На берегу автора aguamarina    закончен   Оценка фанфикаОценка фанфикаОценка фанфикаОценка фанфика
О выборе как способе перехода границ.
Оригинальные произведения: Фэнтези
Много разных перевертышей
Общий, Драма || джен || PG || Размер: миди || Глав: 4 || Прочитано: 15280 || Отзывов: 3 || Подписано: 5
Предупреждения: Смерть второстепенного героя
Начало: 30.11.10 || Обновление: 21.12.10
Все главы на одной странице Все главы на одной странице
   >>  

На берегу

A A A A
Шрифт: 
Текст: 
Фон: 
Глава 1


Илур проснулся рано - небо за чернеющими лапами елей еще хранило ночную тень. Чуткие ноздри дрогнули, втянули предрассветный воздух. Пахло сухими листьями, полынной горькой пылью, дыханием умирающего чабреца и душицы - значит, ветер сменился и дул теперь не от Реки, а с далеких западных равнин. Ощерив в долгом зевке влажно блеснувшие клыки, длинные и игольчато острые, Илур неторопливо поднялся, с удовольствием потягиваясь, прогибая спину до хруста. Там, где он лежал, осталась темная вмятина, ясно заметная на серебряном кружеве росы, подернувшем старую листву и порыжевшую, проржавевшую хвою, что устилали подлесок. Под этим плотным, слежавшимся покрывалом пряталась упругая подушка изумрудного мха, всю ночь приятно холодившая живот сыростью лесной земли.

Илур подумал, что до общего пробуждения успеет наведаться к роднику. В два прыжка оказавшись на дороге – лесной тропе, проложенной скорее для всадников, чем для телег, – он неторопливо потрусил навстречу рассвету, ловя настороженными ушами щебет пичуг, пробуждавшихся в чаще. Тропа незаметно взгляду поднималась, прежде чем круто пойти вниз, и когда Илур вышел к спуску, в глаза ему ударил первый красный луч солнца. Пригнув голову, он свернул с дороги, нырнул под сень орешника, где еще царил ночной полумрак, и, полагаясь больше на слух и нюх, чем на зрение, выбрался к холодному, чистому как слеза озерцу, выстланному мхом. Ключ бил справа, в небольшой ложбинке у самого дна, а ручей выбегал слева, терялся в кустах и падал вниз с уступа, которым обрывалась большая грива.

На миг замерев в раздумьях, Илур решился нарушить правила: вряд ли кто-то окажется здесь в такую рань и увидит его. Он шагнул к озерцу, как был, ткнулся в него, разбивая застывшую в зеркальном покое гладь. Чуткий нос обожгло холодом, Илур дернул головой, но снова сунул морду в почти невидимую воду, хватая ее зубами, играя с ускользающей добычей. Брызги дождем сыпались вокруг, цепляясь за пучки пырея на берегу, за густую шерсть на хребтине. Волны заколыхались, поплыли кругами, светлея на глазах, отражая стремительно голубеющее небо. Илур с неохотой оторвался от игры, перекинулся в человека, запустил обе пятерни в мокрые черные волосы, распутывая тяжелые пряди. Пригладив, собрал их на затылке, стянул наскоро переплетенными в косицу стебельками вьюна; стирая щекочущие капли, крепко провел ладонями по лицу – приметному разве что высокими скулами да угольной чернотой ресниц, скрывавших темную серость глаз. Утро уже разгоралось, растекаясь алым светом по воде, по мелкой росе, по редким облакам в вышине. Илур в последний раз хлебнул прохлады из горсти – как снега зимой хватанул – и торопливо зашагал обратно, задержавшись лишь у большой сосны на повороте. Оторвав кусок смолы, янтарной слезой застывшей на коре, он сунул его в рот, разжевывая, сглатывая мгновенно подступившую слюну, горькую, терпкую, вкусную, как подбирающаяся к Чатракшанду осень.

Лагерь уже проснулся и полнился неспешным, деловитым утренним шумом: короткими возгласами людей, треском ломаемого для костров валежника, железным звоном посуды, всхрапами привязанных неподалеку лошадей. Алурд глянул на друга с интересом, но ничего не спросил, только чуть улыбнулся, здороваясь. Илур кивнул в ответ, пробираясь в общей суете к своему углу, где лежали мешок из бычьей шкуры с нехитрой утварью, оружие, меховая одежда – у Реки холода не грозили, но мало ли куда может занести судьба воина-странника…

- Где ты был? – прозвучал за спиной негромкий голос; в нем слышался шелест - словно ветер гонял сухие листья по большому латунному блюду. Илур вздрогнул от неожиданности, поворачиваясь к Ягису. Медные волосы вожака, заступившего Илуру солнце, полыхали как пожар; казалось, Ягис остановился на середине превращения. Лицо саламандра в этом пылающем ореоле казалось еще темнее, чем было на самом деле, только глаза горели алым, будто рассветные лучи пронизывали его голову насквозь.

- На родник ходил, - пожал плечами Илур – мол, о чем тут говорить? Ведь и в самом деле не о чем.

- Не спится? – Ягис оглядел волка оценивающе – от туго стянутых на затылке волос до мягких сапог. – Пойдешь в дозор следующей ночью, - заключил он. Илур кивнул коротко - в дозор так в дозор. Вряд ли в этих местах им грозила опасность – за три с лишним месяца никто, кроме косуль да любопытных степных тушканчиков, не нарушил покой лагеря - но воины исправно несли еженощное бдение.

- Напросился? – Алурд протянул другу жестяную миску со вчерашним вареным мясом и лепешку из тех, что пекли на прошлой неделе. Илур плохо знал кашевара – уроженца дальнего, лесного племени, но готовил тот знатно, в лепешки добавлял мед, и они долго не черствели и пахли сладко, по-летнему. Волки уже устроились кружком на траве, изрядно вытоптанной за время их стоянки. Мягко, как срезанная косой отава, Илур опустился рядом с Алурдом, подогнув под себя ноги, утвердил миску на левом колене, на правое положил лепешку, оторвав от нее кусок, и принялся быстро есть, не отставая от собратьев. Их насчитывалось пятеро – больше, чем любых других перевертышей в отряде. Этому не приходилось удивляться: племя волколаков было самым многочисленным в восточной части Чатракшанда. От Реки до лентой протянувшихся с севера на юг лесов Грентайна, от предгорий Чатрака до Южных холмов – вся огромная равнина, прерывавшаяся порой мелкими речушками, болотцами и березовыми рощами, была домом Равнинного племени. Конечно, жили здесь и другие перевертыши: корсаки и джейраны, вараны и дрофы. По болотам прятались не любящие посторонних глаз камышовые луни, а в речушках-ручьях можно было встретить ондатр и бобров. Грентайн под своими зелеными сводами давал приют малолюдному, но могучему племени Ур, откуда был родом их нынешний кашевар, кряжистый и угрюмый, как все медведи. На холмах разрозненно и безначально жили рыси, росомахи и хищники помельче - ласки, куницы, горностаи; их законов никто не знал, да и были ли эти законы – неизвестно; равнинные жили с южанами без дружбы, по-соседски соблюдая общепринятые правила охоты и добычи. А на севере, в предгорьях и выше, к заснеженной вершине Чатрака, были владения архаров и снежных барсов; и хохлатых орлов – но с ними мало кто встречался и уж тем более водил знакомство.

Другая часть Чатракшанда, между Грентайном и Дальним лесом, принадлежала Красному племени. Несмотря на сродство, те и другие волки общались редко, советуясь лишь в самых важных делах. Западный Чатракшанд, в обиходе называвшийся просто Шандом, был благодатнее восточного соседа, слишком часто опаляемого дыханием Реки – но в два с лишним раза меньше. Возможно, именно это не давало по-настоящему сблизиться двум общинам волколаков; а возможно, причины и вовсе не было, просто каждому племени хватало собственной жизни и собственных забот.

На западной границе края, там, где с Южных холмов отчетливо можно было разглядеть синеватые отроги Чатрака, начинался Дальний лес, в самом деле уходивший так далеко, что никто не ведал, где он кончается и кончается ли вообще. О жителях тех мест Илур ничего не знал, да и узнавать нужды не чувствовал. Воины-странники предпочитали труднодоступные края – а Дальний лес был краем недоступным.


Поев, Илур зашагал к огромной бочке, казалось, пустившей корни в плотный дерн. Ее темная глубина была подобна колодцу, и тянуло из дубового зева колодезными же сыростью и холодом. В бочке хранили чистую воду, чтобы не бегать всякий раз к роднику. Илур откинул в сторону четвертушку тяжеленной крышки, державшуюся на сыромятных ремнях, и перегнулся через край, повиснув так, что ноги почти оторвались от земли, а живот передавило тяжестью. Жестяной ковш на длинной ручке, которым волк зачерпнул воду, скребнул по дну.

- Илур, Исень, натаскаете сегодня полную бочку, - распорядился всевидящий Ягис. Совет не зря назначил его в начальники отряда – невозмутимый саламандр, всегда уверенный в своих поступках, умел занять людей не только в дни походов, но и на вынужденных долгих привалах, что было куда важнее.

- Я хотел сегодня последить за черепахами, Ягис, - Исень, филин, был из редких, птичьих перевертышей. Илур недоумевал, почему тот не пошел в ученики к шаманам – несмотря на молодость, Исень отличался необычным умом: он будто видел другими, чем все, глазами, слышал другими ушами. Это он первым обнаружил невдалеке от берега черепах – и угадал в странных камнях живых существ, имя которых знал только шаман. А вдруг они пришли с того берега? Вдруг пламя не страшно их каменной шкуре? Именно это и хотел выяснить Исень.

- Хорошо, - кивнул Ягис. – Алурд, тогда водой займешься ты.

Илур радостно осклабился. С Исенем было интересно, но что может быть лучше работы на пару с другом? Обвязавшись пустыми бурдюками, они с Алурдом чинно вышли за пределы лагеря; но, едва оказавшись под сенью леса, не выдержали и перекинулись. Радуясь солнцу и ласковому предосенью, волки то мчались наперегонки, высоко вскидывая лапы, то прихватывали друг друга за загривок, шутливо взрыкивая и напоминая щенков-первогодков. На сухой песчаной тропе оставались их путаные следы.

Обратно пришлось возвращаться в людском обличье, иначе полные бурдюки было не дотащить. Бочка воистину доводилась бездонной сестрой колодцу – четыре немаленьких бурдюка ее чрево поглотило незаметно, и понадобилось три или четыре похода к роднику, чтобы увидеть блеск воды, поднимающейся в темной глубине.

Как ни весело было бегать по лесной тропе, к полудню Илур почувствовал усталость. Мышцы рук и спины тянуло, и он знал, что назавтра каждое движение будет даваться с трудом. Старый, заскорузлый узел, которым когда-то неудачно связали бурдюки, давил на плечо. Все знали об этом и старались ненароком взять другую пару; Илур же сегодня совсем забыл про узел и теперь матерился сквозь зубы всякий раз, когда приходилось, чуть приседая, подбрасывать тяжелую ношу, поправляя, пристраивая поудобнее. Алурд делал вид, что не слышит друга-напарника, только в глазах мелькало лукавое удовлетворение от того, что на этот раз он оказался ловчее.

После обеда продолжили – уже без игр на бегу, без оглядок на теплый, солнечный день. Косясь в бочку, где вода плескалась на уровне трех четвертей – и казалось, в ее темноватой синеве действительно отражаются звезды, – Илур прикидывал про себя, сколько еще раз придется сходить на родник. Выходило никак не меньше десятка. Перекинув пустые бурдюки через плечо – щегольски вязать их на пояс уже не хотелось – он решительно направился к проходу между кольями, выставившими острия, как рога, по всем четырем сторонам ограды. Увязанные с ними крест-накрест, внутрь лагеря выступали колья с тупыми концами, служившие вешалками, подставками, полками для утвари и одежды. Коновязь располагалась в стороне, в сотне шагов за северным частоколом. Лошадьми в Чатракшанде пользовались для разных целей: не все перевертыши умели быстро бегать в зверином обличье, требовалось перевозить поклажу, раненых, если придется. А главное, без коней здесь обходилось только отребье, случайно сбившееся в стаю, недостойное своих племен; подчиненные же Ягиса были настоящими воинами, настоящим отрядом. Лошади, как и овцы, и куры, и кошки, были исключением из существующего порядка вещей - насколько Илур знал, не встречалось еще перевертышей, в ком жил бы пес, или осел, или ленивый домашний гусь. Потому и назывались эти существа «живностью», в отличие от остальных, именуемых «зверями», была ли то змея, сова, заяц или архар.

Еще на подходе к лагерю Илур уловил, сначала ушами, потом чутким носом - что-то происходит. Не сговариваясь, единым движением волки сбросили в мягкую пыль тяжелые бурдюки и бесшумно исчезли в высокой траве на обочине, в мгновение ока перетекши в зверей. Илур внюхивался, вслушивался, чуя изменения, но тревоги не было, наоборот, в душе поднималось непонятное ликование и волчьи губы растягивала невольная улыбка.

Привычная коновязь на вид показалась странной. Илур не сразу понял, почему: лошадей стало больше. Среди лоснящихся вороных крупов бросались в глаза другие, в дорожной грязи. Давно нечесаные хвосты новоприбывших пестрели репьями, а подковы наверняка были сбиты. Человеком Илур поднялся из травы, махнул Алурду, но не стал дожидаться – заторопился вперед, то быстрым шагом, то наметом, перекидываясь от нетерпения, вздымая пыль на тропе когтистыми лапами. Влетев в ворота, он ринулся туда, где столпился весь лагерь – в дальний угол, к палатке Ягиса. Поднимаясь на цыпочки и даже слегка подпрыгивая, он старался высмотреть из-за спин воинов знакомое до последней морщинки лицо, неприметные русые волосы, длинную, почти до подбородка, челку, оставлявшую на виду лишь один серо-зеленый глаз. Наконец, ему это удалось, и Илур издал победный клич. Тот, кого он искал, поднял голову, и его острый взгляд мгновенно уперся в ликующего волка. Русоволосый разулыбался, стал пробиваться к Илуру через небольшую, но плотную толпу, пока тот протискивался навстречу. Наконец им удалось добраться друг до друга, и приезжий сграбастал Илура в такие крепкие объятия, будто был не волком, а медведем. Впрочем, Илур в долгу не остался, с воплем «Лиаллур!» колотя новоприбывшего по плечам и спине, обтянутым видавшей виды замшевой курткой с короткими рукавами.

Они знали друг друга, сколько себя помнили. Еще щенками оба носились по берегам Айл-диина, одного из самых больших озер восточных равнин, перемазывая любопытные носы тиной и оставляя на терновых иглах клочки мягкой детской шерсти, дымчатой, как пух зайца в июле. Родители Лиаллура были выходцами с запада, из Красного племени, этим и объяснялось его не по-местному протяжное имя; светлые волосы и зеленоватые глаза тоже выдавали стороннюю кровь. Лиаллур говорил, что на письме различия в языке двух племен еще заметнее – родители учили его грамоте; Илур тоже попробовал было заниматься, но быстро забросил – выводить на бересте закорючки, с трудом запоминая значение каждой, оказалось скучно. Ему больше нравилось умчаться с утра в степь и терпеливо подкарауливать у норы неосторожного тушканчика, пока не подведет от голода живот, или забраться вверх по течению какого-нибудь ручья, с восторгом предчувствуя за каждым новым поворотом опасности и приключения. В первый большой поход они тоже вызвались идти вместе, не раздумывая – и это было настоящим приключением, в отличие от тех детских путешествий. Но почти сразу, не успела луна разбухнуть до половины, Ягис отослал пятерых воинов вверх по Реке, с наказом зайти так далеко, как только смогут, и одним из этих пятерых был Лиаллур. Илур с грустью расстался с другом и ждал его возращения все эти дни – а оно все-таки оказалось неожиданным. Он вгляделся в лицо Лиаллура – похоже, разведчики едва-едва расседлали коней и даже умыться еще не успели; в морщинках у глаз Лиаллура залегла дорожная пыль, и пахло от него нездешне – другой землей, другими травами. Илур улыбался до ушей, не снимая рук с плечей друга, замечая, как прощупываются под одеждой косточки – тонкий слой зимнего подкожного жира совсем сошел, будто растопленный близостью Реки. «Надо будет поохотиться», - подумал Илур.

- Потом, - сказал Ягис, снимая его руку с плеча Лиаллура, и Илур в очередной раз удивился – иногда ему казалось, что саламандр читает мысли, настолько точно тот угадывал их. – Потом поговорите, вечером, - Ягис легко подтолкнул Лиаллура к остальным, уже гомонившим у большого стола воинам и сам пошел следом, взглядом указав Илуру на недолитую бочку. Волк вздохнул и поспешил за брошенными на дороге бурдюками – предвкушение скорой беседы с другом придало ему новых сил. Если поторопиться, он успеет закончить работу, пока Лиаллур будет занят умываньем, едой, отдыхом и разговором с вожаком.

***

Вечером, когда в темно-синем воздухе загорались первые сияющие звезды – ветер по-прежнему дул с равнин, и жаркое марево отводило обратно к Реке – они с Лиаллуром наконец сбежали из общего круга «к себе», под сень еловых лап. Сидя на шуршащем ковре из листьев и прочей лесной дребедени, Илур устроил локти на широко расставленных коленях и вертел в пальцах березовый сучок, бездумно обдирая с него кору. Лиаллур негромко рассказывал о походе то, чего не сказал за кружкой хмельного меда, бочонок которого был выставлен на стол в честь возвращения разведчиков. Рассказывал он хорошо…


…Идти вдоль Реки было легко. Степь стелилась гладью, высокая, набирающаяся соков трава радовала глаз и конские желудки. Там, где трава была еще низкой, кое-кто перекидывался – волк, лис, иногда и медведь; Ягис нарочно подобрал в отряд разных перевертышей, ведь никто не знал, с чем им придется столкнуться. Бежали не спеша, ровно, оглядываясь и обнюхиваясь, чтобы не пропустить чего-то интересного. Мелкие речушки – самые обычные, держащие свой путь от вышедшего на поверхность ключа до какого-нибудь озерка – преодолевали сходу, болотца старались обогнуть – неохота было лезть в грязь. На привалах, раз в день, в небо поднимался сапсан – окинуть с высоты пройденный путь и окрестности. Все замеченное пятью парами глаз Лиаллур тщательно наносил на карту, стараясь вместить в куски пергамента как можно больше – и ручьи, и овраги, и перелески, и звериные тропы, которых встречалось не так уж много и чем дальше – тем реже.

Они продвигались вперед почти незаметно – местность не менялась: все те же степные равнины, то же жаркое дыхание Реки справа, те же сизые горы на горизонте. Только ковыль грубел, выбрасывая метелки с семенами, напоминая, что время идет.

Наконец, горы заметно приблизились, и даже по ночам иногда долетал до путников прохладный ветер из черных сырых ущелий. Еще несколько дней – и почва зачавкала под лошадиными копытами. Начинались Урчайлийские болота, о которых большинство равнинных жителей знало лишь понаслышке, и то некоторые считали эти истории сказкой или же давно устаревшей былью. Особенно в Красном племени мало верили в существование трясины Урчай далеко на севере – в Шанде хватало и своих, местных проблем, чтобы всерьез интересоваться небылицами из жизни восточного соседа.

Но теперь ни у кого из разведчиков не находилось места сомнениям – болота существовали, и лежали прямо перед ними. Пока было возможно, они шли по чавкающей грязи с оконцами воды, затянутой мелкой ряской; но настал день, когда нужно было решать, куда повернуть, какую дорогу избрать: прижаться к горам, оставляя топь по правую руку, или же взять восточнее, оказавшись между Урчаем и Рекой. Все понимали, что на две попытки времени не хватит: даже долгое чатракшандское лето не бесконечно. В конце концов, решили свернуть к Реке: все-таки именно она была их главной целью, да к тому же идти вдоль русла было проще и быстрее, чем по предгорьям, с которых то и дело сбегали, пересекая путь, быстрые и холодные горные речушки, питавшие болота.

Они старались идти по самому краю топей, чтобы пробиться как можно дальше, но жар Реки все равно становился заметнее с каждым переходом. А в дни, когда ветер был с востока, приходилось забираться чуть ли не в самую трясину, спасаясь от раскаленного дуновения. Всадники обмазывали себя и коней влажным болотным илом; но он быстро высыхал и после нескольких обмазываний схватывался плотной корочкой, которая осыпалась, стоило резко дернуть поводья или свести брови, задумавшись. Но скоро и ил перестал спасать; они виделись себе утками, которых запекают в глине на медленном огне. Знойное марево дрожало перед глазами, и казалось, что дрожит само небо. Но минута, когда бы стало ясно – это предел, все не наступала. Каждый раз, когда они задумывались о том, чтобы повернуть назад, то менялся ветер, то брызгал редкий дождь, похожий скорее на влажный туман, то солнце затягивали облака – и становилось легче дышать, и что-то толкало вперед – пройти еще немного, до чахлой березки, до приметного камня, до ярко-зеленого пятна, оказавшегося неизвестной водорослью с широкими листьями, плававшей на поверхности застоявшейся болотной воды. Кони отощали на скудной ряске, их ребра вздымались под кожей, как перекладины плохо натянутого шатра, но люди были непреклонны в своем стремлении зайти как можно дальше.

Так, глядя на север, начали они очередной день пути. Утро было дымным, привычно палящим, но терпимым; южный ветер дул в спину, а над синими вершинами гор толпились такие же синие облака. Чатрак возвышался над горной цепью, как старый дуб над молодой порослью, уходя в самое небо. Из их маленького отряда прежде никто не видел гор так близко, и теперь день за днем они глядели на неприступные пики, как на чудо, не уставая удивляться. Шли довольно бодро; мысль о возвращении опять была отодвинута, забыта на время. Думалось, напротив, о том, что – чем Река не шутит – они смогут идти на север еще несколько дней и наверняка найдут что-то такое, что перевернет всю жизнь Чатракшанда и сделает их имена легендой, которую молодые перевертыши будут впитывать с молоком матери…

Но к полудню ветер сменился, задул с востока, и всем показалось, что это сама Река шагнула к ним. Жар захлестнул, перехватил горло, опалил глаза, кровь закипела в жилах. Привычный ровный гул усилился, ударил по ушам, Река будто ревела шепотом, оглушая. Они остановились, поворачивая коней, подставляя спину огненному ветру. Лиаллур чувствовал, как сворачиваются, обгорая, волоски на руках, как трескается кожа, прихваченная поверху невыносимым жаром.

- Поворачиваем, - хрипло сказал начальник отряда, Вулларин. Его белая кожа была нежной, как и у всех лис, и за время похода лицо превратилось в кусок слабопрожаренного мяса. – Карайш, сможешь еще раз взглянуть?

Сапсан кивнул. Невысокий, мелкокостный, он и в человечьем обличье был похож на сокола. Все знали, что полет отнимает много сил – никто из птичьих перевертышей не мог летать долго, да и в высоту сильно не забирались. А сейчас, измученный жарой и долгим путем, Карайш и вовсе не выглядел способным подняться выше, чем подброшенный рукой камень. Но он уверенно соскочил с лошади, перекинулся и с усилием взлетел, преодолевая сопротивление тяжелого, как слюда, воздуха.

Поймав ветер, сокол лег на крыло, поднимаясь дальше кругами, и только забравшись довольно высоко, свернул на север. Все четверо, не отрываясь, следили за темным крестом-силуэтом в побледневшем от жары небе. Ожидание затягивалось, стоять на месте становилось все труднее, лошади перебирали ногами и готовы были сорваться в поисках прохлады прямо в расстилающуюся перед ними равнодушную топь. Здесь уже не было ни ряски, ни искореженного жаром тальника; да и воды не было – только жидкая, колышущаяся грязь под тонкой коркой подсохшей земли. И ступать по краю этой ненадежной тверди приходилось очень осторожно, а нестись галопом нечего было и мечтать: такая скачка наугад неизбежно кончилась бы мучительной смертью в трясине. Как могли, они сдерживали беспокойно храпящих коней, похлопывая их по мокрым, горячим шеям, не сводя глаз с небосвода.

Наконец черная точка в небе стала расти. Лиаллур облегченно выдохнул. Теперь-то они точно не станут тянуть и повернут назад немедленно. Он улыбнулся, будто почуяв близость зеленого леса и хрустального озерка с ледяной водой…

Возгласы воинов из радостных вдруг стали тревожными. Глянув вверх, Лиаллур понял причину: сокол снижался слишком быстро и как-то неправильно. Очередной порыв ветра ударил по птице, будто смяв ее, и сапсан, закружившись темным комком, стал падать. На высоте двух ростов он неожиданно перекинулся и уже человеком рухнул в глухо чавкнувшую грязь.

- Быстро! – скомандовал Вулларин, скатываясь из седла, но команды не требовалось: все трое уже были на земле, сдернув привязанные к крупам лошадей вязанки тальника, набранные заранее на такой вот случай. Быстро выстлали гать, набросав сверху еще и запасной одежды; Лиаллур, обвязавшись веревкой, пополз по настилу. Он видел, что Карайш, несмотря на малый вес, уже немного погрузился в густую жижу; лежал тот неподвижно, чтобы не помогать топи засасывать себя. Оказавшись рядом, Лиаллур понял, что сокол в сознании: черные глаза были открыты, и в них была не пустота, а боль, страх и что-то еще. Необыкновенное чувство на миг охватило Лиаллура: будто Карайш знает ответы на все на свете вопросы. Он замер, глядя в эти блестящие, странно живые глаза на посеревшем лице; потом, будто очнувшись, спросил:

- Что?

- Нога… - шепнул Карайш, и Лиаллур так же негромко сказал: «Потерпи». Он ухватил Карайша за протянутую ладонь, подтащил поближе, перехватил под мышки, еще потянул, чувствуя, как прогибается под ним тальник. Вытащив сапсана на настил рядом с собой, извернулся, тоже оказавшись ногами к топи, лег на бок; обхватив Карайша поперек груди, другую руку обвил веревкой, крикнул:

- Тяните! – Грязь чавкала вокруг, они почти погрузились в нее, пока он вытаскивал Карайша; но в два плавных, долгих рывка воины выдернули их на безопасный край, на твердую почву. Задерживаться из-за раненого не стали; Вулларин прочитал одно и то же желание в глазах каждого и, устроив впавшего в забытье Карайша на седле перед собой, придерживая его одной рукой, выкрикнул:

- Поворачиваем лошадей! На юг!


…Кони неслись быстро, будто убегая из ада, будто одно слово «домой» придало им сил. Отряд не остановился бы и на ночлег, если бы не Карайш – сапсан тяжело, со свистом втягивал воздух, и Вулларин предположил, что, кроме сломанной ноги, у него еще отбиты легкие. Ночь дышала все тем же жаром, только ветер улегся; отсветы Реки плясали на лицах, превращая их в медные маски. На привале никто не уснул - дремали по очереди, вполглаза, будто на ходу. Лиаллур набрал немного мутной воды, отцеживая ее из болотной грязи через слои ткани; развел в стороне костерок из тощей вязанки тальника, что успел собрать из остатков настила, заварил в котелке всегда бывшие с собой сухие травы. Ничего там не было особенного: укрепляющий сбор, когда-то мать составлять учила. Остудив, насколько смог, принес, влил в рот Карайша; капли побежали по подбородку, по шее. Сапсан пошевелился, вздохнул свободнее, что-то пробормотал, не открывая глаз. Вулларин кивнул волку одобрительно.

Едва небо стало светлеть, как они уже были в седлах и продолжали путь. Будто огненный взгляд Реки толкал в спину; желание увидеть яркие пятна ряски, блеск воды между ними, первую низкорослую березку было нестерпимым. Теперь южная окраина Урчая представлялась невообразимо прекрасной. Все так же не оставляя себе времени на сон и отдых, они достигли ее на день быстрее, чем длился путь на север, и, при первой возможности забирая как можно ближе к горам, вскоре оказались в отрогах Алкара, младшего брата Чатрака. На каменистых осыпях встречался вереск да полусухие жилистые травы, насмерть вцепившиеся корнями в неприветливую землю. Они дошли до речушки – скорее ручья, кристально чистого, холодного, змеей поблескивающего на солнце – и устроили настоящий привал, сварив кашу в большом котле и заварив травяной чай. Когда на небе замерцали первые звезды, всех потянуло в сон. Вулларин распорядился сделать срок каждого дозора вдвое длиннее обычного, так что ночь на этот раз растянулась чуть ли не до полдника – необыкновенная роскошь. Лиаллур дежурил третьим, под утро. То человечьими, то звериными глазами он смотрел, как разгорается рассвет, слушал пробуждение птиц на близких болотах. Время от времени волк подходил к Карайшу, смотрел, как он там. Сокол спал почти спокойно, лишь изредка начинали метаться зрачки под закрытыми веками и учащалось дыхание. Лиаллур смачивал ему губы настоем, и тот снова успокаивался. Незадолго до восхода, когда свет уже заполнил лощину, он разбудил Акушту. Медведь заступил в дозор, а Лиаллур с легким сердцем отправился досыпать оставшийся ему до общего подъема клочок утра.

Дальше они ехали медленней, позволяя лошадям попастись, дополняя карты Лиаллура незамеченными прежде подробностями, охотясь и ловя рыбу. Карайш не жаловался; нога, запрятанная в берестяной короб, болела терпимо, а дышать вдали от Реки он стал легче. Может, и настой Лиаллуров помог.

- Тогда он и рассказал? – спросил Илур, переводя дыхание – он будто сам побывал в Урчае, испытал опаляющее дыхание Реки, сам вытягивал раненого сокола из вязкой трясины.

- Да, - кивнул Лиаллур, словно речь шла о чем-то рядовом, будничном. – Как-то вечером, когда уже стал говорить нормально. Вулларин, может, и раньше узнал, но, видно, хотел, чтобы мы от самого Карайша услышали. Вот тот сидел-сидел, чай пил, а потом говорит – знаете, что я увидел тогда? Мы, конечно, спрашивать начали. Он еще помолчал… ты знаешь, мне все кажется, что он сам боялся это говорить – а потом наконец сказал: «Река поворачивает». Мы думали, шутит…

Илур и сам подумал бы точно так же. Вот уже второй раз слышал он эти слова, но они все равно не укладывались в голове. Всю свою жизнь он знал, что он волк, солнце садится на западе, а Река прямая. Это было одной из основ мира. «Прямой, как Река», - говорили, оценивая поставленный забор или ствол дерева, выбранного для постройки. Река не могла поворачивать – но зачем Карайш стал бы выдумывать это?

Лиаллур правильно понял его молчание – он всегда понимал даже несказанные слова.

- Вот поэтому его к шаману и увезли, - добавил он, швыряя попадавшие под руку шишки в ствол молодой сосенки на другом краю поляны.

- К шаману? – удивился Илур. – Я думал, он у Ягиса в палатке отлеживается.

- Отлеживался. Пока Вулларин о походе не рассказал. Ягис тут же Карайша к шаману отправил, Сихтак и повез. Для лечения, в первую очередь. Но, сам понимаешь, одним лечением тут не обойдется. Шаман-то узнает, что Карайш видел на самом деле, а что ему только показалось.

- А еще… - вновь заговорил Лиаллур после недолгого молчания, с трудом выталкивая слова, будто не знал: стоит делиться этим или лучше промолчать: - Знаешь, я тут подумал… на юге пустыня, из тех, кто туда уходил, еще никто не вернулся… а на севере поворот, выходит… Карайш сказал, к западу, к северо-западу, если по звездам, то как раз между Охотником и Добычей… И мне показалось вдруг… или я слышал об этом когда-то, я не помню… я как будто увидел Реку сверху, всю, целиком: будто дальше она еще раз поворачивает, на юго-запад, а потом на юго-восток… и уходит в пустыню, понимаешь? …как и по эту сторону. И нам отсюда не выйти, Река не пускает, мы только здесь можем жить, и нигде больше. Конечно, и здесь неплохо, всем всего хватает… но, может, мы поэтому и хотим перейти Реку, что нельзя, а? Что ты думаешь, Илур? – он вскинул на друга блестящие в полутьме глаза, ожидая его слов.

Илур покачал головой.

- Ты слишком много додумываешь, Лиаллур, - он коснулся пальцами его горячей руки, будто впитавшей жар Реки. – Всего один поворот, да и тот еще то ли есть, то ли привиделся, а тебя уже вон куда занесло. Это тебе Река голову напекла, - хмыкнул он успокаивающе. – Отдохни, после думать будешь… если понадобится.

Разговор перешел на мелочи, а потом и совсем затих. Они перебрались вглубь елового шатра, широкие лапы дерева скрыли от них чернеющее небо с многоглазыми звездами и отсветом Реки на востоке. Лиаллур вытянулся во весь рост на хвойной подстилке и длинно, довольно выдохнул в предвкушении отдыха – он любил спать в человеческом теле, говорил, что так лучше высыпается. Илур собирался уже перекинуться, когда услышал его слегка неразборчивое, полудремотное бормотание.

- Я как-то у Карайша спросил, зачем он в человека перекинулся, когда падал… Он сказал, что не хотел умирать птицей… сказал, у них поверье: умрешь птицей – и никогда не вспомнишь, что был человеком… никогда…

   >>  


Подписаться на фанфик
Перед тем как подписаться на фанфик, пожалуйста, убедитесь, что в Вашем Профиле записан правильный e-mail, иначе уведомления о новых главах Вам не придут!

Оставить отзыв:
Для того, чтобы оставить отзыв, вы должны быть зарегистрированы в Архиве.
Авторизироваться или зарегистрироваться в Архиве.




Top.Mail.Ru

2003-2024 © hogwartsnet.ru