Глава 1Слуга почти бесшумно закрыл за собой дверь, а Валентин Придд граф Васспард еще некоторое время стоял неподвижно, привыкая к мысли, что жалкая комната, больше похожая на келью, - его дом на ближайшие полгода. Мысль была неприятной, как и само новое жилище, но Валентин прекрасно понимал, что уже меньше, чем через неделю, она перестанет доставлять беспокойство. Человеку вообще свойственно если не привыкать, то хотя бы мириться с переменами. Даже когда мир вокруг рушится, и кажется, что жизнь на руинах уже невозможна, проходит время - и уже новый порядок неожиданно становится точкой отсчета, а прошлое смутным воспоминанием скользит где-то в глубинах сознания. А тут всего лишь убогая комнатушка...
Он ведь уже и не помнил почти встреч с Джастином. То есть, их беседы и поступки были по-прежнему живы в его памяти, но то неповторимое чувство, что неизменно охватывало его в обществе брата и заставляло терять голову, ушло. И, наверно, больше не вернется. После смерти Джастина Валентин окончательно превратился в достойного наследника Повелителей Волн, к вящему удовольствию отца. И в какой-то момент он неожиданно для самого себя понял, что гордится этим. Воспитание не позволяло этой гордости прорваться наружу, чему Валентин был только рад.
Переступив порог спальни Валентина, Джастин застал брата за весьма странным занятием. Мальчик сосредоточенно и недобро разглядывал собственную кровать. На звук открывшейся двери он обернулся и неуверенно улыбнулся.
- Что там? - понизив голос, заговорщицки поинтересовался Джастин.
- Перстень, - раздосадованно ответил Валентин.
Этот перстень герцог Придд подарил второму сыну еще только вчера. Не семейная реликвия, конечно, но, тем не менее, старое дорогое украшение. Валентин не питал привязанности к драгоценностям, но подарком дорожил, хотя бы потому что это была первая серьезная, взрослая вещь, предоставленная в пользование лично ему. И вот теперь она укатилась под кровать!
- Чей?
- Мой.
- Ты его там хранишь? - удивился граф Васспард. - Необычное выбрал место!
До чего же Джастин непонятливый! Валентин даже слегка поморщился.
- Он упал и закатился под кровать, - терпеливо объяснил он, словно это Джастин был на семь лет младше. - Я думаю, как его достать.
Понимания на лице Джастина так и не появилось. Он бросил оценивающий взгляд на темное пространство между полом и кроватью, где скрывался злосчастный перстень, а затем так же внимательно оглядел брата.
- И чего тут думать? - заключил он. - Ты туда пролезешь, как нечего делать. Если хочешь, я тебе свечку подержу.
Он что, серьезно? Или издевается?
- Но там же грязно! - возмутился Валентин.
Джастин только рассмеялся:
- Не поверю, что в этом доме есть места, где пыль еще не потерпела сокрушительного поражения в борьбе с тряпкой, - проговорил он сквозь смех. - Я сам видел, как несколько слуг в библиотеке протирают каждую книгу. Каждую! А потом еще и полки под ними. А ты говоришь: "Грязно!"
Валентин недоверчиво, то и дело косясь на брата, присел перед кроватью и аккуратно, так чтобы не задеть пола рукавом, провел двумя пальцами под ней. На кончиках остался хорошо различимый серый налет, который был немедленно продемонстрирован графу Васспарду.
- Ну ты и чистюля! - покачал головой Джастин. - Разве это грязь?
"Да, грязь! И еще какая!" - упрямо билось в голове, но произносить это вслух Валентин не стал. И без того был уверен, что подобная убежденность сквозила во всем его облике. От одной мысли, что нужно лезть в такое средоточие пыли его передергивало. Взгляд упал на шпагу, висящую на боку брата. А ведь это идея! Можно попробовать подцепить кольцо клинком. Рукава рубашки, правда, все равно окажутся запачканными, но это еще можно терпеть.
Джастин, словно услышав его мысли, снял перевязь, но на этом не остановился и избавился еще и от белой унарской куртки.
- Ты чего? - недоуменно спросил Валентин, но Джастин только махнул рукой и скрылся под кроватью.
Мальчик потрясенно разглядывал елозившие по полу ноги, постепенно скрывающиеся из виду, и испуганно вздрогнул от раздавшегося чиха. Судя по звукам, брат активно шарил руками по полу, и Валентину даже представить было страшно, во что превратилась его рубашка. Но самого Джастина это, похоже, не заботило.
- А вот и твоя пропажа, - донесся из под кровати довольный голос, и спустя некоторое время Джастин предстал перед младшим братом основательно припорошенный пылью, но с перстнем в руке. - Держи.
- Спасибо, - едва получив назад свое сокровище, Валентин пристроил его на небольшом столике, подальше от края, а то вдруг опять укатится. - Ты бы отряхнулся...
Пару небрежных взмахов, поднявших серое облачко, явно было мало, чтобы привести одежду в хоть сколько-нибудь приличный вид, но настаивать Валентин не стал: все равно бессмысленно.
Внезапно в глазах брата зажегся шальной огонек.
- Придумал! - радостно сообщил он.
Валентин терпеливо ждал продолжения. Ощущение того, что из них двоих старший - именно он, все глубже проникало в его сознание.
- Я оставлю тебе послание в Лаик. Под кроватью, - поделился идеей Джастин. - А там знаешь, сколько пылищи? Не то, что здесь! Будем бороться с твоей чистоплотностью.
Зачем это делать, Валентин не понимал. По его мнению, нелюбовь к грязи и желание выглядеть аккуратно никоим образом не относились к недостаткам.
- А если я окажусь не в той комнате, которую ты сейчас занимаешь? - на всякий случай уточнил он.
- Тогда тебе придется побывать под кроватями у соседей! - обрадовался непонятно чему Джастин. - Как бы я хотел это увидеть!
- С чего ты вообще взял, что я захочу получить это послание?
- Ты же любопытный. Хоть в чем-то пошел в меня, - как что-то само собой разумеющееся объяснил Джастин.
Мальчик только вздохнул совсем по-взрослому. Какой все-таки Джастин ребенок!
Валентин поймал себя на том, что внимательно, совсем как тогда, когда потерял отцовский подарок, разглядывает неимоверно старую, но добротно сколоченную простую кровать без полога. Вспомнил ли Джастин о своем обещании, когда вернулся в Лаик? И о чем думает он сам? Неужели всерьез собирается лезть туда, в это кладбище пыли, столетиями не знавшее тряпки? И все ради какого-то призрака из прошлого, которого, может даже, и нет совсем.
Задаваясь этими вопросами, Валентин уже снимал плащ, перевязь, куртку, как когда-то это делал старший брат.
"Джастин, где бы ты сейчас ни был, смотри на меня! Ты ведь так хотел это увидеть!"
Набрав побольше воздуха, Валентин скользнул в темноту и только потом понял, что следовало бы заранее позаботиться об освещении. Так различить какое угодно послание было невозможно. Первый же вдох вызвал судорожный приступ кашля, и все равно Валентин упрямо продвинулся дальше.
Пыли было очень много, но все же не столько, сколько ожидал обнаружить граф Васспард. Видимо, слуги в Лаик все-таки не пренебрегают труднодоступными местами и хоть изредка награждают их своим вниманием.
Видел бы кто его сейчас! Наследник герцогского рода елозит под кроватью в каморке, являющей собой пародию на нормальное жилье. Несомненно, достойное занятие для человека его положения.
Решив прекратить это безобразие, Валентин уже было подался назад, но тут его рука наткнулась на какой-то сверток.
Разрубленный змей, неужели?! Это и есть то самое послание? Здравый смысл твердил, что таких совпадений не бывает, что шансы того, что здесь когда-то был Джастин, ничтожны, но сверток был абсолютно реальным. Сердце отчаянно колотилось, а дыхание наоборот выравнялось. Вот так с ним всегда: чем сильнее буря внутри, тем спокойнее снаружи.
Выбравшись из-под кровати, Валентин аккуратно, словно пытаясь доказать себе, что ни капли не волнуется, развернул сверток.
Отмычки, грифели для рисования, пузырек с, судя по характерному запаху, настойкой кошачьего корня и печать с изображением свиньи на блюде и обеденным ножом в пузе. Ни один из этих предметов, кроме, быть может, отмычек ни о чем не говорил Валентину. А отмычки... Джастин неплохо ими владел и озаботился обучить этому отнюдь не аристократическому умению младшего брата. Они вдвоем неоднократно предпринимали ночные вылазки по родному дому: при тусклом свете лампы листали книги в библиотеке, таскали оставшуюся после ужина еду с кухни и съедали ее за столом в малой гостиной, где отец принимал не слишком важных гостей. Именно в одну из таких вылазок маленький Валентин, подбадриваемый братом, впервые попробовал крепкое неразбавленное вино. Если быть честным, он тогда не только попробовал, но и напился, так что Джастин вынужден был на руках нести его в спальню и укладывать в постель. Наутро он сказался больным. Не пришлось даже притворятся: голова болела так, словно он всю ночь бился ею о стену. Время от времени Джастин устраивал сюрпризы родственникам и, с особым удовольствием, оставшимся на ночь гостям. Навестить последних ночью он и вовсе считал своим священным долгом. Может, и в Лаик Джастин не отказался от своих старых забав? А грифели, настойка и печать в свое время сыграли роль в его шалостях.
Валентин пригляделся к печати. Свинью на ней окружала мелкая, но отчетливо различимая надпись. Прочесть отраженные зеркально буквы не получалось. Что ж, значит, необходимо поставить чернильный оттиск. Валентин методично, с нарочитой аккуратностью разложил сверток с находками на кровати и, лишь расправив примятое покрывало, отошел к столу. Достаточно четкий рисунок получился не сразу. То и дело часть печати оказывалась пропитанной чернилами слишком сильно и обиженно выплескивала излишек бесформенной кляксой. И хотя уже после четвертой попытки надпись на печати можно было прочитать, объединив четкие части разных оттисков, Валентин упрямо пытался снова и снова. Лишь ехидная мыслишка, что не стоит таким образом оттягивать неизбежное понимание, заставила его действовать эффективнее. Он не изменил своему желанию получить безупречный оттиск — это было бы слишком явным признанием собственной слабости. Вместо этого граф Васспард вопиющим образом учинил порчу казенного имущества, оторвав кусок от простыни и использовав ее, чтобы равномерно нанести чернила.
«Суза-Муза Лаперуза граф Медуза и Путеллы,» - гласила полученная таким трудом надпись.
Граф Медуза? Джастин, как и занявший его место Валентин, носил титул графа, а о его любви к насмешкам над гербом Приддов и титулом Повелителей Волн знали многие. Чего стоило хотя бы то, что всех когда-либо бывших в его распоряжении коней называл исключительно именами тварей морских! Назваться графом Медузой было бы вполне в его духе.
То, что он никогда не слышал о похождениях какого-то Сузы-Музы в Лаик, Валентина не беспокоило: он не общался с однокашниками Джастина, а такие рассказы скорее всего остаются достоянием узкого круга близких знакомых. Сам Джастин мог бы хранить тайну, чтобы потом, если Валентин все же найдет приготовленное для него послание и спросит брата о личности графа, лучась довольством, поведать о том, какой же примечательной личностью был этот благородный муж из Путеллы. Валентин с удовольствием подыграл бы ему, только вот спрашивать больше некого.
Или Джастин хотел, чтобы младший брат продолжил его дело? Что ж, это было бы по меньшей мере глупо. Достаточно лишь сравнить списки унаров этого года, и года, когда впервые проявил себя Суза-Муза, и личность графа будет раскрыта. Вряд ли капитан Арамона способен на подобные сложные изыскания, но кто-нибудь поумнее легко догадается.
Даже хранить все эти предметы в комнате, где невозможно запереться изнутри, было нецелесообразно. Пусть даже - если действительно под забавным именем Суза-Муза когда-то скрывался Джастин - сверток пролежал нетронутым семь лет, и за это время только Валентину пришло в голову посмотреть, что же у него под кроватью, но врожденная, можно сказать, фамильная, осторожность требовала избавиться от сомнительного подарка. И Валентин подчинился ей. На следующий день, когда занятия уже кончились, а слуги еще не заперли двери на ночь, граф Васспард, небрежно прогуливаясь по парку, спрятал сверток в приглянувшемся дупле.
Дни шли за днями, а Валентину казалось, что в его жизни ничего не изменилось. Пусть роскошь родного особняка сменилась тоскливой серостью бывшего аббатства, но суть от этого не поменялась. Раньше традиции и приличия выкраивали из каждого его дня строго определенные часы, для того или иного занятия, а теперь их место занял распорядок унара. Раньше он посвящал свободное время чтению книг в домашней библиотеке, теперь он вместо этого слушал менторов. То и дело его мысли возвращались к свертку в парке, ставшему последней общей тайной старших сыновей Вальтера Придда. Вторая тайна, родившаяся уже после смерти брата.
...Кто бы знал, как тогда ему хотелось забыть, не услышать, проспать, позволить вернувшемуся брату завершить то, зачем он пришел! Вряд ли в этой жизни ему представится выбор более трудный...
То, что что-то случилось, Валентин, отвлеченный тяжелыми воспоминаниями, заметил лишь по проглотившей большой зал абсолютной тишине. Конечно, формально тишина стояла и до этого - унары не должны переговариваться за завтраком - но вряд ли найдется человек, который считает, что можно собрать вместе двадцать одного молодого дворянина, которые к тому же уже успели узнать друг друга, и заставить их сидеть молча. Источник беспокойства обнаружился сразу. Арамона брезгливо двумя пальцами держал что-то алое, судя по стекавшим каплям, только что выуженное из супницы с бульоном. Нечто полетело в сторону камина, и Валентин успел только понять, что это перчатка, но какая-то неправильная. Слуги принесли другую супницу и завтрак так и закончился в полной тишине, однако стоило Арамоне скрыться за дверями, как все унары, шумно повскакивав со своих мест, разом бросились к ярко-красному, пропитанному бульоном чуду.
Перчатку, оказавшуюся шестипалой, поднял один из близнецов-бергеров и продемонстрировал сгрудившимся товарищам.
Валентин мог только порадоваться за вбитую воспитанием способность скрывать эмоции. Хотя, если б даже все чувства высвечивались на его лице так же ясно, как это происходит, скажем, у молодого Окделла, никто не заметил бы охватившего Валентина удивления. Перчатка целиком завладела вниманием унаров. Граф Васспард не мог не узнать шутливый герб со свиньей на блюде, а надпись на краге сообщала, что хозяином перчатки и герба является уже известный ему Суза-Муза, в этот раз назвавшийся благородным и голодным.
Но тогда выходит, что граф Медуза не имеет ничего общего с Джастином?
Еще долго после этого Валентин, не отдавая себе отчета, пытался найти объяснение, увязать уже успевшую стать родной и единственно возможной версию происхождения свертка под его кроватью с сюрпризом в супнице. Джастин мог оставить и несколько посланий в разных комнатах и необязательно одинаковых. Кто-то еще мог их найти и проникнуться идеей Сузы-Музы. Мог ведь? Но, завидев разрисованный портрет, Валентин уже твердо знал: художник орудовал точно такими же грифелями, как и те, что сейчас лежат в парке, а скоро придет час и для кошачьего корня. Предметы из свертка были не следами прошлых шалостей, но уликами для будущих, а имя самозваного графа - не безобидная шалость брата, но оскорбительная насмешка врага.
Неведомый шутник с самого начала собирался спихнуть все на Валентина. Наверняка, не по собственному почину, а по совету отца или другого влиятельного родственника. Сам Валентин еще не успел обзавестись недоброжелателями, готовыми пойти на такую замысловатую пакость, а, значит, целью было скомпрометировать семью. Да, конечно, еще неизвестно, кто выйдет победителем в противостоянии супрема Талига и коменданта Лаик. Даже, вполне возможно, попытавшись избавиться от Валентина, Арамона сам слетит с насиженного места. Но репутация и влияние семьи и без того изрядно пострадали от последнего восстания, и любой скандал обошелся бы слишком дорого. Один и тот же проступок можно одинаково легко счесть как невинной шалостью, так и вызовом правящей династии. Почти, как заявил Арамона, любующийся своим портретом.
Что ж, замечательный план полетел в Закат, и на этом следовало бы успокоиться и позволить событиям идти своим чередом. Обвинить Валентина больше не в чем. На всякий случай он тщательно осмотрит доставшуюся ему каморку, но вряд ли там обнаружится еще что-нибудь интересное. Однако тот, кто все это придумал, сам того не зная, посмеялся над памятью Юстиниана Придда, и Валентин не мог позволить себе сидеть сложа руки.
Для начала он нашел время прогуляться по парку и забрал из тайника отмычки. Перед тем как уйти, он долго держал в руках печать Сузы-Музы, сживаясь с мыслью, что Джастин никогда даже не знал о ней. Это было так, как если бы брат умер еще раз. Третий. Если так пойдет и дальше, он привыкнет и не заметит очередную смерть Джастина. Кривая улыбка на миг исказила лицо, и Валентин поспешно вернул печать к пузырьку и грифелям.
Шуршание открывшейся двери и осторожные шаги по ковру были едва слышны. Спящего они бы не разбудили, но Валентин ждал этого визита и потому не спал.
- Соня, вставай! - голос брата над самым ухом, и мальчик ощутил чужую руку на своем плече.
Валентин мгновенно сел в постели и начал сноровисто одеваться.
- Вот это да! - восхищенно выдохнул Джастин, наблюдая за ним. - Как солдат по тревоге.
Валентин только пожал плечами, вставая и натягивая штаны.
- Что будем делать? - деловито спросил он.
- Увидишь, - загадочно улыбнулся брат. - Пойдем.
Заинтригованный Валентин привычно крался по спящему дому — Джастин уже давно научил его двигаться бесшумно. Они прошли мимо комнат сестер. Джастин как-то подрезал шнуровку на платье Ирэны, и тесемка лопнула прямо за завтраком. Ничего страшного не случилось: платье не упало к ногам девушки, как надеялся коварный братец, и даже не сползло с плеч. Валентин не сразу понял, что вообще что-то произошло, но обычно бледная и уравновешенная Ирэна, вдруг залилась краской и молча убежала в свои покои.
Джастин остановился, и Валентин едва не налетел на него: он никак не ожидал, что они направляются к отцовскому кабинету.
- Ты еще помнишь, как открывать замки? - прошептал на ухо Джастин.
Он определенно сошел с ума, по-другому и быть не может. В кабинет герцога не пускали никого из детей. Заглянуть туда казалось Валентину еще более недопустимым поступком, чем подглядеть за переодевающимися или купающимися сестрами, чего он, к слову, никогда не делал. В отличие от брата. А теперь этот самый брат, довольно улыбаясь, спрашивает, не забыл ли он, как открывать замки.
- Но так нельзя! - Валентин попытался донести до брата, то, что сам считал очевидным.
- Ну и что? Никто ведь не узнает. Или ты боишься?
Валентин действительно боялся, что их застукают, но не признаваться же в этом так дерзко улыбающемуся брату.
- Просто так нельзя. Это неправильно.
- Вот еще, - фыркнул Джастин. - Если не хочешь, можешь идти спать. Я сам зайду, но тебе ничегошеньки не расскажу. Неужели тебе не интересно?
И здесь Джастин тоже угадал. Конечно, ему было интересно.
В конце концов любопытство победило.
Из-за запретных дверей дохнуло загадочным полумраком, и Валентин напрягся в ожидании чего-то необычного. На первый взгляд кабинет ничем не выделялся среди других комнат особняка, но мальчик знал: под покровом небрежной роскоши живут тайны, настоящие, вросшие корнями в историю. В таком месте просто не могут не жить тайны. Они появляются как плесень на забытых продуктах или как пыль на нечищеных полках. Ни того, ни другого в доме Повелителей Волн не жаловали — о том, что такое плесень, второй сын герцога и вовсе узнал лишь случайно, когда поспорил с Джастином, что хлеб не может зацвести, - но тайны — налет иного рода. Валентин был уверен, что отец не из тех, кто небрежно выметает их за порог, а, значит, им ничего не остается, кроме как накапливаться. Нужно только уметь их находить.
Джастин осторожно прикрыл дверь и сунул отмычку в замочную скважину. Заслышав глухой щелчок, он удовлетворенно кивнул и только тогда засветил предусмотрительно прихваченную лампу. Пока Валентин завороженно разглядывал подсвечник в виде голой женщины с рыбьим хвостом, Джастин небрежно плюхнулся в отцовское кресло и положил ноги на стол. После небольших раздумий, ноги он все-таки опустил, но поза так и осталась раскованной.
- Прекрасная возможность ощутить себя герцогом, - рассмеялся он.
- И зачем для этого так стараться? Рано или поздно это кресло все рано станет твоим.
- Это еще неизвестно, - произнес Джастин, и Валентину показалось, что он сильно напрягся. Но дальше брат продолжал, как обычно, насмешливо, и мальчик решил, что ему примерещилось: - Чем больше я узнаю отца, тем сильнее мне кажется, что, как только ты войдешь в возраст, он найдет способ сделать графом Васспардом тебя. Если, конечно, к тому времени я еще не успею сделать из тебя нормального человека. Понял теперь, почему я так стараюсь?
Валентин не придумал ничего умнее, чем небрежно отмахнуться:
- Глупости.
- Возможно, - покладисто ответил Джастин. - Если бы отец так не заботился о фамильной чести и не опасался скандалов, я был бы уверен, что меня ждет судьба Жермона Ариго. Слышал о нем?
Валентин только помотал головой: столичные сплетни его пока не интересовали.
- Это старший сын графа Ариго. Отец лишил его наследства и отправил в Торку. Никто, кроме него, так толком и не знает за что.
Продолжать этот разговор Валентину не хотелось. Его старший брат станет герцогом, иначе и быть не может! Если бы все отцы лишали наследства сыновей, не перенявших их характер, в Талиге царил бы невероятный бардак. Так что нечего Джастину выдумывать!
- Ты пришел сюда только чтобы посидеть в отцовском кресле? - Валентин разозлился на брата, и фраза вышла чересчур грубой.
- Нет, я еще собирался порыться в его бумагах, - беспечно отозвался Джастин и немедленно выдвинул один их ящиков стола.
Присоединяться Валентин не спешил: слишком непристойным казалось ему поведение брата. Вместо этого он вгляделся в украшенные позолоченными буквами корешки полудюжины книг на полке над резным и несомненно очень старым комодом. Наверно, эти книги какие-то особенные, раз отец держит их не в библиотеке.
Только вот полка находилась слишком высоко для маленького Валентина. Ни двигать массивные то ли кресла, то ли стулья, ни просить брата мальчик не пожелал. Вместо этого он решил воспользоваться способом, который отец наверняка бы не одобрил, но какая разница, раз они уже и так без его ведома залезли в кабинет? Завитушки на комоде словно созданы были для того, чтобы служить опорой ногам, и Валентин решил вскарабкаться к своей цели. Труднее всего оказалось уцепиться за полку, не потеряв равновесия. Для этого надо было отпустить комод и некоторое время балансировать без помощи рук. Валентин долго примеривался и наконец решился.
Удалось! Опасно накренившись он все же успел ухватиться за полку, но не успел даже обрадоваться этому. Что-то звонко щелкнуло, и Валентин понял, что падает, хотя все еще ощущал под пальцами предательскую полку, еще мгновение назад казавшуюся прочной и надежной. Толстый ковер смягчил удар, но дыхание все равно перехватило, и некоторое время мальчик оторопело пытался понять, как так вышло, все еще сжимая в руках бессмысленную деревяшку. Над ним склонился обеспокоенный Джастин:
- Ты в порядке?
Валентин немедленно кивнул, хотя еще не утихла пробежавшая по позвоночнику вспышка боли, а глаза и противно щипало от непрошеных слез. Немного оправившись, он хотел было успокоить брата более убедительно, чем просто кивком, но Джастин приложил палец к губам:
- Тише.
Несколько долгих минут они настороженно вслушивались в тишину. Дом спал. Падение Валентина не потревожило сон его обитателей.
- Кажется, пронесло, - в конце концов облегченно выдохнул Джастин. - С тобой точно все нормально? Встать можешь?
- Да. Все хорошо, - под внимательным взглядом брата Валентин встал и удивленно уставился на дощечку у себя в руке. - Только я, похоже, что-то сломал.
Джастин скользнул по ней озабоченным взглядом, явно прикидывая, как бы так все исправить, чтобы отец не заметил, и вдруг просиял, как генерал, которому доложили о полной и безоговорочной победе.
Полка, за которую пытался зацепиться Валентин оказалось полой. Все свободное место получившегося небольшого ящичка занимала стопка старых бумаг - те самые тайны, которые оседали в доме Приддов, как песок оседает в воде.
Джастин был потрясен и еще несколько дней к удивлению домочадцев ходил тихий и задумчивый, еще бы надменности побольше и получился бы почти настоящий Повелитель Волн. А Валентин был еще слишком мал, чтобы понять всю важность найденных документов. Подумаешь, оказался Эркюль не Раканом, а Приддом! Валентин о его далеком потомке из Агариса только слышал изредка, и никаких эмоций по этому поводу не испытывал. То, что Франциск, оказывается, был не узурпатором, а самым настоящим законным королем, было интереснее, но ничего для Валентина не меняло. Он и без этого давно решил, что посвятит свою жизнь служению Талигу, а во главе Талига стоит Оллар. А не Ракан какой-то. Который и не Ракан вовсе к тому же!
Непонятно только было, почему отец хранил эти бумаге в тайне. Особенно завещание Эрнани. Ну ничего, когда-нибудь отец расскажет ему про тайник, тогда и можно будет спросить.
Но он так и не спросил. Вальтер Придд посвятил нового старшего сына в семейные тайны через день после смерти Джастина, когда Валентину не было дела ни до каких интриг всех Золотых Земель. Но почему-то именно это вспомнилось, когда брат вернулся. Те короткие мгновения, на которые выходец становится почти обычным человеком, Валентин заполнил рассказом о разговоре в отцовском кабинете.
- Это хорошо, - печально улыбнулся Джастин. - Значит, ты точно не повторишь моей судьбы. Мне он так ничего и не рассказал.
И исчез.
Уже третью ночь Валентин пытался заставить себя воспользоваться припасенными отмычками. Дело было не в опасениях нарваться на какого-нибудь мышевидного слугу, которого в темноте еле различишь, или на ментора, а в том, что впервые выйти на ночную прогулку одному - значило бы отодрать от раны присохшую корочку. И неизвестно, что там, под ней, нежная розовая кожица или обросшие гноем края. Суза-Муза тоже никак себя не проявлял. То ли готовился к чему-то грандиозному, то ли отсыпался. И на сторону опасений перешел здравый смысл. Зачем ему покидать свою комнату? Шансов выследить того, кто заблаговременно оставил улики под его кроватью, практически нет: никто, кроме самого шутника, не знает, когда тот решит послать очередной привет Арамоне. Можно, конечно, присмотреть себе местечко, которое самозваный граф Медуза будет вынужден пройти, и караулить там, но Валентин был уверен, что ночи через четыре постоянного дежурства он попросту заснет на посту.
Просто прогуляться по дому? Бывшее аббатство Валентину не нравилось и уж тем более не вызывало интереса.
Лучшим решением было бы спокойно уснуть и не забыть выкроить время, чтобы вернуть отмычки ко всем остальным атрибутам голодного и благородного графа, но откуда-то из далека долетал задорный шепот мертвого брата: "Ты боишься? И тебе ни капельки не интересно?"
Голос этот плевать хотел на доводы рассудка также, как когда-то плевал на них его обладатель, и с каждым днем становился все навязчивей и навязчивей. Заглушить его можно было лишь одним способом.
Валентин резко сел на кровати и прислушался. Аббатство, как положено, безмолвствовало, донимавший графа бесплотный голос удовлетворенно затих. Пусть юноша еще сам не был уверен в своих планах на эту ночь, но засевший в его мыслях брат уже точно знал, что Валентин поддался настойчивым уговорам. Ни сил, ни желания спорить граф Васспард в себе не нашел.
Он уже много лет не пользовался отмычками, но оказалось, что это умение не из тех, которые нуждаются в частых тренировках. Замок досадливо щелкнул и дверь нехотя приоткрылась, намереваясь оповестить всех, кто только мог ее услышать, надсадным скрипом - Валентин едва успел ее придержать.
Темные коридоры Лаик дышали враждебностью. Еще когда он делал первый шаг за порог, где-то в глубине души притаилась робкая надежда вновь испытать тот задорный азарт, что рождался от участия в проделках Джастина, но мрачные своды быстро расправились с ней. Если родной особняк походил на ворчливого и вечно пекущегося о приличиях старика, которого так весело раз за разом обводить вокруг пальца, то Лаик был бездушным убийцей, покорившимся обстоятельствам, как будто исправившимся, но ничего не забывшим. Дразнить такого - смертельно опасная игра.
Встретить Сузу-Музу Валентин не рассчитывал, удовольствия прогулка не доставляла, и никакой существенной цели придумать так и не удалось, и все же он упрямо двигался по переходам и галереям, словно доказывая... Что? Кому?
Валентин резко остановился. Совершать бессмысленные поступки только ради того, чтобы что-то кому-то доказать, было не в его правилах. Так что он, Леворукий его побери, тогда делает?
Следовало немедленно возвращаться, благо бесцельное блуждание вывело его к коридору, ведущему в комнаты унаров, и Валентин бы так и поступил, если бы в этот момент тишину не потревожил едва слышный звук шагов. Тело среагировало немедленно и юркнуло в ближайшую нишу. Подсознательно граф Васспард постоянно ждал встречи с кем бы то ни было и незаметно для самого себя продумывал, где можно при случае затаиться.
Поначалу в скупом свете Валентин смог различить лишь высокую фигуру, уверенно направлявшуюся туда, куда еще секунды назад собирался пойти сам Валентин: в тупик со спальнями. И лишь когда, еще один любитель ночных прогулок прошел совсем рядом, чудом не заметив вжавшегося в стену Придда, граф узнал его. Маркиз Эстебан Сабве, наследник герцога Колиньяра. Что ж, ожидаемо. Колиньяры несомненно заинтересованы в том, чтобы дискредитировать Повелителей Волн, а сам Эстебан достаточно нагл и уверен в собственной безнаказанности, чтобы сыграть роль графа Медузы. Вот и ответ, на поиски которого он и отправился этой ночью.
Валентин сделал еще круг по спавшему аббатству, чтобы быть уверенным, что маркиз Сабве благополучно вернулся в свою каморку, и только потом последовал его примеру.
Ни удовлетворения, ни разочарования он не ощущал. Просто в тот день у молодого графа Васспарда появился первый личный враг. Валентин не собирался совершать глупости в слепой попытке отомстить за насмешку над памятью брата или тешить себя мысленным перемыванием косточек маркиза. Просто он запомнит сейчас. А действовать станет, когда представится случай.
Больше Валентин ночных вылазок и не предпринимал, хотя и не торопился возвращать отмычки в дупло. Упрекал себя за эту слабость, но по-прежнему ничего не делал.
Новые выходки Сузы-Музы, вызывавшие бурные восторги однокорытников, заставляли Валентина лишь раздраженно морщиться. Хотя в определенной изобретательности Эстебану не откажешь. Или не Эстебану? Возможно, ему просто не хотелось признавать за маркизом все те, несомненно, добрые дела, что совершал Суза-Муза, но с каждой новой выходкой голодного и благородного графа, Валентину все сильнее казалось, что Эстебан лишь подал идею, которую с энтузиазмом подхватили другие унары. Граф Васспард внимательно вглядывался в лица товарищей, когда обнаруживалась очередная проделка Сузы-Музы, пытаясь понять, для кого из них она не является сюрпризом, но придти к окончательным выводам не удавалось.
Арамона все больше бесился и кричал. Скоро, очень скоро настанет день, когда он в ярости потребует обыскать комнаты унаров. А если окажется слишком туп для такого решения, то обязательно отыщется сознательный унар, который видел, как Валентин ночью покидал свою комнату. Сомнительно, что комендант Лаик задумается, что же этой ночью делал сам осведомитель, особенно если под кроватью подозреваемого обнаружат столь очевидные улики. А вот если не обнаружат, то излишняя лояльность и попытка угодить начальству может выйти боком чересчур добросовестному унару. Нет, вряд ли Эстебан станет наушничать. Он заинтересован в том, чтобы оказаться совершенно не при чем во всей этой истории, а, значит, станет лишь целенаправленно доводить Арамону до точки кипения. Сделать это отнюдь не сложно.
Панталоны коменданта Лаик величаво вращались под потолком трапезной, позволяя всем столпившимся унарам разглядеть пышный алый бант на некоем подобии свиного хвоста, находившемся там, где и положено находиться хвосту. Нет, это не Эстебан. Иначе придется признать, что он совершенно не разбирается в людях. Маркизу Сабве хватило бы дерзости и на то, чтобы утащить орденскую цепь, и на то, чтобы выставить на всеобщее обозрение Арамоновы панталоны. Но все это вместе, подвешенное к потолку, излучало недосягаемую для молодого Колиньяра смесь великолепного пренебрежения приличиями и изящной демонстрации собственного видения Арамоны. Если бы кто-нибудь из унаров носил фамилию Алва, Валентин не сомневался бы в том, кого стоит благодарить за столь прекрасное зрелище.
Все эти мысли прорвались наружу восторженным выдохом:
- Разрубленный Змей, кто же это?
Валентин даже немного удивился звуку собственного голоса. В Лаик он говорил мало и никогда без особой надобности. Надо же, как взволновал его вид начальственных панталон! А уж как на такой шедевр должен отреагировать сам капитан!
И Арамона полностью оправдал возложенные на него надежды.
Пока красный капитан ругался и вопил, брызгая слюной, Валентин пытался представить, чем закончится сегодняшний вечер. Не избавься он от подарка под кроватью, исход был бы очевиден. А что получится теперь? Очевидно, что Арамона не может не наказать хоть кого-нибудь, но если наказывать некого? Неужели ограничится лишь тем, что снова лишит их всех ужина?
И тут, по подсказке Арно, капитан увидел, что именно неведомый шутник сотворил с украденными вещами. Вопль, вырвавшийся из его глотки, не походил ни на что из того, что Валентину доводилось слышать ранее, а невероятный последовавший за этим прыжок и вовсе был достоин занесения в анналы.
Первым не выдержал, рассмеялся, Карл, потом - один из близнецов-бергеров, видимо, Иоганн, затем - Паоло. Волна безудержного, сумасшедшего веселья прорвав платину, ворвалась в трапезную, накрыв всех без исключения. Валентин смеялся вместе со всеми. Он не помнил, когда почти забытый звук вырвался из его горла, когда приятная судорога сдавила живот, а губы расползлись в робкой улыбке, чтобы спустя мгновение открыть дорогу хохоту.
Он был уверен, что его смех умер вместе с братом, что ледяная броня, родившаяся, чтобы защитить его от навалившейся чудовищной пустоты, незыблема, но ошибался. И как хорошо, что ошибался!
Безумие угасло с приходом серых слуг, которые словно сухие половые тряпки впитали разлитое веселье. Но исчезло не все. Несмотря на повисшую напряженную тишину, Валентин ощущал необычайную легкость и пьянящий азарт — единожды треснув, ледяная броня не могла зарасти мгновенно. Глупая, невозможная уверенность, что за его плечом стоит и лукаво улыбается Джастин, столь окрепла, что юный Придд едва находил в себе силы не обернуться. Сдерживала его только вбитая воспитанием привычка.
Арамона грузно и даже немного грозно плюхнулся в кресло, унары спешно выстроились перед ним. Валентин догадывался, чего ждет господин капитан. Сейчас мышевидные слуги шебуршат в комнатах в поисках малейших улик, способных пролить свет на личность графа Медузы. Если бы не минутная слабость, заставившая Валентина в первую же ночь залезть под кровать, через несколько минут наступил бы миг торжества Эстебана Колиньяра. Однако теперь граф Васспард был уверен в собственной безопасности. Выделенную ему каморку он регулярно тщательно осматривал на случай если улики подложат снова, а отмычки — единственная часть памятного свертка, что не лежала сейчас в парке — приятно оттягивали карман. Скорее всего, Арамона останется ни с чем. Вряд ли Эстебан настолько глуп, чтобы упасть в яму, вырытую другому, а автор сегодняшнего великолепия наверняка из тех, кто учитывает любые мелочи.
Дверь открылась, и к застывшему Арамоне просеменил очередной из неразличимой братии лаикских слуг. Неужели они уже успели закончить? Валентин готовился простоять в испуганно затихшем строю еще час, а может и больше. Но, судя по исказившемуся довольством лицу капитана, слуга сообщил отнюдь не о безрезультатном обыске. Что-то нашли. Но у кого?
Арамона не спешил делиться открытием. Он грузно прошелся мимо строя, уперев руки в бока и явно предвкушая грядущую расправу, и остановился рядом с Ричардом и Паоло. Последний вполне мог бы оказаться автором «хроссе потекс», но наверняка не оставил бы следов, а молодому герцогу Окделлу ни за что не хватило бы ни выдержки, ни дерзости, ни фантазии для самой безобидной из проделок Сузы-Музы, но его могли подставить, так же, как и Валентина.
- У меня есть основания полагать, - наконец изрек Арамона, подтверждая предположение Придда, - что все преступления так называемого графа Медузы - дело рук унара Ричарда, и ему придется ответить как за свою дерзость, так и за свою ложь и попытку спрятаться за спины товарищей.
Значит, метили сразу на двоих. Что ж, ударить и по Окделлам, и по Приддам — вполне в духе Колиньяров. Благо после недавнего восстания Повелителям Скал для окончательного падения много не надо, а проступок Валентина только бы усугубился сотрудничеством со столь явным противником короны и доказал связь их домов, наличие которой отцу едва удалось опровергнуть после мятежа герцога Окделла.
- Унар Ричард, - тем временем продолжал Арамона, - выйдите вперед и взгляните в лицо своим товарищам, которые из-за вас подвергались наказанию.
Достаточно лишь одного взгляда на оторопевшего, ошарашенного Окделла, чтобы понять, что он не имеет ни малейшего представления об истинном Сузе-Музе. Кому угодно достаточно, но не Арамоне, особенно когда он уже упивается своим триумфом. План, невозможный для наследника Дома Волны, которого отец даже ставил в пример младшим сыновьям, родился мгновенно. Валентин в один миг понял, что не позволит пятнать имя брата подлостью. Пусть Юстиниан Придд уже погиб к тому моменту, когда впервые дал о себе знать Суза-Муза, но для Валентина благородный и голодный граф из Путеллы навсегда останется воплощением Джастина.
- Унар Ричард, признаете ли вы себя виновным? - вопросил Арамона. В ответе он явно не нуждался.
- Нет.
- Тогда как вы объясните, что в вашей комнате найдена печать так называемого графа Медузы, уголь для рисования, рыбий клей и... прочие доказательства? - А в его наборе рыбьего клея не было. И что интересно скрывается за «прочими доказательствами»? Хотя, какое это имеет значение? - Все свободны и могут идти. Унар Ричард остается.
Хорошо, что Арамона не стал устраивать показательного разбирательства. Ночь не так длинна, как кажется, а сделать предстоит немало. Валентин готов был немедленно отправиться в свою комнатушку, но унары продолжали стоять, а уходить первым граф Васспард не желал.
- Все свободны, - повторил Арамона.
- Это не есть правильно, - напряженное молчание унаров вспорол рык младшего из братьев Катершванцев, - хроссе потекс вешаль я.
- Мы, - поправил его старший, за которым Валентин раньше не замечал столь чудовищного акцента, - это есть наш глюпый шутка в традиция дикая Торка...
И началось. Унары один за одним брали вину на себя, и даже спорили за право называться Сузой-Музой.
Пятеро дворян взяли вину на себя, поставив Арамону в тупик. Безродный капитан не мог ничего предпринять практически против любого из них, не рискуя собственным благополучием, а продолжать обвинять Окделла, игнорируя столь яростные признания, было затруднительно и, опять же, чревато неприятными последствиями. Колиньяровский замысел с треском провалился. Будь Арамона хоть немного умнее, он нашел бы способ настоять на своем, но тогда он не был бы Арамоной.
Невидимый Джастин пребывал в восторге и все время, пока спорили кандидаты на роль графа Медузы, настойчиво подталкивал брата в спину: «Чего стоишь? Присоединяйся!»
Действительно, будь его целью лишь вытаскивание Ричарда из ямы, он уже мог не беспокоиться: все сделали за него. Но куда важнее было очистить имя Сузы-Музы от грязи предательства, а для этого — стать им самому.
Сделать шаг вперед, поддавшись минутному импульсу, - поступок Джастина, но даже сейчас, когда, казалось, то пьянящее и непонятное, что делало старшего сына Вальтера Придда непохожим на других родственников, переполняло Валентина, он оставался другим.
- Хватит! - в конце концов заорал Арамона. - Вы, шестеро! В Старую галерею! До утра! Остальные — спааааать!
Валентин едва заметно улыбнулся, внося небольшие изменения в задуманное.
Ночной Лаик больше не казался пугающим. Валентин оставлял позади темные коридоры быстро и уверенно, не забывая, однако, об осторожности. Не так, как когда-то он крался по особняку вслед за старшим братом, то и дело озираясь, но как делал это ведший его Джастин. Где-то в глубине сознания безудержный азарт сражался холодным с расчетом, рождая целеустремленность. Граф Васспард знал, чего хотел, и знал, как этого лучше добиться.
Отыскать дерево с тайником не составило труда. Сегодня ночью ему необходимо не просто стать Сузой-Музой, но и доказать всем, что он и есть настоящий граф Медуза. Значит, нужна печать. Никакая подпись не сравнится с ней в убедительности.
Теплое отполированное дерево приятно легло в ладонь. Словно ручка на двери, ведущей в другой мир, куда до этого он решался ступить лишь вслед за братом. Что ж, пришло время сделать это самому.
Вернувшись в комнату, Валентин сел за составление послания. Слова словно сами собой лились на бумагу. Одинаково непохожие ни на то, как обычно говорил Джастин, ни на обычную манеру письма Валентина, они казались единственно правильными и, более того, родным.
«Глубоконеуважаемый капитан Арамона.
Сим имею сомнительную честь поздравить вас с присвоением вам почетных званий дурака, труса, пьяницы и невежды, соответствующий диплом прилагается. К моему немалому огорчению и, несомненно, к вашей столь же немалой радости вынужден сообщить, что нашему с вами знакомству пришел конец в связи с моей грядущей безвременной кончиной. Однако я продолжаю надеяться, что среди будущих достойных и не очень, молодых дворян найдутся те, кто продолжит мое дело и не позволит памяти обо мне угаснуть, предоставив вам минуты, а возможно часы или даже дни, полные незабываемых впечатлений. На этом вынужден проститься.
Навеки ваш ночной кошмар,
благородный и голодный Суза-Муза Лаперуза граф Медуза из Путеллы.
Писано в 15-ый день Зимних Молний 398 К.С.»
Прилагающийся диплом разошедшийся Валентин написал уже не задумываясь над отдельными словами. Следовало приступать к очередной, родившейся совершенно спонтанно части плана. Прихватив диплом и письмо, Валентин отправился в очередной раз злить поместье ночными прогулками. Ничего, потерпит.
Интересные шутки может выкидывать память. До сих пор Валентин был уверен, что его познания Лаик ограничиваются тем, что необходимо унару, но кухня, к этим вещам явно не относившаяся и виденная лишь однажды, во время первой ночной вылазки, нашлась сразу же, будто бы сама выскочила на пути юноши.
Как Валентин и надеялся, слуги в Лаик готовили не только ту гадость, что подавали унарам. В опустевшем царстве тарелок, котлов, половников и прочей утвари Валентина встретили лишь легкий дымок дотлевающих углей в очаге да полузабытый аромат настоящей еды. И, конечна, сама еда. Не слишком впечатляющее разнообразие: все-таки ужин уже закончился, а к завтраку готовить не начинали, но те, кто должен был бы лечь спать натощак вряд ли станут воротить носы.
В кладовке нашлись ветчина и сыр. Валентин выбрал куски получше и отложил на стол и тут же обнаружил на соседнем столе несколько пирогов. Что ж, вполне достаточно. Решив, что подвиги должны совершать сытые герои, граф Васспард и сам не побрезговал перекусить из капитанских запасов, и в порыве неожиданного вдохновения оставил после себя благодарственную записку. Джастин, наблюдавший за братом с порога кухни, одобрительно хихикнул.
Осталось лишь сложить подарок для узников Старой Галереи в прихваченный тут же мешок. Валентин еще раз критично оглядел набор продуктов, раздумывая, чего не хватает. Разрубленный Змей, как он мог забыть! Какое же застолье без бутылки хорошего вина! Вопрос только, где Арамона его держит. После непродолжительных поисков, оказалось, что запасы спиртного Арамона хранит в отдельной кладовой, но к глубокому неудовольствию Валентина, в том, что касается выпивки капитан отличался поразительным однообразием и хранил одну лишь тинту. Ладно, северяне наверняка будут в восторге, а южане пусть и на том спасибо станут. Завершающим штрихом стали закинутые в мешок перед самым уходом свечи и огниво.
Теперь предстояло, вероятно, самое сложное — пройтись по крыше до Старой Галереи с увесистым мешком в руках. Осложнялось это еще и тем, что Валентин никогда не задумывался, где в Лаик можно безопасно вылезти на крышу и залезть обратно. Но сегодня с ним был Джастин и его безрассудная уверенность. Сегодня ничего не стоило воплотить в жизнь самую абсурдную, невозможную идею, которая только Джастину и могла бы придти в голову.
До самой каминной трубы Валентин ни разу не обернулся, боясь не увидеть там брата и зная, что не увидит. Да, самообман, такой же, как и то, что Джастин имеет какое-то отношение к Сузе-Музе, но как же тяжело отказаться от того, что дает силы, что заставляет по-новому взглянуть на утратившую краски жизнь. И стоит ли?
Через трубу доносились отголоски чужих разговоров. Кажется, там спорили, но прислушиваться Валентин не стал.
- Ричард! - позвал он.
Ответа не последовало, но голоса внизу затихли.
- Ричард Окделл! Ты, что, умер что ли? - чужие слова. Так мог бы говорить Суза-Муза, так говорил Джастин, но такой манеры речи никогда не придерживался Валентин Придд.
Может, рожденная цеплявшимся за сладкую ложь разумом идея о том, что граф Медуза не что иное, как воплощение унара Юстиниана не лишена смысла? Или дело лишь в том, что сам Валентин в это верит? Отчаянно цепляется за выдуманную соломинку, чтобы не сорваться в бездонную пустоту.
- Нет, он не умер, а ты где? - крикнули из Галереи.
Судя по голосу, Паоло.
- В камине, - ответил Валентин, сообразил какую глупость сморозил и немедленно поправился: - То есть не совсем, а наверху... Как вы там?
Слова лились сами, как при написании послания Арамоне. Только если тогда в манере речи и можно было распознать Валентина, то сейчас он не узнавал сам себя. А ведь так правильно, это он и есть! Словно тяжелый груз, который он таскал с собой едва ли не с самого рождения, свалился с плеч, давая возможность вздохнуть полной грудью. Подняться из глубин.
- Кто ты есть? - явно кто-то из близнецов-бергеров. - Мы не знаем.
И никаких идей? Впрочем, действительно. Все возможные Сузы-Музы сидят внизу.
- Суза-Муза. Только я ничего Дику не подбрасывал, - и то, и другое — чистая правда. В некотором смысле. - Сейчас я явлю Свину доказательство того, что я на свободе, а потом объявлю о своей безвременной кончине.
- Ты кто? - крикнул снизу Паоло. - Скажи, интересно же!
- В день святого Фабиана! - неожиданно для самого себя хихикнул Валентин. Впрочем, год он не уточнял, а, значит, не обязательно забивать себе этим голову сейчас. И тут же спросил, уходя от опасной темы: - Холодно там у вас?
- Тебя б сюда!
Ладно, пора заканчивать пустую болтовню.
- Я тутвам ужин собрал. С Арамонова стола. Выпейте за упокой моей души, и капитанской заодно! Дикон, лови, спускаю. Осторожно только. Там бутылка, тяжелая, собака... - слова срывались с губ еще до того, как Валентин успевал их обдумать. Волшебная ночь — в нее возможно все, даже искренность. - Учти, это все тебе за причиненные неприятности. А уж ты там дели, как хочешь.
Тяжелый и неудобный мешок с трудом проходил в трубу, а отпустить его следовало не раньше, чем Ричард его перехватит. С едой ничего не случится, если она вдруг упадет, а вот бутылки жалко.
… Любопытная луна заглядывала в окна спящего дома. Валентин, ерзая в слишком большом для него кресле, задорно ей подмигнул — луна сделала вид, что ничего не заметила. Ну и ладно. Приглушенные шаги заставили мальчика испуганно вздрогнуть, но тревога оказалась ложный. Это всего лишь довольный Джастин вернулся после визита на кухню и гордо продемонстрировал брату импровизированный мешок, некогда бывший скатертью. Валентин собрался было спросить, зачем Джастин набрал так много еды, как один из углов скатерти выскользнул из рук брата, и все содержимое мешка с громким стеклянным звоном оказалось на полу. Бутылка белого вина истекала кровью или, точнее, слезами, стыдливо прикрывшись пирогом...
Валентин с головой окунулся в холодный мрак трубы, мысленно выговорив себе за отсутствие веревки. А вдруг сумка так и не дотянется до унара внизу? Ясно представилась разбитая бутылка из прошлого.
- Осторожней, - повторил Валентин, а мешок тем временем словно стал легче: значит, все-таки дотянулся, - порядок? - на всякий случай спросил он, хотя тишина внизу сама по себе служила ответом.
- Порядок, спасибо!
- Все, безвинные узники, пошел я. Полночь на носу, а у меня дел невпроворот. Счастливо оставаться...
Сегодня Юстиниан Придд снова ходит среди живых, пусть и в теле младшего брата, иначе откуда взяться чужим словам и чужим идеям? Чужим, но таким до боли родным...
Валентин словно бы наблюдал за собой со стороны. Разве мог в его голове родиться план так сильно основанный на удаче? Он мог попасться в любой момент... «Но ведь не попался же», - довольно хихикал Джастин в его сознании.
Уже в своей каморке Валентин подробно перебирал события прошедшей ночи, пытаясь понять как и когда он мог стать настолько другим. Когда нынешний граф Васспард отошел в сторону, уступив место предшественнику? А под пальцы невольно поглаживали теплое дерево печати, которую Валентин вопреки всем доводам рассудка повременил возвращать в тайник.
Покидая Лаик, он прихватил с собой ее — ручку от двери, ведущей к Джастину.
