Глава 1Китнисс Эвердин всего четыре, и она с круглыми от удивления глазами наблюдает за маленьким чудом, лежащим на кровати родителей. Глаза, напоминающие девочке весеннее небо, на мгновение встречаются с ее собственными – темно-темно серыми. Они обе моргают.
Китнисс Эвердин всего четыре и два дня назад у нее родилась младшая сестра.
Китнисс Эвердин осторожно протягивает к ней руку, но потом снова отдергивает ладонь, боясь даже прикоснуться к маленькому хрупкому существу. Снова попытка, и снова становится страшно до дрожи в коленках дотронуться до маленькой девочки. А вдруг она навредит малютке?
- Солнышко, она не сахарная, и не растает от твоих прикосновений, - тихо посмеивается сзади отец, заставляя Китнисс подпрыгнуть на кровати и обернуться.
Отец стоит сзади, оперевшись спиной о дверной косяк, и улыбается так, как умеет только он.
- Она маленькая, - смущенным голосом объясняет девочка, по привычке теребя кончик косички.
- Конечно, и ты такой же была, - отец опускается на кровать рядом со старшей девочкой, берет младшую дочь на руки.
- Но она моя сестра! – бойко возражает Китнисс. – И я буду защищать ее!
А мама с улыбкой на губах у двери наблюдает за тем, как малютка Прим сжимает палец своей старшей сестры.
***
Прим Эвердин всего четыре, и она с круглыми от удивления глазами наблюдает за старшей сестрой, которая голосом птички из отцовских сказок поет песню. Песню, смысл которой они поймут лишь через много лет спустя.
Прим Эвердин всего четыре, но она уже восхищена храбростью и талантом восьмилетней Китнисс.
Девочки улыбаются, забавляясь с пенькой, делая из нее ожерелья. Совсем как в песне.
Прим всего четыре, но она точно знает, что на свете нет семьи счастливее, чем у нее.
Она обнимает старшую сестру сзади за шею, и они снова заливаются хохотом, протягивают маме собственноручно сделанные украшения.
Только вот мама почему-то не рада.
Наоборот, она выхватывает ожерелья из рук, начиная кричать на читающего газету отца что-то о том, что мы еще слишком маленькие, и нам еще рано думать о смерти. И что это глупо – рассказывать восьмилетней дочери что-то такое, что она запросто может выдать в школе!
Прим Эвердин всего четыре, но она понимает, что в этот день их семья дала первую трещину.
***
Китнисс Эвердин уже одиннадцать, и она сидит под проливным дождем под старой яблоней у пекарни. И желает только одного - прекратить все это.
Китнисс Эвердин уже одиннадцать, и пару месяцев назад ей пришлось стать взрослой. Потому что больше нет того, кто защитит, кто накормит и обнимет. Отца больше нет.
Китнисс Эвердин больше всего на свете хочется, чтобы все это оказалось страшным сном. Ярким, правдоподобным и до ужаса пугающим, но сном. Только вот проснуться никак не получается.
Китнисс Эвердин потеряла всякую надежду на спасение, на лучшую жизнь, потому что детская сказка вдруг оборвалась на самом интересном месте. На ее место пришла жестокая реальность.
Китнисс Эвердин каждый день, засыпая, просит о том, чтобы завтра все изменилось, чтобы мама пришла в себя, очнулась из странного полусонного состояния. Пусть мама обнимет и скажет, что все будет хорошо. Только вот ни мама, ни тот, кто там, сверху, не слышат.
Китнисс Эвердин уже одиннадцать, и она должна быть достаточно сильной, чтобы спасти свою семилетнюю сестру, которой скоро исполниться восемь.
Китнисс Эвердин дрожит от одной мысли о том, что если она сейчас не сделает хоть что-нибудь, то ее младшая сестра умрет, и она останется совсем одна.
Поэтому когда Пит Мелларк бросает ей хлеб, она снова готова бороться дальше.
***
Прим Эвердин уже одиннадцать, и она уже четыре года подряд проводит этот злополучный день в полном отчаянии.
Прим Эвердин уже одиннадцать, и она отчетливо понимает, на что идет ее старшая сестра, когда берет тессеры. Она просто лишний раз записывается на смерть.
Прим Эвердин страшно до дрожи в коленках, до покусанных губ и кошмаров. Она просто боится потерять свою Китнисс.
Прим Эвердин приходит в ужас от осознания того, что скоро и ей придется стоять на залитой солнцем площади, дрожать от страха и сжимать кулаки.
Потому что совсем скоро и ей будет двенадцать, и ее имя внесут в страшный список в первый раз.
***
Китнисс Эвердин уже шестнадцать, и она поправляет блузку своей младшей сестренке Прим.
Китнисс Эвердин давно уже забыла чувство страха. Она записывается на верную смерть каждый месяц, лишь бы хоть чем-то прокормить свою семью.
Но сегодня Китнисс Эвердин безумно страшно, потому что Прим сегодня тоже будет стоять перед Домом Правосудия в надежде на то, что ее имя сегодня не прозвучит из уст капитолийской куклы.
Китнисс Эвердин уверенно сжимает руку сестры по дороге к центру Дистрикта и так же уверенно выкрикивает заветную фразу, пытаясь добраться до Прим.
"Я доброволец! Я хочу участвовать в Играх!"
Китнисс Эвердин самой страшно до дрожи от этой фразы, но она не может не произнести ее, и не спасти свою младшую сестру.
Потому что двенадцать лет назад она обещала отцу, что будет защищать ее.
***
Прим Эвердин уже тринадцать, и она четко знает, что уже не та испуганная девочка, которой была два года назад. Потому что несчастья делают нас намного сильнее.
Прим Эвердин не колеблется ни секунды, когда спрашивают, кто из медперсонала хочет добровольно отправиться на фронт, чтобы помочь больным и раненым. Она слегка поражена, что ее берут – ей ведь еще нет четырнадцати!
Прим Эвердин собирается быстро, хватая все самое необходимое, и с тоской бросает взгляд на кровать Китнисс. Что бы они там не говорили, Прим Эвердин знает - ее старшая сестра жива. Она чувствует это.
Прим Эвердин качает головой на любые попытки матери отговорить ее от этой безумной поездки, ведь такой юной девочке нечего делать на поле боя.
Прим Эвердин прекрасно знает, что хочет быть такой же, как и ее старшая сестра.
Прим Эвердин осторожно поправляет куртку на раненой шестилетней девочке, копаясь в сумке в поисках бинтов, почти не прислушиваясь к ее непонятному лепету. Что-то о том, что это все ловушка, и они умрут.
Прим Эвердин замирает, широко раскрывая глаза, когда слышит собственное имя из уст Китнисс. Она оборачивается ровно настолько, чтобы увидеть, что старшая сестра успела добраться до баррикад, и почему-то отчаянно машет руками, умоляя ее уходить оттуда.
А потом Прим Эвердин не чувствует ничего, кроме запаха собственной горелой плоти.
***
Китнисс Эвердин двадцать лет, и она знает, что уже ничего никогда не будет как прежде.
Прим Эвердин должно было бы сейчас быть шестнадцать. Их разница в четыре года раньше казалось вечной.
Только вот Прим Эвердин все еще тринадцать, и разница в возрасте со старшей сестрой будет расти год от года.
Потому что число тринадцать теперь застыло в вечности.
