Глава 1В моей жизни было так много всего слишком.
Я был слишком невезучим. Кто-то, правда, говорил, что я редкостный счастливчик. Не раз выбирался из таких передряг, что другим и не снилось. Но зачем мне эта жизнь, никто объяснить не удосужился.
Я слишком многое пережил. Кого другого на моем месте это давно привело бы к ранней седине. Либо же наоборот, заставило бы отряхнуться и пойти дальше с чувством собственного достоинства. Я же только глубже закапывался в тайниках моего самобичевания.
Я слишком многое на себя брал, завидовал, злился, совершал импульсивные поступки. Уже на середине третьего десятка я понял, что это непозволительная роскошь – выставлять себя напоказ жаждущих зрителей, будто индюшку на прилавке у мясника. Поэтому я облек себя в непроницаемую черную броню, что лишила меня остатков человечности в глазах окружающих.
Я слишком сильно любил ее. Но кто мне скажет, принесла ли это любовь кому-нибудь из нас счастья? Что ей, мертвой, до моих слез и бесконечных букетов, увядающих под дождем и снегом.
Подумать только, до чего может довести не вовремя раскрытый рот. Зарёкся ли я болтать после этого? Безусловно.
К какому выводу я пришел, вот уже в тридцатую годовщину ее гибели?
Да в пекло такую любовь, вот что я вам скажу. Ни добра, ни света, ни прощения. Одна пустота, глядящая на меня из очередного за этот пятничный вечер стакана.
***
Она оглядывает зал и в груди что-то тревожно и сладко екает, когда она снова видит его. Как она жестока, что пришла. Понимает ли она это? Конечно. Что же заставляет ее каждый раз спешить сюда? Да она и сама не знает.
Она легко оправляет непослушные локоны, струящиеся по плечам. Не без некоторого кокетства, конечно. Садится, не дожидаясь приглашения. Этакая самоуверенность.
Он чувствует, что начинает закипать. Как бы он хотел, чтобы она не тревожила его забальзамированный покой. Но знает также, что не сможет даже попытаться ее прогнать.
Между тем она ловко выуживает из пачки сигарету и прикуривает от стоящей на столе свечи.
– Вам не идут подобные привычки, миссис Уизли.
– Гермиона, – в очередной раз поправляет она, а он делает вид, будто не слышит ее. – Пожалуй, это единственное отступление, которое я могу позволить себе в моем образе идеальной женщины.
– Нескромно награждать себя подобными эпитетами. И когда это Вас начала беспокоить такая безделица?
– Существенно давно, кажется. Знакомы ли Вы с чувством, когда все заглядывают Вам в рот и ждут широких жестов и героических поступков? И еще ответов на все вопросы. А я ведь – просто человек.
– У вас тут какой-то синдром профессора Дамблдора намечается, – хмыкает он, впрочем, ему тоже знакомо это чувство. Только он, пожалуй и не пытается строить из себя идеал.
Она заказывает себе выпить и, провозглашая тост за предстоящее Рождество, испытующе смотрит на него, словно пытаясь найти ответы на все свои вопросы.
***
Боже, как же я ненавижу ее, – думаю я, мертвецки пьяным падая в свою убогую кровать.
На грани сна и яви вновь всплывают крики в темноте. Холодящий ужас Азкабана, долгих пять лет пытающегося выпить окончательно мою душу. Кажется, я все-таки сломлен, растоптан и выкинут из этого ада опять на грешную землю.
Поттер постарался, а как же еще. Вытащил меня с того света, чтоб я, «отмучившись всего какую-то пару лет», получил долгожданную свободу и право на счастье. Грейнджер тоже постаралась, а как же – ассистировала лучшему адвокату, нанятому на деньги Поттера. Это еще получается на деньги драгоценного поттеровского папаши – вот это номер. Поттер-старший должно быть заворочался в гробу.
А теперь главное – кто их просил? Конечно, не хочется показаться неблагодарным, но я уже так давно мечтал о смерти. Как-то я даже пытался повеситься, но смалодушничал. И вот я здесь – в Паучьем Тупике. Какое говорящее название у этой улицы, однако.
***
– Почему Вы просто не оставите меня в покое?
– Я принесла Вам подарок, – она как обычно игнорирует его выпад.
Он крутит в руках плоский сверток.
– Что это, мэм? Книга? Как Вы не оригинальны – дарите бывшему профессору книгу. Надеюсь, она хотя бы не по зельям, – ее щеки заливает краска
– И это вместо благодарности?! – тут же скрывает неловкость выпадом.
– Мне ничего от Вас не нужно, – подталкивает книгу к ней поближе.
– Вы неисправимы, – она уже на ногах. Нервно заматывает шарф. – Извините, дома меня заждались.
– Конечно, конечно, – он смотрит на нее с непередаваемой смесью тоски и злости во взгляде. Потом низко склоняется над разворотом газеты, лежащей на столе, так что неопрятные пряди, практически утратившие свой черный цвет, скрывают его лицо.
Она раскаивается в своей горячности, но уязвленная гордость заставляет ее покинуть бар, в дальнем углу которого странный человек по имени Северус коротает свои вечера. Книгу, естественно, оставляет на столе.
***
Коллекционное издание могу судить я по вычурному переплету. Красная кожа, золотое тиснение.
«Человек, который смеется». Очередная прекрасная шутка бывшей ученицы. Человек, который предал единственных, кто любил его и поплатился за это. Прекрасная книга, прекрасное Рождество. От жалости к себе ли, а может от выпитого, я сажусь прямо на пол и плачу. Какое должно быть презабавное зрелище.
***
Ее рука совсем рядом, должно быть она специально придвинула ее так, чтобы мне стало невыносимо жарко. Мне хочется скинуть сюртук, который, кажется, готов задушить меня. Хочется остаться в одной рубашке. Хочется прижаться губами к тонком, почти прозрачному запястью. От внезапной догадки мне становится дурно.
– Убирайтесь прочь, нам не о чем разговаривать. Ваше общество мне противно.
Она вскакивает, будто ошпаренная. Непонимающе смотрит.
– Зачем Вы так со мной?
Боже, ну какой же я идиот. Кретин несчастный. Опять, опять я готов лишиться единственного человека на земле, который согласен терпеть меня.
– А Вы так со мной зачем? – вопросом на вопрос. - Мне не нужны Ваши жалость и сочувствие, – я не замечаю, как оказываюсь на ногах, продолжая цедить сквозь зубы слова, которые отравляют наши, такие светлые, вечера. Кажется, эти слова отравляют и меня самого. В нашу сторону начинают тревожно оглядываться посетители.
Не осознавая, я впиваюсь стальной хваткой в ее локоть. Она морщиться от боли.
– Я не желаю больше Вас видеть, слышите меня? – смотрю на нее сверху вниз. Голова начинает кружиться от ее близости. Ноздри жадно вдыхают запах. Секунду спустя мои губы жадно находят ее. Она дергается, но моментально затихает.
– Мне так жаль, – извечное женское. Одинокая слеза, мгновенно скатывается по щеке – как признание вины.
Глупо подставился, впрочем, ничего необычного. Дверь выпускает ее в темноту, тренькает колокольчик. И она бежит, наигравшись, туда, где ждет ее верный муж , счастливая семья.
И все, я окончательно побежден. Проклятый человек, отмеченный ненавистью. Проклятый человек со своей проклятой нелюбовью.
