Глава 1 – Господа, я вынужден покинуть вас, – последние два часа Арамис откровенно скучал, мало ел и совсем не пил вина. – Я отправляюсь писать диссертацию.
Атос грустно улыбнулся. Именно эта улыбка человека, повидавшего многое на своем веку, придавала ему особое очарование. Портос нарочито громко хохотнул, привлекая к себе внимание, и покрутил ус. Д’Артаньян с любопытством посмотрел на Арамиса – гасконец давно подозревал, что диссертацией прозывается обладательница известного батистового платка. Того самого, который послужил причиной знакомства с мушкетером.
Как бы то ни было, оставим сотрапезников в «Сосновой шишке» строить догадки, а сами отправимся вслед за Арамисом. Наш герой, покинув таверну, отправился домой на улицу Вожирар.
Оказавшись у себя, Арамис первым делом кликнул Базена и потребовал черный плащ и шляпу.
– Сударь, куда же вы отправляетесь на ночь глядя, да еще в этом плаще и шляпе? – Базен, по своему обыкновению, причитал. Неизвестно, что больше двигало слугой – страх за хозяина или страх, что хозяин никогда не расстанется с треклятым мушкетерским плащом и не наденет сутану. – Париж сейчас кишит ворами и разбойниками.
– Милый Базен, вы весьма любопытны и разговорчивы сегодня. Отправляйтесь в постель, да запомните хорошенько – если вдруг ко мне кто придет, отвечайте, что я ушел к своему духовнику, - с этими словами Арамис закутался в плащ и надвинул шляпу на глаза. Базен, склонив голову, внимал хозяину. Однако, того не обманул полный смирения и почтения вид плута; Арамис практически видел, как в голове слуги крутятся мысли о том, что он загубит свою душу для святого лона церкви. – Не печальтесь, мой друг. Ступайте в кровать.
С этими словами Арамис покинул свою квартиру и отправился в конюшни господина де Тревиля за своей лошадью. Он проскользнул незамеченным мимо дежуривших однополчан. Оказавшись в конюшне, лишь при свете луны, он взнуздал и оседлал коня и так же тихо, под уздцы, вывел его через задние ворота на улицу. Там он вскочил на лошадь и вскоре исчез в темном переулке.
***
Июльская ночь, словно бархатным покрывалом, укрыла Париж. Она была необычайно теплой, и лишь легкие, ласкающие дуновения ветерка нарушали покой; в воздухе витал аромат цветущих роз. Полная луна посеребрила воды Сены, и тихий плеск волн о закованную в камень набережную лишь придавал мечтательной томности.
Домики на улице Турнель были одинаковыми: небольшие, аккуратные двухэтажные строения. На первом этаже была деревянная дверь с железными вставками и небольшие окошки, убранные коваными решетками. Рядом была калитка, ведущая в маленький садик за домом. Окна второго этажа были высокие, двустворчатые, и лишь одно из них излучало приглушенный свет.
Вдалеке послышался цокот копыт, а затем из-за угла Турнельского замка показался всадник. Доехав до дома, окна которого были освещены, он спешился, отворил калитку своим ключом и скрылся в саду, ведя коня под уздцы.
***
Мари Мишон сидела на софе, поджав под себя ноги, и при свечах читала какие-то бумаги – очевидно, письма. При этом она то хмурилась, то улыбалась. Напольные часы пробили час ночи. Мари сложила письма в резной деревянный ларец и открыла окно в сад. Несколько минут она стояла, опершись о подоконник и наслаждаясь теплым ночным воздухом. Вдалеке послышался стук копыт о мостовую. Мари Мишон подошла к зеркалу и поправила выбившиеся из прически черные вьющиеся пряди. Она взяла подсвечник и вышла в переднюю, на лестницу.
На первом этаже хлопнула дверь, ведущая в сад. Еще миг, и по лестнице, словно на крыльях, взлетел мужчина. Он схватил Мари в объятья и закружил, а она, обхватив его шею и откинув голову, весело и задорно хохотала. Остановившись, он поднял ее на руки, занес в комнату и только там опустил на пол.
Арамис скинул на стул у двери плащ, туда же бросил шляпу. Мари смотрела на него своими огромными сверкающими глазами. Мушкетер упал на колени и осыпал ее руки поцелуями. Мари мягко высвободилась и увлекла его на софу.
– Милая моя Мари, как мне вас не хватало, – Арамис держал ее за руки, его темные глаза увлажнились, и он не мог оторвать взора от ее лица. Он, словно путник в пустыне влагу, впитывал дорогие сердцу черты. Арамис знал, что разлука неизбежна, и старался навеки запечатлеть в памяти облик любимой женщины.
– И вот, как видите, я здесь, мой друг, – Мари Мишон сжала тонкими пальцами руки Арамиса.
– Герцогиня… – проворный пальчик прикоснулся к его губам, призывая к молчанию. – О, простите, простите меня!
– Неосторожный, – прошептала Мари, смотря на зардевшегося Арамиса. Он притянул ее руку, белую, словно вылепленную из алебастра, к губам и стал покрывать поцелуями.
– Мари, но не совершили же вы это опасное путешествие только ради того, чтобы повидать скромного мушкетера.
– Только ради того, чтобы иметь удовольствие видеть ваши черные глаза, слушать ваш голос, коснуться вас, – она поглаживала волосы Арамиса, наслаждаясь их шелковистостью. – Мой дорогой, как же вы недоверчивы…
– О, при мысли, что с вами может что-то случиться, я переживаю тысячу смертей. Кардинал охотится за вами, и мне страшно представить, что произойдет, если он узнает, что вы в Париже. Я дрожу при мысли, что могу стать причиной вашего несчастья и страданий, – Арамис держал возлюбленную за руки, умирая от желания сжать ее в объятиях, но не смея совершить что-либо против ее воли.
– Не переживайте, Рене. Бог милостив. Для меня гораздо тяжелее быть там, в изгнании, и не видеть вас. Не волнуйтесь, королева пока защищает меня, – ревность уколола Арамиса в самое сердце. О, политика! Лишь она безраздельно властна над Мари. – И я осторожна – о моем приезде в Париж никто не знает, кроме вас.
– Мари, Мари… Скоро вы снова вернетесь в Тур, – грустно сказал Арамис, стараясь не смотреть на нее. В столицу ее привела не любовь, но политика.
– Только лишь через пять дней. И эти пять дней я проведу с вами. Я делаю все возможное, чтобы хотя бы инкогнито вернуться в Париж, – Мари поглаживала возлюбленного по щеке, ее прекрасные глаза наполнились слезами.
– Я завтра же испрошу отпуск у господина де Тревиля на неделю. Думаю, он разрешит проведать больную тетушку, – Мари, откинувшись на подушки, захохотала. – Моя скромная квартира в вашем распоряжении, как и я сам.
– Рене, я бесконечно вам признательна. У вас мне и впрямь будет значительно безопасней, - она с благодарностью сжала руку Арамиса.
Мари Мишон встала с софы и подошла к окну. В своем легком белом платье она походила на ангела. Ее полные плечи словно были изваяны из мрамора, темные локоны, уложенные в незатейливую прическу, синие глаза, так напоминающие небо в предрассветные часы – все это создавало облик самой прекрасной женщины Франции своего времени.
– Богиня, вы моя богиня! – Арамис обнял ее сзади, прижавшись губами к завиткам черных волос на шее. – Вы моя муза, мое вдохновение, мой ангел... – продолжал он шептать ей на ухо.
– Ваши последние стихи прекрасны. О, пишите и их тоже в ваших письмах. Мне кажется, что когда я их читаю, я слышу, как бьется ваше сердце, как… – Арамис прикоснулся губами к ее шее...
***
– Арамис, что, черт возьми, вы все время пишете?
– Ах, д’Артаньян, это вы? – Арамис поспешно стал собирать бумаги со стола. – Эй, Базен! Принеси ужин мне и господину д’Артаньяну. Дорогой друг, это моя диссертация.
– Вы снова думаете покинуть наш бренный мир? И именно поэтому ваша диссертация написана, кажется, строфами? – гасконец, безмятежно улыбаясь, смотрел на Арамиса. Тот едва заметно побледнел, но тут же улыбнулся.
– Увы, мой друг, ничто мирское мне не чуждо. Впрочем, вы правы – это письмо моей кузине-белошвейке. Но, впрочем, это не важно. Разделите со мной эту скромную трапезу, и отправимся к господину де Тревилю – скоро заступать в караул, – о письме маленькой кузине было позабыто.
***
В конце зимы Его Величество Людовик XIII сообщил о своем твердом намерении начать военные действия первого мая. Четверо друзей были охвачены тревогой – господин де Тревиль известил их о необходимости срочно экипироваться для грядущего похода. Для мушкетеров снова наступили черные дни.
Арамис, мрачный и небрежно завитый, снова засел за молитвенник. Из секретера была извлечена знаменитая диссертация, рондо о которой в свое время впечатлило господина Вуатюра. Все чаще на его столе стали появляться постные блюда; а Базен вынул из сундука рясу хозяина – теперь она висела на самом видном месте и была в большем порядке, чем мушкетерский плащ.
Каждый вечер друзья собирались на улице Феру у Атоса, чтобы поделиться результатами поисков. Едва подавленные и молчаливые мушкетеры сели за стол, на пороге комнаты появился Базен, чтобы сообщить о госте, прибывшем из Тура. При этом известии Арамис вскочил со стула и, скомкано попрощавшись с друзьями, опрометью бросился на улицу Вожирар.
Войдя в дом, он действительно застал у себя какого-то человека маленького роста, с умными глазами, одетого в лохмотья.
– Это вы спрашивали меня? – спросил мушкетер.
– Я спрашивал господина Арамиса. Это вы?
– Я самый. Вы должны что-то передать мне?
– Да, если вы покажете некий вышитый платок.
– Вот он, – сказал Арамис, доставая из внутреннего кармана ключик и отпирая маленькую шкатулку черного дерева с перламутровой инкрустацией. – Вот он, смотрите.
– Хорошо, – сказал нищий. – Отошлите вашего слугу.
В самом деле, Базен, которому не терпелось узнать, что надо было этому нищему от его хозяина, поспешил следом за Арамисом и пришел домой почти одновременно с ним, но эта быстрота принесла ему мало пользы: на предложение нищего его господин жестом приказал ему выйти, и Базен вынужден был повиноваться.
Как только он вышел, нищий бросил беглый взгляд по сторонам, желая убедиться, что никто не видит и не слышит его, распахнул лохмотья, небрежно затянутые кожаным кушаком, и, подпоров верхнюю часть камзола, вынул письмо.
Увидев печать, Арамис радостно вскрикнул, поцеловал надпись и с благоговейным трепетом распечатал письмо, заключавшее в себе следующие строки:
"Друг, судьбе угодно, чтобы мы были разлучены еще некоторое время, но прекрасные дни молодости не потеряны безвозвратно. Исполняйте свой долг в лагере, я исполняю его в другом месте. Примите то, что вам передаст податель сего письма, воюйте так, как подобает благородному и храброму дворянину, и думайте обо мне. Нежно целую ваши черные глаза.
Прощайте, или, вернее, до свиданья!"
