Глава 1Название: Лев, принцесса и шпага
Оригинал: http://rushthatspeaks.livejournal.com/111391.html, http://rushthatspeaks.livejournal.com/114487.html
Автор: Rush-That-Speaks
Перевод с английского: Forion
Фэндом: Shoujo Kakumei Utena, The Chronicles of Narnia
Дисклэймер: все права принадлежат BE-PAPAS и К. С. Льюису, автор и переводчик не извлекают никакой выгоды.
Тип: джен
Рейтинг: PG-13
Аннотация: «Встреча двух принцев на Краю Света. Кроссовер Утэна/Нарния.»
Примечания: Действие происходит параллельно 33 серии «Утэны» и по окончании «Покорителя Зари», имеются отсылки к событиям «Апокалипсиса юности». Фик написан на челлендж «Pairing List that Ate Fandom», заявка «Утэна/Аслан».
***
За Краем Света была стена воды.
«Наверное, это сон», — думала Утэна. Этим вечером она заснула очень рано и видела причудливый и бессмысленный сон, почти кошмар, который она наблюдала со стороны, откуда-то сверху. Она не видела смысла в том, чтобы разглядывать во сне водяную стену, однако была уверена, что скоро всё равно проснётся, ведь они вот-вот вернутся домой. Машина Акио, как всегда, неслась с чудовищной скоростью; подумав немного, Утэна понимала, что по-прежнему сидит на её переднем сидении. Когда ей удавалось сосредоточиться, её глаза приоткрывались, возвращая её в собственное тело, но она видела лишь темноту и фонари за окном, больше ничего. Ветер трепал её волосы, задувал их в рот. Если же она позволяла себе плыть по течению, она видела Край Света сверху — а по другую его сторону была стена воды. Огромная, бесконечная водяная стена, словно волна, навечно застывшая в ожидании падения, сине-зелёно-багровая, с проседью пены и пузырьков, сверкающая холодным светом. Казалось, что нимбы фонарей движутся сквозь неё — на самом же деле фонари стояли как вкопанные, а вода надвигалась на них. Впрочем, Утэна не видела особой разницы, всё равно сон вот-вот должен был закончиться.
Зато для Акио, которого она видела во сне, разница была. Он изо всех сил налегал на руль: колёса машины оплели бесчисленные стебли кувшинок. Вода вокруг прибывала мерно и бесшумно, фонари начали мигать, и вот уже машина скользила над поверхностью воды. Всё больше становилось кувшинок, с ними переплетались ветви роз — Утэна ощутила их аромат. «Надо будет рассказать Анси, — подумала она, — что кто-то вывел водоплавающий сорт плетистой розы...» Даже такой опытный водитель, как Акио, не мог совладать с машиной в нарастающем потоке — её всё время заносило и разворачивало, и Утэна ждала с отстранённым любопытством, когда же он всё-таки сдастся. В шуме воды под колёсами ей слышался странный мелодичный звук, как будто где-то вдалеке звонили колокола. Она чувствовала брызги в волосах и на лице. Всё было очень правдоподобно — но она по-прежнему видела внизу саму себя и поэтому знала, что всё ещё спит.
Акио не сдавался, пытаясь вернуть управление в свои руки — до тех пор, пока машина не врезалась в волну.
Она видела, как Утэна-из-сна, сидевшая на переднем сидении, скользнула вглубь воды, словно рыба, расслабленная и гибкая. Её розовые волосы сквозь толщу воды казались тёмными, кожа приобрела загадочный прозрачно-золотистый оттенок, изо рта поднимались пузырьки. Волна ринулась навстречу ей — удар был таким сильным, словно она врезалась в каменную стену; морская пена залепила ей глаза и нос. Вдруг две Утэны стали одной — настоящей, наяву — и она барахталась, молотила по воде, тщетно пыталась выбраться наружу — вверх — к воздуху, вдыхала воду, неизбежно растерявшись от странности происходящего, хотела закричать — но воздуха в лёгких уже не было... Волна бурлила вокруг неё, швыряла её вверх и вглубь; вода во рту была совсем несолёной на вкус; её глаза закрылись, не выдержав напора; она пыталась откашляться, но не могла.
Неужели она тонула?
Что-то схватило её за шиворот, что-то жёсткое, твёрдое, острое — и рвануло ещё более неистово, чем водный поток. Когда она вновь ощутила воздух, он казался какой-то чуждой стихией; весь мир вокруг бешено кружился, вызывая тошноту. Наконец, она пришла в себя, стоя на коленях в мягком песке, согнувшись, захлёбываясь кашлем и рвотой. Вода плескалась вокруг её коленей, запах роз сбивал с ног — но был и ещё один запах, который она не могла опознать, резкий и чистый, словно запах нагретого камня или земли.
Когда она устало выпрямилась и села на морское дно, первым, что она увидела, был лев.
Поначалу она подумала, что всё ещё спит и видит сон, так как не почувствовала ни страха, ни удивления. От льва исходило едва заметное свечение, и невозможно было сказать, стоит ли он в воде, или сидит в ней, или же каким-то образом сидит или стоит прямо над водой. Он просто не имел к воде никакого отношения. Он был не чем иным, как абсолютной реальностью — все сомнения в этом Утэна отмела в тот же миг, как взглянула ему в глаза.
«Да, — говорили эти глаза, — до сих пор ты спала. Теперь же ты впервые пробудилась. Наконец-то!» Какая-то довольная усталость была в том, как лев держался: его могучие плечи были слегка опущены, и в неподвижном свете казалось, что его грива стекает по ним, словно мёд. Тяжело было оторвать от него взгляд, но Утэна всё же отважилась оглядеться по сторонам. Акио нигде не было, как не было и его кабриолета, и даже самой дороги, и лишь стена воды высилась, как и прежде. Ночное небо над ними было усеяно звёздами.
Она сглотнула. — Вы не знаете, что случилось с тем человеком, что был со мной? — спросила она. По выражению глаз льва она поняла, что он может говорить — если захочет, конечно.
— Он вернулся обратно в мир, — сказал лев низким певучим голосом. — Он ищет тебя там, но найдёт лишь собственные представления о тебе и будет вновь и вновь предавать их. За него не беспокойся: в своих владениях он в полной безопасности.
Она снова огляделась: звёзды, море, ночь, никаких признаков суши, сколько видел глаз. Море было не глубже шести дюймов, стебли кувшинок оплели её лодыжки, их цветы и розы устилали океан, словно морозная корка, обрызганная каплями крови.
— Если мы не в мире, — спросила она немного смущённо, — то где же мы тогда?
— На границе моей страны и владений моего отца, — ответил он. — Мы поговорим здесь немного, прежде чем ты вернёшься обратно.
— Мне уже пора, — сказала она. — Меня кое-кто ждёт. — Анси ведь наверняка будет волноваться за неё и за Акио.
— То, что ожидало тебя с начала времён, подождёт и ещё чуть-чуть, — сказал он. — Дочь Евы и Лилит*, прогуляйся со мной немного, прошу тебя.
Она неловко встала: в туфлях хлюпала вода, к ногам цеплялись кувшинки. С её полосатого вишнёвого платья стекала краска — красными струйками по её ногам, как будто кровь. Она вздрогнула, заметив это, хоть и не чувствовала боли.
— Я не могу долго здесь оставаться, — сказала она.
— Здесь нет времени, — ответил лев, и она, как ни странно, поверила ему. Она шагнула ему навстречу и едва не упала: ноги совсем не держали её. — Если твоя рана болит, — сказал он, — можешь держаться за мою гриву, пока мы будем идти.
— Я вовсе не ранена, — сказала она, — это просто вода... Ведь это вы вытащили меня из воды? — Она кое-как дотянулась до его гривы — ей хотелось ощутить её на ощупь, посмотреть, нельзя ли дотронуться до того свечения, что от неё исходило. Его мех — густой, косматый, тёплый — скользил сквозь её пальцы золотым бархатом, и вдруг неожиданно знакомое чувство охватило её.
— Когда я была маленькая, — сказала она, — однажды я встретила принца. Он был очень добр ко мне, — она бросила взгляд на кольцо на её пальце. — Это тоже были вы... сэр?
Он вдруг рассмеялся — это был удивительный звук, глубокий, стремительный, весёлый смех. — Я действительно принц, сын императора, — сказал он. — Однако с тобой мы не встречались до тех пор, пока я не вытащил тебя из воды. Я хотел встретиться с тобой и побеседовать, как принц с принцем. Побеседовать — и, если возможно, предостеречь тебя.
— Предостеречь меня? — Утэна не понимала, о чём бы он мог говорить.
— Да, предостеречь, — сказал лев, — если только ты готова меня выслушать.
— С чего бы мне быть неготовой? — в её голосе появились раздражённые нотки.
— Но ведь до сих пор ты ни разу не прислушалась к чужим предупреждениям — сказал он мягко. А затем, резко обернувшись к ней, яростно выпалил: — И не вздумай говорить, что никто не предупреждал тебя, дитя! Даже розы в саду пытались тебя предостеречь, даже камни в стенах! Каждый из тех, кто любит тебя — а их гораздо больше, чем ты думаешь! И вот — ты всё равно оказалась в смертельной беде. Принц ты или принцесса, будешь ли ты слушать?
Она слегка отшатнулась от него, удивлённая и немного напуганная. В его глаза было больно смотреть; глубоко в его груди зарождался едва различимый звук, словно призрак рычания, который затем набрал силу и прогремел оглушительным рёвом, сотрясшим рёбра Утэны: «Слушай!»
— Я слушаю, — сказала она, уязвлённая до глубины души, — но ведь вы же до сих пор ничего мне не сказали! — Она гневно уставилась на льва, и вдруг осознала, насколько они с ним сейчас похожи — как будто она сама вот-вот зарычит. Эта картина поразила её своей нелепостью и вынудила немного расслабиться. Лев тоже успокоился и присел, став похожим на сфинкса. Когда он вновь заговорил, голос его был серьёзным, но спокойным, словно река, текущая быстро, не отвлекаясь на плеск.
— Ты знаешь, как люди зачастую называют Утреннюю Звезду? — спросил он.
— Акио? — ответила Утэна. — Однажды он сказал, что назван в честь планеты Венеры. — Она припоминала, что он показывал ей эту планету на потолке планетария, но из всего разговора отчётливо помнила лишь тепло его руки у неё на плече.
— Есть и другое имя, — сказал лев и вновь коротко рыкнул, словно речь шла о его старом и заклятом враге. — Я не скажу тебе, что это за имя. Но носящий его замышляет против тебя зло, всякое зло, больше, чем зло. А также и против неё — в ещё большей мере, чем против тебя.
Если он говорил об Акио, то «против неё» могло относиться лишь к одному человеку.
— Но ведь Анси — его сестра, — сказала Утэна. — Он заботится о нас обеих. — А ведь она что-то видела, мелькнуло в её голове. Что-то неправильное, но никак не вспомнить, что именно. Могла ли Анси предать её?.. — Когда он рассказывал о своём имени, он говорил, что хотел бы, чтобы мы с ней были как Близнецы, Кастор и Поллукс. — Ведь он говорил, что они вдвоём даже красивее Близнецов. Что он хочет, чтоб они с Анси были подругами...
— Он хочет сделать вас одинаковыми, чтобы обращаться с тобой так же, как с ней. И он весьма преуспел в этом: уже сейчас вы очень похожи. Вы делите на двоих одно несчастье, как Близнецы разделили между собой одну смерть. — Утэна всё ещё не понимала смысл его слов. — Займись своей раной, принцесса. Ты истекаешь кровью, твоя жизнь утекает, как вода.**
Краска с платья по-прежнему стекала по ногам чёрно-красными ручейками, сверкая в свете звёзд и сиянии льва. Утэна мазнула пальцем по ноге. Это была не краска: слишком густой она была. Поднеся палец к лицу, Утэна ощутила запах плоти. Она чувствовала тупую, тягучую боль глубоко внутри — и начинала что-то понимать, пока ещё смутно, но если задуматься над этим, если как следует задуматься над этим, если...
Она внезапно вспомнила, как выглядели руки Акио на её обнажённой груди, содрогнулась и залилась слезами.
***
Когда к ней вернулась ясность мысли, она подумала, что едва ли сможет когда-нибудь до конца вспомнить то, что Акио сделал с ней — то, что она сделала вместе с ним. Память возвращалась к ней урывками, перемешиваясь с её собственным плачем, криком, ударами кулаков о морской песок. В самом воспоминании зияли многочисленные провалы небытия — мгновения, которые невозможно было воссоздать из той путаницы, что он посеял в её мозгу. Но она уже знала достаточно, чтобы понять, о чём она вовсе не хочет знать. На её большом пальце была царапина: она закусила его, чтобы сдержаться и не выкрикнуть его имя. Акио. Больше она не произнесёт это имя, даже для того, чтобы проклясть.
Опомнившись спустя какое-то время, она обнаружила, что молотит льва кулаками — а он стоял на месте и терпеливо сносил её слабые удары, не пытаясь ни утешить, ни остановить её, ни отстраниться. Она плакала до слабости, до изнеможения, глотая слёзы, утирая лицо его гривой, слушая его мерное, мягкое, тяжёлое дыхание. Неземной запах, разливавшийся вокруг, убаюкивал её; она крепко ухватилась за льва, чувствуя, как унимаются её слёзы, и вжалась в его плечо.
Должно быть, она, совершенно обессиленная, так и заснула, прижавшись к нему — она не могла вспомнить наверняка; помнила лишь, как лев неспешно брёл вдоль волны, а она лежала в полудрёме поперёк львиной спины, свесив одну руку в воду. Тяжёлые шаги льва оставляли на дне следы, которые тут же заносило песком, однако ступал он совершенно бесшумно, лишь её рука волочилась по поверхности воды с лёгким журчанием. Так он брёл какое-то время, прежде чем она снова заговорила; её голос был сонным и отрешённым, словно она долгое время провела в болезни.
— Ведь всё вокруг говорило мне об этом, да? А Химэмия... как же она страдает, должно быть! Я говорила ей, что хочу понять — а сама не замечала, что всё, что бы она ни делала, кричало об этом... Я должна была заметить, должна была догадаться, сказать ей, что я знаю — тогда мы могли бы вдвоём сразиться с ним. Быть может, тогда я смогла бы её освободить. — Химэмия. Ох, Анси...
— Никто не может знать наверняка, — сказал лев, — того, что могло бы случиться.
— Нет, — она сглотнула. — Я точно знаю. На этот раз у меня должно получиться. Как только вернусь, скажу ей, что я знаю.
— Когда ты вернёшься, ты не вспомнишь об этом.
— Нет, — сказала она. — Нет! — Но эти его слова были так же истинны, как и всё, что он говорил до сих пор.
— Сейчас мы вне привычных тебе пространства и времени, — сказал он негромко. — Это не моя страна, хоть я правлю и здесь. Ты не вспомнишь это место, когда вернёшься домой.
Что же ей было делать теперь? — Должна же быть какая-то надежда, — сказала она, сдерживая обиду. — Я хочу убить его. Не могу же я забыть и обо всём, что было?.. — На самом деле она понимала, что уже забыла многое, что нельзя было забывать. Одним воспоминанием больше, одним меньше...
— Можешь — и забудешь, — сказал лев, и в его голосе была печаль. — Но есть три вещи, которые я могу сделать для тебя, — он остановил свой мерный ход. — Слезай с моей спины, дочь Евы и Лилит.
Она соскользнула в тёплую пресную воду — ощущение было отвратительное, хоть вода и смыла кровь с её босых ног.
— Ты видишь шпагу, торчащую из воды?
Утэна обернулась спиной к волне, проследив за пылающим взором льва — и действительно увидела маленькую шпагу, которая была воткнута прямо в морское дно и сверкала над пенными гребешками. Ржавчина не коснулась её; эфес искрился в звёздном свете.
— Её оставил здесь один отважный и благородный воин. Он навсегда стал принцем в моей стране — хотя ты наверняка удивилась бы, увидев его обличье. Прими эту шпагу и наше с ним благословение. Соедини его с силой твоего сердца и почти его память радостным смехом.
Утэна прошлёпала по воде к шпаге и положила ладонь на рукоять. То был искусно сработанный клинок, но тот, для кого он был выкован, едва ли был человеком: шпага вместе с рукоятью была короче её руки. Тем не менее, она была остра, как бритва. Изящный узор вился посередине клинка, отсвечивая медью; ей показалось, что в узор была вплетена едва заметная буква «Р».
Шпага была прекрасна, и Утэна, глядя на неё, вдруг улыбнулась воинственной улыбкой. Она обернулась ко льву — и клинок взметнулся в приветствии. Свет от льва сверкнул на острие, скользнул вниз по клинку и вспыхнул звездой на её перстне. «Дай мне силу принести в мир революцию!» — прошептала Утэна, сама не зная кому. Её рука вдруг снова стала пуста, но теперь сквозь неё струилась весёлая сила, от которой хотелось ринуться в бой, или рассмеяться — как и говорил ей лев, — или пуститься в пляс.
Она взглянула на льва. — Садись на меня верхом, — сказал он, и та же радость, которую ощущала она, слышалась и в его голосе — так явно, словно эта радость сбросила покрывала и восстала от сна навстречу солнцу. Утэна вскочила на спину льва, забыв о своём нелепом платье — и обнаружила, приземлившись, что на ней снова надет её мундир. Золотая львиная грива и её розовые волосы взметнулись полосатым знаменем на ветру, когда лев внезапно ринулся вперёд. Он нёсся прочь от водяной стены, так плавно, будто и не двигался вовсе, — а море вокруг становилось всё глубже, подбиралось к его плечам и её коленям, швыряло им на головы клочья пены и лепестки кувшинок. Пена, попадавшая на губы, на вкус была, будто солнечный свет — невыносимо сладкая и крепкая, но слишком вкусная, чтобы отказаться, — и они смеялись вдвоём, словно единое ликующее существо.
Когда волна уже едва виднелась на горизонте, он резко развернулся и поскакал обратно, понемногу набирая ход и по-прежнему смеясь. Они всё ещё были неимоверно далеко от волны, когда лев подобрал под себя лапы и прыгнул — то был самый высокий прыжок, какой она когда-либо видела. Море промелькнуло под ними, а следом и гребень волны — она даже не замочила ног, когда они пронеслись над непрестанно бурлящей водой.
По ту сторону волны был Край Света. За ним громоздилась слепящая темнота, как будто утёс на фоне ночного неба, как будто невообразимо высокий горный хребет. В воздухе смешивались запахи деревьев, ручьёв и рек, цветов и плодов; ночное небо теперь было темнее, чем горы — потому что горы были усыпаны звёздами.
Звёзды пели — тонкими, громкими, чистыми, необузданными голосами. Их длинные волосы сияли, блики от их ног плясали на воде. Они танцевали павану, разбиваясь на пары и тройки, приседали в реверансе, покачивались, словно деревья на склоне холма — и деревья кланялись и покачивались в ответ. Глаза зверей горели разноцветными факелами и драгоценными камнями в звёздном свете; там, где ступали ноги звёзд, вырастали серебряные розы.
Увидев льва, они разом преклонили колени, задержав дыхание, и воздели к нему руки.
— Слава Аслану! — хором грянули звёзды, когда лев, величественный, как солнце, пронёсся над бескрайними просторами за пределами всех миров. Затем они возобновили свой танец с изяществом водяных лилий, и радость струилась в этом танце ещё сильней, чем прежде. Утэне тоже захотелось станцевать — вместе с Анси — там, на склоне холма, в кружении звёзд, под сенью горных вершин, словно в тени замка.
Передние лапы Аслана невесомо приземлились на мягкий дёрн и немного проехали вперёд, уступая место задним. Но ещё до того, как когти его могучих задних лап коснулись земли, он снова резко развернулся, вырвав большой клок травы, вновь оттолкнулся и полетел над бескрайним заливом. Нарастающий ветер обжигал глаза, вышибал из них слёзы, ревел в ушах, словно ещё один лев. Но Аслан поворачивал настолько плавно, что удержаться на его спине не составляло для Утэны никакого труда.
— Всего один взгляд, дочь Евы! — крикнул он через плечо, стремительно мчась вперёд и вниз. — И держи шпагу наготове, принц!
Акио ждал на краю реальности. Он был одет в серебристо-белый мундир, которого Утэна до сих пор ни разу на нём не видела. Акио был выше, чем волна, его зубы были оскалены — в удивлении ли, в угрозе, или же в том и другом сразу. Они неслись прямо на него, так быстро, что времени на мысли и действия не оставалось. Он увидел её, летящую стрелой на спине льва, — она поняла это, и её зубы яростно ощерились, а в руке она вдруг ощутила рукоять шпаги. Был ли это Меч Диоса, или же дар морского дна — уже не имело значения, и Утэна не стала присматриваться. Она направила острие шпаги прямо между его глаз.
Он попытался дотянуться до неё, понимая, что времени не осталось, но всё ещё надеясь, как и прежде, взять верх, привлечь её в свои объятия и вновь оплести сетями обмана. Но не поколебалось острие шпаги, и лев не замедлил свой бег — они неслись яркой вспышкой сквозь ночь, стремительным натиском против тьмы, победной песней. Акио пошатнулся и закрыл лицо руками, пытаясь спастись от её неотвратимого удара, — и Утэна, видя, что застала его врасплох, засмеялась, чуть не плача, в неистовом, бешеном наслаждении — и сместила острие клинка вправо и вниз.
Розовые лепестки, сорвавшись с его груди, закружились в вихре — и сквозь львиный рёв она расслышала колокольный звон.
Акио исчез, как будто его и не было вовсе; Аслана под ней тоже уже не было. Множество розовых лепестков, багровых, белоснежных, пурпурных, облаком плыли вокруг неё в ветреной темноте — а потом, во внезапном затишье, пурпурные лепестки стали разметавшимися волосами Анси. То ли постаревшая, то ли нестареющая, она смотрела вверх на Утэну, смеялась и плакала вместе с ней, и лепестки липли к её губам, намокали и слипались от её слёз.
Падая вниз, Утэна дотянулась до руки Анси, но они лишь соприкоснулись кончиками пальцев. Скорость, которую придал ей Аслан, иссякала, и она падала сквозь пустоту, пока не увидела внизу машину Акио и саму себя, спящую на переднем сидении, и не поняла, что возвращается назад, в мир.
— Помни! — крикнула она самой себе, что было сил. — Помни, что за пределами времени ты уже победила его!
Она не слышала собственного голоса, но всё же, соскальзывая в своё платье, в своё тело, пристёгнутое к креслу, зная, что вот-вот всё забудет, она ощутила, как едва заметная озорная улыбка тронула её сонные губы. Пусть Акио заметит. Пусть удивится. И пусть боится.
Она надеялась, что он боится её.
--------
* (Примечание автора) Может, и стоило бы расписать это место поподробнее — но суть в том, что лев сказал именно так, а мне пришлось постфактум искать этому объяснение. Вкратце: если Акио — Люцифер, то Анси — Лилит. Акио и Анси, по сути, создали мир Оотори и потому оказывают на него большое влияние, как Адам и Ева — на наш мир. При этом Утэна сознательно выбирает сторону Анси, а не Акио, и к тому же она девушка. Если бы в этой истории был персонаж-мужчина, Аслан, должно быть, назвал бы его «сыном Адама и Люцифера» — вот тогда бы мне точно пришлось пуститься в объяснения. А так — Утэна вопросов не задаёт, и на том спасибо.
** (Примечание переводчика) В оригинале: «You are bleeding» — многоэтажная непереводимая игра слов. Глагол «to bleed» может означать как «кровоточить», так и «линять, выцветать» (о красках). Здесь и настоящие кровь и краска, и связь между платьем Утэны и её душевной раной, и то, как она сама изменилась за предыдущие несколько серий.
