Эти книги из Запретной секции… Я имею в виду, к чему такая таинственность? Вы с Роном вляпались в какую-то историю?
– Конечно же, нет, Гарри, – говорит Гермиона. – Мне просто любопытно кое-что узнать, вот и все. И мы, кажется, договаривались, что ты не станешь задавать вопросов?
Я киваю, молчаливо признавая, что договоренность была. Мы останавливаемся у покосившейся деревянной изгороди возле Визжащей Хижины. На некотором расстоянии от нас резвятся третьекурсники с Гриффиндора и Хаффлпаффа, устроившие снежную баталию. Они пытаются оттеснить друг друга к хижине, яростно бросаясь снежками и заклинаниями. Те из них, кто оказывается слишком близко к старым деревянным ступеням, визжат от восторженного ужаса, ожидая, что из разбитых окон вот-вот покажутся кровожадные призраки и утащат их к себе. Никого из студентов постарше не видно: Визжащая Хижина давно уже перестала казаться им чем-то захватывающим. Осмотревшись кругом, я прихожу к молчаливому заключению, что это подходящее место для разговора, если мы не хотим быть подслушанными.
– Я искала что-нибудь про магию духа, как ты просил, – говорит Гермиона, сразу переходя к делу. – Сведений на самом деле почти нет, но мне удалось найти кое-что. Вот, смотри. – Гермиона достает из своей сумки древний на вид фолиант и протягивает его мне. – Я заложила нужную страницу. Там все очень иносказательно, но я нашла ссылку на «Эпоху Костров» – это исторический сборник с описаниями некоторых событий Средневековья, в основном сражений в период передела власти. Эта книга есть в Запретной секции, я проверяла по каталогу. Думаю, там ты сможешь найти больше информации.
Я открываю указанную Гермионой страницу и читаю выделенные строки.
«И силен был Огмар, но Моррока было ему не сломить, ибо магия его жила самим его духом. И раздул Моррок пожар, который охватил Волчий Клык сверху донизу, и полыхал этот пожар шесть дней и шесть ночей, и никому было не под силу его потушить. А когда угас он, ни один не праздновал победы, ибо сгинули в пламени они оба».
– Здесь, скорее всего, метафора, не думаю, что следует понимать это буквально, – говорит Гермиона.
– Почему ты так считаешь?
– Моррок и Огмар бились зимой на голых скалах в Норвегии, на утесе Волчий Клык, который склоняется над морем, – поясняет она. – Даже магический огонь такого масштаба не способен полыхать шесть дней в подобных условиях, тем более если создатель заклинания уже погиб. Здесь явное преувеличение. Я пыталась разобрать, что имел в виду автор на самом деле, но ничего не нашла. В «Эпохе Костров» должно быть детальное описание сражения, может быть, там об этом говорится яснее.
Я закусываю губу, думая о том, что если магия духа действительно имеет отношение к тому, что произошло в день Последней Битвы, и эту же магию использовал Моррок в том сражении в период Средневековья, то написанное имеет смысл, самый прямой, что бы ни думала об этом Гермиона. Если предположить, что кентавры говорили правду, эта магия каким-то образом сдвинула сам ход истории. Не было бы ничего удивительного, если бы она же заставила какой-то замерзший утес в Норвегии полыхать шесть дней к ряду.
– Так что скажешь? – спрашивает Гермиона, явно нервничая, что я сочту все это неубедительным.
– Как раз то, что нужно, – говорю я, ободряюще ей улыбаясь. – Спасибо, Гермиона, я обязательно поищу эту «Эпоху Костров» в Запретной секции. Теперь, должно быть, мой черед? Что нужно тебе?
– Погоди, у меня есть список… – Гермиона роется некоторое время в своей сумке, прежде чем вытащить наружу сложенный вчетверо пергамент. – Вот, здесь перечень книг, на которые я хотела бы взглянуть. Некоторых из них нет в каталоге книг Запретной Секции, но я знаю, что в этот каталог занесены далеко не все книги.
– Я постараюсь помочь, – говорю я, принимая пергамент и бегло просматривая заголовки книг, прежде чем сложить список и убрать его в карман. – Я буду приносить тебе по одной книге, Гермиона. По одной книге за каждую находку о магии духа, меня устроит любая малость, как я и сказал.
– Тогда одна книга за тобой уже числится, – предупреждающе говорит Гермиона.
– Я достану ее сегодня, – киваю я, решая не идти на спор и не напоминать ей, что я уже приносил ей одну книгу из Запретной секции до этого, а значит, сейчас мы квиты.
Я оглядываюсь по сторонам как раз вовремя, чтобы заметить вдалеке, на подходах к Визжащей Хижине, знакомую долговязую фигуру.
– Похоже, сюда идет твой бойфренд, – замечаю я. – Мне лучше уйти.
Гермиона тоже вглядывается в ту сторону, откуда к нам приближается Рон, и снова оборачивается ко мне.
– Постой, я пойду ему навстречу. Побудешь некоторое время здесь, пока мы не скроемся из виду, хорошо? И Гарри, вот что еще, возьми это. Я сама свяжусь с тобой.
Она роняет что-то в мой карман, прежде чем легко сбежать по покрытому снегом склону навстречу Рону. Рядом с ними я могу различить тонкую фигурку Джинни Уизли и еще смутно знакомый силуэт темноволосого парня, он ежится от пронизывающего ветра, сильно ссутулившись и кутаясь в шарф. Гермиона что-то говорит им, и все четверо разворачиваются и уходят прочь от Визжащей хижины, порывы ветра доносят до меня их голоса и смех.
Я запускаю руку в карман мантии и выуживаю оттуда маггловский карманный календарь с ощутимым налетом Протеевых чар. Сегодняшняя дата в календаре выделена изумрудным, а на обороте вместо «Счастливого Рождества!» витиеватыми буквами написано «Визжащая хижина, в полдень». Что ж, это, по крайней мере, снимает вопрос о том, каким образом Гермиона собирается со мной связаться.
Еще некоторое время после того, как они окончательно скрываются из виду, я продолжаю стоять возле хижины, чтобы убедиться, что не столкнусь с ними на обратном пути, а потом отправляюсь на поиски Невилла.
– Где ты был? – спрашивает он, когда я снова присоединяюсь к нему в «Трех Метлах».
– Неважно, ничего особенного, – отмахиваюсь я, прежде чем заказать у мадам Розмерты несколько бутылок сливочного пива с собой для Ремуса.
Невилл бросает на меня любопытный взгляд, но ни о чем не спрашивает.
*****
Я никогда не был большим любителем библиотек, но в этот раз мне улыбается удача: мне удается найти сразу три книги из списка Гермионы. На этом я решаю остановиться, чтобы не привлекать излишнего внимания мадам Пиннс. Кроме того, мне удается разыскать «Эпоху Костров», о которой говорила Гермиона, и найти там описание того сражения на утесе Волчий Клык. Впрочем, за исключением нескольких деталей и занудного жизнеописания воинов, из которого становятся понятны причины их непримиримой вражды, текст почти не отличается от того, что нашла для меня Гермиона.
В своей комнате я из интереса просматриваю книги, которые забрал из библиотеки для Гермионы, желая нащупать ниточки к разгадке того, что ищут они с Роном. Но тут меня ждет разочарование: как и следовало ожидать, по ним оказывается совершенно невозможно понять, что же все-таки затевают эти двое. Впрочем, я бы не удивился, окажись даже, что часть книг из своего списка Гермиона указала лишь для того, чтобы запутать меня: в конце концов, она всегда была отличным конспиратором.
День уже клонится к вечеру, когда заколдованный календарь в моем кармане нагревается, и на нем появляются слова: «Заброшенная западная галерея, сейчас».
– Это не лучшее место для встречи, – сразу же говорю я, приблизившись к подоконнику в западной галерее, на котором Гермиона сидит, обхватив руками согнутые колени, и читает книгу в ожидании моего появления.
Я киваю на старые портреты, занавешенные портьерами или покрытые паутиной, и на проржавевшие рыцарские доспехи, и Гермиона раздраженно закатывает глаза, явно недовольная моей паранойей.
– У тебя есть идеи получше?
Я на мгновение задумываюсь.
– Вообще-то, есть одна. Как насчет Выручай-комнаты?
– Какой-какой комнаты? – с недоумением переспрашивает Гермиона.
Я вскидываю брови:
– Ты, должно быть, шутишь. Ты никогда не слышала о Выручай-комнате?
– Звучит достаточно глупо, – замечает Гермиона, очевидно уязвленная предположением, что я знаю о чем-то в замке, о чем неизвестно ей. – Надеюсь, это не какой-то нелепый розыгрыш?
– О, это не розыгрыш, – заверяю я ее, широко улыбаясь. – Считай это моим подарком. Пойдем, я покажу тебе. Обещаю, тебе понравится.
Гермиона по-прежнему выглядит настроенной достаточно скептически, когда я сообщаю, что нужно трижды пройти мимо определенной двери, думая о месте, которое тебе нужно, чтобы оно действительно там возникло.
– И оно просто появится, любое место? – уточняет она, недоверчиво подняв брови, пока мы идем по хогвартским коридорам в сторону Выручай-комнаты. – И никто не сможет подслушать нас там?
– Совершенно верно, – подтверждаю я. – Основатели Хогвартса задумали эту комнату таким образом, чтобы она принимала облик места, в котором человек нуждается. Как будто бы сам замок готов в любую минуту помочь тебе в отчаянной ситуации, чего бы ты у него не попросила. Разве это не изумительная магия?
– Если ты не разыгрываешь меня, то я признаю, что это действительно потрясающе, – говорит Гермиона после секундных раздумий. – Никогда не слышала о подобном колдовстве. И тем более не слышала о чем-то подобном в Хогвартсе, а, уж поверь моему слову, немногие знаю о Хогвартсе столько, сколько знаю я.
Я улыбаюсь, вспоминая, что Гермиона всегда была большой любительницей перечитывать «Историю Хогвартса».
Мы останавливаемся возле нужной двери, и Гермиона все еще смотрит на меня с заметным сомнением, когда я хожу по коридору из стороны в сторону, сосредоточенно нахмурив брови. На гобелене напротив Барнабас Спятивший получает особо жестокий удар от одного из троллей, не желающих обучаться балету.
– Готово, – заявляю я, делая приглашающий жест в сторону двери, и Гермиона бросает на меня короткий взгляд, прежде чем потянуть ручку на себя.
– Ух ты! – изумленно восклицает она, делая шаг вглубь помещения, и я подавляю желание улыбнуться при виде ее восхищения. – Это… невероятно! Я и не думала, что в Хогвартсе может быть нечто подобное! Эта комната, она действительно принимает любой облик, правда? Потому что сейчас она выглядит так… – Гермиона запинается, и ее голос звучит немного странно, когда она продолжает: – Она выглядит так, словно ей совершенно не место в Хогвартсе.
– О чем ты… – я не успеваю закончить эту мысль, потому что тоже делаю шаг вперед, вслед за Гермионой, а в следующую секунду забываю вдохнуть.
– Потрясающе! – восклицает Гермиона, обходя комнату кругом, словно оказалась в музее, и с любопытством оглядываясь по сторонам. – Но что это? Тут матрас и покрывало в углу, но это не похоже на место, где кто-то мог бы жить. Посмотри, на полу, стенах и даже на потолке – повсюду какие-то рисунки, похоже на защитные заклинания. Я читала о чем-то подобном, может быть очень сильным колдовством. А еще, взгляни, все эти амулеты… Тут так холодно и немного жутко, говоря по правде… И что-то странное в сосудах на полках, будто дым или туман, но он словно светится изнутри. Ты ведь знаешь, что это? Я имею в виду, это ведь ты задумал, чтобы комната приняла такой облик, так что…
– Нам нужно уйти отсюда. Сейчас же.
Я не узнаю собственный голос, слова вылетают из моего рта будто бы сами по себе, механические и резкие, и Гермиона удивленно оборачивается.
– Что? Почему? Ты ведь сам предложил это место.
Она уже почти достигает противоположенной стены, в то время как я продолжаю торчать в дверях, неожиданно не ощущая в себе сил сделать шаг. Гермиона оглядывается еще раз, ее взгляд предсказуемо падает на стол, на черный кожаный альбом, сиротливо лежащий на деревянной поверхности.
– Постой, тут какая-то книга, или, может быть, дневник. Похоже, что-то важное. Может помочь нам узнать больше об этом месте.
Она уже кладет руку на кожаную обложку, по диагонали перетянутую черной лентой, и у меня возникает очень странное чувство, что стоит ей сделать это, стоит ей только открыть альбом и увидеть, что находится внутри, и само время обрушится вокруг нас.
Альбом закрывается с резким хлопком, когда я кладу ладонь поверх ее руки и с силой опускаю вниз. Гермиона оборачивается, вскидывая на меня изумленный взгляд, по-прежнему не убирая руки с чертового альбома.
– В чем дело, Гарри? Неужели тебе совсем не интересно, что внутри?
– Я знаю, что там, – говорю я, стараясь удержать голос ровным. – Как ты и сказала, я сам задумал это место.
– А теперь ты хочешь уйти? – переспрашивает Гермиона, бросая любопытный взгляд на альбом всего на полсекунды, но мне хватает и этого, чтобы заметить.
– Ты не можешь увидеть, что внутри, – твердо говорю я, забирая из ее рук альбом и заталкивая его в ящик стола. – И да, я хочу убраться отсюда.
Я оборачиваюсь к двери, захлопнувшейся за нашими спинами, и сглатываю, потому что у меня вдруг возникает чувство, что она может распахнуться, впуская незнакомцев с накинутыми на лица капюшонами, и воздух прорежет сигнал тревоги и свист срывающихся проклятий, как в тот самый последний раз, когда я был здесь.
– Чего ты боишься? – спрашивает Гермиона, в ее голосе появляется легкий оттенок страха, который она безуспешно пытается скрыть. – Тут может быть опасно?
Я качаю головой.
– Нет, здесь безопасно. Это даже не настоящее место, всего лишь Выручай-комната. Но нам действительно лучше уйти.
На этот раз Гермиона не возражает, она позволяет мне увести себя к двери, и я колеблюсь лишь самую малость, прежде чем потянуть ручку на себя, и облегченно выдыхаю, когда мы снова оказываемся в знакомом и безопасном хогвартском коридоре. Я опирюсь о стену рядом с дверью спиной, все еще слишком ошеломленный этой комнатой, так неожиданно восставшей из глубин моей памяти. Я вздрагиваю и поднимаю глаза на Гермиону, когда она слегка дотрагивается до моего плеча, и она сразу же отдергивает ладонь.
– Прости меня, это была не лучшая демонстрация, – вздыхаю я, пытаясь скрыть неловкость. – Я не представлял себе какое-либо конкретное место. По правде сказать, мне просто было нужно пространство, чтобы подумать, и комната решила подсунуть мне это. Подходящее место для размышлений – вот, что это было, – я невесело усмехаюсь. – Похоже, плохо сформулированное желание – самая главная ошибка при использовании не только магических артефактов, но и магических помещений.
Я пытаюсь улыбнуться, но улыбка выходит жалкой и почти сразу же сходит на нет, потому что Гермиона не оставляет это так просто.
– Так что это было? – с интересом спрашивает она. – Какая-то реально существующая комната, или просто выдуманное место?
– Я бывал там, – отвечаю я так честно, как только могу. – Но ты права, это не самое приятное место. И теперь это уже не имеет значения, в любом случае. Нам лучше не терять времени. Давай, теперь ты выбери, во что превратиться этой комнате.
В конце концов, каким образом я смог бы сказать Гермионе, что это мрачное место, увешанное магическими артефактами и пропитанное защитными заклинаниями, которое она только что видела, когда-то было моим домом? Как я мог бы сказать ей, что сосуды, заполненные туманом – это воспоминания плененных Упивающихся Смертью, вытянутые у них с помощью пыток или заклинаний, подчиняющих сознание? Какими словами я мог бы объяснить, что в альбоме, перевязанном черной лентой, нет ничего загадочного или интересного, там только фотографии, всего лишь фотографии моих друзей, тех, кого я потерял тогда, кого я проиграл смерти, и что одна из этих фотографий – ее собственная?
– Но если ты бывал там, то ты можешь рассказать мне, что было в той книге? – продолжает настаивать Гермиона, и я качаю головой.
– Это личное, Гермиона.
Я говорю это негромко, но твердо, и Гермиона с неожиданным пониманием кивает, словно имеет какое-то представление о моих чувствах.
– Итак, эта комната примет любой вид, который я захочу… – говорит она, переключая свое внимание на новую задачу, и после некоторых размышлений ее лицо проясняется. – Почему бы тогда не… Это отличная идея!
Быстрым шагом она трижды проходит мимо двери, а потом открывает ее, заглядывая внутрь.
– Блестяще!
Я осторожно захожу следом, еще не зная, что увижу.
– Ты превратила Выручай-комнату… в библиотеку?
– В точную копию хогвартской библиотеки, если быть точной, – поправляет меня Гермиона. – Включая Запретную секцию! Разве это не изумительно?
– Гермиона, я думаю, тебе следует узнать кое-что о том, как работает Выручай-комната, – начинаю я, но Гермиона меня уже не слушает. Она почти переходит на бег, останавливаясь возле Запретной секции, и без колебаний заходит внутрь. Но уже через несколько секунд до меня доносится ее разочарованный возглас.
– Вот именно, – сочувственно говорю я. – Эта комната получает образы из твоего сознания и делает их реальными. Она не могла бы создать ничего, о чем тебе неизвестно, она не может дать тебе деталей, которых ты сама никогда не видела хотя бы мельком. Те книги из Запретной секции, которые ты хотела бы прочитать… ты не знаешь, что окажется внутри, и потому комната тоже не знает.
– Ладно, ты прав, это было бы слишком просто, – со вздохом соглашается Гермиона, опускаясь за один из библиотечных столов. – Но это все еще неплохое место, чтобы поговорить с глазу на глаз. Итак, ты отыскал что-то из книг, которые мне нужны?
Я запускаю руку в сумку и протягиваю ей одну из книг. Гермиона удовлетворенно кивает и достает из кармана список, точно такой же, как тот, что она передала мне, и вычеркивает из него нужный заголовок.
– Я верну тебе ее в следующий раз, когда мы увидимся, – говорит она. – Чтобы мадам Пиннс не заметила пропажу, так будет безопаснее.
Я пожимаю плечами:
– В любом случае, я всегда могу сказать, что книги лежат у меня, тебе ничего не угрожает. Мне интересно кое-что другое. Когда ты собираешься рассказать обо всем Рону?
Гермиона вскидывает на меня взгляд.
– К чему Рону знать, что ты помогаешь мне с поисками? Это его только рассердит, уж поверь, он не хочет твоей помощи. К тому же, это ведь сущий пустяк, – добавляет она и немного хмурится. – Почему тебя вообще беспокоит, знает ли Рон?
Я смотрю на Гермиону, думая о том, что она, конечно, очень умная, но временами не понимает совершенно очевидных вещей.
– Потому что если твой бойфренд вдруг узнает от кого-то, что ты видишься со мной тайком и скрываешь это от него, то он может понять все совершенно неправильно. Мне не нужны проблемы такого рода, Гермиона.
Гермиона смотрит на меня некоторое время, заметно сбитая с толку, потом в ее взгляде проступает понимание, а в следующую секунду, к моему удивлению, она начинает смеяться.
– Не говори глупостей, – выдавливает она сквозь смех. – Рон ни за что не подумал бы чего-то такого, ради Мерлина! Он знает, что я никогда бы не поступила так с ним.
– Как скажешь, – я пожимаю плечами. – Если ты совершенно уверена, что опасаться нечего, то так тому и быть. Просто не хотелось бы, чтобы у вас двоих возникли проблемы из-за меня.
– Послушай, – Гермиона откидывает с лица густые волосы, ее голос становится серьезным, – если у нас и будут проблемы, то ты тут совершенно ни при чем, уж поверь. Рон уже достаточно взрослый, чтобы понимать, что я могу с кем-то общаться и без его участия и что это не повод для ревности. Предполагается, что он должен доверять мне.
– По моему опыту, хранить секреты – не самый лучший способ заполучить чье-либо доверие, – негромко замечаю я.
– Гарри, я серьезно, не нужно об этом беспокоиться, – повторяет Гермиона мягко, но настойчиво, давая понять, что тема закрыта.
Я замолкаю, чувствуя себя немного странно оттого, что не знаю, о чем могу поговорить с Гермионой, никак не касающегося нашей странной взаимной договоренности помогать друг другу в поисках сведений о вещах, о которых мы все равно не разговариваем. Я не знаю, что мог бы сказать ей сейчас. Это почти как тогда, в совятне с Джинни, когда почти все слова, приходившие на ум, казались неправильными, неожиданно понимаю я. И отчего-то это кажется мне даже более неправильным, потому что было время, когда я мог говорить с Гермионой о чем угодно, даже о тех вещах, о которых никогда не заговаривал с Джинни Уизли.
Но прежде, чем я могу придумать для обсуждения хоть что-то общее, безопасное и нейтральное, Гермиона начинает говорить первой. Впрочем, тему, которую она поднимает, никак нельзя назвать нейтральной и тем более безопасной.
– Гарри, ты не знаешь, что происходит с профессором Люпином? – неожиданно спрашивает она. – Профессор Снейп то и дело его замещает, когда ему нездоровится. Это что-то серьезное?
– Почему ты думаешь, что я должен это знать? – ровно спрашиваю я, делая вид, что ее вопрос совершенно не насторожил и не взволновал меня.
Гермиона пожимает плечами:
– Ты общаешься с профессором Люпином больше остальных, и не только по работе. Вы же с ним друзья, верно? Я подумала, может быть, ты знаешь. Мы все беспокоимся за него. Он замечательный преподаватель, так что просто хотелось бы знать, что с ним ничего серьезного.
– Это ничего особенного, Гермиона, – заверяю я ее. – Врожденная предрасположенность к магической простуде, очень легко заболевает этой гадостью. Ему скоро станет лучше, вот увидишь.
Гермиона кивает, вроде бы купившись на эту ложь.
– А как же профессор Снейп? Ты не собираешься участвовать в уроках по ЗоТИ, когда он замещает профессора Люпина?
Я фыркаю почти невольно.
– Снейп?! Ад замерзнет скорее, чем Снейп допустит меня к своим урокам. Если честно, мы с ним не выносим друг друга.
Гермиона округляет глаза при виде такого непочтительного отношения к преподавателю.
– Прямо-таки не выносите? – недоверчиво переспрашивает она.
– Не совсем так, – признаюсь я, немного поразмыслив над этим. – Не выносим – это, пожалуй, преуменьшение. Мы едва можем находиться в одной комнате. И если бы я заявился на один из его уроков, то он бы немедленно попытался меня испепелить, и хорошо еще, если только взглядом.
– Не может быть! – восклицает Гермиона, пытаясь сохранить недоверие в голосе, хотя я вижу, что уголки ее губ ползут вверх, словно на секунду ей хочется рассмеяться. – Я была уверена, что он такой только со студентами. Вы же с ним считай, что коллеги.
– О, уверяю тебя, у Снейпа было бы, что тебе на это возразить, – говорю я, тоже не в силах удержаться от ухмылки. – Но я только рад, что мы с ним не сталкиваемся. Как-то раз я помогал ему с зельями, и тебе достаточно знать только, что ничего хорошего из этого не вышло. Тогда, наверное, мы и поняли, что не сработаемся, – я усмехаюсь, вспоминая, как Снейп плевался от бешенства, угрожая мне Непростительными, и как я дерзил и огрызался ему в ответ. – В любом случае, я только рад, что не нужен ему в уроках по ЗоТИ. Это почти наверняка закончилось бы катастрофой.
Гермиона пожимает плечами, становясь серьезной:
– Как по мне, то даже немного жаль. С тобой получаются отличные уроки.
Я с подозрением смотрю на Гермиону секунду или две, потому что совершенно не ожидал получить подобный комплимент от нее, а затем недоверчиво уточняю:
– Ты говоришь это из вежливости, ведь так? Я там почти ничего не делаю.
– Не скромничай, тебе прекрасно известно, что это не так, – фыркает Гермиона. – Ты подсказываешь, как правильно произносить заклинания и поправляешь тех, кто в чем-то ошибается. И практически всегда можешь дать ответ, если у кого-то возникают вопросы. Вы с профессором Люпином замечательно работаете в команде. Ты можешь не замечать этого, но благодаря тебе даже у Невилла есть прогресс по защите, я уж не говорю о младших курсах. Сказать по правде… – она делает паузу и немного хмурится. – На самом деле, я ни за что бы не подумала, что кто-то может освоить все это на таком уровне за такой короткий срок. Тем более, у тебя даже нет возможности осуществить все эти заклинания на практике…
Гермиона вдруг осекается и бросает на меня виноватый взгляд.
– Прости, мне не следовало этого говорить.
Я качаю головой:
– Не нужно, Гермиона, пожалуйста, не извиняйся. Ты можешь говорить, что я не пользуюсь магией – это меня не совершенно не задевает и не расстраивает, уж поверь. Гораздо хуже, когда все считают, что я серьезно болен. Магия – это только магия. Миллионы людей превосходно обходятся без нее каждый день и чувствуют себя намного счастливее многих из волшебников.
Гермиона некоторое время смотрит на меня, словно обдумывая мои слова, а потом говорит:
– Нет, это не болезнь, конечно же, я знаю. Мои родители – магглы, так что я знаю, какой может быть жизнь без волшебства, что она не хуже. Но, должно быть, это непросто – быть другим здесь, быть не таким, как все. Мне было одиннадцать, когда я попала в Хогвартс впервые, и это оказалось для меня таким шоком, даже несмотря на то, что магия была захватывающей и чудесной. И меня окружали такие же дети-волшебники, как я сама, и многие из них тоже были магглорожденными. Они проходили через то же, что и я, и в какой-то степени нам было проще привыкать к этому, вместе. Я просто хочу сказать, что не могу представить, через что ты проходишь здесь, но это было очень смело с твоей стороны – все же взять и приехать в Хогвартс. И то, что ты делаешь с той же Защитой… Ты доказываешь остальным, что можно многого добиться, даже не обладая магическим даром, это очень похвально и смело с твоей стороны.
Я невесело улыбаюсь и качаю головой:
– Прости, но мне кажется, что ты не совсем правильно меня понимаешь. Я никому ничего не хочу доказывать, это никогда не было моей целью. И я далеко не такой смелый, каким ты меня считаешь. Если честно, я даже не хотел ехать сюда, Гермиона.
Она вскидывает на меня изумленный взгляд:
– Ты действительно не хотел ехать в Хогвартс?
– Я не хотел ехать в Хогвартс, когда мне было одиннадцать, и тем более я не хотел ехать сюда этим летом. Но Дамблдор объяснил мне, что некому взять меня под опеку, так что в некотором роде у меня не было выбора. По большому счету, мне остается лишь мириться с обстоятельствами до своего совершеннолетия, нравится мне это или нет.
Гермиона выглядит более ошеломленной, чем, на мой взгляд, ситуация того заслуживает.
– И профессор Дамблдор счел наилучшим вариантом привести тебя в Хогвартс, даже несмотря на то, что ты этого не хотел? И тебе пришлось бросить все, что ты знал, и уехать сюда? – переспрашивает она.
Я пожимаю плечами:
– На выбор было это или сиротский приют, так что Дамблдор оказал мне услугу.
Гермиона слегка хмурит брови.
– Это странно, если подумать. При чем тут вообще профессор Дамблдор, почему он принимал это решение, в первую очередь?
Хм. Правда в том, что как-то раз Дамблдор попросил Джеймса Поттера об одной услуге, и так уж вышло, что тот погиб, выполняя его просьбу. Поэтому, возможно, директор считает, что в чем-то виноват передо мной и оттого проявляет интерес к моей жизни.
– Дамблдор знал моего отца, – говорю я после некоторых колебаний так, словно это все объясняет, и Гермиона кивает и больше не задает вопросов.
Позднее, уже вечером, в своей комнате, я раздумываю о том, что Дамблдор на самом деле в некотором роде оказал мне услугу. Потому что если бы ни он с его назойливой бескомпромиссностью и стремлением решать все за других, у меня ни за что не хватило бы духу вернуться сюда, чтобы заново узнать людей, которые когда-то были для меня целым миром. И даже несмотря на то, что не все идет гладко, есть моменты, такие моменты, как сегодня с Гермионой, когда я благодарен за то, что все-таки вернулся.
Так что, на самом деле, меньшее, чем я мог бы отплатить директору – это сделать так, чтобы запретные книги из библиотеки не попадали по моей милости студентам, и потому я чувствую себя виноватым, впутываясь в это все сильнее. Но сегодня, после встречи с Гермионой, мне начинает казаться, что может быть, оно того стоит. Может быть, мне в конце концов удастся снова завоевать ее дружбу, так что я не готов пока пожертвовать тем единственным, что позволяет мне видеться с ней, даже если для этого мне приходится вновь и вновь рисковать доверием Альбуса Дамблдора.
*****
Собрание уже закончилось, но Минерва МакГонагалл не собиралась уходить вслед за остальными преподавателями. Вместо этого она прикрыла за ними дверь и повернулась к Дамблдору.
– Альбус, я хочу поговорить с тобой о Гарри.
Директор вздохнул, думая о том, что в последнее время слышал это даже слишком часто. Он мог лишь надеяться, что у гриффиндорского декана были менее шокирующие причины для разговора, чем у Ремуса Люпина, когда тот возник на пороге его кабинета с точно такой же репликой.
– Я слушаю, – сказал он, сомкнув кончики пальцев и выжидающе глядя на профессора МакГонагалл.
Она вздохнула и присела на стул напротив.
– Я думала о рождественских каникулах, Альбус. Это будет первое Рождество Гарри, проведенное не в кругу семьи, и он останется на все каникулы здесь, в Хогвартсе. Я подумала, ему может стать одиноко.
– Многие студенты останутся в замке на все каникулы, так что Гарри не будет скучно, – возразил ей директор. – И, кроме того, он всегда может провести время в обществе Ремуса Люпина. Уверяю тебя, Минерва, тебе не о чем беспокоиться.
Директор мягко ей улыбнулся, но эта улыбка, похоже, не убедила Минерву МакГонагалл в том, что поводов для беспокойства действительно нет.
– А этот бал, Альбус? – спросила она. – Его цель – собрать под сводами Хогвартса друзей наших студентов: учащихся других школ и выпускников, все ждут его с таким нетерпением. Тебе не кажется, что было бы справедливо пригласить сюда кого-то и из друзей Гарри? Я знаю, он не общается ни с кем из маггловского мира после той аварии. Но, возможно, он просто не знает, как объяснить своим друзьям, что с ним произошло. Ты не думал, что мы могли бы помочь ему в этом?
Дамблдор еще раз вздохнул.
– Мне понятно твое беспокойство, поверь, я вполне разделяю его, – заговорил он, тщательно подбирая слова, – но тебе не кажется, что это немного чересчур: приглашать магглов сюда, в Хогвартс, нарушая Статут о Секретности, чтобы Гарри почувствовал себя лучше?
– Тебе не хуже меня известно, что при определенных обстоятельствах мы можем позволить некоторым магглам увидеть наш мир, – возразила ему профессор трансфигурации.
– Почему бы тебе не спросить об этом самого Гарри? – наконец предложил директор с доброжелательной улыбкой.
МакГонагалл поджала губы, но все-таки кивнула ему, прежде чем попрощаться и выйти из кабинета. Дамблдор знал, что теперь ему не было нужды беспокоиться об этом. Потому что у него не было ни малейших сомнений в том, что как только Минерва заведет с Гарри Поттером разговор о его прошлой жизни, то встретит с его стороны лишь холодное отчуждение. Минерва, конечно же, тоже об этом прекрасно знала. С другой стороны, подумал директор, она будет не Минервой МакГонагалл, если не сделает хотя бы одной попытки.
Дамблдор вздохнул, его мысли закономерно потекли дальше в уже слишком знакомом русле. Казалось, всем вокруг в той или иной мере было дело до Гарри Поттера. Сказать по правде, Дамблдор находил этот факт достаточно странным, учитывая, что сам мальчик делал все возможное, чтобы привлекать к себе как можно меньше внимания. Но каким-то образом он продолжал преподносить сюрпризы.
Дамблдор невольно вспомнил тот разговор в его кабинете пару недель назад, когда Ремус Люпин наконец-то настоял на том, чтобы открыть Гарри свой секрет.
Следовало отметить, Дамблдор давно уже полагал, что едва ли в мире остались вещи, которые могли бы его удивить. Временами ему даже казалось, что способность удивляться просто притупляется, проходит с возрастом, как и многое другое. К примеру, когда вдруг замечаешь, что мир вокруг уже не радует теми яркими красками, какими радовал в молодости, что весна уже не приносит чувства, что за спиной вырастают крылья, что вокруг становится все меньше и меньше людей, умом и талантами которых ты готов восхищаться, потому что глаз с годами наметывается замечать в людях недостатки. Словом, директор считал, что способность удивляться имеет ту же природу, что и все эти вещи, и что он повидал на этом свете достаточно, чтобы перестать удивляться чему бы то ни было.
Однако Гарри Поттер без каких-либо видимых усилий доказал ему, что это не так. Этот мальчик, едва выживший после нападения оборотня в далеком детстве, получивший шрамы душевные и шрамы телесные, которые едва ли могли зажить когда-нибудь до конца, и не думал держать на оборотней зла. Он говорил о ликантропии, как об обычной болезни, не выказывая к оборотням ни ненависти, ни страха. Дамблдор внутренне восхищался его мужеством, но еще больше он восхищался сообразительностью Гарри, который разгадал эту загадку с легкостью, в то время как студенты Хогвартса – тренированные волшебники и потомственные маги – оставались в неведении.
Впрочем, его сообразительность Дамблдор отметил уже давно. Несмотря на свою неприязнь к магии, мальчик каким-то образом осваивался с ней скорее, чем можно было бы ожидать. Теперь, размышляя об этом по-настоящему, Дамблдор был более склонен согласиться с Северусом Снейпом, нежели списать его невнятные запальчивые обвинения на давнюю школьную вражду с Джеймсом Поттером. Гарри Поттер вызывал какие-то смутные подозрения, и хотя директор не мог бы даже четко сформулировать, в чем именно заключались эти подозрения, он все меньше был настроен их отрицать.
Взять, к примеру, его змею. Дамблдор был в шоке, когда она бросилась прямиком на него, оскалив смертоносные ядовитые клыки. Но это не шло ни в какое сравнение с тем шоком, который он испытал, когда узнал, что эта чрезвычайно опасная магическая змея – домашний питомец Гарри Поттера. Естественно, он забрал ее к себе. Соблазн исследовать ее был слишком велик. Интуиция подсказывала директору, что эта змея скрывает какую-то тайну, что Гарри Поттер скрывает какую-то тайну, и что разгадка одной из этих тайн, возможно, приведет к разгадке другой. Это было чем-то новым, будоражущим кровь, поэтому Дамблдор ушел в эту идею с головой, словно мальчишка, уловивший дух приближающихся приключений. Он и понятия не имел, что именно ищет, но разве поиски не становились от этого лишь интереснее?
Дамблдор знал, что наилучший способ что-то у кого-то узнать – это поговорить. Поэтому первое, что он сделал, это попытался поговорить со змеей. Директор не питал иллюзий насчет своих не слишком-то выдающихся способностей к парселтангу. Он изучал его когда-то давно – эта идея возникла у него еще тогда, когда он был студентом и живо увлекался историей Основателей. Узнав, что Салазар Слизерин был змееустом, он решил тоже понять этот язык. Вопреки заверениям всех, кто утверждал, что парселтанг слишком сложен, чтобы постичь его, и навсегда утерян для магов, Альбус Дамблдор упорно изучал его по немногочисленным фолиантам и свиткам, оставленным магами прошлого, и даже добился некоторых успехов в этой области. Но с годами навыки порядком поушли, поэтому директору пришлось воспользоваться кое-какой вспомогательной литературой. Однако и после этого его ждало разочарование: то ли его парселтанг оказался все-таки слишком далек от совершенства, то ли змея не была настроена на разговоры, но она не ответила ни на один из его вопросов.
Потом были заклинания, призванные расшифровать магический фон змеи, поскольку Черные Клеопатры, как было известно, впитывали в себя окружающую магию. Но и эта дорога вела в тупик: змея была сыта до отвала магией замка, перекрывавшей каждую магическую нить в отдельности. Интересным вопросом было то, каким образом эта змея жила несколько лет в Литтл-Уингинге, не имея магической подпитки. Но директор не мог отрицать возможности, что все это время Гарри попросту кормил ее мышами.
Словом, с какой стороны не подойди, находка оказывалась далеко не такой интригующей, как предполагалось. Интересным было, пожалуй, лишь то, каким образом Гарри удавалось держать ее у себя и не пострадать от ее ядовитых клыков, а также не навредить окружающим. Но даже при таких условиях, сама мысль о том, какой опасности подвергались студенты по его, Дамблдора, невнимательности, приводила его в ужас. Определенно, к каким бы результатам не привели его исследования, он не мог позволить, чтобы эта змея осталась у Гарри.
По крайней мере, он так думал, но, опять же, до поры до времени. Потом в его кабинет пришел Ремус Люпин, и этот визит заставил Дамблдора переменить свое мнение.
– Альбус, я хочу попросить вас об одолжении, – заявил ему тогда Люпин, едва возникнув на пороге его кабинета.
– Я слушаю, – доброжелательно кивнул ему директор.
Люпин был взволнован, и это заставило Дамблдора отбросить первоначальное предположение о том, что он пришел обсудить учебный план. Директор вздохнул. Ну конечно же, все просто не могло оказаться легко и просто.
– Я хотел бы поговорить с вами о змее, которую забрали у Гарри. Возможно ли вернуть ее ему?
– Видишь ли, мой дорогой мальчик… – увещевательным тоном начал Дамблдор, но оборотень неожиданно вскинул руку, вынуждая его остановиться.
– Прежде, чем вы скажете «нет», я прошу вас, выслушайте, что рассказал мне Гарри об этой змее.
После этого Ремус Люпин поведал ему, как Черная Клеопатра по своей воле спасла жизнь восьмилетнему Гарри Поттеру, укусив напавшего на него оборотня в магическом лесу, и как с тех самых пор змея стала его постоянной спутницей.
Это было немыслимым. Таких случаев, когда волшебников и магических существ связывал долг жизни, образуя между ними особую магическую связь, насчитывались единицы. Это объясняло, почему Гарри с такой легкостью контролировал змею все эти годы, почему постоянно находясь поблизости от людей, она никому не навредила. Это объясняло, почему она все-таки не укусила самого Дамблдора: она не могла бы навредить людям, зная, что ее двуногий компаньон этого не одобрил бы, такова была природа их магической связи.
Еще одной странностью было то, что Гарри не упомянул об этой отдельно взятой подробности, когда рассказывал о том случае с оборотнем. Он сказал, что его спасли, и это было чистейшей правдой. Мальчик умолчал только, что его спасительницей была смертоносная магическая змея. Если бы Дамблдор не знал наверняка, то мог бы подумать, что Гарри намеренно защищался от легилименции, что ему было известно совершенно точно, как нужно правильно сформулировать ложь, чтобы обмануть легилимента такого уровня, как Дамблдор… Доходя до этой мысли, директор встряхивал головой, говоря себе, что мысль слишком сильно отдавала паранойей, чтобы воспринимать ее всерьез. Но, вместе с тем, что-то мешало ему и отринуть это предположение окончательно.
– Ремус, мальчик мой, я понимаю, что ты хочешь сделать, как будет лучше для Гарри. Но насколько мудрым ты считаешь позволить ему держать у себя эту змею, пока он находится в Хогвартсе, рядом со студентами? – негромко спросил директор, когда сбивчивый рассказ оборотня подошел к концу.
– Альбус, вы же понимаете, долг жизни… – начал было Люпин, но Дамблдор его перебил.
– Долг жизни связывает мальчика со змеей. Но это значит только, что он помешает змее навредить кому бы то ни было, если это будет противоречить воле самого Гарри. Это – единственное ограничение, которое накладывает магическая связь такого уровня.
Сперва Люпин даже не понял, что Дамблдор имел в виду. Затем на его лице отразилось такое возмущение, какое директору случалось видеть у него крайне редко.
– Это достаточное ограничение, – резко сказал он. – Гарри никогда… – оборотень глубоко вздохнул и заставил себя продолжить уже спокойнее: – Гарри ни за что в жизни не стал бы намеренно использовать эту змею против других студентов, Альбус, вообще против кого бы то ни было. Что бы ни случилось, он этого не сделает. Я уверен в этом больше, чем в чем-либо другом в своей жизни, я даю вам слово.
Некоторое время Дамблдор смотрел на оборотня изучающим взглядом, но тот встретил его взгляд прямо и твердо, и Дамблдор вздохнул. Он сжал пальцами переносицу, взвешивая все «за» и «против», в очередной раз приходя к выводу, что ему, вероятно, придется снова сделать исключение для Гарри Поттера. Каким-то образом это уже начало входить у него в привычку.
В конце концов, директор кивнул и поднялся со своего места.
– Хорошо. – Он взял с полки небольшой террариум со змеей и протянул его Люпину. – Я готов признать, что эти месяцы были непростыми для Гарри, но ты прав: он ни разу не давал повода в себе усомниться. Кроме того, видит Мерлин, если уж ты, мой дорогой мальчик, даешь за кого-то свое слово, то этот человек стоит того.
