Глава 2. Лили Сириус как-то раз с удивлением отметил, что после стольких месяцев жизни в изоляции от окружающего мира, мы с Джеймсом должны уже были ну хоть немного надоесть друг другу. Джим, как обычно, свёл всё к шутке, но тогда я заметила в его взгляде искру сомнения. Уж не знаю, что он там себе понапридумал, но в тот же вечер я развеяла все его сомнения. А Сириусу я прочла целую речь о том, как вредна для мужчины холостяцкая жизнь, но боюсь он не внял моим словам. Хотя время покажет — когда-нибудь и он найдёт свою единственную.
Но, если серьёзно говорить о поднятом Бродягой вопросе, то я и сама думала над этим, но каждый раз приходила к одному и тому же ответу — я люблю моего Мародёра. Когда мне бывает грустно и тоскливо, Джеймс своей простой, но такой искренней улыбкой согревает меня. Мы до сих пор можем часами болтать о маггловской технике и житейском устое простецов — порой мне даже жаль, что у нас нет самого простого телевизора, чтобы хоть немного скрашивать вечера под выстрелы ковбоев из вестернов и лиричные саундтреки слезливых мелодрам — и в то же время рассуждать о том, чего мы ещё не повидали и не сделали вместе — хронику нашего брака украшали пока только рождение Гарри и парочка шумных посиделок с Мародёрами. Сражения с армией Волан-де-Морта я мысленно вычеркиваю — ни к чему помнить те ужасные дни.
Рядом с Джеймсом я всегда знаю, что защищена от всех напастей и невзгод, будь мы на прогулке в Запретном лесу или же посреди яростной битвы с Пожирателями. А когда родился Гарри, Джеймс постоянно помогал мне с нашим маленьким непоседой. Во время ночных бодрствований сына, Джеймс мягко целовал меня в щёку и шёл успокаивать Гарри, а играя с ним, сам превращался в ребёнка и будто возился не с сыном, а с младшим братом, которого у него никогда не было.
Все те месяцы, проведённые в доме Джеймса в Годриковой впадине под заклятием Доверия, мне казалось, что Волан-де-Морт нас не найдёт. Что, когда закончится эта ужасная война, мы втроём заживём счастливо. И каждое утро, видя улыбку Джеймса, я находила в себе силы верить в светлое будущее, в котором наша семья избавится от призраков прошлого.
Эти призраки… Именно они не дают мне покоя. Пару недель назад, перебирая одежду в шкафу, я нашла спрятанные Джеймсом два конверта с красной надписью
«Death». Тогда я вспомнила всё, что было в ту памятную ночь в Визжащей хижине: борьбу Сириуса с Гремучей ивой, долгие посиделки и бесконечные рассказы о проделках Мародёров, а потом Бродяга случайно нашёл эти проклятые конверты, содержимое которых перепугало нас всех до чёртиков. В тот вечер Сириус сжёг эти бумажки, но каким-то непостижимым образом конверты с моим именем и именем Джеймса вновь оказались у моего мужа.
Две недели я не сообщала мужу о собственной находке, понимая, что он банально не хотел меня тревожить, да и напуганным он не выглядел. Бессонницей не мучился (по крайней мере, я не заметила этого за ним), аппетит не потерял, практически всегда муж в хорошем расположении духа… Перечисляя эти «симптомы», начинаю чувствовать себя «мамочкой» — ну и пусть!
По прошествии же этих двух недель я начала забывать про конверты, но один случай заставил вспомнить о них. Точнее цепочка из двух событий, а случились они ночью после дня рождения Гарри. Когда я оставила Джеймса с сыном и скрылась в нашей спальне, то краем уха уловила тревожные фразы, тихонько проговорённые мужем. Посторонний мог бы подумать, что слова эти были произнесены Джеймсом под давлением бремени отцовства и из-за слухов о всё не утихающем хаосе в стране, но мне было ясно — во всём виноваты пугающие предсказания.
Вот только из детской ко мне вышел всё тот же Джеймс Поттер — уверенный в себе гордец, который редко показывает свои слабости, потому что уверен — он способен защитить всё и вся. Самонадеянный глупец, которого я не перестаю любить за эти качества.
И снова его объятия помогли прогнать тревоги. Мы немного поговорили, лёжа в постели. Тёплое дыхание Джеймса и его тихий голос посылали волны спокойствия по моему телу — от макушки и до самых пят, а я уткнулась носом ему в грудь, обняла его за торс, грея постоянно мёрзнущие ладони о раскалённую спину мужа. Иногда я шутливо называю Джеймса
«своей персональной грелкой», на что он неустанно удивляется:
«как может такая пылкая женщина иметь ледяные глыбы вместо ладоней?» Хорошо, что он никогда не говорил это при Сириусе — тот бывает просто невозможным, когда появляется малейший повод для пошлых шуточек.
Мы уснули практически одновременно. Забылись в неясных снах, слушая размеренное дыхание друг друга и чувствуя биение сердца своей второй половинки, однако проснулись по отдельности.
Обычно у меня очень крепкий сон, но отчего-то мне захотелось проснуться посреди ночи. Была ли причина в приоткрытом окне, минуя которое в спальню пробирался бледный лунный свет, или же в том, что мне было холодно без Джеймса, который собственно и отворил окно — не важно. Важно лишь то, что Джеймс расположился на широком подоконнике, устремив свой взгляд на лес, простирающийся за нашим домом.
Лунная дорожка освещала лицо любимого, выхватывая из темноты едва заметные сеточки морщин на переносице и напряженные скулы. Взгляд его блуждал по бледному диску и звёздному небу, хотя думал он явно не о Римусе, которому в одну из ближайших ночей придётся вновь сражаться со своим внутренним монстром.
Можете назвать это женской интуицией, но судя по тому, как беспокойно пальцы Джеймса теребили обручальное кольцо, его тревожило неопределённое будущее нашей семьи. Именно в тот момент я решила, что пора раскрыть все карты.
— Джеймс, милый…
Он оборачивается, мгновенно меняясь в лице — тревоги и сомнения сбегают прочь под натиском светлых чувств. Даже сейчас его полные любви и обожания взгляды заставляют меня краснеть как школьницу — я превращаюсь в глупую шестикурсницу, которой больше не надоедали приставания неугомонного поклонника, а наоборот — льстили. Что же ты сотворил со мною, Джеймс Поттер?
— Я разбудил тебя?
Матрас слегка прогибается — муж садится рядышком и покаянно склоняет голову набок. Его голос нисколечко не дрожит, а ладонь мерно скользит по простыни, и наши пальцы переплетаются — мои ледяные и его огненные. Джеймс всегда был хорошим актёром, прячущим свои внутренние проблемы от окружающих, вот только я больше не попадаюсь на эти уловки.
— Нет, я сама проснулась, — а улыбки сдержать не могу. Под этим взглядом плавилась даже МакГонагалл. — Джеймс, я хотела поговорить с тобой о…
— Кстати, ты помнишь, что профессор обещал к нам зайти? — он криво улыбается, не смутившись под моим укоряющим взором. — Спорим, его борода отросла до колен?
— Джеймс…
— А кошка уже и взглядом убивать научилась…
— Родной, я знаю про конверты!
И всё спокойствие сносит к чертям мощное цунами из боли и обречённости. Муж даже не паникует — зачем, если и так все карты вскрыты?
— Я догадывался, — карие омуты, в которых я так любила утопать, теперь смотрят на белые простыни, а большой палец нервно отплясывает на тыльной стороне моего запястья. — Это было не специально — просто случайно отметил, что футболки стали лежать чуть по-другому. Почему-то хотелось верить, что это лишь параноидальный бред, — Джеймс тихонько усмехается, но как-то нервно. — Отец обожал рыться в моих вещах, ища запрещённые ингредиенты зелий, а потом это превратилось в игру: я расставлял ловушки, он же заметал следы своего присутствия… Как же давно это было…
— Я понимаю, почему ты ничего не сказал мне, но Джим, мы как никак семья. Когда мы венчались, то обещали быть друг с другом в горе и радости…
— Мне страшно, Лил, — он всё-таки сказал это. Горячие пальцы сильнее смыкаются вокруг моего запястья, словно я — спасательный круг или островок посреди океана. — Даже не так — я в ужасе. Да я боя с Пожирателями так не страшился!
— О, Джим, ты до сих пор веришь в это предсказание?
— А ты нет? — наконец наши взгляды встречаются, а его вопрос выбивает и без того хлипкий мостик спокойствия у меня из-под ног. — Знаешь, я много размышлял об этих конвертах. Столько вопросов и, чёрт возьми, никаких ответов! Ни намёка на подсказку или лазейку! — Джеймс вскакивает с постели и принимается взбудоражено расхаживать по комнате, точно несчастный зверёныш, запертый в клетке. — Что это — предупреждение или предсказание? Почему это получили только мы пятеро, а если это предсказание, то отчего Гарри не получило такое же? Не ознаменует ли это нашу кончину и спасение сына?
Обессилев, муж падает спиной на матрас. Я склоняюсь над ним, скрыв любимое лицо от всего мира рыжим занавесом своих волос. Чуть шершавая ладонь возвращается к странствиям по моей руке, а карие глаза неспешно бродят по моему лицу.
Я собираю всю волю в кулак, чтобы не дать голосу дрогнуть, и тихонько произношу:
— Родной, помнишь, что Сириус кричал в ту ночь у костра?
— Как же не помнить? — Джеймс коротко усмехнулся и мгновенно погрустнел. — Я как-то предлагал Бродяге пойти в политику — он прекрасный оратор.
— Джеймс…
— Да, прости…
Его пальцы теперь ласкают мою шею, плавно перебираясь к скулам. Я пытливо всматриваюсь в его лицо, но оно остаётся всё таким же потерянным.
— Я больше не могу, Лили, — от ноток отчаяния в его голосе меня невольно бросает в дрожь. Взгляд Джеймса наконец фокусируется. — Эта бесконечная игра в прятки, страх, что я могу проснуться в холодной постели, что ты… — лицо мужа подёргивается рябью отчаяния, напряжённые скулы ожесточают его лицо. — Я не хочу видеть вашу смерть. Моё сердце кровоточит от мысли, что я допущу гибель дорогих мне людей и снова останусь один.
— Не надо, Джим, — одинокая слеза разбивается о его щёку — эмоции окончательно берут своё.
Джеймс резко выпрямляется и, развернувшись, заключает меня в свои объятия, позволяя вволю разреветься на крепком плече. Он же не проронил ни слезинки, но я чувствую его напряжение — муж находится на грани.
В тот момент больше всего на свете хотелось забыть обо всём — о войне, о бесчисленных смертях и лицах погибших друзей. Сделать хоть что-нибудь, то могло бы вернуть душевный покой и надежду. Чтобы уберечь дорогих людей от страданий и ненависти.
— Он нас не найдёт, — жаркий шёпот волной целительного сиропа растекается от ушной раковины и проникает по всему телу. — Пит нас ни за что не выдаст, а Бродяга и Лунатик не дадут его в обиду, — Джеймс легонько отстранился, а после принимается покрывать нежными поцелуями моё заплаканное лицо, заключённое в плен его ладоней. — Я защищу вас, Лил. Вот увидишь.
***
И вот сегодня Хэллоуин —
«31.10.81» — а мы сидим в нашем доме, буквально полчаса назад поужинали. Гарри вновь весь перепачкался, Джеймс пожурил его, а затем вывалил себе на майку остатки ненавистной овсянки. Сразу за этим я пинками отправила хохочущего мужа в душ, а после оставила на него неугомонного сына и отправилась убирать беспорядок на кухне.
С улыбкой отмечаю заливистый смех Гарри. Интересно, что в этот раз ему показывает Джеймс?
Мои пальцы неспешно скользят по уже гладкой и скрипящей поверхности тарелки, а мысли возвращаются к сегодняшней дате. До полуночи ещё довольно долго. Через несколько минут я, наверное, уложу Гарри, потом обниму мужа, и мы примемся с замиранием сердца слушать мерное тиканье настенных часов, попеременно утешая друг дружку.
Раздражённо выдохнув, вытираю руки полосатым полотенцем и беру в руки палочку — не могу в такой момент просто мыть посуду. Миг, и кухня блистает чистотой, да и на сердце как-то легчает. Магия творит чудеса с моим настроением.
Возвращаюсь в гостиную, успев понаблюдать за бесплодными попытками Гарри поймать разноцветный дым. Движения мальчика немного вялые — умаялся наконец.
— Похоже, пора укладывать его, пока он не уснул прямо на полу, — Джим будто читает мои мысли.
Он подхватывает Гарри, быстро целует того в лобик и передаёт уже достаточно потяжелевшего сынишку мне. Малыш тут же утыкается носом мне в шею и тихонько сопит — видимо, усталость не мешает ему желать продолжения фокусов.
Джеймс говорит, что подождёт меня в гостиной, а сам потягивается, разминая затёкшие мышцы — ему не хватает квиддичных тренировок. Как-то раз он пообещал научить и меня играть, но я по сей день испытываю инстинктивный страх перед любимой игрой волшебников.
Поднимаясь по лестнице, тихонько мурлычу старую колыбельную, которую мне и Тунье пела ещё наша мама. Как ни странно, но я скучаю по сестре. Несмотря на все наши разногласия, я всегда любила её. Как закончится война, то обязательно навещу семейство Дурслей — какая же идиотская фамилия, однако!
И тут случается то, чего мы так страшились — я слышу, как с жутким грохотом распахивается входная дверь, а за этим следует панический крик Джеймса:
— Лили, хватай Гарри и беги! Беги! Быстрее! Я задержу его…
И я бегу. Опрометью несусь в детскую, боясь перепутать двери, ведь глаза застилают слёзы отчаяния, а уши заложены от предсмертного крика Джеймса и глумливого смеха негодяя, что пришёл по наши души.
От страха привычный коридорчик кажется бесконечным, а обычная защёлка не поддаётся дрожащим пальцам. Я запираюсь в спальне, пытаюсь найти палочку, но её нигде нет — моё верное оружие осталось внизу на кухне. Отчаяние накрывает с головой — стоило расслабиться на долю секунды, и всё полетело в тартарары!
Моего Джеймса больше нет, а я абсолютно беззащитна перед лицом этого монстра!
Гарри возмущённо ворчит за то, что я слишком сильно сжала его в объятиях. Мой маленький ангелочек, неужели ты совсем не чувствуешь, что происходит?
Дверь вышибает заклятием, атмосфера словно густеет от напряжения, пришедшего вместе с Тёмным Лордом. Я опускаю сына в кроватку и оборачиваюсь к убийце, встретив его насмешливый взгляд — точно аспид, готовый к прыжку.
— Только не Гарри, пожалуйста не надо! — это лишь ночной кошмар. Это не может быть взаправду! Эти конверты не имеют над нами силы!
— Отойди прочь, глупая девчонка… Прочь… — а на его лице теперь раздражение вперемешку с нетерпением — ему не терпится отмахнуться от нас, как от досадной помехи.
— Пожалуйста, только не Гарри… Убейте лучше меня, меня… — оставьте в покое моего малыша — он же ничего вам не сделал!
— В последний раз предупреждаю…
— Пожалуйста, только не Гарри, пощадите… — я бы встала на колени, целовала бы его мантию, вот только не могу оторвать руки от перекладин кроватки. Не могу отойти в сторону, чтобы не дать этому монстру даже увидеть моё сокровище. —
Только не Гарри! Только не Гарри! Пожалуйста, я сделаю всё, что угодно…
— Отойди… Отойди, девчонка…
Кончик палочки уже нацелен мне в грудь, а я слышу проклятие сквозь слой ваты, надеясь, что это лишь слуховые галлюцинации, но всё напрасно, и меня даже через пелену слёз ослепляет изумрудная вспышка.
Джим, я не справилась. Я не защитила нашего Гарри… 
