Глава 1 Ремус Люпин проснулся посреди ночи от особенно яркого Люмоса. Это был не мягкий голубоватый свет, который Тонкс – то есть, госпожа Люпин – зажигала, чтобы подойти к ночью к малышу или разбудить мужа, когда того вызывали в Министерство. Нет – словно десяток прожекторов били своими лучами в прикрытые глаза Ремуса. Он расстроенно заворчал и протянул руку туда, где, согласно координатам спальни, должна была находиться жена. Но Нимфадоры рядом не было, и Люпин проснулся окончательно.
Он еще не забыл, да и никогда не забудет ужасов пережитой войны, поэтому первой четкой мыслью в голове было: «Нападение!» Ремус вытащил из-под подушки палочку и направил ее на незнакомца, стоявшего в ногах кровати.
- Ступе...
- Сам Ступефай, - огрызнулся незнакомец мелодичным женским голосом. – Глазоньки разуй, Ремус. Это я.
Люпин протер глаза и ошеломленно уставился на говорившую. С большим трудом он осознал, что перед ним стояла Тонкс. То есть, госпожа Люпин, его... нет, это существо никак не могло быть его душечкой-женой... Ремус замер с открытым ртом безо всякого заклинания – незнакомка удовлетворенно хмыкнула.
- То-то же! Знай наших!
- Н-н-нимфад-дорочка... – через силу пролепетал Люпин. – Л-л-лапочка, что ты с собой сделала?
- А что я с собой такого сделала? – запальчиво спросила бывшая Тонкс и в какой-то мере бывшая госпожа Люпин. – Ничего особенного. Что ты так смотришь? Ну, любуйся, любуйся! – и женщина покрутилась на месте, расставив руки. Люпин судорожно сглотнул.
Он успел привыкнуть к метаморфическим способностям Нимфадоры – в конце-концов, это даже придавало некоторую пикантность их супружеским будням – но тут она превзошла все ожидания и страхи. В девичестве Тонкс, в замужестве – Нимфадора Люпин, она превратила себя в эдакого Сириуса в юбке. Точнее, даже не в юбке, а в черных узких кожаных брюках и соотвутствующей курточке. На спине светилась провокация: «Поцелуй меня, и посмотрим, что будет»; наряд дополняли тяжелые сапоги, серебристые перчатки и шлем мотоциклиста на ремне, который якобы-Нимфадора повесила через плечо. Но все это были еще цветочки...
- Заинька, что у тебя с лицом? – уже несколько смелее произнес Люпин.
- Какая я тебе заинька! – воскликнула женщина и подскочила к кровати. – Какая я тебе заинька? Хватит! И в Красную Шапочку перед сном играть больше не будем! И посуду ты будешь мыть, и окна тоже! И докси гонять! И... ЧТО ТЕБЕ НЕ НРАВИТСЯ?!
Над ним склонилось возмущенное скуластое лицо в обрамлении черных косматых волос. Загорелая кожа, темные сердитые глаза, раздувающиеся ноздри... настоящая богиня гнева. Гнев, богиня, воспой... кого воспой?
- ЧТО ТЕБЕ НЕ НРАВИТСЯ, РЕМУС?!
- Ты похожа на Беллатрикс после тихоокеанского круиза... - констатировал Люпин. И тут же пожалел о сказанном.
- Ага, вот ты и раскололся!! Она всегда тебе нравилась! И не оправдывайся!! Мне теперь все равно! Я ухожу... уезжаю, Ремус!
- Лапочка...
- Справляйся тут сам, как хочешь! Маленького я беру с собой! – она выдернула из-под головы мужа подушку и трансфигурировала ее в рюкзак-кенгуру. – Завтрака нет, и на обед тоже ничего нет! – торжествующе добавила Нимфадора (?) – Так что купи овсяные хлопья и... будь здоров! – она иронично отсалютовала и вылетела из спальни. Спустя несколько минут послышался рев двигателя и шум удаляющегося мотоцикла.
Ремус рухнул на горизонтальную поверхность и уставился в потолок. Это было страшнее, чем нападение. Это был просто... кошмар. Наяву.
***
Люциус Малфой хищно улыбнулся уголком рта и отработанным движением сбросил на ковер бархатный халат. В мерцании парящих свечей и дымке, струившейся от тлеющих ароматных палочек – да, впрочем, и без свечей и дымки – он всегда выглядел великолепно. Эти масла для тела и шампунь – десять галлеонов за галлон – того стоили. Хотя, конечно, и без них Люциус Малфой был бы так же неотразим.
- Дорогая? – хрипловатый голос, вкрадчивые интонации.
- Ну что? ЧТО? Чего вы от меня хотите?
Прекрасная в приглушенном свете Нарцисса, его жена, сидела на монументальном ложе под балдахином, глядя в сторону и скрестив руки на груди. Господин Малфой искренне удивился.
- Чего я от вас хочу, вы могли бы догадаться после двадцати лет брака...
- Да, конечно! – в сдерживаемом негодовании перебила его госпожа Малфой. – Вы хотите в очередной раз услышать, как хорошо выглядите! Как вы... какой же вы нарцисс, Люциус!
- Я – кто? – опешил господин Малфой.
- Вы – самовлюбленный болван, больше никто! – холодно отрезала красавица. – Прикрыли бы хоть свой позор!
Люциус Малфой совершенно растерялся, но на всякий случай поднял с пола халат.
- Да не то! Прикрыли бы, - она указала с неподдельным отвращением на лице, - эту вашу гадость на руке! Все давно закончилось, а вы до сих пор щеголяете своим Знаком как чем-то... достойным внимания!
- Но раньше он был вам вполне по нраву, - начинал сердиться господин Малфой. – Вы говорили, что он...
- Хорошо выглядит, да! И дряблые мышцы - тоже! – злорадно передразнила Нарцисса. Люциус побледнел и ринулся к огромному зеркалу на стене.
- Поищите у себя седые волосы, господин Малфой! – жестокая жена слезла с царственного ложа и направилась в смежную комнату. Люциус продолжал крутиться перед зеркалом, осматривая себя со всех сторон. – И морщины! – донесся победный голос из гардеробной. Там что-то шуршало и постукивало. Люциус Малфой тихо застонал от ярости.
- Я вообще не понимаю, - продолжала возвратившаяся Нарцисса; она была одета в самое простое свое платье («очень простенькое платье» от мадам Шандиор – усовершенствованная коллекция от Валентино) и шелковую накидку с капюшоном. Госпожа Малфой бесцеремонно бросила на постель кучу белоснежных накрахмаленных рубашек мужа. – Я не понимаю, кто я для вас? Рабыня? Бледная тень? Безделушка, которую показывают на праздниках? Вы ни во что меня не ставите! У меня нет ничего, кроме этих опостылевших четырех стен и этих тряпок! Вы даже отказались открыть на меня счет в Гринготтсе – я ведь я имею право на собственные деньги! Вы покупаете мне платья, туфли, белье! Я обязана во всем перед вами отчитываться!..
- Нарцисса, Мерлина ради... – у господина Малфоя начиналась благородная фамильная мигрень. От благовоний и неожиданного поведения всегда такой нежной и спокойной супруги голова шла кругом.
- Нет, вы достаточно затыкали мне рот все эти годы! Вы тиран, Люциус! Бездушный диктатор! Я жила с вами только ради Драко, ради моего мальчика! А теперь, когда у него своя жизнь, я наконец-то могу быть свободна! – жена завернула несколько рубашек в наволочку с гербом Малфоев. Она вздернула подбородок и окинула мужа ледяным взглядом. – Прощайте, Люциус!
- Вы никуда не пойдете! – внезапно зашипел Малфой, железной хваткой вцепившись ей в запястье. – Вы не будете меня позорить! Я скорее убью тебя, чем дам уйти! Импе... где моя палочка?
- Потрудитесь выкопать ее из навозной кучи под окном, - процедила Нарцисса, вырывая руку. Люциус оцепенел. – Там же и большая часть вашей одежды. Завтра вы получите пергаменты о разводе! – она прошла к двери и последний раз оглянулась, презрительно поморщившись. – Ничтожество!
- Нарцисса!!
- Коллопортус! – дверь закрылась.
- Алохомора! Нарцисса!! АЛОХОМОРА! – ревел Люциус. Она бежала вниз по мраморной лестнице, смеясь от счастья. Из спальни на третьем этаже доносились глухие удары – это Люциус бился о дверь всем корпусом. Нарцисса спешила в просторный вестибюль, на ходу звонко выкрикивая: «Эльфы, эльфы!»
На зов появилось несколько заспанных домовиков; потирая глаза кулаками, они поспешно поклонились взволнованной хозяйке, не преминув недоуменно переглянуться между собой.
- Берите! Забирайте! Вы теперь свободны! – восклицала Нарцисса, швыряя мужнины голландские рубашки эльфам. – Дорки, Милли, Ноджи – вы все свободны!! Будьте счастливы! – она пересекла вестибюль, выбежала во двор и помчалась за ворота ненавистного поместья, из окон которого вслед неслось истошное: «Нарцисса! Нарцисса, ВЕРНИСЬ!!!»
***
Билл Уизли волшебной палочкой добавил дров в камин и придвинулся к своей любимой женушке. Как хорошо было переждать полнолуние и снова оказаться рядом с ней в уютной теплой спальне! Билл широко улыбнулся и нежно взял Флер за руку.
- Чьи это ладошки? - нежно зарычал он, перебирая тонкие пальцы Флер в своей, как ему казалось, лапище. – Чьи это маленьке пальчики? Раз, два, три, четыре...
- Десьять, двадцать, пьятьдесят! – раздраженно фыркнула Флер. Она надувшись смотрела на мужа поверх одеяла. – Ты не можешь придумать ничего нового, Билль?
- Но... кошечка моя, я же не сочинитель тебе какой-нибудь... – расстроенно, но ласково возразил мистер Уизли. – Вот Чарли – тот да, тот умеет разные разности придумывать...
- Да причьем тут Шарль? – вскинулась миссис Уизли. – Причьем тут кто-то еще? Почему у нас все всегда одинаково, Билль? Мне надоело!
- Вот уж не думал, что тебе будет скучно жить с оборотнем! – сердито ответил Билл. У него вошло в привычку при любой возможности поднимать эту тему.
- Причьем тут оборотень! Шери, неужели ты не видишь, как я живу? Ну как я живу? – Флер всплеснула руками. – Ми же нигде не бываем! Ми же никуда не ходим, только в гости к твоим родителям! Ти отказиваешься даже поехать во Франсию к моим!
- У моих родителей всегда собирается толпа народа, - Билл Уизли проигнорировал последнюю фразу жены. – Там тебе точно не может быть скучно.
- О, да, особенно когда твоя маман неправильно готовит Оливье и ми начинаем из-за этого спорить! – съехидничала Флер. – Или когда Жинни носится со своим животом, показывая его всем и каждому! – в ее тоне проскользнула боль. – Почему у нась нет детей, Билль!
- Ну, знаешь ли... – Билл вылез из-под теплых одеял и принялся расхаживать по комнате. – Мы столько раз это обсуждали...
- Вот именно! Ты говоришь, это риск!
- Да, это риск, Флер! Ты же не хочешь...
- Но Рем и Нимфадора рискнули! – все громче доказывала миссис Уизли. – Они не испугались! Дора сказала, что Рем сказал, что ему все равно, и он все сделает, только би их семья была счастлива! А семьи без детей несчастливы, Билль! У твоих родителей...
- Флер...
- У твоих родителей столько детей, у тебя столько братьев и племянников! И даже Жинни... – она всхлипнула. – Да посмотри на Люпинов – как они счастливы! Такой petit soleil... маленькое солнышко, и весь в маму! Он не оборотень, Билль! Почему ты уверен, что наши дети будут оборотнями?
- Я не знаю, Флер, я боюсь! – воскликнул Уизли и в сердцах запустил в стену поленом.
- Вот именно! Ты просто боишься – перемен, ответственности, всего! Я не побоялась выйти за тебя замуж! – кричала Флер. – Я не побоялась пойти с тобой на войну! А ты трусь, Билль Уизли!
- Так ты уже жалеешь, что пошла за меня? – осерчал Билл.
- Ты опять уходишь от разговора! Ты прекрасно знаешь, о чем я жалею! – Флер вылезла из постели и тоже стала бегать по комнате. – Надо было обмануть тебя, но я этого не хотела! Я хотела bonheur, только счастья для нас! Но нет – надо было тебя обмануть, и уйти, и растить ребенка одной! Тогда мне бы не казалось, по крайней мере, что я зря трачу свою жизнь!!
- Да что ты... да что ты такое говоришь? – взмолился мистер Уизли.
- Молчи! Я вышла замуж за труса, который прошел огонь и воду, а боится просто стать отцом! – напустилась на него француженка. – Ты лишаешь меня простого женского счастья – быть матерью! Это бесчеловечно!
- Цветочек мой! Ну пойми же ты меня! – Билл чуть ни плакал, его израненное лицо исказилось. Он попытался обнять жену.
- Non – это ты СЕБЯ пойми, Билль Уизли! – Флер оттолкнула его и, как была в длинной ночной рубашке и босиком, бросилась к дверям. – Посиди тут один, и покопайся в своей умной голове! Или спроси у своей мамочки, почему от тебя ушла жена!
Она в сердцах хлопнула дверью, а затем послышался еще один, легкий хлопок – Флер куда-то дезаппарировала. «Наверное, к Люпинам, - машинально подумал Билл. – Только к Тонкс она отважится заявиться в таком виде.» Он заклинанием призвал стакан воды со столика, но не сделав и глотка шваркнул стакан о каминную решетку. Потом опустился на ковер и спрятал лицо в руках. Даже в стычке с Грейбеком, даже в пылу сражения и на похоронах соратников – никогда Биллу Уизли не было так больно и страшно.
***
- ‘Агрид?
- Хр-р-р... пф-ф-ф-ф...
- ‘Агрид, mon amour? ‘Агрид!
- Пф-ф-ф... хр-р... нет, нет, Гарри, не надо гладить Клювокрыла... ему надо... сначала... поклониться.... хр-р-р...
Мадам Максим – она оставила девичью фамилию после замужества – потрясла храпящего великана за плечо.
- Рубеус! Проснись же наконец, mon cher! – она называла мужа по имени только в минуты крайнего раздражения. Это было бесполезно, и Олимпия Максим это прекрасно знала. Ведь она сама приготовила мужу настой из трав, вызывающих крепкий сон с приятными сновидениями. После кошмаров войны это было просто необходимо для pauvre Hagrid (бедного Хагрида). Но теперь его и драконий рев не разбудит...
А вот ей что-то совсем не спалось этой ночью. Мадам Максим отлично понимала, что такое революция, и листовки, и тайные собрания. Революция пожирает своих детей... Олимпия провела руками по волосам, стараясь собраться с мыслями. Но без резких перемен не было бы прогресса... а послевоенный колдовской мир прямо-таки жаждал перемен.
- Я, конечно, не знаю, чем закончится эта затея,- мадам Максим тихо заговорила сама с собой по-французски – так ей было легче сконцентрироваться, - но по-своему она права... Мы действительно лишены достойного нас внимания. Вот, например, ‘Агрид. Ведь ему и в голову не придет меня приревновать. Он не обращает внимания на то, как я выгляжу, во что я одета, чего я хочу... Не буду несправедлива – он романтично за мной ухаживал, но все это осталось в прошлом! Теперь же – никаких признаний, подарков, восхищения... он даже забыл про годовщину свадьбы! – Олимпия обиженно вздохнула, а Хагрид сладко засопел и перевернулся на другой бок. Он так и не выучил ни одного слова по-французски.
Перебрав в уме еще несколько несовершенств мужа, мадам Максим встала и накинула пеньюар гранатового цвета. Затем прошла к секретеру, привезенному ею из Парижа, и открыла один из потайных ящичков. Там хранились письма и колдография ее первого поклонника – шведского гиганта-кораблестроителя по имени Эрик. Устрашающего вида детина, заросший рыжей курчавой бородой, отвесил на удивление элегантный поклон с пожелтевшей карточки. Олимпия вздохнула – до чего же быстро бежит время...
Задумчиво перебрав старые конверты, она вытащила и поднесла к свече небольшой листок пергамента. Перечитала его – о да, это настоящий революционный лозунг! Написан в лучших традициях... девчонка не дала маху... Олимпия покосилась на гигантскую кровать – Хагрид спал, как младенец. Он положил руки под щеку, улыбался и изредка бормотал что-то сквозь сон.
Девчонка всегда славилась своими идеями. Сначала эта канитель с эльфами. Потом какой-то бред насчет воспитательных программ для пленных Пожирателей Смерти... Мадам Максим содрогнулась, вспомнив возгласы: «Одумайся, что ты собираешься делать?!» и «Гарри, Рон, разве вы не понимаете? Они тоже люди, они были под Проклятием Подвластия, но ведь никого не убили!» - «Так что, это по-твоему значит, что они хорошие?» Какой скандал тогда разразился – а все потому, что Родольфус Лестрейндж прикинулся ягненком и заливал слезами раскаяния ноги каждому мракоборцу. И его жена... до чего же неприятные воспоминания!
Олимпия еще раз просмотрела листовку. Нужно было решаться – сейчас или никогда. Она заклинанием открыла шкаф, и к ней полетела теплая одежда; здешний климат оставлял желать лучшего. Вот огромный пушистый свитер, связанный Молли... Мадам Максим понимала, что если бы не деловитая госпожа Уизли, она так и не дождалась бы подарка на свадьбу от Хагрида. Белоснежный, с букетом алых роз на груди, свитер был весьма своеобразным свадебным подарком... да и вся ее супружеская жизнь была весьма странной. Несъедобная стряпня, которой пытался удивить жену Рубеус, его ночные кошмары и навязчивые идеи – ей даже приходилось отправляться за ним в Запретный Лес и приводить обратно домой за руку – и множество разных безобразных магических существ, которые шастали повсюду, залезали в шкафы и под кровать. Хранить олимпийское спокойствие вечно – это было выше сил Мадам Максим.
Она одела теплую юбку и свитер с чудовищными розами, спрятала в сумочку листовку, флакон духов и несколько галлеонов. Затем подошла к кровати и наклонилась над спящим мужем – тот не пошевелился. Олимпия запечателела на его щеке прощальный поцелуй.
- Может быть, вы все поймете, mon amour, - шепотом произнесла она, и в голосе ее сквозила слабая надежда.
Мадам Максим вышла из домика, слабо освещая себе дорогу. Он должен был быть где-то недалеко... она подняла палочку и рассмотрела несколько деревьев. Позади остался курган над пауком - любимцем Хагрида, небольшая оранжерея, в которой недавно заблудился сынок одного из близнецов Уизли (мальчика нашли спустя два часа, но и те прибавили седины бедняге Артуру). Рядом с кучей сорняков валялось что-то, похожее на маггловское огородное пугало – поломанное, в грязном тряпье. Олимпия поморщилась, но присела на землю рядом с обломками, крепко прижимая к себе сумочку. Последний взгляд на домик; она схватилась за почерневшую жердь и тут же почувствовала, как уносится прочь в завывающем вихре.
***
Родольфус Лестрейндж очнулся в холодном поту. Он охнул, несколько раз судорожно глотнул воздух и прижал правую руку к повязке на левой. Под повязкой, которую Родольфус снимал только для того, чтобы наложить свежую, нестерпимо болел Смертный Знак. Бывшему Пожирателю Смерти хотелось побиться головой об стену или заавадить самого себя. Последнего он сделать не мог, ибо вместе с супругой был лишен палочки после падения Волдеморта. Родольфус заскрежетал зубами от боли, выбрался из-под серого колючего одеяла и захромал к столику с мазями и бинтами.
- Ну что мне с тобой делать... спать не даешь, - послышалось ворчание жены. Всклокоченная Беллатрикс с сонными ввалившимися глазами недовольно заворочалась, забирая себе почти все одеяло. – Круцио, - пробормотала она, зарываясь носом в твердую подушку.
- Мне и так круцио, - мрачно ответил Родольфус, разматывая руку и морщась. Знак горел, как в огне, раны не заживали. – Опять снился Сама-знаешь-кто, - добавил он, не глядя на жену.
- А-а-а... ну да ладно... вот если бы тебе Дамблдор снился... – вздохнула Белла, сжимаясь в комочек, чтобы согреться. – Что рука, болит? – без особого участия спросила она; одеяло заглушало и без того тихий хриплый голос.
- Намазываюсь... – пробурчал Родольфус. – А что?
- Ничего. Что я тут делаю с тобой, ума не приложу. Даже поспать спокойно не даешь. Живу как магла...
Лестрейндж уловил перемену тона и боязливо покосился на кровать. Беллатрикс никак не надоедало срывать на нем злость и голос. Если бы у них была вторая комната, он бы пошел спать туда. Но в подобной роскоши им было отказано.
- Как магла грязная живу, - продолжала Беллатрикс, все более оживляясь. Она перевернулась на другой бок, подперла костлявой рукой голову и вперила в мужа полный тихой ненависти взгляд. – Не отворачивайся, когда я к тебе обращаюсь! И что же это, василиск тебя дери, происходит? Мы же раскаялись, как и другие! Почему же нас – так?
- Ой, Белла, если бы я знал, - осторожно поддакнул Родольфус, накладывая на раны вонючую мазь.
- Ах, ты не зна-а-аешь, умница-разумница, - передразнила Беллатрикс. – А почему Малфоя домой отправили, а нас – в эту конуру, ты тоже не знаешь?
Родольфус предпочел промолчать.
- Тогда я тебе скажу, - тем же ядовитым тоном продолжала госпожа Лестрейндж. – Кто на суде крокодиловы слезы лил? Кто прощения просил, в ноги аврорам падал, могилу Дамблдора целовал? И кто потом, - она сорвалась на истеричный визг, - КТО ПОТОМ НА СЕВЕРУСА НАПАЛ ПЕРЕД ВСЕМИ, КТО?!!
Муж вздрогнул и выронил баночку с мазью; она покатилась под кровать, издавая зловоние.
- Ты вот зелья его пьешь, мазями мажешься, которые он приготовил – ТЫ ЖЕ ЕГО ЧУТЬ НЕ УБИЛ! – орала Белла, приподнявшись на постели. – Ты же в горло ему вцепился, как маггл последний – еле оттащили!!
- Так он же... предатель... – пытался возразить Родольфус.
- Молчи! Молчи, мразь проклятая! – Беллатрикс в ярости трясла головой и колотила подушку кулаками. – Ты мне всю жизнь поломал! Ты мне Долоховым попрекал! Да была бы я с Долоховым, гнил бы ты один здесь! И ПОДЕЛОМ!!
Родольфус только развел руками. Ему не впервой было сносить истерики и оскорбления жены – противостоять им было бесполезно. «Пусть выкричится, хоть драться не полезет, - подумал бывший Пожиратель. – И как только голоса хватает...»
- Лучше бы меня с Долоховым похоронили! Лучше бы мне Сириус, мать его ведьма, сто раз в рожу наплевал, когда его из-за Завесы вытаскивали! Да лучше бы меня Снейп отравил! – бесновалась Белла.
- Ты что, Веритасерум пила, что так разошлась? - из-за двери с маленьким окошком за решеткой послышался усталый голос дежурного аврора. – Успокой женку-то, на допрос ей идти.
- На какой допрос? – моментально остыла Беллатрикс. Глаза у нее округлились, руки все еще дрожали. Что это за допрос – ночью?
- На какой обычно. Сейчас придут за вами, одевайтесь, мадам, - аврор отошел от окошечка. Белла и Родольфус недоуменно переглянулись; она потянулась за арестантской накидкой.
- Вроде ведь все уже спрашивали, - нормальным голосом произнесла Беллатрикс, закутываясь в накидку. Родольфус пожал плечами, обдумывая, как ему достать мазь из-под кровати. Дверь со скрипом отворилась, показались два конвойных автрора с палочками наготове. Они проводили Беллатрикс по знакомому азкабанскому коридору до приемной комнаты. Несколько заклинаний отворили тяжелые двери; бывшую приспешницу Волдеморта усадили на деревянную скамью за грубо отесанный стол.
Белла огляделась: решетчатые двери загрохотали, авроры встали по обе стороны от входа. Приемная комната медленно наполнялась светом – это было гуманное нововведение, чтобы преступники не слепли от ярких вспышек после долгого заточения в полутемных камерах. Из постепенно рассеивающегося мрака к столу выступил Северус Снейп. Он внимательно посмотрел на Беллу и вытянул руку в темноту.
- Ассио Успокоительное Зелье! – в комнате отчетливо запахло валерианой и другими травами. Снейп поставил бокал перед арестанткой. – Пейте. – она подчинилась.
- А теперь, - знакомо ухмыльнулся Снейп, - вам предстоит неожиданный разговор. Прошу вас, - обратился он в темноту дальнего угла, где кто-то пошевелился. Белла не могла понять, что за новая издевка промелькнула в его голосе; она насторожилась.
- Прошу любить и жаловать, - тем же тоном произнес Снейп, театрально кланяясь и делая жест в сторону незнакомой фигуры. – Мисс Грэйнджер.
