— Ого… Спасибо.

У Бонни расширены зрачки, а сердце рвет грудную клетку на части. И чувствовать руки, которые с силой зажимают ее в тиски, кажется лучшим из всего, что с ней происходило в последнее время.

— Да… Не за что.

Деймон кидает свою излюбленную чертовски привлекательную полуулыбку, и у Бонни неосознанно появляется ответная пародия. По-настоящему смеяться она пока не научилась.

Ноги сами по себе выносят ее на дорогу, а голова наливается свинцовой тяжестью.

— Погоди… Ты видел, как он ехал?

— Что?

У вампиров идеальный слух. И Бонни Беннет это знает.

— Ты сомневался, стоит ли меня спасать?

Сумка становиться слишком тяжелой, а руки слишком липкими. К горлу подступает противная тошнота.

— Брось, всего три секунды.

Деймон смотрит на нее, словно ничего не произошло. А у Бонни красная пелена на глазах и дикое желание нарушить эту чертову симметрию на этом чертовом идеальном лице ударом.

— Три секунды… Я могла погибнуть.

У Беннет узел в низу живота. Только вот не от бабочек. Деймон облизывает пересохшие губы, а черви внутри Бонни копошатся в диком экстазе.

— Бон, ты права.

Бонни с тоской вспоминает времена ее заключения. Это время было совершенно другим. Они были другими. Там каждое утро он готовил оладьи с глупыми мордашками вампи-смайлов из черники. Там каждый день вдвоем играли в нарды или разгадывали ее кроссворд. Там каждый вечер они проводили, сидя у теплого камина. Там каждая ночь сближала их, вплоть до того, что любимая рубашка Деймона стала любимой клетчатой пижамой Бонни.

— Не сделай я ничего, Елена бы вернулась. И все было бы классно.

У Бонни одно желание — закрыть уши руками и закричать громко-громко. Ей хватило страданий на девять жизней вперед. Хватит.

— Хватит. Я не хочу и дальше жить с мыслью, что ты меня ненавидишь.

Желание закрыть глаза слишком сильно, но Беннет упрямо держит веки открытыми. В глубине зрачков плещется отчаянное желание услышать убеждение, что ненависти как таковой и нет. И предложение пойти пропустить по стаканчику.

— А что еще мне чувствовать? Ты здесь, а она — нет.

А она — нет. Яд этих слов Бонни буквально чувствует на кончике языка. Ей даже в какой-то момент хочется сплюнуть прямо на дорогу.

— Я вижу тебя, а думаю о Елене.

Вроде бы известная всем истина, но Бонни все равно хочется вырвать его язык. На сердце уже нет места для швов, но слова режут, словно скальпель, бередя старые-новые раны.

Сейчас Бонни тяжело выпускает спертый воздух из легких и затравленно смотрит Деймону в глаза. Но у Сальваторе, видимо, сердца все же нет, потому что он щедро посыпает солью ее сокрытые от глаз червоточины. Разливается соловьем о своей любви к Елене, игнорируя ее болезненные дергания плечами.

— Я от тебя не отстану.

Все слова о том, что это все ради Елены, пропитаны сокрытым смыслом. На лице у Деймона болезненная гримаса, а у Бонни еще одна дыра в груди. Становится жарче, и у Беннет сильнее потеют ладони.

У Деймона Сальваторе вечные чувства к Елене Гилберт, но Елена будет лежать в гробу ближайшие лет пятьдесят. У Бонни Беннет недочувства к Деймону Сальваторе, но предать лучшую подругу она не сможет.

Впрочем, жертвенность — это по ее части.

Бонни разрывает зрительный контакт и оставляет Деймона за спиной. Вместе с ним остались вопросы, на которые ей еще предстоит найти ответы.

Но это случиться уже после того, как наконец-то выбросит ту глупую красную рубашку в клетку.