Глава 1Они встречаются в Женеве, в каком-то крохотном кафе недалеко от центра города – потемневшие от времени камни брусчатки успели прогреться за долгий солнечный день, небо безоблачно синее и звонкое, как фарфор, в воздухе плывут мягкие ароматы свежей выпечки и кофе. Если сесть спиной к Роне, видно собор Святого Петра.
Швейцария славится своим нейтралитетом, и, наверное, все это не просто так.
Тсуна садится за один из столиков, выставленных на площадь Бург де Фур, скользит взглядом по прохожим – никто из них не похож на Мукуро, но это неважно, это никогда не было важно, иллюзионист может появиться в любой момент или уже быть здесь, – откидывается на спинку стула и устало прикрывает глаза. У него есть тысяча, миллион мест, где он должен быть сейчас помимо этого кафе в Женеве; дурная бесконечность проблем затягивает его в трясину, из которой не выбраться без посторонней помощи. Да и с посторонней-то вряд ли.
- Que vous commanderez quelque chose? – Тсуна открывает глаза; перед ним стоит миловидная официантка – белая блузка, черная юбка. Он не знает французского, и девушка повторяет по-английски: – Вы будете что-то заказывать?
- Кофе, пожалуйста.
Она кивает и скрывается в глубинах кафе, смешно цокая каблуками по брусчатке; Тсуна опирается подбородком о скрещенные руки и оглядывает площадь. Откуда-то доносится негромкая музыка – что-то классическое, Бах или Вивальди или вовсе Шопен, Тсуна не силен в европейских композиторах, он и в современной музыке не слишком-то силен, – и здесь так тихо, мирно и спокойно, что ему не верится, будто такое место может существовать вообще. Тсуне кажется, будто в его волосах все ещё невесомым слоем оседает пепел последних битв.
- Твой кофе.
Он заранее знает, что увидит, когда поднимает глаза – улыбка у Мукуро по-прежнему насмешливо-снисходительная, и он ставит чашку на стол так, будто этим оказывает величайшее одолжение. Под ярко-синими небесами Женевы это выглядит особенно нелепо.
- Мукуро, – Тсуна кивает, приветствуя.
- Тсунайеши-кун, – иронии в голосе Мукуро хоть отбавляй, но он все-таки садится напротив. – Ты хотел меня видеть?
Тсуна только смотрит в ответ – в янтарных глазах застыло спокойное равнодушие, они перестали превращаться обратно ещё несколько лет назад. Наконец он говорит:
- Ты все ещё с Вонголой?
- Зачем же так в лоб, – во взгляде Мукуро читается укоризна. – Такие вещи говорятся только после обстоятельных разговоров о погоде и прочих любезностей, но не в самом начале разговора… Допустим, да. Что мне это даст, Тсунайеши-кун?
В прищуренных глазах читается ленивое любопытство, ожидание шулера, уверенного, что на руках у него все козыри; Тсуна восхитился бы подобной наглостью, не будь она так некстати. Он чувствует, как их столик оплетает невидимая, невесомая паутина иллюзии, позволяющая говорить свободно.
- Неужели ты допустишь, чтобы кто-то помимо тебя правил миром? – Тсуна делает глоток из чашки, краем глаза глядя на собеседника.
- Удар ниже пояса, Тсунайеши-кун, – в голосе Мукуро слышится куда более явный интерес, чем раньше. – Но все это лирика, ты же понимаешь. Возможно, мне куда удобнее дождаться, пока Бьякуран захватит мир, а потом установить контроль над Бьякураном? Как ты считаешь, Вонгола Дэчимо?
- И поставить все под удар.
- Кто не рискует, тот не пьет шампанского.
Они обмениваются взглядами как выпадами; Тсуна делает из чашки ещё глоток и отставляет ее в сторону.
- Ну ладно, ладно, – наконец вздыхает Мукуро после непродолжительной тишины. – Конечно, я с Вонголой, Тсунайеши-кун, – моей милой Хром почему-то нравится ваша компания, хотя казалось бы... И ей не пойдет форма Вайт Спелл. Чего ты от меня хочешь?
На этот раз он говорит и смотрит – серьезно, насколько это возможно для Мукуро; в разноцветных глазах все равно пляшут смешинки, но Тсуна не обращает на это внимания. Глядя прямо на Мукуро, он говорит:
- Мне нужна твоя помощь.
Мукуро присвистывает, и непонятно, чего в этом звуке больше – восхищения или веселья; он слишком хорошо понимает, что такое для Тсуны обратиться к нему с просьбой. Он многое чего не следовало бы понимает слишком хорошо.
- Тебе или Вонголе? Ты знаешь, Тсунайеши-кун, это немного разные вещи.
- Это одно и то же, – Тсуна не отводит взгляд. – Сейчас это – одно и то же. Мне нужно, чтобы ты проник в Вайт Спелл.
- Под самый нос к Бьякурану? – Мукуро задумчиво улыбается. – Идея интересная, но малоосуществимая.
- Для многих, – спокойно соглашается Тсуна, – но не для тебя.
- Мне приятна такая вера в мои возможности, Тсунайеши-кун, но, боюсь, ты их преувеличиваешь.
- Ничуть. Когда тебе нужно было раздобыть секретную информацию Вонголы, ты сделал это без малейших проблем.
Небольшая пауза в разговоре – вдалеке по-прежнему играет невидимый оркестр, от случайного порыва ветра колышутся ветки деревьев на другой стороне улицы, мимо проходят люди, остающиеся в памяти лишь как часть безликой толпы; Мукуро не удивлен, но так умело разыгрывает удивление, что, пожалуй, ещё чуть-чуть и он поверит в него сам. Впрочем, это ему быстро надоедает и он просто спрашивает, лукаво склонив голову к плечу:
- Но разве у меня не было права об этом знать? Я всего лишь воспользовался тем, что ты сам предоставил мне.
- Безусловно. Но Гокудера-кун до сих пор хочет узнать, как ты это сделал.
- О, это лучшая похвала для меня, – смеется Мукуро в ответ. – Знать, что даже сам правая рука босса Вонголы не может чего-то понять… ужасно льстит самолюбию. Но то, чего хочешь ты, – намного сложнее, Тсунайеши-кун.
Тсуна опирается локтями на стол и внезапно выглядит просто слишком измученным и усталым; в его волосах все ещё нет седины, но он не удивился бы ее появлению. Худший кошмар, который может только придумать его сознание – не суметь защитить родных и близких, поставить их под удар, – постепенно сбывается, и это куда больше, чем он может выдержать без всяких последствий.
- С Хром все будет хорошо. Я обещаю тебе.
Мукуро пристально смотрит на него – мгновение, не больше, – и едва заметно улыбается:
- Ну раз уж ты обещаешь, Тсунайеши-кун... Грех было бы тебе не поверить. Но этого недостаточно.
- Чего ты хочешь? – если бы на столе было что-то ещё помимо чашки с остывшим кофе, Тсуна сейчас начал вертеть бы это в руках; но на столе ничего нет, поэтому он просто сцепливает руки в замок и вопросительно смотрит на Мукуро.
- Свободы, – просто говорит Мукуро, и на мгновение Тсуне становится страшно от этой простоты.
- Почему... почему ты говоришь об этом мне?
- Не пугайся ты так, Тсунайеши-кун, – на лице Мукуро мелькает улыбка и тут же исчезает. – Это не то, чего я хочу от тебя, это то, чего я хочу вообще. Но ты, пожалуй, сможешь помочь мне преодолеть очередную ступеньку на пути к этой цели.
- Вытащить тебя из Вендиче? – предполагает Тсуна; в его голосе слышится настороженность, но Мукуро только качает головой:
- Не угадал, Тсунайеши-кун. Не угадал.
Внезапно он наклоняется к самому лицу Тсуны – тому удается не отпрянуть лишь значительным волевым усилием, – и тихо спрашивает:
- Чем ты готов пожертвовать ради спасения Вонголы, Тсунайеши-кун? Ради спасения Семьи?
- Всем, – так же тихо говорит Тсуна. – Абсолютно всем.
…Когда Мукуро уже собирается уходить, Тсуна говорит:
- Остерегайся Ирие Шоичи.
- О? – Мукуро удивленно приподнимает бровь. – Разве он не работает вместе с тобой, Тсунайеши-кун?
В улыбке Мукуро скрыто больше подводных камней, чем на дне Ниагарского водопада, но Тсуна все-таки отвечает:
- Он хочет думать так, но до сих пор не уверен в этом.
- Вот как, – Мукуро выглядит позабавленным. – Буду иметь ввиду. До встречи, Тсунайеши-кун.
- До встречи.
То, что следующей встречи не будет, они оба знают слишком хорошо.
Глава 2 - Добро пожаловать в Италию, Тсуна.
Улыбка у Дино светлая, ясная – как раз под стать сегодняшнему утру; на посадочной площадке аэропорта Каваллоне он стоит один, не считая верного Ромарио за спиной. Личный самолет, личный аэропорт, лимузин, что дожидается их у входа на летное поле – Тсуна должен был бы уже давно привыкнуть, но до сих пор не верит, что все это происходит именно с ним.
- Здравствуйте, Дино-сан.
Он не в первый раз прибывает в Италию, но впервые оказывается здесь в одиночку – без Хранителей, Реборна; только Дино, готовый в случае чего поддержать, но не провести безболезненно через все препятствия. «Тебе пора научиться жить собственной головой, – однажды сказал ему Реборн. – Ты должен быть ведущим, а не ведомым, как и полагает настоящему боссу мафии». Тсуна и рад бы сказать, что все началось именно с того разговора, – но на самом деле началось оно гораздо, гораздо раньше; возможно, ещё до его рождения.
Он думает, что прекрасно обошелся бы без всего этого. Во всяком случае, уж без мафии точно.
По дороге к машине Дино расспрашивает его о делах в Японии, о Хранителях, о самочувствии Реборна – Тсуна едва подавляет желание высказаться в духе «что этой сволочи сделается» и ограничивается лишь нейтральным «все хорошо», – и на аналогичный вопрос Каваллоне улыбается и заверяет, что его дела ещё успеют Тсуне наскучить. За разговором они быстро добираются к лимузину и так же быстро срываются с места – фактически только и успевают, что рассесться по своим местам.
- Где мы сейчас? – спрашивает Тсуна, глядя на мелькающие за окном рощи оливковых и апельсиновых деревьев. В географии Италии он откровенно не силен.
- Катандзаро, Калабрия, – Тсуне это ничего не говорит, и Дино объясняет: – Калабрия – административный район Италии, а Катандзаро – одна из его провинций с центром в одноименном городе, в котором мы сейчас и находимся. До особняка Каваллоне отсюда уже совсем близко.
Дино говорит об истории Калабрии – что-то про Королевство Обеих Сицилий, Рисорджименто, Гарибальди; Тсуна мгновенно теряется в потоке непонятных слов и просто рассеянно вслушивается в его голос, глядя через окно на проплывающие мимо пейзажи южной Италии. Небо совсем по-летнему ясное, без единого облачка, хоть сейчас всего-навсего начало мая, и на полях с пшеницей уже видны согнутые спины крестьян, копошащихся в земле. Сквозь приоткрытое окно в машину врывается бодрящий аромат близкого моря, полевых цветов и свежей зелени.
Прекрасная, не нужная ему земля.
Особняк Каваллоне оказывается громадным, не многим меньше родового гнезда Вонголы; Тсуна помнит, как блуждал по его коридорам в прошлый свой визит в Италию, и его охватывает нехорошее предчувствие, что здесь будет точно так же. Дино провожает его в гостевую комнату, которую выделили специально для него, желает ему хорошего дня, напоминает, чтобы Тсуна спустился в полдень на обед, и наконец-то оставляет его одного.
Жизнь Тсуны входит в размеренную колею – пробуждение, завтрак в девять, свободное время до обеда, которое он обычно тратит на прогулки к морю или просто бродит по парку вокруг особняка; затем обед, на котором он впервые за день видится с Дино. У Каваллоне немало дел, частенько их босс даже не ночует дома – тогда за обедом у Дино синяки под глазами и он пьет кофе целыми литрами, заедая изредка сладким, но он по-прежнему остается жизнерадостным и улыбчивым; определить, как прошел его день, совершенно невозможно.
А после обеда они наконец-то добираются к тому, что привело сюда Тсуну изначально – они переходят в гостиную, залитую солнцем сквозь большое французское окно, иногда Дино берет с собой бумаги, которыми занимается там же, – и рассказывает, одновременно делая пометки в интересующих его местах документов, рассказывает об Италии, о привычках ее жителей, о мафиозных семьях, ее боссах, кто чем занимается и какой бизнес держит в руках; это похоже на лекции, семинары, которые Тсуна помнит ещё по школе и частично – по университету. И практикумы: раз в несколько дней они обязательно выбираются куда-то вечером – или побродить по Милану, или сходить в какой-нибудь театр, или в ресторан, или – не важно. Тсуна, признаться честно, не видит особенной разницы между этими местами.
На самом деле, думает Тсуна, его так называемая учеба здесь куда больше похоже на пребывание в пансионате строгого режима, чем на что-нибудь ещё.
В очередном послеобеденном семинаре ничего не меняется; они с Дино застывают в потоке времени, весь мир суживается до «здесь и сейчас».
- Баджо контролируют Турин и Бьелла, две провинции Пьемонта из восьми, – голос Дино льется нескончаемым тягучим потоком, напоминающим воду и мед одновременно. – Их легальный бизнес – производство счетных машин и другого конторского оборудования; оно сосредоточено в основном в руках их компании «Оливетти». Но основной доход они получают от нестандартных услуг богатым туристам, желающим получить что-то в самом деле экстраординарное…
У Тсуны голова идет кругом от всех этих областей, провинций, а в особенности – от семей мафии; он не запомнил бы практически ничего, если бы не делал короткий конспект – воспоминания-параллели о школе с университетом только множатся и усиливаются. Что ж, это логично, думает он, у мафии просто обязан быть если не свой университет, то хотя бы курсы для начинающих боссов.
- …конкурируют с Каррера, занимающими Кунео. Противостояние особо усилилось лет пять назад, когда Баджо убили их наследника – впрочем, их вина так и не была доказана.
- Бразильский сериал какой-то, – бормочет Тсуна, делая очередную пометку. – Дон Хуан убил Педро, не подозревая, что это его незаконнорожденный сын от Паулы, и прочее в том же духе.
- Что? – мгновение Дино ошарашенно смотрит на него, а затем разражается не смехом даже – хохотом, сгибаясь пополам и явно пытаясь вытереть выступившие слезы. – Устами младенца… О господи, Тсуна, ты даже не представляешь, насколько ты прав!..
Наконец он успокаивается, но все ещё восхищенно покачивает головой:
- И ведь сколько я пытался подобрать определение для этого бардака, но бразильский сериал… это что-то с чем-то.
Тсуна смотрит на его светлые волосы, отблескивающие в солнечном свете золотым, на широкую улыбку, на азартно блестящие голубые глаза, и наконец-то решается.
- Дино-сан…
- Дино, – с улыбкой перебивает тот. Время от времени Тсуне кажется, будто он улыбается всегда, и эта маска куда эффективней показной неотесанности Занзаса. – Просто Дино. Давно уже хотел сказать.
- Хорошо. Дино-са… Дино, – Тсуна на мгновение запинается. – Я тоже давно хотел сказать… Мне все это не нужно. Мафия и прочее. Тогда зачем?..
И внезапно вечная улыбка Дино пропадает.
- Я знаю, – говорит он, и в его тоне Тсуне чудится застарелая горечь. – Поверь мне, я знаю это слишком хорошо.
Он встает и отходит к тому самому французскому окну; небо по-прежнему безоблачное и ясное, как и в первый день приезда сюда Тсуны. Иногда тому кажется, будто в Италии вообще не бывает плохой погоды.
- Когда-то давно я точно так же сказал Реборну, – говорит Дино, глядя сквозь окно куда-то в сад. – «Я не хочу быть боссом мафии», и «мне это не нужно», и «другие справятся с этим лучше меня», и ещё много чего, конкретно уже и не помню. И знаешь, что он сказал мне в ответ?
Дино отворачивается от окна – взгляд его затуманен, он явно ещё раз переживает тот самый день; Тсуне становится неловко, будто он подглядывает за чем-то чересчур личным.
- Он сказал: «Лучшие боссы мафии получаются из тех, кто не хочет ими становиться. Кто не жаждет власти». Вот так.
Повисает молчание – не уютное, не напряженное, не какое-нибудь ещё; просто молчание.
Наконец Тсуна говорит:
- Но если это и в самом деле… что тогда?
- Ты дорожишь своей Семьей, не так ли? – Дино отвечает вопросом на вопрос. – Неужели ты не хочешь ее защитить?
- Хочу.
Тсуна закрывает глаза; он слишком хорошо понимает, к чему ведет Дино, и от этого ему становится плохо почти физически.
- Вот и ответ, – говорит босс Семьи Каваллоне. – В этом и весь ответ.
- Да, – кивает Тсуна. – Спасибо, Дино.
- Не за что. Ты ещё это поймешь.
И они возвращаются к самому началу.
Глава 3Роскошь машины вызывает у неё неловкость. Юни думает, что за время своего недолгого и крайне злополучного пребывания в качестве босса так и не привыкла к подобным привилегиям, обусловленным ее статусом, – зато привыкла к многому другому, к чему предпочла бы не привыкать никогда.
- Юни-сама, – Гамма смотрит прямо перед собой. – Вы уверены, что это безопасно?
«Вы уверены, что это нужно Джиглио Неро сразу после победы над Бьякураном?»
- Да, – говорит Юни. – Не беспокойся, все будет хорошо.
«Вонгола – не Джессо». Юни слышит подтекст этого диалога даже лучше, чем реальный разговор, и думает, почему они просто не могут высказать свои мысли вслух – привычка, появившаяся за время союза с Бьякураном?
От старых привычек следует избавляться, думает она.
- Вонгола не Джессо, – повторяет Юни вслух. – Они не предадут нас.
- Да, Юни-сама.
Повисает молчание; Гамма прекрасный водитель – машина идет ровно, плавно, и при этом на хорошей скорости. Юни скидывает туфли и подтягивает колени к груди, обхватив их руками – несолидно, но при Гамме можно. Иногда она думает, что он знает ее куда лучше, чем даже она сама себя.
- Гамма, – она ловит его взгляд в зеркальце заднего вида. – Ты действительно считаешь, что нам может что-то угрожать?
Он молчит в ответ почти минуту, пристально вглядываясь в дорогу, будто надеется обнаружить там своего злейшего врага; но Бьякуран вот уже месяц как мертв, и Гамма все-таки отвечает:
- Я не знаю, чего мне ждать, и это меня тревожит.
Юни кивает – ничего другого она и не ожидала.
- Все будет хорошо, – повторяет она, мысленно добавляя: «Я не повторю своих старых ошибок».– Я обещаю тебе. И на этот раз сдержу свое обещание.
- Вы всегда сдерживаете свои обещания, – зеркало заднего вида доносит до нее быстрый взгляд Гаммы и слабую улыбку в уголках губ. – Так что не говорите так, принцесса.
Юни так же слабо улыбается в ответ. Остаток пути они проводят в тишине, и только машина сопровождения впереди – Юни знает, что позади следует точно такая же, – нарушает иллюзию, будто во всем мире нет никого кроме них.
Особняк Вонголы ничем не напоминает резиденцию Джессо, и все-таки Юни преследует острое чувство дежавю, когда она наклоняется одеть туфли. Все это слишком знакомо – затяжная война, ослабленная Семья, заключение договора; все это слишком знакомо и потому заставляет ее держаться настороже. У входа в особняк охранники Вонголы с вежливой твердостью просят оставить телохранителей здесь, и Юни успокаивающе сжимает ладонь готового уже возмутиться Гаммы.
- Хорошо, – говорит она и думает, что на самом деле хорошего во всей этой ситуации не так уж много. – Но мой Хранитель Грозы пойдет со мной.
После недолгих колебаний охранники соглашаются и они наконец-то проходят внутрь; в холле их встречает Гокудера Хаято, правая рука Десятого босса Вонголы, и они с Гаммой обмениваются насторожено-неприязными взглядами, которые, впрочем, длятся не многим дольше секунды.
- Юни-сан, – полувопросительно-полуутвердительно говорит Гокудера, и Юни в ответ кивает, – Десятый ждет вас. Следуйте за мной.
По широкой парадной лестнице они поднимаются на второй этаж; Юни чувствует себя не слишком уютно среди этого сплошного мрамора, деревянных панелей на стенах, персидских ковров с густым ворсом и прочими стандартными признаками роскоши. С другой стороны, думает она, в штаб-квартире Мильфиоре ей было удобно – и ни к чему хорошему это в результате не привело.
Наконец Гокудера останавливается возле одной из дверей и коротко стучит; из комнаты тут же доносится «Войдите». Дверь распахивается как-то слишком внезапно, и Юни моргает, пытаясь привыкнуть к яркому солнечному свету, заливающему комнату, – все, что она видит, это массивный стол прямо напротив двери и узкий силуэт сидящего за ним человека.
- Добро пожаловать, Юни-сан, – человек встает из-за стола и делает шаг к двери, оказываясь Тсунайеши Савадой. Юни ярко и – на удивление для самой себя – искренне улыбается в ответ:
- Здравствуйте, Савада-сан.
Спиной она чувствует настороженное внимание Гаммы, готового защитить своего босса от всех опасностей на свете, и точно такие же чувствуется Гокудера; с неожиданной иронией она думает, что правые руки, защищающие своих боссов, самые ревнивые люди на свете, и ревность их вполне может спалить этот мир дотла.
- Пожалуйста, Гамма, – Юни поворачивается к своему Хранителю Грозы. – Оставишь нас с Савадой-саном одних?
Она видит в его глазах отражение аналогичного визита к Бьякурану – не только ее мучило это чувство дежавю; она почти физически чувствует, как Гамма не хочет ее отпускать. Юни ободряюще улыбается и говорит одними губами: «Я же обещала». В глазах у Гаммы мелькает что-то странное, и он после коротких колебаний склоняет голову:
- Как скажете, принцесса.
- Спасибо, Гамма, – и Юни в самом деле благодарна ему за понимание. Ей нужно исправить былые ошибки.
- Гокудера-кун, – говорит Тсуна, и Хранитель Урагана, с полуслова понимая своего босса, бесшумно закрывает дверь за спиной Юни. Они с Савадой остаются в комнате одни.
Юни смотрит на него внимательно, пристально – улыбка все ещё не сходит с ее губ, но сейчас это больше защитная реакция, чем что-нибудь ещё; она знает Саваду Тсунайеши из десятилетнего прошлого, но человек, стоящий напротив, ей совершенно незнаком. Хотя внешне, думает она, он не слишком-то изменился: лишь немного отросли каштановые волосы, затвердели черты лица, добавилось несколько сантиметров роста; и только спокойные янтарные глаза в полной мере указывают на прошедшие годы. В целом это похоже на картину после реставрации – изменения формы не затрагивают смысл, невольно думается ей.
- Быть может, присядете, Юни-сан? – Тсуна делает приглашающий жест в сторону мягких кресел, скрывающихся в глубине кабинета.
- Благодарю.
Юни садится в одно из кресел, а Тсуна устраивается напротив; на секунду повисает звонкая тишина, та самая, что бывает только перед важными событиями и разговорами, от которых слишком многое зависит. Время замедляется, застывает в одной точке только для того, чтобы уже через мгновение помчаться в разы и разы быстрей.
- Вы хотели что-то обсудить со мной, Савада-сан? – Юни улыбается, запуская этот пробный шар. – Я всегда рада нанести дружеский визит Вонголе, но, к сожалению, у Джиглио Неро после противостояния с Бьякураном осталось много нерешенных проблем.
В ее голосе звучит искренняя грусть; за время войны она научилась играть в эти игры даже слишком хорошо.
- Именно об этом я и хотел поговорить, – Тсуна возвращает ей улыбку, довольно-таки усталую, впрочем; Юни не без удивления замечает, что под глазами у него круги. – Полагаю, часть проблем у нас общая.
- У нас был общий противник, Савада-сан, – пожимает плечами Юни. – Это наложило... определенный отпечаток.
- Да. И во время войны наши Семьи смогли преодолеть многолетнюю неприязнь; мне хотелось бы закрепить этот успех.
Юни думает, что они обое знают, что будет дальше, и тем ни менее прилежно разыгрывают свои роли – это ли не тот эффект, что не давал поговорить им с Гаммой?..
Все они заражены послевоенным синдромом как болезнью.
- Вы предлагаете нам союз, – Юни скорее утверждает, чем спрашивает.
- Да, – просто говорит Тсуна. – Нам незачем враждовать, Юни-сан.
Юни смотрит на него и видит детали, ускользнувшие от ее взгляда раньше – морщинки в уголках глаз, небольшую горькую складку у рта, напряженную линию плеч; не все спокойно в Вонголе, думает она, ох, далеко не все, и война с Бьякураном здесь практически и не при чем.
- Скажите, – медленно говорит она, – Савада-сан... Зачем вы поменялись со своим двойником из десятилетнего прошлого?..
На мгновение во взгляде Десятого босса Вонголы что-то вспыхивает – и тут же уходит назад в глубину глаз.
- Вы верите в то, что они смогут изменить прошлое? – спрашивает он.
- Не слишком, – поколебавшись, отвечает Юни. – Шансы на такой исход приблизительно пятьдесят на пятьдесят. Да и потом – если бы они это сделали, нас бы здесь уже не было.
- Верно, – кивает Тсуна и прикрывает глаза. – Но знаете, Юни-сан... Становясь во главе Семьи, мы учимся жертвовать малым ради большого и теряем умение ставить на карту все, потому что от нашего решения зависит не только наша жизнь. И в войне с человеком, который обладает могуществом и при этом не заботится жизнью Семьи, мы неизбежно проигрываем.
Он несколько секунд молчит, а затем добавляет:
- Вонгола проигрывала. Мы могли выстоять ещё год, два, но я не видел у нас будущего. Нужно было что-то, что переломит ход этой войны; что-то, чего никак не мог ждать противник, изучивший нас лучше, чем, возможно, мы сами... И дети, которыми мы были десять лет назад, всего за два месяца справились с этой задачей намного лучше нас нынешних, – по лицу Тсуны пробегает тень какого-то вспоминания. Неожиданно он открывает глаза и остро смотрит на нее:
- Я ответил на ваш вопрос, Юни-сан?
Юни смотрит на слишком усталого для своих лет человека напротив и думает, что было бы, ошибись он в расчетах.
- Да. Спасибо, Савада-сан, – помолчав, она добавляет: – Джиглио Неро согласны заключить договор с Вонголой. И... я рада, что у нас все получилось.
Когда она смотрит Тсуне в глаза, он не отводит взгляда.
…На обратном пути Юни думает, что, возможно, сдержать свое обещание Гамме будет куда проще, чем ей казалось.
Глава 4Дорогая Амано-сенсей!
Вот уже пять лет и двадцать один день (я считал!) мы с вами вместе движемся к вершине рейтингов Джампа. Ну, то есть это вы нас продвигаете… или мы вас… кто вообще приобретает популярность в этом Джампе – персонажи или мангаки?.. неважно. В общем, движемся.
И за эти пять лет и сколько-то дней у меня накопилась уйма всего, что я хотел бы вам сказать.
Во-первых, Амано-сенсей… я НЕ ношу черные трусы с розовыми сердечками. Да, и с белыми тоже. И зеленые в клеточку не ношу – или в полосочку, простите, не успел толком разобрать, снося лбом очередную стену (да вы знаете, как потом болит голова? Она у меня, между прочим, не железная и даже не казенная!). И, конечно же, мои «фавориты» – стринги. Так вот, вынужден вас разочаровать, но их я не ношу тоже. (У вас вообще все нормально с личной жизнью? А то эти неожиданные фетиши немного настораживают. Может, вам посоветовать хороший магазин нижнего белья? Уверен, Хару с удовольствием вам поможет – и, надеюсь, переключится в своем обожании на вас. Нет, я правда на это надеюсь.)
Во-вторых, мне очень интересно, почему наследником стал я, хотя у Девятого было трое сыновей (кстати, Тимотео-сана тоже интересует ответ на этот вопрос. А уж как он интересует Занзаса!..) Нет, я помню, что они умерли, но очень уж это… неожиданно получилось. Иногда мне кажется, что они вообще существовали – и существуют – только в виде эдаких фамильных призраков, и слава богу, что ещё без цепей.
Кстати говоря о Занзасе. Он просил передавать вам пламенный привет и долго рассказывал о том, почем нынче фервекс, как его задолбало пить горячий чай с лимоном (на этом месте он почему-то разразился длинной тирадой в адрес Сквало, из которой я, увы, практически ничего не понял из-за незнания ни японского, ни тем более итальянского мата) и что его рубашки от лучших модельеров Италии, так что пуговицы у них на месте и они очень даже неплохо застегиваются.
В-третьих, Ламбо интересуется, мальчик он все-таки или корова – потому что если корова, то хочет он себе колокольчик и желательно золотой, но на крайняк сойдет и серебряный. Пожалуйста, Амано-сенсей, скажите Ламбо, что он мальчик! Он и без колокольчика абсолютно всю базу ставит на дыбы, а уж с колокольчиком у него… то есть, у нас… нет, наверное, все же у него не будет ни малейшего шанса на выживание. Ламбо, конечно, то ещё шило в заднице, но быть подорванным на динамите, забитым тонфа и расстрелянным из Леона одновременно не заслуживает даже он.
В-четвертых, недавно на базу заглядывал Мукуро и долго рассказывал о том, как не любит ананасы, бананы и прочие киви, предпочитая им простые помидоры (при чем тут помидоры, я так и не понял, но это же Мукуро. У него, по-моему, логика вообще не бинарная). Отстал только после того, как я пообещал пересказать эту подробность вам; надеюсь, вы в ней поняли больше моего. И вообще этот Мукуро меня настораживает.
В-пятых, Шамал, попав к нам впервые, долго гадал, в эпицентре какой болезни он сейчас находится. Опухоли и рак кожи были самыми безобидными вариантами, но ему ещё нравилась версия про непрекращающийся похмельный синдром – только так, говорил Шамал, можно объяснить наши «вечно припухшие рожи», и очень обижался, что его не звали с собой на пьянки. Особенно он возмущался насчет меня и Реборна, говоря, что детский алкоголизм запрещен законом.
Это, дорогая Амано-сенсей, без комментариев. Просто без комментариев.
С надеждой на скорый ответ (большой и подробный. Я – нет, мы жаждем объяснений, черт подери!), все ещё ваш (и временами искренне об этом жалеющий),
Савада Тсунайеши
Глава 5Свежевыпавший снег тихо скрипит у него под ногами. В этом году зима рано приходит в Бухарест и яростно отстаивает свои позиции, несмотря на близкий конец февраля; парк с непроизносимым названием то ли Харэстроу, то ли Херэстрэу заметает сугробами и продувается всеми зимними ветрами, которые только есть на свете. Тсуна думает, что неплохо бы замело ещё ту кривую железяку возле входа, у которой остался Гокудера с машиной, по какому-то недоразумению принимаемую за памятник, – но мысль об этом исчезает так же быстро, как и появляется.
Аллеи парка тихи и пустынны – погода не слишком подходящая для прогулок; все благоразумные любители красот сидят дома. Тсуна с радостью бы присоединился к их числу, но где-то здесь его должен ждать Занзас, и он уже наверняка не в восторге от задержки. Тсуна лишь поплотнее запахивает пальто, пряча мерзнущие руки в карманы – перчатки, как и шарф, практически не спасают; в Италии не бывает таких холодных зим. Как и в Японии, впрочем.
Черные ветки деревьев над головой под порывом ветра раскачиваются так, будто хотят о чем-то предупредить.
Когда на фоне слепящего своей белизной снега вырисовывается темный контур машины, Тсуна вздыхает с облегчением; он понятия не имеет, как Занзасу удалось загнать ее в парк, но давно усвоил, что для Варии слово «невозможно» является всего лишь очередным вызовом. Он выискивает взглядом знакомую фигуру в черной с бежевым униформе, быстрым шагом пробираясь сквозь хитросплетение аллей к авто, – но обнаружив ее, лишь удивленно застывает.
Сквало поворачивается на звук шагов – Тсуна готов поклясться, что тот знал о его приближении ещё до того, как увидел или услышал, как кто-то идет, – и коротко кивает, что при большом воображении можно расценить как приветствие.
- Савада.
- Сквало, – Тсуна, оправившись от неожиданности, уже гораздо медленнее подходит к нему. – Не ожидал тебя здесь увидеть… мягко говоря.
- У босса дела в Польше, – Сквало облокачивается на капот, и его черная форма совершенно теряется на таком же темном фоне машины. – Мотаться тюда-сюда – слишком долго и неудобно, к тому же его отсутствие наверняка заметят. У нас ушло слишком много времени, чтобы объяснить причины своего визита туда.
- Мы могли перенести встречу, – Тсуна едва заметно хмурится, подавляя инстинктивное желание сжать в карманах кулаки. – При всем моем уважении, Сквало, мне нужно было поговорить именно с Занзасом.
- Нет времени, – в голосе Сквало проскальзывает раздражение.
Он открывает переднюю дверцу машины и достает с водительского сиденья папку; захлопывает ее и поворачивается назад к Тсуне.
- Здесь вся информация, что тебе требуется. Надеюсь, на этом все, Савада? Меня не прельщает перспектива оставаться здесь дольше необходимого и подтирать тебе вместе с остальными детишками сопли.
Тсуна молча смотрит на его силуэт, четко вырисовывающийся на фоне далеких Карпат; длинные волосы Сквало немногим темнее снега, а униформа напоминает о темных деревьях вокруг, сбросивших листья на зиму. Все вокруг черное и белое, как старый монохромный фильм, и только вкрапления бежевого на одежде, выглядящего здесь по меньшей мере неуместно, нарушают эту картину.
Тсуна думает, что даже если переодеть Сквало в платье, он, несмотря на длинные волосы, все равно не будет похож на женщину – слишком жилистая фигура, слишком цепкие пальцы, слишком ясно во взгляде читается традиционное «не-подходи-убью»; те, кто обманывались его внешностью, как правило не доживали даже до следующего утра.
Вся Вария – одна лишь видимость, прикрывающая банду совершенно неуправляемых и безжалостных отморозков.
Наконец Тсуна говорит:
- Вы все ещё пытаетесь проследить след Червелло?
- Савада, бери наконец папку и сматывайся отсюда, – интонация Сквало ясно говорит, что распространяться на эту тему он не намерен. – Не испытывай мое далеко не ангельское терпение.
- Но этому следу уже девять лет, – продолжает Тсуна как будто про себя, не обращая на собеседника ни малейшего внимания. – У вас должны были быть очень веские причины, чтобы возобновить поиски снова.
Взгляд Сквало настолько тяжел, что им можно забивать гвозди.
- Что за чушь ты здесь городишь?
- В последнее время Джессо активизировались в Центральной Европе, – Тсуна пожимает плечами так, будто это все объясняет.
- Ну и? – на лице Сквало мелькает настороженное выражение. – Какого черта ты связываешь Джессо и Червелло?
- Это делаю не я, а вы, – Тсуна прямо встречает его взгляд.
Повисает холодное, искрящееся снегом молчание – причем ради разнообразия в прямом, а не в переносном смысле; Тсуна смаргивает пушистые снежинки с ресниц. За разговором он и не заметил, как с тяжелых, по-зимнему сизых туч снова начал падать снег.
Судя по напряженному взгляду, в душе у Сквало проходит напряженная борьба; в конце концов он зло встряхивает головой, будто в надежде очистить ее от лишних мыслей, и не менее зло смотрит на Тсуну.
- Допустим, ты прав. И что тогда, Савада?
- Грядут большие перемены, – негромко замечает Тсуна. – Джессо слишком быстро набирают силу; они уже почти сломали Джиглио Неро, дни которых теперь сочтены – особенно после смерти их босса. Мир лишился аркобалено. Происходит что-то странное.
- Не растекайся мыслью по дереву, ближе к делу.
- Я всего лишь хочу сказать, что изменения затронут всех, – вздыхает Тсуна. – Что вы нашли в Польше? Там объявились Червелло или… – он прищуривается, интуиция Вонголы пойманной птицей бьется в его глазах, – …или вы обнаружили что-то серьезней? Базу?
Сквало практически не колеблется, прежде чем ответить.
- Одну из.
- Джессо усилили давление на Центральную Европу, но больше всего интересуются Центрально-Восточной, – говорит Тсуна. – Мне донесли, что ходят слухи, будто на границе со Словакией идет какое-то большее строительство. И босс Джессо очень, очень настойчиво добивается встречи с Марцином Лозицким, главой преступного мира Варшавы.
Он мгновение медлит, но все-таки добавляет:
- Так что будьте там осторожней.
- Ещё только твоих советов нам и не хватало, – кривится Сквало. – Теперь-то, я надеюсь, ты перестанешь тратить мое время на бесполезную ерунду?
- Я предпочитаю называть это взаимовыгодным обменом информации, – улыбается в ответ Тсуна, забирая наконец у него папку, причем несчастный кусок пластика ему практически швыряют. – И Сквало, насчет «осторожно» – это я вполне серьезно.
- Просто свали уже, Савада, – он демонстративно поворачивается к Тсуне спиной.
- Успехов, – искренне желает Тсуна.
В ответ он слышит лишь неразборчивое фырканье.
…Когда Тсуна идет к выходу из парка, мимо него с ревом проносится темная спортивная машина, взметая из-под колес снег; он лишь качает головой, глядя ей в след. Иногда Тсуне кажется, что у Варии проблемы с пониманием таких слов как «невозможно», «опасно», «неблагоразумно», и, кажется, слово «осторожность» тоже входит в этот список.
Он от всей души надеется, что эти проблемы будут единственными, которые Вария повстречает на своем пути.
Глава 6Говорят, что Хибари Кёя, Хранитель Облака Вонголы, не обзаводится жильем в Италии из-за твердых жизненных принципов, один из которых гласит – «не будь привязан ни к чему». Ещё говорят, что в основу конкретно этого жизненного принципа лег не менее жизненный случай, и что виновнику того случая Хибари до сих пор мечтает перегрызть горло; самые храбрые добавляют (предварительно убедившись в отсутствии самого виновника сплетен за спиной), что аллергия на Рокудо Мукуро у Хранителя Облака распространяется так далеко, что он просто-напросто ненавидит Италию и все, с ней связанное, причем пребывание в итальянской мафиозной группировке сроком вот уже практически в десять лет на его мнение никак не влияет. Это было бы так похоже на него, думают они, и все как один ошибаются.
Хибари Кёя владеет целой сетью недвижимости по всему миру, и, разумеется, Италию он не обходит своим вниманием; конспиративные квартиры и базы, исследовательские лаборатории и госпитали – он не пренебрегает ничем, он не щадит ни сил, ни времени для создания собственной осведомительской сети, и нельзя сказать, что у него не получается. Члены бывшего Дисциплинарного комитета, все без исключения последовавшие за своим лидером, молчаливыми силуэтами возвышаются у него за спиной, – и кстати говоря, раз уж об этом зашла речь. Большая часть слухов о Хибари Кёе распущенна именно ими.
Тсуна не может не помнить об этом, переступая порог дома Хибари, и мимолетно улыбается ассоциации с драконьим логовом. Дом – настоящий дом – у Хибари один-единственный, несмотря на все разнообразие принадлежащей ему недвижимости, и вряд ли кто-то ещё кроме хозяина знает обо всех опасностях и сокровищах, что скрываются в его глубине.
К этому не имеет отношения ни Италия, ни Вонгола, ни даже приснопамятный Рокудо Мукуро, и мало кто знает, что только любовь к Японии (а точнее – к одному конкретному городу, а точнее – к одной конкретной школе) привела в свое время Хибари в мафиозные ряды.
Но те, кто знает, мудро об этом молчат.
Когда Тсуна переступает порог дома Хибари, его уже ждут – черный костюм Кусакабе сливается с полутьмой коридора, превращая его всего лишь в одну из теней. Он единственный, думает Тсуна, кого я видел здесь в европейской одежде; сколько бы я сюда не приходил, и слуги, и сам хозяин, и непременно гости одеты лишь в традиционный японский костюм, и только Кусакабе это правило не касается. Маленькие привилегии правых рук, думает Тсуна, доброжелательно кивая встречающему его человеку, маленькие, но такие показательные.
Хаори с гэта он оставляет слугам, продолжая дальнейший путь уже в одних таби, – ещё одно правило, к правилам здесь вообще относятся очень трепетно; он не видит них смысла, но ещё меньше смысла видит в их нарушении. Кусакабе терпеливо ждет, пока он закончит, и лишь затем жестом приглашает следовать за ним.
В последние годы Тсуна бывал здесь так часто, что мог бы пройти этой дорогой даже с завязанными глазами.
Любимая комната Хибари Кёи – с выходом во внутренний двор, и как всякий истинный японец, он не слишком любит менять свои привычки; это же касается и черной юкаты – Хибари вообще любит черное и белое, эти цвета удивительно ему идут и не менее удивительно отражают все изыски характера, – и чайного сервиза, стоящего на низком столике перед ним. Над чашками все ещё поднимается пар, а взгляд самого Хибари устремлен на содзу* и в то же время куда-то вдаль.
Тсуна успевает сделать шаг внутрь комнаты, прежде чем Кусакабе запоздало говорит:
- Кё-сан, Савада-сан прибыл.
- Рад вас видеть, Хибари-сан, – мягко говорит Тсуна, делая ещё несколько шагов. – Ваш дом как всегда идеален.
Самое смешное, что он говорит правду и только правду – дом Хибари и правда ему нравится, здесь Тсуне выпадает редкий случай почувствовать себя японцем и чуть ли не нормальным человеком, хотя по сути юката, на которую он меняет костюм, остается все той же униформой. Но разница состоит в совершенно незаметных на первый взгляд мелочах, и это место с его традиционным садом камней, прудом с карпами, энгавой и гравюрами на стенах столь неуловимо ему чуждо, что практически столь же неуловимо и расслабляет. Он точно знает, что здесь от него ничего не ждут и не пытаются просчитать все на десять шагов вперед, и это, пожалуй, ему нравится.
- Савада Тсунайеши, – Хибари поднимает на него темный, непроницаемый взгляд, и взмахивает рукой, указывая на место напротив себя, – черный шелк на мгновение взвивается вороновым крылом. – Присаживайся.
Сёдзи закрываются с тихим шорохом, в комнате кроме них двоих уже никого нет; Кусакабе Тетсуя – практически идеальная правая рука, он всегда знает, когда нужно уйти и когда вернуться.
Тсуна садится на предложенное ему место и осторожно берет тонкую фарфоровую чашку, греет об нее руки. По негласной традиции перед разговором они всегда пьют чай, и он успел выучить привычки Хибари даже слишком хорошо; иногда это мешает ему почти физически – трудно ломать то, что не вызывает у тебя сопротивления. Но на этот раз придется, времени на церемонии у них уже почти совсем нет.
- Хибари-сан, – говорит Тсуна, с удовольствием делая первый глоток; нигде больше зеленый чай не заваривают так, как у Хибари, – вы связывались с Ирие Шоичи?
- Он сам вышел на связь, – Хибари едва заметно хмурится, и непонятно, вызвано это нарушением их негласного правила или внезапной инициативой Шоичи. – И ничего толкового так и не сказал, хотя молол чушь не меньше десяти минут.
- О чем же он говорил тогда? – с легким удивлением интересуется Тсуна. Он догадывается, что творится в голове у Шоичи, но это ни на грамм не прибавляет ему понимания; мертвому вообще сложно понять живых, а он уже практически шагнул одной ногой за грань.
Разумеется, ни о какой смерти речи не идет, и даже в посмертии ему не найти покоя, но сердце – это такая глупая штука, которая не всегда подчиняется законам логики. Возможно, Тсунайеши Савада здесь-и-сейчас в самом деле умирает, возможно, после всей этой заварушки из гроба встанет и улыбнется уже кто-то другой, возможно, у него просто развилась паранойя и общий психоз на фоне последних событий. Сложно сказать что-нибудь определенное на самом-то деле.
- Я не доверяю ему, – вместо ответа говорит Хибари, и слова его падают так тяжело, будто капли дождя разбиваются об сухую землю. К своей чашке с чаем он так и не притронулся, кстати говоря. – Предатель однажды – предатель навсегда.
- Мы – единственный его шанс, единственная дорога, по которой он может уйти из Мильфиоре. Ему нет смысла нас предавать, – говорит Тсуна и на несколько секунд прикрывает прозрачные, янтарные и какие-то слишком уж усталые глаза. – Пока что нет… по плану никаких изменений?
- Никаких.
Тсуна отпивает ещё чая, его взгляд блуждает по висящим на стене гравюрам – кажется, некоторых из них в прошлый его визит ещё не было, к примеру, вон той сакуры на фоне гор он точно не видел. Тсуна прищуривается, но все равно не может разобрать иероглифы вверху свитка.
- Скажите, Хибари-сан, – рассеяно говорит он, – что бы вы делали, если бы я и в самом деле умер?
- Не задавай глупых вопросов, – равнодушно говорит Хибари. Сегодня сумрачный день, и в полумраке его кожа кажется ещё белее, чем обычно. – Я делал бы ровно то же самое.
- В самом деле, глупый вопрос, – Тсуна улыбается в чашку с чаем. – Извините, Хибари-сан… Переговоры с Бьякураном назначены на послезавтра в Токио, завтра я напишу и оставлю на столе завещание касательно моих похорон и завтра же Шоичи позаботится о пуле. Лал Мирч получит задание регулярно прочесывать окрестности базы, Гокудеру-куна, думаю, даже уговаривать не придется, а Мукуро вряд ли поверит во весь этот спектакль настолько, чтобы забыть вовремя передать информацию.
Хибари хмуро смотрит на него, и во взгляде его читается «я не могу этого не знать, я прорабатывал вместе с тобой этот план не меньше двух месяцев, идиот», но Тсуна продолжает, не обращая на него внимания:
- Кстати, отдельная удача с этим новым варийским иллюзионистом, так не покажется странным, если в случае осложнений Мукуро с Варией договорятся о совместных действиях в обход наших копий из десятилетнего прошлого…
Тут он поднимает взгляд на Хибари и его перестает нести так же резко, как и начинает.
- Нам как-то просто неприлично везет, – заканчивает он.
- У тебя странные понятия о везении.
Тсуна не может удержаться от хмыканья – наличие чувства юмора у Хибари для него не ново, но до сих пор неожиданно.
- Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? – тем временем говорит Хибари, и в голосе его проскальзывает раздражение. – Уже слишком поздно для отступления.
Тсуна с сожалением смотрит в чашку с остывшим чаем:
- Я чувствую какой-то подвох, и в то же время знаю, что это единственный путь. Но… – он поднимает взгляд и качает головой. – Но хотя бы в вас я могу быть уверен. Спасибо.
Взгляд Хибари все так же непроницаем, он не научился бы разгадывать его, даже если бы прожил тысячу лет, что определенно ему не грозит, – но Тсуне, в общем-то, и не нужно его разгадывать. Его равнодушной и усталой уверенностью в том, что никто из этих шестерых его не предаст, можно двигать горы и высушивать океаны.
- Затянувшийся приступ искренности, – говорит Хибари. – Тебе не идет.
- Я слышал, смертникам все можно, – отвечает Тсуна, и оба они знают, что он это не всерьез.
Между ними повисает молчание, тянущееся, будто резина, но на самом деле не проходит и минуты, прежде чем Хибари спрашивает:
- Это все, что ты хотел сказать?
- Да, пожалуй, – Тсуна неожиданно и непонятно чему улыбается, выглядит это так, будто он только что оправился от истерики. – План пройдет без изменений, приготовления практически завершены, и на вас, Хибари-сан, возлагаются основные надежды. Это и в самом деле все.
Хибари смотрит на него внимательно, пристально – ему не нужно оружие, чтобы оставаться опасным, ему вообще ничего для этого не нужно. Он сам – живое оружие, и горе тому, кто встанет у него на пути.
- Я, наверное, пойду, – Тсуна ставит чашку обратно на столик и одним движением поднимается на ноги. – Так много дел, так мало времени… до встречи, Хибари-сан.
Он успевает развернуться и даже сделать несколько шагов по направлению к выходу, прежде чем в спину ему летит:
- Как завидна их судьба! К северу от суетного мира вишни зацвели в горах**.
Тсуна останавливается так резко, что можно подумать, будто перед ним внезапно выросла стеклянная стена, и поворачивает голову. В глазах у Хибари – насмешка и совсем немного понимания.
- Гравюра, которую ты так внимательно рассматривал. Там было написано это хокку.
Это похоже на прощание, это похоже на благословление. Это не похоже ни на что.
Тсуна несколько секунд не сводит с Хибари взгляда, а затем его лицо разрезает улыбка и он склоняет голову – то ли благодарно, то ли так же насмешливо, и Хибари кивает ему в ответ; затем Тсуна разворачивается и продолжает свой путь.
Лавина тронулась с места, и уже не в их силах изменить хоть что-нибудь.
_______
* – что это за хрень, можно посмотреть на Википедии.
** – автор хокку Мацуо Басё.
