Глава 1: День одиночества— Очень вкусное печенье у меня мама испекла с добавленьем имбиря! Я ем его совсем горячим, пока в горшок не спрячем.
Риза Хоукай болтала пухленькими ножками, сидя прямо на столе, и наблюдала за мамой, которая мешала что-то в миске. Выпечка в духовке аппетитно пахла.
— В банку с печеньем, милая, а не в горшок, — засмеялась мама.
— «Банка с печеньем» ломает весь ритм, — возразила Риза. — А в песнях обязан быть ритм, так папа сказал.
Женщина покачала головой, но с улыбкой.
— Папа слишком сильно забивает тебе голову всякой всячиной, моя маленькая, — с нежностью в голосе произнесла она. — Думаю, порой он просто забывает, что ты еще ребенок.
— Я не ребенок! Мне уже три, — в подтверждение своим словам малышка показала три поднятых пальца.
— Ах да, я почти забыла, — задумчиво отозвалась мама.
Риза улыбнулась. Она уже большая девочка! Девочка, которая умеет считать до ста тридцати и могла бы даже, наверное, дальше, только скучное это занятие – считать. Девочка, которая сама убирает свою кроватку – не так аккуратно, как мама, но гораздо лучше папы, и сама же застегивает все-все пуговицы на своем голубом платьице (единственном, у которого они спереди). Она даже выучила азбуку! А еще ей было известно о рифмах и готовке, и откуда берутся птенцы и еще о тысяче других вещей, о которых не знали другие девочки. Например, о солдатах и генералах, и Фюрерах и майорах. Или о веществах и атомах, и элли-ментах. О том, что у гробов нет горбов, о похоронах, надгробиях и Лучшем Мире. Она уже очень большая девочка!
Мама открыла духовку, и Риза радостно захлопала в ладоши:
— Печеньки! Печеньки!
— С пылу, с жару, — мама аккуратно взяла одно из печений в руки. — Ты хочешь маленького имбирного мальчика или маленькую имбирную девочку?
— Мальчика! — решительно отозвалась Риза. — Мальчика, потому что я уже и так девочка.
— Тогда вот тебе мальчик, — мама бережно положила печенье на стол. — Только аккуратнее с ним, он очень горячий.
Она кивнула и принялась внимательно изучать печенье: маленькая фигурка с кругленьким животиком, кругленькой головой и коротенькими ножками. Риза только начинала понимать, что такое абстракция, но что-то в этом печенье напомнило ей о другом маленьком мальчике, на этот раз настоящем.
Найденной у солонки ложкой Риза вырезала печенью лицо: два небольших глаза и широкий рот. Довольная получившейся рожицей, она захихикала.
— Смотри, ма, это Дэвелл! Я сделала печенье-Дэвелла! А теперь я его буду есть!
Мама выронила лопаточку и со звоном поставила противень на стол. Ее лицо побелело, а добрые, но редко улыбающиеся губы сжались в тонкую линию.
— Нет! Нет, ты не будешь! — мама быстро убрала печенье со стола.
Риза замерла на мгновение, и ей аж расплакаться захотелось от обиды.
— Почему?
— Я говорила тебе никогда не шутить с именем брата! — глухо отозвалась мать. — Никогда! Это не шутки, разве не ясно?
Но Ризе не было ясно. Ей было всего три, и она понимала лишь то, что разозлила маму – уже не в первый раз.
— Прости меня, — прошептала Риза. — Прости, мама. Я люблю тебя?
Что-то в ее словах, в этой попытке одновременно утешить и вымолить прощение заставило глаза матери – такие же красные, как и у дочери – посветлеть. Она вложила в руку Ризы другое печенье.
— Вот, бери печенье и иди играть.
Ризу не нужно было просить дважды. Она мигом исчезла с кухни, ступив в темный и пустынный коридор. Там она устроилась на верхней ступеньке лестницы, ведущей к спальням. Имбирная девочка в руках была теплой и вкусно пахла, но есть ее Ризе уже не хотелось.
Риза нагнулась, всматриваясь во входную дверь. Свет проникал сквозь маленькое заиндевевшее оконце в ней, ложась квадратом на красивый лоскутный коврик. В кабинете отца горела одинокая свеча. Только одно темное пятно было во всей этой картине – дверь, ведущая в редко использовавшуюся гостевую комнату.
Риза поднялась на ноги и бережно положила печенье в карман передника. Хотя папа и не любил, когда его отрывали от работы с алхимией, но сегодня она чувствовала себя одиноко. Ей пришлось поворачивать тугую ручку двумя ладошками и изо всех сил толкать дверь, чтобы попасть внутрь.
Папа сидел за столом, заваленном бумагами и книгами. Такой же бардак был и на полу, и на полках. Папа что-то сосредоточенно записывал на большом куске коричневатой бумаги. Кажется, он не заметил своего маленького визитера.
— Па? — мягко подала голос Риза.
Отец поднял голову: нос заляпан чернилами, а волосы торчали во все стороны.
— Малышка? — рассеянно отозвался он. — Что такое?
— Ты поиграешь со мной? — вместо того, чтобы рассказать о случае с мамой, спросила та.
— Я бы с радостью, милая, — вздохнул папа. — Но у меня еще куча работы. Почему бы тебе не пойти поиграть на улице?
— Ладно, — вздохнула Риза. — Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю, малышка. Сегодня я почитаю тебе на ночь, обещаю.
— Хорошо, пока!
Риза вышла обратно в коридор, плотно закрыв за собой дверь. Никто не хочет играть. Вот бы Дэвелл был здесь! Она скучала по нему. Девять месяцев – это очень долго. А на память о старшем брате у Ризы осталась одна лишь фотография, поэтому воспоминания о нем потускнели. Тем не менее, она хорошо помнила, что он, в отличие от мамы и папы, всегда находил время, чтобы с ней поиграть.
Риза на цыпочках пробралась на кухню, где мама стояла у раковины. Она мыла противень, низко склонив голову, так что темные волосы рассыпались по плечам. Риза стояла молча, лелея надежду, что мама заметит ее и обнимет, но та была слишком занята.
Разочарованная, Риза отправилась к двери на улицу. Там ее уже ждал верный конь. Немного поборовшись с задней дверью, Риза оказалась на свежем воздухе.
Весеннее солнце заливало двор прохладными лучами. Риза знала, что если пустится галопом прямо сейчас, то покрошит имбирное печенье в кармане передника. Поэтому и выложила свое сокровище на пень, который служил столом для чаепитий и прочих важных случаев. Теперь майор Хоукай могла отправляться на службу!
Она была спецагентом, пересекающим степи у восточной границы. И только спецагент мог передать важную информацию самому Фюреру! Единственное, что стояло между аместрийцами и бедой – смелая майор Хоукай и ее верный скакун Руби.
Несясь рысью, Риза радостно смеялась. Она резко развернулась у забора и направилась обратно к дому, словно собираясь атаковать. Куча песка – это на самом деле высокая снежная гора, которую ей и ее коню пришлось преодолеть. Затем они пробирались по топям среди свежевскопанного огорода. Протоптанная дорожка между домом и компостной кучей была бурной рекой, при виде которой слабая женщина бы отступила, но только не спецагент Риза Хоукай! Она пришпорила Руби, и вместе они переплыли стремительный поток.
По ту сторону был лес, а значит, нужно трижды обойти дерево Дэвелла. Оно все еще принадлежало брату, потому что его домик до сих пор прятался высоко среди ветвей. После того, как он отправился в Лучший Мир, отец убрал три нижние ступеньки-дощечки, но остальные четыре остались.
На третьем кругу острые глаза Ризы углядели другого ездока, и она испустила радостный клич.
— Доктор Белла! — закричала Риза, галопом проносясь мимо входной двери и маминого корыта туда, где забор присоединялся к дому. Попутно она без устали махала рукой приближающейся наезднице.
Доктор Изабелла Грейсон похлопала свою кобылку по шее, на что та отозвалась мягким фырчаньем.
— И тебе привет, Риза! — ответила добросердечная врач. — Как твои дела?
— Мне скучно, — призналась Риза. Ей нравилась доктор Белла, потому что та была приветлива и всегда готова поговорить о Дэвелле. — Я разозлила маму, а папа занят, так что мне не с кем поиграть. Хотите сыграть со мной? Вы можете быть Фюрером.
— Прости, Риза, я не могу, скоро появится ребеночек, и мне нужно его встретить.
— Ребеночек? Прямо здесь? — округлила глаза Риза.
— Нет, не здесь. На ферме.
— Дети никогда не приходят сюда. Если бы пришли, то мне было бы с кем играть, — со вздохом произнесла Риза.
Доктор посмотрела на нее странным грустным взглядом.
— Я загляну по пути обратно, если будет не очень поздно, хорошо?
— Хорошо. До свидания.
— До свидания, — доктор Белла цокнула языком, и ее кобылка пустилась в легкий галоп.
— Никто не хочет играть со мной, — грустно пробормотала Риза.
Она похлопала игрушечного коня по искусно вырезанной щеке, но дерево – не живая лошадь, и ощущения были совсем другими. Любимая игра внезапно наскучила, так что Риза потащилась обратно к пню. Усевшись на одно из бревен, она торопливо обтерла руки о передник. А в следующую секунду озадаченно и чуточку сердито нахмурилась.
Печенья не было на месте.
Час спустя папа выглянул из окна и позвал ужинать. Риза была ужасно голодна, поэтому тут же бросила свои игры в песочнице и побежала в дом.
— Помой руки, малышка, — папа пододвинул табурет к раковине.
Риза без возражений выполнила наказ, а потом устроилась на своем месте за столом. Оглядевшись, Риза нахмурилась: накрыто было только на одного. В тарелке вместо ужина плавал в молоке хлеб, а в сторонке лежали яблочные дольки и имбирный мальчик.
— А где ужин? — подозрительно спросила она.
— Так вот же, — тихо отозвался отец, наливая себе чая.
— Но это завтрак!
— Да? — папа на мгновение растерялся. — Я подумал, было бы здорово для разнообразия съесть завтрак вечером.
— Угу, — после краткого раздумья согласилась Риза и продолжила спрашивать: — А где мамин завтрак? И твой?
— Мама уже легла спать, — папа тоже сел за стол. — А я не голоден.
— Я видела доктора Беллу, — отправив в рот ложку хлеба и задумчиво его прожевав, поделилась Риза. — Она обещала заглянуть к нам, когда встретит ребеночка. Если будет не слишком поздно.
— Хорошо.
Хоть он и ответил, что-то подсказывало Ризе – мыслями отец был далеко. Она расстроено захрустела яблоком. Даже когда они сидели вдвоем, она чувствовала себя одиноко! Что за дурацкий день!
Мордред Хоукай спешил к входной двери, шурша тапочками по лоскутному коврику. Выглянув в оконце, он с облегчением подумал, что доктор Белла все-таки пришла. Слишком поздно для Ризы, но сам он все равно был рад ее видеть.
— Проходи, — Мордред открыл гостье дверь и пропустил ее внутрь.
Доктор Белла была миловидной пухлой женщиной с облаком непослушных черных волос, всегда собранных в тугой узел у основания шеи. Одета она была в белый врачебный халат, короткую юбку и специальные ботинки для езды. Кобылка, на которой ездила доктор, стояла на самом краю лужайки. Непривязанные поводья болтались по грязной дороге, что вела мимо дома семьи Хоукай к фермам, кольцом окружавшим Хамнер.
— Здравствуй, Хоукай. Риза уже спит?
— Мне опять пришлось накачать ее лекарствами, — кивнул тот.
Доктор Грейсон знала, что эти слова относились не к девочке. Она сама дала мужчине валерьянку, которой следовало отпаивать Лиэн, чтобы та могла уснуть, невзирая на все невзгоды.
— Сколько уже за эту неделю? — следуя за Мордредом на кухню, спросила Изабелла.
— Трижды. Я не знаю, из-за чего на этот раз. Риза опять что-то не то сказала, наверное. Не знаю, Изабелла, она такая умненькая, почему она никак не поймет, что о брате говорить нельзя?
— Потому что должно быть можно. Даже нужно. Ты же не думаешь, что она будет скорбеть по нему всю жизнь. Твоей дочке всего три, и она заслуживает счастья, Мордред, согласись?
— В этом доме не место счастью, — отозвался алхимик и продолжил глядеть куда-то в безлунную тьму за окном. — Теперь не место.
— Не вижу ни одной причины, почему это должно так оставаться. Риза оправилась, оправитесь и вы с Лиэн.
— Тебе не понять, — мрачно произнес Мордред, открывая дверцу одной из печных горелок и вытаскивая кремень из кармана. Одна рука изогнулась, а вторая выжгла искру – сердитый огонь мгновенно занялся в печи. Мужчина закрыл дверцу и поставил воду кипятиться. — Тебе не понять, у тебя нет детей.
Слова прозвучали слишком резко. Мордред провел дрожащей рукой по лбу, стараясь не смотреть на старую подругу.
— Этот мальчик был для нее всем. Лиэн любила его больше всего на свете. Больше Ризы, больше меня, даже больше, чем этого ее бога пустыни. Когда Дэвелла не стало, он забрал с собой ее душу. И я на все пойду – на все, лишь бы вернуть ее.
— Он не забирал ничью душу. Только счастье. И я думаю, что это дело поправимое, но тебе придется быть первым. Риза поможет.
— Нет, — пустым голосом отозвался алхимик. — Бедная малышка, она ничего не понимает.
— Девочке одиноко, — Грейсон постаралась направить разговор в нужное русло. Хоукай и сам хотел об этом поговорить, по нему было видно. — Ей нужен напарник для игр. Вот если бы вы завели еще одного ребенка...
— Господи, нет, Белла, мы этого не выдержим! Даже если бы я считал иначе, мы с Лиэн... — он не договорил и только покачал головой. — Это невозможно.
— Ну, что-то должно поменяться. Постоянная атмосфера меланхолии – не самая лучшая обстановка для Ризы. Если продолжите в том же духе, то потеряете и ее тоже.
— Ты имеешь в виду... — развернулся к собеседнице Мордред.
— Не физически, нет, — помотала головой Белла. — Риза будет жить, но та веселая девчушка, какую ты видишь сейчас... Ваш траур сломает ее. Лиэн нехорошо, и она ничего не может с этим поделать сейчас, но что мешает тебе?
Чайник засвистел на огне, но доктор уже поднялась на ноги.
— Мне пора домой, так что я, пожалуй, откажусь от чая. Подумай над моими словами, Мордред. Вам нужно что-то менять.
Она вышла раньше, чем алхимик успел сказать что-либо в ответ. Он убрал чайник с печки и бросил его в раковину, породив облако пара. Костяшки пальцев, которыми Мордред схватился за край стола, побелели. Хорошо Белле Грейсон раздавать советы. Но она не понимает – ничего никогда уже не изменится.
Неизвестный Мордреду Хоукаю вестник перемен в этот самый момент ютился среди гортензий. Дрожа, мальчик внимательно следил за окнами дома. Нынче его живот был не совсем пуст: ему удалось незаметно выкрасть печенье у девчушки, игравшей в саду днем. После долгого голодания живот отзывался привычной болью на любую еду, кроме этого чудесного печенья, которое он съел в один присест. У печенья оказался странный острый привкус, от которого очень хотелось пить. Красть воду средь бела дня – безумие, поэтому мальчик ждал, когда все окна в доме погаснут. Увидев, как потемнело последнее, мальчик еще немного посидел в своем убежище, а затем выбрался наружу.
На другом конце двора стояло деревянное корыто, над которым свисал шланг. Повернув ручку крана, для чего потребовалось налечь на нее всем весом, мальчик с удовольствием проследил, как брызги воды вырвались из трубки. Ручка была хорошо смазана, и он потянул за нее еще несколько раз, прежде чем забраться в корыто и начать жадно пить воду из лужи натекшей воды.
Утолив жажду, мальчик вернулся обратно в свое убежище. Хоть ночь и была холодна, ветры не беспокоили его здесь. Улегшись на спину, он направил взгляд на ветви гортензий. Сквозь маленькие просветы виднелись далекие звезды, и мальчику казалось, что они ему подмигивают. Его измученные голодом губы дернулись, складываясь в подобие улыбки. Одиночество всегда отступало, стоило только посмотреть на звезды. Мальчик обнял себя руками, согреваясь собственным теплом.
Вот и еще один день одиночества подошел к концу.
