Four Green Fields

Глава 1

Four Green Fields[1]

- Нет, не трогайте меня, уйдите…
- Давай же, Блэк, не будь тряпкой, я не собираюсь тебя тащить на себе.
- Не хочу…там они, они…
- Во имя Салазара… Ну, Экспекто Патронум! Уж извини, максимум, на что я способен.
Слабо светящийся серебристый туман едва ли мог оказать какое-то действие на дементоров, зато на Блэка подействовал психотерапевтически. Тот прекратил истерику и даже сделал несколько шагов из своей камеры.
Люциус почесал затылок свободной от Блэка рукой. У него на сегодня была еще Трикси и если она в том же состоянии, что и ее братец, то с учетом того, как эти двое любят друг друга, все грозит затянуться надолго – настолько, что все мероприятие потеряет смысл. Малфой достал из-за пазухи флягу с огневиски, протянул Сириусу. Тот не заметил, тогда Люциус влил алкоголь насильно. Блэк поднял на него мутный взгляд.
- Нарцисса?
- Совсем сдурел. Это я, твой недруг, Люциус Малфой.
- Ааа… - Блэк снова потерял интерес к окружающей среде.
Такими темпами добрались до выхода, где Сириус благополучно отрубился от яркого света, звуков и запахов. Люциус бросил ему на лицо заранее заготовленный кусок черной материи - еще не хватало, чтобы тот ослеп - и направился извлекать Беллатрикс. Вылетел он из Азкабана через пятнадцать минут в разодранной мантии, с попорченной прической и глубокими царапинами на лице.
- Стерва! – сообщил он Сириусу за отсутствием иных лиц и пожаловался. - У нас порт через час.
- Малфой… - ему в руку впились пальцы Блэка.
Люциус не выдержал взгляда, в котором смешались надежда и порожденные ею страх и мольба, отвернулся и поспешил убить надежду.
- Твоя мать. Она умирает и тебя отпускают, чтобы ты мог попрощаться.
Блэк протянул руку и Малфой вложил в нее флягу.
- Это отвратительно.
- Что именно?
- Что ты мне об этом говоришь.
- Уж поверь, мне тоже. А кого бы ты предпочел? Коменданта?
- Андромеду.
- Ну, мы обсудили этот вопрос. Правда, едва не убили друг друга при этом, но решили, что Азкабан все же не место для женщины.
- Зато самое место для тебя.
- Вот и договорились.
***
Они были повсюду. Медленно, но верно заполняли ее мир. Раньше они хотя бы стеснялись, пытались входить в него, незаметно, тихо. Когда они рожали детей, то читали им уже волшебные сказки… теперь это было дурным тоном. Дурным тоном было быть чистокровными и, если раньше каждый пытался хотя бы даже ценой лжи сослаться на родство с каким-нибудь древним родом, то теперь хорошим тоном считалось находиться в родстве с магглом. Это отводило подозрения.

‘What did I have’,
said the fine old woman.
‘What did I have’,
this proud old woman did say.
‘I had four green fields,
each one was a jewel.
But strangers came
and tried to take them from me.[2]

Она заперлась в своем доме и уже не появлялась на людях. Она перебирала старые вещи, древние геральдические грамоты. А потом - детские вещи своих сыновей. Она запретила трогать комнату Регулуса, ведь никто не мог знать наверняка, что он погиб. Он мог вернуться, и должен был найти все таким же, каким оно было, когда он исчез.
А Сириус… ее прекрасный, сильный, красивый мальчик… она не знала, что и думать, когда его обвинили в пособничестве… да, они называли это пособничеством, хотя это было долгом любого чистокровного мага - защитить свой мир. Но им не удалось, они проиграли эту войну, и теперь, бессильные, отступали под натиском чужаков. Единственный раз, когда она, хотя и в мыслях, предала своего господина - когда на суде смотрела на сына и молилась, чтобы он оказался предателем крови. Доказательства не были убедительными. А ведь она приняла бы любую правду: и что ее сын выполнил свой долг до конца, и… наоборот, что он оказался на стороне победителей. Но правды никто не сказал. И даже ненавистный Орден Феникса не сделал ничего, чтобы защитить его. Сразу после суда она наложила аваду на Альбуса Дамблдора.
Когда ее отпустили из Мунго, она видела фотографию в Пророке со своим изображением: почерневшие безумные глаза, всклокоченные волосы… настоящая старуха.

But my fine strong sons
They fought to save my jewels.
They fought and they died
And that was my grief’, said she.[3]

Теперь ее семьи не было. Сириус был похоронен заживо, Регулус… даже камни бы дрогнули от того, как она умоляла Темного Лорда сказать, что с ним, не говоря уже о сентиментальном Томасе Реддле, но тот тоже не знал. Белла… бедная девочка была влюблена в Тома и медленно сходила с ума от неизвестности, когда, наконец, сорвалась и утащила острожного Рудольфуса совершать безумные и бесполезные подвиги. Вальбурга пыталась ее остановить: у неопытной в таких вещах светской женщины не было никаких шансов против двух ауроров, но все впустую. Теперь только Нарцисса иногда посещала ее, с ней Вальбурга связывала все надежды на сохранение рода.

‘What have I now’,
said the fine old woman.
‘What have I now’,
this proud old woman did say.
‘I have four green fields,
one of them’s in bondage.
In strangers’ hands,
that try to take it from me.[4]

- Мама…
- Это ты?! Или… я снова путаю молодого Малфоя…
- Не могла путать со мной кого-нибудь поприличнее?!
- Да, вот теперь это точно ты. Но как… наверное, ты мне кажешься. Мне последнее время многое кажется. Это хорошо, что именно ты мне кажешься напоследок.
- Мм… это я, - она почувствовала на своей руке пальцы, потом губы. - И никакого «напоследок» не будет. Что за глупости. Удумала умирать?
- Похоже, придется…
- Я запрещаю. Никто в этом доме не смеет умирать без моего разрешения, - последнее слово прозвучало совсем уж сдавленно.
- А я запрещаю тебе плакать, - усмехнулась Вальбурга. - Откуда ты взялся? Тебя выпустили?
Она с трудом подняла вторую руку, чтобы дотронуться до его лица.
- Меня… да.
- Навсегда?
- Да, мама.
- Это хорошо… теперь ты сможешь продолжить наш род. А то грязнокровки…
- Гряз… - Сириус бросил смущенный взгляд на Андромеду. - Грязнокровок в этом доме не будет. Я обещаю. Ты не волнуйся. И поправляйся.
- Это уже вряд ли. Но я знала, я знала, что ты не предашь свою семью. Это ведь правда? Это ведь ты помог Темному Лорду? Я знала, что ты передумаешь, я всегда знала…
- Я… конечно. Я… служил… ему.
- Я горжусь тобой. Даже Азкабан лучше, чем бесчестье. Тем более что ведь тебя выпустили... как это удалось… ты ведь не предал, нет?
Сириус бросил назад беспомощный взгляд, пнул скучающего Малфоя под коленку.
- Страсти улеглись, миссис Блэк, и деньги сделали свое дело.
- Грязнокровки! – усмехнулась она торжествующе. - Они даже не могут сохранить собственную победу. Я знаю, ты отомстишь, Сириус.
- Обязательно… мама… мам…
Он почувствовал у себя на спине чью-то руку.
- Она умерла. Мне жаль, Сириус.
Он обернулся: они один за другим уходили из комнаты, оставляя его одного.
- Блэк, на камине порох. Если захочешь, можешь до похорон перебраться к Андромеде или ко мне в замок. Я тут обо всем позабочусь.
Люциус отвернулся и последовал за остальными. Из его руки вырвала ладонь его шестилетняя копия, подошла к Сириусу.
- Ты солгал. Но это не страшно. Я отомщу.

‘Long time ago’,
said the fine old woman,
‘Long time ago’,
this proud old woman did say.
‘There was war and death,
plundering and pillage.
My children starved
by mountain, valley and stream.
And their wailing cries
They reached the very heavens.
And my four green fields
ran red with their blood’, said she.[5]

Люциус стоял, отвернувшись к окну. За окном была резная решетка. Малфой представлял себе, что она не снаружи, а внутри, и периодически вздрагивал. За полы его мантии цеплялась Беллатрикс. Она уже ни о чем не просила, только рыдала.
- Люциус… может быть, можно…
- Можно! – рявкнул он жене. - Но будут проблемы.
Он знал, что так все и будет, но пошел на поводу у женщин, когда согласился проплатить и временное освобождение Беллатрикс. Не приведи Салазар, еще Сириус устроит истерику вместо того, чтобы тихо грызть ногти в углу…
- У кого? – ласково поинтересовалась Нарцисса.
Он повернулся к ней, стараясь не замечать Беллу.
- Не у тебя, если ты это хочешь услышать.
- Люциус… - в голосе звучала скрытая угроза долгих недель и даже месяцев обиды, обвинений, истерик.
- Знаете что, моя дорогая… решайте сами.
- Цисси… ты же не была там, ты не знаешь. Это несравнимо ни с чем.
Яйцо василиска! И этот туда же…
Нарцисса зажала Сириусу рот ладонью.
- Я все знаю. От того, что я решу, вряд ли что-то изменится.
Люциус закрыл лицо руками, протер глаза. Если Белла была сама виновата в своей дурости, то перед Блэком он чувствовал острую вину: тот был прав, что в Азкабане как раз его место. Когда он вытаскивал этих двоих, то даже в тот момент, не был до конца уверен, зачем это делает.
- Отчего же. Скажите вместо того, чтобы смотреть на меня идиотическим овечьим взглядом, и я найду способ извлечь из них портшлюс. Только учтите, что освобождение на поруки было чуть ли не более незаконным, чем само осуждение вашего кузена. Если через пятнадцать минут их здесь не окажется, несложно догадаться, кем станут прикрывать свои зады те, кто получил от меня деньги.
Люциус с ужасом увидел, как Блэк тоже опускается к его ногам, но тот просто обнял Беллатрикс и поднял ее. Малфой с облегчением выдохнул.
Белла ударила Сириуса в грудь кулачишком.
- Я тоже тебя ненавижу, сестренка, но мы же Блэки. Мы можем служить кому угодно, но честь ведь одна. И поэтому ты все равно не можешь предать своего полукровного лорда, а я – подставить даже Малфоя.
- Я не хочу туда, - прошептала Белла.
Теперь она всхлипывала в плечо ненавистного брата, а тот гладил ее по голове дрожащей рукой.
Люциус перевел взгляд с парочки на жену и обратно. В воздухе соткалось три силуэта. Один материализовался и превратился в толстяка в серой мантии, двое других остались висеть в воздухе. Потянуло тоской и холодом.
Белла тихо выла брату в грудь. Сириус смотрел перед собой невидящим взглядом и трясся.
- Все в порядке, мистер Малфой? С ними не было проблем?
Люциус махнул рукой и отвернулся к окну. Когда он нашел в себе силы повернуться обратно, в комнате уже никого не было.

But my sons have sons
As brave as were their fathers.
And my four green fields
will bloom once again’, said she.
And my four green fields
will bloom once again’, said she[6]

1. «Четыре Зеленых Поля» - название песни Т. Макема.
2. «Что было у меня», -
Сказала благородная старая женщина.
«Что было у меня», -
Сказала эта гордая старая леди.
«У меня было четыре зеленых поля,
И каждое было сокровищем.
Но пришли чужеземцы
И попытались отобрать их у меня».
3. «Но мои прекрасные сильные сыновья,
Они сражались за мои сокровища.
Они сражались и они погибли.
И таково мое горе», - сказала она.
4. «Что есть у меня теперь», -
Сказала благородная старая женщина.
«Что у меня осталось», -
Сказала эта гордая старая леди.
«У меня есть четыре поля.
Одно из них в неволе.
В руках у чужеземцев, которые хотят забрать его у меня».

5. «Многие годы назад», -
Сказала благородная старая женщина,
«Много лет назад», -
Сказала эта гордая старая леди,
«Были война и смерть,
Опустошение и грабеж.
Мои дети умирали от жажды
В горах, на равнине и в стремнинах.
И их стенания доходили до самых небес.
И мои четыре зеленых поля
Стали красными от их крови», - сказала она.
6. «Но у моих сыновей есть сыновья,
Столь же храбрые, как их отцы.
И мои четыре зеленых поля вновь будут цвести, - сказала она.
И мои четыре зеленых поля вновь будут цвести», - сказала она.