Пролог— Имя?
— Брайони.
— Полное имя.
— Брайони Лиона Виктория Лет-Мортенссен.
— ПОЛНОЕ имя.
В тишине раздался вздох, а после:
— Вэнс.
— Что «Вэнс»?
— Брайони Лиона Виктория Лет-Мортенссен-Вэнс. Лучше просто Брайони.
— Итак, мисс Вэнс…
Девушка возвела темно-синие очи горе, а сидящий напротив мужчина продолжил:
— … расскажите нам о том, что произошло между вами и мистером Поттером, Альбусом Северусом, в ночь с 24 на 25 декабря.
— Какого года?
— Этого года.
— Две тысячи двадцать первого от Рождества Христова?
— Да, его.
— Не помню.
— То есть вы утверждаете, что события ночи с 24 на 25 декабря вам неизвестны?
— Я не могу утверждать, что они мне неизвестны, сэр, потому что я ничего не помню.
— Мисс Вэнс…
— Мистер…
— О'Райли.
— Как Райан О'Райли?
— Как Райан О'Райли, да, хотя я предпочел бы об этом забыть.
— О-о-о, тогда вы поймете меня, мистер О'Райли, — девушка воодушевленно наклонилась к лицу офицера. — Видите ли, человек, чью фамилию все так норовят присовокупить к фамилии моей бабки, вызывает у меня примерно ту же гамму чувств, что ваш однофамилец — у вас: этакую смесь скуки, раздражения, злости и, наконец, отвращения, которые сменяют друг друга у штурвала, но никогда не покидают корабля. Я понятно выражаю свою мысль?
— Чересчур витиевато на мой вкус, но я вас понимаю.
— Тогда вы, должно быть, понимаете, что если будете звать меня «мисс Вэнс», мы с вами вряд ли подружимся.
— Я не собираюсь дружить с вами, мисс Вэнс.
— Тогда дальнейшее общение между нами бессмысленно, мистер О'Райли, — пожала плечами Брайони. — Любовницей вашей я быть не намерена, а с незнакомцами мне мама не разрешает говорить о том, что я делаю ночами с 24 на 25 декабря.
— Вы забываетесь, мисс Вэнс, — мгновенно посуровев, ответил О'Райли. — Я — офицер полиции. Вы задержаны по подозрению в убийстве и обязаны давать показания.
У Брайони перехватило дух.
— Так Альбус мертв?
Офицер О'Райли молча поднялся со своего стула, пересек комнату для допроса и, обернувшись у двери, произнес:
— Хорошенько обдумайте наши с вами отношения, мисс Вэнс. От них зависит, как скоро вы снова увидите солнечный свет. И увидите ли вообще.
И дверь, обиженно взвизгнув, захлопнулась.
Глава 1. Имбирь и осьминяйник— А вот и нет!
— А вот и да.
— А вот и нет!!!
— А вот и да.
— А ВОТ И НЕЭЭЭЭТ!!!
— Мам, Имельда снова истерит!
— А ОН ОБИЖАЕТ МЕНЯ, МАМ!
— Кто?
— СТИВЕН!
— А почему ты так кричишь?
— Я НЕ… я не кричу.
— Это хорошо, потому что иначе мне придется оставить тебя дома и лечить твои нервы вместо того, чтобы отправить в Хогвартс.
— Я не хочу, мам.
— В Хогвартс?
— Нет, лечить нервы.
— А стоило бы, — пробормотал в сторону Стивен.
— МАМ, ОН ОПЯТЬ!
Белокурая Имельда, высокая и тонконогая, как новорожденный олененок, вперила в мать гневный взгляд карих глаз. Виктория осуждающе взглянула на сына, но тот уже и думать забыл о своих сопровождающих.
— Там Брайони! — взглянув через свое плечо, просиял Стивен. — Мам, я пойду?
— Захвати сестру.
— Ей нельзя с нами.
— Почему это?
— Приказ директора. Первокурсники едут в специальном вагоне.
— С каких пор?
— С прошлого года. Мам, ну можно я пойду? Брайони ведь уйдет, и придется искать ее по всему поезду.
— Ты быстро ее найдешь. Она будет в единственном купе, которое все обходят стороной.
— Не смешно, мам. У нее есть друзья.
— Вот поэтому ее купе и обходят стороной. Знаю я этих друзей.
— Я, в общем-то, один из них.
— Это меня и волнует, Стивен. Девочка происходит из семьи, которая прямо-таки притягивает неприятности. Не попади под раздачу.
— Ой, мам, не говори глуп… В смысле, не волнуйся за меня так. Я побежал.
И, чмокнув мать в щеку, пятикурсник помчался вперед по платформе: туда, где в двери вагона исчез край темно-синего плаща.
— Мам, ведь нет никакого вагона для первокурсников, да? — дернув Викторию за рукав, спросила Имельда. — Он просто не хочет ехать со мной?
— Конечно же есть, моя милая! И Стивену туда нельзя. Иначе он поехал бы с тобой, — горячо возразила мать и повела тревожно озирающуюся по сторонам девочку к голове состава.
— Берг, Морин.
Девочка с двумя косичками, одна из которых была отчаянно растрепана и тем самым выдавала участницу потасовки, случившейся среди первокурсников у дверей Большого зала, подбежала к табурету.
— ГРИФФИНДОР! — завопила Шляпа, едва коснувшись головы.
Морин Берг соскочила с табурета, запнулась о ступеньку, поймала равновесие и устремилась к столу своего факультета. Брайони засмеялась и отставила в сторону кубок с тыквенным соком. За девчонкой определенно стоит проследить: из нее может получиться прелюбопытнейшая студентка.
Профессор Салливан опустил взгляд на пергамент:
— Блетчли, Финеас.
Мальчишка плотного телосложения взошел на платформу и уселся на стуле.
— Хм-м, — протянула Шляпа. — Хм… ПУФФЕНДУЙ!
На лице у Блетчли застыло выражение страдания, он понуро спустился с табурета и побрел к пуффендуйскому столу.
— Вэнс, Имельда.
Хрупкая девочка на дрожащих ногах прошла между столов и заняла судьбоносное место. В тишине можно было услышать, как от ее дрожания едва слышно стучатся в пол ножки табурета.
— Хо-хо, — довольно пробормотала Шляпа, потом помолчала несколько секунд и изрекла: — ГРИФФИНДОР!
— Гриффиндор?! — изумленно воскликнул Стивен. — Серьезно? Гриффиндор?
Брайони посмотрела на него краем глаза. Он выглядел совершенно обескураженным. Как если бы обменял сорок тысяч галлеонов на яйцо дракона, которое потом оказалось окаменелым птичьим пометом.
— Что, недостаточно слизеринисто для тебя? — поинтересовалась она.
— Нет, не в этом дело, — ответил он. — Просто… она же трусиха, Имельда. Трусиха каких поискать. В прошлом году она попыталась защитить соседского ягненка от волка, потом со страху упала в обморок и придавила беднягу насмерть.
— Волка?
— Ягненка, — Стивен вперил в Брайони многозначительный взгляд и, как бы ни было ей жаль несчастное животное, она все же засмеялась.
— Ну, согласись, это так глупо, что даже по-гриффиндорски, — сказала она, наконец.
Стивен кивнул и устремил мрачный взгляд на кудрявую макушку сестры, сидящей за гриффиндорским столом.
— Может, она и не так плоха, как мне кажется, — проговорил он. — Может, она смелая и добрая и ещё какая-нибудь, но из-за того, что она моя сестра и вот уже одиннадцать лет от нее покоя нет, она и кажется мне настолько безнадежной, что я думал: сова вообще не прилетит, и придется отправлять ее в Ирландию: в частную школу, где учился отец.
Брайони нахмурила брови и ответила:
— Ну, не знаю. У меня, как ты помнишь, нет опыта выживания в доме с младшими сестрами. И с братьями. И самих младших сестер и братьев.
Стивен скептично сощурился.
— Ну, да, — внесла поправку Брайони,— за исключением тех, кого наплодил на стороне мой отец.
Прищур Стивена стал осуждающим.
— Прости, — подняла руки девушка. — За исключением тех, кого наплодил на стороне НАШ отец.
Стивен вздохнул и отвернулся. Брайони сделала глоток тыквенного сока и стала смотреть на розовощекого херувимчика (Дейн, Хорас), улыбающегося Морин Берг из-под Распределительной Шляпы. Под глазом его наливался багряной синевой фингал, достойный кисти Рубенса. Когда Шляпа прокричала «Гриффиндор!», на лице Морин заиграл румянец.
«Ох, эта парочка раздаст всей школе на орехи», — подумала Брайони и решила, что посматривать, кажется, стоит за обоими.
Стивен дулся еще два дня, но на тренировку все-таки пришел. Поставил на ещё нестриженную траву стадиона тяжелый чемодан, подрагивающий, будто пытаясь согреться, после промозглого подземелья оказавшись в лучах медленно клонящегося к закату солнца. Отстегнул сначала одну кованую застежку, потом другую, и крышка сама собой отлетела в сторону.
Брайони склонилась над чемоданом с легкой улыбкой:
— Стив, — проворковала она. — Правда, они очень милые, когда спят?
Стивен захохотал и, взмахнув палочкой, выпустил на волю два дрожащих фиолетово-черных бладжера. Один из них чуть не смазал Брайони по физиономии. Девушка бросилась на землю, откатилась и в два шага подскочила в лежащей в траве метле.
— Кто последний, тот вампир! — крикнула она и взмыла в небо.
Стивен хмыкнул, пинком закрыл чемодан, крикнул: «Вверх» и, уцепившись за древко своей метлы, метнулся следом. Бладжеры некоторое время летели рядом, но потом один из них камнем устремился вниз. Брайони и Стивен на всех парах помчались за другим: все выше и выше. Одновременно занесли биты для удара и ударили по мячу в один момент. Бладжер остался на месте, а оба загонщика разлетелись в стороны, тряся отбитыми руками. Оставив несчастный бладжер в покое, они спикировали к самой траве, гонясь за вторым. У этих двоих было твердое правило: в течение тренировки нельзя бить по одному и тому же бладжеру два раза подряд. Это здорово выматывало, зато потом в настоящем матче погоня за «вышибалами» казалась детской возней. Когда до мяча оставалось пять футов, Стивен оттеснил девушку плечом и коротко замахнулся битой. Брайони по-змеиному поднырнула снизу и заставила его убрать левую руку с древка. Едва не сверзившись с «Дедалуса», он прервал замах и вцепился в метлу обеими руками:
— Ах, ты!
Брайони ударила, но бладжер резко сменил направление, оставив слизеринку с носом.
— Мазила! — выдохнул Стивен и помчался за ускользающим бладжером, жмущимся к кромке поля.
— Вот ведь! — сквозь зубы прорычала девушка и подняла голову, ища в небе другой. Он как раз летел в ее сторону. Брайони понеслась навстречу и, отыскав взглядом Стивена, отправила ему крученый «подарочек».
— Ха-ха! — воскликнула она. — Кто вампир? Ты вампир!
Стивен, по правилам все еще не могущий бить по первому мячу, ушел от удара и саданул битой по второму. Затем развернулся и шесть секунд спустя отправил вдогонку тот, которым в него запустила Брайони.
Девушка увернулась от летящего в нее снаряда, занесла биту, чтобы ударить по следующему, и тут же получила тычок в плечо от резко сменившего направление бладжера. Замах получил неожиданное ускорение, и девушка, перекувыркнувшись через древко метлы, повисла на неловко выкрученном правом запястье.
— Я тебя страхую! — раздалось издалека.
Брайони разжала пальцы и, на секунду зависнув в воздухе благодаря заклинанию Стивена, перехватила древко поудобнее и оседлала свою «Молнию».
— И кто теперь вампир? — насмешливо прокричал помощник.
— Тот, кто слишком мало тренировался летом и больше не успевает за бладжерами, — ответила Брайони.
— А тот, кто настолько ослеп в лучах собственного величия, что не увидел летящий в него бладжер?
— У того просто нет глаз на заднице: ведь он же не вампир!
— У тебя очень смутное представление об анатомии вампиров, да, Брай? — засмеялся Стивен.
— Да, ведь я так редко их видела, — Брайони развела руками, крепко ухватив древко коленями.
— Ну хватит уже, Брай, — Стивен закатил глаза и подлетел ближе к девушке. — Как будто только отец виноват в том, что тебе в жизни чего-то не досталось.
— Типа умения пить не пьянея и превращаться летучую мышь?
— Типа доброжелательного отношения к людям и принятия самой себя.
— Пфффф..уффендуй! — фыркнула Брайони и полетела к левой трибуне, где метался в ожидании загонщика фиолетово-черный мяч.
— Пффффуффендуй или нет, но мне не нравится, что ты обвиняешь во всех своих бедах отца. Переключись, что ли, на мать для начала.
Брайони промолчала, но врезала по бладжеру с такой силой, что бита загудела. Стивен отбил его и, опустившись на поле, спешился. Брайони сделала полукруг по стадиону, остывая, и приземлилась рядом с ним.
— Стив.
— Что?
— Прости.
— За что?
— За то что постоянно бурчу на отца при тебе, хотя надо бурчать на отца при отце. Ты тут ни при чем.
— М-м, ясно. А я забыл, бил ли по этому бладжеру или по другому.
— Потому что вампир.
— Так, хватит!
Брайони засмеялась и предложила:
— Давай начнем сначала?
— Давай начнем. Акцио, бладжер!
— Акцио, бладжер!
— Ты заарканила тот же бладжер, что и я! Боже, да есть ли у тебя малейшее понятие о собственном стиле?
— Откуда ему взяться? Ведь я же росла… о-окей, я лучше заткнусь.
— Да, лучше заткнись.
— Грубиян.
— Это потому, что я вампир.
— Весь в отца.
— БРАЙОНИ!
— И на Имельду очень похож.
— Акцио, бладжер. Готовься к смерти, Доджсон.
— Я всегда к ней готова, Вэнс. Но не зови меня Доджсон здесь.
— Прости, я забылся.
— Потому что вампир!
Она взлетела, одарив его чванливым выражением лица. Стивен покачал головой, взмахнул волшебной палочкой и снова выпустил бладжеры на волю, взмыв вверх почти одновременно с ними.
— Рад видеть, что все вы пережили летние каникулы и вернулись в Хогвартс, — вместо приветствия промолвил профессор Лоуренс, входя в класс через дверь, ведущую в кладовую. — Признаться, на некоторых из вас я не надеялся. Мистер Нотт. Мистер Хили. Мисс Лет-Мортенссен.
Брайони улыбнулась и опустила глаза. Хили хмыкнул. Нотт засопел.
— Как вы уже слышали на приветственном ужине — если, конечно, слышали что-то помимо потрескивания за своими ушами, — с этого года я, наконец, не декан Слизерина. Это безусловно пойдет на пользу и факультету, и мне, но не вам, потому что отныне я смогу снимать с вас баллы за нерадивость безо всяких ограничений нравственного и соревновательного характера. Мистер Нотт. Мистер Хили. Мистер Поттер.
Уши Альбуса Поттера побагровели. Сидящий рядом с ним Скорпиус Малфой посмотрел на друга с сочувствием.
— Я не имею ни малейшего понятия о том, почему установочные лекции пятого курса решили сделать индивидуальными для каждого факультета. Мои напутствия вам перед СОВ будут ровным счетом такими же, как для когтевранцев, пуффендуйцев и гриффиндорцев и почти такими же, как четыре года назад: строго соблюдайте рецепт; не занимайтесь творчеством прежде чем освоите основы; не пробуйте ингредиенты даже если они похожи на имбирь, мистер Нотт…
Слизеринцы засмеялись, а когда вновь воцарилась тишина, профессор продолжил:
— …держите мантии подальше от огня; постарайтесь не умереть и самое главное — вовремя сдавайте домашние работы, потому что только это сможет обеспечить выполнение предыдущего пункта. Мистер Хили, мистер Поттер, мистер Нотт, мисс Лет-Мортенссен, прошу прощения за то, что использовал ваши имена в качестве педагогического инструмента. Обещаю не делать этого впредь, если вы перестанете давать мне повод. А теперь открываем учебники на странице сто двадцать один. Магнивокс.
Третьекурсники шумно пролистали учебники до указанной страницы и замерли в ожидании указаний. Профессор Лоуренс внушал большинству из них трепет, не имеющий никакого отношения к страху. То был трепет скалолазов, оказавшихся у подножия невиданной ранее горы, которая перемежала сложные перевалы долинами, на которых росли редкой красоты цветы. Профессор Лоуренс был, что ни говори, виртуозом своего дела: один из пяти лучших выпускников Высшей школы алхимии, автор первого действующего антиликантропного зелья, абсолютно лишенного побочных эффектов варианта костероста и еще нескольких удачных исцеляющих составов, участник знаменитого Бирмингемского эксперимента с драконоборцами. Когда он рассказывал о тонкостях приготовления тех или иных зелий, казалось, ему подпевает сонм ангелов, и большинство студентов так заслушивались пением сонма, что в головах у них не оставалось ни малейшей крупицы информации. В этом была самая большая беда в жизни Эдриана Мартина Лоуренса: он был интересен людям, но они за редким исключением его не понимали. Ну, и еще в том, что стрелки на брюках не наглаживались сами собой.
— Я очень ценю, что вы не задаете этот вопрос вслух, — продолжил профессор, — потому что вы ведь помните о пункте «постарайтесь не умереть», но в ваших головах наверняка крутится мысль: «Но как же, профессор Лоуренс! Вы ведь слишком молоды для старческих изменений мозга! Вы не можете не помнить, что перед приготовлением Магнивокса мы должны освоить еще одиннадцать составов!». И, смею вас заверить, я и вправду еще слишком молод. Я мог бы сказать вам, что, согласно моему опыту, изучение Магнивокса перед приготовлением Мавританского антиспота помогает добиться лучших результатов, и не соврал бы. Но я пойду дальше и буду предельно честен: в моей кладовой внезапно обнаружились сто пятьдесят унций крысиной селезенки, которую через неделю можно будет пустить разве что на корм для рыбок в Мемориальном пруду. Поэтому я решил модернизировать нашу академическую систему. Котлы к бою!
— Мистер Вэнс, продолжайте в том же духе! — проходя за спинами студентов, сосредоточенно корпеющих над превращением осьминога в чайник, вещала профессор Блетчли. — Мисс Эмерли, палочку выше! Мистер Поттер, не прекращайте бороться. Мистер Малфой, отлично! Мисс Лет-Мортенссен, что это?
Чайник Брайони приобрел подозрительный коричневый цвет и лениво шевелил носиком, выдувая из него липкие пузыри.
— Это осьминяйник, — устремив темно-синие глаза на профессора, ответила девушка. — Промежуточная форма эволюции. Дайте нам еще пару сотен лет, и он станет прямоходящим.
— Я ценю ваше чувство юмора, мисс Лет-Мортенссен,— мрачно проговорила профессор, — но, боюсь, что сдать СОВ оно не поможет. Мистер Финли, неплохо, весьма неплохо, но уберите этот странный выступ на крышке. Мисс Эдисон…
— Что бы ни случилось в моем классе, сохраняйте спокойствие. Пятый курс — самый сложный в защите от темных сил. Боггарты и келпи, огненные крабы и упыри — все они остались в прошлом. В этом году вам предстоит сразиться с куда более серьезными — и уж точно куда более хитрыми и злокозненными — противниками. С людьми.
Профессор Салливан скрестил руки на груди и обвел аудиторию взглядом:
— Кто из вас хочет нападать?
— А каким способом, сэр? — спросил Скорпиус.
— Любым из не запрещенных законом.
Над головами студентов поднялось несколько рук.
— Отлично… двенадцать человек. Для ровного счета нужно еще два. Мистер Хили, у вас это неплохо получится. Мистер Вердана? Мисс Лет-Мортенссен? Кто из вас?
— Давайте я, — ответили оба хором и тут же:
— Давайте он.
— Давайте она!
Эрик и Брайони рассмеялись и на счет «три» выбросили «камень» и «бумагу». Выиграл Вердана.
— Отодвиньте столы к стенам и разделитесь на две группы: те, кто нападает — в дальнюю часть зала. Те, кто защищается — к доске. Считайте сегодняшний урок разминкой перед учебным годом. Нападающий и защищающийся встают лицом друг к другу один на один. Нападающий предпринимает попытку атаки, защищающийся ищет вариант избежать урона и нейтрализовать агрессора. У каждого только по одной попытке. Остальные смотрят и ищут ошибки. Все понятно?
— Как мы делимся на пары? — спросил Вердана.
— В согласии с инстинктом размножения.
— Что? — ошалело замер Эрик.
— Вы имели в виду пары «нападающий-обороняющийся», мистер Вердана? — уточнил Салливан. — Тогда я называю имена, а вы выходите вперед.
По классу прокатились негромкие смешки. Группа нападающих алела гриффиндорскими значками. Из слизеринцев на той стороне оказались только Вэнс, Хили и Вердана. Среди защищающихся оказалось четверо «львов»: Эмма Белл, Сэнди Берг, Киван Макмиллан и Гарри Алистер.
— Мистер Хили, мистер Малфой.
Уэйн Хили атаковал летучемышиным сглазом, который Скорпиус разрушил еще на полпути.
— Очень интересно. Мистер Брайтли, мисс Белл.
В Эмму полетело связывающее заклятье, она ответила «остолбеней», и оба противника упали на пол обездвиженными.
— Глупая, нелепая смерть, — констатировал профессор. — Мистер Вейн, мистер Поттер.
Поттер был опрокинут «локомотор мортис», Вейн так и не дождался контратаки.
— Пусть будет так. Мистер Вэнс, мисс Лет-Мортенссен.
Стивен занес волшебную палочку, но тут же ринулся вперед и попытался опрокинуть Брайони приемом из серии «одинокий бык, безмозглый тореро». Брайони подпустила его ближе, а потом подпрыгнула так высоко, как только могла, оттолкнулась руками от его плеч и перелетела за спину.
Слизеринцы засмеялись, гриффиндорцы недоуменно захлопали глазами. Профессор Салливан скрыл улыбку за взлетевшими к губам пальцами:
— Благодарю вас, мистер Вэнс. Вы продемонстрировали классу расширенную палитру приемов коварных магов. Далеко не всегда нападающие пользуются магией. Иногда и против лома нет приема — если, конечно, вы не прыгаете выше головы, как мисс Лет-Мортенссен. Однако контратака была довольно неразумной. Вы оба по-прежнему боеспособны, нападающий не нейтрализован, а вы, мисс Лет-Мортенссен, стоите к нему спиной — впрочем, и он к вам. Как думаете, за кем была бы победа, продолжи вы бой?
— За мной, — ответили оба и покосились друг на друга.
— Так я и думал, — подавив улыбку, кивнул профессор. Вернитесь на места. Мистер Вердана, мистер Макмиллан.
Вердана наслал на Макмиллана заклятие болтливости, и тот так и не смог вклинить в поток своей речи ни одного заклинания. С минуту он нес околесицу, едва успевая вдыхать в паузы, и к концу этой минуты покраснел, как рак. Хохотал весь класс, однако профессор Салливан начал смеяться, едва услышав заклятие.
— Вы… вы истинный сын своего отца, мистер Вердана, — утирая выступившую слезу, молвил он. — Заклятие болтливости! Самое популярное оружие темных магов, безусловно. Мисс Торо, мистер Нотт…
Спустя полчаса, когда все пары завершили свои попытки, профессор одним взмахом вернул столы на место и велел всем садиться.
— Я еще не говорил об этом с профессором Макгонагалл, — начал он, когда скрежет стульев по полу, наконец, утих, — потому что сначала хочу узнать, интересно ли это вам.
Пятикурсники навострили уши.
— Я думаю, что для роста ваших успехов в заклинаниях и защите от темных сил, а также для развития навыков успешного нарезания врагов на тонкие ломтики и эффективной подготовки к сдаче СОВ стоит открыть в Хогвартсе дуэльный клуб.
Студенты возбужденно зашептались, и профессор поднял руку, призывая к тишине:
— Затея может не вызвать энтузиазма у директора, потому что предыдущая попытка организации дуэльного клуба имела весьма плачевные последствия. Достаточно упомянуть о том, что в меня, стоявшего в толпе первокурсников, тогда прилетел чей-то выбитый зуб.
Профессор поежился и, когда редкие смешки стихли, продолжил:
— Но прошло уже двадцать... почти тридцать лет, и за это время студенты сильно изменились. Вы умнее, чем были мы, но и беззаботнее. Для вас борьба с темными силами — что-то вроде сказок, рассказанных на ночь полоумным дедом. Слава Мерлину, что это так. Но история, друзья мои, циклична. Рано или поздно вам снова придется бороться со Злом с большой буквы, а до тех пор навыки самозащиты помогут вам побеждать неприятности с маленькой. Вы хотите открытия дуэльного клуба?
— Да, — ответил нестройный хор.
— Тогда я поговорю с директором прямо сейчас спустя.
— Когда, сэр? — с улыбкой переспросил Скорпиус.
— Час спустя, — ответил Салливан. — Мне ведь еще нужно закончить лекцию.
— Фух, что за денек, — бросая сумку у двери своей комнаты, выдохнул Стивен. — Вся Большая Тройка в один день!
— О, ну, на защите-то мы сегодня перетрудились, мистер Вэнс, — усмехнулась Брайони.
— Между прочим, какая-то девица мне все плечи отдавила своим ручищами.
— Между прочим, какая-то девица едва нащупала твои куриные плечи, чтобы опереться.
Стивен открыл было рот, чтобы припечатать оппонентку, но начал смеяться.
— Хорошего вечера, Брай.
— И тебе, Стивен.
И Брайони продолжила путь к своей комнате. Толкнув дверь плечом, она продолжила идти по прямой, пока не подсекла саму себя изножьем кровати и не повалилась на покрывало лицом вниз.
— Коллопортус, — промычала она в подушку, и дверь плотно затворилась.
— Чудеса трудолюбия, Лет-Мортенссен, — раздался насмешливый голос справа.
— Что ты здесь делаешь, Заббини? — не отрывая лица от подушки, спросила Брайони.
— Жду тебя, конечно, — ответила Одри, спрыгивая с подоконника у фальшивого окна. — Еще искала твой тайный дневник, а потом вспомнила, что ты не умеешь писать.
— Ха-ха, Заббини, ха-ха.
— Ха. Что, совсем тяжко дается первая неделя?
— Угу.
— Все пугают предстоящими СОВ?
— Да, но дело не в этом.
— А в чем?
— Я забыла свое зелье в Париже.
— Ты ЧТО?
— Не ори, авгурушка. Я забыла зелье у матери.
— Ты серьезно говоришь об этом вот так, лениво пожевывая подушку?
— Оу, ну, прости, что не начинаю истерить при каждом удобном случае, — переворачиваясь на бок, ответила Брайони. — Я же только по матери оборотень, не по обоим родителям. Моей эмоциональности не хватает на двоих.
И она устроила маленькую пантомиму, бешено размахивая конечностями и пуча глаза. Одри нахмурилась, а потом рассмеялась:
— Ну и дурочка же ты, Лет-Мортенссен. Сможешь раздобыть новое?
— Уже договорилась.
— С кем?
— С дилером.
— С тем дилером, который первый официальный?
— Да, с ним.
— Здорово, когда под рукой лучший зельевар современности.
— Под чьей он, простите, рукой? — улыбнулась Брайони. — Это мы все у него под железной пятой.
— И кому-то, похоже, это нравится, — расплылась в ухмылке Одри, став ужасно похожей на своего отца.
— Кто бы говорил, Заббини. Ой, мистер Салливан, придите и защитите меня от темных си…
В голову Брайони полетел носок, поднятый Одри с подоконника. Она, смеясь, отмахнулась от снаряда и села на кровати.
— Куда пойдем?
— Давай на озеро, — предложила Одри.
— Подожди меня в гостиной, пожалуйста. Мне еще надо переодеться.
— Боишься, что я увижу татуировку с лицом профессора Лоренса у тебя на пояснице?
— Татуировка с лицом мужчины над задницей? А ты знаешь толк в романтике, Заббини.
— Вдох…
Обе девушки медленно вдохнули, поднимая руки.
— И выдох…
Руки плавно опустились вниз, чтоб потом снова пойти вверх до уровня груди — вдох..
— И выдох…
Словно отодвигая воздух пальцами, Одри и Брайони сместили кисти вправо.
— Ого, смотрите, слизеринки отшивают невидимых кавалеров! — раздался невдалеке насмешливый голос. И смех небольшой группки людей.
— И вдох…
Руки снова подтянулись к груди.
— Поправляют невидимую грудь, — продолжил голос.
— И выдох.
Кисти пошли в другую сторону.
— Нет, нет, я не ем баранину — только детей, — не унимался голос.
— И вдох, — раздраженно продолжила Одри.
Подтягивая руки к груди, Брайони показала два средних пальца.
— Две сотни галеонов тому смельчаку, который рискнет покуситься на их честь.
— Чего тебе, Поттер? — открывая глаза, спросила Одри.
— От тебя? Ничего.
— Ты, стало быть, пришел к Брайони?
— Нет уж, спасибо.
— Тогда перестань распространять вокруг бациллы глупости и уйди, ради памяти Мерлина, веселить свою свиту в другое место, — попросила Брайони, щуря глаза против солнца. — Не мешай заниматься.
— Заниматься чем?
— Цигун.
— Чего-н?
Брайони посмотрела на гриффиндорца с таким сочувствием, что он и вправду на секунду ощутил себя умственно отсталым.
— Так что тебе надо, Поттер?
— Почему мне обязательно должно быть что-то от тебя надо, Лет-Мортенссен? Что с тебя взять? Вся школа знает, что из двух братьев Вэнс красивее Стивен.
Брайони ощутила укол обиды и чуть замешкалась с ответом.
— Но знает она и то, что среди трех сестер Поттер самая умная — Лили, — выручила ее Одри.
Брайони засмеялась, а лицо Джеймса помрачнело:
— Ты бы не выделывалась так, Заббини. Ты, может, и хороша в защите на словах, но я слышал: скоро в школе откроют дуэльный клуб. Угадай, у кого больше шансов стать чемпионом?
— У Скорпиуса Малфоя, — хором ответили слизеринки и мысленно дали друг другу пять.
— Посмотрим, — усмехнулся Джеймс и вместе с дружками стал спускаться к берегу.
— Я все думаю: при его недюжинном уме почему он не поднимает воротник рубашки, чтобы казаться крутым? — пробормотала Брайони.
— Может, не до-га-ды-ва-ет-ся? — предположила Одри.
Девушки захихикали и вновь закрыли глаза.
— И вдох…
Руки вверх.
— И вдо-о-о-ох…
Руки вниз.
— И вдох…
— Заббини, я не могу больше вдыхать, — просипела Брайони и уселась в траву.
— Прости, — рассмеялась Одри. — Он запоттерил мне мозг.
— Самая общительная из сестер Поттер…
— Брай…
— М?
— Не бери в голову то, что он сказал.
— О чем?
— О том, что ты некрасива.
— Он не говорил, что я некрасива. Он сказал, что Стивен красивее. Но, блин, Стивен прекрасен, как первенец эльфа. В смысле, магловского эльфа, не нашего. Так что быть некрасивее Стивена — это просто правило хорошего тона. Нельзя же заставлять людей комплексовать.
— Еще и умная, — выдохнула Одри. — Что с тобой делать…
— Ума не приложу. Бывало встану поутру — и ка-ак…
— Помогите! — донесся панический крик от воды. Девушки рванули к гребню склона, ведущего к озеру, и увидели, как Рональд Белл, один из дружков Поттера, безуспешно пытается отбиться от выпускающего из носа липкие пузыри осьминяйника, высунувшего коричневое щупальце из воды. Одри уставилась на существо со смесью отвращения и интереса. Брайони же хмыкнула: «Хороший мальчик» и, перевернувшись на спину, проводила взглядом облако в форме отмщения.
Глава 2. Тот, кто ищет вас в темнотеПосреди слизеринской гостиной на обитом неумирающей зеленой материей диванчике тихо посапывал Альбус Северус Поттер. Он видел сон о том, как на спустившегося в Годрикову Лощину Волан-де-Морта падают с неба горящие авгурии, кричащие: «Отец! Отец!». Чуть поодаль на холме стоял сам Альбус, наблюдал за этой картиной и думал: «Это как внебрачный ребенок Хэллоуина и Рождества: смерть и огни». Вдруг он услышал плач, посмотрел вниз и увидел, что держит младенца со шрамом в виде молнии на лбу. Ребенок открыл глаза. Альбус испугался и проснулся.
Несколько секунд он вообще не понимал, где находится. Ещё с десяток задавался вопросом о том, как он здесь очутился. На пятнадцатой секунде понял, что пробуждение в слизеринской гостиной в принципе не выходит за рамки общей странности его жизни и, спокойно поднявшись с дивана, прошел в свою комнату.
В магическом окне спальни занималась заря. До звонка будильника оставалось часа полтора. Из-за балдахина Скорпиуса не раздавалось ни сопения, ни шуршания простыней — впрочем, как и всегда. В сентябре на первом курсе Поттер дважды будил соседа, потому что ему казалось, что тот умер во сне. Потом выяснилось, что у Малфоев это семейная традиция: спать так тихо, словно в середине ночи их забрала смерть, и этим доводить до сердечных приступов тех, кто делит с ними спальню.
Альбус потер руками лицо и понял, что больше не уснет. Поднял с пола учебник по зельеварению, за чтением которого уснул накануне вечером, и вновь спустился в гостиную. Сел в кресло, поджав под себя вечно зябнущие в слизеринском подвале ноги, и раскрыл книгу на тридцать шестой странице. Предыдущие тридцать пять хранили рецепты трех зелий, которые класс сварил в сентябре. Сегодня они будут готовить Зловещий Шепот, три капли которого свели с ума Ламберта Великолепного, одного из лучших волшебников Средневековья. Правда, если бы Зловещий Шепот не лишил Ламберта рассудка, ему пришлось бы гореть на костре инквизиции в твердом уме, так что маг, пожалуй, был на отравителя не в обиде.
«Так, что тут у нас… белладонна, пчелиный яд, сок крут… круат…круатокальпля? Круатокальпль? Что это вообще такое?». И тут же где-то над правым ухом проснулся зловредный голос, ворчащий: «Альбус Северус Поттер, ты настолько туп, что не можешь даже с первого раза прочитать состав зелья, не то что его сварить. Если бы ты оказался в пустыне с котлом, полным воды, ты умер бы от жажды, потому что не знал бы, с какой стороны к котлу подойти!». Альбус понятия не имел, кто хозяин этого голоса, но подозревал, что это первый носитель его второго имени, Северус Снегг, говорит с ним из могилы и очень, очень недоволен тем, что Гарри не увековечил память о нем в ком-нибудь другом. Ну, назвал бы, в самом деле, дочь Лили Северус Поттер. Отличное имя для отличной дочери.
— «Тролль»… «тролль»… «тролль», — предрек себе оценку на СОВ Альбус.
— Кто? Кто? Кто? — раздался негромкий голос из кресла позади него.
Слизеринец вздрогнул от неожиданности. Едкий голос в голове хмыкнул: «И очень бдительный мракоборец».
— Брайони, — выдохнул Ал, разглядев источник вопроса.
— Это ответ? «Брайони»?
Альбус покачал головой и, подняв в воздух книгу, мрачно промолвил:
— Я — тролль. Мне никогда не сдать СОВ по зельеварению. А еще по заклинаниям, защите от темных сил, трансфигурации, истории магии, герболо… ох, нет, гербологию я сдам.
Брайони засмеялась:
— С трансфигурацией я и сама не знаю, что делать. За последний месяц я сотворила озерного монстра вместо чайника и чайник вместо мяча, вместо свитера связала ковер из гусениц, а на десерт — ты должен это помнить — сотворила зубастую ворону, которая чуть не откусила — откусила, а не выклевала! — глаз Скорпиусу. Так что если для кого из нас профессор Блетчли и хранит у сердца оценку «Тролль», то это, безусловно, я.
— Ну, хорошо, — улыбнулся Альбус. — Трансфигурацию я уступлю тебе. Ее и защиту я еще смогу вытянуть с грехом пополам, но зелья! Мне кажется, у меня морковь в руках взорвется, когда я начну ее резать!
— Твои подозрения уже не кажутся мне беспочвенными, Альбус. Ты что, думаешь, что мы на СОВ будем готовить чечевичную похлебку?
— Мама говорит, что хорошая чечевичная похлебка — это целое искусство, — улыбнулся Альбус.
— Доброе утро, Ал,— раздался сипловатый голос позади них.
— Доброе утро, Скорпиус.
Повисла неловкая тишина. Приветствовать Брайони Малфой явно не собирался, поэтому она бросила на него короткий взгляд и, повернувшись к Алу, улыбнулась:
— В общем, если тебе понадобится помощь в зельеварении, можешь обращаться. У меня с ним любовь длиною в жизнь.
Скорпиус за ее спиной шумно вздохнул. Брайони устремила вопросительный взгляд на Поттера, он ответил растерянным.
— Пока, — не найдя лучшей реплики, бросила слизеринка и покинула гостиную, отправившись навстречу любви всей своей жизни.
Когда плита, закрывающая вход в гостиную, осталась за ее спиной, Брайони прошла несколько шагов, свернула направо, потом налево и снова направо. Прислонилась ухом к массивной двери, не услышала ни звука, но все же негромко постучала. Через пару мгновений дверь открылась. На пороге стоял одетый в черную футболку и черные домашние брюки Эдриан Лоуренс. Длинные волосы, еще не собранные в хвост, рассыпались по плечам, а чуть припухшие глаза выдавали только что проснувшегося человека. Увидев Брайони, он улыбнулся:
— Привет, — и добавил: — Проходи.
— Мисс Лет-Мортенссен, вы сегодня рассеяны больше обычного, — задумчиво глядя на очередное творение Брайони, заметила профессор Блетчли. — Вы нездоровы?
— Немного, профессор.
— Может быть, отпустить вас в больничное крыло?
— Нет, спасибо. Я справлюсь, профессор.
Сьюзен Блетчли кивнула и перешла к следующему студенту:
— Мистер Финли, не подсматривайте за мисс Эмерли, она все равно делает неправильно.
Гордон Финли покраснел, как рак, и как рак же начал пятиться от Джеммы Эмерли. Джемма тоже немного смутилась, но продолжила трансформировать песчинки в часах в мух.
— Ты никогда не задавалась вопросом: зачем мы все это делаем? — спросил ее Стивен, когда пятикурсники поднимались по придвинувшейся к их ногам лестнице к кабинету защиты от темных искусств.
— Что именно? — спросила Брайони.
— Превращаем песок в мух, осьминогов в чайники, ворон в расчески? Я допускаю, что наличие расчески иногда может быть вопросом жизни и смерти, но зачем творить из ничего мух? Разве что геккона накормить.
— Не думаю, что можно съесть мух, сотворенных из ничего. Это противоречит закону Гэмпа.
— Ах, да. Тогда тем более: зачем творить мух?
— Чтобы украсить родовой замок инсектофила?
— Понял, отстал. Но неужели нельзя учиться чему-то на самом деле полезному: превращать камни в дома, трансфигурировать воду в инсулин, изготавливать саммонеры вроде тех, которыми пользуется отец…
— Трансфигурировать воду в инсулин невозможно, потому что жидкости неисчисляемы, Стивен. А саммонеры он явно делает не с помощью трансфигурации, потому что нельзя трансфигурировать что-то в магический объект. Серьезно, Стив, повтори закон Гэмпа, это же первый курс!
— Ты сегодня сварлива, как дедуля Гринграсс.
— Я сегодня чувствую себя старой, как дедуля Гринграсс.
— Что так? День рождения у тебя только через семь недель.
— Тридцать баллов Слизерину за внимательность, мистер Вэнс.
— Еще двадцать Слизерину за щедрость, мисс Лет-Мортенссен. Так в чем дело?
— Мы пришли.
Брайони потянула на себя дверь класса защиты и, войдя, обомлела. В комнате царила ночь. Луна таинственно подсвечивала верхушки густого буша, в котором кузнечики стрекотали свои тревожные песни, а чуть поодаль умиротворенно журчал холодный ручей. По небу плыли едва различимые в темноте облака, и края их нежно серебрились в лунном свете.
— Мы дверью не ошиблись? — пробормотала слизеринка.
— Скорее уж, замком, — Стивен задрал голову, восхищенно осматривая небесный свод.
— Нравится? — раздался слева от них голос профессора Салливана. Крайне довольный собой, он сидел, подогнув под себя одну ногу, у стены, затянутой высохшим вьюном. — Я на это пять часов потратил.
— Как вы это сделали?
— Кусты — ваши парты и стулья. Кузнечики и другие жуки — бывшие осенние листья. Небо — оптическая иллюзия вроде той, что в Большом Зале, но намного проще. Ручей — многократно повторенное заклинание «Агуаменти!», и под «многократно» я подразумеваю «много-очень-много-кратно». И я надеюсь, что занятия закончатся прежде, чем вода просочится на четвертый этаж.
— Вы натрансфигурировали все это?
— Мистер Вэнс, слово «натрансфигурировали» звучит немного анатомично, вам не кажется? — поморщился профессор. — Я трансфигурировал большую часть этого, да.
— Вот об этом я тебе говорю, Додж… Этим нужно заниматься на уроках!
— Если ты вдруг не слышал, трансфигурирование мелких предметов в насекомых здесь тоже присутствует, Стивен, — недовольная тем, что он снова чуть не назвал ее «Доджсон», проворчала Брайони. — Так что мухи — твой шаг на пути к величию.
Она опустила сумку на пол и спросила профессора Салливана, улыбающегося своим мыслям:
— Сегодня мы будем играть в смертельные прятки?
— Надеюсь, не смертельные, мисс Лет-Мортенссен, — отозвался тот задумчиво.
— Мы будем нападать друг на друга в буше?
— Вы думаете, я потратил пять часов своей жизни на то, чтобы вы вернулись к предыдущей стадии эволюции: убиванию друг друга в буше?
В другое время Брайони, возможно, и нашла бы что ответить, но сегодня голова ее раскалывалась и гудела, как терменвокс. Она пожала плечами и, прислонившись спиной к стене, стала разглядывать буш. Удивительно: ни единого похожего на другое деревца, ни одной скопированной с соседней веточки, абсолютно все детали сделаны с любовью к процессу.
«У Заббини определенно есть шанс»,— подумала Брайони. — «Судя по масштабам сублимации, девушки у мистера Салливана нет и не было лет двадцать».
В кабинет один за другим начали заходить другие студенты. Каждый из них хоть на мгновение, но замирал на пороге. Наконец, пять минут спустя профессор Салливан затворил дверь и обернулся к студентам, усевшимся на мягком ковре из клевера, заботливо устланном перед входом в чащу.
— Добрый день, — произнес он. — Сегодня мы завершаем блок заклинаний физической защиты чем-то вроде контрольной работы. Через десять минут вы войдете в буш, и перед этим каждый из вас получит индивидуальную пару заклинаний: одно защитное и одно атакующее. Любую совершенную в отношении вас атаку вы сможете нейтрализовать только тем заклинанием, которое я сообщу вам. И атаковать противников вы сможете, как нетрудно догадаться, только тем заклинанием, которое я вам назначу. Это поможет вам на практике найти наиболее верные связки заклинаний и контрзаклинаний, а также осознать, что каким бы широким ни был ваш кругозор, расширять его лишним не будет. В жизни вы вполне можете столкнуться с магом, чей арсенал заклинаний будет настолько обширен, что ваш в сравнении с ним будет казаться ничтожным, как одно-единственное заклятие. Да, мистер Макмиллан?
— Профессор, а можно использовать в качестве защитного заклинание, не названное вами, если я точно знаю, что оно нейтрализует атаку?
— Как вы думаете, мистер Макмиллан?
— Задание гласит, что нет, сэр, но это глупо…
— Мистер Макмиллан, злить преподавателя защиты от темных искусств — это глупо. А расширять свое представление о функционале одного-единственного защитного заклинания — это интересно. Знал ли мистер Поттер — не наш мистер Поттер, конечно, а его отец Гарри Поттер — о том, что случайно услышанное от одного из преподавателей в Хогвартсе заклинание «Экспеллиармус!» однажды спасет ему жизнь в схватке с Волан-де-Мортом — а значит, в перспективе спасет и весь волшебный мир от ужасной судьбы? И было ли разумным в схватке с самым искусным темным магом современности использовать школярское заклинание «Экспеллиармус!»? В самом ли деле Мальчик-Который-Выжил думал о том, что сумеет обезоружить Темного Лорда, или просто ляпнул первое, что пришло в голову? Не нужно недооценивать заклинания, мистер Макмиллан. В каждом из них скрыт потенциал, выходящий за рамки их обыденных названий. «Инсендио» может зажечь свечу, а может спалить империю. «Инкарцеро» может лишить кого-то возможности двигаться, а может предотвратить чей-то распад на мелкие кусочки. «Люмос» может осветить вам путь или выдать ваше местоположение тому, кто ищет вас в темноте.
По позвоночникам доброй половины студентов поползли ледяные мурашки. Буш вдруг начал выглядеть куда более зловеще, чем прежде.
— Есть еще вопросы?
— Вы… вы построили этот, эти… ЭТО для того, чтобы усложнить нам задание? — спросила Лили Эдисон.
— Я построил этот-эти-это, чтобы добавить саспенса в охоту третьекурсников за боггартом, мисс Эдисон.
— То есть они сражались с боггартом в джунглях?
— Не-эт, мисс Эдисон, — покачал головой профессор. — Всего лишь в буше.
— А боггарт, сэр… он все еще там? — сглотнув, спросил кто-то из слизерницев.
— Не уверен, мистер Нотт, — ответил профессор Салливан и повернул голову к чаще.
Когда Брайони, сжимая в руке палочку, вошла вглубь буша, она поняла: одной трансфигурацией и зачарованным потолком профессор не обошелся. Если бы к помещению не применили чары расширения, она уже дошла бы до противоположной стены классной комнаты. Однако сейчас ноги ее ступали по похрустывающему валежнику, а впереди не виднелось ни стены, ни вообще какого-либо просвета.
«Интересно», — подумала она. — «Если я сейчас лягу под куст и зароюсь в ветки, мне удастся вздремнуть полчаса?».
— Остолбеней!
— Протего! Локомотор мортис!
Обездвиженный Теодор Нотт остался лежать среди валежника, а Брайони легким бегом устремилась вперед.
— Импедимента! — раздалось слева, и следом — звук упавшего на сухую траву тела.
— Локомотор мортис! — шепнула девушка в темноту и услышала еще один звук падения и короткий смешок.
Еще несколько минут в тишине — и сразу два противника выбежали на опушку перед нею. Скорпиус Малфой направил палочку на нее, Сэнди Берг — на Малфоя, она — на Сэнди Берга.
— Экспеллиармус!
— Локомотор мортис!
— Петрификус тоталус!
— Про…
Сэнди Берг упал, связанный заклинанием Брайони, но и сама она шмякнулась в траву, лишенная возможности двигаться. Скорпиус Малфой бросил палочку Берга в кусты и нырнул в гущу буша.
— Лет-Мортенссен, — позвал Сэнди.
В ответ тишина.
— Лет-Мортенссен!
Ответа нет.
— Лет-Мортенссен, ты живая?
Если бы Брайони могла закатить глаза, она непременно сделала бы это. Но она, полностью парализованная, упала лицом в траву и надеялась на то, что не успеет задохнуться прежде, чем действие заклинания пройдет.
«Черт бы побрал женскую конституцию», — думала она, с трудом вдыхая и только сейчас замечая, что не чувствует запахов буша: профессор Салливан забыл создать иллюзию. — «Если бы не грудь, я бы хоть упала на спину и могла смотреть на небо. Луна, возможно, прожгла бы мне роговицу, но это дело наживное».
— Брайони! — не унимался Берг.
По щеке прополз муравей. Следом второй.
«М-м, класс, я даже веки закрыть не могу», — подумала слизеринка. — Сейчас муравьи заползут мне в глаза и выполнят то, что не смогла луна».
— Брайо… а-а, ты же под «петрификус тоталус», - додумался, наконец, Сэнди.
Тяжело вздохнув, Брайони начала считать секунды…
Она сбилась на третьей сотне и, кажется, все-таки заснула, потому что когда ее одеревеневшее тело вдруг расслабилось, она не сразу поняла, что произошло. Сэнди Берга на поляне уже не было. Луна светила как огромный фонарь, освещая опушку ровным серебристым светом, будто на темную траву набросили сеточку из волос Скорпиуса Малфоя. «Ты бредишь, Брайони», — усмехнулась слизеринка, слегка пошатываясь сделала шаг, другой и, снова обретя способность управлять своими конечностями, пошла вперед.
Несколько минут она не слышала ничего и никого, кроме трещащих без умолку кузнечиков. Брайони уже решила, что урок окончен, а ее просто забыли забрать из буша, но тут на пути возник Альбус Поттер.
— Протего! — воскликнула наученная горьким опытом Брайони.
— Инкарцеро! — с небольшим опозданием произнес Поттер.
— Локомотор мортис!
— Протего максима!
— Локомотор мортис!
— Экспеллиармус! — выпалил Поттер.
— Эй, так не честно! — возмутилась потерявшая палочку Брайони и тут же похолодела, потому что Альбус поднял на нее затуманенный взгляд и отчеканил:
— Сектумсемпра!
То, что было дальше, она осознавала смутно. В тот момент, когда ее гудящая голова коснулась земли, буш исчез, и вместо него появилась классная комната, полная пятикурсников, настороженно озирающихся по сторонам или лежащих на полу обездвиженными.
— Кто пострадал? — спросил голос профессора, доносящийся до Брайони будто из-под воды. Потом звуки стихли и осталось только тихое биение волн о ее тело, плывущее из ниоткуда в никуда.
Глава 3. Illicium verum— Хвала Мерлину, что вы так быстро нашли нужное заклинание, мистер Салливан, — раздалось над ее ухом щебетание медсестры. — Иначе ей бы не выжить.
— Быстро находить заклинания — это моя работа, миссис Конрад, — зазвучал хрипловатый голос профессора над другим ухом. — Как и обеспечивать безопасность учеников. И вторую часть работы я совершенно провалил.
— Ну, не казните себя, Деймон, — мягко попросила миссис Конрад. — Такое могло случиться с каждым.
— У нее дрогнули веки, — голос Салливана стал ближе. —Она просыпается?
— Похоже, что так.
— Мисс Лет-Мортенссен… Брайони… Вы нас слышите?
Ей очень хотелось промолчать и немного продлить это ощущение жизни вне времени и пространства. Голова перестала болеть, а тело не ощущалось вовсе, будто пока она спала, кто-то набил ее ватой, как тряпичную куклу. Но если она продолжит лежать с зарытыми глазами, они так и будут звать ее снова и снова, как звал Сэнди Берг на поляне перед тем, как она встретила…
— Альбус! — прошептала Брайони и оторвала голову от подушки, открыв глаза. Перед глазами тут же закружился вихрь цветных пятен. Она поморщилась.
— Все хорошо, Брайони, все хорошо, — пальцы профессора Салливана осторожно поддержали ее за виски и положили голову обратно на подушку. — Альбуса уже отпустили в гостиную Слизерина. С ним все в порядке.
— Нет, не… — говорить было трудно: язык прилипал к сухому небу.
— У него случилось помутнение сознания из-за утомления, — будто маленькому ребенку, тихо проговорил профессор. — Мистер Финли сказал, что видел, как он шел через буш, бессвязно говоря. Несколько минут спустя он встретил вас и, вероятно, по случайному стечению обстоятельств произнес набор звуков, который сложился в заклятие. В его поступке не было злого умысла, мисс Лет-Мортенссен, он очень испугался за вас, когда увидел, что произошло.
Она закрыла глаза и сделала вдох. В больничном крыле пахло костеростом Лоуренса и мылом. Очевидно, сегодня кто-то сверзился с метлы на занятиях по полетам.
— Как вы себя чувствуете?
Брайони на пару мгновений задумалась, а потом ответила:
— Живой.
Профессор Салливан усмехнулся.
— Знаете, мисс Лет-Мортенссен, я долгое время не мог понять, кого вы мне…
Дверь лазарета распахнулась так резко, как уворачиваются люди от ожидаемой пощечины. Брайони вряд ли смогла бы повернуть голову так, чтобы увидеть стоящего на пороге, но ей и не нужно было. Поток воздуха, созданный дверью, донес до нее терпкие нотки аконита и розового перца. Либо тот, кто вошел, держит в руках бутылочку из-под ее зелья, либо на пороге Эдриан Мартин Лоуренс.
— Я прошу на пять минут покинуть помещение всех кроме мисс Лет-Мортенссен, — объявил голос, подтверждающий, что бутылочка из-под зелья все еще стоит на ее прикроватной тумбочке.
— На каком основании? — возмутилась миссис Конрад.
— Мне нужно обследовать вашу пациентку.
— Я уже обследовала ее, и она в порядке. По двадцать капель гемовосполнительного зелья в течение двух дней — и я ее выпишу.
— Миссис Конрад…
— Да, мистер Лоуренс?
— Каково полное название гемовосполнителя?
— Гемовосполнитель Э.М. Лоуренса.
— Как меня зовут?
— Профессор Лоу… а-ах, вот к чему вы клоните. Хотите провести эксперимент, и для этого вам нужно измерить показатели до и после приема?
— Именно так, миссис Конрад, — одними губами улыбнулся профессор Лоуренс. Глаза его в это время посылали мор и чуму Деймону Салливану.
— Так что же вы не сказали сразу? Напугали меня, право, — суетливой голубкой миссис Конрад обошла вокруг кровати и, коснувшись локтя профессора Салливана, проговорила: — Пойдемте, голубчик, я покажу вам следы того существа, о котором говорила вчера. Ужасные, ужасные следы!
Профессор поднялся и, не отводя глаз от Лоуренса, прошел за миссис Конрад к двери. Зельевар проводил его испепеляющим взглядом, но смолчал. Только когда дверь за ними закрылась, Эдриан сдвинулся с места и подошел к кровати Брайони:
— Подними руку, пеночка.
Рука поползла по простыне медленно и лениво, как толстая сытая змея, и приподнялась над одеялом, опершись на локоть.
— Плечо поднять можешь?
Брайони покачала головой и снова засмотрелась на хоровод всполохов, пробежавший перед глазами.
— Где болит?
— Нигде. Только слабость осталась.
— А до этого болело?
— Голова.
— До ранения или после?
— До.
— До приема зелья или после?
— После.
Эдриан нахмурился:
— До этого головные боли были часто?
— Нет.
Лоуренс коснулся горячими пальцами артерии на ее шее и начал считать. Потом присел на краешек кровати, достал волшебную палочку и наклонился к ее лицу:
— Смотри мне в глаза.
Брайони посмотрела. Цвет его глаз казался ей магической иллюзией с того самого дня, когда она впервые узнала о существовании магических иллюзий. То янтарные, то зеленые, то карие в зависимости то ли от его настроения, то ли от положения Меркурия относительно Урана. И вокруг зрачка — серые и желтые пятнышки, будто звезды и осенние листья.
— Люмос! — пробурчал он, направив свет палочки прямо ей в глаза.
— Ой, — Брайони зажмурилась.
— Открой глаза, пожалуйста.
Она нехотя разлепила веки. Он всмотрелся в очертания зрачков.
— Как я и думал, — мрачно заключил Лоуренс. Встал и скрестил руки на груди, задумавшись.
Ей хотелось спросить: «Доктор, я буду жить?» или еще какую-нибудь ерунду, но за двенадцать лет она твердо усвоила: если Эдриан Мартин Лоуренс задумался посреди разговора, лучше не тормошить его, а дождаться вывода: это гораздо интереснее.
— Зрачки сужаются вертикально, — проговорил он через полминуты. — Это значит, что Аконаксимус не успел подействовать полностью. Ты потеряла много крови, а вместе с нею, по моим приблизительным подсчетам, около тридцати миллилитров зелья. Не успевшего толком подействовать. Нехватка компонентов примерно на сорок процентов больше, чем допустимая для сохранения целительного эффекта. Если ты не выпьешь зелье в ближайшие шесть часов, лечение не завершится. Но если, как ты говоришь, после приема Аконаксимуса у тебя заболела голова, это значит, что твой организм был не готов к приему Аконаксимуса. А это заставляет меня задать тебе тот же вопрос, что сегодня утром. Ты выпила все тридцать доз Аконариума без пропусков?
Утром она соврала. Дважды. В первый раз — на этот вопрос. Во второй — через пять минут, на «Как ты себя чувствуешь?». Оба раза не ощутила ни малейшего стыда за свое вранье, но сейчас вдруг поняла, что ей страстно хочется, чтобы в эту самую минуту одеяло само собой обернулось вокруг ее шеи и довершило то, что не сумело заклинание Альбуса Поттера.
— Нет, — тихо ответила она.
— Когда был пропуск?
— Этим летом, в августе.
— Плюс опоздание на два дня в сентябре.
— Да.
— И ты не сказала мне о пропуске, когда просила новое зелье.
— Не сказала.
— И я сделал тебе новое зелье с учетом только двух дней пропуска. А потом мы влили в тебя Аконаксимус несмотря на то, что за последние три месяца вместо двух полных доз Аконариума ты получила одну. Брайони Лет-Мортенссен-Вэнс, ты либо беспечна до тупости, либо пытаешься отправить меня в Азкабан, и мне одинаково противны оба варианта.
— Я… не почувствовала никакой разницы, когда не приняла зелье в августе.
— Какой ты разницы ждала? Что потянет на мясо с кровью и выть на луну? Что волки в Венсенском зоопарке поклонятся тебе при встрече?
— Эдриан…
— Мерлин! Да ты бы умерла сегодня к ужину, не распотроши тебя Поттер! Брайони, как можно быть такой умной и такой тупой одновременно?!
— Почему умерла бы?
— Посчитай.
— Что?
— Концентрацию аконито-люпинового экстракта в Аконаксимусе.
— Примерно восемь процентов.
— Восемь и два. А эту нагрузку способен вынести организм, привыкший к стабильному содержанию в крови скольких процентов?
— Семи и одного.
— Что достигается употреблением…?
— Тридцати доз Аконариума.
— Скольких доз?
— Тридцати.
— Не двадцати девяти?
— Ну хватит, я все поняла.
Лоуренс сжал руки в кулаки и выдохнул. Снова вдохнул и, успокоившись, проговорил:
— Тридцать месяцев лечения насмарку. Твоему организму понадобится еще три, чтобы вывести концентрат. После мы начнем сначала. Я не буду контролировать тебя, потому что в конце концов это твоя жизнь и твоя болезнь, но если ты не уверена, что на этот раз сможешь отнестись к лечению серьезно, лучше давай сразу закажем по почте пару сотен кошек, чтобы тебе было чем питаться в полнолуние.
Он подошел к изголовью ее кровати, поставил на тумбочку маленький бутылек и, направляясь к двери, бросил:
— Выздоравливай, Брайони. Увидимся на лекции.
По ощущениям было как падение с «Молнии» в грязь.
Профессор Салливан вернулся через пятнадцать минут и привел с собой Стивена. Извинился за то, что происшествие случилось по его вине, попрощался и отправился на ковер к профессору Макгонагалл. Стивен принес ей пару книг (водрузил на тумбочку, отодвинув в сторону пузырек темного стекла) и дымящуюся чашку горячего шоколада:
— Профессор Салливан сказал, что тебе полезен шоколад. Я не стал с ним спорить: он, похоже, псих, раз заставил третьекурсников носиться за боггартом по лесу.
— Всего лишь по бушу, Стивен, — улыбнулась Брайони.
— Ты как, До… да что такое!.. Лет-Мортенссен?
— Как тряпка.
— То есть травма никак на тебя не повлияла? Тряпкой была — тряпкой осталась?
— Как только ко мне вернется способность поднимать руки выше уровня одеяла, я отвешу тебе такого леща, что ты неделю будешь сыт, — пообещала Брайони.
— Спасибо, но я не ем лещей — только младенцев.
— Что, Поттер-старший и над тобой остроумно шутил?
— Поттер-старший? Нет. Джеймс — да.
— Говорил тебе, что из нас двоих ты самый симпатичный?
— Нет, но его горящий взгляд говорил сам за себя.
Брайони хмыкнула и удобнее устроила голову на подушке.
— Тебе помочь? — спросил Стив.
— Да, — слабо отозвалась она. — Сдай за меня СОВ по трансфигурации, а то я неважно себя чувствую.
Стивен фыркнул:
— Ты, похоже, окончательно вернулась из царства мертвых.
— Мне не дали вид на жительство.
— Потому что Поттер неправильно заполнил бумаги.
Брайони задумалась. Поттер, кажется, заполнил все бумаги правильно: она могла поклясться, что если бы рядом не было профессора Салливана, ее слизеринская душонка уже жарилась бы на адовых углях. Версия с внезапно сложившейся в боевое заклинание абракадаброй казалась ей настолько неправдоподобной, что она была уверена: Салливан сам не верит в нее и озвучил только чтобы успокоить ее и миссис Конрад. Наверняка сразу после того, как директор Макгонагалл отчитает его за происшествие на уроке, они начнут обсуждать, что за чертовщина нашла на Альбуса Поттера. И хорошо бы они это выяснили прежде, чем Брайони вернется в гостиную Слизерина. Честно говоря, от мысли о том, что вскоре ей придется снова встретиться с Альбусом, волосы на голове Брайони начинали шевелиться.
— Земля вызывает Брайони. Земля вызывает Брайони. Ты в порядке?
— Да, я… просто недавно умирала, так что…
— Я пойду, — кивнул Стивен. — Выздоравливай. И пей шоколад, пока он не пропитался запахом костероста.
Лежа на спине, она плыла по зеленым волнам, ласкаемая барашками морской пены, и глядела в закатное небо. Море медленно дышало, приподнимая ее на своей широкой груди. Брайони дышала вместе с ним. Издалека доносилась негромкая песня сирены, спокойная и мирная. Наконец, она начала распознавать слова. Песня была на гэльском. Лет-Мортенссен не знала гэльского, но значение этой песни ей было известно. В ней пелось о возращении домой из бескрайних полей вереска, которые манят остаться в них навеки. О возрождении к жизни. И голос сирены оказался знакомым. Брайони невольно улыбнулась, а когда песня стихла и девушка открыла глаза, у ее кровати сидела Одри Заббини.
— Добрый вечер, засоня, — теплым голосом сказала она.
— Привет, — улыбнулась Брайони и осторожно потянулась. Слабость в теле заметно пошла на убыль.
— У нас вся гостиная на ушах стоит, — сообщила Заббини. — Поттер куда-то ушел, Малфой, естественно, тоже, а остальные гадают, что нашло на Мальчика-Который-Бы-Не-Выжил.
— Говорят, он переутомился.
— От списывания уроков у Малфоя?
Брайони невольно усмехнулась и сменила тему:
— Хочешь остывший горячий шоколад с запахом костероста?
— М-м, мой любимый, — воодушевилась Заббини. — Поделиться?
— Нет, спасибо, — улыбнулась Брайони, глядя на то, как Одри в самом деле берет с тумбочки кружку с шоколадом и изучающе принюхивается к ней. — Давно здесь сидишь?
— Пару часов. Успела написать эссе по защите.
— Как?! Не обложившись фолиантами в библиотеке, а здесь?! Какая небрежность по отношению к предмету мистера Салливана…
— Я очень трепетно отношусь ко всем предметам мистера Салливана и к нему всему целиком, — заверила Заббини. — Отчасти поэтому и пришла сюда: решила, что раз уж он принес тебя в лазарет на руках, то должен заглянуть и проведать вечером.
— Укуси меня келпи! На руках?
— Да. Пробежал мимо меня по лестнице — мы как раз шли с трансфигурации. Вы оба бледные, как смерть, все в крови. Ран на тебе уже не было, он, наверное, их запечатал заклинанием в кабинете, но вид у тебя был ужасный. Я очень испугалась, побежала в подземелья, позвала профессора Лоуренса. Подумала, что это из-за зелья: у тебя же сегодня последний день. Он хладнокровный, как удав: спросил, какие на тебе были повреждения, взял с полки какой-то бутылек и велел мне не приближаться к лазарету в ближайший час. Я так и сделала, а потом пришла.
— И что, никаких следов профессора Салливана?
— Пока нет.
— А зачем он нес меня на руках? Можно же транспортировать заклинанием?
— Если к пострадавшему применили неизвестное заклятие, лучше не рисковать с «мобиликорпус». Может произойти наложение чар.
— М-м, и меня бы разорвало на мелкие куски и разбросало по кабинету ЗОТИ.
— Угу, — промычала Одри, отхлебывая шоколад из кружки, а потом поморщилась: — Фу, какой мерзкий!
Брайони вздохнула. За один день она избежала смерти даже не дважды, а трижды. Первый день октября определенно удался. Но внезапно — едва ли не впервые со второго курса — ей захотелось написать матери о том, что с нею все хорошо. Как будто та неведомым образом могла почувствовать опасность и взволноваться там, по другую сторону Ла-Манша.
— Ты помнишь, каким заклинанием Поттер..? — вернула ее в реальность Одри.
— Меня распотрошил?
— Фу, какое ужасное слово, — поморщилась Одри и отхлебнула из кружки. — Фу, какой ужасный шоколад!
— Зачем ты продолжаешь его пить, если он тебе еще в прошлый раз не понравился?
— Я пропустила ужин.
— Сидя здесь, со мной?
— Сидя здесь, с тобой.
— Спасибо, Заббини.
Одри запустила в кружку тонкий палец, собирая шоколад со стенок, и изящным (хотя и напрочь противоречащим этикету) движением поднесла его к губам и облизала.
— Не за что. Я пришла за профессором Салливаном и бесплатным шоколадом. И, как видишь, шоколад я уже получила.
Заббини улыбнулась подруге и вновь запустила палец в кружку. В этот самый момент дверь лазарета деликатно отползла в сторону, впуская Деймона Салливана. На нем все еще была черная мантия, а это едва ли можно было считать хорошим знаком. Каждому студенту Хогвартса было известно: профессор Салливан надевает мантию только когда идет в кабинет директора, в остальное время предпочитая брюки и свитер строгого силуэта и утверждая, что мантию создали темные силы для того, чтобы людям было максимально неудобно с ними бороться. Ходили слухи, что в первый год преподавания Салливана в Хогвартсе между ним и профессором Макгонагалл развернулась короткая, но ожесточенная модная война. Скрепя сердце, директор пошла на уступки лишь после того, как на ее стол легло приглашение от директора школы Дурмстранг Уильяма Лет-Мортенссена, горячо уверяющего, что он примет Деймона Салливана на работу даже в середине семестра и даже если он решит вести занятия в исподнем. Гордость Макгонагалл оказалась раздираема двумя перспективами: уступить многообещающего преподавателя, к тому же выпускника Хогвартса, Дурмстрангу или уступить требованиям талантливого самодура. Второй вариант оказался приемлемее. Из уважения к директору Деймон все-таки надевал треклятую мантию ровно перед дверью ее кабинета, а после снимал. Так что если он до сих пор облачен в ненавистную хламиду, значит, совещание затянулось на несколько часов и настолько захватило мысли профессора, что он забыл стянуть ее в тот же миг, как его вторая нога ступила за порог. То есть дело серьезное.
— Профессор Салливан, — Брайони оперлась на руки и села на кровати. Голова отозвалась легким волнением, но не более того. Она определенно шла на поправку.
— Осторожнее, мисс Лет-Мортенссен, — приподняв руку, посоветовал тот. — Добрый вечер, мисс Заббини.
Одри как-то странно кивнула, всем своим видом показывая, что ее палец оказался в кружке с горячим шоколадом по нелепой, возможно, даже трагической случайности. Профессор остался стоять неподалеку от двери. Бросил изучающий взгляд на лицо Брайони, оценил диаметр темных кругов под ее глазами и, кажется, счел возможным продолжить разговор:
— Как вы себя чувствуете?
— Спасибо, гораздо лучше, — ответила Брайони и, не в силах промолчать, добавила: — Я слышала, вы сами доставили меня в лазарет.
— Да, — ответил Салливан и, кажется, чуть смутился. — Да, я… Мне очень жаль, мисс Лет-
Мортенссен. Я не подумал о том, что кто-то может выйти за рамки задания, и подверг вас опасности.
— Это была случайность, профессор. Следствие переутомления.
— Да, — словно издалека отозвался Салливан. — Переутомления.
Он немного помолчал, потом с преувеличенным энтузиазмом начал, подняв брови:
— Миссис Конрад говорит, вас выпишут уже завтра к обеду. Успеете на празднование победы над Когтевраном.
— Вы, наверное, первый декан Слизерина, придающий значение результатам квиддичных матчей, — улыбнулась Одри.
— За последние десять лет — определенно, — улыбнулся и Салливан. — Мы с профессором Лоуренсом еще в школьные годы придерживались диаметрально противоположных взглядов на значимость квиддича.
— Вы общались в школе? — склонив голову набок, спросила Одри, задвинувшая, наконец, кружку под кровать носком ботинка.
— Нет. Между нами было четыре года разницы. В подростковом возрасте это почти вечность. Впрочем, у нас с профессором Лоуренсом был один общий друг. И он… точнее, она сочетала в себе оба наших мнения относительно квиддича: играла в него весьма неплохо, но в школьных соревнованиях участвовать наотрез отказывалась. Совсем как вы, Брайони.
Брайони отчего-то стало неуютно: будто она препарат, лежащий на столе под увеличительным стеклом, и профессор вот-вот разглядит в ней что-то, сигнализирующее о наследственной мутации. Как будто он мог знать…
— Профессор, — вспомнив, что лучшая защита — нападение, заговорила она, — можно задать вам вопрос?
— Задавайте.
— Вам удалось узнать, какое заклинание применил ко мне Альбус?
Салливан помрачнел и ответил:
— Да.
И замолчал. Брайони тоже молчала. Одри, пару мгновений назад купавшаяся в коктейле из умиротворения и волнения, перестала дышать. Тишина длилась несколько секунд, а после профессор проговорил:
— Полагаю, мне пора. Выздоравливайте, мисс Лет-Мортенссен. Мисс Заббини.
— Профессор, — негромко позвала Брайони.
— Да?
— Вы не называете заклинание, потому что… Оно не может быть одним из запрещенных, но, очевидно, оно темное.
— Верно.
— Откуда Альбус мог знать это темное заклятье? В смысле, я понимаю, что он умеет читать и регулярно использует это умение, но я учусь с ним больше четырех лет и иногда болтаю в гостиной, но никогда не замечала за ним интереса к такого рода знаниям.
— Мисс Лет-Мортенссен, иногда знания приходят к нам странными путями. Возможно, здесь имел место подсознательный процесс, в ходе которого в памяти мистера Поттера всплыли обрывочные воспоминания о том, что он когда-то слышал или…
— Сектумсемпра, — едва слышно прошептала Одри.
— Простите? — резко обернулся к ней профессор.
— Это была «сектумсемпра», верно?
Салливан посмотрел на нее с удивлением и долей сомнения, а потом кивнул:
— Верно. Как вы догадались, мисс Заббини?
— Мой дядя Драко рассказал мне однажды. О том, как Гарри Поттер едва не отправил его на тот свет. Наслал на него «сектумсемпру», и дядя едва не истек кровью на полу в туалете. У него до сих пор остался один шрам, пересекающий грудь. Он говорит, порезов было больше, но остальные затянулись без следа. Его спас профессор Снегг. И, по иронии, формулу заклинания создал профессор Снегг. В книгах ее не найти.
— Ее можно узнать лишь от тех, кто знает о том несчастном случае, — кивнул профессор. — Из ныне живущих это Драко Малфой, Гарри Поттер, я, ваши родители и, вероятно, родители Розы и Хьюго Уизли. Сегодня я рассказал о заклинании профессору Макгонагалл, а вы — мисс Лет-Мортенссен. Скольким еще людям удалось узнать о «сектумсемпре» за двадцать пять лет, неизвестно. Полагаю, кто-то когда-то заговорил о несчастном случае в туалете при Альбусе Поттере. Возможно, тот был еще совсем мал, но запомнил странную формулу. И в бессознательном состоянии выдал ее сегодня. По крайней мере, я надеюсь, что это была случайность. Мы проверили мистера Поттера на воздействие управляющих заклятий и зелий и не нашли ровным счетом ничего. Так что либо это происки подсознания, либо злой умысел. Вы верите в злой умысел мистера Поттера, мисс Лет-Мортенссен?
— Нет, сэр.
— И я не верю. Так что давайте вернемся к версии переутомления, если вы не против.
Вскоре посетители покинули лазарет. Миссис Конрад заглянула справиться о ее самочувствии, накапала в небольшой пузатый кубок вечернюю дозу гемовосполнителя и проследила за тем, чтобы пациентка выпила ее до дна. Потом погасила свет, оставив гореть только газовый рожок над кроватью. Брайони лежала, укрывшись одеялом под подбородок, и пялилась в потолок. Спать не хотелось совсем.
Она думала о событиях этого странного, суматошного и одновременно тягучего дня и не могла уловить за хвост и хорошенько разглядеть непонятное чувство, медленно ворочающееся в ее груди. Вспомнив о том, что Заббини оставила под кроватью кружку с остатками шоколада, Брайони решила убрать ее, пока из кабинета защиты от темных сил не прибежали ее приятели-муравьи. Свесив руку с кровати, она нащупала гладкие холодные стенки и поставила кружку на тумбочку. Керамический бочок с лающим звоном стукнулся о стеклянную стенку бутылочки, стоящей рядом со стопкой книг. Брайони протянула руку чуть дальше, взяла бутылочку и поднесла ее к свету. Мелким ровным почерком на пожелтевшей от сырости этикетке было написано: «Illicium verum, extr».
Брайони открыла флакон и вдохнула пряный запах. Смочила палец и наощупь нанесла жидкость на полосу, протянувшуюся через переносицу. Если шрамы останутся на менее видных местах, кому какое дело. Нос не отрубило – и славно. Запах бадьяна разнесся по пустынному больничному крылу, в дверном проеме показалось лицо медсестры:
— Я нанесла экстракт на рубцы, как только вас принесли в лазарет, мисс Лет-Мортенссен. Этого должно хватить, чтобы все затянулось. Не знаю, зачем профессор Лоуренс принес вам еще бутылек. Наверное, на вырост.
Миссис Конрад негромко хихикнула и снова скрылась за дверью. Брайони глубоко вдохнула запах экстракта бадьяна, и в глазах защипало.
«Он оставил зелье здесь, потому что через месяц содержание аконито-люпинового концентрата в моей крови снизится на две единицы. Еще через месяц — снова на две. И в декабрьское полнолуние я, вполне возможно, буду раздирать собственное лицо волчьими когтями. А утром, чтобы не осталось шрамов, смазывать раны этой благоухающей дрянью. Потому что я дура и обманщица. А дураки и обманщики рано или поздно получают по заслугам».
Заткнув горлышко флакона пробкой, Брайони поставила его на тумбочку и, закрыв лицо рукой, беззвучно заплакала. Часы во дворе пробили десять. Наступала ночь.
