Глава 1
Заскрипели ржавые петли, и ворота, через которые новых заключенных приводили в Азкабан, открылись. На территорию тюрьмы вошли трое. Первой прошла девочка лет семнадцати – худенькая, имеющая довольно жалкий и потрепанный вид, но с гордо поднятой головой и руками, заведенными за спину. Сразу за ней последовал мужчина лет пятидесяти - аврор, сопровождавший заключенную. Он двигался медленно и казался усталым - препровождение заключенных навстречу их безрадостной судьбе уже давно стало для него тяжелой и надоедливой работой. Кроме того, у него чертовски болела голова, и от ревматизма ныли колени - как-никак, а возраст, а также сырой, промозглый воздух и холодный ветер, блуждавший по территории Азкабана, давали о себе знать. "Вот проклятье, - думал он - Какого черта тут всегда такой собачий холод? Что за паршивая погода…". Ему хотелось скорее запереть пленницу в ее камере и отправиться домой, где его ждали чашка горячего чая с лимоном и булочки с изюмом, которые так великолепно пекла его жена. Он завернется в теплый плед, возьмет в руки интересную книгу, и мрачные, громоздкие стены тюрьмы, как и ее пустые, голые и холодные дворы покажутся ему сном.
Кроме молоденькой преступницы и стареющего аврора с карьерой, незадавшейся с самого момента его рождения, через ворота прошел мальчик - по виду ровесник заключенной. В отличии от аврора и девочки, он был очень взволнован и отчаянно жестикулировал.
- Одну ночь! Дай мне одну ночь! Клянусь, я дойду до министра! Я слетаю за Дамблдором! Это какая-то нелепая, дурацкая ситуация! Вы поймите, - дрожащим от волнения и страха за девочку голосом говорил мальчик, обращаясь к аврору, - вы поймите, сэр, это даже… это настолько бессмысленно и нелепо, что… у меня даже язык не поворачивается назвать это ошибкой! Это не ошибка, это какой-то чудовищный бред! - мальчик размахивал руками и то и дело дергал аврора за рукав. Тот, впрочем, слушал его крики в пол-уха, а от прикосновений отмахивался, как от назойливой мухи.
- Что вы отмахиваетесь от меня?! Что вы отмахиваетесь?! В конце концов, уж кому как не мне знать, сколько мерзавцев разгуливают на свободе, а вы арестовываете невиновных!
- Мистер Поттер, - тихим и усталым голосом бормотал аврор, - я не знаю, сколько мерзавцев разгуливает на свободе. Это вообще не мое дело, знать об этом. Мое дело - получить, обезвредить, доставить и запереть, - монотонно бубнил он совершенно бесцветным голосом. - Доставить, запереть и - домой.
- Я дойду до Министра!
- Да хоть до Мерлина, мистер Поттер, - вздохнув, ответил пожилой аврор - Хоть до Мерлина. Даже Мерлин не найдет к чему придраться в моих действиях. Я все делаю по уставу - получить, обезвредить, дос…дооооааавить, - аврор зевнул, - и запереть. И домой.
- Черт вас возьми! Нельзя же быть такой бесчувственной задницей! Она ни в чем не виновата! Ну, вспылила немного, с кем не бывает, но ведь никто не пострадал!
- Есть указ Министерства от 29 августа за номером 473 "О применении непростительных…”
- Я знаю, черт! ЗНАЮ! Но разве нельзя сделать исключение?! Она же имеет Орден Мерлина!
- Третьей степени, а исключения делаются со второй, поэтому она препровождается в Азкабан по пункту “б” статьи 278….
- Заткнитесь! Вы не понимаете? Она - герой войны! Она нужна мне! Она нужна всем нам, если мы хотим одолеть Волдеморта!
- Это все не ко мне, я же вам сказал. Идите в вышестоящие инстанции, а она - преступница, напавшая на беззащитного че….
- Ублюдок! - в глазах мальчика блеснули слёзы бессильной ярости. - Как ты, кусок дерьма, смеешь ее судить?! Она столько повидала, столько сделала, сколько ты не можешь даже вообразить! Ты за всю свою ничтожную жалкую жизнь не испытал и тысячной доли того, что она! Ты просто….
- Гарри, хватит! - воскликнула девочка, до этого хранившая молчание. - Если хочешь мне помочь, то лучше бы тебе не стоять тут и не кричать, потому что ты простудишься, и хуже от этого будет не только тебе, но и всем нам, потому что… потому что… ты сам знаешь, почему, - авторитетно закончила она и добавила, сморщив свой хорошенький носик. - Вряд ли твои проклятья произведут на этого господина впечатление. Думаю, за то время, что он препровождает заключенных в Азкабан, он и не такого наслушался.
- Истинная правда, мэм, - сказал аврор. Они пересекли пустой тюремный двор и теперь находились перед огромной железной дверью. Аврор собрался с силами, сжал кулак и постучал.
- Кто? - хриплый, пропитый голос был едва-едва слышен из-за двери.
- Билл Паклер! Доставлена заключенная! - крикнул аврор, пытаясь заглушить внезапно налетевший порыв холодного ветра. Девочка поежилась. Ей захотелось подышать на застывшие ладони, но руки были крепко скованы за спиной, и ветер пробирал ее до костей. Дверь заскрипела, и ее взору открылся бесконечный и глухой мрак Азкабана. Аврор легонько подтолкнул ее по направлению к двери. Гарри Поттер в свою очередь отпихнул аврора и крепко обнял девочку.
- Держись! Сириус же выдержал двенадцать лет, а тебе надо потерпеть всего одну ночь. Ну… может две. Мы вытащим тебя! Очень скоро, клянусь! Ты даже не заметишь!
- Все-все, довольно! - рослый человек, обладатель сиплого голоса, довольно грубо ухватил девочку за плечо и оттолкнул мальчика. - До свидания, попрощайтесь навек. - У Гарри перехватило дыхание. Он хотел еще что-то крикнуть, но слезы, душившие его, не дали ему издать ни звука. Дверь Азкабана со скрежетом закрылась за девочкой, аврором и человеком с сиплым голосом.
Девочка тихонько вздохнула в темноте, и, пытаясь отвлечься, вспомнила "Алису". "Здравствуй, Азкабан, сказала Гермиона Грейнжер. Здравствуй, Гермиона Грейнжер, сказал Азкабан" - подумала она и попыталась улыбнуться сама себе.
- Руки за спину, лицом к стене. Кто такая?
- Гермиона Грейнжер, семнадцать, не замужем, не была, не состояла, не числится, не употребляет, - отбубнил аврор. - Я пойду. Устал я.
- Вали. Дальше я сам. - Человек с сиплым голосом схватил Гермиону за локоть и поволок по темному коридору. Он освещался парой факелов, свет их был слишком тусклым, чтобы видеть интерьер, но достаточным, чтобы видеть тени дементоров, иногда мелькавшие на стенах. Впрочем, Гермионе не было ни малейшей нужды их видеть - безнадежность, страх и паника стиснули ее грудь, и только ум, подсказывавший, что это всего лишь магия дементоров, помог ей удержаться от слез и судорожных вздохов. Коридор был довольно длинным и широким, а освещения хватало только на то, чтобы видеть, что творится под ногами, однако Гермиона слышала справа и слева от себя какую-то возню, и разумно предположила, что там расположены камеры с заключенными.
- А куда мы идем? - тихонько спросила она, надеясь, что ее голос не дрогнул.
- Совсем дура, что ли? В камеру мы идем. Вернее, ты идешь. В свою камеру. Твоя камера - твой дом. Может, и не навсегда, но уж точно надолго, так что советую полюбить ее всем сердцем, - просипел ее провожатый. Ни злорадства, ни насмешки не слышалось в его голосе, и это было особенно неприятно. Он просто констатировал факт и давал ей бесплатный совет. Если бы только он поглумился над ее незавидным положением! Если бы только оскорбил ее или унизил! Ярость и обида были бы ей сейчас очень кстати, может быть, они хоть на время рассеяли бы душивший ее страх.
- Ну вот. Пришли. Номер 723. Запомнила? - Гермиона молчала. Она просто не могла выдавить из себя ни звука, глядя на маленькую, промозглую, абсолютно темную комнатушку с узкими нарами, висящими на ржавых цепях и высоченным каменным потолком, с которого капала вода. - Слышишь? Запомнила, говорю?
- А? - усилием воли она заставила себя отвести взгляд от камеры.
- Это твоя камера, дуреха - номер 723, - терпеливо пояснил сиплый. - Запомни, может пригодится.
- Да. Я запомнила, благодарю, - произнесла Гермиона относительно твердым голосом и, собрав все свое мужество, шагнула внутрь.
- Твоя форма и плед на нарах. Переодевайся и не
бойся, что кто-нибудь будет подглядывать. Им всем уже давно не до того, - человек горько усмехнулся. - Жалко тебя, конечно, но что поделать. Свои шмотки сложи в углу - буду делать вечерний обход - заберу.
- А подушка?
- Подушка? Хе…подушка. - Человек покачал головой. - Подушки не положено. Так спи, на ладошке.
Он закрыл за Гермионой дверь и загрохотал замком. Через минуту все было кончено, и она услышала удаляющийся звук его шагов. Еще через пару минут он затих, и весь мир, как показалось Гермионе, погрузился в гробовую тишину. Она довольно долго стояла посреди темной камеры, сжимая в руках сверток с тюремной робой и тонкий шерстяной плед, который едва ли мог спасти от холода, и беспомощно оглядываясь по сторонам.
- Ну, что же, - наконец произнесла она вслух довольно громко. - У меня есть плед. И роба. И даже…кровать. И маленькое зарешеченое окошко в двери, через которое можно смотреть в коридор. И все… вобщем-то, не так ужасно, как я думала! - Гермиона старалась говорить как можно жизнерадостней, громче и звонче. Звук собственного голоса нарушал зловещую тишину вокруг и даже помог ей слегка взбодриться.
- А еще, - сказала она, натягивая на лицо дурацкую улыбку и давясь слезами, - а еще тут отличная акустика, правда? ЭЙ! О! А! - прокричала она, и отголосок зазвенел где-то наверху, у самого потолка. Будто в ответ на ее слова сверху закапала вода. - О, проклятье… - тихо сказала она, увидев, что вода капает аккурат на правый край ее "кровати". - А это никак нельзя подвинуть? - Она сложила вещи на маленький каменный выступ в стене и попыталась сдвинуть нары. Естественно, это ей не удалось - они были крепко-накрепко прикованы к стене толстыми ржавыми цепями. - Ну, что же. Значит, здесь будут спать мои ноги, - она попыталась улыбнуться собственной шутке. Это показалось ей настолько глупым, что она с ужасом подумала, уж не начинает ли она сходить с ума. Хотя, с чего бы…. Словно вторя ее мыслям, в коридоре раздался приглушенный мужской голос:
- Нет, ты пока еще в своем уме. Разговаривать с собой весьма разумно, но только поначалу. Потому что потом чертовски надоедаешь сам себе - до отвращения, и как только открываешь рот, сразу говоришь своему Я "заткнись!", - вслед за этой странной фразой раздался тихий смех. - И, кстати, оказывается, что с самим собой и поговорить не о чем. Так я узнал, что я, оказывается - скучнейший тип. Скучнейший. - Снова смех, но на этот раз какой-то горький. Гермиона кинулась к окошку в двери и, ухватившись за решетки, прокричала:
- Вы кто?!
- Зачем же так орать. Не стоит повышать голос - мы можем потревожить наших соседей, и это будет очень досадное и неприятное происшествие.
- Вы… вы в своем уме?
- Как сказать. Уже не такой, как прежде, но все же я оказался крепким парнем, и свести меня с ума не так уж просто. Крепкий и скучный тип.
- А где вы?
- Я напротив тебя. Не старайся - ничего не увидишь. Во всяком случае, первые несколько дней точно, пока не привыкнешь. Потому, может быть - если повезет - полюбуешься на меня. Поглядишь, во что я превратился и порадуешься - не об этом ли ты и твои дружки мечтали?
- Мы что? Мы знакомы?
- О, да, мисс Грейнжер, мы знакомы. Может, и не так близко, как мне бы хотелось, но вы меня знаете. Правда, чего не ожидал, так это встретить вас здесь. - Голос был на удивление мягкий, прямо-таки бархатный, но в этот момент в нем прозвучало злорадство, и даже напускная галантность и вежливость не смогли этого скрыть.
- Я тоже не ожидала, это уж точно. Но я здесь ненадолго! - неожиданно твердо и звонко произнесла она.
- Как и все мы… как и все мы… - тихо произнес незримый собеседник. Гермионе показалось, что он вздохнул. Его тон ее разозлил. В конце концов, она и вправду не совершила ничего особенно ужасного. В мирное время ее бы отчислили из школы и назначили ей условное наказание, а этот человек, напротив, был, наверняка, настоящим злодеем, так какого же черта он равняет себя с ней?!
- Вы не поняли, мистер. Я здесь по ошибке. Мои друзья обратятся в Министерство, где у меня тоже много друзей, я выйду отсюда… на днях. - Она нарочно не стала говорить "завтра", чтобы не сглазить.
- А сколько у меня друзей в Министерстве… ууууууу… - тихо протянул незнакомец. - Готов поспорить, куда больше, чем у тебя и твоих друзей. А все ж таки моё "завтра" не наступает уже очень долго. Тебя ведь "завтра" выпустят, я прав? - незнакомец с бархатным голосом как будто читал ее мысли.
- Да пошли вы к черту! - крикнула Гермиона и тут же разозлилась сама на себя за то, что позволяет панике, охватившей ее, вырваться наружу, и не держит себя в руках. - Простите меня… - уже спокойнее произнесла она.
- Поздно, - довольно жестко сказал человек напротив. - Заткните уши, Грейнжер.
- Что? - внезапно из темноты, откуда-то справа от камеры Гермионы по коридору раздался вой. Выл человек.
- Уууууууууу!!! Мои печеньяяяяяяяяяя!!! Сожгли!!!
СОЖГЛИ, гааааааады!!! - человек выл и исступленно рыдал. - Всё мне испортилиииииииии!!! Весь сюрприз испортилиииии!!! - Гермиона поняла, что страх, который она испытывала до этого, был всего лишь легким испугом. Этот идиотский, бредовый вой был наполнен таким нечеловеческим страданием, что она почувствовала, как ледяной холод сковывает позвоночник. Стены были толстые, поэтому крик звучал глухо, но был таким пронзительным и истошным, что даже того, что просачивалось сквозь решетчатое окошко в двери хватало, чтобы привести Гермиону в ужас.
- ЖЭ! ЖЭ! - крикнул человек напротив - ЖЭ, твои печенья целы! Они целы! Мамочка успела их вынуть из духовки как раз вовремя! - человек прокричал эти слова четыре раза и на пятый раз вой стих. Сначала он превратился в тихое поскуливание, а потом заглох вовсе.
- Это Большой Жэ, - пояснил незнакомец - Он сидит тут уже восемнадцать лет, и совершенно спятил. Он стар и все время спит, а ты его разбудила своими воплями.
- Я… мне… очень жаль, - пискнула Гермиона, пытаясь унять дрожь в коленях, - что… что с ним такое? - спросила она и поняла, как глупо прозвучал ее вопрос.
- Он же сказал - ему кажется, что его печенья пригорели. Он хотел устроить кому-то сюрприз, испек печенья, а они пригорели.
- А… - это объяснение мало успокоило Гермиону.
- Да. Так что говорите потише, Грейнжер. Так за что вы тут все-таки? Чему я обязан таким счастьем? - незнакомец перескакивал с "ты" на "вы" и со сварливого на галантный тон безо всякой причины. - Или… кому?
- Я… ну, вобщем… я не сдержалась и запустила Круциатусом в одного мерзкого ублюдка, - выпалила Гермиона и почувствовала облегчение. Ей, оказывается, давно хотелось с кем-нибудь поделиться.
- Ох ты! - восторженно воскликнул незнакомец и даже хлопнул в ладоши. - А в кого, если не секрет?
- Да какой уж там секрет… В Драко Малфоя.
- Да что вы говорите? - незнакомец был крайне взволнован. - И как? Вы попали в него? - то ли Гермионе показалось, то ли в голосе ее собеседника прозвучала надежда.
- Нет. Поэтому я и думаю, что меня скоро отпустят. Состояние аффекта и все такое…
- Жаль.
- Что жаль? Что меня выпустят?
- Нет. Что ты не попала. Очень жаль.
- Вы что, знакомы с Драко Малфоем?
- Некоторым образом. Имею такое несчастье, - незнакомец даже не пытался скрыть сарказм и горечь.
- Правда? Откуда?
- Я произвел его на свет, к великому моему сожалению. - Повисла неловкая пауза.
- Как, простите?
- Я породил этого ублюдка. Прав был Блэк, когда сказал, что у Малфоев гнилое семя.
- Вы, верно, шутите?
- Какие уж тут шутки! - незнакомец слегка закашлялся. - Черт возьми, не простыть бы… Не боитесь простыть, Грейнжер?
- Нет, постойте! Не меняйте тему! Вы что… Вы - Люциус Малфой?!
- Он самый. Собственно. Вашими стараниями. В лучшем виде. - Он снова закашлялся, на этот раз сильнее. - Хоть бы не туберкулез… - пробормотал он. - Как нелепо было бы - не свихнуться в Азкабане, а сдохнуть от чахотки.
- Так вы… а как же… Малфой ведь….
- Вы же видите, что я здесь, верно, Грейнжер? Ублюдок оставил своего старого никчемного папашу гнить в Азкабане. Как там говорится у римлян? Помните? "Поклоняйся восходящему солнцу, а не заходящему". Мой сын решил, что я слишком стар и мешаю его продвижению у Темного Лорда. Впрочем, в этом проявилось мое воспитание, так что видишь, Грейнжер? Мне есть, чем гордиться! - Малфой усмехнулся, и хотя Гермионе этого было, конечно, не видно, она могла слышать горькую усмешку в его голосе.
- Неужели он не помог вам? Вы же… Малфои! Самые скользкие мерзавцы во всей Англии!
- О, да. Но, похоже, папочка стал немного сдавать, правда? - наигранно писклявым голоском произнес Малфой. - Мой сын плакал, представляешь? Плакал на суде и осыпал меня проклятьями. Как я мог? Как я мог принять сторону Темного Лорда и напасть на Гарри Поттера?! Как я мог опозорить нашу семью?! Как я мог сотворить такое с ним и его матерью, чтоб она сдохла! - Малфой повысил голос, и в камере Большого Жэ снова началась возня. - Так что, видите, как все обернулось, Гермиона. Виновные наказаны - злой Люциус получил по заслугам, а его несчастный, опозоренный сын взялся восстанавливать поруганную честь рода.
- Но ваш сын - Пожиратель! Гарри сам видел!
- Конечно, он Пожиратель, черт вас возьми! И это - самая умная ученица Хогвартса?! "Малфои - самые скользкие ублюдки во всей Англии" - твои слова.
- Это… это слишком. Это даже для Малфоя слишком! - дрожащим от негодования голосом произнесла Гермиона.
- О, только не надо нотаций, хорошо? Во всяком случае, он поступил как и положено Малфою.
- О, да, - огрызнулась Гермиона, не пытаясь скрыть сарказм и злость.
- Ну, разумеется, - бархатным голосом промурлыкал Люциус.
Они замолчали. Каждый в своей камере думал об этой встрече. И каждый, как не хотелось этого признавать, был до безумия ей рад. Они были знакомы, они были в своем уме и могли разговаривать, разговаривать, разговаривать часами, коротая бесконечные сутки в Азкабане.
- А где дементоры? - спросила Гермиона, первой нарушив молчание.
- Они приходят время от времени. Когда проголодаются. Вопреки страшным историям, которыми напичкал вас маглолюб Дамблдор, это происходит довольно редко - примерно раз в двое суток. Но этого, должен признаться, хватает.
- Почему вы не сошли с ума, Люциус? - Гермионе было неловко задавать этот вопрос, поэтому он прозвучал как-то слишком тихо, но он давно мучил ее.
- Этот вопрос отсылает нас к более общему - а почему, собственно, некоторые сходят здесь с ума, а некоторые нет? - Малфой замолчал и из его камеры донеслось тихое шуршание - видимо, он устраивался поудобней у окошка в двери и кутался в плед, настроившись на долгий разговор.
- Да. Почему, как вы думаете? - Гермиона почувствовала, что Люциус уже давно придумал свою теорию на этот счет и очень хочет ей поделиться.
- Я думаю, Гермиона… ничего, что я тебя так называю?
- Конечно, все в порядке, - действительно, подумала она, странно, но ненависть и вражда в этих стенах настолько нелепы…. По сравнению со страданиями, которые выпадают на долю узников Азкабана, ее глупая, детская ненависть к Люциусу Малфою и его презрение к ее магловскому происхождению казались такими мелкими, такими ничтожными, что о них не стоило и вспоминать.
- Я думаю, Гермиона, что все дело в раскаянии. Тот, кто раскаивается в глубине души в содеянном, тот и сходит с ума. Дементоры вызывают не страшные воспоминания, они пробуждают совесть и оставляют узника наедине со своим раскаянием. Говорят, мол, дементоры высасывают хорошие воспоминания, ничего хорошего больше не будет и прочая ерунда. Все это волшебные сказочки для детей. Как можно высосать воспоминания? Что за бред? Память - это не клубничный коктейль, который можно высосать, а все невкусное выплюнуть обратно. - Гермиона представила себе дементора с коктейлем и тихонько рассмеялась. - Что смешного?
- Да нет… Дементор с коктейлем, - она засмеялась еще сильнее.
- Смех без причины - признак сама-знаешь-чего. Особенно здесь, - назидательным тоном произнес Люциус. - Так что поостерегись. - Гермиона успокоилась, но продолжала улыбаться и похихикивать.
- Да. Правда. Извините, я вас перебила. Продолжайте, пожалуйста, очень интересно.
- Так вот. На чем я остановился?
- На коктейле, - Гермиона подавила очередной приступ смеха.
- Да. Так вот, все дело в том, что дементоры вновь и вновь прокручивают перед глазами заключенного картины его преступлений, чтобы он переживал их заново и раскаивался. А для контраста они делают более отчетливыми счастливые воспоминания - чтобы узник понял, как он виноват перед родными, чьи лица он видит, чего он лишился и на что променял свое счастье. Понимаешь?
- По-моему, да. Так значит, дементоры как бы обостряют совесть? Оставляют человека наедине с ней?
- Да. Он сам сводит себя с ума. Поэтому тот, кто не раскаивается, не сходит с ума. Например, ваш друг Блэк. Он же был невиновен, ему и не в чем раскаиваться.
- А вы? Вы - виновны?
- Что ты имеешь в виду? Совершил ли я все преступления, в которых обвинен судом?
- Да.
- О, да. Я совершил все это и еще многое другое, что прошло мимо наших бдительных стражей закона. - Малфой тихонько засмеялся. - Но я невиновен.
- Как это?
- А так. Ты же видишь, что я в своем уме. Это значит, что я не жалею о содеянном.
- Но не потому, что вы невиновны, а потому, что у вас нет совести. Вам просто нечем жалеть и раскаиваться - у вас нет для этого приспособлений, - огрызнулась Гермиона.
- Как знать, может и так. Но если понимать под совестью личный кодекс поведения, эдакие формулы жизни и волю совершать поступки, она у меня есть. Только не такая, как у тебя.
- Она не может быть разная. Совесть у всех одна. Она или есть, или ее нет.
- Вовсе нет. Когда мы говорим "Я поступил по совести" это значит, что я поступил так, как считаю правильным и достойным, и ни на минуту не сомневаюсь в принятом решении.
- Когда мы говорим "Я поступил по совести" это значит "Я поступил хорошо".
- То есть так, как считаю нужным.
- То есть так, как поступают хорошие люди.
- То есть так, как поступает Поттер?
- То есть не так, как поступает ваш сын. Даже по отношению к вам.
- Вот видишь. Мы опять скатились от абстракции к частностям. Философствовать с женщинами - пустая трата времени. Вас все время тянет на конкретику.
- Только не надо мне приписывать пониженную способность к обобщениям!
- При чем тут тогда мой сын?
- Это вы начали. Сказали про Гарри.
- Я хотел тебя спровоцировать, и мне это удалось - ты скатилась к частностям. Поттер, Драко, сплетни, мальчики-девочки и прочая ерунда.
- А что я должна была ответить?! - в голосе Гермионы зазвенела обида.
- Ты должна была ответить "При чем тут Поттер, когда речь идет о человеческой сущности, чести и совести?".
- Замечательно. Я смотрю, вы замечательно знаете, как и что мне следует говорить, так что я лучше помолчу, а вы поговорите сами с собой.
- Уже наговорился.
- Отвечайте сами себе не от своего имени, а от моего.
- Тогда это будет означать, я свихнулся. А я этого не хочу.
- Почему? Это было бы здорово. Это означало бы, что у вас есть совесть. Я имею в виду настоящую совесть, а не ту демагогию, которую вы тут развели.
Они снова замолчали. Сколько времени прошло - они не знали. Здесь вообще не было времени. День сейчас или ночь? Не известно. Только вода с потолка капает. И напротив так же сидит нормальный, полноценный человек, с которым можно поговорить.
- Скажите… А если бы у вас был шанс все изменить с самого начала. Что бы вы сделали?
- С самого начала?
- Да.
- Женился бы на другой женщине. И родил бы другого сына.
- Я думала, вы скажете, родился бы в другой семье и прожил совершенно другую жизнь!
- Зачем? Моя меня вполне устраивает. За исключением жены.
- Да к черту жену! Ведь это все… ваше… поведение. Оно ведь происходит из-за воспитания! Из-за травм, полученных в детстве, из-за жестокости родителей, я не знаю, но… вы бы могли стать другим человеком!
- Бедная дурочка. Ты думаешь "Вот славный мистер Малфой, который был таким мерзавцем на воле, потому что он очень-очень несчастный, а вообще-то он хороший человек". Верно? - Гермионе было неловко. Именно так она и думала.
- Верно… - выдохнула она.
- Вот и нет. Если бы я был таким, каким ты меня себе воображаешь, то я звался бы не Люциус Малфой, а Сириус Блэк, например. Или еще хуже, Северус Снейп.
- Вы все равно несчастны. С этим вы не станете спорить, я надеюсь?
- Несчастен? О, да. Я сижу в холодной, мокрой камере и, похоже, у меня начинается туберкулез, от которого я сдохну после пары лет мучений, если не повешусь от боли на собственном пледе. О, да, черт возьми. Я несчастен. - Он помолчал и добавил, обращаясь скорее к себе, чем к Гермионе - Вот ерунда какая… Так расписал сам себе свои перспективы, что уже готов омыть свой труп слезами.
- Я не об этом. Вы несчастный, одинокий человек.
- Да нет же, дура. В твоей системе исчисления, я - мерзавец, каких мало. Убежденный и искренний.
- Я вас вовсе таковым не считаю!
- Твоя система исчисления - это не каким ты меня считаешь, а каким я являюсь в твоей системе ценностей и убеждений. Я являюсь в ней мерзавцем ОБЪЕКТИВНО, даже если ты считаешь меня жалкой жертвой плохого воспитания.
- Поэтому вы и несчастны! Вы сами этого не понимаете, но моя система исчисления несравненно лучше вашей, а вы этого не знаете, не признаете, и даже слышать об этом не желаете. А это так! И поэтому вы несчастны.
- Перестань. Я сам себя сейчас начну жалеть, а нет ничего хуже, чем жалеть себя. Большой Жэ именно так и свихнулся. Стал жалеть свои зря потраченные усилия - столько старался, выпекал печенья, а потом…
- Перестаньте…
- Что?
- Перестаньте, пожалуйста… - тихо сказала Гермиона и заплакала. Она плакала так горько и так искренне, как никогда в жизни. Она вообще плакала редко, но даже если это случалось, то, в основном, от жалости к себе - то ее обидели, назвав некрасивой, то Снейп ее оскорбил, то еще какая-нибудь ерунда. А сейчас она оплакивала потерянные души, которые еще кое-как держались в изможденных телах узников Азкабана. И сильнее всех - душу Люциуса Малфоя.
- Ну вот. Только женских слез нам и не хватало, - строго произнес Малфой. - Перестань реветь, а то я сейчас тоже заплачу, а плачущий Люциус Малфой - это, я тебе скажу, зрелище пострашнее Поцелуя дементора. - Слезы все еще текли ручьем по ее лицу, но она улыбнулась.
- Д… да уж, - заикаясь сказала она. - Ревущий Люциус Мал… Малфой - это смеш… но.
- Что ты ревешь? Зачем?
- Мне вас очень жалко… - ответила она - Так жалко… вы даже представить себе не можете. Я бы… знаете что? Я бы хотела разорваться на две части и одной из них намертво к вам прилепиться и никогда не оставлять вас! Всегда вам помогать и вас поддерживать!
- Ты что? Ты что несешь-то? Вот ведь… гриффиндорцы, - Малфой был смущен. Второй раз в жизни. Первый раз был когда мать застукала его в ванной за неприличным занятием лет в тринадцать.
- Правда. Если бы я могла, я бы вас никогда не оставила! Вы даже сами не представляете, как страдаете! Но я-то вижу….
- Брось, все не так уж плохо. У меня есть… э… замок! Я его не завещал Драко, он мой. Есть… м… круг.
- К… какой круг? - размазывая слезы по лицу спросила Гермиона.
- Круг. Мой круг. Круг общения, я имею в виду. - Гермиона зарыдала еще пуще. - Да что опять не Слава Богу?
- Вы так одиноки. Я вот выйду отсюда, а вы снова останетесь один, наедине с этими психами… Вас никто не любит, даже ваш собственный сын!
- А что поделать, Гермиона? - воскликнул Люциус с неожиданным энтузиазмом. - Это жизнь! И я это заслужил, черт возьми!
- НЕТ!
- МОИ ПЕЧЕЕЕЕЕЕЕЕНЬЯЯЯЯЯ! - Гермиона даже не заметила, что Большой Жэ снова завыл.
- НЕТ! НИКТО ЭТОГО НЕ ЗАСЛУЖИВАЕТ!!! НИКТО! - кричала она, пытаясь переорать безумца. - ЕСЛИ БЫ…ЕСЛИ БЫ Я ТОЛЬКО ЗНАЛА, ЧТО ВЫ ТАК… ДА Я БЫ ЛЮБИЛА ВАС БОЛЬШЕ ВСЕХ НА СВЕТЕ!!!
- Что?
- Я БЫ ВАС ЛЮБИЛА ВСЮ ЖИЗНЬ!
- Я ослышался? ЗАТКНИСЬ, ЧЕРТОВ УБЛЮДОК! МНЕ НИ ЧЕРТА НЕ СЛЫШНО!!! Что ты сказала?
- ЧТО СЛЫШАЛИ! Я БЫ ЛЮБИЛА ВАС И ВСЕГДА БЫЛА БЫ С ВАМИ РЯДОМ! Как сейчас!
Вдалеке послышался стук каблуков. Через минуту в коридоре появился человек с сиплым голосом и Тот-Кого-Не-Ждали.
- Гарри?
- Ты цела?! Открывай, открывай чертовы решетки! - человек с сиплым голосом суетился и никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Наконец, дверь открылась.
- Гермиона. Гермиона, слышишь меня? Что с тобой? - Гарри в панике тряс ее за плечи. Большой Жэ продолжал завывать. - Все кончилось. Министр лично подписал тебе отпущение грехов. Пошли. Рон со мной - на очередной летающей машине! Здорово, да? Мы поедем к Уизли - они готовят большой праздник по случаю твоего освобождения… - Гарри говорил еще что-то, но Гермиона слушала его в пол-уха. На пол-пути она вдруг развернулась и побежала обратно. Она подбедала к камере Люциуса Малфоя и прошептала в окошко:
- Я очень вас люблю, мистер Малфой, очень. Я вас тут не оставлю. Я вас вообще не оставлю! Никогда! До свидания, - она отпустила решетки и побежала туда, откуда доносились возмущенные крики Гарри о том, что Азкабан сотворил с его подругой.
А Люциус Малфой тихонько прошептал: "Прощай".
