Глава 1Метка на предплечье светлеет с каждым днем.
Гермиона дотрагивается до нее кончиками пальцев, проводит слабо по вытатуированному знаку, чувствуя, как тлеют черточки-линии, все еще очерчивая страшный силуэт.
Малфой молчит, когда она это делает. Он вообще почти ничего не говорит, прислонившись к стене и закрыв глаза. Гермиона опускается на колени напротив, выдыхает сквозь зубы — потому что страшно, потому что неправильно, потому что они не остановятся — и забирается ладонью под рубашку, ослабив узел галстука. Пуговицы поддаются не сразу, она ломает ногти об них, чтобы быстрее, пока не успела передумать или просто — подумать, и прижимает ладонь к метке — ей не надо видеть, чтобы чувствовать.
Малфой шипит что-то нечленораздельное и откидывает голову назад, зажмурившись сильнее.
Гермиона думает о том, что представляет из себя Метка теперь, когда нет Сами-Знаете-Кого? Как она реагирует на ее, грязнокровки, прикосновения? Не делает ли она Малфою хуже?
Хотя тот выглядит таким измотанным, что хуже, кажется, уже быть не может.
— Больно? — бормочет она, не понимая, что говорит. — Что мне?..
Он качает головой. Гермиона пересаживается ближе, убрав от него руки, и прижимается к теплому боку Малфоя. Его сердце стучится о ребра как сумасшедшее, и Гермиона чувствует это биение как свое собственное. Как и панику Малфоя, как и его усталость.
Иногда ей кажется, что она сойдет с ума. Свихнется от этого чувства безысходности, от страха, от отчаяния. Раньше она боялась за них всех: за родителей, Рона, Гарри, себя.
Теперь она боится только за Малфоя, но этот страх хуже. Он выматывает ее до полного истощения, потому что она не должна о нем волноваться — но она ничего не может поделать с собой. Им, вернувшимся в Хогвартс доучиваться, не по себе: их объединили с теми, кто действительно только перешел на седьмой курс. И если для гриффиндорцев, хаффлпаффцев и рейвенкловцев просто было странно учиться с теми, кто еще вчера был младше на год, то слизеринцы…
Рон говорит, они заслужили. Гермиона думает, что да, конечно, заслужили, когда вспоминает, что они с ними сделали, но потом видит Малфоя, дотрагивается до Метки, цепляется за него, чтобы вытащить, и вся ее старательно выстроенная схема ценностей рушится.
Ей кажется — сейчас они, победившие, ничем не лучше проигравших. Слизеринцам не дают прохода, каждый считает своим долгом выразить презрение по отношению к ним, и Малфою, как и следовало ожидать, достается больше всех.
Она знает, что он виноват — и помнит, как он их спас там, в Малфой-Меноре. Как его мать солгала Лорду, сохранив тем самым жизнь Гарри: пусть и ради Драко, это неважно.
Помнит, как смотрел на них Люциус Малфой во время суда, на котором решалась его судьба.
Он выторговал себе и своей семье свободу — на этом его спасение заканчивалось. И если он и Нарцисса могли укрыться в своей норе, свернуться в кольца, как змеи, чтобы переждать худшие времена, то у Драко не было выбора. Он на виду, и каждое острое слово, каждое оскорбление, каждое пожелание сдохнуть добирается до цели.
Гермиона находит ладонь Малфоя и сжимает в своей.
Она не знает, снятся ли ему кошмары — для этого надо заговорить, а она не решается: нужно что-то большее, чем посиделки в пустых классах по вечерам. Ей — снятся, она никак не может забыть о пытках, которые устроила ей Беллатриса. Стоит только вспомнить, как ее начинает мутить. Гермиона закрывает глаза и выдыхает, не замечая, как сильно вцепилась в Малфоя.
Когда понимает это, то ослабляет было хватку, но тот неожиданно едва заметно пожимает ее пальцы в ответ.
Сглотнув, Гермиона поворачивается к нему, но он рассматривает пыльную доску, и она опускает голову. Вопрос почти срывается с языка, но она до боли впивается зубами в губу, заставляя себя замолчать — вдруг Малфой уйдет?
Ей нужно находить его каждый раз в новом месте, нужно, усевшись рядом, слушать тихое дыхание, нужно чувствовать Метку под своими пальцами. Когда она видит Малфоя, когда она дотрагивается до него, смерть — Фреда, Снейпа, Грюма, Добби — почти обретает смысл, она почти начинает верить, что все было не зря. Что они кого-то спасли. Что это не будет так больно, что это пройдет.
Это не проходит, но Малфой все равно нужен ей.
Время то ли течет слишком быстро, то ли не течет вообще: Гермиона не знает, сколько минут прошло с тех пор, как она вошла в этот класс, когда Малфой, шевельнувшись, начинает подниматься. Ее руку он выпускает в последний момент.
Гермиона смотрит на него снизу вверх, откинув голову назад, и Малфой пялится на нее в ответ. В горле застревает комок, и Гермиона так хочет сказать ему что-нибудь вроде нелепых «тебе обязательно уходить?», «все будет хорошо» и «завтра новый день». Или что-нибудь похуже.
«Я с тобой, Малфой».
Она приоткрывает губы, и эти слова — ненормальные, невозможные слова — почти вылетают из ее рта, но Малфой начинает пятиться к двери, и ей приходится замолчать. Он прожигает ее взглядом еще пару секунд, а затем, крутанувшись на каблуках, выходит из кабинета. Гермиона изучает его сгорбленную высокую фигуру, пока дверь за ним не закрывается, и только тогда она встает и отряхивает юбку.
***
На следующий день профессор МакГонагалл громко отчитывает его за ненаписанное сочинение перед всем классом — перед огромным теперь классом — и снимает двадцать баллов.
Малфой бледнеет, и Паркинсон, уронив голову на скрещенные на парте руки, тихо стонет:
— Целых двадцать баллов! Мерлин, двадцать баллов…
Ее стенания превращаются в шепот, когда Малфой занимает свое место рядом, и она выпрямляется и, приподняв брови, зло смотрит на хихикающих гриффиндорцев.
Гермиона очень хочет оправдать Малфоя, сказать, что это из-за нее он не успел сделать домашнее задание, но тот кидает на нее быстрый предупреждающий взгляд, и она едва заметно кивает.
Храните свои скелеты в шкафах, и с миром будет порядок, думает Гермиона, пытаясь прочесть хоть строчку из конспектов. Правда никому не нужна.
Она знает, что означает снятие двадцати баллов для Слизерина: то, что у них на счету уже минус-очень-много. И волнения Паркинсон вполне ей понятны.
Только для нее видеть подобное — неприятно, а для всего остального факультета такое падение оказывается настоящим праздником. Браун все еще хихикает, когда Малфой вслед за Панси выбирается в коридор. Он презрительно кривит губы, но ничего не говорит, потому что МакГонагалл все еще следит за ним.
Вечером, когда Гермиона, собираясь отыскать его, заглядывает в карту Мародеров, то оказывается, что Малфой в гостиной Слизерина — и он остается там на протяжении всей ночи.
***
Утром, когда он, как и положено, приходит на занятия, то выглядит таким усталым, что Гермиона не решается подойти к нему — хотя она и так не решилась бы.
Зато Малфой четким и уверенным голосом отвечает на каждый вопрос, сдает МакГонагалл вчерашнее сочинение и варит зелье быстрее всех в классе. Паркинсон улыбается так гордо — и так неприятно — что напоминает Гермионе мать, чье чадо сделало первый шаг.
К концу дня Слизерин их совместными усилиями набирает сорок восемь баллов — два вычел Флитвик, когда Гойл уронил чернильницу на голову Невиллу.
Закончив с конспектом по травологии, Гермиона вытаскивает из рюкзака карту Мародеров, но Малфой опять в подземельях, и она, решив, что еще одну бессонную ночь она не переживет, ложится спать.
Заснуть ей удается в третьем часу ночи.
***
Желание дотронуться до Малфоя медленно превращается в наваждение.
Она говорит себе, что все хорошо — она видит его, она слышит, как он язвительно отвечает на каждую нападку, она смотрит, как Паркинсон его подстраховывает.
Правда, последний пункт ей не нравится, но Малфою нужен кто-то, кто будет ему помогать: и на людях в том числе, а Гермиона под эту роль никак не подходит.
Но если ему необходима Панси, то Гермионе — он.
Сначала это как зуд под кожей, неприятное ощущение, что чего-то не хватает.
Затем настойчивое
«найди, найди, найди», превратившееся в личную мантру и никогда не покидающее мыслей. Гермиона читает — и слышит этот шепот. Гермиона зубрит ответы к тесту по зельям — и голос в голове уговаривает ее встать и отыскать Малфоя.
Гермиона спит — и ей снится Малфой.
Это всегда кошмары. Не было ни единого раза, чтобы ей приснилось что-то хорошее.
Она бежит по лесу, спотыкаясь о корни, ветки больно хлещут ее по лицу, дыхание срывается, в боку колет, но она бежит, как сумасшедшая, бежит, хотя знает, что ничего не может поделать.
Бежит, потому что ей надо найти Малфоя — и просыпается всякий раз, когда почти добирается до него.
***
— Ты в порядке? — Гарри тревожно смотрит на нее, и она заставляет себя улыбнуться.
— В полном.
Голос сиплый как спросонья: неудивительно, она молчала последние… А сколько времени прошло?
Гермиона оглядывается в ужасе, когда понимает, что понятия не имеет о том, какой сегодня день. Хорошо хоть, какое-то понятие о том, где она и почему, у нее сохранилось.
Потому что Малфой тоже обедает в Большом Зале.
Он сидит рядом с Паркинсон и улыбается, глядя на нее.
Гермиона моргает, когда до нее доходит смысл фразы, которую она прокрутила в голове.
Малфой улыбается.
Как ни в чем не бывало, спокойно и радостно — да, едва заметно, но она успела изучить его вдоль и поперек, она знает его.
И Малфой действительно улыбается. Не ей, а Паркинсон.
Гермиона с удивлением осознает, что ничего внутри нее не сломалось, не треснуло и не разбилось.
Просто что-то разошлось по швам, и теперь в груди странная дыра — Гермионе кажется, так должны чувствовать себя герои из маггловских боевиков, которых простреливают насквозь.
Она отворачивается и опять улыбается.
Чуть мстительно, потому что Малфой тоже наблюдает за ней.
***
Она как раз собирается уходить, когда в библиотеке появляется Малфой. Не глядя на нее, он идет к стеллажам, и Гермиона сердито опускает на пол сумку, в которую уже успела запихнуть свои вещи.
Помедлив пару секунд и искусав губу так, что она покрывается ранками, Гермиона решительно поднимается и быстро шагает в нужную секцию.
Малфой снимает с полки тяжелый фолиант, когда она негромко, но резко осведомляется:
— Что не так, Малфой?
Он возвращает книгу на место и неохотно поворачивается к ней. Во рту пересыхает, когда Гермиона понимает, что впервые за долгое время она так близко к Малфою — достаточно протянуть руку, чтобы дотронуться до него.
Она прячет ладони в карманах мантии.
— А что-то не так? — приподнимает он брови, и Гермионе очень хочется влепить ему пощечину.
Потому что с ней все не так, она разбита, опустошенна, вывернута наизнанку — и все из-за него. Она не собирается показывать ему, как ей плохо без него, вовсе нет.
Но это происходит само собой, глаза начинает подозрительно щипать, и она быстро опускает голову, чтобы он не видел.
Шумно выдохнув, Гермиона отвечает высоким, дрожащим голосом:
— А тебе так не кажется?
Малфой со свистом втягивает в легкие кислород.
«Найди, найди, найди» в ее голове превращается в навязчивое
«прикоснись, прикоснись, прикоснись».
Ладони жжет.
А потом — обжигает щеку, по которой Малфой проводит пальцами. Он хватает Гермиону за подбородок, заставляя вскинуть голову, смотрит внимательно в лицо, и Гермиона замирает, едва заметно потянувшись ему навстречу, но остановившись на полпути. Неловко, стыдно, неправильно, и она краснеет, и закрывает от смущения глаза, и собирается вырваться, но так и стоит, пока Малфой не прислоняется лбом к ее лбу и не выдыхает тепло прямо в губы.
Его руки ложатся ей на плечи, пальцы больно стискивают, впиваясь в кожу, и Гермиона смаргивает слезы.
Если она двинется, то все закончится поцелуем.
Она не шевелится. Малфой — тоже.
Время, кажется, пропадает как явление, но, когда Малфой отпускает ее, так ничего и не сделав, Гермиона вдруг чувствует себя старой, очень, очень старой.
Все тело ломит, как будто она действительно пробежала весь тот марафон из своих снов.
***
Следующий вечер они проводят в неиспользуемом классе Истории, где пыли так много, что Гермиона чихает не переставая, а Малфой едва заметно улыбается, глядя на нее.
Кто-то накладывает швы на рану внутри Гермионы.
***
— Грейнджер.
Гермиона резко оборачивается и недоуменно смотрит на приближающуюся Паркинсон. Выключив воду, она вытирает руки об мантию и спрашивает:
— Что?
Панси молчит, внимательно разглядывая ее, а затем бросает короткое:
— Отвяжись.
— Я не… — начинает Гермиона и смущенно замолкает, когда понимает, что Паркинсон не о себе. — С какой это стати?
Она пытается не думать о том, что Малфой все рассказал Панси — потому что никак не может решить, хорошо это или нет.
С одной стороны, он придает их встречам какое-то значение, раз говорит о них.
С другой — он говорит о них Панси, и она не нравится Гермиона абсолютно.
— Потому что ему это не нужно, — хлестко замечает Паркинсон, усмехнувшись.
Ухмылка получается не злорадной, скорее вымученной.
— Он не домовик, чтобы создавать акции в его защиту, — продолжает она, и Гермиона опирается о края раковины позади. — Ему не надо ни твоей жалости, ни твоей помощи.
Панси ждет ответа, но Гермиона только молчит, и тогда она добавляет:
— У него есть мы, Грейнджер. Он не один. И никогда один не будет.
Гермиона неловко кивает, и Панси, пройдя мимо нее, выходит в коридор.
Вот теперь в Гермионе что-то ломается.
***
Вечером она не приходит в кабинет Трансфигурации, хотя видит, что Малфой там.
***
Утром он непонимающе — и чуть обиженно, если Гермионе не кажется, но, конечно, ей кажется, — смотрит на нее, но она отворачивается к Гарри и начинает говорить с ним об экзаменах.
На лице Малфоя появляется болезненная гримаса, но она этого не видит.
Видит Панси, которая легонько похлопав его по плечу, встает из-за стола и уводит Малфоя за собой.
***
Гермионе опять снятся кошмары.
Только теперь кто-то вынуждает ее убегать от Малфоя, хотя она знает, что он не опасен и что она, вообще-то, нужна ему.
Но Гермиона все равно бежит, потому что рядом с Малфоем маячит довольная, правильная и такая нужная Паркинсон.
«Найди, найди, найди» преследует ее теперь и по ночам.
***
Услышав шаги за спиной, Гермиона поспешно захлопывает книгу и говорит, не оборачиваясь:
— Я сейчас, Рон, возьми пока вон те…
— Грейнджер.
Гермиона оборачивается так резко, что грозит свернуть себе шею.
Малфой, замерев всего в десятке дюймов, смотрит на нее с непонятным выражением лица, и Гермиона испуганно замирает. Они смотрят друг на друга пару секунд, а потом Малфой, поколебавшись, собирается что-то сказать, кажется, но Гермиона качает головой.
— Сейчас придет Рон, — говорит она торопливо, облизнув губы. — Давай через полчаса в старом кабинете Истории?
Она протискивается мимо Малфоя, договаривая на ходу последние слова, — если она успеет убежать, Малфой не сможет отказать ей.
А она не сможет передумать.
***
В кабинете холодно, и Гермиона зябко ежится.
Малфой сидит за одной из парт, поставив на нее оба локтя, и изучает надписи, выцарапанные на парте.
Гермиона садится рядом, чуть отодвинув стул, и ждет, что Малфой что-нибудь скажет.
Малфой привычно молчит.
По коже начинают ползать мурашки, и она выдыхает дышит на ладони, чтобы хоть как-то согреться.
А потом, когда
«прикоснись, прикоснись, прикоснись» снова заполняет собой все мысли, она вдруг решает, что если прижмется к Малфою, то будет не так холодно.
Она осторожно кладет голову ему на плечо, а руку обвивает вокруг шеи. Малфой вздрагивает, но ничего не говорит.
Гермиона решает, что скоро они оба превратятся в глухонемых — и это не важно, потому что она
чувствует Малфоя.
Ей этого вполне достаточно.
Но, оказывается, она сильно ошибалась: потому что когда он неуверенно приобнимает ее в ответ, прижимая к себе сильнее, и выдыхает едва слышное:
— Ладно, — с ее сердцем происходит что-то неладное.
***
Слизнорт отчитывает Нотта так, словно тот единолично устроил пожар. Невилл стоит в стороне, смущенно отвернувшись, хотя ему никто не сказал ни слова.
Малфой наблюдает за Теодором и профессором так же внимательно, как и Паркинсон: оба вытянули шеи, чтобы были видно лучше, и Панси еще и постоянно машет рукой, призывая свой факультет молчать.
— Десять баллов со Слизерина, мистер Нотт, можете занять свое место, — заканчивает, наконец, Слизнорт и мягко говорит Невиллу: — Вы тоже садитесь, мистер Лонгботтом.
Тот краснеет до самых кончиков ушей, виновато смотрит на Нотта, шагающего к своей парте, и занимает свой стул.
— Наберешь обратно, — шипит Панси, и Теодор кивает с безразличным видом, хотя на щеках у него горят два ярких пятна. — Мы не будем на последнем месте.
Малфой исподлобья смотрит по очереди на каждого гриффиндорца, и дольше всех — на Гермиону.
И в его взгляде столько ненависти, что Гермиона не выдерживает и опускает голову, уставившись в книгу.
Она знает, что Малфой раздражен до безумия, что злится он не на нее, что он так не хотел — наверное — но ей все равно обидно и не по себе.
До конца дня она больше не смотрит на него.
***
Вечером, когда она входит в кабинет Зельеварения, Малфой уже там. Он мечется из угла в угол и, когда она замирает на пороге, подлетает к ней и хватает за локти. Втащив ее в кабинет, он закрывает дверь и поворачивается обратно к Гермионе.
— Мне жаль… — осторожно начинает она, но не успевает закончить, потому что он, в два шага преодолев расстояние между ними, с силой встряхивает ее и зло выплевывает:
— Тебе жаль? Вам всем всегда жаль, только пользы никакой.
— Мне действительно… — бормочет она, но он не слушает, продолжая стискивать ее плечи пальцами.
— Чего же вы тогда не заступились? — шипит он, и Гермиона жмурится. — Ты могла сказать, что это все ваш тупой Лонгботтом, и мы бы сохранили баллы. Ты знаешь, Грейнджер, с каким трудом мы их получаем?
Гермиона не решается ответить, но ему это и не нужно, кажется.
— Вам за правильный ответ — пять, нам — один, — продолжает он высоким, ломким голосом. — За несделанную домашнюю работу — гребаное наоборот! За ошибки с вас ничего, с нас — по десять, — последнее слово он буквально выталкивает из себя, тон снижается почти до шепота, и Гермионе приходится напрячь слух, чтобы услышать его. Зато следующую фразу он почти орет: — Так вам жаль, да, Грейнджер?
Она моргает и быстро качает головой — волосы больно хлещут по щекам, как во сне ветки:
— Малфой, я поговорю со Слизнортом, он вернет…
— Дело не в нем! — кричит Малфой и вдруг замолкает. Отпустив ее, он складывает руки на груди, как будто хочет отгородиться, и бормочет: — Ну, конечно.
Гермиона моргает, чувствуя, что ноги подгибаются. Ей очень важно, чтобы Малфой не закрылся, не ушел, не…
Последнее она уже не успевает додумать — просто делает шаг вперед и, глубоко вдохнув, как перед прыжком в воду, целует Малфоя.
Губы под ее собственными шершавые, твердые, и Малфой замирает не двигаясь, и Гермиона чувствует, как вспыхивает от стыда.
Она отступает назад, сдавшись — почти, потому что именно в этот момент Малфой отвечает на поцелуй.
Малфой целуется очень больно.
***
— Гермиона.
Каша, в которой она ковыряется ложкой уже битый час, на удивление безвкусная. Гермиона зачерпывает побольше и роняет комок из зерен обратно на тарелку.
— Гермиона.
Вообще, ни у чего из того, что она попробовала съесть или выпить, нет ни намека на вкус. Ни у тыквенного сока, ни у омлета, ни у чего.
Вздохнув, Гермиона морщится и отталкивает от себя миску.
— Гермиона!
Она вздрагивает и оборачивается к сердитому Гарри, за спиной которого маячит Рон.
— Что? — бормочет Гермиона, откидывая с лица волосы.
Поспать ей не удалось, голова болит со страшной силой, и она совсем не настроена на разговор.
Но Гарри, кажется, иного мнения.
— Что с тобой происходит? — прямо спрашивает он, и Гермиона удивленно моргает.
— А что со мной не так?
Это мир вокруг нее свихнулся. Это в нем каждый ведет себя так, словно произошло что-то исключительно хорошее. Это они с надеждой смотрят в будущее, построенное на крови тех, кто погиб — почитание не в счет.
Это они дышат ложью, на которой строится их жизнь, не замечая разбитый вдребезги людей, вроде Малфоя, Паркинсон или Нотта.
Ну как же. Они ведь заслужили. Особенно Малфой.
За то, что у него не было выбора.
— Все, — взмахивает руками Рон. — Ты ничего не ешь, ты выглядишь так, словно Хагрид скормил тебе одно из своих чудовищ, и ты все время молчишь!
— Даже на уроках, — весомо добавляет Гарри, и Гермиона чувствует необъяснимый приступ раздражения.
— Потому что, — чеканя каждое слово, говорит она, — все уже не так, как было. Я не такая, какой была, и вы тоже, даже если не хотите этого замечать. И я не собираюсь делать вид, что то, что происходит, это нормально!
Она срывается на визг — самый настоящий визг в духе рассерженной Лаванды. Подхватив сумку, она встает из-за стола и решительно направляется к дверям Большого Зала.
И вдруг останавливается рядом с Невиллом. Прищурившись, она внимательно смотрит на него, и он бледнеет под ее взглядом.
— Пять баллов с Гриффиндора, — во всеуслышание заявляет Гермиона и добавляет так же громко: — И пять баллов Слизерину. Справедливость восстановлена, не так ли, профессор Слизнорт? — поворачивается она к преподавателям и, вздернув нос, вылетает в коридор.
***
— Первокурсники объявили тебя героем.
Гермиона поднимает голову от книг и слабо улыбается Малфою.
— Спроси у гриффиндорцев — вот уж где я национальный герой. Они все меня ненавидят.
— Не привыкать, верно? — фыркает он, усаживаясь на соседний стул. — Зато слизеринцы готовы носить тебя на руках.
— Война пошла на польз… — начинает было Гермиона, но поспешно замолкает.
— На пользу, — эхом отзывается Малфой.
Он ставит локти на стол и, помедлив, подтягивает к себе один из конспектов Гермионы.
— Это я у тебя одолжу, Грейнджер.
Гермиона фыркает, приподняв брови, и нарочито недовольно интересуется:
— С какой это стати?
Малфой, вдруг посерьезнев, сворачивает пергамент в трубку и тяжело роняет:
— Потому что меня на Защиту не пускают.
Гермиона морщится, закрывает глаза и, помедлив минуту, отвечает:
— Я отдам тебе и остальные.
***
— Больно?
Метка под пальцами как живая: кожа кажется воспаленной, словно старая рана начала заживать.
Малфой не отвечает, он, как всегда, прижимается спиной к стене и молчит, не глядя на нее.
Гермиона почти отстраняется, когда он перехватывает ее запястье, заставляя остановиться.
— Легче, — неохотно отвечает он, и Гермиона осторожно поглаживает его по плечу.
Дыхание смешивается, она слишком близко, почти вплотную, кто-нибудь обязательно о них догадается, когда-нибудь они оба поймут, что то, что происходит неправильно, когда-нибудь случится что-то плохое — из-за них. Но до этого еще есть время.
А пока, когда они вместе, — пока легче.
Гермиона закрывает глаза и прижимается к Малфою всем телом.
