Записки старого феникса автора Хельгина (бета: Колибри)    закончен   Оценка фанфикаОценка фанфика
Заметки о Альбусе Дамблдоре и его семье. Частично POV феникса Фоукса. Написано в подарок для Linnea на фикатон "Семейные хроники".
Mир Гарри Поттера: Гарри Поттер
Альбус Дамблдор
Общий, Драма || джен || G || Размер: мини || Глав: 1 || Прочитано: 4489 || Отзывов: 2 || Подписано: 2
Предупреждения: нет
Начало: 15.09.10 || Обновление: 15.09.10

Записки старого феникса

A A A A
Шрифт: 
Текст: 
Фон: 
Глава 1


«Быть того не может, чтобы феникс мемуары писал! – возмутитесь вы. – Птица да и птица, хоть и домашняя, какие уж тут заметки».

Так-то оно так, но с моим хозяином не только писать научишься. Я, может, и заговорил бы, да практиковаться не с кем. Хозяина точно кондрашка хватит, а с остальными даже пробовать не стоит. И птица я гордая, не попугай какой-нибудь.

Говорят, рождением своим я предзнаменовал появление великого мудреца. Вона как. Правда, на то время он был всего лишь маленьким рыжеволосым мальчишкой и при знакомстве выдрал мне полхвоста в исследовательских целях. Теперь-то я понимаю, что наука – это святое, а тогда обиделся и клюнул его в нос. Так и пришли к согласию.

Все-таки золотой он человек, как не крути. И храни его Мерлин от всяких бед, а то ведь критиков много развелось в последнее время. И каждый, кому не лень, норовит клюнуть хозяина. Он хоть и виду не подает, но я-то чувствую, что у него на душе. Бывает, прижмет меня к себе и шепчет невнятно, даже мне не разобрать. И взгляд печальный такой, что слезы наворачиваются. Посидит, погрустит о своем, глядишь, и полегчает ему.

Сейчас хозяин один как перст, а когда-то давно были у него и родители, и брат, и сестра. И дом был, и друзья настоящие. Куда все девалось? Нынче уважают – это да, письма умные пишут – советуются. Толку с того уважения…

Только я у него остался, одному мне доверяет. Больше некому-то. Тут же съедят и не подавятся. Полная школа извергов, кто помладше, кто постарше, а все одно – кровопийцы. Раньше как хорошо было, когда в деревне жили, а сейчас сидит за бумагами своими, скрючившись.

Разные люди к нему ходят – такого, бывает, насмотришься. Один чудной совсем, глазом своим страшным зыркает по сторонам и говорит уж больно заковыристо. Хозяин морщится от некоторых слов, а тот и рад. Или вот повадился носатый, из преподавателей вроде. Этого хлебом не корми, дай покричать, на жизнь пожаловаться. Хозяин сразу ему чай заварит, тот выпьет и вроде успокаивается. А у меня потом в голове весь вечер звенит.

И ведь каждому улыбнется, и плохому, и хорошему. Я было думал, что разницы не видит, пока не понял – еще как видит, получше меня, а все равно улыбается. Это у него от отца, наверное.

***

– Мам, Альбус опять зелье варит.

– Что делает?!

– Он варит зелье. Мам, а можно мне клубнику?

Кендра выпускает тарелку из рук. Звон. Клубника, мягкая, сочная, рассыпается по паркету. Аберфорт боязливо кривит губы и, краем глаза поглядывая на мать, сомневается, заплакать или подождать.

Оглушительный взрыв заставляет Кендру пригнуться и притянуть Аберфорта к себе. Штукатурка осыпается белой пылью и оседает на пол. Аберфорту безумно жаль клубнику, но заплакать он все же не решается.

Убедившись, что младший сын в порядке, Кендра спешит на помощь старшему. Сердце частит в унисон со стуком каблуков.

Если бы Кендре Дамблдор кто-нибудь сказал, что ее старший сын станет директором Хогвардса, она бы сильно удивилась. Еще сильней она удивилась бы, узнай, что сын доживет до ста шестнадцати лет. Потому что равных по влипанию во всевозможные неприятности Альбусу нет. Стоит Персивалю выйти куда-нибудь, как Альбус из примерного ребенка превращается в отъявленного сорванца, и уследить за его выходками при всем желании не удается. Вот где это видано, чтобы девятилетние дети зелья варили! Сколько раз она запрещала ему даже подходить к лаборатории отца, не говоря уже о котлах. Сколько раз просила Персиваля дополнительно закрывать дверь заклинанием. Тщетно. Ежели Альбусу что-то втемяшится в голову, он своего добьется.

Двери в лабораторию больше нет – деревянные обломки валяются на полу. Дым забивается в нос, и отчаянно хочется чихать. Кендра прикрывает рот ладонью и делает шаг внутрь. Через густое, душное облако пыли ей удается разглядеть домашнюю туфлю с вышитым утенком.

– Мама? – кто-то нежно обнимает ее со спины. – Я не нарочно, оно само.

Она украдкой вытирает слезы. Вряд ли ей сейчас удастся изобразить строгое лицо, но наказать Альбуса нужно, пусть не думает, что шалости всегда будут сходить с рук.

– Ай, мама, ну пусти! – Кендра ловко перехватывает Альбуса, тот не успевает увернуться и получает два увесистых шлепка. И вроде не очень больно, но все равно обидно. Альбус надувает щеки и бормочет: – И сразу наказывать, ничего же не случилось.

– Ничего не случилось… – повторяет она. – Погоди, придет отец, он тебе покажет.

Представляя последствия, Альбус хмурится. Отец обещал на день рождения специальный детский набор для зельеварения. А теперь подарок под сомнением, да и вдобавок книгу «Юный зельевар» отберет. Прошлый раз только грозился, а теперь точно отнимет. Пусть уж лучше отшлепает, а книгу оставит – там еще три рецепта надо проверить.

– Все, ты наказан. Иди в свою комнату и сиди там, пока отец не вернется, – отчитывает его Кендра.

– Подумаешь, – Альбус гордо выпрямляется и топает к выходу.

– И туфли забери! – кричит мать вслед.

– Все равно их сожгу, – бормочет Альбус и наклоняется за туфлями.

Туфли красивые, ручной работы, коричневая вязаная отделка по краю. Только зачем мать вышила этого утенка желтого. Аберфорт вон младше, а ему дракона – несправедливо.

Альбус горько вздыхает и вспоминает, что его ждет нагоняй. Только бы отец пришел в хорошем настроении.

Вечером домой возвращается Персиваль, в руках у него огромная серая коробка. Он даже немного сутулится из-за тяжести, а на лице довольная улыбка.

– Альбус, беги скорее сюда!

– Обойдется, – ворчит Кендра. – Совсем разбаловал сына. Он сегодня лабораторию взорвал, сам чуть не погиб.

Запыхавшийся Альбус врывается в гостиную и бросается обнимать отца. Вдруг повезет – и тот сменит гнев на милость.

– Разве я разрешал входить в лабораторию без меня?! – Альбус, прижавшись к отцу, старательно ловит интонации в голосе. – Ты так легко нарушаешь обещания.

– Но, папа, это случайность. Там написано добавить три ложки толченых клубней асфоделя. Я же не знал, что ложки должны быть чайные, а не столовые.

– Мало того, что мой сын – непослушный маленький ребенок, так еще и читать не умеет. Скажи на милость, почему ты меня не подождал? – Персиваль присаживается на корточки, ему неловко держать коробку одной рукой, но Альбус не дает взять ее поудобнее.

– Я хотел сделать сюрприз.

– Да уж, сделал. Чуть не погиб!

– Ты же говорил, что учиться нужно на своих ошибках. Теперь я сначала буду уточнять, какая ложка имеется в виду.

Персиваль заразительно хохочет, обнимая сына свободной рукой. Многострадальная коробка выскальзывает и падает. Звук бьющегося стекла привлекает внимание Альбуса. Он тайком поглядывает через отцовское плечо, пытаясь угадать содержимое подарка.

– Я принес набор для зельеварения, но, боюсь, придется тебя наказать, – тихо произносит Персиваль, и Альбус быстро соображает, что эта фраза предназначена только ему, мама не должна слышать. Ни в коем случае.

– Пожалуйста, все, что угодно, только не набор, – слезно просит Альбус. – Три рецепта осталось, потом забирай.

– Точно три?

Альбус кивает не отрывая взгляда от коробки.

– Уже договорились?! – появляется Кендра в дверном проеме. – Ладно с этого взять нечего, но ты… Ты же взрослый человек.

– Милая, – Персиваль улыбается во весь рот, добродушно и в то же время лукаво, – он больше не будет.

– Перси, на два слова.

Родители выходят, а серая коробка остается на полу. Альбус нерешительно обходит ее по кругу, затем еще один круг и еще. А радиус, будто случайно, все меньше и меньше. И вот – упаковка снята, набор собран, Альбус увлеченно читает инструкцию, не обращая внимания на шум из кухни. Родители тем временем ссорятся, но сыну уже не до них.

– Ты разрушаешь всю мою воспитательную систему!

– Он всего лишь ребенок, будь же снисходительней.

– Тебе хорошо говорить, тебя он слушается. Ты для него авторитет, приходишь с подарками, отменяешь наказания. А я кто ему? Злобная и ворчливая мать. Я вышила утенка на его туфле, так знаешь, что он сказал?

– Даже не представляю.

– Сказал, что сожжет туфли, потому что они детские.

– Может, он и прав. Утенок – как-то не по-мужски.

– А ты рад стараться! Вы все против меня.

– Ладно, ладно, – Персиваль примирительно улыбается. – Я пошутил. У тебя получился очень брутальный утенок, ума не приложу, почему Альбусу не нравится. Ой, как вкусно пахнет! А что у нас на обед?

Кендра все еще злится, но от улыбки Персиваля тает как снег. Стоит ему улыбнуться, и у нее заканчиваются доводы. Ее любимое синеглазое солнце.

У Альбуса тоже раньше были рыжие волосы, как у отца, правда, с возрастом потемнели. Зато глаза небесно-синие, и улыбается точь-в-точь как Персиваль. И подлизываться так же научился. А вот у Арианы глаза светло-голубые, почти серые, и волосы посветлее. Кендра боится, что, когда Ариана вырастет, от женихов спасу не будет.

***

Женщины у хозяина в кабинете редко появляются. Оно и понятно: человек-то ученый, со странностями, какая с ним уживется. Хотя… есть одна: волосы затянет в пучок, квадратные очки нацепит – вроде строгая, а все же видно – неравнодушна она к нему. Мелькает что-то такое во взгляде… сочувственное, да и он на нее поглядывает. Тайком, правда.

Душевная женщина. Печенье часто приносит – шоколадное, в виде драконов, бывает и мне перепадает. И драконьи фигурки все разные, похожие редко встретишь.

Я однажды услышал, как она выговаривала носатому: «Ах, Северус, как вы можете так говорить о директоре? Альбус – милейший человек, и маленькие слабости ему простительны». – «Минерва, да вы видели его мантию за обедом? Это же ужас что такое!» – «Прелестная мантия. И Помоне тоже понравилось. У Альбуса великолепный вкус». Носатый скривился и пробурчал в сторону что-то вроде «женщины…».

С женщинами у хозяина всегда сложные отношения были. С самого детства как не везло, так и до старости. То не шибко умная, то характер вредный, а потом, видать, смирился, что век одному придется куковать. А может, и к лучшему это: мало ли какие женщины бывают, вдруг, к примеру, с аллергией на фениксов.

***

Даниэль. Мелодичное имя магловской девочки, будто конфета, оставляет сладкий вкус на языке.

Альбус уже несколько дней следит за соседкой через ограду. Он робеет подойти и познакомиться, предпочитая наблюдать издали. По забору вьется дикий виноград, его усики, ловкие, молодые, цепляются за одежду. За колени кусает крапива. Альбус притаптывает ее ботинком, но живучее растение на следующий день снова выпрямляется.

Даниэль прекрасна. По крайней мере, Альбус красивее не встречал. Когда солнце касается ее волос – сотни маленьких золотистых отблесков разбегаются в разные стороны. Альбус даже закрывает глаза, чтобы не ослепнуть.

Он, может, и познакомился бы, не окажись у Даниэль братьев старше его на четыре года. Альбус прекрасно осведомлен о методах этих сорванцов и на рожон предпочитает не лезть.

Который вечер Персиваль не может дозваться к ужину старшего сына. Даже любимый слоеный пирог с малиной больше не привлекает Альбуса. До самой темноты он прячется в виноградных кустах, ожидая, что Даниэль подойдет к ограде, и знакомство состоится.

В один из таких вечеров Альбуса все же загоняют на общий ужин. Он размазывает ложкой кашу и витает в мечтах – сегодня Даниэль ему улыбнулась.

– …Слейтерам этим только дай волю, так они весь наш огород захватят. До чего же жадные людишки.

– Кендра, ты думаешь, они одни тут такие? Мы не ходим на собрания, ты не приглашаешь местных тетушек-сплетниц на вечерний чай – столько поводов для пересудов! Им только в радость, что мы участок со Слейтерами не поделили.

– Одно слово – маглы, – кривится Кендра и поправляет салфетку Ариане.

– Положим, маглы или маги – без разницы. Вон Ситтеры – маги, однако, знала бы ты, с каким ехидством Алан Ситтер каждый раз при встрече спрашивает про наших детей. Не сквибы ли, нет ли каких отклонений, не пришло ли уже письмо Альбусу из Хогвардса…

– Но он же еще маленький!

Альбус улавливает свое имя и прислушивается к разговору взрослых, делая вид, что увлечен поглощением каши.

– Скажи это Алану, – улыбается Персиваль.

– Да ну его, – отмахивается Кендра. – Ты лучше придумай, что мне делать с Анной Слейтер. Вчера спросила так сочувственно: «Как там ваша Ариана? Уже научилась читать?». Я ей: «А вам-то какое дело?». А она в лице изменилась и сухо так: «Мне – никакое, но в школьном совете интересуются вашей девочкой. Моя Даниэль и читать умеет, и писать, и стихи рассказывает, и в спектакле участвует, а ваша дома сидит. Может быть, у нее заторможенное развитие?».

Альбус замирает с ложкой во рту и почти не дышит.

– Не слушай ты дур этих магловских, – Персиваль гладит Кендру по руке, – чего только не придумают. Им невдомек, что у наших детей начались всплески стихийной магии, поэтому мы их от себя никуда не отпускаем. Альбус, ты почему не ешь? – поворачивается он к сыну.

– Ем, – бурчит тот.

В который раз Альбус убеждается, что подслушивать разговоры родителей очень даже полезно – Даниэль, оказывается, не только красавица, но и большая умница – и принимает решение.

На следующее утро он уверенно подходит к соседской калитке, и, о чудо, Даниэль во дворе гладит собаку. Альбус откашливается и свистит, пес бросается к калитке и заливается лаем.

– Привет, – он вежливо кивает головой.

– Я тебя знаю, – сообщает Даниэль. – Ты сын Дамблдоров, тех, у которых дети недоразвитые.

– Кто тебе сказал?

– Мама. Она все про всех знает. Она говорит, что вы не умеете читать и писать, поэтому родители вас скрывают. А еще она говорит, что у твоей сестры, наверное… – Даниэль запинается и морщит носик, – этот… синдром Дауна. Это потому, что твоя мама много пьет.

– Мама совсем мало пьет, мы вон с Аберфортом и то больше. С утра чай выпьет, в обед – стакан морса, и вечером чай. И у моей сестры нет никакого синдрома. Глупости твоя мама говорит!

– Моя мама не может говорить глупости, она самая умная. Ты мне завидуешь, – Даниэль показывает язык, – мама говорит, что я самая красивая и лучше меня никого нет. Разве это глупости?

Альбусу отчаянно хочется ударить зазнайку, но отец как-то раз, когда разнимал их драку с Арианой, сказал, что настоящий мужчина никогда не станет бить женщину. Эти слова останавливают Альбуса: ему приятно чувствовать себя настоящим мужчиной, не поддавшимся на провокации какой-то девчонки.

– Ну и оставайся со своей мамой! – выкрикивает он и гордо разворачивается. Но уйти с достоинством не получается – Даниэль открывает калитку и выпускает собаку. Альбус успевает убежать, но пес все-таки ухитряется порвать ему штанину и оцарапать голень.

Альбус за ужином шмыгает носом. Царапины прошли – хвала отцовским зельям, но что делать с растоптанным идеалом, пока непонятно. Когда он прибежал домой, Кендра тут же его допросила. Что было потом, Альбус предпочитает не вспоминать. Как мама побежала к соседям, как она ругалась с Анной Слейтер. А братья Даниэль в это время грозили ему через окно кулаками и жестами обещали скорую расправу.

– Тупая овца! – злится Кендра.

– Тише, не ругайся при детях, – успокаивает ее Персиваль.

– Ты мне рот не затыкай! Я тебе говорила, давай поселимся среди магов. А ты – "пусть дети учатся уживаться с маглами". Доучились на свою голову! Видите ли, моя яблоня загораживает свет ее цинниям. Ограниченная мелочная баба!

– Хорошо, что ты у меня не такая, – он легонько целует Кендру в висок.

– Мам, зачем ты злишься? – встревает Альбус. – Я просто хотел познакомиться.

– Чтоб даже соваться больше не смел к магловским детям! – срывается Кендра. – Тоже мне, знакомая. Что мать, что дочь, одного поля ягоды.

– Кендра, – обрывает ее Персиваль, когда Альбус с грохотом вскакивает из-за стола и выбегает. – На сына зачем кричать? Он же не понимает, что та девочка – плохая компания, потому что ее родители – мелочные людишки.

Альбус сидит на крыльце, уткнувшись в колени. Он думает, что мать несправедлива по отношению к нему.

– Вот ты где, – отец садится рядом, но в то же время держит дистанцию. – Хочешь поговорить?

Альбус отрицательно мотает головой: не лучший момент для разговора по душам.

– Тогда я скажу, – решается Персиваль. – Ты не обращай внимания на маму, ей нелегко с вами тремя. Да и соседи, видишь, какие. Они же не знают, что мы маги, и не узнают. И говорят глупости всякие.

– Почему она выпустила собаку? – шепотом спрашивает Альбус.

– Кто? Девочка эта? Понимаешь, женскому полу иногда свойственна некоторая меркантильность.

– Что? – Альбус в недоумении поднимает голову. – Мерка… что?

– Меркантильность, – смеется Персиваль, – неважно. Просто ты ей показался недостаточно хорошим, вот и все.

– Почему?

– Не знаю, – пожимает отец плечами. – Может, потому что отличаешься от остальных ее друзей. Не ходишь в магловскую школу, не участвуешь в спектаклях…

– Тогда я хочу в школу! Не хочу отличаться!

– Через два года пойдешь в Хогвардс, будут у тебя и друзья, и подруги. И, Альбус, в том, чтобы быть как все, ничего интересного нет, уж поверь мне.

– Два года – это так долго, – разочарованно вздыхает Альбус.

***

От женщин все беды. Не все и не от всех, конечно, но если не вдаваться в подробности – так оно и есть. Вот носит она хозяину шоколадное печенье. Он для вида съест парочку, а остальным гостей угощает. А ей-то невдомек. Не знает она, что хозяину шоколад поперек горла. Зато печенье это, почти все, носатый съедает, главное, умудряется есть и говорить одновременно. Потом еще палец оближет и крошки соберет. То ли жадный, то ли недоедает, пойми его.

Хозяину все больше леденцы подавай или тянучки. Я такое терпеть не могу, а он любит себя побаловать. И кофе с корицей ему очень нравится. Гадость невероятнейшая, я как-то раз попробовал по глупости, больше на такое не куплюсь.

***

Растопленный шоколад совершенно не хочет переливаться в форму и липнет к стенкам. Альбус старательно скребет ложкой по дну тарелки. Аберфорт, затаив дыхание, ждет, когда ему дадут облизать ложку. Или тарелку. Зависит от того, что на этот раз предпочтет старший брат. Кендра крошит хлеб для праздничного пудинга. Рождество – праздник особый, чтобы проникнуться его духом, нужно все сделать руками, без заклинаний. Иначе настроение будет не то, а так и дети при деле, и шума меньше. Домовика у них нет – Кендра их на дух не переносит.

Неплотная заслонка печки пропускает мучительно-приятный запах готовящейся индейки. Аберфорту очень хочется попробовать шоколад, в то же время желание заглянуть в печку и посмотреть, как там индейка, тоже велико. Если упустить момент, то Альбус оближет и ложку, и тарелку. Аберфорт решает, что печка никуда не убежит, а вот за старшим братом глаз да глаз.

Приглушенный стук в прихожей – это Персиваль вернулся с елкой. Альбуса елкой уже не удивить, а Аберфорт забывает обо всем на свете и сломя голову мчится в прихожую. Возвращается он вместе с отцом, они вдвоем тащат елку. Запах хвои врывается в кухню, смешивается с ароматом индейки, приправляется горячим шоколадом, так, что от этого умопомрачительного сочетания просто слюнки текут.

– Как пахнет! – восклицает Персиваль. – Скорее бы нарядить елку и сесть за стол. Может, обойдемся заклинанием?

– Нет! Это же елка, какие заклинания, – умоляюще произносит Кендра. – Аберфорт так ждал… И Ариана. Где она?

– Я оставил ее на улице, пусть в снежки поиграет. Там еще этот пес Митчеллов, как его… Элфер вроде.

– Ладно, но только недолго, заберешь ее минут через пятнадцать.

Персиваль согласно кивает и вместе с Аберфортом начинает возиться с елкой. Дерево напрочь отказывается принимать вертикальное положение. Персиваль после третьей попытки начинает тихонько возмущаться, Аберфорт с безмерным обожанием во взгляде вторит ему. И елка под общим напором все-таки сдается. Кендра, временно поручив стряпню Альбусу, возвращается с игрушками.

В предпраздничной суете семья вспоминает об Ариане, когда елка уже наряжена и Альбус наконец справился с шоколадом. Забыв о приличиях, он увлеченно облизывает ложку.

– Аберфорт, позови Ариану, будем ставить пудинг.

Рождество никто не отменял, все такой же чудесный аромат из кухни, Ариана все еще на улице. Только лежит она на снегу боком, а соседская собака, поджав хвост и поскуливая, лижет ее в щеку. Аберфорт держится за ухо и сидит подле сестры. Персиваль в спешке замечает три тени у калитки и слышит ее отрывистый стук.

Когда Ариана уложена в кровать, когда ухо сына перевязано, Персиваль вызывает через камин близкого друга. Томас Боунс является в приподнятом настроении и обдает Персиваля алкогольными парами.

– Томас, если со мной что-нибудь случится, ты позаботишься о моей семье?

– Друг, сейчас Рождество, – весело отзывается Томас. – Что может случиться?

– Неважно, – обрывает его Персиваль, – просто пообещай, что поможешь, если Кендра обратится к тебе.

– Конечно, как может быть иначе?! Я обещаю, да ты и так знаешь. А что все-таки случилось?

– Ничего. Спасибо, что пришел. Возвращайся к семье, тебя ждут.

Томас недоуменно ухмыляется, он слишком пьян, чтобы заметить перемену в поведении друга.

Персиваль уже знает, что делать. Никаких авроров, никакой полиции, ведь нападавшие – дети, им в любом случае ничего не будет. Ариане очень плохо: она в сознании, но не реагирует на окружающих. Если бы не Аберфорт, если бы не Элфер…

Персиваль, успокаивая Аберфорта, живо представляет, как братья той самой Даниэль тайком пробираются к ним во двор, чтобы отомстить Альбусу, но вместо него обнаруживают Ариану. Ведьма… Отсталая… Уродина… Аберфорт всхлипывает в подушку, не в силах передать все те ругательства, которые выпали на долю Арианы.

Персиваль целует сына в макушку и направляется в темную кухню. Задумчиво передвигает тарелку с овсяным печеньем и присаживается на краешек стола. Решение найдено, но так тяжело на него отважиться.

А под столом, притаившись, сидит измазанный в шоколаде Альбус. Рядом – форма для пудинга, она пуста. Пока все возились с Арианой, он втихомолку все съел. Теперь боится наказания, поэтому прячется от отца. Из-под скатерти Альбус различает в темноте отцовские ноги, слышит тяжелый вздох. Можно и соврать, но доказательства налицо: липкие руки и губы, перепачканная одежда. Поэтому Альбус не осмеливается выйти из убежища, даже когда Персиваль уходит.

Альбус так и засыпает под столом. Он спит в счастливом неведении, окруженный сладостным ароматом шоколада.

***

Красивое у меня жилище. Хозяин его своим кабинетом называет, но я предпочитаю думать, что оно мое. И на гостей смотрю свысока, не дай Мерлин, начнут с руки кормить или сюсюкать. Есть тут одна дамочка, из медицинского крыла, мало того, что хозяину запрещает сладкое есть, так еще и меня Фоукси называет. И капли прописала. Хозяин, ясно дело, поулыбался ей, а капли выкинул. Говорит, больно горькие.

На столике всякие штуки серебряные непонятного назначения вращаются. Хозяин только некоторыми пользуется, а остальные пылятся потихоньку. Скажу по секрету, что большинство тут исключительно для общего антуража. Красоту создают, так сказать.

Хозяин мой – тот еще эстет. Такого кабинета, как у него, ни у кого нет: ни у министра, ни у авроров. Я-то точно знаю, бывал у них, хотя он меня редко к кому-нибудь посылает, только по особым случаям. И министр, и авроры, и ученые светила сами обычно к хозяину моему приходят.

Ему за одно мое перо такие деньги предлагали, а он не согласился. Сколько на ту сумму можно было насестов золотых купить – не сосчитать даже. А он и глазом не моргнул. «Нет, – говорит, – Фоукс мой друг, а продать перо друга для меня преступление». Во как – преступление!

Однажды к нему сам Фламель явился (хозяин как раз меня впервые взял в Хогвардс). А я уже знал, кто такой Фламель. Ну, все, думаю, сейчас точно меня отдаст. Уж как тот умолял, уж как грозил – ничего не вышло. Даже денег давал, а хозяин, хоть и время тяжелое было, все равно – ни в какую.

По правде говоря, Фламель хороший человек, если что случится, я к нему перееду. Все лучше, чем к носатому.

***

– Ты три года проучился без Фоукса, и вдруг он тебе понадобился. Неужели ты не понимаешь? Феникс привлечет к тебе ненужный интерес, а значит, и к нам.

– Но этого я и добиваюсь. Я смогу написать знаменитым ученым и показать им Фоукса, а потом продемонстрирую свои наработки. И тогда Фламель точно не посмеет отказать в положительной рецензии на мою работу. А иначе они не обратят внимания на четырнадцатилетнего школьника.

– Что тебе дороже, наша тайна или твои научные достижения?!

– Мама, так нельзя ставить вопрос.

– Нельзя ставить под угрозу семью ради своих интересов! Как только они узнают про Ариану, ее тут же отправят в Мунго.

– Никто и никуда ее не отправит, не в Средневековье живем!

– Альбус, ну почему ты не можешь быть как все нормальные дети?! Почему с тобой всегда столько проблем?

– А папа говорит, что «быть как все» – скучно.

– О да, Перси знал толк в том, как быть индивидуальностью. Только, видишь ли, перед смертью все равны, – Кендра испугано прикрывает рот. Если бы не этот жест, Альбус и внимания не обратил бы на ее слова.

– Мама, у меня странное ощущение… Ты что-то скрываешь?

– Нет, конечно.

– У Аберфорта покрасневшие глаза, ты какая-то необычная. Папа не пишет мне второй месяц. Что происходит? Его выпускают?

– Перси умер, - произносит Кендра, пристально следя за реакцией сына.

– Как это случилось? – спрашивает Альбус без малейших изменений в голосе.

– Я не знаю, мне не сообщили подробности.

Кендра устало горбится – Альбус ее пугает. Когда Аберфорт узнал – проплакал весь день. Ариане она боится сказать. Почти так же, как боялась сообщать старшему сыну.

– Они должны были, – сосредоточенно произносит Альбус. – Мы же ближайшие родственники.

– Томас пытался узнать. Ему сказали, что Перси умер… от раскаяния. Кто знает, правда это или нет.

– Уроды, – бросает он и поднимается.

Ноги будто ватные. В тот же миг Альбус, как подкошенный, валится на пол – комната плывет перед глазами. Воздух застревает в легких, и выдохнуть не получается – горло сжимает немое отчаяние.

– Дыши, мой дорогой, – шепчет Кендра.

Ласковые мамины руки обхватывают его голову. Альбус молча соглашается и выдыхает через силу, стараясь ни о чем не думать. Но, как назло, именно то, о чем он не хочет думать, настырно пробирается в мысли.

Отец его бросил. Просто взял и оставил одного. Альбус не злится, ведь отец говорил, что злость неконструктивна. Возможно, Азкабан настолько плох, что он предпочел свести счеты с жизнью. Возможно, это была случайность – недосмотр стражи.

Ни злобы, ни ненависти, одна только горечь разочарования.

Запах мятного чая возвращает Альбуса на землю. Кендра поит его с ложечки, как маленького, и он не сопротивляется. Он заслужил право на отдых, поскольку отец свалил на его плечи такую ответственность, не спрашивая его мнения. Поэтому Альбус, без зазрения совести, позволяет себе пролежать весь вечер, зарывшись в подушки. И Фоукса он обязательно возьмет в Хогвардс, несмотря на яростные протесты матери.

***

Я случайно подглядел в газете – там одна дамочка называла хозяина маразматиком. Будто бы он совсем выжил из ума. Гнать, мол, таких надо из школы. Вряд ли ей кто-нибудь говорил, что зависть портит характер. А в некоторых случаях – и внешность.

Хозяин – личность, причем личность с большой буквы. Немного эксцентричен, оригинален, с превосходным чувством юмора – это да, но никак не маразматик.

Удивляюсь, столько пережил всего, а такой человек жизнерадостный. Бывает, носатый зайдет, мрачный весь, лица на нем нет, и сидит молча. И мы должны сообразить – у него депрессия. Не иначе высокие страдания.

Вот у хозяина депрессий не бывает, да и в плохом настроении я его очень редко видел. Хотя однажды он совсем на грани был. Если бы не тот… который в Нурменгарде сейчас… я, право слово, и не знаю, что бы с хозяином тогда стало.

***

Батильда Бэгшот пригласила Альбуса в гости, а ему совершенно не хочется никуда идти. Там его ждет скучное чаепитие и не менее скучные воспоминания одинокой женщины. Он почти решается отказаться от приглашения, как у Арианы снова случается приступ. Пока младший брат успокаивает сестру, Альбус нерешительно топчется в дверях. Ее громкие крики сводят с ума, а из кухни пахнет пригоревшей овсянкой. Аберфорт вроде просил последить. Кажется, Аберфорт еще что-то просил… И как только Ариана успокоится, Альбусу снова придется выслушать гневные тирады брата. И так – каждый раз: Аберфорт всегда найдет к чему придраться. После смерти матери он невыносим: не отходит от сестры ни на миг, всё суетится и суетится… Придирки к старшему брату и чрезмерная забота о сестре – вот чем он занят.

– Не стой как истукан! Подержи ей руки! – кричит брат.

Альбус через силу заставляет себя подойти и неловко перехватывает Ариану.

– Да не так! Ты делаешь ей больно.

Снова придирается. Альбус предлагал нанять профессиональную сиделку, но Аберфорта как заело. «Они ее заберут. А кто за ней там будет смотреть? В первый же день уморят». Слово в слово повторяет за Кендрой, будто бы с ее смертью ничего и не изменилось.

Ариана кричит так, что Альбус не выдерживает и выбегает из комнаты. Он больше не может слушать это. Стоит ему открыть книгу или сесть за письмо, как она начинает кричать, словно назло. Альбус каждый день напоминает себе, что она его родная сестра, что мама мучалась с ней семь лет, что нужно потерпеть. Однако все чаще и чаще в голове мелькает предательский вопрос: а если терпеть придется долго… Сбежать и оставить все на младшего брата он не сможет – совесть не позволит. А болезнь Арианы не лечится, и, как бы это ужасно ни звучало, только ее смерть освободит его из этой клетки ежедневного безумия.

Аберфорт все твердит, что они должны по-прежнему вести затворнический образ жизни, чтобы, не дай Мерлин, никто не увидел Ариану. Но о ней и так знает весь поселок. Смысла в действиях брата Альбус не видит – он просто подчиняется его указаниям, потому чувствует себя лишним в собственном доме.

Вот и сейчас он молча выходит на крыльцо. О том, что будет, когда Аберфорт вернется в Хогвардс, Альбус думать не желает – ведь это была его идея. Аберфорт не хотел, сопротивлялся, но что за волшебник без образования, да и Альбус умеет уговаривать – его доводы весьма убедительны. Во всем, кроме того, что касается Арианы.

В голове тяжелое облако из рутинных мыслей. Нужно взять у Томаса денег, нужно накормить Ариану, уговорить Аберфорта поесть, разобраться с печкой – что-то дыма от нее много, посидеть с сестрой, пока Аберфорт обслуживает покупателей козьего молока, не забыть в аптеке зелье для Арианы. Он еще собирался написать Фламелю, неделю назад, да и Эльфиасу не мешало бы черкануть пару строк, но писать-то, в сущности, не о чем. Работу, что пообещал Николасу, он так и не сделал – не смог, а рассказывать Эльфиасу, который все-таки уехал без него путешествовать, о своей скучной жизни Альбус желанием не горит.

Он вяло пожимает плечами и направляется к миссис Бэгшот.

– Как хорошо, что ты пришел, – довольно квохчет пухлая Батильда. – У меня для тебя сюрприз.

Альбус с самого порога слышит дивные звуки. Но миссис Бэгшот своей чрезмерной болтливостью заглушает все на свете. Он вежливо отвечает на докучливые расспросы и в то же время почти незаметно поворачивает голову, прислушиваясь.

– Мой любимый племянник Геллерт наконец-то закончил Дурмштранг и приехал погостить на лето. В Англии климат-то получше будет, чем в Германии, – без умолку тарахтит Батильда.

– Что это за звуки? – осторожно интересуется Альбус.

– Звуки? – недоуменно переспрашивает Бэгшот. – А-а, это Геллерт какую-то штуку магловскую притащил. Ты проходи, не стесняйся, я вас познакомлю.

Знакомиться Альбусу не очень хочется, но звуки влекут, и он послушно плетется за миссис Бэгшот.

Геллерт оказывается вполне милым и вежливым. Но Альбус настороженно улыбается в ответ, его больше привлекает диковинная штука за спиной у Геллерта – черная коробка, на которой вращается что-то круглое, и расширяющаяся трубка сверху. По-видимому, именно из нее доносится эта прекрасная мелодия.

Геллерт замечает его интерес и отходит в сторону.

– Ты когда-нибудь видел подобное? – спрашивает он.

– Что это?

– Граммофон, только я его заколдовал. Прибор такой магловский для воспроизведения музыки.

– Музыки… – медленно повторяет Альбус. – Это музыка?

– Да, – важно кивает Геллерт, – это Бах, великий немецкий композитор. Правда, красиво?

Альбус смутно вспоминает, что где-то читал о композиторах, музыке и нотах. Если бы он только знал, что это так… так волнующе, но где там. У них дома не было магловских приборов, а лишний шум может напугать Ариану до приступа.

Дух захватывает от простой, но в то же время такой изящной мелодии. Геллерт протягивает ему тарелку с апельсинами. Вилок не видно, и Альбус стесняется взять руками. У Геллерта во взгляде мелькают озорные огоньки, он садится на пол и ставит тарелку возле себя. Затем отправляет в рот почти половину апельсина. Рыжий сок брызжет во все стороны, на пол, на мантию Альбусу, на мантию самому Геллерту.

Через минуту Альбус сидит рядом с новым другом. Непосредственность и открытость Геллерта поражает, хотя удивляться, по идее, нечему. Ведь у Геллерта нет больной сестры, его не бросал отец, да и вряд ли ему твердили, что его уникальность и стремления принесут беду в семью.

Апельсиновый сок течет по рукам, по подбородку. Дразнящий запах приятно щекочет нервы. Сейчас, именно сейчас, Альбус свободен как никогда. Апельсины и Бах – такое странное сочетание, но именно оно наполняет его сердце долгожданным спокойствием.

***

По правде говоря, все же есть человек, способный вывести хозяина из себя. Только нечасто он появляется. Если раз в год придет – и то хорошо. Хоть и брат родной, а не ладится у них никак. Вроде мирно начинают разговаривать, даже, бывает, полчаса продержатся без взаимных обвинений. А потом либо хозяин что-нибудь такое скажет про умственные способности и про коз, либо тот что-нибудь про того… кучерявого… в Нурменгарде который или про сестру. И понеслось. Хозяин очень редко голос повышает, а тут кричит так, что стены ходуном ходят. И братец его тот еще фрукт.

А чего кричат, чего не поделили? Вроде пожилые люди, а ума ни на грамм, да простит меня хозяин. На семейные дела его мудрость не распространяется.

***

– Ну ударь меня, если, конечно, у тебя получится! – Альбус заводит руки за спину и спокойно ожидает удара.

Аберфорт мнется: авторитет Альбуса давно померк, но внутренняя неуверенность гасит злобу. Ударить человека нелегко, тем более родного брата. В детстве они часто дрались, но сейчас – другое дело. Сейчас нужно ударить по-взрослому. Так, чтобы Альбус все понял.

Отец когда-то говорил, что махать кулаками любой дурак умеет, а умный – сначала поговорит по душам. Может и так, только, во-первых, Альбус всегда был любимчиком у отца, а во-вторых, тогда… Персиваль не стал следовать собственному совету, а предпочел применить силу.

– Да чтоб тебя… – бормочет Аберфорт.

– Давай, – подначивает Альбус, – ты же хочешь. Складываешь пальцы в кулак и бьешь – это же так просто. Может, тебе помочь?

– Помолчи!

Аберфорт тянет время, присматривая удобное место для удара. Лучшим вариантом ему кажется переносица.

«Тень старшего брата. Ты всегда был никем рядом с ним. И будешь», – корит он себя в приступе самоуничижения.

Они остались одни возле могилы сестры. Они и запах полыни. Альбус морщится, полынь – горькая и сорная трава. А ему хочется уловить другой запах, что-нибудь терпкое, благородно-сладкое, как ваниль. Ему опять не оставили выбора.

– Скажи, что раскаиваешься.

– Аберфорт, я не раскаиваюсь…

Альбус не успевает договорить. Хруст собственной носовой кости приводит его в состояние крайнего удивления. Он теряет равновесие и падает на колени. Кровь капает на мантию, хорошо, что мантия траурная, черная – почти не заметно. Кто-то, кажется миссис Бэгшот, вскрикивает невдалеке и быстрым шагом направляется к ним.

– …Мне очень больно, – торопливо гнусавит Альбус.

Аберфорт неправильно воспринимает его слова, отнеся их на счет сломанного носа, хотя Альбус имеет в виду совсем другую боль.

После нескольких дней, проведенных в Мунго, Альбус аппарирует на Диагонн-аллею и заходит в кондитерскую. Ванильные булочки с маком – то, что нужно. Он отщипывает кусочек и подносит его к носу.

Полынь. Ни запаха ванили, ни запаха сдобы – одна лишь горькая полынь. Альбус с недоумением оглядывается: вдруг над ним кто-то пошутил. Но поблизости никого, а он только что собственноручно купил эти булочки.

Он почти догадывается, но для полной уверенности все же заходит в соседний магазинчик. Продавец на его вопрос удивленно протягивает ванильную палочку.

– Скажите, чем она пахнет? – мнется Альбус.

– Ванильная палочка пахнет ванилью, – снисходительно отвечает продавец, – это всем известно.

Альбус обреченно подносит палочку к носу и вдыхает…

С тех пор ни один запах не был для него таким желанным и таким ненавистным одновременно.

***

Конечно, есть у хозяина и недостатки – как же без них. К примеру, очень он любит недоговаривать. И не потому, что недоверчивый или скрытный. А потому, что уважает свободу. Ведь ему не понаслышке знакомо отсутствие выбора. Пока человек все до конца не знает, у него есть выбор, инициатива. А если дать ему всю информацию, да еще и указать, что с ней делать – какая уж тут, спрашивается, свобода…

Ох, старый я стал, в спине колет. Хозяину вон тоже нездоровится, кашляет и говорит в нос. Только я-то бессмертен, воспламенюсь – и снова молодой, а у него жизнь одна. А может, это и к лучшему. Он же прекрасно понимает, что не вечен, оттого-то и ценит каждую минуту. Правы были эти римляне: жизнь длинна, если ей умело пользоваться.



Подписаться на фанфик
Перед тем как подписаться на фанфик, пожалуйста, убедитесь, что в Вашем Профиле записан правильный e-mail, иначе уведомления о новых главах Вам не придут!

Оставить отзыв:
Для того, чтобы оставить отзыв, вы должны быть зарегистрированы в Архиве.
Авторизироваться или зарегистрироваться в Архиве.




Top.Mail.Ru

2003-2024 © hogwartsnet.ru