Глава 2. Азкабан, июль 2001 г. То, что не убьет тебя, сделает тебя сильным.
Фридрих Ницше.
В будущем люди будут жить долго и счастливо, даже в тюрьмах.
Кащей
Тяжелые ворота закрылись за девушкой, и усталый голос без эмоций произнес: «Добро пожаловать в ад», – не запугивая, а просто сообщая, как делал уже это сотни раз.
Девушка решительно вздернула подбородок и пошла за пожилым охранником, который явно спешил поскорее довести ее до камеры. Конечно, какой человек в здравом уме пожелает задержаться здесь хоть одну лишнюю минуту.
Пламя факелов терялось в непроглядной тьме коридора, казалось, что ему не хватает кислорода и оно вот-вот задохнется, оставив обоих людей в темноте. Тяжелая, гнетущая тишина нарушалась только звуком шагов да негромким шорохом, когда очередной узник шарахался в глубину своей камеры.
– Почему они все прячутся? – девушка старалась, чтобы ее голос звучал твердо.
Охранник хотел было огрызнуться, но сдержался и сухо ответил:
– От света отвыкли. Ты через пару недель тоже начнешь прятаться.
– Я тут не навсегда! – с вызовом заявила девушка. – Только на семь лет, и мне даже свидания разрешили.
– Семь лет – это все равно, что пожизненно, скоро сама поймешь. А насчет свиданий... редко кто приходит во второй раз.
Он остановился, позвенел ключами и распахнул толстую дверь с небольшим окошком, забранным решеткой.
– Заходи.
Девушка высоко подняла голову и вошла в камеру, словно в бальную залу. Охранник усмехнулся, скольких таких он уже повидал, и все храбрились поначалу. Он бросил взгляд на новую узницу перед тем, как запереть дверь. Хорошенькая, даже тюремная роба и стрижка почти наголо не могут этого скрыть. Молоденькая, лет восемнадцати-двадцати, не больше. Эх, девочка, что с тобой будет через семь лет, и представить страшно. Он грубовато произнес:
– Оставляю один факел, чтобы ты осмотрелась. Как погаснет, так все, света здесь не положено. Еда будет появляться на столе утром... да что там, тебе ведь уже все объяснили...
Девушка молча кивнула, ее храбрость таяла на глазах.
– Да, тебе еще особая привелегия – окно, – он указал на едва различимое темное пятно под самым потолком.
– Это окно? Такое крохотное... сюда солнце хоть когда-нибудь попадает?
– Не стоит особо надеяться, девочка. Но днем все же будет не кромешная темнота, а в июне, когда солнце стоит высоко, может, разок и лучик света мелькнет. Таких камер во всем Азкабане всего две – твоя и вот эта, слева.
– А кто в ней? – Похоже, она не столько хотела узнать ответ на этот вопрос, сколько пыталась задержать человека еще хоть на минутку.
– Никого. Прощай девочка. Свой номер помнишь?
– 261384, – прошептала та.
Дверь со скрежетом закрылась, охранник забрал второй факел и ушел. Его шаги уже давно затихли, а девушка все стояла у двери, словно не в силах была оглянуться и посмотреть на место, где ей предстояло провести столько лет.
Наконец она собрала волю в кулак и повернулась. Камера, как камера: откидная койка, стол, ширма, за которой туалет и умывальник. Интересно, ширма тоже всем положена, или это друзья постарались? По идее, зачем здесь ширма? Камера же на одного человека, да и темно тут... Нашлись еще: туалетная бумага, мыло, полотенце, зубная паста и щетка. В углу веник и совок. Метлу что, боятся давать? На столе – кувшин с водой, кружка, тарелка и ложка. Все. Ах да, еще расческа. Зачем? Волосы-то остригли...
Девушка присела на краешек кровати. Факел уже начал потихоньку гаснуть, вместе с темнотой наползал страх.
«Хорошо хоть дементоры не все время ходят, – мелькнула в голове мысль, – Рон говорил, что по новым правилам они должны патрулировать снаружи, а внутри делать обход раз в три дня... Хотелось бы знать, который сегодня день?»
Она вздрогнула, когда факел в последний раз вспыхнул и погас. Темнота обступала со всех сторон, душила и запугивала. Девушка постаралась отогнать панические мысли, не хватало только вдобавок к самим дементорам еще и умирать от страха перед их приходом. Она попыталась сосредоточиться на чем-нибудь хорошем, но мысли упорно возвращались к жуткой реальности.
«Номер 261384... Неужели здесь и правда уже сидело больше двухсот тысяч человек? Великий Мерлин, да во всей Европе не найдется столько волшебников... Хотя, чему удивляться, сколько сотен лет в Азкабан сажают преступников, причем не только английских... Да и нумерация ведется аж с XIII века до нашей эры, страшно представить – еще и Англии не было, а Азкабан уже существовал... Надо держаться. Сириус провел здесь двенадцать лет и вышел вполне нормальным... ну почти нормальным человеком. Он был невиновен и знал это, потому и не сошел с ума. Я тоже невиновна, что бы там не решили проклятые идиоты-присяжные. Им не удастся меня сломать, я сохраню рассудок, выйду отсюда и найду этого ублюдка, который меня подставил. Вот тогда он пожалеет, что не умер на самом деле, Азкабан для него покажется раем...».
– С такими мыслями Вы можете сразу готовиться ко второму сроку, причем уже пожизненному, – голос из темноты прозвучал мягко, но на удивление отчетливо, ехидные нотки только придавали ему выразительности.
Девушке он показался смутно знакомым, да и вообще, хозяин голоса что, мысли читает?
– Не пугайтесь, мысли я не читаю, – усмехнулся голос, – просто Вы последнюю фразу вслух сказали. Здесь все разговаривают сами с собой, вот только Вы как-то рановато начали.
– Кто Вы? – она на ощупь добралась до двери и попыталась что-нибудь разглядеть через окошечко.
– Номер 258635, к Вашим услугам, леди, – голос явно насмехался.
Девушка попыталась вспомнить, кого из ее знакомых посадили в Азкабан еще до Великой Битвы, ведь, судя по номеру, этот человек здесь уже давно. Раньше в Англии сажали не больше двадцати человек в год, ну, это не считая тех, у кого срок был меньше полугода, таким присваивался не номер, а буквенный код. Плюс из других стран присылали особо опасных преступников, это еще около тридцати человек в год... Правда, в Средние века и по несколько сотен набиралось, но это было давно. Удивительно, как много можно прочитать в камере предварительного заключения... Теперь суды только успевают отправлять сюда преступников. Условия содержания стали мягче, зато законы жестче, что же, война напугала не только Англию. После Великой Битвы в Азкабан посадили уже около двух с половиной тысяч человек, значит хозяин голоса здесь уже точно больше трех лет.
Девушка совсем запуталась. Если этот человек попал в тюрьму так давно, то откуда она может его знать? Три года и два месяца назад она еще мирно училась в Хогвартсе, с преступниками знакомств не водила. С другой стороны, голос, несомненно, знакомый...
– Кстати, Вы знаете, для кого предназначалась камера слева от Вас? – прервал ее размышления невидимый собеседник. – Та, что с окном.
– А Вы знаете? – удивилась девушка.
– Мы тут очень многое знаем. Вы даже не представляете, как много здесь хорошо осведомленных людей и как быстро распространяется информация. Тем более, что новые постояльцы прибывают не реже двух раз в неделю. Сейчас в Азкабане народа едва ли не больше, чем во всей Англии.
– Так для кого предназначается та камера? – девушка решила не мучиться и оставила попытки вспомнить, кому может принадлежать голос. Рано или поздно собеседник представится сам, она может и подождать, времени полно.
– Разве я сказал «предназначается»? Я сказал «предназначалась», это большая разница. Здесь должна была сидеть Ваша подруга. Та самая, для которой тюрьму заменили вечной ссылкой.
Девушка судорожно вцепилась в прутья решетки. Кто же это такой? Откуда он знает? И почему Печать Молчания не запылала, как обычно? В голову сами собой хлынули воспоминания, которые с таким трудом были задвинуты в самый дальний уголок памяти.
...Тело в луже крови... крик, больше напоминающий вой раненого зверя... и шепот Гарри: «Я... я виноват...».
...Он отводит взгляд, но все и так ясно... «Так будет лучше для тебя...», и самое смешное, что он действительно в это верит...
...Хрупкая женская фигурка на коленях... безразличный голос зачитывает приговор... хруст сломаной палочки...
«Нет, я не поддамся! Моя собственная палочка цела, и через семь лет я получу ее назад!»
– Что молчите? – нетепеливо спросил голос. – Думаете, почему ее отмазали от Азкабана, а Вас нет? Друзья-то у вас общие, – он ехидно рассмеялся.
– Да что Вы знаете? – в этот момент девушка испытывала к невидимому собеседнику почти ненависть. – Я через семь лет выйду, а она не вернется никогда. А ведь она столько сделала для победы, мы все у нее в долгу, весь мир у нее в долгу. Гарри за нее просил, мы все за нее просили, а сумели добиться только того, чтобы поцелуй дементора заменили на вечное заключение. Приравняли ее, героиню войны, к Упивающимся Смертью. Если бы не завещание... – она осеклась, снова вспомнив страшную алую лужу на дорогом паркете и тихий голос адвоката на суде. После прочтения завещания присяжные единодушно заменили Азкабан пожизненной ссылкой к маглам. Навсегда. Без магии. Со стертой памятью. Но это тоже жизнь.
– Завещание? Я не знал... Разве он все-таки умер?
– Нет, но шансов, что он придет в себя – никаких. Эта тварь здорово постаралась. Будь она проклята, и сестра ее тоже, и все их родственники...
– Мы уже прокляты... – на этот раз в голосе не было даже тени насмешки.
Девушка растерянно замолчала, а потом осторожно спросила, вглядываясь в темноту:
– Мистер Малфой?
