Глава 1Вьюга, обрушившаяся на Шотландию в последних числах декабря, превратила Хогсмид в настоящую зимнюю сказку. Деревня утопала в сугробах. Окна домов приветливо светились, на крышах намело снежные шапки, а из печных труб валил густой дым.
Сидя у окна в "Трёх мётлах", Тонкс от нечего делать следила, как из печной тубы магазинчика "О'Требьен. Одежда мага" напротив поднимаются клубы дыма. Они напоминали овец. Белоснежных овец с густой шерстью. Их уже много собралось в небе. Вот выпрыгнул из трубы очередной барашек и неспешно поплыл вверх, чтобы слиться со стадом… Мысли текли медленно, лениво. Барашек… Баранина. Неплохо бы съесть хорошую сочную баранью отбивную. Тонкс совсем уж было собралась подозвать официантку, но передумала. Не стоит наедаться на ночь. Тем более, если это ночь полнолуния.
Волчьего полнолуния, напомнила себе Тонкс, гордясь, что выучила все двенадцать названий. Этой ночью Ремуса должны были запереть в подвале, и он строго-настрого запретил ей приближаться к нему. Тонкс обиделась не на шутку. Вообще-то Ремус наказал, чтобы этой ночью к нему никто не смел подходить; но у Тонкс было чувство, что именно её он не хочет видеть. Она упрашивала Ремуса позволить ей побыть с ним; но Ремус остался непреклонен.
- Это слишком опасно.
- Ты и в прошлый раз так говорил – а ведь ничего не случилось!
- И совершенно зря ты меня не послушала. Глупо и опасно! Мало того, что ты выпустила верфольфа, так ещё и позволила ему гоняться за тобой целую ночь по всему лесу!
- Не могла же я допустить, чтобы ты погнался за кем-нибудь другим.
- Послушай, Тонкс…
- Да ладно тебе, Ремус. Ну, что может случиться? Подумай сам, кому придёт в голову отправиться ночью в Запретный лес? А я всегда смогу аппарировать, так чтобы ты меня не достал. Ну, позволь мне выпустить тебя, как в прошлый раз. Не сидеть же тебе всю ночь запертым в подвале.
- Тонкс, это чистой воды безумие. До сих пор тебе просто везло. Нельзя ради развлечения рисковать жизнью. А это полнолуние будет особенно опасно.
- Но почему?
- Это Волчье полнолуние.
Ремус долго объяснял, что именно в ночь январского полнолуния волчьи инстинкты резко обостряются, отчего антиликанропное зелье действует гораздо слабее, чем обычно. Правда, оно по-прежнему избавляет от тяги нападать именно на людей; но даже обычный волк – это опасный хищник; а он, Ремус, становится вдвое крупнее самого крупного волка, и намного сильнее. К тому же вервольф бегает быстрее обычных волков и обладает намного более острым чутьём. Тонкс пыталась возражать, но Ремус не пожелал её слушать. Ничего, пусть думает, что одержал верх. Он ещё не знает, что её не переспоришь.
И как назло, больше ни одного знакомого вервольфа. Не у кого даже спросить, правда ли это – насчёт Волчьего полнолуния.
Не то, чтобы Тонкс всерьёз подозревала Люпина во лжи. Напротив, она, сама не зная почему, была совершенно уверена, что Ремус её никогда не обманывает. Вот умолчать о чём-то - другое дело; на это его вполне хватит. Взять хоть его фразу, что ночь обещает быть очень холодной и она, Тонкс, продрогнет, в то время как он сам будет защищён от холода густым волчьим мехом. Тут уж Ремус явно лукавил. Положим, волку и правда будет теплее, чем ей. Но как только рассветёт, и к Ремусу вернётся человеческий облик, он окажется на морозе, в чём мать родила. Ну и кто тогда замёрзнет?
И если он вообразил, будто я позволю ему свалиться голым в снег и заработать воспаление лёгких, он глубоко ошибается.
С этими мыслями Тонкс решительно подозвала официантку, чтобы расплатиться.
Несколько часов спустя она совершенно серьёзно спрашивала себя, не подмешала ли ей Розмерта в усладэль чего-нибудь такого, что временно отшибает инстинкт самосохранения. Иначе как объяснить, что она, Тонкс, вымокшая с ног до головы и до костей продрогшая, стоит на четвереньках на поверхности замёрзшего озера, и лишь чёрная полынья отделяет её от вервольфа. И в довершение всего, её палочка валяется где-то на дне треклятого озера!
Попадись ей только сейчас кто-нибудь из магов-синоптиков – ух, и разделалась бы она с ним! В котлету бы превратила безо всякой волшебной палочки! Мало того, что они ошибаются ничуть не реже своих маггловских коллег, так ещё всегда умолчат о самом важном! Например, о том, как трудно бегать, когда снега по колено. Почему, среди всех предупреждений, какой холодной и снежной будет нынешняя зима, никто не сказал об этом ни единого слова?
И Ремус тоже хорош! Зачем он позволил ей отправиться с ним в лес? Ну, не то чтобы позволил… но ведь и не запретил же! Записка на дверях подвала "Тонкс, возвращайся домой" не в счёт – он же прекрасно понимал, что она не послушает! Если бы Ремус действительно думал о ней, то велел бы Хагриду связать её и стеречь до самого утра. Или попросил бы Дамблдора под каким-нибудь предлогом вызвать её в Хогвардс. На худой конец, предупредил бы, что волкам совсем не трудно бегать по снегу. И вервольфам тоже.
И главное – тот уличный торговец в Лютном переулке, который продал ей чехол для волшебной палочки! Вот из кого бы она сейчас с превеликим удовольствием вышибла дух! Недаром он сразу показался ей подозрительным. Уверил, что на этот чехол наложены специальные заклятия, не позволяющие палочке выпасть или быть выбитой при неожиданном нападении. В общем-то, он не обманул. Палочка действительно не выпадала, и выбить её было невозможно. Но что толку, если ремень, на котором висит чехол, лопается, когда ты внезапно оказываешься в ледяной воде, и распрекрасный чехол вместе с палочкой отлетает Мерлин знает куда! В общем, два галеона выброшены на ветер. Тщетно Тонкс пыталась нашарить палочку. В отчаянии она разразилась такими проклятьями, что будь у неё в руках палочка, замёрзшее озеро вмиг бы закипело.
Забраться бы сейчас в горячую ванну… горячую-горячую, такую, какую только можно выдержать, с густой ароматной мыльной пеной. Отогреться после того, как пришлось искупаться в этой проклятой полынье, когда земля внезапно ушла из-под ног - и очутившись в ледяной воде, она с ужасом сообразила, что, удирая от вервольфа, выскочила на подмёрзшее озеро! Просто чудо, что ей удалось выбраться из воды. Тонкс вгляделась в темноту. От берега её отделяла полынья с плавающими по воде льдинками, а по берегу, у самой кромки льда, расхаживал взад-вперёд огромный волк, время от времени останавливаясь и издавая глухое рычание; и лишь страх, что лёд его не выдержит, мешал зверю тотчас же броситься на неё.
Тонкс боялась, что лёд и её не выдержит. Что одно резкое движение – и она опять провалится в ледяную воду.
Может, тогда мне удастся найти палочку, и я смогу аппарировать домой. И забраться в горячую ванну. Резкий ветер пронизывал до костей, и Тонкс казалось, что пропитанная ледяной водой одежда успела примёрзнуть к телу. Чувствуя, что пальцы рук и ног вконец онемели, Тонкс осторожно привстала на колени и стала энергично тереть ладони одна о другую. Уловив её движение, волк оскалился и зарычал.
Да уж, сколько с вервольфом ни дружи, а он в полнолуние всё равно волком смотрит.
- А ты-то чем недоволен, - пробормотала Тонкс, не сводя с волка глаз и продолжая растирать руки. – Сам-то, небось, не мёрзнешь.
А ведь Ремус предупреждал, мелькнула непрошенная мысль. Да уж, прямо как в воду глядел. Говорил, что в такую холодину она замёрзнет – и вот, пожалуйста! Она тут стоит, промокшая до нитки, продрогшая до костей, шагу не решаясь сделать из опасения, что лёд треснет – а он скалится на неё с берега, бодрый и довольный жизнью, явно не страдающий от холода. Тонкс терпеть не могла признавать, что оказалось не права. И всеми фибрами души ненавидела, когда ей говорили "а что я тебе говорил". От злости она даже немного согрелась и стала думать, как же всё-таки выбраться. Ждать, пока луна зайдёт? К тому времени можно замёрзнуть насмерть. Рискнуть и попытаться добраться до берега? Даже если лёд выдержит – на берегу её поджидает волк, и явно не с дружелюбными намерениями. Играя, как она это называла, в салочки с вервольфом, Тонкс неизменно полагалась на свою палочку, дающую возможность аппарировать всякий раз, когда волк уже готов был "осалить" её. Теперь же палочка покоилась на дне озера, и Тонкс чувствовала себя совершенно беспомощной. В общем, влипла.
Порыв ветра стегнул по лицу, заставив съёжиться. Тонкс чихнула – и с ужасом услышала треск ломающегося льда. От края полыньи пошли трещины.
О нет…
Затаив дыхание, Тонкс снова опустилась на четвереньки и стала осторожно пятиться прочь от полыньи, к середине озера. Трещины становились всё шире, стремительно удлинялись в её направлении, словно гнались за ней. С оглушительным треском лёд под ней раскололся – и Тонкс ушла под воду.
Едва она очутилась в ледяной воде, как аврорская выучка взяла своё.
Одна попытка, мелькнула в голове у Тонкс.
Один-единственный шанс найти палочку и аппарировать отсюда, пока я тут не окочурилась от холода.
Она нырнула и стала наугад шарить по дну. Окоченевшие руки и ноги слушались плохо. Почувствовав, что задыхается, Тонкс рванулась вверх – и увидела над головой лёд, тускло мерцающий в лунном свете.
Этого ещё не хватало. Тонкс что было сил толкнула лёд непослушными руками. К счастью, это оказалась небольшая льдина. От толчка она отошла в сторону – и Тонкс вынырнула на поверхность, жадно хватая ртом воздух.
Холодный воздух резанул лёгкие, как ножом. Тонкс закашлялась. Ничего не соображая от холода и боли в груди, позабыв и палочке, и о вервольфе на берегу, она чисто инстинктивно попыталась выбраться на лёд. Но лёд, за край которого она ухватилась, угрожающе затрещал; Тонкс прекратила свои попытки и лишь судорожно цеплялась за скользкую кромку.
Краем глаза она уловила движение на берегу.
Ах да, волк. Вервольф. Ремус.
- Ремус, - слабо позвала Тонкс. Волк насторожил уши.
Как смешно, отвлечённо подумала Тонкс. Она тихонько засмеялась и тут же опять закашлялась. – Ремус, - опять позвала она, когда кашель немного унялся. – Помоги мне, Ремус.
Ответом ей было рычание.
- Ну, пожалуйста, Ремус… - Накатила сонливость; глаза стали смыкаться…
Нет, только не это. Тонкс тряхнула головой раз, другой.
Не спать, не спать! – Ремус!
Заставив себя сосредоточиться, она удлинила челюсть, сделала нос толще, так чтобы лицо стало похоже на волчью морду. Заострила и поставила торчком уши; придала глазам такой же янтарный оттенок, как у Ремуса. Отрастить волчий мех нечего было и думать; Тонкс могла лишь надеяться, что волосяной покров, который ей удалось создать на лице, выглядит достаточно густым. Она стала тихонько подвывать. – Рему-ус! Помоги мне!
Волк замер на месте, принюхиваясь, и нерешительно шагнул к воде. Шерсть на его загривке встала дыбом. Что-то было не так. От тонущей в озере пахло человеком – следовательно, она была добычей. Но в небе сияла Волчья луна, и тоска по стае ощущалась особенно остро. Ах, какая замечательная у него была когда-то стая. Как ему теперь их всех не хватало: и чёрного лохматого сородича; и второго, высокого, с ветвистыми рогами; и даже маленького, с короткой шерстью и длинным хвостом, трусоватого, всегда готового чуть что пуститься наутёк. Полнолуние за полнолунием запертый в подвале, он тосковал по ним, страстно желая бегать вместе с ними по лесу, ощущать их запах, в котором никогда не было страха перед ним…
А потом появилась
она. Та, что стала выпускать его в полнолуние. Та, что вернула ему счастье бегать по лесу. Стала его новой стаей, его товарищем, жалела его – и совершенно не боялась. Она уважала его силу, быстроту и отвагу; она признавала в нём вожака.
Вожака.
Волк взвыл от несбыточного желания. Его прежнюю стаю водил чёрный сородич; и теперь от одного лишь ощущения, что он может стать вожаком, волк замер в нерешительности. Но нерешительность противна волчьей природе, и он снова беспокойно забегал по берегу.
- Рему-ус! – Голос звучал уже совсем слабо; руки то и дело соскальзывали с ледяной кромки, намокшая одежда тянула вниз. – Ты был прав. Я круглая ду… - Она не договорила. Край льда, за который она цеплялась, обломился, и Тонкс снова ушла под воду.
Ощущения притупились. Время словно застыло. Тонкс медленно опускалась ко дну. Спустя целую вечность она вспомнила, что надо двигаться, и стала бить по воде непослушными руками и ногами. Но вязкая, плотная вода не пускала её. Как трудно пробиваться вверх, к тёмной массе льда…
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Тонкс смутно ощутила, как что-то сдавило онемевшую от холода руку - а затем внезапный толчок привёл её в чувство. Она почти ничего не различала; перед глазами плясали чёрные точки. Что-то больно ударило в затылок, а потом её вытолкнуло на поверхность. Холодный воздух резанул лёгкие, и Тонкс закашлялась, чувствуя, как её с силой тащит по воде…
Потом её с размаху бросило на что-то твёрдое, и движение прекратилось. Тонкс слабо пошарила вокруг. Снег. Снег. Она на берегу.
Тонкс подняла голову, вглядываясь в темноту. Размытые чёрно-белые пятна медленно обретали очертания. Чёрное – масса деревьев буквально в десятке шагов. Белое – снег, испещрённый отпечатками волчьих лап. Здесь должно быть что-то ещё. Что-то очень важное. Опасное.
Вервольф.
Он появился из темноты и теперь стоял над ней, не отрывая от неё янтарных глаз и весь дрожа. Инстинкт вервольфа, призывающий наброситься и растерзать, и лишь самую малость приглушённый действием принятого накануне антиликантропного зелья, боролся с инстинктом волка, жаждущего общества себе подобных. Медленно, через силу волк отвёл глаза, шагнул в сторону – а затем внезапно крутанулся на месте и одним прыжком скрылся среди деревьев.
Несколько секунд Тонкс тупо смотрела ему вслед, слишком измученная, чтобы обрадоваться или удивиться. Потом аврорская выучка снова взяла своё, и она, кое-как поднявшись, с трудом потащилась туда, где, по её расчётам, должен был находиться коттедж Ремуса.
Брела она мучительно долго, шатаясь от порывов ветра, увязая в снегу, падая и снова поднимаясь. Боль перестала ощущаться где-то после третьего падения, но подниматься с каждым разом делалось всё труднее. В конце концов, упав в очередной раз, Тонкс уже не смогла встать. Кое-как подползла она к высокой ели и села, бессильно привалившись спиной к широкому стволу. Снова повалил снег. Почувствовав, как на лицо падают снежинки, Тонкс тихонько засмеялась.
Меня засыплет снегом, подумала она.
Я буду как маленький снеговик под большой елью. В том состоянии полубреда, в котором она находилась, мысль эта показалась чрезвычайно забавной, и Тонкс смеялась, пока слёзы не потекли по щекам. Потом закашлялась и плотнее запахнула насквозь промокшую куртку. Веселье утихло так же внезапно, как и накатило. Даже если у неё хватит сил встать – куда идти? Она понятия не имеет, в какой стороне коттедж Ремуса. Она заблудилась. Так к чему понапрасну тратить силы? С таким же успехом можно остаться и здесь. И вовсе не так уж и холодно. Даже тепло.
Мелькнула мысль, что ощущение тепла возникает у замерзающего незадолго до смерти. Тепло и сонливость. Вроде что-то такое говорили на курсах авроров.
Хм, а умирать оказывается, совсем не больно. А я, если честно, всегда боялась, что будет больно. Тонкс подняла голову, прислонилась затылком к стволу и посмотрела в небо. Сыпал густой снег. Он укроет её лучше всякого одеяла. Можно больше не бояться. Веки налились свинцом, и Тонкс закрыла глаза.
Где-то неподалёку хрустнул снег. Тонкс приоткрыла глаза, но ничего не увидела. В лесу сделалось очень тихо; даже ветер почти прекратился и лишь чуть слышно шелестел в вершинах деревьев. Снова хрустнуло, потом опять – всё ближе и ближе. Тонкс неверной рукой вынула из висящих на поясе ножен небольшой охотничий нож.
Убирайся, мысленно приказала она.
Убирайся, кто бы ты ни был – дракон, волк или ещё кто-нибудь. Дай умереть спокойно. Она чуть подалась вперёд, вглядываясь в чащу в попытке хоть что-нибудь разглядеть среди тёмной массы деревьев. Возле огромного дуба мелькнула большая тень, на миг скрылась среди кустов, а потом послышалось глухое низкое рычание. Тонкс вспомнила всё, и у неё перехватило дыхание.
Вервольф!
Он нёсся прямо на неё огромными скачками. Разом позабыв о тепле и усталости, Тонкс поднялась и заковыляла, не разбирая дороги - всё равно куда, лишь бы прочь от вервольфа. Она буквально ощущала спиной его дыхание, каждый миг ожидая, что он набросится, повалит, вцепится в горло. Вервольф почему-то не бросался; но едва лишь Тонкс останавливалась передохнуть или, упав в очередной раз, медлила подняться, за спиной раздавалось всё то же глухое низкое рычание. И она поднималась и шла дальше, совершенно забыв, почему она здесь и куда идёт; помня только, что останавливаться нельзя – надо всё время идти, надо передвигать отяжелевшие ноги. И Тонкс передвигала - до тех пор, пока не обнаружила себя перед знакомой дверью, на которой красовалась медная табличка:
Р. Дж. Люпин.
Она стояла на крыльце коттеджа Ремуса. Как и когда она успела подняться по ступенькам крыльца, Тонкс совершенно не помнила.
Протянув дрожащую руку, она толкнула дверь, к счастью, оказавшуюся незапертой, и на негнущихся ногах вошла в гостиную. В камине ярко горел огонь. Кое-как Тонкс доковыляла до камина и повалилась прямо на пол, слишком измученная, чтобы радоваться; сознавая лишь одно – теперь можно лежать неподвижно, не боясь замёрзнуть…
Почему-то пламя совсем не давало тепла.
Если случилось промокнуть, а потом замёрзнуть, то при первой же возможности переоденьтесь в сухое, иначе схватите воспаление лёгких, настойчиво произнёс в затуманенном сознании голос, поразительно напоминавший голос старого Грюма. Тонкс кое-как высвободилась из намокшей куртки и сбросила её на пол. За курткой последовала рубашка. Затем Тонкс попыталась стащить сапоги, но дикая боль в распухших ногах заставила её отказаться от своего намерения, и чтобы снять брюки, пришлось разрезать их. Стиснув зубы, Тонкс пилила и резала ножом драгоценную драконью кожу, пока последние лохмотья не упали на пол, и она осталась в одном белье. И опять ей захотелось лечь и уснуть; но она заставила себя пройти в спальню. Там она стащила с кровати одеяло и покрывало; волоча их за собой, вернулась в гостиную, бросила свою ношу на пол перед камином, повалилась сверху, завернулась, как в кокон, и мгновенно уснула.
Она не видела, как в окне появились янтарные волчьи глаза. Стоя на задних лапах, упираясь передними в стену под окном, волк беспокойно оглядывал комнату, пока не заметил беспорядочную груду одежды на полу и одеяло, под которым с трудом угадывались очертания человеческой фигуры. Тогда волк опустился на все четыре лапы, отбежал от дома и уселся в снегу. Всё в порядке. Та, что была теперь его стаей, в безопасности; смерть больше не угрожает ей. Ярость, всякий охватывающая вервольфа с наступлением полнолуния, утихла, сменившись спокойной уверенностью. Всё хорошо, у него по-прежнему есть стая, и ещё много, много ночей они смогут бегать по лесу.
Когда забрезжил рассвет, во всём теле началась ужасная ломота. Волк повалился в снег, корчась от боли. Позвоночник, грудная клетка, череп… каждая кость, мышца, сухожилие сплющивались, вытягивались, деформировались; неведомая, неумолимая сила словно раздавливала каждую клеточку тела. Потом всё кончилось, и на снегу остался совершенно голый человек с сильной проседью в тёмных волосах.
Люпин поднялся и, превозмогая головокружение и слабость, заковылял к дому. Войдя и захлопнув за собой дверь, он сразу же прошёл в спальню, распахнул шкаф и рванул с вешалки толстый махровый халат. Потом, одевшись, торопливо выдвинул ящик прикроватной тумбочки, схватил лежавшую там палочку и поспешно вернулся в гостиную.
Ни звук захлопнувшейся двери, ни тяжёлые шаги Люпина не разбудили Тонкс. Она продолжала спать, завернувшаяся в одело на полу перед камином; и склонившись над ней, Люпин обнаружил, что она очень бледна и дышит часто и неровно. Обеспокоенный, он осторожно коснулся её щеки. Показалось ли ему, или же у неё действительно такая холодная кожа? Веки Тонкс дрогнули, и она что-то пробормотала, не просыпаясь. Бредит? Люпин торопливо трансформировал стоявший тут же небольшой зелёный диванчик в удобную кровать и левитировал на неё Тонкс вместе с одеялом и покрывалом, в которые она была закутана. Опустив её на кровать так бережно, словно она была хрупкой, как фарфор, он взмахом палочки подвинул кровать поближе к камину. Обутые в сапоги ноги Тонкс неуклюже торчали из-под одеяла. Люпин осторожно разул её, укрыл потеплее и, широко зевнув, улёгся рядом. Волчьи чувства всё ещё были обострены, и он ощущал исходивший от Тонкс запах – особенный,
её запах. Люпин крепко обнял её и прижался всем телом.
Чтобы ей было теплее, твёрдо сказал он себе - и тут же уснул.
Проснулся он с чудесным чувством, которого не испытывал уже много лет: он не один. Приподнявшись на локте, Люпин всмотрелся Тонкс в лицо и с радостью отметил, что бледность исчезла, и что дышит она ровно и спокойно. Во сне она выпростала из-под одеяла руку и подложила её под щёку, отчего выглядела совсем девочкой. Маленькая храбрая девочка, не испугавшаяся большого серого волка. Кожа на пальцах была нездорового красноватого оттенка.
Похоже, обморожение, сказал себе Люпин и подумал, что как только Тонкс проснётся, надо будет непременно отвести её в клинику Св. Мунго, даже если для этого придётся наложить на неё "империо".
- Глупышка, - прошептал Люпин. – И почему я даже рассердиться на тебя не могу? – Закрыв глаза, он вдыхал её запах, впитывал её близость.
Когда он открыл глаза, то чувствовал себя почти счастливым.
Тонкс заворочалась во сне, одеяло сдвинулось, и из-под сбившегося лифчика показалась маленькая грудь. Люпин замер. Теперь она уже не выглядела совсем девочкой. В голове закопошилось множество причин, по которым ему следовало немедленно подняться и выйти из гостиной, но Люпин не двинулся с места. Он склонился над Тонкс, поправляя одеяло, и осторожно поцеловал её в плечо, чувствуя солоноватый привкус её кожи. Захотелось отбросить одеяло прочь и ощутить её всю… но он лишь коснулся губами её лба, снова улёгся рядом и тихонько прошептал:
- Не делай так больше. Ну, пожалуйста. Я не вынесу, если мне придётся тебя потерять.
