Песнь о Чарли Уизли«В первый раз я встретила его в парке. Эти чудесные английские парки, когда солнце светит сквозь листву! И воздух такой чистый и свежий. И нежно поют птицы, пробуждаясь от зимнего сна, – она задумалась на мгновение. – Да, это было весной, и деревья словно окутаны нежно-зеленой дымкой, а воздух казался таким сладким-сладким на вкус… вот как это чудесное печенье, которое прислала его матушка. Ах, оно хранит тепло его дома, куда я однажды непременно приеду и увижу всю его большую семью».
Она протянула руку, чтобы взять еще одно печенье, но пальцы ткнулись в пустую тарелку, и она, возмущенно вскрикнув, оглядела собравшуюся компанию.
– В большой семье клювом не щелкают! – бодро заявил дюжий бородатый парень, которого звали Кто-то Ларсен. Кто именно она не запомнила.
– Да, Ларсик, ты бы не жрал так много выпечки, пучить будет, а мне с тобой в одной комнате! – второй парень, худой и злобный на вид, явно завидовал нордической комплекции Ларсена.
– Придержи язык, Пиффи, а то я расскажу, как ты ночью маму зовёшь! – добродушно икнул Ларсик и тут же виновато покосился на девушку.
Но их гостья мечтательно и отрешённо смотрела в собственную чашку с кофе.
«И даже кофе я бы бросила пить ради него! – она восхитилась собственной самоотверженности. – Потому что он, конечно, пьёт чай с молоком…или молоко с чаем? Как же всё сложно с национальной кухней! – она деловито поджала губы. – Надо узнать у миссис Уизли, что он любит. Она должно быть, такая милая, его мама! Она ни за что не станет обижать невесту Чарли!»
Девушка с улыбкой поднесла к ещё чуточку синим от холода губам фарфоровую чашку. Её она взяла с собой. Дома сейчас тепло. Хотя в снегу тоже оказалось тепло. Странно, ведь она читала много раз в книгах, как в снегу тепло, но не верила.
– И как можно такими тонюсенькими ручками что-то брать? – восхитился Ларсен, чьи пальцы, каждый размером со шпикачку, крепко сжимали богатырскую деревянную кружку с пивом.
– Я иногда удивляюсь, как можно что-то брать твоими колбасами, – вновь подал голос ехидный Пиффи. Настроение, сразу видно, было у него сегодня неважное: метель с утра, девица странная и синяя прямо из сугроба, гастрит обострился – кто ж такое выдержит?
– Да что я-то? – покачал головой Ларсик. – Вот Чарли наш! У него вообще руки каждая размером со слоновий хобот, правда, Пиффи?
Тот, к кому был обращён вопрос, дико воззрился на собеседника. Ларсик выразительно покосился на девушку, завёрнутую в три толстых одеяла. Она по-прежнему не замечала друзей, пристально глядя в огонь.
– Да нормальные у него руки, – не заметив намека, буркнул Пиффи, – руки как руки, как у всех.
«Когда Чарли придёт, – полусонные мысли медленно перетекали одна в другую, девушка жмурилась на огонь, – я подойду к нему, возьму его руку и прижмусь щекой к его ладони. Они у него такие широкие и надёжные! И тёплые, да-да, я помню! А как он смеётся!»
– Ну, уж скажешь! Чарли у нас… гм, неповторимый, – хитро прищурился Ларсик. – А как насчет его смеха? Уж точно, как…
– Да, ржёт он, как кентавр, – задумчиво согласился Пиффи, у которого от тепла и дружеской беседы отпустило желудок.
– Как, хе, самый неповторимый и уникальный кентавр на залитой солнцем английской лужайке, – и Ларсен покатился со смеху после собственной же шутки. Пиффи слегка ему подхихикнул. А девушка совсем не реагировала из трех своих одеял.
Она уже почти спала. И ей снился Чарли, он с улыбкой подносил к её лицу венок из ромашек. Мелкие бело-жёлтые цветы терпко пахли….грязными носками?! Она чихнула и с удивлением проснулась.
– Фу, Пиффи! Ты даже нашу барышню своими немытыми лапами разбудил!
– А у тебя будто обоняние есть! – огрызнулся красный, как рак, Пиффи, но ноги от камина не убрал.
– А где же Чарли? – робко вмешалась девушка, выглядывая из шерстяного гнёздышка.
Пиффи и Ларсик одновременно (и с одинаковыми выражениями на вытянувшихся лицах) уставились на нее.
– Ну… – объяснил более склонный к диалогу Пиффи, – у него было срочное дело в третьем вольере для молодняка.
– А ч-чем он там занимается?
– Разнимает, конечно же! – охотно ответил Пиффи и пояснил: – У нас совсем молодой выводок венгерских хвосторог, так мы их вместе держим, для эксперимента. Хотя обычно их по отдельности растят. Ну, они дерутся постоянно, а Чарли их разнимает.
– Какой он смелый…
– Да смелости-то на это не нужно, – проворчал Ларсик, – чего там? Кулаком по башке – они и притихли.
– Кулаком…
– Ну, – добавил Пиффи, – еще нужно быть готовым остаться без волос и в ожогах. Они, когда маленькие, совсем дыхание не контролируют.
– В ожогах?.. – чашка с остывающим кофе задрожала в ее руках.
– Ага, и без волос, – зачем-то повторил Пиффи.
– Мрачное дело, как ни верти, – согласился Ларсик.
– М-рачное… – ей показалось, что вдруг стало очень-очень холодно, холодней даже, чем было в сугробе. – И… многие у вас так… облысели?
– Есть такие. Вон, Пиффи как-то без волос остался, но ему кое-как отрастили. Но искусственно выращенные волосы это ж не то, – и Ларсен с сочувствием покосился на жиденькую шевелюру приятеля.
– Но вы-то не беспокойтесь, – в порыве вдохновения произнес Пиффи и похлопал ее по спине, – у Чарли грива, как у льва! Иногда там даже птицы гнезда вьют… В прошлый раз, помню, фламинго у него в прическе ночевал.
Кофе расплескался.
– Откуда… тут фламинго? – растерянно пробормотала она.
– Откуда и сам не знаю – но Чарли, он такой, к нему и фламинго летят.
– Н-но на колдографии у него были нормальные волосы… – сказала он и покраснела от удовольствия при этом воспоминании.
– А вы его что, не видели? – проявил догадливость Ларсен.
– Видела… во сне. Каждый день снится, – и она снова покраснела.
– А как же вы с ним познакомились? – недоумевающе спросил Пиффи и сразу же заорал: Ларсен его пнул под столом так, что стол подпрыгнул.
– Это было весной, – мечтательно проговорила она. – В первый раз я встретила его в парке… Эти английские парки… Вы видели их когда-нибудь? Солнце светило сквозь листву, и легкая дымка кружилась у ветвей деревьев.
– Парки-то мы видели, – закивал Пиффи. – А вы Чарли нет… ай, Ларсик! – он болезненно сморщился и принялся тереть пнутую конечность.
– И, – вежливо заглушил вопли Пиффи Ларсен, – что было дальше?
– Мы гуляли по парку весь день. Он мне читал стихи…
Этого Пиффи не выдержал и заржал как три кентавра:
– Сти-хи? Да Чарли трех звуков связать не может и того, что такое рифма и ассонанс знать не знает!..
Пораженный в самое сердце «ассонансом» Ларсен даже забыл его пнуть и с любопытством посмотрел на друга. А девушка только отмахнулась:
– Да ну вас! – И она процитировала нараспев: – «Любимых убивают все – пусть знают все о том: один убьет жестоким словом, другой – обманным сном…»
– Вот маньяк! – неодобрительно покачал головой Ларсен. – На вашем месте, барышня, я бы его опасался.
И тут все обернулись на Пиффи: тот всхлипывал.
– «…трусливый – лживым поцелуем, и тот, кто смел, – мечом!» Да… великая поэма.
– Вам тоже нравится? – спросила она, и глаза ее наполнились слезами. – Это же Чарли дал вам почитать? Какой он понимающий и тонкий.
– Как малогабаритный дуб, ага, – подтвердил Ларсен. Пиффи снова заржал, теряя романтичность. Она вздохнула, уходя в мечты.
– А он пел… Мы сидели на берегу реки и он…
Тут ее слова утонули в дружном хохоте уже обоих.
– Да ему… ему… – Ларсен покраснел от смеха и теперь силился придумать сравнение поцветистей.
– Ему в утробе матери… – прохрипел Пиффи, – пуповиной ухо пережало.
Ларсен закашлялся и закивал.
– Я никогда не забуду и эту песню, и вообще тот день. Он наполнен солнцем и настоящей магией… И когда я думаю о нем…
– Не промах он все-таки, – задумчиво и почти с завистью изрек Пиффи, – на расстоянии девчонку охмурить… За три дня – бывало. Даже за вечер – на спор как-то одну окрутил.
– Да, – неодобрительно подтвердил Ларсен, – бегала она потом за ним. А ведь тоже… того, самых свирепых драконов укрощала, а тут!..
– На спор… – чашка покатилась по полу, – за вечер… окрутил…
– Да ладно, – спохватился Ларсен и постарался утешить расстроенную девушку, – тогда все в подпитии были, понять можно. А вот то, что на спор – это, да. Нехорошо.
– Но у нее ж такие бу… такая грудь была – как не окрутить-то? – мечтательно произнес Пиффи. А Ларсен печально кивнул:
– Да, после этого она уехала. Совсем он ее тогда расстроил, когда послал подальше на весь вольер.
– Даже драконы покраснели, – кивнул Пиффи.
– А она ему так заехала, – продолжил ностальгию Ларсен, – что он потом неделю с заплывшим глазом ходил.
– Огонь, а не женщина, – подтвердил Пиффи.
– Да что драконы! – Ларсен хлопнул рукой по столу. – Я и сам покраснел, когда их в деревне на празднике увидел. Они такое… прямо на людях…
– Нет, Ларсик, – задумчиво пробормотал Пиффи, – в деревне – это он с другой. Тоже ничего…
– Ну, – не стал спорить Ларсен, – вкус у него что надо, – и с сомнением покосился на девушку. – Э-э-э, а что это с вами?
Она сжалась в комочек и вся дрожала.
– Я, п-пожалуй, пойду… – выдавила она, вскочила, споткнулась об одеяло и растянулась на полу. Пиффи протянул ей руку, но девушка, взвизгнув, отпрянула, снова вскочила на ноги, снова споткнулась – и, наконец, с громкими рыданиями бросилась к двери, с силой ее распахнула. И застыла на пороге.
– Это все ты виноват, – в наступившей тишине прозвучал Ларсик.
– Чем это? – обиженно зазвучал в ответ Пиффи.
– Не надо было стихи читать, – немелодично грохнул Ларсен.
– Но если я люблю стихи!
– И сам, небось, пишешь?
– Пишу.
…он оказался таким высоким, и таким теплым, и пах как-то по-особому – морозом и огнем камина одновременно. Она подошла к нему. Взяла его за руку, прижалась щекой к его ладони.
– Меня зовут… – всхлипнула она.
– Нэлли. Красивое имя, – с улыбкой кивнул он. – А меня…
– Чарли… – ее глаза сияли от счастья. – Я приехала…
– Чтобы выйти за меня замуж. Ты уже знакома с моими друзьями?
– А говорят, настоящая поэзия в жизни кончилась, – просипел Пиффи, которого душил восторг, и зарыдал в рукав Ларсену.
