Глава 1Хочу поблагодарить свою бету за огромное терпение и за то, что она всегда находит время на мои заморочки. zerWil, ты чудо!
Этот фик писался под песню Регины Спектор (Regina Spektor) Raindrops. Песня на любителя, так что, может, лучше обойтись и вовсе без нее,но если вы хотите понять все эмоции, которые чувствовала я, послушайте ее.
Это началось осенью 2025 года, осенью, которую я буду помнить всю жизнь. Той осенью я сошел с ума окончательно и бесповоротно. Ее звали Роуз, Роуз Уизли, и она вроде как была дочкой врагов моего папочки. По крайней мере, отец не переносил всю ее семейку.
Мы начали встречаться не по любви, а назло. Назло родителям, друзьям, в знак протеста всему, что нас окружало. Это было глупо и очень по-детски, но мы и были детьми, детьми мирного послевоенного времени, когда все было так приторно хорошо и все друг друга любили.
Это было глупо вдвойне, поскольку я сам терпеть не мог девчонку Уизли с ее вечными сумасшедшими выходками, слишком яркими глазами и диким, заразительным смехом. Впрочем, не думаю, что и она была в восторге от меня.
В школе мы почти не замечали друг друга. Только презрительно морщили носы, если случайно встречались в коридорах или по недоразумению (точнее, по воле профессоров, которые пытались укрепить «межфакультетскую дружбу») оказывались за одной партой. Несколько раз нас ставили в пару на занятиях, и ничем хорошим это не заканчивалось. И еще мы оба играли в квиддич, я — потому что это было престижно, она — потому что ей это нравилось. Меня немного раздражало ее имя, слишком вычурное и сладкое, с привкусом старинных романов о рыцарях и принцессах. Я считал, что в ней вообще все слишком, а она вряд ли даже думала обо мне. А вообще, мы были чересчур разными, чтобы обращать друг на друга внимание.
Вот, пожалуй, и все.
Я не помню, как это началось. Просто как-то раз она предложила, а я согласился. Или наоборот. Наши встречи не несли в себе никакого смысла, но ей нравилось наблюдать реакцию своих родственников, когда она вскользь упоминала мое имя («Иду на свидание с Малфоем, а что, пап?») А мне… мне, наверное, хотелось чего-то нового. Чего-то, что выходило бы за пределы мира, которому я принадлежал.
Нам было скучно жить в этой новой Англии, где все были родственниками или друзьями, посылали друг другу открытки на Рождество и пили сливочное пиво по пятницам. Все, кроме нас с Уизли, естественно. Нам надоело доказывать всем (несмотря на то, что никто этого и не просил), что мы не хуже своих родителей. Хотя иногда я задумывался над тем, может ли кто-нибудь быть хуже моего отца.
Когда мы начали встречаться, я не знал о ней почти ничего и вряд ли узнал после. Но если бы время повернулось вспять, в тот пасмурный лондонский сентябрь, я все равно начал бы все сначала.
* * *
Всю свою жизнь я ломала стереотипы, вела горячие споры по поводу и без и бесконечно что-то кому-то доказывала. Это началось еще с моего рождения, когда я оказалась единственной Уизли с темными волосами. В пять лет я сбежала из дома (правда, меня скоро нашли), а в семь превратила дедушкину бормашину в крокодила на глазах у магглов. В восемь я придумала игру «Хоркруксы», которой впоследствии увлеклись все дети магической Британии. Смысл игры заключался в том, что каждый должен был выбрать семь вещей, отражающих его сущность, а потом спрятать в разных местах, чтобы другие нашли и «уничтожили» их. Фантик взрывной жвачки, плюшевый заяц с оторванным ухом, снитч с автографом капитана «Пушек Педдлз», мамин гребень, волос единорога, найденный в саду (по крайней мере, Джейми утверждал, что это волос единорога), батарейка (я стащила ее у дедушки), сказки Барда Биддля и маггловский портрет какого-то актера — вот были истинные сокровища моего детства, частички моей души. Тетя Луна поймала меня на месте преступления и сказала, что мама очень огорчится, если узнает, чем мы занимаемся, к тому же мозгошмыги в это время года особенно опасны. Мне пришлось пообещать ей, что я больше не буду расстраивать маму подобными выходками и провоцировать мозгошмыгов.
В школе я всегда хорошо училась, дружила больше с мальчишками и играла в квиддич. Я была загонщиком и обожала ломать носы кумирам девочек. Например, Скорпиусу Малфою. Я на спор крала миссис Норрис, гуляла по Запретному лесу ночью и покуривала белладонну из личных запасов дяди Невилла. Старушка Минерва во мне души не чаяла.
И все-таки я, наверное, напилась в тот день, когда предложила Малфою встречаться. Да, точно, было третье сентября — день рождения Фила Мерфи, бывшего охотника нашей бывшей школьной команды. Мы тогда хотели узнать, что получится, если смешать огневиски и маггловский коньяк. Фил сказал, что получится нечто вроде меня.
А потом я встретила его. Я помню только его выражение лица и совершенно не помню, что говорила. Ничего вразумительного, наверное.
Он посмотрел на меня, как на пятнистого косодормия (я не говорю, что пятнистые косодормии существуют где-то, кроме воображения тети Луны), и спросил:
— Уизли, ты, верно, окончательно лишилась рассудка?
А я стояла и ловила ладонями капли дождя, пьяная настолько, что даже Малфой расплывался у меня перед глазами.
* * *
Наше первое свидание прошло в довольно приличной обстановке (к сожалению, в отличие от всех остальных). Во время обеда я как обычно сидел в кафе «Саммертон», перебирая бумаги, порученные отцом. В ту осень отец готовился взять меня в свой бизнес, а я всегда мечтал стать колдомедиком. Узнав об этом, он пригрозил лишить меня наследства.
И вот я сижу в кафе «Саммертон», ежеминутно поглядывая на часы, и копаюсь в отцовских документах.
— Привет, Скорпиус, — что-то лохматое проносится у меня перед глазами и решительно плюхается на стул напротив меня.
— Чем обязан, Уизли? — протягиваю я, не отрываясь от бумаг.
Она морщится и нагло пьет из моей чашки.
— Я разрешаю называть себя по имени, и вообще… черт, Малфой, что за гадость ты пьешь?
— Эта гадость, Уизли, — турецкий кофе, — терпеливо объясняю я, от греха подальше отбирая у нее чашку.
— И что, он обязательно должен быть таким горьким?
— Как правило, да.
Она молчит с минуту, пристально глядя на то, как я делаю заметки карандашом.
— Скорпиус, чем это ты там занимаешься? — не выдерживая, спрашивает Уизли.
— Делами, — лаконично отвечаю я, решив, что еще рановато посвящать ее в семейный бизнес.
— А, а я уж думала, ты пишешь стихи, — разочарованно протягивает она.
К нам подходит вежливый официант и хорошо отрепетированным голосом спрашивает, чего мы желаем.
— Спагетти и чай, пожалуйста, — не открывая меню, делает заказ Уизли.
Я смотрю на нее, оторвавшись от бумаг.
— Кто запивает спагетти чаем?
— Я, — уверенно отвечает она.
На столик ставят тарелку аппетитно дымящихся спагетти под томатным соусом и чашку чая.
— Вообще-то, я к тебе по делу, Малфой.
— И откуда ты знала, что я буду именно здесь? - недовольно спрашиваю я.
— Элементарно, Ватсон, — усмехается Уизли. — Это элитное место, где часто обедают всякие важные люди, оно рядом с Министерством, где работаешь ты, и у всех в Министерстве перерыв с часу до двух. Немного логики, и я тебя нашла! Ну, вернемся к делу.
— Мне даже страшно представить, что это за дело, — хмыкаю я.
— О, это сущий пустяк! Тебе всего лишь нужно пойти со мной на день рождения к Кассиди.
— Кто это? — со вздохом спрашиваю я.
— Какая разница, просто знакомая.
— Уизли, ты каждый день шатаешься по вечеринкам?
— Обычно по ночам. Днем я еще не пробовала.
— И зачем я тебе там нужен? Шокировать общественность?
— Ага, — говорит она, добавляя в чай четыре ложки сахара.
Фелиция Гойл удивленно таращится на нас из-за своего столика. Я улыбаюсь Фелиции и заказываю чего-нибудь покрепче.
* * *
— Куда это ты идешь? — подозрительно спрашивает Джеймс, без предупреждения вламываясь в мою комнату.
— А если бы я одевалась? — возмущаюсь я и кидаю в него подушку.
— Но ты же не одеваешься, — ухмыляется он, ловит подушку и ложится на мою кровать, положив ее под голову. — И куда ты все-таки идешь?
— На свидание, — отвечаю я, собирая волосы в хвост, чтобы не мешались.
— Ого, и кто Ромео? — с интересом спрашивает Джеймс.
— Скорпиус Малфой, — говорю я и смотрю прямо в его глаза.
Мой кузен на мгновение лишается дара речи.
— С Малфоем? На свидание с Малфоем? — выдыхает он, вскакивая с кровати. Его глаза мечут молнии, а я почти торжествую.
— Да.
— Ты не пойдешь на свидание с этим придурком, ясно? — опомнившись, рычит Джейми и хватает меня за запястье.
— Это не твое дело, — говорю я и выхожу из комнаты, с трудом высвободив руку. У моего кузена железная хватка.
— Ты точно уверена, что это правильный выбор? — в десятый раз спрашивает Джинни, наливая чай.
Мы сидим с ней в кухне в Норе, и она упорно выпытывает подробности моей личной жизни.
— Да, — раздраженно отвечаю я и дую на чай. Мама, узнав о том, что я иду на свидание с Малфоем, посмотрела на меня внимательно, как будто в душу заглянула, и ничего не сказала, только пожала плечами. И я уверена, она поняла, что великой любовью тут и не пахнет. В отличие от моей тети.
— Я плохо помню его отца, он был на курс старше, но знаю, что он был трусом и ничего особенного собой не представлял. Надеюсь, что Скорпиус не такой.
Ага, я тоже надеюсь, но это вряд ли, честно говоря.
— Рон взбесится, когда узнает. И дедушка тоже.
Мне жаль дедушку, но я ничего не могу поделать. У нас с Малфоем уже любовь на всю жизнь.
* * *
На вечеринке ужасно. Музыка бьет по мозгам, нервирует и заглушает все вокруг. Я оттягиваю воротник рубашки. Душно.
Роуз сидит рядом в майке и драных джинсах и курит какие-то дешевые сигареты. К нам постоянно подбегает Кассиди, спрашивает, как нам нравится вечеринка, и я еле сдерживаюсь, чтобы не послать ее к черту. Роуз говорит, что на самом деле она флиртует со мной.
— Мне кажется, мы уже достаточно шокировали общественность, — говорю я, стараясь не замечать взглядов двух девушек в неимоверно ярких юбках. — В смысле, не пора ли нам?
Роуз не отвечает, только качает головой. И выпивает еще огневиски.
— Ну как, супер, да? — Кассиди возникает словно бы из ниоткуда и садится ко мне на колени. Кажется, она обкурилась.
— Да, — кивает Роуз и целует меня долгим жадным поцелуем. Я чувствую вкус ее губ, вкус огневиски и дешевых маггловских сигарет. В висках стучит, и я проваливаюсь куда-то в темноту. Я знаю, она просто пьяна.
Кассиди хохочет и вскакивает с моих колен. Роуз отстраняется от меня и делает еще глоток.
К нам подходит какой-то тип в оранжевой майке.
— Рози, детка, хочешь еще стаканчик? — он ставит бутылку на стол так, что половина расплескивается на гладкую поверхность.
Она улыбается. Мне хочется врезать этому идиоту.
— Ей уже хватит, — резко говорю я и отбираю у нее выпивку.
— Ну, Скорп, не занудничай, лучше выпей со мной, — бормочет она и тянется за бутылкой.
Я смотрю на Роуз и не узнаю той девочки с Гриффиндора, милой, доброй девочки, которая никогда не напивалась до чертиков на сомнительных вечеринках вроде этой. Отсюда срочно надо валить.
Я обхватываю ее и аппарирую на улицу, подальше от этого места. Она возмущенно шипит, но слишком пьяна, чтобы драться. Зато кусает меня за плечо.
— Я, вообще-то, еще не закончила, — кричит Роуз.
— Ты нет, я — да, — отвечаю я и надеваю на нее свое пальто.
— Послушай, ты не можешь так просто…
— Могу! — рявкаю я так, что она замолкает от страха. Или от неожиданности. — Посмотри, на кого ты похожа! Хватит пить! — в гневе я трясу ее за плечи, и она раскачивается в моих руках, как тряпичная кукла.
И вдруг Роуз начинает плакать и крепко обнимает меня. Она насквозь пропахла сигаретным дымом, и у меня начинает щипать в носу. И мы стоим, прижавшись друг к другу, на темной улице, как парочка влюбленных, и ее слезы — это мои слезы, и пальто у нас одно на двоих.
Кажется, опять идет дождь.
* * *
Джеймс со мной не разговаривает, Ал и Хью тоже. С Лили не разговариваю я, потому что она достала меня вопросами о Скорпиусе. Как будто он какая-нибудь диковинка вроде тех, что нарисованы в журнале тети Луны. Хотя для нашей семейки это так и есть.
Папа, конечно, был в бешенстве, так что целый день скакало напряжение, и перегорели все лампочки. Тетя Луна сказала, что это понятно, потому что весенних короткохвостиков всегда тянуло к ширпиллам, и тут уж ничего нельзя поделать. Я думаю, этим она хотела пояснить, что противоположности притягиваются. Мари-Виктуар нашла это жутко романтичным, прямо как у Шекспира. Я удивилась, что она читает Шекспира. Мари ответила, что смотрела фильм. Хью, кажется, понимает. Во всяком случае, он не дуется, как Фред, и не строит планы мести, как Джей. Он просто кричит «оденься потеплее!», когда я демонстративно ухожу на свидание со Скропиусом. И я ему ужасно за это благодарна. Настолько, что даже натягиваю шапку и шарф, несмотря на то, что еще только осень, и на улице пока тепло.
А я со Скорпиусом… Да, я со Скорпиусом, и все.
* * *
Она заходит в мой кабинет на перерыве. Сегодня я настолько занят, что даже не вышел из Министерства пообедать.
— Как тебя пропустили? — спрашиваю я, все еще не привыкнув к ее способности появляться без предупреждения и почти без шума.
— Чего дочке героев стоит попасть в какое-то там Министерство! — хмыкает она и открывает окно. — У тебя душно.
Я не возражаю, только плотнее кутаюсь в мантию. На улице октябрь, дует пронизывающий ветер, но ей все время жарко. У нее внутри как будто что-то горит. Может быть, это солнце.
Я сосредоточенно читаю биографию Антонио Росси, итальянского банкира, для того, чтобы решить, стоит ли брать его на прицел. Сегодня Росси прилетает в Англию вечерним рейсом, и нам нужно перехватить его раньше, чем это сделают остальные. Он был бы полезен для нас, «для Англии», как говорит отец.
Роуз сидит на подоконнике и делает кораблики из отцовских документов. Без спроса и без зазрения совести. И в этом она вся.
—Тебе это и вправду интересно? — задумчиво спрашивает она меня, глядя в окно.
— Нет, — коротко отвечаю я, составляя приглашение для итальянца.
— Тогда зачем ты этим занимаешься? — в ее голосе недоумение, и я думаю, насколько же она наивна.
— Не все так просто, Роуз.
— Зачем тебе деньги, Малфой, если ты не будешь получать удовольствия от того, что делаешь?
Когда она сердится, то называет меня Малфой, как в школе. Я молчу, потому что знаю: она права.
— Хочешь, я опишу тебе твою жизнь? — вдруг говорит Роуз и продолжает, не дожидаясь ответа: — Ты женишься на какой-нибудь скучной аристократке, будешь вкалывать по семь дней в неделю, изредка принимая гостей, которых ты совсем не захочешь видеть. Потом у вас родится парочка идеальных детишек, и вы будете воспитывать их по всем правилам этикета, охать, если они забудут дома носовой платок или возьмут нож не той рукой. Вы будете выезжать на пикник по воскресеньям и ходить на чемпионаты по квиддичу примерно раз в полгода, хотя твоя жена не сможет отличить ловца от загонщика. А под конец ты облысеешь, начнешь курить толстые сигары и получишь фамильную тросточку в наследство. Когда ты умрешь (во сне, красиво и безболезненно), твоя жена наденет кружевную черную мантию из последней коллекции и будет оплакивать тебя, стараясь, чтобы тушь не потекла. И на могильной плите золотыми витиеватыми буквами напишут что-нибудь красивое и философское, скорее всего, на латыни.
Она проговаривает все это на одном дыхании и резко замолкает. И я вдруг понимаю, что так оно и будет. Точь-в-точь.
— Но ты же не бросишь меня? — говорю я полушутливо, пристально вглядываясь в ее глаза.
— Ну куда же я денусь? — отвечает Роуз, и моя будущая жена в черном кружеве уже не так страшна, как прежде.
Мы упустили Росси. Ну и плевать.
* * *
— Понимаешь, когда я смотрю в его глаза, у меня прерывается дыхание, и щемит в груди, и бросает в жар, и становится так сладко, почти приторно, но в то же время грустно. Но от этой грусти легко и хорошо, и мне хочется петь и молчать одновременно. И просто чувствовать его рядом. Понимаешь?
Лили шепчет восторженно, заворожено глядя вдаль, открывает мне душу, изливает все свои чувства. Поэтому я должна слушать очень внимательно, быть ласковой и заботливой и ни в коем случае не спускать ее с небес на землю. Там, на небесах, лучше.
— Да, кажется, понимаю, — кивая головой, соглашаюсь я. Не слишком усиленно, но вполне сочувственно. Сойдет.
Мы сидим на балконе в Норе, на новом, недавно построенном балконе, и секретничаем, как все обычные девочки. Ну, точнее, это Лили думает, что секретничает, а на самом деле все давно уже все знают. Когда Лили влюблена (а это случается нередко, я бы даже сказала — с пугающей регулярностью), этого невозможно не заметить. Она парит, не ступая по земле — это слишком скучно. Она говорит красиво и много, смеется звонко и чисто. В ее глазах плещется нежность, спокойствие и любовь ко всей планете. Она как Атомная Леда — неосязаемая и невесомая.
И, что я больше всего люблю в ней, каждый раз она влюбляется по-настоящему. Лили любит недолго, но искреннее.
— Ох, Рози, знала бы ты, как я люблю его, — вздыхает она, а я думаю, что этому Мэтью Чаннингу повезло.
Лили плотнее кутается в плед. Она сидит в плетенном кресле, обвитом цветами, похожая на маленькую сказочную фею, и держит в руках остывшую чашку чая. Я сижу на полу, у самого края, свесив босую ногу за прутья решетки. За окном чудесная, невозможная для лондонского октября погода, и мальчишки с Рокси гоняют в квиддич. Им как раз не хватает загонщика, а я страшно хочу к ним, но мне нельзя, я слушаю Лили. Сегодня она выбрала меня для своей исповеди, и поэтому я киваю так часто и улыбаюсь так сочувственно, что уже болит шея, а губами просто невозможно двигать.
— Я знаю, Лили, — говорю я машинально и тут же понимаю, что ступила на скользкую почву. Осталось только надеяться, что сестренка слишком занята своими переживаниями, чтобы услышать меня.
Но, как всегда, все идет не так, и мои надежды рушатся быстро и безжалостно.
— Правда? — Лили вскидывает свою золотисто-рыжую головку и оживленно смотрит на меня. Я чувствую опасность и почти случайно роняю чашку. Она падает через прутья решетки и разбивается на тысячи мелких осколков. Наверное, разбивается, потому что я не вижу землю. Мы слишком высоко. Настолько высоко, что я даже не могу починить ее «Репаро». Хотя я все равно не люблю чинить то, что уже сломано. Ведь это же на счастье.
— Откуда ты знаешь? — Лили так поглощена вопросом, что не обращает никакого внимания на чашку. Я просто сижу и жду своей участи. — У вас со Скорпиусом все так же серьезно?
А что у нас со Скорпиусом? У нас со Скорпиусом что-то есть, что-то общее, но что это, я не могу понять. Но у меня не щемит в груди и не щиплет в глазах при взгляде на него. И коленки не подгибаются, когда он дотрагивается до меня. Но рядом с ним я чувствую себя особенно. Так, что это не объяснить словами.
Но Лили такая маленькая и наивная, что я не могу ее разочаровывать. Не должна. Пусть думает, что жизнь — это сказка, что принцы всегда спасают принцесс, а любовь — это сладкая, тягучая штука без оттенка горечи.
— Да, — говорю я, осторожно подбирая слова, боясь сказать что-нибудь не так. — Да, наверное. Потому что я чувствую то же самое.
Лили нежно смотрит на меня и растроганно улыбается.
И я почти себе верю.
* * *
— Роуз.
Ее имя раскатывается по пустой комнатке и эхом отдается от стен.
— М-м? — откликается она, с интересом рассматривая обои. Надо сказать, довольно жуткие обои с кислотно-желтыми лебедями.
С того времени, как я решил стать колдомедиком и поделился этим с родителями, прошло две недели. И вот теперь я живу на чердаке в одном из старых домов в Косом Переулке, штурмую учебники по медицине и сам себе готовлю обед. На Роуз в этом деле нельзя положиться, иначе я останусь в лучшем случае без жилья, а в худшем — без нее.
— Ну как тебе мой новый дом? — важно спрашиваю я, шуточным жестом обводя рукой свои владения.
— Шикарно, — весело говорит она и ловко убивает таракана, выползшего откуда-то из-за плинтуса.
— Не то, что Малфой-Мэнор, верно? — я отвожу взгляд. Глупо, но я все еще не могу смириться. Меня тошнит от этой комнатушки, от грубой деревянной мебели, от жалкого вида из окна. Ведь я Малфой, а Малфои привыкли получать все самое лучшее.
— Ерунда, — она подходит и сжимает мои руки в ладонях. — Это все ерунда, слышишь? Здесь чудесно, а лебедей мы заклеим цветными колдографиями и плакатами «Пушек Педдлз». А на окно навесим занавески. Зеленые, как ты любишь.
Она говорит, а я размышляю, не сказал ли вслух того, о чем думал. Иначе как она могла понять?
— Ну хватит, правда же! Не хватало тебе еще расплакаться!
А я не плачу. Потому что я еще и Блэк, немного, но этого достаточно, а Блэки никогда не останавливаются перед трудностями.
Особенно когда она рядом.
* * *
Я прихожу к нему каждую пятницу. И по субботам и воскресеньям. И иногда по четвергам. Редко во вторник. В общем, слишком часто, чтобы это оставалось незамеченным моими родственниками. По понедельникам и средам я, как правило, скучаю.
Но сегодня пятница, и мы сидим на жестких деревянных стульях в его квартирке. Скорпиус раскачивается на стуле и усыпляющим тоном рассказывает мне свои медицинские сказочки.
— Суть зелья сна без сновидений состоит в практически мгновенном и совершенном безболезненном действии на психическое состояние человека во время его погружения в состояние сна. Эффект зелья не является опасным для организма, но чрезмерное его злоупотребление может привести к ослаблению центральной нервной системы, повышенной сонливости или, наоборот, к бессоннице. При этом важно учитывать состояние объекта во время принятия им зелья, так как в особенно тяжелых случаях, в состоянии шока или душевного расстройства, зелье не окажет подобающего эффекта. Состав: сок листьев Auricia Arfolium (белозубка широколиственная), два-три толченных корня Giure Solum, одна капля русалочьих слез, собранная в новолуние (нет, ну это уже какое-то издевательство, правда, Роуз?!), слюна самки венгерской хвостороги и… — Скорпиус морщится и потирает переносицу, пытаясь вспомнить.
— И пыльца вербены. Ты все время забываешь про вербену, Скорпиус, — подсказываю я.
— Да, точно, вербена, — легко соглашается он и страдальчески жмурится. Я думаю, что если продолжить наше обучение, он упадет со стула в состоянии сильнейшего душевного расстройства и, согласно странице девятьсот девяносто восемь справочника по колдомедицине, зелье сна без сновидений не окажет должного эффекта.
— Думаю, хватит на сегодня, — осторожно говорю я, захлопывая пыльную книгу.
— Нет, я еще не рассказал про способ приготовления, — пытается протестовать Скорпиус, но я решительно укладываю его в кровать и накрываю сверху одеялом.
— Завтра расскажешь.
— Завтра мы идем на прием в Малфой-Мэнор к родителям.
— Скорпиус!
— Прости, надо было сказать раньше, — говорит он, зевая и особо не мучаясь угрызениями совести.
— Разве вы помирились? — недоверчиво спрашиваю я, в душе, наверное, надеясь, что он все-таки просто перезанимался.
— С мамой — да. Мама очень просила прийти.
— А я обязательно…
— Рози, ну пожалуйста, — умоляет Скорипиус и жалобно смотрит мне в глаза. — Я же умру там со скуки без тебя!
— Ладно, ладно, я приду на твой дурацкий прием с кучей напыщенных волшебников.
— Только оденься поприличнее, — робко просит он.
— Ах, так я еще, по-твоему, неприлично одета? — я громко возмущаюсь, но он уже храпит, подложив руки под голову. Я подтыкаю ему одеяло со всех сторон, как делала мне мама в детстве, и ложусь рядом. Если бы его отец это видел, мы бы точно не попали на чертов прием.
* * *
Я сижу, праздно развалившись на кресле в фойе, и жду Роуз. Ждать ее, боясь к тому же, что она не придет совсем, — занятие неблагодарное. Из-за двери в гостиной доносятся приглушенные звуки джайва, бесконечные комплименты и чей-то смех. Довольно фальшивый, кстати. Роуз бы так никогда не засмеялась.
Тяжелая дверь открывается, и в фойе входит Забини. Кальвин Забини, мой лучший друг, разве я не говорил?
Забини садится в соседнее кресло. Смотрит на меня и молчит, отчего тишина становится совсем уж угнетающей.
— Кажется, она и не собирается приходить, — наконец говорит он и с легким смешком откидывается на подушки с видом наследного кронпринца. Мы все здесь наследные кронпринцы, с надменным взглядом и раздутым самомнением, с короной и без.
И все-таки лучше бы он молчал.
— Заткнись, — сердито говорю я, и он примирительно приподнимает ладони вверх. Конечно, Забини наверняка предвкушал скандал, который разразится, если я приведу в дом дочь грязнокровки, и теперь он очень разочарован. Ведь здесь, на балах, так невыносимо скучно!
У меня чешутся руки, и страшно хочется врезать этому напыщенному индюку. Но он ведь мой друг, и потому считает, что должен поддерживать меня в трудные минуты, подбадривать и язвить, чтобы жизнь не казалась медом.
У меня чешутся руки, и я ужасно зол на этого придурка. Но он ведь мой друг, и поэтому от его присутствия становится легче, как будто он берет часть тишины на себя.
— Фелиция будет рада, — не унывает этот оптимист. А мне уже страшно. Пожалуй, без Роуз я не пойду обратно, иначе Фелиция на радостях разорвет меня на тысячу маленьких Скорпиусов. Чтобы всем моим глупым поклонницам хватило по экземпляру.
Мы молчим так еще черт знает сколько времени, и песни в зале сменяют друг друга одна за другой, и каждый раз я барабаню пальцами по ручке кресла в такт. Нервы, наверное.
А потом, когда мне уже трудно дышать от отчаяния, а Забини успевает выкурить с десяток сигар, так что вокруг ничего не видно от дыма, приходит она.
На ней нежно-голубое, почти невесомое платье в пол, под цвет глаз, а сверху темная мантия, расшитая серебром. Она растрепанная и раскрасневшаяся. Она прекрасна.
— Ты мог бы предупредить своего чертового эльфа, что пригласил меня. Я полчаса выясняла с ним отношения, но он отказывался мне верить! Я сказала, что если ему станет легче, он может побиться головой об стенку или придавить себе пальцы печной дверцей, и тогда он совсем озверел. Только ты не наказывай его сильно, ладно? Это ведь ерунда, а я просто пошутила, — тараторит она на одном дыхании. Я киваю, сам не свой от радости от того, что она все-таки пришла.
Следом за ней появляется эльф, теребя подол своей белоснежной рубашки (заслуга матушки Роуз, борца за права эльфов и прочих зверушек) и недоверчивым взглядом смотрит на меня, когда я говорю, что Роуз — одна из приглашенных. А потом мы с трудом отбираем у него подсвечник, и я представляю Роуз Забини.
— Роуз, это Кальвин Забини, — говорю я, на что Роуз отвечает, что ей очень приятно и она много слышала о его добродетели. Интересно откуда, потому что я ничего подобного точно не говорил.
— Кальвин, это Роуз, — продолжаю я, на что Забини не отвечает ничего.
Кажется, он потерял дар речи.
— Очень приятно, — цедит мама, и я удивляюсь, как Роуз все еще осталась жива от ее ледяного взгляда. Но Роуз лишь безоблачно улыбается. Я ей страшно горжусь.
— Есть чего-нибудь попить? — спрашивает она, и я иду за эльфийским вином.
— Да как у него вообще хватило наглости!— шипит Ирма Мелифлуа, стоящая у подоконника с Фабием Малфоем, моим кузеном, ее женихом. Фабий отстраненно кивает, исподлобья наблюдая за Роуз, но Ирма все равно продолжает: — Пригласил знатных людей, элиту магической Британии и притащил какую-то оборванку без рода и племени! Она же дочь той самой грязнокровки!
— Потише, Ирма, о таких вещах не стоит говорить вслух.
— Да кому какое дело! Ты посмотри, посмотри на ее платье!
Фабий с готовностью смотрит. И, видимо, не находит в платье ничего предосудительного, кроме обнаженных плеч. На плечах он останавливается особенно долго.
— Ну, что ты на это скажешь? — победно хмыкает Ирма.— Лазурный цвет был моден в позапрошлом сезоне. Сразу видно, из какой она семьи!
У меня начинает кружиться голова, и хочется вылить вино на голову этой напыщенной кретинке. Поэтому я прохожу мимо пары с надменным взглядом, даже не удостаивая их улыбкой. Ирма отворачивается к окну.
Роуз цепляется за мою руку, как утопающий за соломинку, выхватывает бокал и залпом выпивает вино. И жмется ко мне, грея свои почему-то заледеневшие руки моими. Ей здесь не место, я знаю.
— Скорпиус, пойдем, а?— говорит она тихо.
— Пойдем, — так же тихо отвечаю я и беру ее за руку.
Мы выходим из зала в сопровождении сотен взглядов, как будто мы — это что-то невообразимое. Хотя так, наверное, и есть. Забини подмигивает Роуз, и я удивляюсь, когда это они успели подружиться. Фелиция смотрит на нее с ненавистью, а отец, впервые за несколько недель, произносит мое имя. Кажется, в таком контексте: «Скорпиус, Моргана его задери!»
Ветер бьет в лицо, и осень кружит голову. Роуз тянет меня за руку к амбару.
— Что ты задумала? — с подозрением спрашиваю я.
— Надеюсь, твои родители будут не против, если мы одолжим пару метел? — отвечает она и открывает тяжелые двери.
В ее глазах горит опасный огонек, а платье, совсем не осеннее платье, сотканное словно из воздуха, развевается на ветру. Но разве я могу отказать ей?
Мы парим над пасмурным Лондоном, она впереди, а я за ней. Она летит, низко склонившись к метле, купаясь в лучах позднего солнца. Ее волосы отливают золотом, а в глазах пляшут чертики. И мне хочется, чтобы этот момент длился вечно.
— А слабо будет догнать? — кричит она, пересиливая ветер, и делает крутой вираж. Мое сердце падает вместе с ней, и я некстати вспоминаю, что никогда не говорил, как сильно ее люблю. Точнее, не говорил вообще.
— Ты что, дура?! Роуз!!!
Ее имя разносится по небу и тонет где-то в облаках.
— Да ладно, не будь занудой, ты же просто не догнал, — говорит появившаяся неизвестно откуда Роуз и заливисто хохочет. Очень смешно.
Косая Аллея остается позади, и вот мы уже в маггловском мире. Маггловское небо такое же, как магическое, и крошечные люди внизу — тоже. Она летит бесшабашно, то вверх, к солнцу, то вниз. А мне приходится повторять ее виражи. И перед кем она только выпендривается?
Роуз резко пикирует вниз, касаясь древком метлы верхушек деревьев. Я снижаюсь следом. Теперь мы летим над каким-то сквером, наплевав на все законы Министерства.
Под нашим деревом сидит влюбленная парочка, парень и девушка, в одежде типа той, что обычно носит Роуз.
— Смотри, ангел! — восторженно кричит девушка, отрываясь от поцелуев, и дергает своего спутника за рукав. И показывает пальцем на Роуз.
— Милая, где ты увидела ангела, это же самая настоящая ведьма, — осторожно возражает парень, задрав голову вверх.
А я улыбаюсь и думаю, что они оба правы. И лечу вслед за этой сумасшедшей.
