Глава 1Противно знать, что тебя предали. И не просто предали, а обвели вокруг пальца, прекрасно зная о твоих подозрениях. Тебя использовали, легко запудрили мозги, а ты мало того, что сам попался, так еще и подвел под монастырь своих товарищей.
Но еще противнее знать, что ты трус, и тебе хватило одного взгляда в золотистые глаза на на точно таком же, как у тебя самого, лице, чтобы отказаться от борьбы.
Ты трус, Шинджи.
Я едва ли помню тот вечер, самый первый. А с другой стороны, я никогда не смогу его забыть. Он был как тяжелый муторный кошмар, от которого трудно очнуться сразу. Такие сны обычно приходят несколько ночей подряд и лечатся приличной дозой спиртного.
В тот вечер мне до чертиков хотелось проснуться.
Привкус желчи во рту, ощущение колючего шерстяного пледа на голых плечах и горький чай, которым я едва смочил губы — воспоминания, въевшиеся в подкорку мозга, словно были выжжены каленым железом. Дорого бы я отдал, лишь бы забыть все это.
Я сидел на старой потертой циновке, уставившись в стену прямо перед собой. В голове не было ничего, кроме ощущения пережитого ужаса. Я дрожал, меня лихорадило, и наверняка я бредил. То и дело я подносил руки к лицу, прижимал их к щекам, а потом проводил пальцами по линии бровей. И каждый раз я боялся нащупать там холодную поверхность маски. Костяной маски пустого, похожей на посмертную маску фараона.
Посмертную.
От моего капитанского хаори остались одни лохмотья. Оно, может, и справедливо — ну какой я теперь капитан? Я и шинигами-то называться не достоин.
Сзади послышались тихие шаги, и на плечи мне упал тонкий шерстяной плед. Я машинально подхватил его и стиснул края в кулаках. Холодно мне вообще-то не было.
Прямо передо мной на циновку опустился Урахара Киске. На нем уже тоже не было капитанского хаори, зато был грязно-зеленый халат и дурацкая полосатая шляпа.
Будь я чуть более в себе, я бы оценил его наряд.
Киске поставил передо мной на циновку дымящуюся кружку чая и искоса посмотрел на меня из-под полей шляпы. Настороженность и какая-то затаенная жалость в его взгляде, может быть, и почудились мне, зато заставили собраться.
Никому не позволю себя жалеть.
- Это пройдет, - глухо произнес Урахара. - Заглянуть в глаза собственному пустому нелегко. Но это пройдет, Хирако-сан. Все проходит.
Я передернул плечами и сильнее закутался в плед. Заглянуть в глаза собственному пустому — ерунда по сравнению с тем, что можно увидеть потом.
- Я видел... - я с трудом разлепил онемевшие губы. - Пустой показал мне...в моем внутреннем мире. Он показал мне Общество Душ.
Говорить становилось все легче, будто с каждым словом я вытаскивал кинжал из своего израненного тела. Голос мой дрожал, зато дыхание уже не перехватывало. Только останавливаться было нельзя: я чувствовал, что начать заново уже не смогу.
- Но там все было ветхое, грязное, развалившееся. А люди... - я затараторил, запинаясь и проглатывая окончания слов. - Они были мертвы. Тела гнили и разлагались, а... А они ходили по улицам! Мертвые! Да еще и будто бы не замечали ничего...
Я замолчал, чувствуя, что голос вдруг изменил мне. Зубы у меня стучали.
Киске молча сунул мне в руки кружку с чаем. Немного уняв дрожь, колотившую меня, я вдохнул поглубже и спросил:
- Это было будущее?
Урахара отрицательно покачал головой.
- Это настоящее.
Я даже должным образом не отреагировал на эту фразу. Я просто сидел и пялился на Киске. И все ждал, что вот сейчас он рассмеется, хлопнет меня по плечу и скажет: «Это была шутка, Хирако-сан! Ну что вы так, успокойтесь уже!»
Но Урахара не смеялся и не хлопал. Он не отрывал взгляда от собственной чашки с чаем, к которому даже не притронулся. Глаза Киске скрывала идиотская полосатая шляпа (и где только раздобыл?), а так хотелось поймать его взгляд.
Мы просидели молча, наверное, минут пятнадцать, и, наконец, Урахара заговорил, медленно, словно через силу выталкивая из себя слова:
- Мы мертвы, Хирако. Много лет мы безнадежно мертвы. Мы размахиваем ржавыми клинками, носим истлевшую одежду и улыбаемся беззубыми ртами. Мы смотрим сквозь пустые глазницы и тянем затхлый воздух по привычке, будто дышим. Полусгнившая плоть на наших выбеленных веками костях болтается грязными лохмотьями.
Давно исчезнувшие кланы правят нами, мертвые разбойники грабят и насилуют мертвых женщин в Руконгае.
Общество Душ — мертво по определению. И все мы, сами того не осознавая, стремимся к тому, чтобы вернуться в генсей. Родиться заново и быть живыми.
Общество душ — не рай. Это чистилище. Испытание, которое обязана пройти каждая душа, прежде чем снова попадет на Землю.
Краем сознания я отметил, что Урахара отбросил всю церемонность, будто это запретное и страшное знание сблизило нас, сделало почти родственниками.
Я снова почувствовал, как немеют губы, как перехватывает горло и становится трудно дышать. Черта с два, я поверил бы этим сказкам, если бы не видел собственными глазами.
- Король? - прохрипел я. - Он тоже мертв?
- Король... - Урахара помолчал, словно собираясь с мыслями. - Король всегда живой. Ему нет места ни в Обществе Душ, ни в Уэко Мундо. Он всегда на Земле. Он рождается, растет, стареет и умирает. Но он всегда живой.
И как только Король, изможденный старостью или смертельно раненый, испустит дух, где-то на другой стороне Земли пронзительно закричит новорожденный младенец, расправляя легкие.
Потому что Король всегда живой.
У него сразу три грани личности. Пустой-шинигами-человек. Единственный в своем роде и по праву рождения. Бесконечно живой смертный.
Король вряд ли когда-либо поймет, что Общество Душ мертво, потому что он не знает смерти.
Король ничего не помнит из своих бесконечных прошлых жизней, это ему не нужно. Какая психика выдержит такой груз? Тогда зачем тащить его? Расставаясь с очередной жизнью, Король расстается и с памятью, чтобы начать с нуля строить свою личность.
Урахара замолчал. Я смотрел на его сгорбленную фигуру в полумраке комнаты и старался не верить ему. Ни ему, ни пустому внутри меня. Потому что, поверив, боялся сойти с ума.
Перед глазами стояло Общество Душ, такое, каким мне его показывал пустой и описывал Киске. К горлу подступила тошнота, и я, судорожно сглотнув, поспешил запить ее чаем. Не хватало еще, чтобы меня вывернуло здесь. Горечь уже остывшего пойла, только именовавшегося чаем, приглушила вкус желчи, и я вздохнул чуть свободнее.
Вообще-то я мог даже гордиться. Заведя себе во внутреннем мире личного пустого, я стал на шаг ближе к Королю! Но почему-то был только страх.
- А нулевой отряд? - спросил я громко, будто пытаясь заглушить тем самым собственную панику. - Миф? Или что? Они же личная охрана Короля!
Киске отвечал мне тихо, видимо, в противовес моему ору.
- Нулевой отряд — это не те, кто охраняет Короля. Король не нуждается ни в защите, ни в охране, ибо для Короля нет смерти. Есть боль, радость, печаль, любовь, отчаяние... Но только не смерть.
Нулевой отряд — это те, кому за какие-то заслуги, а то и просто волей случая, дарована новая жизнь раньше назначенного им срока. Вот и все.
Где-то за стеной нашего укрытия хрипло залаяла собака. Уже наступила ночь, и сквозь небольшое окно в комнату лился тусклый свет уличных фонарей.
В Готее я никогда не относился к Киске серьезно. Нельзя сказать, что я считал его слабаком, нет. Но его беспечность, вечная расслабленность настолько слились с его образом в моем сознании, что я уже с трудом представлял, как может быть иначе. Казалось, даже сражался он немного в шутку.
Сейчас я сидел рядом с ним, дрожащий, измученный и - что уж скрывать? - до смерти перепуганный и растерянный. А он, словно старший брат, нянчится со мной и моей только проснувшейся шизофренией.
Неожиданно, несмотря на то, что я старше и опытнее, Урахара оказался на порядок сильнее меня.
Ты слабак, Шинджи.
- Откуда ты все это взял? Кто тебе показал?..
Окончание фразы застряло у меня в горле. "...мертвое Общество Душ".
- Хогиоку. - Урахара помолчал немного и пояснил: - Хогиоку как стеклянный шар цыганки-гадалки. Знаешь, есть такие дамы где-то на другой стороне Земли, закутанные в пестрые черно-красные шали, с цепким взглядом, с улыбкой опытной мошенницы. Они рождаются такими: опытными и сразу в шали.
- Зачем ты создал его?
Я был готов обвинить во всем Хогиоку, будто без него мир стал бы другим.
- А разве это не очевидно? - Урахара бросил на меня быстрый взгляд, словно угадав мои мысли. - Чтобы стать живым.
Несмотря на то, что говорил Урахара тихо и спокойно, его слова подействовали на меня, как удар хлыста. Я вздрогнул.
- Пойдем.
Урахара отставил нетронутый чай и поднялся.
- Я покажу тебе кое-что.
Помедлив немного, я встал на ноги, плотнее закутался в мерзкий колючий плед и поплелся вслед за Киске.
Он вел меня в маленькую кладовую в конце коридора, темную, пыльную. Так жутко напоминающую мертвое Общество Душ. Меня передернуло от неприятных воспоминаний.
Урахара тем временем зажег маленький огонек кидо в ладони. В холодном свете заклинания я увидел пару человеческих тел, лежащих на огромном столе. Стол этот занимал почти всю кладовую, и Киске с трудом протиснулся между ним и стеной.
- Мне мало что удалось забрать с собой из Сейрейтея, - глухо произнес Урахара.
А, менос тебя дери, Киске! Хоть бы что, лишь бы барахло было с собой! Ведь еле ноги унес оттуда, а об оставленных вещах жалеет.
- Это моя последняя разработка, - пояснил бывший капитан двенадцатого отряда, и в голосе его звучала гордость ученого. - Гигай, максимально приближенный к настоящему человеческому телу. Он очень плохо пропускает реяцу, зато в нем чувствуешь себя почти... живым.
Урахара взглянул на меня из-под полей шляпы, и в голосе снова послышалась легкая насмешка:
- Вы, наверное, уже и забыли, каково это, Хирако-сан?
Забыл ли я? Наверное. Я просто не представляю, как это - быть живым.
- Это мой личный гигай, - сказал Киске, показав рукой на одно из тел. - Я редко им пользуюсь, очень редко. Это как выходной костюм. Выходной костюм в жизнь.
- Почему же редко?
- Я боюсь подсесть слишком крепко и однажды просто не суметь остановиться. Жизнь, она как наркотик для нас, мертвых. А наркоманов не берут в рай.
Голос его снова зазвучал глухо, будто на исповеди.
- Я теперь больше не ищу способа ожить. Остался только один — самый законный — способ. Прожить эту жизнь до конца, умереть и надеяться, что все делал правильно. А значит, заслужил прощение.
Позже мы сидели вдвоем на пороге того сарая, в котором нашли убежище ночью, и встречали рассвет.
Урахара курил, выдыхая дым медленно, тонкой сизой струйкой, и с помощью реяцу удерживал его перед собой. Ладонью проводил по застывшему облачку, будто расправляя ткань, пальцем рисовал широкую улыбку, глаза и нос. Дым поддавался легко, словно рассыпанная по столу крупа.
- Похоже на маску пустого, - прокомментировал я.
- И верно, - нарочито удивленно поднял брови Урахара. Впрочем, гримаса на его лице продержалась недолго, пару секунд. А после Киске грустно улыбнулся уголками губ: - Я всегда был плохим художником. Особенно пальцем по дыму.
Немного помолчав, я спросил, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно:
- Что будет с остальными?
Урахара едва заметно пожал плечами:
- Быть может, их пустые не будут столь проницательны, и они никогда не узнают об истинной природе Общества Душ.
- Мне... надо будет рассказать им?
Голос все же подвел меня.
Киске помолчал, склонив голову набок.
- А ты считаешь, что будет правильным - возложить на них груз такого знания?
Я прикрыл глаза и прислушался к стуку собственного сердца, которое на самом деле уже давно не билось. Считаю ли я это правильным? Не знаю. А вот необходимым точно нет. Не знать такую правду было бы намного лучше.
- Я не скажу им.
Урахара медленно кивнул, но будто бы не мне, а собственным мыслям. На его лице снова появилось выражение безмятежности и расслабленности.
- Киске, - позвал я, малодушно желая стереть это выражение с его лица. - Значит, Рая нет?
- Нет, - безмятежно улыбнулся Урахара.
- А ад есть?
- Да.
- И оттуда нет выхода?
- Не зна~аю, - протянул Киске. - Вы бывали а аду, Хирако-сан?
Я провел ладонью по губам, стараясь избавиться от ощущения онемения. Хотел смутить его, а получилось с точностью до наоборот.
Весь этот разговор отнял у меня остатки сил, и сейчас, измученный, с самосознанием, вывернутым наизнанку, что я мог сказать?
- Не знаю.
Урахара отложил трубку и искоса глянул на меня из-под полей своей дурацкой шляпы.
- Хороший ответ, - кивнул он, и в голосе не было ни насмешки, ни наигранной беззаботности.
Уже много позже я в полной мере осознал, насколько тяжело жить с этим знанием, особенно когда не с кем поделиться всем тем, что у тебя на душе.
Когда мне становится совсем паршиво, я вспоминаю два человеческих тела в маленькой кладовке Урахары.
Гигаи — как билеты в жизнь. Когда можно пройтись по улице, перекусить в дешевом ресторанчике на углу и шлепнуть по заднице смазливую девицу в неблагополучном районе.
Люди приходят в кассы и покупают билеты в театр. А я прихожу в маленький магазинчик в Каракуре и прошу: «Два билета в жизнь, пожалуйста».
