Пролог и I глава. Первые осколки.А там, наверху, где решаются судьбы мира,
На тонких прозрачных нитях качаются души,
И с их перезвоном в сравненье, померкнет лира
Но услышав однажды –
уже не захочешь слушать.
То ветер судьбы, что над миром души качает
Разносит по жизни тот звон знакомо-привычный,
А мы этот тихий звон лишь тогда замечаем,
Когда он скорее бьющийся,
чем мелодичный.
Когда создается не легким души касанием
Когда роковой ветерок ударяет с размаху
И души сильней, чем обычно соприкасаясь,
Разлетаются на сотни осколков,
подобно праху.
И когда, приглядевшись, не сможешь увидеть света,
И раздастся пронзительный звон в недавней тиши,
У кого не спроси – ни за что не получишь ответа,
Что это звенят над миром
осколки
твоей
души.
Пролог
В момент, когда лунный свет закрался в комнату, Нарцисса Блэк вздрогнула и открыла глаза. Ей снилось что-то, но она никак не могла вспомнить что именно, и от этого было не по себе. Там были какие-то тени, яркое рыжее пламя и тревожный звон. Звон. Настолько жалобный, что хотелось зажать уши.
Нарцисса резко села, и ее хрупкая фигурка оказалась во власти лунных лучей. Словно лунный цветок, она мерцала своею белоснежностью. Серебристые локоны, бледная кожа…
Странный сон, хотя и кончился, продолжал звенеть у нее в голове. Но тишина вернулась так внезапно, что девушка начала сомневаться, не почудилось ли ей.
Нарцисса осторожно слезла со своей поистине королевской кровати и подошла к окну.
Ее окружали, знакомые с детства предметы и стены. Огромная кровать с пологом, гигантский шкаф с нарядами, множество книжных полок и полок со всякой всячиной, мягкий ворс ковра. Все было таким родным и близким, что она невольно успокоилась. Вон там, на одной полке стоит волшебная роза с серебряными лепестками, подаренная Люциусом на шестнадцатилетие. По задумке, эта роза изображала душевное состояние своей хозяйки. И сейчас она слегка закрылась и наклонила голову.
А вон там маленький пруд с плавающим лебедем, но сейчас лебедь спал, спрятав свою крохотную голову под крыло. Это первоклассная магия Сириуса.
А на тумбочке у кровати лежит сразу две важных вещи: волшебная тетрадка Андромеды и золотой кулон – подарок Джеймса.
На полках у шкафа мирно дремали фотографии. Их было не слишком много, но все важные. На одной фотографии ее семья: мама, папа и сестры. На другой она обнимает своих кузенов. На третьей она сжимает в руке розу, а Люциус обнимает ее за плечи. На следующей она вместе с Северусом: Нарцисса смеется, а он как всегда угрюмый. На еще одной, она и две ее подруги: Айрис и Эрика. И последняя… там Нарцисса со счастливой улыбкой, а ее обнимает Джеймс. Воспоминания в рамках…
Нарцисса оглянулась вокруг и улыбнулась. Подумаешь – сон. Ей шестнадцать. Она красива, умна, аристократична, чистокровна и любима. У нее есть все, что нужно для счастья: есть огромный дом, роскошная внешность, любящие родители, сестры, есть два столь разных, но любимых кузена, есть подруги, чистота крови, богатство, поклонники, есть жених – блестящая партия, и есть любимый человек…
Воспоминания о Джеймсе заставили ее улыбнуться еще шире. Они встречались почти весь прошедший год, правда, об этом знало лишь несколько человек - наследнице древнейшего рода негоже любить гриффиндорца, хоть и чистокровного. Правда, они часто ссорились, иногда даже расставались на достаточно длительное время. Но всегда снова мирились. Вот и сейчас они, по сути, находятся в ссоре, но девушка знала, что в Хогвартсе они снова будут вместе. Она еще будет ругать его, за то, что он не написал ей ни письма за лето. Можно будет даже подуться на него.
В общем Блэк пребывала в своих счастливых грезах в тот момент, когда в ночной тишине снова раздался мелодичный звон, похожий на звон ветряных колокольчиков.
Девушка перестала улыбаться и прислушалась. В замке по-прежнему было тихо, никто словно и не слышал этот звон. Но колокольчики продолжали звенеть, словно им было все равно на других, главное, чтобы слышала Она.
- Берг… - тихо, но властно проговорила Нарцисса в темноту.
Раздался небольшой хлопок и на мягком ковре появился ушастый домовой эльф в голубом полотенце. Это был ее собственный эльф, подчиняющийся только ее просьбам.
- Звали, Мисс? – пролепетал эльф, кланяясь девушке.
- Берг, что это за звон? – прислушиваясь к колокольчикам, спросила Блэк.
Эльф растопырил свои уши и прислушался. Он стоял в неподвижности около минуты, чем начал сильно раздражать Нарциссу: для нее этот звон был достаточно четкий, чтобы не прислушиваться к нему так долго.
- Мисс… - наконец пролепетал домовик. – Простите, но я не слышу никакого звона…
Сначала Нарцисса подумала, что он смеет шутить, но у домовика были такие честные глаза, что она начала сомневаться в себе.
- Хорошо, иди, – устало сказала девушка, отворачиваясь к окну.
Берг тут же исчез, а она все никак не могла понять, почему этот звон слышит только она?
Она чувствовала, что что-то произойдет. Что-то плохое. Она обняла себя за плечи и повторила уже вслух:
- Что-то произойдет…
***
Северус Снейп проснулся и резко сел. За стеной снова ругались родители. Они делали это так часто, что Снейпу казалось, что это уже вошло у них в привычку и они плохо спят, если перед этим не перебьют всю посуду. Отец кричал на мать, а та лишь тихо отвечала усталым голосом. Из-за стены было плохо слышно, о чем они спорили, но Северус знал, что отец любую размолвку сведет к виновности магии. Ему все это так надоело. Но осталось всего несколько часов… Утром он уедет из этого дома и не появиться тут целый год.
Северус потер глаза рукой и вгляделся в рассветный полумрак комнаты. Здесь все было как всегда. Уныло и серо. Покосившийся шкаф, старый стол со стулом, тумбочка и чемодан в углу.
Если не считать шума за стеной, то в комнате было тихо, а Северус точно помнил, что его разбудил мелодичный звон. Парень встал с кровати и подошел к грязному окну. Но на улице, в Паучьем тупике, было безлюдно и тихо.
Звон снова раздался у него в ушах. Да так внезапно, что Северус отшатнулся от окна и резко оглядел комнату. Он не мог понять, откуда доносится этот звук. Создавалось ощущение, что это звенит у него в голове.
Звон снова прекратился, словно его и не было. Да и родители, по-видимому, его не слышали.
- Что за черт… - выругался Снейп.
Северус сел на кровать и открыл ящик тумбочки. Он запустил руку в темноту ящика и достал маленький цветок.
Этот цветок открывал и закрывал свои пурпурные лепестки, словно был игрушкой на батарейках. Это был цветок Лили. Она вдохнула в него жизнь, и она же его бросила. А Северус подобрал, в тот памятный день их знакомства.
Потрепанный цветок открывался и закрывался на ладони парня, успокаивая, и давая надежду. Брошенный цветок подобрали. Может и его, Северуса, кто-нибудь подберет…Жаль только, что кроме этой зеленоглазой девушки, ему никто не нужен.
Северус снова встал и на этот раз подошел к старому потрепанному чемодану с откинутой крышкой. Он был наполнен лишь до половины и только самым необходимым. Никаких не было здесь любимых книг, или удобных деталей магловского гардероба, никаких любимых безделушек, что дети втихаря складывают в чемодан, боясь маминой ревизии вещей. Взрослые иначе смотрят на то, что можно взять, на то, что нельзя, на то, что необходимо. Поэтому самые дорогие сердцу вещи всегда оказываются на своем законном тайном месте в глубине чемодана только во время самых последних сборов. Это была последняя ночь перед отъездом.
Северус бережно уложил старый цветок в самый неприметный внутренний карман. Никто не должен знать о том, что у него есть тайна, есть то, что он не расскажет даже под страхом смерти. Слизеринец захлопнул чемодан и лег назад в кровать. Ощущение тревоги, оставленной сном, снова вернулось. Словно это странное чувство пропитало каждую ниточку одеяла, каждую перинку подушки. Парень с трудом подавил желание вернуться к чемодану за цветком.
За стеной хлопнула дверь, ведущая на задний двор – отец вышел курить. Он всегда курил после того, как накричится вдоволь, затягивался обычными магловскими сигаретами, в глубине души надеясь, что когда-нибудь умрет от обычного рака, точно зная, что не позволит Эйлин затащить его в свои волшебные больницы. А Эйлин бесшумно сидела у стены, на которой кроме старого светильника и потрепанных обоев висела одна единственная картина с пустым холстом. Это был портрет дедушки Северуса, который поначалу часто задерживался в рамке поговорить со своим единственным внуком и подбодрить дочь, но вскоре навсегда покинул этот дом, наслушавшись своего грязнокровного зятя. Эйлин так и не сняла рамку, надеясь, что однажды ее отец вернется, и она снова сможет посмотреть в его хитрые глаза и в очередной раз выслушать его любимое: «Я говорил тебе, детка, что ты пожалеешь о своем выборе». А она бы в очередной раз механически улыбнулась бы своей невеселой улыбкой и ответила заученное: «А я и не жалею…».
Северусу хотелось пойти и утешить маму, но он знал, что не сможет подобрать слов, способных ей помочь, способных заставить ее не плакать. Она ведь и так не плакала, потому что тоже знала, что все тщетно и поздно о чем-либо сожалеть.
Северус закрыл глаза и снова провалился в сон, в котором лань убегала от оглушительного звона.
I глава. Первые осколки
Лишь своей души слышишь звон……………………………………………………………………………………………………………
…………..И не знаешь, что в мире том……………………………………………………………………………………………………
…………………………….. Весь пол усыпан стеклом……………………………………………………………………………………….
Лили Эванс поморщилась от яркого солнечного луча, беспардонно заглянувшего в комнату сквозь неплотно задернутые шторы. Он прогулялся по ее веснушчатому лицу и застыл бликами на темно-рыжих локонах. Девушка сладко потянулась и открыла глаза. Часы на тумбочке возвещали о том, что можно было спать еще, по меньшей мере, час, но Лили уже вскочила на мягкий ковер в предвкушении нового хорошего дня, нового хорошего года.
Гриффиндорка подошла к стене, на которой висел обычный магловский календарь с обведенным красным маркером первым днем осени. Она весь август ждала этот день. Может быть из-за того, что любила учиться, может, из-за любви к магическому миру, а может и даже скорее всего, из-за того, что последние две недели июля провела с компанией самых «отвратительных и мерзких», как она раньше считала, парней ее факультета.
Конечно, Лили уже давно стала замечать слишком навязчивое внимание Джеймса Поттера, вот только она совсем не видела в этом проявление симпатии. Его глупые и обидные подшучивания она никак не догадалась отнести на тот счет, что мальчики его возраста не умеют проявлять симпатию иначе. Он и его друзья (а точнее друг Сириус Блэк) тиранили ее почти с самого первого курса.
Лили улыбнулась, вспоминая, как часто плакала по ночам – сначала она думала, что дело в ее магловском происхождении, потом, что в несимпатичной внешности, а к четвертому курсу утвердилась во мнении, что дело лишь в их непроходимой тупости и избалованности. И тогда она перестала плакать из-за них, стала язвительнее им отвечать, высокомернее смотреть и не понимала, что в них находит добрая половина женского населения Хогвартса. Но на пятом курсе эта компания словно потеряла к ней интерес: никаких шуток, никаких смешков за спиной и двусмысленных намёков, - да что уж там, они вообще перестали обращать на нее внимание. Она стала просто одной из однокурсниц.
Сначала Эванс, конечно же, вздохнула с облегчением. Но вскоре она поняла, что настолько привыкла к присутствию, хоть и такому поверхностному, этой компании в ее жизни, что теперь ей не хватает этих в принципе не злых и безобидных шуточек в ее адрес. Да ладно, что уж скрывать – ей не хватало того внимания, что Джеймс Поттер, такой красивый, открытый и чертовски обаятельный (да-да, тот самый «отвратительный и мерзкий Поттер»), уделял именно ей, Лили Эванс. Она незаметно для себя стала обращать внимание на его слова, поступки, на манеры и даже на то, как он забавно взъерошивает себе волосы. Он не изменился, просто что-то случилось с его интересом к ней.
Тогда она не позволила себе задумываться об этом слишком долго, понимая, что ни к чему хорошему это не приведет. К тому же впереди маячил СОВ, и времени расслабляться не было.
Но в последний месяц учебного семестра все вдруг вернулось на круги своя. Джеймс Поттер словно вновь заметил ее. Правда та радость, что вдруг кольнула ее изнутри, быстро сменилась очередной порцией раздражения из-за выходок этого несносного мальчишки.
А потом, спустя полмесяца после приезда домой эта бесшабашная четверка оказалась на пороге ее дома!
Лили непроизвольно тихо рассмеялась, вспоминая.
«… Лили сидела за столом и сосредоточенно писала эссе по трансфигурации. За стеной звучала какая-то глупая песня про девочку, которая заблудилась в саду и боялась, что и останется в нем навсегда, так и не успев полюбить. Лили эта песня казалась ужасно дурацкой, но Петунья с двумя своими подругами весело подпевали, явно считая ее произведением искусства. Внизу раздался звонок в дверь, после чего музыка стихла, а смеющиеся девочки высыпали в коридор – они ждали своих парней, чтобы отправиться в кино или еще куда-то пить пиво и изображать совсем взрослых.
Лили все это мало интересовало и она, обрадованная полной тишиной, продолжила более продуктивно описывать отличия животного облика анимагов от собственно животных. Снизу донеслись голоса парней, и когда Лили пребывала в состоянии великой радости оттого, что ее сестра не вернется домой до вечера, а значит можно будет спокойно заниматься домашней работой, миссис Эванс позвала ее вниз.
- Ну что там еще… - пробормотала девушка, сомневаясь, что ей сегодня дадут спокойно доделать домашнее задание.
Гриффиндорка вышла из комнаты и собиралась было спуститься, когда донесшийся снизу разговор заставил ее прирасти к месту.
- Она сейчас спустится, может быть, вы пройдете в гостиную? У нас есть чудесный лимонад, - в голосе миссис Эванс звучал интерес и искреннее дружелюбие.
- Нет-нет, мэм, нам и так неловко оттого, что мы отнимаем у вас время… - раздался мягкий и слишком любезный голос Сириуса Блэка. – К тому же мы абсолютно уверены, что Лили не заставит себя долго ждать. Вы вырастили удивительно пунктуальную и воспитанную дочь.
В том, что за этими словами последовала очаровательная улыбка, Эванс даже не сомневалась, и желание придушить этого проклятого аристократа уже начало формироваться в ее голове. Она никак не могла понять, что Сириус Блэк делает у нее в прихожей: они и в школе то ограничивались лишь колкими высказываниями в адрес друг друга, не то что навещать друг друга во время каникул.
- О, вы так хорошо о ней отзываетесь, - в голосе женщины явно слышались нотки гордости. – Вы, наверное, ее друзья из школы?
Друзья. Ну конечно же без Поттера тут не обошлось.
- Да, мы с Лили очень близкие друзья, - раздался дружелюбный голос Джеймса Поттера (Лили не сомневалась, что и он сейчас расточает обаяние на ее мать), - мы никак не могли позволить, чтобы наша подруга провела все лето над книгами. Знаете, она и так слишком много учится, учителя так часто ставят ее всем в пример!
Лили, злясь на этих невозможных и непонятно что о себе воображающих врунов, медленно, даже не пытаясь скрыть «огонь» в глазах, начала спускаться по лестнице. У входной двери, одетые в летнюю магловскую одежду, стояли все четверо мародеров. Сириус без зазрения совести улыбался подругам Петуньи, которые уже видимо напрочь забыли о своих парнях и улыбались ему наперебой. У самой двери жался напуганный Питер, который, судя по его лицу, предпочел бы подождать на улице. Ремус, хотя и скромно поглядывал в пол, самый первый ее заметил и виновато улыбнулся. Джеймс стоял впереди и продолжал рассказывать всякие хорошие вещи о Лили ее матери, которая в свою очередь светилась от счастья.
Впрочем, Джеймс тоже заметил девушку почти сразу. Ему она планировала адресовать самый злобный взгляд, но в этот момент его лицо словно просветлело, и он расплылся в самой радостной из своих улыбок, остановив свой рассказ «как все любят Лили Эванс» на полуслове. Раньше он так никогда не улыбался, а может быть, она просто не замечала. Так или иначе, девушка замерла, забыв о своем возмущении.
- О, а вот и моя девочка, - воскликнула миссис Эванс, заметив спустившуюся дочь, - смотри, кто приехал тебя навестить!
Обладая неверной информацией, женщина уже сама додумала все об очень близкой дружбе Лили и этой компании.
- Лили, мы не видели тебя всего две недели, а ты все хорошеешь! – с наигранным удивлением воскликнул Сириус.
В его глазах плясали смешинки, лишь доказывающие, что лично он здесь для того, чтобы в который раз позабавиться. А растерянное лицо Эванс веселило его даже больше, чем ее лицо, когда она злилась на них.
- Здравствуй, - с тем же выражением лица поприветствовал девушку Люпин, он видимо считал себя особенно виноватым за их вторжение.
Питер пропищал что-то лишь отдаленно напоминающее приветствие.
- Давно не виделись, Лил! – Джеймс вернул лицу свою обычную улыбку до ушей и сделал шаг по направлению к гриффиндорке. – Ты прости нас, что мы так без предупреждения. Просто у нас появилась отличная идея отдохнуть две недельки на свежем воздухе у горного озера, и мы естественно сразу вспомнили про тебя, ведь ты так мало, наверняка, проводишь времени вне дома. И хотя мы очень боимся твоего отказа, это не помешало нам прийти все же предложить тебе такой вид отдыха.
И хотя Лили почувствовала, как по телу разливается странное приятное тепло, она все равно не собиралась никуда ехать с этими наглыми придурками. Лили только собралась язвительно поинтересоваться о здоровье совы Джеймса, которое видимо помешало прислать ей приглашение совиной почтой, но не успела она даже открыть рот, чтобы сказать свое веское слово, как в разговор вступила миссис Эванс, и план парней стал очевиден:
- Мальчики, ну что за сомнения? Конечно же, Лили поедет с вами, правда Лили? – женщина обернулась к дочери в полной уверенности, что та согласится. – Твои друзья проделали такой путь, или если ты не хочешь на природу, то мальчики могут остаться у нас хоть до конца лета. Я думаю, мы все поместимся!
Глаза Лили и Петуньи округлились от ужаса, представив эту картину. Более страшное лицо было только у Питера, который казалось готов ко всему самому ужасному, что только можно представить, но только не к лету у маглов в неизвестной обстановке. Сириус и Ремус выглядели одинаково ошарашенными, и только Джеймс светился от счастья. Он, казалось, мечтал о том, чтобы Лили отказалась ехать с ними в горы, и уже мысленно строил планы на то, как они все будут проводить время.
- Эм, я думаю, мне все же не помешает съездить на природу… - страдальческим тоном протянула девушка, понимая, что парни выбрали самый верный подход по общению с ее матерью. – Мне нужно собраться…
Лили развернулась, ловя на себе завистливые взгляды подруг Петуньи и злобный ее самой, и чуть не плача поспешила в свою комнату, мысленно представляя, как оторвет своим «близким друзьям» головы...»
Лили подошла к окну и осмотрела сонную улицу. Девушке почему-то вспомнилось, что к тому времени, как она тогда собрала все необходимые вещи и спустилась вниз, Тунья и ее подруги уже ушли, но зато вернулся отец. Мистер Эванс всегда так ревностно оберегал свою любимую младшую дочь, но даже его эта четверка умудрилась склонить в свою сторону. К моменту выхода из дома уже оба старших Эванса сетовали на то, что их «чрезмерно ответственная Лилиан так и просидела бы все лето за учебниками, если бы не ее замечательные друзья» и «жаль, что лишь на две недели».
«… Если бы мы с вами учились не на гриффиндоре, то я бы предположила, что столь не свойственная вам забота обо мне сводиться к желанию утопить меня в горном озере без свидетелей, - язвительно прошипела Лил, когда они шли по полю, удаляясь от домов.
- Великий Мерлин, Эванс! Почему ты всегда думаешь о нас только плохое?! – театрально возмутился Джеймс, пытаясь скрыть довольную улыбку.
Лили остановилась и перевела подозрительный взгляд сначала с Джеймса на Сириуса, а затем и на Ремуса. Последний тоже улыбался, но в его улыбке проскальзывало легкое смущение – Рем не любил шутки Поттера и Блэка.
- Какие еще «чудесные» новости вы мне не рассказали? – упадническим тоном произнесла девушка.
Ни радостное лицо Джеймса, ни довольное лицо Сириуса не внушали ей спокойствия, и она вопросительно посмотрела на самого нормального из них четверых – на Люпина.
- Понимаешь, до озера магловскими путями не добраться, а трансгрессии нас еще не учили… - Рем виновато улыбнулся. – Поэтому мы полетим на метлах…
Девушка поморщилась.
- Это конечно не самый приятный для меня способ перемещения, - Лили неуверенно пожала плечами, - но это не способно меня расстроить, а лицо у Блэка сейчас такое, словно меня к этим метлам привяжут.
- Дело в том, моя милая подруга, - Сириус явно ждал именно этого момента, - что метлы у нас всего три. Ремус и Питер летят вместе, так что ты летишь либо со мной, либо с этим лохматым.
- Эй! – Джеймс возмущенно пихнул аристократа в плечо. – Мое высочество не устраивает твое отношение к моей чудесной прическе! И да, Лили, надеюсь на ее согласие, полетит со мной!
- Твое высочество здесь не самое высокое, так что ему придется смириться, что моя прическа гораздо элегантнее! – Рассмеялся Сириус, который был выше Джеймса на пол головы, глядя на глубоко оскорбленное лицо друга.
И хотя Лили лучше полетела бы с Ремусом, по ее телу вновь разлилось странное тепло, когда она села на метлу и обхватила талию Джеймса руками. Она, как могла, делала вид, что полетит с ним только потому, что на дух не переносит Сириуса. Чувствуя, что краснеет, Эванс подняла голову и посмотрела на облака, они казались такими близкими и становились все ближе. А может, это они приближались к облакам? Лили вздрогнула и посмотрела вниз на удаляющуюся землю.
Вдруг девушка почувствовала, как Джеймс мягко и ненавязчиво сжал ее руки у себя на животе, словно подбадривая. Скорее всего, она бы выдернула руку, не будь инстинкт самосохранения сильнее её. Поттер, словно почувствовав это, быстро убрал руки, но этих нескольких секунд хватило, чтобы Лили покраснела до кончиков ушей.
- Не бойся, Лил, - наверное, впервые, в голосе Поттера не было намека на шутку. – Мы скоро прилетим.
Хотя Джеймс предпочел бы вечно лететь вот так и чувствовать, как бешено стучит ее сердце у него за спиной. А Лили в свою очередь тоже расстроилась от того, что лететь осталось совсем мало. Ей так нравилось обнимать его, и так хотелось, чтобы он снова прикоснулся своими теплыми ладонями к ее рукам…»
Лили открыла глаза и обвела комнату взглядом. Теперь она уже точно знала, что весь прошедший год с тоской наблюдала за Джеймсом не из-за того, что он резко потерял интерес, и ей было непривычно. Вернее, не только из-за этого. Он уже давно перешел для нее из разряда «невыносимый однокурсник», в «невыносимо нужный». И, возможно, Лили бы подумала, что эта поездка была ее желанным и реалистичным сном, если бы не мама, которая оставшийся месяц все время поднимала тему «Все любят Лили Эванс», не Петунья, более злая, чем всегда, и не пришедшее однажды письмо от Джеймса. В том письме было всего несколько строк о том, что он еще раз извиняется за внезапное вторжение, надеется, что Лили понравился их отдых, и что она изменила свое мнение о них. Все было написано в настолько не свойственной Джеймсу манере, и Лили решилась предположить, что Поттер просил совет у Ремуса. А еще в письмо была вложена фотография: Лили улыбается в центре фото, по бокам от нее смеются Ремус и Джеймс, Питер, как самый низкий, стоит и смущенно улыбается перед ними, а сзади ухмыляется Сириус, положивший голову на макушку Лили, а руки на плечи Джеймса и Рема.
Это фото, в красивой рамке, уже лежало на дне чемодана, завернутое в мягкую ткань. Чемодан был полностью собран и стоял у двери, дожидаясь, как и хозяйка, отъезда.
***
Джеймс Поттер уже в течение пятнадцати минут пытался выудить на ощупь из чемодана свой любимый снитч, служивший своего рода талисманом. Он поймал этот снитч легко и просто, словно играючи на втором курсе в своем первом матче против Слизерина. Но к третьему курсу гриффиндорец понял, что ему совсем не хочется быть ловцом, поэтому его переквалифицировали в охотника. К тому же, с его крепким телосложением действительно логичнее быть охотником. Десятая попытка увенчалась успехом, и крошечный золотой шарик кружился возле головы хозяина. Ловким движением парень поймал его и запихнул в карман джинс.
- Ну и зачем ты все утро требовал, чтобы я быстрее собиралась?! – кинула на него возмущенный взгляд невысокая девушка пятнадцати лет. – Все равно в итоге тебя ждали, да и приехали слишком рано…
Это была Эмили Поттер – двоюродная сестра Джеймса, дочь его дяди Клайма Поттера, который приходился младшим братом его отцу. Клайм был мракоборцем и уже две недели был на задании, поэтому остаток лета Эмили провела у своих дяди и тети.
Она окинула взглядом платформу девять и три четверти, которая постепенно начинала наполняться волшебниками. Алый паровоз уже был готов к отъезду и извергал белые клубы дыма, мешающие различить даже столб перед тобой, или человек, не говоря уже о том, что разглядеть лица знакомых.
- Да ладно тебе, Эм, - Джеймс обнял сестру одной рукой за плечо и повернулся к родителям и Сириусу, что стояли рядом.
Чарльз и Дорея Поттеры были уже преклонного возраста и годились бы Джеймсу в бабушку с дедушкой, если бы не молодость духа, которая была так заметна на их лица. Чарльз был уже не таким высоким и крепким, как, например, двадцать лет назад, но то, как легко он держался, позволяло назвать его скорее мужчиной в годах, нежели старичком. Его, некогда каштановые волосы, торчали во все стороны, как у сына, но были почти полностью серебристыми. А вот ярко-карие глаза, которые унаследовал Джеймс, были все такими же яркими и искрящимися, словно их хозяин с трудом сдерживается от каких-нибудь безумств. На его лице было много морщин, но все были следами былых радостей и смеха, отчего придавали ему очень добродушное выражение. На лице Дори Поттер морщин было меньше, потому что она знала древние секреты красоты, но даже они не уберегли ее глаза и губы от маленьких призраков прошлых улыбок. Ее глаза, некогда темно-серые, теперь серебрились так, словно вобрали всю положенную седину, которой почти не было на ее черных волосах. Дори переводила любящие глаза с сына на мужа и обратно.
- Я надеюсь, что действительно не доставил вам неудобств… - Сириус смотрел на чету Поттеров с искренней благодарностью, столь редко мелькающую на его красивом надменном лице. – Просто мне действительно больше некуда было пойти, и я очень благодарен вам за то, что вы меня приютили.
- Сириус, прекрати, - Чарльз Поттер похлопал парня по плечу, словно тот был его ребенком. – Мы это уже обсуждали – ты не доставил нам никаких хлопот!
- Сириус, мальчик мой, ты стал нам как второй сын еще когда вы с Джеймсом только вернулись с первого курса! И ты можешь жить с нами сколько захочешь, мы тебя еще потом не сразу отпустим! – Миссис Поттер звонко рассмеялась, притягивая парня к себе для объятий. – К тому же мы с тобой одной крови.
Дорея в девичестве носила фамилию Блэк и приходилась Сириусу дальней родственницей, хотя визуально их родство казалось более близким, потому что и у женщины, и у парня было что-то такое особенное, Блэковское, чего так и не перенял Джеймс, взяв от матери только цвет волос и красивый нос.
- Серьезно, Сириус, - улыбаясь, подала голос Эмили, приобнимая Джеймса в ответ. – У тебя привилегированное положение, в доме Поттеров даже мне так не рады!
Все, как по команде, повернулись к ней. Эмили прибыла в дом Поттеров в трауре по матери, и с нее все пылинки сдували.
- Эмили, что за мысли?! – Дори Поттер была поражена до глубины души. – Мы всегда рады, когда ты гостишь у нас!
- Да я не о вас, тётя, и не о вас, дядя, - Эмили Поттер смущенно заправила русую прядь за ухо и улыбнулась. – Просто, когда приехал Сириус, Джеймс первым делом воскликнул: «Какой приятный сюрприз!», а когда я - «А, это ты».
Все залились смехом, понимая, что Эмили вовсе не расстроена и не считает, что ей меньше рады. Она вообще всегда любила бывать в гостях у своего дяди Чарльза и его семьи, а в этот раз этот визит был ей необходим, чтобы не сойти с ума. В детстве, когда отец был на длительных заданиях, они с мамой часто гостили у дяди Чарли и тёти Дори. У них всегда было светло и уютно: мистер Поттер по вечерам сидел в кресле у камина и рассказывал истории из жизни их предков, миссис Поттер вкусно готовила и относилась к Эмили как к дочери, а к ее маме Лотхен, как к сестре. Джеймс же по своей природе много смеялся и всегда был весел. Но когда Эмили было 13 лет, родители разошлись, и мама вернулась вместе с ней в Германию, и Эми пришлось перевестись в Шрамбартон. После этого она два года не видела своего брата и его семью. А потом мама умерла, и Эмили вернулась к отцу. Отец всегда был угрюм и часто плакал, запираясь в кабинете с бутылкой огневиски и большим семейным альбомом. Эмили тоже тосковала, но эта отдаленность отца, в поддержке которого она так нуждалась, лишь усугубляла ее тоску. Поэтому, когда отец вновь вернулся на работу, Эмили с облегчением перебралась в дом семьи Джеймса.
- Сириус… - Джеймс неожиданно напрягся, сжав плечо сестры слишком сильно.
Но Эмили не обратила на это внимание, проследив, как и Сириус, за взглядом младшего Поттера. Белый дым от паровоза немного рассеялся, позволяя видеть семью из трех человек. На расстоянии вагона от них стояли Вальбурга, Орион и Регулус Блэки. Ни старший, ни младший Блэк не видели Поттеров и Сириуса – они смотрели в другую сторону – но Вальбурга смотрела на них в упор. Это была женщина с поистине аристократической осанкой, ее темные волосы были собраны в какую-то сложную и замысловатую прическу, спадающую локонами на темную дорогую мантию. Ничего не выражающим взглядом темных глаз она смотрела на миссис Поттер, являвшуюся ей родной тётей. По взгляду этих глаз нельзя было определить, злится их хозяйка или благодарна Дори за то, что та приютила ее блудного сына. Дори тоже смотрела на свою кровную родственницу с таким же непроницаемым лицом. В этот момент она словно вновь была не всеми любимая улыбчивая Дори Поттер, а наследница древнейшего волшебного рода Дория Блэк. Дори кивнула и отвернулась, дождавшись ответного кивка от высокомерной, но воспитанной миссис Блэк. Сириус же не смотрел на родителей и секунды, словно за прошедшие шестнадцать лет насмотрелся на них с лихвой. Естественно ни Сириус, ни Джеймс, обеспокоенный состоянием друга, не обратили внимания, с каким выражением лица отвернулась Вальбурга. И только Эмили заметила, но тут же списала на свое воображение то, что помимо гнева в темных глазах аристократки мелькнула боль.
Платформа наполнялась очень быстро, и вскоре на ней уже сложно было найти хотя бы пяточек незанятого пространства. Ученики, не видевшиеся с прошлого семестра, радостно обнимались и обменивались свежими новостями, повсюду ухали совы и летали чемоданы.
Лили Эванс, попрощавшись с родителями и Петуньей, жутко недовольной из-за того, что ее вообще сюда притащили, катила тележку с чемоданом в направлении одного из вагонов. Она почти сразу же заметила семейство Поттеров, Сириуса Блэка и какую-то незнакомую гриффиндорке девушку. Вернее, девушка казалась ей знакомой, но Лили не могла вспомнить откуда. Эванс никак не могла решить, следует ей подойти поздороваться или нет, с одной стороны были долгие годы неприязни, а с другой отличная летняя поездка и внезапное чувство. Но желание подойти исчезло напрочь, когда она заметила, что Джеймс обнимает неизвестную девушку за плечи, а та его в свою очередь за талию. Лили почувствовала, что краснеет от раздражения, и поспешила к вагону.
Но Джеймс, уже давно незаметно высматривающий ее в толпе, заметил темно-рыжую копну волос, хозяйка которых не очень удачно лавировала между волшебниками и чуть не сбила тележкой одного из учеников младшего курса. Мягко вывернувшись из объятия сестры, которая даже не обратила на это внимание, так как была увлечена каким-то рассказом Сириуса, Джеймс в три прыжка пересек отделяющее его от Лили расстояние и оказался прямо перед ней.
- Привет, Лил! – парень улыбнулся, непроизвольно проводя рукой по и без того торчащим в разные стороны черным волосам. – Как ты провела остаток лета?
Лили, все еще разозленная и не ожидавшая такого поворота событий, замерла на месте не в силах выдавить из себя ничего кроме угрюмого: «Привет».
-Ты чего такая невеселая, мы же в Хогвартс возвращаемся! – гриффиндорец попытался перекричать первый гудок поезда. – Кстати, я вот уже знаком с твоими родителями, а ты с моими еще нет. Пойдем, они тебе понравятся!
Лили растеряно оглянулась на весело смеющихся родителей Джеймса, но ее взгляд остановился на девушке, что-то доказывающей Сириусу. Джеймс словно понял, что является для Эванс главным аргументом против знакомства с четой Поттер, и поспешил добавить. – И ты, наверное, не помнишь мою кузину Эмили? Она училась в Хогвартсе два года назад, но потом перевелась в Шрамбартон по семейным обстоятельствам, а вот теперь вернулась в нашу любимую школу.
Лили и правда не помнила о сестре Джеймса. Конечно в силу популярности последнего, все знали о нем все, что могли узнать и подслушать, а то, что на курс младше на Ревенкло учится девочка с фамилией Поттер, не ускользнуло ни от чьего внимания. Лили тогда особенно не любила Джеймса, а его кузину знала только внешне, они никогда не разговаривали и почти не пересекались. О том, что та перевелась в Шрамбартон знала лишь по слухам, да и не интересовалась этим, в общем-то. За эти два года Эмили выросла и, уже мало чем походила на ту угловатую двенадцати летнюю девочку, что смутно помнила Лили. Хотя сейчас, когда Эванс могла смотреть на нее без ревности, она легко угадывала туже неизменившуюся улыбку, что была так же похожа на улыбку Джеймса, как и были похожи их одинаковые глаза.
- Я бы с радостью, но мне еще нужно найти себе купе, - пробормотала девушка, слушая второй гудок. – Как-нибудь в другой раз...
- Да ладно тебе, Лил, - он обезоруживающе улыбнулся. – Поедешь с нами, мы уже нашли себе купе.
Лили была несколько рада, что Поттер сменил тему – в отличие от предыдущего, от этого предложения она была твердо готова отказаться.
- Нет, - гриффиндорка заправила вновь выбившуюся рыжую прядку за ухо сделала шаг в обход парня. – В Хогвартс я езжу с Северусом.
- С Нюниусом? – Джеймс засмеялся в своей высокомерной манере, словно Лили сказала что-то очень глупое и смешное.
Один взгляд на вдруг окаменевшее лицо Эванс, и желание веселиться у Джеймса пропало.
- Он мой лучший друг, – холодно проговорила девушка и развернулась, чтобы уйти, но Джеймс поймал ее за руку.
- Прости, Лил… - он больше ничего не сказал, но его глаза были красноречивее всех слов.
Лили кивнула и отвернулась с чуть смягчившимся лицом, оставив расстроенного Джеймса позади. Он не знал, что пока Лили преодолевала оставшееся до вагона расстояние, она улыбалась.
Зато знал Северус Снейп, который наблюдал из окна купе за их разговором. Наблюдал и злился: то ли от того, что не мог слышать его слов, огорчивших ее сначала и обрадовавших потом, то ли от страха, что не заметил, как его угрюмый мир, освещаемый лишь этой светлой девушкой, перевернулся вверх тормашками. Лили не улыбалась после разговоров с Поттером. Никогда. Вот на протяжении уже пяти лет, после каждого столкновения с ним она злилась, расстраивалась, плакала… Что угодно, но не улыбалась.
Слизеринец пробуравил спину гриффиндорца взглядом полным ненависти, но его успокоило, хотя бы чуть-чуть, то, что Джеймс не выглядел даже сколько-нибудь довольным. Северусу хотелось верить, что Лили была рада тому, что смогла уязвить этого болвана, но где-то в глубине его сердца сомнение, подобно большой змее, поднималось, разворачивая темные кольца.
- Привет, Сев! - дверь купе со скрипом отъехала в сторону, и на пороге появилась улыбающаяся Лили.
Парень, вздрогнувший от неожиданности, резко повернулся к девушке и замер. Он смотрел на нее несколько долгих секунд, пожирая взглядом ее светящиеся глаза и улыбку, заламывая руки, и боролся с собой. В его голове теснились тысячи злых и язвительных вопросов обиженного ребенка. Ребенка, личное солнце которого посмело греть кого-то еще. Он не хотел делить ее тепло и доброту ни с кем, а в особенности с Поттером. И хотя Северус знал, что поплатиться за несдержанные эмоции, все равно не смог промолчать.
- О чем ты говорила с Поттером?! – выпалил он, и в его голосе было столько злости и обиды, столько обвинения, что Лили невольно отшатнулась бы, если дверь купе не закрылась за ее спиной за пару секунд до этого.
От неожиданности гриффиндорка даже не заметила обвинения в его голосе, но вот его обида затопила купе, и девушка вдыхала эту горечь вместо воздуха. Она почувствовала себя предателем – они с Северусом всегда считали Джеймса и Сириуса выскочками, обделенными умом, всегда были согласны с мыслями друг друга о них, а тут, получается, их взгляды разошлись. Лили ощущала себя в каком-то роде обманщицей, потому что понимала, какую боль принесет Северусу известие об ее влюбленности. И она испугалась.
- Разве из всех моих «разговоров» с Поттером хоть один был конструктивным? Разве я вообще с ним говорила? – Лили попыталась сделать вид, что не понимает, что так расстроило Северуса, но врать она никогда не умела, и ее неуверенная попытка закончить тему с легкостью была пресечена.
- Да, около трех минут, - привычное спокойствие вернулось к Снейпу, но он не желал прерывать начатый допрос. – Чем он тебя расстроил?
- А разве он меня хоть когда-то не расстраивал? – Лили неуверенно улыбнулась, пытаясь таким образом сгладить разговор и прикрыть свою маленькую ложь. – И давай вообще не будем о нем говорить, лучше скажи, как дома дела?
Лили очень надеялась, что ее друг не заметит того, что она намеренно перевела тему в безопасное русло. И Северус не заметил, раздраженно передергивая плечами в качестве ответа, вспомнив, как с утра Тобиас Снейп лишь отмахнулся на прощание.
Лили виновато пожевала губу, понимая, что еще сильнее расстроила парня, успокаивая себя лишь тем, что если он узнает о ее новом отношении к Джеймсу Поттеру, то его расстройство не пойдет ни в какое сравнение с той обидой, что он будет чувствовать. Девушка потрепала друга по плечу и села на сидение. Больше ни к одной из этих тем они не возвращались.
***
Нарцисса Блэк сидела, обхватив колени руками и положив на них голову с закрытыми глазами и молча слушала рассказ Эрики о проведенном в Норвегии лете. Эрика Забини вообще была очень разговорчивая – она могла закрутить беседу о чем угодно и с кем угодно, даже если, казалось бы, нет тем для разговора. Правда так вполне могут многие сплетницы и прочие подобные личности, но Эрика умела не только раскрутить разговор на пустом месте, но и умела заинтересовать оппонента, даже особенно молчаливого. Вот и сейчас, заметив, что Блэк заскучала, Эрика плавно перевела тему.
- … и знала бы я что, когда вернусь, меня будет ждать столь важное известие, скорее всего, повременила бы с возвращением. Не то что бы это была плохая новость, просто события, переворачивающие жизнь, влияющие на ее дальнейшее развитие, всегда очень сложно осознавать, – Забини лежала на животе в новенькой слизеринской мантии, подперев голову ладонями, глядя в волшебный журнал мод.
Эрика обладала вполне привлекательной внешностью: у нее были темно-русые вьющиеся волосы до плеч и глаза цвета листвы в августе. Не обделила ее природа и хорошеньким лицом с чуть вздернутым носиком, стройной фигурой и умением все это завернуть в красивую упаковку. Слизеринка обожала моду, стильные вещи и людей со вкусом.
- Что еще за известие? – Нарцисса открыла глаза и подняла голову.
- Дэрек Гринграсс, что скажешь о нем? – Забини перевернула страницу и непринужденно стала вглядываться в картинки, на которых девушки в расшитых мантиях принимали то одну, то другую изящную позу; и только нижняя губа, которую девушка нещадно жевала, выдавала сильное волнение.
Да, так было заведено. Аристократки не краснели, не истерили, не выходили из себя, не нервничали, не плакали и т.д. Единственное, что могло выдать внутреннее смятение - это глаза и мелкие детали поведения. Не посвященный в такие тонкости чистокровного бытия вряд ли догадается об истинных эмоциях их обладателя.
И не то что бы Эрика мало знала о Дэреке Гринграссе, просто она с усердием коллекционера заполняла недостающие ячейки.
- Он учится вместе с нами на курсе и к тому же слизеринец. Он достаточно обаятельный, спокойный и не болтливый. Чистота крови и кругленькая сумма в банке прилагаются… - блондинка пожала плечами и заметила, как Забини покусывает губу. – Мерлин… неужели твои родители выбрали тебе жениха? Я думала, что твоя мамочка никогда не отпустит тебя из дома…
Чистокровные браки всегда были под негласной охраной от распространения правды. Семейная жизнь аристократов почти всегда и при любых обстоятельствах находится в тени, обсуждаясь только с самыми близкими и то с особой осторожностью. Вот только всем представителям этой касты ничего не нужно было рассказывать – многие знали это на своем опыте. Ни для кого не секрет, что большинство чистокровных браков совершается по расчету и с подачи старших членов семьи, но об этом не принято говорить, об этом не принято даже думать. Но вот о странных отношениях внутри семьи Забини знали почти все. Миссис Забини была своевольной американкой, не желавшей считаться с патриархальным порядком английского чистокровного общества, вот только мистер Забини был человек суровый, воспитанный именно так. Почти все двадцать лет брака он заставлял жену играть функцию украшения, не желая считаться с ее мнением. Рождение сына, Дэвида Забини, мало что изменило – мальчик вырос точной копией родителя, с точно такими же взглядами на жизнь, и почти не прислушивался к матери. Но вот рождение Эрики поменяло все на свете. И Мистер Забини, и Дэвид души не чаяли в девочке, но сама юная волшебница больше всего любила мать. И хитрая американка естественно обернула это в свою пользу: манипулируя обоими мужчинами через дочь.
- Я тоже так думала, но видимо папа в мое отсутствие решил действовать быстро, понимая, что в моем возрасте пора задумываться и о будущем. У Дэвида вот уже есть невеста, - Эрика повернулась к подруге и улыбнулась.
- А когда помолвка? – Нарцисса, хоть и была особой самовлюбленной, все же переживала за близких ей людей.
Эрика неопределенно пожала плечами, она была настолько ошарашена своим внезапным взрослением в глазах родителей, что даже забыла уточнить подробности.
- Нарцисс, - Забини перестала улыбаться и посмотрела на подругу в смятении. – Как ты приняла свою помолвку с Люциусом?
Нарцисса улыбнулась уголками губ и посмотрела в окно, за толстым стеклом проносились еще зеленые поля и леса.
- Эрика, ты же понимаешь, что это не то… - Блэк вновь посмотрела в еще больше погрустневшие глаза слизеринки. – Люциуса я знаю с детства, он мне почти как брат. И о том, что он станет моим мужем, я тоже знаю с детства. Понимаешь, я просто никогда и не думала иначе, для меня другого пути и не было.
Нарцисса и вправду знала Люциуса Малфоя с тех пор, как себя помнила, знала, как своего будущего мужа, как человека, с которым проведет всю свою жизнь. Она никогда не думала хорошо это, или плохо. Просто это было, есть и будет фактом, как его ни анализируй. К тому же с Люциусом их так много связывало, так много общего у них было, даже будущее. Они понимали друг друга, делились многими тайнами, это был единственный правильный выход в их ситуации.
Они молчали еще в течении нескольких минут, думая каждая о своем. Но Эрика вдруг заговорила, вспомнив о еще двух не обсужденных новостях.
- Кстати, я слышала у Андромеды и этого магла родилась дочь… - осторожно начала Забини, зная, что Нарцисса не любит обсуждать свою семью. – Ты ее видела?
- А? Да, была у них один раз, - девушка откинула серебристую прядь с глаз. – Что бы там не говорила Андромеда, имя она все равно дала в соответствии с традициями нашей семьи. Она ее Нимфадорой назвала…
Нарцисса улыбнулась воспоминаниям, где крошечная девочка с розовыми волосами трепала счастливую Андромеду за щеки.
- А что мама?
Нарцисса покачала головой, не желая продолжать. Кугнус Блэк не упоминал имя своей старшей дочери, с тех пор как он выжег ее из семейного древа Блэков. Друэлла тоже хранила молчание, даже когда Нарцисса почти неслышно прошептала: «Она назвала ее Нимфадорой». Вот только той ночью Нарцисса проснулась от шорохов, и слегка приоткрыв глаза, увидела миссис Блэк, которая стояла у полки и рассматривала в свете палочки фотографии, которые Нарцисса принесла после посещения сестры. На них преимущественно были Андромеда, Нарцисса и маленькая Дора, как ее называл Тэд Тонкс. Нарцисса не дала маме понять, что проснулась, и ей даже показалось, что она слышала тихий всхлип. А на утро девушка обнаружила, что одной фотографии, на которой Андромеда смеется, а малышка треплет ее за кудрявые локоны, пропала. Нарцисса не стала ее искать.
- … а Сириус? Он не вернулся? – спросила Эрика, перелистывая страницу журнала.
Нарцисса не была удивлена вопросом, слухи распространяются по маленькому мирку чистокровного сообщества со скоростью заклинания. К тому же вспыльчивая Вальбурга Блэк не делала из этого такую уж тайну, а Эрика всегда была осведомлена обо всех новостях волшебного мира. Да и вообще на каждом факультете есть группа людей, собирающих сплетни и всевозможные слухи, даже не удосуживаясь узнать, насколько они правдивы. И есть парочка людей, которые действительно все и про всех знают, вот только получить от них информацию зачастую бывает очень сложно, к негодованию всех сплетников. Эрика Забини относилась ко второму типу людей, поэтому любая информация тщательно проверялась ею на предмет правдивости.
- Нет. Он и не вернется, это не в его правилах, - Нарцисса грустно вздохнула, вспоминая, как после жалоб Вальбурги первым делом написала письмо Сириусу и получила весьма однозначный ответ.
Эрика кивнула, понимая, что не стоит продолжать разговор на подобные темы, и уже собралась было продолжить рассказ о своей захватывающей поездке, когда дверь купе плавно отъехала в сторону, впуская внутрь невысокую девушку в мантии цветов Рейвенкло.
- О, Айрис, наконец-то! – Эрика расплылась в улыбке, но тут же снова уткнулась в свой журнал. – Ты пропустила весь мой рассказ о Норвегии…
- Слава Мерлину! Я его уже слышала, - Айрис улыбнулась, от чего у нее на щеках появились милые ямочки, и села рядом с Нарциссой.
Айрис была младшей дочерью в семье чистокровных Ростеров, известная своими скромностью и благоразумием. Она вообще была очень тихой и молчаливой, что стало следствием отношения к ней родителей, которые хоть и любили ее по-своему, все же были более благосклонны к ее старшей сестре Кэссиопее. С рождением первой дочки мистер Ростер смирился, к тому же та унаследовала внешность матери и слыла баснословной красавицей. Но вот рождение второй дочери вместо долгожданного сына расстроило его гораздо сильнее. И хотя права Айрис на привилегии, как младшей, никто не ущемлял, девочка всегда чувствовала свою не желанность. Но она, хоть и была не особенно похожа на свою красавицу сестру, все же обладала привлекательной внешностью: у нее были светло-русые вьющиеся волосы и слегка раскосые «кошачьи» глаза теплого светло-синего цвета. Но милое лицо с красивыми ямочками во время улыбок и маленький рост, а также слишком уж хрупкое телосложение, сыграли свою роль – она выглядела младше и гораздо более беспомощной, чем являлась. Айрис вообще была одной из таких людей, на которых ни в какой ситуации нельзя подумать, но, обладая от природы острым умом и целеустремленностью, она иногда оказывалась одной из наиболее значимых в интриге фигур.
- А у тебя жених случайно не появился за ту неделю, что мы не виделись? – Нарцисса смерила Ростер оценивающим взглядом. – Возраст то уже подходящий.
- Да родители не вспомнят про меня, пока Кэсс не станет мисс Забини… - отмахнулась девушка и посмотрела на Забини. – А что ты там смотришь?
Эрика, словно дожидалась этого момента, вспорхнула со своего сидения и в мгновение ока очутилась рядом с Айрис, разложив журнал у той на коленях.
- Смотри, как считаешь, какое лучше? – слизеринка указала на три разных модели платьев. – Думаю выбрать какое-то из этих на помолвку, а Нарциссу мои переживания совсем не волнуют!
Эрика сделала обиженное выражение лица и, насупившись, посмотрела на блондинку, которая в свою очередь хмыкнула и встала.
- Я уже сказала, что на свою помолвку не одела бы ни одно из них, - Нарцисса улыбнулась и открыла дверь, - и я скоро вернусь.
Нарцисса неспешно пошла по пустому вагону, заглядывая в купе: незаметно, словно окидывая равнодушным взглядом что-то, что ее мало заботило. На самом деле девушка действительно даже не вглядывалась в лица учеников – ту компанию, что она искала, сложно пропустить.
Признаться, за весь прошлый год ее порядком утомили их секретные свидания, взгляды украдкой, она хотело настоящих отношений, что бы все смотрели на них и умилялись, а не шептали, что они не подходят друг другу. Вот только нельзя было взять его за руку, если рядом был хоть кто-то посторонний, нельзя было смотреть на него, потому что смотреть на него с презрением слизеринской принцессы она не могла. Нарцисса никогда так не злилась на судьбу прежде, ведь она всегда получала то, что хотела, всегда могла получить все, что только можно представить: самые красивые платья, самые дорогие украшения, самый перспективный брак, самых влиятельных друзей. Все, что было так ценно в ее мире, она могла с легкостью получить. Но стоило Нарциссе вырваться из него, как оказалось, что мир гораздо больше на самом деле, больше чем наряды, украшения и власть. Вот только в этом мире она не могла ничего…
Нарцисса остановилась у зашторенного купе в конце вагона, когда из перехода послышались шаги и два знакомых голоса.
- Нет, я уверен, что она изменила свое отношение ко мне, вот увидишь! – даже по голосу можно было понять, что Джеймс Поттер улыбается своей озорной улыбкой.
Не успела Нарцисса осмыслить услышанное, как дверь тамбура открылась, и в коридоре появились Сириус Блэк и Джеймс Поттер. Нарцисса почувствовала, как что-то большое и теплое, подобно цветку, распускается у нее в животе. Она не видела его два месяца, два месяца не слышала его голос, а не прикасалась к нему и того больше. Она и не отдавала себе отчета, что вообще способна так по кому-то скучать! Этого момента девушка ждала все лето, и вот сейчас все закончится. Ей даже в голову не пришло, что они расстались, а точнее, что она его бросила. Сейчас она этого не помнила, как не помнила и саму ссору, или ее причину. Да и какая разница, если они любят друг друга?
- О, Цисс! Ты почему здесь одна? – Сириус первый ее заметил и тут же подскочил к кузине, обнимая ее за плечи.
- Привет, Блэк, - Джеймс тоже улыбался своей обычной, потрясающей, но обычной улыбкой. – Я слышал, в июне состоялась твоя помолвка, поздравляю!
Девушка даже не обратила внимания, что Сириус назвал ее Циссой, хотя она ненавидела сокращения имен. Она во все глаза смотрела на Джеймса, а он смотрел на нее и улыбался. Так улыбаются, случайно встретив после долгой разлуки хороших знакомых, людей, которые были раньше в твоей жизни, а теперь нет.
В его голосе Нарцисса не слышала вины, он действительно не чувствовал себя виноватым, он и не был ни в чем виноват.
Девушка стояла как громом пораженная, не в силах пошевелиться, не в силах выговорить ни слова. Хотя ей безумно хотелось ударить его, или развернуться и убежать или еще что-нибудь в этом духе. Только не стоять сейчас здесь рядом с ним, таким родным и таким нужным, ощущая себя маленьким ребенком, прилипшим к витрине, за которой стоит манящий и сверкающий Джеймс. Она мысленно протянула руку, чтобы коснуться его, но буквально физически ощутила холод витринного стекла под пальцами. Вот снова в этом мире она не могла получить то, что хотела больше всего на свете.
- Спасибо, - машинально кивнула Блэк, понимая, что ни прошло и секунды, а ей показалось, словно она молча смотрела на него десятки лет.
Нарцисса посмотрела ему в глаза, поражаясь, как он не видит той боли, что скапливается в них невидимыми слезами, которые не будут пролиты. Но в его глазах по-прежнему был топленый шоколад, вот только теперь она больше не могла испить его до дна.
- Эм… Ладно, Цисси, мы, пожалуй, пойдем… - Сириус заметил все, что плескалось сейчас в серебристых глазах слизеринки, и точно знал, что сейчас ей нужно остаться одной.
Он сжал ее руку, показывая, что ему она дорога, как и прежде, вот только девушка не заметила. Джеймс махнул ей рукой и утянул Сириуса за собой по коридору.
- Увидимся, - проговорила Нарцисса им в след, поражаясь тому, как ровно звучит ее голос, когда все рушится внутри.
Нарцисса так ждала их встречу, вот только после нее закончилось действительно все.
«-А если бы ты разлюбил меня, что бы ты делал?
- Ничего.
- Ничего?
-Если бы я разлюбил тебя, то мне не было бы больно видеть тебя, не было бы сложно улыбаться тебе, как если бы ты разлюбила меня. Я бы мог спокойно с тобой разговаривать и шутить над тобой. Зачем избегать человека, если ты благодарен ему за проведенное время? Благодарен, но больше не любишь.
- Но как бы я тогда поняла, что ты меня больше не любишь?
- Такое нельзя не заметить…»
Обрывки их старого шутливого разговора звенели у нее в голове осколками зеркала, которое они тогда случайно разбили. А может то был звон не зеркала. Нарциссе, вдруг вспомнилось, как она проснулась ночью от тревожного звона бубенчиков. Тот звон был гораздо громче, гораздо тревожнее…Этот напоминал его эхо. Эхо от падающих осколков, которые достигли сердца.
***
- Зачем ты так с ней? – вспылил Сириус, стоило им зайти в другой вагон.
Джеймс ничего не ответил, глядя прямо перед собой, словно не услышал. Да и что он мог сказать? Он не чувствовал себя виноватым, вернее чувствовал вину, но знал, что на самом деле не сделал ровным счетом ничего, за что мог бы ее ощущать. Нарцисса уже давно отошла для него в прошлое, она там осталась, в том году, и она осталась там сама. Но пришел новый год, и в сердце гриффиндорца больше не было свободного места для этой странной девушки, так стремительно меняющей гнев на милость.
- Неужели ты не видишь, что своим поведением причиняешь ей боль?! – Сириус негодовал, потому что потерянное выражение лица, которое он лицезрел пару минут назад, никак не вяжется с ее тщательно продуманным образом. А Нарцисса всегда умела держать марку.
- Каким поведением? – Спокойно спросил Поттер, словно речь шла о погоде или цене на хлеб.
Блэк открыл было рот, но, за неимением веских обвинений, тут же его закрыл. Он понимал, что его друг действительно не сделал ничего плохого – он не проигнорировал свою бывшую девушку, не сказал ей какие-либо колкости. Ровным счетом ничего. Но тогда почему ее лицо было таким, словно Джеймс ударил ее?
- Но… - начал было Сириус, для которого Нарцисса была любимой сестрой, и он ощущал своим долгом ее защищать.
Тут вспылил Джеймс.
- Это она меня бросила! Не я ее! – он с вызовом смотрел на друга, злясь на него и на себя, и на всю эту ситуацию, омрачившую такой хороший день. – Три с половиной месяца назад! Три с половиной месяца я был ей не нужен, потому что она думала, что я в очередной раз прибегу к ней подобно верному псу, стоит ей лишь поманить! Твоя сестра, какой бы милой она не была без маски чистокровки, не жертва случая, из-за которого она родилась в такой семье, а высокомерная девица, привыкшая получать все, что захочет. И то, что ее воспитание сыграло с ней злую шутку, я не виноват…
Джеймс замолчал, словно у него кончился воздух в легких. Сириус, не ожидавший такого выпада, молча замер, пристально вглядываясь в лицо друга. Узы дружбы крепче уз родства. Сириус похлопал друга по плечу, и они пошли дальше.
- Ты не любил ее, да? – немного помолчав спросил Блэк, глядя в окно на проплывающие мимо поля.
- Нет. – Джеймс засунул руки в карманы и, нащупав холодный золотой шарик, успокоено выдохнул. – Я был влюблен, и утомленный многолетней безответной симпатией к Лили, я с головой погрузился в это чувство. На какое-то время оно перекрыло для меня все. Вот только знаешь, в один прекрасный момент оно, словно картина, нарисованная на стекле, стало выцветать, впуская образ Лили назад. И когда Нарцисса меня бросила, я почувствовал свободу. А теперь все точно кончено.
Сириус молча слушал друга, пытаясь понять, каково ему было. Но Сириус еще ни разу никого не любил, его свободное время наполняли недолговременные бурные интрижки, которых в силу своего обаяния и красоты молодой Блэк имел с лихвой. На его счету было немало разбитых сердец и убитых мечтаний, вот только девушки по-прежнему толпами ходили за ним, в тайне мечтая стать следующими.
- Ладно, не время предаваться унынию, - Джеймс остановился около двери в их купе и улыбнулся своему лучшему другу.
- Да, мы едем в Хогвартс! – ликующе воскликнул Сириус и толкнул дверь.
Не успели они войти, как им под ноги грохнулся с невообразимым шумом маленький, но полный Питер Петтигрю, который запутался в школьной мантии, в которую, видимо, переодевался. Хотя на полу он напоминал больше гору тряпок, чем ученика. Ремус, поднявший на вошедших свои янтарные глаза, залился смехом вместе с Джеймсом и Сириусом.
- Мерлин, Питер! – хватаясь за живот выдохнул Поттер, - Даже моя троюродная тетушка не такая неуклюжая, а ведь она шире тебя в три раза!
Сириус же вообще не мог ничего говорить, задыхаясь от смеха, хотя сказать он, судя по его лицу, хотел многое. Темноволосый аристократ, посмеиваясь, упал на сидение рядом с Ремусом и положил тому руку на плечи. Люпин же, сдерживая смех, пытался вникнуть в статью о Красных колпаках, которую читал в учебнике по защите от темных искусств.
Ремус вообще был самым уравновешенным и благоразумным из всей их четверки. В отличие от трусливого и застенчивого Питера, чрезмерное спокойствие и скромность Люпина были обусловлены природной кротостью характера и приобретенным комплексом изгоя, в виду проблем с ликантропией. И хотя сейчас у него были верные друзья, Рема никак не мог оставить страх того одиночества, что стало его спутником с той памятной ночи.
- Эм… - в приоткрытую дверь купе заглянула Эмили, переводя недоуменный взгляд со смеющихся друзей на красного Питера, который барахтался на полу, еще больше путаясь в рукавах своей мантии.
Джеймс и Сириус переглянулись и вновь залились диким хохотом, который через приоткрытую дверь разносился уже по всему вагону. Ученики один за другим выглядывали в коридор, а некоторые шли прямиком к месту шума. Чтобы не допустить столпотворения, девушка закрыла дверь и прижалась к ней спиной – другого места на полу попросту больше не было.
- Привет еще раз, Эмили, - Ремус уже справился с собой и приветливо улыбался кузине друга.
Удивительно, прошло столько лет, а эти четверо словно ни на минуту не повзрослели. Эмили вспомнилась ее первая поездка в Хогвартс: это был единственный раз, когда она была с ними так долго, была частью их удивительно цельной дружбы. До школы Эмили и Джеймс были очень дружны, но сначала Джим уехал, после шляпа разделила их, а потом и вовсе жизнь. И вот она снова в этом купе, как четыре года тому назад, четыре долгих года. Тот путь повел ее не лучшей дорогой, куда заведет этот?
Девушка улыбнулась в ответ и выжидающе посмотрела на Джеймса, в надежде, что тот успокоится. Друзья, впрочем, уже исчерпали запас бурного веселья и приняли свой привычный вид, который так и кричал о том, что они оба чертовски привлекательны и знают об этом сами.
- Не знаю, как это оказалось в моем чемодане, - Эмили помахала журналом, на обложке которого золотыми буквами переливалась надпись: «Самые очаровательные игроки в квидитч за все времена», а под ней красивая девушка на метле махала зажатым в руке снитчем.
- Мерлин, я его все сегодняшнее утро искал! – Поттер выхватил журнал и сделал выражение лица таким, словно получил ценнейшую в мире вещь.
Сириус, который все это время смотрел на девушку оценивающим взглядом, поспешил вступить в беседу:
- Тебе кстати не страшно возвращаться в Хогвартс после стольких лет? Многие тебя уже не помнят… - аристократ улыбнулся и подмигнул Эмили. – Хочешь, мы будем везде тебя сопровождать, чтобы тебе не было одиноко?
Конечно, ей было страшно. Что он знает о том, как все меняется? Как друзья привыкают к твоему отсутствию, как родители привыкают к отсутствию друг друга, и как только ты одна никак не можешь привыкнуть.
Но она покинула Хогвартс только два года назад. За это время приобретается французский акцент, приобретаются новые друзья и новый опыт, но помять остается на месте. Эмили помнила весь свой курс, помнила парочку старших, младших тоже, но те наверняка выглядят совсем иначе. Она была уверена, что ее тоже все помнят.
- Меня сложно забыть, - Эмили насмешливо посмотрела в красивые синие глаза Блэка и добавила, выходя из купе. – К тому же мне не нужны проблемы с преподавателями, а вы считаетесь ходячими неприятностями.
Ремус засмеялся, перелистывая страницу учебника, а Сириус и Джеймс продолжали смотреть на дверь, за которой только что скрылась Поттер.
- Поттер, когда два года назад я последний раз видел твою сестру, я даже не мог предположить, что она вырастет вот такой… - Сириус восхищенно хмыкнул, переводя взгляд на друга. – Даже ты уступаешь ей в привлекательности!
Сириус не грешил против истины. Эмили Поттер действительно была очень привлекательной в свои пятнадцать лет. Ее волосы были не черные, как у Джеймса, а золотисто-каштанового цвета и не торчали в разные стороны, а идеально прямыми прядями ниспадали чуть ниже плеч. Глаза у нее были точно такого же карего цвета, вот только искрились они иначе. Последним сходством с братом была ее открытая улыбка, располагающая к себе людей. Во всем остальном она мало на него походила: она была ниже его почти на голову и не обладала склонностью к шалостям и розыгрышам, была гораздо более ответственной и благоразумной, возможно, именно поэтому она попала не на Гриффиндор, а на Рейвенкло. Но людям она нравилась, и ее, так же, как и Джеймса, многие любили без серьезных на то причин.
-Я, конечно, польщен, но если бы ты считал меня более привлекательным, то я начал бы беспокоится о причинах твоего хорошего ко мне отношения, - не сразу вникнув в суть фразы пробормотал Джеймс, открывая журнал.
Но весь смысл сказанного другом постепенно стал до него доходить, и Джеймс вскинул голову и резко посмотрел на Сириуса. Первое, что вспомнилось Поттеру, так это то, как Сириус разбудил его посреди ночи с рассказом о сне, в котором он женился на преподавателе травологии. Они тогда так смеялись, что было удивительно, что проснулась только Эмили. Она прямо в пижаме ворвалась к ним в комнату и прошипела что-то о том, что если они не заткнутся, то она поотрывает им головы. На ней тогда была футболка и смешные короткие шортики с пикси. Только сейчас Джеймс понял тот взгляд Сириуса на ее ноги.
Джеймс знал, что Эмили красива и привлечет внимание многих парней, но она была его сестрой, и, возможно поэтому, его бесил каждый взгляд любого парня на нее. Но то, как смотрел на нее Сириус, доводило его до неуправляемого бешенства. Слишком хорошо Поттер знал о похождениях этого героя-любовника.
- Блэк, не смей даже думать об этом! – карие глаза гриффиндорца полыхнули огнем, предвещая скорейшую гибель при попытке ослушаться.
- О чем ты, Джим? – аристократа такое выражение лица очень позабавило, в отличие от Питера, который испуганно переводил взгляд с Джеймса на Сириуса.
- Ты знаешь, о чем я! – Джеймс перевернул странице журнала, бросив последний грозный взгляд на друга. – Держись подальше от Эмили!
Сириус хмыкнул что-то неразборчивое, откидывая черную прядь с глаз. Он не собирался разжигать вражду с другом, но что он мог с собой поделать. И раньше братья его девушек обещали наслать на него смертельное проклятие, но это была ерунда. Здесь же нужно было действовать как-то иначе, чтобы все остались довольны в конце. А то, что он будет, этот конец, Сириус не сомневался ни на секунду. Он не собирался влюбляться.
***
В этом купе было особенно тихо для начала нового, последнего для находящихся здесь, учебного года. И дело было вовсе не в радостной грусти, свойственной концу очередного жизненного этапа. В воздухе витала самая настоящая, тщательно скрываемая, но все же печаль.
Люциус Малфой сидел с непроницаемым лицом и сжимал тонкую руку девушки, сидевшей рядом и прижавшейся лбом к холодному стеклу. У нее были прямые светло-русые волосы и карие глаза, в которых была сейчас такая горькая тоска, что она боялась перестать смотреть в окно, рискуя затопить ею присутствующих. Но даже не смотря на ту боль, что витала вокруг нее подобно дымке, чувствовался внутренний стержень аристократки, позволяющий сидеть здесь и просто смотреть в окно, а не крушить поезд и весь мир заодно. Это была Сарра Лоуренс, старший ребенок в семье чистокровных магов, возлагающих большие надежды на ее будущий брак. Жених еще не был выбран, но ее не допускали к обсуждению претендентов, ссылаясь на то, что она еще мало понимает в жизни. Вот только она понимала побольше многих. Ей было всего семнадцать, по законам волшебного мира она уже сама могла решать касающиеся ее вопросы, по законам ее мира, она по-прежнему не могла ничего. В свои семнадцать она уже теряла самого дорогого для нее человека, совершенно не представляя, как она будет с этим жить, как только закончится этот последний для них год.
Люциус Малфой страдал не меньше, вот только он уже давно смирился с этим своим жребием. Он с детства знал, что ему подберут самую подходящую для него невесту, собственно ее уже тогда и подобрали. Нарцисса Блэк была его судьбой, его будущим, вот только он так и не научился смотреть на нее, как на невесту, она всегда была ему словно маленькая сестра. Да она никогда и не требовала от него подобающего отношения, она вообще никогда от него ничего не требовала. В ее жизни вскоре собиралась разгореться собственная драма, от которой Нарцисса до сих пор так по-детски убегала, не желая даже думать о том, что она не сможет быть вечно вместе со своим гриффиндорцем.
Сидевшие напротив два подростка сочувственно смотрели на друзей. Им тоже было, о чем грустить, о чем печалиться. Высокий парень с черными, как смоль, волосами и ярко-синими, холодными глазами, обнимал девушку с темно-каштановыми волосами и грустными карими глазами. У нее вообще всегда были грустные глаза, даже когда она улыбалась, улыбка казалась очень печальной и неискренней. Это были Ричард Пьюси и Эвелин Течер, наследники двух чистокровных родов. Они тоже со страхом и замиранием сердца ждали вынесения вердикта от родителей. Им было семнадцать, а в этом возрасте уже обычно есть будущие супруги для таких как они. У них же не было. У Пьюси по причине того, что отцу было не до этого в связи с болезнью и смертью жены, а родители Эвелин уже как два года вышли из фавора у Темного Лорда, в связи с чем потеряли большую часть состояния. Эндрюс Течер боялся, что из-за не такого крупного (по меркам богатых аристократов, разумеется) приданного, его дочь не позовут замуж.
Поэтому Ричард и Эвелин смотрели на своих друзей не только с жалостью, в конце концов, они все знали, что Абракас Малфой не поменяет давно выбранную Нарциссу Блэк ни на какую другую аристократку, они смотрели на них со страхом. Потому что эта судьба могла ожидать и их.
Они все были на летней помолвке Нарциссы и Люциуса, и все до сих пор ощущали ту взрывную волну, оставшуюся после вспышки боли в сердце Сарры в тот день. Тогда они и поняли, как сильно надеялась Лоуренс на то, что помолвки не будет, как сильно она углубилась в свои грезы, потеряв связь с болезненной реальностью. А в тот день эта реальность ударила как никогда раньше.
Люциус перебирал ее тонкие пальцы, пытаясь передать им хотя бы частичку тепла. У нее всегда были ледяные руки, настолько ледяные, что ее прикосновения вызывали судороги по телу, поэтому Малфой всегда старался согреть их, чтобы и она сама не обжигалась об холод своих пальцев.
Ладонь Сарры, что так неподвижно покоилась в руках блондина, вдруг выскользнула из его пальцев. Это неожиданное движение выдернуло присутствующих школьников из оцепенения, как из глубокого сна. Сара встала и, ни на кого не глядя, вышла из купе, бросив в тишине: «Я к Алану».
Алан Лоуренс был младшим братом Сары. «Хотела бы я быть младшей. Младшим всегда везет…» - говорила Сара с горькой усмешкой. Она говорила так, потому что ему действительно повезло в самом главном для нее. Алан был мальчиком, был наследником, с него был больше спрос, но привилегий тоже больше было. Алану разрешили выдвинуть кандидатуру на роль будущей мисс Лоуренс, ему повезло. Так же как повезло влюбиться в девушку наичистейшей крови Блэков – это семейство имело высочайшую цену. Алану повезло в том, в чем так не везло Сарре. Да, она полюбила человека из столь же ценного семейства. Да, он полюбил ее в ответ. Вот только судьба их любви была предрешена слишком давно, чтобы можно было что-то исправить.
Сарра называла себя невезучей. И многие бы не поняли, в чем заключается невезение для красивой и богатой девушки. Но и поняли бы тоже многие.
Алан же был исключением. И за свою исключительность получил от сестры прозвище «Счастливчик». Оно достаточно быстро прижилось, и теперь очень многие звали его так, вот только мало кто знал о природе возникновения этого прозвища.
Люциус накрыл опустевшую ладонь другой и не двинулся с места. Не в его правилах было бегать за девушками. Лоуренс была исключением, но Сарра никогда не уходила вот так. Она впервые не хотела, чтобы он пошел за ней.
Малфой закрыл глаза, прогоняя от себя мысли, что его судьба была решена не им. Теперь, когда они с Нарциссой были официально помолвлены, уже точно ничего нельзя было изменить. Ни Абракас Малфой, ни Кугнус Блэк не позволят ему расстроить их планы. И Люциус гнал от себя мысли, что возможно отец изменил бы свое решение, если бы Люциус сказал о своем несогласии до помолвки. Просто тогда слизеринец испугался…
Да-да, этот высокомерный, самовлюбленный слизеринец боится своего отца. Вот только вряд ли его за это можно осудить. Абракаса Малфоя боялись многие, а рассказы о его жестокости и бессердечии пересказывались исключительно шепотом. И Люциус действительно всем сердцем его боялся, еще с тех пор, как его мать Арабелла Малфой была найдена у подножия их парадной лестницы мертвой. Целители постановили, что ее падение стало результатом несчастного случая, вот только слухи ходили разные. Но суть у всех была одна – в смерти Арабеллы виноват Абракас. А Люциус верил. Потому что всю жизнь видел жестокое обращение отца с матерью, всю жизнь сам подвергался нападкам отца. Но молчал. И поэтому промолчал о своей помолвке, за что и поплатился этим отчаянием в глазах всегда такой гордой Сарры.
Люциус сжал кулаки и открыл глаза. Он был невозможно зол. Зол на себя, на свой страх, на отца и на Сару. Он злился на ту, кого любил, потому, что у них остался только этот короткий год, а она уже сейчас отстраняется от него, предпочитая в одиночку переживать свое горе. Всего один год они могли безраздельно принадлежать друг другу, потому что Мерлину лишь известно, сколько крох счастья они смогут урвать потом.
- Люц… - тихий шепот Эвелин разорвал тишину.
Малфой сфокусировал взгляд на ее испуганном лице, успокаиваясь. Он никогда не понимал, как Течер попала на их факультет. Она была тихой и словно всегда напуганной. Таким не было места на слизерине, таких смешивали с серой массой. А она была на верхушке их иерархии даже теперь, когда Тёмный Лорд перестал покровительствовать ее отцу. Но рядом с ней всегда был Пьюси, по праву занимавший свое почетное место в элите. Люциус уже забыл то время, когда Рич передвигался по замку без нее, она была его тенью. Вот и сейчас Эва жалась к парню, словно вокруг них бушевал огонь. Хотя, по сути, так и было…
Ричард перехватил взгляд блондина и, посмотрев на него, как на слабоумного или тупого, качнул головой в сторону двери, словно показывая, что не время проявлять характер. И, быть может в другой раз, Пьюси получил бы по полной программе за такие мысленные намеки, сейчас Люциус знал, где ему необходимо быть. Он встал и резко вышел из купе.
Эвелин повернула голову и с грустью посмотрела в синие глаза Ричарда. Как бы она не старалась, как бы усиленно не прятала свой страх в глубины души, он все равно прорывался наружу. Она так боялась, что это такое знакомое «Эва и Рич» на исходе этого года канет в лету, шрамом оставшись только в их сердцах.
Ричард погладил девушку по щеке, кончиками пальцев касаясь ее губ. Ему хотелось сказать ей, что все будет хорошо, вот только глупо было лгать. У их друзей уже ничего не будет хорошо.
А Сарра зашла в пустое купе и села у окна. Она не собиралась идти к брату. Какой в этом был смысл? Она не хотела портить его счастья своим горем, но и просто радоваться за него не могла. Слишком устала она от своих грез, каждая из которых начиналась с «а если бы…». Да, возможно все могло сложиться по-другому, вот только видимо не с ними. Не с ней и не с Люциусом.
Не суждено ей было стоя в белом платье и глядя в его серые глаза сказать такие важные «…пока смерть не разлучит…», не суждено ей было стать миссис Малфой, не суждено было родить ему сына, у которого будут его глаза, и состарится вместе с ним тоже было не суждено. Столько всего ей было не суждено, что Сарра иногда задавалась вопросом: «а что, если и встретиться было не суждено?». Как дать ответ на этот вопрос, когда день ото дня она смотрела в его глаза и мысленно твердила себе: «судьба!». Вот только Люциус оказался не ее судьбой.
Лоуренс закрыла глаза и прислонилась лбом к холодному стеклу. Ей так хотелось, чтобы весь холод от окна передался ее телу, чтобы замерзнуть, не чувствовать больше. А в голове набатом: «один год». И время, казалось, было настолько осязаемым, что Сарра почти видела, как оно утекает в прошлое.
Девушка резко вскочила, и в этот момент на пороге купе возник Люциус Малфой. Они несколько долгих секунд смотрели друг на друга, словно пытаясь понять, почему они были не вместе. Сорвавшись с места Сарра бросилась к нему на шею, утыкаясь лицом в слизеринскую мантию. И страх быть оттолкнутой испарился, когда она почувствовала его сильные руки, изо всех сил прижимающие ее к груди, словно желая забрать ее внутрь себя.
- Не убегай от меня больше, - Люциус гладил ее по русым волосам, вдыхая запах духов, которыми они пахли.
- Не убегу, - Сара взяла его лицо в ладони и прижалась к его губам со всем неистовством, со всей своей любовью, что сейчас, подобно костру, бушевала у нее в сердце. – Не убегу…
II глава. Затишье.Они все пока что не знают,
Что их ждет наяву, а не в снах,
Кого в жизни не потеряют,
А кого сберегут лишь в мечтах.
И из сада тревогами веет.
Ветер замер в далекой тиши.
Но каждый еще пока верит
В бессмертность своей души.
Дни сменяли друг друга, подхваченные радостной круговертью начала учебного года. Это было одно из лучших времен, когда погода еще летняя, учителя еще добрые, ученики еще дружелюбные, и учиться еще хочется. Самое время начинать что-то новое, заводить новых друзей и становиться лучше. Даже вечные склоки между Слизерином и Гриффиндором больше напоминали подшучивания между соскучившимися братьями. Хорошее настроение, буквально впитываясь в окружающие предметы, захватывало каждого жителя замка. Вот только и здесь были свои исключения, самым ярким представителем которых являлся Северус Снейп.
Слизеринец не только не разделял всеобщего настроения, но и был гораздо более угрюм, чем всегда. И это достаточно легко объяснялось, если учесть некоторые факторы. Уже на третий день приезда школа полнилась слухами о том, что Лили Эванс, единственная из всех, получила вход в компанию мародеров. Об этом на каждом углу рассказывали известные сплетницы, в каждую свободную минуту об этом завистливо шипели поклонницы этой четверки. И если сначала надежда на то, что это всего лишь слухи, еще могла пересилить бушевавшую в Северусе ревность, на первом в году совместном уроке Слизерина и Гриффиндора подтвердились многие его кошмары.
В тот день Северус очень спешил на трансфигурацию, первую в этом году. Нет, конечно же, он не был без ума от этого предмета и не сильно его любил, но урок с гриффиндорцами означал, что он целых два часа будет сидеть вместе с Лили. Целых два часа вдыхать запах ее кожи, слушать ее шепот и «случайно» задевать ее руку. За эти несколько дней они еще ни разу не виделись дольше, чем пару минут случайного столкновения в коридорах и обмена короткими фразами о ничего не значащих вещах. Даже летом они виделись чаще, но новый год принес не только много интересного и нового, но и просто безумно много домашних заданий, не говоря уже о мало совпадающих расписаниях. Почти всегда, когда Сев делал домашнюю работу, Лили была на парах, и наоборот, когда пары были у Северуса – гриффиндорка занималась в библиотеке. Иногда у Снейпа создавалось впечатление, что кто-то намеренно создает такое идиотское расписание, чтобы не дать ученикам враждующих факультетов возможность пересекаться. Возможно, в этом и была доля здравого смысла, но все это нагоняло на парня сильнейшую тоску.
Слизеринец прошел мимо группки не заметивших его гриффиндорцев, в центре которой стоял Сириус Блэк.
- …И не быть нам самым дружным факультетом, если в эти выходные мы наконец-то не отпразднуем начало учебного года! – звучным голосом договорил свою ранее начатую речь Блэк.
Северус с презрением посмотрел на брюнета, стоя у запертой двери кабинета, но тут его взгляд привлекли двое. На лавочке, рядом со скоплением слушавших Блэка гриффиндорцев, сидела Лили Эванс. Она задумчиво хмурила брови, перелистывая страницы учебника, и что-то говорила стоявшему перед ней Люпину.
Снейп нахмурился. Несмотря на то, что Ремус Люпин был самый спокойный благоразумный из мародеров, слизеринец любил его не больше, чем остальных. Слишком много связывало этого оборотня (а в том, что Люпин был оборотнем Снейп не сомневался) с его врагами. Вот только Снейп, пожалуй, не мог ревновать Лили к Люпину, слишком незаметным он ему казался, слишком непривлекательным и болезненным. Поэтому Снейп не видел в нем соперника, и никогда не задумывался о том, что на самом деле у Ремуса была в общем-то приятная и даже милая внешность, даже эта усталость придавала ему некий шарм, не говоря уже о красивых и добрых янтарных глазах. К тому же гриффиндорец всегда улыбался и был добрым и отзывчивым, что неизменно располагает к себе людей.
Снейп в это не верил. И, конечно же, Северус не задумывался, что уж его самого сложно назвать привлекательным человеком. Слишком мало внимания он уделял своей внешности, природная неопрятность и затравленный взгляд завершали картину. Возможно, сложись у слизеринца другой характер, многие недостатки не бросались бы так в глаза, но Снейп был всегда угрюм, всегда пессимистичен, скрытен, подозрителен и полон комплексов, о наличии которых он не мог признаться даже себе.
Люпин рассмеялся и переступил с ноги на ногу, несколько отодвигаясь в сторону. Северус, который смотрел в ту сторону, если бы мог, то побледнел бы еще сильнее, чем обычно. Рядом с рыжеволосой девушкой, образ которой наполнял сны слизеринца, сидел Джеймс Поттер, которого он ненавидел даже больше чем Сириуса Блэка. Вообще их отношения не заладились еще в первую поездку в Хогвартс, когда Поттер оскорбил дорогой сердцу Снейпа факультет его матери. С тех пор неприязнь между слизеринцем и этими двумя только усиливалась. Северус ненавидел абсолютно все в Потере: его манеру держаться, его самоуверенный тон, его идиотскую улыбку, лохматую прическу. Ненавидел за то, что завидовал ему всей душой. У Поттера была семья, именно такая, какой она должна быть: любящая, понимающая. Семья, в которой родители любят друг друга, в которой мать готовит ужин и целует на ночь, а отец рассказывает истории и учит летать на метле. У Северуса никогда не было такой семьи. Как не было и таких верных друзей, какие были у Поттера. Снейп вообще всегда был один, в то время как гриффиндорец был окружен любящими его людьми. У Поттера была даже Нарцисса, девочка, ставшая для Северуса первым другом на слизерине. Но раньше у Снейпа было кое-что ценное, то, чего не было у мародера. У Северуса всегда была Лили, эта невозможно добрая и помешанная на справедливости девочка, ставшая единственным ярким пятном в его жизни. Но вот сейчас парень ненавидел гриффиндорца сильнее, чем за все прошлые годы, потому что Поттер собирался забрать себе и ее!
Гриффиндорец что-то спросил у Эванс, указывая на текст учебника. Она покачала головой, показывая другой отрывок текста. Поттер театрально хлопнул себя по лбу, словно признавая свою глупость. Северус сжал в кулаки задрожавшие пальцы, с замиранием сердца смотря, как этот рыжеволосый ангел смеется над таким действием своего однокурсника. У нее была открытая улыбка, раньше слизеринцу всегда хотелось улыбаться в ответ, но сейчас ему хотелось схватить ее за руку и увести отсюда. Чтобы больше не подпускать к Поттеру, чтобы она больше никогда не улыбалась так ЕМУ, недостойному даже ее презренного взгляда, что уж говорить об улыбке. Вот только она смеялась, освещая гриффиндорца тем светом, что носила внутри, а все, что оставалось Снейпу – это, сомкнув зубы и сжав кулаки, ледяным взглядом наблюдать за ними.
В этот момент Поттер вдруг наклонился к ней, словно хотел ее поцеловать, и щеки девушки залил симпатичный румянец. Северус ожидал другой реакции. Он думал, что она отклониться, или вскочит на ноги, или оттолкнет парня. Поэтому, когда ее щеки заалели Снейп уже начал терять контроль над собой, нащупывая в кармане волшебную палочку, для того чтобы ударить гриффиндорца в подходящий момент. Но Поттер лишь шепнул что-то девушке на ухо, из-за чего ее глаза расширились. Лили резко повернула голову к Северусу, она открыла и закрыла рот, словно ей не хватало воздуха. Люпин тоже обернулся и с непониманием оглядел еще более бледного Снейпа. Но слизеринец смотрел только на Поттера, на лице которого играла самодовольная усмешка.
На языке уже вертелось подходящее заклинание от врагов, но остатки разума тянули его подальше отсюда. В какой бы ярости не находился Снейп, он хорошо понимал, что даже если каким-то чудом сможет одолеть Поттера (Джеймс был неплохим дуэлянтом, и уступал в своем умении разве что Сириусу и нескольким слизеринцам), его дружки все равно не дадут Снейпу выйти сухим из воды. Не говоря уже о том, какая реакция будет у Лили… Поэтому собрав все свое самообладание, слизеринец метнулся к повороту в другой коридор и помчался по лестнице подальше от этих наглых карих глаз, подальше от НЕЕ.
Побег Снейпа если и заметил кто-то кроме Джеймса, Лили и Ремуса, то не придал этому никакого значения. Если о враждебных отношениях Сириуса и Джеймса со Снейпом знала почти вся школа, то мало кто догадывался о причине нового витка их противоречий. Лили Эванс не особенно воспринималась общественностью, как предмет спора, во многом из-за того, что никто ничего толком не знал о душевных метаниях слизеринца. Конечно, ни для кого не было секретом, что Лили и Северус – друзья детства, но почти никто не верил в возможность чего-то большего между ними. Они были настолько разными, настолько несовместимыми, что подчас даже их дружба ставилась под сомнение. Лили была подобно солнцу – добрая, светлая, веселая, всегда готовая всем помогать и встать на сторону обиженного. И хотя близкая подруга у Эванс была только одна, ее всегда окружали любящие люди, которые если что помогали хотя бы советом и добрым словом.
У Снейпа же не было друзей, кроме Нарциссы Блэк. Вернее, у него еще были приятели Эйвери и Мальсибер, но для Северуса это было другим. Им он не поверял тайны, не открывал душу, так, развлекался и изучал темную магию. В остальном же он всегда был один и всегда недоволен чем-то. Он напоминал угрюмую летучую мышь, желания общаться с которой не возникало ни у кого. Хотя некоторые, преимущественно сплетницы Хогвартса, все же интересовались его покрытой мраком жизнью. Некоторые из них считали, что он влюблен в Нарциссу, но та видит в нем только друга (хотя большинство не имеющих к слизерину никакого отношения учеников считало, что облаченные в зеленую мантию вообще не умеют дружить или любить кого-то), другие же предполагали о наличии интимной связи между Снейпом и Беллатрикс Блэк, а дальше шло уже перечисление всех слизеринок по порядку, а прекращались эти сплетни предположением не вполне традиционной ориентации у Снейпа. В такие россказни, естественно, никто не верил, а слушали их только такие же сплетники. Душа Снейпа по-прежнему оставалась непонятой, вот только как можно обвинять посторонних ему людей в глупости таких предположений, если даже его подруга детства оставалась слепа к его чувствам к ней.
Но Лили и правда не знала, что это ее цветок Северус хранит на протяжении стольких лет, что это ее глаза снятся ему в снах, что это о к ее коже он мечтает прикасаться. Не знала она и то, что Снейп так болезненно реагирует на ее общение с Джеймсом Поттером не только потому, что их отношения не задались с одиннадцати лет, а еще потому что он безумно, до умопомрачения ревнует ее именно к этому всеобщему любимцу. Она даже не представляла, что слизеринец ловит каждую ее улыбку, каждый взгляд, как не представляла и то, с какой болью он воспринимает ее внимание, адресованное не ему. Такой, как она, вообще было сложно понять подобную привязанность к одному человеку. Ее с детства окружали любовью и светом, которые она впитывала в себя, подобно губке. В ее большем сердце теснилась любовь ко многим важным людям, каждого из которых она одаривала своим светом. Она всегда верила, что жизнь человека складывается из любви разных людей, поэтому понимание того, что жизнь ее друга освещает только она, было для нее просто непостижимо. И как бы она не пыталась, она так и не смогла представить себя на его месте.
Но как бы то ни было, все эти несколько дней Лили чувствовала себя без вины виноватой перед Северусом, за каждую добрую мечту о Джеймсе, за каждую улыбку в его адрес, за каждую минуту, что она могла бы провести со Снейпом, но проводила с мародерами. Ей казалось, что Северус переживает из-за того, что Лили теперь поддерживает его врага. Но как Лили могла поддерживать кого-то в их личной войне, если с детства ее отношение к человеку определялось его отношением к ней? Стоило ей понять, что Джеймс никогда не желал ей зла, как все отрицательные эмоции, связанные с ним, растворились сами собой. Конечно, Эванс не поддерживала мародеров в их глупостях, но теперь они вызывали лишь смех, а не раздражение. К тому же ни Джеймс, ни Сириус еще ни разу не сказали при ней ничего плохого про Снейпа, за что она была им несказанно благодарна. Что уж говорить, Северус не упускал возможности сказать какую-нибудь гадость в сторону гриффиндорцев. И Лили уже давно ловила себя на мысли, что он меняется, уже давно и в худшую сторону. Его нападки на однокурсников уже не звучали, как глупые детские оскорбления, в них порой плескалась самая настоящая жестокость.
Но как бы сильно, она не привязывалась к этой четверке, предавать свою дружбу с этим всегда таким мрачным парнем она не собиралась. Она болезненно реагировала на каждую перемену в настроении Снейпа, каждую его грусть она ставила в вину себе. И каждый день клялась Мерлину, что будет уделять другу больше времени. Но каждый день она не могла исполнить свою клятву: они почти не пересекались. И вот сегодня, когда Лили собиралась предложить Северусу прогуляться после трансфигурации, он, расстроенный гораздо больше, чем всегда, уже не собирался идти на урок. И виновата опять была она…
Лили вскочила, и, бросив растерянный взгляд на Джеймса и Ремуса, побежала за Северусом, чудом разминувшись с профессором МакГонагал. Она бежала по пустынным коридорам, не понимая, как всего за несколько секунд Северус успел так далеко убежать. Но ей и не нужно было его искать, она и так прекрасно знала, куда он пойдет.
Девушка выбежала на улицу и замерла на крыльце, без труда заметив его черную фигуру, удаляющуюся от нее, от замка, от разочарования. Всего несколько долгих болезненных секунд Лили смотрела вслед своему другу, словно, не находя сил сделать шаг вперед. Но как бы девушка не боялась, что ее оттолкнут, она все же сбежала по ступенькам и пошла по зеленой траве. Она знала, что Северус идет в их место, которое они нашли еще на первом курсе. То было невысокое деревце рядом с озером, гораздо дальше, чем места с обилием школьников. Деревце было окружено густыми кустами, создавая некое ощущение шатра, уютно затаившегося среди высокой травы. Лили осторожно прошлась по траве, не издавая ни звука, подобно ветру протиснулась между кустов и вступила на зеленую полянку.
Северус Снейп лежал ничком на траве с закрытыми глазами, и только резко вздымающаяся грудь не давала забыть о его душевном состоянии. Его губы были сжаты в тонкую линию, а тонкие бледные пальцы нещадно вырывали траву.
Лили несколько секунд смотрела на него, осторожно вдыхая воздух, словно боясь, что он почувствует ее дыхание на своей коже. Она бесшумно опустилась на мягкую траву так, что только их головы оказались рядом. Ни единый мускул на его лице не дрогнул, и девушка успокоено выдохнула.
- Зачем ты пришла? – он медленно открыл глаза и повернул голову, спокойно глядя в зелень глаз гриффиндорки. Только голос его дрогнул, указывая, что внутри этого равнодушного тела по-прежнему бушует огонь.
Лили смотрела на него с грустью. Да, она, бесспорно, знала, почему пришла. Потому что ее лучшему другу было плохо, потому что из-за нее, потому что она чувствовала своим долгом вернуть Северусу душевное равновесие. Но не могла. Как она могла его успокаивать, если с логической точки зрения не была ни в чем виновата? Как могла она утешить его, если знала, что ничего не изменится в ее отношении к мародерам, как не изменится и его отношение к ним? Она оказалась между двух огней, выбрать между которыми была не в состоянии. Еще двумя месяцами ранее Лили не задумываясь, выбрала бы детскую дружбу, но теперь, как не понимала она всю важность выбора, никак не могла его сделать. Она все равно ловила взгляды Джеймса, все равно улыбалась его смешным репликам или действиям, все равно краснела от каждого его прикосновения. Поэтому Лили никак не хотела выбирать между ними, желая оставить себе обоих важных для нее людей. И это, в какой-то мере, тоже был выбор.
- Из-за чего ты злишься на меня? – девушка смотрела в его черные, подобные тьме, глаза, в которых, казалось, может раствориться весь мир, и видела лишь себя.
Северус выдрал очередной клок ни в чем не повинной травы и отвел взгляд. Так уж повелось, но он не мог выдержать, когда вопрошали именно эти зеленые глаза. Потому что знал, что никогда не сможет им сопротивляться. Так было сотню раз. Сотню раз он считал ее виноватой в чем-нибудь, сотню раз пребывал в абсолютной уверенности ее виновности, до тех пор, пока не приходила она и не смотрела на него вот так, вопрошая, в чем же ее вина. Аргументы растворялись в зелени, путались в ее рыжих волосах, и умирали где-то там, в ее грусти. В чем может быть вина у такого создания, как она? Как он мог ее винить? Ее, ради которой он пошел бы на столь многое. Ее, которой был готов простить абсолютно все.
- Ты знаешь, из-за чего. – Слизеринец посмотрел на ветки дерева, сквозь которые сверкало своей невозможной синевой небо.
Северус врал. Бесспорно, Лили знала причину его злости, вот только это была лишь часть истинной причины. А то, что вызывало у слизеринца наибольшую вспышку негодования, он был намерен оставить в тайне. Но Эванс, зная свою часть правды, даже не подозревала, что есть что-то еще, что-то более важное, что-то более сильно рвущее душу Снейпа на части.
- Знаю, - Лили тоже посмотрела на небо, виднеющееся сквозь листву. – Но я хочу послушать, как ты облачишь причину в слова.
Северус зажмурился, понимая, что ни за что не произнесет вслух, что вся его злость основана на банальной ревности. Вот только все остальные причины казались до невозможности глупыми и надуманными.
Парень вновь посмотрел на девушку. Внутри себя он боролся с двумя желаниями. Одной его части хотелось прогнать ее, чтобы не видеть больше этих смотрящих насквозь глаз, этих зовущих прикоснуться к ним рыжих локонов, этих таких нужных губ. Но эта часть была такой слабой, готовой в любую минуту сдаться на милость другой, желающей прижать к себе хрупкое тело гриффиндорки, запустить тонкие пальцы в ее волосы, вдыхать запах ее кожи, и все, совершенно все ей простить. Северус так явно представил, как будет сжимать ее в объятиях, что, чуть было, не потерял контроль над собой. А она, эта рыжая нимфа, лежала рядом на траве и не понимала, не замечала метания, которые не отражались в таких привычно отрешенных темных глазах парня.
- Ты дружишь с врагами, - наконец произнес слизеринец, посчитав, что это важный аргумент.
Бесспорно, для Снейпа это было правдой. Джеймс Поттер и компания были его худшими врагами, и дружба с ними казалась ему чем-то грязным, омерзительным, марающим его солнце. Вот только Лили имела свой взгляд на этот аргумент, и в своем понимании она была чиста.
- Нет, я дружу с однокурсниками, - Лили уже чувствовала свою грядущую победу в этом споре, пусть Северус еще и не чувствовал свой проигрыш. – Они мне не враги.
- Но раньше ты говорила… - глаза слизеринца сузились, словно он поймал ее за руку на месте преступления.
- Я никогда не называла их своими врагами. Они не сделали мне ничего плохого, чтобы заслужить такое клеймо, - отмахнулась Лили и повернула голову в небо.
- Не сделали? – От негодования Северус даже сел, он непонимающе смотрел на девушку, словно та говорила на неизвестном ему языке. – А как же все те колкости, что доводили тебя до слез?
Лили покраснела, вспоминая, какой глупой она раньше была. Ее нисколько не смущало, что Северус смотрит на нее сейчас сверху вниз, поэтому она спокойно положила руки под голову и продолжила лежать. Этот спор шел по ее мысленному плану.
- Как ты и сам заметил, то было раньше, - Эванс посмотрела на друга и примиряющее улыбнулась. – Да и разве можно назвать колкостями глупые детские подшучивания? Они мне не враги.
Последняя фраза должна была стать точкой в этом споре. И она бы ею стала, если бы Снейп не сделал еще одну попытку повернуть все так, как хотелось ему. Хотя ее улыбка и смазала весь его враждебный настрой. Теперь даже парень ощущал свой скорый проигрыш.
- Но ты моя лучшая подруга! А они мои враги! – Выпалил слизеринец свой самый последний аргумент, глядя, как пробившееся сквозь листву солнце сверкает на рыжих прядях. – Ты должна быть на моей стороне!
Больше всего на свете Лили не любила, когда ей указывали, что она должна делать. И особенно сейчас эта фраза казалась ей жутко несправедливой. Она не хотела выбирать.
- Даже ты не вправе втягивать меня в вашу глупую вражду! Я не обязана вставать на твою сторону только из-за нашей дружбы, потому что ваши ссоры по-детски глупы, - гриффиндорка тоже села и смотрела теперь на своего друга в упор. – Вы даже сами уже не знаете, что делите.
Здесь всезнающая Эванс была не права. Северус точно знал, что именно он делит с гриффиндорцем, а точнее кого. Вот только он не мог сказать, а значит – она победила. Снейп отвернулся, не желая признавать свое поражение, но Лили уже вставала, улыбаясь. Эта маленькая победа придала ей сил смириться даже с прогулом любимого предмета, хотя она все равно собиралась чуть позже обвинить в этом Снейпа, зная, что этот дружеский наезд до конца разрядит ситуацию. А еще Лили улыбалась потому, что теперь, когда они со Снейпом поговорили, она могла без зазрения совести болтать на переменах с мародерами и улыбаться Джеймсу. Они ей не враги.
Лили сладко потянулась и протянула Северусу руку, чтобы тот поднялся. Конечно же, парень смог бы встать и без посторонней помощи, но этот дружеский жест был направлен скорее показать, что в их с ним отношениях ничего не изменится, несмотря ни на что. Снейпу это приносило наряду с покоем, тоску.
- И Сев, на нашей с тобой дружбе это никак не отразится, - улыбаясь, произнесла Лили, когда Снейп взял ее за руку. – Обещаю.
***
- МакГонагал так не вовремя лишила нас десяти баллов, - возмущался Сириус Блэк, намеренно не замечая, как бы между прочем вставленного Ремусом: «нужно было меньше болтать». – Я так и не понял, что там случилось с Нюньчиком, что это заставило нашу мисс Правильность пропустить занятие у декана.
Четверо гриффиндорцев только что покинули кабинет трансфигурации и направлялись в сторону большого зала на обед. Они сегодня, за исключением Питера и Ремуса, пропустили завтрак из-за того, что полночи доводили Филча и каким-то чудом ему не попались, и были очень голодными. Хотя Питер вообще всегда был голодным, наверное, поэтому он семенил где-то впереди, желая поскорее прибыть в большой зал. Ремус есть не хотел совершенно, но согласился составить друзьям компанию.
- Я же сказал, что дело в ревности, - Джеймс зевнул и спрятал руки в карманы брюк. – Он ревнует Лили ко мне. Я больше чем уверен.
Сириус, который на уроке эту информацию пропустил из-за того, что пытался оценить состояние Нарциссы, удивленно приподнял черные брови, хотя выражение его лица тут же сменилось на скептическое.
- Уверен? То есть это лишь твои домыслы? Ты просто уже во всех видишь соперников, - усмехнулся брюнет, подмигнув проходящей мимо хаплпафке. – Дружище, ты, честное слово, рехнулся, – ревновать Лили к Нюньчику!
Джеймс на это лишь закатил глаза и махнул на друга рукой, показывая, что его совершенно не интересуют подобные заявления, а Ремус тихо рассмеялся, заставив тем самым Сириуса переключить внимание на него.
- Ты что, с ним согласен? – всегда такой уверенный в себе Блэк начал сомневаться. – И что же вы двое знаете такого про Нюнчика, чего не знаю я?
- Просто мы уделили некоторую часть своего внимания Нюниусу, а не организации нелегальных развлечений, - Люпин посмотрел на аристократа, лицо которого приобрело шутливо-обиженное выражение.
Но через минуту смех Сириуса уже заливал коридор, потому что парень представил, как Снейп чуть ли не молится на фото Эванс, а та в свою очередь считает его лучшим другом. Забавная ситуация, казалось бы, пока это не касается тебя. Вот только Сириуса вряд ли могла ожидать такая участь в связи с отсутствием у него друзей девушек. Блэк вообще не верил в существование дружбы между мужчиной и женщиной, если они не состоят в родстве, а ситуация Снейпа и Эванс лишь доказывала, что дружба эта односторонняя.
- Только, Сириус, не распространяйся, - не глядя на друга, бросил Джеймс, выражением лица давая понять, что он не шутит.
Джеймса не особенно забавляли душевные метания Снейпа хотя бы потому, что были связаны с Лили и могли привести к ее расстройству. К тому же гриффиндорка проводила со своим другом не так уж мало времени, как было известно Джеймсу, поэтому столь сильная привязанность этого заморыша к ней вызывала у гриффиндорца беспокойство. Да и как мог Джеймс не ревновать, если эта девушка занимала большую часть его мыслей вот уже на протяжении пяти лет. Даже, когда парню казалось, что он влюблен в Нарциссу, образ Лили нет-нет и врывался в его сны. И вот сейчас, когда она, впервые за эти годы, сама подошла к его жизни так близко, он уже не мог позволить ей уйти.
- Я только одного не пойму, - вдруг серьезно заявил Сириус, когда компания уже подходила к большому залу, откуда лился замечательный аромат свежего жаркого. – Зачем ты попросил Рема отмазать у МакГонагал не только Лили, но и Нюниуса? Можно же было придумать что-то иное чем то, что Нюньчику стало плохо, а Лили повела его в больничное крыло…
Джеймс лишь улыбнулся и пожал плечами, заходя в зал с четырьмя столами. Вряд ли он смог бы объяснить своему другу, что сделал это исключительно для Лили. Парню лишь оставалось надеяться, что и у друга появится та, ради которой он пренебрежет даже интересами себя любимого. Возможно, тогда он сможет полностью его понять.
В большом зале, помимо приятных и влекущих запахов, стоял невероятный шум. Наверное, почти все ученики собрались на обед и сейчас обменивались новостями. То тут, то там раздавался веселый смех и громкие возгласы пытающихся перекричать друг друга школьников. В помещение периодически входили припозднившиеся ученики, которые замирали у своих столов, стараясь разглядеть среди других учеников своих друзей.
Четверо гриффиндорцев не нуждались в еще какой-либо компании кроме друг друга, поэтому, обойдя кучку младших рейвенкловцев, застывших в дверях, парни направились прямиком к своему столу. Они сели между какими-то ссорившимися третьекурсниками, помешав тем самым им продолжить спор про плюй-камни. После строгого взгляда Люпина ребята замолчали.
Ремус стал старостой на пятом курсе и, хотя теперь это уже стало неотъемлемой его частью, поначалу он был крайне сконфужен подобным выбором директора. Ему казалось, что профессор Дамблдор сделал его старостой из жалости, желая поддержать, а не потому что он действительно это заслужил.
«- Луни, будь душкой, иди обними Гремучую Иву, - Сириус состроил лицо «Что за чушь ты несешь?».
- Пожалел? – Питер удивленно пожевывал шоколадную лягушку.
Ребята ехали в своем любимом купе на пятый год обучения и Рем только что высказался о своих подозрениях по поводу избрания его старостой.
- Мне кажется, Рем вообще не имеет представления, по каким параметрам избирают старост, - Джеймс играл со снитчем, который явно норовил вылететь в приоткрытое окно. – Но ничего, я тебе расскажу: жалость к ним не относится.
Сириус рассмеялся, вытягивая ноги на сиденье. Ремус сидел у окна и, судя по его смущенному лицу, продолжал мыслить в том же духе.
- Да ты представь, Сохатый, - Блэк поднял над собой руку и сделал эффектный жест иллюзиониста. – Тысячу лет назад Основатели писали список школьных правил. И решили составить список качеств, по которым можно выбрать старост факультетов…
- Ровена сказала, что старосты должны хорошо учиться, - подключился Джеймс. – А Хельга предложила ответственность, как одно из важнейших качеств.
- А Салазар такой: «пусть у них еще будут прыщи», как, помните, у Хэддок, - засмеялся Питер.
- И грудь четвёртого размера, как у Риан Фёркл, - оживился Джеймс, сжав снитч в кулаке. – Это явно идея Годрика была.
Все четверо рассмеялись. Даже Ремус отвлекся от своих невеселых мыслей:
- Уж он то понимал толк в старостах!
- А Хельга такая, и пусть еще будут оборотнями? Они же такие милашки! – Питер покатился со смеху.
- А собрания будем в полнолуние проводить, - поддел Джеймс.»
Тогда друзья все же смогли успокоить Рема и он на долгое время забыл о своих подозрениях, которые рассеялись вовсе сразу же после первой проделки Джеймса и Сириуса. Профессор МакГонагал тогда спросила первым делом именно с него: «Я надеялась, мистер Люпин, что вы уделите больше внимания своим обязанностям, как старосты, пресекать подобные инциденты».
- Еще и недели не прошло с начала учебного года, а вы уже начали отбирать у факультета баллы, - улыбнулся сидевший напротив них парень, перекрикивая сидящих рядом с ним первокурсников.
Это был Фрэнк Лонгботтом, известный на весь факультет своей добродушностью и не злопамятностью. Он был высоким и достаточно крепким парнем, любившим в основном чары и ненавидевшим зельеварение (которое, к слову сказать, было его слабым местом). Он был улыбчив и разговорчив, и нравился достаточно многим девушкам, преимущественно младших курсов. Вот только сам он лишь однажды обратил внимание на девочку, когда еще сам был второкурсником. И с тех пор они почти не расставались. Ее звали Алиса Пруэтт, и она, кстати, сидела рядом с ним и разговаривала с семикурсником Анраем О’Нилом о истории магии.
У Алисы была совершенно неприметная внешность, из-за которой она зачастую оставалась в тени. Тонкие бледно-русые волосы до плеч обрамляли ее бледное кругловатое лицо, на котором хорошо выделялись только большие карие глаза, напоминающие глаза загнанного в западню олененка. Рост ее сложно было назвать средним, она была лишь немного ниже Фрэнка и всегда казалась очень задумчивой и незаинтересованной в разговорах, но реплики вставляла в основном по делу. А вообще у нее был мягкий и тихий характер и добрая улыбка.
Алиса была лучшей подругой Лили, поэтому неодобрительно относилась к Джеймсу вот уже пять лет, хотя тот и находился в хороших отношениях с Фрэнком. Но в начале этого года Прувет уже была гораздо более приветливой, чем обычно, что легко объяснялось наладившимися отношениями между мародерами и Эванс, которая ей, конечно же, все рассказала.
- Да ладно, Фрэнк! Мы за эти несколько дней принесли факультету немало баллов, подумаешь, один раз потеряли, - Джеймс улыбнулся приятелю, накладывая себе в тарелку жаркое из говядины.
- Вы принесли? – хмыкнул Ремус, делая глоток тыквенного сока и глядя на друга.
- Ну, ты принес, - Поттер сделал невинные глаза, отправляя кусок мяса в рот и незаметно поглядывая на дверь.
Он надеялся, что Лили уже промыла слизеринцу мозги и придет на обед. И поэтому парень намеренно медленно пережевывал каждый кусочек, собираясь просидеть за столом, пока Эванс не покажется в зале.
- Привет, красавчики, - появившаяся внезапно за спинами парней Эмили взлохматила черные шевелюры Джеймса и Сириуса, который болтал с семикурсницей, но тут же забыл о ее существовании. Девушка надула губки и отвернулась с самым расстроенным видом.
- Привет Эм, - чуть не поперхнувшись ответил Поттер, отодвигаясь от Блэка и указывая сестре на свободное место между ними.
Девушка лишь с улыбкой помотала головой и, обняв брата за шею, повернула свое красивое лицо к Сириусу Блэку.
- Я слышала, ты организовываешь вечеринку в субботу, - Эмили улыбнулась брюнету. – Не сделаете ли исключение для одной рейвенкловки в лице меня, как для сестры Джима?
Сириус, который строил свои собственные планы на эту вечеринку, улыбнулся еще шире.
- Ну, для сестры Джима, все что угодно! – В синих глазах гриффиндорца плясали смешинки ровно до того момента, пока кулак Джеймса не оказался у того перед носом.
Эмили, смеясь, отошла от стола чужого факультета и вернулась к своему.
- И зачем тебе эта вечеринка? – Спросила девушка, рядом с которой приземлилась Поттер.
Это была Виолетта Блэк, дальняя кузина Сириуса и прочих учащихся в Хогвартсе представителей благороднейшего и древнейшего семейства. Она была достаточно благоразумной, чтобы не рассказывать своим родителям о своей дружбе с девушкой, носящей фамилию Поттер. Хотя Эмили вовсе и не входила в список неблагоприятных учеников в связи со своей чистокровностью и неплохим материальным обеспечением, близкое родство с лучшим другом сбежавшего Сириуса Блэка могло сильно опустить ее в глазах чистокровных. Не знали родители Виолетты и об ее невраждебных отношениях с самим Сириусом. Да и вообще, эта девушка не имела врагов даже среди не слишком приветливых слизеринцев, к которым имела более прямое отношение в связи со своим статусом.
- Хотя, я, наверное, сходила бы на такую, если бы меня пригласили, - Виолетта изящно улыбнулась. – Вот только мне в любом случае нельзя. Если мои родители узнают, что я присутствую на праздниках гриффиндора, меня выжгут из семейного древа Блэков и прогонят из дома.
Девушка вновь улыбнулась красивой улыбкой, которая, судя по всему, передавалась у Блэков из поколения в поколение. Виолетта и сама была достаточно красива, и, хотя лицо ее было не очень приметным, волнистые черные волосы ниже плеч и синие глаза никого не оставляли равнодушными. К тому же свойственная Блэкам царская осанка и высокомерие довершали образ.
- Не волнуйся, ты проведешь выходные ничуть не хуже. Обещаю, - сидевший рядом с Блэк парень, на груди которого красовался значок старосты, обнял девушку за плечи.
Это был тот самый Алан Лоуренс, получивший от сестры симпатичное прозвище – «счастливчик». Глядя на него никогда не возникало сомнение в правильности данного звания: этот паренек был красив, богат и… счастлив, конечно. На его лице почти всегда играла улыбка, а в светло-синих глазах - веселые огоньки. Но мягкий голос и светлые короткие волосы создавали образ примерного мальчика, который сам Алан стремился всеми силами поддерживать. Это было удобно в его положении, родители его обожали и выполняли любую прихоть, учителя считали Алана способным и правильным, из-за чего он мог с легкостью выйти сухим из любой ситуации. Хотя Лоуренс стремился ни в какие такие ситуации вообще не попадать.
Наградой за столь благоразумное поведение парня стала его помолвка с девушкой, которую он выбрал сам. А значит, он мог мечтать о счастливом браке, зная, что тот действительно способен принести много счастья. Им с Виолеттой действительно повезло – их официальная помолвка состоялась полгода назад, и вероятность ее расторжения была столь мала, что ее можно было не брать во внимание. В свои пятнадцать они не боялись неизвестного будущего, над ними не висела опасность потери любимого человека, а значит, иначе как «счастливчиками», их и вправду сложно было назвать. Вот только чистокровные ученики острее ощущали это чужое счастье, которое облегчало страдания собственной души лишь на время, пока осознание беспросветности своего собственного будущего не наваливалась с новой силой.
Эмили Поттер эти тяготы аристократической жизни были чужды, поэтому она смотрела на друзей с искренней улыбкой. Они трое познакомились и подружились еще на первом курсе и были друзьями не разлей вода. Эмили даже побывала в гостях у Виолетты. А вот после второго курса, когда Поттер пришлось уехать и сменить школу, двое друзей научились обходиться без нее, что привело к их взаимной симпатии еще тогда. Читая об этом в письмах, которые они стали писать ей вдвоем, Эмили чувствовала сильную ревность, и, наверное, они это чувствовали, потому что за прошлый год писем было совсем немного. Все это было несерьезно и по-детски, потому что, вернувшись в Хогвартс, Эмили была принята с такой дружеской теплотой, словно и не было этих двух лет между ними. Она была вновь дома, они вновь были семьей.
***
Теплое солнце сверкало где-то над замком, озаряя все зеленые окрестности, но не заглядывая в окна, из-за чего многие коридоры казались прохладными и темными. Портреты в таких коридорах мирно спали, и их мерное сопение отражалось от вековых стен и нагоняло сон на проходящих мимо. Но почти все жители замка находились в большом зале или грелись на солнышке близ озера.
Нарциссе Блэк не хотелось быть ни в том, ни в другом месте. Ей не хотелось есть, да и все еще летнее солнышко совсем ее не согревало. А здесь, в одном из темных коридоров, каждый дюйм пространства совпадал с ее душевным состоянием.
Девушка сидела на большом подоконнике, прислонившись лбом к холодному стеклу. Она смотрела, как внизу бегают младшекурсники, радующиеся теплу и, возможно, просто волшебству в своей жизни. Слизеринка уже давно так не умела – просто радоваться. Всегда нужны были какие-то причины, которые рано или поздно переставали вызывать счастье. Новое платье, красивое колье, обсуждение с подружками деталей будущей свадьбы? И, казалось бы, в жизни есть абсолютно все, но разве все это делало ее счастливой сейчас, когда самое важное она упустила?
Ну, подумаешь, он не хочет возвращаться. Джеймс же гордый, может, ему надоели ее постоянные капризы, может он хочет, чтобы и она хоть раз наступила на горло своей высокомерной гордости? А может, он мучился весь прошлый год от неизвестности, а теперь хочет, чтобы и она помучалась? Так она же может! За эти несколько дней Нарцисса уже была готова ходить за гриффиндорцем попятам, просить прощение за все обиды, клясться во всем, о чем он попросит. Всего лишь несколько дней, а она уже растеряла всю свою закалку, всю дерзость, всю характерность. Все, что, казалось, было от нее неотделимо.
Вот только она знала, что ничего ей не поможет. Потому что одного сегодняшнего столкновения с ним хватило Нарциссе понять, что ему от нее ничего не нужно. Ему не была нужна ни ее гордость, ни извинения, ни клятвы. Да и сама она была ему уже не нужна.
Но он то был ей нужен! Да, эта красивая и надменная чистокровка нуждалась до беспамятства в его шоколадных глазах, в его нежных руках и в этих до невозможности игривых улыбках. Нарцисса уже так устала от этих изнуряющих снов с его участием, а ведь прошло только три ночи. Что будет потом, девушка даже думать боялась.
Слизеринка вновь обвела взглядом окрестности школы, без труда выцепляя из общей картины две знакомые фигуры Северуса Снейпа и Лили Эванс. Они вместе возвращались в замок, как и много лет до этого.
Нарцисса бесшумно вздохнула. Снейп был ее лучшим другом, а она была, наверное единственной, кому он доверял действительно все секреты. О родителях, о однокурсниках, о НЕЙ. Девушка уже так давно знала о любви своего друга к этой рыжей магле, что невольно начала наблюдать за ней, готовая в случае чего хоть чем-нибудь помочь Северусу. Нарцисса искренне пыталась отыскать в ней то, что так безумно любил Снейп, но она видела лишь не очень уверенную в себе рыжую грязнокровку. Хотя, возможно, Блэк не питала к ней симпатии просто потому, что Эванс была другая. И дело тут было не в чистоте крови, а скорее в том внутреннем белоснежном сиянии, которого так не хватало Нарциссе, в той чистоте убеждений, которой и не могло быть в запятнанных вековыми «мудростями» семьи взглядах слизеринки. Жизнь Эванс была белоснежным листом, и она сама могла выбирать краски. Нарцисса не могла – ее узор уже был начат за нее - и все, что она могла, это дорисовывать какие-то малозначительные детали.
Блэк проследила за парочкой и закрыла глаза. Она тоже сегодня видела, как Северус не справился с эмоциями, и, разумеется, знала почему. В другой ситуации слизеринка сама пошла бы за другом, но в этой она попросту не смогла. И дело было не только в том, что Эванс ее опередила, просто в тот момент она разделяла чувства Снейпа гораздо больше, чем даже он сам мог себе представить. Наверное, именно в эту минуту Нарцисса осознала, что вряд ли сможет вернуть Джеймса, потому что так, как он смотрел на эту рыжую простачку, он не смотрел на слизеринку никогда.
В коридоре раздались шаги, на которые Нарцисса не обратила никакого внимания – все же в этом замке был кто-то и помимо нее. Но шаги не уходили, а лишь приближались до тех пор, пока не стихли рядом с девушкой. Блэк повернула голову и посмотрела на Айрис Ростер без каких-либо ожидаемых эмоций.
- Ты не была на обеде, - тихо произнесла рейвенкловка, садясь на подоконник рядом с подругой.
Нарцисса в который раз отметила, что у Айрис красивый голос. Проникновенный, мелодичный, успокаивающий, он пронесся по коридору, словно перезвон колокольчиков. Слизеринке стало легче, одиночество уже перестало лечить и словно начало отбирать силы, которые девушке были просто необходимы.
- Я не хочу есть, - бесцветным голосом произнесла блондинка, вновь отворачиваясь к окну.
- Да, Эри мне сказала.
- Что?
- Что ты уже три дня почти ничего не ешь.
Нарцисса не ответила. Она сама и не заметила, что аппетита у нее нет уже несколько дней. Просто это казалось таким малозначимым, но сейчас легко объяснило уже привычную слабость. Заморить себя голодом все же не входило в планы слизеринки.
Блэк вновь посмотрела на подругу. Так хотелось рассказать ей все-все, что накопилось. Вот только слова застревают в горле и так и остаются невысказанными. Как рассказать то, о чем хочется кричать с астрономической башни, но о чем с детства учили молчать?
Их так научили, не рассказывать даже самым близким, не плакать в жилетку и самое главное не спрашивать. Потому что у других тоже есть невыплеснутая боль, которую вопросы выдирают из тела, заставляя рассказывать, рассказывать…
А слизеринке очень хотелось, не только рассказать, но и спросить. Она так хотела спросить, почему у Айрис такие грустные глаза, какую боль прячет в синеве эта хрупкая девочка, и чей образ предстает у нее перед глазами в часы бессонницы?
Аристократы не были плохими друзьями. Каждый из них всегда понимает, что они так мало знают друг о друге вовсе не потому, что не хочется, не интересно, а потому что не положено. Но Нарцисса верила, что однажды она все же узнает все-все о своих близких и сама расскажет, о чем она плачет без слез.
Айрис забралась на подоконник с ногами и обняла бледными руками коленки в тонких черных бриджах, на фоне которых ее бледная кожа казалась почти белой. Светлые пряди завивающимися локонами струились по белой рубашке с короткими рукавами и небрежно надетому поверх расстегнутых верхних пуговичек сине-серебряному галстуку. Девушка заправила кудряшку за ухо и посмотрела в даль коридора. Молчаливая в последние дни Нарцисса хоть и была рядом, не могла в полной мере облегчить метаний рейвенкловки, потому что лишь подозревала об их наличии.
Младшая Ростер и так была достаточно тихой и скромной, что уж говорить о том, что она никому не рассказала, что уже больше года плохо спит по ночам из-за того, что ей снятся до невозможности яркие и реалистичные сны. Она сейчас как никогда понимала всю боль Нарциссы, всю горечь ее переживаний.
Айрис уже год жила с этим, целый год она переживала это в одиночку изо дня в день. Иногда было легче, иногда так тяжело, что казалось, она не сможет это вынести. Но она выносила. Всегда.
- А где Эрика? – вдруг произнесла Нарцисса, словно чувствуя, что больше не вынесет тишины.
Айрис полюбила тишину за этот год. Полюбила, потому что она могла молчать о своих страхах и мечтах со всеми, а вот говорить не могла ни с кем. Одиночество девушка так и не полюбила. Поэтому, как бы плохо не было, она почти всегда стремилась не быть одной - так можно было хоть как-то отвлечься.
– Пошла писать письмо родителям, – Ростер улыбнулась, глядя в серые глаза подруги, надеясь, что очень скоро сможет признаться в своей безысходной, безответной и всепоглощающей любви хотя бы ей. Но на самом деле, Айрис была почти уверена, что уж Эрика точно знает, потому что она всегда все и про всех знает, но молчит.
Айрис закрыла глаза, понимая, что уже почти готова произнести вновь это имя, оно все время у нее на языке, всегда в мыслях, лишь однажды вслух.
«… - Ты любишь Дэвида, Кэсс? – Айрис в длинном легком пеньюаре лежала на большой кровати сестры и смотрела, как та расчесывает свои медные локоны.
- Я его обожаю, - девушка за туалетным столиком усмехнулась.
Кэссиопея Ростер была невероятно красивой и невероятно пустой. У нее не было каких-то особенных талантов, кроме бросания слов на ветер (самыми любимыми из которых были «обожаю» и «ненавижу») и устраивания развлечений. Она вообще жила по принципу: «после меня хоть синем пламенем все гори», разбивая сердца и портя жизни просто так. Иногда она бралась устраивать личную жизнь подруг, но даже это было скорее напоказ и ради развлечения. Предстоящая через год свадьба с Дэвидом Забини была тоже своего рода прихотью скучающей девицы. Просто Дэвид был абсолютно такой же – красивый и скучающий. Возможно, из них выйдет идеальная семья.
- А ты кого любишь? - старшая дочь Ростер повернулась к сестре и лукаво посмотрела ей в глаза.
- Никого, - буркнула Айрис, чувствуя, как щеки заливает легкий румянец.
- Врешь! – Кэссиопея с легкостью птички перепорхнула на кровать. – Кто он? Я его знаю?
Айрис посмотрела на сестру, словно оценивая, можно ли ей рассказывать. Кэсс бы не дошла до распространения сплетен о своей сестре, а ее подшучиваний рейвенкловка не боялась. Она встала и молча подошла к двери. Уже выходя, она обернулась к удивленной сестре.
- Его зовут… Ричард Пьюси»
***
Эрика Забини шла по прохладным коридорам, поглядывая на витражи окон в надежде увидеть солнечный свет. Но солнце было в зените, и коридоры оставались темны и пусты. Факелы почти не горели, ведь большинство учеников находилось на улице, а немногим прятавшимся от этого радостного дня не нужен был свет.
Слизеринке было прохладно в этих дышащих холодом тысячелетий стенах. Следя за модой, Забини вообще никогда не одевалась достаточно тепло, и сегодняшний жаркий в принципе день был не исключением. На Эрике была короткая черная юбка в складку и с зелеными вставками, облегающая ее стройную фигуру рубашка с короткими рукавами и вместо галстука повязанная шарфиком зеленая косынка. Девушка с превеликим удовольствием оказалась бы на улице рядом с озером, где-нибудь под развесистым деревом, но она собиралась найти подруг, не сомневаясь, что те предпочли солнцу полумрак.
Стук тонких каблучков отдавался от стен пустых коридоров, поглощая все остальные звуки, порождая какие-то другие. Эрика уже начала чувствовать озноб, то ли от холода, толи от страха, когда, повернув в один из коридоров, она столкнулась с темной фигурой. От неожиданности слизеринка отскочила назад, и удивленный парень так же отшатнулся, невольно оказываясь в желтоватом свете факела.
Эрика без труда узнала своего будущего жениха, помолвка с которым должна была состоятся в начале ноября, о чем ей сегодня наконец-то сообщили родители в огромном письме из дома. Дэрек Гринграсс был выше Эрики на голову, но та разница в два шага между ними позволяла девушке почти не задирать голову. Забини впервые за эти пять лет вглядывалась в своего однокурсника так тщательно, словно пытаясь отыскать те черты, которые представляла, думая о нем. Он был красив какой-то странной, зовущей, но не подпускающей близко, красотой. У него были, пожалуй, длинноватые каштановые волосы, но не доходящие ему даже до плеч, и глаза странного оттенка, что-то среднее между светло зеленым и янтарным. Но дело было не столько в цвете, сколько в странном взгляде. Эрика уже давно обратила внимание, что он смотрит на все вокруг, как сторонний наблюдатель, словно к нему вся эта жизнь не имеет никакого отношения, словно он запоминает все, что видит. А еще слизеринка не видела, чтобы он когда-нибудь улыбался, она вообще никаких эмоций у него не видела. Не то чтобы он был высокомерным, просто ему словно и не было до всего этого дела, вот только этот внимательный взгляд выдавал его с головой. А еще он был стильным: за пределами школы он любил носить разные шляпы (не на территории Хогвартса Эрика видела его лишь два раза, и оба эти раза он был в симпатичных шляпах, которые, признаться, ему шли), да и вообще вся его одежда показывала, что вкуса ее носителю не занимать.
Знала ли Забини что-нибудь о своем женихе? Побольше многих, но даже этого казалось ей безумно мало. Она знала, что он родом из Ирландии и прожил там достаточно долгое время до Хогвартса, больше о его детстве девушка ничего не знала. Знала, что у него богатые родители, которые хоть и бывают чрезмерно строги, очень любят своего сына и подходили к выбору невесты для него очень серьезно (Эрике очень льстило, что в итоге выбор пал на нее). Знала, что он умный – на уроках всегда молчит, но стоит профессорам что-нибудь спросить, и он дает развернутый ответ, знала о его любви к чтению (видела его в библиотеке ни раз) и нелюбви к квидичу. Вот и все, больше ничего о нем не было известно.
Перебирая в памяти всю информацию о слизеринце, девушка вдруг поймала на себе его внимательный взгляд, оглядевший ее с головы до ног. Темная зелень ее глаз встретилась со смесью зеленой травы и осенних листьев в его глазах. Девушке казалось, что прошло долгих несколько минут прежде, чем она не выдержала и отвела взгляд, она почти физически ощущала, как его странный взгляд через ее глаза проник в самые недра ее души. На мгновение Эрике показалось, что он сейчас развернется и уйдет, но парень, словно превозмогая себя, наоборот сделал шаг навстречу и протянул руку.
Эрика удивленно посмотрела на его ладонь с тонкими длинными пальцами, а потом, глядя в его глаза, вложила свою тонкую ручку. Она пыталась, и не могла понять значение этого жеста со стороны парня, с которым она не помнила ни одного разговора.
Плавным движением Дэрек наклонился и почти невесомо коснулся губами ее руки. Девушка ошарашено смотрела, как он выпускает ее кисть и вновь прячет руки в карманы. Поцелуй руки был нормальным жестом на великосветских приемах, но в школе даже для аристократки он казался невероятным.
- У меня очень красивая невеста, - произнес парень, словно объясняя свой поступок, но что-то темное притаилось в самом тембре его голоса.
Не успела Эрика поблагодарить слизеринца за комплимент, как он уже легкой походкой обошел ее и отправился восвояси. Девушка обернулась и посмотрела ему вслед. Ее не оставляло навязчивое чувство, словно он сказал совсем не то, что думал. Вот только он был закрытой книгой, его мысли она не могла считывать так легко, как мысли других.
Эрика подняла кисть на уровень глаз и вгляделась в кожу, словно желая увидеть на ней отпечаток его непонятного приветствия. Это парень был странным. Она не представляла, что ей принесет брак с ним.
***
Люциус Малфой вошел в мрачную слабоосвещенную гостиную Слизерина. Здесь не было окон, и освещали помещение лишь висевшие на стенах факелы, горевшие зеленым огнем. Зеленые отсветы плясали на стенах, напоминая какие-то смутные и неприятные видения. В камине играл огонь – единственное, что хоть немного поддерживало здесь более или менее сносную температуру. Учеников в гостиной было не так много: четверо пятикурсников в углу и одинокая фигура девушки в кресле у камина.
Люциус пошел по мягкому зеленому ковру напрямик к слизеринке, в которой без труда узнал Эвелин Течер. Девушка сидела, вытянувшись в струнку, и протягивала руки к пламени в надежде согреться.
Люциус был рад ее видеть. Да, он, она, Рич и Сарра – все были лучшими друзьями с самого первого курса. Но они двое, Люциус и Эва, были рядом еще тогда, когда все было иначе и все они были другими. Они вместе играли в детстве, если это можно было назвать играми. Люциус порой ловил себя на мысли, что ни Ричард, ни Сарра никогда не смогут понять его так полно, как понимала его Эвелин. Как бы ни разнились они во внешних проявлениях своего характера, внутри они были почти идентичны. У них обоих были тираны отцы, и та слабость, что они видели друг в друге, была отражением их собственной слабости.
- Привет, а где Сарра? – блондин оперся на диван и улыбнулся подруге.
Эвелин подняла на него свои печальные карие глаза и окинула гостиную взглядом. Ее тоже удивило, что парень один, так же, как и его удивило ее одиночество. Но убедившись, что синеглазого брюнета нет в помещении, Эва вновь повернулась к Малфою.
- Сказала, что пойдет вздремнуть, - Течер откинула изящным движением темную прядь с лица, не прекращая смотреть на блондина, задавая ему свой немой вопрос.
Люциус знал ее с детства, но всегда удивлялся, когда Эва делала какие-то характерные движения леди. Просто она своим поведением так не походила на аристократку, так мало фальши и высокомерия в ней было. Но эти движения, которые каждая слизеринка, казалось, впитала с молоком матери, эти изящные и витиеватые слова, которые те выстраивали в предложения, - все это никогда не давало никому забыть, что Эвелин - ребенок благородного семейства.
- Он до сих пор на поле, - ответил староста на ее мысленный вопрос, зная, что она немедля отправится туда, где Рич. – Мы уже закончили, но он объясняет новому игроку кое-какие приемы.
Она, улыбаясь, кивнула, а Люциус, не дожидаясь ее ухода, спустился и заглянул в комнату Сарры, которую той выделили на правах старосты. Но в комнате было темно и пусто, что очень удивило парня. Эва всегда знала, где Сарра, и ложь была не свойственна ее натуре. Нахмурившись, парень вошел в свою комнату, и улыбка озарила его лицо. Сарра Лоуренс, завернувшись в зеленый шелк одеяла, спала на его кровати. Ее лицо было таким безмятежным, каким не было уже давно, и слизеринцу очень не хотелось ее будить. Но в то же время так хотелось прикоснуться к ее коже, прижать к себе ее сонное тело, что парень не удержался. Он присел на кровать и прижал к своим губам ее холодную ладонь, которая начала стремительно нагреваться в его руках.
Девушка открыла глаза и обвела комнату Малфоя непонимающим взглядом сонной кошки. Она знала эту комнату как свою, с пятого курса она даже проводила в ней больше времени, но спросонья все равно ее не узнала. Но вот Люциуса она узнала бы, как ей казалось, даже в чужом обличии.
- Как тренировка? – осипшим голосом прошептала Сарра, прижимая вторую ладонь к щеке парня.
- Я бы поставил ей «выше ожидаемого», улыбнулся Малфой, притягивая к себе девушку и нежно целуя ее в шею.
Сонная девушка не сразу сообразила, что он делает, поэтому хотела спросить что-то еще, но Люциус опередил ее, накрывая ее губы своими. Холодная кожа слизеринки нагревалась от его прикосновений, пробуждая Сарру ото сна. Она чувствовала, как плавится изнутри, словно в руках опытного мастера по металлу, который собрался отлить из нее величайшую скульптуру, которая будет бередить воображения и тревожить сердца. Ни одна девушка в этом огромном замке, в этом бесконечном мире не знала такого Люциуса, который принадлежал только Сарре, не знала его таких нежных, почти невесомых прикосновений, таких до невозможности ласковых и нежных слов. И вот такой Люциус был только ее, но лишь на этот безумно короткий и такой нужный год последних мгновений счастья. Последних для него. Последних для нее. Но самое главное, последних для НИХ.
***
Над замком светило теплое и нежное солнце, которое лето словно забыло забрать с собой и вот сейчас вернулось за ним, но уже не захотело уходить. В воздухе все еще пахло летними цветами и зноем. С озера доносились плеск от щупалец большого кальмара, или, быть может, кто-то из учеников решил искупаться. Но Эвелин удалялась от этих звуков, от веселья в сторону поля для квидитча. Огромный участок красивой короткой травы, шесть шестов и два игрока в зеленых мантиях кружат где-то в небе.
Слизеринка остановилась в центре поля и посмотрела вверх. Солнце бликами играло на черном шелке ее волос, заставляя ее бледную кожу светиться, а грустные глаза не грустить. Легкий ветерок трепал кончики ее волос, словно предлагая танцевать с ним в унисон.
Она не издала ни звука, но почти в то же мгновение, как ее ножки коснулись зеленого ковра поля, Ричард Пьюси резко спикировал вниз и оказался прямо перед ней.
- На сегодня все, - бросил капитан команды третьекурснику, который приземлился чуть дальше за его спиной. Тот кивнул и поспешил с поля, чувствуя себя лишним.
- В гостиной холодно, поэтому я пришла сюда, - Эвелин улыбнулась очень красивой улыбкой и, протянув руку, убрала темную прядь с лица слизеринца.
Она смотрела на него совсем как когда-то давно, когда впервые увидела его через окно поезда. Он был такой, кокой ей никогда не суждено было стать. Он был лучшим из них.
- Хорошо, что ты пришла, - произнес Пьюси, целуя девушку.
Он сел на свою дорогую метлу и посадил слизеринку перед собой. Через секунду они уже парили где-то у облаков, по крайней мере, им самим так казалось. Одной рукой Ричард держался за рукоять метлы, выравнивая полет, а другой прижимал к себе свое самое большое счастье. Эва обнимала его за шею и, прижавшись лбом к его лбу, смотрела в его потрясающие синие глаза и старалась передать ему всю силу своей любви, забрать из его глаз беспокойство, согреть его душу.
Они могли часами летать вот так, вдали от земли, вдали от законов этого мира, чувствуя всепоглощающую свободу и счастье. Их любовь согревала замерзающую под натиском обязанностей надежду, спасая веру, успокаивая душу. Никто и никогда не знал, что слизеринцы, эти высокомерные подонки, эти чистокровные мерзавцы, способны любить вот так, ничего не требуя, радуясь простым прикосновениям и улыбкам, светящимся глазам и нежности. Любить так, как не способны многие другие, не одетые в цвета этого факультета.
Вот только они не знали, что судьба не подарит им даже этого последнего года.
III глава. Замершие звуки.Тишина в наднебесном саду:
Дует ветер, но замерли звуки,
Словно дьявол и черти в аду
Сочиняют нам адские муки.
И мелодии стынут во мгле,
Предвещая нам боль и потери.
Что-то гаснет в грядущем дне,
Потому что в него не верим.
Сентябрь, наполненный летом, пролетел, впуская в жизни странный нежный октябрь. Он облаками укутывал теплое солнце, осыпал золото листьев на траву и трепал мягким ветром мантии. Все так не хотели прихода настоящей осени, которая ассоциировалась с голыми деревьями, туманами и холодным ветром октября, а когда осень вступила в свои права, то оказалась на удивление доброй и мягкой. Воздух был по-прежнему теплым, птицы все еще пели, и только синее небо приобрело молочный оттенок. Но Октябрь все же оставался октябрем, не забыв принести с собой проливные дожди.
Ученики все больше времени проводили в замке, лишь изредка выбираясь на свежий воздух с появлением слабых солнечных лучей. Жители замка, когда радость от встречи с друзьями значительно поутихла, грустно поглядывали на мрачноватый пейзаж и тосковали по лету.
Лили Эванс с ярким гриффиндорским шарфом на шее и в несколько утепленной мантии сидела на золотистом лиственном ковре и плела венок из опавших листьев, периодически закрепляя их магией. Северус Снейп, лежавший на своей мантии рядом с девушкой, бесцельно смотрел на бледно серое небо, очень надеясь, что дождь все же не пойдет.
С той первой недели друзья почти не ссорились, если не считать, конечно, присущих всем близким людям ерундовых пятиминутных размолвок. Лили, естественно, считала, что их взаимопонимание являлось следствием того памятного разговора трехнедельной давности, и молча гордилась своими дипломатическими качествами. Северус же все еще дулся, с одной стороны понимая, что за эти три недели не произошло ровным счетом ничего между Лили и Поттером, что бы могло привести к новому витку противоречий между друзьями, но в то же время, с другой стороны, замечая их постепенное сближение, слизеринец был фактически связан по рукам и ногам тем разговором и заявлением Лили, что эти идиоты ей не враги. К тому же Сев изнывал от того, что практически ничем не мог помешать Поттеру. На Лили он повлиять не мог, она ненавидела, когда ей указывали, что делать или не делать, а Поттер вообще не под чьим влиянием уже не находился. Поэтому Северус был вынужден, скрипя зубами и сжимая кулаки от бессилия, жадно ловить каждый глупый слух о Лили. Ну, хотя было еще кое-что, о чем не знал никто, но чем Снейп молчаливо гордился. Это именно он, а точнее из-за него была сорвана гриффиндорская вечеринка. Он в нужный момент, якобы, не заметив профессора Макгонагал, рассказал Нарциссе о планах Сириуса. Естественно профессор не позволила своим ученикам устраивать «аморальные сборища прямо у нее под носом». Последующие две попытки провалились уже без участия кого-либо из учеников, потому что МакГонагал знала мародеров, как и знала, что они ни перед чем не остановятся в достижении цели. Поэтому Северус чувствовал себя буквально героем, спасшим милую Лили от коварных планов Поттера, а то, что эти планы были, слизеринец даже не сомневался. Другой вопрос был в том, что сердце Снейпа щемило от мысли, что гриффиндорка была бы не очень-то против этих планов.
- Сев! Смотри, - Лили, радостно зассмеявшись, водрузила себе на голову пушистый венок.
Парень поднялся на локте и посмотрел на подругу. На ее темно-рыжих волосах золотистые листья смотрелись особенно красиво. На мгновение он задержал дыхание, понимая, что вот Такая Лили навсегда останется в его памяти. Лили, которая все еще принадлежала их дружбе больше, чем Поттеру (в конце концов, Лили старалась проводить с Северусом больше времени, чтобы тот не чувствовал себя брошенным, и эти три недели они достаточно часто были вместе), с этим смешным золотым венком на рыжих волосах и счастливой улыбкой красивых губ. Подавшись мимолетному порыву, парень сел и прошептал «фините». Чары, которыми был скреплен венок, испарились, а листья, словно ощутив свободу, подобно волшебству рассыпались по ее плечам. Северус рассмеялся, глядя на удивленное лицо девушки.
- Это ты сделал? – притворно возмутившись, воскликнула гриффиндорка.
Совсем, как когда-то давно, во времена их внешкольного детства. Но тсейчас Лили вовсе не сердилась. Зачерпнув руками горсть листьев, девушка бросила их в друга, и пока тот отмахивался от золотистого вороха, подскочила к нему и принялась щекотать его худое тело. Не удержав равновесие, парень со смехом повалился назад, увлекая свою рыжеволосую нимфу за собой.
- Ты будешь должен мне такой же венок! – рассмеялась Лили, словно и не заметив, как порозовели щеки Снейпа.
Конечно, ей было весело, она словно вновь в детстве играла со своим другом, не ощущая никакого смущения. Да и от чего? Тот, от прикосновения которого она заливалась краской, был сейчас где-то в замке…. А вот Снейп вглядывался в ее такое близкое лицо и старался справиться с собой. Чувствуя ее тонкую талию под своими пальцами, слизеринец изо всех сил старался не прижать ее к себе еще крепче, потому что понимал, что такое его поведение она заметит, и все волшебство момента разрушится навсегда.
Но тут пошел дождь, тот самый, который почти не переставал в октябре. Лили вскочила и рассмеялась. Она очень любила дождь, ей казалось, что он умеет смывать проблемы, словно очищая мир. Северус же считал наоборот, что эта льющаяся вода способна лишь смывать счастье.
- Пойдем! – отбросив на спину мокрые волосы Лили побежала в замок.
Она убегала от него, оставляя свои следы на сырой земле. Совсем, как в детстве, когда они от скуки играли в догонялки. Снейп помнил, что в этой игре он почти всегда догонял и не мог ее догнать, она была более быстрой, более ловкой. Северус усмехнулся и побежал следом, оскальзываясь на мокрой траве. Спустя столько лет он все равно пытался и не мог ее догнать.
***
В гостиной Рейвенкло было шумно. Уроки уже закончились, а впереди были выходные, и все ученики пребывали в отличном настроении, предвкушая веселье. Пожалуй, только Эмили Поттер не особенно разделяла всеобщую радость. Она сидела на подоконнике, обнимая колени руками, и смотрела в окно.
Было время заката, но серо-молочные тучи не пропускали алые лучи и медленно темнели в дали, предвещая скорую тьму. Октябрьский дождик тарабанил по стеклу, словно наигрывая какую-то свою странную мелодию. Эмили не любила дождь, когда мама умерла, тоже шел дождь. Девушка закрыла глаза, точно зная, что ее отец сейчас, если конечно там, куда его занесло, шел дождь, открыл очередную бутылку огневиски.
- … Айрис, почему ты так редко улыбаешься? Ведь у тебя красивая улыбка…
Эмили совершенно случайно вырвала эту фразу из всеобщего гама. Она отвернулась от окна и посмотрела на девушку, к которой та относилась. В тот момент она действительно улыбнулась красивой улыбкой и что-то ответила, но Поттер не разобрала и вновь отвернулась к окну. Она не помнила эту девушку, хотя и знала, что она старше на год. За те два года, что Эмили провела в другой школе, все, с кем она когда-то училась, повзрослели, изменились так сильно, что она с трудом их узнавала. Вокруг нее словно были не старые друзья, а совершенно другие люди. Но ее саму, казалось, узнавали почти все.
Эмили немного скучала по Франции, по тому духу романтики и мелодичному языку. Девушка хорошо помнила, как она была зачарована простыми диалогами учеников, ей казалось, что они поют. Она тогда и влюблялась постоянно. Ей, английской девочке, каждый французский парень мог наплести что угодно, а она была готова идти следом за этим неповторимым звучанием слов. И эти мягкие голоса, и красивые жесты… После всего этого Англия казалось чрезмерно консервативной и скучной, хотя и по-прежнему родной.
- … Нет-нет, мы ‘газобьем Хаплпаф легко и быст’го, mon ami! – Эмили резко крутанула головой, словно по заказу услышав привычное за два года произношение и такую знакомую фразу.
Парень, говоривший с французским акцентом, стоял достаточно близко к окну и разговаривал с каким-то старшекурсником. Эмили не знала ни того, ни другого, но явное французское произношение английских слов не могло говорить ни о чем другом, кроме как о французском происхождении этого парня. Да и внешность его была достаточно приметной, чтобы Эмили могла удивиться, что ни разу его еще не встречала здесь. У этого парня были темные вьющиеся волосы до плеч, которые он собирал в хвостик и темные глаза. Он почти сразу же поймал ее взгляд и улыбнулся. От неожиданности Поттер не смогла сориентироваться иначе, чем отвернувшись и уставившись на капли дождя.
- П’гивет, а я тебя знаю, - через пару секунд этот парень уже стоял рядом с подоконником и, улыбаясь, смотрел на девушку.
Эмили смерила его оценивающим взглядом и с удивлением поняла, что действительно его знает. Он учился в Шрамбартоне на курс старше, и в прошлом году после Рождественских каникул больше не вернулся в академию. Ходили слухи, что его сестра то ли спрыгнула, то ли упала с одной из высоких башен, и его родители, обвинив директора и все руководство, перевели сына. Больше Эмили ничего не знала. С этим парнем она пересекалась только в коридорах и не более того.
- Да, я тебя вспомнила. Твоя сестра... – девушка замолчала, понимая, что сболтнула лишнего. – А ты кажется...?
- Меня зовут Пат’гик Фьо’ги*, - ни на секунду не переставая улыбаться, парень расцеловал ее в обе щеки.
Эмили улыбнулась, не обращая внимание на косые взгляды рядом стоящих. В академии это было нормой этикета, поэтому такой знакомый жест невольно поднял девушке настроение даже больше, чем старый-новый знакомый.
- Пожалуй мне по’га, твои д’гузья не позволят тебе скучать, - Рейвенковец с улыбкой ей кивнул и вновь вернулся к обсуждению предстоящего матча с Хаплпафом.
И действительно, стоило кудрявому парню отойти, как рядом с девушкой почти сразу же оказались Виолетта и Алан. В неурочное время школьникам разрешалось носить магловскую и прочую не форменную одежду, и эта парочка уже выбралась из школьной формы. Они вообще, как заметила Эмили, носили одежду либо похожую по фасону, либо одинакового цвета, чем вызывали умиление у всей женской половины школы, и отвращение у всей мужской. Вот и сейчас на них были надеты какие-то стильные голубые костюмчики, больше напоминающие магловскую форму элитных школ. Признаться, это выглядело эффектно, но многие ученики, особенно с Рейвенкло, уже привыкли к такому обозначению серьезных отношений этих двоих.
- Что от тебя хотела наша местная знаменитость? – как всегда улыбчивый Алан и сейчас расточал свое обаяние на всех вокруг.
- Патрик Фьори, - добавила Блэк, заметив непонимание во взгляде карих глаз.
Эмили вновь посмотрела на парня, которого странным образом ни разу не встретила за прошедший месяц. Его высокая фигура выделялась на фоне мелких и коренастых загонщиков, которых Эмили тоже не знала по именам.
- Пересекались с ним пару раз в Шрамбартоне, - отворачиваясь от француза ответила Поттер. – Чем же он знаменит?
- Ну, он славный парень, общительный и остроумный, - Алан пожал плечами. – А еще он великолепный охотник – отличное приобретение нашей команды.
Алан был ловцом рейвенкловской сборной и много времени уделял тренировкам, правда даже тогда Виолетта была рядом (сидела на трибунах и делала домашние задания или просто смотрела). Патрика он действительно считал отличнейшим игроком, из-за которого Рейвенкло получил в прошлом году кубок школы, хотя и проиграл первый матч с Гриффиндором.
- К тому же он единственный в нашей школе француз, ты бы слышала его ломанный английский в начале прошлого семестра, - продолжила Блэк, садясь на подоконник рядом с подругой. – В общем, девочкам нравится.
Алан приподнял светлую бровь, глядя на невесту, расхваливающую другого парня.
- Но естественно, мой Алан лучше его в сто раз, - рассмеялась аристократка, улыбаясь парню.
Эмили рассмеялась, глядя на этих двух влюбленных. Их долгие для столь юного возраста отношения уже давно перешли на стадию полного доверия друг другу. Они почти не ссорились, ревновали только в шутку, и всегда были вместе, словно сиамские близнецы (Эмили выудила этот термин из магловской литературы, потому что магия с легкостью исправляла подобные отклонения).
- О, чуть не забыла, - Виолетта откинула черный шёлк волос на спину и достала какой-то сверток из кармана. – Тебе Сириус передал.
Эмили протянула руку и с интересом развернула кусок пергамента, на котором было выведено каллиграфическим почерком лишь: «За десять минут до отбоя. Возле картины с основателями». Поттер удивленно смотрела на листок, который начал растворяться в воздухе, словно уничтожая улики.
- Что за картина с Основателями? – непонимающе спросила девушка у подруги, чувствуя ускорение сердечного ритма.
- Это на восьмом этаже, - без запинки проговорила Блэк, словно обучение учеников тому, где расположена каждая картина замка, было первостепенным в школе. – На ней изображены все четыре основателя школы: Годрик Гриффиндор, Равенна Рэйвенкло, Хельга Хаплпаф и Салазар Слизерин.
Эмили кивнула и посмотрела на часы, которые ясно давали понять, что ей уже пора идти.
- Эми, будь осторожна, - Виолетта заглянула подруге в глаза, не обращая внимания, что Алана утянули в обсуждение предстоящего матча с Хаплпафом. – Я слишком хорошо знаю своего кузена.
- Ви, ты о чем? Я же не собираюсь… - не успела Эмили договорить фразу, как Блэк перебила ее, стремясь успеть выразить все свои мысли.
- Таких, как ты, Эм, учат любить до гроба. Таких, как мы – не учат любить вообще. – Девушка грустно улыбнулась. – Некоторые учатся сами, но только если их жизнь на это толкает. А Сириус… Он тот еще эгоист, помешанный на внимании. Он никогда не делает то, что противоречит его имиджу. Он знает, что ему идет в глазах общественности, а что нет. Любовь ему не идет.
Эмили было так странно слушать эти речи, так не понятны они были для ее сердца. Виолетта была права, рассказывая о таких, как она сама, о таких, как Поттер. Эмили было чуждо то, что наполняло воспитание аристократов. Сама она была выращена в любви, для любви, из-за любви. В ее мире все и всегда было построено на этом, и существование другого мира, в котором этого не было изначально, жители которого были вынуждены сами привносить это ценой ужасных усилий, претило самой концепции ее существования.
Поттер лишь кивнула, понимая, что ей нечего сказать на все это. Она спрыгнула с подоконника, пожелала подруги доброй ночи, похлопала Счастливчика по плечу и выскользнула в прохладу коридоров.
***
Сириус Блэк стоял в пустынном коридоре напротив картины с основателями Хогвартса, которых сейчас, собственно, не было на полотне, прислонившись спиной к холодному камню. Такой задумчивый и невозможно красивый, словно сошедший со страниц какого-то волшебного романа о любви, верности и красоте. Вот только он не был героем написанных книг, и не задерживался даже на секунду дольше предопределенного времени в ненаписанных историях чужих жизней. Он, не останавливаясь, шел вперед через судьбы и мечты, оставляя в них лишь свой жалкий фантом, не способный приносить радость. И хотя каждая задерживала на нем свой взор, и каждая вторая видела его во сне, сам он лишь играл в свое удовольствие, словно и не умел вовсе что-то чувствовать. Словно природа, столь щедро одарившая его нахальной привлекательностью, намеренно лишила его способности влюбляться, эгоистично надеясь, что он достанется лишь ей самой.
Сириус со скучающим видом вертел в длинных пальцах волшебную палочку и бросал спокойные взгляды на пергамент в другой руке. По карте Мародеров двигались точки с именами жителей замка, даже и не догадывавшихся о том, что за их движением можно столь легко и незаметно наблюдать. Впрочем, гриффиндорцу не было никакого дела до большинства черных точек – он следил лишь за ближайшими к нему коридорами, чтобы не быть застигнутым врасплох школьным смотрителем или каким-нибудь праздно шатающимся профессором.
Точка с именем «Эмили Поттер» быстро перемещалась по коридорам, которые были уже пусты. Когда Блэк и сам услышал ее быстрые шаги, он быстро коснулся палочкой пергамента, шепнув: «Шалость удалась!». Карта Хогвартса исчезла ровно в тот момент, когда девушка в форменной юбочке и завязанном поверх белой рубашки с короткими рукавами рэйвенкловским шарфом появилась из-за поворота. Парень убрал пергамент и, обворожительно улыбаясь, пошел ей на встречу.
- Добрый вечер, - брюнет сделал шуточный поклон остановившейся около него девушке. – Твоя пунктуальность, быть может, спасла нам жизнь!
Как и ведется, в его шуточной фразе правды было несколько больше, чем шутки. Сейчас было еще десять минут до отбоя, а значит, даже вдруг бы встретившийся им преподаватель еще не имел право лишать баллов их факультеты.
- Не слишком ли поздний час ты выбрал для встреч, Сириус? Я, кажется, уже говорила, что не хочу иметь из-за тебя неприятности, - Эмили улыбнулась, глядя в завораживающую синеву его глаз. Пожалуй, это преступление – иметь такие глаза. – Хотя возможно, ты усматриваешь в этом какую-то романтику?
Они пошли по коридору, и тишину раздумий каждого из них прерывали лишь звуки их шагов, эхом разносившиеся по пустынному коридору.
Эмили шла и вдыхала запах его парфюма, который она так явно узнавала, но никак не могла узнать. Но и описать этот влекущий и заполняющий легкие аромат она тоже никак не могла. А Сириус шел рядом и вел с собой беспощадную и безмолвную борьбу между эгоистичной, самолюбивой частью его естества и той необъяснимой дружеской любовью, что он питал к Джеймсу. А дело было в том, что, идя сейчас рядом с девушкой, такой дорогой и любимой его другом, Сириус не чувствовал ничего нового, лишь то влечение, которое разбило уже не мало девичьих сердец и грозило ему самому разбитой дружбой.
Сириус так привык брать от жизни все то, что ему было нужно для удовлетворения своих потребностей в развлечениях, что не будь эта девушка сестрой самого дорогого ему человека, он бы ни на секунду не побеспокоился о ее чувствах. Но как он мог, если знал, что Джеймс никогда не простит ему этого?
«Мерлин, чем я думал раньше? Зачем она здесь?»
- О, поверь, романтики здесь никакой нет, - засмеялся Сириус каким-то неестественным смехом, останавливаясь и проходя три раза около пустой стены. – Смотри!
В пустой стене возникла самая обыкновенная дверь, но само появление ее никак нельзя было назвать обыкновенным. Эмили переводила удивленный взгляд с двери на парня и назад.
- Прости, что не сказал раньше, но мы не хотели повторения прошлого раза, - Сириус открыл дверь и почти впихнул девушку внутрь.
От неожиданности Эмили буквально остолбенела, пытаясь понять, где она оказалась. Комната, вся украшенная символикой Гриффиндора, была ровно таких размеров, чтобы все находившиеся в ней люди не теснились и чувствовали себя комфортно. Около одной из стен стоял большой стол с угощениями и напитками, возле двух других стояли обычные столики и столики с диванчиками, напоминавшие скорее приватную территорию из-за чуть просвечивающей желто-красной ткани, укрывающей эти столики подобно шатру. Все остальное пространство комнаты было без мебели и предназначалось для танцев под зажигательную музыку, которая, казалось, раздается отовсюду.
Было достаточно очевидно, что гриффиндорцы все же смогли устроить вечеринку в честь начала учебного года, однако, как им все это удалось, было совершенно не понятно. Но стоило Эмили лишь обернуться к Сириусу, чтобы задать вопрос, как из танцующей толпы вынырнула какая-то уже не очень трезвая девица, вцепившаяся в аристократа мертвой хваткой. Из-за музыки Поттер совсем не слышала того, что с таким самозабвением говорила гриффиндорка, обнимая парня за шею, хотя, судя по его лицу – он тоже не слышал и не переживал по этому поводу. Сириус, улыбаясь, позволил девушке утянуть его куда-то в центр танцующих.
Разочарование медленно растеклось по позвоночнику. Эмили передернула плечами, не зная, что она вообще делает здесь, среди учеников другого факультета. Она опустилась за ближайший столик и обвела бессмысленным взглядом присутствующих, пытаясь найти знакомые лица, желательно Джеймса. Вот только, не понятно из-за какой магии мигающий то желтым, то темно красным, свет мешал оценивать ситуацию, представляя события словно застывшие колдографии. Музыка гремела так, что невольно наводила на мысли об особом волшебстве этой странной комнаты, направленной на то, чтобы не перебудить весь замок. И видимо никто не считал это странным.
Эмили понемногу привыкала к громыханию и миганию, бесцельно разглядывая веселящихся гриффиндорцев, которых здесь, видимо, собралось три курса. Девушка чувствовала себя лишней и словно брошенной, как какая-то ненужная вещь.
«Зачем ты сюда пришла? На что ты надеялась? Он так красив, что сравнения не подобрать. Зачем ему ты?»
Эмили не знала, что ответить на вопросы, возникающие у нее в голове. Она могла лишь смотреть в толпу, выхватывая одно за другим незнакомые лица. Вдруг из танцующих в сторону стола с угощением отделились Сириус Блэк с той самой девушкой, что продолжала виснуть у него на шее. Она что-то быстро ему говорила, указывая на один из «шатров», а он лишь улыбался, глядя куда-то в бок.
- С ним всегда так… - голос девушки, сидевшей за этим же столиком, которую Поттер сначала не заметила, вырвал рэйвенкловку из раздумий.
- Простите? – Эмили почти кричала, но гриффиндорке все равно пришлось сесть на самый близкий стул, чтобы расслышать.
- Сириус… - незнакомка поясняюще кивнула в сторону синеглазого красавца, и Эмили заметила, что девушка пьяна.
- Он добивается только равнодушных девушек, это слишком сильно бьет по его самолюбию... Остальные сами плывут к нему в руки... Но результат всегда один… - ее речь была сбивчивой, но громкой, словно она любой ценой хотела быть услышанной.
- Простите, но я не… - Эмили сделала жалкую попытку доказать девушке, что ей не интересно, но толи музыка в этот момент громыхнула особенно громко, то ли Эмили не смогла сама договорить эту ложь, но гриффиндорка продолжила, не обращая на нее никакого внимания.
- Да и как вообще можно быть равнодушной, когда видишь улыбку этого подонка? Он так прекрасен, что захватывает дух! Это не просто красивый парень, отношения с которым нужны для поднятия статуса, каждая его девушка действительно была в него влюблена… Как это ни печально…
Девушка подперла голову рукой и закрыла глаза. Пару секунд она не произносила ни слова, и Эмили даже показалось, что та уснула, но ее сильный голос раздался вновь:
- Он даже профессорам нравится, а ведь образцовым учеником его никак не назовешь… Из-за его безобразного поведения профессора хватаются за головы, но он неисправим. Быть может в этом его особая прелесть? Он живет ради развлечений, что придает каждому мотиву его поступков удивительную простоту. Мерлин, у него все так просто! Как его понять? – незнакомка закрыла глаза ладонью, словно пряча слезы. – Он ничего не делает с оглядкой, но всегда с какой-то целью. Но вот не любит он никого…
Девушка вновь открыла глаза и посмотрела на своего единственного слушателя, которая с безразличным видом жадно внимала каждому ее слову.
- Он всегда окружен красивыми девушками, которым не нужно ничего, кроме его тела. А других он к себе не подпускает просто. Боится ответственности и их тягостных чувств. Как бы он не храбрился, он до смерти боится любви, потому что сам не может ее испытать. Такие, как он, никогда не влюбляются…
Девушка встала, и на удивление ровной походкой прошла через компанию молодых людей и скрылась из поля зрения Эмили. Равенкловка тоже встала, понимая, что услышала уже предостаточно. Теперь она прекрасно понимала, чего ей будет стоить каждый вздох из-за него. И она вовсе этого не хотела…
Боковым зрением Сириус заметил, как Эмили выскользнула из выручай-комнаты, и вздохнул с облегчением. Он презирал себя за свое бегство, но лучшего выхода найти не смог. А эта девица, что сейчас шептала ему нежности… Он даже имени ее не помнил…
***
Лили Эванс сидела в раз опустевшей гостиной гриффиндора и скучающе перелистывала страницы учебника по магловедению. Ее темно-рыжие волосы переливались в отблеске каминного пламени, словно они и сами были огненными, но она провела бледными пальчиками по выбившейся прядке и осталась невредима. Ее огонь не умел причинять боль, только греть. Хотя многие, преимущественно безответно в нее влюбленные, поспорили бы с этим. В свои шестнадцать, она, как и многие девушки, верила в любовь гораздо сильнее, чем верила в магию, окружавшую ее с детства. Верила, и хранила себя только для нее, не подпуская к себе парней ближе, чем позволяло воспитание. Но разве была она виновата перед ними, если не чувствовала того, что испытывали к ней они?
Прошло уже четверть часа с того момента, когда Джеймс Поттер взял с нее слово, что она его дождется. А потом он забрал с собой двух семикурсников – последних взрослых учеников в гостиной. За эти пятнадцать минут гостиная совсем опустела, а Лили все ждала. Она уже догадалась, что Джеймс и Сириус, по-видимому, смогли устроить вечеринку, но таким образом пытаются не допустить распространения слухов. Наверное, поэтому и молчала. Хотя, рассказывать все равно не кому было, все ученики с пятого по седьмой курс испарялись маленькими группами.
Джеймс появился на пороге гостиной, стоило девушке только вспомнить о нем. Он приблизился к ней со своей привычной вальяжностью и в тоже время, словно опасаясь потревожить ее. На секунду он замер за спиной девушки, любуясь переливами ее волос, словно оживших в свете пламени
- Спасибо, что дождалась, - Джеймс улыбался. Мысль, что Лили Эванс ждала именно его, грела его душу. – Хотя я ничего тебе не объяснил…
От неожиданности девушка вздрогнула и захлопнула книгу. Она обернулась и посмотрела на улыбающееся лицо своего однокурсника. Если задуматься, она никогда не видела его грустящего или злого, всегда только улыбающегося, солнечного. С самого первого года обучения он исключительно улыбался, глядя на нее. С секунду Лили вглядывалась в улыбку Джеймса, словно пытаясь понять, как она столько лет не замечала, столько лет понимала все неправильно? И вот он сейчас стоял перед ней и улыбался, как и пять лет назад, словно он и не изменился с тех пор. А она сама? Как так получилось, что еще в начале того года была прежней, а сейчас словно прозрела?
- Да я уже догадалась, в чем дело, - гриффиндорка встала и обвела взглядом пустую гостиную. – Не убил же ты, в самом деле, всех гриффиндорцев. Отличная борьба со слухами.
Джеймс рассмеялся, подумав, что мысль о том, что Лили ничего не заподозрит, была одной из самых глупых в его жизни. За прошедшие пять лет каждый ученик убедился, что в своей настырности и дотошности Эванс сможет добиться любой поставленной цели. И вот сейчас она стояла и смотрела на него своими абсолютно все знающими глазами, а ведь некоторые гриффиндорцы не могли понять, что происходит, даже когда Джеймс уже впихивал их в выручай-комнату.
- Тогда прости, что так долго, я должен был провести всех своих учеников до отбоя, дабы они не попали под наказание, - Джеймс улыбнулся, вспомнив инцидент. – Но с последними двумя мы наткнулись на Филча и кое-как смогли от него избавится до тех пор, пока он не смог нам предъявить «хождение по школе после отбоя».
- А, то есть, накажут ли меня, тебе все равно? – Лили возмущенно приподняла брови и уже собралась отправить Джеймса восвояси со всеми его авантюрами.
- Нет-нет! Наоборот, твоя безопасность превыше всего! – Джеймс замотал головой, не ожидав такого поворота. – Я бы отвел тебя самой первой, если бы мог доверять хоть кому-то из других! Просто…
С этими словами парень запустил руку под форменную вязаную безрукавку и извлек оттуда сверток. Лили от удивления никак не могла понять, что за переливающаяся материя в руках гриффиндорца, но вскоре не осталось никакого сомнения, что это какая-то странно-красивая ткань. Лили не знала, из каких нитей можно сделать это нечто воздушное, серебристо-серое и шуршащее.
- Что это? – словно завороженная серебристым блеском девушка обошла разделявший их диван и, протянув руку, коснулась тонкой нежной ткани.
- Это мантия-неведимка, смотри, - жестом фокусника Джеймс накинул на их головы мантию и указал на стоящее в углу зеркало.
Лили посмотрела в указанную сторону, удивляясь, что видит сквозь ткань, словно той и вовсе нет на ее голове. Но больше всего ее удивило то, что их не было в зеркале, только две пары ног стояли на расстоянии двух метров друг от друга, и из-за этого длины мантии не хватало, чтобы их скрыть.
- Это потрясающе! – выдохнула Лили, понимая, что задержала дыхание.
- Нас никто не увидит, если конечно между нами не будет расстояния в два крупных человека, - с этими словами Джеймс подошел к девушке почти вплотную. Две пары ног исчезли. – Вот только нужно идти очень тихо, мантия не скрывает звуки.
Джеймс и Лили, надежно скрытые мантией, быстро, но бесшумно, шли по коридорам, останавливаясь и прислушиваясь к каждому шороху, пока не свернули в один из коридоров. Там, почти на середине коридора, стоял Гораций Слизнорт и с удивительным вниманием рассматривал одну из картин. Джеймс, уже далеко не в первый раз, путешествующий невидимым, быстро прикинул все варианты того, как его можно было обойти. Это было действительно не слишком сложно, так как коридор был достаточно широкий. Джеймс сделал один шаг и почувствовал, как натягивается мантия. Парень обернулся и увидел, что Лили замерла на месте и испуганно смотрит на профессора Зельеварения.
Ей было так страшно, что ноги отказывались идти. А вдруг он заметит их? Ее, никогда не нарушающую правила! Лили попыталась сделать шаг назад, совсем забыв, что она с Джеймсом, совсем забыв, что под мантией их не видно. Наверное, она бы споткнулась или выскользнула из-под мантии, если бы Джеймс резко не схватил ее за руку, заставляя тем самым посмотреть на него. Лили испуганно взглянула в его карие спокойные глаза и успокоилась, словно его уверенность передалась ей через их сцепленные руки. А потом Джеймс улыбнулся и, не выпуская ее руку, с уверенностью провел их мимо Слизнорта.
Оставалось всего немного коридоров, но им вновь «повезло». Свернув в один из последних коридоров, они быстро пошли по нему, но услышали шаги впереди. Все было бы ничего, если бы это не был очень узкий коридор, а они были невидимы. Джеймс хладнокровно повернул назад, но и там их ждала опасность в виде Слизнорта, праздно гуляющего по школе. Джеймс испуганно переводил взгляд с приближающихся Слизнорта и, вышедшей из тени, МакГонагал. Ситуация была хуже некуда, но совершенно случайно парень заметил сбоку от них в стене нишу из-под доспехов (Эти доспехи Джеймс и Сириус «позаимствовали» для одного давнего розыгрыша). Немедля ни секунды Джеймс потянул за собой Лили, и они втиснулись в эту нишу.
- Не спится, Гораций? - по голосу было слышно, что профессор трансфигурации улыбается, но гриффиндорцы не решались даже голову повернуть в сторону преподавателей, остановившихся как раз напротив ниши.
От страха Лили еще сильнее сжала руку Джеймса, когда вдруг поняла, что они стоят не просто рядом, а она буквально прижата к парню настолько, что слышит быстрый стук его сердца. Пожалуй, она бы отшатнулась от него, если бы могла, но ниша была настолько узкой, что единственное, что им оставалось - это стоять. Но отпускать руку Лили вовсе не собиралась. Может из-за того, что боялась вновь впасть в ступор, можете из-за того, что так ей передавалась его уверенность, но на самом деле она просто не хотела. Попросту не могла даже помыслить о том, чтобы выпустить его ладонь, такую теплую и согревающую. А они стояли так близко, что Лили слышала его сбивчивое дыхание, и так хотелось поднять голову и посмотреть на его красивое лицо, но от одной мысли об этом ее собственное лицо заливалось краской. Лили изо всех сил старалась дышать ровнее, но стучащее, как ненормальное, сердце выдавало все эмоции. Девушке казалось, что весь замок слышит, как ее взволнованное сердце изо всех сил бьется, словно пытаясь сломать ребра в ее груди. Хотелось его успокоить, что как это было возможно, когда Джеймс стоял так близко?
- Да, Минерва, люблю погулять по замку перед сном, - между репликами доносившегося диалога прошло лишь несколько секунд, а подросткам казалось, что они уже целый год стоят здесь, не имея ни возможности, ни желания продолжить свой путь. – А вы совершаете свой еженедельный обход? Могу составить вам компанию.
Джеймс слушал сумасшедшее биение ее сердца и не решался отнести это на свой счет, считая, что всему виной страх. Слишком уж он привык за эти года, что совсем не интересует умницу и красавицу Лили Эванс. Но она сжимала его руку, а ее сердце билось рядом с его, и волшебство этого странного момента вселяло в Джеймса уверенность. Свободной рукой парень сжал ее плечо, словно пытаясь ее приободрить, но на самом деле он просто не смог побороть желание прикоснуться к ней. У ее рубашки были короткие рукава, и он подушечками пальцев выводил узоры на ее холодной коже, пытаясь таким ненавязчивым способом согреть ее, передать ей свое тепло. Но сердце гриффиндорца пропустило удар, когда Лили вдруг подняла голову и посмотрела ему в глаза. Джеймс забыл, что они стоят в коридоре рядом с двумя профессорами, забыл, куда они шли, стоило ему попасть в плен ее прекрасных зеленых глаз. Так было всегда, стоило ей посмотреть на него, и он тут же начинал тонуть в этой невозможной зелени, которая была сейчас так близко, что он уже не смог бы выплыть самостоятельно.
Но волшебство было разрушено столь бесцеремонным уходом профессоров из коридора, и вернуть его было невозможно. Разочарованные гриффиндорцы покинули свое убежище и без приключений прошли последний коридор.
- Прости, мы дважды могли попасться, - тихо проговорил Джеймс, остановившись у стены, в которой появлялась дверь в выручай-комнату.
Лили посмотрела в его карие глаза и помотала головой. Она не пожалела ни об одной минуте их пути, хотя предпочла бы, чтобы профессора разговаривали дольше. Джеймс был полностью солидарен с ее мыслями. Он протянул руку в необъяснимом порыве и заправил рыжую прядку ей за ухо, касаясь пальцами ее нежной щеки, которая покраснела толи от его прикосновения, толи еще от чего-нибудь. Джеймсу хотелось еще раз коснуться ее кожи, ее губы манили его, а глаза завораживали. Они бы могли простоять так невозможно долго, словно загипнотизированные друг другом, но в стене внезапно появилась дверь, которая тут же распахнулась, и оттуда высунулся раскрасневшийся Сириус.
- Эй, Поттер, вы где? Мы тут уже и не надеялись вас дождаться! – звонким шепотом произнес Сириус, пытаясь отыскать их взглядом.
Лили вздохнула, выпуская руку парня и выбираясь из-под мантии. Волшебство было разрушено вновь и на этот раз окончательно.
- Сириус, ты больше никогда не возьмешь в руки карту! – прошипел Джеймс другу, закрывая за собой дверь.
***
А в гостиной Слизерина сейчас проходило тоже что-то вроде вечеринки, этакой «вечеринки в пижамах», но без пижам. На столике стояли бутылки с огневиски, а семикурсники сидели на диване и креслах и обсуждали все, что приходило в их затуманенные алкоголем головы. Вряд ли можно было сказать, что они что-то празднуют. Эта вечеринка больше была похожа на бегство от проблем.
Нарцисса Блэк сидела в дальнем углу гостиной и вырисовывала какие-то узоры на пергаменте. Рядом с ней сидел Северус Снейп, положив голову на руки, и со скучающим видом следил за развитием рисунка. Этим двоим совсем не хотелось пить. Они понимали, что никакие проблемы это решить не сможет в любом случае, а умирать завтра от головной боли тоже не привлекало. Но из-за того, что все слизеринцы были заняты, эти двое могли спокойно разговаривать на любые темы и не бояться быть подслушанными.
- Знаешь, Северус, я в том году, когда проводила время с Ним, всегда была абсолютно уверена, что никогда и никому его не отдам, - тихий голос Нарциссы разорвал уютное молчание между ними. – Представляешь? Словно он какая-то принадлежащая мне вещь! Наверное, это сказалось воспитание, что я могу получить все, что пожелаю.
Нарцисса задумчиво вывела новую завитушку и посмотрела на весь рисунок, словно удивляясь тому, что она вообще рисует.
- Даже его смогла получить, - вдруг сказала она, и стало понятно, что, глядя сейчас с таким удивлением на пергамент, Нарцисса не видела ни одного узора. – Но как бы много я ни обещала никому его не отдавать, когда пришло время, меня никто не спросил…
Нарцисса вздохнула, аккуратно согнула пергамент пополам, пряча рисунок от глаз.
- Он никогда не зависел от меня. Знаешь, он, словно бумерангом, вернул мне все, что я когда-либо причиняла другим, - слизеринка горько усмехнулась и посмотрела на друга.
Снейп сделал кислую гримасу. Ему было невозможно понять, как Нарцисса может чувствовать такие сильные чувства к этому безмозглому Поттеру. И это была она? Та, которая могла получить любого? Та, за которой толпами бегали парни всех возрастов? Та, которая славилась своей независимостью и прекрасным вкусом? Неужели это была та самая королева Слизерина, его подруга? Да, это была она, по-прежнему она.
Северус никогда бы не смог простить Поттеру то, как легко он разрушал его привычный мир, забирая всех любимых и нужных людей. Хотя вот Нарциссу он легко вернул обратно. А быть может, никогда всерьез и не брал ее? Она сама шла. К нему, а потом обратно. И так очень долго, словно не могла решить, где ей будет лучше. Но на самом деле ответ на эту дилемму она знала уже давно.
- Забудь ты об этом идиоте, ты же знаешь, что все это бесполезно, - нехотя отмахнулся Северус, не любивший разводить беседы на тему не интересующих его личностей.
Нарцисса удивленно посмотрела на друга, приподняв одну бровь. В этом взгляде можно было легко прочесть: «И это ТЫ мне говоришь?». Но Серерус угрюмо смотрел в стол и не видел этого взгляда.
- От того, что ты вновь и вновь вспоминаешь, тебе не станет легче, понимаешь?
- Знаю. Но и ты знаешь, что враз выбросить из головы невозможно, - спокойно отозвалась блондинка, отбрасывая светлую прядь грациозным движением. – Ты же сам думаешь о Ней все время, все время видишь ее во сне, узнаешь ее черты в каждой встречной. А ведь с ней тебе светит не больше, чем мне с Джеймсом, так почему же она все еще у тебя в мыслях?
Нарцисса пристально смотрела на друга, потому что знала ответы. Они все знали эти горькие ответы, но молчали, как молчат ученики на уроках, боясь, что неправы. А еще потому, что от произнесения этих тяжелых слов вслух легче не станет.
- Она – мое детство. От этого невозможно избавиться. Прошлое не переписать, - горечь вновь охватила Северуса. – В моей жизни только Она, мама и ты. И ее часть могла бы затопить все другие, если бы захотела. Я мог бы бросить все и всех для нее. Но ей это не нужно…
Их взгляды на секунду встретились и разбежались в разные стороны. Слишком похожие у них были печали, слишком тяжело было смотреть в глаза и знать, что в твоих та же ужасная тоска. Они не знали, что им делать, ведь в глазах тех, кто им снился, горели чувства не к ним.
У камина, не обращая внимания ни на пару в углу, ни на сидевших неподалеку и шептавшихся о чем-то Кэссиопею Ростер и Дэвида Забини, сидели Люциус, Эвелина, Сарра, Ричард и Альберт Паркинсон. Последний, обычно, не находился с этой четверкой, предпочитая коротать время с Забини и Ростер, но те сейчас явно хотели побыть вдвоем, и Альберт милостиво позволил им это.
Вообще Альберт Паркинсон был единственным наследником чистокровного и богатого семейства, что, судя по всему, слишком сказалось на его характере. Его тщеславие и эгоистичность зашкаливали и могли быть сравнимыми только с легкомыслием и высокомерием старшей Ростер. Возможно, поэтому они хорошо ладили. У Альберта было достаточно крепкое телосложение, хотя и не особенно высокий рост. Несколько привлекательная, но все же отталкивающая своей необъяснимой опасностью, внешность. У него были волосы цвета темной бронзы, легкими волнами не доходящие и до середины шеи, и злые карие глаза. Даже в его манере скучающе говорить слышалась скрытая угроза. Это как когда маньяк спокойным голосом рассказывает все подробности своих издевательств. Мороз по коже. Альберт славился своей мстительностью и острым умом на всякие жестокости, из-за чего казался мало привлекательной фигурой, но в слизерине некоторые считают эти качества положительными, и даже у него находились поклонники.
Если сначала, из-за присутствия лишнего человека, разговор кампании не клеился, то постепенно беседа налаживалась со скоростью уменьшения алкоголя в бутылках.
- Вы рассуждаете, как грязнокровки! Любовь… все это как полет на метле! – Альберт допил остатки в своей бутылке и посмотрел на Эвелин, которая сидела рядом с Пьюси, положив голову ему на плечо.
Слизеринка чувствовала на себе этот злой взгляд, словно по ее коже водили холодным металлом. Она не знала, что от нее нужно этому неприятному парню, и, честно говоря, на самом деле не хотела знать. Поэтому Эвелин лишь крепче прижалась к Ричарду, чувствуя его защиту. Хотя от Пьюси уже веяла угроза, потому что он тоже видел этот взгляд на его девушку, на его Эву. И Ричард мысленно готовился, выжидая неосторожные действия слизеринца, которые привели бы того к беде.
- Мы говорим о полете души, - высокомерие в голосе Сарры намекало, что Паркинсону здесь не просто не рады, что его рассуждения здесь никому не нужны.
Тон Лоуренс похоже совсем не тронул парня, он даже не взглянул в ее сторону, но ответил на ее выпад как ни в чем не бывало.
- Люди, не играющие в квидитч, вряд ли смогу понять весь смысл моей параллели, - Альберт буквально физически ощущал злость Сарры, и его это веселило. Но веселее всего была злость Ричарда. Лоуренс слишком хорошо обуздывала абсолютно все свои эмоции, но вот злость Пьюси подстегивалась еще и недоумением Эвелин. – Рич легко поймет меня. То чувство, что мы испытываем, поднимаясь в небо, очень сильно похоже на эйфорию любви. Вот только вечно летать не может никто, нельзя избежать возвращения на землю. Разница лишь в том, сам ты спустишься, или упадешь…
Альберт посмотрел на Ричарда, зная, что он понял каждое словно, каждая метафора железными крюками зацепилась за его сердце. И Паркинсон улыбнулся, предчувствуя скорую победу, зная, что еще немного и Ричардт сорвется. А дуэль, это ерунда. Даже проиграв в ней Алан выигрывал в жизни по всем параметрам. Ну, или почти по всем…
- Тогда твое утверждение не верно в корне. Ты сказал, что люди не умеют летать, но, по сути, это умеют все. Приземление – вот что самое трудное. А в любви невозможно приземлиться мягко, или это не любовь, - Эвелин подала голос, но впервые в нем была железная уверенность в своей правоте.
Все, кроме Альберта, посмотрели на нее с улыбкой. Но Течер смотрела только на разрушителя их мнимого спокойствия. Как он смел вмешиваться в их жизни? Какое право он имел рассуждать с ними об этих вещах? Кто позволил ему смотреть так на них этим ужасным взглядом, которые разрывает все мысленные преграды, своим ледяным прикосновением достигая души? Да кто он вообще такой, чтобы лезть к ним в души? В душу нельзя влезать без спроса, если ее не открыли и не пригласили туда сами. Но если кто-то столь бесцеремонно лезет в чужую душу, разве не означает это, что своей собственной у него попросту нет?
- А ты не боишься приземления? – Паркинсон медленно вновь посмотрел на девушку, которая поежилась от этого взгляда.
Вот теперь агрессия веяла со всех сторон. Вся эта компания боялась приземления, только он не имел права об этом говорить.
- Заткнись, Альб, - процедил сквозь зубы Ричард, готовясь в любую минуту огреть однокурсника каким-нибудь проклятием.
Но Паркинсон продолжал смотреть на девушку, словно все еще дожидаясь от нее ответа. Эвелин повела плечами, словно сбрасывая с себя неприятную материю, и встала.
- Я пойду, уже поздно, - ее грустные карие глаза встретились с синими, передавая им всю свою любовь и успокаивая их владельца.
Ричард проводил ее взглядом и посмотрел на затухающий в камине огонь. Иллюзия этого оживленного разговора догорала в этом самом камине.
- И я пойду, - Ричард поднялся и улыбнулся двум своим друзьям, не удостоив Паркинсона даже презрительного взгляда.
Он прошел по гостиной автоматически кивая всем оставшимся и точно зная, что Эва сидит сейчас на его кровати, забравшись на нее с ногами, и все думает о них, о их будущем. Она всегда приходила, когда не могла уснуть, когда мысли, подобно пчелам, роились в голове и жалили, жалили…
- Я не могу уснуть, - она и правда сидела на его кровати и грустно улыбалась, вот только ее ноги были на полу, вырисовывая холодные каменные узоры.
Ричард улыбнулся, он просто не мог не улыбаться, глядя на нее. Он опустился на пол у ее ног и положил голову на ее коленки.
- Я люблю тебя… - прошептал он, закрывая глаза.
Эва провела тонкими пальчиками по его темным волосам, зная, как сильно он любит, когда она касается его волос.
- А я тебя…
Люциус и Сарра ушли почти сразу же за друзьями. Им хотелось побыть вдвоем, и кампания Альберта их вовсе не прельщала. Оставив однокурсника у камина, слизеринцы переместились в комнату Люциуса.
- Мы с Альбом дружили в детстве, еще до школы, - вдруг сказал Люциус, ложась спиной на изумрудно-серебряное покрывало. – То ли он другой был, то ли я изменился…
Сарра ничего не ответила, но легла рядом, положив голову на его откинутую руку. Она тоже когда-то давно проводила много времени с Альбертом из-за того, что у их родителей общий бизнес. Но он сам ей никогда не нравился, было в нем что-то, что не давало возникнуть даже мысли о том, что он может оказаться ничего таким человеком. А в школе у них были разные компании, и родители уже не заставляли детей ездить вместе с ними в гости. Вот и все, только прошлое их связывало.
Люциус повернул голову и с нежностью посмотрел на девушку. Ее лицо хоть и не столь обладало идеальными чертами его невесты, но вызывало гораздо больше чувств. Как можно это объяснить, если не любовью? Парень улыбнулся. Она казалась ему великолепным сном, таким светлым и радостным, что просыпаться не хотелось. Даже если бы все это вдруг оказалось неправдой, Люциус бы отдал все на свете, лишь бы только не проснуться. Чтобы она всегда была рядом, что всегда улыбалась ему, чтобы носила его фамилию и воспитывала их детей, чтобы дочь, которая бы у них родилась, была похожа на нее, чтобы умереть вместе с ней в глубокой старости. Но даже во сне не бывает абсолютного счастья. А скоро придет время и вовсе проснуться…
- О чем ты думаешь? – спросила девушка, тоже повернув голову и заглянув в серые глаза.
- О том, что ты так прекрасна, что похожа на сон, - Люциус улыбнулся и начал покрывать невесомыми поцелуями ее шею.
Сарра улыбнулась, удивляясь, что, несмотря ни на что, Люциус продолжал вызывать у нее всплески счастья даже сейчас. А ведь это был последний год, когда они могут беспрепятственно быть вместе. Всего лишь 365 дней, или даже меньше. Как можно быть счастливой, когда назначена точная дата твоего судного дня? Но она почему-то могла. Словно понимала, что другого шанса быть счастливой просто уже не будет в ее жизни. Всего лишь один год счастья, как последний год солнца перед вечной тьмой. Будущее казалось таким беспросветным, что не было сил верить. Но она верила, и улыбалась, и была счастлива, и запоминала. Запоминала, чтобы хватило сил потом, когда этого не будет. Не будет счастья, солнца и веры тоже не будет…
- Тогда не просыпайся…
***
Эрика Забини вошла в гостиную и огляделась. Она сразу же заметила Нарциссу и Снейпа, но ограничилась лишь улыбкой. Эрика не любила Снейпа, она просто не понимала его вечно угрюмое настроение и попросту не могла принять отсутствие вкуса и интереса к красоте. Именно поэтому, вместо того чтобы пойти к подруге, Забини опустилась в ближайшее кресло, находившееся в углу, и с удовольствием обнаружила сидящего рядом Дэрека Гринграса.
За прошедшие дни они совсем не пересекались в коридорах или гостиной, только на уроках. Они не разговаривали и ограничивались лишь приветствиями. Иногда Забини даже казалось, что-то своеобразное приветствие в коридоре было лишь плодом ее воображения. Она легко призналась себе, что с его стороны это был очень умный и расчетливый ход, склонивший ее без особых проблем в его сторону. Вот только Эрике хотелось верить, что это был необдуманный порыв. Хотелось верить, но она не могла.
- Привет, - Эрика улыбнулась. – Скучаешь?
Дэрек перевел на девушку взгляд своих странных глаз. Было в его взгляде что-то равнодушное и в то же время заинтересованно-оценивающее, словно он размышлял, следует ли с ней вообще разговаривать. Эрике этот взгляд не понравился, но она не подала виду, став лишь чуть-чуть холоднее.
- Нет, - только и сказал парень.
По его голосу нельзя было понять, какое у него настроение, но то, что он не собирался поддерживать беседу, было очевидно. Эрика чувствовала, как в ее душе поднимается смесь разочарования и страха. Она не знала, как она будет жить с человеком, который видимо не питает к ней даже чувства любопытства. Но, быть может, она была не права, ведь он продолжал на нее смотреть взглядом, который вовсе не обнажал его душу, но зато проникал в самую суть ее души.
Эрика поежилась. Это молчание тяготило ее, словно они только что обсуждали малопривлекательную тему. Он молчал, а ей казалось, что он этим молчанием бьет ее наотмашь, как бьют неверных жен. Хотя естественно, он сам даже не подозревал о ее чувствах. Дэрек любил и ценил тишину, она не напрягала его, так откуда он мог знать, что у его будущей невесты это явление вызывает противоположные чувства?
- Я, пожалуй, пойду, - Эрика резко встала и, кивнув парню на прощание, удалилась в спальню.
Сев на свою кровать, девушка достала из кармана небольшую записную книжку с пустыми страницами. Это была волшебная книжка, купленная Нарциссой, Эрикой и Айрис уже давно. Хотя вообще-то их было три, по книжке у каждой. Она работала таким образом, что они могли писать друг другу письма, не прибегая к помощи сов. Вот и сейчас, достав перо, девушка прикоснулась кончиком к бумаге:
«Айрис… Не знаю, как я буду уживаться с ним. Порой мне кажется, что люди не умеют привносить в жизнь друг друга ничего, кроме разочарования… Спокойной ночи».
Всего две строчки, написанные красивым почерком, но Эрика знала, что Айрис сможет понять и прочувствовать каждое вложенное туда чувство.
***
Айрис Ростер закрыла книжку, на страницах которой уже не было ни буквы из послания Эрики, и откинулась на спину. Она не знала, что можно сказать на столь правдивое замечание, да и была уверена, что Эрика не ждет ни слова в ответ. Что можно сказать? Что она права? Она и так это знает…
Айрис закрыла глаза. Она каждый день надеется, что сегодня Рич разочарует ее, и она больше не будет о нем думать. Но почему-то она не могла вспомнить ни одного связанного с ним момента. Как бы мало они не общались, он всегда был таким приветливым и милым, что она просто не могла не влюбится. Но разве был он виноват, когда был с ней добр? Разве вообще хоть кто-то может быть виноват в том, что в этом мире благие намерения несут больше вреда, чем пользы, и что излишняя мягкость порой причиняет много боли?
Она не могла его винить. Ни в том, что черты его характера оказались столь привлекательными для ее натуры. Ни в том, что он никогда не смотрел на нее, как смотрел на Эвелин Течер. Не был он виноват, что полюбил другую. И во влюбленности Айрис его вины не было. Но какая разница, кто виноват? Ответ на этот вопрос не мог бы изменить ничего. Ни самого факта существования этого треугольника, ни того, что Айрис каждую ночь видела Ричарда во сне.
Айрис почему-то вспомнила свою первую встречу с Ричардом. Пьюси приехали к ним на ужин, а Кэсс была тогда у какой-то своей подруги. Взрослые разговаривали в гостиной, а Айрис и Ричард сидели в саду у пруда. Ему было двенадцать, а ей одиннадцать, и лето было в самом разгаре. Айрис помнила, как он увлеченно рассказывал о Хогвартсе, а она смотрела на него, смотрела…как завороженная. Больше ничего Айрис не помнила из того вечера, как ни старалась вспомнить.
«Мэрлин… Если бы я тогда знала, как много места он займет в моем сердце, если бы я тогда могла понять, как больно мне будет… Я бы бежала, бежала бы, не оглядываясь…»
ОООС: Patrick Fiori* имя посвящено моему любимому французскому певцу ^__^
Спасибо всем, кто читает =*
IV Глава. БуряIV Глава.
Все слышнее раскаты грома,
К небу ветер вздымает прах,
И с незримого нами трона,
Управляет грозою страх.
И важнее забыть весь вздор,
Вспомнив лишь, что к беде слеза,
И когда жизнь глядит в упор
Не к чему отводить глаза.
Весть о вечеринке гриффиндора разлетелась по всему замку уже на следующий день, и пополнялась информацией до воскресенья по мере того, как просыпались самые активные ее участники. Все ученики обсуждали каждую известную им подробность, приписывая что-то свое или услышанное мельком и неправильно интерпретированное. Слухи росли с каждой минутой подобно кому снега, катившегося с заснеженной вершины, и к утру воскресенья достигли чудовищных размеров. Мало кто уже мог отделить то, что действительно было на вечеринке, от того, что навыдумывали не посещавшие ее подростки. Негодовали только преподаватели во главе с Минервой МакГонагал, которая буквально рвала и метала, но сделать ничего не могла, так как кроме слухов иных доказательств «аморального поведения в стенах школы и нахождение вне своей башни после отбоя» учеников ее факультета не было. А сами они как один твердили – «Мы не в курсе никакой вечеринки», за что им явно было суждено поплатиться на ближайшем уроке трансфигурации. Но помимо возбужденно пересказывающих друг другу новость учеников и мрачной, как разбуженный дракон, МакГонагал, были еще слизеринцы, доброй половине которых не было вообще никакого дела до всего происходящего в замке, пока это не касалось лично их.
Сарра Лоуренс и Люциус Малфой гордой походкой, которой могли ходить только красивые, обеспеченные старосты, считающие чистоту крови важнейшим своим преимуществом, вошли в большой зал. Поскольку было еще время завтрака, который по воскресеньям мало кто в состоянии посетить, зал был почти пуст, за исключением кучки слизеринцев, пяти равенкловцев и трех гриффиндорцев. Еще за преподавательским столом сидел молодой преподаватель защиты от темных искусств и с несчастным видом пытался проглотить свой завтрак. Ходили слухи, что этот профессор Маерс без памяти влюблен в Минерву МакГонагал, но та всегда смотрела на него как на «очередного» и просто неопытного преподавателя ЗОТИ, потому что она сама была старше его на пятнадцать лет, и уж ее никак нельзя было назвать неопытной. Ученики иногда думали, что она еще во время обучения вела себя как единственная уважающая школьные правила студентка, потому что сейчас ей было всего сорок, и она считалась одной из самых влиятельных педагогов. Как бы то ни было, профессор Маерс ее абсолютно не интересовал, на что у учеников тоже было свое мнение – якобы МакГонагал была тайно влюблена в профессора Дамблдора. Маерса эта версия нисколько не радовала.
Сарра отвернулась от преподавательского стола, когда молодой преподаватель поднял голову и с надеждой посмотрел на распахнувшиеся двери, в которые вошли около десяти Хаплпавцев и пухленькая, добродушная профессор Стебель.
- Такие картины у меня всегда ассоциировались с уткой, которая повела утят на прогулку, - улыбнулся Люциус, отпивая из своей кружки ароматный зеленый чай.
- И правда, - Сарра тоже улыбнулась. – У моей бабушки была ферма с утками, она обожала с ними возиться, даже не подпускала к ним домовиков.
Сарра закрыла глаза, вспоминая бабушку, которую она любила больше всех. Однажды, когда Сарра была маленькой, бабушка подарила ей утенка. Отец тогда бушевал и сказал, чтобы девочка его выбросила, это же не аристократично! Но бабушка вступилась, и отцу пришлось уступить. Вообще только бабушка могла влиять на решения своего сына. А когда Сарре было четырнадцать, бабушка пообещала ей, что поможет, если жениха подберут не такого, какого хотела бы сама Сарра. Но через год ее не стало…
- Тебе плохо? – Люциус тряхнул девушку за плечо, словно сомневаясь, что она в сознании.
Сара открыла глаза и помотала головой. Снова вернулось странное чувство, которое охватывало девушку с самой помолвки Люциуса. Он сейчас сидел так близко, их разделял лишь стол. А Сарре казалось, словно он так далеко от нее, словно с каждым мгновением все отдаляется и отдаляется, и только его светящиеся тревогой серые глаза были соединяющей их души ниточкой, позволяющей телам не потеряться.
- Просто бабушку вспомнила, - Сарра улыбнулась отработанной улыбкой и отвела взгляд.
Бабушка больше ничем не могла ей помочь…
В назначенный час все окна в большом зале распахнулись, впуская сотни сов различного размера и окраски, каждая из которых зоркими глазами высматривала своего хозяина. Большой серый сыч семейства Лоуренс без труда отыскал дочь своих хозяев, грациозно уронив письмо с гербовой восковой печатью совсем близко с тарелкой. Сыч плавно взмыл в высь, стоило девушке протянуть руку за письмом, но вокруг старост продолжала кружить другая птица. Это была сова Эвелин, которая никак не могла отыскать отсутствующую хозяйку. Сарра, недолго думая, подставила руку для посадки совы и забрала у той письмо, вкладывая его в карман мантии.
- Что пишут? - спросил Люциус, когда девушка распечатала свой конверт и приступила к чтению.
- Кузине отца стало лучше, она вернулась домой два дня назад…
Сарра пробежалась глазами по первому абзацу письма, наполненному скучными вестями о всех родственниках, пока не приступила к чтению второго абзаца. Ее глаза ужасающе округлились, вызвав нешуточное беспокойство Малфоя.
- Что? – парень отставил кружку, боясь услышать про выбранного Сарре жениха. Ревность никто не отменял, даже если будущего нет.
Вместо ответа девушка дрожащими руками протянула парню пергамент, не переставая с ужасом смотреть на ни в чем не повинный кусок бумаги, словно тот должен был в любую минуту воспламениться.
Люциус быстро просмотрел все сплетни про родственников и, убедившись в безобидности содержания этой части письма, начал читать вторую часть, а там было от чего ужаснуться:
«… и детка, передавай мои поздравления своей подруге. Нам сегодня утром пришло приглашение на ее с Альбертом помолвку, так что твое новенькое платье очень кстати пригодится, дата назначена на 20 ноября. Для Эвы это несказанное счастье – ведь большая удача заполучить такого жениха, как Альберт. Милейший мальчик, но да ты и сама знаешь, как много у него столь важных для мужчины черт…»
Дочитывать письмо, оставшаяся часть которого состояла почти полностью из «положительных» характеристик Паркенсона, Люциус не видел смысла, единственное, что ему сейчас хотелось, это сжечь этот жалкий клочок пергамента, словно его и не было вовсе. Вот только он был, и слова эти ужасные были, перечеркивающие даже малейшую надежду Эвы и Рича, которые еще, вероятно, не знали ничего о приглашениях, помолвке и этих словах, не оставляющих после себя ничего.
Старосты посмотрели друг на друга, словно сейчас был не завтрак в начале их последнего учебного года, а похороны. Слишком хорошо они знали, что предстоит пережить их друзьям. Хотя они еще даже не знали, суждено ли им самим вообще это пережить. Да и есть ли вообще жизнь за той близкой чертой, к которой их неукоснительно несет время. Есть ли жизнь за чертой, нареченной «отчаянием»?
***
Эвелин Течер сидела на мягком зеленом диване у камина, поджав под себя ноги и глядя на пляшущие языки холодного пламени. Конечно же, этот огонь был обычным – ярким и обжигающим, вот только в вечном холоде подземелий его такое нужное тепло почти не ощущалось. Здесь вообще любое тепло чувствовалось так слабо, словно проходило сквозь какой-то предмет со слабой теплопроводностью. И как слизеринцы, живущие в таких условиях, могли быть добрыми и милыми? Но, да кого это вообще волнует.
Эва хорошо знала, как Ричард любит поспать, поэтому сидела здесь без движения и ждала, а не будила его, ворвавшись в спальню. Девушка и сама уже не понимала, почему не перемещается по замку без сопровождения Пьюси. Словно она боялась того мира, что находится за пределами этого темного помещения, словно не могла от него защититься. Это уже давно стало частью ее самой, а, может, и всегда присутствовало в ее характере. И вина в этом лежала на плечах ее злого и алчного отца, который вряд ли вообще кого-то в этой жизни любил, и смиренной матери, заучившей лишь одно правило: «Мужчина в доме - главный».
- Эва! – девушка обернулась на взволнованный голос Сарры.
Старосты слизерина, только что появившиеся в гостиной и вызвавшие любопытство всех присутствующих своими странными лицами, в одно мгновение преодолели разделявшее их с Течер расстояние и сели на диван по обе стороны от нее.
- Что случилось? – на миловидном лице слизеринки проявилось беспокойство.
Сарра посмотрела на Люциуса и вновь перевела взгляд на подругу. Староста просто не могла подобрать слов, как невозможно подобрать слова, если узнаешь о чьей-то смерти. Но у нее просто не осталось выбора, когда одна из слизеринок, вернувшись с завтрака и проходя мимо дивана, бросила лицемерное и какое-то злое: «Поздравляю, Эвелин!». Течер удивленно посмотрела девушке вслед, не понимая ровным счетом ничего.
- Эва, мне мама письмо прислала… - осторожно начала Лоуренс, глядя на переливающиеся в свете пламени темные локоны подруги. – Она сказала… нам пришло приглашение на твою помолвку… твою и Альберта Паркинсона.
Эва моргала глазами, пытаясь осознать услышанное, понять, при чем тут она и что все это значит. Но понимания не было. Как такое вообще возможно понять?
Сарра протянула Эве ее письмо и обняла подругу за плечи, не зная, что сказать. Люциус и не пытался, он просто сжал руку девушки и молчал, зная, что слова не помогут. Течер словно на автомате распечатала конверт с большой витиеватой «Т» на печати и принялась читать, не понимая ни слова:
«Эвелин, милая, папа хочет, чтобы ты прибыла в поместье сразу же после прочтения. Он хочет поговорить с тобой о твоей помолвке. Воспользуйся домовиком. Мама».
Эвелин с тем же ничего не выражающим выражением лица бросила пергамент в камин. Бумага чернела и ежилась, бесследно исчезая в оранжевом вихре. Эве казалось, что и она сама горит в этом пожаре, и все мечты, и все планы на будущее – все безжалостно трескалось и рассыпалось. А в ушах звенело, жалобно звенело бьющееся стекло, которое девушка приняла за бьющуюся с этим страшным звоном надежду. И так хотелось зажать уши, чтобы не слышать этот ужасный звон, но тело не слушалось. Хотелось кричать, плакать, звать на помощь, но все внутренние крики заглушил звон, не давая им пробиться на поверхность.
- Эйт… - Течер тяжело поднялась и прошептала в тишине, которая тут же была нарушена хлопком трансгрессии.
- Да, мисс? – домовой эльф в серой ткани с той же буквой «Т» посмотрел на девушку большими печальными глазами.
Сарра и Люциус молча наблюдали, как эва будто заколдованная кукла со стеклянными глазами, берет эльфа за тонкую ручку и бесцветным голосом говорит: «домой…». Что они могли сказать? Желать удачи было бессмысленно, говорить, что все будет хорошо – глупо. Только в тишине была правда. Какой бы горькой она не была, только в тишине.
Когда ноги слизеринки коснулись мраморного пола в холе, Эва словно очнулась. Здесь, в стенах родного поместья, она всегда ощущала тревогу, но тот ужас, что сейчас наполнял все ее существо, она не чувствовала никогда.
Из гостиной тут же быстрым шагом вышла Пьера Течер и бросилась к остолбеневшей дочери. Пьера была точной копией Эвы, но на ее лице время и тяжесть жизни уже оставили свой след, она казалась такой несчастной и измученной, что видеть ее странную улыбку было просто невыносимо. Но Пьера улыбалась своей единственной дочери, которую любила больше жизни, и только ради нее терпела все выходки мужа, хотя и догадывалась, что Эве выпадет не самый счастливый жребий.
- Милая, отец ждет тебя в своем кабинете, у него хорошее настроение, - женщина погладила дочь по голове и, словно не замечая выражение лица девочки, повела ее по лестнице.
Мать осталась в коридоре, и Эве пришлось зайти одной.
Эва не помнила, выглядел ли кабинет отца когда-нибудь иначе, казалось, словно она стоит здесь, как и пять, и десять лет назад. Те же стены из серого мрамора с тонкими черными узорами, тот же большой белый ковер на черном полу, те же мраморные стеллажи для особенных книг и большой стол с дюжиной свитков и красивым пером на подставке. Даже отец, казалось, совсем не изменился за эти годы, в отличие от матери. Эндрюс Течер был солидным мужчиной высокого роста с короткими русыми волосами и темными, почти черными, глазами. На его бледном лбу залегла глубокая складка неудовольствия, которая придавала его лицу несколько озлобленное выражение. Эва никогда не помнила, чтобы у отца было доброе и довольное лицо, даже на светских приемах эта вечная складка перечеркивала другие эмоции, в том числе и искусственную улыбку.
- Молодая госпожа, по вашему приказанию… - пропищал домовой эльф, когда девушка входила через расписанную узорами дверь.
Домовик тут же растворился где-то в тени одного из стеллажей, а мужчина оторвался от письма, которое читал, и посмотрел на дочь через очки, которые стал носить не так давно. На его лице не отразилось ни одной эмоции, которая должна бы появиться у любящего отца при встрече с единственной дочерью, как и не отразилось ничего радостного на лице самой дочери. Эвелин стояла в самом центре кабинета и смотрела в глаза отца, зияющие страшной темнотой, но даже неискушенному человеку стало бы ясно, что эта, уже совершеннолетняя девушка, имеющая юридическое право принимать решение, безумно боится этого опасного человека, подарившего ей жизнь.
- Дочь, как тебе уже должно быть известно, ты здесь для важного разговора о твоем будущем. В твоем возрасте уже пора начинать задумываться о своей главной женской миссии. Да, я говорю о твоем будущем браке. На тебе, как на девушке чистокровного семейства лежит очень сложная задача: быть главной визитной карточкой мужа и подарить ему наследников. - Эндрюс продолжал говорить, не обращая внимания, что слизеринка больше не смотрела на него, а уставилась куда-то в район своих туфель. – Не далее, чем в начале этой недели нас посетили Паркинсоны с очень важным предложением вступления тебя в их семью. Немного подумав, я счел Альберта Паркинсона наилучшим кандидатом на роль твоего будущего мужа, поэтому двадцатого ноября состоится ваша с ним помолвка.
Эвелин чувствовала, как начинает дрожать, наверное впервые не от страха или холода. Все, что копилось в ней всю жизнь, грозилось вырваться. Она всю жизнь боялась отца, но сейчас страх потерять все свои мечты под обломками счастливого будущего был гораздо сильнее.
- Папа…- девушка неуверенно посмотрела на мужчину, но в голосе ее звучала решимость. – Я не…
Но Эндрюс, так привыкший к безоговорочному подчинению, попросту не дал ей договорить:
- Это не обсуждается. – Мужчина встал из-за стола и поставил какую-то книгу на полку, даже не взглянув на дочь.
Эва вспыхнула. Она так редко злилась, никогда не выходила из себя, но сейчас, глядя на то равнодушие, с которым ее собственный отец ломал ей жизнь, злость волнами накрывала ее с головой. Ей захотелось причинить боль этому жестокому человеку, чья злая, зараженная ненавистью, кровь текла и по ее жилам. Именно эта маленькая часть оказалась сильнее присущей ее характеру покорности, именно из-за этого она была на Слизерине. И именно поэтому весь накопившийся негатив, словно маленькая змея, медленно поднимался в ее душе, осторожно и незаметно открывая свой крошечный рот с двумя острыми клыками, полными яда.
- Нет! – вдруг твердо сказала слизеринка, даже не осознавая, как сильно сейчас она была похожа на своего прародителя. – Я не хочу, чтобы ты сломал мою жизнь, так, как сломал ее маме!
Выпад был короткий и еле заметный, но яда хватило, его было слишком много в этих словах. Эндрюс резко повернулся и посмотрел на всегда такую тихую и смиренную дочь, которая и действительно всю жизнь повторяла судьбу матери.
- Что ты сказала?! – мистер Течер сверкнул глазами, делая шаг к девушке. – Повтори!
Его голос был стальным, но злость все еще бушевала в карих глазах девушки, впервые делая ее совершенно бесстрашной.
- Ты и сам это знаешь! Я знаю, почему ты смотришь на нее так сейчас, - Эва продолжала жалить уже безотчетно, желая отомстить этому человеку за всю его прошлую и будущую жестокость. Последние слова она буквально выплюнула. – Вот только уже поздно!
То, что случилось дальше было вполне закономерно, но все равно неожиданно: мужчина сделал резкий шаг и ударил дочь по щеке. Удар был не сильным, но девушка отшатнулась, затравлено глядя на отца глазами, полными ненависти и презрения. Порыв ярости прошел так же быстро, как и начался, впуская на свое место отчаяние и обреченность. Глаза мужчины расширились, он сделал шаг назад, словно испугавшись дочери, которая была настолько поглощена своим отчаянием, что совсем не заметила ужаса, мелькнувшего в глазах отца.
- Не смей так на меня смотреть… - прошипел мистер Течер, указывая на дверь. – Возвращайся в школу и готовься к помолвке!
Девушка резко развернулась и вылетела из кабинета. Мужчина повернулся к окну и закрыл ладонями лицо. Больше всего на свете он ненавидел вот этот взгляд, взгляд затравленной ненависти. Пьера раньше смотрела на него только так. Раньше, когда они только поженились…
- Эвелин уже в школе, - раздался за спиной голос миссис Течер.
Эндрюс повернулся и посмотрел на жену: она до сих пор была так похожа на саму себя в юности, вот только это уже была не та девушка, похожая на змею, что жалила его исподтишка. Их семейная жизнь долго напоминала сражение двух ядовитых змей, но он победил. Так ему тогда казалось.
- Пьера… - Эндрюс подошел к женщине и провел кончиками пальцев по ее щеке, испещренной морщинами.
Женщина не пошевелилась, на ее лице не дрогнул ни один мускул, и глаза продолжали смотреть на него с тем же выражением, без оттенка хоть каких-то эмоций на дне карих глаз.
- Ты любишь меня, Пьера? – мужчина заглянул ей в глаза с какой-то мольбой.
- Да, дорогой.
Ни тени эмоций, ни тени любви, только какая-то вселенская усталость. Так говорят приведения, а не живые люди. Мужчина сжал кулаки и отвернулся, прошипев лишь: «Уходи». В молодости ему казалось, что он победил, подчинив себе ее. Но сейчас он так ясно понимал, что пока он подчинял все эти годы ее тело, она так быстро и легко подчинила его душу, так и не отдав свою. Он уже давно проиграл ей. Уже давно.
***
Двойные двери из вишневого дерева распахнулись и с оглушающим стуком ударились о каменные стены большого и просторного кабинета. Не задержавшись на пороге и секунды, виновник этого шума тут же шагнул в помещение и остановился у стола, тяжело дыша. Этот кабинет находился в самой дальней части поместья, поэтому Ричард Пьюси порядком запыхался, стремясь оказаться здесь как можно быстрее. Его темные волосы были взъерошены от бега, а синие глаза угрожающе сужены.
- Что ты наделал?! – Ричард и так достаточно редко ссорился с отцом, но то, как он кричал сейчас, было впервые. – Как ты мог так поступить?!
Мужчина, сидевший за столом и что-то писавший, поднял на сына такие же синие глаза. Он был гораздо старше своего сына, но даже годы разницы не могли стереть этого удивительного сходства. Ричард был как две капли воды похож на Эридана Пьюси, и только его длинные тонкие пальцы напоминали о его матери, которая была профессиональной пианисткой, наградившей его великолепным слухом и умением чувствовать музыку. Миссис Пьюси была очень эмоциональна в силу увлечения искусством, что так же передалось ее единственному сыну. Во всем остальном Ричард был точной копией отца, начиная с жизненных убеждений и заканчивая манерой держаться.
- И тебе здравствуй, - Эридан выпрямился в кресле, откладывая перо, и в упор посмотрел на сына. – Что бы ни происходило, воспитание превыше всего. И кто только тебя воспитывал…
Ричард, который был настолько поглощен бушевавшем внутри него ураганом, казалось совсем не слышал слов отца.
- Зачем ты это сделал?! – Ричард сжимал и разжимал кисть, пытаясь справиться со своими противоречивыми чувствами.
- На сколько мне не изменяет память, - лицо главы семьи было усталым, но спокойным. – Я ничего не делал, а вот ты ведешь себя неподобающе члену нашей семьи.
- Вот именно! Ты ничего не сделал! – в этом крике скопилась вся злоба парня, все отчаяние, что бьющимся стеклом звучало у него внутри.
Запал прошел, и сил на бурные излияния своих эмоций не осталось вовсе. Парень тяжело опустился в стоящее рядом со столом кресло для посетителей.
- Я же попросил тебя… почему ты не выполнил мою просьбу? – почти простонал Рич, закрывая ладонями лицо.
Эридан глубоко вздохнул, глядя на сына, и поморщился, словно каждый вздох причинял ему боль.
- Я опоздал.
Ричард убрал руки от лица и пристально посмотрел на отца. Но тот смотрел не на сына, а на фотографию в черной рамке, на которой женщина с короткими светлыми кудрями улыбалась доверчивой улыбкой маленькой девочки.
- Когда я посетил Эндрюса Течера, было уже поздно. Я не успел и начать говорить, а он уже похвастался завидным женихом своей дочери…
Эридан встал и остановился за спиной сына, положив руку ему на плечо. Он, наверное, не мог во всей мере ощутить ту боль, что сейчас праздновала свою победу в голове сына, сам он не был влюблен, когда родители подобрали ему невесту. Он влюбился позже. Влюблялся в нее каждую минуту все сильнее. А сейчас ее не было, хотя она как никогда нужна была Эридану, уставшему от жизни, нужна была Ричарду, заплутавшему в лабиринте своего отчаяния, нужна была этому поместью, где без нее все стало каким-то серым и тихим. Но ее не было. И не будет больше никогда…
- Я найду тебе другую невесту… других кандидаток нет?
Ричард вывернулся из-под руки отца и вышел из кабинета подобно привидению, так ничего и не ответив. Какие могли быть кандидатки, если он уже так давно не замечал никого, кроме Эвы? А если не она, то тогда какая разница с кем проживать эту несправедливую жизнь, в которой смысла почти не осталось?
И хуже всего было от осознания того, что все могло бы сложиться иначе, успей отец раньше Паркинсона попросить ее руки. Опоздали. По ничтожной случайности он проиграл эту битву, проиграл, а ведь победа была так близка. Все могло бы быть, и счастье, и уютные вечера на веранде Их дома, и дети с ее глазами, и это маячащее в бесконечной дали «вместе навсегда». Могло бы…
Ричард вошел в гостиную и подошел к большому роялю его матери. Клавиши были открыты, словно женщина с фото в черной рамке только что перестала играть. Наверное, это играл ее личный домовик. Он был ее советником, она сама научила его всему, что умела. Но после смерти этот домовик растворился в прошлом, лишь иногда давая понять, что он все еще где-то здесь, разрывая тишину поместья печальными звуками музыки.
Ричард сел за рояль и провел тонкими пальцами по черно-белым клавишам и закрыл крышку. Хотя его слух и пальцы были словно созданы для того, чтобы извлекать и распознавать мелодии, он не мог играть после смерти матери. Ему казалось, что его талант, полученный от нее, и умер вместе с ней. Музыка, как и счастье, видимо навсегда оставило этот грустный дом, в котором двое мужчин стоически пытались пережить свои потери, какой бы невыполнимой эта затея не казалась…
***
- Джим, сделай лицо, как у человека, а не как у Нюниуса при нашем появлении!
Сириус Блэк расточавший опасное обаяние на всех вокруг, идя по коридору ослепительно улыбаясь с битой на плече, покосился на друга. Джеймс Поттер был не в самом лучшем расположении духа с первых минут своего пробуждения от крика Сириуса: «Подъем Поттер! А то на тренировку пойдешь голодным!», и даже не отреагировал на слова Блэка. Но у того было достаточно поводов пребывать в отличном расположении духа, начиная со всевозможных слухов о его различных подвигах на вечеринке, до десятичасового сна.
- Да что ты дуешься? – Блэк слегка пихнул Джеймса битой и положил ее назад на плечо.
- Да иди ты, житья от тебя нет… - буркнул Джеймс, потирая плечо и поправляя квидитчную форму. – С таким другом как ты не удивительно, что Лили на меня так долго внимания не обращала!
- Ты слишком самокритичен, - улыбнулся Сириус, как ни в чем не бывало, продолжая свой путь. - Если тебе исправить прическу и обучить манерам, то ты сможешь попытаться составить мне конкуренцию.
- Идиот… - Поттер насупился и рефлекторно провел рукой по и без того лохматым волосам.
Парни завернули в светлый коридор, но наткнулись на непреодолимое препятствие в виде толпы перво- и второкурсников, которая простиралась куда-то до поворота. Не желая выяснять, что там у них приключилось, гриффиндорцы, не сговариваясь, свернули в соседний коридор и нырнули за один из гобеленов, скрывающих потайной проход.
- Ну да, я признаю себя виноватым в том, что обломал тебе трижды приятное времяпрепровождение на вечеринке, в том, что мы вчера пол ночи шлялись по школе, и ты сегодня проспал пол дня, так и не сделав эссе по зельеварению, - Сириус сделал вид, что загибает пальцы, отдавая себе отчет, что Поттер сейчас мечтает сам на минуту стать загонщиком и огреть друга битой, но он был охотником, и изредка запасным ловцом, а закидать снитчами – не вариант. – Но наказание у Маерса мы получили целиком по твоей вине. Нечего было вопить на всю школу о твоем сегодняшнем, уже явно сорвавшемся, свидании с Лили!
- Что?! – Джеймс даже замер от возмущения. – Да он прибежал на тот грохот, что ты учинил, врезавшись в эти проклятые доспехи! Так что по твоей вине я не иду сегодня на свидание и буду вынужден весь вечер слушать баллады «как все аморальные выходки расстраивают профессора МакГонагал». Да мне только от его лица плакать хочется! Он видимо думает, что вселенская скорбь на его смазливом личике привлечет нашу каменную леди…
Друзьям пришлось прекратить свои препирания, потому что, наконец-то добравшись до холла, они наткнулись на самого Маерса, который как раз выходил из большого зала. Парни поприветствовали преподавателя и вошли в освещенный зал, наполненный аппетитными ароматами.
Несмотря на то, что учеников в зале было не так много, большая часть находилась в Хогсмиде, было шумно. Ученики сновали туда-сюда и обменивались планами на послеобеденное время. Многие планировали отправиться в Хогсмид, благо погода разгулялась, другие вообще не хотели выходить из замка под порывы холодного ветра, а некоторые уже побывали в деревушке и собирались заняться подготовкой домашних заданий. Девушки щебетали о своих романтических отношениях и грезили будущими свиданиями, а парни вовсю обсуждали квидитч. Волшебный потолок показывал голубое небо в маленьких облачках, подсвеченных осенним солнцем.
Джеймс и Сириус плюхнулись на свободные места за своим столом и принялись накладывать вкуснейший пирог с тремя сортами мяса.
- Я думал, что моя сестра теперь первая в твоем списке, - хмыкнул Поттер, заметив, как друг подмигнул семикурснице в алой мантии со значком капитана, Джейн Миллер.
Сириус, не ожидавший такого заявления, чуть было не подпрыгнул на месте, смахнув битой на пол кубок с тыквенным соком. Конечно, с вечеринки он не раз думал о своем не подобающем поведении по отношению к Эмили и был готов к любой ее негативной реакции, но Сириус продолжал считать, что так будет правильнее и честнее, по отношению, как к ней, так и к Джеймсу. Блэк точно знал, что в этот раз ему нельзя идти на поводу у своего собственного эгоистического я, хотя он вовсе и не собирался этого показывать окружающим.
- Ну, ты же знаешь меня, - Блэк очаровательно улыбнулся, но договорить не успел.
- Мистер Блэк! Что вы себе позволяете?! – возмущенная до глубины души МакГонагал в одно мгновение оказалась рядом с парнями и смотрела на Сириуса с таким видом, словно тот умудрился разом нарушить все правила школы. – Неподобающее поведение за столом! Откуда у вас бита? Она должна быть вместе с остальным инвентарем. Вам, мистер Блэк, вообще не стоит держать в руках то, что может повредить школьное имущество!
МакГонагал смерила своего ученика строгим взглядом и пошла к преподавательскому столу. Сириус и Джеймс прыснули. Синеглазый брюнет вновь взял биту и, давясь от смеха, стал делать вид, как он «причиняет ущерб школьному имуществу». В следующую минуту бита вылетела у него из рук и поплыла по воздуху прочь.
- Минус 5 баллов с Гриффиндора! Вы, кажется, плохо понимаете с первого раза, мистер Блэк. Для того, чтобы вам стало понятнее, вы сегодня не пойдете на тренировку, а завтра поможете мистеру Филчу полировать доспехи, которые свернули ночью, - голос Минервы был спокоен и полон холодного металла.
По столу Гриффиндора прокатился стон разочарования, вся сборная повернулась к Сириусу и посмотрела на него, как на самого безответственного человека в мире – с сожалением, что он вообще есть в ее составе. Блэк никогда особенно не старался остаться в команде: вечные наказания и полная безответственность; он не фанател по квидитчу, не считал его самой важной вещью в жизни. Но он, с присущей ему страстью, безбашенностью и авантюристичностью, оказался отличным загонщиком, по крайней мере, лучше на факультете не было. Только за это ему прощались все его выходки, только поэтому он все еще был в команде. Но это вовсе не помогало ему избегать упреков от других участников сборной.
- Вот дурак… - Джеймс даже не посмотрел на друга, продолжая есть как ни в чем не бывало. В конце концов, загонщик – не самая важная фигура на тренировке, а все наставления и пожелания Джейн он все равно обычно пропускал мимо ушей.
- Сириус! Ты невообразимый кретин! Неужели так сложно хотя бы перед тренировкой вести себя нормально?! Даже Поттер на это способен, а ты что совсем тупоголовый? – около парней оказалась та самая Джейн Миллер – капитан гриффиндорской сборной и бывшая Блэка по совместительству. Девушка яростно смотрела на Блэка, в надежде, что тот превратиться в пепел от этого взгляда.
- У меня вообще-то имя есть… - пробубнил Джеймс, услышав свою фамилию от семикурсницы.
Девушка даже не повернулась в его сторону, продолжая грозно смотреть на Сириуса. Но тот лишь улыбался, как ни в чем не бывало, предполагая как, а точнее с кем, он может провести появившееся свободное время. Прошипев что-то про красивых парней, пустоголовость и безответственность Джейн резко развернулась и отошла к противоположному концу стола, где до этого сидела.
Улыбаясь, Сириус отвернулся от угрюмого друга как раз в тот момент, когда Эмили Поттер поднялась из-за стола Равенкло и, быстро преодолев разделявшее их столы расстояние, наклонилась к пятикурснице с гриффиндора. Сириус рефлекторно скользнул взглядом по стройной фигурке девушки и взглянул на ее лицо в тот момент, когда она повернулась в их сторону. На секунду Блэку показалось, что она нахмурилась, но ее лицо так быстро приняло свое обычное выражение, что парень засомневался в том, было ли это на самом деле. Девушка тут же отвернулась, не так, как отворачиваются обиженные девушки, а как-то безразлично. Сириус, задетый столь непривычным по отношению к нему поведением, тоже отвернулся и посмотрел в точно такие же глаза Джеймса.
«Да кого она волнует? Уж точно не меня…» - подумал Блэк, чувствуя, как его настроение быстро и стремительно уходит куда-то в минус, даже не собираясь оттуда подниматься.
Как бы парень не пытался себя переубедить, его на самом деле очень волновало столь странное поведение Эмили. Еще позавчера он был почти уверен, что она влюблена в него, но сейчас он бы на это не поставил. Девушки, попадавшие в его сети, всегда вели себя одинаково при подобном его поведении: они скандалили или умоляли его вернуться. Она же его игнорировала, словно и не было его в ее жизни.
«А может и вправду не было?» - Сириус посмотрел на выход из большого зала, когда Эмили плавной походкой скрылась в холе.
***
Эмили Поттер вышла из большого зала и быстрыми шагами пересекла холл. Тяжелые парадные двери легко отворились от ее прикосновения, впуская в замок порывы холодного ветра. Девушка на мгновение зажмурилась, привыкая к прохладе, и вышла из замка.
Яркое осеннее солнце словно передавало последние горячие приветы лета, которые ветер остужал на лету. Но, не смотря на не особенно теплую погоду, этот ясный день был во много раз приятнее тех ледяных дождей, что принес за собой октябрь.
Равенкловка быстро пошла по мощеной дорожке, не смотря по сторонам, словно очень куда-то спешила, словно кто-то уже давно ее ждал. Но другим гуляющим ученикам не было до нее никакого дела, поэтому никто не заметил, как порывисто она свернула с дорожки на одну из тонких тропок к озеру и растворилась в кустарнике. Эмили смогла остановиться и перевести дух, только когда дошла до скалистых выступов с одной стороны озера. Эти серые камни образовали здесь своего рода балкон, который несколько нависал над дрожащей от ветра водой. Отсюда открывался красивый вид на замок и озеро, но Эмили словно не видела ничего.
Она тяжело опустилась на плоский камень и сделала глубокий вдох, позволяя сердцу успокоится после быстрой ходьбы. Она никуда не спешила, а убегала. Убегала от наполненного смехом и запахами большого зала, от шушукающихся по темным углам замка влюбленных школьников, убегала от вечных вопросов и фальшивых улыбок. А главное Эмили убегала от этих безразличных синих глаз, которые ничего не просили и не спрашивали, они просто молчали, затягивая в свои синие глубины.
Поттер положила голову на колени, которые обняла руками. Она не хотела тонуть в глазах Сириуса. Слишком много утопленниц было видно на дне этих глаз, слишком беспощадны были эти синие пучины. А Эмили хотела жить.
«Такие, как он, никогда не влюбляются…»
Эти слова вспоминались девушке слишком часто. Даже в те ночи, когда она не видела Сириуса во сне, кто-нибудь обязательно разговаривал с ней о нем. И эти слова… Когда девушка просыпалась, в ушах звенели именно они.
Нет, Эмили в это не верила. Она всегда считала, что «никогда» это лишь еще один маркер времени, который рано или поздно проходит. В этом мире нет ничего вечного, а значит и бессердечию Блэка придет конец. И, наверное, его возлюбленная будет самой счастливой девушкой в мире, вот только Эмили была почти уверена, что это не будет вечная любовь, это будет просто перемена мест слагаемых. Сумма останется прежней.
- Bonjour, - раздавшийся вдруг голос заставил Эмили вынырнуть из ее раздумий.
- Salut, - автоматически ответила девушка, оборачиваясь.
На камне чуть ниже холма стоял Патрик Фьори, которого Эмили совсем не ожидала увидеть. Более легко ожидаемо было бы увидеть Виолетту или Алана, но это были не они. Парень стоял, засунув руки в карманы брюк, и широко улыбался французской улыбкой. Англичане улыбаются по-другому, да и вряд ли у какого-то еще народа такая улыбка. Эмили бы не смогла объяснить разницу.
«Интересно, а у меня улыбка англичанки или француженки?»
- Не самая лучшая погода для сидения на камнях, - непринужденно заметил он, садясь рядом с однокурсницей. – Не воз’гажаешь?
Эмили лишь улыбнулась в знак одобрения. Только сейчас, когда пришел Патрик, она вдруг поняла, что в действительности вовсе не хотела быть одной именно сейчас.
- Скучаешь по академии? – Эмили заглянула в его карие глаза.
Патрик усмехнулся. Ветер играл с его кудряшками, заставляя их плясать под какую-то неслышную музыку. Парень провел рукой по волосам, на мгновение останавливая их танец, но стоило ему убрать руку, как они снова пустились в пляс.
- Скучаю, - улыбка сошла с его лица, но также стремительно вернулась. – Хотя тепе’гь уже меньше. А ты?
Эмили лишь пожала плечами. Когда она покинула Хогвартс, то очень сильно по нему скучала, скучала по своим друзьям, по Джиму. А теперь, когда она снова была здесь… Скучала ли она по Шрамбартону? Наверное, да, по французскому духу, по мелодичной речи. Но она уже привыкла, что она подобна перекати-полю. В детстве она часто оставляла друзей, переезжая из города в город, из страны в страну. С поступлением в школу потери и находки поубавились, но расставания стали сложнее. Поэтому конечно она скучала. По каждому оставленному месту, по каждому забытому другу, переписки с которым становились все более редкими и общими. И Эмили мечтала однажды перестать терять.
- Когда я только пе’гевелся, я безумно боялся, что меня будут всегда п’гинимать за чужака, - Патрик продолжал улыбаться, но Эмили чувствовала, что она первая, кому он это рассказывает. – Я всегда думал, что англичане слишком лицеме’гны, что п’гячутся за своей изысканной вежливостью, что занудны и п’гактичны… Но стоило мне оказаться в стенах Огва ’гца, и я понял, что мои суждения были не совсем ве’гны. Меня так тепло п’гиняли на факультете, такие все ’гадушные. Англичане го’газдо более отк’гытые люди, нежели ф’ганцузы, более бесхит’гостные.
Эмили улыбнулась, она сама бы хотела, чтобы все ученики, да и все люди, были такими, как говорит Патрик. Вот только она знала, Виолетта не раз рассказывала, о другой стороне. Об Аристократии, что намеренно плодила эти стереотипы, которыми живет все светское общество Англии. Патрик видимо о них ничего не знал, потому что все, что он говорил, не имело к ним никакого отношения.
- А еще, в Ш’гамба’гтоне не найти таких талантливых иг’гоков в квидитч! Я кстати много слышал о твоем б’гате, хотя мне еще не довелось увидеть его в деле, - Патрик видимо был очень расстроен этим фактом. – Я слышал, что он великолепный ловец.
- И еще более талантливый охотник, - Эмили гордо улыбнулась.
Девушка подумала, что этот разговор может принять опасный оборот, если дело дойдет до обсуждения каждого игрока в квидитч.
- А вообще я не очень люблю этот вид волшебного спорта, - Эмили осторожно дала понять, что хотела бы сменить тему.
Патрик пожал плечами. Сам он мог часами разговаривать о квидитче, причем с кем угодно. Но он был хорошо воспитан, чтобы уловить в словах Эмили намек, и сменил тему сам.
- Почему бы нам не сходить в Хогсмид? Я п’госто влюблен в эту де’гевушку!
Поттер оценивающе посмотрела на однокурсника, пытаясь понять, свидание ли он ей предлагает. Но девушка уже порядком замерзла сидеть на продуваемом всеми ветрами камне, а в замок идти совсем не хотелось. К тому же рэйвенкловка заметила, что совсем не думала о Сириусе, пока говорила с Патриком, и ей это очень понравилось.
- Почему бы и нет, - Эмили улыбнулась.
Патрик встал и подал девушке руку, согласно этикету. Эмили вдруг подумала, что со стороны это должно было очень красиво выглядеть. Она бы очень хотела, чтобы Сириус видел, как она сейчас уходит вместе с другим, хотя она не хотела себе в этом признаваться. Но Сириус не мог этого видеть, потому что находился маленькой комнатке за гобеленом вместе с милой ученицей Хаплпафа, и совсем не думал о сестре своего лучшего друга.
***
- На сегодня хватит! Все молодцы! – Крикнула Джейн, направляя метлу к земле.
Порядком уставшие и продрогшие от холодного ветра гриффиндорцы с радостными возгласами стали пикировать к земле, в надежде побыстрее отправиться в замок. Эта тренировка была достаточно продуктивной, хотя несколько затянутой, но игроки были в приподнятом настроении, и даже усталость не могла этого изменить. Раздевалка быстро опустела. Многие еще надеялись успеть в Хогсмид, другие собирались засесть за уроки, и только Джеймс понуро и не торопясь стягивал с себя мантию, предвкушая все приближающийся скучный вечер без Лили.
Когда Джеймс, с голым торсом, уже собирался надеть бардовый пуловер, в дверь громко постучали.
- Открыто! – Крикнул парень, поворачиваясь к двери с пуловером в руках.
Поттер думал, что это вернулся кто-то из команды, или Сириус узнал об окончании тренировки и пошел его искать, поэтому замершая на пороге раздевалки Нарцисса Блэк оказалась для парня полной неожиданностью. Джеймс открыл было рот, чтобы спросить о цели ее посещения данного заведения, но вспомнил, что одет лишь на половину. Парень резко натянул пуловер и вновь посмотрел на девушку, молчаливо смотрящую на него из открытой двери, через которую лился солнечный свет.
- Ты что-то хотела? – Непринужденно спросил Джеймс, надевая очки и с улыбкой глядя на Нарциссу.
На мгновение ему почудилось, будто она вздрогнула то ли от звука его голоса, то ли от его улыбки, но он быстро вынырнул из своего замешательства, вспомнив, что аристократки никогда не вздрагивают и еще много чего подобного не делают.
- Пройдемся? – Ее голос был ровен и спокоен, и Джеймс окончательно удостоверился, что проявление эмоций ему лишь почудилось.
Он пожал плечами. Наверное, ему было все равно. Девушка, стоявшая сейчас в дверях, не вызывала у него эмоций, потому что была не настоящей Нарциссой. Не той, в которую он влюбился год назад, не той, к которой охладел. Перед ним стояла Нарцисса Блэк, с которой он пересекался на протяжении четырех первых лет обучения. Та самая, о которой он уже успел позабыть, но сам сделал ее возвращение неминуемым.
Они вышли на улицу и пошли через поле, на котором не было уже ни души. Солнце ярко освещало пожелтевшую траву стадиона, давая ей возможность окончательно не замерзнуть под порывами холодного ветра. А птицы пели где-то на деревьях среди золотых листьев. Волосы Нарциссы тоже искрились в свете солнца, и Джеймс невольно засмотрелся на девушку.
Слизеринка поймала его взгляд и остановилась. Она нервно перебирала бахрому на своем шарфе, не в состоянии подобрать слова. Джеймс тоже остановился и выжидающе не нее смотрел, не зная, как помочь ей собраться с мыслями. Сейчас перед ним вновь была она, Его Нарцисса, а не та чужая аристократка, что стояла в дверях раздевалки. И она казалась ему такой хрупкой и беззащитной, такой потерянной посреди этого огромного поля, что он вновь почувствовал свою вину за то, что их чувства так разминулись. Но хотя она по-прежнему ощущала себя Его Нарциссой, он больше никогда не станет Ее Джеймсом.
- Джеймс…
Девушка вдруг подняла на него глаза, и ему на секунду показалось, что в них мелькнули слезы. Но Нарцисса никогда не плакала, она была сильной и гордой, но почему-то сейчас она смотрела на него так, словно о чем-то его просила. Впервые просила, а не требовала.
Этот взгляд напугал Джеймса, и только самообладание позволило ему не отшатнуться от девушки. Он смотрел на ее лицо, каждую черточку которого изучил за прошедший год, и ненавидел эти глаза за то, что сейчас в них так отчетливо читалась боль. Боль, которую причинил он.
- Джеймс… - снова произнесла слизеринка, делая короткий шаг.
Она вдруг оказалась так близко, что Джеймс мог пересчитать ее ресницы. Это была опасная близость, но парень потерял бдительность, потому что вдруг заметил на ее шее золотой медальон. Тот самый медальон, который он подарил ей на ее день рождения. Тот самый медальон, в котором была их общая фотография и выгравированное: «Такие разные… Такие счастливые…». Тот самый медальон, который она выбросила в окно у него на глазах в их последнюю ссору. Но сейчас он вновь был у нее на шее…
В этот самый момент Нарцисса приподнялась на носочках и, обняв его за шею, прильнула к его губам. От неожиданности губы парня дрогнули, и девушка, приняв это за ответ, прильнула к нему еще сильнее. Такой знакомый запах ее кожи парализовал Джеймса. Реальность отступала, впуская воспоминания их самых трепетных встреч. Но последней ниточкой, связывающей Поттера с настоящим, был образ Лили, внезапно возникший в его памяти. Тот самый образ, что порой не отпускал его даже рядом с Нарциссой.
Джеймс мягко снял с себя ее руки и отступил назад. Слизеринка смотрела на него глазами разбуженного ребенка, который только что видел очень важный сон, но так не вовремя проснулся. А парень стоял рядом с ней, и как никогда ясно понимал, что больше ничего к ней не чувствует, и даже это минутное замешательство ничего не смогло изменить.
Он продолжал бы и дальше так думать, если бы в тот самый миг, когда он сделал шаг назад, на окраине поля не раздался тяжелый звук удара об землю. Они одновременно повернулись и увидели на тропинке от замка к полю две фигуры в школьных мантиях.
Фигура поменьше выронила какую-то толстую книгу и, резко развернувшись, бросилась к замку. Ее рыжие волосы ярким пламенем развивались на холодном ветру.
- Лили! – голос Снейпа летел ей вдогонку, развеяв все сомнения Джима, что это была именно Эванс.
Но девушка не остановилась, а словно прибавила скорости. События последних секунд пролетели у Поттера перед глазами, заставляя его похолодеть от ужаса.
- Лили!!! – в отчаянии закричал гриффиндорец, срываясь с места.
Больше всего на свете он боялся потерять эту девушку с волосами цвета пламени и самой доброй в мире улыбкой, но другая девушка с ледяными глазами точно так же боялась потерять его. Нарцисса схватила его за руку, не давая сдвинуться с места. Джеймс резко обернулся к ней и выдернул руку из ее цепких пальцев.
- Я же люблю тебя, Джеймс! – громко крикнула девушка, словно боялась, что он не услышит ее. – Почему ты так со мной?!
На ее всегда таком спокойно лице читалась злость, как будто бы она хотела ударить его. Джеймс никогда, даже в пылу самых сильных ссор, не видел у нее такого выражения лица. Он понимал, что она хочет услышать от него ответ на свой вопрос, но ответ был столь прост, что не требовал ни секунды размышлений:
- Я люблю ее, - просто ответил гриффиндорец, глядя в металл ее серых глаз.
- И давно? – спросила девушка зло, но как-то отчаянно.
Джеймс вдруг опустил взгляд под тяжестью своей вины перед ней. Ведь, по сути, весь прошлый год был его неосознанным обманом.
- Всегда…
Глаза Нарциссы расширились. Она посмотрела на Поттера так, словно тот только что ее ударил. Хотя его слова, по своим разрушениям, не шли ни в какое сравнение с ударами. Но в ушах у нее звенело, а перед глазами расплывался мир. Ее придуманный мир.
- А… как же я? – почти беззвучно прошептала она, глядя куда-то в пустоту.
Джеймс в растерянности не знал, что ответить. Он только в конце того года смог понять, что его страсть к этой холодной девушке не имела ничего общего с любовью. Но его чувства были, пусть временные, пусть не такие как у нее, но они были настоящие. И сейчас, глядя на Свою Нарциссу быть может в последний раз, он понимал, что по-прежнему желает ей счастья. Вот только он больше не мог подарить его сам.
Вдруг вдалеке опять послышался зов Снейпа, и на этот раз Джеймс не позволил себя остановить. Он сорвался с места и со скоростью, на которую способны только бывшие ловцы, помчался к замку за девушкой, которую просто не мог потерять. Впрочем, он не ожидал столкнуться с непреодолимым препятствием в лице профессора Макгонагал.
- Так-так… Мистер Поттер, вы, вероятно, спешите к мистеру Маерсу, отрабатывать наказание, - женщина проводила глазами скрывшуюся за поворотом Лили Эванс. – Мне кажется, вы заблудились, я вас провожу.
Джеймс мысленно выругался, понимая, что этот день один из самых худших в его жизни.
***
Нарцисса Блэк стояла посередине квидитчного поля и смотрела вслед растворяющейся фигуре пустыми глазами. Холодный ветер нещадно трепал ее серебристые локоны, но она не чувствовала холода.
Почему она поцеловала Джеймса? Просто она никогда не верила в ту заученную благородными гриффиндорцами фразу: «Если любишь - отпусти». Как это глупо. Если ты кого-то действительно любишь, разве ты не должен до последнего вздоха бороться за свою любовь? Отпускать – разве не удел слабых, которые лишь оправдываются тем, что любят? Ты должен действовать. И Нарцисса действовала, но это не помогло. Знала ли она, что этот поцелуй ничего не изменит? Знала, но до последнего верила в то, что он поможет ей и расставит все на свои места. Откуда же ей было знать, что на самом деле все уже стоит на своих местах?
Но она не жалела о том, что сделала. Ей не было никакого дела до чувств этой рыжей заучки, но вот их размолвка с Поттером давала слизеринке маленький, но все же шанс его вернуть. А этот поцелуй… За эти долгие месяцы она не забыла вкуса его губ, не забыла его запаха. И стоя сейчас совсем одна, Нарцисса впервые ужаснулась той жизни, что была у нее до Джеймса, и ужаснулась той, что будет без него. Как она сможет выжить без его плотно сжатых губ и такого родного запаха его кожи? Как это вообще возможно, если девушке казалось, что она именно для этого появилась на этот свет?
«- Я люблю ее.
- Давно?
- Всегда…»
Нарцисса вдруг резко зажала уши, но его безжалостные слова разлетелись на кусочки и с оглушающим звоном воткнулись в стенки ее сердца. Эти слова буквально выворачивали наизнанку ее память, в которой она была уверена, что он ее любит. Выходит, все было ошибкой, неправдой, ложью. Но она то верила, верила ему всегда! Так почему же она всегда проверяла его на готовность следовать за ней, несмотря ни на что?
Нарцисса сама не заметила, как без сил опустилась на пожухшую траву. Она продолжала судорожно зажимать уши, потому что ужасный звон сотрясал ее изнутри. Именно сейчас она в полной мере осознала всю степень своей вины. Это же она, Нарцисса, сама разрушила ИХ своими руками. Раз от раза разрушала сама, но Джеймс всегда помогал ей все восстановить. В этот раз он больше не хотел в этом участвовать.
- Нарцисса, вставай…
Северус Снейп, внезапно оказавшийся рядом с девушкой, попытался ее поднять. Но она даже не шелохнулась, продолжая пачкать мантию в пыльной траве. Она была легкой, почти воздушной, слизеринцу обычно ничего не стоило поднять ее. Но сейчас ее тянуло вниз то, что каменной насыпью болело в ее груди.
- Нарцисса, вставай, - парень потрепал девушку по плечу. – Холодно.
Северус поежился, но не от холода.
Они с Лили прогуливались по территории и, на самом деле, просто случайно оказались именно здесь. Все произошло за какие-то доли секунды. Сам Снейп не сразу обратил внимание на двух учеников посреди поля, наверное, он бы и вовсе их не заметил. Но Лили вдруг так резко выронила книгу и остановилась, как будто вдруг вспомнила о чем-то. Ее лицо, такое красивое и всегда улыбчивое перекосилось от целого калейдоскопа чувств, некоторые из которых Снейп никогда не видел на ее лице. И тогда, проследив за ее взглядом, он сам увидел то, что так ужаснуло его Лили. Когда он вновь повернулся, Эванс уже бежала в замок с такой скоростью, словно за ней гналась стая гипогрифов.
Наверное, он бы мог порадоваться… Но после того, как Снейп увидел вмиг изменившееся лицо Лили, он так ясно понимал, что эта ссора, о которой он раньше так мечтал, ничем не поможет ему. Как ничем не поможет она и Нарциссе, что сейчас безжизненной куклой сидела на земле, забыв обо всех правилах и приличиях.
- Как, Северус? – голос слизеринки был такой надломленный, словно это ветер истрепал слова до того, как они достигли ушей Снейпа. – Как ты живешь с этим..?
Снейп отвернулся. Он столько раз был на грани, столько раз ему казалось, что конец уже близко, что он не спасется в этом мире без Лили. Но все время появлялась она, словно луч света в непроглядной тьме, подобно руке славы, что освещает даже самую сильную тьму, Лили была с ним. С тех самых пор, как они встретились впервые, чтобы не случалось, она всегда была с ним. Только с ним, пусть и не его. Поэтому он все еще не сошел с ума, поэтому он все еще верил.
- Как жить дальше? – Блэк, казалось, и не заметила, что ее друг не ответил на ее вопрос.
- Нарцисса, прекрати… - горький вздох парня заглушил ветер. – Не ты ли всегда говорила, что самое главное это красота и чистота крови…
Снейп стиснул зубы. У него самого никогда не было ни красоты, ни той самой чистейшей крови, у него впереди не маячила помолвка с красавицей аристократкой и богатая свадьба, но у него все еще была Лили. Милая и желанная Лили Эванс с вовсе не аристократической красотой и магловской кровью в жилах. Обычная девушка. Такое простое счастье.
А у Нарциссы была прекрасная внешность, чистота крови и огромное приданное, что делало ее самой желанной невестой в Англии. У нее уже был жених, подходивший ей, как по красоте, так и по статусу, и грядущая свадьба, которая по растратам соизмерима со свадьбой магловского принца. Вот и все. Счастья не было, и не предвиделось.
- Да какая разница?! – Нарцисса вдруг подняла на Северуса свои пасмурные глаза и закричала, словно это он был во всем виноват. – Великий Салазар, какая разница? Зачем мне глаза цвета серебра? Зачем волосы, отливающие платиной? Зачем эти ноги, эти руки, эта молочная кожа?
В ее глазах стояли слезы, но ни одной капли не покинуло своего пристанища. Северус в ужасе сделал шаг назад. Он никогда в жизни не слышал ее злости, той злости, которую сейчас не был в силах заглушить ветер. И столько несправедливости было в ее словах, столько не выплеснутого гнева. А эти слезы, никто в этом мире никогда не видел ее слез. Никто и никогда не видел Нарциссу Блэк, сидящую на земле, на грани истерики. А Северус видел. И он бы предпочел, больше никогда не знать такую Нарциссу.
- Какая разница, что я красива, если ОН все равно не смотрит на меня? – ее голос, словно вдруг осипнув, перешел на шепот. – Какая разница, если он променял меня, на эту обычную грязнокровку…
Не замечавшая до этого ничего Нарцисса, вдруг увидела побледневшее лицо Снейпа. Девушка округлила глаза, и в них мелькнуло что-то вроде обвинения в предательстве. Наверное, если бы у нее были силы, то она бы отползла сейчас от слизеринца как можно дальше. Но сил у нее не было.
- Мерлин… Ты ведь тоже ее любишь! – в ее голосе было такое удивление, словно она слышала это впервые. – Да что в ней такого, почему вы все любите ее?! Почему никто в этом чертовом мире не любит меня?
Снейп не знал, что ей ответить. Не знал, как объяснить всю глубину своей привязанности к гриффиндорке девушке, которая совсем ее не знала, да и не хотела знать. Это было так же невозможно, как невозможно было для самого Северуса понять эту любовь Нарциссы к Поттеру. У них были такие похожие ситуации в таких непохожих жизнях, но они никак не могли понять друг друга.
- Все это не имеет никакого значения…
Нарцисса произнесла это так тихо, что если бы не внезапная твердость в ее голосе, то парень бы и не заметил. Но девушка вдруг поднялась на ноги и часто дыша начала обтряхивать запачканную мантию и чулки.
- Мы изначально не должны были быть вместе. В этой игре у нас разные масти. Пиковая дама не может любить валета червей. Валет червей любит даму червей. Наше место в отбое…
Северус наблюдал, как девушка провела по лицу тонкими пальчиками, словно надевая невидимую маску. Перед ним вновь стояла та Нарцисса Блэк, которую все знали или мечтали узнать. Парень сглотнул комок в горле и понуро поплелся вслед за девушкой.
Она была права. Его место тоже было в отбое. Пики не могут любить червей. Черви не любят пик.
***
Лили Эванс буквально ввалилась в женскую спальню, на ходу захлопывая дверь. Сейчас здесь еще никого не было, и Лили не нужно было отвечать на возможные вопросы от соседок. А вопросов было бы не мало, потому что гриффиндорка была бледной как полотно. Она, спотыкаясь, добралась до своей кровати и упала рядом с ней на пол, словно последние силы враз покинули ее тело. Обессилено облокотившись на кровать Лили зажмурилась и сжалась в комочек, стремясь оставить все переполнявшие ее эмоции где-нибудь внутри себя. Но она совсем не умела скрывать то, что было у нее на душе. А сейчас ее душа с ужасным треском рвалась на части. Лили прижала ладони к лицу и зарыдала, сотрясаясь всем телом.
Она чувствовала себя преданной, вышвырнутой, брошенной. А в голове все вставали картины поцелуя Джеймса и Нарциссы. Лили никогда еще не было так больно, как в тот момент, никогда еще не было так обидно.
Лили, словно маленький ребенок, терла глаза, размазывая слезы обиды по щекам, но они все текли, не желая останавливаться и приносить облегчение.
- Лили?!
Из-за рыданий Лили не услышала, как вошла Алиса Пруэтт, которая тут же оказалась рядом с Эванс и начала трясти ее за плечи.
- Лили, что случилось? Где больно?!
Вообще-то Алиса всегда была очень спокойной, но в данной ситуации она была так напугана, что сразу же навыдумывала всякие ужасы про кровожадных призраков, сумасшедших кентавров и жестоких слизеринцев.
- Лили, если ты мне не ответишь, то я не смогу тебе помочь!!!
Алиса действительно испугалась за свою подругу. Она уже начала мысленно перебирать в уме все известные ей целительские заклинания и придумывать самый короткий путь до больничного крыла.
- Да мне вообще никто не сможет помочь! – Лили не прекратила захлебываться слезами и даже не взглянула на подругу. – Я влюбилась, как полная дура! Ну почему, почему я игнорировала его столько лет, а сейчас вдруг поддалась? Как я могла поверить, что он другой? Он такой же, как все они! А теперь, когда я была готова отдать ему свое сердце, он просто швырнул его мне обратно!
Она замолчала, продолжая сотрясаться от беззвучных рыданий. Алиса быстро взмахнула палочкой, произнося звукоизолирующее заклинание, в надежде, что никто еще ничего не услышал. Она сделала это очень вовремя, потому что через пару секунд Лили закричала громче, словно в надежде, что Великий Мерлин услышит ее вопросы и ответит на них.
- Почему?! Почему он так поступил?!
Она вновь замолчала. Мерлин не откликнулся. Он не знал ответа, или просто не хотел отвечать.
- Лил, да что случилось?! – Алиса ничего не поняла из этих криков, кроме того, что Джеймс Поттер был во всем этом виноват.
- Я… видела… - Эванс пыталась восстановить дыхание, но слезы все еще текли по ее щекам, - Джеймс… целовался… с Нарциссой Блэк…
Алиса тяжело выдохнула. Она до последнего момента надеялась, что Лили скажет что-нибудь такое, на что она смогла бы придумать другое объяснение. Но как можно неправильно понять поцелуй?
- А может… Может она попросила научит ее целоваться, а он не смог отказать девушке? – Алиса сделала попытку поднять Лили настроение.
Лили посмотрела на подругу так, словно та только что сказала, что хочет стать женой домашнего эльфа.
- Ты еще скажи, что эта королева слизерина любит Джеймса больше жизни, а он не отвечает ей взаимностью, и она с горя решила поцеловать его, а он от неожиданности ее не сразу оттолкнул, - фыркнула Лили с раздражением.
Алиса скривилась, понимая, что все это выдумки пьяного гоблина, но точно не правда. Но ее радовало уже то, что Лили перестала плакать и даже успела выровнять дыхание, а значит, была вполне спокойна.
- Мне все равно…
Лили хотела казаться безразличной, но ее голос так некстати дрогнул, разрушая впопыхах сделанную маску. В ее зеленых глазах вновь блеснули слезы, и девушка разразилась еще более сильными рыданиями.
Конечно же, ей не было все равно! Она, наверное, никогда в жизни не плакала так сильно и неуемно. Но она ведь и никогда раньше не влюблялась.
***
Айрис Ростер сидела на скамейке в разбитом у озера парке. Погода была не особенно теплой, поэтому остальные скамейки пустовали, а шелестящие по мощеным дорожкам желтые листья придавали парку какой-то заброшенный вид. Да и одинокая девушка с печальным лицом лишь дополняла картину.
Неподалеку послышались шаги каблучков, но рэйвенкловка не обернулась, чтобы посмотреть на ту, что нарушила ее уединение. По правде говоря, глубоко погрузившись в свои мысли Айрис и не слышала вовсе этих шагов. Но Эрика Забини намеренно шла именно к ней, абсолютно не желая знать, хочет ли та с ней разговаривать.
- Хвала Мерлину, я наконец-то смогла тебя отыскать, - слизеринка грациозно приземлилась на лавочку рядом с подругой. – Чей свитер?
Айрис удивленно наклонила голову, словно забыла, во что была одета. Впрочем, тот темно-синий свитер, который был явно слишком большим для ее хрупкой фигурки, действительно мог вызвать удивление. Ростер выглядела такой беззащитной и потерянной в этом огромном свитере, что невольно хотелось спросить, не потерялась ли она.
- Счастливчик дал. Они с Виолеттой из Хогсмида шли и меня увидели, - Айрис улыбнулась, от чего у нее на щеках появились ямочки. – Счастливые они…
Эрика тоже улыбнулась. Но улыбка получилась какой-то горькой и фальшивой, что даже ей самой стало противно, и она перестала улыбаться.
Про любовь Виолетты Блэк и Алана Лоуренса было известно всей школе, как собственно и об их помолвке. Мало кому везло так, как повезло этим двум. Наверное, каждый второй школьник завидовал им, а что касается слизеринцев… они бы все отдали, чтобы оказаться на их месте.
Эрика проследила взглядом за падающим листом. Они все были похожи на этот лист: слабые, бессильные против воздушного потока, умирающие, а может быть уже мертвые.
- Ты, кстати, слышала новости? – Эрика отвлеклась от созерцания опадающих листьев и повернулась к подруге. – Что, без малого через две недели, Эвелин Течер станет невестой Альберта Паркинсона…
Забини внимательно следила за лицом подруги, впервые заметив, какая та бледная. Словно вся кровь вмиг покинула ее тело. Но Айрис продолжала смотреть на водную гладь ничего не выражающим взглядом, словно она замерзла здесь и уже давно ничего не слышит и не видит. Только ветер трепал ее светлые локоны.
- Слышала, мне Кэсс сказала, - наконец-то ответила девушка, как будто бы только сейчас услышала вопрос.
Ее даже не удивляло то, что Эрика начала эту тему. Жемчужина дома Забини всегда все знала и все видела.
- И что ты думаешь? Ты рада? – Эрику очень утомляла заторможенная реакция подруги на такую важную новость.
Айрис усмехнулась, от чего сразу стала похожа на дьявольскую куклу с ангельским лицом. Была ли она рада этой новости, которая так сильно касалась Ричарда, и так мало, по сути, ее саму. Ну да, эта помолвка означала, что Пьюси не женится на Эве, как бы не мечтал об этом, но разве это означало, что он женится на Айрис? Нет, вовсе нет. В магическом мире конечно не тысячи достойных претенденток, но какова вероятность, что его невестой станет именно она, Айрис Ростер? Рэйвенкловка не знала, есть ли эта вероятность вообще.
- Ну, надежда появилась, - странная усмешка не сходила с лица девушки. – Но представляешь, каково будет, когда его невестой станет другая чистокровная девушка с богатым папочкой?
Айрис впервые посмотрела подруге в глаза, чтобы та поняла, как важен для нее этот вопрос. Она каждую ночь пыталась убедить себя не думать об этом. Просто не думать о том, что это может быть ее судьба, стать Миссис Пьюси. Ведь если так не думать, то потом легче будет пережить разочарование, ведь так? Но как она не старалась, счастливые картины, которое ей услужливо подсовывало воображение, все же вставали перед ее глазами. Она просто не могла остановиться. Все думала, представляла, мечтала. А что с ней случится, если это не ее судьба?
- Ну, а ты не хочешь повлиять на это через родителей? – Эрика подумала, что нужно как-то поддерживать беседу, потому что в ясных глазах Ростер мелькнули слезы.
Айрис вдруг рассмеялась. Буквально залилась смехом. Так смеются очень хорошей шутке, или когда счастливы, или когда все хорошо.
- Не хочу ли я? – Айрис погрустнела. – Если бы хоть что-то зависело от моего «хочу». Родители слишком заняты свадьбой Кэсс, а ведь она только летом! Да даже если бы им было до меня… Они считают, что мне не достает жизненного опыта и целеустремленности сестры.
Айрис замолчала, потому что не видела смысла в словах. Они не знали, как все случится, а значит, что толку говорить обо всем этом?
- А как дела у вас с Дэреком?
Эрика фыркнула, заправляя прядь за ухо. Очень естественный отработанный жест, знаете ли. Да и что она могла сказать, если почти не виделась со своим будущим женихом, а на занятиях они совсем не общались, если будущее было мрачным и непроглядным, а помолвка маячила совсем близко.
- Я бы с радостью сказала тебе, что у Нас с ним все хорошо или же плохо. Но дело обстоит так, что Нас вообще нет. Есть я и есть он. Ничего связывающего. – Эрика улыбнулась печальной улыбкой. – В эти выходные я стану его невестой, а что я знаю об этом человеке? Как много я услышала от него самого? Даже когда он говорит мне дежурные фразы, то не смотрит на меня. И дело в том, что он не показывает никаких эмоций, ни положительных, ни отрицательных. Словно ему все равно…
«А может ему действительно все равно?»
Этот вопрос появился одновременно в их головах, но ни одна из девушек так и не решилась его задать. Вместо этого они дружно вздохнули и стали думать. Каждая о своем.
V Глава. Перебои.Ветер в небе все тише воет,
Тучи сбились в густую тьму,
Каждый хочет прослыть героем,
И не хочет им быть наяву.
Но не важно как много шансов,
Всего лучше забыть, где болит,
И когда придет время танцев,
Постараться успеть задать ритм.
Первая полная неделя ноября подходила к концу. Кому-то она показалась бесконечно медленной, для кого-то она пролетела незаметно, кому-то не принесла ничего, а для кого-то была очень важной. Как бы то ни было, за эту неделю погода успела измениться кардинально: окрестности замка укрыл тонким пушистым слоем первый снежок, лес стал напоминать красивые картины, а озеро покрыло тонким льдом. Замок поутих под слоем пушистого снега и стал каким-то ненастоящим, похожим на магловские стеклянные шары, внутри которых помещена какая-нибудь фигурка и летает пенопласт. Казалось, и жизнь в замке тоже стала медленной и размеренной, словно снег укрыл и заморозил всех его обитателей. Вот только внутри каждого внешне-замороженного волшебника бурлили чувства, которые не могли пробиться сквозь толщу этого внешнего льда.
Нарцисса Блэк стояла на продуваемой всеми ветрами площадке Астрономической башни и куталась в теплую мантию. С темного вечернего неба падали крупные хлопья снега, которые таяли, достигая каменного пола. Они осыпали плечи девушки и застряли в платине волос, а она сама казалась еще бледнее, чем обычно.
Большинство девушек ее круга сидели сейчас в гостиной и обсуждали свои завтрашние наряды, если им, конечно, посчастливилось быть достаточно знатными, чтобы быть приглашенными на помолвку Дэрека Гринграсса и Эрики Забини, которые сами покинули замок еще сегодня после обеда. И только Нарцисса сейчас стояла здесь в одиночестве и совсем не думала о том, как завтра наденет красивое платье и отправится на прием вместе с родными, как будет вместе со всеми поздравлять свою подругу, а в душе пытаться понять, есть ли вообще повод для поздравлений, как будет смеяться и улыбаться лицемерным гостям, почти каждому из которых, в сущности, плевать и на жениха, и на невесту, и, тем более, на их будущее счастье или несчастье. Мысли слизеринки не занимала даже причина, по которой она сейчас стояла здесь на растерзании ветров. А причиной, собственно, был Сириус Блэк, от которого девушка получила записку на ужине. Хотя достаточно сложно назвать запиской тот клочок салфетки, на котором красивым почерком было выведено место и время встречи. Несколько минут ужина слизеринка раздумывала о том, что же хотел от нее Сириус, но ее мысли достаточно быстро вернулись в, ставшее уже привычным, русло. А именно, к Джеймсу Поттеру.
Вот и сейчас, дожидаясь своего брата, Нарцисса думала о кареглазом недоразумении, которое так сильно исковеркало привычное течение ее жизни, показав, что получить можно далеко не все, что захочешь. Девушка раз от раза прокручивала в голове все воспоминания за прошедшую неделю, в которых хотя бы на пару секунд мелькнул гриффиндорец. Надо сказать, что эти воспоминания вовсе не приносили облегчения, так как состояли полностью из провалов ее маленьких хитростей. Что бы Блэк ни делала, как бы не подстраивала их встречи и разговоры, какие бы взгляды не бросала на него, Джеймс оставался непреклонен. Он равнодушно отводил взгляд, когда замечал, что она смотрит, на все вопросы отвечал односложно и, казалось, с некоторым раздражением. И, это было самым страшным, он пресекал все ее отчаянные попытки приблизиться к нему, как будто она была больна страшным и неизвестным заболеванием. Нарциса вряд ли когда-нибудь сможет забыть, как он отдернул руку, стоило им случайно соприкоснуться в толпе. Это так страшно, когда человек, которого ты так отчаянно любишь, не хочет больше чувствовать твоих прикосновений к нему.
В тот момент, когда слизеринка, забыв о причине своего времяпрепровождения, вдруг развернулась, явно желая уйти, а еще лучше убежать от всего, о чем она думала, на заснеженном кусочке серого камня появился Сириус Блэк.
Грифиндорец выглядел совсем не таким счастливым и веселым, каким Нарцисса видела его на ужине. Наверное, именно этим он отличался от других учеников его факультета, именно этим был похож на нее саму. Он умел притворяться. То, что умел каждый уважающий себя слизеринец, было попросту не по зубам таким простодушным добрякам, как гриффиндорцы. Но вот Сириус впитал это умение с молоком матери.
Парень вздохнул и подошел к сестре. Сейчас он был так похож на того Блэка, которым всегда хотела видеть его Вальбурга: он выглядел усталым аристократом, который видит слишком много, но говорит так мало, с этим невозмутимым спокойствием на невозможно красивом лице. Снежные хлопья путались в черных прядках, придавая его образу еще больше печали, а в его глазах отражалось небо и бледная девушка под порывами ветра. На секунду у Нарциссы мелькнула мысль, что у ее брата должно быть такая тяжесть хранится на душе, раз он так отчаянно ее скрывает от своих друзей, тяжесть, о которой он вряд ли признается даже себе.
Нарцисса посмотрела в синие глаза брата и вдруг так ясно осознала, что именно у него еще не спросила совета, а ведь он был ближе всех для Джеймса, а значит, ей мог помочь именно он. Надежда вновь колыхнулась в ее душе, и серые глаза замерцали. И почему она раньше никогда не задумывалась о том, что Сириус знал Джеймса, как себя, или даже лучше, поэтому он мог сказать, что Нарцисса делает не так!
- Я не знаю, Сириус… - выдохнула девушка, и белый пар на мгновение замер у ее лица, прежде чем растаять в воздухе. – Я, правда, не знаю, что мне делать! Мне кажется, я уже все перепробовала, но Он лишь отдаляется от меня. Что же я делаю не так? Что я все время упускаю?
Слизеринка замолчала и опустила глаза. Она не знала ответов на эти вопросы, как бы не старалась отыскать ответы, не знали и Эрика с Айрис, не знал Северус, так может, хотя бы Сириус знал? И Сириус Блэк действительно знал ответы…
- Ты упустила из вида одну важную вещь, сестёнка… - На мгновение он улыбнулся очевидности ответа, которого так намеренно не видела слизеринка, но улыбка не задержалась на его красивом лице, придавая его привлекательности мрачные черты. – Что бы ты ни делала, как бы себя ни вела, ничего не изменится. Даже если ты прекратишь попытки, даже если будешь продолжать бороться. Просто он не вернется, Цисс. Не вернется, потому что он не хочет возвращаться…
Нарцисса резко подняла голову и посмотрела на брата таким взглядом, словно тот только что ударил ее.
- Отпусти его, Цисс… Из-за тебя у него проблемы с Лили…
Это была главная причина, по которой Сириус устроил сегодняшнюю встречу. Ему просто безумно опостылело хмурое лицо Поттера, а помочь он не мог, потому что Эванс ловила каждый взгляд Нарциссы на Джеймса, каждую ее попытку заговорить с ним, каждое намеренное касание, но почему-то упорно не замечала реакции самого Джеймса на это, воображая себе невесть что. И естественно это не ускоряло примирение этой парочки и возвращение привычного веселого Поттера.
Мысли о проблемах друга захватили все внимание гриффиндорца, из-за чего он не заметил, как сверкнули глаза его сестры.
- Да какое мне дело до этой рыжей маглы?! До ее чувств и их ссор? Я хочу, что бы Джеймс был со мной, чего бы мне это ни стоило! – только яростно суженые глаза выдавали гнев аристократки, весь ее образ хранил хладнокровное спокойствие.
Тут пришла очередь Сириуса разозлиться, в конце концов, он был верным другом и гриффиндорцем, а слова Нарциссы явно несли не любовь и всепрощение.
«Нарцисса, какой бы милой она не была без маски чистокровки, не жертва случая, из-за которого она родилась в такой семье, а высокомерная девица, привыкшая получать все, что захочет…» - слова Джеймса словно гром прозвучали в голове Сириуса.
- Мерлин! Да Поттер ведь был прав на счет тебя! Ты же эгоистка, о какой вообще любви ты говоришь? Да ты же не любишь никого, кроме себя! – Сириус тоже умел оставаться спокойным внешне, когда все горело внутри, а в его синих глазах полыхало пламя. – Тебе наплевать на Джеймса, лишь бы тебе было весело! А то, что у ваших отношений никогда не было будущего, то, что ты станешь женой Малфоя, - ерунда? Собиралась играть с Джимом до своей свадьбы, а потом «пишите письма»? Поэтому ты сейчас хочешь сломать ему жизнь? Ради каких-то месяцев своего эгоистичного удовольствия? Я порой жалею, что ты моя сестра…
Сириус посмотрел на нее таким взглядом, с каким обычно сами слизеринцы смотрят на гриффиндорцев, с омерзением. На Нарциссу, умницу и красавицу, еще никто и никогда так не смотрел. И этот взгляд, словно ведро ледяной воды, в одно мгновение смыл с Нарциссы всю обиду и принес понимание. Понимание, что Сириус действительно был прав. Потому что она была действительно самовлюбленной эгоисткой, и она так глубоко погрузилась в свою боль и отчаяние, что ни разу не подумала о том, что такой финал был не просто вероятным… он был правильным! Им никогда не суждено было быть вместе, и все в этой жизни на это указывало. Враждующие факультеты. Враждующие семьи. Даже враждующие характеры и образы жизни. Джеймс видел эти знаки, а Нарцисса, словно слепая, шла на тот свет, что Джеймс вынес из своего мира. Но поскольку она сама никогда бы не смогла остаться около этого света, она неосознанно пыталась его потушить, погрузить Джеймса в свою тьму, лишь бы только не потерять его. Но как можно потерять человека, который не твой? У них были разные судьбы, в которых не было места друг другу…
Нарцисса не заметила, как Сириус покинул Астрономическую башню. Наверное, они оба в глубине души понимали, что все равно никуда не денутся от своего кровного и духовного родства, ведь даже разные масти не могли стереть их сходств. Поэтому сейчас Сириус уходил, а Нарцисса давала ему уйти. Он открыл ей глаза, но видеть или нет, должна была решить она сама.
Ненависть Джеймса была страшнее, чем его нелюбовь.
Нарцисса решила видеть.
***
Сириус Блэк медленно шел по пустынному коридору верхнего этажа. До отбоя было еще предостаточно времени на одинокую прогулку по замку, а парню почему-то безумно хотелось побыть одному. И дело было не только в том, что ему сейчас совсем не хотелось лицезреть бичевания Поттера, попытку Ремуса успокоить его буйную голову и суету Питера вокруг них двоих. Нет, Сириус был хорошим другом, он никогда не оставлял друзей в беде, но сейчас Поттеру никто не мог помочь, а спокойно смотреть Блэк тоже не мог.
Вообще Сириус не мог понять своих странных и неоднозначных чувств, не мог понять их природу и причину. Они просто засели у него в душе непонятной тоской, которая мешала жить как раньше. Ведь раньше он так легко отодвигал все ненужные эмоции в сторону, он радовался всем неприятностям, рассматривая их как приключение, а теперь не мог. И что самое удручающее было в его положении, он не знал, когда закончилось то «раньше». Сейчас ему казалось, что его прошлые беззаботные дни остались так далеко в прошлом, словно они ему приснились.
Те чувства, которые сейчас охватили все его существо, были настолько неизведанными и непонятными, что Сириус был готов лезть на стену, лишь бы только избавиться от них. Но, наверное, больше всего парень не хотел, чтобы друзья заметили эти чувства. Они казались ему постыдными – так сильно он гордился своим наплевательским отношением ко всему на свете. И ладно Джим, тот был сейчас просто не в состоянии заметить перемены в друге, про Питера даже и говорить бесполезно, но вот Рем мог, ох мог заметить…
Поэтому сейчас Сириус Блэк, всегда окруженный друзьями и толпой поклонниц, шел в полном одиночестве. И не было на его лице вечной улыбки и высокомерного взгляда, из-за чего он казался обычным и простым.
Повернув в очередной раз, парень понял, что уперся в тупик. Слева и справа были двери в учебные аудитории, но перед ним была стена с большой картиной. Наверное, Сириус никогда бы не увидел эту картину, если бы не повернул сюда, и возможно бы не обратил внимания, даже если бы у него было занятие в одной из этих аудиторий, но сейчас он стоял напротив нее и не мог отвести взгляд.
На холсте была нарисована красивая колдунья в средневековом наряде, которая стояла у окна и читала письмо. Это была влюбленная, которая ждала своего возлюбленного воина. Художник запечатлел момент, когда девушка получила последнее письмо от своего возлюбленного, в котором он говорит ей, что жив и обязательно к ней вернется, и у нее такое счастливое и просветленное лицо… она ведь не знает, что он не успеет добраться до ее замка прежде, чем вражеское заклинание настигнет его.
- Миледи, вы прекрасны! – Сириус не смог сдержать восхищения, потому что нарисованная девушка была подобна живой.
Колдунья, впрочем, перестала улыбаться и посмотрела на гриффиндорца оценивающим взглядом. Не было понятно, что она вынесла из этого осмотра, потому что девушка ничего не ответила и вернулась к чтению письма, которое читала с самого момента создания картины и, должно быть, выучила его наизусть.
- Почему вы молчите? – Блэка задело такое поведение по отношению к нему, тем более, что девушка была ненастоящая. – Неужели вы еще не выучили этого письма, что не можете уделить мне и минуты?
- В нем гораздо больше смысла, нежели в вас, - мягким голосом проговорила колдунья, не отрываясь от чтения.
Глаза парня округлились от удивления. Картина говорила, что он бессмысленный. Он – Сириус Блэк, любимец девушек и известный выдумщик. Эти слова никак не укладывались в его красивой голове.
- Я бессмысленный? – аристократ приподнял черную бровь. – И почему же?
Девушка на картине очаровательно улыбнулась и посмотрела на него с жалостью, словно он спросил что-то очевидное, но из-за скудости своего ума не был в силах этого понять. Она так долго молчала, что парень был уже готов потерять терпение и уйти, но колдунья свернула письмо и ответила:
- Вы никого не любите.
Холст опустел, и ее комната сразу стала казаться не живой, словно ее хозяйка не вышла за раму, а выбросилась из окна. А Сириус, ожидавший чего угодно, кроме подобного ответа, стоял не в силах пошевелиться и все смотрел на картину. Ее слова не выходили у него из головы и гудели словно поезд, у которого он лежал под колесами.
Сириус действительно не любил. Ни одну девушку из тех, с кем он был. Ни одна из них не затронула его сердца. И вот оказывается, что именно поэтому в нем нет смысла. В одно мгновение все встало на свои места. Парень понял, что за тоска съедала его изнутри, потому что там, внутри, ничего не было. Только пустота, гнетущая и засасывающая в свои непролазные дебри. В нем не было смысла. Он был пуст.
И сразу же стало понятно, когда и после чего он начал ощущать эту невиданную прежде пустоту. Это случилось сразу же после ссоры Джима и Лили. Стоило другу погрузиться в свои любовные муки, и Сириуса накрыло. И нет, это не была ревность, что друг стал уделять ему меньше времени и тому подобное. Просто Блэк смотрел на то, как отчаянно Поттер пытался вернуть Лили в свою жизнь, и понимал, что это так важно иметь в этом мире ту, которую ни то что не хочется прогонять, бросать, оставлять, - ее безумно страшно отпустить. У Сириуса никогда не было такой девушки, за которой хотелось идти, для которой хотелось совершать подвиги и добиваться ее всеми силами. Они все так легко всегда шли к нему, что их не страшно было терять. Поэтому, глядя на любовь Джеймса, Сириус впервые в жизни понимал, что ему этого тоже не хватает…
Куда не смотрел Сириус, он везде видел эту чертову любовь, и не мог понять, то ли в этом году все сошли с ума, то ли это он просто раньше был к ней слеп. Все вокруг страдали из-за любви. Джеймс никак не мог достучаться до Лили. Она же в свою очередь никак не могла ему поверить. Нарцисса заблудилась в своих чувствах к Джеймсу, а Нюнчик ходил чернее тучи из-за все той же Эванс (если конечно верить сомнительному чутью Сохатого). Питер тихонечко ходил за скромной отличницей с Пуффендуя, а Ремус, судя по наблюдениям, был тайно (видимо даже для себя) влюблен в чистокровную Рэйвенкловку. И так было везде, у каждого был кто-то на сердце. И только в Сириусе не было смысла. Он был пуст.
***
Люциус Малфой проснулся на самой заре, хотя, конечно же, в подземельях Слизерина сложно было определить время. Его не будило нахальное солнце, или трели оставшихся на зиму птиц, или крики детей, играющих в снежки, его разбудила тишина. Нет, Сарра все так же мерно дышала на его груди, но то затишье, что было последнее время, сейчас звучало особенно ощутимо.
Сегодня каждый знатный отпрыск Хогвартса покинет замок и отправится домой, дабы подготовиться к светскому приему. И он, Люциус Малфой, как староста факультета, должен сделать это одним из первых. А это значит, что отведенное до приема время парню придется провести в своем, ставшим после смерти матери ненавистным, доме вместе со своим отцом, которого Люциус предпочел бы видеть еще реже, нежели то угрюмое красивое серое здание, в котором они жили.
Сарра как-то неспокойно вздохнула во сне и перевернулась на другой бок. Тонкое покрывало очерчивало изгиб ее стройного тела так же невесомо, как сон обволакивал ее сознание. У Люциуса появилось непреодолимое желание прикоснуться к ней, убедиться, что это действительно она, а не жалкая иллюзия. Но он поборол это желание, потому что Сарра и так стала плохо засыпать, и сон ее становился крепким только под утро.
Слизеринец встал и начал медленно одеваться, стараясь не спускать взгляда со спящей девушки, стараясь запечатлеть этот момент в памяти. Когда-нибудь он уже не сможет просыпаться рядом с ней, смотреть на ее спящее лицо, беречь ее чуткий сон… Люциус содрогнулся от этой мысли.
Аристократ подошел к зеркалу и посмотрел на свое бледное красивое лицо. Глядя на этого белокурого юношу, что смотрел стальными глазами из глубины зеркала, невозможно было предположить, что он может чего-то боятся. Но ведь если человек сильный и независимый от чужого мнения, кто сказал, что ему нечего боятся, или некого, или не за кого? Вот и он безумно боялся своего отца, из-за которого будет вынужден потерять ту, кого боится потерять.
Парень прошелся глазами по комнате пытаясь отыскать свою волшебную палочку, но та привычно лежала на тумбочке у кровати, как и множество раз до этого. Часы отбили пять утра, а это было явно слишком рано для визитов туда, куда не хочется идти в любое время суток. Но дело было скорее даже в том, что Сарра еще спала, а оставлять ее одну у Люциуса не было ни сил, ни желания.
Слизеринец сел в большое зеленое кресло в углу комнаты и закрыл глаза. Почему-то именно сейчас ему вспомнилась мать. Быть может, дело было в том, что сознание готовило его к посещению того место, где все напоминало о ней… Арабелла Малфой была красивой и независимой, возможно, поэтому она так быстро надоела Абракасу, который не терпел неповиновения своей воле. И хотя сам Люциус крайне редко становился свидетелем самих ссор его родителей, он прекрасно видел, что Абракас всегда был крайне недоволен своей женой. Сам же Люциус очень любил мать, она всегда давала ему советы, надеясь, что он вырастет непохожим на отца, но она так рано оставила своего сына… Когда она умерла Люциусу было только одиннадцать, он еще не успел уехать в Хогвартс, не успел поступить на Слизерин. Арабелла так и не узнала, что ее единственный сын станет одним из лучших учеников, старостой факультета, на котором она сама училась. Но, наверное, больше всего на свете Люциус жалел о том, что так и не успел познакомить мать с Сарой… Нет, конечно же Миссис Малфой представляли детей четы Лоуренс, но на тот момент они были лишь детьми. А той Сарры, которую знал и любил Люциус, Арабелла уже никогда не сможет узнать.
Люциус посмотрел на спящую девушку, сейчас он впервые задумался, как сильно она похожа на его мать, и внешне, и внутренне. Нарцисса была совсем другой, но всегда нравилась его матери. На самом деле выбор невесты был единственным совместным решением родителей Люциуса. Возможно, именно поэтому парень никак и не мог отказать отцу в свадьбе с Нарциссой, из-за той любви, что питала его мать к этой девушке, как к своей родной дочери.
На самом деле, мало кто знал об этой тайне семьи Малфой, а сами они называли это «проклятием старого «М»». Ходили легенды, что у дедушки Абракаса Малфоя сначала рождались только девочки, а ему нужен был наследник. И тогда он погрузился в дебри черной магии и связал свою кровь с заклинанием, которое якобы помогало рождаться мальчикам. И с тех пор в семье Малфой не могла родиться ни одна девочка, вернее ни одна живая девочка.
Арабелла же всегда мечтала о дочери, она считала, что девочка смягчит характер Абракаса, и, возможно, в этом была доля правды. И когда Люциусу было пять, его мать вновь забеременела. Но белокурая девочка, нареченная Аспасией, родилась мертвой… Возможно, поэтому миссис Малфой пыталась пережить свое горе, спрятавшись в любви к чужой девочке… Сейчас Люциус никогда не сможет спросить свою мать об этом, и только две могилы на небольшом холме в самой дальней части поместья Малфой давали косвенный ответ.
- Ты почему не спишь, рано же еще? – тихий голос Сарры вырвал парня из воспоминаний.
Он открыл глаза и посмотрел на девушку, которая в темноте была похожа на привидение. Не в силах ничего сказать Люциус просто подошел и сел на кровать рядом с ней, прижимая к себе ее хрупкую фигурку…Она была так сильно похожа на его мать, почему он никогда этого не замечал?
***
Сарра и Алан Лоуренсы вошли в холл своего поместья, в котором как всегда царила тихая, но благодаря светлым гаммам не мрачная атмосфера. Здесь уже поджидали несколько домовиков с протянутыми для верхних мантий ручками и склоненными головами. Стандартная картина: никаких радостных родителей, обнимающих своих детей в приветствии, никаких радостных возгласов. Привычная тишина.
- Где родители? – небрежно поинтересовался Алан у домовика с маленькими ушами, который выполнял в их доме функцию дворецкого.
- Госпожа в гардеробной собирается на званный ужин, а Господин в своем кабинете, он просил, чтобы юные Господа посетили его по прибытии, - важным голосом пропищал домовик, закрывая парадные двери на засов.
Брат с сестрой переглянулись и пожали плечами. Но выбора у них особенно то и не было, поэтому они сразу же направились в кабинет своего отца.
- Я могу попробовать повлиять на отца касательно выбора тебе жениха, - вдруг сказал Алан, не глядя на сестру. – Есть пожелания?
Здесь, в стенах поместья Счастливчик всегда становился серьезнее, всегда был еще более похож на тот идеал аристократа, который придумали для него родители, а он стремился ему следовать во избежание всякого рода скандалов. Просто он всегда хотел прожить жизнь так, как хотелось именно ему, а когда родители не чают в тебе души, их гораздо легче убедить в правильности твоих взглядов на те или иные вещи. В школе было проще, нужно было всего лишь замечательно учиться и не попадать в переделки, чтобы учителя хвалили тебя при довольно редких посещениях Мистера Лоуренса, как одного из членов попечительского совета, достаточно было играть в команде замечательно и поддерживать ровные отношениями с детьми отцовских партнеров. Все это было проще простого, и Алан справлялся с этим на ура. Здесь же, в этом доме, нужно было тщательнее подбирать слова и эмоции, в зависимости от того, что хотели слышать и видеть родители.
- Мне все равно, - ответила Сарра спустя несколько секунд.
Ей действительно не было важно, каким будет ее жених, если это будет не Люциус. Какие будут у него волосы и глаза, как он будет смеяться и злится, будет ли он ее любить или нет. Какое все это имело значение, если на вопрос «есть ли пожелания» у нее перед глазами встает только блондин со стальными глазами и скрытой внутри нежностью только к ней одной.
Алан посмотрел на сестру, словно мог прочитать все ее мысли. Но это действительно было не так сложно для него. Да, она могла лучше всех прятать то, что чувствует, но каждый знал, чье имя она лелеет в сердце, и каждый знал, что не судьба.
- Сар, ты же сама понимаешь, что гораздо проще разнести весь мир в клочья, нежели заставить Абракаса Малфоя поменять свое решение. Да проще его убить, хотя, как ты знаешь, вряд ли кто-то кроме Темного Лорда способен на это.
Сарра опустила глаза. Конечно она все это понимала и уже давно не питала ложных надежд. Хотя сейчас ей в голову пришла совсем бредовая идея попросить о помощи Темного Лорда. Упасть перед ним на колени и клясться ему в пожизненной верности. Погрязшая в своем отчаянии девушка была готова даже убивать ради своей мечты. Но Алан продолжал, словно вновь читая ее мысли.
- Можно было бы конечно обратиться к Темному Лорду с просьбой и всю оставшуюся жизнь работать на него как проклятый, но боюсь, в вашей с Люциусом ситуации это тоже не поможет. Семья Блэков стоит так же близко к Лорду, как и семья Малфоев, если даже не ближе. Они самые верные его последователи и в его интересах их породнить еще сильнее. Я даже не удивился бы, если бы оказалось, что это он сам и предложил Абракасу дочку Блэков как кандидатуру в невестки…
Сарра никогда об этом не задумывалась, но в словах Алана было столько логики, что она невольно поежилась. Получалось так, что у них с Люциусом никогда не было шанса быть вместе. Даже самого крошечного шанса. Не было никогда.
Один из домовиков отворил перед ними дверь кабинета, впуская наследников внутрь самого главного места в доме. Этот кабинет был достаточно большим и светлым, с легкими длинными шторами, которые развивались от холодного ветра почти на всех участках стен, так как здесь и не было как таковых стен. Кабинет больше напоминал летнюю террасу. За большим дубовым столом с резными ножками сидел мистер Лоуренс – мужчина со светлыми короткими волосами и спокойным взглядом карих глаз. Он улыбнулся детям уголками губ, словно более радостную улыбку он просто не мог сделать. Рядом с его столом стояло кресло для приемов, в котором сидел джентльмен в цилиндре и черной мантии. Это был незнакомый для Сарры и Алана мужчина, но он улыбался им вполне открытой и дружелюбной улыбкой, словно всегда их знал. Как только подростки вошли, он поднялся и оперся на красивую резную трость.
- Дорогие, это мистер Райс, он прибыл из Америки, чтобы познакомиться с Саррой, - обратился мистер Лоуренс к своим детям и тут же вновь переключился на своего гостя. – Это наша с женой гордость, мои сын Алан и дочь Сарра.
- Добро пожаловать в Англию, - в один голос сказали брат и сестра, пытаясь понять, кто это господин и что ему нужно от Сарры.
Сарра и Алан переглянулись. Они не могли даже помыслить о том, что их отец может присмотреть в качестве жениха своей дочери мужчину средних лет. Но другой версии его визита у них попросту не могло быть. Он был не настолько зрел, чтобы иметь взрослого сына. Девушка еще раз посмотрела на гостя, но на этот раз более внимательно. При тщательном осмотре он оказался моложе, чем на первый взгляд. На вид ему было лет тридцать, и единственные морщинки на его лице находились в уголках глаз - это создавало ощущение, что он все время улыбается. У него были темные волосы и столь же темные глаза, над верхней губой у него были аккуратные усы. В целом он создавал достаточно приятное впечатление, но порождал много вопросов.
- Я рад наконец-то с вами познакомиться!
Он говорил с очевидным американским акцентом, не говоря уже о его манере держаться с малознакомыми людьми, как с близкими друзьями, что очень контрастировало с холодной вежливостью англичан. Он тут же подошел к подросткам и пожал руку Алана, а затем поцеловал руку Сарры. При ходьбе он очевидно хромал, опираясь на трость, и несколько морщился, что наводило на мысль о том, что ему очень больно передвигаться.
- Вы еще прелестнее, чем рассказывал мне ваш многоуважаемый отец, - доверительно проговорил мужчина Сарре на ухо.
У девушки возникло стойкое желание выдернуть свою руку, которую он продолжал сжимать, из его ладони, но она попросту не могла так поступить. Этот странный мужчина был настолько приветливым, что слизеринка чувствовала к нему отвращение. Он был совсем не похож на Люциуса, что все в нем раздражало юную Лоуренс, начиная от его увечья и заканчивая его идиотской шляпой.
Мужчина наконец-то отпустил руку девушки и вернулся в стоящее у стола кресло. Алан чувствовал отвращение сестры каждым миллиметром кожи и понимал, что нужно ее отсюда увести.
- Надеюсь, вы сможете нас простить, но нам следует подготовиться к приему, Отец, мистер Райс, - Алан вежливо поклонился мужчинам.
- Конечно, идите, - кивнул мистер Лоуренс и вновь повернулся к гостю.
- Я был счастлив наконец-то с вами познакомиться! – вновь улыбнулся мистер Райс и тоже повернулся к хозяину поместья.
Сарра вымучено улыбнулась и выскользнула в коридор раньше брата. Она быстрыми шагами отошла подальше от этого кабинета, от своего отца и этого ненавистного мужчины, словно боялась, что они пойдут следом. Но следом спешил только Алан, который совсем не понимал поведения своей сестры.
- Почему ты злишься? – парень заглянул в глаза девушки, стараясь идти с ней в ногу.
- Нет, ты видел? Этому американцу должно быть лет тридцать, и он даже ходить уже не может! А как он разговаривает! Он видимо ничего не знает о манерах! Отвратительный человек…
Алан остановился и покачал головой. Причина таких несправедливых слов о достаточно милом человеке была так же очевидна, как очевидно было полное различие мистера Райса и Люциуса. Поэтому Счастливчик предпочел не учить сестру уму разуму пока та находится в столь неспокойном состоянии. Он понимал, что ей нужно время, чтобы смирится с тем, что она не сможет быть с Люциусом. А времени ей понадобится крайне много…
***
Эвелин Течер сидела перед большим зеркалом в металлической раме в красивом платье бутылочного цвета и наблюдала за маминым отражением в зеркале. Пьера Течер с мягкой улыбкой расчесывала дочери волосы, и создавалось впечатление, что это простое занятие является ее единственной отрадой в жизни. Хотя в действительности так и было.
- Вот наконец-то посмотрю на сына Гринграссов. Сами они конечно не особенно приветливы, подозрительные какие-то, но может быть он другой? – Пьера размышляла в слух, словно сама с собой, но на самом деле она очень хотела поговорить с Эвой хоть о чем-нибудь.
Миссис Течер была молчаливой и тихой на первый взгляд, но это было скорее приобретенной привычкой, нежели врожденным качеством. И дочь была единственной, с кем Пьера не скрывала свое желание высказаться. Когда Эва была в школе, женщина почти не разговаривала, если не считать короткие ответы на вопросы мужа. И эти месяцы молчания безумно ее тяготили, поэтому, когда Эвелин все же появлялась в поместье, Пьера старалась не отходить от нее ни на шаг.
- Мне кажется он такой же, всегда в стороне, - Эва пожала плечами. – Я ни разу с ним не разговаривала. Он вообще мало разговаривает.
Эва, в отличие от матери, никогда не уставала от тишины, никогда не скучала по разговорам, близкие друзья и так прекрасно понимали ее молчаливое мнение. Да и желания разговаривать о каком-то подозрительном однокашнике у нее было не много, так как в ее голове было место только для одного парня.
- А какие у них отношения с девочкой Забини, она же Эрика кажется? – Пьера не оставляла попытки разговорить свою дочь.
- Не знаю мам, мы с Эрикой не дружим, - Эва была верна себе. – Хотя я очень редко видела их вместе, и близкими друзьями они не выглядели.
Миссис Течер грустно вздохнула и достала волшебную палочку. Она начала делать в воздухе круги и завитки, и волосы Эвы начали повторять за палочкой, повинуясь магии. Через пару минут прямые волосы красивыми кудрями ниспадали на плечи девушки.
- Несчастные дети… А ведь свадьба должна быть одним из самых счастливых моментов жизни. – Женщине было действительно жаль этих мало знакомых детей, но она вовремя вспомнила, что у нее самой так же есть дочь, которую есть из-за чего пожалеть. – А вы дружите с Альбертом?
Эва, которая никак не отреагировала на рассуждение матери о несчастных свадьбах, посмотрела на нее как на человека, на которого наслали какое-то странное проклятие. Девушке всегда казалось, что нужно быть не в себе, чтобы задавать подобные вопросы, но ей вдруг пришло в голову, что в действительности, ее родная мать ничего о ней не знает.
- Я ненавижу его, мам, - слизеринка улыбнулась, но эта улыбка выглядела более фальшиво, чем обычно. – Да и он, поверь, не питает ко мне добрых чувств.
Женщина опешила от столь резкого ответа дочери. Хотя у нее и были предположения о том, что Эва совсем не рада предстоящей помолвке, но она не думала, что это так серьезно.
- Так вот в чем дело… - Пьера стала казаться еще более усталой и подавленной, чем обычно. – А я, признаться, думала, что тебе просто нравится другой мальчик…
Эвелин усмехнулась и посмотрела на свое отражение в зеркале. У нее были такие грустные глаза, что даже ей самой стало себя жаль.
- Нет мам, мне никто не нравится. Но я бы все отдала за то, чтобы я сама могла выбирать того, с кем мне придется прожить свою жизнь. Есть человек, который мне не нравится, я просто люблю его больше всего на свете…
Миссис Течер, не ожидавшая подобного признания, застыла не в силах пошевелиться. Женщине хотелось обнять свою уже такую взрослую девочку и в то же время ей хотелось в ужасе убежать от этих несчастных карих глаз. Эти два противоречивых чувства боролись внутри нее, но победило желание знать все до конца.
- Как его имя?
- Ричард Пьюси.
На мгновение в комнате воцарилось молчание, которое было разрушено треском, с которым ударилась об пол выпавшая из рук Пьеры расческа. Женщина с выражением глубокого страдания попятилась от своей дочери, словно боялась, что та повернется и ударит ее. Эвелин повернулась на мягком пуфе и с удивлением посмотрела на мать.
- Что случилось?
- Мерлин, какая же я дура!
Женщина прижала ладони к лицу и начала сотрясаться от беззвучных рыданий. Эва тут же подскочила, отодвигая пуф в сторону, и опустилась на колени у ног матери, мягко шурша платьем. Она, не произнося ни звука, взяла маму за руки и положила ее ладони себе на голову. Пьера начала гладить дочь по мягким волосам и слезы перестали бежать из ее карих глаз, словно сами собой.
Эва не знала, почему мама успокаивалась, когда гладила ее по голове, но прибегала к этому верному способу всегда, сколько себя помнила.
- Мам, расскажи мне.
Пьера посмотрела на своего ребенка, словно оценивая, сможет ли девочка вынести то, что она собиралась ей сказать. Но Эва всегда была очень спокойной, неэмоциональной, поэтому женщина сделала глубокий вдох.
- В тот день, когда нас посетил мистер Паркинсон, я догадалась, что речь пойдет о тебе. Просто он сразу же спросил о твоем здравии и попросил передать тебе горячий привет от своего сына. Я тогда еще подумала, что это глупо, ведь вы с Альбертом наверняка каждый день видитесь, и он всегда может передать тебе привет напрямую…
- Мам!
От неожиданности Пьера опешила и посмотрела в нетерпеливые глаза дочери.
- Ой, прости… - женщина вернулась к сути рассказа. – Так вот, через пару минут после того, как Октав проводил мистера Паркинсона к твоему отцу, появился мистер Пьюси и изъявил желание так же говорить с Эндрюсом. Мне почему-то не пришло в голову, что он так же пришел по поводу тебя и будет честнее сразу же препроводить его к твоему отцу. Вместо этого я предложила ему подождать, пока освободится Эндрюс. А потом, разумеется было уже поздно… Прости меня, доченька!
Эва помотала головой и вымученно улыбнулась.
- Все нормально мам, ты же не виновата, что отец Ричарда опоздал…
Эвелин встала и подошла к окну. Она попросту не могла смотреть на мать. Нет, она ее не винила, потому что та действительно не была виновата в том, что ее счастье опоздало на пару минут. Просто услышать о том, что все могло случиться, действительно могло, было гораздо больнее. Ее мечты сейчас вновь умирали, даже будучи уже мертвыми.
***
Прием был в самом разгаре. Весь высший свет магической Англии, разодетый в самые дорогие и красивые мантии, нахваливали убранство поместья Гринграссов и красоту Эрики, которая вот-вот должна была стать официальной невестой наследника всего этого убранства. Конечно, это были далеко не единственные темы для разговоров, хотя и основные темы для сплетен. Аристократы наперебой шушукались о том, что чета Забини очень постаралась о будущем своих детей: сыну они выбрали признанную красавицу, да и просто богатую невесту - старшую Ростер, - а своей «жемчужине» (так мистер Забини называл свою любимую дочь) подобрали богатенького жениха. Хотя выбор Дэрека многим казался очень рискованным: Гринграссы были достаточно подозрительными, так как редко появлялись на приемах, а свои вообще не устаивали. Естественно скучающие волшебницы предположили, что они что-то скрывают. Но сегодня, находясь в этом таинственном поместье, многие были крайне разочарованы, так как здесь не было ничего странного или хотя бы необычного.
Как бы то ни было, взрослые продолжали плести свои замысловатые интриги, а дети пожинать их плоды даже на этом торжестве, а точнее сказать – особенно на подобных торжествах.
Айрис Ростер стояла рядом со своей семьей и семьей Забини и держала в руках бокал с какой-то красиво-переливающейся жидкостью. Начиналась самая торжественная часть праздника: в центре зала стояли мистер Забини и мистер Гринграсс, а рядом с ним, друг напротив друга, стояли Эрика и Дэрек.
Айрис отметила, что Эрика изо всех сил старалась выглядеть ослепительно. На ней было надето красивое темно-бирюзовое платье со всевозможными кружевами и красивыми вставками, оно было слишком изысканно и мало какую леди оставляло равнодушным. Прическа же Эрики как раз не отличалась замысловатостью, но от этого выглядела еще более красиво: ее кудри были просто собраны и закреплены на макушке, а несколько локонов словно сами выбились из прически.
Дэрек же выглядел как всегда спокойно-равнодушным, словно происходящее не имело к нему никакого отношения, и, наверное, именно этим привлекал к себе всеобщее внимание.
Но Айрис смотрела на подругу, пытаясь понять ее чувства, и никак не могла их разглядеть за широкой улыбкой девушки. Отцы вдруг начали говорить торжественную речь о единении семей, и Эрика, словно по сигналу, слегка повернула голову и посмотрела на Айрис. Их взгляды встретились лишь на мгновение, чтобы никто не успел ничего заметить, но рэйвенкловка успела уловить неподдельный страх в глазах подруги.
Это был действительно один из самых страшных моментов для детей волшебной элиты. Помолвки не расторгаются, браки длятся до «пока смерть не разлучит».
Прозвучали аплодисменты. Айрис с удивлением поняла, что случайно пропустила все самое важное. Главные слова были сказаны, кольцо с гербом Гринграссов было надето на палец Эрики, а сама она стала невестой.
Все тут же образовали огромную очередь для того, чтобы поздравить новоиспеченных жениха и невесту, и младшей Ростер ничего другого не оставалось, как вместе с родителями и сестрой присоединиться к всеобщему лицемерию.
- Поздравляю, - Айрис попыталась, чтобы слова прозвучали искренне, но у нее это совсем не вышло.
Никто не смотрел на подавленную Айрис, потому что все взгляды были устремлены на молодую пару, а точнее на невесту, которая излучала фальшивое, но мало отличное от настоящего, счастье.
Айрис очень хотелось быть рядом с подругой, но вокруг той уже образовалась толпа, которая вряд ли собиралась рассеиваться. Поэтому рэйвенкловке ничего не оставалось, как отойти к столу с напитками. Но в зале было слишком шумно и девушке захотелось побыть одной. Она вышла на один из балкончиков, с которых был хорошо виден предстоящий закат: солнце уже было алым и казалось больше, чем обычно. А внизу, на застланной алым светом снежной лужайке танцевали в такт только ими слышимой музыке Ричард и Эвелин.
Сердце Айрис сжалось, а бокал, выскользнул из ее рук и с громким звоном разбился. Испугавшись, что пара внизу заметит ее, девушка юркнула в зал, в котором никто и не услышал звука разбившегося хрусталя, а затем выскользнула в большой коридор.
Ростер совсем не хотела сейчас ни с кем разговаривать и медленно шла по пустому коридору. Вскоре раздались другие шаги, и девушке ничего не оставалось, кроме как зайти в ближайшую комнату.
Это был небольшой круглый зал, находившийся, по-видимому, в основании одной из башенок поместья. Множество окон были занавешены плотными шторами, а в оставшиеся лился алый свет заката. В середине комнаты, на мягком ковре, стоял большой черный рояль.
Айрис сразу же направилась к музыкальному инструменту и начала играть свою самую любимую мелодию. Перед глазами у нее продолжали танцевать Ричард и Эвелин, словно она все так же стояла на том злосчастном балконе. Они медленно вальсировали, не попадая в такт ее музыки. Наверное, у них были счастливые лица, но Айрис никак не могла разглядеть, потому что изображение теряло четкость и расплывалось. А звук в комнате все усиливался, подводя мелодию к кульминации. Но пальцы соскользнули с намокших клавиш, нещадно фальшивя. Девушка вытерла слезы со щеки и попыталась продолжить партию, но пальцы вновь и вновь скользили, извлекая из рояля кричащие звуки ее души.
Идеально настроенный рояль ничем не мог помочь расстроенной пианистке.
***
Снег укрывал поляну у поместья Гринграссов, которая, должно быть, зеленела все лето и покрывалась полевыми цветами. Но сейчас был ноябрь, и снег спрятал все, о чем эти гости могли только предполагать. Солнце искрилось закатными лучами, отражаясь от снежинок и заставляя их переливаться. И здесь, оторванные от остального мира, в эпицентре зимы, двое подростков лелеяли свое хрупкое счастье.
Эвелин Течер и Ричард Пьюси медленно танцевали на небольшом пяточке, который вытоптали в середине сугроба. Они не знали, под какую музыку движутся, и существует ли она вообще вне пределов этого маленького островка их несбыточных надежд. Они танцевали под музыку своих трескающихся душ, и их движения были хоть и плавными, но в то же время какими-то надтреснутыми.
Ричард обнимал самое дорогое, что у него было на тот момент, и чувствовал, как время неумолимо ускользает из его пальцев, под которыми сейчас горела ее кожа. Крайним уголком сознания парень слышал, как мерно шуршит подол ее платья по мягкому снегу, но этот звук вовсе не успокаивал. Он слышал стук своего сердца и как сбивчиво дышит Эва, словно ребенок, которому снится странный сон. И так хотелось убаюкать ее, укрыть от всех снов и реальностей, в которых ей придется ходить без него, но он знал, что очень скоро он уже не сможет этого сделать. Наверное, ему хватит сосчитать до трех, больше не имеет смысла.
Раз.
Да, он считал, что первый отсчет случился в тот момент, когда пришли первые приглашения на помолвку Эвы и Паркинсона. Это было начало конца, но Рич тогда так и не смог себе в этом признаться. А сейчас глупо было отрицать очевидное: до конца осталось сосчитать лишь дважды. Два отсчета, и он должен был умереть.
Но не сейчас. Сейчас она все еще была в его руках, такая теплая и родная, такая материальная, но в то же время уже не принадлежащая ему до конца. Он так боялся всех этих чувств, что неумолимо указывали на законченность их сюжета, очень скорую законченность. Но пока еще они были вместе, одним целым, неподеленным женихами и невестами. И поэтому… Раз.
И окон гостиной лилась музыка скрипки. Такая печальная, что Ричард на секунду засомневался, на помолвке ли они. Это музыка вместе с состоянием его души скорее навевала мысли о похоронах. И парню сразу вспомнились похороны матери, с которых минуло чуть меньше года.
Он никогда не забудет ее бледное лицо, которое в обрамлении светлых кудрей казалось совсем прозрачным. И такое странное спокойствие, которого он почти никогда не видел на ее улыбчивом лице…
А еще он помнил лицо отца. Он был бледнее нее, но такой спокойный, что Рич тогда на какой-то момент усомнился в том, что у его родителя есть сердце. Но оно было, потому что в тот же вечер отец его впервые в жизни напился, а затем еще неделю не покидал своего кабинета, в котором как одержимый разглядывал фотокарточки и все спрашивал одними губами, почему она его бросила. Но она только улыбалась с фотоснимков и махала рукой.
«Смерть забирает у нас то, что мы любим больше всего» - сказал отец на похоронах. Это было единственное, что он тогда произнес. Смог произнести.
Но сейчас, держа в руках то, что любил больше всего, Ричард так отчетливо понимал, что его отец ошибался. Потому что прежде чем смерть заберет Эвелин, это сделает жизнь. Жизнь заберет Эву у него еще до того, как смерть примет ее в свои мрачные объятия.
Резкий звон разлетелся по его миру, разрушая их единение. Подростки перестали танцевать и посмотрели на балкон, на котором никого не было. Но звон все еще звенел в ушах.
Раз…
***
Минуя небольшую гостиную для «уютных» семейных вечеров, Эрика Забини вошла в какую-то небольшую комнату с завешанными шторами, которые мерцали из-за ярких лучей заката по другую сторону. Привыкнув к почти полному отсутствию света, девушка смогла разглядеть телескоп у окна и стеллажи с книгами. Больше в этой комнатке ничего не было, за исключением мягкого ковра на полу. Слизеринка пошла вдоль стеллажей, пытаясь разобрать названия книг, но почти невидимые в темноте буквы плыли у нее перед глазами.
Помолвка. Одно из важнейших событий в жизни каждой девушки. Событие, которое во многом должно определять судьбу. И все было так невероятно красиво, как в книгах о любви. Вот только в остальном действительность не совпадала со сказками.
Эрика целую вечность придумывала фасон своего платья, все утро сооружала столь изысканно-простую прическу, и ради чего? Чтобы удостоится пары коротких взглядов от человека, с которым предстоит провести жизнь? Но даже это было не так страшно. Самое ужасное было в тот момент, когда он надевал на ее палец фамильное кольцо с изумрудами в форме буквы «Г». Потому что он посмотрел на нее таким странным взглядом, словно она была бы последней, кого бы он захотел лицезреть. Этот взгляд так выбил ее из колеи, что ее едва хватило на то, чтобы улыбаться поздравлявшим. Но даже у нее был предел.
Хотя и здесь, в этой темной пустынной комнате, она видела янтарные глаза Дэрека, смотрящие на нее этим колючим взглядом, в котором не было ничего, кроме нежелания ее видеть.
Вдруг звук открывающейся двери и чужие голоса нарушили тишину ее уединения. Резко обернувшись, Эрика поняла, что звуки доносятся из смежной гостиной сквозь незапертую дверь. Воспитание тут же заставило ее сделать несколько шагов к двери, чтобы обозначить свое присутствие, но прозвучало ее имя, поэтому она сразу же замерла в нескольких шагах от двери.
- Но Эрика Забини прекрасная невестка! – послышался голос миссис Гринграсс.
- Мама, я тебя умаляю, ты ведь даже не наводила о ней справки! – Эрика никогда не слышала Дэрека таким… в его всегда таком спокойном голосе звучала злость и раздражение.
Ответом ему была лишь тишина, что означало, что парень был прав. Слизеринец это тоже почувствовал и продолжал:
- Это что, мое наказание?! – Дэрек начал повышать голос, что заставило Эрику поморщиться. – Не вы ли говорили, что моей вины нет?!
- Сын, мы неоднократно говорили, что не считаем тебя виноватым, - послышался спокойный голос мистера Гринграсса. – Поэтому это ни в коей мере не наказание.
Послышался звук падающего стула, и девушка предположила, что тот упал из-за резкого подъема Дэрека.
- Не наказание?! Да вы хоть представляете, что со мной будет? – парень буквально шипел, что заставляло девушку цепенеть от неожиданности. – Каждый чертов день видеть ее лицо!
Этого молодая невеста уже вынести не смогла. Она даже представить не могла, что ее жених ее ненавидит, о какой семье тогда вообще может идти речь?
И тут Эрика разозлилась. Кровь прилила к ее щекам и придала ей сил. Девушка с силой дернула на себя дверь так, что та ударилась об один из стеллажей с книгами с ужасным треском. В гостиной воцарилась тишина. Все трое с ужасом смотрели на разгневанную девушку, которая уже почти вошла в их семью. Только к Дэреку сразу же вернулось его безучастное выражение лица, словно ему было все равно, что она теперь все знает. Такая реакция ее жениха разозлила молодую аристократку еще сильнее.
Глядя прямо в его зелено-янтарные глаза Эрика подошла и со всей силы влепила парню пощечину, следов от которой не осталось только за счет того, что девушка была в перчатках. Но удар был такой сильный, что парень даже пошатнулся от неожиданности и удивления.
- Я избавляю Вас от страданий! – прошипела слизеринка, подражая его собственному тону, когда он говорил о ней.
После чего девушка гордо пошла к выходу из комнаты и остановилась только на пороге. Она резко повернулась к родителям Дэрека, которые все еще прибывали в сильном шоке, улыбаясь своей самой очаровательной улыбкой.
- Была рада с вами познакомиться, - Эрика присела в реверансе.
После чего девушка стянула с пальчика большой перстень и выражением глубокого презрения бросила его на мраморный пол. Серебро звенело в ушах, ударяясь о мрамор.
Слизеринка резко вышла, прекрасно понимая, что только это не аннулирует помолвку, а значит, нужно было как-то все объяснить родителям. Но об этом она собиралась подумать позже.
***
А в Хогвартсе, вдали от шумного праздника самых несчастных людей на земле, тоже был закат. Огромный алый круг солнца уже шел на встречу с краем земли, освещая все окрестности замка красноватым светом, который отражался от окон и водной глади озера, но словно замирал в сугробах и следах. Большая часть учеников не отличалась либо знатностью, либо чистотой крови, либо и тем, и другим, поэтому имели счастье или несчастье не быть приглашенными на помолвку Эрики Забини и Дэрека Гринграсса, поэтому оставались под сводами любимой школы и любовались закатом, вместо крушений чужих надежд, о которых даже и не подозревали. К этим ученикам относились и двое шестикурсников, которые отвлеклись от выполнения домашней работы, чтобы посмотреть на красоту за окном.
Время близилось к ужину, но ни Северус Снейп, ни Лили Эванс, еще не были голодны, да и сочинение по трансфигурации еще не было написано даже наполовину. Это было бы странно, но оказалось легко объяснимым, потому что гриффиндорка витала в облаках, а точнее в грозовых тучах. Северус же и так не особенно понимал трансфигурацию, да и девушка, сидящая от него через стопку книг, волновала его куда больше.
С тех пор, как Лили увидела поцелуй Поттера и Нарциссы, прошла уже неделя, и за все время их дружбы Северус не видел подругу более притихшей. Она мало ела и судя по не особенно светлому лицу по утрам – плохо спала. На все вопросы друга девушка отвечала общими фразами и категорически запрещала обсуждать ранее именуемые события, чем несколько раздражала Снейпа. Нет, Лили все так же общалась со всеми, была улыбчива и приветлива, ну или по крайней мере пыталась выглядеть таковой, но Северус прекрасно замечал, как она стала забывать то, о чем они недавно говорили, порой путалась в лестницах, выполняла домашнюю работу дольше обычного и смотрела… смотрела на этого чертова Поттера, пока тот не видел! Легко предположить какие чувства все это вызывало у Северуса, но он не хотел вновь поднимать эту тему, тем более что девушка и сама уже не стремилась общаться со своими новоиспеченными друзьями… но догадаться, что этот идиот вызывает у Эванс не просто дружеские чувства не составляло особого труда.
Хотя слизеринец видел и очевидные плюсы всей этой ситуации, которые его очень устраивали. Во-первых, Лили снова стала проводить время только с ним одним, если конечно Алиса Пруэтт или другие гриффиндорки не заявляли на нее свои права, но это было не слишком часто и мало трогало парня. Он то больше всего ревновал ее к парням, и особенно к этой мерзкой гриффиндорской четверке. Поэтому его несказанно радовало, что он вновь, как и раньше, был на первом плане ее жизни. Во-вторых, и, наверное, в самых главных, Северус испытывал самое настоящее злорадное удовольствие от того, что Лили игнорировала Поттера, хотя тот продолжал свои настойчивые попытки поговорить с ней, от чего выглядел достаточно глупо и жалко.
Но, как бы ни был смешон Поттер, Северус всегда очень четко ощущал его присутствие, как если бы за ними всегда летал его невидимый фантом, который отражался в ее глазах и путал ее мысли. И даже сейчас, когда Лили смотрела на закат, парень отлично понимал, что думает она вовсе не о виде за окном. Она то чуть заметно хмурилась, то нервно покусывала губы, а иногда ее лицо разглаживалось, и на губах играла легкая и почти незаметная улыбка. Северус любовался ею, но мысли о том, что даже когда они вдвоем, Поттер присутствует с ними, никак не выходила у него из головы.
И в такие моменты слизеринец завидовал Поттеру сильнее обычного. Он сам так стремился вытеснить всех из ее жизни, прикладывал всевозможные усилия для того, чтобы быть в ее мыслях, даже заводил себе отвратительных для нее друзей и занимался темной магией, а этот лохматый кретин получил все это как по взмаху волшебной палочки. Это было нечестно и так обидно, потому что гриффиндорец совсем этого не заслуживал, а все равно становился ей с каждым разом все ближе…
Страшно подумать, но Северус больше шести лет пытался стать для Лили чем-то большим, чем просто друг, чем-то большим, чем просто он… и злился на Поттера, что у него это получалось гораздо лучше, хоть и тоже не слишком быстро. А вот сейчас, сидя напротив нее, он так отчаянно хотел быть для нее как этот жалкий надменный выскочка, словно хотел бы им стать, но только для нее, и это было так мерзко, что Северус поморщился.
Парень никак не мог понять, почему в его жизни все получалось через изнанку, даже когда он был счастлив, всегда было что-то, что делало это счастье неполным. Но, что было самым отвратительным, он был таким непривлекательным и во многом недобрым человеком, но так искренне и чисто уже почти семь лет любил одну и ту же девушку. И он так хотел делать ее счастливой, был готов отдать за нее даже последнее, что у него было – свою жизнь, и знал, что она бы все это непременно и оценила, и приняла, и ответила бы тем же… но вовсе не ему, а другому темноглазому брюнету, у которого все и всегда получалось как надо.
А у Северуса не получалось ничего.
***
Лили Эванс была глуха к тревогам своего друга, потому что она сама переживала самую наихудшую неделю своей жизни. С одной стороны, она ужасно злилась, то на себя, что влюбилась, то на Джеймса, который ее использовал, как ей казалось. Но с другой стороны, она никак не могла себя заставить не думать о нем, не смотреть в его сторону, и не плакать по ночам от своей первой и сразу же неразделенной любви. Сам же Поттер, который не оставлял попытки с ней поговорить и что-то ей объяснить, ни на каплю не облегчал девичьи метания, так как все эти попытки не отменяли свершившегося факта.
Девушка вздохнула и отвернулась от окна. На столе так и лежала стопка книг и сделанное лишь на четверть сочинение про отличительные черты анимагов. У Лили обычно никогда не было проблем с вниманием, но на этой неделе она вряд ли могла думать о чем-то одном дольше пары минут. На самом деле девушку очень мучила совесть, и она решила хотя бы сейчас взять себя в руки.
Гриффиндорка помотала головой и с видом глубокой сосредоточенности стала изучать книги, которые принес Снейп, и по которым они якобы работали уже больше часа.
- Сев… - Лили вскинула голову, и Снейп чуть не захлебнулся в зелени ее глаз. – Здесь нет книги, которую Макгонагал советовала прочитать в первую очередь.
Парень, который уже давно забыл о причине их нахождения в этом святилище знаний, удивленно посмотрел на книги, пытаясь припомнить хоть одно слово своей самой нелюбимой преподавательницы.
- «Анимаги: животные или люди?» - грифиндорка с шутливым упреком посмотрела на друга, поднимаясь из-за стола. – И это я еще невнимательная?
Девушка потрепала друга по плечу и, не заметив, как на его щеках проявился слабый румянец, пошла вдоль высокого стеллажа с книгами по анимагии. Дойдя до нужного места в порядке Лили нахмурилась, потому что там было пустое место между книгами и именно этой книги не было. В этом не было ничего удивительного, вряд ли они единственные сейчас делали домашнюю работу, хотя в субботу этим мало кто обычно занимался.
- Сев… а ее нет, - задумчиво произнесла девушка в этот просвет между книгами.
Лили разочарованно вздохнула и, отвернувшись от стеллажа, почти нос к носу столкнулась с Джеймсом Поттером. От неожиданности девушка врезалась спиной в книжные полки, что было достаточно больно, но она этого даже не заметила. В секунду в ее голове все смешалось, а сердце начало стучать как сумасшедшее, толи из-за того, что она испугалась, толи из-за того, что это оказался именно Джеймс. Лили, покрасневшая до корней волос, в растерянности совсем забыла, что нужно делать в подобных ситуациях.
- Эту книгу ищешь? – в руках гриффиндорца был тот самый том о анимагах.
Эванс посмотрела на книгу и автоматически протянула за ней руку, но вновь посмотрела на парня, когда он отвел свою чуть назад, явно не собираясь отдавать этот повод заговорить. Джеймс улыбался, как всегда улыбался, но в тот же момент и как-то иначе. Лили поймала себя на мысли, что никогда не видела, чтобы он ТАК кому-нибудь улыбался. Только ей. И сейчас, пытаясь вспомнить хоть один момент, когда он ей не улыбался, у нее это никак не получалось. И именно с этой улыбки началась странная привязанность Лили к этому парню. Странная и такая же яркая, как его улыбка.
- Хоть раз в жизни ты принес пользу, - появившийся так неожиданно из-за спины Лили Снейп выхватил книгу у грифиндорца и замер рядом с подругой, неприязненно смотря на Поттера.
Лили вдруг словно очнулась ото сна. Ей вспомнилось, что она вообще-то злится на этого лохматого выскочку, а главное, вспомнилось из-за чего. Она посмотрела на него долгим взглядом и снизошла лишь до кивка в благодарность за книгу. После чего девушка взяла друга под руку и повела его назад к столику, чувствуя, что еще немного, и все закончится как обычно – стычкой.
Северус, счастливый от прикосновения любимых рук второй раз за пять минут, спокойно сел за столик, забыв о своем враге. Но Джеймс, судя по всему, не собирался уходить и вновь подошел к гриффиндорке.
- Лили, нам нужно поговорить, - в голосе Джеймса не осталось и тени недавней улыбки.
Девушка даже не посмотрела в сторону парня, продолжая листать книгу. Но вот Северус явно не мог игнорировать, что этот мерзкий грифиндорец пытался привлечь внимание Его Лили. Внимание, которое теперь целиком должно было принадлежать Северусу.
- Проваливай, Поттер! – Снейп даже привстал и для большей убедительности достал палочку.
Ни взвинченный до предела Снейп, ни Лили, которая всем своим видом показывала свое безразличие к происходящему вокруг, не ожидали такого, но Джеймс Поттер не отреагировал на провокацию. Этот вечно вспыльчивый любимчик школы, которому только дай повод «поставить кого-нибудь наместо», не выхватил свою палочку, не огрызнулся в ответ, даже не повернул голову в сторону слизеринца. Он просто продолжал смотреть на Лили, чем уже начал выводить ее из душевного равновесия.
- Лили…
Голос Джеймса был так непривычно мягок, даже нежен, что у девушки начали дрожать руки. Ей так хотелось поговорить с ним, выслушать любую ложь и просто закрыть на все это глаза, что она уже слабо могла себя контролировать. Из последних сил она захлопнула книгу и взяла свою сумку.
- Почему бы тебе не поговорить с Блэк? – задала Лили риторический вопрос, обходя Джеймса.
Несмотря на то, что в Хогвартсе было очень много представителей благороднейшего и древнейшего семейства Блэков, все трое прекрасно понимали, о ком именно шла речь.
Девушка быстрым шагом пошла прочь от столика, боясь и, в тоже время, желая того, чтобы Поттер пошел за ней следом. Но за ее спиной раздалось гневное «Оставь ее, Поттер!», что явно свидетельствовало о грядущей потасовке.
Лили не стала останавливаться, хотя ей очень хотелось, но она лишь прибавила скорость и почти бегом покинула библиотеку. Она прекрасно понимала, что Северус поступил как хороший друг, и знала, что должна быть ему благодарна, но ей так хотелось, чтобы Джеймс догнал ее и заставил себя выслушать, что она невольно сердилась на своего друга.
Лили вздохнула и пошла по коридору. Она привыкла действовать по правилам. И сейчас все было правильно.
***
- Оставь ее, Поттер! – разгневанный Снейп преградил гриффиндорцу дорогу.
Джеймс остановился, провожая взглядом хрупкую фигурку Лили. Он целую неделю пытался поговорить с ней, но она все время ускользала от него вот так, словно все люди и все события пытались помешать им поговорить. Но Джим не мог, не хотел, этого допускать. Именно сегодня он так явно ощущал, что все получится, и эта встреча в библиотеке лишь подтверждала это. Поэтому разве мог гриффиндорец позволить этому заморышу встать на его пути? Но Поттер чувствовал, что если они сейчас начнут выяснять отношения, то время будет безвозвратно упущено, а этого он допустить не мог. Поэтому Джеймс просто попытался обойти живую преграду, чем вызвал в Снейпе еще большее бешенство.
- Ты что не слышал? Она не хочет с тобой разговаривать!
Джеймс посмотрел на слизеринца. Ему вдруг показалось столь забавным, что они с этим парнем были враги с самой первой их встречи в поезде. И все ведь было так закономерно: они были люди из разных миров, у них не могло быть ничего общего. Но Лили, эта удивительная девушка соединяла их миры, делая их похожими и понятными.
- Мы оба знаем, что она хочет со мной говорить, - вдруг совершенно спокойно сказал гриффиндорец.
Снейп опешил. Они пять лет поливали друг друга грязью при любом удобном случае, но никогда не разговаривали спокойно. Но осознание того, что Джеймс говорит правду, лишь разозлило слизеринца еще больше.
- Ты не достоин ее! – прошипел Северус, готовый в любой момент наслать на своего врага самое страшное из придуманных им заклятий.
И тут Поттер рассмеялся, чем совсем сбил Снейпа с толку. Он смеялся так искренне, словно они были друзья, и слизеринец сказал забавную шутку.
- Ты, наверное, считаешь, что ее достоин только ты, - Джеймс перестал смеяться так же внезапно, как и начал.
Снейп растерялся. Он всегда считал, что никто не догадывается о его чувствах к Лили, и проницательность этого идиота его очень удивила.
- Не нужно обладать внутренним оком, чтобы заметить, КАК ты на нее смотришь, - в глазах грифиндорца плескалась жалость и в то же время безжалостность. – Ты можешь жалеть себя сколько угодно, и можешь сколько угодно обвинять других. Вот только ни она, ни я, ни кто-нибудь еще не виноват в том, что ты ей друг и не больше. В этом виноват только ты. Потому что до тех пор, пока ты будешь безмолвно лелеять свою любовь, она уйдет от тебя к тому, кто не побоится признаться ей, не побоится пойти за ней даже против ее воли. Когда ты любишь, нужно действовать, иначе какой смысл в твоей любви? Она очень скоро превратится в яд.
Снейп стоял, как громом пораженный, и Джеймс этим воспользовался. Он быстро обошел слизеринца и пустился бежать. Он должен был действовать.
Парень догнал ее на главной лестнице в холе, когда она уже собиралась спускаться.
- Лили, ну почему ты не хочешь выслушать меня?! – взмолился грифиндорец, хватая девушку за локоть и разворачивая к себе.
От удивления она не сразу нашла, что сказать. Но Джеймс даже представить не мог, как она рада тому, что он все-таки догнал ее.
- Потому что ты использовал меня… Потому что ты мне нравишься! И я думала, что нравлюсь тебе! – в ее глазах блеснули слезы обиды, она сама не поняла, как призналась.
Глаза Джеймса расширились. Он ожидал чего угодно, но точно не этого. Но это было самое лучшее, что он слышал за последнее время, самое желанное, за пять лет.
- Мерлин, Лили! – парень рассмеялся. – Ты мне нравилась на первых трех курсах, нравилась так долго и сильно, что я сам не понял, как полюбил тебя! Я люблю тебя, Лили! Мерлин, я ждал этого так долго!
Он с улыбкой наблюдал, как вытянулось ее лицо. И, опережая ее вопрос, ответил:
- А с Нарциссой было недоразумение, этакая точка в наших с ней отношениях.
Грифиндорка уже не замечала, что слезы потекли по ее щекам. Все было так просто и так понятно, так легко складывалось в его словах, что казалось самой невероятной в мире ложью, в которую она так боялась поверить. Ей казалось, что это так в духе Джеймса, говорить каждой девушке что-то подобное, что она замотала головой, от чего улыбка сошла с лица Поттера.
- Ну что мне сделать, чтобы ты мне поверила?! – голос парня звучал разочарованно только первую секунду.
Он вдруг резко подбежал к ближайшим рыцарским доспехам и в один прыжок ухитрился забраться им на плечи.
- Что ты делаешь? – прошипела Лили озираясь по сторонам, но ученики, спешащие на ужин, конечно же, с интересом наблюдали за происходящим.
- Внимание! Я хочу сделать чистосердечное признание! – завопил Поттер на весь холл, привлекая внимание каждого, даже самого незаинтересованного, ученика. – Я люблю Лили Эванс! И мне никто кроме нее не нужен!
Джеймс Поттер сиял ярче люмоса в темноте и так лучезарно улыбался, глядя на покрасневшую от смущения Лили, что все вокруг начали аплодировать.
- О, и это так прекрасно, мистер Поттер! – громкий голос Альбуса Дамблдора заглушил аплодисменты, которые тут же прекратились.
Сам Джеймс даже не подумал, что его за этим занятием (а именно, за сидением на доспехах и нарушением спокойствия) может застать преподаватель. От неожиданности парень резко крутанулся на голос директора и не удержался на полированном металле. Падение было быстрым и наполненным драматизмом, потому что доспехи полетели вслед за ним. Джеймс от быстроты происходящего даже не успел испугаться, а кованые латы зависли в паре дюймов от столкновения с ним. Дамблдор, улыбаясь, сделала плавные движения палочкой, которая внезапно оказалась у него в руке, и поставил доспехи на место.
- Спасибо, Сэр! – выдохнул Джеймс и продолжил лучезарно улыбаться Лили, которая подбежала поднимать его с пола.
- И вовсе не обязательно было устраивать весь этот цирк, - пробурчала красная Лили, пряча улыбку.
Джеймс рассмеялся. В этом был весь он.
***
Эмили Поттер уже закончила ужин и шла к выходу из большого зала как уже почти в дверях столкнулась с Сириусом Блэком. Они замерли друг напротив друга, не зная, что сказать, и нужно ли вообще что-нибудь говорить. На лицах обоих было совершенное спокойствие, но Эмили чудом сдерживалась.
Несмотря на то, что Поттер неделю встречалась с Патриком Фьорри и вроде бы не вспоминала друга своего брата, по вечерам на нее нападала тоска. Стоило ей отойти от своего парня и мысли о Сириусе начинали лезть в голову. Ей было сложно скрывать даже от себя, что ей хотелось видеть его, знать о происходящем в его жизни. Эмили не могла понять, тянет ли ее к нему, как к парню, или он ей просто нравится, как человек. Но проверять уже не было возможности.
- Вы не поверите, что учудил ваш Поттер! – в дверях появилась сияющая Виолетта и следующий за ней Алан.
Появление этой парочки было очень кстати, и Эмили с Сириусом с облегчением перестали сверлить друг друга глазами.
- Мы как раз шли сюда, и там, около лестницы, стоял Джеймс с этой… - Девушка нахмурила красивое лицо, пытаясь припомнить имя.
- С Эванс, - подсказал Счастливчик, который в этот момент мало интересовался рассказом, потому что поправлял мантию на Виолетте.
- А ты откуда знаешь? – Блэк прищурилась и с подозрением посмотрела на своего парня, который похоже сам удивился своему знанию.
Сириус, который вообще по своему характеру был крайне нетерпеливым, закатил глаза.
- Слушайте, может вы потом разберетесь? – Гриффиндорец засунул руки в карманы. – Ви, рассказывай давай!
Лицо Виолетты приняло нормальное выражение, только когда она вновь посмотрела на своих слушателей.
- Так вот, стоит Джеймс с Эванс около лестницы, спорят о чем-то, и тут он как залезет на доспехи, - Девушка рассмеялась, вспоминая. – И давай кричать, что любит эту Эванс и жить без нее не может!
- Да, Поттер, молодец, - заулыбался Алан.
Эмили была искренне рада за своего брата, который прожужжал ей все уши об этой Лили. Но, посмотрев на Сириуса, на лице у которого сияла улыбка, она просто не могла сдержаться.
- Да, мой брат истинный рыцарь! – широко улыбаясь сказала Поттер. – Некоторым есть чему у него поучиться…
Все поняли на кого был намек, потому что Алан и Виолетта покосились на Сириуса и поспешили к столу Рэйвенкло. Сам же гриффиндорец видимо хотел что-то сказать, но Эмили не дала ему такой возможности, с самым безмятежным видом покинув зал.
В холле все еще было много народу. Все обсуждали поступок Поттера, который в одно мгновение стал еще более знаменитым и популярным.
- Почему ты злишься? – возникший из ниоткуда Сириус заставил Эмили подскочить на месте.
- Не помню, чтобы я злилась, - Эмили приподняла одну бровь, словно сомневаясь, вменяемый ли у нее собеседник.
Синие глаза парня сузились. Он очень не любил, когда на него так смотрели, особенно девушки, особенно те, кого он (хотя в этом он уже не был уверен) сам отверг. Ее поведение разозлило его настолько, что он совсем забыл, что говорит с сестрой своего лучшего друга.
- Только не говори, что влюбилась в меня только из-за того, что мы вместе сходили на вечеринку. Это так предсказуемо. – Его тон был воистину аристократский. Так говорил весь высший свет слизерина.
От такой наглости девушка на секунду лишилась дара речи. Но достаточно быстро взяла себя в руки.
- Мне, конечно, говорили о твоей завышенной самооценке, но явно преуменьшали… - удивленно протянула Эмили, глядя в красивые глаза. – И к твоему сведению, «быть вместе на вечеринке», означает проводимое вместе время, а не когда парень бросает девушку по приходу среди незнакомых ей людей.
Девушка покачала головой и повернулась, чтобы уйти, но наткнулась на Патрика.
- Amelie? – медленно проговорил парень, переводя взгляд со своей девушки на загонщика гриффиндорской сборной.
- Патрик! Я как раз собиралась тебя искать, - девушка расплылась в улыбке и, взяв парня за руку, повела его подальше от Сириуса, пока тот не сказал еще что-нибудь.
- Это был Си’гиус Блэк? – Патрик глянул через плечо, пытаясь оценить, стоит ли ему беспокоиться. – Почему он считает, что ты в него влюблена?
Эмили громко рассмеялась, в надежде, что этот самовлюбленный олух услышит. Хотя ей сейчас ей больше всего хотелось превратить Сириуса Блэка во что-нибудь малопривлекательное. Может быть, тогда он перестанет так себя вести.
- Да он считает, что в него все преподавательницы влюблены, куда уж обычной студентке.
Патрик тоже рассмеялся, но не перестал оглядываться.
VI Глава. Отпечатки на стекле.Сквозь окно льется лунный свет,
Прикоснись же к нему, скорей!
На стекле оставляя след,
Ты ладонью его согрей!
Все преграды сломай, разрушь,
Не сейчас нам судьба сгореть!
Но запомни, что с наших душ
Отпечатки нельзя стереть...
Еще одна неделя пролетела незаметно, словно кто-то с силой крутанул часовую стрелку на часах мира. Еще одна неделя ноября осталась позади, приближая зиму, которая обещала быть нежной и мягкой. Ноябрь лукавил. Ноябрь смеялся над людьми, меняя тепло на холод, град, на мокрый снег. Ноябрю казалось, что он был единственным победителем этого мира, но куда уж ему было до проказницы Судьбы, которая нещадно мешала многим делать то, что им так хотелось, и лишь изредка отпускала нитки, за которые дергала, чтобы взглянуть на девственную чистоту Ноябрьского снега.
Джеймс Поттер пребывал в блаженной задумчивости, чем ужасно раздражал Сириуса Блэка и удивлял всех остальных. Гриффиндорец считал каждую минуту времени, проведенную не с Лили, в надежде на то, что дьявольские часы побегут быстрее. Он никогда в жизни еще не чувствовал себя таким счастливым, как эту невыносимо долго-быструю неделю.
Нет, он естественно не изменился так кардинально, как казалось его ревнивому другу. Джеймс все так же разводил балаган на уроках, все так же мешал преподавателям и задирал слизеринцев, но все он это делал так грационзно, так воздушно, как будто выпил зелье удачи, которое они совсем недавно проходили на зельеварении (Снейп, единственный претендент на главный выигрыш у Слизнорта, в тот день умудрился проспать, чем в который раз доказал, что не является любимцем Удачи).
Всю эту неделю новоиспеченной парочке все время кто-нибудь мешал побыть вдвоем, но они переносили это спокойно и легко. Все эти люди, вечно появляющиеся в тот момент, когда парень с девушкой решали, что победа за ними, являлись свидетелями того, что чувства имеют место, чем доставляли влюбленным огромное удовольствие.
Сейчас был самый разгар Истории Магии. Унылый призрак монотонно бурчал про революцию кентавров, или гоблинов, или еще невесть какого магического народа. Была сдвоенная пара у Хаплпафа и Гриффиндора, и, разумеется, первые пытались все законспектировать, усиленно пыхтя и иногда переспрашивая преподавателя, сбивая его с мысли. Из Гриффиндорцев желание вести конспект было где-то у трети (к которой извечно относились Люпин и Эванс), все остальные занимались своими делами: Питер преспокойно спал на парте, пуская слюни на новенькое перо; Сириус осторожно помахивал палочкой, заставляя шнурки одного из Хаплпафцев завязываться в причудливый узел; Джеймс перебирал в руках медные локоны Лили, которая усиленно, но в то же время легко и одухотворенно, записывала каждое слово профессора.
Солнце заглянуло в окно, заставляя медные прядки искрится в руках Джеймса. Он засмотрелся на игру света и упустил момент, когда Лили подалась вперед чтобы взять чистый пергамент. Ее волосы натянулись в его пальцах, заставляя девушку обернуться.
Джеймс словно сквозь золотистую дымку сна видел, как медленно она поворачивается к нему, как солнце замирает на ее лице, искрясь в зелени ее глаз, как в солнечном луче, целующем ее волосы, пляшут пылинки. Ее губы дрогнули, расплываясь в улыбке, а в уголках глаз разбежались лучики.
Джеймс словно забыл, как дышать, залюбовавшись на ее такое привычное, и в то же время совсем другое лицо. А время услужливо замерло, став вдруг вязким, как кисель, позволяя насладиться каждой частичкой ее солнечного образа. Она словно вся была пронизана этим солнцем, которое сейчас любовалось на нее через окно, и парень так ясно понимал, что все те крохи ее забавного гнева, ее равнодушного внимания за все эти годы рассыпаются и становятся подобными этой пыли, что танцует в солнечном луче.
Джеймс улыбнулся в ответ спустя вечность. А может быть, прошла лишь доля секунды, а может быть, он улыбался уже тогда, когда она еще не смотрела на него через эту танцующую пыль. Гриффиндорцу казалось, что он улыбался ей всю свою жизнь, а она всегда смотрела на него вот так, сквозь призму своего зеленого лета и этот солнечный луч…
- Просыпайся, - мягкий голос Лили, в котором Джеймс отчетливо слышал улыбку.
Парень открыл глаза, чувствуя тонкие пальчики в своих непослушных волосах. Наваждение улетучилось вслед за солнцем, которое спряталось за небольшим облаком. Наверное, гриффиндорец задремал, хотя ему самому казалось, что он закрыл глаза лишь на мгновение.
Он поднял голову и посмотрел на Лили. Он никогда в жизни не испытывал таких чувств, что сейчас щемили его сердце. Ему так хотелось прижать ее к себе, забрать ее вовнутрь себя, чтобы больше никто-никто не смог увидеть эту ее улыбку, этот мягкий свет, из которого она была соткана.
Но все, что позволил себе Джеймс – это встать из-за парты и обнять ее за плечи этаким собственническим жестом, в надежде, что никто не посмеет забрать ее у него никогда.
***
Лили Эванс привычным жестом положила сумку на свой любимый библиотечный столик. По правде сказать, этот столик был их с Северусом, и вести сюда Джеймса было как минимум жестоко, но девушке даже не пришло в голову, что для Снейпа это будет равносильно предательству, да и сам Снейп тоже не пришел ей в голову в тот момент. Угрюмый друг как-то отошел на задний план в этот дивный день, пронизанный солнцем, и гриффиндорка всеми силами старалась ввести Джеймса в каждую частичку своей жизни, подобно тому, как он вошел в этот день. И этот столик, будучи таким реальным, таким вечным за все годы обучения, стал для Лили своеобразным оплотом надежности. Ей казалось, что если поставить рядом этот столик и Джеймса, то парень тоже уже никуда не денется из ее жизни.
Она наблюдала, как он небрежно садится на стул, словно это была не библиотека, а комната отдыха; как он выглядывает из окна, чтобы знать, что именно видит Лили, каждый раз садясь за этот стол с кипой книг; как он обводит взглядом книжные полки, пытаясь понять, почему именно этот уголок библиотеки выбрала девушка; как вдыхает воздух вперемешку с книжной пылью. Она наблюдала за ним с тем самым волнением, с которым девушка наблюдает за парнем, впервые позвав его к себе домой, в страхе, что он не проникнется атмосферой ее мира. Ей захотелось начать оправдывать свои любимые предметы, лишь бы только уберечь их от его внимательно-небрежного взгляда. Сразу стало казаться, что здесь слишком пыльно, слишком душно, слишком уныло… Но Джеймс вдруг посмотрел на девушку и улыбнулся так, как улыбался только ей, и вся ее неуверенность исчезла.
Поддавшись секундному порыву, который был настолько несвойственен застенчивой Эванс, что глаза Поттера удивленно расширились, она подошла и прижала его к себе.
Лили вдруг так отчетливо поняла, что все эти книги, все ее укромные места, весь этот замок – все это так маловажно, пока есть Джеймс. Это он заставлял оживать все краски ее жизни, это он приносил вместе с собой солнце, это он был этим солнцем, которое теперь согревало ее своими лучами. И не важно, где они находятся и какая погода за окном. Пока есть Джеймс – все удастся, все сложится.
В тот момент, когда руки Джеймса обняли ее в ответ, ее решимость спала. Девушка вдруг поняла, что они в библиотеке, что они невозможно близко, что, Мерлин, его голова утыкается ей в грудь! Так же внезапно, как Лили очутилась рядом, она выскользнула из рук парня и, прелестно краснея, начала искать какую-то книгу на полке.
Она прекрасно понимала, что та книга, которая была им нужна для написания сочинения, находится в совершенно другом отсеке, но ей было так стыдно, что она никак не могла отвернуться от равнодушных книг и посмотреть на Джеймса.
А парень почему-то молчал, и когда Лили смогла хоть немного успокоиться, она несколько скосила глаза, чтобы посмотреть, что он там делает. Но его не было на стуле.
Чувствуя, как холодеют ладони, девушка резко развернулась, пытаясь отыскать гриффиндорца. Но ответ был менее сложен, хотя оказался более неожиданным. Джеймс стоял прямо у нее за спиной.
От неожиданности девушка в испуге прижалась к книжной полке, но когда поняла, что это Джеймс, место испуга заняло смущение. Парень стоял так близко, что ей пришлось несколько задрать голову, чтобы видеть улыбку на его лице, а он улыбался, мягко, осторожно. Все сокращая дистанцию, он легонько коснулся ее плеч, провел по предплечьям, оставляя мурашки там, где касался. Лили чувствовала, как ее бьет мелкая дрожь, но была не в силах даже пошевелиться. Это был один из тех моментов, которые она ждала и боялась всю свою жизнь, и поэтому она совсем не знала, как ей следует себя вести. Но зато Джеймс точно знал, что ему нужно делать, хотя и чувствовал ее страх и волнение.
Парень обхватил ладонями ее голову, словно опасаясь, что она может ее отвести, и осторожно прикоснулся губами к ее губам. В этот момент Лили почувствовала, как реальность ускользает, как они сами словно деформируются. Она подалась вперед, потому что страх отступил вслед за реальностью. Его губы были мягкими и, на удивление, ненапористыми, словно он растерял весь свой жизненный опыт, словно он тоже боялся этого момента не меньше, чем она.
В этот самый момент они были равны друг перед другом. Они оба впервые целовали тех, кого любили.
***
Северус Снейп судорожно хватал ртом воздух, стараясь на ощупь отыскать выход и остаться незамеченным. Он развернулся и, спотыкаясь, вышел из библиотеки в прохладу коридора. Там, среди книг, воздух обжигал легкие, словно парень вдыхал огонь собственного ада. Не видя перед собой ничего, кроме представшей перед ним несколько мучительных мгновений назад картины, слизеринец побрел по коридору.
Его маршрут закончился на астрономической башне. Здесь было еще холоднее, на каменном полу лежал блестящий снег, но ветра не было. Холодное солнце безразлично смотрело вниз, и ему не было никакого дела до человеческих драм, оно утратило свое сострадание много тысячелетий назад. Но под этим равнодушным взглядом жил мир, в котором у людей разбивались сердца и рушились жизни.
И, конечно же, Северус знал, во всяком случае, он мог предположить, что рано или поздно это случится. Он все эти годы знал, что это не он сам коснется впервые ее губ, но никогда, даже в своих кошмарах, он не представлял, что это будет Джеймс Поттер. Этот задира, укравший его солнце, этот ужасный выскочка, который только что, на его собственных глазах целовал его зеленоглазую нимфу. И слизеринец сам не понимал, чего сейчас больше в его душе: боли или ненависти. Эти два чувства дополняли, питали друг друга.
Но что он мог? Что мог сказать он Лили, осквернившей их уютный столик своей омерзительной любовью? Что мог сказать этому ненавистному подонку, который день ото дня осквернял Его Лили, Его маленькое солнышко?
Все, что мог слизеринец, это злиться. Злиться на Поттера, что тот всегда получал все самое лучшее. Злиться на Лили, которая никогда не видела в нем самом никого, кроме друга детства. Злиться на Нарциссу, что та тоже любила этого зазнайку, но не смогла отвести его от Лили. Злиться на отца, одарившего его своей непривлекательностью. Злиться на мать, влюбившуюся в магла и поселившуюся в его магловском районе.
И понимать, что злиться нужно только на себя, потому что всю жизнь боялся что-то изменить, что-то сделать, что-то исправить. И вот сейчас он уже начал пожинать первые плоды своего бездействия.
Северус Снейп тяжело опустился на заснеженный пол и прислонился к стене, спиной чувствуя холод древних камней. Это не имело никакого значения, пожар его души затушил дождь отчаяния. И содрогаясь всем телом, в этот холодный день слизеринец мерз от промокшей насквозь души.
Он не любил дождь с детства. В ненастье отец был еще более раздражительным, ссоры случались чаще, и, убегая из дома на старую детскую площадку, Снейп мог часами мокнуть под дождем, лишь бы только не слышать больше этих ужасных криков.
Но вот от дождя всегда можно уйти – встать под крышу или спрятаться под зонтик – а что делать, если холодные капли тарабанят по стенкам души, грозясь затопить ее? А она звенит, отчаянно звенит, разбрасывая осколки. И этот звон отдается в ушах, подобно звону бьющегося стекла. Вот только ничего невозможно сделать. Даже если попытаться склеить разбитую душу – какие-то осколки уже не найти.
***
Эрика Забини шла по пустынному коридору подземелья, желая поскорее добраться до гостиной, где ее уже должен был ждать брат. Каблучки отстукивали удары ее сердца, которое билось то медленнее, то быстрее, в зависимости от мыслей девушки.
Со злополучной помолвки прошла уже неделя, а слизеринка так и не решилась сказать родителям о том, что она вернула кольцо хозяину и не желает больше видеть их ни вместе, ни по отдельности. Она прекрасно знала, что они рассердятся, и откровенно трусила. Просто она надеялась, что мистер и миссис Гринграсс сами сообщат о разрыве помолвки, чем они непременно уберегли бы Эрику от первой вспышки гнева четы Забини. Но писем из дома не было, да и Дэвида бы тут же заставили поговорить с сестрой, но все было как обычно.
Эрика ощущала себя словно подвешенной на границе между двумя состояниями: с одной стороны, она уже была невестой Дэрека, но с другой стороны она просто все еще ею считалась. И эта непонятная неопределенность выбивала слизеринку из колеи. Она целую неделю избегала своего «все еще» жениха, делала все, чтобы они пересекались только на занятиях и при этом не могли даже случайно контактировать. Но что больше всего раздражало Забини, так это реакция самого Дэрека. Он как будто бы и сам не стремился наладить с ней контакт, попытаться уговорить ее не разрывать помолвку, или хотя бы просто объяснить ей свое поведение. Гринграсс точно так же ходил на занятия, точно так же держался в стороне от школьной жизни, точно так же не пытался проводить время со своей невестой. Но Эрика заметила, как внимательно он смотрит на нее каждый раз, когда у нее не получается развести их пути на занятиях. Вот только выражение его лица было настолько непроницаемым, что девушке приходилось лишь догадываться о его мыслях.
И это была еще одна причина, почему Забини тянула время. Она все еще пыталась понять, что в голове у этого странного парня, и почему он так ненавидит ее, ведь они никогда даже толком не разговаривали. Эти мысли ужасно отвлекали ее всех привычных занятий, но, даже тратя на них большую часть своего времени, она так и не смогла понять, о чем думает Дэрек и о чем он молчит, что так тщательно скрывают его непроницаемые глаза.
- Хватит! – выдохнула Эрика в тишину подземелий, остановившись на секунду, чтобы перевести дух. – Мне нет до этого никакого дела.
Она вдруг поняла, что все ее попытки понять Дэрека тщетны, потому что он сам не хочет быть понятым, и особенно понятым ею. А значит, больше не было смысла тянуть с разрывом помолвки, и Эрика точно знала, о чем хочет поговорить с братом.
Вдохнув побольше воздуха Эрика завернула за угол и чуть не столкнулась с Дэреком. От неожиданности девушка отшатнулась от него и, вовремя поняв, что за человек перед ней, попыталась его обойти. Но слизеринец сделал шаг в сторону, вновь преграждая ей путь.
Эрика остановилась и со злостью в зеленых глазах посмотрела на парня. Его лицо было таким привычно спокойным, но янтарные глаза, казалось, пытались прожечь ее насквозь. Это разозлило девушку еще больше.
- Чем могу помочь? – Забини даже сама поразилась не столько самому вопросу, сколько спокойствию в своем голосе.
На секунду аристократке показалось, что черты его лица стали мягче, но она никак не могла понять, в чем это проявилось, потому что его лицо по-прежнему ничего не выражало. Но парень молчал. Его смягчившийся взгляд обволакивал ее, но тоже не мог ничего объяснить.
- Я так устала от этой бесконечной молчанки. Я выхожу из игры.
Эрика проговорила это так устало, словно они действительно уже вечность играли в эту ужасную игру. У девушки больше не было сил пытаться разгадать загадки его души. И желания тоже не было. Она обошла парня и направилась в сторону гостиной, но он схватил ее за локоть.
- Ты не должна разрывать помолвку.
В его словах не было просьбы. Он не уговаривал ее, потому что ему не хотелось ее уговаривать. Ну, или Эрике казалось, что не хотелось. Она обернулась и посмотрела в его глаза и впервые увидела то, что не видела раньше. В его глазах произошла перемена, как будто он вновь что-то вспомнил, что его очень сильно огорчало. Этот взгляд был точно таким же, как и во время помолвки. Словно он жалел, что она была сейчас рядом с ним.
«Каждый чертов день видеть ее лицо!»
- Почему же?
Он не ответил. В его фигуре было что-то тоскливое. Словно это Эрика ненавидела его, а не наоборот.
- Да хватит уже! – выкрикнула девушка, чувствуя, как злость поднимается по позвоночнику. – Не я виновата в разрыве помолвки! Я не знаю, почему ты меня ненавидишь! Это ты виноват, что все так вышло!
Стоило девушке произнести последние слова, как на его лицо исказилось то ли от ужаса, то ли от вины, но то, что случилось потом, Забини никак не ожидала.
- Да, я ненавижу тебя! Потому что рядом с тобой я ненавижу себя! – выкрикнул Дэрек в негодовании, но почти сразу понял, что сболтнул лишнего.
Эрика попятилась от парня и почти столкнулась с Дэвидом Забини, появившемся в коридоре. Слизеринка замерла рядом с братом, даже не взглянув на него. Она в ужасе смотрела на Гринграсса, лицо которого уже приняло свое обычное выражение, от чего казалось особенно жутким в данной ситуации. Девушка подняла руку и ухватила брата за край рубашки, словно маленький напуганный ребенок.
- Дэйв, он ненавидит меня…
***
Ричард Пьюси открыл глаза и перевернулся на другой бок. В его комнате было темно из-за плотных синих штор, но парень точно знал, что время близится к обеду. Вчера слизеринец прибыл в поместье, чтобы провести первую половину этого злополучного дня с отцом, но, промучившись почти всю ночь от бессонницы, бессовестно проспал завтрак.
Парень опять перевернулся и лег на спину. Он никак не мог принять удобное положение. Полог над его головой баюкал тьму.
Ричард накрыл себе голову второй подушкой и глухо зарычал. Сегодня был один из самых худших дней его жизни. Сегодня Эва станет невестой Паркинсона.
Раздался хлопок.
- Доброе утро, молодой господин! – писклявый голос домового эльфа было слышно даже сквозь подушковый шлем. – Хозяин попросил вас разбудить!
Из под подушки снова раздалось рассерженное рычание.
- Пошел вон! – голос был жестким, даже не смотря на заглушку.
Эльф в нерешительности переступил с ноги на ногу, не зная, что делать.
- Но Хозяин велел…
Не успел эльф договорить, как Пьюси резко сел и запустил в слугу той самой подушкой, которой пару минут назад пытался себя удушить. У парня было такое свирепое выражение лица, что испуганный эльф тут же исчез.
Слизеринец снова повалился с глухим стоном на кровать. Больше всего на свете он сейчас хотел оставаться в своей комнате, в своей темноте. Он накрылся одеялом, которое нежно шуршало от его резких движений.
Но тишина продлилась не долго, раздался стук в дверь, после чего та отварилась.
- Рич, если ты сейчас же не встанешь, то останешься без обеда, - Мистер Пьюси щелкнул пальцами, и в комнате тут же завозились двое эльфов, которые начали раздвигать все шторы. – Боюсь, прежде чем нам предоставят ужин, Паркинсон будет долго потчевать нас своими горделивыми речами…
Ричард не столько видел, сколько инстинктивно чувствовал каждое движение отца по комнате. Вот он проходит к окну и, будто бы впервые видит, удивляется солнцу, едва выглядывающему сквозь облака. Вот он вздыхает и проходит к полке с книгами, бросая короткие взгляды на своего сына. Какое-то время он стоит так, спиной к кровати, заложив руки за спину, якобы читает названия на переплетах. Потом поворачивается и долго смотрит на ком одеяла, под которым его ребенок пытается совладать со своей яростью, чтобы та, ненароком, не излилась на невиновного родителя. И, наконец, мистер Пьюси, понимая, что лишние круги по комнате не помогают подобрать нужных слов, наконец-то садится в кресло у стены.
Ричард знал каждый этот шаг, каждый вздох по звуку. Его отец всегда вел себя подобным образом, если нечем было утешать. А утешать действительно было нечем. Поэтому парень еще сильнее зажмурил глаза, пытаясь представить, что его нет, и дома этого нет, и мира этого нет. Потому что без нее все не имеет смысла: ни этот мир, ни положение в обществе, ни он сам. Особенно он сам.
-Рич…, - Эридан Пьюси тяжело вздохнул. – Ты ведь знаешь, что у тебя не получится пролежать так всю жизнь.
Мистер Пьюси был хорошим отцом. Он всегда старался помочь своему единственному сыну и словом, и делом. Он всегда хотел сделать из ребенка его любимой женщины нечто большее, чем он сам. Но он так хорошо понимал, что чтобы не было сейчас сказано, это не дойдет до разума его несчастного мальчика. Потому что в том возрасте, в котором находился юный Пьюси, так сложно смотреть на собственные проблемы непредвзятым взглядом. И так сложно понять, что жизнь будет идти дальше, не смотря ни на что, даже на желание умереть.
Ричард в ответ лишь глухо простонал. Уже не со злостью, а с молящим отчаянием. Ему так хотелось, чтобы все оставили его в покое. Но это было невозможно.
- Ричард Эридан Пьюси! – мужчина начал терять терпение. – Немедленно прекращай. Я не хочу доставлять Паркинсону удовольствие нашим опозданием.
- Я не пойду, - без сил проговорил Ричард из-под одеяла.
- Прекрати эти глупости, будь мужчиной, в конце концов! – Эридан повысил голос, пытаясь вывести, таким образом, сына из состояния апатии.
- Я никуда не пойду.
На это раз голос Ричарда был тверд, но его отец прекрасно знал, что более шаткого состояния, чем то, какое сейчас было у слизеринца, сложно было представить.
-Сын, ты, конечно, можешь сейчас сколько угодно жалеть себя и действительно никуда не пойти. Вот только подумай, каково будет нести эту ношу бедной девочке, если ее единственная опора уже сломалась? – голос Эридана был тихий, но твердый.
Сказав это, мистер Пьюси встал с кресла и тихо покинул комнату, предоставляя сыну время принять верное решение.
Ричард откинул одеяло с лица и почувствовал прохладу комнаты. Спутанные мысли, как по приказу вставали на свои места. Его отец был прав. Он – Ричард Пьюси. Он всегда принимает верные решения.
- Два… - выдохнул он в прохладу комнаты и встал.
***
Сарра Лоуренс вошла в холл поместья Течеров и протянула дорожную мантию домовику, который встретил девушку на пороге.
- А, Сарра, здравствуй, - из гостиной вышла миссис Течер и подошла к гостье, чтобы обнять ее в качестве приветствия. – Эвелин ждет тебя в своей комнате.
- Здравствуйте, миссис Течер.
Сарра с улыбкой посмотрела на женщину, к которой всегда питала теплые чувства. Пьера Течер напоминала ей ее лучшую подругу и так не похожа была на ее собственную мать. Миссис Лоуренс была особой слишком высокомерной и себялюбивой, чтобы быть хорошей матерью, и слишком светской, чтобы ее это заботило.
Девушка начала подниматься по ступеням на второй этаж, оставляя мать своей подруги позади. Детям сложно жалеть взрослых в полной мере, потому что они еще пока умеют жалеть только свой возраст, особенно, если есть за что жалеть.
Мисс Лоуренс остановилась около комнаты своей лучшей подруги и осторожно постучала, словно боялась, что дверь рассыплется от ее прикосновений. Эвелин по ту сторону двери, вероятно, попросила ее войти, но Сарра не расслышала точно. Она осторожно открыла дверь и заглянула в комнату.
Эвелин сидела на полу, нещадно сминая юбку красивого серебристо-черного платья. Она то и дело наклоняла голову, тряся черными кудрями в такт своих мыслей. Сарра видела только ее красивую спину, затянутую в корсет, и поникшие плечи, и эта картина показалась ей настолько ужасной, что девушка рванулась в комнату и упала на колени перед подругой. Ее ужаснуло выражение глаз Эвелин. Ее карие глаза всегда были печальными, но сейчас они были такие пустые, словно это была лишь кукла, сделанная на заказ родителями Эвы.
- Я умираю, Сарра. Еще какой-то год, и я буду мертва.
Ее голос дрожал, и у Сарры побежали мурашки по спине. Словно в комнате в один миг наступила зима, и все покрылось снегом. Холодные хлопья ощущались почти физически на каждом миллиметре кожи.
Лоуренс протянула руки и коснулась лица подруги своими ледяными пальцами. Эва вздрогнула, и ее взгляд принял осмысленное выражение.
- Почему ты сидишь на полу?! – воскликнула Сарра, пытаясь отвлечь девушку от роящихся мыслей.
Эва удивленно посмотрела по сторонам, словно секунду назад она была совсем в другом месте и никак не могла понять, как же она очутилась здесь.
- Я, должно быть, упала, - Эва попыталась улыбнуться, но вышло у нее не очень. – Ну и хорошо, зато больше не упаду. Ниже уже некуда.
Сарра подалась вперед и обняла подругу. То ли, чтоб успокоить ее, то ли, чтобы не видеть ее лица. Девушка еще никогда не испытывала такой горечи, и создавалось такое ощущение, что этой горечью под языком стала ее душа, и никуда уже от этого не деться.
Она так и не сказала Эве, что отец нашел ей жениха, что помолвка, скорее всего состоится, следующей осенью, что он ее гораздо старше, и, что собирается увезти ее в Америку. Она никому этого не рассказала, то ли из страха, то ли из нежелания в это верить. Да и как она вообще могла рассказать, если только при одной мысли об этом ее душа снова наполнялась этой невыносимой горечью, которая застывала на кончике языка и мешала говорить. Когда-нибудь она обязательно им расскажет, но не сегодня.
Сегодня заключается контракт о передаче Эвелин Альберту Паркинсону.
***
Айрис и Нарцисса вошли в большой зал и присели на красивую софу у окна. Помолвка Течер и Паркинсона еще только начиналась, гости медленно подтягивались на празднество, а виновников торжества еще не было видно. Нарцисса бросила неприязненный взгляд на прошедшего мимо них Дэрека Гринграсса. Эрика сказалась больной и на празднике не присутствовала, но девушки отлично понимали, что это является предупреждением для семьи ее жениха, с которой она совершенно не хотела видеться.
Айрис старалась не сильно вертеть головой, но у нее это слабо получалось, потому что она никак не могла отыскать Ричарда. И именно в тот момент, когда она уже было подумала, что он не пришел, Нарцисса легонько тронула ее за руку и безмолвно указала глазами на компанию из трех человек в самом дальнем углу зала.
Рэйвенкловку даже не удивилась, что Нарцисса уже знала про Ричарда. Она была уверена, что это Эрика рассказала ей. Сама то Забини уже давно догадалась об этом.
Ричард сидел в кресле, откинувшись на спинку, с таким отчаянием на лице, что Айрис содрогнулась от жалости к нему. В соседнем кресле сидела Сарра и держала его руку обеими руками, она ничего не говорила и только хмурилась. Люциус стоял напротив и что-то рассказывал. Никто, кроме двух девушек не обращали на них никакого внимания.
- Бедный Рич, - прошептала Айрис, не в силах отвести взгляд.
- Что эта Лоуренс к нему прилипла? – раздраженно протянула Блэк, отворачиваясь.
- Она его сестра, да и девушка Люциуса, - Ростер не видела ничего страшного в том, что друзья пытаются успокоить слизеринца.
Айрис знала, что браки между двоюродными братьями и сестрами широко практикуются в их чистокровном обществе. Это было нормально с точки зрения родителей, и порой совсем не нормально с точки зрения детей. Но Айрис смотрела, как Сарра гладит руку Ричарда, и не чувствовала никакой ревности.
- Да я-то знаю, - Нарцисса прищурилась. – Однако, это ничего не значит для старшего поколения. Родители Сириуса – двоюродные брат и сестра.
Блондинка начала в задумчивости обводить взглядом гостей, словно придумывала, как быть. Она совсем недавно узнала о привязанности своей подруги, но теперь всеми силами хотела ей помочь. Вдруг она, улыбаясь, повернулась к рэйвенкловке.
- Мистер Малфой смотрит на меня, и он явно недоволен, что я не с его сыном сейчас, - она подмигнула и резко встала. – Не стоит его злить!
Айрис удивленно смотрела, как Нарцисса подошла к компании. Она что-то сказала Лоуренс, после чего та ушла. Потом Нарцисса взяла Люциуса под руку и повела его прочь, сказав что-то напоследок Ричарду. Парень посмотрел им вслед и тоже встал. Он подошел к столу с напитками и, взяв оттуда бокал, начал осматриваться. Их взгляды встретились прежде, чем девушка успела отвернуться.
- Жалкое зрелище, не так ли? – его голос раздался совсем близко.
- Прости, что?
Айрис старалась справиться с нахлынувшим волнением, глядя, как он садится рядом с ней и протягивает ей второй бокал. Она кивнула и взяла напиток трясущимися руками.
- Да я о себе, - парень горько усмехнулся. – О, отец, ты знаком с мисс Ростер?
К ним подошел мистер Пьюси, и Айрис почувствовала еще большее волнение. Она никак не могла понять, как так получилось, что она сидит с самым потрясающим парнем в присутствии его отца.
- Да, - мужчина мягко улыбнулся рэйвенкловке. – Девушка, что так красиво исполняет любимую музыку твоей матери.
Айрис удивленно посмотрела на мужчину, пытаясь понять, о каком музыкальном произведении он говорит, и когда он вообще мог его услышать в ее исполнении. Ричард так же удивленно переводил взгляд с девушки на отца и обратно.
- О чем вы, сэр? – Айрис улыбнулась.
Она видела, что Ричард засмотрелся на ямочки на ее щеках.
- О помолвке мисс Забини и мистера Гринграса, конечно, - мужчина улыбнулся в ответ.
Айрис побледнела, вспоминая, как плакала над роялем. Ей вдруг стало так стыдно, что при этом присутствовал не кто-нибудь, а именно мистер Пьюси. Ей начало казаться, что он специально подошел, чтобы посмеяться над ней. Мужчина, заметив реакцию девушки, поспешил ее успокоить.
- Не стоит так смущаться, вы очаровательно играли! Откуда вы знаете это произведение, если не секрет?
- Миссис Пьюси сама меня научила, когда я была ребенком…
Ричард задумчиво на нее посмотрел, словно что-то вспоминая, и отпил из бокала.
Вдруг в зал вошел сначала жених, а следом и невеста. Мистер Паркинсон начал говорить речь, и все вынуждены были встать и подойти ближе. Айрис облегченно вздохнула, когда рядом оказалась Кэссиопея, встав, таким образом, между рэйвенкловкой и отцом Ричарда.
Айрис никак не могла понять, была ли эта беседа благоприятным событием, или же наоборот. Но она знала наверняка, что ни эта беседа, ни отчаяние Ричарда по поводу этой помолвки не изменят самого главного.
Она будет и дальше его любить.
***
Эвелин Течер стояла в парадном зале поместья Паркинсонов и смотрела своему жениху в глаза. На ее пальце уже красовался перстень с буквой «П», но мистер Паркинсон еще продолжал говорить поздравления. А она стояла и с тоской смотрела на самого ненавистного для нее парня и пыталась понять, как так вышло, что именно он оказался ее судьбой. Это все казалось таким странным: его медные волосы, эти жестокие глаза, звериный оскал вместо улыбки. Так не похож был он на Ричарда, так много было в этом смысла.
Она стояла и не слышала поздравлений, а только думала о том, как мало она прожила на этом свете до появления в ее судьбе этого ужасного человека. Совсем чуть-чуть, но в эти чуть-чуть уместилась вся ее жизнь, потому что дальше уже не будет ни покоя, ни счастья, и жизни тоже уже не будет. Вот он, обратный отсчет. Девушка чувствовала, как медленно она начинает умирать, чтобы в тот день, когда она станет миссис Паркинсон умереть окончательно и не чувствовать уже ничего.
Но она еще была жива и чувствовала эту ноющую боль в груди. Потому что все, вообще все сейчас было неправильно. Но это было, и уже поздно было бежать от этого.
Поздравления закончились, и Эвелин подошла к родителям. Миссис Течер кинулась обнимать дочь и гладить ее по волосам. Мистер Течер был крайне доволен и щелкнул дочку по носу, в качестве одобрения. Эва посмотрела на него долгим взглядом и отвернулась к матери, которая старалась радостно улыбаться. Но Пьере было проще: она не знала, что за человек жених ее дочери, и искренне верила, что с ним ей будет лучше, чем под вечным гнетом отца. А девушка не решилась ее разочаровывать. Она чувствовала, как кольцо невыносимой тяжестью прижимает ее к земле, как будто бы она держала в руке что-то невероятно тяжелое. Невероятно тяжелое будущее.
А потом подошли Сарра и Люциус и отвели ее подальше от основного сборища гостей. Они не улыбались, а только хлопали ее по плечу и обнимали. И девушка почувствовала себя такой несчастной, что готова была расплакаться. А потом подошел Ричард.
Несколько невероятно долгих мгновений они просто стояли и смотрели друг на друга, не в силах пошевелиться или вымолвить слово.
- Эва… - выдохнул он беззвучно, прижимая ее к себе. – Мерлин… Эва!
И тогда она не выдержала. Слезы хлынули из ее глаз и, стекая по ее щекам, оседали на его плече. А она прижалась к нему, мечтая слиться с ним воедино, чтобы уже никто в этом мире не имел власти их разлучить.
- Эва, не плачь, - прошептала Сарра, когда Ричард наконец-то выпустил девушку из объятий. – Сюда идет Паркинсон!
Лоуренс быстрым движением достала палочку и, что-то шепча под нос, навела на лицо подруги. Слезы тут же высохли, а припухлость и краснота спали, словно их и не было.
- Мой отец желает разговаривать с моей невестой, - Альберт Паркинсон взял ее за локоть и повел прочь.
Эвелин обернулась и бросила долгий взгляд на Ричарда. И эта боль в его глазах, эта боль в ней самой, придали ей сил держаться. Потому что она еще жива. Потому что еще есть время.
***
Люциус Малфой сидел в спальне Ричарда и вертел в руках пустую бутылку огневиски. Этих бутылок скопилось уже много, но Пьюси каким-то чудом сохранял способность нормально разговаривать, хотя и выпил их все почти в одиночку.
Они сидели на полу, прислонившись спиной к торцу кровати. Торжество уже давно кончилось, и была глубокая ночь, но Ричард решил упиться до смерти, а Люциус не мог оставить его одного в таком состоянии.
- Представляешь, этот урод Паркинсон сказал мне, - Ричард сделал еще один глоток. – Что позволяет нам с Эвой встречаться до их свадьбы, при условии, что мы будем делать это тайно, дабы не порочить его честь и честь его будущей жены!
Ричард допил бутылку и метким броском швырнул ее в камин напротив. Пламя безропотно проглотило подачку и загорелось пуще прежнего, выдыхая пепел в комнату.
- Он мне позволяет, - парень схватился за волосы и заорал. – Как я желаю ему смерти!
Люциус сидел и не знал, как помочь другу пережить то, что предстояло пережить и ему самому. Он беспрепятственно наблюдал, как Пьюси вскакивает и начинает ходить по комнате, сшибая все, что попадается ему под руку. И не знал, правильно ли он поступает, что не вмешивается в буйства друга. Просто Ричард всегда был сильным, и если сейчас он ведет себя так, то это лишь означает, что ему ужасно больно, и никто не в силах помочь ему.
Никто не мог помочь этим несчастным, отчаявшимся подросткам, которые так хотели жить и самолично принимать решения, принимать участие в строительстве и ломке своей судьбы. Но волей происхождения они могли лишь принять на себя роль наблюдателя. И видеть, как нещадно мнут и комкают их будущее, и чувствовать при этом, в какой агонии мечутся их души от этой пытки.
Они все были сильными. Каждый из них. Но в их ситуации это только мешало, только делало еще хуже и больнее. Сильного человека нельзя сломать под себя, а значит остается только сломать ему все. И их родные родители ломали сначала их, а потом им.
Как можно жить праведно в такой ситуации? Как можно не возненавидеть мир, жизнь и самих себя? Как можно не причинять боль, если ее так много в них самих?
Они не знали этого, и никто не хотел им рассказывать. Так кто виноват, что со временем все они неизбежно черствеют и становятся жестокими? Разве они?
***
Эмили Поттер стояла на краю стадиона и наблюдала за снующими по небу фигурами в синих мантиях. Они с Патриком собирались в Хогсмид, и девушка ждала окончания тренировки. Изначально они планировали встретиться в холе, но погода выдалась на редкость теплой для ноября, и рэйвенкловка решила прогуляться, но пришла все равно раньше назначенного времени.
- Эй, Поттер!
Эмили обернулась и увидела Сириуса Блэка, который шел по сугробам в квидичной мантии и с метлой на плече. Она приподняла одну бровь, пытаясь понять, что ему от нее надо, готовая в любую минуту достать палочку и наслать на него проклятие. Парень в свою очередь забавно перешагивал снег и улыбался своей красивой улыбкой.
- Ну что ты такая сердитая? – гриффиндорец остановился рядом с сестрой своего друга. – Ты что, совсем мне не рада?
- Напомни, а почему я должна быть тебе рада? – Эмили покачала головой и опять повернулась к стадиону.
- Ну как же, я же такой милый, - Сириус продолжал расточать обаяние, почем зря.
Рэйвенкловка закатила глаза и ничего не ответила. Его поведение уже начинало выводить ее из себя.
- Серьезно, - Блэк вдруг перестал дурачиться и посмотрел на девушку в упор. – Я хотел извиниться за свое идиотское поведение по отношению к тебе. Я бы хотел, чтобы мы подружились, но сам все испортил. Ты простишь меня?
От неожиданности Эмили не нашлась что сказать. Извинение от Сириуса Блэка было таким неожиданным и редким явлением, что в пору было сомневаться в реальности происходящего. И именно в этот момент она поняла, что уже давно не злится на него по поводу той вечеринки, да и вообще всего.
- Ладно, все нормально.
- Поттер, ты такая классная! – Сириус просиял.
- Ты что, не помнишь мое имя? – Эмили хитро прищурилась. – А еще в друзья набиваешься!
- Хм, Джеймс вот никогда не жаловался, а я так люблю вашу фамилию.
Парень рассмеялся и тряхнул своими чернильными волосами.
- Гораздо больше, чем свою собственную… - тихо добавил он, отводя взгляд.
Эмили не успела ничего ответить, потому что тренировка сборной Рэйвенкло уже закончилась и к ним спешил переодевшийся Патрик. Он смерил подозрительным взглядом гриффиндорца, но все же протянул ему руку для рукопожатия.
- Amelie, идем?
Девушка кивнула и протянула ему свою руку, чтобы он помог ей выбраться из сугроба на тропинку. Он быстро и почти невесомо коснулся ее щеки губами, и они пошли прочь от стадиона.
- Удачи на тренировке, Блэк! – крикнула Эмили, не оборачиваясь, а только махнув рукой на прощание.
Она не знала, нужна ли была ей дружба Сириуса, но понимала, что, хотя ее к нему вроде бы не тянет больше, она получила удовольствие от беседы с ним. Даже большее удовольствие, чем, когда они разговаривали с Патриком. При мысли об этом девушка виновато закусила губу и крепче сжала руку своего парня, который в этот момент боролся с ревностью. Бедный Патрик разрывался от двух чувств, которые он питал к Сириусу. С одной стороны, он уважал его, как очень хорошего игрока, но с другой стороны тот его ужасно раздражал как парень, и, в особенности, как парень, который ошивается около его девушки.
- До скорого, Поттер! – донеслось до них.
Эмили наклонила голову, якобы перешагивая кучку снега, но на самом деле, чтобы скрыть предательскую улыбку, которая появилась на ее лице.
***
Сириус Блэк стоял и смотрел вслед удаляющейся парочке. Он чувствовал удовлетворение от того, что они с Эмили вроде как больше не враги. Он обещал Джеймсу помириться с ней, и он сдержал обещание. К тому же она была хорошей девушкой, и гораздо больше была похожа на Джеймса, чем сама считала. Этот Поттеровский характер Сириус бы не смог спутать ни с чьим другим. Для него это было так же легко заметно, как выделяется Лили Эванс на фоне слизеринских девушек. Наверное, Блэк не смог бы сейчас точно сказать, в чем же именно заключается этот Поттеровский характер, но чувствовал, что это именно то, что нужно ему в жизни. Один друг Поттер у него уже был, так почему бы не собрать коллекцию? Тем более что это крайне редкий экземпляр.
- Эй, Блэк!
Сириус повернул голову и расплылся в улыбке. К нему спешил Джеймс Поттер собственной персоной. Гриффиндорец остановился около друга и попытался отдышаться.
- Ну что, идем? – Джеймс улыбнулся.
Аристократ кивнул и пошел по тропинке к стадиону. Команды еще не было, потому что они с Джеймсом договорились прийти пораньше, чтобы отработать парочку зрелищных приемов для предстоящей игры. Сириус собирался было уже оседлать метлу, как вдруг ему прямо в затылок прилетел большой снежок. Парень резко повернулся и увидел, что Джеймс согнулся пополам от смеха.
-Ну держись, Поттер!
Сириус схватил комок снега и со всей силы запустил в друга. Тот увернулся, чем еще больше раззадорил Блэка. Он снова схватил снежок и кинул более метко, сразу же угодив Джеймсу в лоб.
- Ты испортил мне прическу! – Поттер сделал снежок побольше и попал им в плечо друга.
- Да ее уже ничем не испортишь! – Сириус залился смехом, метко попав Джеймсу в грудь.
- Что?! Да что бы ты понимал в мужской красоте! Отрастил патлы, как у девчонки!
- Все лучше, чем это перекати-поле у тебя на голове!
- А ты если неделю голову не помоешь, то на Нюнчика похож будешь!
Сириус метким броском попал Поттеру точно в нос, чем рассердил друга окончательно. Джеймс, отплевываясь от снега, бросил метлу и вприпрыжку побежал к Блэку. Тот в свою очередь, громко смеясь, принялся убегать, но по сугробам бежать было неудобно. В следующий момент оба барахтались в снегу в шуточной драке.
Через пару минут начали подтягиваться и другие члены команды гриффиндора, которые тоже с превеликим удовольствием присоединялись к этой битве снежками. И к тому моменту, когда появилась капитан команды, все были уже изрядно промокшие и уставшие, но невероятно счастливые. Ровно до тех пор, пока Джейн не начала читать лекцию про безответственное отношение к предстоящим матчам. Тогда уже все начали корить бесшабашную парочку за то, что своим безудержным весельем фактически сорвала тренировку.
- Нормальная у меня прическа! – прошептал Джеймс насупившись, после того, как капитан перестала на них кричать и приступила к объяснению стратегии игры.
Сириус прыснул, чем вывел и так нервную Джейн из себя окончательно, за что и получил по голове метлой. Не смертельно, но достаточно неожиданно.
- Теперь у тебя прическа похожа на воронье гнездо, - беззвучно рассмеялся Поттер, за что получил тычок в бок.
Джеймс сделал было вид, что обиделся, но через минуту они уже вдвоем вывели своего капитана своим хихиканьем.
***
Нарцисса Блэк сидела на подоконнике в коридоре и наблюдала за тем, как Джеймс и Сириус играют в снежки по колено в снегу на школьном стадионе. Ей казалось, что она даже здесь слышит их заливистый смех. Больше всего сейчас она жалела, что не может вскочить с этого подоконника и побежать туда, к ним. Вернее, может, конечно, но реакция у них будет совсем не такая, какую бы хотела видеть девушка.
- Нарцисса! – раздался вдалеке звонкий голос Эрики.
Блэк обернулась и увидела идущих к ней Айрис и Эрику, которая уже перестала притворяться больной. Обе были немного грустными, но искренне улыбались блондинке. Айрис тут же запрыгнула на подоконник и села рядом с Нарциссой, Эрика предпочла не мять новую дорогую юбку и осталась стоять.
- Ты что здесь сидишь? – спросила Айрис удивленно, потому что это окно было самым холодным, в этом коридоре вечно гуляли сквозняки.
Нарцисса вместо ответа повернула голову и снова посмотрела на дурачившихся гриффиндорцев. Обе девушки проследили за ее взглядом и переглянулись.
- Какое неподобающее поведение для тех, в чьих жилах течет чистейшая кровь Блэков! – надменным голосом произнесла Нарцисса, продолжая внимательно следить за действиями парней.
Айрис перевела удивленный взгляд с Блэк на Забини, но та лишь пожала плечами.
- Я должна так говорить, но как я могу так думать?! – блондинка посмотрела на подруг, ища поддержки.
- Посмотрите на них! – воскликнула Нарцисса, снова поворачиваясь к окну.
Джеймс побежал да убегающим Сириусом и повалил того в снег. Они начали смешно барахтаться в сугробе, и Нарцисса испугалась, что оглохнет от их хохота, который слышала лишь она. Подруги тоже смотрели на эту забавную битву, и Айрис не удержалась от улыбки.
- Это два самых совершенных создания! Они абсолютно не такие как все! Не любить их – это так же неестественно, как непереносимость младенцем молока его матери! Это просто невероятно! Но если одного из них природа сделала моим братом, то как я могу не любить второго, который так сильно с ним связан?! Да стоит мне подумать об этом, как все мое естество восстает и бунтует!
Она прервала свой страстный монолог, чтобы отдышаться. Удивленные столь бурным проявлением эмоций у такой всегда спокойной Блэк подруги смотрели на нее не отрываясь.
- Посмотрите на них! – Нарцисса снова привлекла внимание подруг к происходящему на стадионе.
На поле пришли остальные участники команды и с радостью присоединились к снежной битве.
- Они как два маленьких солнца! Где бы они не появлялись, – там всегда весело! А стоит им уйти, как все начинают скучать и расходятся, - Нарцисса снова посмотрела на девушек горящими глазами. – Так ответьте мне, как можно их не любить?
Девушки молчали. Сейчас Нарцисса словно бы была не здесь и говорила не с ними – убедить ее в чем-то было попросту невозможно. Поэтому они сохраняли молчание, глядя в пляшущее в ее глазах серебро.
Глава VII. По ту сторону зеркал.Если ты выбираешь дорогу –
То стал большим.
Что бы ты там не выбрал,
Ответ пред собой держать.
Самому достигать вершин.
Рисовать себе карту,
На ощупь искать тесьму,
Чтобы выбранный путь расшить.
Говорят все что нужно,
Выбирать из двух зол одну.
Как ошибку не совершить?
Если мечешься между золой
Из своей души.
Что может быть лучше прогулки на свежем воздухе, когда весь замок спит? Сириус Блэк знал в этом толк, но сейчас никто бы не догадался, что он не в своей спальне, потому что на улице никого не было. Никого, кроме резвящегося на опушке Запретного леса большого черного пса.
Он то зарывался в сугроб, то выпрыгивал из него, то старался поймать пастью падающие снежинки. Казалось, что ему никто не нужен этим ранним утром, чтобы быть счастливым. Вот только Сириус устраивал себе подобные прогулки в противоположном случае – когда человеческие мысли становились непосильным гнетом, и только собачья шкура помогала расслабиться.
На опушке показалась кошка. Сириус почуял ее мгновенно. И, подобно самому настоящему псу пустился за ней, рассекая снежные волны, словно большой черный фрегат. Кошка встала на дыбы, зашипела и со всех лап бросилась в сторону замка. Черный пес с легкостью догнал бы ее, если бы пятикурсник слизерина, ищущий по мощенной дорожке, не преградил ему дорогу.
Перед анимагом стоял, одетый в теплую мантию цветов ненавистного факультета, его… младший брат. Регулус любил животных, именно поэтому он, рискуя своим здоровьем, помешал, как он думал, исполинскому псу разорвать на части бедную кошку.
Сириус, не ожидавший такой встречи, опешил, не зная, как себя повести. А мальчик, словно почувствовав слабину, вдруг протянул руку и потрепал собаку по голове. Поступок был интуитивный и до ужаса глупый, ведь окажись на месте Сириуса настоящий пес, слизеринец вполне мог лишиться руки.
Сириус хотел было зарычать, но как он мог, глядя на улыбающегося мальчика, так похожего на него самого?
Регулус Блэк был красив, но все же сильно уступал старшему брату: он был ниже его на целую голову и, как минимум, в полтора раза тоньше. Да и более женственные черты лица не делали его желаннее для девушек. Но Регулус был очень хорошим ловцом (не сравнимым, правда, с Поттером, но все же), а также крайне умным и талантливым учеником. Это то, что постоянно твердили их родители Сириусу, сокрушаясь, что старший сын уродился никуда не годным. Хотя даже Вальбурга, в глубине души признавала, что не будь Сириус гриффиндорцем и таким упертым, то он был бы более идеальным сыном для нее самой.
Сириус так никогда и не узнает, что в глубине души, Вальбурга Блэк больше всего любила именно старшего из своих сыновей, и страдала из-за того, что он никогда не хотел быть похожим на достойного наследника семьи. Так всегда бывает – матери больше всего любят именно того ребенка, который день ото дня разбивает им сердце. Наверное, именно из-за этого Вальбурга постоянно нахваливала Регулуса перед Сириусом, в надежде, что честолюбие, которое так свойственно всем Блэкам, возьмет верх над Сириусом. Сам же гриффиндорец видел во всем этом только нелюбовь родителей и никогда себе так и не признался, что ревновал их к Регулусу.
Слизеринец вдруг присел на одно колено и начал чесать пса за огромным черным ухом. Сириус, раздираемый противоречивыми человечьими и собачьими чувствами, вдруг высунул огромный красный язык и облизал брату лицо.
Вот это была потеха! Регулус, отплевываясь, засмеялся, вытирая собачью слюну рукавом. Сириус повалился на спину, дергая лапами в приступе беззвучного хохота внутри его головы. Они никогда в жизни не чувствовали ничего подобного в компании друг друга, хотя Регулус и не знал, что перед ним катается по снегу его родной брат. Гриффиндорец же сам не понял, как оказался в подобной ситуации и, если бы их сейчас заметил Сохатый, Сириус не знал бы, что ему сказать.
А Минерва МакГонагал пыталась отдышаться в одном из кабинетов, дав себе слово, что никто никогда не узнает об этом постыдном инциденте с обыкновенной собакой.
***
Нарцисса Блэк сидела на большом скалистом выступе с самой дальней стороны озера. Отсюда замок был виден лучше, чем с любого другого места у озера, и были хорошо видны группки младшекурсников, которые начинали идти по вытоптанной тропинке, но, только завидев ее, тут же разворачивались и убегали. Девушка равнодушно отвернулась и посмотрела на тонкий лед озера у подножия этих камней. Несмотря на то, что декабрь уже был в самом разгаре, и все озеро было покрыто льдом, толщиной со стены замка, в этом месте сквозь его тонкую пленку даже можно было разглядеть то, что происходит в воде. Лед здесь был такой тонкий, потому что дети часто приходили сюда и разрушали прозрачную оболочку озера, чтобы посмотреть на красивые самоцветы, которыми русалки инкрустировали эти камни под водой. Эта забава была достаточно опасной, потому что, помимо ледяной воды, под толщей льда таились различные магические твари, готовые в любой момент утащить ребенка в подводную тьму. Учителя старались, как могли, пресечь это занятие, но не могли все время следить за озером.
Нарциссе надоело наблюдать за мягким сиянием самоцветов подо льдом. Она подняла голову, подставив лицо порывам холодного ветра, он разметал ее серебристые волосы, вытворяя с ними что-то невообразимое.
Девушка встала и, обняв себя руками, закрыла глаза. Теплая мантия металась в такт волосам. Нарцисса жадно вдохнула ртом холодный воздух и зажмурила глаза еще сильнее.
Весь прошедший месяц стал для нее сущим испытанием. Вечно злой и еще более угрюмый Северус был контрастом счастливому и довольному Джеймсу, который то и дело попадался слизеринке в коридорах. Сначала она сама всячески старалась прокладывать свой путь так, чтобы все время встречать его. Но с каждым днем он все чаще и чаще попадался в компании Эванс, а смотреть на этих влюбленных голубков у Блэк не было сил. Перед глазами девушки замелькали воспоминания о счастливых гриффиндорцах, и она непроизвольно дернулась, словно стараясь вырваться из оков памяти. Ноги в красивых черных ботиночках скользнули по мягкому, словно сметана, снегу.
Нарцисса удивленно распахнула глаза, словно пытаясь охватить взором все небо. Она видела, как солнце искрится на волосах, и пыталась как-то остановить падение. Но ее руки словно попали во что-то вязкое, или это время вдруг замедлилось. Нарциссе казалось, что она вечно смотрела на облака и на свои волосы, вздымающиеся к небу.
А потом время ускорилось. Удар об лед вышиб из девушки дух, она чувствовала, как боль растекается по макушке чем-то теплым. Но не прошло и секунды, как резкий треск словно вобрал ее в себя, вонзив в ее тело тысячи иголок, которые пытались пробраться к ее сердцу.
Нарцисса закрыла и с трудом открыла глаза. Вокруг был холод и какое-то мягкое свечение, но слизеринка не вспомнила о подводных самоцветах, она вообще с огромными усилиями понимала, что находится под водой. На макушке вода жгла сильнее всего, девушка хотела дотронуться до нее, но что-то особенно холодное держало ее за запястья и тянуло вниз. Вокруг были какие-то серебряные водоросли, которые путались с ее волосами, и Блэк уже не могла отличить одно от другого. Руки что-то очень сильно кололо, но Нарцисса не обращала на это внимания. Она вдруг почувствовала такую легкость, и ей уже совсем не хотелось вновь оказаться на поверхности. Там, по ту сторону водной глади был Джеймс со своей сумасшедшей любовью, которая отравляла все существо слизеринки. Но здесь вода словно смыла весь этот яд. Нарцисса закрыла глаза.
Где-то вдалеке раздался шум, и стало темнее. Девушка силой подняла веки и увидела лицо Люциуса. На нем плясали отблески самоцветов и еще какой-то свет. Рукам стало теплее, но их щипало так же, как макушку. Слизеринка почувствовала, как ее обожгло от прикосновений парня, словно он был раскаленным металлом, но холод воды остужал кожу. Девушка вновь закрыла глаза, но открыть их уже не смогла.
Очнулась Нарцисса уже на берегу, куда ее выволок промокший насквозь Люциус. Она сразу же закашлялась и резко села, стараясь выплюнуть всю воду из своих легких. Словно сквозь стену она услышала кашель Малфоя, но не нашла в себе сил повернуться к нему.
Девушка сидела на снегу, в промокшей насквозь мантии, которая тут же начала покрываться инеем, но не мерзла. Снег под ладонями казался теплым, как песок летом в полдень, и таким же сыпучим, почему-то не таявшим под ее пальцами.
- Нарцисса, как ты?
Люциус подскочил к девушке, хватая ее за ледяные руки. Но слизеринка резко выдернула свои ладони из его тонких пальцев. Она посмотрела на кожу в тех местах, где он прикоснулся: она была красной и болела, как при ожоге. Парень смотрел на нее, ничего не понимая и сотрясаясь от мелкой дрожи.
Нарцисса придвинулась к своему жениху и протянула руку к его лицу. На секунду она замешкалась, но все же приложила ладонь к его щеке. Они одновременно поморщились, стараясь привыкнуть к болевым ощущениям. Люциусу казалось, что к нему приложили кусок озёрного льда, даже вода, из которой он только что вылез, была теплее, чем рука девушки. У Нарциссы от боли заслезились глаза, но она продолжала касаться щеки парня. После того, как она, наконец-то, отдернула руку от покрасневшей кожи слизеринца, она посмотрела на свою ладонь. Кожа была покрыта волдырями.
- Что со мной?
Нарцисса выдохнула, и пар, который клубился между ними от дыхания Люциуса, маленькими снежинками закружился у ее лица.
- Что это, Люциус?
Но эти слова так и не сорвались с ее губ. Она закрыла глаза и опустилась в тёплый снег, который принял ее, словно пуховое одеяло. Девушке почудилось, что раз она замёрзла, то и сердце ее тоже должно стать льдом. А значит, не будет боли. И ничего не будет. Но главное не будет боли.
- Ну и хорошо… - прошептала слизеринка, засыпая.
***
Люциус Малфой стоял с заложенными за спину руками в больничном крыле. Через ширму от него мадам Помфри хлопотала над Нарциссой: температура ее тела еще не до конца нормализовалась, и она продолжала выдыхать снежинки, обжигаясь обо все теплое. Поэтому вокруг кровати был магический кокон, в котором было достаточно холодно. Колдомедик сказала Люциусу, что такой эффект от каких-то подводных тварей, но парень никак не мог вспомнить их название, да и не важно это было.
Как только мадам Помфри закончила отпаивать девушку зельями, Малфой опустился на стул рядом с кушеткой.
- Ты что с ума сошла?! – прошипел парень, глядя на свою невесту.
Нарцисса улыбнулась. Она все-таки разбила голову об лед, и сейчас на ней были намотаны бинты. Мадам Помфри сказала, что заживёт за час, но это не имело значения, так как Блэк все равно должна была провести здесь ночь из-за своей «зимней» болезни.
- Ты могла погибнуть! Что если бы меня не оказалось рядом?! – Люциус редко показывал подобные эмоции хоть кому-то.
- Я бы умерла, - Нарцисса снова улыбнулась. – И ты бы женился на Сарре и был бы счастлив.
Люциус посмотрел на невесту, как на умалишенную, пытаясь понять, серьезно ли она так думает, или это следствие ее травмы.
- Серьезно, Люциус, - девушка вдруг стала совершенно серьезной. – Ты еще пожалеешь, что спас меня. Ты повел себя, как гриффиндорец. Тебе стоило задуматься прежде, чем прыгать за мной в воду.
- Если бы я задумался, тебя бы тут уже не было!
- И я была бы счастлива… - в глазах Нарциссы сверкнули слёзы, и она быстро отвернулась от жениха.
Люциус резко встал. Ему стоило огромных усилий не заорать на эту влюблённую идиотку, которая сама сейчас была больше похожа на кого угодно, но точно не на слизеринку.
- Ты была бы мертва. Как ты не понимаешь этого, маленькая эгоистка. Ты не имеешь права умирать, только потому, что не можешь решить свои проблемы, - процедил слизеринец сквозь зубы и быстро покинул палату.
Уже в коридоре парень остановился, чтобы перевести дух, и сжал кулаки. Этой минутной паузы хватило, чтобы воспроизвести все сказанные Нарциссой слова. А ведь она была права. Почему он оказался там? Если бы она погибла, то все стало бы сразу легко и просто. Сарра стала бы его невестой, а дальше как в книжках – пока смерть не разлучит. Воображение услужливо подсовывало яркие картинки возможного будущего: Сарра в невероятно красивом белом платье и у нее на пальце перстень семьи Малфоев; вот они вместе завтракают в родовом имении; вот у них рождается сын…
Люциус мотнул головой, избавляясь от этой пытки. Эти мысли были неправильны. Отец всегда учил его избавляться от врагов, но Нарцисса не была ему врагом! Он не желал ей смерти, ни разу даже не задумался об этом. Она была ему, как сестра. Сестёр не убивают, убивают за них.
Да, быть может, если бы он не оказался около озера, то в итоге, это принесло бы ему счастье. Но он был там, а значит, его невмешательство было бы равносильно убийству. И раз он спас ее, значит, она должна жить.
Люциус не жалел. Пока не жалел.
***
- И как у неё только язык повернулся такое сказать?! Словно я только сижу и жду, пока она умрёт…
Сарра отвернулась, чтобы Люциус не заметил, как блеснули ее глаза.
Они сидели на одной из лавочек в коридоре, и Люциус уже где-то порядка часа бушевал поводу выходки Нарциссы. Не то, чтобы Сарре не хотелось его слушать, но каждое его слово заставляло ее мысленно морщиться, словно она ела что-то кислое.
Конечно, Сарра никогда не желала Нарциссе зла. Вернее, она никогда не задумывалась о том, что можно таким образом устранить соперницу и стать невестой Люциуса. Но сейчас, она как-то по-иному взглянула на ситуацию.
Ей стразу же представились те же желанные картинки, которые она столько раз вызывала в своем мозгу, чтобы стать еще несчастнее. И мысли, одна страшнее другой, не заставляли себя долго ждать. Сразу же родились тысячи идей, как можно избавиться от Нарциссы. Но хотя девушка ругала себя за подобные мысли, они продолжали сменять одна другую.
Сарра была в отчаянии. В настолько сильном и всепоглощающем, какое только может возникнуть в семнадцать лет, когда тот, кого ты любишь, помолвлен на другой, а сама ты уже почти сослана к старику на другой континент. Настолько сильном, что оно уже не покидает даже когда находишься с самым дорогим человеком. Но, как ни странно, именно это отчаяние и помогло справляться с новыми ударами, а главное, с желанием броситься в лазарет и отравить одно из лекарств Блэк.
Просто, когда ты на протяжении нескольких последних лет только и ждешь конца, надеешься, что случиться что-нибудь из ряда вон выходящее, что-нибудь, что в один миг изменит предначертанную судьбу, но раз от раза все неизменно, все всегда возвращается к исходному пути. И даже то, что случилось с Нарциссой, лишь подтверждало, что уже поздно что-то менять.
Потому что, если бы Сарре действительно было суждено быть с Люциусом, то Нарцисса погибла бы сегодня, или вчера, или не родилась бы вообще, или родилась бы на пять лет позже, или десять, или тысячу.
Да и какой смысл был бы в ее смерти, ведь если задуматься, то Сарра уже почти помолвлена. Она ненавидела отца за то, что тот, похоже, питал симпатию к этому мистеру Райсу и явно ждал с нетерпением, когда его дочь возьмет его фамилию. Девушку просто поражало, с каким упорством мистер Лоуренс отказывался замечать ее неприязнь к этому мужчине, а ведь она совершенно этого не скрывала ни на словах, ни на деле. Она не отвечала на его письма, хотя он видимо очень хотел наладить с ней контакт: рассказывал ей о своем доме и своих увлечениях, задавал ей различные вопросы. Она сжигала все письма, последние даже не читая.
Сарре больше нравилось злиться на судьбу, на отца, на Райса, чем надеяться на счастливый конец истории. Конец уже приближался, но счастье было подобно стёршейся этикетке, его нельзя было разглядеть. Надеяться можно, если есть за что ухватиться. У Сарры не было. Ее несло по течению, и все соломинки ломались в ее руках.
Надежда – это как детские вещи. Они оказываются в чулане, когда дети становятся старше.
***
Айрис уже пол часа сидела на трибунах, вдыхая холодный воздух, и наблюдала за одинокой точкой в небе.
Девушка якобы случайно пришла на стадион под конец тренировки слизеринской сборной и столь же случайно задержалась на стадионе, когда поняла, что Ричард Пьюси решил продолжить свои упражнения, но уже без команды.
Он самозабвенно припадал к древку метлы, направляя ее наперекор воздушным потокам, и ветер, словно повинуясь его воле, менял свое направление, лишь бы только помочь парню двигаться еще быстрее.
Рэйвенкловка не разбиралась в квидитче, но даже ей было понятно, что в этих стремительных движениях нет ничего от техники для игры. Сейчас парню была чужда его любимая игра, да и весь этот мир. Для него существовала только метла, морозный воздух и ощущение скорости.
Девушка поежилась, зарываясь носом в полосатый факультетский шарф. Погода была приятная и мягкая, но явно не предназначалась для сидения на такой высоте без движения. Словно в насмешку пошел снег. Крупные пушистые хлопья сыпались с молочного неба подобно гигантской сахарной пудре – так и хотелось попробовать их на вкус. Айрис вытянула руку в синей варежке и поймала на нее большой комок слипшихся снежинок. Им словно тоже было холодно, и они жались друг к дружке, надеясь согреться.
- Ты уже похожа на сугроб.
От неожиданности девушка сжала кулак, и снежинки исчезли в нем. Ростер настолько засмотрелась на причудливые грани снежных хлопьев, что совсем не заметила Ричарда, подлетевшего к трибунам и севшего на бортик.
- Привет, - выдохнула девушка, и облачко пара окутало ее лицо.
- Привет.
Парень улыбнулся, но глаза у него остались серьезными. Он посмотрел на Айрис странным взглядом, отчего девушка смутилась, внутренне радуясь, что холодный воздух уже подрумянил ей щёки.
Ричард сидел на бортике, положив одну руку на согнутую в колене ногу. Другая его нога была за бортиком, метла покорно ждала своего часа во второй руке. Ветер играл с его черными волосами, путая в них снежинки, и словно пытался спихнуть его прочь с трибуны – звал продолжить полет. И так невозмутимо прекрасен был парень на фоне этого молочного неба, с этими снежинками на волосах и грустью в глазах, что у Айрис защемило сердце. Вся его поза словно говорила о том, что он не останется с ней и на пару минут, потому что ветер зовет его ввысь. Вот, уже сейчас он сожмет метлу покрепче и сорвется с трибуны.
Айрис так испугалась, что вот сейчас он улетит, что его имя непроизвольно сорвалось с ее губ. Оно выпорхнуло птицей и бухнулось в пропасть камнем.
Парень улыбнулся. Он не стал ничего спрашивать, потому что почувствовал, что она договорит то, что хочет. Теперь уже договорит.
- Слушай… - Айрис набрала в легкие побольше воздуха и резко выдохнула. – Пойдем вместе на Рождественский бал?
У нее в голове уже давно появилась идея позвать его, но ей казалось, что она ни за что на это не решится. Но сейчас он был так окрылен недавним полетом, сам подошел к ней, и эти снежинки в его волосах… Наверное, Айрис все же сама не поняла, как эти слова сорвались с ее губ. И вот тогда-то ей стало действительно страшно.
Но парень мягко улыбнулся:
- Сейчас из меня не лучший спутник, - в его словах прозвучала горечь.
Рэйвенкловка кивнула и посмотрела на свои сапожки, которые уже были засыпаны снегом по щиколотку. Она знала, что он ответит нечто подобное, но чувствовала, что должна у него спросить.
- … но, если тебя это не пугает…
Айрис резко вскинула голову и посмотрела в синие глаза парня.
- Не пугает, - Она уткнулась в варежку, пытаясь спрятать улыбку, но ямочки на щеках выдавали ее с головой.
Нет, разумеется, Айрис прекрасно понимала, что будь у него возможность пойти на бал с Эвой, то он бы и не посмотрел в сторону рэйвенкловки. Она не питала иллюзий на этот счет. Но ее давняя скрытая привязанность к этому парню помогала ей быть счастливой уже от того, что она послужит Пьюси своеобразным лекарством от тоски в тот долгий вечер.
Она хотела его вылечить, хотя и не очень представляла пути лечения.
Айрис с удовольствием смотрела на парня, когда вдруг снова почувствовала, что вот сейчас он сорвется с места и исчезнет в начинающейся метели. Она не хотела смотреть на это.
- Мне пора, - она резко встала и, не давая парню времени среагировать, исчезла на трибунной лестнице, махнув на прощание.
Оказавшись на земле, девушка ускорила шаг. Почему-то ей показалось, что сейчас он заберет свое согласие обратно, а она не могла этого допустить.
***
Ричард продолжал сидеть на бортике трибуны, провожая взглядом быстро удаляющуюся фигурку. Усиливающийся ветер трепал его черные волосы, снег мешал смотреть и видеть.
Прокручивая в голове последние минуты парень никак не мог понять себя: свои поступки и слова. Он не понимал, как он, поглощенный полетом, обратил внимание на одиноко сидящую девушку. Он сразу же узнал ее, а значит объяснить это тем, что перепутал ее с Эвой, уже не получится. Не понимал, зачем он подлетел к ней, ведь, по сути, они почти не общались, за исключением редких и коротких разговоров. Парень прокрутил в голове этот момент и понял, что ни на секунду не задумался, когда резко направил древко метлы в ее сторону. Но самое главное, Ричард совершенно не понимал, зачем принял ее приглашение на бал.
Они были знакомы уже очень долго, но Пьюси не мог назвать точный срок. Он не помнил их первую встречу, или первый разговор, потому что они наверняка были детьми, а два года разницы в возрасте для детей большой срок. Наверняка их представили друг другу, когда родители хвастались своими детьми на одном из приемов. Ричарду никогда это не было важно, он не мог с уверенностью сказать, говорил ли он с ней до этого года. В детстве дружба определяется родителями: чета Пьюси не состояла в дружбе с четой Ростер, и, как следствие, возможности подружиться с девочками Ростер у Рича не было.
В одиннадцать он поближе узнал Кэссиопею, которая, как единственная из этой семьи, кто все время был перед глазами, сформировала у Ричарда отношение к себе самой в частности и к семье Ростер в целом. Сначала Кэсси (так ее называли взрослые где-то до четырнадцати, пока она не возомнила себя взрослой и не потребовала единственного сокращения своего имени - Кэсс) вела себя тихо и спокойно, но все слизеринцы ведут себя так поначалу, так сказать, прощупывают почву. Красивая девочка, которая много улыбается и возвышенно говорит. Но все дети красивы, особенно если одеты по последней моде. Как только Кэссиопея изучила всех слизеринцев (до всех остальных ей дела не было) она показала себя настоящую. Красивая бесспорно: блестящие медные локоны, пушистые ресницы, обрамляющие обычные карие глаза, тонкий стан и отрепетированная грация. Она часто улыбалась, потому что знала, что ей это очень к лицу, но улыбка была высокомерная и искусственная. Одевалась красиво, но не стильно: это не имело никакого значения, потому что ее красота позволяла ей носить все, что угодно.
Но Кэссиопея была пустышкой, которых Ричард на дух не переносил. Он, так давно любивший молчаливую Эвелин, просто ненавидел бесконечную болтовню Ростер, которая только и делала, что сплетничала и наигранно смеялась. Но за семь лет как-то привыкаешь к таким людям, как к непутёвым членам семьи.
Айрис же была столь незаметна и невзрачна рядом с красавицей сестрой, что в слизерине о ней если и говорили, то исключительно как о «младшей Ростер». Ричард никогда не обращал на нее внимания, потому что считал, что она обладает таким же характером, как и Кэсс, но без необходимой при этом яркой внешности. Так же Пьюси знал, что она подруга Нарциссы Блэк, с которой Люциус был связан нерушимыми узами. С самой Нарциссой Рич общался очень мало и был о ней невысокого мнения, предпочитая все же Сарру Лоуренс. Пьюси считал, что эта платиновая блондинка из благороднейшей древней семьи подобна Кэссиопее: такая же красивая, только другой красотой, и такая же пустая. И опять же Айрис как-то терялась в ее тени.
Но прокручивая в голове последнюю половину года, он понял, что эта девушка оказалась гораздо ближе к нему, чем была раньше. И, вспоминая их беседу на помолвке Эвы и Паркинсона, и сегодняшнюю, он поймал себя на мысли, что ведет себя уж слишком открыто с девушкой, которую совсем не знает. И это было связано с тем, что она всегда появлялась именно в те моменты, когда парень был наиболее уязвим, словно он следила за ним.
Ричард нахмурился. Он ненавидел, когда кто-то пытался им манипулировать, а тут он словно бы терял власть над собой именно тогда, когда ей это нужно.
Улыбающееся лицо Айрис непрошено возникло перед глазами.
Пьюси сорвался с трибуны прямо в начинающуюся метель. Он решил, что после бала, на который он столь неосмотрительно согласился идти с этой рэйвенкловкой, больше в жизни к ней не подойдет.
***
- Судя по тому, что родители до сих пор не шлют мне гневных писем, ты с плохими вестями. – Эрика подошла к брату, сидевшему на лавочке. - Они не понимают, что я не изменю решение?
Эрика Забини была слишком импульсивна, чтобы скрыть свое истинное отношение к происходящему. После той сцены, свидетелем которой стал Дэвид, она больше не заговаривала с Дэреком. К счастью, это было особенно легко из-за того, что парень и сам не стремился видеться со своей невестой. Он вел себя как обычно, и оттого девушке было гораздо сложнее разобраться в себе и сложившейся ситуации.
Но факт оставался фактом, и ошибки быть не могло. Жених ненавидел свою невесту. И, надо сказать, девушка все больше проникалась к нему ответными чувствами.
- Садись, Эри, - мягко, но властно сказал Дэвид, даже не взгляну на сестру.
Эри. Только Дэвид умел произносить ее имя так нежно и ласково, и в тот же момент повелительно. Это входило в рамки его социального статуса: наследник чистокровной и богатой семьи, уважаемой в обществе – он был подготовлен к тому, что, в случае чего, займет место отца. Его голос звучал устало и важно, как у короля, которому только что доложили о мятеже.
Эрика незамедлительно повиновалась и с беспокойством посмотрела на брата. Ей уже было все понятно, вернее она считала, что ей все понятно, и она не понимала, почему Дэвид тянет. В такие минуты брат казался ей на много лет ее старше: усталый взгляд, устремленный в даль, снежинки, словно седина на волосах. Она не хотела нарушать его молчание, хотя раньше очень часто вела себя несдержанно, как не подобает леди, но только в своем собственном доме, разумеется. В своем собственном доме ей все и всегда прощалось: она капризничала, спорила, оспаривала приказы. Ей все и всегда сходило с рук, стоило ей просто посмотреть своими кукольными глазами на отца или брата.
Наконец-то, Дэвид повернулся и посмотрел на сестру в упор. Она, в этот момент совсем забыла, зачем он позвал ее – волна нежности к такому родному человеку захлестнула ее. Ей вдруг представилось, что вот, всего полгода и она лишится его покровительства. Нет, она никого в этой школе не боялась, ну или почти никого, но было как-то тревожно, что человек, который всегда был готов помочь ей с любой проблемой, через каких-то шесть месяцев покинет порог их второго дома навсегда.
Стоит ли говорить, что Эрика не любила Кэссиопею, невесту своего брата? Здесь все было просто. Во-первых, девушка нещадно ревновала Дэвида, потому что привыкла к тому, что в ее маленьком счастливом мире она для всех на первом месте. Как она могла любить ту, которая претендует на самое дорогое в жизни Забини? Естественно Эрика понимала, что для Дэвида мисс Ростер вот-вот станет главнее всех, и это было по истине трагедией для шестнадцатилетней слизеринки. А во-вторых, Эрика, очень любившая Айрис и не видящая у сестер ничего общего, считала, что эта пустая и высокомерная красавица не пара ее брату. Ослепленная сестринской любовью, привыкшая к его извечной заботе и не знающая Дэвида Забини в иной роли, она совсем не понимала, как, в общем-то, Дэвид и Кэссиопея подходят друг другу.
- Я встречался с мистером и миссис Гринграсс.
Эрике казалось, что между его репликами проходят годы, но он все равно делал эти ужасные паузы, а у нее язык не поворачивался поторопить его. Девушка с огромным усилием оставалась неподвижной.
Вдруг парень перестал изображать статую и достал из внутреннего кармана мантии колдографию, которую протянул сестре.
Она протянула ручку в ажурной перчатке и взяла колдографию. Эрика бы издала какой-нибудь удивленный возглас, не будь столь идеально воспитана. На колдографии была сдержано улыбающаяся чета Гринграсс, разве что несколько моложе, и двое детей. В мальчике, которому, судя по виду, было лет десять, Эрика с трудом узнала Дэрека: бесспорно, он изменился с времен их первого курса, но тот серьезный мальчик, с которым она стояла рядом при распределении, был совсем другим, нежели этот улыбающийся ребенок с колдографии. Но поразило слизиринку не это, а маленькая девочка, лет восьми. Фотографиями этой девочки было заставлено все поместье Забини, потому что эта девочка была Эрикой.
- Дэйв… - в растерянности протянула девушка, не в силах отвести взгляд от маленького счастливого Дэрека и себя самой. – Дэйв, я не помню, чтобы я была знакома с Дэреком до Хогвартса, не говоря уже о его семье…
- А это и не ты.
Дэвид наконец-то посмотрел на сестру, готовый в любую секунду рассказать ей тяготившее его знание. Он действительно взял эту колдографию в поместье Гринграсс, когда приехал обсудить расторжение помолвки. Мать Дэрека сама сунула эту колдографию в руку Забини. Этот момент так крепко засел в его памяти, словно вот только что он заметил, как дрожит рука в изящной перчатке, и как дрожит снимок в этих стиснутых пальцах. Колдография была старой и потрепанной, словно все эти шесть лет кто-то постоянно теребил ее в руках.
- Эту девочку, которая родилась похожая на тебя, как близнец, звали Дафна Гринграсс. Она – младшая сестра Дэрека.
Эрика смотрела на брата так, словно не была уверена, что это не розыгрыш. Она, конечно, не так много знала о скрытном Дэреке и об его родителях, но она точно знала больше, чем кто-либо. Поэтому девушка никак не могла понять, как так вышло, что она никогда не слышала о младшей сестре своего жениха. Да и разве их не должны были представить друг другу? Эрика резко прекратила этот поток мыслей, потому что другой вопрос явно указывал, что этой девочки вообще нет в Англии. Разве она не должна учиться в Хогвартсе? Эрика ничего не понимала, потому что, потрясенная колдографией, упустила, что Дэвид говорил о младшей Гринграсс в прошедшем времени.
Дэвид смотрел на сестру и понимал, что она упустила самую главную деталь, а без нее никак не могла собрать паззл.
- Эри, она умерла! – парень уже начал терять терпение. – Около шести лет назад, за пару месяцев до того, как Дэреку пришло письмо из Хогвартса.
Эрика ничего не говорила. Дети никогда не знают, как реагировать на смерть, особенно, когда она вдруг подобралась так близко.
- Как она умерла? – прошептала Эрика, не в силах совладать со своим голосом.
- Как я понял, они с Дэреком играли на каких-то холмах, около которых они жили. На краю обрыва навис снег, а они думали, что это продолжение поля. Снег под ней обвалился, а Дэрек успел схватить ее за руку, но не смог удержать. Она погибла, а он до сих пор винит себя. Это если вкратце.
Эрика закрыла рот рукой, словно испугавшись, что скажет что-то не то.
Все вставало на свои места, все становилось просто и понятно. Вот почему мистер и миссис Гринграсс выбрали именно ее в качестве невесты своего сына, вот почему они так не хотели, чтобы она расторгла помолвку: они видели в ней свою погибшую дочь и боялись потерять и ее тоже. Вот почему настроение Дэрека менялось и не менялось одновременно. Вот почему он не хотел этой помолвки, но в тот же момент не мог допустить ее расторжения: с одной стороны, он явно скучал по сестре, поэтому его все же тянуло к Эрике, но с другой стороны, одно только ее лицо напоминало парню события того далекого дня и оживляло грызущую его день ото дня вину.
Эрика так долго пыталась понять, о чем молчит этот странный парень. А теперь, когда все демоны его мира предстали перед ней, больше всего ей хотелось спрятаться от них в своем хрупком, но родном мирке.
Девушка прижалась к брату, который обнял ее и зарылся лицом в ее темные локоны.
- Дэйв, что мне делать?
- Не знаю, Эри, но ты должна решить это сама. Потому что это гораздо сложнее, чем простая договоренность между нашими семьями.
Эрика зажмурилась.
***
- Э-ве-лин, - нараспев произнес Альберт Паркинсон, глядя своей невесте прямо в глаза. – Я что, многого прошу?
Эва и Паркинсон сидели за столиком в самом дальнем и темном углу гостиной Слизерина. На глазах у Ричарда, с которым слизеринка сидела еще пару минут назад, пока Альберт не потребовал внимания. Он с сахарной улыбкой схватил ее за локоть и притащил к этому столу. Он всегда брал ее именно за локоть с такой специфической нежностью, что девушка вынуждена была носить кофты с рукавами, чтобы скрыть уродливые маленькие пятнышки синяков.
- Разве я не просил тебя, не порочить меня и мою фамилию? – он сладко улыбался, словно говорил нежности. – Не успело пройти и недели с нашей помолвки, как ты уже начала испытывать мое терпение, Эвелин.
Альберт улыбался ей так, словно любил ее всю свою жизнь, но его глаза оставались не то, что не радостными, а именно злыми. Жестокость, которая ему приписывалась, не могла быть спрятана за фальшивой улыбкой и бархатным голосом. Даже наоборот, и голос, и этот изгиб губ придавали его лицу поистине зверское выражение хищника, поймавшего добычу.
- Мы просто сидели, и все. – Голос Эвелин был тихим, но твердым.
Паркинсон рассмеялся еще более страшно, нежели улыбался. Он придвинул свой стул и оказался совсем рядом с девушкой. Ричард, сидящий у камина и наблюдающий за ними, едва заметно напрягся.
- Эвелин, ты ведь знаешь, что я говорю не про сегодняшний вечер.
Паркинсон протянул руку и заправил за ухо девушки выбившуюся черную прядь. Слизеринка вздрогнула от этого неожиданного жеста и стала еще более бледной, чем обычно. В той тени, что они сидели, она выглядела, как привидение. Альберт боковым зрением заметил, как сжались кулаки у Пьюси. Хищник наслаждался игрой, потому что жертв было несколько.
- Дорогая моя, - последнее слово он произнес с явным садистским наслаждением. – Я великодушно позволил вам с Пьюси встречаться за моей спиной, при условии, что никто в школе не станет этому свидетелем. Но почему-то, сегодня за завтраком я узнаю от сплетниц, что моя невеста мне не верна…
Паркинсон наклонился к уху девушки, она еле сдержалась, чтобы не вскочить из-за стола.
- Ты считаешь меня чудовищем, но ты себе даже не представляешь, насколько чудовищным я могу быть. – Его горячее дыхание обожгло мочку уха девушки. – Я могу уничтожить тебя, даже не прикасаясь к тебе пальцем…
Эвелин не шелохнулась. Она, боявшаяся всю жизнь своего отца, уже не могла найти в себе силы бояться еще кого-нибудь. Что мог сделать такого ужасного ей этот Паркинсон, что, хотя бы, шло в сравнение с тем, как уже исковеркал ее жизнь мистер Течер?
Альберт словно читал ее мысли.
- Отец всегда учил меня расправляться с теми, кто стоит у меня на пути. Он убил весь круг общения моей матери, в свое время. Мне же достаточно будет ограничиться одним человеком. – Парень усмехнулся. – Хотя, может так тебе будет легче… смириться.
Эва похолодела и резко повернула голову, посмотрев на Ричарда, рядом с которым уже сел Люциус и что-то медленно ему втолковывал.
Она ни капли не сомневалась, что это не пустые слова, и Паркинсону ничего не помешает причинить вред Ричу. В честном поединке Пьюси, конечно, одержал бы победу, но речь шла об Альберте.
На мгновение девушка представила, что Ричарда бы не стало. Ее глаза тут же налились слезами. Ей захотелось встать и подбежать к нему, броситься ему на шею и так умереть, никогда больше не размыкая рук. Чтобы никто в этом мире, ни отец, ни Альберт не могли разлучить их. Эвелин скорее позволила бы переломать себе все пальцы по очереди, а потом наживую вырезать у себя сердце, чем смогла бы смириться со смертью Рича.
Паркинсон за подбородок повернул лицо девушки к себе. Он был так близко, что Эва задрожала подобно деревцу на сильном ветру.
- Ты моя. Не вынуждай меня, доказывать это всем.
Паркинсон наблюдал, как резко встал Пьюси, но Люциус силой усадил друга назад в кресло. Альберт разочаровано вздохнул и удалился, оставив моральноуничтоженную Эвелин сидеть на стуле выпотрошенной куклой.
***
- Говорят, что в этом году тема бала будет: «Узоры на льду», - Снейп скривился, от чего стал выглядеть угрюмее обычного.
– Да, я слышала! Все желающие смогут посетить несколько занятий, чтобы научиться кататься на коньках! Это удивительно! – Лили вдохновлено прикрыла глаза, совсем не обратив внимания на реакцию друга.
Они вместе вышли с занятий по трансфигурации и собирали провести следующие два часа вместе, потому что Лили уже начала мучить совесть. Она, естественно, не забыла про своего лучшего друга, но теперь была вынуждена разделить свое свободное время пополам, что крайним образом не устраивало слизеринца. Причем, он сам точно не был уверен, что огорчает его больше, что она стала проводить с ним меньше времени, или что отобранную у него половину отдали именно Поттеру.
- Я тебе сразу говорю, что не собираюсь ходить на эти занятия, - буркнул слизеринец, покосившись на случайно задевшую его сокурсницу с гриффиндора.
Лили, до этого пребывавшая в девичьих грёзах, резко опустила глаза, чувствуя, как щеки покрывает румянец. Она знала, что рано или поздно ей придется поговорить с другом на эту тему, но все время оттягивала этот неприятный момент.
Рождественские балы проводятся в школе каждый год, но их разрешено посещать только лишь ученикам пятого курса и старше. В прошлом году состоялся первый бал в жизни Лили Эванс – и он был невероятно ужасным, потому что они с Северусом решили пойти вместе, как друзья (несмотря на то, что очень многие мальчики приглашали ее, но она всем отказала). Северус с самого начала был угрюмой серой тенью рядом с улыбчивой и красивой Эванс: он не радовался, не танцевал и все время бурчал, что это самое глупое времяпрепровождение. Лили после страшно на него обиделась, и он обещал, что больше этого не повторится. Лили решила сама исполнить его обещание, когда несколько дней назад приняла приглашение Джеймса. Приглашение было чисто формальным, хотя Джеймс и раздул из него целую церемонию, но Лили и так знала, что они с Джеймсом проведут грядущее празднество вместе.
Это было очевидно для всех, кроме Северуса. Казалось, что он один, то и дело путавшийся в своем эгоистичном и обидчивом чувстве, никак не понимал, что Лили не сможет и дальше всегда быть лишь с ним.
Все это очень грызло девушку, мешая ей быть по-настоящему счастливой. И вот сейчас, когда Северус сам поднял эту тему, а вокруг было много однокурсников, девушка решила все обсудить, надеясь, что при свидетелях парень не станет закатывать скандалов.
- Сев, - неуверенно начала Лили, чувствуя, как ее решимость тает. – Я иду на бал с Джеймсом…
Северус резко остановился и посмотрел куда-то поверх головы девушки. Его лицо исказила гримаса отвращения – Лили не нужно было оборачиваться, чтобы понять, на кого смотрит слизеринец. Это ее несколько приободрило, ровно до тех пор, пока ее друг не посмотрел на нее.
В его взгляде было столько злобы, сколько она никогда раньше не видела. Он смотрел на нее так, словно она не то, что встречалась с Джеймсом Поттером, а сама была этим самым Джеймсом. Слизеринец сжал кулаки так сильно, что у него захрустели костяшки пальцев, даже Лили расслышала. В этот самый миг, когда бездна в глазах Северуса начала разрастаться, грозясь поглотить все вокруг, а губы исказились в подобие оскала, Лили в испуге отшатнулась. Ей вдруг показалось, что вот сейчас он ударит ее. Впервые в жизни она испугалась его, а не за него.
Наверное, все эти чувства отразились на ее миловидном лице, она ведь не умела ничего скрывать, потому что бездна вдруг вернулась в свои законные границы, лицо парня приняло спокойное выражение, даже несколько отрешенное. Лили знала, что это за выражение лица. Та бездна, что только что грозилась уничтожить все вокруг и ее саму в первую очередь, разливалась теперь внутри этого замкнутого парня.
Эта сцена длилась доли секунды, никто не успел заметить, как только что крепкая дружба Лили и Северуса дала первые трещинки, из которых посыпались крошечные осколки.
Лили всегда раньше, когда училась на младших курсах, объясняла всем, что они с Северусом только друзья, когда их все дразнили влюбленными голубками. Лили тогда краснела и злилась, потому что это было не правда. Северус тоже злился, но по другой причине. И оба повторяли: «только друзья». Но как можно быть только другом? Можно быть только знакомым, или говорить: «да мы просто в одном магазине хлеб покупаем». Но «друг» - это же не оправдание, это предмет для гордости. Быть «только другом» среди толпы ничего не значащих людей, это все равно, что быть только Лордом среди крестьян. Есть вещи, которыми нужно гордиться.
И именно сейчас, когда их дружба треснула от ее же рук, Лили поняла, что Северус ей не просто друг. Он ее друг! Лучший друг.
***
Ее глаза, такие зеленые, такие родные, такие близкие, такие испуганные были прекрасны. Они так прекрасно сверкали на ее бледном красивом лице, так близко от него. Уже так много лет они были для него подобно маяку для мореплавателей. Но вот уже несколько раз маяк не указывал путь, и корабль натыкался на скалы. Но сейчас, судно чуть было не наткнулось на сам маяк.
Испуг девушки подействовал как отрезвляющая пощечина. Северус уже давно так сильно не злился, и, пожалуй, никогда при Лили, никогда на Лили. Лучше бы она его ударила. Она должна была его ударить, что бы он никогда больше не посмел посмотреть так на свою святыню! Но нет, даже это было бы слишком. Подумать только: ее тонкая изящная ручка, которая и мухи не обидит, и вдруг акт агрессии? Нет, Лили должна быть доброй, несмотря ни на что! Иначе она просто никогда не посмотрит на бедного Снейпа…
Но, в любом случае, то, что сделала она было самым ужасным наказанием. Наказанием, которое он мало того, что заслужил, но можно сказать, выпросил.
Она испугалась. Испугалась его. Его, Северуса Снейпа, готового носить ее на руках, готового на все ради нее. Он напугал свою зеленоглазую нимфу. Ничто на свете не имело права быть для нее угрозой. А он стал. На мгновение, но стал. За это ему было впору убить себя своими же руками.
Но Снейп не умер. И ничего не сказал. Он поступил так, как всегда поступал, если нужно было что-то изменить. Он ушел, так быстро, что это было похоже на бегство. Да и являлось им.
То, из-за чего разразилась эта буря, было уже маловажно. Она идет на бал с проклятым Поттером? Ее право. Здесь слизеринец уже никак не мог чинить ей препятствия, и он хорошо это понимал, и старался просто игнорировать великую любовь этой парочки. Никто не знал, чего это стоило Снейпу, а он никому не собирался об этом рассказывать. Но сейчас он вдруг не выдержал. Не выдержал настолько, что только что своими руками развалил то единственноценное, что только было в его жизни.
Он оттолкнул Лили. Хотя она сама никогда его не отталкивала. Да, она тянула в их, некогда общий мир Джеймса Поттера, и Северус отходил подальше. А она все равно шла. И вот сегодня он не просто отошел дальше обычного, но и оттолкнул ее от себя.
Но она все равно пошла следом.
Северус понял, не оборачиваясь, что эти тихие приближающиеся шаги принадлежат ей. Можете ли представить всю гамму чувств человека, который уже поверил и пережил внутри себя свой собственный конец света, вдруг видит, что все вновь возрождается на его глазах.
Северус обернулся, когда мягкие шаги стихли позади него. Лили Эванс стояла буквально на расстоянии вытянутой руки, но сейчас слизеринцу казалось, что это чрезмерно далеко. Она была так красива в лучах заходящего солнца, которые проникали в коридор сквозь окно за спиной парня. Прекрасная и молчаливая, она смотрела ему в глаза и снова со страхом. Только сейчас она боялась не его, а боялась его потерять. Так смотрят люди, которые чувствуют грядущее расставание, но всеми силами пытаются его отсрочить.
Наверное, впервые в жизни Северус Снейп сделал то, что он должен был сделать. Если бы он задумался или помедлил хоть мгновение, то момент был бы упущен для них обоих. Парень сделал шаг вперед и прижал девушку к себе в молчаливом отчаянии.
Минуту назад он думал, что она больше никогда не оставит свою гордость и не придет за ним. И эта минута уверенности в том, что его нимфа из реальных созданий его жизни превратилась в мифическое создание чужих сказок, была самой ужасной за все прошлые годы.
Лили обняла его в ответ и тихонько всхлипнула.
Северус клялся себе всем, что только у него было, что больше никогда в жизни не станет портить их с Лили дружбу. Раньше он никогда не задумывался, насколько она хрупкая. Ему казалось, что она подобна чугунному котлу и ничего с ней не будет. Сейчас он осознал, что все это время пинал котел, который был из прочного, но все же стекла.
Так они и стояли, обнявшись в лучах закатного солнца, показывая всем вокруг, что они не просто друзья. Они Лучшие друзья.
***
- Бедная Эванс, - лениво протянул Сириус, глядя в пустоту коридора, в которой несколько минут назад растворилась рыжая девушка. – Не понимаю, почему она его терпит? Это же Нюнчик, мне на него смотреть даже противно.
Сириус представил, что Снейп – его друг - и скривился от отвращения.
- Какой удар по твоему имиджу, да? – добродушно рассмеялся Ремус.
Люпин был самым спокойным и рассудительным в их компании, и как следствие, самым наблюдательным. Джеймс и Сириус всегда были словно братья-близнецы: одному не требовалось никаких внешних проявлений, чтобы точно знать, что собирается сделать или сказать другой; две неразделимые частички целого. А целым были Мародеры, которые подобно механизму, приводились в движение именно этой главной деталькой из двух частей. А Люпин был другой деталью: отдаленной и важной, но другой. Джеймс был другом Сириуса. Сириус – другом Джеймса. Люпин был их другом: он был с каждым из них, когда они ссорились, был с ними, когда они проказничали. Был и наблюдал. Поэтому мысли каждого из них он мог прочитать по их лицам лучше, чем прорицатели читают судьбу по чайным листьям.
Парни свернули за угол и сели на скамейку.
- Он ее друг, поэтому и терпит, - недовольно пробурчал Джеймс, который в своей задумчивости не интересовался, что там себе представляет Блэк.
- Поттер, не хочу тебя расстраивать, но ты должен знать! – Сириус положил руку на плечо друга и сделал наигранно серьезное лицо. – Если ты будешь закатывать мне подобные скандалы с таким же постоянством, то будь ты мне хоть трижды друг – я тебя закопаю!
Питер и Ремус рассмеялись, чем очень мешали Блэку сохранять свой суровый вид.
Джеймс медленно повернул голову к Бродяге и посмотрел на него все тем же задумчивым взглядом.
- Трижды? – как-то бессознательно повторил парень.
Сириус разочарованно покачал головой. Он ненавидел, когда Джим витает в облаках и не реагирует должным образом на шутки, потому что в такие минуты это уже не его Джеймс, не его лучший друг, а какой-то другой парень.
- Трижды. Значит трижды? – Джеймс переспросил так, словно именно это слово было ключевым. – То есть, я тебя терплю уже шестой год подряд, а ты мне говоришь, что мы даже не трижды друзья? Ну и кто, спрашивается, должен кого закапывать?
Джеймс покачал головой, пытаясь спрятать предательскую улыбку. Они вчетвером залились хохотом.
- Просто Нюнчик привык, что Лили, несмотря ни на что, есть в его жизни, и уже воспринимает это, как само собой разумеющееся. А с ней так нельзя. Однажды она уйдет, потому что с ней так нельзя. – Вдруг сказал Ремус, возвращаясь к прошлой теме.
Парни удивленно посмотрели на Лунатика. Они знали, что их Луни всегда и все знает, но он никогда не стремился участвовать в подобных разговорах. Сириус считал, что Рем просто слишком мягкий, а Джеймс думал, что оборотень просто жалеет этого недотёпу, потому что невольно сравнивает его с собой. Джеймсу это не нравилось. Он не понимал, как можно вообще углядеть общее у столь разных людей, он презирал Снейпа, а Люпина наоборот считал одним из лучших людей, которых когда-либо встречал.
- Знаете, я вот раньше даже завидовал Снейпу, - задумчиво протянул Джеймс, но взглянув на изменившееся лицо Сириуса, поспешил пояснить. – Ну, что он с Лили дружит с тех самых времен, когда она узнала, что волшебница. Ну, сами подумайте, самое счастливое воспоминание ее детства связанно именно с ним! Он знал ее каждую минуту после, и знал не просто как сосед. Все ее первые переживания в Хогвартсе проходили через него…
Джеймс замолчал, вспоминая, как часто раньше сам был причиной ее переживаний, и ведь она всегда расстроенная уходила именно к Снейпу. И это злило Поттера еще больше. Он не был виноват в том, что не умел правильно проявлять свою симпатию. Ему тогда казалось, что вот, он же ее одну из всех выделяет, значит, это что-то значит. Но для нее это всегда значило совсем противоположное.
Джеймс сейчас часто думал о том, каким неразумным он был раньше. Все время доставал девочку, которая ему нравилась – здесь все понятно. Но зачем было так явно задирать ее единственного друга? Это же не логично. Но и по-другому они не могли. Слишком сильная вражда была между этим заморышем и компанией любимчиков.
- Но вот сейчас, глядя на то, как он собственными руками все портит, я понимаю, что завидовать нечему. То, что Лили пять лет меня ненавидела, многому меня научило. – Джеймс улыбнулся своим мыслям. – Да я каждой минутой, проведенной с ней, дорожу сильнее, чем всей своей жизнью! Я готов никогда не выпускать ее из своих рук, но даже этого мне кажется недостаточно. Когда я обнимаю ее, мне хочется прижать ее к себе так сильно, чтобы вобрать ее внутрь себя, понимаете?
Джеймс вопросительно посмотрел на оторопевших от такой информации друзей. Никто из них никогда в жизни не чувствовал ничего подобного.
- Поверь, Джим, - первым нашелся Сириус. – Лунатик во время полнолуния испытывает подобное к любому, кто подвернется под лапу!
Парни залились смехом.
- Кстати, - Люпин наконец-то смог отдышаться. – Разве вам всем не пора бежать к Слизнорту?
Джеймс, Сириус и Питер одновременно приуныли. Они уже успели забыть, как случайно устроили погром на Зельеварении. Они додумались перекидываться ингредиентами, которые в итоге попали в котел, в котором не должны были в тот момент оказаться – взрыв был такой, что пол замка сбежалось. Сам Ремус в тот момент разговаривал со Слизнортом и при перестрелке не присутствовал, из-за чего в итоге и избежал наказания.
- Ненавижу Слизнорта! Он все время с Лили сюсюкается и утверждает, что она должна на Слизерине учиться! – Джеймс состроил жалобную гримасу, но все равно поднялся с лавочки.
- Он, по крайней мере, не рассказывает тебе о твоих «милейших» слизеринских родственничках, - Сириус тоже поднялся.
Питер подскочил следом. Они помахали Ремусу на прощание и побрели в подземелья.
***
Эмили Поттер шла по коридору и издалека увидела Ремуса Люпина, сидящего на лавочке в одиночестве. Он ей всегда нравился, потому что был очень добрый и умный, такой всегда поможет, такому хочется помочь. Правда он всегда был какой-то слишком задумчивый, даже грустный… Она слышала, что он чем-то очень болен, но никогда не пыталась узнать, чем именно. Просто боялась услышать что-то ужасное, это бы мешало общаться с ним непринужденно. Тяжелобольным не нужна жалость, они хотят чувствовать себя нормальными.
- Привет, - девушка села на лавочку рядом с парнем и улыбнулась.
Ремус улыбнулся в ответ и посмотрел на рэйвенкловку пристальным взглядом, словно она была любопытнейшим экспонатом в музее. Она часто замечала у него такой взгляд: пристальный. Он не мешал, не вызывал неприятных чувств, просто сразу же хотелось подойти и спросить: о чем же он думает.
- Что такое?
- Ты просто очень похожа на Джеймса, - Ремус снова улыбнулся и добавил, увидев, что девушка нахмурилась. – Это хорошо, правда. Такие люди, как твой брат, редко встречаются в жизни, гораздо реже, чем хотелось бы.
Эмили улыбнулась, увидев на лице гриффиндорца истинную братскую любовь к Джеймсу. Еще со времен своих младших курсов Эми помнила, что Джеймса всегда и все любили: он улыбался – все сходили с ума, смеялся – все начинали смеется в ответ, он дурачился – и все лишь махали рукой. На него редко злились, а если и злились, то не долго. Она, конечно же, тоже очень любила Джеймса, но ей так захотелось послушать, как к нему относятся другие близкие ему люди.
- Он ярчайший представитель Гриффиндора, наверное, именно таким был сам Годрик Основатель. Он храбрый, ловкий, благородный, добрый… словно вышел из сказки. Прибавь красоту и задор – все, он неотразим. Он мог бы стать еще и гением, но он не выносит скуки и сидеть на одном месте. Он такой человек, которому все дается легко и просто, потому что он так ко всему относится. Я бы хотел быть хоть вполовину таким, как он.
Эмили бросила короткий взгляд на гриффиндорца, но тот не выглядел огорченным или подавленным. Он словно наоборот начал светиться изнутри. Точно таким он выглядел, когда был в кругу друзей. Таким счастливым.
- Я знаю только двух таких людей, - Ремус улыбнулся и посмотрел на девушку.
Эмили казалось, что он ждет от нее, что она назовет их имена сама. Он словно был способен читать мысли, потому что два имени уже давно вертелись у нее в голове.
- Джеймс и Сириус, - просто сказала она, словно речь шла об очевидных вещах.
Люпин рассмеялся. Это был смех мудреца, а не школьника.
- Да. Разница лишь в том, что Сириус жесток. Он, выросший в семье потомственных слизеринцев, просто не может быть идеальным. Но он благороден и всегда поможет слабому. Его жестокость сродни детской: он порой просто не понимает, что поступает жестоко.
Эмили попыталась понять, кого же из них Ремус любит больше, но так и не смогла.
- Они – часть моей жизни. Поверь, самая большая. Я им очень многим обязан, - Люпин поставил точку, явно не собираясь пояснять.
А Эмили не хотела спрашивать. Она чувствовала, что это та самая опасная тема, о которой не стоит говорить.
- Я рада, что ты друг Джеймса, - вдруг сказала девушка. – Иначе я бы вряд ли познакомилась с тобой и могла разговаривать вот так просто.
И с Сириусом…
Девушка смутилась о внезапной мысли и отвернулась. Их отношения действительно улучшились: он общался с ней как с Джеймсом. Нет, не в смысле, что позволял себе некие грубости, а в смысле, что как с братом, вернее сестрой. Ей было приятно. Сначала приятно, потому что ей это льстило. В конце концов, половина девушек Хогвартса мечтает, чтобы Сириус хотя бы просто спрашивал у них «как дела» раз в неделю. Но Эмили начала ловить себя на мысли, что это будет недолго продолжаться…
- Джеймс очень рад, что вы с Сириусом наладили контакт, - вдруг сказал Люпин, словно прочитав мысли девушки. – Он очень переживает, когда близкие ему люди не ладят между собой.
- Да, та история уже в прошлом, - девушка попыталась отмахнуться от темы.
- Не злись на Сириуса, - вдруг сказал Ремус. – Его семья научила его не привязываться к людям слишком близко. Друзья – это другое, но он все равно не подпускает к себе других, особенно девушек.
Эмили даже не заметила, как повернулась к парню и начала с жадностью ловить информацию о Блэке.
- Он боится. Панически боится сердечной боли. Ему хватило той, что причинила ему его родня, поэтому он и сбежал от них, не понимая, что им больно не меньше. Он ведет себя нагло, делает вид, что ему все до лампочки, меняет девушек с периодичностью смены дня и ночи, а все потому, что ему очень страшно.
Эмили посмотрела в сторону, пытаясь проанализировать полученную информацию. Не было никаких причин не верить Ремусу, к тому же, все вставало на свои места.
- А ты, это вообще особая история для Блэка.
Эмили аж подпрыгнула на месте от неожиданности этих слов.
- Сириус любит и меня и Питера, как лучших друзей, как братьев. Но Джеймс – совсем другое. Он любит его больше, чем любит самого себя. А тут появляешься ты. Сестра Джеймса, похожая на него так сильно, что мурашки бегают по спине. Он чувствует в тебе это гораздо сильнее, чем кто-либо. И здесь для Сириуса начинается трагедия. Его тянет к тебе, потому что он чувствует в тебе проявление своего самого близкого человека, свою часть. Но он видит и девушку, девушку, способную пошатнуть его тщательно спланированную маскировку. Он пытался оттолкнуть тебя, но для него это оказалось равносильным тому, чтобы ударить Джеймса. Поэтому он впервые в жизни не знает, как себя вести. Он выбрал, наверное, лучший вариант.
Эмили не знала, как реагировать на подобное. Мысли роились у нее в голове, и она никак не могла привести их в порядок. Наверное, Сириус бы не простил Люпину подобную откровенность даже с сестрой Джеймса. А вернее, особенно с ней.
Глава VIII. УзорыНесмелой рукой сжимаешь
Кисть, что дал тебе рок,
И на чистой своей душе выводишь узоры,
Подбирая цвета и размеры:
Там будешь велик, там жесток.
Будешь звать, значит кто-то откликнется зовом .
А потом, вдруг устав, протираешь глаза -
То ли мир потемнел, то ли давят реальности своды?
Ты, увы, не рисуешь. Увы, рисуешь не ты.
Ты же
только обводишь.
Предрождественский декабрь пролетел незаметно. Преподаватели вместе со старостами украшали замок и очень в этом преуспели: коридоры напоминали снежные хоромы, только снег был теплым и искрился в свете факелов. Большой зал украшали двенадцать исполинских елок, наряженные каждая на свой манер. Суровые рыцарские доспехи ласковым голосом напевали рождественские песни, а с потолков сыпались волшебные бестелесные снежинки. Суматоха перед предстоящим балом стояла невообразимая: девушки взахлеб рассказывали, что за платья они приобрели и с кем идут на праздник, а парни, те, кто еще не успел никого пригласить, судорожно искали свободных девушек. Но, несмотря на то, что все были на нервах, суматоха была вполне веселой и дружелюбной. Везде в замке то и дело слышался громкий заливистый смех.
Сарра Лоуренс шла по коридору, держа в руках большой сверток, который пришел ей из магазина «Ведьмин лоск». Уже давно нужно было начать подготовку к балу, но такие девичьи радости стали для нее столь малозначимы, что она полдня не могла себя заставить сходить в совятню, хотя знала, что заказ уже должен был прибыть.
- Сарра, - голос брата опередил в сознании девушки его шаги, она вздрогнула и обернулась, останавливаясь.
Алан шел к ней своей характерной походкой, в которой смешивалась бравада богатенького мальчика и легкость свободного артиста. Ее младший брат, ее маленький счастливчик. Они были одного роста, но лицо Сарры всегда было слишком серьезным для семнадцатилетней девушки, поэтому Алан действительно выглядел младше. На его красивом лице не было отпечатков каких-либо отрицательных эмоций: оно было светлым и сияющим, каким и должно быть в пятнадцать лет.
Парень остановился и помахал письмом, которое держал в руке. На желтоватой бумаге слизеринка без труда узнала материнский почерк и гербовую печать. Чета Лоуренс, а вернее миссис Лоуренс, потому что глава семьи считал написание писем детям исключительно женской обязанностью, всегда писала письма для обоих детей сразу, а отправляла одному согласно отмеченной в ее календаре очередности. Сейчас была очередь Алана.
- Сразу говорю, что сплетни мне сейчас не интересны, поэтому… - Сарра скривилась, она ненавидела письма из дома, особенно в последнее время, потому что ужасно злилась на родителей. – Что там действительно важного?
- Только одно: мистер Райс почтит нас своим присутствием на рождественских каникулах, - осторожно сказал Алан, предугадывая реакцию сестры.
На лице девушки не дрогнул ни один мускул, словно она не поняла ни слова из того, что сказал ей брат. Но внутри все закипело от негодования. Ей был глубоко противен этот мистер Райс и все его жалкие потуги подружится с ней. Мерзкий старикашка! Как посмел он нарушить их слабое подобие семейного уюта в этот праздник? Можно подумать, что кто-то ждал его в поместье Лоуренс. До какой степени наглости может опуститься мужчина в попытках понравиться молоденькой девушке, которая демонстративно игнорирует переписку с ним! Слизеринка ненавидела его всей душой.
- Как это мило с его стороны, - процедила Сарра, сохраняя спокойствие, но глаза ее недобро сверкнули. – Что же побудило его испортить наш семейный праздник?
- Ну, он же вскоре станет членом нашей семьи и желает наладить с нами контакт… Стой, мама говорит, что вы с ним переписываетесь. Он не сказал тебе?
- Я не читаю его письма, - отрезала девушка, начиная терять терпение.
Алан нахмурился, но ничего не сказал. Сам он бы никогда не стал так грубо и незаслуженно обижать человека, который пытается всего только подружиться. В этом и была разница между братом и сестрой, именно поэтому они оказались на разных факультетах. Но Алан был умен и понимал, что не стоит читать сестре нотации, потому как она этого не потерпит. Ничего, он подождет.
- Я собираюсь ответить сегодня же, - Алан принял свой обычный доброжелательный вид. – Что добавить от тебя?
- Что я не приеду на эти каникулы!
Заявление сестры ошарашило парня настолько, что он просто стоял и изредка моргал. Они всегда ездили домой на каникулы.
- Сарра, но это же так глупо! Мистер Райс огорчится, а родители будут в ярости! – Алан пытался воззвать сестру к благоразумию.
- Да? Может тогда у него хватит ума оставить меня в покое?! – зашипела Сарра.
Она никогда не кричала. Чем яростнее становилась мисс Лоуренс, тем тише был ее голос.
Алан фыркнул. Ему хотелось закричать, что она ведет себя недостойно глупо, что она ведет себя, как ребенок. Потому что и ему, и ей, и мистеру Райсу – всем известно, что она не сможет противиться воле отца. Ей недостанет силы характера, которая есть у Андромеды Блэк, девушки, подвергшейся публичному порицанию всего чистокровного общества, но только самые трусливые дети аристократов не признавались себе, что хотели бы быть, как она. Девушка, с чистейшей кровью, не побоявшаяся гнева отца и покинувшая семью, выйдя замуж за маглорожденного волшебника. Из всех остальных несчастных чистокровных детей, ее поступок оказался по зубам только Сириусу Блэку, который поселился у своего лучшего друга. Все слизеринцы ненавидели их, но каждый в глубине души мечтал оказаться на их месте.
Алан знал, что Сарра будет внутренне противиться своей помолвке, но все ее протесты были не больше, чем капризы избалованного ребенка. Она никогда по-настоящему не пойдет против воли родителей. Да и некуда ей было идти. По ту сторону баррикад у нее никого не было.
- Ладно… Ты можешь заниматься ерундой, сколько тебе будет угодно. – Алан даже внешне весь подобрался, словно вел важные переговоры. – Как мне аргументировать твою прихоть?
Сарра, которая словно слышала всю бурю мыслей, промелькнувшую в голове у брата, резко успокоилась и ответила в своей привычной манере, словно уже давно все это придумала.
- Это мой последний год в школе. На носу сложнейший экзамен, и если они хотят блестящих результатов, то не станут препятствовать моему желанию провести каникулы в школьной библиотеке. Если же они хотят, чтобы по отметкам меня обогнал даже посредственный хаплпаффец, то по их первому же требованию я прибуду домой.
Она еще немного постояла, задумчиво глядя на брата, словно хотела добавить что-то еще. Но мысли разбегались и не желали формироваться в предложения.
- Надеюсь, твой первый бал будет идеальным, - сказала Сарра, подводя разговор к логическому завершению.
- Надеюсь, моя сестра не откажет мне в услуге и подарит мне второй танец? – Алан мягко улыбнулся в знак примирения.
Они с детства любили танцевать вместе. Это был своеобразный жест, показывающий теплые отношения и крепкие семейные узы. И второй танец тоже был неким символом из детства. Они всегда танцевали вместе именно второй танец.
- Разумеется, - Сарра тоже улыбнулась. - До вечера, Счастливчик.
Они разошлись в разные стороны, чувствуя на душе неприятный осадок, вызванный родительским письмом.
***
Эвелин Течер стояла в спальне девочек перед зеркалом и не видела свое отражение. Вокруг суетились другие слизеринки, делающие прически и приводящие платья в порядок. Но Эва была уже совершенно готова: на ней было длинное серо-голубое платье по фигуре, сшитое из примерно десятидюймовых полосок ткани, закреплен у которых был только верхний край. Таким образом, при малейшем движении платье словно все оживало. Этот наряд очень ей шел, потому что с одной стороны подчеркивал всю тонкость ее стана, с другой стороны придавал объем на груди и на бедрах, а также визуально удлинял ноги. Волосы Эвы были просто завиты и спадали по плечам.
Стоит ли говорить, что Эва не ощущала себя красивой? По правде сказать, ей вообще было все равно, как она выглядит. Больше всего на свете ей сейчас хотелось снять платье и отправиться спать. Лишь бы только не позволять Паркинсону прикасаться к себе. Лишь бы только не видеть Рича с другой девушкой.
Эва горестно вздохнула. Она сама убедила Рича все же отправиться на бал, пусть и не с ней. Ей казалось, что если его по-обыкновению не будет рядом, то она разрыдается в середине одного из танцев. Ей была нужна его привычная молчаливая поддержка, особенно тогда, когда она весь вечер должна будет находиться ужасно близко к самому ненавистному человеку этой школы. Но сейчас девушка не была уверена, что поступила правильно. Она, конечно же, нисколько не сомневалась, что Рич любит только ее, но обычную ревность никто не отменял. Возможно, дело было даже не в ревности как таковой. Просто они с Ричем никогда не расставались вот уже несколько лет, и быть сейчас не с ним, видеть его с другой означало конец их привычной счастливой жизни.
Эвелин поднялась в гостиную и сразу же увидела Ричарда. Он стоял несколько в стороне и словно бы ждал ее по-привычке. Не думая ни секунды слизеринка подошла к нему и замерла в нерешительности. Вокруг было много учеников, собирающихся на бал, и они не могли позволить себе проявления чувств.
- Эва, - у Ричарда даже голос сел от того, какая она была красивая сейчас. – Ты прекрасна…
- Спасибо, - Эва смотрела ему прямо в глаза и улыбалась, представляя, что во всем мире никого больше нет.
Ей так хотелось протянуть руку и коснуться его, погладить его по щеке, обнять. Как жесток этот мир, когда ты не можешь чувствовать тепло кожи любимого человека! Но Эва была благодарна небу, что может хотя бы просто стоять рядом с ним и видеть синеву его прекрасных глаз.
- Эва, тебя Альб зовет.
Голос Дэвида Забини нарушил их крошечный мир, призывая к реальности.
Эвелин вздрогнула, но уже развернулась, чтобы пойти туда, куда ей сказали, когда Ричард подал голос:
- Зачем?
Забини, к которому уже успела подойти ослепительная Кэссиопея Ростер, медленно повернулся. На его приятном лице было такое выражение удивления, словно заговорила тумбочка.
- Не помню, чтобы Альберт просил информировать тебя относительно его планов.
В воздухе повисло напряжение, все вокруг замерли, ожидая бури. Кэсс заулыбалась, явно желая разрядить сложившуюся обстановку:
- Ричард, все нормально, - в ее глазах сверкнули недобрые огоньки, словно она вдруг вспомнила давнюю обиду, но улыбка продолжала играть на лице. – Обрученным явно есть чем заняться наедине.
Это был запрещенный прием, но Ричард не шелохнулся. На его лице не дрогнул ни один мускул. Но Эва точно знала, что он бы сейчас с превеликим удовольствием ударил Забини, точно так же, как она сама с радостью стерла бы улыбку с лица этой подлой девушки. Но вместо этого, как бы ни хотела Течер остаться рядом с Ричардом, она должна была идти.
Наедине. Это слово набатом стучало в голове девушки, когда каждым шагом она сокращала расстояние от нее до спальни мальчиков. Если так сказали Кэсс и Дэвид, ближайшие друзья Паркинсона, то так оно и было.
Эвелин вошла в спальню и действительно не увидела там никого кроме Альберта, который стоял перед зеркалом в мантии, под которой виднелась расшитая жилетка с множеством красивых пуговиц, которые он как раз застегивал.
- А, Эвелин, не могла бы ты мне помочь с этими ужасными пуговицами? – спросил парень нарочито ласково, даже не глядя на девушку, застывшую в дверях.
Эва чувствовала, как мурашки побежали по спине, в ушах начало шуметь, а в горле застрял ком. Она чувствовала такой страх, словно ее закрыли в комнате с каким-то магическим чудовищем, которое собирается разорвать ее на кусочки.
- Ну же, я тебя не съем! – рассмеялся Паркинсон, словно прочитав ее мысли.
Наверное, у него было хорошее настроение, но девушке было не до того. На дрожащих ногах слизеринка пошла к своему жениху, готовая в случае чего сразу же рвануть к выходу. Когда она наконец-то оказалась рядом с парнем, он оторвался от своего занятия и посмотрел на девушку. Взгляд его карих глаз пробежался по ее фигуре и вернулся к ее лицу.
- Поможешь? – в его голосе не было ни вопроса, ни просьбы.
Трясущимися руками Эвелин начала застегивать бесконечные пуговицы на жилетке. Кровь стучала в ушах так оглушительно, что поглощала все остальные звуки в комнате. Альберт был так близко, что девушка чуть ли не теряла сознание от страха. Сам же Паркинсон явно наслаждался ужасом, который почти ощутимо исходил от девушки. Его веселили страх и покладистость, которые она так интересно сочетала в своей натуре. Он видел, как тяжело ей справиться с пуговицами, потому что пальцы отказывались слушаться.
Когда Эвелин закончила, Альберт взял ее за плечи и развернул лицом к зеркалу, перед которым стоял. Ее испуганные глаза смотрели на их общее отражение.
- Мы очень красиво смотримся вместе.
Его горячее дыхание обожгло шею девушки и осело на мочке ее уха. Возможно, она могла бы согласиться с его словами, потому что отражающаяся пара и вправду была очень красивой, но Эвелин даже не видела отражения в зеркале. Ей было так страшно ощущать кожей его дыхание, что она вообще смутно понимала, что происходит.
- Я слышал, что и ты, и Пьюси хотите остаться в замке на рождественские каникулы, чтобы составить мне компанию, - растягивая слова начал Паркинсон.
Эва вся напряглась от этих слов. Они с Ричардом долго спорили о том, стоит ли оставаться, если Паркинсон все равно не уезжает домой. Они так еще ничего и не решили.
- И я решил, что мне очень нужно домой, и вам придется развлекаться без меня, - закончил Паркинсон с триумфом на лице.
Несколько долгих мгновений они так неподвижно и стояли, глядя в зеркало. Смысл его слов не сразу же дошел до испуганной девушки, но когда она поняла, что именно он сказал… Всегда такая спокойная, забитая Эва резко обернулась и заглянула в глаза своему жениху. И не было ей страшно, что она стоит к нему почти вплотную. Ее глаза ожили и засветились. Альберт смотрел на девушку, которую еще несколько секунд держал в руках, но она уже была другая. Та, что сейчас смотрела на него вопрошающе, была совсем незнакома Паркинсону. И, что скрывать, он был восхищен ею.
- Правда? – Эва была далека от охвативших парня противоречивых чувств.
- Правда.
А дальше Эвелин засияла, словно маленькая девочка у рождественской ёлки. Ее глаза мерцали, а сама она словно была готова запрыгать от радости. Две недели только она и Ричард! Все остальные слизеринцы разъедутся, а другим ученикам и вовсе никакого дела до них нет. В последнее время, когда они ожидали только ухудшения в ситуации, когда каждое известие било поддых, такие мелочи казались невероятным чудом.
- Спасибо, - девушка словно хотела в порыве чувств обнять парня, но передумав, просто улыбнулась. – Идем?
Альберт был настолько сильно поражен произошедшей переменой, что впервые не нашел, что сказать. А Эвелин тем временем уже выпорхнула из спальни. У нее просто в голове не укладывалось, что такой человек, как Паркинсон, способен на такие поступки. Но это была столь желанная хорошая новость, что Эвелин позабыла о всех невзгодах.
Сияющая, она появилась на пороге гостиной, в которой все это время продолжали переругиваться Забини, Ростер и Пьюси. Ее появление заставило их остановиться, а ее сияющий вид заставил забыть о причине ссоры.
Эва подошла, почти подбежала к Ричарду, и едва слышно произнесла:
- Мы остаемся! Альберт согласился уехать!
Но Ричард, казалось, не был готов разделить ее радость. Он продолжал ошарашено на нее смотреть, словно она только что сказала, что ее жених – душка. В его глазах плескалось недоверие с примесью горечи, и это отрезвило девушку мгновенно.
Она замерла перед своей любовью, не понимая, как она могла запятнать ее своей предательской радостью. Она чуть было не вознесла демона в ряды великих добродетелей за какой-то пустячный поступок, который ему ничего не стоил, совсем забыв, что это он разрушил ее жизнь.
Она умоляюще посмотрела на Ричарда, мысленно прося у него прощения, но парень словно превратился в статую.
- Детка, идем, - Паркинсон собственническим жестом положил руку на плечи девушки.
Рука давила нереальной тяжестью. Эве ничего не оставалось, кроме как позволить увести себя прочь от Ричарда.
***
Ричард Пьюси смотрел, как Паркинсон уводит от него Эву, которая еще секунду назад чуть было не разбила его сердце к чертям собачьим. Хрупкость их счастья наконец-то предстала перед ним во всей своей недолговечности и зыбкости. Рич считал, что Паркинсон не в силах сломать их любовь, даже если в силах сломать их самих. Но то, как сегодня светилась Эва, говорило об обратном. Любовь умирает, когда ее касаются чужие руки. Скоро она, его Эва, будет только в чужих руках и он, Ричард, никак не сможет этому помешать. Скоро она, его Эва, станет чужой. Будет смеятся не его шуткам, потакать не его слабостям. Сегодня он впервые увидел эту чужую Эву, и больше не осталось сил верить в лучшее.
Ричард вышел из гостиной, которая уже успела порядком опустеть пока он стоял. В холе еще было достаточно народу - ученики, чьи партнеры были из других факультетов, выглядывали поверх голов. Он увидел Айрис Ростер издалека. На ней было красивое голубое платье с рукавами три-четверти, ее кудрявые светлые волосы рассыпались по плечам. Видел ли парень, как она была красива в этот вечер? Понимал ли, что она была так красива исключительно для него? Нет, его душила злоба на Кэссиопею, о которой он уже успел забыть, но сейчас, глядя на ее младшую сестру, сразу же вспомнил.
"Найдут чем заняться наедине".
Надменно-доброжелательный голос продолжал повторять это у него в голове снова и снова. И улыбающееся лицо Эвы пламенем вспыхивало перед глазами. А голос Кэссиопеи продолжал твердить эти ужасные слова.
«Наедине. Наедине. Наединенаединенаедине…»
- Привет, - другой голос, звонкий, мелодичный, заставил замолчать подлую красавицу в голове парня.
Ричарт словно впервые посмотрел на Айрис. Совсем другая. Молочного цвета кожа, глаза цвета утренней синевы, детское лицо и золотые кудри. И глаза не суженные, брови не искажают лоб, нос не задран. Ричард пытался и не мог найти в ней сходства с Кэсс. Ему хотелось иметь причину ненавидеть ее, иметь причину сделать ей больно. Но она была совсем другая. Перед ним была девочка, хрупкая, как цветок. Он мог бы стереть ее в пыль двумя пальцами.
- Выглядишь превосходно, - сухо бросил Пьюси, слишком раздраженный, чтобы быть любезным.
Он подождал, пока рэйвенкловка возьмет его под руку и отправился в зал. Они шли. Сейчас они были парой, но и не были ею в тот же момент, потому что Ричард шел по дорожке вымощенного для него судьбой ада в тумане своей злости и своего отчаяния. В этот момент он не помнил про свою партнершу, не видел людей, которыми был заполнен зал. Он был один и одинок как никогда.
Большой зал уже был наполнен возбужденными учениками: неестественно ведущие себя парни и кокетливые девушки, - все наряжены, кто во что горазд. Все толпились и разговаривали. Бал вот-вот должен был начаться, вот-вот должны были сбываться планы и мечты.
Ричард остановился около одного из столиков, помог Айрис сесть и сам устроился рядом. Он смотрел на свою спутницу и думал, что, наверное, стоит начать разговор, но он никак не мог придумать тему, а Ростер, как назло, молчала.
- Поедешь домой на каникулы? – спросил Ричард, стараясь придать голосу хоть малую толику заинтересованности.
Айрис улыбнулась и сразу похорошела на глазах. Она была так красива в этот момент, что парень на секунду забыл о всех своих неприятностях. Но наваждение развеялось, потому что она ответила.
- Конечно, - ее глаза продолжали улыбаться. – А ты?
Бедная, глупая девочка, что же она наделала. Стоило ей произнести этот вопрос, который являлся жестом вежливости, но при этом действительно ее интересовал, как волшебство их, и без того скомканного вечера, пожухло и облетело, подобно омертвевшим листьям.
- Остаюсь, - процедил парень, отворачиваясь.
Конечно, Айрис не была ни в чем виновата, и Ричард это, наверное, понимал. Но сейчас ярость и бессилие затопили все его существо. Они душили его.
Как же он ненавидел в эту минуту этого поддонка Паркинсона, который столь лицемерно соизволил пойти на милость и покинуть школу на время каникул. Это же просто неслыханная жертва с его стороны! И Ричард злился на Эву. Он никогда в жизни на нее не злился и даже не мог представить, что это вообще возможно. Но больше его поражало то, до какой степени он способен на нее злиться, что казалось, этому нет придела.
Ричард провел взглядом по столпившимся у входа парочкам, но ни Эвы, ни Паркинсона нигде не было. Он посмотрел еще раз, но все никак не мог их отыскать, а ведь они ушли раньше и уже явно должны были быть здесь. Картины одна хуже другой тут же начали услужливо формироваться в взвинченном мозгу парня.
И именно в этот момент к столу подошла Кэссиопея Ростер.
- О, Айрис, и ты здесь! – слизеринка картинно расцеловала сестру в обе щеки. – Чудное платьице! А я в этой толпе потеряла Дэвида, и Альб с Течер запропастились куда-то.
Красавица рассмеялась, оскалившись и показав красивые ровные зубы. Она победоносно смотрела на однокурсника, явно упиваясь своей жестокостью.
Это действительно было жестоко. Она словно прочитала те мысли, что снедали его душу. Словно смогла разглядеть сквозь непроницаемую маску свое же лицо, произносящее ужасные слова. Ричард ощущал огонь, разгорающийся у него в груди, под столом он сжал руки в кулаки так сильно, что костяшки пальцев побелели. Слизеринец смотрел в злые глаза красавицы, борясь с желанием отправить ее в ту самую бездну, в которую она любезно его подталкивала. Кэссиопея рассмеялась. В этот момент ее лицо виделось Пьюси оскалившейся мордой огненной гиены, что все-таки отыскала дорогу из недр ада, бурлившего у его ног.
И вдруг раздался голос Айрис. Ровно в тот момент, когда Ричард почти полностью потерял над собой контроль, ее голос свежим воздухом вмешался в разгорающуюся бурю.
- Твои друзья ни разу не покинули ваш столик, - спокойно заметила младшая Ростер, кивком указывая на кого-то за спиной Пьюси. – Может, не стоило искать их здесь, Кэсс?
Слизеринка поджала губы и удалилась, не проронив больше ни слова. В этот момент Айрис уже не была просто «младшей Ростер». Может и не настолько хрупким был этот цветок?
Рэйвенкловка успокаивающе улыбнулась своему спутнику и вновь кивнула куда-то, за его спину, словно желая ему что-то показать. Парень обернулся и увидел Эву. Не нужно было быть гением, чтобы понять, как она глубоко несчастна в компании двух своих однокурсников.
Он вновь посмотрел на Айрис, такую не похожую на Кэссиопею.
И тогда Ричард понял, впервые нашел сходство. Эти дьявольские сестры видели его насквозь.
***
В гостиной Гриффиндора, около самого дальнего окна ссорились Сириус Блэк и Джеймс Поттер, стараясь не повышать голос. Оба были уже одеты в новенькие мантии, которые несказанно им шли.
-… ну так измени свой сюрприз! – шипел Блэк, как никогда походивший в этот момент на свою мать.
- Это невозможно, - отрезал Джеймс, бросив быстрый взгляд на дверь, ведущую в спальню девочек. – Это и будет частью сюрприза!
Джеймс решил устроить для Лили самый романтичный вечер в ее жизни, и собирался рассказать ей, что он анимаг. К его огромному удивлению, Сириус не просто не поддержал идею, но и наоборот был крайне возмущен. Они уже четверть часа шипели друг на друга, рискуя выдать свой секрет сразу всей гостиной.
- Что происходит? – спросил тихо подошедший Ремус.
Сириус победоносно ухмыльнулся, поворачиваясь к Люпину.
- Этот ополоумевший потерял голову от любви, и решил выдать наш секрет всему замку!
- Ты с Гремучей ивы свалился?! Лили – не целый замок! – Джеймс, от возмущения, кое-как справился с голосом.
- Да девчонкам нельзя доверять секреты!
- Лили можно!
- Даже если она не разболтает своим подружкам, то знаешь, кому она расскажет? Снейпу! А уж он то непременно сдаст нас Дамблдору…
- Лили никому не скажет!
- Заткнитесь оба! – потерял терпение Люпин. – Сейчас вы сами расскажете наш секрет всем и каждому своим ором.
Парни виновато потупились, продолжая еле слышно что-то бурчать.
- Я и не собирался выдавать твой секрет, Сириус. И уж тем более, ни за что бы не рассказал про Луни… - голос Джеймса звучал тихо, но твердо. - Но свои секреты я имею право рассказывать, кому пожелаю.
В этот момент в гостиной появилась Лили Эванс, и все трое забыли про недавний разговор. Не потому, что говорили о Лили, и теперь она могла услышать, а потому что она была очень красива.
На ней было длинное платье зеленого, переходящего в бирюзу цвета, с широким темно золотым поясом, подчеркивающим талию. Рукавов у платья не было, зато были золотистые перчатки. Темно-рыжие волосы крупными кудрями спадали чуть ниже плеч.
Парни замерли на месте, Сириус даже забыл закрыть рот, о чем ему тут же напомнил Джеймс. Девушка покраснела, от чего стала еще очаровательней.
Поттер, забыв, о чем они сейчас так долго спорили с Сириусом, подошел к ней. Он боялся к ней прикоснуться, словно она была ненастоящая.
- Лили, - Джеймс впервые в жизни лишился всего своего арсенала слов. – Ты… очень… Мерлин, Лили! Я не видел девушки красивее тебя!
Лили покраснела еще сильнее и опустила глаза, разглядывая свои перчатки. Нужно было идти, но Джеймс все никак не мог на нее насмотреться, словно забыл, что они должны куда-то идти.
Наконец-то парень опомнился от своего восхищения. Он галантно наклонился, мысленно радуясь, что мать в свое время научила его высокосветскому этикету, и протянул ей руку, приглашая отправиться с ним на бал. Но его глаза мерцали, словно он звал ее проследовать за ним в самое великолепное приключение в ее жизни. В чем-то это так и было, потому что сейчас, протягивая руку, Джеймс не помнил ни о каком бале, он звал ее с собой, в свою жизнь. А его жизнь сама по себе была вечным и захватывающим приключением.
Лили пару мгновений помешкала, словно тоже чувствовала этот подтекст, но наконец-то, с решимостью в зеленых глазах, вложила свою ладонь в его.
Джеймс вдруг представил, что на ней белое платье и даже оторопел от того, как сильно застучало его сердце. Лили снова покраснела, словно представила тоже самое.
- Идем? – неуверенно произнесла девушка.
Наваждение рассеялось, и к Джеймсу вернулась его привычная веселость. Он заулыбался своей озорной улыбкой и потянул девушку из гостиной.
Его мало интересовал этот школьный бал, потому что он придумал кое-что свое.
Все ученики, которые на эти несколько минут словно забыли о своих занятиях, снова зашумели, собираясь на бал.
- Лили никому не скажет, - проговорил Ремус, глядя на портретный проем, где только что скрылись Джеймс и Лили.
- Я знаю, - задумчиво проговорил Сириус в ответ.
Люпин обернулся с мягкой улыбкой, которая как бы говорила: «Сириус, что же ты делаешь?»
- Просто, - Блэк не увидел, а скорее почувствовал эту улыбку. – Я разозлился, потому что он не посоветовался со мной.
Ремус понимающе улыбнулся и покачал головой.
***
Айрис Ростер смотрела Ричарду в глаза. Понимала ли она его мысли? Видела ли его насквозь? Спросите у нее, и ее ответ был бы: «Нет». И это не была бы ложь, просто для юной девушки, так давно влюбленной в парня, не составляло труда тонко чувствовать перемены в его настроении. Когда так давно наблюдаешь за человеком исподтишка, начинаешь понимать его гораздо лучше и острее, чем даже сам можешь представить. А Ричард, к тому же, не отдавал себе отчета, что порой его эмоции были настолько яркими, что почти физически ощущались теми, кто хотел это ощутить. Просто большинство не могло это понять, далеко не все знали, что за этим стоит.
А Айрис знала. В каждом его движении, в каждом его слове и взгляде она так отчетливо ощущала другую девушку, так отчетливо ощущала его отчаянную любовь. Она всегда была с ним, словно приведение, тень Эвы, тень их несчастной любви, следовала за ним по пятам, ни на секунду не оставляя его одного. И даже сейчас они сидели за этим столиком не вдвоем, вот только Ричарда душила вовсе не любовь.
Он так безотчетно злился с самой их встречи, что Айрис просто не могла этого не заметить. Слишком неучтиво он повел себя с ней, а это явно было следствием какого-то сильного расстройства. Девушка не знала, что именно случилось, но она чувствовала, что Рич злится. Она понимала, что он переживает, что Эва сейчас с Альбертом, но глядя на несчастную девушку и незаинтересованного в ней сейчас жениха, никак нельзя было предположить, что именно они являются причиной этой разрушающей ярости. И к какому выводу могла прийти не слишком любящая себя Айрис? Конечно, она решила, что Ричард злится на нее.
Айрис вновь посмотрела на Эвелин. Конечно, она была ей не чета, как она могла с ней конкурировать? Эва была взрослой, элегантной, наверное, даже пленительной. А что Айрис? Она была похожа на третьекурсницу, на куклу, с которыми играют богатенькие девочки. Ни этой томной черноты глаз, ни элегантности чернильных прядей, ни этой вытянутой фигуры. Айрис была ее полной противоположностью.
Конечно, рэйвенкловка не могла быть объективной. Она, влюбленная в Пьюси, всеми силами пыталась его понять, пыталась понять, что же его зацепило в этой, обыкновенно невзрачной девушке. И чем дольше она смотрела, чем дольше пыталась понять его восприятие, тем красивее ей казалась Эвелин. Тем меньше шансов для себя она видела.
Ростер снова посмотрела на Ричарда. Он задумчиво смотрел куда-то в бок. Его фигура была спокойна и неподвижна, глаза смотрели и явно ничего не видели, только грудь мерно вздымалась в такт дыханию. Девушка не могла отвести взгляд: умение оставаться спокойным, когда буря бушует внутри, всегда завораживает.
Айрис судорожно вздохнула. Она ощущала такую невыносимую нежность к этому парню, что просто не могла справиться с собой. Ей хотелось вскочить, броситься к нему, хотя бы просто взять его лицо в свои ладони. Но в тот же момент Айрис хорошо понимала, чувствовала, что даже если она пойдет на этот безрассудный шаг, то просто не сможет двинуться с места. Она так давно носила в себе эту нежность, что та перестала окрылять, превратилась в неподьемную массу, мешающую двигаться.
И Ричарда, и Айрис сковывали совершенно противоположные чувства, не схожие в принципе ни по своей природе, ни по ощущениям. Но чувства, не находящие выхода на поверхность всегда равны, равны и неподъемны. Не важно, тяжесть любви или ненависти сковывает твою душу. В конце-концов, это именно тяжесть.
***
Эрика Забини – известная модница и любительница пышных празднеств, в отличие от всех девушек замка, в этот момент не крутилась перед зеркалом в спальне для девочек, не поправляла прическу, не добавляла последние штрихи к макияжу, и даже не шла в Большой зал под ручку с Мартином Уилкисом.
Уилкис был шестикурсником слизерина, поэтому они с Эрикой достаточно хорошо знали друг друга, но не являлись ни друзьями, ни приятелями. Забини уже давно заметила, что он, начиная с прошлого года, оказывает ей различные знаки внимания. Сама она никогда не отвечала ему взаимностью: по положению его семьи в магическом чистокровном обществе он был ей явно неровня, к таким она старалась даже не присматриваться, дабы избежать потом возможных душевных волнений. К тому же Уилкис очень хотел породниться с какой-нибудь достопочтенной фамилией. А согласилась пойти с ним на бал Забини совершенно случайно и под действием злости на Дэрека. Уилкис знал, что его однокурсница помолвлена, но считал, что помолвка будет расторгнута в скором времени, а сама Эрика не препятствовала подобному ходу его мыслей, потому что, до недавнего времени, сама так думала.
Но, как бы то ни было, праздничное платье девушки так и осталось лежать на кровати, и прическа так и не была сделана. А Уилкис уже высказал ей свое возмущение касательно того, что она без объяснений покидает Хогвартс до начала бала.
Импульсивный однокурсник мало интересовал ее в этот момент. А если еще точнее, то он вылетел у нее из головы сразу после того, как она вышла из спальни мальчиков, где оставила разозленного Мартина, на тот момент уже одетого в новую мантию. Наверное, для парня ее поведение было настоящим ударом.
Сама же Эрика в этот самый момент стояла около высоких резных ворот поместья Гринграсс. Ворота открылись перед ней спустя несколько минут после ее появления, но девушка все равно не решалась войти. Она никак не могла понять, как ей вообще могло прийти это в голову: появиться здесь. Нет, безусловно, слизеринка уже давно обдумывала, что хочет поговорить с родителями Дэрека, но все никак не могла решиться на это. Она вообще слабо представляла, что может сказать им. Но, когда сегодня Эрика взяла в руки красивое бальное платье, предвкушая вполне приятный вечер, она вдруг вспомнила Дэрека. Он, отсутствовавший на прошлогоднем балу, не собирался появляться и на нынешнем, отправившись домой утром этого дня. Дейв всегда говорил, что его сестра слишком импульсивна, но в один момент отказаться от самого любимого развлечения ради сомнительной радости общения с Гринграссами – было слишком, даже для нее.
Но она все равно это сделала. А сейчас, глядя на черный металл, плавно переходящий из одного узора в другой, сквозь прутья которого было хорошо видно красивое поместье, Эрика чувствовала себя полной идиоткой.
- Здравствуйте, я тень вашей погибшей дочери, - мрачно проговорила сама себе слизеринка.
В этот момент прямо перед ней появился старый эльф-домовик. Девушка вздрогнула от его резкого, скрипучего голоса:
- Госпожа беспокоится, что вы простудитесь, мисс.
Эрика сделала глубокий вздох и последовала за медленно ковыляющим эльфом. Ворота за ее спиной закрылись.
С того вечера, когда слизеринка стала невестой Дэрека, внутреннее убранство поместья почти не изменилось, хотя девушке показалось, будто с тех пор прошло уже несколько лет.
- Здравствуй, Эрика, - в холле девушку встретила миссис Гринграсс. – После того, как нас посетил твой брат, мы ожидали, что ты придешь.
Эта женщина тоже ничуть не изменилась. Разве что теперь на ней было простое, но явно дорогое домашнее платье, а на плечи была накинута тонкая вязаная косынка. Эрика не знала, было ли дело в ее разыгравшемся воображении, но в свете свечей эта женщина показалась ей похожей на ее собственную мать.
- Здравствуйте, миссис Гринграсс, - Эрика даже не попыталась улыбнуться, считая встречу вовсе не радостной. – Прошу простить меня за вторжение без приглашения, но мне очень нужно поговорить с Дэреком.
Девушка вдруг поняла, что это не очень вежливо – заявиться поздно вечером в дом высокосветского семейства и докучать старшим своими неуместными волнениями. А вот появление, ради встречи с женихом выглядело более безобидно.
- Ничего страшного, ты не чужая в этом доме, хотя сама считаешь иначе.
Эрика почувствовала, как от голоса этой женщины мурашки побежали у нее по спине. Сейчас она впервые видела настоящую миссис Гринграсс, и это видение ее ужаснуло.
На вид миссис Гринграсс было не многим более сорока, но ее лицо было таким серым и изможденным, что эта цифра лишь угадывалась исходя из возраста ее старшего сына. Теперь уже единственного сына. То горе, которое сваливается на материнские плечи с утратой ребенка, самое страшное и ужасное из всех человеческих трагедий. Скорбь, сковывающая сердце, не отпускает по прошествии траура. Эта скорбь не изнашивается, не выцветает подобно траурным платьям. Она навечно обволакивает душу непроглядной тьмой.
Когда слизеринка отдала свое пальто домовику, женщина провела ее через холл и пригласила в ту самую гостиную, в которой Эрика швырнула кольцо, которое, вероятно, передавалось из поколения в поколения, на мраморный пол. Сейчас Забини почувствовала легкое угрызение совести. Девушка присела на самый краешек дивана, чувствуя себя ужасно неловко в этом доме и наедине с этой невыразимо несчастной женщиной.
- Прежде я бы сама хотела поговорить с тобой, - миссис Гринграсс мягко улыбнулась девушке. – Просто, чтобы не было никакого недопонимания между нами впредь.
Хозяйка дома прошла к дальнему книжному шкафу и достала одну из книг: самую потрепанную на вид, словно ее читали по нескольку раз на дню в течении многих лет. Женщина протянула книгу девушке и сама села рядом, но не слишком близко, словно боялась чего-то. Она явно не собиралась сама смотреть эту книгу. Книга, в прочем, оказалась большим альбомом со старыми фотографиями, а на обложке серебряными буквами было выведено: Дафна Ария Гринграсс.
Эрика ожидала и боялась такого развития событий. Она ужасно боялась, что не сможет справиться с чужим горем, частью которого она так негаданно стала. Но уже поздно было идти на попятный, к тому же Эрика Забини всегда все и про всех знала, а тут появилась возможность узнать поистине секретную информацию. В конце концов, все магическое сообщество знать не знало о некогда существовавшей Дафне Гринграсс.
Девушка, от волнения покусывая нижнюю губу, дрожащими пальцами открыла альбом. На первой странице стояла беременная миссис Гринграсс, она то и дело с нежностью гладила живот через тонкую ткань красивого платья. Эрика вздрогнула от неприятного чувства, потому что эта девушка на фотографии отличалась от той женщины, что сидела сейчас с ней рядом, кардинально, и дело было не в пятнадцати (на вскидку) годах. Та женщина, что сейчас с нежностью смотрела на малознакомую девушку, была лишь бледной тенью этой молодой счастливой волшебницы, слабым отголоском ушедших счастливых дней.
Эрика перевернула страницу. Дальше на всех фотография улыбалась, ползала, смеялась, делала первые шаги маленькая Даф (как было любовно подписано под фотографиями), наряженная во всевозможные цветные платьица и чепчики.
- Я всегда хотела двух детей: мальчика и девочку. Дэрек был первенцем, и именно таким, как я всегда мечтала. Следующий раз я покажу тебе его альбом, - женщина вдруг просияла, словно забыла, что несчастна. - Я знала, что его нужно будет воспитать, как наследника нашей семьи, в строгости и смирении. Но я все же старалась этому несколько мешать. А Даф стала украшением, маленьким ангелом, от которого все умилялись. От девочек, как ты знаешь, меньше требуют. Ах, это просто невероятное счастье, когда двое маленьких детей бегают туда-сюда по поместью, сотрясая его своим смехом.
Женщина начала свой рассказ, а Эрика переворачивала страницы одну за одной, наблюдая, как росла эта девочка, так похожая на нее саму.
- У меня никогда не было ни братьев, ни сестер. Но я всегда хотела старшего брата, который был бы моей опорой и защитой. Поэтому я была самой счастливой матерью: Дэрек и Дафна были лучшими друзьями. Они были вместе все время, поверяли друг другу свои маленькие тайны, и смеялись, все время смеялись!
Эрика нахмурилась. Сама она никогда в жизни не видела и не слышала, что бы Дэрек смеялся. Но женщина, увлеченная своим рассказом, этого не заметила. Она вдруг словно стала моложе, серость лица исчезла, ей словно становилось легче.
- С тех пор, как ее нет, - миссис Гринграсс запнулась.
Эрика со страхом посмотрела на ее искаженное мукой, некогда красивое лицо. На мгновение девушке показалось, что женщина сейчас заплачет, но ее глаза были похожи на пересохшие родники, из которых уже никому не посчастливится напиться. Наверное, за эти шесть лет волшебница выплакала все, что могла.
- Дэрек очень изменился. Он считает себя виноватым в том, что не удержал ее. Но у нас с его отцом никогда даже мыслей таких не было.
Эрика раскрыла альбом на последней странице, где были фотографии. Там Дафна была именно такая, как на том снимке, что показывал Дэвид. И на всех фотографиях она была с Дэреком. Другим незнакомым Дэреком.
- Дэрек очень изменился. – Повторила женщина в задумчивости. - Я не узнаю своего мальчика: он замкнулся, стал отстраненным и равнодушным. Но он не такой, Эрика!
Голос женщины вдруг словно сорвался. Девушка подпрыгнула от неожиданности.
- Он загубит себе жизнь, если не сможет отпустить ее. Я не смогу, но он должен!
Эрика нахмурилась и решила высказать то, что уже давно засело у нее в голове.
- Но разве не лучший способ забыть, это выкинуть из жизни все, что напоминает о ней? Разве не поэтому вы уехали из Ирландии?
Забини ждала ответа на свой логичный вопрос, но миссис Гринграсс явно не торопилась. На ее лице появилось какое-то полубезумное выражение, которое в полумраке комнаты казалось поистине ужасным.
- Не осуждай нас, Эрика. Дэрек тоже нас осуждает… - ее сумасшедшие глаза остановились на лице девушки. – Но этот план созрел в моей голове, как только я впервые увидела тебя еще девочкой. Ты так похожа на мою Даф, что я потеряла голову… Я ждала, пока вы с Джэреком станете старше, что бы можно было говорить о помолвке, не привлекая особого внимания.
Это уже было через чур. Эта помешанная ведьма решила сделать из Эрики вторую Дафну. Это звучало так отвратительно, что девушка немедленно бы покинула этот дом, если бы не дала себе слово, что в этот раз не будет судить поспешно. В конце концов, такая предпосылка их с Дэреком помолвки была очевидна.
Лицо Эрики видимо исказилось отвращением, потому что миссис Гринграсс поспешила продолжить:
- Но я тогда дала себе слово, что если Дэрек найдет себе невесту сам, то мы не станем препятствовать его выбору! Но Дэрек не искал! У него не было ни друзей, ни подруг! Они, казалось, были ему не нужны… Он так сильно замкнулся в себе, словно боялся, что любая его привязанность будет предательством по отношению к Даф. Но, Эрика, ты знаешь, что происходит с чувствами, которые не находят выхода?
Эрика молчала.
- Они начинают загнивать, подобно тому, как загнивает стоячая вода… Поэтому я подумала, что если дать ему тебя, то возможно он сможет открыться.
Эрика снова нахмурилась. Она чувствовала себя игрушкой, которую купили ребенку, потому что сломалась прошлая.
- Но ты не поняла. Я не хочу, чтобы ты заменила ему Дафну, я, если честно, хочу, чтобы ты заменила ее мне, - женщина мило, но немного безумно улыбнулась. - Просто, ему будет интересно, похожа ли ты на Дафну. Он будет пытаться тебя узнать, неосознанно открываясь сам… Я молю Мерлина о том, чтобы ты смогла спасти моего сына…
Женщина протянула руку, словно хотела прикоснуться к Эрике, но та от неожиданности отпрянула.
- Прости, - проговорила миссис Гринграсс, вставая. – Я не принуждаю тебя. Просто говорю, подумай.
Девушка тоже встала. Женщина вдруг протянула ей тот самый перстень, но не произнесла больше ни слова. И, повинуясь минутной слабости, Эрика взяла кольцо и сжала его в руке.
Они вышли из гостиной и остановились у подножия большой красивой лестницы.
- Поднимись на второй этаж и направо, а мне нужно идти.
Эрика посмотрела на лестницу, а когда повернулась, женщины уже не было. В холле было пусто. Девушке на мгновение показалось, словно она зашла в заброшенный замок, в котором уже давно никто не живет, словно сейчас сквозь стену просочится приведение маленькой девочки…
Не помня себя от страха Эрика влетела на первый этаж со скоростью самой скоростной метлы, и тут же быстрыми шагами пошла направо, стараясь не оглядываться. Но тут же замерла: это был длинный коридор, с одной стороны которого было около десяти дверей, а с другой столько же больших окон, завешенных портьерами. Девушка не знала, которая из этих дверей ей нужна, и ей ничего не оставалось, кроме как начать открывать каждую.
Первая дверь оказалась запертой. Во второй комнате было так темно, что девушка не рискнула войти внутрь. Открыв третью дверь девушка замерла на пороге, не в силах шевельнуться.
Вне всякого сомнения, это была комната – алтарь. По виду обычная девичья комната: большая кровать с нежным балдахином, мягкий ковер на полу, полки, заставленные фарфоровыми куклами и мягкими игрушками. Около большого окна стоял небольшой столик. На нем стояла большой портрет спящей Дафны в черной рамке, с двух сторон от рамки горели две черные свечи – единственные источники света в комнате. Рядом со столиком милая кресло-качалка, с наброшенным на нее пледом с крупными цветами.
У Эрики мурашки побежали по спине. Она не понимала, зачем в этом доме сделали комнату Дафны, ведь она никогда здесь не жила. Это попахивало сумасшествием. И в тот момент, когда девушка уже решила закрыть дверь, полог кровати шелохнулся и один край немного отодвинулся. Из темноты, куда не проникал свет свечей, на девушку смотрели большие детские глаза. Маленькое существо раздвинуло полог еще шире, собираясь выбраться из своего убежища. Эрика чувствовала, как похолодели ее ладони, а сердце колдовским бубном билось у нее в груди. Она в ужасе сделала шаг назад, но за ее спиной кто-то стоял.
Эрика хотела закричать, но ее разум затуманился, и все, что она смогла сделать, это тихонько всхлипнуть, теряя сознание. Последнее, что она почувствовала, были руки, которые подхватили ее и уберегли от удара об пол.
***
Люциус Малфой вошел в большой зал, ведя под руку Сарру Лоуренс.
Сторонние наблюдатели подумали бы, что это молодая королевская чета, - слишком уж ненатурально они выглядели в своей отполированной до блеска идиллии. Люциус смотрел свысока на окружавших его учеников, его светлые, почти серебряные волосы трепетали в такт шагам, но как-то слабо, словно боялись разгневать хозяина. Шаги были мерные, отрепетированные за столько лет аристократической, невольной жизни. Мантия была светлая, с узорами. Наверное, она была идеального кроя, потому что столь замечательно сидела и столь же замечательно сливалась в памяти в цельный образ Малфоя, не позволяя помнить ее одну. Серые глаза блондина медленно и лениво бросали взгляд то на одну, то на другую пару. Улыбка, замершая на его губах, была словно вырезанная из камня умелым, но неталантливым скульптором. До того она была безжизненной и пугающей, хоть и красивой.
Сторонние наблюдатели подумали бы, что этому представителю «золотой» молодежи невыразимо скучно среди всех этих людей, которые явно были ему не ровня, и только то, что они были ему не ровня, немного разгоняло его скуку. Но сторонние наблюдатели, способны увидеть только половину правды, точно так же, как близкие способны видеть только другую половину. Нам всегда недостает то знаний, то честности, чтобы не прикрывать глаза.
Люциусу Малфою не было скучно. И его безжизненный вид был лишь плодом многолетнего притворства, за которое он сейчас охотно спрятался, потому что ему нужно было подумать о чем-то более важном, нежели все эти люди, нежели даже самый последний школьный бал в его жизни. Он, по обыкновению, думал о Сарре. Сегодня она вновь была странной, что раньше с ней почти не случалось, но за этот год уже почти стало нормой. Она была то совершенно спокойной, то вдруг начинала нервничать ни с того ни с сего, то впадала в нездоровое возбуждение. Люциус перестал узнавать ее, и это его очень беспокоило.
Сарра сегодня была красива, как никогда. Ее обыкновенно прямые русые волосы были завиты и собраны в замысловатую прическу. Длинные переливчатые серьги почти ложились на обнаженные плечи, а по фигуре золотым водопадом ниспадало красивое платье. Ее улыбка мало чем отличалась от улыбки ее спутника, разве что была менее пугающая. Женщин вообще всегда опасаешься меньше, чем мужчин, а ведь именно женская улыбка зачастую является предвестницей конца. Но ее улыбка казалась совсем безобидной, особенно в сравнении с лихорадочно блестевшими глазами.
Они прошли к одному из самых дальних столиков. Люциус бы с радостью предпочел пропустить этот бал. Ему не было никакого дела, что он больше никогда не сможет танцевать в стенах этой школы. А вот то, что Его Сарра тоже навсегда «останется» среди этих стен и коридоров, волновало его куда сильнее. Но ему не хотелось делить ее внимание ни со всеми этими людьми, ни с музыкой, ни с даже этим дальним столиком. Люциусу казалось невероятным издевательством тратить ускользающее от них время на подобные глупости. Но Сарре почему-то это было очень важно. Нет, безусловно ни сам бал, ни платья, ни танцы. Ей было очень важно, чтобы все эти ученики запомнили их частью чего-то целого, чтобы при воспоминании об одном, образ второго не заставлял себя ждать. Ей казалось это ужасно важным, хотя Малфой и не мог понять этого в полной мере.
Он, наученный с детства не придавать большого значения окружающим людям, не видел важности в том, будут ли какие-то идиоты с Гриффиндора или Хаплпаффа помнить о них. На самом деле, он, конечно, не сомневался, что о таких, как они, невозможно забыть. Но Люциуса больше заботило, будет ли помнить он сам, а для этого ему нужна была только Сарра без всех этих глупых балов и танцев.
- Люциус, давай останемся в замке на Рождество? - Вдруг выдохнула Лоуренс, словно все это время набиралась смелости, чтобы это произнести. Глаза ее сверкали, как колдовское варево.
- Почему ты передумала? – Парень удивленно вскинул брови.
- Я не хочу терять время, - она посмотрела на свои руки. – У нас его и так слишком мало…
Люциус молчал. В последнее время они часто бывали вместе, но не так часто, как могли бы быть. И Малфой чувствовал, что это исходит от Сарры. Словно ей все тяжелее оставаться с ним наедине. Но сейчас это все словно вылетело у него из головы, потому что теплота затопила его.
- Ты не хочешь терять время и притаскиваешь меня на этот бал, - парень рассмеялся, он совсем не злился.
Он действительно не злился. Просто считал, что даже после конца всего они будут способны танцевать на приемах. А вот быть вместе будут уже не способны. Никогда.
- Хочешь… - Сарра наклонилась к нему через стол. – Уйдем?
Сумасшедшая дьявольская актриса. Она сводила его с ума последние полгода своими непоследовательными действиями. Но это заставляло любить ее еще сильнее, а она словно бы это знала. Словно бы старалась привязать его к себе еще сильнее.
Люциус тоже наклонился и открыл было рот, чтобы ответить. Но потом подумал, что слова тоже занимают время. Он резко встал и протянул ей руку, которую она не колеблясь сжала своими пальчиками в перчатке.
Им не нужны были эти люди вокруг. Этот праздник был равносилен грядущим похоронам. Они были нужны друг другу сейчас и всегда. Но у них было только сейчас.
***
- Увидимся! – крикнул Сириус.
Они с Ремусом вместе вышли из башни Гриффиндора, но пошли в разные стороны. Ремус шел встречать свою партнершу для бала: Джеймс и Сириус смогли его заставить пригласить тихую и скромную девушку с Хаффлпафа. А Сириус шел в сторону башни Рэйвенкло, потому что его новая девушка-на-один-вечер была именно с этого славного факультета. Сириус вспомнил, как раньше Джеймс всегда шутил, что чрезвычайно разумные рэйвенкловки вели себя совсем неразумно, стоило Сириусу обратить на них свое внимание. Джим перестал так шутить, как только его сестра вернулась в Хогвартс.
Гриффиндорец шел по коридору, то и дело сворачивая, но думал совсем не о семикурснице с чистой кровью и славной фамилией… Черт, Сириусу не дано было вспомнить фамилию девушки, чье имя было Ким, потому что дорогу ему преградили трое семикурсников из Слизерина.
Сириус приподнял одну бровь. Всегда, когда он так делал, лицо его выглядело еще более высокомерным, нежели обычно, а это всегда раздражает. Вот и слизеринцы чуть было не впали в бешенство от этого самодовольного лица, но слизеринцы – мастера самообладания.
- Чем могу помочь? – Сириус улыбнулся.
По нему сразу было видно, что помощи у него можно даже не просить – это бесполезно. Ему вообще хотелось сказать что-нибудь колкое, но Сириус совсем не хотел мять свою красивую мантию и портить прическу.
- Давно стоило проучить тебя, Блэк, - с ядовитой усмешкой произнес тот, что был в центре. – А еще Блэк! Так опозорить великую фамилию…
Это был Эван Розье. Чистокровный папенькин сынок, с крепкой фигурой, золотистыми волосами, но некрасивой челюстью. Эван не скрывал своего подобострастного отношения к Воландеморту, потому что его отец уже был его сторонником. Двое других слизеринцев были Мальсибер и Эйвери. Все трое – премерзкие личности.
- Мне хотя бы есть, что позорить, - с усмешкой произнес Блэк, уже нащупавший волшебную палочку.
Лицо всех троих перекосила злоба: их фамилии были хорошо известны в чистокровных кругах, но очень сильно уступали многим чистокровным семьям и в богатстве, и в чистокровности, а с семьей Блэк вообще рядом не стояли. Но услышать подобное заявления от предателя чистокровности – было уже слишком. Все трое выхватили свои палочки. Блэк не шелохнулся, продолжая издевательски улыбаться.
- Но нам, безусловно, плевать на твою семью. А вот отбивать чужих девушек мы тебя отучим.
И тут, к удивлению и возмущению всех троих, - Блэк рассмеялся. Он вдруг вспомнил, что та самая Ким действительно часто находилась в компании Розье, но это не помешало ей так легко согласиться на предложение Сириуса пойти вместе на бал.
Для слизеринцев его смех оказался последней каплей. Они одновременно вскинули палочки и выкрикнули заклинания. Но Блэк отбил их так же легко, как отбрасывал челку с глаз – даже не перестав улыбаться.
Неизвестно, что случилось бы дальше, если бы в коридоре вдруг не появилась парочка, спешащая на бал. Все четверо оцепенели и посмотрели на пришедших, которые замерли, переводя взгляды с троих слизеринцев на Сириуса Блэка и обратно. У пришедших не было никакого сомнения в том, чем эти четверо тут занимались.
Эти двое были Патрик Фьорри и Эмили Поттер.
Прежде, чем кто-нибудь что-нибудь произнес, Сириус успел восхититься красотой девушки. На ней было надето длинное пышное платье, верх которого был черным, без бретелек или рукавов, и очень подчеркивал красоту ее груди и талии. Юбка же была из нескольких слоев мелкой сетки ультрамаринового цвета. На руках у девушки были черные перчатки до локтя, а волосы были завиты и собраны на затылке в, словно наспех сделанную, прическу.
- Вам бы удалиться, пока мы добрые – угрожающе произнес Эван, переводя взгляд назад на Блэка.
Конечно, слизеринцы не видели в этой парочке никакой угрозы, тем более что девушка явно не полезет драться, а этот француз не был силен в даже заклинаниях школьного курса, не говоря уже о дуэльных. Большинство рэйвенкловцев были сущие теоретики.
Блэк продолжал смотреть на Эмили и поэтому заметил резкое удивление на ее лице, потому что Патрик явно собирался воспользоваться советом слизеринцев – он потянул девушку в соседний коридор.
Сириус, никогда не возражающий против восторженных зрителей, сейчас не был против того, чтобы они ушли. В конце концов, он не был уверен, что слизеринцы не выкинут какую-нибудь подлость в их сторону. А помощник в лице Фьорри ему уж точно не был нужен.
Но девушка была явно поражена поведением своего парня и не собиралась двигаться с места. Сириусу это показалось забавным: как Эмили, у которой всегда перед глазами был Джеймс, могла так проколоться с выбором парня.
- Трое против одного, а ты собираешься просто уйти?! – разочарованно воскликнула Эмили, выдергивая руку.
- Это не наше дело, - спокойно сказал Патрик, явно уверенный в своей правоте.
- Конечно, наше дело только книжки читать, - зло сказа Эмили, Сириус никогда не слышал столько презрения в ее голосе. – Почему бы тебе не позвать преподавателей?
Любой бы услышал горький подтекст в ее вопросе, любой, кроме Фьорри, которому явно не терпелось уйти.
- Так и сделаю, - сказал он и исчез за поворотом.
Ошарашенная девушка продолжала смотреть ему в след, пока слизеринцы не покатились от смеха. Сириусу же наоборот стало не смешно: он разозлился, что тот, кто должен был беречь сестру его лучшего друга, оказался обычным трусом.
Ему вообще-то Патрик сразу же не понравился, слишком он много делал напоказ. Сириус конечно тоже так делал, но его слова подкреплялись делом, а у Фьорри – нет. Единственное, в чем он действительно был хорош – так это в квидитче. Но девчонкам он нравился из-за того, что был обаятельным пустозвоном.
- А что, Блэк, решил приударить за сестрой друга? Или этот идиот Поттер сам предложил ее тебе? Он никогда не отличался особым умом… - заговорил Мальсибер, в голосе которого звучала плохо скрываемая зависть.
Блэк мог наплевать на любой выпад, если он касался его самого, но он не смог справиться с яростью, когда начали оскорблять Джеймса. Он сделал резкий выпад, произнося заклинание одними губами, но опоздал – Мальсибер сделал странную гримасу и осел, теряя сознание. Сириус и два ошарашенных слизеринца как по команде обернулись к Эмили.
- Я бы сказала, сколько таких, как вы, стоит мой брат, но вы до стольки и сосчитать то не сможете!
Глаза ее пылали, а в вытянутой руке была волшебная палочка. Это было поистине потрясающее зрелище: девушка в бальном платье, только что положившая на лопатки довольно крупного парня. Глаза Сириуса сверкнули, а губы растянулись в довольной улыбке. Но его улыбка быстро исчезла, потому что поведение рэйвенкловки сделало ее участницей дуэли, а такие, как Эйвери и Розье, не побрезгуют причинить ей вред.
Дуэль началась внезапно: Розье сделал выпад и Сириус еле увернулся, потому что не сводил взгляд с Эйвери, который напал на девушку. Эмили неплохо справлялась, но Сириус чувствовал свою ответственность за нее. Во-первых, это была сестра Джеймса. Во-вторых, она… Сириус не знал, что там было во-вторых, да и некогда ему было об этом думать. У него кольнуло сердце, когда он боковым зрением заметил, как Эмили увернулась от первого заклинания, но Эйвери пустил еще одно следом, но, к счастью, сам промахнулся – режущее заклинание черкнуло девушку по руке повыше локтя, оставляя глубокий порез. Сириус, в бешенстве, забыл про Розье и одним взмахом палочки лишил Поттер оппонента: Эйвери, не ожидавший вмешательства Сириуса, не смог отбить летящее в него заклинание – он отлетел к стене и потерял сознание, ударившись о нее головой. Но, хотя Блэк забыл про Эвана, тот совсем про него не забыл: он применил круциатус.
Блэк упал на холодный пол. Такой боли Сириус никогда не чувствовал. Ему казалось, словно ему в глотку залили кипящее зелье, которое начало разъедать тело изнутри. В ушах зашумело от каких-то криков и возни. Но вдруг боль отступила, оставляя в теле лишь отголоски. Зрение прояснилось, и Сириус понял, что случилось.
Розье, с залитым кровью лицом, прижал свободную руку к носу, а вторую с палочкой нацелил на девушку. Сириус, пытаясь отдышаться, не успел встать вовремя – Эмили лишилась чувств.
Время словно замедлилось, Блэк видел, как девушка медленно оседает на холодный пол, как из ран на руке и щеке струится кровь, пачкая ультрамарин юбки. Это было бы красиво, не будь так ужасно. Злость помогла Сириусу обрести силы до того, как Эван обернулся к нему. Гриффиндорец со всей силы ударил слизеринца в лицо так, что тот даже палочку выронил. Но Сириусу этого показалось мало, он схватил его за мантию и прошипел ему в лицо:
- Если ты еще раз хотя бы просто на нее посмотришь, я клянусь чистотой крови своих предков, изуродую твое лицо так, что твой отец примет тебя за домовика!
- В этом нет никакой необходимости, мистер Блэк, - прозвучал совсем близко голос профессора Дамблдора.
Сириус обернулся, чтобы успеть заметить ужас на лице директора, который осмотрел поле боя. Рядом с ним стоял напуганный Патрик Фьорри, который тут же бросился к лежащей без сознания Эмили.
- Мистер Розье, соберите свои вещи и отправляйтесь в мой кабинет, - в голосе директора была сталь. – Вы покинете Хогвартс сегодня же.
Сириус считал, что этого Эвана убить мало, но ему было не до того:
- Убери от нее свои руки, трус, - прошипел Сириус, глядя, как Патрик берет девушку на руки.
Рэйвенкловец, ища поддержки, посмотрел на директора, но тот сделал вид, что не слышал слов Блэка, который сделал несколько шагов, но пошатнулся и чуть не упал. Дамблдор в это время наколдовал носилки, на которые положил Мальсибера и Эйвери – Сириус от носилок отказался, а Патрик вызвался сам отнести свою девушку в больничное крыло.
- Сэр, я думаю, что Эмили просто наблюдала и не более того, - тихо проговорил Фьорри, когда они шли по коридору небольшой процессией.
Впереди медленно плыли два поверженных слизеринца, затем шли Дамблдор и Патрик с Эмили на руках, а позади них на достаточно большом расстоянии ковылял Сириус. Гриффиндорец понимал, что Патрик пытается убедить директора, что девушка не виновата, и не препятствовал, стараясь сильно уж не отставать, хотя ему вообще не хотелось идти в царство микстур и мазей.
Вдруг девушка на руках рэйвенкловца пришла в себя, хотя, судя по ее поведению, она только лишь очнулась, но в сознание не пришла.
- Отпусти меня! Где Сириус?! – Эмили начала отчаянно вырываться. – Что с ним?! Я не позволю тебе оставить его одного! Да отпусти же меня!
Он вырывалась так яростно, что Патрик не удержался и упал на одно колено, уронив девушку, которая завертела головой и наконец-то заметила, летящих по воздуху слизеринцев, и директора, стоящего рядом. Но она не заметила за спиной Патрика Сириуса, который бросился было к ней, но сбавил шаг, когда она снова затараторила:
- Профессор Дамблдор! Сириус не виноват… трое на одного, - девушка задыхалась от возбуждения и страха, что Сириуса отчислят из школы. – Розье применил непросительное заклятие! Я пыталась…
- Сэр, она ударилась головой и не понимает, что говорит, - вдруг перебил ее Фьорри. – Она, конечно же, ни за что не стала бы нарушать школьные правила, ввязываясь в дуэль!
- Заткнись, Патрик! Я не собираюсь стыдиться того, что не струсила, как ты, – выкрикнула девушка и, снова поворачиваясь к директору, добавила. – Сириус не виноват.
- Я в этом ни сколько не сомневаюсь, мисс Поттер, - Дамблдор улыбнулся и наколдовал плед цветов гриффиндора, который тут же накинул на голые плечи девушки. Он посмотрел на красный плед с деланным недоумением. – Что это я? В прочем, красный цвет очень идет вам, мисс Поттер.
Эмили улыбнулась, покраснев, понимая, на что он намекает. В этот момент Сириус решил наконец-то напомнить всем о своем присутствии. Он ровным твердым шагом подошел к Эмили, поднимая ее на руки.
- Простите, сэр, но я не доверю сестру своего лучшего друга этому… - Сириус зло посмотрел на Фьорри.
Эмили, не ожидавшая появления Сириуса, совсем не нашла слов. Она молчала всю дорогу до лазарета, лишь в конце заметив, что Патрик куда-то исчез. Никто ничего не сказал на этот счет, но все подумали про рэйвенкловца каждый свое. Дамблдор подумал, что под личиной лучших людей порой прячутся самые отвратительные качества. Эмили была рада, что он ушел, потому что совсем не хотела его видеть. А Сириус злился на него даже больше, чем на этого Розье.
Сам Патрик жалел. Но жалел не то, что струсил на глазах у Эмили. Он жалел себя, на которого вдруг все взъелись из-за того, что он единственный из всех проявил благоразумие.
***
Лили Эванс шла вместе с Джеймсом по коридору и не могла поверить своему счастью.
Она, как и всякая девушка ее возраста, очень хотела хотя бы на один вечер оказаться принцессой. И вот, на ней было красивое платье, которое она выпросила у родителей на Рождество, её волосы были красиво уложены, но все это было сущей ерундой. Какая разница, в чем она была сегодня одета, и как выглядело ее лицо, если рядом с ней шел Джеймс Поттер. Да половина замка была готова на все что угодно, лишь бы сейчас оказаться на ее месте. Но ни одной из девушек это не помогло бы почувствовать себя принцессой. Потому что это ощущение себя на вершине мира создается вовсе не одеждой, а тем, как блестят его глаза, когда он смотрит на тебя. Он. Джеймс Поттер. Потому что он сам король, и он мог сделать принцессой любую, но хотел сделать принцессой лишь ее. Лили Эванс. Обычную маглорожденную пай-девочку, которая только и делала, что сидела в библиотеке, до тех пор, пока Джеймс силой не забрал ее в свой мир удивительных приключений (для правильной Эванс даже прогулки после отбоя были приключением, хотя сам Джеймс относился к ним, как к обычным вещам).
Все в жизни Лили Эванс перевернулось вверх тормашками за эти полгода. Девушка пыталась, но никак не могла вспомнить свою жизнь без этого потрясающего парня, который подобно урагану из детской сказки оторвал от земли ее мир и унес в волшебную страну. И магия была здесь ни при чем.
Удивительно было то, что все вещи и события, так или иначе имевшие значение в ее жизни, всегда ассоциировались с кем-то. Например, у Лили было очень счастливое детство. Родители ее очень любили, но детство ассоциировалось только с сестрой. Тунья все равно любила ее, как бы не пыталась убедить всех вокруг в обратном. А Лили любила Тунью, и не собиралась говорить иное. Но потом Тунья обозлилась на Лили, потому что в жизни той появилась магия. А магия ассоциировалась у Лили только с Северусом. Он был удивительно одаренным и всегда помогал Лили, если у нее что-то не получалось. А потом появился Джеймс. Не тот, Поттер, который задирал ее с первого курса, а ЕЕ Джеймс. И теперь с ним у нее ассоциировалось все. Весь этот замок был паноптикумом, где все напоминало о Джеймсе. Даже она сама, когда стоит перед зеркалом: волосы, которые он перебирал в своих пальцах, руки, которые сжимал в своих руках, губы, которые он целовал…
Они уже дважды прошли по одному и тому же коридору, и Джеймс беззвучно посмеивался над задумчивостью Лили. В своей рассеянности она казалась совсем беспомощной, от чего в парне просыпались неведомые доселе чувства.
Вдруг, резко остановившись, Джеймс прижал девушку к стене и замер. Когда в ее глаза вернулось осмысленное выражение, и вопрос уже созрел на ее губах, гриффиндорец на мгновение озорно улыбнулся и накрыл ее губы своими в страстном поцелуе.
Лили слышала, как сердце стучит в ушах, в жилах, везде, словно она сама была огромным, судорожно сокращающимся органом. Под ее пальцами путались волосы, цвета спелой черники, которую они с Туньей так любили в детстве. Мама и сейчас всегда готовила черничный пирог по возвращению Лили домой, и завтра, наверное, приготовит, на Рождество. Девушка жмурилась от нежности, как жмурятся на солнце маленькие дети, бегающие по росистой траве. Она знала, что где-то близко его веки тоже трепещут, пряча от нее коричные глаза, такие же пряные, как кофе по утрам. Яркие краски лета, детства, всего, что когда-то делало ее счастливым, ворвались в этот сумрачный коридор и слились в Джеймсе Поттере: в его волосах и глазах, в его сильных и нежных руках, которые прижимали ее к себе с такой силой, словно он хотел переломать ей все кости.
Зайди сейчас в этот коридор даже сама профессор МакГонагал, и та не смогла бы не отвести глаз, потому что момент был настолько интимен, что становилось стыдно. Всем, но только не Лили и не Джеймсу, для которых всех вообще не существовало.
Но все хорошее обычно мимолетно и именно потому столь ценно. В смежном коридоре раздались голоса, и Лили отстранилась, прислушиваясь. Они еще несколько мгновений смотрели друг на друга глазами, затуманенными чем-то, о чем Лили боялась даже подумать.
- Так и скажи, что не научился кататься на коньках, - ухмыльнулась Лили, пытаясь скрыть румянец.
- Лили, - Джеймс состроил жалобную гримасу. – Я игрок в квидитч, а не фигурист!
Они оба рассмеялись и пошли дальше, несмотря на то, что из соседнего коридора так никто и не появился. Лили знала, что Джеймс лукавит. В конце-концов, он однажды явился на занятия и за пол часа успел поразить всех своей врожденной грациозностью. Оказалось, что фигурист из него все же не многим хуже, чем игрок в квидитч. Хотя Лили, которая начиная с прошлого года начала пристально следить за Джеймсом во время каждого матча, заметила, что на коньках Поттер чувствует себя все же не так уверенно, а это ему не шло.
Весь оставшийся путь Джеймс утверждал, что этот бал вряд ли будет слишком веселым, и, к огромному удивлению девушки, оказавшись в холле, гриффиндорец повел ее отнюдь не в большой зал, а к выходу из замка.
- Джеймс, куда мы идем? Бал уже начался, - Лили остановилась, вопрошающе глядя на парня.
Джеймс, уже успевший отворить двери настежь, обернулся. За его спиной ночь протягивала свои черные руки, и снег, подхваченный порывами ветра, летел в замок. Волосы парня метались в беспорядочном танце, а глаза его лихорадочно блестели.
- Я подарю тебе самый красивый вечер в твоей жизни, самый сказочный бал в истории Хогвартса, - Джеймс улыбнулся, протягивая ей руку. – Согласна?
Все это звучало так странно, словно все это было глупой шуткой. Но Лили была готова поверить, потому что такой парень, как Джеймс Поттер, действительно был способен и на «самый красивый вечер в жизни» и на «самый сказочный бал в истории».
Они вышли на растерзание ветрам, и двери за их спинами захлопнулись. Джеймс накинул на девушку свою мантию и остался в одной рубашке. У Лили защемило сердце. Его силуэт казался призрачным, но лицо продолжало улыбаться.
- Лили,
Джеймс посмотрел по сторонам. Замок светил окнами, освещая окрестности замка золотистым светом. Все сейчас были на балу, и только два подростка замерли на крыльце. Казалось, даже деревья в Запретном лесу замерли в этот ответственный момент.
- Лили, прежде, чем мы двинемся дальше, - Джеймс больше не улыбался, но глаза его мерцали в темноте крыльца. – Я должен открыть тебе один свой секрет. Об этом знают только Сириус, Ремус и Питер. Даже моя сестра не знает.
Лили почувствовала, что начинает волноваться. У этой четверки парней было достаточно секретов, которые волновали преподавателей и будоражили фантазии учеников. Стоит ли говорить, что они никого в свои секреты не посвящали? Гриффиндорка судорожно вздохнула. Секрет – это чаще всего что-то плохое, что-то, о чем нельзя говорить, что-то, что нужно скрывать. Воображение услужливо подсовывало картины из старых фильмов, которые Эванс смотрела в детстве. Преступник. Оборотень. Тяжелобольной. Тайный агент. Наемный убийца. Не то чтобы Лили верила хоть в одну из этих версий, но под ложечкой засосало. Готова ли была Лили принять Джеймса таким? Ей казалось, что готова…
- Лили, обещай, что сохранишь мой секрет, - Джеймс был серьезен, как никогда.
Лили напряглась. Ветер трепал ее рыжие кудри. Она представила, что вот сейчас он скажет, что убил кого-то… Что ей делать в такой ситуации? Рассказать Дамблдору? Жить с этим бременем? Она колебалась, но Джеймс, казалось, уже не мог остановиться.
- Лили, я – незарегестрированный анимаг.
Лили резко выдохнула. Оказывается, она, незаметно для себя, задержала дыхание. Волны облегчения захлестнули ее, временно не давая шевелиться. Анимаг. Конечно Лили знала, что такое анимагия, конечно она знала, что отсутствие регистрации серьезно карается законом. Но после того, что она сама себе напредставляла, способность Джеймса превращаться в животное казалась детской шалостью.
-Незарегистрированный анимаг, - наконец-то смогла выдохнуть девушка. - Джеймс, ты – дурак!
Парень нахмурился и впервые опустил глаза. Он знал, что такая правильная Лили осудит его, но все равно в глубине души надеялся на другую реакцию.
- Я подумала, что ты убил кого-то или решил стать этим… Пожирателем смерти, вот, - Лили рассмеялась. – А ты всего-навсего незарегистрированный анимаг! Нет, это плохо конечно, но, по крайней мере, ты не причиняешь никому вред?
Джеймс кивнул, не зная, чему удивляться больше: тому, что она положительно отреагировала, или тому, что была готова поверить в то, что он убийца. Но эти мысли быстро оставили его счастливую голову. Джеймс подошел к Лили и заключил ее в объятия. Сейчас он чувствовал так ясно, что любит ее, что чуть было не забыл о следующем пункте своей программы. Джеймс был несколько огорчен, что Лили не спросила, в кого он превращается, но она приняла его таким, и это было самое главное.
- Джеймс, - Лили вдруг отстранилась и заглянула парню в глаза, словно что-то вспомнила. - А в кого ты превращаешься?
Джеймс просиял и соскочил с крыльца прямо в темноту снегов. Он достал волшебную палочку и, улыбаясь, коснулся ею своей макушки. Секунду ничего не происходило, и только снег то поднимался, то опускался в такт порывам ветра. Но вдруг тело Джеймса стало стремительно меняться, увеличиваясь в размерах. Лили моргнула, и в следующий момент в снегу стоял уже не Джеймс Поттер, а самый настоящий олень. Лили никогда в своей жизни не видела живого оленя, и красота животного поразила ее. В темноте он казался черным, у него были красивые ветвистые рога, ноги тонкие, но мощные. Он нетерпеливо переступал с одной ноги на другую, оставляя в снегу круглые следы.
Не в силах побороть искушение гриффиндорка сбежала со ступенек прямиком в снег, мысленно радуясь теме бала, из-за которой на ней были легкие ботиночки, а не босоножки. Она подошла к оленю, или Джеймсу - девушка не знала, что в большей степени перед ней. Она протянула руку, желая потрогать его, но в нерешительности замешкалась. Но у оленя было, хоть и несколько видоизмененное, сознание Джеймса, поэтому он быстро прильнул мордой к ее ладони.
- Удивительно, - прошептала Лили, гладя короткую шерсть.
Для нее, девочки из магловской семьи, анимагия была настоящим чудом. Она читала много книг, в том числе и по анимагии, и знала, что это очень сложная магия, поэтому ее мнение о парне выросло еще выше.
- Джеймс, ты удивительный...
Олень нетерпеливо переступил с ноги на ногу, подтолкнув девушку носом к своей спине. Не нужно было быть лучшей студенткой, чтобы понять, что Джеймс хотел прокатить ее. Глаза девушки округлились, верховой езды она боялась больше, нежели полетов на метле.
- Нет, Джеймс, я не хочу...
Олень мотнул головой. Его глаза были глазами Джеймса, в них играли чертики, но Лили научилась им верить. Скрепя сердце девушка подошла к спине оленя, который опустился ниже, чтобы она могла залезть. Оказавшись на мохнатой спине девушка судорожно вздохнула и обняла животное за шею. Словно дожидаясь условного знака Джеймс сорвался с места и помчался в сторону запретного леса. Лили испугано воскликнула, когда впереди показались темные деревья, но олень повернул и помчался по опушке подальше от горящих глаз замка. Страх понемногу отступал и девушка начала получать удовольствие, перестав судорожно прижиматься к теплой шее. Мимо пролетали деревья, пару раз сугробы подступали к самому животу оленя и казались непроходимыми, гриффиндорка потеряла счет минутам. Но в тот самый момент, когда девушка уже начала терять терпение, на одной из лесных опушек что-то засветилось. Это был своего рода шатер, стены которого развевались белыми шторами, словно подвластные только им ощутимому ветру. Они остановились у шатра и, спрыгнув на небольшое крылечко, Лили увидела то, что было внутри: двуместный столик, на котором стояли блюда и горели свечи, и небольшая площадка, видимо для танцев. Внутри играла красивая музыка, и было удивительно тепло и безветренно, как будто вокруг не бушевала зима.
- Нравится? - Явно нервничая спросил Джеймс, который уже успел снова превратиться в человека.
- Нравится? Джеймс, да это потрясающе!
Глаза Лили сияли. Какая девушка не мечтает о красивом романтическом ужине? Что-то более красивое или романтичное сложно было придумать. Джеймс доказал, что его бурная фантазия способна на что-то большее, нежели глупые розыгрыши.
- Спасибо тебе!
Лили, с горящими от восхищения глазами, подошла к парню и обняла его. Музыка заиграла чуть громче и Джеймс протянул руку в галантной позе. Что может быть лучше вальса с парнем, который тебе нравится? Ничего, если этот парень Джеймс Поттер, потому что он создаст все условия для идеального вечера. Все условия для идеального бала.
***
Дамблдор доставил всех пострадавших в больничное крыло и дал какие-то распоряжения, после чего двух слизеринцев положили подальше от Эмили, которую, как она была в платье, заставили выпить горькую микстуру и уложили на кровать. Мадам Помфри сказала, что ей нужно пробыть пару часов под ее присмотром и после она сможет уйти. Сириусу же просто дали какой-то напиток и отпустили. Впрочем, парень никуда не ушел.
Эмили молча наблюдала, как он усаживается на стул рядом с ее кроватью. События вечера никак не хотели укладываться в ее голове, но то, что Блэк, похоже, решил пожертвовать балом ради нее, было вообще чем-то из ряда вон выходящим.
Но мысли девушки впервые быстро перескочили с Сириуса Блэка на Патрика Фьорри. Ей было так обидно: ее парень повел себя не просто, как трус, но и бросил ее, прекрасно понимая, что она не будет просто смотреть на нечестную дуэль. Эмили никак не могла понять, как она умудрилась так ошибиться в человеке? Перед глазами всплыло улыбающееся лицо Патрика. Когда она увидела его впервые, впечатление о нем было совсем иным, но как оказалось, он вовсе не является таким, каким, по мнению Поттер, должны были быть все парни. Девушки должны быть милыми и нежными, мужчины – сильными и смелыми. Но видимо где-то в другом мире.
- Перестань думать о нем, - голос Сириуса вырвал ее из раздумий. – Не все люди такие, какими мы их себе представляем.
- Мысли читаешь? – Эмили нахмурилась.
- Не сложно догадаться, что ты думаешь о поведении Фьорри. Могу лишь добавить, что если бы он не ушел, то разочаровал бы тебя своим неумением сражаться. На моем фоне вообще сложно блистать, - Сириус самодовольно усмехнулся.
Его злость на Патрика уже сменилась спокойным презрением, потому что Эмили была в безопасности и главное, явно больше не хотела иметь с этим трусом ничего общего.
Эмили пропустила его самодовольство мимо ушей.
- Лучше быть слабым храбрецом, чем сильным трусом, - возразила девушка, взглянув в глаза аристократу.
А еще лучше быть Сириусом Блэком. Эмили понимала, что гриффиндорец повел себя именно так, как должен был повести себя парень. Он не испугался. Хотя их было трое, и они были слизеринцы, а значит от них не следует ждать честной игры. Но он все равно не испугался.
Зато Эмили испугалась. Нет, ни одного из них, тем более что Джеймс всегда учил ее сражаться – мальчишки всегда так делают. Она ни на мгновение не испугалась за себя, даже когда Эйвери все же задел ее заклинанием, как острым ножом, полоснув ее по руке, даже, когда Розье направил на нее палочку. Но она испугалась, когда этот слизеринский гад применил к Сириусу непростительное заклинание. Эмили никогда в жизни не видела у Блэка такое лицо и предпочла бы больше никогда и не видеть. Она боялась себе даже представить, что он чувствовал. Зато помнила, что чувствовала она: ее сердце так бешено стучало, словно само хотело вырваться из груди и отомстить обидчику. И Эми выполнила его желание. Стараясь отвлечь Розье от Сириуса, она, не помня себя, рванула к нему и со всей силы ударила его кулаком в нос. Она впервые в жизни ударила человека (детские драки с Джеймсом не в счет).
Эмили посмотрела на свою руку. На перчатке, в районе костяшек пальцев, было большое пятно крови Эвана. Лицо девушки исказил ужас, и она быстрее стянула с себя перчатку.
Сириус, который наблюдал за пролетавшими на ее лице эмоциями, вдруг сказал:
- Знаешь, ты была просто великолепна, - он улыбнулся, мягко так, без высокомерия и самодовольства. – Когда пошла наперекор Фьорри, когда вырубила Мальсибера, защищая Джеймса, когда сражалась с Эйвери, даже когда лежала без сознания. А особенно, когда потом говорила с Дамблдором. Ты была великолепна каждое мгновение этого вечера, и твое потрясающее платье здесь ни при чем.
Сириус перестал говорить, видимо, чтобы перевести дух. Эмили хотела было возразить, но он продолжил свою пламенную речь.
- Когда я встретил Джима, то полюбил фамилию «Поттер», потому что это была его фамилия, и все, что он делал, наносило на нее отпечаток. Поэтому, когда я встретил тебя этим летом, ты мне понравилась. Но не потому, что ты красивая, умная и далее по списку, а потому, что ты тоже Поттер. – Сириус поспешил продолжить, потому что Эмили нахмурилась. – Но теперь мне нравится фамилия «Поттер» еще больше. Не потому что ты Поттер, а потому что Поттер – это ты.
Эмили замерла и словно бы разучилась дышать, поэтому, когда он закончил свой монолог, судорожно вдохнула воздух, боясь задохнуться. Она не знала, как реагировать на подобное признание от Сириуса Блэка.
С одной стороны, Эмили уже порядком надоело, что ей все говорят, как она похожа на Джеймса. Ей и так хватало того, что очень многие девушки старались с ней подружиться, в надежде, что она сможет ввести их в компанию самых потрясающих парней школы. А с другой стороны она чувствовала, что это сыграло ей хорошую службу, потому что сам Сириус Блэк метался то к ней, то от нее именно из-за этого.
Стоило рэйвенкловке подумать об этом, как все встало на свои места.
Она могла, конечно, и дальше лгать себе, что Сириус привлек тогда ее внимание лишь своим красивым лицом, и что это в прошлом. Могла продолжать и дальше лгать, что согласилась на дружбу с ним только потому, что этого хотел Джеймс. Лгать о том, что ей нравится Патрик. Но все это глупо. Патрик нужен был ей лишь для того, чтобы вытолкнуть Сириуса из головы, но рэйвенкловец откровенно не справлялся. А Эмили постоянно чувствовала вину, за то, что использует его, но боялась себе признаться даже в этом. Впрочем, сегодня Патрик дал ей возможность порадоваться тому, что она так и не смогла в него влюбиться.
Дружить с Блэком Эмили начала из-за того, что ей самой хотелось быть ближе к этому противоречивому парню. В конце концов, Питер вот ей совершенно не нравился, и сближаться с ним девушка не собиралась даже ради Джеймса. Но совсем исключать брата из этого запутанного клубка действий рэйвенкловка тоже не собиралась. Потому что она видела, как относится Сириус к своему другу, и в тайне надеялась стать для Блэка вторым Джеймсом, раз уж они и вправду так похожи.
Что касается причин, тут все было просто. Сириус Блэк был любимцем девушек далеко не просто так. Девушки всегда любят красивых и бессердечных, веселых и бесшабашных, сильных и смелых. А если уж у парня было тяжелое детство и семейка такая, что врагу не пожелаешь – всё, растают даже самые благоразумные. А Эмили была девушкой, и к тому же благоразумной. Да и куда она могла деться от его колдовского обаяния, если она была очарована им еще до того, как впервые увидела. Если Джеймс в первый же день своего пребывания в Хогвартсе написал ей огромное письмо о своем новом друге. И на протяжении всех последующих лет Сириус был темой каждого ее разговора с братом. Сириус был подобен близнецу Джеймса, и Эмили на самом деле очень сильно сожалела о том, что не состоит с ним в родстве. Потому что тогда было бы все легко и просто: братья не лишают сна и самоконтроля.
- Как ты себя чувствуешь? – в голосе Сириуса мелькнуло беспокойство.
Эмили улыбнулась. Оказывается, этот невыносимый Блэк умеет беспокоиться не только за себя и троих своих друзей.
- Я, собственно, что хотел сказать, - вдруг лицо парня стало совершенно серьезным, и девушке это не понравилось. – Больше никогда так не делай.
- Тебя забыла спросить, - буркнула Эмили, отворачиваясь.
Слезы обиды навернулись ей на глаза. Ей казалось, что это небольшое приключение сблизило ее и Сириуса, но его реакция разрушал все мечты девушки.
- Серьезно, Эм, из-за тебя все чуть было не пошло прахом.
Сириус имел ввиду, что он чуть было не убил Розье за то, что тот посмел причинить вред Эмили. Для него дуэли никогда не проходили вот так, по грани между победой и поражением. А все потому, что он не мог сосредоточиться на противниках, боясь за сохранность девушки.
Но Эмили поняла его совсем не так. Она резко села на кровати.
- Ты Сириус Блэк, а не Великий Мерлин! Ты уже ослеп от собственной крутости! Да если бы не я, ты бы ни за что не справился! – вспылила девушка.
- Да я бы уложил их в три счета, если бы мне не приходилось следить за тем, чтобы Эйвери не покалечил тебя! – возмутился Сириус, не желая признавать себя уязвимым.
- Раз ты такой супер-волшебник, не нужно было мне останавливать Розье! – прошипела Эмили в гневе.
Но гнев тут же сошел с ее лица, потому что она вспомнила, как Сириус упал на пол, и как исказилось от боли его прекрасное лицо. Из его плотно сжатых губ, которые даже побелели в тот момент, не донеслось ни одного звука. Даже в этот ужасный момент Сириус Блэк не собирался терять достоинство.
- Наверное, я действительно ужасен, - вдруг проговорил Сириус, глядя куда-то в сторону. – Раз мне можно пожелать подобное…
Его лицо было бледное, как у покойника. Он тоже вспомнил.
Сириус встал и пошел по направлению к выходу.
- Сириус… я не это имела в виду, - глаза Эмили округлились от ужаса. – Сириус!
Но дверь за парнем уже закрылась. Девушка вскочила с кровати, но ноги подогнулись от сковавшей их слабости. Эмили осела на пол, не в силах отвести взгляд от двери, в которой мгновение назад исчез Гриффиндорец.
- Черта-с два! Поттеры не сдаются! – прошипела девушка, кое-как встав на ноги.
Платье отнюдь не помогало, но рэйвенкловка смогла достаточно быстро выбраться из больничного крыла. И что же? Около двери, прислонившись спиной к стене, стоял Сириус Блэк собственной персоной.
Его глаза округлились. Сам он остановился, чтобы справиться с нахлынувшими воспоминаниями об ужасной боли, и он никак не ожидал, что девушка кинется за ним следом. А девушка смотрела на него во все глаза и держалась при этом за дверной косяк, чтобы не упасть.
Вдруг Эмили резко шагнула к парню и обняла его за шею, опускаясь вместе с ним на пол. Он прильнул к ней, словно маленький ребенок.
- Прости меня, Сириус! – прошептала Эмили, гладя его по черным волосам.
***
- К черту… их… всех!
- Т… точно!
Нарцисса Блэк и Северус Снейп сидели на полу одной из потайных комнат за одним из гобеленов. Сидели, оперевшись спинами на спины друг друга, и пили. Огневиски они раздобыли у семикурсников, вернее Нарцисса раздобыла. Бутылок у них было всего две, но эти двое имели столь малую практику выпивания, что уже мало соображали.
Накануне бала у них было просто прескверное настроение, и они решили пойти туда вместе. Вернее, вместе туда не пойти.
На Нарциссе было надето праздничное платье, юбка которого была значительно измята, а от прически уже почти ничего не осталось. Северус же был одет в старую дедушкину мантию, которая, впрочем, выглядела очень импозантно.
Это всегда ужасно смешное и вместе с тем отвратительное зрелище, когда кто-то напивается до такого состояния, что почти не способен связать слова в предложение. Еще более мерзко, когда в такой ситуации оказываются подростки. Но как-то все сразу же теряет свою мерзкую окраску, если на душе у этих детей такое отчаяние, которое не по силам даже иному взрослому. Можно презирать тех, кто пьет со скуки или «ради веселья», как это обычно называют. Но этих двоих слизеринцев можно было только пожалеть.
Они пили, чтобы хоть на какое-то время забыть о своих проблемах. Забыть о своей несчастной любви. Забыть о тех, кто про них забыл. Они хотели и не могли забыться. От алкоголя весело только в начале, а потом он словно в тысячи раз усиливает рвущуюся изнутри боль, позволяя ей наконец-то пробиться на поверхность.
- Сев…ерус… Какое же.. имя… у тебя сложное, - Нарцисса зажмурилась, надеясь, что это поможет остановить вращение комнаты. – И почему только… у нас у всех …такие длинные… имена?
Было совершенно очевидно, что каждое слово дается ей с трудом. Но девушка хотела продолжать, несмотря ни на что. Она чувствовала, что ей нужно выговориться, нужно сбросить с себя эту тяжесть.
- Вот у Джей…мса… нет…тоже длинное, - Нарцисса рассмеялась, так по-детски, не аристократически. – Но можно… сказать Джим… Сев…
Северус вздрогнул. Только Лили называла его «Сев» и для него это было важно. Он не мог позволить посягнуть на свою святыню даже своей подруге, наверное, последнему человеку, кто его понимает, ведь даже Лили не желала его понять. Ему казалось, что это так важно: помнить звучание этого «Сев» только в ее исполнении. Знать это звучание до малейших вибраций голоса, быть в состоянии мысленно воспроизвести, не сфальшивив ни на одной букве. Больше никто не должен так его называть. Это было неправильно и недопустимо.
- Сев..ерус.. Знал бы… ты, как сильно… я его люблю! Он… так красив! Его… волосы… такие черные, как… жемчуг… на шее моей матери! И такие… вольные, как… трава на лугу… за оградой… нашего поместья! Наша то… всегда стриженная… отвратительно… короткая, как… собачья шерсть! Когда… я выйду замуж… я запрещу подстригать траву! А как… он смеется? Разве могут… люди… так… смеяться? Но нет… я его не за то люблю… Мне дела нет до его красоты! Вокруг меня... и так только… раз..фр..фра..анче..ван..ные …куклы! А в нем есть эта… спесь, безудержность! Он… больше, чем все… и каждый, кого я знала… или буду знать!
Нарцисса замолчала, наверное, ожидая ответного признания. Пьяные люди всегда больше интересуются чувствами окружающих, нежели трезвые. Но ответа не последовало. Северус предпочитал не делиться подобными откровениями. Ему было их ужасно жаль. Ну как он мог сказать, что он очень любит ее медные волосы, потому что еще с детства помнит, как они блестят на солнце сквозь листву низкого бука? Как мог сказать, что любит ее тонкие запястья с двумя идентичными родинками? Как он мог, если все это было только его, и он не мог этим делиться, потому что помнил из детства: если делиться с кем-нибудь сладостями, то сладости заканчиваются быстрее. Он не мог этого допустить.
- А я… просто люблю… - тихо произнес слизеринец.
Нарцисса ничего не ответила. Ее глаза были закрыты, а веки слабо трепетали от тревожных ведений, беспокоивших слабую дрему девушки. Бутылка выскользнула из ее обмякших пальцев и откатилась к стене.
***
Эрика Забини очнулась в слабоосвещенной комнате, которую она видела впервые в жизни. Все здесь было выполнено в зелено-черно-белой цветовой гамме. Этакий светлый слизеринский стиль. В комнате две какие-то двери, должно быть одна в ванную, а одна в коридор. У противоположной стены стоял большой красивый стол, а на стуле рядом аккуратно висело ее платье.
Эрика буквально физически почувствовала, как побледнела. Заглянув под одеяло, она поняла, что на ней какое-то незнакомое мягкое длинное платье, что-то среднее, между ночной сорочкой и домашним платьем, потому что для ночной сорочки ткань была слишком плотной. Но сейчас ее больше беспокоил вопрос, кто же ее переодевал.
Девушка встала и подошла к зеркалу, которое висело на той стене, которая была противоположна стене с окнами. Из глубины зеркала на Эрику смотрела бледная девушка в нежно-зеленом платье. Ее кудри каким-то чудом не спутались, а мягкими завитками ложились на плечи.
Вдруг, черный портьер за ее спиной, отражающийся в зеркале, шевельнулся. Девушка резко обернулась. Сразу же ей вспомнился не то ребенок, не то демон, выбирающийся из-за полога кровати, отблески пламени на портрете мертвой девочки и эти огромные глаза в темноте. Ужас захлестнул ее с новой силой, но паника, вдруг овладевшая ею, помогла действовать.
Эрика со всех ног бросилась к ближайшей двери, но там оказалась ванная. Тогда девушка побежала ко второй, боясь обернуться, боясь увидеть рядом с черными портьерами маленькое чудовище. Но вторая дверь распахнулась до того, как Забини успела к ней притронуться, и слизеринка врезалась в Дэрека Гринграсса, который отшатнулся в сторону, ничего не понимая.
От яркого света у девушки перед глазами поплыли черные круги, чередуясь с огромными глазами. От страха она совершенно ничего не соображала. Даже не взглянув на слизеринца, она бросилась к выходу из этой комнаты (да, вторая дверь вела не в коридор, а в смежную комнату, напоминающую маленькую гостиную), но парень схватил ее за руку.
- Забини, куда ты? – Недоуменно спросил он.
- Подальше от этого ужасного дома! - В ее голосе звучал дикий страх.
Парень не отпускал ее, но она все пыталась вырвать руку, словно та обжигала ее. Как сумасшедшая она начала стучать своими тонкими ручками парню в грудь, в надежде, что он отпустит ее. В надежде, что можно будет скрыться от этих чудовищ, населяющих темные уголки этого поместья. Но Дэрек придумал лучше: он прижал ее к себе и замер, дожидаясь, пока она успокоится.
Эрика все еще тяжело дышала, но возможность соображать вернулась к ней в тот же момент, когда она поняла, что парень прижимает ее к себе одной рукой, а второй гладит ее по голове. Его поведение было столь неожиданным, что девушка замерла, не в силах пошевелиться.
- Не понимаю, зачем мама вообще сделала комнату Даф. Она совсем помешалась… - тихо и словно в задумчивости проговорил слизеринец.
Девушка мягко вывернулась из его рук и обняла себя за плечи, словно ей было холодно.
- В той комнате, - Эрика едва заметно задрожала. – Я видела маленького демона, прятавшегося за пологом… Теперь он преследует меня…
Она со страхом посмотрела в полумрак своей недавней спальни. Дэрек смотрел на однокурсницу, как на умалишенную, но в скорее понимание осветило его лицо.
- Эрика, - с облегчением сказал парень. – Ты видела Налу. Это старый эльф, она была нянькой мне и… С тех пор, как сестра умерла, она живет в той комнате, словно охраняет портрет.
Он заметил, что слизеринка все еще смотрит в дверной проем, из которого выскочила несколько минут назад.
- Забини, там никого нет, - парень уже начал терять терпение. – Нала никогда не покидает той комнаты.
Но тут его лицо снова изменилось. Он вдруг резко вошел в ту комнату и взмахом руки заставил все шторы раздвинуться, впуская в комнату яркий солнечный свет. Эрика не видела, что там происходило в комнате. Она видела только Дэрека, который вдруг вздохнул с раздражением.
- Нала, что ты тут делаешь?
- Нала видела молодую госпожу! – ответил ему высокий писклявый голос. – Нала пришла убедиться, что не сошла с ума…
- Нала тронулась умом, как и все в этом доме! – прикрикнул Дэрек на что-то, что Эрика не видела.
Вдруг он повернулся и махнул девушке рукой, чтобы та подошла. С трудом переставляя ноги Эрика вошла в комнату и остановилась немного за Дэреком, словно желая спрятаться от того, что могла увидеть. Но под окном стоял всего лишь эльф-домовик с теми самыми огромными глазами. Девушка облегченно вздохнула, но ровно до того момента, как маленькая фигурка не бросилась к ней. Девушка испуганно отшатнулась, но Дэрек преградил эльфийке дорогу.
- Стой! – снова повысил голос Гринграсс. – Это не моя сестра! Даф мертва!
Глаза домовика налились слезами, которые крупными каплями побежали по морщинистым щекам.
- Но она так похожа на юную госпожу… - едва слышно пролепетала Нала.
И тут, повинуясь мимолетному порыву, Эрика медленно вышла из-за спины парня и опустилась на колени перед эльфийкой. Девушка протянула руку и успокаивающе потрепала маленькое существо между большими ушами. Домовик смотрел на нее со смесью ужаса и благоговения.
- Меня зовут Эрика Забини, - девушка улыбнулась.
Нала осторожно, готовая в любую минуту прекратить, протянула свои крошечные ручки и коснулась лица слизеринки. Она гладила ее по нежной коже, словно стараясь убедиться, что перед ней действительно не призрак, а человек из плоти и крови.
- Так похожа… так похожа… - лепетала Нала, но слезы по ее щекам уже не катились. - Хотя, если приглядеться, то отличий больше, чем сходств: глаза другого оттенка и на другом расстоянии друг от друга, нос вздернутый и не такой длинный…
Эрика вдруг рассмеялась, потому что ей стало легче. И вовсе не была она так похожа на эту Дафну Гринграсс, как утверждала мать Дэрека.
Дэрек.
Девушка обернулась, но в комнате кроме нее и Налы никого не было.
Глава IX. Глубина зеркал.Если не знаешь, как поступить,
Загляни в себя.
Докопайся до самой сути и посмотри:
Кто внутри от зари до зари хитрецом царит,
Кто глупцом горит, кто безумцем кричит: «Гори!»,
Удальцом жжет твои алтари, сорванцом искрит,
Кто творит, хотя не был тебе ни отцом, ни творцом,
Но кто станет тебе венцом и твоим концом.
Посмотри, узри.
У него не твое лицо.
Рождественские каникулы пролетели незаметно для каждого, вне зависимости, ждал он их или нет, были ли они наполнены событиями или нет. Но год перешагнул через Рождество и, словно увидев вдалеке зыбкую улыбку лета, бросился бежать, как сумасшедший. Многие ученики, словно почувствовали теплый летний ветерок в этом умопомрачительном беге времени и тоже стали ждать приближение самого желанного времени года. Последние зимние месяцы пролетели столь стремительно, что ученики удивленно ощущали в природе дыхание весны, уже вступившей в свои права. Но их радость была быстро приструнена преподавателями, напомнившими, что вместе с летом приближается пора «долгожданных» экзаменов. И вот тут-то всем уже становилось не по себе. Особенно семикурсникам, которых ожидал самый сложный экзамен их жизни и самый страшный шаг – прочь из школы не на одно лето, а навсегда.
Эмили Поттер шла по школьному коридору, размышляя обо всех изменениях своей жизни за пролетевшие так быстро два месяца зимы. Школьный бал, который должен был стать первым балом в ее Хогвартской жизни, да и вообще в жизни, так и не состоялся. И хотя до этого «балами» в ее жизни назывались только Рождественские вечера в доме Джеймса, когда они вместе танцевали вокруг елки, девушка совсем не жалела о провале настоящего бала. Если точнее, она ни разу даже не подумала о танцах, которые пропустила. О чем ей было сожалеть? Ее партнер оказался трусом и лицемером. И, если подумать, она провела бал именно с тем, с кем хотела.
После того происшествия, она, конечно, множество раз встречала Патрика и в гостиной, и в коридорах. Они здоровались и сразу же смотрели в разные стороны. Они оба считали друг друга неправыми. Они оба делали вид, что их никогда ничего не связывало. Хотя первое время Эмили часто подвергалась допросам поклонниц Фьорри, со временем они оставили ее в покое. По крайней мере, поклонницы Патрика, зато она стала новым предметом сплетен поклонниц Сириуса Блэка, что было намного хуже, так как их было в несколько раз больше. На фоне Сириуса Блэка, про Патрика Фьорри, можно сказать, вообще никто не знал.
Какой там бал? Эмили была благодарна тому вечеру и той ситуации, тому, что бал вообще не состоялся для нее, именно из-за Блэка. Тот инцидент сблизил их гораздо больше, чем они сами думали поначалу. После первой неловкой встречи, они стали проводить вместе много времени, естественно, того времени, которое Сириус не проводил со своими друзьями. Иногда, конечно, в его жизнь вмешивались другие девушки, но всегда ненадолго и как-то смазано. Сначала Эмили это очень сильно задевало, и она не могла избежать язвительного тона при разговорах с Сириусом, но, по мере того, как интервалы между пассиями и протяженность самих интрижек сокращались, отношения между ней и Сириусом стали совершенно близкими и спокойными.
Но во всем этом, разумеется, была и отрицательная сторона. По мере того, как Эми узнавала Сириуса все лучше, она начинала видеть совсем другую сторону его жизни и его самого. Ослепительный парень, которому никто не указ, все в жизни которого так, как он сам того хочет, словно отступил в тень. У того, другого Сириуса Блэка, который иногда призраком мелькал в замерших глазах, жизнь точно так же была полна несправедливостей, как и у всем известного гриффиндорца, вот только тот Сириус Блэк, вопреки всей своей браваде, не мог так просто отодвинуть то, что жгло его изнутри. Ненависть к семье и всем таким же представителям магического общества порой становилась толчком к невероятно жестоким поступкам. Вот только эти поступки не вызывали облегчения. И тот другой Сириус томился внутри, руками настоящего отталкивая людей, которые подходили близко, причиняя боль многим невинным. Но настоящему Блэку было все равно.
А вот Эмили не было. Она воспринимала все, связанно с Сириусом слишком живо, слишком близко к сердцу принимала все его слова, поступки, угасшие улыбки. Она знала, что так нельзя, но не могла ничего с собой поделать. Девушки почему-то очень часто хотят стать «Сестрами милосердия» для тех, в кого влюбляются. Этот инстинкт толкает их на жертвенную и бессознательную помощь, а главное жалость ближнему, особенно тому, который не хочет жалости, презирает ее. Помочь, образумить, вернуть на путь истинный. Все это лишь благие намеренья, которыми выстилается дорога в бездну. Эмили казалось, что она уже сидит на ее краю.
- Привет, Поттер!
Эмили вскинула голову, из которой мигом вылетели все гнетущие мысли, которые стали посещать ее все чаще и все продолжительней. Навстречу рэйвенкловке шагал Сириус Блэк собственной персоной – такой же ослепительный, как и всегда. Он шел ей навстречу широкими пружинистыми шагами очень уверенных в себе людей. Губы девушки невольно растянулись в улыбке. Он всегда мог поднять ей настроение даже просто тем, как он переносил тяжесть тела с пятки на носок.
- Я знаю, что ты хочешь отправиться со мной на прогулку, - уверенным тоном сказал Блэк, останавливаясь перед подругой.
- Неа, мне нужно в библиотеку, так что я никуда с тобой не пойду, - Эмили улыбнулась еще шире, глядя, как взлетают чернильные брови на его красивом лице.
Эмили могла сколько угодно врать всем вокруг, но от самой себя она никак не могла скрыть то тепло, что разливалось внизу ее живота при разговорах с ним, при проявлении его желания проводить с ней время. Почему она отказалась? Потому что знала, что Сириус теряет интерес, если ему потакают во всем. Потому что дала себе слово отказывать ему чаще, чем соглашаться с ним.
С минуту Сириус смотрел на рэйвенкловку с откровенной досадой, но Блэки же всегда получают то, что хотят. Гриффиндорец вдруг улыбнулся и порывистым движением закинул ошарашенную девушку себе на плечо.
- Я же сказал, что хочешь.
- Блэк! Поставь меня на пол! Сейчас же!
Пытась бороться с приступом смеха Эмили начала несильно колотить парня по широкой спине. Она ведь и не хотела, чтобы он отпустил ее. Глупо испытывать судьбу. Гриффиндорец лишь рассмеялся на все ее жалкие попытки освободиться. Он пронес ее через весь холл и вынес на улицу.
Воздух был уже совсем весенним, пахнущим по-особенному. Со стороны Запретного леса доносился птичий гам, из-за чего деревья не казались такими страшными, как всегда. Младшекурсники играли в снежки на берегу все еще замерзшего озера. Сириус Блэк смеясь нес на плече Эмили Поттер, которая картинно возмущалась, обещая все рассказать Джеймсу.
Конечно, она никогда бы не выполнила свою угрозу. Джеймс и так несколько болезненно реагировал на такое улучшение в их отношениях. Нет, он, бесспорно, хотел, чтобы его лучший друг и его сестра поладили, но он никак не хотел столь опасно сближающейся дружбы, тем более что у Сириуса никогда не было друзей девушек, да и вообще, казалось, что он знает только одно применение прекрасного пола. Джеймс оказался между двух огней и все, что он мог, это обеспокоенно наблюдать за происходящим и злиться. Для Эмили подобное поведение ее брата было удивительным, потому что он никогда не ревновал ее. На самом деле, у него не было такой возможности, потому что первые отношения Эмили пришлись на Шрамбартон, но это все равно было удивительно. Сначала девушке было приятна такая забавная опека, но по мере ее сближения с Сириусом Джеймс злился все сильнее, а это уже не было забавным.
Сириус подошел к раскидистой березе на берегу озера и остановился. Воспользовавшись этой заминкой, девушка схватилась за толстую ветку у себя над головой и подтянулась на нее, выворачиваясь из ослабевшей хватки. Эмили уселась поудобнее, болтая ногами и улыбаясь смотрящему на нее снизу Блэку.
- Ну, молодец, что еще сказать, - Сириус ухмыльнулся. – А теперь слазь!
Он попытался сделать очень суровый вид, но получился у него лишь повелительный тон. Бровь Эмили взлетела вверх. Она без предупреждения и с каким-то злорадством на лице прыгнула прямо на парня, безжалостно повалив того в снег.
- Я играю с тобой в твои игры, – ухмыльнулась Эмили. - Но только по своим правилами!
Сириус засмеялся, скидывая ее в снег. Теперь они оба валялись в сугробе, словно дети, которые не боятся простуд.
- Сириус!
Оба резко подскочили, поднимая в воздух облачка снега. К ним бежал Питер Петигрю, то и дело поскальзывавшийся и падающий на обледенелой тропинке. Сириус прыснул, глядя на этого неуклюжего увольня.
- Что случилось, Питер? – крикнул Блэк, все еще давясь от снега.
- Тебе письмо! Джеймс сказал, что должно быть важное!
- Просто он хотел от тебя избавиться… - еле слышно проговорил Блэк.
Теперь уже прыснула Эмили, впрочем, она быстро постаралась это скрыть, и когда Питер оказался рядом с ними, у нее уже было совершенно серьезное лицо. Запыхавшийся гриффиндорец протянул Сириусу черный конверт с кроваво-красной печатью. Эмили вздрогнула, глядя на то, как пальцы аристократа смыкаются на черной бумаге. Она знала, что означает этот конверт. Она сама получила такой год назад. Девушка перевела взгляд на лицо парня. Сириус нахмурился и смотрел куда-то вбок. Он был совершенно спокоен, но Поттер почувствовала, что его настроение изменилось кардинальным образом.
Сириус не спешил вскрывать конверт.
- Знаешь, мне, наверное, пора, - начала Эмили, вставая и отряхиваясь.
Возражений не последовало. Парень явно хотел прочитать письмо в одиночестве. Все, что оставалось сделать Эмили – увести с собой Питера.
- Слушай, Питер, а ты не мог бы показать мне ту комнату, где вы проводили вечеринку?
***
Сириус Блэк посмотрел им вслед и снова перевел взгляд на черный конверт. Однажды он видел такой, когда три года назад умерла его троюродная бабушка – Чарис Крауч. Вообще, ее саму то он не видел ни разу, но вот конверт запомнил. Его отправляют всем родственникам, когда человек умирает.
Парень сжал бумагу. Он почти никого не любил из своей родни, да и вообще за родню их не считал, но этот чертов конверт был напоминанием о том, что он пытался забыть изо всех сил – что он связан с ними родством.
Он развернул бумагу, ожидая увидеть имя какого-нибудь очередного древнего Блэка, которое прежде он видел лишь на гобелене в гостиной. Но гриффиндорец ошибся. На черной бумаге серебряными буквами значилось «Альфард Блэк».
Это был младший брат его матери, единственный нормальный человек во всем этом клубке змей, именуемом семьей Блэк. Нет, конечно, Альфард не был ни таким, как Сириус, ни таким, как Андромеда. Он был слизеринцем, как и полагается Блэку, не любил маглов и прочие прегрешения… Но он всегда благосклонно относился к Сириусу, в отличии от всех остальных Блэков. Из двух сыновей Вальбурги он отдавал столь явное предпочтение старшему, что постоянно на этой почве ссорился со своей сестрой. Но Альфард считал, что непокорный сильный характер Сириуса – как раз и есть самый настоящий характер Блэков, а вовсе не тихий и покладистый характер Регулуса, который «без юбки Борджи ни на что не годен». Их встречи были редкими, и Сириус так и не успел по-настоящему привязаться к дяде, но его смерть все равно не обошла парня стороной. Из всех Блэков, Альфард, наверное, меньше всего заслуживал смерти.
Так же в письме было написано, что бездетный и одинокий Альфард оставил своему любимому племяннику все свое состояние. Это было удивительно, но весьма кстати. Не мог же Сириус до конца жизни жить у Поттера.
Гриффиндорец убрал черную бумагу во внутренний карман мантии. Сейчас он понял, что зря позволил Эмили уйти и оставить его одного – такая тоска захлестнула его. Он встал и пошел к замку, но на крыльце остановился и сел на каменный постамент сбоку. Он понял, что ему совсем не хочется идти к людям.
Сириус снова достал письмо и пробежался по нему глазами. Даже если умирает человек, не занимающий почти никакого места в твоей жизни – это тяжело осознавать. Даже если с его уходом в твоем мире не образовалось пустот, необъяснимая тоска змеей поднимается в душе.
Мимо него прошествовали Ремус и мадам Помфри, которая всегда сопровождала Люпина до его убежища перед полнолунием. Сириус, стараясь не привлекать внимание целительницы и справиться со своим лицом одновременно, подмигнул другу. Ремус едва заметно улыбнулся, из-за чего стал выглядеть еще более болезненным. Но сегодня они снова оторвутся!
Сириус невесело усмехнулся. Он предпочел бы обратиться в собаку прямо сейчас, чтобы чувствовать все, словно через твердую шкуру. Он достал из внутреннего кармана конверт, но перечитывать не стал.
Не успело пройти и десяти минут после того, как мадам Помфри и Люпин скрылись на тропе к Грямучей иве, как из замка выскочил Снейп. Он пронесся мимо гриффиндорца, так его и не заметив, и помчался в ту же сторону, куда ушли эти двое.
Сириус покачал головой. Любопытство Нюнчика порой просто выводило его из себя. Он знал, что этот заморыш вынюхивает тайну Ремуса, знал и то, что он уже, в принципе, все разнюхал.
- Хоть бы ива проломила ему бошку, - хмыкнул Сириус, взглянув на черную бумагу в своих пальцах.
Не успел он избавиться от своего тоскливого желания, как слизеринец уже подходил назал к крыльцу. Там он остановился и со злостью воззрился на гриффиндорца. Сириус даже не повернул голову, но чувствовал на себе этот полный ненависти взгляд.
- Что Нюнчик? Все вынюхиваешь? Совсем у тебя видать жизнь унылая, - скучающе проговорил Сириус, тоскливо глядя прямо перед собой.
По правде говоря, Блэку было глубоко плевать на жизнь Снейпа. Она, как и ее хозяин, были ему глубоко противны. Наверное, если бы не это ужасное письмо, перечеркнувшее весь день аристократа, он бы уже прямо сейчас превратил Снейпа во что-нибудь малопривлекательное.
«Хотя, судя по всему, кто-то уже сделал это еще при его рождении».
- Я узнаю правду, Блэк! – процедил Снейп.
Гриффиндорец фыркнул, но больше не от слов Нюнчика, а от мысли, что посетила его голову.
- Да как ты узнаешь то? Ты даже не в силах приблизиться к Гремучей иве, - устало протянул Блэк, все еще не глядя на своего врага. – А нужно-то всего лишь задеть сучек на стволе…
Мимо прошла мадам Помфри, смерившая их подозрительным взглядом и скрывшаяся за дверьми замка. Стоило ей исчезнуть, как Снейп снова сорвался с места. Сириус посмотрел ему в след и покачал головой.
«Либо он блефует о том, что знает, либо он конченый кретин…»
Солнце уже село за горизонт, освещая своими последними лучами покрывало снега на опушке. Сириус закрыл глаза. Он никак не мог решить, стоит ему идти на похороны Альфарда Блэка, рискуя встретить там всех ненавистных родственников, или лучше навестить его могилу позже.
- Блэк, ты что тут сидишь? Нам уже пора идти к Луни, а я, как дурак, жду тебя в гостиной!
Сириус удивленно открыл глаза и повернул голову. Казалось, он просидел тут вечность с тех пор, как Снейп побежал посмотреть на живого оборотня.
«Нужно будет с него деньги взять, все-таки эксклюзив»
- Кстати, я хотел поговорить с тобой кое о чем, но мы вполне можем сделать это по дороге, - неуверенно начал Джеймс.
Сириус нахмурился. Он только сейчас подумал, что хотя прошло уже минут двадцать, Нюнчик так и не вернулся назад.
- Мы пока не можем идти, потому что Нюнчик опять пытается разнюхать «тайну» Рема…Кричал здесь, что все знает…
Сириус посмотрел в ту сторону, где за деревьями скрывалась опушка Гремучей Ивы. Под ложечкой у него неприятно засосало.
- И что он там делает? Не пошел же он, в самом деле… Он же не идиот? – Сириус нервно дернулся и с надеждой посмотрел на лучшего друга.
- Он конечно не совсем идиот, но догадаться до того, как отключается ива, он точно не сможет, - Джеймс пожал плечами. – Так вот, я хотел спросить тебя…
Джеймсу явно было все равно на то, чем там занимается Нюнчик. Сириус же никак не мог убрать вины с лица, потому что как всегда подался минутному порыву и все запортачил. Джеймс кинул взгляд на друга и резко замолчал. Блэк не произнес ни слова, но они уже так давно научились понимать друг друга, что Поттер побледнел.
- Ты что, - прошептал Сохатый. – Ты что, сказал ему?
Сириус не ответил, но Джеймс и так уже знал ответ.
- Ты что, совсем рехнулся, Бродяга?!
Поттер простонал:
- Сколько минут назад?
- Около двадцати… да не мог же он, в самом деле…
Сириус уже и сам начал нервничать. Но Джеймс его не слушал. Он сорвался с места и бросился к Гремучей иве, крикнув, чтобы Блэк бежал за Помфри.
Сириус вскочил и влетел в замок.
***
Северус Снейп сидел в одном из пустых классов и читал книгу по истории возникновения и развития темной магии. Он обожал такие книги. В них была скрыта настоящая сила, а не те фокусы, которым их обучали в школе. Вот она, настоящая магия, пропитанная опытом веков, выстраданная простецами. Каждое заклинание, каждый обряд заставлял Северуса трепетать. Он восхищался, что он – волшебник, и стоит ему изучить темную магию, и он станет волшебником высшего уровня, никто из его однокурсников не будет ему соперником, потому что он эволюционирует. Остальные школьники глупы, те, кто считает, что от темной магии нужно защищаться, они лишь ограниченные имбицилы, не далеко ушедшие от грязнокровок в своем понимании магии. Именно из-за таких, как они, и были эти знаменитые «охоты на ведьм» в средние века. Волшебники, такие, как он, должны научиться использовать темную магию в своих целях, чтобы стать действительно великими магами, чтобы никто уже не мог низвергнуть волшебство с его пьедестала.
Северус упивался своей избранностью. Он знал, что его мать - чистокровная слизеринка, по глупости смешавшая свою чистую кровь с грязью этого магловского отребья. И он чувствовал, как ее чистая кровь бежит в его жилах, неизмеримо более сильная, нежели грязная кровь его отца магла. Он знал, что ее чистая кровь поможет ему достичь невероятных вершин в магии, в любой магии, которую он только захочет изучить.
Рядом раздался гогот. В углу этого же кабинет Мальсибер и Эйвери развлекались тем, что пробовали разные заклинания на крысах.
- Смотри, Снейп, у этой крысы раздуло голову! – Мальсибер засмеялся так, словно это было самое смешное, что он только видел в жизни.
Северус закатил глаза, но все-таки встал, продолжая держать открытую книгу перед собой. Он подошел и сел на одну из ближайших парт. Оттуда было хорошо видно, как обезумевший от страха маленький зверек с огромной головой мечется между их ног. Не в силах удерживать свою огромную голову ровно, крыса то и дело заваливалась на бок, истошно пища.
Это было стандартное развлечение для тех учеников, кто собирался вступить в ряды «Пожирателей смерти». Этим «симпатичным» названием обладала группировка, которая сейчас набирала все большую популярность среди аристократического общества. Эта группировка специализировалась на темной магии, которая была призвана ими, чтобы очистить мир от грязной крови и несовершенных волшебников. Во главе этой группировки стоял некто – лорд Волдеморт, именуемы в своих кругах только «Темный Лорд», а за их пределами не именуемый никак, потому что люди уже боялись этого человека. Он был великий волшебник, дошедший в своих познаниях до такой глубины темной магии, до какой не доходил даже Грин де Вальд, до какой доходил, быть может, только сам Салазар Слизерин.
Северус, да и не только он, далеко не только он, благоговел перед Темным Лордом. Он казался ему величайшим мыслителем, самым способным и храбрым из всех. Храбрым не той глупой храбростью, которой похваляется Гриффиндор, а настоящей. Храбростью, которая позволяет не испугаться идти до конца в своих идеях.
- Интересно попробовать это заклинание на какой-нибудь грязнокровке! - засмеялся Эйвери. – Как на счет твоей рыжей?
Снейп посмотрел на него поверх страниц книги. Он не дернулся, не шелохнулся, и только в его черных глазах разворачивался ад для всех и каждого, кто посмеет угрожать Лили.
- Да я пошутил, - поспешно отмахнулся Эйвери, возвращаясь к крысе.
Да, они опасались его. Его, странного и замкнутого Северуса Снейпа, который с самых первых лет в школе подвергался нападкам четверки гриффиндорцев. Но эти новоявленные «Пожиратели смерти», а Мальсибер и Эйвери уже почти состояли в этой группировке, действительно опасались этого Северуса Снейпа. Он был очень хорош в магии, в темной магии, особенно в тех заклятиях, которые придумал сам. Он был мастером самоконтроля, что позволяло быть хладнокровным в сражениях и делать выпады четко и быстро. Он был гораздо более пугающий, даже чем сам думал.
- И что ты с ней водишься, - нахмурился Мальсибер, когда уставшая крыса упала от разрыва сердца. – Столько более достойных девушек вокруг…
- Закрыли тему.
В голосе Снейпа была сталь. И так не похож он был сейчас на того, Сева, которого знала Лили Эванс. Словно бы с ней он действительно терял всю свою внутреннюю силу. Рядом с ней он был жалок, был никчемен в ее сиянии, никчемен рядом с ней, рядом с Поттером. Среди таких, как они. Но здесь, в окружении тех, кто действительно понимает, он был другим.
Северус отвернулся от друзей и посмотрел в окно. На заднем плане жалобно пищала новая крыса, а на снежном покрывале двигались две фигуры. Мадам Помфри уводила Ремуса Люпина от замка.
Снейп подскочил. Вот, вот он долгожданный шанс узнать, в чем же тут дело. Долгожданный шанс прижать к стенке эту ненавистную компанию, прижать к стенке Джеймса Поттера, доказать Лили, что он, Сев, всегда был прав!
Не сказав ни слова своим удивленным товарищам Северус захлопнул книгу, и бросился вон из комнаты. Коридоры, которые он так стремительно пробегал, слились в один бесконечный тоннель, который приведет его к правде, а главное, к мести. Он в два прыжка перемахнул через все ступени в холле и вырвался на растерзание мартовским ветрам, которые еще так мало походили на весенние.
В воздухе уже зарождалась весна, хотя снег все еще лежал драгоценной материей на всех окрестностях замка. Ветер, хоть и был все еще холодный, уже не грозился защипать тебя до смерти, а нес в своих холодных ладонях пригоршню ранней весны.
Северус даже не заметил, как перемахнул через крыльцо и бросился по тропинке следов через белое покрывало. Солнце уже почти село, окрасив небо в багровые оттенки, и сумерки уже спустились на землю, словно создания Запретного леса, выбравшиеся из черноты ветвей.
Снейп бежал по снегу, то и дело оскальзываясь и чуть не падая. Отсутствие физической подготовки дало о себе знать, ударив под дых и вышибив весь дух. Парень остановился, чуть не падая в сугроб. В боку нещадно кололо, легкие словно не способны были больше дышать, хотя он хватал ртом холодный воздух изо всех сил.
Дальше бежать было некуда. Тропинка обрывалась у подножия Гремучей ивы – сумасшедшего растения, которое пыталось убить всякого, кто имел глупость к ней подойти. Северус сделал несколько шагов, но ветки угрожающе наклонились и затрепетали, готовые в любую секунду отправить его в нокаут.
Снейп в ярости пнул снежный сугроб. В очередной раз Поттер и его дружки ускользнули, в очередной раз он упустил их, в очередной раз месть откладывается на неопределенный срок. Слизеринец в отчаянии зарычал и пошел назад в сторону замка.
Идти назад оказалось словно бы сложнее, снег сковывал шаги и пытался удержать. Парень оглянулся. Ива тихонечко покачивалась, словно бы махала ветвями на прощание. Снейп сплюнул в ее сторону. Чертово дерево смело издеваться над ним. Даже это дерево было заодно с его врагами.
Поднимаясь по каменным ступеням крыльца Северус поравнялся с Блэком, который сидел сбоку на каменной пристройке.
Слизеринец остановился и посмотрел на ненавистное лицо. Он не собирался связываться с Сириусом, это было, по меньшей мере, неразумно, даже не смотря на то, что этот грифиндорский аристократ был сейчас без своих верных дружков.
- Что Нюнчик? Все вынюхиваешь? Совсем у тебя видать жизнь унылая, - Сириус даже не посмотрел в его сторону, в его голосе звучала тоска и скука.
Снейп, который не был знатоком голоса и настроения Блэка, услышал лишь то, что хотел услышать – издевку и вызов.
- Я узнаю правду, Блэк! – процедил Снейп, чувствуя, как призывно скользит древко волшебной палочки в его кармане.
- Да как ты узнаешь то? Ты даже не в силах приблизиться к Гремучей иве, - устало протянул Блэк, все еще не глядя на своего врага. – А нужно-то всего лишь задеть сучек на стволе…
Мимо прошла мадам Помфри, смерившая их подозрительным взглядом и скрывшаяся за дверьми замка. Стоило ей исчезнуть, как Снейп снова сорвался с места. Он боялся, что Блэк бросится за ним, но тот так и остался сидеть на крыльце и смотреть куда-то внутрь себя.
Поверил ли ему Северус? Поверил, хотя сам и не понимал, почему. Очень глупо верить врагам, но слизеринец чувствовал, что этот, разодетый в красное клоун, ему не врет. Другой вопрос: зачем он ему это сказал? Почему он вдруг открыл ему, своему заклятому врагу, тайну, которую они столь упорно хранили вот уже пять с половиной лет.
Ива грозно развернула к нему свои ветви, словно слепая собака, ноздри которой ловят запах добычи. Она знала, что он здесь. Она знала, что он хочет, и была готова защитить доверенную ей тайну ценной его жизни. Но Северус не собирался умирать.
Он без труда нашел в ближайших кустах длинную шишковатую палку, которую подпихнул под дрожащие ветви: сучек на стволе был только один. В иве словно что-то щелкнуло, и она замерла, как заколдованная.
- И что дальше?
Бесспорно, теперь дерево не было способно его убить, но Блэк ничего не сказал о дальнейших действиях.
- Чистокровный ублюдок! – выругался слизеринец.
Но вдруг он заметил среди корней большую нору. Следы к ней не вели, потому что у корней было много земли и почти не было снега. Парень сделал было шаг в сторону долгожданной разгадки, как вдруг…
БАМ!
Огромная ветвь со всей силы ударила его в плечо, которое хрустнуло, одарив хозяина такой порцией боли, что у него потемнело в глазах. Другая ветка хлестнула его по ногам. Снейп упал в сугроб и, стиснув зубы, пополз в сторону, желая убраться подальше от этого сумасшедшего растения. Плечо нещадно болело, губа была рассечена, а лодыжка, судя по всему, вывихнута.
Замечательный вечер.
Проклиная все, на чем стоит белый свет, и особенно Сириуса Блэка, Снейп снова поднял палку и дотронулся ею до сучка. В этот раз дерево замерло точно так же, хотя Северус и ожидал какой-то подставы. Не желая вновь попасть под удары ивы, Снейп, как мог быстро, поковылял к норе. Стоило забраться в нутрь, как нора оказалась достаточно больших размеров, позволявших вытянуться во весь рост, хотя Снейп, из-за своих новоприобретенных травм, и не мог это проверить.
- Люмос!
Снейп поднял палочку здоровой рукой и кое-как поковылял по темному и скользкому подземному проходу. Казалось, эта тьма никогда не закончится, проход был бесконечен. Его неровные шаги и непроизвольное шипение от боли гулким эхом отдавались где-то далеко в темноте. Но он не был готов отступить, особенно сейчас, когда впервые истинная разгадка была почти у него в руках. Впереди забрезжил слабый свет. Он слышал какой-то шум позади себя, но лишь прибавил шаг, в страхе, что кто-то сможет ему помешать. Вдруг, под ногами оказались доски, старые и поцарапанные почти до земли чем-то острым. Это был первый этаж какого-то старого и, судя по всему, заброшенного здания. На втором этаже скрипели половицы – кто-то ходил там туда-сюда. Слышалось сдавленное рычание.
Северус сглотнул. В его голове мелькнула мысль убраться отсюда, пока еще не поздно. Но тут же перед глазами возникли ухмыляющиеся лица однокурсников, и страх как ветром сдуло. Стараясь не наступать на больную ногу Снейп поковылял по старой лестнице. Он оказался на темном лестничном пролете, куда попадал свет только из приоткрытой двери на втором этаже. Свет то и дело дрожал и исчезал, потому что кто-то метался в комнате.
Слизеринец поднял голову и посмотрел сквозь приоткрытую дверь. Он физически ощутил, как волосы на руках встают дыбом и сильнее стиснул волшебную палочку, понимая, что та вряд ли чем-то ему поможет. В единственной комнате на втором этаже, под трепещущим светом канделябра, метался, словно загнанный зверь, огромный волк-оборотень.
Северус уже давно предполагал, что Ремус Люпин – оборотень. Он прочитал все книги по Ликантропии, которые нашел. Исчезновение однокурсника в полнолуние, проявления его болезни… все указывало на то, что он оборотень, хотя никто, и даже Лили, не верил слизеринцу. Но одно дело догадываться, и совсем другое – увидеть своими глазами.
Резкий вздох вырвался из неплотно сжатых губ. Никто из людей не услышал бы. Никто из людей, но не оборотень. Огромный монстр резко остановился и уставился сквозь щель на своего «гостя». Огромное тело поднималось вверх-вниз от тяжелого дыхания, волчий нос пробовал запах пришедшего. А в желтых глазах замерло вожделение. Раздался утробный рык, волчья пасть открылась, показывая острые зубы, из нее сочилась слюна. Волк припал на передние лапы, готовясь к прыжку.
Северус ждал смерти, не в силах пошевелиться. Он думал, что вот сейчас, перед его мысленным взором мелькнут зеленые глаза и рыжие волосы, но он видел лишь волчий оскал. Дорого же ему придется заплатить за знание правды, за вражду, кто бы мог подумать.
Но вдруг какая-то высокая фигура встала между ним и смертью. Напуганный Снейп видел и слышал все, словно через глухую стеклянную стену.
- Остолбеней! – голос был знакомым и решительным.
Огромного волка отбросило от двери и сшибло с ног, но сознание он не потерял, а только еще больше разозлился. Дверь вдруг захлопнулась.
- Алохомора! – выкрикнул все тот же голос. – У нас мало времени, бежим!
Фигура повернулась. Это был тот, кого Северус Снейп ожидал увидеть меньше всего. Он предпочел бы умереть от зубов оборотня, чем быть спасенным этим человеком. Это был Джеймс Поттер.
Когда слизеринец понял, кто перед ним, то отшатнулся, шипя от ужасной боли в ноге и плече. Но, даже не смотря на все происходящее, он был готов убить Поттера прямо здесь и сейчас. Палочка дрожала в побелевших пальцах, но на кончике языка уже созрело заклинание.
Вдруг запечатанная дверь содрогнулась от мощного удара. Оборотень по ту сторону взвыл и принялся раздирать ни в чем не повинную дверь лапами. Еще немного, и она не выдержит его натиска.
Джеймс подскочил к Снейпу, желая помочь тому покинуть этот ад, но слизеринец вскинул палочку, которая дрожала в левой руке, так как он был правшой. Поттер же, на гордость Годрика Гриффиндора, быстрым движением бывшего ловца выхватил палочку из бледных пальцев и, наплевав на протест однокурсника, все же схватил его за талию и буквально на руках спустил с лестницы.
- Прости, Нюнчик, но я не собираюсь умереть здесь, и тебе не позволю! – казалось, этот идиот Поттер не умел быть серьезным даже в таких ситуациях. – В конце концов, без меня ты тоже не сможешь выбраться со своей больной ногой.
Они неслись по коридору, так словно за ними гнался… Ну, все правильно, в общем. Вернее, несся Поттер, оправдывая свои спортивные качества даже перед тем, кто никогда их в нем не замечал. А Снейп же только напоминал подобие рюкзака за плечами гриффиндорца, которому этот балласт словно совсем не мешал.
Как же Снейп ненавидел Поттера, когда они вдвоем выбрались под свет луны и упали в сугроб подальше от взбешенного вторжением дерева. Он, наверное, еще никогда в жизни так сильно его не ненавидел, даже когда этот гад посмел прикоснуться своими бесстыжими руками к его зеленоглазой нимфе. Ненависть затопила все его тело, заставляя забыть даже о физической боли.
- Как ты?
В глазах Поттера больше не плясали его вечные издевательские смешинки, он был… напуган, не меньше, чем сам Снейп.
- Пошел ты! – процедил Снейп, желая направить на Поттера самое грозное, из придуманных им заклинаний.
Как он жалел, что все же не вырубил его там, в этой далекой комнате с оборотнем. Ему даже не нужно было убивать этого кретина, Люпин сделал бы всю грязную работу. Но нет, нужно же ему было пострадать от этого проклятого дерева…
- Великий Мерлин!
Из ниоткуда появилась мадам Помфри, которая бежала так, как, казалось, была просто не способна бежать. За ней еле поспевал бледный Сириус Блэк.
- Я все расскажу директору! – возмущенно воскликнула целительница.
Она наколдовала носилки и водрузила на них сопротивляющегося слизеринца.
- Не трудитесь, я сам все ему расскажу! Оборотень среди учеников! Он совсем рехнулся?! – зло крикнул Снейп, испуг с которого уже начал сходить, и на его место пришла жажда мести.
- Заткнись, Нюнчик! – гаркнул Поттер, которому Блэк уже помог подняться. – Скажи мне спасибо, что ты не успел познакомиться с Ним поближе…
Снейп лишь с ненавистью посмотрел на двух друзей, все еще силясь выбраться из носилок.
- Какого Мерлина ты вообще туда полез, идиот? – зашипел Сириус.
- Да потому что ты мне сказал Как!
- И давно ты у нас такой покладистый?! А если я скажу тебе выпрыгнуть с Астрономической башни?!
- Заткнитесь! Оба! – крикнул Поттер, не в силах больше слушать этих двоих. – Я иду спать…
- Нет, мистер Поттер, вы идете в лазарет, - твердым голосом сказала мадам Помфри, направляя носилки со Снейпом в сторону замка.
- Да со мной-то все в порядке, на мне ни царапины нет.
- В таком случае, мистер Блэк, отведите мистера Поттера в спальню, и не покидайте ее до утра.
***
Лили и Джеймс сидели на полу гостиной Гриффиндора и разговаривали. Вернее, сидела только Эванс: облокотившись спиной на диван, она вытянула ноги поближе к теплому камину, а Поттер удобно устроил свою лохматую голову на ее коленях, растянувшись на весь ковер. Они уже час разговаривали и, казалось, никак не могли наговориться друг с другом.
За эти два месяца зимы, что минули с их первого совместного бала, их отношения уже вошли в стадию более или менее ровных и привычных, но так и не лишились своей романтичности и чувственности. Они словно стали более глубокими при том, что почти не поменялись. Эти двое ни капли не охладели друг к другу, как надеялась добрая половина женского населения замка, а даже наоборот, словно с каждым днем влюблялись друг в друга еще сильнее. Они по-прежнему проводили вместе очень много своего времени, словно не в силах расстаться друг с другом. По-прежнему ловили взгляды друг друга, не в силах смотреть на кого-то другого. По-прежнему трепетали от прикосновений и звуков голоса. Но все это имело смысл лишь для них двоих, потому что большинству зрителей они уже наскучили отсутствием перемен хоть в какую-нибудь сторону.
Лили Эванс перебирала его непослушные черные волосы, в которых плясали отблески пламени, придавая им огненность. Она посмотрела на его безмятежное лицо, которое уже стало таким родным и нужным, что она просто не представляла, как сможет без него обойтись. В такие минуты девушка как никогда понимала, сколь огромную часть он смог занять в ее жизни. Он просто пришел в ее мир и словно заглянул в окно сквозь неплотно задернутые занавески, как если бы в комнату сквозь шторы заглянуло солнце. С ним было тепло, когда вокруг бушевал холод. С ним было не страшно, когда сердце должно сжиматься от ужаса. Джеймс Поттер стал своего рода талисманом ее жизни. Как талисманы на удачу, которые продают в сувенирных лавках.
Талисман ее удачи и ее счастья.
Они уже час разговаривали о том, что беспокоило Джеймса в последнее время все сильнее. Раньше Лили и не подумала бы, что ее когда-нибудь будут столь сильно занимать его проблемы, что она будет перенимать его беспокойства, чтобы тревожиться с ним в унисон, чтобы вместе с ним искать решение. Как все в жизни порой стремительно меняется. Ее мир был перевернут с ног на голову.
А беспокоила Джеймса внезапная близкая дружба Эмили и Сириуса.
Эти двое, которые все никак не могли спокойно сосуществовать друг с другом, вдруг стали, чуть ли не лучшими друзьями. То, чего Джеймс всегда очень сильно хотел, то к чему он призывал своего лучшего друга и свою сестру, сбылось, но он почему-то не чувствовал радости. Вместо этого постоянное и острое чувство подозрения. Да, Джеймс ревновал и страшился одновременно. Прекрасно зная, что собой представляет лучший друг, Джеймс очень сильно переживал за свою сестру. Он боялся, что она, как и все другие девушки влюбится в Блэка. И боялся, что тот поступит с ней так же, как и со всеми. И эти чувства вводили его просто в неконтролируемую ярость и желание хорошенько врезать Сириусу. Но ему нечего было им предъявить.
Они не делали ничего такого, из-за чего Джеймсу стоило бы переживать. Они не встречались: никто не видел, чтобы они держались за руки, целовались или что-то вроде этого. Даже наоборот, он знал, что у Сириуса новая пассия, какая-то хаффлпаффка. Все, в чем были повинны Эми и Сириус – это хорошие дружеские отношения.
С одной стороны, Джеймс понимал, что в этом нет чего-то столь удивительного. Наоборот, после той «рождественской дуэли» (к слову о ней: Джеймс тогда очень сильно отчитал Эмили за то, что она полезла в драку, они даже не разговаривали неделю) было вполне ожидаемо подобное улучшение во взаимоотношениях. Но Джеймс знал, что подобные ситуации обычно сталкивают парня и девушку в несколько ином смысле, и именно поэтому с беспокойством наблюдал за внезапным доверием, которым Сириус воспылал к его сестре.
Лили же, никогда не присматривавшаяся к Сириусу Блэку (потому что всегда терпеть его не могла), с удивлением обнаружила в себе отголоски Джеймсового беспокойства. И Сириус, и Эмили больше не были ей чужими людьми. К Сириусу гриффиндорка уже успела совершенно привыкнуть, да и Эми стала проводить вместе с ними гораздо больше времени, что позволило Эванс понять, что она действительно питает к ней добрые чувства.
- Вот где он сейчас? – вдруг спросил Джеймс, нахмурившись.
Лили от удивления на мгновение перестала перебирать его темные волосы. Ее уже начинала беспокоить одержимость Джеймса. Он так много думал о сложившейся ситуации, так давно накручивал себя, что находил подтверждения своей мысли даже в самых маловажных событиях, даже в том, что раньше не захватило бы его внимание ни на секунду. Реальность перемешивалась с его подозрениями, и он уже не мог отличить одно от другого.
- Почему бы тебе не поговорить с ним? – Лили улыбнулась и коснулась ладонью его щеки.
Джеймс вдруг замер, словно задумавшись. Он открыл глаза и посмотрел на свою девушку так, словно она натолкнула его на какую-то давно обдумываемую им мысль. На самом деле Лили задавала этот вопрос не реже, чем раз в неделю, но гриффиндорец большую часть времени оставлял его без внимания. Ну как он поговорит с Сириусом? Что он ему скажет? Блэк и так в курсе того, что думает Джеймс на этот счет, а значит…
Поттер не знал, что же именно это значит, но сейчас он словно впервые услышал вопрос девушки и словно впервые подумал, что это и есть выход.
Парень вдруг сел и посмотрел на грифиндорку с такой всепоглощающей нежностью, что Лили не понимала, как другие присутствующие в гостиной ее не чувствуют. Она ощущала ее кожей, она чувствовала, как ее собственная нежность сливается с его на границе их сцепленных пальцев.
- Прости, - Джеймс улыбнулся предназначенной только для нее улыбкой. – Я, наверное, уже достал тебя.
Лили лишь с улыбкой покачала головой. Как она могла объяснить ему, что переживать с ним в унисон – это тоже счастье?
- Я пойду, хочу найти его…
Джеймс поцеловал девушку в лоб, погладив при этом ее по медным волосам. Парень встал и решительно вышел из гостиной.
Но стоило ему выйти, и решимость куда-то улетучилась. Сразу же на ум пришло полнолуние, которое начиналось сегодня. Первостепенным было поддержать Луни, а не ссориться с Бродягой.
Джеймс сам не знал. Почему на ум пришла именно ссора. Если ссора – значит его подозрения верны.
Джеймс направился по коридору таким путем, идя по которому, обычно, можно было обнаружить Сириуса, заглядывал за все гобелены и во все пустые классы, хотя и чувствовал, что друга там нет. Вообще, за прошедших пять лет он настолько научился понимать… нет, даже чувствовать Сириуса, что иногда ему казалось – что Блэк – это он сам. Словно он, Джеймс, в свой самый первый школьный сентябрь проснулся уже не цельным, и вторая его часть встретилась ему в купе пять лет назад, чтобы снова стать с ним единым. Нет, бесспорно, они не были идентичны ни внешне, ни по характеру, но Джеймс знал, что во всем мире не найти другого человека, который понимал бы его так же хорошо, как Сириус.
Поттер заглянул за еще один гобелен и испытал облегчение, потому что там никого не было. Подсознательно он боялся, что за очередным гобеленом окажется Сириус и Эмили… Джеймс скрипнул зубами и пошел дальше. В последнее время он видел отражения своих страхов во всем, что его окружало. Он начал прислушиваться к сплетникам, но те ничего не говорили про его сестру, но почему-то грифиндорца это не успокаивало. Он словно чувствовал, что даже если сейчас все совсем не так, кто даст гарантии, что завтра все не измениться?
Джеймс вышел на улицу и сразу же увидел Сириуса, который был явно чем-то недоволен.
- Блэк, ты что тут сидишь? Нам уже пора идти к Луни, а я, как дурак, жду тебя в гостиной!
Джеймс нахмурился, но чувствовал явное облегчение. Больше всего он боялся найти Сириуса не одного…
- Кстати, я хотел поговорить с тобой кое о чем, но мы вполне можем сделать это по дороге, - неуверенно начал Джеймс.
Он был так обеспокоен мучившей его темой, что не сразу заметил несвойственное Сириусу выражение лица.
- Мы пока не можем идти, потому что Нюнчик опять пытается разнюхать «тайну» Рема…Кричал здесь, что все знает…
Сириус смотрел в ту сторону, где за деревьями скрывалась опушка Гремучей Ивы. Джеймс с раздражением закатил глаза. Он терпеть не мог, когда этот слизеринский грязнуля совал свой и без того малопривлекательный нос не в свои дела. Но Поттер был спокоен. Даже несмотря на то, что Снейпа уж никак нельзя было посчитать дураком, он никак не смог бы пробраться в их убежище.
- И что он там делает? Не пошел же он в самом деле… Он же не идиот? – Сириус вдруг с надеждой посмотрел на лучшего друга, словно ожидая, что тот начнет расхваливать умственные способности Нюниуса.
- Он конечно не совсем идиот, но догадаться до того, как отключается ива, он точно не сможет, - Джеймс пожал плечами, не желая более откладывать уже созревший в нем разговор. – Так вот, я хотел спросить тебя…
Джеймс кинул взгляд на друга и резко замолчал. Эмили вылетела у него из головы, стоило взглянуть на виноватое лицо Сириуса. Аристократ не произнес ни слова, но они уже так давно научились понимать друг друга, что Поттер побледнел.
- Ты что, - прошептал Сохатый. – Ты что, сказал ему?
Сириус не ответил, но Джеймс и так уже знал ответ.
- Ты что, совсем рехнулся, Бродяга?!
Джеймс в ужасе подскочил на месте, не зная, как поступить. Бежать за Директором? Бежать за Снейпом? Возможно, ни то, ни другое уже не требует спешки…
Поттер простонал:
- Сколько минут назад?
- Около двадцати… да не мог же он в самом деле…
Но Джеймс его уже не слушал. Он сорвался с места и бросился к Гремучей иве, ставшей уже родной. Крикнув, чтобы Блэк бежал за Помфри, гриффиндорец скрылся на опушке.
Кровь стучала у него в висках. Он бежал так быстро, что то и дело оскальзывался на мягком снегу. Он сам не понимал, почему так спешит на спасение того, кого ненавидел всеми силами своей души. Вот только он ни на секунду об этом не задумался. Это было не из-за Лили, не из-за Ремуса и, тем более, не из-за Снейпа. Наверное, это и было то, что ценил в своих студентах Годрик Гриффиндор. Спасти всех. А то, что нужно будет спасать, Джеймс ни капли не сомневался. Конечно, полезть в логово оборотня в полнолуние было верхом идиотизма, какие бы цели не ставил перед собой Снейп. Нюнчик и был идиотом. Таким же идиотом, как и Джеймс, и Сириус. Они все были идиотами, если дело касалось их бессмысленной вражды.
Гремучая ива встретила гриффиндорца более чем «радушно». Казалось, дерево негодовало еще и от того, что не смогло попрепятствовать прошлому проникновению, поэтому не собиралось спускать новоприбывшему. Не укрылся от взгляда парня и примятый во многих местах снег, отчетливо говоривший, что слизеринцу все же досталось. Но его здесь не было, а это значит…
Джеймс ловко подсунул палку под ветвями и, дождавшись, пока ива замрет, юркнул в привычную нору. Коридор, такой же длинный, как и всегда, сегодня казался Поттеру бесконечным. Он бежал так, как уже давно не бегал, а его шаги отдавались в голове глухим стуком подошв о землю. Впереди забрезжил слабый свет, и парень резко прибавил скорость, боясь, что не успел.
Влетев, как ураган, в дом, он сразу же заметил бледного, как снег, Нюнчика, который замер на лестничной клетке и, как остекленевший, смотрел вверх. Мурашки побежали у Джеймса по спине, когда он услышал рык оборотня. То ли сказывались вечные щекотливые ситуации, куда мародеры так легко попадали, то ли это была характерная черта Джеймса – но ему не было страшно. Тот трепет, который он сейчас ощущал, был связан с любимейшим ощущением риска, который щекотал нервы Джеймса. Нельзя было терять ни минуты, пришло время рисковать жизнью во имя тех, кто и нее просит и не оценит.
Гриффиндорец в один прыжок оказался перед самым ненавистным студентом Хогвартса. Он, конечно же, знал, что не сможет вырубить оборотня самостоятельно, как и знал, что деревянная дверь не удержит его надолго, но ему было важно выиграть время. Джеймс мысленно попросил у друга прощение и наставил на волка волшебную палочку.
- Остолбеней! – гриффиндорец даже сам удивился тому, как уверенно прозвучал его голос в столь необычной ситуации. – Алохомора!
Джеймс едва подавил улыбку, потому что уже предвещал, как однажды будет всем рассказывать захватывающую историю о том, как в одиночку одолел оборотня. Но Снейп был явно ненастроен на то, чтобы воспевать его подвиг и хвалить предков за такое чудо, как Джеймс Поттер.
Слизеринец отшатнулся, стоило Джеймсу повернуться, но его очевидные раны не давали ему никакой свободы действий. Снейп смотрел на гриффиндорца со смесью ужаса и ненависти, такой сильной, как никогда прежде.
Вдруг за запечатанной дверью взвыл взбешенный Луни, от чего Джеймс словно вспомнил, что еще рано радоваться. Дверь содрогнулась и затрещала, не желая быть последней преградой.
Не было времени стоять здесь и ненавидеть друг друга, тем более, что Джеймс никогда не желал Снейпу смерти, всяческих унижений – да, но смерти… Гриффиндорец быстро подскочил к своему извечному врагу и выхватил его палочку, которую тот уже готов был направить против своего ненавистного спасителя, и одним рывком соскочил на первый этаж, увлекая за собой слизеринца.
Подумал ли Поттер, что для Нюнчика это отличная возможность отомстить за все годы их «шуток»? Подумал. Воспринял ли это всерьез? Конечно же, нет. Джеймс вообще не привык ожидать от людей большей подлости, нежели той, на которую он сам был способен. Но, к счастью, подозревать людей в подлости мог Сириус.
- Прости, Нюнчик, но я не собираюсь умереть здесь, и тебе не позволю! – Джеймс ощущал прилив сил, и это автоматически помогало ему чувствовать себя хозяином положения. – В конце концов, без меня ты тоже не сможешь выбраться со своей больной ногой.
Джеймс знал, что прав, и знал, что Снейпу нечего возразить. Да и, если уж на то пошло, Поттера мало волновали возражения этого заморыша – у них ведь, вообще-то, оборотень на хвосте. Поэтому гриффиндорец забросил упирающегося Снейпа себе на спину и помчался во весь опор.
Когда они наконец-то выбрались на поверхность и оказались вне досягаемости драчливого дерева, Джеймс смог вдохнуть полной грудью. Только сейчас осознание всей опасности данной ситуации навалилась на него с лихвой. Он на секунду представил, как если бы он не успел… Ремус разорвал бы на части эту летучую мышь! И его бы исключили, а может даже отправили в Азкабан! Он ни на секунду не успел испугаться за свою собственную жизнь, а сейчас это и вовсе было маловажным.
- Как ты? – посчитал нужным поинтересоваться Джеймс, которого еще не отпустили охватившие его эмоции.
- Пошел ты! – процедил Снейп, из глаз которого уже исчез испуг, и они снова были похожи на две черные ямы.
- Великий Мерлин!
Из ниоткуда появилась мадам Помфри, которая бежала так, как, казалось, была просто не способна бежать. За ней еле поспевал бледный Сириус Блэк.
- Я все расскажу директору! – возмущенно воскликнула целительница.
Она наколдовала носилки и водрузила на них сопротивляющегося слизеринца.
- Не трудитесь, я сам все ему расскажу! Оборотень среди учеников! Он совсем рехнулся?! – зло крикнул Снейп.
- Заткнись, Нюнчик!
Джеймс не ожидал от этого неудачника ничего иного, но все равно разозлился. Подбежавший Сириус протянул ему руку, помогая встать из сугроба. Поттер благодарно оперся на Блэка, заметив, какой тот бледный.
– Скажи мне спасибо, что ты не успел познакомиться с Ним поближе…
- Какого Мерлина ты вообще туда полез, идиот? – зашипел Сириус.
- Да потому что ты мне сказал Как! – возмущенно крикнул слизеринец, пытаясь слезть с носилок.
- И давно ты у нас такой покладистый?! А если я скажу тебе выпрыгнуть с Астрономической башни?! – не унимался Блэк.
- Заткнитесь! Оба! – крикнул Джеймс, не в силах больше слушать этих двоих. – Я иду спать…
- Нет, мистер Поттер, вы идете в лазарет, - твердым голосом сказала мадам Помфри, направляя носилки со Снейпом в сторону замка.
- Да со мной то все в порядке, на мне ни царапины нет, - у Джеймса даже глаза округлились от такой перспективы.
- В таком случае, мистер Блэк, отведите мистера Поттера в спальню, и не покидайте ее до утра.
Джеймс вздохнул с облегчением. Он конечно уже привык к больничному крылу, но оно, так сказать, успело надоесть. Гриффиндорцы пошли вслед за мадам Помфри и Снейпом, но на некотором расстоянии.
- Уф, Бродяга… Вот Луни завтра будет нервничать, - Джеймс запустил руку в черные волосы. – Надеюсь, в следующий раз, ты будешь осмотрительней…
Джеймс не злился на Сириуса. Он вообще не воспринимал сейчас его поступок, как нечто ужасное. Так, проказа.
-Да я был раздосадован, - вдруг извиняющимся тоном сказал аристократ. – Дядя Альфард умер вчера, а он был единственным нормальным из моих старших родственников…
Джеймс остановился и с беспокойством посмотрел на друга. Он знал, что не смотря на малые возможности общения, Альфард Блэк всегда благоволил своему старшему племяннику, из-за чего миссис Блэк всячески препятствовала их встречам. Сириус не был к нему по-настоящему привязан, но его смерть явно огорчила друга.
- Ты бы видел, как я только что уложил оборотня на лопатки! – Джеймс решил отвлечь Блэка самым простым способом.
У него это, к счастью, вышло, потому что глаза Сириуса вновь засветились, и он, смеясь, потребовал подробностей.
- Залетаю я, значит, в хижину…
***
Люциус Малфой уже в течение часа сидел и слушал то, что говорил ему Ричард. Если можно конечно сказать «говорил» о человеке, который сидел почти неподвижно и произносил не более одной реплики в несколько минут, но все в нем указывало на мечущуюся меж створок тела душу. Его красивое лицо было совершенно спокойным, но слова, слетавшие с губ, трескались и распадались, словно прожженные адским пламенем изнутри.
- Мне кажется, я сойду с ума прежде, чем случится что-то действительно ужасное, - глухо проговорил Ричард, спрятав свое лицо в ладонях.
Люциус посмотрел на друга.
Наверное, сложно было сказать с безаппеляционной дерзостью «Пьюси изменился», бесспорно он стал более раздражительным и молчаливым, но в целом – нет.
- Эва сводит меня с ума.
В этих словах прозвучало все, хотя они совершенно ничего не объясняли. Они рушили, разламывали на части прошлое и будущее, но ничего не объясняли.
- Я просто не понимаю, что с ней происходит! Она то упорно не желает видеть очевидные проблемы, то сама создает их из ничего, - Ричард мотнул головой, словно пытался заставить мысли построиться в одну шеренгу.
Люциус промолчал. Он гораздо лучше понимал сейчас своего друга, хотя Сарра вела себя не совсем так. Девушки вообще склонны портить своей болью последнее месяцы и дни, отпущенные для счастья, а все потому, что они не способны с ней справиться ни в одиночку, ни с кем-либо еще. Люциус хотел помочь ей, но никак не мог, а она словно считала, что он и права то не имеет на это. Словно это все его вина и бездействие повлекло за собой их общую, ее личную катастрофу. Хотя, она, наверное, была права.
- Я просто уверен, что этот гад Паркинсон что-то замышляет! Он не давал ей покоя с самого дня их помолвки, а тут, как в воду канул…
Люциус непроизвольно кивнул. Он тоже заметил, что Паркинсон ведет себя подозрительно – перестал, ну или почти перестал задирать окружающих, а все пропадает где-то. Пару раз блондин наткнулся на него в пустых классах, где тот сидел с горящими глазами над книгами по темной магии, Люциус знал это наверняка, потому как в их домашней библиотеке было очень много таких книг.
- И ей дела нет… Стоит мне поднять эту тему, как она на глазах меняется. Начинает нервничать и раздражаться без повода, - Ричард посмотрел в сторону Малфоя, хотя и не на него, а куда-то внутрь себя. - Мы стали все чаще ссориться, и дня не проходит без разговора на повышенных тонах… Не понимаю, что происходит…
Люциус отвернулся не столько от друга, сколько от его слов. Потому что эта тема вызывала у него неприятные воспоминания. Сарра все больше и больше закрывалась от него, а ведь раньше она не была такой молчаливой и холодной. Но сейчас, стоило Люциусу попытаться вернуть ее в нормальное состояние, как она вспыхивала. Ей словно казалось, что он из садистских соображений хочет разбить ее защиту и уничтожить ее спокойствие. Но Люциус просто боялся, что если они сейчас растратят свою любовь на то, что нельзя изменить, то он будет жалеть об этом всю свою жизнь.
Жалеть всю свою жизнь.
Можно подумать, что это можно предотвратить. Можно подумать, что в копилку вещей, которую бы можно было охарактеризовать этими словами, не попадет каждое событие с тех пор, как он обручился с Нарциссой. Нельзя. Это стало слоганом, которым можно будет описать все, что начнется со следующего года. Разве не будет он всю свою жизнь жалеть о том, что не пошел наперекор отцу, что не отказался от помолвки? Что струсил? Будет. Каждую минут каждого дня, когда оглянувшись, не увидит Сарру рядом с собой. Может быть, именно поэтому он сейчас старался не выпускать ее из виду? Чтобы не чувствовать этого горького чувства, что все идет не так, как должно было идти, не так, как написано в книгах.
- Знаешь, - Ричард вдруг встал, вырвав Люциуса из его едких мыслей. – Я пойду, пройдусь. Бездействие плохо на мне сказывается…
Люциус кивнул. Ему вдруг захотелось побыть одному.
***
Айрис Ростер шла по коридору в библиотеку, желая засесть за уроки, чтобы хоть как-то отвлечься от тревожащих ее мыслей. Но, судя по тому, как она в задумчивости свернула не в тот коридор, эту схватку она уже проиграла.
За минувшие два месяца Айрис изменилась: она похудела и немного осунулась, от чего стала казаться еще беспомощнее. Казалось бы, это могло стать причиной нежелание Ричарда контактировать с ней после бала, но это было не так. На самом деле, не смотря на достаточно безрадостно проведенные танцы, после Айрис и Ричард стали все чаще сталкиваться. Это было обусловлено тем, что Рич и Эва начали ссориться, чего раньше с ними не случалось, и, как следствие, подолгу проводили время вдали друг от друга. Айрис, конечно же, воспринимала это, как хороший знак, но не спешила делиться подобными выводами с подругами, боясь спугнуть свою сомнительную удачу.
Их встречи начались с того момента, как через неделю после начала нового семестра, Айрис встретила Ричарда в пустом классе, в который иногда приходила отработать то или иное заклинание. Они перемолвились парой слов, после чего девушка приступила к практике, а парень начал безучастно наблюдать за ее стараниями. Айрис была прилежной ученицей, обычно ей не требовалось много дополнительного времени, чтобы освоить что-то из школьной программы, но в тот день, находясь рядом с Пьюси, она никак не могла сосредоточиться и совершала одну ошибку за другой. Через пятнадцать минут парень не выдержал и встал. Рэйвенкловке подумалось, что вот сейчас он уйдет, посчитав ее полной бездарностью. Но он молча подошел со спины и, взяв ее за запястье, сделал взмах ее рукой.
«Учителя называют это правым кругом, но, по факту, нужно сделать лишь две его трети».
Айрис остановилась и перевела дыхание, чувствуя, как щеки залил предательский румянец. Она вспоминала тот момент слишком часто, но так и не научилась относиться к нему хладнокровно.
Ричард всегда хорошо учился. За практические занятия он никогда не получал отметки ниже, чем «В», но вот с теоретическими работами он порой справлялся не слишком хорошо, особенно, когда находился в ссорах с Эвой. Сказывалась некоторая неусидчивость, которая не позволяла ему сидеть и корпеть над учебниками. Именно так они встретились еще раз: в библиотеке. Айрис пришла туда сделать работу для Макгонагал и обнаружила Пьюси, уснувшего на работе по зельеварению о напитке живой смерти. Несмотря на то, что Айрис еще не проходила это зелье по школьной программе, она уже читала о нем из чистого любопытства и довольно много, чтобы увидеть ряд неточностей в работе, которая виднелась из-под его сложенных рук. Исправить ошибки для нее не составило труда, после чего она удостоилась удивленно-заинтересованного взгляда.
После этого она не раз помогала ему с письменными работами, а он, в свою очередь, давал ей советы по практической магии. Естественно, это не могло не сказаться на уровне их общения. Теперь, случайно столкнувшись на переменах или во время свободных занятий, они могли подолгу разговаривать, хотя, пока что, преимущественно лишь на школьные темы.
Только один раз Айрис позволила себе высказаться на тему их с Эвелин взаимоотношений и постоянных ссор, что в прочем это привело к первой их с Ричардом размолвке.
- А тебе не кажется, что ваш страх расстаться – это единственное, что вас связывает?
- В каком смысле?
- От вашей любви уже почти ничего не осталось, но вы все равно цепляетесь за нее, потому что боитесь идти дальше поодиночке.
Наверное, ей не стоило говорить это обозленному на фоне переживаний парню, но она ничего не смогла с собой поделать. Этот разговор случился неделю назад, и за эту неделю их встречи с Ричардом не пестрели радушием, ограничиваясь лишь сухими приветствиями.
Вдруг Айрис резко остановилась и замерла, так и не завершив поворот в соседний коридор, потому что там вдруг резко открылась дверь, и оттуда выскочила Кэссиопея. Из приоткрытой двери донеслись смех и приглушенные рыдания. Айрис не смела пошевелиться, сама толком не понимая почему. Она никогда прежде не избегала сестру, но сейчас какая-то невиданная сила заставила ее стоять молча и смотреть, как слизеринка исчезает за углом в противоположном конце коридора.
Айрис сделала глубокий вздох и бесшумно подошла к двери, из которой вышла ее сестра. Она осторожно заглянула в приоткрытую дверь.
Это был пустой класс, с партами, многие из которых были сдвинуты к стене. На одной из парт в скучающей позе сидел брат Эрики и безразлично смотрел в окно. В проходе между парт, боком к Айрис стоял Альберт Паркинсон. Его лицо было искажено звериной ухмылкой, а пальцы поигрывали волшебной палочкой. Он смотрел на пол в то место, где не было нескольких парт. Айрис тоже перевела туда взгляд и ужаснулась открывшейся ей картине: там на корточках сидела Бэллатрисса Блэк и держала за волосы какую-то девушку, которая лежала у ее ног. Девушка была Айрис не знакома, по ее щекам бежали слезы, а лицо было настолько измучено, что сразу становилось ясно, что они тут не домашние задания отрабатывают. Рэйвенкловка опять перевела взгляд на Паркинсона, и как раз в этот момент он повернулся, их взгляды встретились.
Секунды хватило Айрис, чтобы понять, что пора бежать. То, чем занимались здесь слизеринцы, грозило очень серьезным наказанием, если не исключением. Но мысли Ростер занимала вовсе не сама жестокость или страх, что Паркинсон догонит ее, ее мучило то, что минуту назад там была и ее сестра.
Айрис бежала уже по смежному коридору, но в мыслях ее была сумятица. Она знала, что ее сестра не обладала в полной мере благородными качествами, но уж садистских наклонностей она в ней никогда не замечала. Воображение услужливо подсунуло картинку, где Кэсс, со звериной ухмылкой на красивом лице, поигрывает палочкой над поверженной жертвой. Нет, Кэссиопея никогда не была хорошей девушкой, да и заботливой сестрой ее было сложно назвать, но она все же была именно сестрой. А то, что ее сестра способна забавляться таким способом, выбило Айрис из колеи.
Вдруг рука догнавшего ее Паркинсона схватила Айрис за ворот мантии, помешав ей продолжить свою гонку. Девушка закашлялась, выворачиваясь из под руки слизеринца, но тот ловким рывком прижал ее к стене, направив волшебную палочку точно в ее бледный лоб.
- Далеко собралась? Уж не к директору ли?
Лицо Ростер обожгло его тяжелое сбивчивое дыхание. Его губы еще не успели принять привычную пугающую усмешку и были напряженно сжаты.
- А что это ты нервничаешь? – голос Айрис подрагивал, но она только продолжила еще более громкою. – Словно вы издеваетесь над одной девочкой втроем, как последние… Ах, прости, так и есть.
Последние слова она произнесла так дерзко, как сама никогда не умела. Произнесла так, как обычно говорила Кэссиопея, и эта внезапная схожесть заставила Паркинсона улыбнуться своей неприятной улыбкой.
- О, все не совсем так, ведь нас было четверо.
Паркинсон улыбнулся еще шире, заметив, как насупилась его маленькая жертва. Айрис сразу же поняла, что он намекает на участие Кэсс во всем этом. Не донесет же она, в самом деле, на родную сестру?
- Отпусти меня, - твердо сказала Ростер, взглянув парню прямо в глаза. – Если не хочешь, конечно же, проблем со стороны Кэсс.
Айрис никогда по-настоящему не боялась Паркинсона, и, в первую очередь, потому что находилась под так называемой «защитой» сестры. Кэсс была очень изобретательна до самых различных способов влияния на людей, из-за чего все слизеринцы и Паркинсон в их числе, предпочитали с ней не ссориться.
- А она не узнает, потому что ты ничего не вспомнишь, - слизеринец провел кончиком волшебной палочки по щеке девушки.
Это поворот событий её совершенно не устраивал.
- Подонок, - на лице Айрис появилось несвойственное ей презрение.
- Повежливей, крошка, - Паркинсон оскалил рот в улыбке. – Тебе вообще стоит сказать мне спасибо за Пьюси!
Глаза девушки расширились, но больше ничем она внешне не выдала своего волнения. Только сердце бешено забилось, и Айрис ни на секунду не сомневалась, что слизеринец слышит его взволнованное уханье.
- Думаешь, я не знаю о твоей маленькой привязанности к нашему синеглазому другу?
Но откуда? Откуда он мог узнать? В голове рэйвенкловки мелькнул образ сестры, мелькнул и исчез. Даже если Кэсс рассказала это Паркинсону, уже никак нельзя было это изменить.
- Паркинсон, неужели ты настолько пал, что наставляешь палочку на девушку?
Альберт удивленно вскинул брови и обернулся. Ростер не требовалось видеть, чтобы знать, кем оказался их нежданный гость. Ее долгожданный спаситель. Воспользовавшись моментом, пока слизеринец отвлекся, девушка со всей силы наступила ему на ногу каблуком и, под яростный вой, вывернулась из его хватки и бросилась к Ричарду.
Ричард был прекрасен как никогда, как Ричард из ее снов, потому что именно сейчас он смотрел на неё почти так, как она хотела. Он стоял, одетый во что-то привычно-утонченное и в то же время небрежное, его черные волосы были уложены в ту же небрежную прическу, а лицо было серьезным и таким же красивым, как и всегда, но Ростер не могла отделаться от мысли об особенности этого момента. Синие глаза парня, до этого горевшие пламенем при взгляде на Паркинсона, вдруг посмотрели на нее и смягчились. В этих глазах не было ни любви, ни каких-то других затаенных чувств, которые она так мечтала в них углядеть, но он смотрел на нее не так, как смотрел раньше, как-то не так. Он протянул ей руку, словно думал, что стоит ей приблизиться к нему, как под ее ногами разверзнется пропасть, а он должен ее поймать. Наверное, в иной ситуации, Айрис была бы крайне смущена этим моментом, в котором Ричард Пьюси сам протягивает ей руку, но сейчас она, лишь смутно осознавая, как должно быть дико она выглядит, схватилась за его ладонь. Образ пропасти, пришедший ей на ум секунду назад, вдруг вернулся. Айрис вдруг показалось, что вековые камни пола разверзаются у нее под ногами, грозясь затянуть ее не на нижний этаж, а прямиком в бездну. И ей вдруг стало страшно от всего, что она делает, ведь бездна была между ними и этот синеглазый парень был другой ее стороне. Айрис вгляделась в глаза Ричарда и поняла, что то пламя злости на Паркинсона не более, чем отражение пламени бездны между ними. Ей нужно было преодолеть этот последний шаг до него, и она чувствовала, что этот момент гораздо важнее, чем все, что она предпринимала до этого. От этого не зависело, будет она счастлива и ли нет, скорее она выбирала между болью, и было не понятно, на какой стороне больнее. И стоило ей это понять, как ощущение реальности изменилось. Бездны между ними не было, была пустота, тягучая и вязкая, а бездна была как раз там, где раньше были берега. В синих глазах плескался огонь его собственного ада. Чей бы ад она не выбрала, свой ли, его ли, ей было суждено сгореть, потому что пустота не притягивала ее так сильно, как тянул обжигающий огонь души слизеринца. И в тот момент, когда Айрис уже была готова принять его сторону, он сам рванул ее к себе.
Долгие минуты, развернувшиеся в долях секунд, лопнули как мыльный пузырек, время скакнуло вперед так быстро, что рэйвенкловка не успела понять, что произошло в следующее мгновение.
***
Зато Ричард Пьюси успел все понять и среагировать. Он сжал руку девушки и резко рванул ее к себе за спину. К счастью, младшая Ростер была такой маленькой, что спрятать ее за своей спиной было для Ричарда сущим пустяком. Но хотя он и успел защитить девушку, сам уже не смог поставить достаточно мощные щитовые чары, потому что, внезапно для Ричарда, в него ударила темная магия. Паркинсон немного промахнулся, потому что изначально целился в рэйвенкловку, - бардовый луч угодил Ричарду в плечо, палочка вылетела из его пальцев. Чары были настолько сильными, что сбили Ричарда с ног, но он не упал, а словно опустился на одно колено, что, судя по всему, очень разозлило Паркинсона. Видимо, действие заклинания было локальным, потому что дальше руки не распространилось, но и этого было вполне достаточно для Пьюси. Он чувствовал, как вены в его руке словно вздуваются и начинают гореть огнем, а там, куда непосредственно попал луч появился глубокий порез из которого потекла кровь.
Альберт Паркинсон усмехнулся и вновь поднял свою палочку, его глаза полыхнули пламенем. Ричард ответил ему еще более разъяренным взглядом, чувствуя, что дело плохо.
Он шел, в надежде наконец-то прижать Паркинсона к стенке. Не то, чтобы его очень интересовали занятия Альберта, просто он был ему настолько ненавистен, что он шел в надежде на повод проучить этого поддонка. И вот, этот случай представился. Ликование, которое охватило его при виде семикурсника, наставившего палочку на рэйвенкловку было сродни эйфории. Ему было плевать, что Паркинсону было от нее нужно, все равно на то, что она, быть может, сама напросилась (он каждую минуту помнил сказанные ею слова), главное было то, что он наконец-то сможет проучить этого гада.
Но все изначально пошло не так.
Нельзя идти в битву, если ты не готов на что угодно ради победы. И Ричард не был готов. Когда к нему бросилась эта маленькая и безобидная Айрис Ростер, он вдруг понял, что защитить ее от Паркинсона гораздо важнее, чем просто победить. Паркинсон сразу же почувствовал слабину.
И в следующее мгновение Айрис вышла из-за спины Рича и встала между ним и Паркинсоном. Спокойно и бесстрашно она загородила своего спасителя. Из груди Пьюси вырвался тяжелый вздох. Ему захотелось увидеть ту решимость, что, должно быть, светилась сейчас на ее лице, но он видел только ее тоненькую фигурку.
- Отойди сейчас же, - прорычал Ричард, пытаясь подняться, но рука камнем тянула его к полу, который уже весь был залит кровью.
- Это прямо-таки трогательно, крошка, - раздался насмешливый голос Паркинсона. – Но, боюсь, он все равно не оценит твою жертву.
- Уходи, иначе директор узнает и об этой драке, и о вашем маленьком развлечении…
Ричард не понял, о чем она говорила, но голос ее звучал очень убедительно. Он никогда не слышал от этой кроткой девчушки такой решительности в голосе. В последние месяцы он понял, что в общем-то никогда ни в чем не был прав на счет нее.
Когда Ричард смог, пошатываясь, встать на ноги, Паркинсон уже опустил палочку, явно решив, что еще успеет расквитаться с Пьюси и с меньшими жертвами. Он перевел ядовитый взгляд на парня и вновь посмотрел на светловолосую девушку.
- Даже если ты будешь спасать его от меня всякий раз, он все рано не женится на тебе.
В голосе семикурсника было столько яда, что Ричарда прошибло, словно молнией. Нет, он не услышал вторую часть фразы, из-за которой Айрис превратилась в каменное изваяние: такая же бледная и неподвижная. В его голове яростным набатом звенел: «спасать его от меня». Если бы с рукой Пьюси не творилось что-то невообразимое, то уязвленная гордость толкнула бы его даже на удар в спину уходящего Паркинсона. Уходящего с достоинством победителя, сумевшего унизить их обоих.
Стоило гордой фигуре семикурсника скрыться за углом, как зверская усталость, вызванная, вероятно, потерей крови, охватила все тело Ричарда, и он едва не рухнул на пол. Он медленно добрел до стены и сполз по ней на холодный пол. Вся рука горела так, словно он запихал ее в печь, а из раны не переставая лилась кровь.
Бледная Ростер наконец-то ожила и обернулась. Ее глаза расширились от ужаса и, стоило Ричарду моргнуть, как она уже упала на колени рядом с ним.
Слизеринец устало смотрел, как она безмолвно разорвала рукав его рубашки. Ее тонкие пальцы, такие же длинные, какие были у миссис Пьюси, дрожали, но материя послушно трескалась от ее прикосновений. Она наставила палочку на рану и начала шептать какое-то целительное заклинание. Рана явно не желала затягиваться и причиняла ему новую боль. Ричард сжал зубы и постарался глубже дышать. Мужчины не плачут и не стонут от боли.
- Заклинание не поддается, - дрожащим голосом сказала Айрис, подняв на него свои голубые глаза, в которых стояли слезы.
Ричард впервые заметил, что ее глаза были не столько голубыми, сколько бирюзовыми. Он никогда не видел такого красивого оттенка. Слезы, стоявшие в них, казались парню окрашенными, и он все ждал, пока они оставят на ее бледном лице бирюзовые следы. Но она не заплакала, а лишь отвернулась, вернувшись к его руке.
То, что ей не подвластно это темное заклинание было очевидно: кровь стала идти меньше, но рана так и не затянулась. Тогда девушка совершила то, чего Ричард никак не мог ожидать от холеной аристократки, - она оторвала кусок плотной ткани от своей, явно новой, юбки. Ричард не стал спрашивать, почему она не наколдовала бинты, ему показалось, что это очень важно, что она решила сделать это сама.
«Он все равно никогда не женится на тебе».
Ричард разозлился. С чего это Паркинсон ставит ему ограничения! Захочет и женится на этой девушке, или на любой другой.
Именно в этот момент он вдруг вспомнил все намеки, которые столь явно мелькали в насмешливых речах Паркинсона. И в этот момент все встало на свои места. И то, как она на него смотрела, и то, почему она позвала его на бал, и то, как она нервничала в его присутствии. Паркинсон увидел то, к чему сам Ричард был равнодушно слеп. Раньше он этого не замечал, раньше это не имело никакого значения.
- Айрис,
Рич сам удивился, вдруг услышав свой голос. Девушка подняла на него свое еще детское лицо, в ее глазах была отстраненность, словно своими мыслями она была не с ним. На мгновение парню показалось, что он не сможет проговорить больше не слова, но в тот же миг спросить то, что вертелось у него на языке, оказалось удивительно легко.
- Все то, о чем говорил Паркинсон, правда?
Ее черты вдруг стали мягче, словно он только что снял с нее тяжелую ношу. Наверное, подумал он, она уже давно хотела поговорить об этом, но никак не решалась.
- Да, - просто сказала она, но вдруг добавила, спотыкаясь на каждом слове. – Если ты о том, люблю ли я тебя, то да – люблю. Я люблю тебя, Ричард Пьюси, и я не в силах больше хоронить это в себе.
Это было ужасно. Она так это сказала, что мурашки побежали у парня по руке, в том месте, где она все еще касалась его своими пальцами. Он вдруг увидел ее, маленькую и хрупкую, совсем беззащитную, сломленную переживаниями и безответной любовью. И ему стало ее жаль, как жалеют котенка со сломанной лапкой. Жаль так сильно, что захотелось прижать ее к себе и погладить по светлым волосам. Но вместо этого он сказал:
- Тогда стань моей женой.
Мимо них проплыло молчаливое приведение в длинном балахоне. Над их головами прозвенел звонок, и где-то в далеких коридорах ученики весело загалдели. Айрис Ростер сидела на коленях рядом с ним и смотрела на него ничего не выражающим взглядом.
Ричард сам не понял, как такие слова могли сорваться у него с губ. Нравилась ли ему эта рэйвенкловка? Нет. Она была совершенно не в его вкусе, но, в то же время, было в ней что-то, что заставляло не быть к ней равнодушной, какое-то странное желание пригреть ее под своим крылом. Но нет, он же любит Эвелин. И всегда будет любить только ее.
Ужас того, что он натворил нахлынул на него, парализуя.
- Это что, шутка? – ее тон совсем не вязался с этим открытым лицом и такими теплыми глазами цвета бирюзы.
Да… Да. Да! Конечно шутка, да он просто не в себе! Он же любит Эвелин. И всегда будет любить. Только Эвелин.
Только Эвелин станет женой Паркинсона.
- Нет.
Он никогда бы не стал так шутить. И никогда не бросает слова на ветер. Он же Ричард Пьюси. Он не посрамит честь своего рода, пусть даже и будет жалеть об этом всю свою жизнь.
- Рич!
Айрис уже хотела что-то ответить, но появившаяся из-за угла Сарра Лоуренс не дала ей такой возможности. Она подбежала к ним и упала на колени по другую руку Пьюси. Парень успел заметить презрение, с которым Сарра посмотрела на рэйвенкловку.
- Что случилось?!
Ричард начал лихорадочно соображать, чтобы такое сказать подруге, чтобы не говорить ей правду. Но Ростер его опередила, не посчитавшись с его желаниями или гордостью:
- Паркинсон, - сказала она без каких-либо объяснений.
Ричард издал возмущенный стон и укоризненно посмотрел на рэйвенкловку, в сотый раз жалея, о том, что только что сказал. Теперь Сарра не просто не оставит его в покое, так еще и донесет Эве.
Лоуренс без всяких слов помогла ему встать на ноги, которые казались ватными. Ричард посмотрел вниз и впервые увидел всю ту кровь, что еще недавно принадлежала ему. Так много крови. Он и не знал, что человек еще может жить после такой потери.
Айрис тоже встала. Она так печально на него смотрела, словно понимала, что он жалеет о всем сказанном между ними. Но что-то в ее взгляде дало парню понять, что она не забудет его слов. И он их тоже не забудет.
***
Сарра Лоуренс вся кипела от негодования, ведя сопротивляющегося Рича в больничное крыло. Парень храбрился и утверждал, что с ним все замечательно, что Айрис очень не вовремя встала между ним и Паркинсоном, а значит это и дуэлью то нельзя назвать. И в больницу ему не нужно, Айрис ведь его подлечила. Да, это темная магия, справиться с которой шестикурснице не под силу. Да повязка уже насквозь пропиталась неостанавливающейся кровью, но Айрис же подлечила его немного, а значит он и сам справится. И Эве ни к чему знать об этом маленьком инциденте, с ним ведь все в порядке.
Сарра злилась, но вовсе не из-за того, что Ричард отказывался идти к мадам Помфри. Он был явно не в том состоянии для того, чтобы сопротивляться. О его здоровье девушка тоже мало волновалась – в конце концов, их целительница творит чудеса. Сарра излилась из-за Айрис.
В отличие от Эвы, которая была полностью погружена в бесконечное пережевывание своих несчастий и не обращала никакого внимания на происходящее в реальном мире. Потому что в ее мире был только жених, которого она ненавидит, отец, которого она боится, и Ричард, с которым ей не суждено прожить жизнь. Ей не было дело до проблем, которые обычно встречаются у других пар: ревности, нехватки внимания и Мерлин знает, что еще придумывают себе эти глупые подростки. И, в какой-то мере, Эва была права в своем отторжении от реального мира. Переживать о чем-то столь малозначительном на фоне грядущей трагедии означало переживать о сломанном пальце на оторванной руке.
Но Сарра словно готова была видеть все плохое за двоих. Поэтому она уже давно обратила внимание на младшую Ростер, которая вдруг начала виться вокруг Рича, подобно падальщику над умирающим животным.
Впервые Сарра обратила на нее внимание на Рождественском балу, когда Ричард внезапно пришел вместе с ней. Тогда Эвелин, окрыленная тем, что Паркинсон уехал на каникулы и они с Ричем могли не прятаться, легко успокоила ее.
«Она сама пригласила его. Да еще и самая первая. Он что, должен был прийти на бал один, подобно какому-нибудь хаффлпавскому неудачнику?»
Но стоило Сарре несколько раз наткнуться на них, разговаривающих в коридорах, как слова Эвы уже перестали казаться разумными. А то, что Лоуренс имела удовольствие лицезреть сегодня, вообще было за гранью допустимого. И что бы там не твердила Эвелин, поведение Ричарда уж никак нельзя было назвать правильным.
- Ты уж меня прости, Рич, но твое поведение просто отвратительно, - сердито заметила слизеринка, ведя все еще сопротивляющегося парня.
- Да не хочу я валяться в лазарете!
- Да я не об этом! – выкрикнула Сарра, резко остановившись у дверей больничного крыла.
Она посмотрела на друга, но тот, казалось, не имел не малейшего представления о чем она. Это буквально вывело старосту из себя. Вечно эти парни ничего не понимаю, всегда им нужно все разжевать, а в итоге они все равно поймут все с точностью до наоборот.
- Эва ходит сама не своя, а ты в это время проводишь время с этой Ростер! Да она же вьется вокруг тебя с самого Рождественского бала!
Ричард оторопел от подобного заявления. Сам он, узнавший только сегодня и то случайно про чувства рэйвенкловки, считал, что это вообще никак не заметно. Он не придавал никакого значения их частым встречам, а потому не задумывался о том, насколько часто они происходят. И то, что это оказывается было видно всем, кроме него, сильно уязвило парня.
- Сарра, ты что, с ума сошла? Что за ерунду ты говоришь? – Парень попытался защититься, но карие глаза девушки были беспощадны.
- Не смей притворяться, что это не так! – руки Лоуренс сжались в кулаки, словно она хотела ударить друга. – Эта маленькая сорока так и ходит вокруг тебя! Видимо хочет успеть урвать последнего из лучших женихов! А ты введешься на ее уловки! Вот Эва…
- Эва выйдет замуж за Паркинсона! – резко перебил ее Пьюси.
Нет, он, конечно же, не искал ей замену. Даже не смотря на те слова, что вырвались сегодня из его рта, он даже не мог всерьез помыслить о том, что ему в конце концов нужно будет жениться на другой, о чем пару раз тактично напоминал ему отец. Какая другая, если ему кроме Эвы никто не нужен? Но как раздражает, когда все вокруг начинают делать из тебя полного урода в подобной ситуации.
- Она этого не хотела!
- Да какая разница, кто что хотел или не хотел! Я этого тоже не хотел! Но она все равно станет его женой! Его, а не моей! И я ничего не могу с этим сделать!
Его крик отрезвил Лоуренс. Она резко успокоилась, потому что он был прав. Она вспомнила о том, что их жизнь не закончится, когда они потеряют любимых. Ей уже выбрали жениха. И, как бы она себя за это не ненавидела, она все равно станет его женой. И Ричард женится на другой. И то, что кажется невероятно важным сейчас, возможно отойдет на второй план. Так надо. На этом строится их мир. И все, что они могут сделать для своей любви, это пронести ее сквозь года. А могут или нет, покажет время.
***
Эвелин Течер и Сарра Лоуренс сидели в гостиной. Сарра только что закончила пересказывать своей подруге те события, свидетельницей которых стала.
- Что?! Это правда?! – Эвелин вскочила.
Глаза Лоуренс расширились точно так же, как и у всех присутствующих слизеринцев. Никто и никогда не слышал, чтобы тихая Эва Течер так кричала без видимых причин.
- Эва, прошу тебя, - Сарра сделала жест, чтобы подруга перестала кричать.
Наконец-то Эвелин обратит внимание на эту подлую Айрис и разрушит ее планы. Так думала Сарра, но в этот раз она ошиблась.
- Ах, этот мерзкий Паркинсон!
Казалось, что у Эвелин даже волосы встали дыбом от бешенства, которое вдруг охватило ее. Сарра же, напротив, оторопела. Нет, Паркинсон бесспорно был тот еще гад. В этом не сомневался ни один ученик Хогвартса, да и учителя, как думалось Лоуренс, не питали особенных иллюзий на его счет. Но упор истории делался вовсе не на его отвратительных качествах, а на хитроумии рэйвенкловки.
- Конечно, он поступил ужасно, но это же Альберт… - неуверенно начала Сарра, желая привлечь внимание подруги к проблеме иного рода.
Сарра не была бесчувственной, ее так же волновало здоровье Ричарда, она так же ненавидела Паркинсона. Но она, в отличии от Эвы, видела две проблемы и понимала, что хотя бы одну из них они могут решить. Вернее, только одну и могут. А Паркинсон был неотъемлемой частью их жизни, как настоящей, так и будущей. Они не могли избавиться от него, как бы отвратительно он себя не вел, как бы сильно они его не ненавидели, они не могли изменить того, что он – жених Эвелин. Но они могли изменить другое. И Сарре хотелось во что бы то ни стало сохранить хотя бы то уходящее время, что еще было у ее друзей, так же, как они с Люциусом пытались сохранить свое.
Но Эвелин была другая, и видела все иначе. И с другой стороны она была права. Вернее, была бы права, если бы позволила всему идти своим чередом из чувства, может быть, солидарности или жалости к девушке, которая просто хотела быть с тем, кого любит, и обстоятельства, пока еще, ей это позволяли. Зачем быть жестокой и мешать другим получать то, что ты сама уже не сможешь получить? Но дело было в другом. Сарра была права – Эва действительно просто не видела в этом проблемы, потому что в ее понимании, основным злом ее жизни был Паркинсон.
Течер, словно забыв о подруге, стремительно покинула гостиную и уверенной походкой направилась на поиски Паркинсона. Встреть ее сейчас Ричард, он бы не узнал ее, так по-новому горели ее глаза, так высоко она держала подбородок. Но ее никто не видел.
Она не знала, куда идти, но интуиция вела ее в правильном направлении. А пока она шла, распалялась все сильнее, представляя, как Паркинсон уродует ее любимого Рича. И она нашла то, что искала: ту самую дверь, ведь Паркинсон был уверен, что Айрис теперь точно не пойдет жаловаться.
Как разъяренная фурия Эвелин влетела в класс, где уже не было жертвы, но были эти звери: Паркинсон, Блэк, Забини и Ростер. Смех, секунду назад отскакивающий от стен класса, резко прекратился, когда Эвелин влетела в помещение. Она выглядела так необычно, что никто не осмелился произнести ни звука: все только смотрели на нее с удивлением и недоумением.
- Все, кроме Паркинсона, пошли вон отсюда! – крикнула Эва, указывая на дверь.
Это было настолько беспрецедентно, что аристократы пооткрывали рты. Кто угодно, но только не тихая Течер. Скажи она нечто подобное этой компании в своей обычной манере, и они подняли бы ее на смех. Но сейчас она выглядела так устрашающе, что даже Беллатриса, Кэссиопея и Дэвид поспешили покинуть класс.
Но их удивление не шло ни в какое сравнение с ошеломлением Альберта Паркинсона, который стоял как громом пораженный и во все глаза смотрел на свою робкую невесту. Робкую? Ха. Он мог ожидать от сегодняшнего дня все, что угодно: что Пьюси вернется мстить, что Айрис вернется мстить, Лоуренс, Малфой, - кто угодно, но только не Эва Течер, за которую всегда все заступались.
Но это была именно она.
- Ах ты, мерзкий ублюдок! – выкрикнула девушка, стоило им остаться вдвоем.
Она резким движением подскочила к своему жениху и со всей силы ударила его кулаком в нос. Альберт, не в силах предугадать подобное, был не готов к такому выпаду от хрупкой и медлительной девушки. Он отшатнулся, схватившись рукой за нос, продолжая удивленно смотреть на девушку.
- Между нами был уговор, отвратительная ты свинья! Что я выполняю твои «пожелания», а ты и пальцем к нему не прикасаешься! Но ты же у нас нормального языка не понимаешь! Как ты посмел применить против Ричарда Темную магию!
Накричавшись вдоволь Эва, бешено вращая глазами и тяжело дыша, замахнулась еще раз, но в сейчас Паркинсон оправдал свою репутацию и схватил ее за запястье.
Он прищурился:
- Даже удивительно, - произнес парень, задумчиво глядя на девушку. – Ты примчалась сюда, чтобы как можно быстрее разбить мне нос, вместо того, чтобы бежать к своему драгоценному Ричу в больничное крыло…
С минуту, все еще находясь во власти своей ненависти, девушка просто тяжело смотрела на парня затуманенными глазами, а потом ее словно подменили. Словно ту, настоящую Эву, вернули назад в ее тело пожинать плоды недавнего безумства. Она только сейчас в полной мере осознала, что именно она делает, когда окровавленное лицо Паркинсона ворвалось в ее сознание. И рука, которой он держал ее запястье около своего лица, тоже была в крови. И ее рука тоже.
Но самое ужасное было то, что он был прав. С той самой минуты, как Сарра закончила рассказ, ей ни разу не пришла в голову мысль, что нужно бежать к Ричарду, только неконтролируемое желание сделать больно Паркинсону. Может быть дело было в том, что Сарра в своем вольном переложении не характеризовала Пьюси тяжело пострадавшим, но Эва бы на это не поставила.
Что-то с ней было не так. Она менялась неконтролируемо и резко. И менял ее этот человек, который стоял сейчас перед ней, пачкая ее руку своей кровью.
***
Нарцисса Блэк шла по коридору и думала о своем. Она с каждым днем становилась все более задумчивой. Замечали ли это ее друзья? Временами, потому что каждый из них был задумчив ничуть не меньше, а даже, когда замечали, ничего не могли с этим поделать. Они все знали причину, как знали и то, что ничто, кроме времени здесь не поможет.
И Нарцисса знала и отдалась целиком и полностью во власть времени, не пытаясь больше лечить свои раны другими путями. Разговоры не помогали и раньше, но сейчас Нарцисса чувствовала, что они только усугубляют ее состояние.
Послышался топот, и мимо девушки пробежал Снейп. Он явно ее не заметил, потому что бежал очень быстро. Нарцисса сама не знала, почему не окликнула его.
Она переживала за друга. Вернее, она переживала за себя через него, потому как Северус имел схожую ситуацию. Даже слишком схожую. Но Нарцисса высокомерно полагала, что ей приходится намного хуже. Конечно, Снейп то мог поговорить со своей грязнокровкой, когда пожелает, а вот Нарцисса не могла поговорить с Джеймсом, хотя хотела этого больше всего на свете. Вряд ли она понимала, что с точки зрения здравого смысла, хуже, как раз, именно Снейпу, потому что он лишь продляет агонию. К тому же Северус нашел себе занятие, которое отвлекало его – темная магия. Он очень много времени стал проводить со своими друзьями, Пожирателями смерти, поэтому слизеринка считала, что он и без нее неплохо справляется со своей любовью. А она вот так не могла…
Нарцисса услышала другие шаги и поспешила зайти в ближайший пустой класс. Ей совсем не хотелось сейчас разговаривать с кем-либо, а ей почему-то всегда теперь казалось, что каждый человек в этой школе может потревожить ее несчастную задумчивость.
Слизеринка вздрогнула, но не от голосов школьников, которые только что прошли по другую сторону двери. Она вздрогнула, потому что уже знала эту комнату. Это был один из неиспользуемых классов, который в это время, по-видимому, заменял склад ненужной мебели. Тут было много парт, составленных друг на друга и отодвинутых к стене, стулья, несколько шкафов и классных досок. Сквозь окна пробивался яркий свет уходящего солнца, придававший мебели какой-то кровавый оттенок. Нарцисса и Джеймс часто бывали здесь. Они совершенно случайно нашли этот кабинет и частенько прятались тут от внешнего мира.
У девушки мурашки побежали по спине, потому что за исключением парочки новых стульев и одного шкафа, все здесь было прежним, словно эта комната была островком прошлого. Нарцисса посетовала, что ей не пришло в голову раньше посетить это место. Она прошла по пыльному полу, оставляя на нем следы, но вдруг остановилась около одного из шкафов. Она остановилась так резко и стремительно, что сама удивилась этому.
Нарцисса посмотрела под ноги. На секунду она словно бы физически ощутила, как под ее туфлей что-то хрустнуло. Но на полу ничего не было, а девушка уже и не помнила об этом. Она как завороженая стояла и смотрела промеж шкафа и стола. Но там ничего не было, только пустота. Пустота для других, но девушка видела, видела сквозь улетевшее время и умершее счастье, она видела то, что там было, но чего больше нет.
Раньше на этом месте стояло большое зеркало в серебристой оправе, оно всегда было грязное, и в нем было сложно различить себя. Но они с Джеймсом всегда пытались, и Нарциссе тогда казалось, что это зеркало – сама жизнь, и они точно так же продираются сквозь ее грязь, в попытке обнаружить себя. Хорошо, что она тогда не произнесла это в слух. В конце концов, Джеймс никогда и не хотел продираться через эту жизнь вместе с ней.
«-А если бы ты разлюбил меня, что бы ты делал?
- Ничего.
- Но как бы я тогда поняла, что ты меня больше не любишь?
- Такое нельзя не заметить…»
Нарцисса вдруг закрыла руками уши, не желая больше ничего слышать, но как быть, если эти слова раздавались у нее в голове. Она слышала звуки шагов, звуки смеха, звуки поцелуя и страсти, а потом оглушительный треск и звон. Нарцисса, продолжая прижимать ладони к ушам, отскочила от того места, где только что стояла, словно туда действительно только что упало большое старое зеркало, разбрызгивая свои зеркальные обломки во все стороны. Но зеркала не было больше, кто-то тогда убрал его.
Нарцисса осела на маленькую табуретку у стены и закрыла ладонями лицо. Ее всю трясло, как от бесшумных рыданий, которым она не позволила пробиться на поверхность.
«Откуда ты взялся такой? Таких, как ты, не бывает…»
Слизеринка вскочила и решительно покинула кабинет, хлопнув дверью. Никогда нельзя ходить в те места, в которых ты представляешь не только себя, места, которые пропитались вашей общей энергетикой. Последний луч заката заглянул в одно из окон, отразился в старом грязном осколке зеркала под большим шкафом и исчез.
Нарцисса больше не возвращалась в этот класс.
***
Эрика Забини шла вдоль книжных полок по школьной библиотеке, не замечая, что на этих стеллажах она уже искала. Вообще ее сейчас мало заботили книги, вернее гораздо меньше, нежели она думала, отправляюсь в «Святилище знаний». В глубине души она надеялась встретить здесь Айрис, которая, как истинная рэйвенкловка, любила часами сидеть и читать книги с самой разной смысловой нагрузкой. Найти Нарциссу в последнее время было все сложнее, потому что Блэк взяла себе за моду бродить в одиночестве в самых безлюдных частях замка, поэтому Эрика уже отчаялась делиться с ней чем-нибудь. Конечно, Забини понимала, что у Нарциссы и так достаточно поводов для раздумий, помимо их с Дэреком проблем. Нет, естественно подруга была в курсе всех событий, но так сложилось, что они толком-то и не успели их обсудить. С Айрис в этом плане было значительно проще – Ростер все время была готова слушать, лишь бы только не говорить самой. Обе подруги видели отдаление третьей, но не препятствовали ему и не злились. Они были уверены, что Нарциссе нужно время, чтобы принять свои противоречивые чувства, и после того, как это случится, она снова станет прежней.
Как бы то ни было, направляясь в библиотеку за книгой, Эрика очень надеялась встретить Айрис. Но то ли та решила последовать примеру Нарциссы, то ли по каким-то другим причинам, в библиотеке рэйвенкловки не было. Зато, завернув за очередной стеллаж, Забини увидела того, чье присутствие здесь было абсолютно обычным, но все равно застало девушку врасплох.
За столиком в конце прохода, положив руки на стол, а голову на руки, спал Дэрек Гринграсс.
Эрика осторожно подошла и села за противоположный край стола. Ей не хотелось его будить, не хотелось с ним разговаривать, но она все равно села так близко, словно желая понять ту атмосферу, что царила вокруг него.
Ей сразу же вспомнился тот вечер, когда она перешагнула порог его ужасного дома. Она не знала, как вообще можно существовать в том здании, пропитанном затхлым несчастьем. Казалось, что это горе, шарящее по поместью Гринграсс, живее самих обитателей.
Эрика посмотрела на парня. Его каштановые волосы отливали медью под лучами заходящего солнца. Он мерно дышал в мире снов, и Эрика искренне надеялась, что ему ничего не снится.
Ей было ужасно жаль этого парня, который так неожиданно был втиснут в ее размеренную и счастливую жизнь. Эрика никогда не предполагала, что она вообще способна на такую сильную жалость к ближнему. Но она все время думала о Дэреке, все время думала о его семье, его несчастном мире.
Девушкам нельзя жалеть парней, это недопустимо. Стоит им начать жалеть, как они уже строят планы по улучшению чужой жизни, составляют список лекарств и терапий, подбираются в своих мыслях на недопустимое расстояние – стоит мысленно подойти к человеку так близко, и ты уже не выпутаешься из него, даже если и ты и он будете этого хотеть. Но Эрика попалась.
Ее жалость была сильнее ее самой, а ее жертвенное желание помочь граничило с абсурдом. Но она же приняла кольцо назад. Именно об этом она хотела сегодня поговорить с Айрис. Она больше не хотела разорвать помолвку.
Эрика осторожно встала. Она больше не могла находиться в его гнетущем обществе. Ей было проще жалеть его на расстоянии, но, несмотря на это, она все равно то и дело оказывалась слишком близко. Но он всегда молчал.
Дэреку, казалось, не было никакого дела до того, что его однокурсница оказалась посвящена разом во все тайны его дома и его мира. Ему словно вообще не было никакого дела до происходящего. Сначала Эрика думала, что он потребует ее держать язык за зубами, но после каникул Гринграсс удостоил ее лишь сухим приветствием. Он явно не считал, что тот вечер сблизил их, потому что он не хотел сближения. И именно это не позволяло Эрике отвернуться от него, именно это раз от раза толкало ее к нему.
Он хранил молчание. Эрика считала, что ему до сих пор очень больно, и поэтому он молчит, чтобы эта боль, не дай Мерлин, не просочилась на поверхность. Но это же было неправильно. Вопросы и ответы уже давно поменялись местами. И теперь ему уже было больно потому, что он молчит.
Эрика тихими шагами покинула укромное пристанище Дэрека, так и не обозначив свое присутствие.
Дэрек Гринграсс открыл глаза и проводил ее взглядом.
Глава X. Тёмная сторона зеркал.На свету все иначе звенит и имеет цвет,
Но солнце зайдет за тучи, перегорит фонарь,
В темноте примерещится то, чего нет.
Удивлена?
А что же ты думала, перешагнув черту?
Сценарий не нами писан, и реплики розданы.
Не стоит, голову очертя, ставить все на ту,
Которая уж не ты.
Весна, неуверенно делавшая свои первые шаги, вдруг почувствовала свободу и припустилась со всех ног, кружа головы ученикам. Холодный и промозглый апрель сменился теплым и цветущим маем. Май обманщик, он сеит цветы, которые летом взойдут на могилах судеб.
Северус Снейп все эти месяцы пожинал плоды своего безрассудства. Отношения с гриффиндорской четверкой, как и ожидалось, катастрофически ухудшились. Разумеется, их и раньше нельзя было назвать ровными или сносными даже с натяжкой, но теперь они переросли в настоящую войну, а школа стала полем боя. Теперь ни о каком помиловании не могло быть и речи, но что грело душу Снейпа во всех, даже самых тяжелых его положениях – он смог докопаться до правды! Конечно, это мало что меняло, потому что самая неприятная сторона во всей этой ситуации была в том, что директор строго настрого запретил разглашать полученную информацию.
Снейп так и закипал от бессильной ярости, вспоминая о своем разговоре с Дамблдором, когда он наконец-то смог до него добраться со своими претензиями. Потому что за всей той философской ерундой о понимании и прощении, Северус услышал только то, что ему запрещено говорить кому бы то ни было о том, что директор, видите ли, решил завести себе верную собачку, рискуя безопасностью учеников. Да черт с ними, с учениками. Оборотень мог убить его, Северуса! Но почему-то директор не счел это достаточно весомой причиной для устранения Люпина из школы: Северусу «стоило быть благоразумнее в своих доказательствах того, что оборотень, собственно, оборотень» или, выражаясь языком Лили Эванс: «Для того, чтобы доказать свою правоту, не обязательно быть идиотом!»
По правде сказать, Лили ужасно разозлилась, когда узнала, почему ее друг вместо пары по Зельям пролеживается в больничном крыле. Она мало того, что не посчитала его поступок хоть сколько-нибудь оправданным, храбрым и так далее по списку «основных качеств гриффиндорца», но и во всех красках описала, почему считает его идиотом.
Тогда Северус почти ничего ей не возразил. Во-первых, она так кричала, что это было бы очень проблематично, да и опасно. А во-вторых, даже Северусу было понятно, что она просто-напросто испугалась за него, а возражать против этого Снейп не хотел. Его очень грела мысль, что Лили так переживает о нем. Оставалось только гнать другую мысль, что она, наверняка, подумала о том, что могло случиться с ее Джеймсом в результате выходки Северуса, но это было не слишком сложно, потому что сама девушка так ни разу об этом и не обмолвилась.
На этом положительный момент их общения на данную тему себя исчерпывал, потому что после того, как Северус вернулся к учебе, Лили наотрез отказывалась обсуждать произошедшее. Но Северус-то считал свой поступок очень важным, и естественно считал, что его лишили заслуженных лавров. Это невероятно его злило, заставляя раз от раза возвращаться к этой теме.
- Северус, я просто не понимаю, КАК ты можешь с ними дружить?! Они же мерзавцы! – Казалось, Лили была вне себя от негодования. – Это уже переходит всякие границы, Сев! Ты слышал, что Мальсибер пытался сделать с Мэри МакДональд?
Они прогуливались по внутреннему двору замка пот теплым майским солнцем. Скоро должен был начаться июнь, и это ощущалось даже в воздухе. Погода была уже по-летнему теплой, и все ученики стремились больше времени проводить на солнце.
- Да он… просто пошутил, - хотел отмахнуться слизеринец, дела Мэри МакДональд его мало интересовали.
Он подружился с Мальсибером, Эйвери и Розье еще на далеком четвертом курсе, и с тех самых пор у них с Лили периодически вспыхивали споры из-за этих парней.
- Пошутил?! - Лили остановилась, как вкопанная, и посмотрела на Северуса со смесью непонимания и ужаса. – Это Тёмная магия, Сев! Ты что, думаешь, что это смешно?
Северус разозлился. Да, он считал, что это смешно, смешнее нежели все идиотские выходки мародеров. Но больше так, разумеется, никто не считал. И самое ужасно, что так не считала Лили. Ее Поттер был святой, и все его подлые шутки тоже были святыми!
Разумеется, Северус лукавил, потому что Лили никогда не поддерживала розыгрыши Джеймса и всегда отчитывала его, если считала, что он заходит за рамки дозволенного. Но Снейп смотрел на их отношения через призму своей ревности и потому не мог быть объективным.
- Не менее смешно, чем трансфигурировать чью-то голову в голову осла, - язвительно ввернул слизеринец.
Лили покраснела, потому что Северус говорил об очередной выходке мародеров: сразу же после инцидента с Ивой «кто-то» пробрался в лазарет и трансфигурировал голову Снейпа в ослиную, пока тот спал. Вся школа понимала, кто это сделал, доказательств не было, но Джеймса и Сириуса все равно заставили драить Зал наград. Лили была возмущена до глубины души, но Джеймс клялся, что он тут не при чем, а влияния на Сириуса у нее не было. Да и в глубине души Лили была согласна с этим поступком.
- То, чем занимается Поттер со своими дружками – ничем не лучше! – продолжил Снейп. – Что они все вместе делают по ночам в полнолуние? Люпина выгуливают!
Теперь настало время разозлиться Лили. Она хорошо относилась к Ремусу, он был добрый и отзывчивый, и ей было искренне жаль, что именно он страдает от подобной «болезни». Но он был лучше многих не оборотней, а потому Лили не желала слушать подобные слова о нем даже от своего лучшего друга.
- Чем бы они не занимались, все лучше, чем Тёмная магия! – прошипела Эванс сощурив глаза. – А ты просто не благодарный! Джеймс спас тебя от оборотня, когда ты полез туда себе на беду!
- Спас? Меня?! - Северус аж позеленел от негодования. – Да он спасал свою шкуру и шкуры своих друзей! Не было ни черта благородства в его поступке! Да он просто лицемерный…
- Он рисковал своей жизнью, чтобы вытащить из этого туннеля твою неблагодарную голову!
Северус пытался что-то сказать, но лишь открывал и закрывал рот от переизбытка чувств. Джеймс Поттер снова стоял меж ними, и всегда будет стоять.
***
Сириус Блэк сидел в гостиной Гриффиндора на алом диване, вытянув длинные ноги к огню. Не смотря на почти летнюю погоду, в башне было прохладно и пахло свежестью сумерек. Парень не отрываясь смотрел на языки пламени, но не видел их.
С того инцедента со Снейпом прошло уже много времени, чтобы первая эйфория бунтарства и всеобщего ликования схлынула, но еще не настолько много, чтобы утихли все неприятные последствия той выходки. К примеру, большинство преподавателей все еще осуждающе на него смотрели и оставляли после уроков еще охотнее, чем обычно. Это, конечно, не сильно беспокоило Блэка – к такому времяпрепровождению он уже успел привыкнуть. К тому же укоризненные взгляды на лицах преподавателей были скорее дань правилам, нежели их истинное отношение к происшедшему, да и все их недовольство было ни что, по сравнению с недовольством директора.
Сириус нахмурился, вспоминая свой разговор с Дамблдором. Наверное, впервые в жизни Сириус действительно был пристыжен и раскаивался под всевидящим взглядом голубых глаз. А от тихого голоса директора хотелось скулить, как побитому псу. Хотя, стоило покинуть круглую комнату, как к Блэку вернулось приученное ощущение безвинности себя любимого.
Обостряли ситуацию только двое: разумеется, «пострадавший» и «блюстительница правил».
Отношения со Снейпом, которые, казалось бы, и так были хуже некуда, стали совершенно агрессивными. Хотя Сириуса это не особенно расстраивало, даже если учесть, что он уже один раз побывал в больничном крыле и три раза был наказан за то, что в больничное крыло попал Снейп. Блэка все это только забавляло. Он был не прочь в очередной раз послать заклятие в этого отвратительного идиота. А вот с Эванс все было не так просто. Напрямую она, конечно, тему не поднимала, но у нее был острый язык, и она частенько мимоходом отражала свое не самое положительное отношение к Сириусу. Парня бы и это мало трогало, но он замечал, что хуже всего, в данной ситуации, приходится Джеймсу, который был явно между двух огней, и Сириус не знал, как сгладить ситуацию. Вернее, он знал целый набор заклинаний, которые могли бы сгладить не только воспоминания об этом инциденте, но и вообще все шероховатости характера Лили. Но Сохатый, почему то, был против:
«- Ты что, рехнулся? – брови Поттера были готовы срастись с волосами.
- Ты просто не видишь радужные перспективы, - Сириус показал головой, словно объяснял что-то десятилетнему.
- Перспективы шарахнуть мою девушку конфудусом? Вот уж действительно.
- Мерлин упаси, - наигранно ужаснулся Блэк. – Есть же более безвредные, а главное благородные заклинания, которые сделают ее более покладистой.
- Например, Империо, - подсказал Люпин, даже не оторвавшись от книги, которую читал.
- Точно! – Сириус поднял вверх указательный палец.
Джеймс улыбаясь покачал головой:
- Идиоты.»
Больше всего в данной ситуации он был благодарен именно Лунатику. Конечно, в начале Ремус ужаснулся поступку Сириуса и даже на повышенных тонах, что было ему не характерно, высказал свое отношение к подобным выходкам. Но, по прошествии некоторого времени, он смеялся вместе с ними и даже один раз случайно подколол Снейпа, нечаянно оскалившись в его сторону, от чего Нюнчик аж позеленел.
Сириус усмехнулся, вспоминая.
- Опять замыслил какую-нибудь выходку, - раздался сбоку голос Эванс.
Сириус повернулся в тот самый момент, когда она села в кресло и сердито на него посмотрела. Не нужно было хорошо ее знать, чтобы понять, что она поссорилась со своим закадычным другом – ничто другое не сердило так сильно всегда улыбчивую гриффиндорку. Да и с другими она очень редко ссорилась, если, конечно, упустить ее пятилетнюю ссору с Джеймсом.
- Что с тобой? – Сириус бросил взгляд на девушку своего друга. – Нюнчик опять закатил тебе скандал?
Он расплылся в улыбке, глядя как девушка смутилась и покраснела. Ей не нравилась подобная проницательность у человека, который любил над всеми издеваться. Лили нахмурилась еще сильнее.
- Тебя это не касается, - она гордо крутанула головой и стала смотреть на огонь.
Сириус тоже отвернулся и пожал плечами. Раньше он не знал, что Нюнчик – такая истеричка, да и его отношения с Эванс всегда мало его волновали, в отличие от того же Поттера. Хотя, может раньше Нюниус и не был истеричкой? И снова все сводится к его лохматому другу.
- Из-за чего хоть на этот раз? – Блэк поиграл интонацией, убрав все насмешливые нотки.
На Лили, казалось, это подействовало совершенно иначе, чем планировал парень. На мгновение он подумал, что если бы она могла становиться собакой, то уже скалила бы зубы. Сириус чуть было не рассмеялся.
Такой маленький и сердитый кокер спаниель.
- Из-за того, что кто-то мнит себя непонятно кем, рискуя жизнями и друзей, и врагов!
Лили дала себе залог не поднимать эту тему больше и особенно при Джеймсе, но Джеймса тут не было, а Северус уже успел разозлить ее как раз на эту тему.
Сириус закатил глаза. Как же он устал уже выслушивать все это. Никто из них никогда не поймет, они другие, не такие как он, или как Джеймс. Джеймс один единственный смеялся громче него самого на эту тему, один не упрекал его и не отчитывал. Они уже столько раз обсудили то приключение Джеймса в туннеле, наверняка столько же раз, сколько он уже выслушал нравоучения об этом же.
- И как вам только всем не надоело, - скучающе произнес он. – Это касается только меня, Джима, Рема и Нюнчика. Хотя на мнение последнего мне глубоко плевать.
Лили вскочила. Сириус до ужаса не любил ее в подобном состоянии. В глазах у нее стояли слезы злости, и она зашипела, как сердитая кошка:
- Ты мог погубить их всех!
На этот раз вскочил Сириус. Если бы все они знали, как много раз он уже прокрутил в голове то, что могло случиться. Случиться с его лучшими друзьями! По его вине! Но даже они не упрекали его, зато этим занимались все, кому не лень.
- Но с ними все в порядке! – Сириус возвышался над ней на полторы головы. – Хватит, Эванс! Все уже устали от твоих нравоучений! Ты скоро Джима, не то что меня, с ума сведешь! Как можно быть такой ужасной занудой?!
Сириус сказал ей все это не со зла, хотя действительно так думал и считал это правдой. Но Лили посмотрела на него с такой обидой, что он невольно почувствовал свою вину. После Дамблдора ей одной удавалось задеть его совесть, время от времени.
На самом деле в глубине души Сириус относился к Лили Эванс гораздо лучше, чем показывал или даже сам осознавал. Он считал, что если бы был идеальный мир, в котором все правильно, то люди бы там были все, как она. Она была красивой, умной, справедливой, рассудительной, в меру смешливой. Но только идеального мира не было, да и Сириус никогда не был его частью.
- Что здесь происходит?
Вокруг уже собралась толпа зевак, которые никак не понимали, что же случилось, но всем было интересно послушать. Перед всеми этими любопытными школьниками стоял Джейпс Поттер собственной персоной и непонимающе переводил взгляд с лучшего друга на свою девушку и обратно.
Он просто не мог понять, что вообще творилось с ними все эти два месяца. Со всеми ними. Порой Джеймсу казалось, что все произошедшее тогда за много миль от замка перевернуло его жизнь вверх дном. Порой ему снилось, что он не успел, и Лунатик разодрал Снейпа на части. А иногда сон был совсем другой. Еще вчера ему приснилось, что он бежал по земляному ходу так быстро, как еще никогда даже не летал, бежал и шаги били его по ушам, но он все бежал. А вдалеке ничего не было, пугающая тишина. И он влетел в старую хижину и уже собирался бросится на второй этаж, но поскользнулся и упал. Весь пол был залит липкой кровью, она пропитала его брюки и перепачкала ладони. Она еще была теплой, и след ее вел наверх. Джеймса передернуло от этого ужасного следа, потому что ее было так много, словно человека перекусили пополам. Поттер осторожно поднимался по ступеням, здесь сон терял реалистичность, потому что ни одна дощечка не скрипнула под ним, и он остался незамеченным. Гриффиндорец заглянул в комнату и ужаснулся. Весь пол был залит кровью, она вытекала через дверь и просачивалась через трещины в полу, на стенах были кровавые брызги. На кровати в углу сидел Северус Снейп, он сидел, опустив голову, и лица не было видно, но Джеймс узнает эту хлипкую фигуру с любого ракурса. Но дело было не в нем, а в том, что было вокруг. На полу рядом с кроватью лежал Сириус. Его синие глаза были широко открыты и смотрели в потолок, черные волосы взмокли от крови. Он казался невредимым, но мертвым, вне всякого сомнения. У кровати сидел оборотень. Он выглядел добродушным псом: вилял хвостом и смотрел на Джеймса каким-то знакомым преданным взглядом. Снейп поднял голову, его рот был перепачкан кровью, и он улыбался. Но Джеймс смотрел не на него, а на тело девушки, лежащее на кровати: Снейп прижимал ее к себе, но рука ее свисала так трогательно и так беспомощно, а голова была запрокинута назад. Рыжие волосы волнами спадали вниз на его колени. Ее потряхивало, потому что трясся Снейп. Он всегда трясся над ней. Джеймс вошел в комнату и увидел еще одно тело – Ремуса. Но если Лунатик тоже мертв, то кто же тогда оборотень? Джеймсу не дано было это узнать, потому что в этот момент Снейп забился в истерике, прижимая к себе Лили и крикнул: «Она не достанется тебе!»
Оборотень прыгнул, и Джеймс проснулся.
Он не знал, почему ему вспомнился этот жуткий сон именно сейчас.
- Что здесь происходит? – повторил Джеймс, отгоняя кровавое видение.
- Да вот, твой друг рассказывает мне, как я тебя уже достала своим бесконечным занудством! – Лили переключилась на своего парня.
Она представила, как Джеймс жалуется Сириусу после каждого ее упрека, как они вместе закатывают глаза за ее спиной после каждого ее слова. И Лили стало так обидно, что на глаза навернулись слезы жалости к себе и злость на Джеймса. Она всеми силами отстаивает его перед Северусом каждый день. Каждый день все больше и больше напоминает противостояние, ее дружба трещит по швам, и все из-за Джеймса и его друзей! А он даже не хочет этого понять. Они все наоборот только усогубляют ее отношения с Севом. Он же не такой золотой мальчик, как они. Он их не устраивает. И теперь, оказывается, она их тоже не устраивает. Не устраивает его, Джеймса!
За считанные секунды цепочка ничем не подкрепленных выводов пронеслась в голове Лили. Ссора перестала иметь под собой реальное основание, потому что выдуманная обида сковала девушку, передаваясь парню.
- Просто удивительно, Джеймс Поттер, как быстро я перестала тебя устраивать! – Лили покраснела от злости до корней волос. – Хотя как такая зануда, как я, вообще могла устраивать такого идеального парня как ты, или как Блэк! Ах простите, что я не одобряю издевательств над другими учениками и идиотских шуточек! Простите пожалуйста, что мне не было смешно, когда Блэк поставил все на кон ради идиотского розыгрыша!
Всё. Она затронула тему, которую нельзя было затрагивать.
Перед глазщами Джеймса снова мелькнуло окровавленное лицо Снейпа, беспомощная Лили на его коленях. Этот урод все шесть лет старался как можно сильнее испортить ему жизнь, ударить побольнее, и вот в этом году он смог это сделать. Смог сделать это через Лили, потому что сейчас она говорила за него, говорила то, что раз от раза твердил ей Снейп. И, может быть, это была правда. Да, да, Джеймс осознавал, что это была правда, что эти упреки имели под собой почву, но это никого кроме них четверых не касалось! Никто не мог и никогда не смог бы их понять, потому что они другие. А потому никто не смех их учить тому, как правильно нужно жить, как правильно нужно относиться к друзьям.
Джеймс разозлился. Лили ударила по больному, по самому больному и незащищенному.
- А прости, что тебе приходится иметь с нами дело! Мы не балуемся темной магией! И мои друзья не такие идеальные, как твои! Но знаешь, что? Мои друзья – настоящие! Они – моя семья! И они всегда и во всем будут меня поддерживать, как бы погано не было им самим из-за меня! Что-то я не заметил подобного стремления от твоей закадычной «подружки»!
Казалость бы и Джеймс говорил только правду.
Но что может быть больнее правды?
***
Лили бросилась на свою кровать и зарыдала. Этот день выдался слишком тяжелым и богатым на ссоры, для того, чтобы она смогла проигнорировать комок слез, который застрял у нее в горле. Обида душила ее так, что она даже не могла рыдать в голос, только судорожно открывала и закрывала рот, подвывая в подушку.
Да что Поттер вообще знает о ее дружбе с Севом?! Что знает о том, как он один поддерживал ее, когда Тунья вознинавидела магию и ее саму? Ее родная сестра! Северус всегда, всегда был рядом с ней! Всегда успокаивал ее, когда этот самый «идеальный друг» Поттер доводил ее до слез! Никто не понимает их дружбу с Северусом, потому что он другой. Но разве то, что человек отличается от тебя, означает, что он не заслуживает быть любимым? А Лили любила Северуса той самой детской памятной любовью, которая подобна ностальгии, когда все родное любишь уже за то, что оно просто было рядом с тобой, пока ты становился тем, кем стал. Таким человеком был для Лили Северус. И уже никто никогда не займет этого места в сердце девушки. Но куда такому самовлюбленному эгоисту, как Джеймс Поттер, понять такую дружбу…
Обида на Джеймса была последней каплей сегодняшнего дня, а потому девушка рыдала и злилась, уже не помня более ранней ссоры с Северусом, не помня даже то, что она сама уже так часто поднимала в своем сознании. Свои глубинные и страшные мысли о том, что Джеймс прав.
***
Джеймс зло выдохнул, когда захлопнулась тяжелая дверь женской спальни. Он вдохнул чистый воздух, а вместе с ним и осознание того, что он наделал.
Да, он был прав. Да, его злость была справедливым ответом на ее упрёки. Но он не чувствовал ни радости, ни банального удовлетворения. Он уже пожалел о том, что вообще открыл рот, что зашел именно сейчас, что… В сожалениях не было никакого смысла.
***
Солнце уже собиралось спать, но воздух был все еще теплым и мягким. Южный ветер трепал волосы Эмили Поттер, идущей по тропе от замка. Она шла к Сириусу Блэку, сидящему на берегу вечернего озера и бросающего камни, которые ловил чуть поодаль гигантский кальмар. Девушка пошла сюда, потому что была уверена, что Сириус здесь. И он был здесь.
Эмили молча села на траву рядом с ним, даже не взглянув на него, не обронив ни слова. Она вдохнула теплый воздух и закрыла глаза. Ей нравилось проводить время вот так: молчать вместе с Сириусом Блэком, который, по слухам, вовсе не умел молчать.
Удивительно, что они действительно стали друзьями. Они проводили много времени вместе, но никто не мог поймать их на проявлении чего-то большего, нежели дружба. Эмили смеялась:
- У половины замка было с ним «что-то большее, чем дружба», и где они теперь?
Девушка лукавила. Она действительно гордилась, что их странные отношения превратились в близкую дружбу. Она ощущала себя особенной для него, для всех. Ей казалось, что она хоть немного смогла отодвинуть ту завесу тайны, которую Сириус набросил на свою душу. Потому что была влюблена в него до беспамятства. Даже удивительно, как хорошо ей удавалось скрывать это от всех и каждого, а первое время даже от себя самой.
Но так всегда бывает, что вспыхнувшее вдруг чувство греет тебя, воодушевляет, дает сил. Чтобы потом ударить побольнее. Дальше все было хуже. И как только их дружба перешла рамки знакомых-приятелей, она стала работать против девушки. Потому что все дружеские прикосновения, улыбки и жесты она начала принимать в каком-то извращенном свете, силясь увидеть в них то, что так мечтали подглядеть все сплетницы замка: «что-то большее…». Порой Эмили казалось, что у нее больше нет сил, что еще немного и она просто махнет рукой на все и… Что дальше? Время шло, но ничего не менялось, и силы не заканчивались. Но появлялась решимость и вера, что нужно действовать.
Эмили повернула голову и встретилась с лучистым взглядом его глаз. Девушке вдруг подумалось, что старшекурсницам следовало бы наставлять девушек лет с четырнадцати, твердить, как заклинание: «Никогда не смотри в глаза Сириусу Блэку». Никто не учил ее этому, и она попалась. Жалела ли она? Нет. Быть может, его глаза – это самое прекрасное, что она увидит в своей жизни.
Ей вспомнилось, как она впервые увидела его, когда поступила в Хогвартс. Воспоминания были смазанными, и не были посвящены ему, Сириус был лишь пятнышком в общем калейдоскопе картинок прошлого. Веселый и смешной, порой жестокий, но красивый мальчик. Он всегда был для нее в тени Джеймса, хотя они уже тогда не разлучались. Но в то время кроме брата для Эми не было никаких других мальчиков. По-настоящему он появился в ее жизни сейчас. Потому что он перестал быть просто веселым и красивым, ей удалось прикоснуться к тому, до чего не дотрагивалась ни одна из его девушек, потому что это нельзя достать всего лишь сняв одежду.
Сириус улыбнулся мягкой улыбкой и потрепал ее по волосам. У Эмили перехватило дыхание.
У девушки мелькнула мысль, что появись у нее на голове сейчас Распределяющая шляпа, она бы наверняка отправила ее в Гриффиндор. Конечно то, что сделала Поттер, это не то же самое, как бросаться грудью на баррикады, но для этого тоже нужна храбрость. Особая храбрость.
Эмили потянулась к Сириусу и прикоснулась губами к его губам. Она чувствовала, как сердце бьется где-то в горле, ее пальцы вцепились в свежую зеленую траву. Где-то отдаленно раздался всплеск – это Гиганский кальмар спрятался в воду, не дождавшись очередного камня от Сириуса.
***
Сердце Сириуса пропустило удар и учащенно забилось в грудной клетке.
«Нет! Нет! Нет! Не прикасайся ко мне… Кто угодно, только не ты…»
Блэк не ощущал целостности себя самого. Эта девушка расколола его на две части, и пока она была в его руках, он не мог собраться назад.
Конечно, она ему нравилась! Его влекло к ней, как бы он не пытался это в себе погасить. Но его ко многим влекло, а потом не влекло. В этом был весь он, и сейчас это не было исключением. Но в этот раз все было и так же, и по-другому. Это была Эмили Поттер. Сестра Джеймса, лучший друг в женском обличье, прекраснейшее из всех женских созданий, которые он когда-либо держал в своих руках. Она была достойна большего, чем короткие отношения с ним. Она должна была найти себе Эванс в брюках и быть счастливой. Но она обратила свои жгучие глаза на него, и сама вышла на эту дорогу. Дорогу, которая всегда вела в тупик.
«Слабак».
Он не мог противиться ей. Только не ей. Она была такой девушкой, о которой мечтают парни даже с других курсов, а ведь ей все еще было пятнадцать. Страшно подумать, что она будет творить с парнями, когда будет на седьмом курсе. Такие милый и добрые, но решительные, как она, разбивают больше сердец, чем прожженные стервы. Просто такие не знают о своих победах, да и победами их не считают. Сириусу всегда было интересно именно с такими. Потому что хорошие девушки говорят себе, что они не будут дурами и не станут водиться с Блэком. От того и интереснее заставлять их поменять свое мнение.
Но это же Эмили.
Опять эта ужасная дилемма. Он уже пытался избежать этого, и получилось ведь! Так какого черта он сам не может держаться от нее подальше?! Не смог быть ей чужим.
И вот, она в его руках. Смотрит ему в глаза.
Черт бы побрал ее глаза.
***
Люциус Малфой сидел в комнате старосты и писал длиннющее сочинение по Истории магии. По словам преподавателей, экзамены были уже на носу, а потому студенты должны были забыть, что такое сон, пища, развлечения и вообще жизнь. Последнее Люциусу удавалось особенно хорошо. Как наследник древнего рода и отца деспота, ему не просто следовало, а было жизненно необходимо получать высокие отметки на экзаменах. Сначала было очень трудно сосредоточиться на учебе из-за всех тяжелых мыслей, что терзали его светлую голову, но, мало по малу, учеба начала помогать отвлечься. Вот и сейчас Люциус сидел, зарывшись в книги, не обращая внимания на хорошую погоду за окном и комок в горле, который рос по мере их приближения к концу года.
Малфой все чаще и чаще задумывался о том, что же будет дальше. Когда они окончат школу, все станет совсем иначе. Своя собственная свадьба Люциуса мало волновала сейчас, потому что он понимал, что она не случится раньше, чем через год – Нарциссе нужно закончить школу. Возможная скорая свадьба Сарры так же не слишком его сейчас беспокоила, потому что свадьбе всегда предшествует помолвка, а для помолвки нужна, как минимум, договоренность родителей, а для всего этого в первую очередь нужен жених. Пока нет жениха – нет повода для беспокойства. И, конечно, Люциус собирался тратить много времени на освоение семейных дел, которые ему предстоит унаследовать, а так же на службу Тёмному Лорду, в число союзников слизеринец собирался вступить уже этим летом. Но, не смотря на все это, у них с Саррой будет не меньше года на то, чтобы быть вместе. Придется хранить это втайне от общества, но это не так сложно сделать, когда ты не обязан находиться круглые сутки в окружении детей знатных фамилий. Например, у них, Малфоев, есть много различных загородных поместий, или можно будет купить для этого специальный коттедж…
Размышления Люциуса по поводу того, где им с Саррой можно будет не таить свои чувства, были прерваны Ричардом Пьюси, который коротко постучал и вошел в комнату, закрыв за собой дверь.
Люциус про себя отметил, что за последние два месяца Ричард немного изменился не в лучшую сторону. Друг выглядел усталым и замученным, как будто что-то пожирало его изнутри. Это, конечно, не было особенно удивительно, но было немного странно, потому что даже Эвелин, которая переживала гораздо сильнее, выглядела лучше.
- Привет, - Ричард не улыбнулся, откидываясь на кровать. – Я должен рассказать тебе кое-что…
Люциус удивленно приподнял брови и развернулся в кресле. Неужели сейчас он узнает, что же скрывал от него Ричард так долго, а то, что друг что-то скрывал, Малфой не сомневался ни на секунду.
- Помнишь мою последнюю стычку с Паркинсоном? – Страдальческим голосом произнес Пьюси. - Помнишь… девушку, что помогла мне?
- Сестру Кэссиопеи Ростер? Конечно, помню, - фыркнул Малфой. – Сарра не дает о ней забыть и по сей день.
Люциус рассмеялся, не обращая на стон друга никакого внимание. Ему и вправду эта история казалась смешной и дурацкой, хотя благодаря Сарре, она уже всем порядком надоела. Но страдал от этого Люциус, потому что Рич и Эва ее не слушали, а вот он сам никак не мог отмахнуться от своей девушки. Поэтому он знал обо всех моментах, когда Ричард был замечен с Айрис, начиная с Рождественского бала и по сей день. От чего он был в курсе даже того, что после того инцидента эти двое мало общались.
- Почему ты перестал с ней общаться? Она же спасла твою задницу, – Люциус внимательно посмотрел на друга. – Или это настолько задевает твое самолюбие?
- Люц, я… - Ричард запнулся, набрал в грудь побольше воздуха и выпалил. – Я сделал ей предложение!
Брови Люциуса поползли до середины лба. Он ожидал услышать любую тайну, но только не такую.
Ричард резко сел и начал заламывать руки, словно оправдываясь:
- Я сам не понял, как так вышло… Просто она сказала, что любит меня, и эти слова сами вырвались! В тот момент мне казалось, что они самое верное, что я должен сделать, но потом… Что я наделал!
Ричард снова откинулся на кровати и закрыл глаза ладонью:
- Прошло уже столько времени, а все, что я сделал, это только игнорировал Ростер. Но я ведь не могу теперь забрать свои слова, но и поговорить с отцом… - Ричард вновь сел и умоляюще посмотрел на друга. – Я ведь люблю Эву!
Вся веселость разом схлынула с Люциуса. Какой уж тут смех, когда друг оказался в такой сложной ситуации. Но Малфой ясно понимал, что все гораздо проще, чем думает его друг.
- Я согласен, что ты в ответе за свои слова и теперь женишься на ней, хочешь ты того, или нет, - Люциус так растягивал слова, что Ричард начинал нервничать от нетерпения. – И, чтобы не поползли слухи, что ты пустослов, - я, кстати, удивлен, что они еще не поползли, тебе нужно будет поговорить с отцом в скором времени.
- Я думаю, что Айрис никому не сказала о нашем с ней разговоре, за что я ей благодарен, - Пьюси потер пальцами лоб. – А к отцу я отправлюсь завтра же утром.
Люциус удовлетворенно кивнул, хотя столь быстрое согласие друга наводило на мысли, что тот уже давно все решил, просто хотел услышать, что иного пути точно нет.
- Как все уладишь, скажи Эве про помолвку, - продолжил Люциус вполне серьезно. – Готовься к ужасной реакции, потому что Сарра тебя в покое не оставит. Но, главное не говори им, что ты сам сделал предложение, представь все так, будто это выбор отца и только.
Люциус попытался представить реакцию Сарры на подобное известие и передернул плечами. Да и Эва явно сразу же вспомнит все, что твердила ей подруга столько месяцев. По правде сказать, Люциус не знал, чем все это обернется, но знал, что им обоим не поздоровится. Но сейчас было не время думать об ужасающих последствиях, нужно было внушить другу мысль, что он все сделал правильно.
- А теперь взглянем на все это с другой стороны, - Люциус посмотрел на друга в упор. – У нас уже нет времени прятаться от реальности, Рич. Ты должен будешь жениться. И не Эвелин станет твоей женой. Так не все ли равно, кто будет вместо нее?
- Я не хочу ни кем ее заменять!
- А ты и не сможешь! Никого никем не заменишь…
Люциус мог смотреть здраво на эту ситуацию. Ему с Саррой никогда не суждено было быть мужем и женой, и, понимая это, он был благодарен своей матери, что она выбрала ему невестой именно Нарциссу Блэк. Она устраивала его абсолютно во всем. Конечно, тут повлияло то, что они знали друг друга с детства и старались не ссориться. Но Люциус был уверен, что если бы он мог выбирать из всех, кроме Сарры, то выбрал бы именно Нарциссу.
- Я уверен, что эта Айрис не настолько плоха, как о ней говорит Сарра, - Люциус усмехнулся. – То, что она сестра Кэсс, никак ее не характеризует, тем более, говорят, будто они очень разные. Внешне она очень приятная, так что дети у вас будут красивые…
Ричард так скривился, словно только что на спор съел дюжину яиц докси.
- Ты зря морщишься, представь, что может уродиться у сестры Розье!
Оба друга посмотрели друг на друга и рассмеялись, чувствуя, как спадает напряжение.
- Как говорил мой дедушка: «Жена должна быть чистокровной и красивой, а все остальное поправит магия», и, к твоему счастью, Ростер обладает двумя этими качествами. К тому же она получит внушительное преданное, даже несмотря на то, что не является старшей дочерью. Она не болтлива, что определенно плюс для женщины, и не жестока, что приятно наблюдать в нашем кругу. Да простит меня сестра Нарциссы, но женщины-головорезы уже давно не в моде.
Ричард опять рассмеялся, и у Люциуса полегчало на душе. Он действительно думал так, как говорил. Они не в силах заменить тех, кого любят, но если уж нет разницы, то нужно выбирать с умом. И Малфой хоть и был удивлен, считал, что Айрис Ростер хороший выбор.
- Рич, - Люциус ставил точку в их разговоре. – Она лучшее, что ты мог бы выбрать, поэтому не кори себя. Ты все сделал правильно.
Ричард кивнул, хотя и без улыбки.
***
Субботнее майское утро выдалось совсем летним. Солнце ласково заглядывало в окна, теплый ветерок трепал занавески, птицы пели свои радостные песни. Замечательная пора для всего, кроме подготовки к ежегодным экзаменам, чем сейчас были заняты почти все ученики кроме Ричарда Пьюси, но он свое занятие сейчас не предпочел бы ни какому другому в любую погоду. Он шел по мощеной дорожке к своему поместью для того, чтобы поговорить с отцом. Нет, разумеется, в разговорах с отцом не было ничего плохого, и в данной конкретной ситуации парня беспокоила сама тема.
После вчерашнего разговора с Люциусом Ричарду стало легче, и он только корил себя за то, что не доверился другу гораздо раньше. Но сейчас эта легкость улетучивалась с каждым шагом.
Парадные двери отворились, и на крыльцо вышел Эридан Пьюси в домашних брюках и рубашке и с тостом в руке. Было время завтрака.
- Я тронут тем, что мой единственный сын предпочел завтрак со мной подготовке к экзаменам, - он улыбнулся, дожевывая бутерброд. – Но что случилось?
Ричард невольно улыбнулся. Он любил время завтрака именно из-за того, что отец выглядел вот так просто и естественно, не скованный нормами их общества – во время завтрака не принято было заявляться без предупреждения.
Они вошли в столовую, где стоял большой стол, накрытый только на одну персону, но перед соседним стулом уже появились блюдо и приборы. Оба сели на положенные им места: Эридан во главе, Ричард по правую руку от него. Парень быстро перекусил, потому что ему кусок в горло не лез, и стал ждать, пока отец закончит трапезу. Наконец, старший Пьюси с улыбкой посмотрел на сына, которого очень любил.
- Я выбрал себе невесту, - выпалил Ричард. – Айрис Ростер.
Глаза Эридана округлились в удивлении, он даже стал казаться моложе. Он отставил кубок, который уже успел поднести к губам, и потребовал:
- Рассказывай.
Ричард не утаил от отца ничего. У них были очень близкие отношения, которыми оба очень гордились в глубине души, - в конце концов, в Свете мало кто мог похвастаться подобным. Они всегда хорошо ладили и предпочитали решать все проблемы беседой в кабинете, а не накапливать взаимные обиды. Поэтому сейчас Ричард все рассказал отцу, надеясь, что тот подтвердит, что иного пути нет и ничего тут поделать уже нельзя.
- Я не знаю, что на меня нашло, но она перевязывала мне руку и говорила о любви. Эти слова казались мне самыми верными в тот момент, но теперь я понимаю, каким был идиотом. Вот только уже ничего не исправить, - закончил парень свой рассказ.
Эридан некоторое время сидел задумавшись, словно взвешивал все «за» и «против». Наконец, он откинулся на спинку стула и сказал:
- Да, ситуация. Как ты правильно понимаешь, теперь жениться на ней – дело чести, и не только твоей, но и моей, - мужчина нахмурился, но тут же улыбнулся и похлопал сына по плечу. – Но, сдается мне, тут сыграла свою роль твоя интуиция, так что, думаю, все это к лучшему.
Эридан говорил то, что должен был сказать, но Ричард все равно приуныл.
- Сын, оставь свои упаднические настроения. Не ты ли говорил, что теперь тебе все равно, кто станет твоей женой?
Ричард вспомнил, как выпалил это в пылу отчаяния. И это была правда. Так чего же парень так боялся? Конечно, Эвы. Ричард безумно боялся реакции своей девушки на то, что у него будет другая невеста. Этот момент случился бы рано или поздно, но парень очень боялся его такого скорого приближения.
- Айрис Ростер, хм… это та девчушка, что играла любимую композицию твоей матери, - Эридан перебил ход мыслей сына, возвращая его к вещам, все же более приятным. – Она мне нравится. Ты уж меня прости, но почти все девушки, которых я бы мог позволить тебя взять в жены, - те еще гадюки. А она выглядит такой безобидной и простой.
Ричард инстинктивно кивнул, хотя его мысли снова вернулись к Эвелин – вот уж кого нельзя было назвать гадюкой, так именно ее.
- Хотя я уверен, что и я, и весь Свет ошибаемся на ее счет…
Ричард поднял глаза на отца, пытаясь понять о ком именно он сейчас говорит.
- Ну, что ж, я рад, что ты двигаешься в верном русле, серьезно сказал Эридан Пьюси. – Раз мы все выяснили, возвращайся в школу, а я немедленно отправлюсь решать этот вопрос.
Ричард понимал, что его отец, вероятно, ощущает свою вину за их сорвавшееся с Эвой счастье, и парню стало стыдно за ту вспышку гнева, потому что винить здесь можно было только случай. Никто не был виноват, что так вышло. Да, возможно каждый из них сделал не все, что мог, но теперь они уже вряд ли узнают правду.
***
Эвелин Течер сидела в гостиной Слизерина и готовилась к ЖАБА. Раньше ей, как и всем ученикам как магических, так и не очень, школ, была неприятна сама идея подготовки к экзаменам. На дворе чудесная погода и так не хочется думать об учебе. Но в этот раз подготовка успокаивала ее, отвлекая от дурных мыслей, ведь, как ни крути, возвращение домой было хуже предстоящего экзамена.
За то долгое время, что прошло с последнего инцидента с Паркинсоном, все было тихо и мирно. Вернее, что-то происходило с участниками тех событий, что-то странное и глубинное, но они все панически старались скрыть все изменения ото всех и особенно друг от друга. И Эва совсем не замечала изменившегося странного Рича, потому что слишком часто переворачивала в голове свои собственные поступки, чтобы найти объяснения своему поведению. Но она могла найти их великое множество, и ни одна из них не казалась ей достаточно правдивой.
По правде говоря, Эве было страшно. Она боялась тех черт характера, которые стали просыпаться в ней, о существовании которых она даже не подозревала. И это была не она. Это была какая-то другая, безумная девушка, всплески эмоций которой задевают всех вокруг. И Течер была уверена, что виной всему Паркинсон и его манипуляции с ее настроением, поэтому всячески старалась его избегать. Да и сам он не особенно стремился с ней контактировать, а если уж они пересекались, то его взгляд был тяжелее обычного, потому что он все время размышлял о чем-то, явно о чем-то плохом.
В стене открылся проход и в гостиную вошел Ричард, убирающий какое-то письмо во внутренний карман мантии.
Он тронул Эву за плечо, от чего она вздрогнула и повернулась. Ричард был очень бледным и казалось, словно его что-то беспокоит.
- Нам нужно поговорить, - тихо произнес он, чтобы присутствующие слизеринцы ничего не услышали.
Они спустились в спальню для мальчиков, в которой сейчас никого не было, и сели на кровать Пьюси.
- Что-то случилось?
Эва чувствовала, как у нее начали потеть ладони. Она боялась услышать что-нибудь плохое, потому что с таким лицом в такой неживой тишине сообщают о смерти. Во всяком случае сейчас Эве казалось, будто кто-то умер. Она боялась пошевелиться.
Ричард как-то странно повел плечами, словно ему что-то мешало:
- Отец… нашел мне невесту, - нехотя сообщил Ричард не глядя Эве в глаза.
Невесту. Казалось, что Эва не почувствовала ничего. Лишь сердце застучало быстрее, да глаза расширились в удивлении. Но ничего страшного она не почувствовала. Она всегда так боялась этого момента, ей казалось, что она начнет плакать и проклинать родителей, но нет. Она так долго к этому готовилась, что действительно оказалась к этому готова. Но как можно подготовиться к тому, что твоего парня связывают на веки не с тобой? А с кем? Невеста – такое безликое слово, если его ни к кому не прикладывать.
- Кто она? – Эва сама удивилась ровности своего голоса.
Ричард испытующе на нее посмотрел, словно надеялся, что она не спросит, и нехотя ответил:
- Айрис Ростер.
Что-то щелкнуло. Звонко и жалобно щелкнуло и зазвенело. Зазвенело, задребезжало внутри Эвелин. Словно само это имя забилось внутри ее тела, стремясь разбить его хрупкую защиту. Все. Все, о чем говорила Сарра вспомнилось ей сейчас, предстало в совсем ином свете. А ведь она все время одергивала подругу, не придавала никакого значения ее словам. Да, в сущности, ей не было никакого дела ни до этой Айрис, ни даже до Ричарда – настолько сильно она мучилась от присутствия Паркинсона в ее жизни. Но вот теперь, все, что она не видела за своим страхом, показалось из своих тенет в еще более ужасном виде.
Эвелин попыталась вспомнить, как именно выглядит Айрис, но никак не могла. Эта девочка была сестрой Кэсс, и они наверняка не раз пересекались на различных приемах, если уж в школе не сложилось. Да и на балу Рич был с ней. Кто бы мог подумать, что все обернется вот так! Но все, что помнила о ней Эва, это только светлые кудрявые волосы. Но образ светловолосой девочки был размытым, а улыбка ее была холодной и злой.
Ричард сидел и молча смотрел на свою девушку, пытаясь понять ее реакцию на произошедшее, но Эва лишь молчала и смотрела в сторону. Тишина явно затягивалась, но Эва не замечала ни ее, ни взгляда Ричарда, потому что она продолжала перебирать все, что ей говорила Сарра об этой Айрис, а главное про эту Айрис и Ричарда.
Эва чувствовала, как злость и ревность, подобно двум тоненьким змейкам, поднимаются у нее в душе. Удивительно, до чего же хитры и коварны девушки, хотя чему тут удивляться? Ее старшая сестра – Кэссиопея Ростер, наверняка младшая такая же. И как же этой Айрис удалось получить ее Ричарда, тогда как ей, Эве, не удалось? Маленькая хитрая змея! А Ричард даже не догадывается о ее хитрости!
- И как только у нее получилось добиться своего, - Эва как-то странно усмехнулась.
Ричард нахмурился, словно был совсем с ней не согласен:
- Она-то тут при чем?
Эва усмехнулась и передразнила вопрос, от чего Ричард изменился в лице. Но Эва не заметила, она была так зла на эту девушку, что была готова устроить скандал всем и каждому, кто в этом замешан. Она зло посмотрела на парня.
- А ты и рад, да?
Недоумение исчезло с лица Ричарда, хотя и явно не без труда. Он посмотрел на свою любимую девушку долгим взглядом и ничего не ответил. Казалось, эта реакция еще больше вывела Эву из равновесия.
- Рад, что твоей женой станет именно эта маленькая вертихвостка! – зло выпалила девушка.
Ее слова прозвучали звонко и хлестко, как пощечина. Ричард как-то неопределенно махнул головой и встал.
- Я не желаю слышать подобное от тебя, - тихо произнес слизеринец и вышел из комнаты, оставив девушку одну во власти ее злобы и отчаяния.
***
Сарра Лоуренс сидела в комнате старосты и сосредоточенно комкала в руках письмо из дома. Мать в очередной раз пустилась в пространное описание прелестей своего будущего зятя, а в конце требовала рассказать, как развиваются их взаимоотношения. Стоило отдать должное мистеру Райсу, он ни словом не обмолвился чете Лоуренс, что их дочь начисто игнорирует его письма, которые он, к слову, продолжал писать, а Сарра продолжала их сжигать.
Вся эта ситуация очень сильно давила на девушку. К тому же последний школьный год очень скоро закончится, и родной замок отправит их всех восвояси. Больше его древние стены не защитят их от внешнего мира и обязанности принимать решения, а главное жить в соответствии с чужими решениями. Сарра очень боялась того момента, когда лодки понесут их прочь из детства, к которому уже не будет возврата. Потому что там, за стенами этого замка, ее ждало будущее, к которому она никак не могла подготовиться. А главное, она так и не решилась подготовить к нему своих друзей. И вся эта ложь и страх постоянно росли, словно снежный ком, рискуя раздавить слизеринку.
Дверь в комнату резко распахнулась, стукнувшись об стену. Сарра вздрогнула и обернулась.
Эва всегда стучалась, и никогда не входила ни в чью комнату, пока не услышит разрешения. Но та девушка, которая влетела сейчас в комнату старосты и начала кружить по ней, словно растрепанная ворона, была не Эвелин Течер. Да, у нее было ее лицо и фигура, но губы ее искажала такая ужасная гримаса ненависти, а глаза горели таким бешенством, что Сарра не сразу ее узнала.
- Эва? – неуверенно произнесла староста, пытаясь перестать думать о своих проблемах. – Что случилось?
Эвелин не остановилась и не ответила, а продолжила метаться от стены к стене, словно пытаясь создать ураган. Она как никогда была похожа на своего отца.
- Эва! – Сарра повысила голос.
Это подействовало. Течер остановилась и снова стала похожа на саму себя. Она посмотрела на подругу рассеянным взглядом, словно не понимая, откуда та вообще взялась.
- Что случилось? – уже спокойнее добавила Лоуренс, понимая, что сама Эва не сможет начать.
С минуту Эва все так же непонимающе смотрела на подругу, но не видела ее. Она словно пыталась припомнить, что же с ней случилось. И вместе с памятью к ней возвращалось то безумное состояние, с которым она пришла.
- Рич женится! Он женится на этой гадюке Ростер! Все, как ты и говорила! Эта маленькая гадина обошла меня! Уж не знаю, как ей это удалось! А он ии рад! Наверняка он ужасно рад, что именно она станет его женой! Эта маленькая стерва!
Сарра не нашла слов от удивления.
Нет, то, что Айрис станет невестой Рича, почему-то вовсе не удивило ее. Наверное, к этому все шло, она и сама говорила об этом ни раз. Сарру удивила реакция Эвы.
Да, Лоуренс сама все эти месяцы подливала масло в огонь. Она ужасно злилась, потому что ставила себя на место Эвы. Она злилась на Айрис, потому что Сарре казалось, что эта девушка пытается построить счастье на их несчастье. Сарра злилась, потому что Эве было все равно, а она никак не могла этого понять. Она-то ведь злилась на Нарциссу, так почему Эве все равно?
Но вот сейчас, увидев столь неожиданную реакцию подруги, она вдруг поняла, что она просто хотела от Эвы реакции, любой реакции на происходящее. Потому что Эва все больше погружалась в себя, все больше закрывалась от Рича, от нее, от всего мира. Но вдруг вынырнув, Эва достала из недр своей души такую ненависть, которая просто не могла вместиться на одного человека, на Айрис, и она разошлась на всех вокруг, на Рича, на Люциуса, и даже на саму Сарру.
- Ты ведь все видела! – почерневшие от ненависти глаза воззрились на подругу. – Ты все видела и ничего не сделала! Ты что, хотела, чтобы я побыла в твоей шкуре? И что, тебе легче сейчас?!
Эти слова были настолько несправедливы, что Сарру затрясло от злости:
- А ты что хотела? Ты хотела, чтобы я все сделала за тебя?! – закричала Сарра. – Ты привыкла, что все всё делают за тебя! Это же так удобно! Можно только сидеть и жаловаться на всех вокруг! Ты все это заслужила! И я заслужила! Мы только претворяемся важными, как наши родители, но на самом деле мы заслуживаем все, что с нами происходит! Потому что сами мы ничего, ничего не делаем!
Сарра замолчала и тяжело задышала, потому что выпалила все это на одном дыхании. Что-то капнуло со скулы на ладонь. Сарра с удивлением провела пальцами по мокрой от слез щеке. Эва тоже плакала. Это снова была их Эва.
- Сарра, прости меня, я никогда не думала так, не знаю, почему я это сказала…
Они обнялись. Но слова были произнесены. И они обе их запомнили.
***
Айрис Ростер сидела за столом Рейвенкло в компании своих однокурсников, которые обсуждали последний матч по квидитчу этого года, который принес гриффиндорцам победу над орлами и, как следствие, Кубок. Чуть поодаль сидела вся сборная Рэйвенкло и бурно обсуждала свой проигрыш. Они не выглядели особенно расстроенными, потому что заняли второе место в турнирной таблице, а победить Гриффиндорскую сборную считалось чудом из чудес. Айрис бросила на них взгляд: Фьорри что-то с жаром доказывал Алану Лоуренсу, который отвечал тихо и спокойно, но его было слышно, потому что стоило ему открыть рот, и все сразу же замолкали. Рядом с ним сидела несменная Виолетта Блэк, а уж с ней сестра Джеймса Поттера.
Виолетта вдруг поймала ее взгляд. Айрис отвернулась и продолжила безучастно слушать обсуждения.
Айрис не знала, как она относится к этим «серединчикам». Счастливчик и его невеста относились к лагерю чистокровных и на всех приемах, на которых они в силу возраста стали появляться только в этом году, вели себя так, как положено детям высокородных семей. Но здесь, в школе, они были душой компании самого толерантного факультета. Стоило взять хотя бы эту девчонку Поттер. Айрис не испытывала к ней никаких негативных эмоций, но она была явно из другого лагеря, не смотря на чистую кровь.
Ужин уже подходил к концу и столы почти полностью опустели, когда Айрис увидела, что из-за стола слизеринцев ей машет Кэссиопея. Рэйвенкловка подняла и направилась в ее сторону, с удивлением отмечая, что сестра сидит одна и чуть в стороне.
Кэсс так и не узнала о том инциденте с Паркинсоном, как и тот, что ее сестра в курсе их «развлечений».
- Мама прислала нам письмо, - улыбнулась слизеринка, когда ее сестра заняла место напротив нее.
Она всегда говорила «нам». Миссис Ростер почти не писала младшей дочери, все касающиеся ее события она сообщала в письмах, адресованных к старшей дочери, и потому считалось, что она писала им обеим. Иногда Кэсс давала Айрис читать письмо, но в основном она любила сама сообщать все новости.
Слизеринка достала конверт и побежала по письму глазами:
- Ну здесь для тебя ничего интересного, это детали о моей свадьбе, - старшая Ростер улыбалась, а ее глаза продолжали бегать по строчкам.
Айрис равнодушно кивнула. Ей и вправду уже давно перестало быть интересным, каким цветом будут салфетки на столе. Вначале, ей, конечно же, как девочке, очень хотелось участвовать в обсуждениях, но потом это прошло.
- А, вот, - Кэсс оторвалась от письма и посмотрела на сестру. – Как ты думаешь, кто просил твоей руки для своего сына?
Айрис почувствовала, как бешено забилось ее сердце. Никто еще не знал о их с Ричардом договоренности, потому что Айрис так до конца и не верила в это, но сейчас все будет точно. Довольная ее волнением сестра поспешила ее разочаровать, зачитав отрывок из письма.
- «… Вчера нас посетил мистер Лоуренс. Уж не знаю, в чем тут дело, но разрывать помолвку пристало простолюдинам, а никак не высокосветскому семейству! Подумать только, за кого они нас принимают? Они еще даже официально не объявили разрыв помолвки с этой девочкой Блэк, а уже явились к нам с просьбой «придержать» нашу младшую дочь для их сына! Невероятная наглость! Они видимо считают, что Айрис еще не помолвлена, потому что наша фамилия второсортна! Да как они смеют так думать? Ты вот-вот станешь миссис Забини! Конечно, Айрис вряд ли удастся заполучить столь же блестящую партию, но это не позволяет каким-то там Лоуренсам…»
- Стой, - Айрис перебила сестру.
Она понимала, что подобное отношение матери должно бы ее обижать, но она ничего не чувствовала по этому поводу. Ее интересовало совсем другое.
- Ничего не понимаю, - Айрис нахмурилась. – Алан помолвлен с Виолеттой Блэк, помолвлен уже давно. Что это значит?
- Они не станут поднимать шум, потому что это кинет на них тень, но означает это то, что Лоуренсам, по какой-то причине, перестала нравиться их невестка…
Айрис обернулась и посмотрела на стол Рейвенкло. Парочки там уже не было, но рэйвенкловка все равно продолжала смотреть туда, где они сидели. Неужели и в жизни они вот так же исчезнут?
- Но почему? Помолвки не расторгаются, - Айрис услышала, как дрогнул ее голос.
- Почему? Потому что они маленькие и глупые, - Кэсс равнодушно пожала плечами. – Виолетта дружит с теми, с кем не стоит дружить. А вдруг после свадьбы в их доме постоянно будет ошиваться это маглолюбское отребье? Птички напели об этом миссис Лоуренс и она испугалась за свою репутацию. Им, в конце концов, еще дочку с рук сбыть нужно.
Айрис почувствовала неприятную горечь. Счастливчик и Виолетта были надеждой всего высокосветского общества, символом того, что и такие, как они, могут быть счастливыми. Айрис не желала им такой развязки.
- Ну, теперь до них дойдут слухи об этом, и они будут осторожнее, - рэйвенкловка пожала плечами, подражая сестре. – Мистер Лоуренс сейчас не в самом выигрышном положении, а значит, найти замену им будет нелегко.
- Если слухи вообще будут, - Кэсс как-то гадко улыбнулась. – Ты ничего никому не скажешь, а я в этот раз хочу посмотреть, как братец этой Лоуренс упадет со своего пьедестала.
Айрис посмотрела на нее долгим взглядом и уже хотела уйти, как сестра добавила тихо:
- Никто из этих напыщенных маменькиных сынков не посмеет считать мою сестру второсортной.
Она сказала это так тихо и зло, что Айрис стало страшно. В этом плане Кэссиопея была очень непредсказуемой. Разумеется, она не любила ее настолько, чтобы ставить интересы выше своих собственных, но Айрис не раз замечала, что сестра, пожалуй, даже черезчур к ней привязана. К тому же Кэсс была верна их семье и любую подобную ситуацию воспринимала, как личное оскорбление.
- Кстати, Лоуренсы сослужили тебе хорошую службу, - мрачность оставила сестру столь же внезапно, как и появилась.
Айрис вопросительно на нее посмотрела, продолжая думать о несчастных ребятах, которые будут вынуждены поплатиться за свою искренность.
- Наследующий день нас посетил Эридан Пьюси, - Кэсс посмотрела на нее с триумфом. – Мама сказала, что он ей еще со школы не нравился, и она бы заставила отца отказать ему, если бы не это оскорбление от Лоуренсов. Нужно было оскорбить их в ответ.
Айрис услышала все, но не поняла смысл того, о чем говорила сестра. Ее мысли, плясавшие вокруг Алана и Виолетты, переключились на то, что, оказывается, ее мать никогда не любила мистера Пьюси. Интересно, что произошло между ними в школе, раз даже годы не смогли устранить этого.
- Айрис, ты меня слушаешь вообще? - нетерпеливо повысила голос Кэссиопея. – Наши родители согласились обручить тебя с Ричардом Пьюси!
***
Эрика Забини почти не притронулась к ужину, потому что на сдвоенном уроке Зельеварения у Дарвина Эббота из Хаффлпафа взорвался котел, и он угодил в больничное крыло с сильными ожогами. Конечно, Эрике не было никакого дела до его здоровья, но вот было дело до Дэрека, который тоже попал в зону поражения. Он пострадал гораздо меньше, но плечо и вся правая рука покрылись у него какой-то ужасной коркой, и его тоже отправили в Лазарет.
«Да, он мой жених. Который меня ненавидит, кстати. Значит, я туда могу не идти»
Слизеринка с огромным усилием проглотила третью ложку пирога и отодвинула тарелку. Она могла сколько угодно убеждать себя, что ей плевать, но это было враньем. Ей хотелось пойти проведать Дэрека, хотелось общаться с ним даже вопреки ему самому.
Поняв, что больше ничего в нее не влезет, девушка вышла из-за стола и быстрыми шагами направилась в больничное крыло, надеясь, что время посещений еще не закончилось. Ей повезло, мадам Помфри еще даже не начала вечерний обход. В палате горел мягкий свет, травмированных учеников было мало, и большинство кроватей пустовали.
Они заметили друг друга одновременно, потому что Эрика успела уловить тень удивления на лице своего жениха. Он лежал на кровати, самой дальней от кровати того Хаффлпафца, по вине которого здесь оказался. Девушка усмехнулась, понимая, что это не случайно - от слизеринцев всегда ожидают удара в ответ. И правильно делают. Хотя Дэреку явно не было никакого дела до мести однокурснику.
- Как ты? – Забини постаралась придать своему голосу небрежный тон.
Она наколдовала стул и присела рядом с его кроватью. Ее взгляд скользнул по обнаженному торсу и резко перебежал на изуродованную руку, которая сейчас больше напоминала ветвь какого-то дерева.
- Как человек с поленом вместо руки, - голос Дэрека не был шутливым, но и раздраженным тоже не был.
Повисло молчание. Девушке было неловко под взглядом его пронзительных глаз, которые словно пытались вырвать из нее признание в цели посещения.
Их помолвка не была расторгнута, и, конечно, родители сообщили своему сыну подробности ее визита. Но с тех пор, казалось, прошла уже целая жизнь, а между ними решительно ничего не поменялось. Он всегда только смотрел, словно снимал с нее кожу.
- Тебе, во всяком случае, повезло больше, чем Дарвину, - Эрика улыбнулась и повернула голову в сторону кровати Хаффлпафца, где, судя по виду, лежало какое-то дерево.
Дэрек улыбнулся, но даже не взглянул на однокурсника, продолжая сверлить взглядом свою невесту.
- То есть, ты считаешь невезеньем выполнение вместо пятого пункта указаний к работе сразу девятого? – в его голосе звучала насмешка, и адресована она была ей.
Она усмехнулась. Ей вдруг стало понятно, что он делает. Он смеется над ней. Он не хотел этой помолвки, но считает ее своим долгом. Только если в этот раз она действительно не откажется. Вот только второй раз она никак не могла это сделать. Теперь они оба дойдут до конца. И ему не стоит все усугублять.
- Я считаю невезением обладать столь острым умом и все равно стать частью леса, - слизеринка улыбнулась. – Хорошо, что у тебя есть я, чтобы поддержать тебя в этот трудный период.
Это игра. Словно ей снова семь, и они с Дэйвом играют в жениха и невесту. В это раз играть нужно усерднее, иначе она проиграет.
Мадам Помфри начала вечерний обход больных и сурово указала девушке на дверь. Больным нужно было готовиться ко сну. Эрика легко поднялась и поправила юбку. Дэрек наблюдал за каждым ее движением.
- Спасибо, что навестила меня.
Эрика замерла, чувствуя дрожь в пальцах. В его голосе не было издевки, или же он крайне хорошо ее спрятал. Почему-то этот искренний тон задел девушку сильнее, чем все его прошлое поведение. Так не честно, они ведь играют.
Она с трудом улыбнулась и уже собралась уйти, когда парень улыбнулся:
- Разве, моя милая невеста не поцелует меня на прощание?
У Эрики появилось сильное желание ударить его табуреткой по голове, но уж точно не целовать. Как он смел разговаривать с ней так, словно это не он ее ненавидит, а кто-то другой? Словно они пара…
Эрика сладко улыбнулась и, наклонившись, поцеловала парня в лоб. Он попытался что-то сделать, но одна рука совершенно не давала ему собой шевелить, и он смог лишь чертыхнувшись сузить глаза.
- Спокойной ночи, дорогой.
Эрика вышла из больничного крыла и чуть было не топнула ногой от злости на него. Ей была глубоко неприятна вся манера его общения с ней, как будто он играл со змеем. А змеем была она.
Сердитая Забини спустилась в подземелья и вошла в гостиную Слизерина. Там было много учеников, которые уже поели, но спать еще совершенно не собирались. Нарциссы здесь не было, а больше ни с кем Эрика сейчас говорить не хотела, поэтому она направилась прямиком в спальню. Кто-то схватил ее за руку и потянул к себе. Эрика повернулась и увидела брата, который смотрел на нее так, как никто кроме отца на нее больше никогда не смотрел. От их взглядов у нее всегда становилось легче на душе.
Дэвид Забини притянул ее к себе и мягко потрепал по голове.
- Дэйв, - Эрика уткнулась лицом в его грудь и улыбнулась.
***
Нарцисса Блэк сидела в библиотеке и готовилась к экзаменам. В последнее время это стало ее любимым занятием. Единственным, которое приносило хоть какое-то облегчение. Последние месяцы очень сильно подарвали ее самоощущение. Она стала чувствовать себя непривлекательной, потому что не знала, как иначе объяснить то, что Джеймс предпочел ей эту грязнокровку.
Это были очень высокомерные мысли очень высокомерной девочки, считающей, что все должны любить ее просто за то, что она красивая. Наверное, это жизнь решила преподать ей такой урок. И хотя она, кажется, вполне уже это понимала, все же никак не хотела это принять.
В последнее время Нарцисса старалась меньше заниматься самокопанием, потому что это приносило ей одни лишь расстройства, но мысли не желали ее оставлять и возвращались. Ей казалось, что куда бы она не смотрела, о чем бы не говорила, а главное, с кем бы не говорила – мысли все равно возвращались к тому, что Джеймс любит другую. Именно поэтому последние месяцы Блэк все никак не могла понять: легче ли ей быть одной или в компании хоть с кем-нибудь.
Северус легко входил в ее положение, потому что, фактически, был в той же самой ситуации. Ну, или почти в такой. Но Нарцисса уставала говорить о том, какой плохой Джеймс, потому что от этого она не начинала меньше его любить. И мало-по малу Северус стал делать только хуже, потому что Нарцисса смотрела в его черные глаза и видела там рыжую разлучницу.
Эрика в принципе всегда подходила к этому вопросу с рациональной точки зрения. Она всегда знала про роман подруги с гриффиндорцем, но никогда сама не поднимала эту тему, позволяя Нарциссе «хранить тайну». А когда Блэк сама уже была не в силах скрывать… Что ж, Эрика не осуждала ее ни разу, но Нарцисса видела неодобрение в глазах подруги. Эрика никогда не скрывала, что совершенно согласна с обычаем браков по расчету родителей. Она считала, что их дело пытаться сделать такой брак максимально идеальным, строя семью в гармонии здравого рассудка. А потому она просто не могла одобрительно смотреть на этот союз, у которого изначально нет будущего. Она была права.
Айрис… Айрис добрая и простая. Она всегда поддержит, она знает, каково это, когда твой любимый человек любит не тебя. Но ей повезло, она станет его женой. Он будет ее. Нарциссе было тяжело смотреть на удачу подруги, потому что Айрис совсем не выглядела счастливой, а это Блэк никак не могла понять. Ей казалось, что подруга уже достигла цели, но ведь цель Ростер была в ином.
Сириус был особенно любим и ненавистен ею в этот период. Он был словно второй Джим. Второй недосягаемый Джим. И из-за этого ей хотелось видиться с ним постоянно, но она не могла находиться в его компании больше десяти минут. Она видела, что он жалеет ее. Точно так, как Джеймс, наверное, жалеет ее и ее любовь. Она – Блэк. Блэки ненавидят, когда их жалеют.
А Люциусу и вовсе было сейчас не до нее, она это понимала. Да и не помог бы он ей ничем. Он же ее жаних, и станет ее мужем. Вместо Джеймса.
И выходило, что на самом деле одной переживать боль разбитого сердца было гораздо легче.
Только вот на деле не легче.
Глава XI. Миражи.Сложнее всего выбирать пути и сжигать мосты,
которые уж не выдастся перейти.
Сложнее всего пройти через эту жизнь,
которую ты выбирал, но избрал не ты.
Сложнее всего не знать и не ведать лжи,
которая улыбается, как сестра,
и стоя на перекрестке путей избрать
дорогу,
ведущую в миражи.
Июнь пролетел почти незаметно в бесконечных подготовках к экзаменам, экзаменах и коротких перерывах, чтобы отдышаться. Впереди маячило лето со своим отсутствием занятий, безудержным весельем и семейным единением. Лето, которое для кого-то станет последним летом беззаботной юности. И в день последнего экзамена это ощущалось особенно сильно. Взрослая жизнь ходила вокруг, показывая множество дорог. Но многие из этих дорог были лишь манящими, недостижимыми миражами. Страшно, когда ты не знаешь, какая из дорог настоящая, а какой и вовсе у тебя нет.
Эрика Забини вышла с последнего в этом году экзамена по Защите от Темных искусств и, помахав подругам, сразу же направилась в совятню, чтобы отправить письмо домой. Конечно, уже завтра она сама будет в состоянии сказать родителям все с глазу на глаз, но Дэйв вчера получил письмо от отца, что мама немного нездорова. На самом деле отец писал брату совсем о другом, и эта новость была озвучена между делом, и возможно вообще не предназначалась для юной мисс Забини, но Дэвид посчитал, что Эрике стоит знать, тем более, по словам отца: «ничего серьезного». Но, несмотря на это, Эрику очень взволновало это известие, и она поспешила написать матери.
Она всю ночь не могла уснуть, но сейчас, глядя вдаль на улетающую сову, девушка кротко рассмеялась. Ее волнение легко объяснялось нервным состоянием во время подготовки к экзаменам, и, скорее всего, родители лишь посмеются над своей маленькой дочерью.
Маленькой дочерью. Эрика помрачнела, подумав о том, что ей больше не двенадцать лет, когда она возвращалась домой, и они наперебой с Дэвидом рассказывали о новых предметах и заклинаниях. Сейчас родителей будут интересовать совсем другие новости, что она сможет рассказать им?
Эрике пришлось прибегнуть ко всей своей хитрости, но ей удалось устроить все так, что почти все время они с Дэреком вместе готовились к экзаменам. Парень бы более чем недоволен, ему явно больше нравилось быть одному, или уж, во всяком случае, не с ней. Но он не мог сказать ей этого напрямую, а она бессовестно этим пользовалась. Конечно, ей было неприятно, что ее жених никак не хочет идти на контакт, но она не собиралась сдаваться. К тому же, как показала практика, спокойное дружеское участие не вызывало у парня никакой реакции, так что Эрика намеренно раздражала его, считая, что негативная реакция все же лучше полного равнодушия. Что на эту тему думал Дэрек, догадаться было несложно.
И к тому же, хотя и не наблюдалось особенных сдвигов во взаимоотношениях будущих супругов, Эрика успела привыкнуть к его компании, потому что другой у нее почти не было. У Айрис было много других предметов, которые требовали отдельной подготовки, а потому подруги очень редко готовились к экзаменам вместе – Эрика смеялась, что Дэрек наверняка очень любил Айрис в эти часы. Но с Айрис Забини виделась достаточно часто, по сравнению с той же Нарциссой, которая за последние месяцы очень сильно отдалилась от подруг и предпочитала готовиться в одиночку.
Но как обо всем этом рассказывать родителям? И стоит ли им вообще рассказывать об этом? Сейчас у них и без нее полно забот. Пройдет всего пара недель, и Дэвид женится на Кэссиопее Ростер. Совсем скоро в их доме появится еще одна девушка, потому что по старым традициям жених забирал невесту в свой дом, в свою семью, где они должны были прожить год, якобы для того, чтобы научиться у старших вести быт. На самом деле эта странная традиция была еще относительно новой и либеральной, потому что еще бабушка Эрики после замужества прожила в доме родителей дедушки всю свою жизнь и стала его полноправной хозяйкой только после их смерти. Раньше Эрика всегда считала это пережитками древности, но сейчас она с ужасом думала о том, что всего через год Дэвид с Кэссиопеей переедут. Уже в следующем году, когда Эрика вернется домой, ее брата там не будет. Но еще задолго до этого, уже через пару недель, Эрика, которая всегда была самой важной для него, отойдет на второй план.
Эти мысли не покидали юную Забини, и она нещадно ревновала брата к его невесте, ненавидела Кэсс до глубины души. Но что она могла сделать? А главное для чего? Она и сама через год с небольшим покинет отчий дом, все, что она так горячо любила, чтобы поселится с чокнутыми родителями своего нелюбезного жениха.
Эрика нахмурилась. Она была счастливым ребенком несчастливого мира, а потому всегда старалась смотреть на происходящее с юмором. Но, что-то, чем дальше она отходила от детства, тем сложнее было это делать.
- Просто удивительно, как все самые неоднозначные ситуации собираются совпасть в один момент, - Забини усмехнулась.
Несчастный брак и полное одиночество. Наверное, это плата за все хорошее, что было у нее в жизни. Да, будущее не слишком ее радовало, но, по крайне мере, оно было ей известно.
Эрика любила все знать. Тогда можно подготовиться. Можно защититься.
***
Эмили Поттер сидела на последнем экзамене СОВ по Истории магии и никак не могла сосредоточиться. В голову лезло все что угодно, но только не воины великанов. Не то, чтобы ей очень уж нужен был высший бал по Истории магии, но она добросовестно готовилась даже к этому предмету, и ей хотелось получить то, что она действительно заслужила. Но вместо третьего вождя огромного народа у нее перед глазами стоял Сириус Блэк.
Их отношения начались так внезапно, развивались и не развивались одновременно и, казалось, имели столько же минусов, сколько и плюсов. И одним из таких спорных моментов было их негласное стремление скрыть эти самые отношения.
Для Эмили это было вполне обдуманное решение, которое она старалась принять совершенно хладнокровно.
Во-первых, она не хотела афишировать их связь, потому что та возникла столь неожиданно, и Поттер была совсем не уверена в том, сколько же она продлится. Девушке совсем не хотелось встать в ряд дурочек, которые поверили Сириусу Блэку и теперь сформировали уже целую гвардию бывших подружек. Эмили всегда считала себя вполне разумной и никак не могла объяснить себе самой, как же так получилось, что она забыла о своем желании держаться от Блэка подальше. И ей ужасно не хотелось, чтобы все сплетницы замка обсуждали именно этот ее просчет.
Во-вторых, она боялась реакции Джеймса… Она боялась стать причиной ссоры между Сириусом и Джеймсом, а ведь она прекрасно знала, как эти двое нужны друг другу. Ей не хотелось огорчать брата. Но, наверное, и даже скорее всего, в глубине души она боялась не ссоры между друзьями, а то, что Джеймс скажет ей. Что она снова расскажет ей о том, кто такой Сириус и чем чреваты отношения с ним. Она слышала все это сотни тысяч раз. И все девушки Хогвартса слышали это не меньше. Но гвардия бывших подружек Блэка пополнялась, потому что любая девушка в глубине души верит, что уж она-то особенная, что она сможет изменить и направить на путь истинный даже самого прожженного грешника – мысли, которых нет опасней для девушки. И Эмили боялась, что Джеймс скажет ей, что она лишь очередная, а она не вынесет этих слов. Потому что еще больше она боялась, что это правда.
И, в-третьих, девушки безумно любят «тайны». Это же так волнует любое девичье сердце, когда только ты одна знаешь, что вот этот парень теперь твой. Когда весь замок строит догадки, пытается завоевать его внимание, недоумевает, а ты точно знаешь, что все их попытки тщетны. И эта захватывающая игра в быстрые взгляды, случайные прикосновения, неожиданные встречи и пустые разговоры, накинутые на страсть, как плотная вуаль.
Но вместе с тем, так же, как Эмили успокаивалась мыслью, что никто ничего не знает, она и раздражалась по этому же поводу. Так, например, самой страшной мыслью, которая посещала голову Эмили был вопрос: «а почему Сириус хочет скрыть отношения с ней?». Этот вопрос сводил райвенкловку с ума, потому что в ее голове уже была сформирована очередь из возможных ответов, каждый из которых был хуже предыдущего.
Так, например, Эмили казалось, что Сириус, который безумно любил похвалятся своими любовными «победами», всеми силами старался скрыть отношения с ней, потому что не был уверен, что хочет ее «побеждать», если вы понимаете, о чем я. Тут на кону были отношения с Джеймсом, которые глупо портить из-за очередной интрижки. А также сейчас он считался свободным, и девушки продолжали липнуть к нему в надежде на внимание. Сириус явно любил это и охотно флиртовал с каждой встречной-поперечной, а Эмили молчаливо сглатывала обиду и ревность, делая вид, что это устраивает в первую очередь именно ее.
Все эти мысли постоянно теснились в голове девушки, подогреваемые сомнениями о том, что она сделала сама первый шаг. Она, а не он, значит ему не слишком того хотелось. Да и мама, помнится, всегда учила Эмили, что так нельзя, что парни любят охотиться, клянчить, вымаливать. Что им интересно следить только за движущейся целью, тогда он будет мчаться за тобой, делать все, чтобы ты была с ним, и в тот момент ты сама охотница, открывающая свой капкан. Но девушка вряд ли в полной мере верила матери в этом вопросе. А сейчас ей и вовсе не хотелось этому верить, но страх то и дело заползал в сердце.
Она столько раз уже успела пожалеть о том, что натворила. Ей казалось, что друзьями они были ближе, что они лучше понимали друг друга, меньше раздражались… а сейчас все валится, валится, валится. Но потом она вспоминала все свои чувства до этого шага и ни за что на свете не хотела вернутся к тому ощущению щемящего горя от неразделенной любви. Вот и выходило, что этот шаг было нужно сделать. Нужно было поцеловать Сириуса Блэка, чтобы перестать быть несчастной или стать еще несчастнее.
Но потом они встречались где-нибудь в густой тени бука на берегу озера. И все страдания, которые Эмили переживала в моменты разлуки, испарялись, впуская на свое место безграничное счастье, яркое, как неожиданный свет маяка. Потому что Сириус Блэк в эти моменты был точно ее и только ее. Он целовал так, что не было ни одного сомнения в его искренности, обнимал так нежно, словно уже любил ее…
И Эмили день ото дня сражалась сама с собой за каждую грань этого странного человека, то есть против каждой.
***
Для Джеймса Поттера последние три недели были невероятной пыткой. Одной большой попыткой помириться с Лили, прибить Снейпа, не прибить Сириуса, подготовиться к экзаменам, сдать экзамены и все по кругу. Словно на младшие курсы вернулся.
Парень успел уже сотню раз, если не почувствовать себя виноватым, то просто пожалеть о своей несдержанности. Лили никак не желала сменить гнев на милость, и, судя по всему, ее благосклонность только ухудшалась во время подготовки к экзаменам. Сколько бы Джеймс не просил ее простить его - она оставалась непреклонной.
Ситуацию сильно обострял Снейп, с которым Лили не была в ссоре, но отношения с которым уже утратили былую гибкость. Слизеринец явно неверно понимал причину ссоры влюбленных, не говоря уже обо всей ситуации в целом. Поэтому размолвки Лили и Нюнчика случались если не каждый день, то уж через день точно. Казалось, от этого Лили еще больше злилась на Джеймса и вообще на всю компанию. Но главное, Лили злилась из-за того, что Джеймс уже пять раз конфликтовал со Снейпом в особо жестокой форме.
Но тут гриффиндорец ничего не мог с собой поделать. Он считал, что именно этот заморыш виноват в их такой длительной ссоре с Лили, да и Снейп всячески старался подогревать в Джеймсе эту мысль. Он говорил об этом в каждой стычке, свидетельницей которой не была Лили. Он намеренно дразнил Поттера тем, что с ним, слизеринцем, она продолжает общаться, тогда как он, умница Джеймс, остался не у дел. Джеймса это доводило до бешенства. Но что было хуже всего, так это подозрительно растущая уверенность Нюнчика в том, что Джеймс и Лили расстались окончательно. Поттеру, который сам бы никогда не стал врать о таких вещах, казалось, что Снейпу известно что-то, чего он, Джеймс, не знает, и ему становилось страшно.
— Скучно, — сказал Сириус.
Друзья отдыхали на берегу озера после последнего в этом году экзамена. Завтра они отправятся домой, и не будет никаких уроков и домашних заданий. Только одно бесконечное веселье. Джеймс бросил короткий, но болезненный взгляд на кучку девушек у воды. Он так и не успел помириться с Лили… Ему было до ужаса интересно, о чем же она думает, так беззаботно болтая ногами в теплой воде. Неужели она совсем по нему не скучает? Сам Джим ужасно скучал по ней и просто места себе не находил. Ему хотелось скулить побитой собакой, но вместо этого он ночами превращался в оленя и неистово ломал ветки в Запретном лесу.
Звонкий смех Лили резанул Джеймса по ушам сквозь наигранно скучающий голос Блэка.
— Когда наконец будет полнолуние?
— А я бы и без него обошелся, — мрачно сказал Люпин из-за своей книги.
Ремус никогда не любил полнолуния так, как их обожали Джеймс с Сириусом. И тут его можно было понять. Понять, но не принять бесконечное желание друга выставить себя виноватым перед всем миром: перед директором, друзьями, окружающими. Ремус всегда излишне беспокоился о том, что уже нельзя изменить, но можно улучшить. А они день ото дня старались показать другу, что их «прогулки под луной» нужны именно им самим. А инцидент с Нюниусом уже давным-давно был забыт, как что-то неприятное, и вспоминался только в качестве смешных замечаний. Забыт Ремусом, Питером и Сириусом. Но Джеймс каждую минуту помнил, что именно тот случай и стал основой для ссоры с Лили.
Вот и сейчас, вспомнив о своем «геройском поступке», парень почувствовал, как начинает злиться. И тут он увидел Снейпа.
Слизеринец стоял недалеко от ближайших кустов и запихивал в сумку какие-то бумажки. Он явно не видел здесь своих ненавистных однокурсников, потому что выглядел совершенно спокойным.
— Сейчас развлечемся, Бродяга, — спокойно сказал Джеймс. — Гляди, кто там...
Ох, не вовремя Снейп оказался на его пути. Себе на беду. Сириус повернул голову — и замер, как пес, почуявший кролика.
— Великолепно, — мягко сказал он. — Нюниус.
Джеймс посмотрел на друга долгим взглядом, затем коротко взглянул на девушек у воды. У него возникло ощущение, словно вот сейчас он стоит на перекрестке нескольких дорог, и стоит выбрать одну – пути назад уже не будет.
Снейп вышел из тени и зашагал по лужайке. Джеймс и Сириус встали. Люпин и Хвост остались сидеть. Люпин по-прежнему смотрел в книгу, хотя его зрачки не двигались и между бровей пролегла едва заметная морщинка. Он никогда не забудет Снейпу то ночное «приключение». Хвост переводил взгляд с Сириуса и Джеймса на слизеринца и обратно, и лицо его светилось жадным нетерпением.
— Как дела, Нюниус? — громко сказал Джеймс.
Ничего не значащий вопрос. Как тысячу раз до этого. Снейп уронил сумку и быстро сунул руку в карман за палочкой. Ожидаемая реакция. Ничего нового. Но у Джеймса реакция была лучше:
— Экспеллиармус!
Палочка слизеринца подлетела вверх футов на двенадцать и шлепнулась в траву позади него. Сириус рассмеялся отрывисто, словно залаял:
— Импедимента! — сказал он, направив палочку на Снейпа, и Снейп, рванувшийся за своим оружием, упал ничком на полпути к нему.
Гуляющие стали оборачиваться в их сторону. Некоторые ученики поднимались на ноги и подходили ближе. Одни смотрели на происходящее с неодобрением, другие — с удовольствием. Ни для кого это не было новым, каждый человек в замке знал об этой вражде, и все воспринимали ее по-своему. Кто-то считал, что дело было во вражде факультетов, потому что в последнее время в стычки очень часто примешивались дружки Снейпа, а из-за них другие стали полагать, что все это из-за приверженности к разным лагерям. Ни те, ни другие не были правы. Вернее, нет, сейчас, когда у них за плечами было столько лет вражды, а впереди была война, в которой они встанут по разные стороны баррикад, - эта была чистая правда. И Лили была при чем, ох как при чем! Но она и раньше была при чем. Наверное, Джеймс никогда не мог простить Снейпу то, что Лили так хорошо к нему относилась, а сам он при этом был лишь куском говна, который ратовал за чистокровных и, где ни попади, унижал маглорожденных. Лили была маглорожденной. И она была лучше, чем весь чистокровный Слизерин. Но и это не было первопричиной. А то, что ею было на том далеком первом курсе Джеймсу было неприятно вспоминать.
Снейп, тяжело дыша, лежал на траве. Ему не было страшно, он знал такие заклинания, после которых они все побегут к «мамочке» Дамблдору. Но слишком много людей.
Джеймс и Сириус приблизились к нему с поднятыми палочками; по дороге Джеймс поглядывал через плечо на девочек у озера. Только бы сработало.
— Как прошел экзамен, Нюнчик? — спросил Джеймс.
Джеймс уже не чувствовал злости, он чувствовал привычный азарт и удовлетворение своей остроумностью. В конце концов, гриффиндорец редко злился, а эта «вражда» с Нюнчиком – было одним большим и длительным развлечением их жизни. Ничего плохого, это же весело. Весело, как прогулки с оборотнем.
— Я смотрел на него — он возил носом по пергаменту, — злорадно сказал Сириус. — Наверное, у него вся работа в жирных пятнах, так что ни слова не разберешь!
Кое-кто из зрителей засмеялся: Снейпа никогда не любили. За спинами ребят пронзительно захихикал Хвост. Нюнчик пытался встать, но заклятие еще действовало, и он корчился, будто связанный невидимыми веревками.
— Вы у меня дождетесь! — выпалил он, глядя на Джеймса с откровенной ненавистью. — Дождетесь!
Джеймс почувствовал некоторое разочарование, что слизеринец никогда не умел интересно отвечать. И чему их там на Слизерине только учат?
— Дождемся чего? — хладнокровно сказал Сириус. — Что ты хочешь сделать, Нюнчик, — вытереть о нас свой сопливый нос?
Полный ненависти взгляд Снейпа скользнул на Сириуса. Его он ненавидел особенной ненавистью, такой, которую даже сам не мог понять. Этот мерзавец не просто обладал всем, о чем так мечтал Снейп: чистотой крови, знатной родней, красотой и деньгами, - он посмел отказаться от всего этого! Посмел быть счастливым, отказавшись от всего этого!
Из уст слизеринца извергся поток ругани и проклятий, но его палочка лежала в трех шагах от хозяина, и ничего не случилось.
Поттер и Блэк одновременно покачали головой, как родители качают головой, глядя на проделку маленького ребенка.
— Ну и грязный же у тебя язык, — презрительно сказал Джеймс. — Экскуро!
Изо рта у Снейпа тут же полезла розовая мыльная пена, она покрыла его губы, и он задыхался в ней... Вот это было смешно! Вот что означает остроумная реакция на происходящее, но куда до этого Нюнчику.
Вдруг Джеймс весь напрягся и расслабился в один момент, потому что произошло то, чего он ждал, то, ради чего затеял все это: за его спиной раздался голос Лили.
— Оставьте его в покое!
Джеймс и Сириус оглянулись. Свободная рука Джеймса немедленно взлетела к волосам. Как же он соскучился по ней, по ее голосу, который обращается к нему. Она была красива как никогда в лучах летнего солнца и с сердитым выражением лица.
— Что, Эванс? — сказал Джеймс. Самый тембр его голоса вдруг изменился — он стал более глубоким и мелодичным, более взрослым.
— Оставьте его в покое, — повторила Лили.
Она смотрела на Джеймса с откровенной неприязнью, и парень сразу же вспомнил все свои недавние страхи, все насмешки Снейпа на этот счет.
— Что он вам сделал?
Ее вопрос был глупым, и это заметили все, кроме ее самой и Джеймса, который видел только неприязнь и больше ничего. Но парень постарался выбросить эти мысли из головы. Они все еще не сделали свой выбор, но он уже горел под их ногами.
— Ну, — сказал Джеймс с видом человека, серьезно обдумывающего заданный ему вопрос, — пожалуй, все дело в самом факте его существования, если ты понимаешь, о чем я...
Джеймс был доволен тем, как изящно ответил на ее, в общем-то, риторический вопрос. Многие зрители, включая Сириуса и Хвоста, засмеялись, но Лили даже не улыбнулась: ее раздражала его несерьезность.
— Считаешь себя остроумным, — холодно сказала она. — А на самом деле ты просто хвастун и задира, Поттер. Оставь его в покое, ясно?
Ее тон больно задел Джеймса, но он не оставлял дела на пол пути.
— Оставлю, если ты согласишься начать все с начала, — быстро откликнулся Джеймс, словно уже давно отрепетировал эту сцену. — Давай... пойдем со мной на прогулку, и я больше никогда в жизни не направлю на Нюнчика свою волшебную палочку.
Сейчас Джеймс был готов пойти даже на это, но он и не мог представить, что это явно не то обещание, которое он сможет исполнить. Или сможет, но это будет стоить ему многого. В любом случае, Лили не хотела дать ему этого шанса.
Тем временем Чары помех, наложенные на Снейпа, слабели. Медленно, дюйм за дюймом, он подползал к своей палочке, отплевываясь от мыльной пены, но Джеймс этого не видел.
— Я не согласилась бы на это, даже если бы у меня был выбор между тобой и гигантским кальмаром, — сказала Лили.
Джеймс сделал недовольное лицо. Он уже ничего не понимал, неужели и правда все кончено? Но, казалось, что все понимал Сириус, потому что его ни капельки не беспокоило поведение Эванс. Более того, она находил эту перепалку крайне забавной именно потому, что ему было очевидно то, что никак не хотели разглядеть эти двое.
— Не повезло, Сохатый! — весело сказал Сириус и снова повернулся к Снейпу. — Стой!
Но он опоздал: слизеринец уже направил свою палочку прямо на Джеймса. Вспыхнул яркий свет, и на щеке Джеймса появился глубокий порез. Кровь хлынула ему на мантию. Забывший о своем противнике Поттер сразу же вспомнил о нем, применив в ответ первое, что пришло уму в голову. Еще одна яркая вспышка — и Снейп повис в воздухе вверх тормашками; мантия свалилась ему на голову, обнажив тощие, бледные ноги и серые от грязи подштанники. Многие в маленькой толпе разразились ликующими криками; Сириус, Джеймс и Хвост чуть не захлебнулись от хохота.
В уголках губ у Лили что-то дрогнуло, но она громко сказала:
— Опусти его!
— Пожалуйста, — сказал Джеймс и взмахнул палочкой.
Снейп шлепнулся на землю, точно груда тряпья. Выпутавшись из подола мантии, он быстро вскочил на ноги с палочкой наготове, но Сириус, уже не позволяющий себе отвлекаться на происходящее, сказал:
«Петрификус тоталус!» — и слизеринец снова упал плашмя, как доска.
Казалось, в голове Эванс происходило что-то другое, но она не забывала вставлять свою лепту в происходящее:
— Оставьте его в покое! — крикнула Лили.
Она тоже выхватила палочку. Джеймс с Сириусом настороженно следили за ней. Причинять ей вред не входило в планы Джеймса. Все вообще шло не по плану. Неужели то, во что он верил, было лишь миражом?
— Послушай, Эванс, не заставляй меня с тобой сражаться, — серьезно сказал Джеймс.
— Тогда расколдуй его!
Джеймс тяжело вздохнул, повернулся к Снейпу и пробормотал контрзаклятие. Все было как всегда. Этот мерзкий слизеринец снова был между ними.
— Ну вот, — сказал он, когда Снейп вновь с трудом поднялся на ноги, — тебе повезло, что Эванс оказалась поблизости, Нюниус...
Джеймсу хотелось уязвить побольнее самолюбие слизеринца. Показать, что без Лили этот соплежуй вообще ничего не стоит.
— Мне не нужна помощь от паршивых грязнокровок!
Это было зря. Снейп перешел черту. Но Лили среагировала быстрее и хладнокровнее, чем кто-либо мог предположить. Она прищурилась:
— Прекрасно, — спокойно сказала гриффиндорка. — В следующий раз я не стану вмешиваться. Кстати, на твоем месте я бы постирала подштанники, Нюниус.
Джеймс был так зол, что даже не заметил совсем неожиданный укол со стороны девушки ее лучшему другу. Ему хотелось оторвать Снейпу его проклятую сальную бошку.
— Извинись перед Эванс! — заорал Джеймс, угрожающе направив на Снейпа палочку.
Но тут Лили, которая, кажется, подвела у себя в голове какие-то итоги, повела себя совсем странно для Джеймса:
— Я не хочу, чтобы ты заставлял его извиняться! — закричала Лили, обращаясь к Джеймсу. — Ты ничем не лучше его!
Это был удар ниже пояса. Она ненавидит его! Совершенно точно ненавидит!
— Что? — взвизгнул Джеймс. — Да я никогда в жизни не называл тебя... сама знаешь кем!
Мечты рушились Джеймсу на голову с такой силой, что звенело в ушах. Или это ее жестокие слова звенели?
— Ходить лохматым, как будто минуту назад свалился с метлы, выпендриваться с этим дурацким снитчем, шляться по коридорам и насылать заклятия на всех, кто тебе не нравится, только потому, что ты от природы... Непонятно, как твоя метла еще поднимает в воздух твою чугунную башку! Меня от тебя тошнит!
Она круто развернулась и быстро зашагала прочь.
— Эванс! — крикнул Джеймс ей вслед. — Погоди, Эванс!
Но она так и не обернулась. Все было кончено раз и навсегда.
— Какая муха ее укусила? — сказал Джеймс, безуспешно пытаясь сделать вид, что ответ на этот вопрос его вовсе не интересует.
— Сдается мне, она считает тебя немножко зазнайкой, дружище, — сказал Сириус.
— Ну ладно. — В голосе Джеймса зазвенела обида. — Ладно же...
Джеймсу казалось, что друг совсем не понимает серьезности всей ситуации, а Сириус вот прекрасно понимал, что это Джеймс ничего не понимает.
Опять вспыхнул яркий свет, и Снейп снова повис в воздухе вниз головой. Даже если Лили больше его не любит, даже если Лили больше никого из них не любит, этот урод поплатится за то, что сказал, и за все то, что сделал.
— Кто хочет посмотреть, как я сниму с Нюниуса подштанники?
***
Весть о ситуации у озера к вечеру облетела весь замок и, хотя для многих это была рядовая стычка, были и те, кто понимал всю значительность данной ситуации. Одной из таких людей была Нарцисса Блэк, которая сейчас шла по замку в поисках друга. Она отлично знала, где найдет его, потому что сама так часто туда ходила.
Время было уже позднее, вот-вот должен был быть отбой, но слизеринка не боялась быть уличенной в ночных прогулках. В последний день уже не наказывают.
Где-то внизу ученики доедали праздничный ужин. У Нарциссы уже давно были проблемы с питанием, да и веселиться не хотелось, а потому она поспешила покинуть этот праздник жизни.
Год. Целый год рухнул пропастью между Нарциссой и Джеймсом, а ей все казалось, что прошла лишь пара мучительно долгих недель, что вот завтра она сможет все исправить. Но прошел год, а завтра она сядет в поезд и уедет домой. И не увидит Джеймса целое лето. А следующий, последний год их жизни в этих стенах безжалостно растопчет остатки ее надежд и желаний.
Девушка никак не могла понять, никак не могла осознать, как так получилось, что уже год Джеймсу не было до нее совершенно никакого дела, в то время, как ей самой он не то что не стал менее нужен, а наоборот. Ей казалось, что ее сны, ее ощущения, воспоминания, врывающиеся в ее будни, все не только не потеряло резкость, но и наоборот обострилось.
Нарцисса вошла на площадку Астрономической башни. Ночь была теплой, и в ней пахло расставанием. В последнее время Блэк редко думала о ком-то, кроме Джеймса, а потому она только сейчас подумала о том, что, например, Люциус закончил школу, и больше он в нее не вернется. Девушке стало грустно. Они с будущим женихом не были по-настоящему близкими друг другу, но Люциус был семьей. Что он будет делать, когда окончит школу, а она все еще будет здесь? Наверное, встречаться с Саррой. Но что еще? Что вообще ждет их там, за стенами родного детства?
Война. Нарцисса никогда не понимала, что это значит. Родители говорили о чистоте крови, о том, что волшебство только для волшебников, о величайшем маге современности, который приведет волшебников к величию и царствованию на всей земле, о том, что им больше не нужно будет соблюдать статус секретности… Все это звучало красиво, но не понятно для ее юной головы. С их слов война была чем-то необходимым и полезным, и Нарцисса повторяла это с их слов. Но для нее, в ее мире, не было никакой войны. Она писала письма домой, и родители отвечали ей, рассказывали о привычных вещах: родственниках, приемах. Ни слова о войне, а значит ее и не существует. Она вернется домой и будет ходить по комнатам поместья, по точно таким же комнатам, как и до войны. Так что это значит, война?
По рождению, по воле родителей, которых Нарцисса любила, она уже была на стороне некого Темного Лорда, потому что она волшебница, настоящая, чистокровная. И Бэлла, и Регулус, и Люциус, и Сарра Лоуренс, и Ричард Пьюси, и Эвелин Течер, и ее подруги Эрика и Айрис, и даже Снейп, потомок оборвавшегося чистокровного рода Принц, и любой уважающий себя слизеринец. Они все были по одну сторону баррикад с самого рождения. Но что это значит? Что они пойдут убивать грязнокровок? И тех, кто за грязнокровок?
Нарцисса встала на краю и заглянула в темноту под ногами, где-то на земле лежали квадратики света. А как же Сириус? Волшебник по рождению и по праву. А Андромеда? Ее родная сестра. А как же Джеймс? Чистокровный мальчик из гриффиндора. Они все теперь ее враги?
Может поэтому Джеймс оставил ее? Потому что они по разные стороны? Но он чистокровный, он мог, он должен был быть на ее стороне! Он должен был быть рядом с ней всегда! Но его не было.
Мысли девушки вновь вернулись в свое уже привычное русло. Вернулись в реальность, где Джеймс Поттер был ее недосягаемой мечтой.
Темнота взглянула в глаза слизеринки. Нарцисса вдруг представила, как она шагнула вниз. Как завтра, перед отъездом поезда кто-нибудь нашел ее, лежащую в облаке своих платиновых волос в свежей траве, еще мокрой от росы. В ее воображении не было ни капли крови, только она, красивая, словно уснувшая. Как поднимутся крики, как пошлют срочную сову родителям. Как мама, нещадно сминая дорогое платье упадет на колени перед ее телом. Как отец будет кричать и обвинять директора, клясться, что закрое эту школу к чертовой матери. Как будут плакать Айрис и Эрика, обнимая друг друга и жалеть, что так мало были с ней в последнее время. А главное, как разобьется сердце Джеймса, как он проклянет Эванс и тот день, когда предпочел ее Нарциссе. Как он бросится к ее телу и прижмет его к груди. Как будет кричать, что готов на все, лишь бы вновь увидеть ее живой. Но будет уже поздно.
Эти мысли доставляли девушке такое необъяснимое удовольствие, что еще пара минут, и она бы. Не помня себя, шагнула бы в объятия смерти. Но дверь, ведущая на площадку отварилась, и вошел Северус Снейп. Наваждение закончилось.
Слизеринец, кажется, не ожидал увидеть подругу здесь. Он вообще выглядел крайне печально, его лицо было бледно-зеленым, но опухшим, словно от нескольких часов беспрерывных рыданий. Передвигался он так, словно плавность движений покинула его в один момент. Он дошел до середины площадки и рухнул на колени.
Нарцисса обернулась, но осталась стоять на краю, все еще опьяненная своими недавними видениями. Она смотрела на друга и чувствовала смесь щемящей жалости и торжества в один момент. Вот и для него все стало кончено, потому что так должно быть. Для таких, как она, как Северус, не было надежды долго греться в лучах тех, кто теперь их враги. Эта надежда была глупой с самого начала. Джеймс то хотя бы чистокровный, из хорошей семьи, но эта рыжая грязнокровка… Северус уже давно шел по другому пути, на котором ей не было места, но он продолжал цепляться за нее. Нарцисса не знала, как убедить друга, что он должен отпустить эту маглу, потому что не знала, как убедить себя отпустить Джеймса.
- Все кончено, - одними губами произнес Снейп.
Парень буквально корчился на каменном полу, обнимая себя руками, словно в страхе, что развалится на куски. Его лица не было видно, но Нарцисса и так чувствовала его отчаяние. Все кончено, она это знала. Для них все было кончено изначально.
- Все кончено, - повторил парень, поднимая голову и глядя девушке прямо в глаза.
Он ждал, что она переубедит его, но она лишь кивнула. Она сделала это раньше, чем осознала, насколько это жестоко. Она не знала, что сказать ему, не знала, что делать.
- Я назвал ее гр… гря… так, как не имел права, - выкрикнул Северус, словно это Нарцисса была виной всему. – Как ты не понимаешь?!
Лицо Нарциссы стало жестким. Это он перестал понимать.
- Она и есть грязнокровка, - твердо сказала девушка.
Снейп взвыл, словно она ударила его палкой. Он метался по каменным плитам и никак не мог остановиться. Нарцисса смотрела на него, чувствуя, как теряет терпение.
- Ну так иди к ней! Иди и умоляй ее простить тебя! – Блэк сердито топнула ножкой в дорогой туфельке.
Для нее это было очевидно. Нет смысла скулить и жалеть себя, когда все разваливается. Нужно бежать и пытаться что-то сделать. Хотя девушка знала, что это бесполезно.
Но Снейп не знал. Он посмотрел на нее безумными глазами и бросился прочь в замок.
***
Северус Снейп стоял у входа в башню Гриффиндора и ждал. Пару минут назад он убедил однокурсницу позвать Лили, но не верил, что она придет. Он бы не пришел.
Он не помнил, как добрался до этой башни, события всего этого дня перемешались у него в голове и отказывались складываться в логичную цепочку. Снейп дернул рукой и попытался провести ладонью по и без того сальным волосам, но вместо этого лишь вцепился в них пальцами.
Он столько лет лелеял в своем сердце любовь к этой рыжеволосой нимфе, лелеял до безумства, до боли, так, что порой казалось, будто разорвав с ней все связи ему наконец-то станет легче. Он наконец-то сможет идти по своему пути, который выбрал для себя несколько лет назад, не оглядываясь на то, что она скажет, не бежать к ней за прощением. Он знал, что будет больно вырывать ее образ из своего сознания – столь накрепко она вросла в его душу, но ему казалось, что он переживет и сможет идти дальше свободным. Но вот сейчас, переступив эту запретную черту, он понимал, что в этом нет никакого спасения, а одна лишь гибель.
И тут портрет Полной Дамы отъехал в сторону. Северус задержал дыхание, жадно впитывая в себя ее черты: светящиеся в полумраке зеленые глаза, жидкий метал волос, тонкий стан в совсем легеньком халатике… Она вышла и остановилась. И в ее лице не было ненависти, только тихая грусть. И эти глаза. Такие глаза бывают только у целителей или безвинных детей, чистые, искренние, уверенные в своем предназначении. Сердце Снейпа защемило: люди с такими глазами, как у нее, не должны быть рядом с такими исковерканными людьми, как он.
— Прости меня, - тихо проговорил Северус.
Эти слова дались ему с трудом, словно он разучился говорить. Но стоило его голосу разрушить ночную тишину, как ее глаза изменили свое выражение:
— Отвяжись.
— Прости меня! – второй раз это далось легче, и парень взмолился.
— Можешь не трудиться.
Лили была непреклонна. То выражение на ее лице, с которым она вышла к слизеринцу, то, которое он вначале принял за готовность простить его, означало совсем другое.
— Я пришла только потому, что Мэри сказала, будто ты грозишься проторчать здесь всю ночь...
Это не было правдой. Она пришла попрощаться, потому что уже все решила.
— Да. Я бы так и сделал. Я вовсе не хотел обзывать тебя грязнокровкой, это у меня просто...
Снейп сглотнул. Ну как можно было сказать, что он хотел сделать ей больно. А он хотел. В тот момент, когда эти подонки унижали его, ему было наплевать. Ему было приятно, что она вступилась за него, что наговорила гадостей Поттеру, но… Что-то мелькнуло в ее лице, в ее голосе, что-то, чего Поттер побоялся услышать, а он, Снейп, услышал… В тот момент он понял, что она простит этого ужасного идиота. Простит, потому что… И этого Снейп выдержать не смог. Он сказал это, потому что ему хотелось причинить ей хоть малую часть той боли, что она постоянно причиняла ему.
— Сорвалось с языка? — В голосе Лили не было жалости. — Слишком поздно. Я много лет находила тебе оправдания. Никто из моих друзей не понимает, почему я вообще с тобой разговариваю. Ты и твои дружки — Пожиратели смерти... Ага, ты этого даже не отрицаешь. Ты даже не отрицаешь, что сам собираешься стать таким же. Тебе не терпится присоединиться к Сам-Знаешь-Кому, да?
Он открыл было рот, но так ничего и не сказал. Это была чистая правда. Она не понимает, что это единственно верный путь.
— Я больше не могу закрывать глаза. Ты выбрал свою дорогу, я — свою.
Ее слова просвистели, как лезвие кинжала. Когда-то ему был дан шанс идти с ней в ногу. Второго шанса не будет. Его никогда не бывает для таких, как он.
— Нет... послушай, я не хотел...
Он не знал, что он хотел сказать. Что именно он не хотел? Чтобы она была грязнокровкой? Но тогда она никогда бы на него не посмотрела…
— Обзывать меня грязнокровкой? Но ведь всех, кто родом из таких семей, ты именно так и зовешь, Северус. Почему же я должна быть исключением?
Слизеринец открыл рот. Ему хотелось сказать ей, что она и есть исключение. Она исключительная. Она тот свет, который не давал ему погрузиться во тьму. Но слова застревали в горле… Лили посмотрела на него с презрением. И это было худшее, что он видел в своей жизни. Все унижения, которые он сносил от шайки Поттера не были такими ужасными, как этот ее взгляд. Ссоры родителей не были такими ужасными. Даже смерть, смотрящая глазами оборотня, не была такой ужасной, как презрительный взгляд любимых зеленых глаз.
***
Покидать школу всегда трудно. Особенно трудно покидать школу, в которой прошли ровно семь лет твоей жизни, за исключением каникул. Это не проходит бесследно даже для самого черствого ученика.
Сарра Лоуренс никогда не была черствой или бесчувственной, просто она отлично умела держать себя в руках. И даже сейчас, в последний раз глядя на Хогвартс, ее лицо выражало спокойствие и усталость, и только глаза панически бегали по башенным пикам.
Она так отчаянно боялась этого дня, что, казалось, исчерпала все запасы страха, и когда сегодня утром собирала последние вещи и окидывала тоскливым взглядом свою комнату старосты, слизеринка была совершенно спокойной. Такой, как и положено быть слизеринке, такой, как выглядела каждая девушка с ее курса. Одна только Кэссиопея Ростер картинно и неестественно рассказывала своим подругам, сколько всего у нее связано со школой, то и дело всхлипывая, так и не проронив ни одной слезы. Зато сейчас она громко смеялась в соседней лодке и махала замку рукой.
Сарра мелко дернулась. Для нее этот замок был подобен самой жизни, потому что за его пределами все замирало и словно консервировалось в семейном соку. И вот сейчас те же самые лодки, которые семь лет назад впервые везли их к этим вековым стенам, увозили их прочь. Бесчувственные лодки.
Лоуренс обвела взглядом присутствующих друзей, чувствуя, как паника волнами подбирается все выше к самому сердцу. И Люциус, и Рич, и Эва… все они были ее друзьям с самого первого дня в школе, Рич и до школы, но иначе. Всех она знала лучше, чем знала саму себя, но сейчас, качаясь на темной воде, она совсем не могла узнать их. Ее лучшие друзья, те, какими они были семь молниеносных лет назад, остались там, в стенах этого замка, в стенах их детства, вместе с самой главной частью ее души. И никому из них уже не дано было туда вернуться. А особенно ей…
Ей нельзя будет вернуться в эту школу, и дети ее не будут учиться в этих стенах. Еще совсем немного и сама Англия останется лишь в ее памяти живым счастливым островком, который всю оставшуюся жизнь будет делать ее несчастной.
Мысли девушки логично подошли к человеку, которого она сейчас полагала самым большим врагом своей жизни, - к мистеру Райсу. Она не знала, сколько еще месяцев или, может быть, недель свободы отмерил ей рок, и это пугало ее еще больше. Она с ужасом представляла, как объявит друзьям о своей помолвке. Ей казалось, что до тех пор, пока об этом никто не знает, это как бы и не правда, но стоит самым близким узнать правду, как и ей самой придется в нее поверить. А что потом? Званый ужин, на котором они возвестят всему обществу, что собираются связать свои жизни навеки? На глазах у Люциуса, Эвы и Рича? А потом она пред чистым лицом своей юности станет женой этого старика? А потом бросить их всех, бросить брата, ее маленького счастливчика? Лоуренс трескалась изнутри от этих ужасных вопросов, на которые она знала ответы, но которые были столь болезненными, но было просто непонятно, почему никто не слышит, как она кричит каждой клеточкой своего тела?
Никто из них не знал, что же будет с ними завтра. Что сделает с ними новая, взрослая жизнь? Все догадывались, но боялись сказать вслух. Она растопчет их.
Сарра сжала руки в кулаки, стараясь сохранить остатки самообладания. Ей казалось, что она мечется по лодке из стороны в сторону. Хотелось броситься в воду, но чем дальше они уплывали, тем больше она понимала, что так нельзя. Она садилась в эту лодку еще девчонкой, а выйти должна будет девушкой, взрослой и несчастной.
***
Ричард Пьюси мрачно смотрел на отдаляющийся замок и вполне разделял настроение Сарры. С той только разницей, что ему хотелось, чтобы этот этап в его жизни побыстрее закончился. Последний год был далеко не самым радостным временем в любимой школе, и Рич очень не хотел, чтобы этот год перечеркнул все более ранние счастливые воспоминания. Прошлое смотрело им вслед сквозь замковые окна, как смотрит мать на покидающих дом взрослых детей. На Ричарда мама уже никак не смотрит, и вот совсем скоро в прошлом останется даже Хогвартс.
В глубине души парень был даже рад, что последний год выдался крайне изнурительным. Зато сейчас, оставляя детство позади, он пока чувствовал лишь облегчение. Ему совсем не хотелось, чтобы его однокурсники поняли, какую важную нишу в его душе занял этот замок. Он же не девочка, чтобы сентиментально оплакивать завершение очередного жизненного этапа. Да и расставание с замком будет для него не столь жестоким: его друзья останутся с ним и во взрослой жизни. Это было хоть каким-то утешением.
Ричард обвел друзей долгим взглядом.
Сарра была его кузиной, ее отец – брат покойной миссис Пьюси. Они были друзьями еще до школы, она и Алан часто гостили в поместье Пьюси. Для Ричарда она стала настоящей сестрой, и парень никогда не понимал слухов, которые то и дело о них возникали. Сарра всегда и во всем его поддерживала, да и понимала его лучше всех. Даже Эва никогда не могла бы понять его лучше, чем Лоуренс, которая знала его с рождения.
Люциус. С Люциусом они до школы почти не общались, потому что их родители никак не контактировали. Рич всегда смотрел на этого белокурого мальчика, и ему было ужасно его жаль. Наверное, потому он тогда, на первом курсе, вместе с Саррой и сел в его купе. Но потом они удивительно сблизились, потому что тот Люциус, на которого никак не влиял отец за пределами дома, оказался совсем другим, настоящим. Сможет ли он сохранить это, когда они все покинут Хогвартс навсегда?
Эва… Ричард бросил на нее короткий взгляд и отвернулся. Их столько всего связывало, они прошли вместе всю школьную жизнь, так что же сейчас так нещадно разделяло их? Ричарду уже стало казаться, что тут дело не в Паркинсоне, потому что внешний враг наоборот должен был бы сблизить их.
Эва, его милая молчаливая Эва… Неужели она тоже останется в прошлом?
Ричард закрыл ладонями лицо. Мягкий плеск воды о лодку бередил его сердце. Вот бы это уже скорее закончилось. Замок навсегда останется в его памяти вместе со всеми, кого он любил в нем. Но сейчас нет сил смотреть на него и помнить. Это слишком невыносимо. Они никогда не смогут вернуться в счастливую пору своей юности, не смогут беззаботно радоваться жизни, не думая о будущем. Все кончено. Они никогда больше не будут теми, кем были.
***
Люциус долго ждал этот день. День, который станет одним из самых тяжелых в его жизни. Он много думал о том, что же принесет ему эта новая жизнь за стенами школы. И как бы он ни крутил у себя в голове воображаемую паутинку дорог, все указывало на то, что самый большой камень преткновения его спокойствия, если не счастья, это Абракас Малфой. Все остальное он был в силах выдержать.
Сразу по окончании школы Люциус собирался вступить в ряды Пожирателей Смерти и начать воплощать в жизнь идеи Темного Лорда. За стенами Хогвартса шла война, и все дети медленно, но верно выбирали сторону. Для Люциуса и сторона и дальнейшие действия были вполне определены происхождением, воспитанием, а главное, отцом. Конечно, все это сложно было назвать легким и спокойным, но Малфой мало о том переживал. Он, как и любой подросток, склонный к максимализму, захваченный идеей, был готов «броситься в бой». Но, как и любой подобный подросток, парень был охвачен тщеславием и полон романтических заблуждений об этой политической группировке. Он грезил только о собственных будущих успехах и победах, нежели о целях и средствах самой идеи, не говоря уже о тех жертвах, которые ему возможно придется принести «во имя общего Блага».
И следующее дело, которое маячило еще далеко впереди, но приближалось столь же неуклонно, как приблизился выпуск из школы, - это свадьба с Нарциссой. Конечно, до свадьбы было еще не меньше, а может и больше года, потому что невесте нужно было закончить школу, но время мало интересовало Люциуса в данном вопросе, потому что это событие было неизбежным. А потому парень уже научился относиться к нему не только без лишних огорчений, но и даже с определенными радостями. В конце концов, свадьба означала вступление девушки в его семью, а значит слизеринцу больше не нужно будет быть один на один с отцом. Конечно, глупо было считать, что появление девушки в поместье как-то смягчит Абракаса, на это Малфой младший даже не рассчитывал, но, по крайней мере, Люциусу больше не нужно будет сносить этого старика одному. К тому же эта девушка, что уж говорить, была одной из того, что удовлетворяло тщеславие юноши. Она была красива, чертовски красива, именно так, как подобает роду Блэков и Малфоев. Ее кровь была баснословно чиста. Люциус прекрасно понимал, что хотел и среди Пожирателей Смерти стать лучшим, а это очень сложно сделать, если твоя супруга недостаточно чистокровна. Ну и она была богата и знатна, что позволяло и даже требовало показывать ее другим людям в качестве «трофея».
Да, это был совершенно прагматичный взгляд Люциуса на свою невесту. Но не стоит забывать, что он никогда не любил Нарциссу, а любил совсем другую девушку, о чем знали и та, и другая. Никакой подлости в его отношении не было и в помине. Более того, где-то там, за холодным расчетом и невозможными мечтами о Сарре притаилась настоящее братское чувство к девушке, которая стала его нареченной раньше, чем он понял, что это значит. И это чувство, втайне от него самого, пустило глубокие корни в его подсознание.
Но помимо таких реальных событий и планов была еще Сарра, которая не вписывалась в его расчерченную жизнь. Она просачивалась сквозь эти клетки, пронизывала их словно свет, но не могла их заполнить. Здесь холодная расчетливость Люциуса терпела поражение, здесь он не мог и не хотел ничего решать. Он просто хотел, чтобы Сарра была рядом с ним, чтобы хоть иногда он мог любить ее так же открыто и ярко, как в школе. Он не знал, как это сделать. Вернее, у него в голове была расплывчатая идея скрытных отношений, у которых не будет конца. И если бы он хоть на мгновение отключил свое сердце и действительно взвесил все за и против, его бы охватило самое настоящее отчаяние, потому что это было невозможно. Но Сарра Лоуренс властвовала над его сердцем, а где сердце имеет высшую власть, там нет места разуму.
Поэтому Люциус Малфой полный решимости ехал в Хогвартс-Ээкспрессе в новую, взрослую жизнь, считая, что у него есть только одна неразрешимая проблема – его отец.
***
Хогвартс-экспресс летел, пожирая пространство. Леса и поля за окном исчезали, не успевая появляться, но Эвелин Течер ничего не видела. Казалось, что колеса отстукивали нервные удары ее сердца о ребра. В ее голове не было ни этого алого паровоза, который подобно огненной гиене пожирал ее жизнь, ни этих вольных полей, куда зачастую, год от года, рвалась ее душа, ни молчаливых друзей вокруг, у каждого из которых в голове был свой адский состав, увозивший их из детства, к которому уже не будет возврата.
Вот все и закончится сегодня. Что будет с ними?
Девушка с содроганием представила, как сегодня вступит на порог своего дома, и осенью не уедет обратно в школу, а отправится прямиков в ад – дом Паркинсонов. Хотя и ее собственный дом не сулил ей никакого счастья. Год от года она возвращалась в поместье и чувствовала себя там словно на экзамене: каждый шаг, каждый жест необходимо было тщательно взвешивать, и, не дай Мерлин, чем-то разозлить отца. Ненависть к отцу смешивалась с неконтролируемым страхом, под влиянием которого девушка почти не покидала дома в летние каникулы, разве что отец уезжал куда-то. Да и в доме Эва почти не покидала своей комнаты. Вернее, всеми силами старалась не покидать комнаты, но в доме действовали четкие правила и распорядки, нарушать которые можно было только в случаях очень тяжелой болезни или же смерти. И школа больше не станет ее спасением, о котором она будет мечтать все лето. Ее уже больше ничто и никто не спасет, даже друзья.
Если подумать, этот последний для них год пролетел, пронесся совсем не так, как она представляла. Во многом это было по ее вине, но она еще этого не понимала.
Она мечтала, что этот год станет пиком ее дружбы с ребятами и ее отношений с Ричардом. Но вместо этого, Эва чувствовала, что она стала дальше от них всех, чем когда-либо.
Люциус был ее другом еще до школы, другом по несчастью, так сказать. У них схожие семьи и схожие во многом судьбы. Но весь этот год, Люциус старался быть непоколебимым, в то время, как Эва наоборот все расшатывала. И ей казалось, что вот у Люциуса уже давно все просто и понятно, а значит нет смысла переживать, тогда как у нее рушится жизнь и она просто не может быть так спокойна. Она считала, что раз он так себя ведет, то и переживает меньше. Да и парни в принципе легче к этому относятся, как ей казалось.
Сарра была ее лучшей, да и что греха таить, единственной подругой с самых первых школьных дней. Они всегда доверяли друг другу тайны и девичьи переживания. Но в этот год Сарра перестала быть откровенной даже в своих мыслях о Люциусе и Нарциссе, словно боялась случайно рассказать ей что-то лишнее. А поскольку человеку всегда свойственно переносить на других свои собственные мысли, то Эве казалось, что внезапная холодность подруги связана с каким-то высокомерным отношением к ее проблемам, в то время, как проблемы самой Сарры, как казалось Эве в моменты наибольшего раздражения, сводились к одной, тривиальной для всех слизеринцев. То, что проблема Эвелин ничем не отличалась от этой самой проблемы браков по расчету, не приходило Течер в голову, потому что она сама день ото дня дорисовывала к ней усугубляющие детали.
К примеру, семейные условия, которые у Эвы были очевидно тяжелее, нежели в семье Лоуренс, вызывали зависть и мысли, что уж не Сарре жаловаться. К тому же ни у Сарры, ни у Люциуса не было таких проблем с будущими супругами, как у Эвы. У Сарры так и вовсе не было жениха, а значит, ей еще могло повезти. То, что любой из возможных вариантов воспринимался Лоуренс более чем отрицательно, так как все они были не Люциус, как-то не бралось Эвой во внимание. Она сама уже привыкла, что все у нее складывается так ужасно не потому, что ее жених не Ричард, а потому, что ее жених – Альберт. К тому же, Паркинсон действительно был не самым, мягко говоря, приятным человеком, и это стоит учитывать, прежде чем осуждать Эвелин за ее жалость к себе. Но даже это не давало ей права быть настолько несправедливой к людям, которые ее любили.
И эта несправедливость переходила всякие границы в отношении Ричарда. Несмотря на то, что парень не давал ей ни единого повода для ревности, Эва была раздражена почти всегда из-за своих мыслей, которые не давали ей покоя своими бесконечными, бессмысленными подозрениями. Из-за этого они с Ричем стали проводить вместе еще меньше времени, что только усиливало ревность девушки. Стоило парню выскользнуть из ее поля зрения, даже если Эва точно знала, где он и с кем, ее напряженное сознание тот же час рисовало рядом с ним белокурую соперницу. Саму же Айрис она сверлила неприязненными взглядами при любом удобном случае, которые, кажется, очень огорчали рейвенкловку.
Эва вполне отдавала себе отчет, что ее подобное поведение только отталкивало Ричарда, но вместо того чтобы перестать изводить его, она только еще больше раздражалась на то, что он охладел к ней в такое тяжелое для нее время.
Слизеринка повернула голову на Рича, который сидел рядом с ней, но мыслями был где-то далеко.
Раздражение снова подступило к самому горлу. Эва представила, что он думает об Айрис и их женитьбе, или о чем-нибудь ином… Только подумать, сидя рядом с ней! Эти мысли, которые стали привычными в последнее время, сводили девушку с ума. Ревность все облекала в совсем иные тона, всему придавала иной смысл, меняя ее саму до неузнаваемости.
Эве вдруг захотелось сделать что-то, чтобы вернуть Ричарду всю ту боль, что он ей причинил. Чтобы он наконец-то понял, как ей тяжело, как она страдает и мучается! Ей казалось, что никто на всем белом свете ее не понимает и потому осуждает, и особенно Ричард. А уж он-то точно не имеет права ее осуждать! Ведь это он и его кудрявая невеста сделали ее такой ужасной, такой мерзкой, что порой ее саму от себя тошнило.
А ведь еще совсем недавно Альберт Паркинсон считался врагом номер один, и Эвелин даже не заметила, как собственноручно передала это знамя в руки своего любимого.
***
В купе мародёров царило поразительное спокойствие. Питер спал, кое-как разместившись на двух третях сидения, пуская слюни себе на руку, которую подложил под голову для удобства. Ремус читал книгу про редких лесных тварей, его взгляд быстро бегал по листам. Сириус сидел, закрыв глаза, откинувшись на спинку, и видимо дремал, но что-то в его фигуре говорило о том, что он только делает вид, что спит. Впрочем, никому не было до него никакого дела. Джеймс задумчиво смотрел в окно на пролетающие поля.
Вот и наступили летние каникулы, закончился еще один год, невероятно счастливый год, принесший в конце столько разочарования. Парень никак не мог поверить в то, что смог завоевать Лили Эванс, а потом смог потерять ее. Это было тяжело понять, и еще тяжелее принять, что их ссора столь затянулась. Неужели это уже была не ссора, а окончательный разрыв? Джеймс не мог в это поверить. Его чувства к Лили не ослабли, не прошли, а словно бы наоборот загорелись еще сильнее и ярче, сжигая его изнутри своим немилосердным огнем. Но что бы он не делал, Эванс никак не хотела погреться у его костра.
Джеймс вспомнил вчерашний инцидент и поморщился. Конечно, это было глупо, но таким образом он хотел привлечь внимание Лили. Получилось. Но каким нужно же было быть идиотом, чтобы пытаться вернуть девушку, издеваясь над ее лучшим другом! Это просто уму не постижимо! Можно же было понять, какие страдания это ей доставит… Джеймс порой удивлялся себе. Как мог он, так болезненно переживающий ее холодность, доставить ей такую боль в ответ. Это было жестоко. Жестоко к ней, разумеется, о Нюнчике гриффиндорец и не подумал ни разу. Да, он уже дошел до отчаяния, пытаясь вернуть ее. Но это было жестоко, и ему нет оправдания.
- Да иди ты уже к ней, - голос Сириуса выдернул всех из полусонного состояния.
Ремус выглянул из-за книги. Блэк открыл глаза и сердито взглянул на своего любимейшего друга, который наконец-то перестал созерцать пейзажи, но не двинулся с места.
- Она не хочет быть со мной, - тихо проговорил Джеймс, огорчаясь.
Сириус закатил глаза, а Ремус с трудом подавил смешок. Им двои, да и многим в школе, было прекрасно видно, что не только Джеймс, но и Лили страдает в разлуке, но только гордость и Мерлин знает что еще мешает этим двоим быть вместе.
- Что вы двое знаете такого, чего не знаю я? - Джеймс прищурился.
- Видишь ли, у нас зрение лучше… - начал Сириус, закидывая ногу на ногу.
- … и мы используем его, чтобы делать верные выводы, а не вести себя, как влюблённый… - поддел Ремус, стараясь сохранить серьезное выражение лица.
- … олень, - закончил Сириус.
Ну как, как можно было быть таким слепым? Сириус с Ремусом сразу заметили до ужаса странное поведение Эванс начиная с абсолютно идиотского вопроса, ответ на который знала вся школа, и заканчивая ее гневной тирадой, которая чуть было не перешла в восхваление Джеймса.
Джиму не нужны были никакие разъяснения и доказательства, если друзья говорили что-то с такой уверенностью. Тем более он не желал знать, с чего они взяли, что Лили хочет помириться, если они утверждали это с такими знающими лицами. Парень просиял и выскочил из купе.
Ремус рассмеялся, а довольный Сириус только покачал головой. Но не прошло и минуты, как хорошее настроение Блэка улетучилось, сменившись давно обдумывающимся планом.
- Что ты думаешь делать со своим наследством?
Ремус словно читал его мысли. Он уже давно начал это обдумывать. Наверное, с того самого дня, как Эмили поцеловала его. Что ни говори, Сириус очень беспокоился о реакции Джеймса на происходящее.
Джеймс был его лучший друг, самый близкий человек, тот, ради которого он был готов на все, действительно на все, что Джим ни попросил бы его сделать. Умереть ради Джеймса, за Джеймса? Сириус поступил бы так не думая ни секунды. Он вообще очень слабо представлял себе жизнь без Джеймса. Поэтому был готов отвернуться даже от Нарциссы, если бы Джеймс попросил. Да, она была его сестрой, но что значит кровное родство против родства душ? Сириус слишком хорошо знал Нарциссу, чтобы тешить себя ложными надеждами на ее счет. Она была дочерью своих родителей, дочерью Блэков в полной мере. Да, она еще не понимала, в чем заключается большая драма их семьи и чистокровного общества в принципе, и не слишком стремилась это понять. Но Джеймс никогда не попросил бы Сириуса о подобном, потому что он-то, как раз, ПОНИМАЕТ.
Сириус бы оставил Эмили, если бы Джеймс только сказал. А он скажет, когда узнает. Слишком хорошо он знал его, Сириуса, слишком любил и его, и Эмили и понимал, что они не будут счастливы.
Что чувствовал Сириус к Эмили?
Как это ни было ужасно, но пока ничего нового. А Сириус был скептиком, он считал, что либо его мир сразу должен быть перевернут, либо он уже не перевернется. Нет, бесспорно, она его привлекала. Ему нравилась ее стройная фигура, ее золотящиеся на солнце каштановые волосы, задорные Поттеровские глаза, яркая улыбка. Но это все было внешнее, поверхностное. Конечно, ему нравилось проводить с ней время, с ней он чувствовал себя свободно, в своей тарелке. Его влекло к ней. Хотелось целовать ее, прикасаться к ее коже, прижимать ее к себе… Он был здоровый семнадцатилетний парень, а она была красива и мила. Эти чувства к ней были такие же, как и сотню раз до этого и не претендовали на глубину. Стоило им расстаться, и он забывал все, что теснилось в нем рядом с ней.
Но это была Эмили.
Это же была Эмили.
Нельзя было действовать так, как раньше.
Ей только исполнилось шестнадцать. Она была чиста. Она хотела искренних, романтичных отношений, о которых грезят все хорошие девочки ее возраста. Отношений, на которые он, Сириус, не был способен. Она была влюблена и не хотела замечать отсутствия влюбленности у него. Он видел такое множество раз, но впервые уму было не все равно.
Между ними лежала пропасть из ее представлений об идеальных отношениях, построенных не на влечении тел, а на влечении душ. Сириус не мог, да и не хотел преодолевать эту пропасть.
Но вместе с тем, он почему-то не хотел, чтобы Джеймс узнал, и не только потому, что друг расстроится.
Именно эти мысли наводили Блэка на необходимость места, где они с Эмили смогут остаться незамеченными в летние каникулы. Поэтому Сириус решил съехать от Поттеров.
- Я решил купить себе дом, - немного помолчав сказал Сириус. – Не могу же я до конца своих дней злоупотреблять гостеприимством родителей Джеймса.
- Мудро, - Ремус улыбнулся так, словно понимал наличие и других причин для данного решения.
Сириус усмехнулся. Он был почти уверен, что Ремус все знал.
Интересно, может Рем знал и ответы на те вопросы, которые не давали Сириусу покоя? Но он еще не был готов их задать.
***
Поезд все несся вперед, оставив школу далеко позади. До Лондона было не больше часа. Не больше часа до того, как Лили Эванс увидит свою семью.
Вокруг весело щебетали девочки из гриффиндора, раздражая слух Лили. Она никогда не ездила в Хогвартс-экспрессе без Северуса, поэтому этот посторонний шум выбивал девушку из колеи. Сама она просто сидела и смотрела в окно, стараясь не обращать внимания на звонкие голоса.
За прошедшие сутки Лили переосмыслила очень многое.
Северус. Она до самого последнего момента думала, что простит его. Простит потому что он ее лучший друг, слишком многое их связывало. Но теперь их связь так истощилась, что сохранила свои первоначальные краски только в памяти. Теперь у них было гораздо больше различий, нежели сходств. Различий, на которые Лили уже два года закрывала глаза.
Он станет Пожирателем Смерти.
Гриффиндорка никогда не задумывалась слишком серьезно, что это значит, никогда, до вчерашнего дня. Он станет Пожирателем Смерти, человеком, который утверждает, что такие, как она, должны подчиниться Тому-кого-нельзя-называть или умереть.
Он станет… убийцей.
Лили не могла в это поверить, но Северус уже давно перестал быть тем одиннадцатилетним мальчиком, который говорил ей, что происхождение ничего не значит.
Они выросли и изменились, продолжая убеждать друг друга, что они все те же дети на лужайке. Их пути разошлись, а они столько лет оглядывались и цеплялись друг за друга. Хватит лгать. Этой ночью Лили так ясно осознала свою и его ложь, и решение пришло само. Последнее решение. И стоило это понять, как Лили почувствовала облегчение. Больше не нужно было оправдывать его поступки и врать, врать себе, что это временно. И «спасать» его от Джеймса тоже больше не нужно…
Лили покраснела, но так как она смотрела в окно, этого никто не заметил.
Переосмысливая потом всю ту ситуацию у озера, Лили чувствовала такой стыд… Она так глупо себя вела, не отдавая себе в этом отчета. А все почему? Да потому что она все эти недели изводила себя своей глупой гордостью и боролась со своим истинным желанием броситься Джеймсу на шею и просить прощения.
И вот вчера она почему-то не справилась с собой. И влезла в этот глупый конфликт, а потом опять все испортила.
И теперь Лили ехала домой без Северуса и без Джеймса...
Девушка почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза.
А что если за лето Джеймс ее забудет? Или помирится с Нарциссой? А все потому что она, Лили, полная дура. Влюбилась впервые в жизни в самого лучшего парня в мире и сама все испортила…
В дверь купе постучались. Лили обернулась в тот самый момент, когда взволнованный Джеймс перешагнул порог. Их взгляды встретились. Лили судорожно выдохнула.
***
Нарцисса, Айрис и Эрика проболтали всю дорогу домой. Лето пропитало душный воздух купе, а потому настроение у всех девочек было просто отличным, не в пример всему году. Но когда вдали показались строения Лондона все трое разом замолчали, задумавшись, каждая о своём.
Нарцисса думала о том, что вот, прошел еще один год, богатый на разочарования, а летом их ожидает свадьба Кэсс и Дэвида, а в августе помолвка Айрис. Люциус закончил школу, а значит, в следующем году уже никого не будет старше, чем они в школе. А Джеймс и Северус так и не помирились со своей грязнокровкой. Как и она сама не помирилась с Джеймсом… Дом обещал ей покой.
Эрика думала о том, что они с Дэреком так и не стали друг другу ближе. А Дэвид в июле приведет в дом свою жену, которую Эрика не любила. О болезни матери, которая хоть и была несерьезной, но случилась совсем не вовремя. На свадьбе ее брата все должно быть идеально! Наконец-то она встретится с родителями, наконец-то семья будет в сборе.
Айрис думала не о себе.
Мысли о предстоящем лете мучили ее всю эту ночь, мешая забыться сном. Встреча с родителями радовала девушку, как и любого недолюбленного ребенка, но ее очень пугала предстоящая свадьба Кэсс, после которой сестра навсегда покинет их дом. Айрис останется единственным ребенком в поместье, о чем она мечтала всю жизнь, но сейчас это внушало в нее ужас. Как она без Кэсс? Ее не будет дома, и больше не будет в школе… Не будет разговоров за завтраком и обсуждения писем из дома. А письма? Письма, которые были всегда на имя Кэсс. Неужели теперь родители вообще не вспомнят о своей младшей дочери? Эти мысли угнетали девушку до слёз.
А Ричард? Этим августом они официально станут женихом и невестой. Это заставляло сердце рейвенкловки стучать, как сумасшедшее от страха и радости. Но что будет потом, когда она уедет в школу, а он останется? Она знала, что будет. Для нее ничего не будет, даже редких встреч с ним. А вот он будет встречаться с Эвелин, весь этот год беспрепятственно… Да и можно подумать, он потом спросит ее разрешения… Вот и выходило, что будущая помолвка не только не делала ее счастливее и спокойнее, а приносила столько горя стольким людям.
Все эти мысли не давали Айрис спать, но поднявшись утром с кровати, она и не вспомнила о них. Потому что была еще одна проблема, чужая трагедия, которую необходимо было предотвратить. Поэтому сейчас, подъезжая к Лондону, Айрис думала не о себе, а о Виолетте Блэк.
Ей было искренне жаль Виолетту и Счастливчика Лоуренса, и она чувствовала свою ответственность за их счастье, как единственная, кто знал о грядущем конце. Вернее, еще, конечно же, знала Кэсс, но сестра впервые в жизни не хотела вмешаться в чужую судьбу.
Айрис столько думала о том, что же можно сделать теперь, когда беспокойство уже посетило родителей Алана, а значит избавиться от «раздражителя» уже не поможет. Но выходило лишь, что все потеряно и уже поздно, и Ростер не хотела портить последние месяцы их счастья. Но сегодня утром в усталом от видений мозгу рейвенкловки родилась абсурдная, невероятная идея. Это обещало быть скандалом, огромным скандалом, и сама Айрис, наверное, никогда бы не решилась на подобное. Но решаться нужно было и не ей.
Поезд дернулся и остановился на платформе девять и три четверти. Ученики, нагруженные чемоданами, посыпались наружу, радостно крича и смеясь, обнимая своих родителей и прощаясь с друзьями. Девушки тоже вышли на платформу. Им не нужно было долго обниматься и что-то говорить, потому что летом они виделись ничуть не реже, чем в школе, а потому они помахали друг дружке и отправились к своим родным.
Только Айрис замерла, отметив, что родители разговаривают с четой Забини, а значит, у нее было время на задуманное. Судьба была к ней благосклонна, потому что в этот же момент в нее случайно врезалась Виолетта Блэк, которую оттеснила толпа школьников.
- Прошу прощения, - девушка улыбнулась, и уже собиралась было отправиться восвояси, но Айрис окликнула ее.
- Блэк, нам нужно поговорить, - но Блэк с сомнением на нее взглянула, поэтому Ростер добавила тверже, - срочно.
Они отошли немного в сторону, где бы их никто не смог услышать. Виолетта смотрела на нее с подозрением, - они никогда не общались. Айрис немного помолчала, не зная, как лучше сообщить эту новость. Ее волнение, да и весь столь простой вид, не свойственный для аристократических детей, обеспокоил Виолетту. В конце концов, она была не слизеринкой.
- Ростер, у тебя что-то случилось? – нетерпеливо спросила Блэк.
Айрис покачала головой. У нее ничего не случилось.
- Не у меня, а у тебя, - выпалила она на одном дыхании. – Моя сестра сказала мне по секрету, что родители Алана ищут замену для тебя…
Почему-то Айрис умолчала, что ее саму рассматривали как замену. Не хотелось, чтобы Виолетта возненавидела ее за то, в чем не было ее вины. Блэк смотрела на нее пустым, ничего не понимающим взглядом. Сначала у нее в голове возникла вбиваемая с детства в детей мысль, что помолвки не разрываются, но потом сомнение закралось в ее сердце, а за ним и страх.
- Но… почему? – почти беззвучно спросила Виолетта.
Впервые в жизни Айрис сполна почувствовала, что эта девочка все же младше нее.
- Миссис Лоуренс боится, что из-за тебя вокруг Алана крутятся не слишком подходящие для него люди, - Ростер осторожно подбирала слова.
Понимание мелькнуло на лице Блэк.
- Но как она узнала?
Айрис пожала плечами. У нее не было даже предположений о том, кому эти двое могли так насолить.
- Что же нам делать? – в отчаянии спросила Виолетта даже не столько у Айрис, сколько просто у мира.
У Айрис была одна идея. Идея, которая бы заставила родителей обоих детей не разорвать помолвку, а наоборот всеми силами ускорить бракосочетание. Идея, грозившая позором обоим семьям, но грозившая еще большим позором, если они все же разорвут союз. И Айрис не побоялась высказать свою дерзкую идею.
Глава XII. ГраньНаши поступки ведут нас вперед, за грань,
Или бросают на той стороне черты.
Встанут бессмертным грузом все мертвецы твои,
Если не сможешь свой путь для себя избрать,
Если остаться на месте – твой мир сгорит,
Вспыхнут огнем все утерянные мосты.
Возвращение домой – счастливое событие для любого ребенка. Северус Снейп не вписывался в эту статистику. Он ненавидел каникулы, и единственное, что радовало его в этой «магловской» жизни – Лили Эванс. Улыбчивая девочка, живущая по соседству. Вот только она больше не станет ему улыбаться…
В доме разливалась тишина. Казалось бы, когда ты год от года слушаешь скандалы родителей, тишина кажется тебе невиданной благодатью. Но в тишине начинают кричать твои собственные мысли, и от них уже не спрячешься под одеялом. За стеной хлопнула дверь на задний двор: отец в очередной раз вышел покурить. Сегодня он снова был пьян.
Тобиас Снейп был вообще малопривлекательным человеком. Когда-то он мог бы сойти даже за красивого мужчину, ведь те черты, которые совсем не идут женщинам, вроде огромного носа, так мало в действительности портят мужчин. Но несколько лет бесконечных скандалов и беспробудного пьянства сделали свое дело: теперь это был высокий обрюзгший мужчина с неопрятной щетиной и спутанными волосами. Можно было подумать, что Северус очень на него похож, но помимо неопрятности и крючковатого носа у них не было ничего общего.
Сколько парень помнил себя, Тобиас не работал, пил, курил, дрался с матерью, которая запрещала Северусу вмешиваться, и ненавидел сына с полной взаимностью.
На самом деле Северус никогда не понимал, что же заставляло отца оставаться с ними. Вернее, это был его дом, значит, было бы не логично ожидать от папаши благородства в виде сбора вещей и отъезда невесть куда. Но неужели жизненным принципам такого человека, как Тобиас Снейп, могло претить изгнание ненавистного волшебства вместе с совершенно непривлекательной для него более женщиной и вызывающим омерзение сыном? Он вполне мог понять стойкое желание матери сохранить хотя бы видимость семьи, потому что ей просто некуда было идти, но неужели у Тобиаса достало благородства, чтобы это учесть?
Северус никогда не спрашивал мать о том, как так вообще получилось, что она, наследница чистокровного семейства, бросила все ради магла, да еще и такого? Была ли то невероятная любовь, которую впоследствии просто заел быт? Вряд ли Северус тогда верил в это. Подростки в этом возрасте не принимают существование какой-то еще любви, кроме вечной. Может быть парень считал, что он сам являлся лишь продуктом глупого бунтарства против семьи. А что? Блэк же вон бросил все из-за своего идиотизма, и вполне возможно, что через пару лет он женится на какой-нибудь грязнокровке, как сделала это сестра Нарциссы. Но хотя таких примеров было хоть отбавляй, и Северус мог выдумать тысячу сценариев, в своем сердце он ужасно негодовал на мать, которая лишила его чистокровности и признания в высшем обществе. Но ничего, он, Снейп, еще покажет всем этим аристократам, он, Снейп, станет ближайшим сподвижником Тёмного Лорда!
Северус снова перевернулся на другой бок: он так и не научился засыпать под крики родителей. Только сейчас ему в голову пришла мысль, что он уже совершеннолетний, а значит мог наложить заглушающее заклинание. И почему ему не пришло это в голову пару минут назад? Непостижимая сила привычки.
Может и его родители просто привыкли ругаться?
Дверь в комнату жалобно скрипнула и впустила в темноту тоненькую полоску света. Парень приподнялся на локтях и взглянул на Эйлин Снейп, замершую в дверном проеме.
За последний год она словно еще сильнее похудела и побледнела, все больше напоминая своего неказистого сына. Семнадцать лет назад Эйлин очень надеялась, что Северус будет похож на своего отца, но надежды не оправдались. Угрюмый мальчик рос почти полной ее копией.
- У тебя что-то случилось? – тихо спросила женщина.
Откуда она это взяла, было не понятно. Может быть, поведение слизеринца действительно изменилось, но Эйлин никогда не знала своего сына настолько хорошо, чтобы это могло броситься ей в глаза. Хотя, быть может, это было то самое материнское чутьё, про которое все матери обожают говорить, а подростки ненавидят слушать.
- С чего ты взяла, – буркнул Северус.
Это не был вопрос. Парень сказал это, лишь бы не отвечать. Что он должен был ей сказать? Что поссорился с Лили, что потерял ее навсегда, не смотря на то, что любил ее до дрожи? Если подумать, то Северус так ни разу и не узнал у матери, как же она относится к его маглорожденной подруге. Да и сама Эйлин не стремилась поделиться с сыном своими мыслями на этот, да и на любой счет.
Северус помнил, как после знакомства матери с Лили очень боялся, что мама скажет о девочке что-то плохое, какую-то болезненную правду, из-за которой запретит ему дружить с ней, с грязнокровкой. Он даже тогда придумал тысячу дерзких ответов, которые в своей голове противопоставил маме: от «не твое дело», до «а сама то». Но Эйлин так ничего и не сказала, и мысли обоих остались при них.
Северус не помнил, было ли то следствием воспитания, или же его отсутствия, но он был твердо уверен, что все его чувства – это всё только его, и больше никто на всем свете не имеет права это трогать. Наверное, потому он уже так давно усиленно учился оклюменции, и достиг в ней больших успехов. Чтобы никому не давать возможность добраться до своих секретов.
Эйлин удалилась. У нее не было привычки подолгу задерживаться в жизни сына. Северус всегда видел в этом, пожалуй, единственное наследство ее чистокровного рода, и хватался за него, как за последнюю нить между своими мечтами и реальностью.
Северус снова уставился в потолок.
Прошло уже две недели с тех пор, как он вернулся домой. Две бесконечно долгих недели одиночества. Все его чистокровные дружки были дома, куда нельзя было так просто приглашать полукровок. А Северус пока что был никем. Но ничего, он станет великим! Станет ближайшим сподвижником Тёмного Лорда!
Северус часто твердил себе это, как заклинание.
Лили больше не было для него. Нет, она была, всего-то через несколько улиц она смеялась на кухне, рассказывая родителям школьные истории. Но связи между двумя этими мирами больше не было.
Оставалась Нарцисса. Вторая по значению девушка в его жизни, и этого она ему никогда простить не сможет. Нарцисса была королевой того мира, о котором грезил Снейп. А потому и привязанность к ней началась с поклонения. Сейчас всё было иначе, но Северус никогда не забудет этой разницы между ними. Мисс Блэк наслаждалась летом в кругу семьи и была бесконечно занята – за две недели они обменялись лишь парой писем. И Северус жадно читал ее рассказы о приёмах, высокосветских сплетнях про недавних однокашников и о Люциусе, который вступил в ряды Пожирателей Смерти.
О, Люциус Малфой… Он займет место правой руки Лорда, после смерти Абракаса Малфоя. Настоящий Принц, нет, Король Слизерина. Северус мало кем восхищался среди школьников, но вот Люциусом он восхищался с самого первого мгновения, когда впервые сел рядом с ним за стол Слизерина. Они никогда не дружили, но Северус знал, что и ему он покажет!
Он всем им покажет! И этой зазнайке Бэлле, и всем своим однокашникам. А главное, он покажет этому чистокровке Поттеру, нет-нет, главное – Блэку! Всем покажет!
Северус не знал, что именно он хотел им всем показать. В его голове, как и голове многих одарённых людей, жила идея, время которой пришло. Идея была идеальна в своих лозунгах и целях, и произносил ее Тёмный Лорд со своей армией приближенных аристократов, к чьим семьям Снейп мечтал принадлежать: Малфои, Блэки, Лестрейнджи, Паркинсоны, Забини… А вел их всех ОН – великий волшебник, желающий спасти этот рушащийся мир!
В своей голове Северус никогда не соединял эту идею, столь популярную среди его чистокровных ровесников, и Лили Эванс. Потому что не было ничего менее соединимого. Но он никогда и не разделял их, словно та исключительность, которой Северус наделял Лили, делала ее исключительной и в этой ситуации.
Она и была исключительной. Но даже самым исключительным порой выпадает не самый счастливый жребий.
Северусу еще предстояло об этом узнать.
***
Для Сарры Лоуренс ни лето, ни дом не принесли никакого облегчения. Поместье встретило ее все так же помпезно, но равнодушно.
Родители устроили праздник в честь ее окончания школы, и на этом их участие в ее жизни закончилось, если не считать постоянные разговоры про ее помолвку. Все время, день ото дня: помолвка, помолвка, помолвка!
Эти разговоры, как казалось Сарре, совершенно не прекращались, сводили девушку с ума, и когда пару дней назад мистер Райс, а точнее Лорд Райс (поскольку его отец успел скончаться за эти полгода, оставив сыну титул и всё состояние) вновь приехал в Англию, Сарра впала в полное отчаяние. Она так ничего и не сказала своим друзьям, и одна мысль о том, как им придет приглашение на ее помолвку с этим мужчиной, Сарра чуть ли не падала в обморок.
Тогда-то ей и пришла в голову мысль заключить с ним сделку.
Сарра надела одно из самых простых своих домашних платьев, которое было выполнено из тонкой ткани и напоминало пижаму. Раньше девушка надевала его только в том случае, если точно не собиралась никого принимать, потому что ужасно стеснялась того, какое влияние оно оказывает на мужчин.
Подобная хитрость была жестом отчаяния для гордой девушки, и, прежде чем постучать в комнату Лорда Райса, она успела сотню раз пожалеть о своей затее.
В нерешительности она замерла у двери, ненавидя себя, эту комнату и мужчину, который ее занимал. Но у нее не было другого выбора, и она постучала.
Несколько мучительных мгновений всепоглощающей ненависти девушка слушала хромающую поступь по ту сторону деревянной преграды. Ей хотелось убежать, вот только некуда было бежать.
Вдруг дверь отварилась. На пороге стоял Лорд Райс в одной рубашке с широкими рукавами, заправленной в штаны. Было видно, что хотя он еще явно не готовился ко сну, покидать сегодня комнату он уже не собирался. Одной рукой он опирался на свою резную трость, а другой - держался за дверь.
Он непонимающе посмотрел на девушку, его взгляд пробежался по ее фигуре и вернулся на лицо. Надо сказать, что он совершенно не питал иллюзий на счет отношения этой девушки к своей персоне.
Он молча отступил в сторону, пропуская девушку внутрь, и указал на кресло:
- Чем обязан столь позднему визиту, мисс Сарра?
Тяжелой походкой он отошел к окну и присел на подоконник. Он смог полностью справиться со своим удивлением, и что бы он там себе ни надумал, улыбка его была вежливой, без намёка на издёвку.
Бледная, как полотно, Сарра проигнорировала и его фамильярность, и приглашение присесть, а так и замерла на середине комнаты. Все подготовленные слова и жесты вылетели у девушки из головы.
- Я… - Сарра сглотнула. – Я хочу попросить вас о сделке.
Брови мужчины удивленно поползли вверх. Нет, он прекрасно понимал, что она пришла к нему не просто так, и уж тем более не от девичьей скуки, но сделка подразумевает под собой услугу за услугу, и мужчине уж очень стало интересно, что же она хочет ему предложить.
Лорду Райсу было 28 лет и его уж никак нельзя было считать таким же простым и бесхитростным, какими бывают подростки по окончании школы. Не говоря уже о том, что он успел побывать в браке и овдоветь, что явно указывало на его опытность по части женщин и их хитростей. А потому раскусить юную аристократку было для него проще простого. И Сарре было невдомек, что будь он хоть вполовину таким циничным и бесчестным, каким она его себе нарисовала, тот стыд, который она сейчас испытывала, не пошел бы ни в какое сравнение с тем унижением, которому может подвергнуть мужчина девушку в такой ситуации. Но на счастье мисс Лоуренс, Лорд Райс, хоть и собирался заключить брак из соображений выгоды для своего бизнеса и состояния, с большим теплом относился к своей будущей невесте.
- И что же вы хотите? – с интересом взглянул на нее заморский гость.
- Я хочу, чтобы наша… помолвка прошла под большим секретом и в узком семейном кругу.
Сарра знала, что родители хотят заключить этот «торговый» союз как можно скорее, и единственное, что пришло ей в голову – это сделать так, чтобы никто в Англии не узнал об этом. Райс тихо рассмеялся, словно своим мыслям, но все же спросил:
- А к чему такая скрытность, мисс?
- Как вы знаете, у нас в стране нестабильная ситуация, - затараторила Сарра подготовленную речь. – И если о вас узнают, то попытаются втянуть во все это… А я не хотела бы этого, потому что это коснется и меня.
Мужчина нахмурился, но все равно спросил:
- Почему же вы сами не скажете все это своим родителям?
Сарра собрала в кулак всю свою волю, потому что сейчас необходимо было быть правдоподобной. Она с легкостью нашла нужные слова:
- Как вы заметили, - Сарра усмехнулась и храбро посмотрела в глаза мужчине. – Мои родители не слишком считаются с моим мнением в подобных вопросах…
Конечно же, мисс Лоуренс намекнула на то, что будь ее воля, никакой помолвки между ними и быть бы не могло. Лицо Лорда стало каменным, и девушка почувствовала легкий укол совести. Она попыталась сгладить свою грубость плохо прикрытой лестью:
- Вот Вас мой отец точно послушает, потому что…
- Я понял, - резко перебил мужчина, вставая. – Но вы сказали, что предлагаете мне сделку.
Сарра испуганно вытянулась в струночку даже не столько от его медленных хромающих шагов, сколько от этого резкого голоса, который всегда так мягко произносил «мисс».
- Вы сказали сделку, - он смотрел на нее в упор, и подходил к ней ближе и ближе. – Что же получу я?
Сарре потребовалась вся ее храбрость, чтобы не отшатнуться, не броситься вон из комнаты, когда он остановился почти вплотную к ней. Ее всю трясло от страха, и она боялась поднять голову и посмотреть на его лицо, перед ее глазами была только его широкая грудь и волосы, торчащие в расстегнутый ворот рубашки. У Люциуса не было волос на груди.
Сарра сжала кулаки и зажмурилась:
- Все, что хотите…
Несколько мучительных минут он молчал и не шевелился, а девушка все стояла, боясь шелохнуться, боясь, что вот сейчас силы покинут ее и она просто упадет к его ногам. Но она продолжала стоять, ругая себя на чем свет стоит.
Сейчас она поняла, что незнание ее друзей не стоило того, чтобы предлагать себя чужому мерзкому мужчине. Нервы натянулись до предела, и в тот момент, когда она уже готова была разрыдаться перед этим извергом, он вдруг тихо сказал:
- Я хочу, чтобы в следующий раз, когда у вас появится просьба ко мне, - от его голоса Сарре стало еще более стыдно, - вы просто придете и попросите. Без этого спектакля.
Ее хитрость раскрыта? Но это не важно, если он все равно выполнит ее просьбу. Ничего не важно, если все будет так, как хочет она.
- Оставьте меня.
Сарра впервые в жизни почувствовала, как заалели ее щеки. Такого стыда она не чувствовала никогда в жизни. Почти бегом она кинулась к двери и замерла в дверях, когда Лорд окликнул ее:
- И еще, мисс Сарра, - она не обернулась, но по его разочарованному голосу легко представила его усталое лицо замученного болью человека. – Не нужно торговать собой. Ваш отец и так отлично с этим справляется. Вы уже моя, и если бы мне нужно было только это, то мне не нужны были бы никакие сделки.
«Вы уже моя» - эти слова звонко хлестнули внутри нее. Он впервые обозначил то, что прекрасно понимает ее положение, которое даже сама она все никак не хочет понять. Потому что… а как же Люциус? Они ведь любят друг друга и должны принадлежать друг другу. Но все их встречи выглядят так, будто они воруют это время у других, у истинных владельцев. Все поцелуи и прикосновения, все, словно чужое, отнятое силой… Пока Люциус целует ее, все это не важно, но стоит ей вновь оказаться дома и ужас ситуации в которой она оказалась словно парализует ее душу.
Сарра не оборачиваясь выскочила из комнаты и бросилась бежать в комнату к брату. Первая волна стыда спала и девушка поняла, что он всего лишь хотел проучить ее за дерзость. Страх сразу же показался ей самой большой ее глупостью и потерей достоинства, но, как бы то ни было, ее хорошенькую голову уже затопило чувство триумфа. Потому что она получит то, что хочет, а выигрывать можно как угодно.
Алан Лоуренс уже готовился ко сну, когда Сарра ворвалась в его комнату и оперлась спиной на дверь, предаваясь истеричному хохоту. Пережитое потрясение не могло пройти бесследно, как бы девушка не храбрилась.
- Ты что? – Алан сидел на кровати.
- Я договорилась с этим Райсом, чтобы помолвку провели тайно! Никто ничего не узнает! И ты молчи!
На лице Алана не дрогнул ни один мускул, он просто смотрел на сестру и ничего не хотел ей говорить. Если хочешь пойти против воли родителей – иди, а не беги на месте. Ему надоел ее детский сад.
- А родителям ты как об этом скажешь?
- Он скажет. Скажет, что у нас в стране нестабильная ситуация, - затараторила довольная Сарра. – И если о нем узнают, то попытаются втянуть во все это… А он не хотел бы этого, потому что это коснется и меня.
- Это ты придумала? – резко спросил Алан. – Они подумают, что он трус.
Алан не на шутку разозлился такой подлости сестры. Он и не думал, что она способна на подобное. Наверное, поэтому они и попали на разные факультеты. Слухи про Слизерин – не только слухи.
- Именно! – радостно согласилась Сарра.
Именно в этом заключался самый главный ее план. Она надеялась, что родители не захотят отдавать свою дочь замуж за труса и порочить тем самым престиж семьи. Она считала себя гением интриг.
- У тебя ничего не выйдет…
В отличие от сестры, Алан знал, что беспокоит их родителей. Знал, почему они пытались сбыть дочь с рук как можно скорее. В этом плане, ее постоянные ухищрения были ему только на руку, потому что они переключатся на него с удвоенной силой сразу после ее свадьбы.
Только сейчас Сарра заметила, как изменился ее брат за эти две недели дома. Он посерел, стал задумчивым и серьезным, словно все время пытался решить какую-то сложную проблему. Решал и никак не мог ее решить…
***
Утро выдалось сырым и хмурым: то и дело накрапывал дождь, небо затянули вспухшие облака, ветер трепал траву и цветы, покрывающие могилы миссис и мисс Малфой.
Люциус стоял, сжимая зонт в руке, и смотрел на жемчужные надгробия. Его всегда удивляла столь резкая крайность жизни и приличий, заставившая Абракаса Малфоя, ненавидевшего свою жену, сделать для нее и ее дочери (он так всегда и говорил: «ее дочь», - словно к нему этот младенец не имел никакого отношения) удивительной красоты надгробия, целиком жемчужные с надписями из изумрудов. Вообще, могила не рождённого младенца находилась изначально в другом месте, в самом дальнем углу сада, но в завещании миссис Малфой указала, что хочет лежать рядом с дочерью, и после того, как отгремели похороны, Абракас Малфой выполнил ее желание.
За этими могилами тщательно ухаживали домовые эльфы, здесь всегда росли белые лилии и в мраморной вазе никогда не увядали персиковые розы – любимые цветы миссис Малфой. Люциус никогда всерьёз не задумывался, откуда они здесь берутся, притом, что сам он бывал на могилах не чаще двух раз в год.
Парень взглянул на маленькую могилку мисс Малфой. Он не помнил, как началась эта странность: называть ни минуты не жившего младенца таким живым «мисс Малфой». Ему даже иногда казалось, что он помнит эту маленькую белокурую девочку с платиновыми волосами, бегающую в воздушных платьях и смеющуюся в комнатах; помнил свою сестру живой, в возрасте, которого ей было не суждено достичь, хотя она никогда не открывала глаз, не произнесла ни звука в этих стенах. Но настолько жива она была в сердце матери, настолько ярок был тот образ, который подпитывала только своими силами миссис Малфой, что это сумасшествие расползлось по всему поместью. Словно вот-вот в комнату вбежит Аспасия Малфой, или, по крайней мере, призрак «покойной мисс».
Но, пожалуй, больше всего во всем этом Люциуса поражало то, что весь этот бред с «мисс Малфой», похоже, ни сколько не раздражал Абракаса Малфоя, потому что он ни разу не попытался это прекратить.
Люциусу иногда казалось, что мама уж слишком много сил вкладывала в поддержание образа дочери. Порой гораздо больше, чем могла. Но как бы то ни было. «Покойная мисс» умерла окончательно вместе со смертью матери.
Иногда Люциус задумывался о том, как изменилась бы его жизнь, если бы у него действительно была младшая сестра. Но как бы он не пытался вообразить ее лицо, в голову приходила только Нарцисса.
С тех пор, как Люциус закончил школу, прошло уже две недели. Всего две недели, но парень уже успел заметить отпечаток взрослой жизни на своем плече. И он не мог сказать, что ему это не нравилось.
Стоило Люциусу только перешагнуть порог поместья в качестве выпускника, как отец тут же начал вводить его в курс всех своих дел, которые Люциусу предстояло унаследовать: начиная от попечительского совета школы, до различных компаний, которые переходили в роде Малфоев по наследству. Но главное наследство Люциус получил еще при жизни отца: он сразу же вступил в ряды Пожирателей Смерти, чем несказанно гордился. Пока что ему доставались только «чистые» задания, вроде убеждения чистокровных семей встать на сторону Лорда. Люциус всегда гордился своим умением убеждать, он знал, когда нужно было применить ложь, когда деньги, а когда угрозы. Всему этому неплохо учила семья и еще лучше – Слизерин, поэтому никто не был в этом столь хорош, как Люциус. Более сложными заданиями занимались проверенные «старики», но отец не уставал рассказывать сыну «милые» подробности. Люциусу это не нравилось, но и отвращения не вызывало, настолько сила была идея в его сердце.
Всё это заставило Люциуса повзрослеть незаметно для себя.
Когда у него было время, они собирались с Саррой, Эвой и Ричем. Эти встречи были, пожалуй, самыми счастливыми моментами, потому что все они словно вновь становились школьниками со своими еще не зрелыми мыслями о проблемах. Они смеялись и шутили, и мечтали, как однажды все вместе отправятся к морю или еще куда, как все будет хорошо. Но стоило встречаться по отдельности, как они невозможно взрослели и менялись. Потому что стоило им разлучиться, и уже никто не верил, ни в море, ни в хорошее, ни даже в них самих.
Ричард был на стороне Лорда, но вступить в ряды Пожирателей не захотел, чем оттолкнул от себя Люциуса. В компании они были все так же лучшими друзьями, но за ее пределами – совсем перестали понимать друг друга. Отец считал, что Пьюси – трусы. Люциус не хотел это слушать, но и противопоставить ничего не мог, хотя где-то в глубине души он знал, в чем дело, но старался не думать об этом, потому что от этих мыслей у него появлялось презрение к себе.
А вот Эва явно была под влиянием отца и жениха, потому что Люциус заметил, что когда она в очередной раз была не в ладу с собой и искала, чем бы задеть Ричарда, она использовала именно это слово – трус.
Справедливости ради стоит отметить, что больше никто не считал мужчин Пьюси трусами. Говорили, что на начальном этапе Эридан Пьюси сильно помог Тёмному Лорду, и продолжал оказывать какую-то помощь, о которой никто из младшего поколения не знал, даже сам Ричард.
Но Люциус не любил тайны, в которых не принимал активное участие, а потому их отношения с Ричардом охладели после школы. Но поведение Эвы Малфой всё равно не одобрял, потому что считал, что она ведет себя неподобающим для леди образом.
К Сарре же Люциуса не было никаких претензий. Она не устраивала ему истерик из-за Нарциссы и из-за того, что они мало времени могут побыть вдвоем. Они встречались, и остальной мир словно исчезал из их жизней. Такой гармонии не было у них даже в школе. И наверное, если бы Люциус задумался, его бы посетила мысль, что такая удивительная идиллия может лишь знаменовать скорые перемены. Но он не думал об этом, и перемены в Сарре списывал на то, что они все изменились со времен окончания школы. Нет, ему не было все равно, просто Сарра очень хорошо умела себя контролировать, а у Люциуса было слишком много других забот.
И каждый раз он без зазрения совести наносил визиты вежливости Нарциссе Блэк и ее семье, упиваясь тем, как хорошо его там принимали. И отношения с самой невестой были удивительно лёгкими, не вызывающими никакой неловкости.
Громыхнул гром. Парень бросил последний взгляд на могилу матери:
- Мама, ты бы мной гордилась…
Дождь застучал по жемчугу, заставляя его переливаться удивительными узорами. Пора было идти, но Малфой все никак не мог оторвать взгляд от цветов, молчаливо терпящих побои дождя. После дождя от них ничего не останется, и домовики снова придут, чтобы вернуть этому месту его нетленный облик. Если в их мире все менялось со скоростью взмаха палочки, эта тихая обитель останется навечно неизменной.
За спиной Люциуса раздался резкий неосторожных плюх поскользнувшегося на мокрой траве сапога. Парень резко повернулся, вскидывая волшебную палочку отработанным движением дуэлянта. Его оружие, подобно рапире, замерло в пяти сантиметрах от кадыка Рабастана Лестрейнджа.
Рабастан Лестрейндж был младшим сыном у мистера и миссис Лестрейндж, братом Рудольфуса Лестрейнджа. Их семья была на стороне Тёмного Лорда целиком и полностью, не говоря уже о богатстве, чистокровности и высоком положении в обществе. Люциус хорошо знал мистера Лестрейнджа, потому что у них были какие-то дела с отцом, плюс они оба были ближайшими соратниками Лорда, тогда как жену своего напарника Абракас Малфой на дух не переносил, и это была одна из немногих вещей, в которых Арабелла была солидарна с мужем. Про миссис Лестрейндж, сухую и болезненную истеричку, Малфой знал только то, о чем говорили во время обеденных сплетен: что она настолько помешана на чистокровности, что совершенно не считается с общественными нормами, и если бы у нее были разнополые дети, то она, скорее всего, женила бы их друг на друге. Конечно, все это высказывалось вслух только в том случае, если никого из семейства не было поблизости, так как Лестрейнджи славились своей мстительностью, усиливающейся из поколения в поколение. Вообще, про эту семью много чего говорили, - она была заметной фигурой на аристократической шахматной доске – и люди постоянно сочиняли новые сплетни, лишь бы подпортить их репутацию. Но вот Люциус, вообще далекий от сплетен, мало что слышал о братьях и их родителях, кроме того грандиознейшего скандала пятилетней давности – о сбежавшей невесте Рудольфуса, Андромеде Блэк, променявшей своего чистокровнейшего жениха на маглорожденного хаплпафца. О, в том скандале были замешаны две чистокровнейшие фамилии, что вызвало настоящий фурор злословия у менее чистокровных семей.
Кстати, Андромеда стала одной из редких тем, которые были под запретом в отношениях Люциуса и Нарциссы. Девушка не шла ни на какие компромиссы – в ее присутствии никто из подростков не смел заговаривать о «позоре семьи», даже для Беллы, которая поливала грязью старшую сестру где ни попадя, эта тема была запретной. Люциус, чье отношение к Андромеде сильно испортилось после того случая, так и не смог образумить свою невесту, а потому просто принял этот пакт о молчании. Нарцисса, как пострадавшая сторона, как кстати и Рудольфус, оказалась мудрее всех своих ровесников, потому что ее намеренное необсуждение данного вопроса привело к тому, что эту историю вообще перестали обсуждать. Ну, а расспрашивать Рудольфуса не пришло бы в голову ни одному здравомыслящему человеку.
- Что ты здесь делаешь? – Люциус прищурился, продолжая держать палочку возле шеи младшего Лестрейнджа.
Рабастан был младше Люциуса на два года и этой осенью должен будет пойти на шестой курс. Это был высокий и худощавый подросток с впалыми щеками и большими блёклыми глазами – малопривлекательное зрелище. Он был любимцем своей визгливой матери, а потому впитал ее нервозность вместе с полным отсутствием такта.
- Отец с братом прибыли по делу, а я решил прогуляться, - пытаясь растягивать слова проговорил Рабастан.
Он держал руки в карманах и всем своим видом показывал, что палочка у его шеи ничуть его не смущает, но Люциус видел эти знакомые нервные движения плечами. Ходили слухи, что Белла Блэк, ставшая невестой Рудольфуса вместо Андромеды, изначально предназначалась в невесты Рабастану, и сейчас Люциус искренне порадовался, что теперь не породнится с этим подозрительным нервным пареньком. Дождь стекал по светлым волосам Рабастана, облепивших его впалые щёки.
- Чья эта могила? – нервно-весёлым голосом спросил нежданный гость, отклоняясь от палочки, якобы чтобы заглянуть за плечо Малфоя.
- Моей матери, - прошипел Люциус сквозь зубы, наклоняясь вслед за Лестрэнджем, чтобы тот не смог увидеть надгробия. – Это не место, для прогулок.
Рабастан прищурился и пожал плечами. Он развернулся и пошел к замку, то и дело оскальзываясь на траве. Люциус пошел следом и быстро догнал парня, поэтому в дом они зашли уже вместе.
В гостиной сидели уже закончившие дела гости с хозяином замка. Абракас Малфой с длинной гривой серебристых седых волос, сидел в своем огромном кресле, закинув ногу на ногу. Рядом, на диване, обтянутом драконьей кожей, сидел мистер Лестрейндж: плотный невысокий мужчина с черными седеющими волосами до плеч и нахмуренными бровями, рядом с ним сидел Рудольтфус – его молодая копия с коротко стрижеными волосами. Когда младший Малфой входил в залу¸ они как раз заканчивали свой разговор:
- Лоэлот совсем с ума сошел, - скрипучим безапелляционным тоном сказал глава семьи Лестрейндж. – Орден он, конечно, сильно потрепал, но если он и дальше будет таким неразумным, то ему не долго осталось.
Люциу нахмурился с кивнул всем присутствующим. Они говорили про Пожирателя, которого он помнил еще со школы, хотя тот был ровесником Рудольфуса. Правда тот шестикурсник Стив Лоэлот, которого впервые увидел Люциус, мало чем походил на того Лоэлота, которого он видел на одном собрании у Лорда. Раньше Стивен Лоэлот был невероятным красавчиком, очень популярным в школе. Но дело было не в нем, а в незабываемом трио: Близнецы Лоэлот и Андромеда Блэк. Сестра Стива, Кристабель Лоэлот была сказочно красива, дива своего времени, какой когда-то была ее мать, у нее был твердый характер и свое мнение на всё. Но не смотря на это, истинным сердцем их компании друзей была именно Андромеда. Это даже странно, что она никогда не воспринималась ниже Кристы, они были на равных, и равных им не было.
- Стив ищет смерти, - мрачно подытожил немногословный Рудольфус.
Стив был младшим близнецом Кристабель в семье чистокровных волшебников Лоэлот. Все знали, что раньше, это была очень богатая семья, миссис Лоэлот, краса того времени сама вела хозяйство и прекрасно приумножила состояние мужа, у нее был сильный и волевой характер, но когда близнецам исполнилось 5 лет, она исчезла. Ее так и не смогли найти, ее участь неизвестна, у нее нет могилы. Ходили слухи, что ее собственная мать прокляла ее на смертном одре, и чтобы это проклятье не коснулось детей, Кэролайн (именно так ее звали) исчезла. Как бы то ни было, близнецы никогда не говорили об этом. Вроде бы, после этих событий мистер Лоэлот отошел от дел, заперся в поместье и больше не покидал его. Криста стала хозяйкой в семье и хорошо справлялась с этой ролью, пожертвовав заботе об отце и брате свое детство. Стив очень ее любил и всегда был с ней, может поэтому, влюбленный до беспамятства в свою идеальную сестру, она так и не женился в последствии. Близнецы поступили на Слизерин, и, кажется, уже тогда, здоровье их отца начало сдавать, не смотря на то, что он был еще относительно молод, но постоянное одиночество дало о себе знать уже через год после отсутствия детей. К счастью для них, он смог продержаться до их 15тилетия. Потом их опекуном стала какая-то меркантильная тётушка, которую Криста выставила сразу же после их со Стивом совершеннолетия.
В школе близнецы пользовались огромным успехом из-за своей красоты и из-за того, что вечным дополнением Стива была Кристабель. Но Стив явно занимал второстепенную роль, она была звезда его жизни, и все его существование крутилось вокруг нее одной. В 16 лет Криста начала встречаться с Каделом Фарли и сама выступила сватом в их помолвке, дав его родителям понять, что она теперь наследница всего состояния, и у опекунши нет никаких прав решать за нее. Стив безумно, просто зверски ревновал к Каделу, об этом все знали. После школы Кристабель вышла замуж за Кадела Фарли, но она понимала, что Стивен не сможет без нее, а потому они заняли поместье Лоэлот и жили там втроем, к огромному неудовольствию Стива и Кадела – но они оба души в ней не чаяли.
Как бы там ни было, два года назад беременная Криста очень заболела, и когда родилась ее дочь, Кристабель умерла. Это была катастрофа. Кадел еле справился с потерей, ему очень помогли друзья и семья, но все равно в течении всего года траура его нельзя было встретить почти ни где. Со Стивом же творилось что-то невообразимое. Он сломался, потому что она была его стержнем, была за него, вместо него, им самим. Он начал пить, разбазаривая всю свою долю наследства, связался с плохой компанией, часто попадал в переделки – и единственный, кто его поддерживал был именно Кадел. Они были нужны друг другу, потому что никто во всем свете не любил так Кристу и не скорбел так о ее утрате. В итоге Стив стал Пожирателем смерти, он отчаянно искал сражений, он хотел умереть.
Вера в проклятье своей семьи погубило почти всех ее членов.
- И он ее найдет, - Абракас поставил точку в этом разговоре в тот момент, когда следом за Люциусом вошел Рабастан.
- Я собираюсь к Блэкам, чтобы сопроводить невесту на свадьбу Забини, - лениво растягивая слова произнес Люциус, обращаясь непосредственно к Рудольфусу. – Не хочешь составить мне компанию?
Вообще-то, раньше Люциус и Рудольфус совсем не общались. Сказывалась большая разница в возрасте, неподъемная для подростков. Но сейчас Люциусу было уже 18, он окончил школу и стал перспективным Пожирателем смерти, - для 23хлетнего Рудольфуса он уже не был ребёнком. К тому же общие дела очень сближают, а семья Блэк была, в каком-то роде, еще одним общим делом.
В поместье семьи Блэк на окраине Лондона (все представители этой фамилии были очень социальными и не терпели удаленности, многие даже были готовы жить в не слишком больших домах, лишь бы поближе к шумным Лондонским улицам), на которое Кугнус Блэк согласился только ради своей жены, было светло и просторно, везде пахло розами и женскими духами: создавалось впечатление, что ты попал не в дом, а в розарий.
Молодых людей встретила чета Блэк, рассыпаясь в искренней радости. Юные представительницы семейства еще не были собраны, а потому развлекать будущих родственников вознамерилась сама миссис Блэк.
Друэлла Блэк, в девичестве носила фамилию Розье и была тётей Эвана и его старшей сестры Дерин. Люциус всегда с интересом относился к этому семейству: они славились своей утонченностью и любовью к прекрасному, которая странно сочеталась с огромным количеством различных тёмных делишек. Так, например, Эван Розье, слизеринец одного с Люциусом года, был исключен из школы за пол года до выпуска из-за какой-то тёмной истории с Сириусом Блэком. Мальсибер и Эйвери говорили, что хотели проучить Блэка, потому что тот, вроде как отбил у Эвана подружку, но вмешалась сестра Поттера. Люциусу было не ясно, как какая-то пятикурсница с факультета зубрил могла всерьез помешать трём будущим Пожирателям смерти (Эван встал на сторону Лорда сразу после отчисления, а Мальсибер и Эйвери - спустя пол года, после выпуска) справиться с Блэком, который даже был без Поттера. Дуэль закончилась вмешательством Дамблдора как раз в тот момент, когда Розье использовал на Блэке непростительное заклинание. Розье вообще повезло, что в такой ситуации смог отделаться всего лишь отчислением. В любом случае, Люциус считал, что дуэль ради той, пусть и симпатичной, но полукровки Ким Эварт не стоила таких жертв. Судя по всему, мистер Розье смог вполне доходчиво объяснить это сыну. А что касается Дерин Розье, которая училась на слизерине курсом старше, и была бы вполне ничего, если бы ни ее странная молчаливая улыбка и множество жалоб сомнительного качества от девочек первокурсниц. Как бы то ни было, год назад она закончила школу и вышла замуж за Пожирателя смерти Лиина Монтегю, который радовал общее дело своей ответственностью и качественным исполнением заданий.
Поэтому, заметив у миссис Блэк эту же молчаливую улыбку, Люциусу стало очень интересно, что же за тайны хранит она. А вообще это была привлекательная женщина, подарившая своему мужу двух похожих на него дочерей и только Нарциссу наделив отличительной чертой всей своей фамилии - светлыми волосами. Насколько Малфою было известно, эта новоприобретенная "отличительная" черта семьи Розье пришла к ним от какого-то давнего брака с одной из его, Люциуса, родственниц.
Чета Блэк, не смотря на свои улыбки, выглядели крайне озабоченными, словно еще пару минут назад у них состоялся не самый приятный разговор в их жизни. Люциус почти наверняка мог предположить, о чем именно так беспокоилось старшее поколение, в особенности старшее поколение, имевшее дочерей.
В светском обществе мало что проходит незамеченным, все обсуждается, и любое, даже самое крошечное, отклонение от общепринятых норм приводит к скандалу. В последнее время жизнь чистокровного сообщества бурлит не переставая, потому что многие родители решили стать либеральнее, касательно будущего своих детей, давая им свободу выбора. Естественно, любые изменения не могут обойтись и без отрицательных, и без положительных сторон.
Главным скандалом этого лета была беременность Сабрины Деррек, дочери очень консервативного семейства, которая была помолвлена на старике Гойле, ровеснике ее собственного отца. Самого мистера Гойла уже год не было в Англии, он занимался каким-то секретными делами Лорда на севере, а посему выходило, что это никак не мог быть его ребёнок. Сама Сабрина никому ничего не говорила и скрыла этот факт ровно до такого момента, до какого его можно было скрывать. Отец ребёнка остался инкогнито. Что-там пытался в итоге сделать с девушкой отец, так и осталось неясным, потому что более мягкая тётка по отцу обвинила во всём родителей и эти «закостенелые средневековые обычаи», и забрала племянницу к себе. Эта ситуация вызвала сильнейший общественный резонанс, побудив одних родителей смягчить фамильные правила, а других – чуть ли не связать детей по рукам и ногам. Но как бы не бились между собой либералы и консерваторы, честь некогда славной семьи Деррек была посрамлена. Помолвка Деррек и Гойла была разорвана, а девушка заклеймена позором.
Семья Блэк была поставлена в похожее положение из-за побега Андромеды, и если бы не их благороднейшая и древнейшая фамилия, они бы не смогли выплыть из него так легко. Поэтому Кугнус Блэк хмурился, а Друэлла теребила фамильный перстень на безымянном пальце. У них оставались еще две дочери, и больше всего они боялись, что и в этот раз их планы будут нарушены.
Люциус не мог с точностью сказать, на чьей именно стороне находится он сам, потому что ему было совершенно не жаль Сабрину Деррек, не смотря на то, что и сам он был стороной, пострадавшей от консерватизма и пережитков прошлого.
Но не успел он подумать о Сарре, как в гостиную вошли Белла и Нарцисса, явно недовольные друг другом, и продолжавшие спорить:
- А я тебе говорю, что Деррек полная дура, - Белла редко выбирала выражения при общении с членами семьи.
- Мы ничего не знаем, - отрезала Нарцисса.
- Что тут знать? Ей очень повезет, если ее выродок не родится… - тут девушки увидели гостей и немного сконфузились и-за своего спора. – Добрый день.
- Какой приятный сюрприз, - подхватила Нарцисса, протягивая ручку сначала жениху, а затем Рудольфусу.
***
Нарциссу Блэк дом встретил облегчением.
Родители, больше любившие из двух оставшихся дочерей идеальную на их взгляд Нарциссу, сразу же окружили ее всевозможной заботой. Первое, что сделала миссис Блэк по возвращении дочерей, – взяла их вместе с собой по магазинам, а отец, который в силу ряда причин просто не умел быть любящим отцом в обычном понимании, взял Нарциссу с собой на небольшой званый ужин с деловыми партнёрами, хотя обычно он старался никуда не брать своих девочек, чтобы у посторонних не было никакого желания спросить про старшую дочь – позор семьи.
Родители, ничего не знающие о проблемах Нарциссы, словно бы всё равно чувствовали отсутствие у дочери душевного равновесия, потому что они всеми силами не давали Нарциссе скучать. Ей не приходило в голову, что они просто соскучились по ней.
Как бы то ни было, Нарциссе стало гораздо лучше, потому что днём ей было совершенно некогда думать о Джеймсе и своей несчастной любви. Но вот по ночам девушку мучила такая ужасная бессонница, перемешивающаяся с клочками невыносимо ярких и плохих снов. Нарцисса металась по кровати всю ночь, но утром неизменно вставала, как ни в чём не бывало. Вначале ее здоровое тело легко переносило отсутствие сна, и днями Нарцисса была весела и подвижна, но спустя две недели девушка побледнела, и под ее глазами начали появляться тени. Родители, а особенно миссис Блэк, начали беспокоиться о здоровье дочери, но, не смотря на усталость, девушка чувствовала себя совершенно здоровой, и ее несказанно раздражали все эти разговоры о врачах и лекарствах. Нарцисса прекрасно понимала озабоченность матери, но ничего не могла ей объяснить. Страшно было представить, что случится с миссис Блэк, и что сделает отец с ней самой, если они оба узнают правду о ней и Джеймсе Поттере. После этого ужасного скандала с Сабриной Деррек Нарцисса даже убрала с полки фотографию Джеймса, потому что родители и так рвали и метали, считая, что каждая их дочь решит опозорить семью. И всё сегодняшнее утро родители ругались о том, как можно это предотвратить.
Подслушивавшие этот разговор девочки решили, что для их же спокойной жизни, им нужно будет убедить родителей, что они совершенно влюблены в своих женихов и не собираются сбегать с какими-нибудь грязнокровками.
В комнату постучали. Нарцисса в новом брусничном платье стояла перед зеркалом и смотрела на своё осунувшееся, но всё же красивое лицо, которое в сочетании с яркой тканью казалось еще белее. Открылась дверь, и вплыла миссис Блэк в своём пышном кремовом одеянии.
- Ах, милая, ты так прекрасна! – Проворковала женщина, обняв девушку за плечи. – Только позволь я что-нибудь сделаю с этими ужасными пятнами под глазами!
Она достала волшебную палочку и что-то быстро зашептала – лицо Нарциссы приняло свой, даже более здоровый, чем обычно, вид.
- Так-то лучше, - миссис Блэк лучезарно улыбнулась и выплыла из комнаты.
Нарцисса натянуто улыбнулась закрывшейся двери. Порой ей казалось, что любовь ее матери к ней ничем не отличается от любви к красивому зеркалу. Миссис Блэк больше всего любила в Нарциссе именно своё отражение в ней, ведь из троих дочерей только средняя была похожа на мать. И ее нездоровый вид вызывал в матери огорчение, подобное тому, какое вызывают поблекшие драгоценные камни в оправе. Ей хотелось их вычистить, и необходимость показывать их посторонним только усиливала это желание. А сегодня они должны были посетить свадебную церемонию Кэссиопеи Ростер и Дэвида Забини, поэтому Нарцисса должна была блистать на гордость родителям.
Да и сама Нарцисса очень хотела посетить это торжество по ряду причин.
Во-первых, она была девицей высшего света, и подобные выходы были ей столь же необходимы, как розе нужен солнечный свет. Во-вторых, она ожидала, что поскольку устанет, то сможет наконец-то забыться сном без ужасных сновидений. И, в-третьих, ей хотелось увидеть подруг, с которыми за эти две недели предсвадебной подготовки их семей почти не имела возможности видеться. Без постоянного источника стресса Нарцисса перестала быть нелюдимой, и ей хотелось общаться с кем-то помимо своей семьи. Но Эрика помогала брату готовиться к свадьбе, а в остальное время не отходила от болеющей матери. Семья Айрис тоже активно готовилась к свадьбе, но младшая Ростер все же навестила Нарциссу, желая хоть немного отдохнуть от царившего в доме хаоса. Но Нарцисса так живо интересовалась деталями предстоящего торжества, что Айрис была вынуждена рассказывать ей все подробности.
Еще одним постоянным гостем был Люциус, периодически заходивший из вежливости, но эти встречи почти всегда были короткими и в присутствии родителей, а потому Нарцисса и Люциус не обменивались слишком уж личными новостями.
Больше Нарцисса ни с кем не виделась, но вела регулярную переписку с Северусом, в которой главные темы избегались под страхом смерти, а так же тайные переписки с Сириусом и Андромедой.
Сириус рассказывал о том, что купил собственный дом и звал приехать в гости, как только он устроится. В своих переписках, которые были подобны постоянному непрекращающемуся разговору, они намеренно, но словно невзначай, избегали разговоров о семье и о Джеймсе, зато постоянно упоминали об Андромеде и ее чудной дочери.
С Андромедой Нарцисса так же поддерживала связь, но их письма были достаточно редкими, потому что новости у обеих не спешили накапливаться.
Нарцисса была рада этим письмам, они приходили из совершенно чужого, невероятного мира, частью которого были родные люди: Андромеда, Сириус, Джеймс…
Девушка подумала, что, наверное, очень здорово иметь свой собственный дом. Никто не заставляет тебя принимать неприятных людей, не нужно отчитываться о том, куда ты пошел, не нужно прятать письма… Но Нарцисса, избалованная дочка богатых родителей, не могла представить себе истинную одинокую жизнь без слуг и покровителей.
В такие моменты ей даже хотелось поскорее выйти замуж. А супружескую жизнь она тоже представляла лишь неким ежедневным, но не слишком уж утомительным церемониалом. Для аристократов понятия «быть хорошей семьей» и «казаться хорошей семьей» почти идентичны, а такие вещи, как близость с мужем, и вовсе не приходили девушке в голову, потому что замужество было связано для нее с Люциусом, а вот близость – с Джеймсом, и только с ним.
Нарцисса подошла к тумбочке у кровати и достала из нее медальон на длинной цепочке.
Она до сих пор почти всегда носила этот кулон. Там было ее разбитое счастье: счастливые влюбленные подростки. Лживая и жестокая фотография. Снимок счастья, которого уже не было и не будет. Он не делал ее счастливой, не приносил облегчения, лишь усиливал чувство отсутствия. Но она не могла с ним расстаться.
Прежде чем спуститься к родителям, Нарцисса заглянула к сестре, которая как раз застёгивала чёрную бархатку на бледной шее. Бэлла в свои шестнадцать лет уже достигла пика своей пугающей привлекательности и выглядела гораздо старше своего возраста. Она словно и чувствовала себя старше, и вела себя соответствующе.
- Как ты думаешь, Деррек залетела от какого-нибудь магла? – спросила Бэлла, когда они вышли в коридор.
В ее словах звучали нотки отвращения и грубости, которые уже стойко переплелись с представлением о ее голосе и ней самой. Нарцисса не любила обсуждать с ней подобные темы, потому что сама балансировала на самой грани дозволенного. Белла, ничего не знавшая об отношениях сестры с Поттер, но знавшая о ее дружбе с Сириусом, всегда считала своим долгом «образумить» старшую сестру. Нарциссу всегда раздражало, если с ней так разговаривали.
- Мне больше интересно, куда он делся, - раздраженно повела плечами Нарцисса.
- Наверняка сделал ноги, как только узнал, что она ведьма!
- В таком случае он мерзавец! А вдруг мистер Деррек что-то с ним сделал?
- И поделом, я бы еще и Сабрину придушила! Нечего ноги раздвигать перед грязнокровками! Фу, какая мерзость, - Белла сделала такое лицо, словно в коридоре пахло чем-то отвратительным.
- Ее хотели выдать замуж за этого мерзкого старика Гойла, - Нарцисса сделала такое же выражение лица, представив себя на месте Сабрины.
- А я тебе говорю, что Деррек полная дура, - Белла редко выбирала выражения при общении с членами семьи.
- Мы ничего не знаем, - отрезала Нарцисса, заходя в гостиную.
- Что тут знать? Ей очень повезет, если ее выродок не родится… - тут девушки увидели гостей и немного сконфузились и-за своего спора. – Добрый день.
- Какой приятный сюрприз, - подхватила Нарцисса, протягивая ручку сначала жениху, а затем Рудольфусу.
Порой, думая над тем, за кого иногда выдают замуж молоденьких девушек ее круга, Нарцисса была просто счастлива, что ее жених именно Люциус Малфой. Он был богатый, красивый, чистокровный и приятный в общении, в отличие от того же Рудольфуса Лестрейнджа, который был вечно угрюмым и молчаливым. Он очень редко бывал у них, только тогда, когда уже нельзя не прийти, с тех пор, как Андромеда сбежала из дома. Насколько помнила Нарцисса, когда он был женихом Андромеды, то бывал у них гораздо чаще. Нарциссе тогда казалось, что они видят его дома даже чаще, чем в школе. Она не помнила каких-нибудь проявлений привязанности с его стороны, но даже среди таких малявок, как Нарцисса и Белла в то время ходил слух, что Андромеда Блэк находится под протекцией Рудольфуса Лестрейнджа, который на тот момент был самой внушительной фигурой в школе. Их редко видели вместе, но его «защита», в которой Андромеда вовсе не нуждалась, была настолько сильна, почти осязаема, что всем казалось, словно тень Рудольфуса всегда стоит за спиной Андромеды. С Беллой все было иначе. Может быть из-за того, что в школе они никогда не были на глазах, как жених с невестой: когда Рудольфус учился, между ними была пропасть в пять долгих лет, а когда Белла стала взрослой помолвленной девушкой, про него помнили только старшекурсники и те очень смутно. Но даже сейчас, глядя на них двоих, Нарцисса видела лишь равнодушную девушку и молодого человека с отсутствующим взглядом.
- Да что вы всё о плохом, - улыбаясь сказала миссис Блэк. – Вот у Боулов сын родился! Рудольфус, ты не знаешь, как они его назвали?
Миссис Блэк говорила о Эрил и Тирионе Боулах, новоиспеченной чистокровной семье, возникшей в прошлом октябре. Тирион Боул был Пожиратель смерти из уважаемой чистокровной семьи, два года назад закончивший школу. Он был воспитанным и тихим парнем, про него мало что было известно, в отличие от его жены Эрил. Она была младшей сестрой лучшего друга Рудольфуса – Эвинга Фертстона – и училась в Слизерина на два курса старше Нарциссы. Так вот о ней Нарциссе было известно много пикантных подробностей. Люциус встречался с ней пол года, когда был на пятом курсе, пока не оставил ее одну на Рождественском балу ради того, чтобы приревновать Сарру Лоуренс. Потом Эрил дулась на него ровно до тех пор, пока не поняла, что Люциус вовсе не намерен возвратить ее, а хочет добиваться Лоуренс. После этого Эрил сменила гнев на милость, но было поздно – Люциус и Сарра начали встречаться. Кажется, Эрил ничуть не беспокоило, что у Люциуса уже есть будущая жена, потому что она была от него без ума, несмотря на то, что она сама уже помолвлена на Тирионе. Нарцисса, на тот момент далёкая от безответных чувств, презирала Фёртстон за ее унизительные страдания и попытки вернуть Люциуса, которые длились вплоть до ее выпуска в прошлом году. Как там дальше Эрил переживала свою разбитую любовь Нарцисса не знала, но состоялась свадьба Эрил и Тириона, а еще через пол года все поздравляли ее с грядущим пополнением рода Боулов.
- Люциан, - недолго думая ответил Лестрейндж.
Нарцисса, сжавшая губы до белизны, лишь бы не засмеяться в голос, бросила быстрый взгляд на Люциуса, который улыбнулся ей в ответ уголками губ. Не нужно было быть легиментом, чтобы понять, что оба подумали о том, что школьная любовь совсем не прошла для Эрил бесследно. Белла, не привыкшая сдерживать свои негативные проявления, весело хмыкнула. Нарцисса, более тактичная по природе, быстро посмотрела на Рудольфуса. Всё-таки Эрил Боул была сестрой его лучшего друга, Нарцисса бы воздержалась от любых шуток на ее счет в его присутствии, но Белла никого не боялась. Однако Лестрейндж, кажется, и не услышал ее смешка. На мгновение вынырнувший из своих мыслей, чтобы ответить будущей тёще, он сразу же погрузился обратно.
Люциус подумал о том, что это неплохая идея – назвать дочь Саррой. А вот Нарцисса, которая тоже сразу же подумала о себе, не хотела назвать сына Джеймсом. Во-первых, для нее существовал только один Джеймс, а назвать так сына, было все равно что разбить ее чувства надвое, рассредоточить, умалить. Во-вторых, тогда как для Люциуса Сарра Лоуренс была победой, о которой он будет помнить всю жизнь, и поэтому с радостью увековечил бы ее в имени своего ребёнка, для Нарциссы Джеймс был грандиозным поражением, в котором она никому не хотела бы признаваться.
Для Рудольфуса Андромеда была проигрышем, самым большим поражением в его жизни. А потому Беллатрикс станет вторым…
***
В родовом имении Ростер уже две недели все стояло вверх дном. Везде лежали какие-то буклеты, из которых то и дело вырастали букеты обычных цветов и совсем странных, от которых пахло приворотным зельем; Некоторые охапки вполне безобидных букетов вдруг сами начинали перемещаться по дому, а другие прорастали там, где их оставили. Каждую свободную поверхность занимали различные ткани и изображения свадебных платьев всевозможных расцветок и фасонов, были даже такие, которые трансформировались в короткие, или такие, которые совершенно ничего не весили, хотя даже такие платья казались сущим пустяком по сравнению с платьем из живых бабочек, которое само по себе летало по дому, оставляя за собой шлейф волшебной пыльцы. Туда-сюда сновали какие-то организаторы свадебных путешествий в жерле вулкана да романтического ужина на ковре-самолете, портные с огромными игольницами, флористы в меховых наушниках и с прищепками на носу, предсказатели счастливого будущего и прочие организаторы всевозможных празднеств. Завершали все это летающие по всему дому лепреконы, шушукающиеся по углам гоблины, которые мастерили диадему невесты, и огромный крылатый конь в саду, заказанный специально для этого случая во Франции.
Каждую минуту все домашние были чем-то заняты и отлучались из дома только по свадебным делам. Правда Айрис все же удалось однажды выбраться из этого хауса и навестить Нарциссу, но даже подруга не дала ей ни на секунду забыть о свадьбе сестры.
Вообще, вся эта свадьба не выходила у Айрис из головы, тесно переплетаясь с мыслями о собственном будущем, которое начиналось в середине Августа. Но само торжество Айрис ненавидела.
Во-первых, девушка совсем не хотела видеть этот помпезный и разряженный высший свет, который будет решать свои дела под предлогом празднования, лицемерно желать счастья и удивляться, какая Кэсс стала красавица. Айрис ненавидела всё это, не любила всех этих представителей «благородной аристократии», потому что никогда не понимала, как могут все эти лживые люди так подходить и что-то говорить о тебе и твоем будущем, если никто из них ничего, в сущности, не знает друг о друге.
Айрис в такие моменты считала, что, кажется, родители допустили большой пробел в ее воспитании.
Во-вторых, Айрис понимала, что в этот день закончится вся ее такая привычная жизнь. Какую бы сложную гамму чувств не испытывала она к Кэсс, сестра была важной частью ее жизни. И теперь, когда она выйдет замуж и покинет их дом… Айрис даже не хотела думать об этом.
Удивительно, как устроен человек. У сестер всегда были достаточно странные отношения, и привязанности друг к другу, о которых они молчали, тоже были странными. Их нельзя было назвать действительно дружными, или хотя бы близко дружившими. Айрис всегда завидовала Кэссиопее, красавице и любимице родителей. Завидовала такой яркой внешности, завидовала этой уверенности в своей неотразимости, ведь ни одна из привязанностей сестры не была безответной. Ей все давалось играючи. Но не смотря на всё это, Айрис прекрасно понимала, что ее собственное представление о счастье в корне отличается от представлений сестры. Да и младшая Ростер точно знала, что не будь Кэсс ее сестрой, они бы презирали друг друга. Вернее это Айрис презирала бы ее за вздорность, глупость и низость души, а Кэсс и вовсе бы не было никакого дела до Айрис. Но они были сестрами, росли вместе, хоть и в неравных условиях, но они были привязаны друг к другу, а привязанность держит сильнее любви. Наверное, Айрис никогда в полной мере не осознавала, насколько ей нужна Кэсс, как в этот день, когда сестра станет частью совсем другой семьи.
В-третьих, на этом приеме она увидит Счастливчика с Виолеттой, потому что ничего не изменилось и о возможности их расставания знали только они сами, да Айрис с Кэсс. Рейвенкловка очень переживала о судьбе этих двоих, потому что ей действительно было их жаль, и потому что так можно было не думать о своей собственной судьбе. Но переживать о ком-то с кем ты не общаешься – это одно, и совсем другое ловить на себе их настороженные взгляды. Ведь если по сути, то она была для них чужим человеком, и ее желание помочь принималось, но явно с подозрением, которое было вовсе не странным в их положении.
И в-четвертых, она увидит Ричарда. Это было и хорошо и плохо одновременно, потому что это было страшно в любом из проявлений. Айрис понимала всю сложность своей ситуации. Парень, который ей нравился должен был стать ее мужем, он предложил это сам, но любил другую. Да, он явно не мог жениться на той, которую любит, но ведь даже это не заставляло его жениться именно на Айрис. Так почему он предложил ей? Как он вообще к ней относится? Эти мысли не давали девушке покоя, потому что в глубине души она надеялась на взаимность, надеялась, что он привыкнет к ней и полюбит. Так ведь бывает. Наверное…
Айрис сидела за туалетным столиком в своем новом небесно-голубом платье и смотрела на свое унылое отражение. Вернее сказать, отражение было очень сочным, живым и искрящимся, потому что платье красиво оголяло плечи и подчеркивало глубокий голубой оттенок глаз, их нежную выразительность, а золотые кудри, полусобранные на макушке, ниспадали на грудь и плечи. Айрис была чудо, как хороша, но по обыкновению не замечала этого, а видела лишь уныние в выражении лица.
Вообще, за все эти годы Айрис так и не научилась видеть свою привлекательность, считая себя такой обыкновенной по сравнению с подругами и сестрой. Нет, в личностном плане она никогда не считала себя хуже других, никогда не принижала достоинств своего характера и даже ощущала гармонию со своим внутренним миром. Но как девушка… она словно не видела взаимосвязи между тем, чтобы нравиться внешне, и тем, чтобы нравиться внутренне. Не говоря уже о том, что ей было чем нравиться во всех планах. Но она упорно не видела ничего примечательного в своих золотых кудрях или голубых глазах. В ее мире красота должна была быть холодной и утонченной, как красота Нарциссы или Кэссиопеи, привлекательность Сарры Лоуренс и Виолетты Блэк, образ Эрики, которая была утонченной и умела казаться холодной. И была она, Айрис Ростер, похожая на цветок ириса среди роз и лилий. Она не умела быть утонченной, и как ни пыталась, ее напускная холодность выглядела лишь как неприкрытая грусть.
В детстве она была неказистой, а в свои семнадцать стала совершенно очаровательной. Айрис нравилась очень многим, но никогда не замечала ни знаки внимания, ни прямые намеки. Она была далека от всего этого, потому что привыкла считать себя серой мышкой. И привыкла любить Ричарда.
В дверь постучались и Айрис, на автомате вставая из-за столика, но продолжая смотреть в зеркало, произнесла заученной звонкой интонацией:
- Войдите.
Дверь открылась и закрылась. Айрис обернулась на вошедшего и почувствовала, как у нее инстинктивно сжались кулаки – прислонившись спиной к двери стоял Альберт Паркинсон. Его нахальный взгляд пробежался по ее фигуре и замер на лице. С минуту они так и смотрели друг на друга: Айрис с вызовом, Паркинсон с издевкой.
Альберт пришел утром этого дня и якобы помогал с последними приготовлениями. Вся семья сочла это проявлением дружеского участия. Старшие Ростеры вообще очень уважали старшего Паркинсона и радовались младшему. А как же, старший был преданным соратником Тёмного Лорда, а младший вступил этим летом в ряды Пожирателей, что было очень почётно. Айрис не разделяла всеобщего умиления, но, естественно, не показывала этого публично.
- Чем могу помочь? – более резко, чем хотелось, спросила рейвенкловка, сказывалось психологическое перенапряжение.
- Кэсс попросила тебя зайти к ней, - скучающе произнес Альберт, осматривая девушку.
- Выполняешь работу домовика? – Айрис чувствовала, как у нее по коже бегут мурашки от его неприятного взгляда. – Спасибо за информацию, не смею больше задерживать.
Парень не шевельнулся, продолжая нахально преграждать девушке путь к выходу. Она выжидающе на него взглянула. На секунду его взгляд показался ей напряженным, но девушка мало разбиралась в чужих взглядах.
- А ты не хочешь поблагодарить меня за оказанную услугу? – он наконец-то отлепился от двери и подошел к Айрис.
Голос парня был злым и словно обвиняющим, словно она была виновата в чем-то. Паркинсон остановился ровно в шаге от нее, так, что ей не приходилось задирать голову, чтобы видеть его лицо. Им двоим было очевидно, о чем он говорит, и так же очевидно было то, что она в этом не сознается.
- Какую услугу? За то, что принес письмо? Могу приказать, и тебе принесут совиное лакомство.
Айрис посмотрела на него с вызовом, но все же мягче, чем ей самой бы того хотелось. Ей вообще не нравилась вся эта ситуация, и сам Паркинсон ей ужасно не нравился, как и то, что невольно стал ее союзником в разрушении чужого счастья. Вот только если она сама каждый день мучилась чувством вины и не знала, как ей быть, Паркинсон явно получал удовольствие от всего этого.
- Ты же прекрасно понимаешь, что если бы не я, то в августе Пьюси мог бы стать женихом какой-нибудь другой девчонки, - он облизнул губы, чувствуя, что надавил на больное, на месяцы бессонницы и переживаний.
Айрис почувствовала, что еще немного и растеряет всю закалку, еще немного и разрыдается перед этим злым и жестоким человеком.
- Ах, это, - натянуто хмыкнула девушка. – Премного благодарна, что не останусь старой девой, а то я боялась, что никто не возьмет меня замуж.
Сказав это, она попыталась обойти Паркинсона, но он вдруг схватил ее за руку выше локтя и развернул к себе. Айрис совсем не поняла его выражение лица, и что он вообще хотел от нее, но хватка была болезненной и разозлила девушку – никто и никогда не обращался с ней грубо. Айрис сверкнула глазами и выдернула руку в тот момент, когда он вдруг нахмурился, словно что-то обдумывая. Девушка быстро направилась к выходу из комнаты, и уже в дверях услышала вопросительный голос Паркинсона, в котором впервые сквозила не насмешка, а искреннее удивление:
- Ростер, ты сказала «старой девой»?
Айрис не обернулась, потому что почувствовала, как вспыхнула до корней волос. Она случайно использовала это устойчивое выражение и даже не собиралась вкладывать туда прямой смысл. Но Паркинсон как-то понял, что прямой смысл имеет место быть. Да, она никогда не… да что уж говорить, она даже никогда не целовалась ни с кем, даже за руки никогда не держалась. Когда была ребенком, еще до школы, ей нравился брат Эрики, но потом это забылось, а потом появился Рич.
Айрис выскочила из комнаты и бегом влетела в комнату сестры. Да, рейвенкловка струсила, но она и не могла представить себе иного решения в данной ситуации. Пытаясь справиться с тошнотой и сбивчивым дыханием, девушка посмотрела на свою сестру. Кэссиопея Ростер в невероятно красивом свадебном платье, расшитом мелкими волшебными цветами, которые мерцали точно звёзды, стояла перед зеркалом.
- Что с тобой? – улыбаясь посмотрела на нее Кэсс.
Она была счастлива, это совершенно точно. Айрис правда не знала, было ли это настоящее счастье истинно любящей девушки, или просто счастье тщеславной красотки, но Кэссиопея Ростер светилась от счастья, и Айрис невольно забыла о своем недавнем позоре:
- Бежала к тебе со всех ног!
Айрис по-обыкновению села на кровать, обняв один из столбиков, и стала смотреть на приготовления сестры. Как много раз случалось за всю их жизнь: Айрис всегда сидела вот так на кровати сестры и смотрела на ее кричащую красоту. Больше так никогда не будет. И то ли от мыслей об этом, то ли от общего эмоционального напряжения, которое Паркинсон лишь усугубил, Айрис вдруг разрыдалась.
Разрыдалась по-настоящему, в голос.
- Айри! – старшая сестра выронила расческу и бросилась к младшей Ростер. – Милая, что случилось?
Первую минуту Айрис никак не могла справиться с собой, и из-за этого рыдала пуще прежнего. Кэсс села на кровать рядом с сестрой и заглянула ей в лицо.
- Просто… ты выходишь… замуж… - наконец выдавила из себя рейвенкловка, пытаясь справиться с истерикой. – Я останусь одна…
Это все, что смогла сказать Айрис, потому что это было главным, из этого вытекало множество неприятных мелочей, но это было самым главным. Больше всего девушка боялась одиночества, которое останется в этом доме на месте Кэсс, в школе на месте Кэсс… Потому что по неизвестным причинам Кэссиопея Ростер очень любила свою сестру, порой как-то странно, как умела, но все же любила ее, словно где-то очень глубоко в душе чувствовала свою вину за то, что сестру не любили родители, и она любила ее за них и за себя.
- А может, ты просто ревнуешь? – Кэсс поджала губы, пытаясь не улыбнуться.
На мгновение Айрис даже перестала плакать. Естественно она ревновала. Она всегда ревновала родителей к Кэсс, Кэсс ко всем остальным, Кэсс к Дэвиду… Но сестра спрашивала не о том, и Айрис заулыбалась, потому что вспомнила, как будучи совсем ребенком вздыхала по Дэвиду. А потом она поступила в школу и совсем про него забыла, а вот Кэсс помнила про первую привязанность своей сестренки, и однажды, когда Айрис было четырнадцать, спросила у нее разрешение выйти за него замуж. Это был первый раз, когда Кэсси вообще спрашивала, а не стразу брала, не говоря уже о том, что спрашивала у Айрис.
- И вообще, ты не о том переживаешь, - Кэссиопея погладила сестру по щеке. – Милая, у тебя же помолвка в Августе! Разве не здорово?!
Айрис опустила голову. Разве не здорово? Стать невестой лучшего парня в мире, носить обручальное кольцо с гербом его семьи, называться «невестой мистера Ричарда Пьюси». Разве не здорово? Знать, что твой жених не испытывает к тебе и малейшей симпатии, что он стал твоим женихом только потому, что его возлюбленная стала невестой другого… Разве не здорово?
- Кэсс, зачем ты сказала Паркинсону, что мне нравится Ричард?
- Я не говорила, - не запнувшись и не отведя взгляд удивленно ответила Кэссиопея.
Но тогда Айрис просто не могла понять, откуда этот вопрос, который Альберт задал ей с таким негодованием. Неужели ее чувства были столь очевидны?
- Значит, ему нравится Эвелин Течер? – Айрис сама не поняла, как у нее получилась эта вопросительная интонация, ведь она была почти уверена в этом, ведь это было так логично.
Логично делать предложение именно той девушке, которая тебе нравится, с которой ты хочешь провести всю свою жизнь, разве нет?
- Нет, - Кэсс вдруг смутилась и отвела глаза. – Альберту нравится… не Эва…
Айрис несколько опешила. Но зачем тогда? Зачем делать предложение девушке, которую ты не любишь? А зачем Ричард сделал ей предложение? От отчаяния. Может быть и Паркинсон отчаялся?
- Но почему тогда?
Кэссиопея встала с кровати и вновь подошла к зеркалу, оставив сестру в полном недоумении.
- Из мести… - задумчиво произнесла невеста, осматривая себя в холодном отражении, на ее губах мелькнула зловещая ухмылка. – Из мести…
- Из мести кому? И за что?
Кэсс некоторое время долго смотрела в зеркало, словно обдумывая ответ, а потом сказала быстро, словно совсем не то, что нужно было сказать:
- Понятное дело кому, Пьюси, конечно!
Айрис никак не могла понять, как можно мстить человеку так, что и сам попадаешь в зону поражения. Ведь разве эта месть стоит того, чтобы прожить всю жизнь с нелюбимой девушкой, лишь бы только твой противник не был счастлив? За какой такой проступок можно мстить так отчаянно? Это должна быть абсолютное зло, на которое Ричард просто не бог быть способен.
- А Ричард знает, за что ему мстит Паркинсон? – высказала вдруг рейвенкловка внезапную догадку.
- Нет, - Кэссиопея снова задумалась о чем-то своем. - Все указывает на то, что нет…
Айрис негодующе замолчала, но все же ответила, справившись с собой:
- Но это же неправильно! Нужно отвечать ударом на удар, но если человек не знает, за что ты его бьешь – это не правильно!
Кэссиопея перестала прихорашиваться и непонимающе посмотрела на сестру. И столько непонимания было в ее взгляде, что Айрис невольно начала сомневаться в своих словах.
- Кто сказал тебе эту глупость? – старшая сестра нахмурилась. – Вас этому в рейвенкло учат?
Айрис насупилась. Она не любила, когда кто-то из родных указывал на то, что она пошла не по стопам семьи и попала не в Слизерин. Миссис Ростер так разозлилась тогда, что даже хотела забрать ее из школы. А Айрис никому не сказала, что Шляпа дала ей выбор, первый сложный выбор, который она сделала сама. Потому что разочарование родителей ничто в сравнении с тем, чтобы прожить всю жизнь в тени Кэссиопеи, и она решила стать другой, потому что все равно нельзя не разочаровать уже разочарованных.
Кэссиопея подошла ближе и, наклонившись, заглянула сестре в глаза:
- Всегда бей первой, и бей так, чтобы отбить у других желание бить в ответ.
- Это что, закон Слизерина? – вызывающе спросила Айрис.
- Нет, это закон нашего общества, - тихо ответила Кэсс. – Закон нашей семьи…
Айрис не знала, что ответить.
- Пора идти, - сказала Кэссиопея.
Она напоследок оглядела себя в зеркало: никогда в жизни она, первая красавица всего волшебного мира, не была настолько прекрасной, настолько счастливой. Она сама точно не знала, была ли она счастлива в том смысле, в каком понимают счастье люди другого круга, она бы и сама не смогла ответить на этот вопрос. Но она была настолько уверена, что должна быть счастлива в этот день, что облачилась в это чувство, как в свадебное платье.
Айрис выкинула из головы их разговор и с тоской посмотрела на свою сестру. Это были последние моменты их совместной жизни, которая через каких-то пару часов отойдет в прошлое, станет еще одним воспоминанием в их жизненных копилках. Младшая Ростер чувствовала уколы совести, потому что в такой важный момент для их семьи, для единственной сестры, она была предателем, - она никак не могла порадоваться за Кэсс. Мысли о надвигающемся одиночестве подступали с той же скоростью, с какой приближалась церемония.
Кэсс пошла к двери, и если бы Айрис не была так занята муками своей совести, то она непременно заметила бы нетвердость шагов сестры. Кто бы мог подумать, что она, Кэсс Ростер, будет бояться собственной свадьбы? Кэсс Ростер, первая красавица аристократической Англии с тех пор, как умерла Кристабель Фарли, уверенная в себе и своем будущем, ничего и никого не признающая выше себя? Да, это была Кэсс Ростер, собирающаяся стать Кэссиопеей Забини.
Невеста остановилась в дверях и обернулась на свою младшую сестру. Они встретились глазами. Никогда на свете они не были так честны друг с другом, как в этот момент молчаливого страха. Кэсс Ростер боялась покидать эту комнату, потому что прежняя она никогда уже не вернется в эти стены, никогда уже не вернется к своей младшей сестре.
- Айрис, - сказала она вдруг дрогнувшим голосом, который младшая Ростер никогда прежде не слышала. - Кем бы я ни стала сегодня, когда скажу «да», где бы я не жила после, я навсегда останусь твоей сестрой.
Айрис вскочила и хотела было бросится на шею сестре, но в дверь настойчиво постучали и момент был разрушен.
- Войдите, - голос Кэсс прозвучал весело и ненаигранно.
Дверь открылась и в комнату вошла с молодая девушка с очень искусственной радостью на лице. Это была Нэрис Уорингтон, племянница их отца, которая в прошлом месяце вышла замуж за Талфрина Уорингтона. Нэрис была старше Кэсс на два года, а Айрис на три, и вот уж кто точно был самой непривлекательной Ростер в их семье. Она была такая же высокая, как Кэсс, но совершенно худая и угловатая, с блеклыми волосами мышиного цвета. Но в детстве Нэрис лишь немного не дотягивала до Кэсси, и была гораздо красивее Айрис, что сильно сказалось на ее характере, который, в отличие от ее внешности, ни чуть не изменился с тех пор. Она словно и не заметила, как подурнела, и продолжала считать себя самим совершенством. Она обожала быть в центре внимания, а потому сделала все, чтобы их с Талфрином свадьба превзошла все мыслимые представления – в итоге это была дорогая какофония, оставшаяся у гостей в памяти, как разноцветным гудящий и взрывающийся балаган. Родители потом рассказывали девочкам, что на эту свадьбу ушло всё приданное Нэрис, и что им с Талфрином придется сильно умерить свои расходы хотя бы до смерти их родителей и вступления в силу их наследства.
- Ах, Кэсси, я так за тебя рада, - Нэрис бросилась обнимать Кэсс. - ты и представить себе не можешь, как здорово быть замужней женщиной!
Кэсс закатила глаза, и Айрис еле сдержала смех.
***
В поместье Забини стоял предсвадебный переполох, когда всё уже было готово и оставались только последние штрихи вроде свежих цветов и обновления водоотталкивающих заклинаний, потому что свадебный шатер располагался в саду, а дождь лил уже четыре часа без остановки.
Семнадцатилетняя Эрика Забини была уже в праздничном васильковом платье и бегала по поместью, проверяя работу домовиков и раздавая последние указания. Она долго готовила себя к тому, что мама не сможет возглавить подготовку в силу здоровья, а значит весь этот хаос свалится на ее неопытные плечи, но все равно успела устать задолго до начала церемонии. Уже вот-вот должны были прибыть первые гости, встречать которых полагалось родителям.
Эрика на мгновение замерла перед комнатой матери (из-за болезни миссис Забини больше не делила постель с мистером Забини), глубоко вдохнула, и улыбаясь открыла дверь.
- Мамочка, все уже готово… - затараторила Эрика, но запнулась.
Нарядная миссис Забини сидела в кресле и снисходительно улыбалась, глядя на дочь. Домовушка с огромным подносом полным целительских зелий исчезла с громким хлопком, от которого женщина едва заметно поморщилась. Она вообще старалась сохранять достоинство здоровой женщины, но Эрика видела, как тяжело она сидит в этом мягком кресле, как напряжены все черточки ее ранее спокойного лица.
Девушка насильно улыбнулась, чувствуя дрожь в губах. Болезнь, которую еще в школе Дэвид назвал несерьезной, за эти две недели прочно пустила корни в крепкое тело женщины, и силы начали постепенно покидать его. Миссис Забини перестала покидать дом и стала гораздо меньше двигаться. Целители ходили к ним как к себе домой, но лекарства почти не давали видимых улучшений. На что лекари лишь говорили: «нужно ждать». И они все ждали и полностью уходили в подготовку к свадьбе Дэвида, лишь бы только не думать лишний раз о болезни… и под предлогом постоянных обсуждений мелочей Эрика не отходила от матери ни на шаг.
- … с минуты на минуту прибудут Ростеры, - младшая Забини поспешила продолжить свою прерванную речь. – Невесту проводишь в первую гостевую комнату, там тоже всё готово.
Миссис Забини кивнула все с той же снисходительной улыбкой:
- Хорошо, милая. А теперь ступай к Дэвиду, посмотри, готов ли он.
Эрика кивнула и вышла из комнаты, не зная, что мать нарочно отослала ее, чтобы она не видела, как тяжело ей теперь подниматься из кресла.
Мисс Забини с трудом сохраняла свой спокойный шаг по пути к брату. В этой суматохе ее сердце отбивало чечетку и она кое-как не срывалась на бег, перемещаясь между комнатами.
- Войдите, - раздался из-за двери улыбающийся голос Дэвида, когда она постучала.
Эрика вошла в комнату брата и почувствовала, как у нее вновь задрожали губы. Дэвид Забини в праздничном костюме стоял перед большим зеркалом и завязывал галстук, а на губах у него то и дело возникала задумчивая улыбка. Девушка почувствовала знакомый укол ревности. Она ревновала брата к его невесте, к его взрослению и к его свадьбе.
- Дэйв, ты счастлив? – слизеринка попыталась улыбнуться и подошла к брату.
- Что? – Дэйв улыбаясь вынырнул из своей задумчивости. – Да, пожалуй.
- Пожалуй? – глаза Эрики округлились. – Ты женишься! Это должен быть самый счастливый день твоей жизни!
- Это кто тебе такое сказал? – Дэвид рассмеялся, потому что сейчас ему и вправду казалось смешным то, что в их мире все обычно бывало наоборот.
Эрика опешила. А ведь правда. Был ли этот день самым счастливым в жизни их родителей? Или родителей их родителей? Вряд ли. Так почему они, девочки из богатых семей, так отчаянно продолжали верить в эти сказки? Разве ее собственный свадебный день обещает быть счастливым?
- Это для вас, девочек, свадьба – главный день в жизни, - Дэвид потрепал ее по голове.
- Ну, а для вас? Что для вас главное? – недовольно буркнула девушка, поправляя прическу.
- Выполнить свой долг перед семьей и перед обществом, - Дэвид просто пожал плечами. – Чтобы волшебники заняли заслуженное место в этом мире, перестали прятаться от грязнокровок, как животные. Вот оно – счастье!
Дэвид говорил это так самозабвенно, что Эрика поверила. Поверила, потому что это говорил ее брат, которым она гордилась. Брат, который поклялся, что убьет ее первую любовь, если она не одумается.
Никто не знал эту историю. Историю о том, как еще в детстве Эрика и Дэвид бегали в ближайшую магловскую деревню и задирали там грязнокровок. Историю о том, как в четырнадцать лет Эрика влюбилась в деревенского мальчишку. Историю о том, как Дэйв узнал об этом и избил его, пригрозив Эрике, что расскажет обо всем отцу, и тот убьет его.
«… Но, Дэйв, я люблю его! – кричала девочка, размазывая слезы по щекам.
- Любишь?! – пятнадцатилетний Дэвид стоял над мальчиком, который был без сознания. – А что же ты не сказала ему, кто ты такая?
Эрика молчала. Продолжая плакать.
- Да потому, что они никогда не примут нас! И ты это знаешь!
И она это знала.»
Эрика проплакала тогда весь остаток лета, но, как ни странно, эта ситуация не только не рассорила брата и сестру, а наоборот только сблизила их в этой совместной тайне.
- Смотри, - Дэвид развернул ее лицом к зеркалу и обнял за плечи. – Помнишь, как мы играли в жениха и невесту? Мы сами не заметили, как выросли.
Эрика посмотрела в зеркало на себя и брата, который сегодня женится, и с рыданиями бросилась ему на шею.
- Эри, - Дэвид опешил, обнимая сестру. – Эри, что случилось?
Последний раз он видел ее плачущей именно в той магловской деревне, но там все было понятно, а сейчас парень просто был сбит с толку и не знал, что ему делать. Обнимаясь они сели на пол.
- В детстве… - тихий голос девушки с трудом пробивался сквозь рыдания. – Раньше ты играл в жениха и невесту… только со мной… потому что я была для тебя важнее всех!
Дэвид Забини тихо рассмеялся, еще сильнее прижав к себе свою, оказывается, еще такую маленькую сестренку. Было даже удивительно, как много таится всего в одном году.
- … а теперь ты женишься взаправду, - такая глупая и такая искренняя боль слышалась в словах Эрики, а слёзы все лились на дорогую ткань костюма. – Теперь я больше никогда не буду для тебя самой главной…
- Эри, - Дэвид отстранился и взглянул в заплаканные зеленые глаза. – Ты – моя сестра! Есть вещи, которые нельзя изменить. Например, то, что я должен жениться и оставить наследника рода, и ты должна будешь выйти замуж и покинуть наш дом. Но ты – моя сестра, и это неизлечимо.
Дэвид уже перестал улыбаться и говорил серьезно. И Эрика почувствовала, как истерика, вызванная копившимися так долго эмоциями, наконец-то закончилась. Дэйв был прав: как ни крути, им нельзя избежать ни жребия, ни родства.
- Вот увидишь, вы с Кэсси поладите, - Дэйв снова улыбнулся. Сегодня он вообще много улыбался.
- Кэсси, - передразнила Эрика и повела плечами, словно хотела сбросить что-то мешавшее. – Я с ней за столько лет в школе не поладила, а ты говоришь…
- Ты всё равно скоро уедешь, а после школы и сама выйдешь замуж, и станешь частью другой семьи. Как, кстати, у вас дела?
Эрика нахмурилась и опустила глаза.
- Нет, Дэйв, никаких нас.
Стоило закончится учебному году и Дэрек просто выскользнул из ее цепких пальчиков, все достигнутое пошло прахом. Если можно, конечно, говорить о каких-то там достижениях. Она сама не знала, почему вообще продолжает долбиться в эту запертую дверь.
- Дэйв, ну может ты передумаешь? – Эрика сделала попытку вернуться к прошлой теме. – Мама же болеет. Может, стоило подождать, пока она поправится?
Лицо Дэвида вдруг посерело, он посмотрел на сестру долгим взглядом.
- Я тоже так думал сначала, но… - парень отвел взгляд и встал, - …мама… Это было ее решение. Она сказала, что стоит поторопиться.
Он посмотрел на сестру сверху вниз своим обычным жестким взглядом, обычным для всех, кроме нее. Этот взгляд был взглядом взрослого мужчины, который не прячет голову в ладошки, а гордо смотрит на все несчастья.
Мама умрет.
В этот момент Эрика поняла ту истину, которую всё никак не желала признавать все эти две недели. Истину, которую, оказывается, знали все в этом доме. Знал отец, который изо дня в день продолжал из-за всех сил вести себя, как раньше, но чем больше он старался, тем заметнее была неестественность его поведения. Знал и Дэйв, который перестал быть с матерью привычно-нахальным, но не из-за предсвадебного счастья. Это была жестокая взрослая истина, и боль на нее откликнулась взрослая. Острая, но тягучая, как тупой нож. Эта боль была старше, чем сама Эрика, но теперь это была ее собственная боль.
Потому что мама умрёт.
Эрика просидела так, уставившись в одну точку, все время, пока Дэвид собирался. Он завершил последние приготовления и в последний раз посмотрел на себя в зеркало. Он весь сиял. Наверное, он действительно любил Кэсс Ростер, но Эрика никак не могла заставить себя пожелать ему счастья. Ей казалось неправильным, что он женится, что хочет бросить ее теперь, когда мама умрет. Как вообще можно быть таким счастливым, устраивать этот цирк, когда мама скоро умрет?!
Но когда, если не сейчас, пока мама еще жива?
Эрика понимала всю несерьезность своих упрёков. Она вообще была очень разумной, и позднее будет корить себя за то, что не приложила усилий, чтобы сделать брата еще счастливее в этот день, и вообще, в каждый предыдущий и последующий день его жизни. Но это будет потом, гораздо позже, когда сердце девушки заживёт от ран. А пока она точно маленький ревнивый ребенок обижалась на всех и каждого, потому что чувствовала себя совершенно несчастной в этот счастливый день для ее семьи.
Потому что мама умрёт. И уже ничего не будет, как раньше.
***
Для Эвелин Течер первые две недели взрослой жизни прошли как во сне.
Тяжелом и изнуряющем сне.
Отец постоянно был в плохом настроении, в котором его обычно не устраивало все и вся, и он попеременно тиранил жену и дочь. Но, к большой радости и той и другой, мистер Течер часто отбывал по различным делам и заданиям Тёмного Лорда, с которых прибывал либо слишком поздно, либо в хорошем расположении духа, «радуя» своих домашних рассказами об очередном замученном магле или об успехах молодого Паркинсона. О, отец очень гордился своим будущим зятем и постоянно говорил о нем с Эвой. Вернее он говорил, а она должна была поддакивать. Мистер Течер вообще старался всеми силами досадить дочери, облекая это все в «родительские советы». И самым ужасным и жестоким развлечением мужчины были советы по поводу супружеского ложа, которые были просто отвратительны ввиду своей откровенности.
От такого унижения Эвелин никак не могла оправиться, а потому постоянно балансировала на грани очередной истерики, которая проявлялась совершенно по-новому раз от раза. Даже редкие посещения самого Альберта Паркинсона не были так ужасны, а наоборот давали девушке передохнуть, потому что при парне отец вел себя на удивление прилично. Но жениху явно было не до нее. Он появлялся редко, ненадолго и это всегда было скорее посещение мистера Течера, нежели ее самой. Это устраивало всех. Но больше всего Эву устраивало отсутствие их обоих, что случалось теперь довольно часто.
Война. Так говорили взрослые. И участие в войне на стороне Тёмного Лорда было очень почетно. Эва тоже уже стала взрослой, но слово «война» ничего для нее не значило. Для нее ничего не значило происходящее за пределами знатных поместий, потому что вся ее жизнь протекала исключительно внутри. А в ее мире всегда была война. Маленькая домашняя война, в которой Эва вечно была проигравшей стороной.
В день свадьбы Ростер и Забини отца Эвы не было дома, а потому к ней решила зайти Сарра, чтобы они вместе отправились на празднование. Миссис Течер сразу же усадила девушек за стол и не отпустила их, пока они не поели.
- Как ты относишься к тому, чтобы сейчас отправиться к Ричарду? – спросила Сарра, когда девушки покинули столовую.
Эвелин напряглась. Она уже давно перестала реагировать на имя своего возлюбленного с беспечной радостью, а визиты к нему и вовсе начали вводить девушку в ужас.
С тех пор, как она вернулась домой, сразу же заметила изменение в отношении отца к ее школьным друзьям, которые раньше могли беспрепятственно посещать их дом. Люциус бесспорно сохранил все свои регалии и даже приобрел новые, потому как по-прежнему оставался сыном самого жестокого сторонника Лорда – Абракаса Малфоя, и потому что сам вступил в ряды пожирателей и был на хорошем счету. Отношение к Сарре Лоуренс стало скорее снисходительным, нежели любезным. Мистер Течер был человеком слабым, лишенным власти в среде Пожирателей смерти, так как терял сноровку и допустил несколько непростительных ошибок, и как все такие люди старался изо всех сил утвердиться за счет более слабых и зависящих от него. Поэтому он чуть ли не пресмыкался в своих медовых речах и пред Паркинсоном, перед Люциусом, которые были еще так молоды, но уже впереди него. С Саррой ситуация была несколько другая: ее отец был спонсором многих дел Пожирателей, но сам в их ряды не вступил, что многие, особенно более низшие по рангу Пожиратели, безмолвно именовали трусостью и лицемерием. Не говоря уже о том, что когда страх за отсутствие жениха у дочери перестал быть актуальным, мистер Течер стал посмеиваться над Лоуренсами и недвусмысленно намекать, что дочка их не слишком то и котируется. Подобное его отношение было очень заметно, и Сарра сама перестала часто бывать в доме Течеров, выбирая время, когда хозяин дома отсутствует. А вот с Ричардом все было сложнее. Мистер Течер очень болезненно переживал непонятное для него уважение к Эридану Пьюси, который не был действующим Пожирателем, но ценился Тёмным Лордом по одному ему ведомым причинам. Это не нравилось не только таким никудышным Пожирателям, как Течер, но и очень не нравилось Абракасу Малфою, который держал это в тайне от всех и предпочитал не портить отношения со своим соперником Пьюси. Когда же мистер Течер узнал от своей жены, что Эва влюблена в Ричарда, то сразу же запретил парню переступать порог их дома. Эва же посещала дом Ричарда только втайне от отца.
- Эва, что-то не так? – Сарра уловила резкую перемену в подруге. – Что-то не так у вас с Ричем?
Что-то не так у них с Ричем. Да у них с Ричем теперь все было не так. В компании друзей это было незаметно даже для них самих, потому что все четверо тщательно избегали болезненных тем. Но стоило Эве и Ричу остаться наедине, как это «что-то не так» начинало витать в воздухе. Они стали все больше молчать, все больше скрывать свои мысли друг от друга, а Эве было противопоказано долго молчать, потому что тогда она начинала себя накручивать. Она начинала подозревать Ричарда в измене, в нелюбви к ней, во всем, что нагоняло на нее ужас. Но она молчала, хранила эти подозрения в себе, и они прорастали внутри нее.
Эва повела плечами, чувствуя, как раздражается. А стоило ей начать раздражаться, как она начинала делать людям больно. Она и сама чувствовала, что так нельзя, но никак не могла остановиться. Да и не пыталась.
- Можно подумать, что у вас с Люциусом всё так, - огрызнулась Эвелин.
Это с ней самой было что-то не так.
***
Лето пришло и принесло с собой межсезонье, этакую бесконечную дорогу с меняющимися декорациями, потому что во взрослой жизни не было каникул и лето воспринималось совсем иначе. Ричард впервые осознал это, когда ему пришлось заняться делами, которые поручал ему отец, с утра в воскресенье. Ни каникул, ни выходных, а лишь одна бесконечная череда дел с перерывами на сон и редкие встречи с друзьями. Так пролетели, пробежали, проползли две первые недели взрослой жизни. И пока что Рича все устраивало.
Вернее, не совсем.
Так с окончанием школы проявилось резкое различие между жизненными целями у таких всегда дружных Ричарда и Люциуса. И если первый еще как-то пытался понять точку зрения второго, то уж второй никак не мог посчитать, что есть еще какое-то мнение, кроме его собственного. Ричард долго говорил с отцом и в итоге публично поддержал идеи Тёмного Лорда, но в ряды Пожирателей Смерти так и не вступил. Ему не нравились методы. Да, он был согласен, что волшебники были незаслуженно запуганы и загнаны в пустующую нишу мира, тогда как более неразвитый вид людей – маглы – занимают, сами того не осознавая, господствующую позицию. Это было несправедливо, потому что он знал старые-добрые истории гонений его предков этими самыми маглами. Но Ричард считал, что истребление людей без магических способностей – варварство и осознанная жестокость, всё равно, что уничтожать драконов, или гиппогрифов, например. Не говоря уже о том, что даже по статистике, без маглов, волшебное сообщество начнет вариться в собственном соку и вымрет рано или поздно. Что касается методов Пожирателей Смерти… Что ж, люди, склонные к жестокости, всегда оправдывали свои зверства высокими идеями.
Ричарду жестокость и оправдания были не свойственны в равной мере.
Люциус же был целиком согласен со всей концепцией и методами Пожирателей Смерти, не говоря уже о том, что это было модно, а потому почетно. Он щеголял меткой, как раньше щеголял новеньким костюмом. А потому не было ничего удивительного в резком различии взглядов друзей. Но если Ричард просто приготовился ждать, когда друг поймет его, то Люциус был по-юношески разочарован.
Отношения с Эвой стали спокойнее со времен окончания школы. Вернее, это Ричард стал спокойнее ко всему относиться, потому что неосознанно для себя переставал быть собой наедине со своей девушкой. Он бессознательно подбирал слова и пропускал мимо ушей ее колкие выпады, которых не стало меньше. К тому же теперь они не могли видеться каждый день, а из-за этого Ричарду казалось, что Эва немного подуспокоилась, но на самом деле она либо реагировала более бурно, либо отрицательные эмоции набухали в ней, готовясь выплеснуться наружу.
Нет, Ричард не стал бесчувственным. Но эти ссоры только разрушали их все менее целостные отношения, и парень изо всех сил старался быть более равнодушным, чтобы только не реагировать, только не давать ей все испортить раньше времени.
Ричард как никто чувствовал это безжалостное время, столь стремительно уносящее от них их лучшие годы. И он как мог, старался замедлить его ход.
А вот Сарра беспокоила Ричарда гораздо сильнее, потому что она явно пыталась скрыть от всех бушующие в ней переживания. И у нее это отлично получалось, потому что Люциус был слишком поглощен своими новыми занятиями и своей уверенностью в своих отношениях, а Эва сейчас беспокоилась только о своих собственных чувствах и своей собственной драме. Рич и Сарра изначально были более близкими друзьями, а сейчас только он и смог разглядеть под напускной веселостью этот лихорадочный, липкий как смола, ужас.
Но Ричард всегда уважительно относился к чужим тайнам, да и понимал, что наверняка есть причины, почему Сарра так отчаянно пытается сокрыть что-то от своих лучших друзей и от любимого человека. А потому он делал вид, что ничего не замечает, но на всякий случай приглядывался к кузине, чтобы в нужный момент подать ей руку помощи.
Но когда друзья собирались вместе, все эти межличностные конфликты словно замораживались, откладывались на потом, и они снова были самыми лучшими друзьями. Они старались казаться беззаботными, старались сохранить как можно дольше эту легкость общения, присущую только подросткам, прежде чем жизнь растопчет их.
Вот и всё. А, нет…
Была еще Айрис Ростер, миниатюрная будущая невеста. Обычно Ричард совсем не помнил про нее, намеренно не помнил, но сегодня утром отец ненавязчиво сообщил, что подобное поведение никак нельзя себе позволить на свадьбе мисс Кэссиопеи Ростер и мистера Забини младшего. Ричард конечно принял это к сведению, но никак не мог решить, что же ему делать. Одно дело было неловко переговариваться с ней в коридорах школы, даже помогать друг другу по учебе, да даже их совместный поход на бал, но тут-то был прием высшего общества, а они вроде как еще и не были официально помолвлены, но все уже знали о предстоящей помолвке. Но даже не само общение с Айрис беспокоило его, а то, как нужно было в такой ситуации общаться с Эвой, а точнее как справиться с реакцией Эвы на его общение с Айрис.
Ричард надеялся, что Эвелин не начнет устраивать сцен прямо там на приеме. Конечно, не начнет, это было неприемлемо. А все что после – было не так страшно.
Ричард и Эридан Пьюси пили чай в гостиной, когда домовик оповестил о прибытии гостей, которых глава семьи сразу же пригласил составить им компанию.
- Ради Мэрлина, сэр! – воскликнула Сарра, усаживаясь в одно из кресел. – Мы только из-за стола!
Сарра очень любила дом своего кузена, потому что здесь было уютно даже после смерти тёти. А потому предложила гостившей у нее Эве наведаться к Ричу и пойти на свадьбу всем вместе.
Вообще Эридан очень любил племянников Сарру и Алана, да и друзей Ричарда принимал с большим теплом и интересом к их увлечениям и проблемам. Наверное, когда Рич был в школе, отцу было очень одиноко в этом большом и пустом доме.
- Сарра, у тебя все хорошо? – Эридан, как и Ричард, сразу уловил неспокойное состояние девушки, которая та тщательно скрывала.
Испуганный взгляд девушки скакнул на Ричарда, который смотрел на нее с беспокойством, а затем на Эву, которая была так занята своими мыслями, что даже не услышала этого вопроса.
- Да все хорошо, сэр, - быстро залепетала девушка, внезапно став оживленной. – Вижусь с друзьями, да в основном отдыхаю дома от стольких лет учебы, пока…
Сарра вдруг резко замолчала, потому что у нее чуть было не вырвалось: «пока не вышла замуж», а это была очень скользкая тема. Оживленность спала столь же неожиданно, как и возникла. Эридан уловил то, что не уловил Ричард в этом странном потоке речи, а потому поспешил перевести беседу:
- А как твои дела, Эвелин? – мужчина повернулся ко второй гостье и улыбнулся, все еще думая о своей племяннице.
Эва, которая совсем не слушала о чем говорили за столом, от вопроса резко выпрямилась и с вызовом посмотрела на мистера Пьюси. Мысли девушки странным хороводом отражались в ее глазах, которые лихорадочно блестели, как у сходящих с ума. И тут произошло то, чего никто из присутствующих от нее не ожидал:
- Какие у меня могут быть дела, - высокомерно протянула девушка совсем чужой, неприятной интонацией ее отца. - Вот мой жених служит Тёмному Лорду, а по сравнению с этим любое занятие – сущая ерунда!
За столом повисла напряженная тишина: все сидели, пораженные ее словами, как громом. Это была такая очевидная, такая грубая и злая насмешка над Ричардом и мистером Пьюси, что мужчины на мгновение не нашли, что ответить. Быстрее всех нашлась Сарра, которой было обидно за брата и дядю до глубины души:
- А ты иди собаку палкой побей, если хочешь заняться чем-то равнозначным! – процедила Лоуренс сквозь зубы, глядя на лучшую подругу.
Эва поджала губы, потому что совсем не разбиралась в том, что говорила, а лишь повторяла слова отца. Тут уже настало время мистеру Пьюси вступить в разговор, потому что конфликт требовал урегулирования хотя бы в этом вопросе:
- Сарра, вне зависимости от того, насколько кардинальны его методы, Тёмный Лорд ведет нас к лучшему миру, им движет благая цель и его ближайшие соратники действуют во имя общего блага. Это очень почетно и мы всеми силами должны им содействовать, - стальным голосом проговорил Эридан Пьюси, глядя на Сарру, но сталь эта предназначалась не ей. - Я понимаю, что ты в плохом настроении, но все же не стоит выражаться столь резко…
Сарра нашлась так же быстро, как и мистер Пьюси.
- Простите, сэр, я просто уже устала от всех этих разговорах, - она картинно вздохнула, как подобает вздыхать девушкам, когда речь заходит о слишком сложных для них вещах. – Все целыми днями только и твердят о войне, о противостоянии семей и о несчастной Сабрине Деррек…
- Эва, можно тебя на минутку, - вдруг резко спросил Ричард, вставая.
Эвелин все с тем же воинственным видом встала и они вместе ушли в кабинет, который отец подготовил для Ричарда, пока тот доучивался последний год. Внешне спокойный, как удав, Ричард закрыл за ними дверь, но долго стоял спиной к девушке, собирая в кулак все свое самообладание. Потому что, конечно, его задело подобное неуважительное поведение его девушки к его отцу, не говоря уже о том, какую боль он почувствовал, когда она заикнулась о Паркинсоне. И с такой гордостью заикнулась…
- Что с тобой? – Ричард повернулся и постарался быть хладнокровным, когда его встретили все те же чужие, воинственные глаза.
Но Эва, казалось, уже давно придумала объяснение, потому что ей не понадобилось ни секунды, чтобы собраться с мыслями:
- А то! Твой отец меня презирает! Он все знает про нас! Знает, что я принадлежу другому! – Зло крикнула девушка, заламывая руки. - Ему нравится эта мерзкая Ростер, я уверена! Он специально все это подстроил!
- Замолчи!
Голос Ричарда был тихим, но таким ледяным, что она резко прервала свою тираду. Она сегодня перешла все границы. Никто, даже она, не смеет так говорить в таком тоне об его отце! Даже она!
Парень без сил опустился в кресло у стола и закрыл глаза. Он никак не мог понять, что с ней происходит, почему она так измывается над ним, хотя именно в это время они должны держаться друг за друга изо всех сил… Ричарду вдруг захотелось, чтобы она ушла.
Может быть они и правда продолжают цепляться за чувства, которые давно прошли?
С минуту Эва стояла и просто смотрела на то, что она натворила, а потом вдруг бросилась на пол перед его ногами и обняла его колени. Ее била крупная дрожь, которая рыданиями излилась наружу вместе со звенящим шепотом:
- Прости, прости, прости меня… - шептала девушка, как зачарованная, роняя слезы на его ноги. - Я сама себя ненавижу за то, что связана с этим уродом Паркинсоном! И мне кажется, что все вокруг тоже ненавидят меня за это!
Как же Ричард устал. От этих странных ссор и ее перепадов настроения, от Паркинсона… но больше всего именно от ссор. Но то, как она возвысила Паркинсона над ним и отцом, Ричард вряд ли сможет забыть.
- Прости меня… - снова прошептала Эва, целуя его руки.
Что происходит с ними со всеми?
***
Лили Эванс сидела на подоконнике мансардного окна и задумчиво обнимала колени. Это было единственное место в доме, откуда хорошо была видна старая детская площадка, на которой они с Туньей играли в детстве. Мама раньше любила здесь вышивать, потому что они всегда были на виду, и звала их домой через это окно… А потом Лили уехала в Хогвартс. Больше Петунья на этой площадке не появлялась, и мама стала вышивать на чердаке только летом, ссылаясь на то, что в другое время там прохладно. Осенью, Зимой и Весной – когда Лили не было дома – миссис Эванс занималась своей любимой вышивкой у окна гостиной, в которое было видно подъездную дорожку. А летом Лили снова возвращалась на площадку, но уже с Северусом, пусть они и были уже слишком взрослыми для этого. Хотя, как можно быть взрослыми для качелей?
Так странно. Раньше эта площадка была их с Туньей, потому что соседские дети играли на другой – большой – площадке, на соседней улице. Они всегда были вместе и неплохо ладили, не смотря на то, что Лили была другой. Старшая сестра завидовала, она всегда это чувствовала и понимала, а потому старалась почти не использовать свои способности, которые так и просились наружу. Но сестры ладили. Пока не появился Северус. Будь это другой соседний мальчик, и Лили никогда бы не променяла на него свою сестру. Но это был Северус, открывший для нее магию, другой мир! Открывший, кто она сама такая! И вот уже площадка стала ее и Северуса.
На той площадке она любила сестру, а сестра любила ее. На той площадке Северус говорил ей, что ее происхождение не имеет никакого значения. Этим летом Лили ни разу не ступила на нее. Ей казалось, что она больше не имела на это права, потому что там, где царят воспоминания о них прошлых, нет места им нынешним.
Лили всегда скучала по сестре, по той маленькой девочке, которая всегда была с ней, которая всегда была для нее самой главной. Но Туньи больше не было в этом доме. А к Петунье Эванс Лили ничего не чувствовала. И по Севу Лили скучала. По маленькому неказистому замарашке в странной одежде. Но того мальчика уже давно не было Северусе Снейпе, а по этому новому Северусу Лили не скучала.
Для нее было даже удивительно, что так легко, как сейчас, она не чувствовала уже давно. Потому что впервые она перестала придумывать оправдания для друга и для их дружбы, и для себя самой, потому что деяния наших близких всегда бросают тень и на нас.
Ты что, поругалась с Северусом? – спросила мама в один из дней, застав Лили на мансарде.
Как легко она это произнесла. Или это Лили впервые смогла взглянуть в глаза этой правде? Как невероятно быстро она повзрослела всего за этот странный год, пронесшийся по ним, как великан.
Лили помотала головой. Они не поругались. Они выбрали разные пути и покинули друг друга на этой развилке жизни.
Лили удивлялась самой себе, что, несмотря на столь странные и противоречивые чувства, которые рождает бывший лучший друг в ее сердце, она чувствует такую легкость от того, что он больше никогда не постучит в дверь ее дома, не будет валяться на ее кровати и презрительно отводить глаза от доброты ее матери. Она ведь тоже Грязнокровка.
Нет, она помнила и множество хороших вещей, связанных с Северусом. Их и правда накопилось немало в шкатулке детства. Маленькие и непримечательные события и улыбки, смех и общие страхи. Это навсегда останется с ней, никому не под силу забрать это у нее. Но она сама должна помнить не только хорошее. Нужно быть честной с собой, ради маленькой Лили и маленького Сева, ради взрослой Лили и Джеймса Поттера. Она должна быть честной ради своего будущего и будущего своей семьи.
Из небольшого лесочка на той стороне детской площадки вышел Джеймс Поттер. Теперь, когда они были совершеннолетними и умели трансгрессировать его появление на этой улице стало в порядке вещей. Он шел с каким-то огромным букетом разных цветов и не знал, что его сюрприз не удастся.
Джеймс Поттер. Зазнайка и дурак, главный балагур школы. Парень, которому все выходки сходили с рук, потому что он был «совершенно исключительным». Исключительно добрым и храбрым. Парень, который никогда не обидит того, кого не считает равным себе. Северуса он считал равным, и Лили никогда не могла это понять. Что у них общего?
Джеймс прошел по скудному песку старой детской площадки. Он не остановился, не посмотрел на блёклые качели – просто прошел по ней, не заметив детства Лили, грустно смотревшего на него со старой горки. А взрослая Лили смотрела только на Джеймса и тоже не видела ни площадки, ни детства, оставленного позади.
Так взрослая жизнь вступает в свои права.
И Лили не жалела об этом.
О прошлом жалеют только несчастные люди, а Лили Эванс была счастлива. Ее жизнь была абсолютно счастливой, потому что к ее дому шел Джеймс Поттер.
Он прошел по тротуару и скрылся из вида. Лили представила, как он подходит к их дорожке и уверенным шагом подходит к двери, но замирает, прежде чем постучать. Он рефлекторно вскидывает свободную руку к волосам и взъерошивает их вместо того чтобы пригладить. Набирает побольше воздуха в грудь и вскидывает кулак.
Лили вздрогнула, услышав уверенный стук внизу и торопливые шаги Петуньи, которая ждала Вернона.
Вернон Дурсль. Высокий и круглый парень, у которого напрочь отсутствовала шея и, видимо, бритва, потому что над верхней губой у него была непонятная подростковая растительность, вызывающая у Лили приступы рвоты. Но хуже всего были его маленькие, свинячьи глазки, выглядывающие из недр румяного лица. Парень из приличной, а главное «нормальной» семьи, чем Петунья гордилась до неприличия. Лили он никогда не нравился, и, кажется, это было взаимно. Петунья явно нарассказывала своему парню всяческие небылицы о своей младшей сестре, потому что Лили не раз замечала, что при редких разговорах с ней Вернон понижает голос и скорость речи, как обычно делают в присутствии душевнобольных. Лили это мало волновало. Она понимала, что Петунья вряд ли выдаст ее «маленький секрет», потому что это было чревато потерей всех «нормальных» друзей и ухажеров.
Как бы то ни было, Лили радовало лишь то, что Вернон смотрел на ее сестру взглядом преданной собаки, а значит, попытается сделать ее счастливой.
Гриффиндорка спустилась вниз именно в тот момент, когда Джеймс вручил миссис Эванс букет каких-то красивых цветов, которые Лили никогда не видела. Мама рассыпалась в благодарностях и приглашениях к ужину. Петунья стояла у нее за спиной и смотрела на охапку васильков в своих руках, словно не понимая, как они у нее оказались.
- Простите, мэм, но мы с Лили приглашены на новоселье, - Джеймс еще раз отказался от настойчивого приглашения к столу и повернулся к своей девушке, которая уже стояла на нижней ступеньке.
В руках у него были другие неизвестные полевые цветы, розовые и голубые, придающие парню особую романтичность, и у девушки защемило сердце. Он был такой красивый, но это была полная ерунда по сравнению с тем, как он смотрел на нее, и как она смотрела на него.
Лили не заметила, как они вышли из дома и пошли в сторону леса, откуда появился Джеймс. Леса, в котором семь лет назад она лежала на траве с Северусом и слушала рассказы про дементоров. А потом хрустнула ветка… Лили обернулась, словно ожидая увидеть маленькую Тунью, которая их подслушивает. Но никого не было. Был только Джеймс Поттер, кроме него реальности не существовало.
Лучи закатного солнца пробивались сквозь листву и ложились на тёмные волосы, на плечи, играли бликами на его очках, а Лили все смотрела на него, не в силах отвести взгляд… Как это удивительно случается: скажи ей кто-то пару лет назад, что она будет вот так смотреть на этого несносного мальчишку, и она одарила бы говорившего презрительным взглядом. Это ведь совершенно невозможно, чтобы можно было полюбить эти раздражающие, эти добрые и в тот же момент провоцирующие карие глаза.
А это была любовь, та самая настоящая, взаимная любовь. И наконец-то, Лили призналась себе в этом. Она протянула руку, желая прикоснуться к его улыбающемуся лицу, но пальцы замерли, так и не достигнув кожи. Любовь – это нежность касаний, но иногда любовь – это когда ты не можешь прикоснуться, и тогда есть другие пути.
– Я люблю тебя, – кажется, она залилась краской. – Я люблю тебя, Джеймс Поттер.
***
– Я люблю тебя, – ее слова были тихими и громкими одновременно, или он сошел с ума. – Я люблю тебя, Джеймс Поттер.
Лили Эванс любит его? Конечно любит. Любит, любит, любит его, Джеймса Поттера. Он знал это, он видел это в ее глазах, он чувствовал это в том, как она обнимала его, как брала его за руку. Он чувствовал это каждую секунду в каждом ее слове, но боялся в это поверить. Столько лет он привык видеть лишь раздражение в этих зеленых глазах. Как же он любил эти глаза, и это раздражение в них.
Лили. Лили. Лили Эванс. Л.Э. Его пергаменты были исписаны ее именем. Его сердце было исписано ее взглядами и словами. Как это может быть?
Солнце идет спать, целуя напоследок медь ее волос, ее кожу, губы и тонет в зелени глаз. Солнце уходит спать не за горизонт, а в глаза Лили Эванс. Как он мог не любить ее? Такую красивую, добрую и справедливую? Она была солнцем Хогвартса. Она была его солнцем. И он любил ее, а она любила его.
Они постучали в двери нового дома Сириуса Блэка, когда солнце уже почти скрылось за горизонтом, и ночь протянула свои влажные руки к саду на заднем дворе и черной кровле. Воздух был влажным и ароматным, в нем витал мягкий запах цветов и лета, и тишина. Летом ночи удивительно светлые и мягкие, как дыхание юности, и такие же короткие, мимолетные.
Дверь распахнулась, и свет вывалился из прихожей на крыльцо, словно пьяный выпускник.
- Ну, неужели, - снисходительно покачал головой улыбающийся Сириус Блэк, пропуская друзей внутрь.
В доме было светло и чисто, но все еще пахло недавним ремонтом. Кремовые стены, панели и всё, что можно, из яркого красного дерева. Аксессуаров еще почти не было, но уже сейчас на всем в доме чувствовалась индивидуальность жильца. Это был дом гриффиндорца, молодого и бесшабашного, вырвавшегося из родового слизеринского гнезда.
Они зашли в гостиную, куда временно был поставлен волшебный стол. Здесь уже собрались все близкие и не очень друзья: Ремус, Питер, Эмили, Френк и Алиса, Доркас Медоуз, Бенжи Фенвик, Маркел Венс, Джейн Миллер, Кай Бэлл, Марлин МаКинон, Мэри МакДональд и другие ребята, которым так или иначе симпатизировал Сириус. Стоило Лили и Джеймсу войти в комнату, как присутствующие радостно загалдели. Джеймс сел за стол напротив Сириуса, рядом с Эмили, а Лили втиснулась между ним и Алисой.
Торжественно оглядев присутствующих, хозяин дома попросил минутку внимания у смеющихся друзей.
- Если это и есть взрослая жизнь, - Сириус поднял бокал над головой. – То она мне нравится. За взрослую жизнь!
- За взрослую жизнь! – эхом отозвались остальные.
В дверь громко постучали. Все вскинули головы и снова вернулись к беседам и поеданию жаренной курицы. За последние два часа в дверь стучали непереставая. Сириус снова, как заведенный, поставил бокал, поднялся и пошел к дверям, сразу же их распахивая. Для них, юных волшебников, война все еще казалась далекой и безопасной, и они не могли сейчас представить то время, которое неотступно идет за любой войной, особенно гражданской, - время страха. Поэтому Сириус распахивал двери не спросив, и никто из присутствующих подростков не переживал о том, как безопасно добраться домой и все ли хорошо у них дома. Они еще были молоды, беспечны и абсолютно счастливы.
- Сириус, вообще-то идет война, - Андромеда Тонкс перешагнула порог первая. – Хотя бы спрашивай, кто пришел…
- Да нас тут столько, что целый отряд Пожирателей не справится! – рассмеялся Сириус.
Андромеда Тонкс хоть и была старше Сириуса на пять лет, внешне выглядела его ровесницей. Она была, пусть и не так абсолютно красива, как Нарцисса, и так сильно походила на Беллу, что в первый момент их все путали, но никто бы не смог пройти мимо, не засмотревшись. Она была высокая, с мягкими каштановыми волосами, которые завивались в пышные крупные кудри, тёмными глазами с тяжелыми веками, из-за чего ее взгляд казался высокомерным, красивый карамельный оттенок кожи довершал ее образ. Она была истинно дочерью семьи Блэк, была похожа на отца и тем самым в ней было гораздо больше той самой драгоценной породы, чем в той же красавице Нарциссе, которая была копией мать. Сириус, пожалуй, никогда не понимал, как такая эффектная его сестра вдруг стала женой Теда Тонкса.
Он вошел следом за женой, такой же высокий и крепкий блондин с абсолютно прямыми волосами и голубыми глазами. Тед Тонкс был ровесником Андромеды и когда-то учился с ней на одном курсе, но на факультете Хаплпафф. Он не был ни старостой, ни выдающимся игроком в квидитч, ни лучшим студентом на курсе, а был похож на сельского фермера – ничего такого, что могло бы привлечь девочку из честолюбивого семейства. Но Андромеде вовсе не нужен был «лучший во всем», иначе она бы тогда согласилась на брак с Рудольфусом Лестрейнджем, о котором уже договорился ее отец. Рудольфус вполне обладал всеми перечисленными качествами, и не обладал ничем, что так нужно было Андромеде. А Тед Тонкс обладал. Он был добрым и смешным, посредственно учился, потому что хотел стать целителем и уделял этому очень много времени. Добрый и смешной парень, который хотел нести людям свет… Но главное, что рядом с ним, Андромеда Блэк преображалась, становясь улыбчивой и мягкой Медой Тонкс.
- Мы не на долго, - извиняющимся тоном сказал Тед, протягивая Сириусу руку для приветствия. – Дору не с кем оставить, ты же знаешь.
Тед улыбнулся. Его родители не обладали магической силой, и совершенно не могли справиться с четырехлетней волшебницей, поэтому виделись с внучкой только в их присутствии, когда она не решалась шалить. В последний раз, когда ее оставили с бабушкой и дедушкой маглами, их сад перекочевал прямиком на крышу на удивление всем соседям. А родители Андромеды не сидели с девочкой по другой, понятной и Меде, и Сириусу причине, которую ну никак не мог понять Тед. Впрочем, эти темы в их доме почти не поднимались.
Сама четырехлетняя Нимфадора, которую Тэд держал на руках, выглядела, как уменьшенная версия Андромеды, хотя девочка немного промахнулась с цветом волос, и они были скорее медными, чем каштановыми. В столь раннем возрасте дети-метаморфы почти не могут отделить свои способности от своего эмоционального состояния. Поэтому, когда красавец Сириус Блэк протянул к племяннице руки, ее волосы стали ярко малиновыми. Она охотно перелезла на руки к своему дяде и внимательно на него посмотрела, начав стремительно превращаться: ее глаза приобрели пронзительный синий оттенок, а волосы стали черные и прямые.
- Это ее новая забава, - рассмеялась Меда, входя в шумный зал.
Стоило ей перешагнуть порог, как все резко замолчали и уставились на нее так, словно в комнату зашла русалка. Ее сходство с Беллой часто играло с ней такую шутку, и она даже удивилась, что только несколько человек повыскакивали из-за стола. Здесь не было слизеринцев, а остальные плохо помнили, кто был старостой Слизерина, когда они поступили в Хогвартс.
- Андромеда, - обрадовались Джеймс и Ремус в один голос.
- Андромеда Блэк? – с сомнением спросила рыжая девочка, в которой Меда узнала Лили Эванс, о которой рассказывали полные противоположности Сириус и Нарцисса.
Лили спросила это у Джеймса, но из-за внезапной тишины, ее слова прозвучали громко и недоверчиво. Все повернулись к ней, но не успел парень ей ответить, как в гостиную вошла остальная процессия.
- Андромеда Тонкс, - дружелюбно поправил Тед, заходя в комнату перед Сириусом с мини Сириусом на руках.
- Ребята, знакомьтесь, это моя любимая сестра, Андромеда и ее муж Тед Тонкс.
Все вздохнули с облегчением и начали наперебой произносить свои имена. Поднялся такой галдеж, что волосы перепуганной Нимфадоры снова стали совсем белыми, как снег. Тогда-то все и заметили ребенка на руках у Блэка.
- А это их дочь, моя племянница Нимфадора, - Сириус показал покрасневшую девочку всем присутствующим. – Она маг-метаморф.
Никто из подростков никогда не видел метаморфа вживую, поэтому все подскочили, чтобы посмотреть поближе. Первая волна смущения спала, и Дора стала охотно демонстрировать свои умения перед своими новыми поклонниками.
Через какое-то время всем надоело сидеть за столом и гости начали разбредаться кто куда: включили музыку для танцев, достали какие-то настольные игры, наборы для подвижных игр и прочее – благо, народу было много и все могли найти себе компанию для любого занятия.
Вскоре Нимфадоре наскучили все эти взрослые, она начала искать глазами дядю Сири или этого веселого Джимми, но вместо этого нашла Ремуса, которого просто обожала и звала «Лу». Но ее Лу сидел с незнакомой рыжей девушкой. Волосы четырёхлетней Доры резко стали черными и она стремительно залезла на колени к парню:
- Лу! – она обняла его за шею, от чего и Ремус и Лили рассмеялись.
- Здравствуй, Дора, - Лунатик нежно погладил девочку по голове, и там, где он касался, черные волосы превратились в ярко-красные пряди. – Ты уже такая большая!
Но девочка повернулась к Лили и ее волосы начали стремительно рыжеть, а глаза стали ярко-зелёными:
- А ты кто такая? – обиженно спросила девочка.
Удивленная Лили бросила вопросительный взгляд на Ремуса, но парень понимал в детской ревности еще меньше нее.
- Я Лили, подруга Ремуса, Сириуса и Питера, - гриффиндорка точно знала, как вернуть девочке хорошее настроение. – И я люблю Джеймса.
Ремус бросил на однокурсницу короткий взгляд и улыбнулся одними уголками губ, как это делал только он.
- Это хорошо, потому что Лу – мой!
Ремус снова рассмеялся. Он всегда любил маленьких детей, но никогда не подходил к ним близко, потому что раньше вообще ни к кому не подходил. Но Сириус так часто таскал их к Андромеде, что держаться на расстоянии от этой удивительной девочки было невозможно. И где-то в глубине души он был искренне рад, что она любила его больше всех.
- Когда я вырасту, я стану его женой, - с вызовом сказала Дора, но было видно, что настроена она уже не так воинственно.
На лице у парня отразился такой ужас, что Лили чуть было не испортила все своим смехом, но вместо этого она дружелюбно произнесла:
- Надеюсь, вы пригласите меня на свадьбу?
Нимфадора радостно закивала своей резко покрасневшей головой.
***
Для Эмили этот праздник был сущим мучением. Не смотря на то, что здесь было много знакомых ей ребят, некоторые даже были с ее курса, она никак не могла расслабиться. Для нее это была пытка: она должна была делать вид, что ей весело; делать вид, что ее совсем не интересует Мэри МакДональд, заглядывающая в рот Сириусу при любой возможности; делать вид, что ее не задевает грустный вид Марлин МакКиннон; делать вид, что с Сириусом у них совершенно дружеские бесполые взаимоотношения; делать вид, что ей очень интересно, что там ей рассказывает Бенжи Фенвик; и наконец, делать вид, что ей очень хочется обсуждать с девчонками привлекательных парней школы. Все праздновали новоселье Сириуса, а Эмили – пик своего лицемерия. И было глупым считать, что никто ничего не заметит.
Ремус, который, кажется, уже давно все знал, понял все ее раздраженные кивки, все убегающие от Сириуса взгляды, все мастерски завуалированные ревностные выпады в сторону МакДональд. Ремус, Ремус… Эмили никак не могла понять, чем вызвана эта смешанная с эйфорией горечь в его глазах цвета липового мёда, в которых ложкой дёгтя остановились зрачки с едва заметными неровными краями. В школе говорили, что его мать очень больна, и раз в месяц директор позволяет пропускать занятия, чтобы навестить ее. Наверное, это действительно ужасно, когда мама вот так болеет из года в год, без надежды на выздоровление, но Эмили бы многое отдала бы за то, чтобы ее мама была очень больной, но хотя бы живой. Она знала, что это крайний эгоизм, что смерть наверняка легче, но ничего не могла с собой поделать. Она бы предпочла сидеть у кровати матери, день ото дня стирая с ее лба испарину, нежели полировать холодный камень ее могилы.
Но даже, если Ремус и смог действительно понять это настолько женское ее состояние, он никаким образом, за исключением нескольких взглядов, не дал этого понять. За то именно состояние, а не его причину, смогла почувствовать такая внимательная Лили Эванс. Она ничего не спрашивала, но Эмили чувствовала ее поддержку в коротких фразах и мягком взгляде этих волшебных зелёных глаз, светящихся неподдельным счастьем.
Наверное, это та самая редкая взаимная любовь заставляет глаза светиться, словно в них все сосредоточие магии этой рыжеволосой волшебницы. То, как они с Джеймсом смотрели друг на друга, помогало многим людям не отчаяться в своих поисках, но только не Эмили.
Когда твое собственное счастье не абсолютно, когда в каждую минуту радости какой-то тоненький червячок сомнения грызет твою душу, очень сложно верить в чужое абсолютное счастье. Так и хочется спросить: кто из них притворяется? Но ни Джеймс, ни Лили никогда не притворялись, в отличие от них с Сириусом.
Он так ловко делал вид, что между ними ничего не происходит, так правдоподобно притворялся в отсутствии чувств, что на ум Эмили невольно приходил вопрос: а вдруг в наличии чувств к ней он тоже просто мастерски притворяется? Это же Сириус Блэк, главный честный притворщик школы! Только он умел так притворяться в своих чувствах и быть одновременно совершенно честным в своих намерениях. Парень-перекати-поле, которого она хотела удержать подле себя, как десятки других до нее. Вон, Марлин МакКиннон, однокурсница Сириуса, но с факультета Эмили. Она была милой, у нее были вьющиеся светлые волосы до плеч и голубые глаза, в которых затаилась вся тоска мира. Это она была той пьяной девушкой с вечеринки Гриффиндора, девушка, чье сердце разбил Сириус Блэк. Виолетта рассказывала, что в прошлом году они встречались, не долго, но Марлин долго переживала. До сих пор переживает. Она серьезно влюбилась, а Сириус боялся, когда в него серьезно влюблялись, и он бросил ее, быстро нашел другую. Даже Виолетта, которая была вообще не слишком сострадательная, жалела Марлин. Вроде потом МакКиннон стала внешне вести себя совершенно нормально, даже дружелюбно к нему, и он успокоился и пошел дальше, а она все так и смотрела ему вслед.
Надо ли говорить, что Эмили, как любая неуверенная в своих отношениях девушка, не любила всех этих бывших подружек Сириуса? Как бы не была мила Марлин, а она была действительно хорошей девушкой, Эмили чувствовала, как она ее раздражает своими чуть не плачущими глазами, своими не проходящими чувствами к Сириусу. Но больше всего Эмили не любила Марлин из-за того, что боялась повторить ее историю.
За те две недели летних каникул их отношения стали напоминать тончайшую струну, звучавшую искренним счастьем, но готовую порваться в любой момент. Порваться из-за Эмили.
Поттер чувствовала себя первопроходцем и победителем, потому что еще ни одна девушка не заходила так далеко в сердечные дебри Сириуса. Она бы вряд ли смогла объяснить кому-то, почему продолжает верить, что она для него особенная. Просто она чувствовала во всем поведение этого непобедимого ловеласа, что острие ее меча уперлось в его сердце. И, казалось бы, все, это победа и пора плясать радостные танцы. Но вместо этого они оба только раздражались: он из-за того, что больше не чувствовал своей неуязвимости, она из того, что чем сильнее он привязывался к ней, тем отчаяннее стремился скрыть их отношения ото всех. Эмили уже начала уставать от их встреч под покровами лжи, от того, что приходится прятаться ото всех, словно они делают что-то запрещенное. Она боялась, что его желание скрыть ее указывает на его стремление вернуться к исходной, безопасной точки его существования. Безопасной от нее.
Эмили понимала, что на Сириуса нельзя давить, потому что он даже сам не представляет, насколько он боится быть вовлеченным в какие-то серьезные чувства. Но она ничего не могла с собой поделать, то и дело разражаясь из-за скрытности и ревности, из-за неуверенности… Но все эти изматывающие чувства никак не могли умалить того тягучего счастья, которое бушевало в сердце девушки каждый раз, когда они были вместе. И как бы больно он порой ни ранил ее своим поведением, напускным равнодушием, заигрыванием с другими девушками, она понимала, что у нее над головой висит Дамоклов меч, готовый в любой момент обрушиться ей на голову.
Быть вместе с Сириусом Блэком оказалось гораздо тяжелее, чем она предполагала в начале. Чем сильнее они сближались, тем резче становился парень, словно дикобраз, выпускающий иголки, если подойти к нему ближе, и тем отчаяннее она рвалась вперед, словно не понимая, что наткнется на эти лезвия. Но она понимала, понимала, что под ее ногами разверзлась бездна, и вместо того, чтобы сделать шаг назад, она почувствовала, что должна нырнуть в этот мрак. Чтобы вытащить из него Сириуса. Чем больше он рефлекторно старался оттолкнуть ее, тем яснее она понимала, чувствовала, что должна спасти этого парня, вытащить его из этого кокона, заставить его перестать сражаться с теми, кто любит его.
Иногда Эмили казалось, что она понимает, как именно Сириус разбил своей матери сердце.
- Эмили, а почему ты уехала из Англии? – голос Бенжи Фенвика вырвал девушку из раздумий.
Бенжи Фенвик был однокурсником Эмили с Гриффиндора и они пересекались только на совместных занятиях. Он был, пожалуй, даже красивым парнем с заостренным лицом, высокими скулами, длинными ресницами и симпатичными веснушками, придающими ему вид младшекурсника. Его «детскость» лишь немного компенсировал высокий рост, но худощавое телосложение наоборот словно кричало: «буйный рост молодого организма! Этот парень еще вчера играл в песочнице!». А еще у него были большие серо-голубые глаза, как у детей. Эмили ничего про него не знала, да и до сегодняшнего дня, пожалуй, совсем не задумывалась о его существовании.
- Мои родители развелись и мама забрала меня к себе на родину, разорвав все связи с Англией, - более раздраженно, чем ей хотелось, ответила Эмили.
Она не любила обсуждать свою семью, а в частности проблемы в своей семье, особенно с малознакомыми людьми. А потому всегда невольно раздражалась, если в разговоре случайно или намеренно затрагивалась эта тема.
Эмили хотела было улыбнуться, чтобы сгладить свою внезапную резкость, но краем глаза заметила, как Сириус отдает бокал Мэри МакДональд. Это была обыкновенная девушка, сокурсница Сириуса, гриффиндорка. У нее были прямые русые волосы до плеч и большие карие глаза, которые Эмили напоминали глаза фермерских животных. У нее были пухлые губы, и этот ужасный взгляд, которым она смотрела на Сириуса – на него так пол школы смотрело.
Эмили широко улыбнулась Бенжи, стараясь заглушить внутри семя желание убивать. Разумеется, парень принял это на свой счет. Как и Сириус, который наблюдал за Эмили краем глаза.
***
Сириус Блэк очень любил такие шумные и многолюдные сборища, в них он чувствовал себя, как рыба в воде. А особенно сегодня, когда был хозяином не только вечеринки, но и этого дома.
Вообще Сириус никак не мог поверить, что все это настоящее. Что у него действительно есть свой собственный дом, где он может делать все, что ему заблагорассудится без постоянного брюзжания отца и криков матери. Вся жизнь теперь была в его распоряжении, и он был так опьянен этим новым чувством взрослости, что совсем не хотел внимать ни голосу разума, ни голосу сердца.
Он никак не мог разобраться в себе, да и вообще не хотел даже начинать это делать, потому что боялся обнаружить что-нибудь «лишнее». Поэтому он как никогда старался жить именно сегодняшним днем, и его планы на будущее не заходили дальше, чем «после школы вступлю в Орден».
Разумеется, они с парнями не раз обсуждали это, и все как один, грезили вступлением в ряды Авроров. Для Мародёров подобная деятельность в общем деле войны была просто жизненно необходима. Ну не могли главные балагуры школы спрятаться по норкам после того, как предъявят свои права на мир за пределами школьных стен. Здесь все было просто и понятно, как им казалось, никто из них не понимал всю серьезность происходящего. Но у Сириуса Блэка была еще одна нерешенная, и пока не решаемая проблема. А именно – Эмили Поттер.
Эмили Поттер была потрясающей, восхитительной, прекрасной. Сириус считал ее особенной, совершенно непохожей на других девчонок, лучше их в сотни раз. И именно это побуждало его всеми силами препятствовать их сближению, которое уже набрало скорость бладжера. Но больше всего парня пугало, что вне зависимости от того, что он там себе ни решал, стоило им встретиться, и он сам никак не мог справиться с собой. Что с ним происходило? Он что, влюбился?
Нет, нет, нет. Он – Сириус Блэк, и он никогда не влюбляется. У него же нет сердца, если верить доброй половине девушек. Но тогда что это за полное отсутствие контроля рядом с ней? Сириуса это ужасно раздражало, и порой он совсем непроизвольно доводил Эмили. Она, правда, тоже была хороша со всеми своими постоянными истериками. Она столь очевидно боялась его потерять, столь явно пыталась удержать его подле себя, что Сириус просто не мог этого допустить. Больше всего он ненавидел контроль, но почему-то все вокруг стремились его контролировать. Поэтому чем крепче Эмили сжимала его в объятиях, тем сильнее Сириус хотел из них вывернуться. Любовь и свобода были для него настолько противоположными вещами, что он никогда не хотел влюбляться.
Сириус обвел взглядом гостиную, где яблоку некуда было упасть из-за количества молодых волшебников. Он не мог, да и не собирался говорить, что все эти люди были его друзьями, да что уж греха таить, не всех он даже хорошо знал. Просто Сириус любил размах и веселье, а для таких вещей не важно, кто составляет массовку, главное, что все близкие люди рядом.
Все, да не все. Нарциссу, например, он даже не мог позвать. Понятное дело, что она, как, например, Виолетта Блэк, не могла посещать подобные сборища, но дело было совсем не в этом. Сириус любил Нарциссу, но Джеймса он любил гораздо больше, больше, чем самого себя. А зная их обоих, он понимал, что их нельзя собирать вместе. Но Сириусу все равно было очень жаль, что Нарциссы нет сегодня с ним в такой важный день его жизни. И парень искренне радовался, что Андромеда все же смогла прийти, хоть и ненадолго.
Здесь был Маркел Вэнс – гриффиндорец, окончивший школу в этом году и сразу же вступивший в Орден, чем вызвал бурю восторга у всех гриффиндорцев. Мало кто знал, что его отец-волшебник погиб в прошлом году, защищая мать-маглу от Пожирателей смерти, и Марк, чтобы защитить ее, стёр ей память и отправил ее в Новую Зеландию. Он был хороший парень, который сносно учился, был вратарём в гриффиндорской команде по квидитчу и главным стратегом по совместительству. Сейчас он играл в плюй-камни с Алисой Пруэтт. Вообще все Пруэтты были какими-то дальними, но не кровными родственниками Блэку, но он никак не мог вспомнить в каком колене, потому что все чистокровные семьи связаны родством, и часто даже не один раз.. К тому же Пруэттов было не так уж мало. Но вот, например, сама Алиса и ее младшая сестра Эйрин Пруэтт, которая училась на два курса младше Сириуса, были еще и его двоюродными сёстрами, потому что их мать была родной сестрой Ориона Блэка. Не смотря на всю либеральность семьи Пруэтт, они входили в «Священные 28» - справочник истинно чистокровных семей, а потому Лукреции Блэк было позволено выйти замуж за Гриффиндорца Игнатиуса Пруэтта, который ко всему прочему был из очень богатой семьи. Вот и получалось, что даже для таких отпетых слизеринцев Блэков ничего не значит межфакультетская вражда, если дело касается чистокровности и денег.
Даже Сириусу без проблем нашли невесту, хотя он был гриффиндорцем и ни во что не ставил законы чистокровного общества, но помолвка не успела состояться, потому что Сириус сделал ноги.
Еще у Алисы было два кузена Фабиан и Гидеон Пруэтты, которые уже окончили школу вместе с Андромедой и состояли в Ордене, и кузина Молли, которая еще десять лет назад закончила школу и выскочила замуж за одного из Уизли, с которым Сириус, к слову, тоже был в не кровном родстве. И была Кэрри Пруэтт, еще одна старшая кузина Алисы, которая в прошлом месяце вышла замуж за маглорожденного гриффиндорца Эдди Спиннета, которого Сириус уже плохо помнил. В общем Сириус не испытывал недостатка в дальней родне по обе стороны военных баррикад.
У окна Фрэнк Лонгботтом (еще один свояк) болтал с еще одним членом Ордена Каем Бэллом, окончившим Гриффиндор в прошлом году. Кай был красавчик и весельчак, и встречался с Доркас Медоуз – однокурсницей Мародёров с рейвенкло. Вот уж где был совершеннейший мезальянс: он был красив, тогда как ее Сириус назвал бы даже страшненькой; он был совершенный оболтус и шутник, тогда как Доркас была самой серьезной девушкой из всех, кого знал Сириус; не говоря уже о том, что Кай редко получал что-то выше «Слабо», тогда как Доркас была круглой отличницей и жила в библиотеке. Сириус вообще скептически отнесся к их отношениям, потому что большая их часть протекла в разлуке, потому что Доркас еще училась в школе, и должна была проучиться еще год. По мнению Сириуса – это была ерунда, потому что они спасали отношения дольше, чем строили.
Сама Доркас сидела тут же на подлокотнике кресла, в которое забралась с ногами ее лучшая подруга Марлин МакКиннон – бывшая девушка Сириуса, которую он бросил на пике ее чувств, но считал, что они «расстались хорошими друзьями». Они встречались в прошлом году, и не больше месяца, но для Сириуса и этого было много. По правде говоря, но Блэк никогда в этом не признается, это расставание было банальным бегством. Сириус в принципе не стремился создавать ни с кем отношения, ему это было не нужно и не интересно. Но иногда это происходило в обход его желаний – когда девушка влюблялась серьезно, серьезнее всех других. Быстрее всего Сириус старался избавиться именно от таких поклонниц, и не потому, что они его утомляли, а потому что он чувствовал опасность. И Марлин была самой опасной из всех, потому что она была другая, и парень решил не рисковать.
А потом появилась, Эмили и все снова шло прахом.
Эмили.
Эмили.
Эмили…
- Сириус, можно я попью из твоего стакана? – около самого его уха раздался голос Мэри МакДональд. – Я где-то оставила свой.
Сириус и Мэри проучились шесть лет вместе, а он так мало знал эту девушку. У нее была обычная внешность, которая для Сириуса и ему подобных была совершенно ничем не примечательна. Она не была страшной, но и до красавицы ей было далеко. Мэри принадлежала к такому типу людей, красоту которых можно разглядеть только, если они перестают быть для тебя «второстепенными персонажами». И Мэри бы многое отдала, чтобы Сириус захотел сблизиться с ней, но ему это было неинтересно. Сколько бы он не смотрел, видел только скучную короткую стрижку без изюминки, угловатое тело и телячьи глаза, глядящие на него чуть ли не с мольбой.
Мысли, как и взгляд Сириуса тянули совершенно к другой девушке. Кажется, он всегда мог безошибочно определить направление, словно чувствовал идущее от нее излучение, какую-то мощную ауру. Парень немного скосил глаза и увидел, как Эмили улыбается Бенжи Фенвику.
Вообще Бенжи очень нравился Сириусу, потому что был открытый и веселый, всегда готовый поддержать шутки и прочее неприемлемое поведение. Но сейчас Блэк, словно и забыл о своей симпатии, потому что почувствовал, как внутри него поднимается раздражение. Он никогда никого не ревновал всерьез, а потому это новое, неконтролируемое чувство повергло его в панику. Чтобы не пойти и не набить Фенвику морду, Сириус впервые поступил мудро и присоединился к компании подростков, которые с интересом столпились вокруг Меды и Тэда и расспрашивали их о жизни после школы.
- А вы общаетесь с кем-нибудь из школьных друзей сейчас? – спросила Артлис Гейнор.
Артлис была гриффиндоркой и училась на одном курсе вместе с компанией. У нее было вытянутое лицо, как у дев из кельтских сказок, светло-русые волосы, которые она почти всегда собирала, чтобы они не лезли ей в лицо и длинноватый нос. Артлис была серьезной и вдумчивой, но даже это не помогло ей избежать Сириуса Блэка в прошлом году на одной из вечеринок. И она, и Сириус не сговариваясь делали вид, что ничего не было, а потому мало кто знал об этом. Особенно Артлись оберегала от этого знания своего нового парня – Фиста Данбара, еще одного их сокурсника гриффиндорца. Сириус очень удивился, когда они пришли вместе, потому что насколько он знал, Фисту всегда нравилась лучшая подруга Артлис – хорошенькая тихоня Берри Флэтчер. И что самое забавное, только Блэк знал, что Бэрри безумно влюблена в Фиста – она сама ему как-то призналась в этом. Собственно, Берри была одной из немногих девушек, которая не допустила его дальше одного поцелуя, и, кстати, именно из-за того, что ей очень нравился Фист. Сириусу оставалось только пожать плечами и сделать вывод, что, видимо, только он один и знает о существовании этого треугольника.
- Сейчас время такое, слишком не пообщаешься, - добродушно отозвался Тэд. – Но вот Эд и Элиза Боунсы, вы их вряд ли помните, каждые выходные приглашают нас на обед!
- У них есть дочка – Ким – так вот Дора ее обожает, - улыбнулась Андромеда, которая наблюдала за дочерью, донимавшей Ремуса на другом конце комнаты. – И через месяц они ждут пополнение. Замечательные люди, хотя в школе я с ними совсем не общалась…
Андромеда усмехнулась точно как Сириус, и эту усмешку поняли все, кто помнил Андромеду Блэк в школе. Все же она была слизеринкой, а Боунсы – Хаплпафцы.
- Я знаю Эдгара Боунса, - вклинился в разговор Маркел Вэнс. – Он же из Ордена.
Слушающие одобрительно загудели. Орден Феникса – организация, основанная Дамблдором для борьбы с Пожирателями смерти. Мало кто в школе, да и за ее пределами обладал достаточной информацией о миссиях Ордена, но старшекурсники, выбравшие сторону Дамблдора в этой войне, грезили вступлением в его ряды. Об Ордене ходили легенды, мальчишки пересказывали друг другу последние новости и слухи, девочки слушали с благоговением, и все мечтали закончить школу и вступить в Орден Феникса. Правда после выпуска многие забывали о своих школьных мечтах, кто струсил, кого закрутила жизнь, а кто, как Тэд Тонкс дал своей жене честное слово, что не вступит в эту организацию.
Нет, Андромеда Блэк вовсе не симпатизировала Тёмному Лорду, а в связи со своим семейным положением и вовсе стала его противником, но у нее на руках была маленькая дочь, и она никак не могла отпустить своего любимого убивать тех, кто был когда-то ей дорог, и уж тем более умирать от их руки. Андромеда предпочла бы вообще не касаться этой войны, она и так слишком много заплатила за свое счастье.
- С остальными однокурсниками я веду переписку, но не видел их всех тысячу лет, - добавил Тэд. – Меде в этом смысле приходится тяжелее…
Все головы повернулись к девушке, а она невесело улыбнулась:
- В школе у меня было много друзей, но почти все они отвернулись от меня из-за нашей с Тэдом свадьбы, - Андромеда рассмеялась, потому что не жалела о своем выборе, но в смехе звучала горечь. – В общем-то, друзьями они и не являлись. Эйра и Ригантона всегда хвостиком за мной ходили, а теперь ни ответа, ни привета.
- Да, я их помню, - Тэд снова рассмеялся. Эйра всегда была похожа на корову, но взгляд у нее ледяной, младшекурсники пикнуть в ее сторону боялись!
- Да нормальный у нее был взгляд, - отмахнулась Блэк. – Ты сам поди ее боялся, вот и сочиняешь теперь!
- Эйра, это которая Балстроуд? Сестра Гилберта Балстроуда? – с интересом спросила та самая Берри Флэтчер.
Сириус еще раз бросил взгляд на ее хорошенькое веснушчатое лицо. Неужели ее совсем не волнует, что ее лучшая подруга теперь встречается с парнем, который ей так нравился?
- Она самая, - хохотнул Сириус. – Бедный Гил, в детстве она вечно его в фикус превращала, а он такой мямля, что ни разу ей слова поперёк не сказал.
- Я как-то на первом курсе Эйру бычихой назвал, так Балстроуд меня на дуэль вызвал, а сам не пришел, - Джеймс покатился со смеху, вспоминая, как они с Сириусом попались Филчу из-за той ситуации.
- Ничего удивительного, - Меда улыбнулась. – Он маменькин сынок, а таким мама запрещает сражаться на дуэли.
- С тех пор, как Эйра выпустилась, он немного осмелел, - заметил Джеймс, продолжая смеяться. – В прошлом году пытался шарахнуть меня заклинанием…
- … но промахнулся и попал в Нюнчика… - перебил Сириус.
- … и никто не расстроился, - закончил Джеймс.
- Эйра вроде замуж вышла? – спросил Тэд. – Сто лет назад, за этого придурка, Флинта.
- Это у которого зубы, как у лошади? – влез Сириус. – Идеальная парочка!
- Были как у лошади, до того, как ты на втором курсе не ударил его битой по лицу, - рассмеялась Джейн Миллер, тоже решившая послушать про выпускников.
- Да перепутал, с кем не бывает? – Сириус сделал невинное лицо, пытаясь не рассмеяться из-за Джеймса, который хохотал во весь голос. – Нечего было бладжер изображать!
- Он был полным идиотом, удивляюсь, как он только экзамены сдал… - Тэд покачал головой. – Они с Эйрой просто нашли друг друга!
- Не думаю, что мамашу Эйры интересовал его интеллект, - фыркнула Андромеда. – Достаточно того, что его семья вошла в «Священные 28». У них, кстати, сын родился, кажется, ему уже два года должно быть.
- Что за «Священные 28»? – спросила Мэри МакДональд.
Мэри была маглорожденной волшебницей, а потому почти все уже привыкли к ее расспросам про что-то что другие знали с пеленок.
- Список истинно чистокровных семей, - поморщился Сириус. – Вроде нашей…
- А Ригантона, это блондинка которая? У нее еще брат на два курса младше учился. – поинтересовался Фрэнк. – У нее было платиновое Карэ и ноги от ушей. Но такая высокомерная, будто не Монтегю, а Малфой!
- Это ей родители запретили общаться с тобой после нашей свадьбы? – спросил Тэд у Меды.
- Нет, Эйре запретили точно, а чета Монтегю всегда была совершенно равнодушной к дочери, поэтому я не думаю, что их интересовал ее круг общения, - Андромеда нахмурилась. – Риана конечно свалила всё на родителей, но я уверена, что это было ее собственное решение. К тому же она на тот момент вот-вот должна была выйти замуж за Фёртстона…
- Она вышла за Эвинга? Он, должно быть, ненавидит тебя, - Тэд снова рассмеялся. – Он же был закадычным другом Лестрейнджа!
Андромеда закатила глаза. Но вопросительные взгляды подростков заставили ее пояснить.
- Я была помолвлена с Рудольфусом Лестрейнджем…
- Чтооо? – у Джеймса лицо вытянулось.
- Это была договорённость родителей, я его терпеть не могла, - Андромеда повела плечами.
- Чего не скажешь о нем, - на лице у Тэда мелькнуло злорадство.
- Я, честно говоря, не знаю, какая была его реакция на известие о том, что я сбежала из дома с Тэдом, но не думаю, что он пожелал нам счастья…
- Разве теперь он не помолвлен на Бэлле? – удивился Сириус.
- Это папа не растерялся и заменил одну дочь на другую во избежание скандала, - недовольно сказала Блэк. – Хотя в планах было женить Бэллу на Рабастане…
- Мерлин, как у вас всё сложно, - Джеймс всплеснул руками. – Не то, что у нас, простых смертных…
- Вы не простые смертные, вы живые смертные, - серьезно сказала Андромеда. – А они все не живые.
- Ну, не знаю, когда я пол года назад видел Рианону – она показалась мне совсем живой, когда пыталась успокоить своего сына, орущего так, что в его живости нельзя усомниться, - сдерживая смех заметил Тонкс.
- Кстати, сестра Фёртстона, которая всё таскалась за Малфоем, вышла замуж за Боула, и хотите прикол? – Сириус замер, словно собираясь показать фокус. – Назвала своего сына Люцианом!
Все, кроме Андромеды, засмеялись, и девушка лишь порадовалась, что все эти веселые парни и девушки ничего не знают о той, другой жизни, быть частью которой совсем не смешно.
- Неужели все слухи правда и слизеринцы не умеют любить по-настоящему? – с сомнением спросил еще один сокурсник с гриффиндора, Эдвард Энтвистль.
Эдвард был совершеннейшим тихоней и пай-мальчиком, которого никто за это незирал только потому, что он не был трусом, и всегда ратовал за справедливость. Это был еще один закадычный друг Артлис и Берри, они всегда ходили втроем и Сириус подозревал, что тут что-то не чисто.
- Это ужасно… я не представляю, чтобы у нас в Гриффиндоре кто-то отвернулся от друга только из-за того, что он полюбил… - недоверчиво протянула Берри.
- Ну, знаешь, если ты выйдешь замуж за Нюнчика, я ничего не обещаю… - вставил Сириус.
Все засмеялись. Тэд подождал, пока подростки успокоятся и возразил:
- Не все друзья отвернулись от Андромеды, - сказал он. - Кристабель Лоэлот бывала у нас чаще даже, чем мои друзья!
Поднялся удивленный гул. Кристабель Лоэлот помнили все, хотя она и была ровесницей Андромеды и Тэда. Просто Кристабель обладала такой красотой, которая не знает ни вкусов, ни критериев, не знает эпох и модных тенденций – абсолютная красота. Кто бы тебе ни нравился раньше – блондинки, рыжие – стоило ее увидеть, и не возникало никаких сомнений, что если тебя попросят описать самую совершенную женщину – ею будет именно Кристабель Лоэлот.
Андромеда не сразу нашла в себе силы продолжить этот разговор.
- Да, Криста заявила, что даже кровь моих внуков от магла будет чище крови половины Слизерина, потому что никому из них даже и не снилась чистокровность Блэков, - Меда вздохнула. – Она даже на свадьбу нас позвала, вопреки всем протестам родственников. Хорошо еще, что Кадел Фарли души в ней не чаял. Но я проявила малодушие, я оказалась слабее нее. Мне хватило сил на бунт, и не хватило храбрости снова встать перед лицом родни уже заклеймленной!
- Кадел Фарли? Это его сестра учится с нами на одном курсе? – с любопытством спросил Джеймс.
- Да, Кэрис Фарли, - кивнул Сириус. – Так вроде у Кадела два года назад дочка родилась?
- Да, чудом родилась, - Андромеда смотрела в одну точку. – За месяц до родов Криста заболела странной формой драконей оспы и отказалась от лечения, потому что боялась навредить ребёнку. Она умерла через день после того, как Джемма родилась.
- Какой ужас! – несколько девочек округлили глаза.
- Кажется, у нее еще был брат-близнец, - нахмурился Джеймс, припоминая.
- Да, Стив… - словно с усилием ответила Андромеда. - Он подался в Пожиратели сразу после ее смерти. Мне кажется, что он хотел умереть побыстрее… Что с ним сейчас, я не знаю.
Они, Андромеда, Криста и Стив, всегда дружили втроем. А потому говорить о Стивене, Андромеде было так же тяжело, как и о Кристе.
- Лоэлот? Он вообще сбрендил, - недовольно сказал Марк. – Чтобы с ним справиться нужно человека три, такой он отчаянный!
Поднялся возбужденный гул, но Сириусу не удалось продолжить обсуждение, потому что Джеймс глазами указал ему, что было бы не плохо выйти и поговорить. Парни встали, и Сириус услышал стук сердца у себя в ушах. Первое, что пришло ему в голову: «Он всё знает». А Блэк был не готов, чертовски не готов к этому разговору. Если Поттер узнал, значит сейчас будет развязка этого непонятного положения, но как бы Сириуса не тяготило все происходящее, к развязке он тоже не был готов. Еще не был.
Если бы Сириус не был так занят собой, то он бы сразу понял, по горящим лихорадочным счастьям глазам друга, что разговор пойдет совсем не о них с Эмили.
- Дружище, - Джеймс то ли был пьяным, толи настолько захватила его та новость, которую он принес другу. – Ты не представляешь, что сегодня случилось!
Теперь то Сириус понял, что речь пойдет не о них с Эмили, а судя по всему, о Лили Эванс.
- Лили сказала, что любит меня!
Счастье друга было настолько ценно, настолько безудержно и всепоглощающе, что Сириус почувствовал и себя счастливым. И сейчас не было важно, что сам Сириус безумно боялся и этого чувства, и этих слов, и всего, что с этим связано. Это было счастье Джеймса, а для Сириуса Блэка ничье, даже его собственное счастье, не имело такого большого значения.
- Аааа, Сохатый, я знал, что твоя оленья упертость приведет тебя к желаемой цели! – смеясь Сириус обнял друга за шею и потрепал свободной рукой по черным непослушным волосам.
Глава XII. ЗазеркальеНас постоянно манит гладкость и блеск стекла
Хочется прикоснуться, перешагнуть за грань
Но, как давно сложилось,
Нам не дано выбирать.
И когда кто-то свыше тронет тебя рукой,
вперед подтолкнёт,
в зазеркалье тропу прочертит,
Ты услышишь на той стороне
Томный шепот смерти,
Ощутишь костлявую длань на своем плече.
Еще две недели лета унеслось вдаль, оставив после себя странную горечь. Так бывает, когда время, которое ты сам себе отмерил для чего-то важного, утекает прочь, а ты все стоишь на месте и смотришь назад. Так бывает, когда ты перешагнул, перепрыгнул, перескочил черту, а угадил прямиком в пропасть, сосем другую реальность, в которой ты совсем не хотел оказаться. И ты стоишь, всё стоишь, оглядываясь назад, и не можешь пошевелиться.
Северус Снейп, потеряв Лили Эванс, дал себе слово, сделать все, чтобы помириться с ней в это лето. Ведь это же Лето! Их время, только их двоих! Вот уже столько лет, год от года они возвращались в одно и то же время, в лето своей жизни. Порой Северусу казалось, что раз от раза это было одно и тоже время, словно ничего нового не происходило, и в своих воспоминания он не мог отделить лето прошлого года от лета позапрошлого, или позапозапрошлого. Здесь, в этом пригороде, на этой маленькой улице время застыло, как бабочка под стеклом.
Но как так вышло, что сами они изменились, выросли из этого кокона, выросли из собственного лета?
Прошел уже целый месяц летних каникул, а Северус ничего не сделал. Ровно половина срока, который он сам себе отмерил, а он так ничего и не исправил. Каждый день, просыпаясь Северус обещал себе, что вот именно сегодня он вернет Лили. Но ему все время что-то мешало…
Вначале он всё ждал Лили на детской площадке их детства. Он был просто уверен, что в один из дней он придет туда в свете летнего солнца и увидит еще издали яркие всполохи ее волос, услышит скрип старой качели, шорох песка под ее кедами. Она спорхнет с качели словно грациозная лань, перемахивающая через пропасть. К нему на встречу. И он поймает зелень ее глаз щеками, губами, уродливой магловской одеждой. Она засмеется: «Сев, я скучала».
Она ведь тоже скучает по нему. Наверняка скучает.
Но на площадке Лили так и не появилась.
Было слишком дождливо, или наоборот слишком солнечно, и Эвансы наверняка выбирались за город. На лето так много задали, или Лили снова поругалась с сестрой. Северус придумывал тысячу причин, которые могли помешать ей прийти, но легче от этого не становилось. И когда две недели назад Снейп наконец-то собрал волю в кулак и пошел к дому Эвансов, он увидел там именно то, что так боялся увидеть – Джеймса Поттера.
Этот наглый отвратительный Джеймс Поттер с огромным букетом шел через площадку к дому Лили. Через их с Лили площадку! Он безразлично шел по песку мимо их прошлого к своему светлому будущему.
От этого воспоминания Северуса передернуло. Он две недели не подходил к их площадке, словно боялся, что появление там Джеймса Поттера оставило свой отпечаток, что-то вроде привидения этого выскочки, явившегося на этот островок их счастливого детства из совсем другого, чуждого мира. Но сегодня тоска по Лили словно достигла своего апогея.
День не задался с самого утра, Северус даже проснулся с гудящей головой и звоном в ушах. Может в ушах звенело от криков родителей? Парень по привычке вышел на крыльцо старого покосившегося дома. Весь день лил дождь. Отвратительный мерзкий дождь, холодными струйками заползающий за воротник. Не самая лучшая погода для прогулок, да и Снейп просто терпеть не мог дождь. Но он все равно ушел из дома.
И дело было, пожалуй, не только в скандалах отца и матери, но и в каком-то мазохистском удовлетворении, которое мог принести только дождь. Этакий шах и мат жизни.
Парень сам не заметил, как ноги принесли его на детскую площадку.
Старые скрипучие качели с облупившейся краской, грязный мокрый песок. Унылое зрелище. Северус сел, но качаться не стал, судорожно стиснув длинные пальцы на мокром железе. За этот короткий путь от дома он успел уже промокнуть до нитки, а дождь все лил, словно этого было мало.
Лили любила дождь. Наверное, это нормально – погода не имеет никакого влияния на тех, кто носит солнце внутри. А Лили носила солнце, сама была солнцем. Далекой и холодной звездой отныне не его галактики.
Северус просидел на площадке до самого вечера, но Лили так и не появилась.
А в окнах ее дома горел свет. Изредка тени двигались по ту сторону штор... Миссис Эванс наверняка накрывала на стол, а мистер Эванс строго наставлял парня Петунии, чтобы она больше не опаздывала к вечернему чаю. Сама Петунья наверняка злилась, потому что Лили однажды вернулась позже положенного и ей ничего за это не было. А Лили… Это так странно и забавно одновременно: эти люди там ощущали тепло и уют, ругались, мирились, жили полной грудью, - а Северус Снейп видел только их тени. А они его и вовсе не видели. Вот и получалось, что мы живем словно в совсем разных мирах.
Северус никогда не чувствовал Лили настолько чужой, как сейчас.
Почему она не приходит?
Этот вопрос не давал ему покоя, потому что ему казалось, что на него нет объяснимого ответа. Он мог сколько угодно вспоминать только счастливые моменты: как они лежали в траве, как играли на этой площадке, как сидели на полу комнаты Лили, как ездили на пикник с ее родителями, - это была лишь иллюзия, потому что плохие тоже были. Скрепя сердце, Северус признавал, что порой он вел себя гораздо хуже, чем это ничего не значащее слово: «Грязнокровка».
Северус сам не заметил, как капли дождя на его щеках стали жечь кожу. Он больше не видел ни этого дома, что так жег его своими безжалостными огнями, не вдел площадки вокруг, не видел, что дождь, уже давно прекратился и за его спиной горел ярко-рыжий закат. Сердце Северуса Снейпа рвалось на части, билось, ломалось и с беспощадным звоном падало куда-то на самое дно души. Кто выдумал такую всепоглощающую боль? И чем он заслужил эту ужасную боль?
Почему Лили не приходит?
Ему столько всего нужно ей сказать. Их столько всего связывало, неужели все это ничего не значит?
Как это часто бывает, Северус Снейп, заблудившийся в лабиринте своей боли, не в силах был увидеть, что как бы много все его не связывало с Лили Эванс, было очень много вещей, которые их разъединяли. И если она все время пыталась показать ему, что их связь должна быть выше всего внешнего, он сам, как шкодливый ребенок с дефицитом внимания, только и делал, что хватался за все, что должно было их разъединить. Так было с Мародёрами, так было с происхождением Лили, так было с его друзьями Пожирателями…И вот наконец-то Лили увидела все это, на что Северус указывал с таким фанатизмом. И больше не приходила. И только тогда он сам увидел то, что показывала ему она.
«- Смотри, какие сережки подарил мне папа, – Лили подошла почти вплотную к нему, но он резко отшатнулся назад на два шага.
Ярко зеленые. Зеленые до одури. Как неожиданно…
- Ты что, вблизи хуже видишь? – Лили рассмеялась, но больше попыток подойти не делала.
Ему хотелось ответить, что он просто идиот, и со зрением это никак не связано, но с языка сорвалось, как обычно другое:
- Ну а что, нынче все очень любят людей с дефектами зрения! – язвительно ответил он тогда, намекая на Поттера.»
Мерлин, ну почему он такой кретин? Наверное, он действительно вблизи хуже видит, раз ноет теперь, когда потерял самое дорогое в своей жизни.
***
- Мы вернемся завтра вечером, - миссис Эванс по очереди поцеловала обеих дочерей. – Не ссорьтесь.
- И никаких вечеринок, - строго добавил отец, уже с улицы.
Чета Эванс не слишком редко оставляли своих дочерей одних на выходные, поэтому никогда особенно не волновались. Вот и сейчас их голоса звучали строго скорее для соблюдения традиции. Девочки не ладили, а потому ни о каких вечеринках речи быть не могло: каждая боялась, что вторая ее сдаст или подставит, что в данной ситуации было очень на руку родителям.
- Мы вас любим, - Лили вышла на крыльцо и покривлялась в боковое зеркало машины. – Будьте осторожны!
Отец состроил смешную гримасу в ответ, и Лили рассмеялась. Мотор зарокотал, и машина выехала с подъездной дорожки, из пассажирского окна высунулась мамина рука. Лили обняла себя за плечи и помахала вслед родителям. Петунья махала рукой из-за ее спины. Воздух был свежий и прохладный, какой бывает только летом после дождя. Лили вдохнула его полной грудью и прислушалась к удаляющимся шагам сестры. Они уже на протяжении семи лет были двумя совершенно чужими друг другу людьми, живущими под одной крышей. Никаких общих друзей, разговоров по душам, девичьих слез и секретов, даже совместных походов в магазин. Первое время было очень тяжело, а потом ничего. Лили как-то привыкла, да и длительное пребывание вне дома только укрепило этот разрыв. Вот и с Северусом будет также. Сейчас тяжело, а потом – ничего.
Лили вздохнула и вошла в дом.
Она поднялась в свою комнату и села на кровать, поджав под себя ноги. За стеной Петуния разговаривала по телефону с подругой о том, что уйдет из дома, как только уснет ее «чокнутая сестрица». Лили улыбнулась. Это должен будет быть очень важный вечер. Очень важная ночь, ведь она проведет ее у Джеймса.
Чета Поттеров вместе с братом мистера Поттера каждое лето уезжали на несколько дней «отдохнуть от детей». И первое, что сделал Джеймс – это предложил девушке пожить у него эти дни. Лили это предложение ввергло сразу в три вариации ужаса. Во-первых, ну никак она не могла уйти из дома на несколько дней. У них в семье это было настолько не принято, что даже мысли о подобном казались чем-то запретным. Страшно даже представить реакцию отца, изъяви она подобное желание! Во-вторых, отказать Джеймсу оказалось еще хуже. Когда тебе 17, и парень, в которого ты влюблена, предлагает тебе пожить у него, а ты до этого никогда в жизни (в детстве с Северусом не считается!) не ночевали с парнем – согласиться и отказаться одинаково страшно. Поэтому Лили согласилась переночевать у Джеймса, когда ее родители уедут, и это стало третьим ее страхом, все более усиливающимся по мере приближения выходных.
Лили вдохнула поглубже, как это делали йоги по телевизору, и попыталась успокоиться. В конце концов, ей сначала нужно собрать всё необходимое, а после этого сымитировать свой отход ко сну перед Петуньей, и только после этого совершать побег к Джеймсу.
Девушка ненадолго успокоилась, размышляя о том, что же ей может пригодиться у Джеймса. Зубная щетка, пижама… Лили залилась густой краской.
Все кругом говорили об этом, и раньше Лили не было до этого никакого дела. Но в последнее время Лили все чаще ловила себя на мысли, что она готова, или думала, что готова. Джеймс, следует отдать ему должное, совершенно на нее не давил, хотя у него слабо получалось скрыть свое возбуждение, он всячески старался контролировать себя и ситуацию. Лили всё это очень смущало, и еще больше пугало.
Первый раз – очень важный момент в жизни каждой девушки, если она не цинична. Лили всегда трепетала от одной мысли об этом, это было страшно и ответственно. Один из главнейших шагов в жизни, здесь нельзя облажаться! Мама Лили не была ханжой, но считала, что раньше совершеннолетия не стоит и думать об этом, потому что пока девочки совсем юных, их может обмануть любой проходимец. А отец, как казалось Лили, вообще не должен будет узнать об этом до тех пор, пока не вырастут его внуки. Но по меркам волшебников она уже была совершеннолетняя, и это же был Джеймс, самый особенный парень из всех! Чего же ей бояться? Вот и выходило, что нечего, и Лили решилась. Но чем ближе была назначенная в голове девушки ночь, тем меньше решимости у нее оставалось.
Она собрала все необходимое в рюкзачок, надела вторую пижаму, растрепала волосы, взяла зубную щетку и вышла из комнаты. Отзвуки разговора Петуньи сразу же стихли, пока пол скрипел под босыми ногами младшей сестры.
Лили постучалась в комнату, в которую не заходила уже шесть лет.
- Что? – раздался наигранно раздраженный голос Петуньи, старавшейся заглушить в нем испуг.
- У меня зубная паста закончилась, а родители свою забрали, - последнее слово угасло в имитации зевка.
За дверью послышались шаги и возмущенное бурчание сестры. Она рывком отворила дверь и с ненавистью зыркнула на Лили. Комната за ее плечами казалась гриффиндорке совсем незнакомой. На Петунье тоже была пижама, но волосы были тщательно уложены в удлиненное каре. Лили не помнила, когда именно сестра остригла волосы, но от этой прически ее лицо удлинилось просто до неимоверных размеров.
- На, - Петунья бросила тюбик и захлопнула дверь перед носом сестры.
Лили спокойно его поймала и пошла к себе в комнату, прошептав:
- Спокойной ночи, Тунья…
Вот и все. Спектакль разыгран.
Лили заперла дверь заклинанием и наложила звукоизоляцию, ведь теперь она могла это делать, и начала быстро переодеваться и приводить себя в порядок. Расчесав волосы, девушка взглянула на себя в зеркало. Бледная как никогда кожа резко контрастировала с темной медью волос и потемневшими от волнения зелеными глазами.
Лили вздохнула, сжала в руке волшебную палочку и почувствовала рывок. Громкий хлопок, который Петунья никак не могла услышать, и гриффиндорка исчезла, чтобы появиться за домом Джеймса.
Ночь – лучшая подруга путешественников, Лили осталась незамеченной. Обойдя забор, она открыла калитку и прошла к дверям. Из окон двухэтажного дома приветливо лился свет. Не успела Лили протянуть руку к дверному колокольчику, как дверь распахнулась. На пороге стоял запыхавшийся, улыбающийся своей невероятной улыбкой Джеймс Поттер.
- Лили, - радостно выдохнул парень.
Лили почувствовала, как трепещущее счастье разлилось внизу живота. Это был он, тот, кого она искала всю жизнь, с детских сказок, до восхищенных рассказов подруг, то все был он. Как могла она раньше не замечать этих лукавых глаз, в которых зрачки искрились, словно порошинки, готовые в любую минуту перевернуть всю ее жизнь вверх тормашками, словно фейерверк в детстве? Лукавые, вечно смеющиеся, добрейшие из добрых карие глаза. Как могла она раньше смотреть в них с презрением, да и не смотреть в них вовсе? А эта улыбка, открытая, мягкая, и в тоже время озорная, беспечная улыбка! Так могут улыбаться только баловни судьбы! Как могла она ненавидеть эту улыбку? А эти вечно взъерошенные волосы, отражающие его упрямый и вольный характер! Его широкие плечи, подтянутая фигура, смугловатая кожа, скулы и подбородок… Как можно было уродиться столь совершенным? И за что ей, маглорожденной Лили такое счастье?
«Кажется, в прошлой жизни я была очень хорошей девочкой!»
- Входи, - Джеймс отошел, пропуская ее в дом.
Его рука рефлекторно взлетела к волосам. Он делал так всегда, когда видел ее, сколько она его помнила. Но почему то, что раньше так раздражало, сейчас вызывает только неуемную, тягучую нежность?
- А я прибрался, - радостно и смущенно сообщил парень, улыбаясь во всю ширь своего рта.
Только в этот момент Лили поняла, что никогда до этого момента не была у Джеймса дома. Это был большой и уютный дом волшебного семейства: все здесь буквально кричало о «нормальности» магии. Со всех полок и стен Лили махали фотографии, множество маленьких родителей Джеймса и он сам разных возрастов и все они мельтешили в своих рамках так, что Лили не знала, на чем остановить свой взгляд. В гостиной сами собой дрались шахматные фигуры: когда Лили вошла, Черная королева уже толкала Белую в камин, но стоило Джеймсу появиться на пороге комнаты, и они смирненько вернулись на шахматную доску. Щетка для пыли, картинно перелетающая от книги к книге, свернула стоящую на камине вазу с цветком. Ваза, естественно, разбилась, а вот цветок тут же начал улепетывать на кухню, словно маленький осьминог, перебирая корнями.
- Эй! - Джеймс остановил его взмахом палочки и вернул вазу на место, строго посмотрев на виновато потупившуюся щетку. – Я не совсем в ладах с бытовыми предметами, они только маму слушают…
Закончив экскурсию по дому, ребята перекусили мясом, которое Джеймс мастерски приготовил на гриле, и выбросили овощи, с которыми он не смог справиться.
Это был волшебный вечер. Лили не помнила, когда они последний раз так разговаривали, и когда она последний раз столько смеялась. Она никак не могла поверить, что уже прошел целый год с их знаменательной летней поездки, целый год – поделивший всю ее жизнь напополам.
До и после Джеймса.
По мере того, как продолжался их вечер, девушка чувствовала все больше нарастание напряжения в себе самой. То, что она для себя решила, не только не облегчило ее жизнь, но и наоборот неподъемным грузом лежало на ее плечах и ждало своего часа. Лили никак не могла справиться с собой, она не в силах была ждать…
Сейчас или никогда!
- Может, пора пойти спать? – неуверенно спросила девушка, боясь смотреть на Джеймса, и поэтому оглядывающая кухню в десятый раз.
- А, да? – разочарованно удивился Поттер. – Ну, ладно…
Ему было так здорово, это было просто потрясающий вечер. Да, Мерлин, он сидел на кухне своего дома с Лили Эванс, которая собиралась остаться у него на ночь! Он многое бы отдал, чтобы эта ночь никогда не заканчивалась, и он мог бы до конца веков сидеть вот так на кухне, держать ее за руку и говорить с ней обо всем на свете…
Комната Джеймса была большой и… огненной! Все буквально пылало гриффиндорскими цветами, Лили даже стало жарко. Чего здесь только не было: плакаты с игроками в квидитч, вырезки из спортивных журналов, миловидные волшебницы в шелковых мантиях… Лили чуть было не развенчала все свои планы, но Джеймс оставил ее готовиться ко сну, а потому дуться на плакаты не имело смысла. И так много фотографий: родители, Эмили, Ремус, Питер, Сириус, Сириус, Сириус… Нарциссы Блэк нигде не было, и девушка вздохнула с облегчением.
Джеймс рассказал ей все, совершенно все о своих отношениях с сестрой Сириуса, но Лили все равно нещадно ревновала его к ней. Она ничего не могла с собой поделать, а потому, заходя в комнату Джеймса, очень боялась найти в ней что-то, какую-то вещицу или фотографию, напоминающую Нарциссу Блэк.
Как его вообще угораздило? Слизеринка чистой воды. А ее как угораздило? Истинный гриффиндорец. Что общего могло у них быть?
А что общего было у нее с Северусом?
Раньше она назвала бы сотню вещей. Школа, волшебный поезд, парта на сдвоенных уроках, лес у его дома, детская площадка, ненависть Туньи? Нет. Общее детство, с его обидами и надеждами, с его всё спасающей верой в самих себя и магию своих жизней!
А что сейчас общего у них с Северусом?
Вот и выходит, что ничего.
Лили переоделась в пижамные шортики и маечку и пошла умываться. Когда она закончила и вернулась в комнату, Джеймс уже сидел на кровати, задумчиво глядя в темноту окна.
- Я пришел пожелать тебе доброй ночи, - Джеймс улыбнулся. – Но можно я побуду с тобой, пока ты не заснешь?
На нем были только пижамные штаны. Лили покраснела до кончиков волос, страх все усиливался, поэтому смысл его слов не сразу достиг ее сознания.
- А, - Лили так растерялась, что никак не могла справиться со своими мыслями. – В смысле?
Она даже не заметила, как изменился его взгляд, когда она вышла из ванной в своей пижаме.
- Я думала… - пролепетала девушка, изучая ворс ковра. – А ты не хочешь… побыть со мной до утра?
Она так и не решилась поднять взгляд на парня, у которого аж рот открылся от неожиданности. Вопросы теснились в его и без того горячей голове. Ему было семнадцать лет. Он боялся перешагнуть грань, которой раньше никогда для него не было. Ему говорили «да» и только «да». Но у Лили разве можно такое спрашивать?
- Я хотел бы пробыть с тобой всю свою жизнь, - изменившимся голосом сказал Джеймс, протянув к ней руки. – Иди ко мне.
И она пошла. Пошла на негнущихся ногах прямиком в его руки.
И Джеймс Поттер ее принял. Принял? Нет, это звучит так, как будто мог не принять. Не мог. Ему казалось, что он жил ради этого момента, что это она приняла его, а он лишь стоял вот так всю жизнь с распахнутым настежь сердцем, в страхе, что она не найдет к нему дорогу.
Лили Эванс.
Не знающая себе истинную цену. Сокровище. Девочка – солнце.
Он мог бы обнимать ее до конца времен, и никогда этого бы ни было достаточно. И если она сожжет его своим всепоглощающим светом, то так тому и быть. Он счел бы это за счастье.
Наконец-то наступил этот день, Поттер даже зачеркивал дни в календаре, и с самого утра наводил в доме порядок. Он, за время отсутствия родителей, уже успел развести полный бедлам. Половина кухонной утвари разобиделась на него, а щетки, памятуя прошлые опыты, и вовсе разбежались. Кто бы мог подумать, что уборка такое изнуряющее занятие? И как мама только все успевает? Он вот умудрился не разрушить дом, и уже молодец.
Сейчас, когда он лежал в одной кровати с Лили Эванс, вся его бытовая война не казалась такой уж страшной.
Что греха таить, Джеймс тысячу раз представлял себе, как это могло бы быть, но никогда, даже в самых дерзких своих мечтах Лили не предлагала ему спать в одной кровати. Кажется, он все еще недостаточно хорошо ее знает. А эта пижама! Нет, вы бы видели, Мерлин ее побери! Он чуть голову не потерял, хотя поклялся себе ждать столько, сколько потребуется, хоть до старости… нет, ну, старость - это слишком, конечно.
По телу прошла мелкая дрожь, но Джеймс снова совладал с собой:
- В школе если узнают, от зависти умрут! – бархатно рассмеялся Джеймс, целуя Лили в макушку.
- В школе если будешь болтать об этом, умрешь вместе с ними! – девушка сверкнула глазами так, как только она это умеет.
Джеймс снова рассмеялся и зарылся лицом в ее волосы. Кто бы мог подумать… он столько лет всеми правдами и неправдами подбирал ключ к ее сердцу. И ведь ничего, совсем ничего не получалось. А все потому, что ни ко всему можно подобраться. Это как если бы у него был миллион ключей, из которых только один – на самом дне – подходит к желаемой двери. И он сидит и по очереди пытается вставить их в замочную скважину, но ничего не выходит. А когда остается уже самый последний ключ, она вдруг просто открывает дверь, с другой стороны.
Вот и вся правда этой жизни. Дверь должна открываться с обеих сторон.
- Джеймс, - вдруг позвала Лили.
Ее глаза, тёмные в лунном свете, пробивающемся через окно, смотрели на него так, как никогда и ни на кого не смотрели. Они были полны решимости, но где-то на дне плескался, бился страх.
- Джеймс, я... готова, - ее голос сбился на шёпот. – Стать твоей прямо сейчас…
Страх. Непонимание. Какофония множества чувств. Он не ослышался?
Он столько раз думал об этом, и не мог себе это представить. Это же Лили…
Джеймс потянулся к ней и осторожно коснулся губами ее губ, скулы, шеи, ключицы… Ее кожа была такая тёплая, нежная, пахнущая летом, пахнущая юностью. Он осторожно притянул ее к себе, скользнув руками под майкой по ее обнаженной спине. Разве ему когда-то было страшно? Сейчас было. И этот страх помогал контролировать себя.
- Джеймс, - прерывисто выдохнула Лили ему в ухо. – Мне страшно…
Дрожь пробежала по всему его разгоряченному телу, как тогда, когда он впервые оттолкнулся ногами от квидитчного поля, и шум в ушах невообразимый.
- Мне тоже, - пытаясь справиться с дыханием рассмеялся Джеймс.
Не переставая целовать ее, он снял с нее майку… и она смущенно опустила свое покрасневшее лицо.
- Мерлин, Лили, ты такая красивая…
Никто и никогда не видел ее голой. От этой мысли Джеймс чуть не сошел с ума от возбуждения, кровь стучала в ушах, когда он прикоснулся к ее груди. А она, кажется, испугалась еще сильнее. Джеймс осторожно подложил подушку ей под поясницу. Он знал, что и как нужно делать, и знал, что никакая подготовка может не помочь.
Лили лежала под ним и смотрела прямо ему в глаза, словно это был единственный способ не разрыдаться от страха, которого было так много в ее глазах. Это очень плохо. Страх парализует и сводит все мышцы, так они ни к чему не придут…
Джеймс поцеловал ее. Еще и еще, и так до тех пор, пока не почувствовал, что он хоть немного расслабилась. Тогда он достал из тумбочки специальное защитное зелье, не переставая целовать ее. Благо опыта ему хватало, он мог бы все сделать закрытыми глазами, без рук… но не с ней. С ней его сковывал точно такой же страх, словно это было в первый раз и у него тоже.
И тут она резко закрыла рот рукой, чтобы подавить рвущийся крик. Ее тело выгнулось от боли, которая полилась по щекам. Ей говорили, что это может быть больно, но никогда не предупреждали, что это может быть настолько больно!
Джеймс запаниковал, потому что он еще даже не вошел, а ей уже так больно. Он осторожно надавил еще, а слезы все бежали у нее по щекам.
- Лили, любимая моя, хорошая моя, - шептал он ей, пытаясь хоть немного отвлечь ее. – Только скажи, и я остановлюсь!
Плача от боли она помотала головой.
И тут с улицы донесся хлопок, и послышались голоса родителей.
Лицо Лили исказилось от ужаса, казалось, что она начисто забыла о той боли, которая пронизывала ее тело еще мгновение назад. Внизу щелкнул замок. Лили в панике начала выбираться из-под парня. Но он тоже не растерялся и сразу же схватил палочку, запирая и звукоизолируя комнату.
- Лили, я не знаю, почему они вернулись! – защищаясь воскликнул Джеймс. – Они никогда не возвращались заранее, всегда предупреждали…
Эванс его словно не слушала. Она с сумасшедшей скоростью одевалась и приводила в порядок свои растрепанные волосы и опухшее лицо.
- Лил, то, что ты посреди ночи одета в уличную одежду гораздо более подозрительно, чем если бы на тебе была пижама, - заметил Джеймс, натягивая пижамные штаны.
- Я трансгрессирую домой, - отмахнулась Лили.
- Из моего дома нельзя трансгрессировать, как и из большинства домов волшебников…
Лили остановилась и растеряно посмотрела на парня.
- Что же мне делать? – прошептала она, готовая снова начать плакать.
- Ничего, надеть пижаму, а я дам тебе свой халат, и мы, как ни в чем не бывало, выйдем к родителям так, словно они разбудили нас своим вторжением…
- Нет! Ты с ума сошел?! Знакомиться с твоими родителями в пижаме и посреди ночи?! Что они подумают обо мне?!
Джеймс подошел и прижал к себе сопротивляющуюся девушку.
- Лили, они все о тебе знают, это вообще была мамина идея, позвать тебя пожить, пока их нет…
- Правда? – от удивления гриффиндорка даже перестала паниковать.
- Мне кажется, она хотела таким образом защитить наш дом от разрушения, - Джеймс засмеялся.
- А еще, - добавил Джеймс, когда Лили уже успокоилась. – Они явно видели твою обувь внизу.
Лили как-то смешно пискнула и вытянулась в струнку, ей казалось, что даже волосы на руках встали дыбом. Что делать в такой ситуации? Что обычно делали в таких ситуациях героини фильмов про подростков? Лили никак не могла вспомнить. Да и не была она героиней фильма.
Джеймс прижимал ее к себе и гладил рукой по спутанным волосам. Он слушал, как медленно успокаивается ее сердце, как утихает дрожь во всем теле.
Лили сдалась. Она беспомощно посмотрела на Джеймса и начала переодеваться назад в пижаму. Парень накинул на нее свой халат и взял в ладони ее лицо, заставляя тем самым посмотреть на себя.
- Лили, послушай, - он заглянул ей в глаза. – Ты уже нравишься моим родителям, так позволь и им понравиться тебе...
Девушка сделала судорожный вздох и кивнула.
***
Громкий хлопок выдернул Люциуса Малфоя из оцепенения.
- Хозяин требует вас к завтраку, сэр, - пропищал сгорбленный старый эльф с желтеющими глазами.
Домовик тут же поспешил удалиться, наученный опытом общения со скверным утренним нравом молодого господина. Люциус всегда был совершенно не в духе по утрам, он просыпался и ненавидел все окружающие его предметы и особенно того, кто его разбудил. Но нынешней ночью он так и не смог уснуть.
Когда ты молод и перспективен, тебе кажется, что все двери открыты, и что какую бы дверь ты не выбрал – путь будет легок и приятен, все будет получаться, каждый твой поступок будет вызывать восхищение.
В школе так и было. С самого появления его в школе, он знал - что бы он ни делал: весь его круг восхищается им, а потому он делал то, что хочется исключительно ему. Он не чувствовал себя ни хорошим, ни плохим, и поступки свои, какими бы их ни видели другие, никогда с этой точки зрения не оценивал. Он считал себя исключительным. На голову выше даже самых любимых своих друзей. Даже свою возлюбленную Сарру он никогда в действительности не считал равной себе, напротив, он снисходительно полагал, что это даже неприятно будет для нее, если они будут равными. Он никогда не судил себя за это, потому что по законам его семьи не могло быть иначе. А как это часто бывает, люди относятся к нам ровно так, как мы сами к себе относимся, а потому никто из других тоже не судил его.
Но школа закончилась, и пришло время исполнять все возложенные на него надежды. Как оказалось, он был к этому не готов.
Проблема всякой идеологии – человек, захваченный идеей, хочет перевернуть мир и не думает о путях. Всегда кажется, что ты будешь нести знамя, а всю грязную работы сделает кто-то другой. Но так не бывает.
Люциус уставился на свои руки.
Этой ночью он впервые убил человека.
Вечер был точно таким же, какими уже стали многие вечера Люциуса. Точно такой же, и, наверное, потому ему было так мерзко. И нет, не потому что ничего не предвещало такого исхода, ничего не предвещало убийства, наоборот... Люциус чувствовал, что заведомо был убийцей, каждую минуту после окончания школы, или может даже раньше, возможно с самого рождения он Люциус Малфой был убийцей, который просто еще никого не убил. И вот, этой ночью все свершилось.
Они прибыли в дом одного уважаемого волшебника, чтобы как всегда «убедить» его встать на сторону Тёмного Лорда. С подобными миссиями новоиспеченных Пожирателей смерти никогда не отправляли одних, и в этот раз с ним и Паркинсоном были Тирион Боул, Рудольфус Лэстрейндж, мистер Паркинсон старший и мистер Гойл. Но старшие члены старались сильно не вмешиваться, чтобы молодое поколение «научилось вести дела».
Они пришли без приглашения, упивающиеся своим положением и властью. В те годы они еще не прятались под масками, и пользовались своими звучными именами во благо Тёмного Лорда. Был уже поздний вечер: на мистере Винтригане был нелепый ночной колпак. Он переводил напряженный взгляд с гостя на гостя и выглядел крайне обеспокоенным, но Люциус был уверен, что в рукаве у него уже ждет выпада волшебная палочка.
Мистер Винтригам был мужчиной средних лет, сколотивший себе приличное состояние на летних дуэльных школах для мальчиков подростков. Естественно, Тёмному Лорду он был интересен не этим, а своими обширными практиками по общению с магическими народами, особенно недружелюбными – оттуда и появилась его особая тактика непредсказуемого ведения боя. Но у него была слабость, которая автоматически ставила его на сторону защитников грязнокровок – его маглорожденная жена. Пожиратели смерти отлично использовали подобные слабости в своих целях – для «убеждения» встать на их сторону.
Гостиная, куда их проводил мужчина, была достаточно большая и уютная по меркам обеспеченных семей, но Люциус подумал, что в жизни не бывал в таких крошечных и убогих домах. Он первый прошел в эту комнату, и сразу же занял свое излюбленное в таких ситуациях место: встал рядом с весело горящим камином и облокотился на каминную полку. Люциус полагал, что это самая удобная позиция, потому что сам он мог видеть все входы и выходы из комнаты, а также огонь в камине слепил не его, а «жертву». Он нацепил вежливую снисходительную улыбку, пока его спутники занимали свои места.
Тирион Боул, тот самый новоиспеченный папаша Люциана Боула и муж Эрил Боул, бывшей подружки Люциуса, был далеко не самым опытным Пожирателем смерти. Он отлично исполнял роль подпевалы и дополнительной боевой единицы, но не более того. Боул был немногословен и просто молился на Люциуса – это было единственное, что Малфою в нем нравилось. Тирион полуприсел на подоконник, и начал со скучающим видом смотреть в окно, словно ему и дела не было до происходящего, и он просто пришел за компанию, а на самом деле следил за улицей.
Мистер Паркинсон старший выглядел солиднее всех, а потому всегда садился в одно из кресел, дабы усыпить бдительность, что самый главный противник сидит и к бою вообще не расположен. Мистер Гойл встал в проходе, ведущем в столовую. Это был пятидесятилетний мужчина, с большой лысиной и серыми от седины волосами, его лицо было испещрено шрамами и морщинами, и совершенно непонятно было чего же там больше. Он выглядел очень недовольным и усталым, но Люциусу казалось, что он выглядел так столько, сколько он себя помнил, а мистер Гойл был очень давним другом его отца. Мужчина не так давно вернулся в Англию, и новости его ждали совершенно удручающие – его молодая невеста оказалась беременной невесть от кого. Уязвленное самолюбие и честь аристократа вынудили его тут же разорвать помолвку и все связи с семьей «благоверной» Сабрины Дэррек, но Люциус искренне не понимал, куда этому старикану вообще рыпаться, разве в его возрасте еще заводят детей? Но вообще-то заводят, и особенно Гойлы, потому что у этого старикана была молодая сестра Ансли Гойл – ровесница и сокурсница Рудольфуса Лестрейнджа, вышедшая в позапрошлом году замуж за однокурсника Боула и той самой Дэррек Эдсела Риверса.
Рудольфус, как всегда отстраненный,, прислонился спиной к косяку в главном проходе в гостиную. Он был очень хорош, вот с кем Люциус был действительно рад работать, пусть и предпочитал совершенно не пересекаться с ним в других условиях. На Лэстрейнджа всегда можно было положиться, он свое дело знал лучше, чем даже старик Гойл. Но вот с кем действительно было сложно – так это с Альбертом Паркинсоном.
Младший Паркинсон был совершенно непредсказуем и еще менее управляем. Он и сейчас кружил по комнате, словно хотел не запугать жертву, а свести ее с ума. Но к самому большому неудовольствию Люциуса, тактика Альберта была столь же хороша, как придуманная самим Малфоем расстановка неподвижных устрашителей. Люциус любил продумывать и контролировать ситуацию до мелочей (и Тёмный Лорд выделил его именно за это, чем Люциус очень гордился), тогда как Альберт предпочитал всегда балансировать на грани.
Мистер Винтригам в нерешительности замер за спинкой кресла, в котором сидел мистер Паркинсон-старший, и напряженно следил глазами за вышагивающим Альбертом.
- Чем могу быть обязан столь позднему визиту таких уважаемых волшебников? – в голосе хозяина дома звучали стальные нотки. Он знал, зачем они пришли.
- Грядет время перемен, перемен к лучшему, свободному от страхов будущему, - медленно растягивая слова произнес Люциус.
- И поэтому вы решили меня запугать? Во имя будущего без страха? – перебил мистер Винтригам.
Он был смелый, этот сорокалетний хаффлпаффец, слишком смелый для человека, которому есть что терять.
Альберт Паркинсон, проходивший за спиной мужчины, громко рассмеялся, как безумный. Люциус не любил, когда он так делал, но это всегда было эффектно. Сорокалетний дуэлянт даже не пошевелился, но Малфой видел, как его передернуло от этого смеха.
- А ты не бойся нас, - с издевкой сказал Паркинсон, наклоняясь к самому уху «жертвы». – Только трусы бегут от власти, дарованной самой природой.
- Мистер Винтригам, - все так же растягивая слова произнес Люциус. – Мы пришли к вам как друзья, и желаем вам и вашей семье исключительно добра...
Люциус обожал эту словесную игру, как будто никто тут и не догадывается о истинной природе этой встречи.
- Наш Господин протягивает вам руку дружбы, - лилейным голосом продолжил Малфой. – Вопрос только в том, хватит ли вам смелости и благоразумия, чтобы ее принять?
Мужчина посмотрел с презрением на молодого аристократа:
- Дружба, серьезно? Откуда вы знаете это слово, мистер Малфой?
Все мужчины чувствовали, что убеждения в этом случае не помогут, и нужно прибегать к другим, более действенным методам. И именно в этот момент высочайшего напряжения в комнату вошла молодая миссис Винтригам. Это была 23 летняя девушка среднего роста, с тонким станом и крупными каштановыми кудрями, обрамлявшими тонкое лицо нежно-карамельного оттенка. Большими карими глазами она испугано обвела взглядом всех присутствующих и на мгновение, перед тем как посмотреть на мужа, замерла глядя на Рудольфуса Лэстрейнджа. Тот смотрел на нее ничего не выражающим взглядом жестких глаз.
Ее звали Сьюзен, в девичестве она носила фамилию Алерт, и училась в Хаффлпаффе на одном курсе с Рудольфусом, и была подругой Тэда Тонкса еще с детства, когда двое соседних ребятишек поняли, что они не такие как все. После школы их дружба ничуть не померкла, и в данный момент больше всего на свете Сьюзен Винтригам боялась, что Рудольфус о ней знает. Но Лэстрейндж, казалось, был вообще ни в чем не заинтересован, хотя и ни на секунду не выпускал супругов из виду.
- Джозеф?
Именно так звали мистера Винтригама, и он запретил ей спускаться, но она всегда все делала по-своему. Миссис Винтригам попыталась пойти в сторону мужа, но прямо между ними вырос Альберт Паркинсон, который был выше ее на голову, но от страха она не посмела поднять на него глаз. Альберт был их козырем в тех делах, где у людей недоставало благоразумия соглашаться сразу. И пусть из всех здесь присутствующих только Люциус знал репутацию жестокого монстра, которая была у Альберта в школе, даже незнакомые чувствовали его странное желание причинять боль. Мистер Паркинсон-старший не сводил с сына глаз, но Люциус был совершенно уверен, что тот очень им доволен. Малфой почувствовал раздражение – наверное, это очень здорово, когда отец доволен тобой, но откуда ему самому было об этом знать.
Альберт не произнес ни слова, не прикоснулся к девушке и пальцем, он просто обошел ее кругом и остановился у ее правого плеча, нависая над ее головой. Но на лице Альберта была такая улыбка, что на него сложно было смотреть, словно наблюдаешь за чем-то неприличным в присутствии родителей. Джозеф Винтригам напрягся и пристально следил за Паркинсоном-младшим, словно в любое мгновение был готов вцепиться ему в горло. Да так оно и было.
- Винтригам, а ты, оказывается эгоист, - скучающим тоном заметил Люциус, поглаживая свою красивую волшебную палочку из чёрного дерева. – В новом мире, таким, как она уже не будет места, а ты отказываешь ей в защите... и это ВЫ называете любовью?
Альберт ласково, почти нежно убрал темные кудри девушки, оголяя ее тонкую шею, на которой пульсировала артерия.
- Посмотрим, насколько грязная у нее кровь? – улыбаясь спросил Паркинсон-младший, глядя на побледневшего хозяина дома.
- Пожалуйста... – Джозеф Винтригам с мольбой посмотрел на Люциуса, понимая, что ведет эту игру именно он. – Не надо...
- Тёмный Лорд великодушно предлагает твоей жене свою защиту, требуя в обмен всего лишь верной службы на благо всех волшебников, - продолжал Люциус, как ни в чем не бывало. – Но ты столь эгоистично отвергаешь этот бесценный дар... словно тебе и вовсе не важна ее жизнь.
По щекам Сьюзен Винтригам бежали слёзы, она до крови прикусила себе губу и тряслась, как осиновый лист. Долгое мгновение мистер Винтригам смотрел на нее в ужасе, словно решая что-то для себя, хотя все в этой комнате уже знали, какой будет его положительный ответ.
- Мам, у меня кто-то под кроватью...
Все резко обернулись. В коридоре, чуть за спиной Рудольфуса замер маленький трёхлетний мальчик в пижаме. Он уже забыл о своем испуге и с любопытством переводил взгляд с одного гостя на другого.
- Герман, милый, иди скорее к себе, - дрожащим голосом произнесла девушка, даже перестав плакать.
Но мальчик не успел сделать и шага, потому что тяжелая рука Рудольфуса опустилась на его голову. Альберт просиял и, забыв про свою кудрявую жертву, направился к мальчику, словно больше всего на свете он любил детей.
- Здравствуй, Герман, - бархатным голосом позвал он. – А насколько чистая кровь у тебя?
- Нет!
Оглушительно закричала миссис Винтригам. В ее руке неожиданно для всех оказалась волшебная палочка, направленная на Альберта.
- Импедимента! – выкрикнула она, и Альберт застыл, пытаясь справиться с чарами помех.
Начало твориться что-то невообразимое. В тот момент, когда девушка вскинула палочку, вскочил мистер Паркинсон-старший, а мистер Винтригам сразу же наслал на него оцепенение. В этот момент Люциус вышиб у мужчины палочку, а Боул и Гойл разом отправили в противника заклинания, но тот сгруппировался и кубарем долетел до места, куда упала его палочка, оба заклинания пролетели у него над головой, и в итоге мужчины попали друг в друга: Боула выбросило в окно, а Гойла в столовую, где он сшиб большой стол и ударился о противоположную стену.
- Протего! – Люциус отразил пущенное в него заклинание.
- Убей его, Малфой! – прокричал мистер Паркинсон, отходящий от заклинания мистера Винтригама.
«Убей его!» - звучал в голове Люциуса голос отца. Он усиливался и пульсировал где-то в висках.
Убей его. Убей его. Убей его!
- Авада кедавра!
Люциус не узнал свой голос, но палочка, из которой вырвался луч смерти, точно была его. Ослепительная зеленая вспышка, и Джозеф Винтригам, знаменитый дуэлянт, отец семейства и просто хороший человек уже был мёртв.
Наступила оглушительная тишина. Люциус ничего не слышал, только видел широко распахнутые глаза мужчины и его неподвижное тело, палочка выпала из его рук, словно знала, что больше никогда ему не понадобится. Люциус опустил и свою собственную, потому что она казалась ему неподъемной.
Звуки вернулись так же резко, как и исчезли. Громко и жалобно заплакал ребенок, которого совершенно спокойный Рудольфус держал мёртвой хваткой. В столовой Гойл скидывал с себя обломки мебели, громко ругаясь нелицеприятными выражениями. Мистер Паркинсон-старший уже встал и даже стряхнул пыль со своей дорогущей мантии. Альберт держал рыдающую вдову, которая рвалась к мужу.
- Неееет, Джозеф, нееет!
Альберт рассмеялся прямо ей в ухо:
- Неееет, Джозеф, неееет, - смеясь, передразнил он ее высокий голос.
Он схватил ее за волосы и подтащил к телу мужа.
- Смотри, что бывает, когда отвергают дружбу Тёмного Лорда, - сказал он со злостью, не давая ей дотянуться до него. – Смотри!
Он с силой пнул труп в лицо. Люциус сделал вид, что закатил глаза, лишь бы не видеть этого.
Девушка рыдала и умоляла пощадить их сына, который тоже заходился в рыданиях и звал отца. Но Альберт только смеялся, закинув ее голову так, чтобы она смотрела ему в глаза. Он был так близко, что его дыхание обжигало ее мокрые щеки.
- Ну хватит уже, - неприязненно сказал мистер Паркинсон-старший. словно боялся, что его сын запачкается о грязнокровку.
Альберт не обратил на слова отца никакого внимания, продолжая издеваться над убитой горем девушкой. Рудольфус, сохраняя свое совершенно равнодушное выражение лица, подошел к Альберту и швырнул в него ребенка, а сам взял Сьюзен Винтригам за локоть. Альберт перестал смеяться и взял мальчика за подбородок так, чтобы тот смотрел на мать.
- Рудольфус, пожалуйста, - прошептала девушка своему однокурснику.
Лэстрейндж помнил Сьюзен, подружку Тонкса, но на его лице не дрогнул ни один мускул.
- Авада кедавра!
Девушка осела на пол, и он отпустил ее руку. Мальчик даже перестал плакать. Альберт опустился перед ним на одно колено и сказал:
- Чистая кровь защитила бы тебя от боли, но радуйся, что та часть ее внутри тебя защитила хотя бы от смерти.
Мальчика они оставили в живых. Потерявшего сознание Боула забрали, когда пометили небо над домом. А он, Люциус Малфой, впервые убил человека.
На самом деле молодой Малфой еще не подозревал, что-то чувство, которое сковывает сейчас каждую клеточку его тела – ничто по сравнению с тем, что ему еще предстоит почувствовать и понять. Однажды он убьет совсем не так, не во время завязавшейся дуэли с человеком, равным ему не только по силе, но и по рождению. Однажды он убьет низко, подло, просто за сам факт существования, за сам факт неспособности ничего противопоставить бегущей по его чистой крови магии. Однажды он поймет эту огромную разницу между двумя убийствами, которая навсегда закрепит его по эту сторону баррикад.
Но как бы то ни было, в свои восемнадцать он впервые убил человека, и он не знал, к кому ему с этим идти.
В любой другой ситуации, он пошел бы к Ричу и только к нему, но сейчас он чувствовал, что не сможет, просто не сможет посмотреть ему в глаза. Ричард другой. Люциус почувствовал, как раздражается, как всегда раздражаются люди, когда их ловят на лжи, или, когда их предупреждали, а они все равно выбрали неверный путь. Он был раздражен, как человек, который в глубине души презирает себя, но продолжает убеждать себя в том, что так было нужно.
***
Нарцисса Блэк судорожно всхлипнула во сне и проснулась. Она посмотрела вверх усталыми глазами и вытерла щеку тыльной стороной ладони. В комнате был полумрак, значит сегодня пасмурно, может быть и дождь пойдет… Прошло еще две недели, а Нарцисса все никак не могла прийти в норму, теперь она уже сама не могла быть уверенной, что дело лишь в несчастной любви. Она уже не была уверена, что она до сих пор Нарцисса Блэк. Ее странная бессонница прошла, сменившись множеством коротких и ярких снов, которые выматывали девушку сильнее, чем прежде. Вот уже неделю она просыпалась на мокрой подушке, с опухшими глазами и совершенно без сил. А ведь Нарцисса Блэк никогда не плакала…
Каждую ночь ей снился Джеймс. То они бродили по ночному замку, то занимались любовью под звёздами на астрономической башне, то лежали на траве у опушки Запретного леса. Он смеялся, трепал ее по щеке, гладил по волосам, целовал, целовал, целовал…а потом уходил. А она бежала за ним, падала, кричала и плакала, но он ни разу не остановился. А Нарцисса просыпалась в слезах и словно бы не понимала, что вообще произошло.
Сначала Нарцисса еще сама пыталась бороться со своим странным состоянием. Она писала письма всем, кому ей было что сказать: Андромеде, Сириусу, Северусу, Айрис, Эрике, даже Люциусу. И Джеймсу… Последние она никуда не отправляла, а бросала в камин. Нарцисса словно надеялась, что огонь пожрет всю любовь к Джеймсу, которую она так усиленно отражала на пергаменте. Но огонь не мог помочь ей, и друзья не могли.
Однажды она попыталась развеяться и встретиться с Северусом, но все свелось к тому, что они просто сидели на лавочке в парке и молчали. Нарциссе казалось, что им, с их одинаковым недугом, так просто понять друг друга, помочь друг другу. Но все, что они чувствовали, упиралось в тех, к кому они это чувствовали. Северус не хотел слушать про Джеймса, ненавидел его всей душой. Нарцисса даже думать об Эванс не хотела. Поэтому друзья только молчали, считая, что никто не поймет и не поможет.
С Андромедой тоже удалось встретиться только раз и совсем ненадолго. Обычно встречи с сестрой были очень веселыми, Тед всегда отсутствовал, и девушки могли вдоволь болтать. В глубине души Нарцисса была рада, что она не пересекалась с мужем сестры. И дело было не только в том, что он был грязнокровкой, а Нарцисса впитала к ним презрение с молоком матери, и это чувство только усилилось за последний год, благодаря Эванс. Просто Нарцисса никогда не понимала, как ее сестра, та самая легендарная Андромеда Блэк, которая вместе с Кристабель и Стивеном Лоэлотами занимала верхушку пьедестала в Слизерине, невеста Рудольфуса Лестрейнджа вдруг вышла замуж за такого парня, как Тэд? Что в нем было такого особенного? Как ни смотрела Нарцисса, она ничего не видела в нём. И она ревновала. Безумно ревновала Андромеду к этому Тонксу, ведь он забрал ее у них с Бэллой, забрал насовсем из их мира в свой!
Но в тот раз все словно не задалось: и Тэд был дома, и Нимфадора уже была слишком большой, чтобы не понимать разговоры, и слишком большой, чтобы молчать. И она рассказывала, рассказывала о той «вечеринке взрослых», на которой ей удалось побывать в это лето. Вечеринке Сириуса Блэка, на которую он ее даже не позвал. Нимфадора не прекращала трещать о Люпине, дяде Сири, Джимми и… Лили, Лили, Лили.
Нарцисса в принципе не слишком любила детей, и чем старше они становились, тем больше они ей надоедали. В силу своей внешности она вообще всегда очень нравилась маленьким девочкам, для которых она была чем-то вроде большой фарфоровой куклы, и, если она оказывалась в их поле зрения – отвязаться было попросту невозможно. Когда Дора была совсем крошкой, Нарцисса просто души в ней не чаяла, но чем старше она становилась, тем больше раздражала девушку: начиная от своей невероятной схожести с Тэдом и заканчивая этой ужасной манерой называть ее «Цица». Но раздражение это было не от плохого отношения к племяннице, а скорее от того, что рядом с ней еще больше нужно было следить за собой, чем даже на высокосветских приемах.
И вот теперь выяснилось, что Нимфадора просто без ума от «Джимминой Лили», и постоянно теперь о ней говорит. Конечно, Нарцисса совсем не заметила, что девочка вообще много о ком говорила, особенно о «Лу», но Блэк слышала только «Лили, Лили, Лили».
Нарцисса в тот день вернулась домой чернее тучи и с тех пор словно спала еще хуже. Почему ее так задела новая привязанность маленькой девочки? Нарцисса просто завидовала тому, как легко Эванс входила в чужие сердца. Стоило кому-то увидеть ее однажды, поговорить с ней, и все сразу же начинали ее любить. Не уважать за кровь предков или состояние отца, не дружить с ней ради выгоды или власти, которую она уже имела, и которой станет только больше после ее замужества. А именно любить, просто так.
Конечно, у Нарциссы были друзья, друзья, в которых она была уверенна: Северус, Айрис и Эрика. И Блэк не сомневалась в искренности их дружбы с ней. Но вот подружились ли они, если бы не были чистокровными дочками богатых семей, если бы не попали на один факультет, как в случае с Северусом?
Когда у девушки совсем пропал аппетит, миссис Блэк всё же вызвала целителя. Но что он мог сказать? Никаких нарушений или патологий, но на лицо явное переутомление и стресс. Посоветовал побольше гулять на свежем воздухе, потому что это способствует здоровому сну. Но гулять Нарциссе совсем не хотелось.
Один раз она, лишь бы только родители от нее отстали, сказала им, что отправиться с пикник с Айрис, а сама решила встретиться с Сириусом. Она понимала, что невежливо являться без предупреждения, но выбора уже не было – Айрис была занята и никак не могла отправиться с ней на непреднамеренный пикник. А может быть Нарцисса в глубине души просто надеялась, что если не предупредит Сириуса, то может быть ей удастся хоть одним глазком увидеть Джеймса… Но когда она пришла, Сириус был совсем один и совсем ей не рад. Он все время нервничал и смотрел на часы, на все вопросы отвечал неохотно и уклончиво. Он хотел, чтобы она поскорее ушла. Нарцисса предположила, что к нему должен был прийти Джеймс, и он совсем не хотел, чтобы они пересеклись. Нарцисса не терпела подобное отношение и очень разозлилась на брата. Ей не было никакого дела до истинных причин такого поведения: если хотел, чтобы она ушла – нужно было так и сказать! На следующий день Сириус написал письмо с извинениями, подтвердил, что ждал Джеймса, а не сказал, потому что думал, что она специально останется, чтобы встретиться с Поттером. Если бы девушка могла быть откровенна с самой собой, то согласилась бы, что именно так она бы и сделала. Но в тот день это письмо настолько задело ее гордость, что она отправила его в камин, так ничего и не написав в ответ.
Последний выход из дома был посещением Эрики. Сказать, что это была не лучшая идея – ничего не сказать. Во-первых, Эрике было явно не до нее, она не покидала комнату матери и совсем осунулась, складывалось ощущение, что она тоже смертельно больна. Но, во-вторых, Нарцисса увидела, во что превратилась сама миссис Забини: это был обтянутый кожей скелет, которыми пугают маленьких детей. Нарцисса уже давно не была маленькой, но это зрелище напугало ее до полусмерти.
Когда миссис Забини умерла, сны и мысли Нарциссы заполнились не только Джеймсом, но и миссис Забини, которая иногда приобретала лицо ее матери, а иногда и вовсе ее собственное.
В утро похорон девушка чувствовала себя еще более разбитой и ослабленной, миссис Блэк уже не на шутку тревожилась за дочь, и, в тайне от нее, не раз обсуждала с мужем, что, наверное, ее стоит поместить под круглосуточное наблюдение врача. Нарцисса надела, то, что ей сказали, позволила сделать себе прическу и старалась не смотреть в зеркало: слава Мерлину, черная вуаль закроет ее лицо.
Приехали родители Сириуса с Регулусом, чтобы они отправились на похороны всей семьей, но Нарциссу никто не беспокоил, чему она была очень рада. Она лежала на кровати без движения, стараясь не помять платье, а может быть у нее просто не было сил пошевелиться. Было очень душно и жарко, платье казалось раскаленными тисками, мешающими дышать. Измучившись, девушка решила тихонько выбраться в сад и подышать свежим воздухом. Она прокралась по собственному дому, точно вор, прислушиваясь к доносящимся из гостиной причитаниям тёти Вальбурги.
Улица встретила ее еще большей духотой. Небо было пепельно-серым, тяжелым, нависающим над головой. Нарцисса вдохнула горячий воздух, но легче не стало, и она медленно пошла по садовой дорожке, стараясь выровнять дыхание. Какие-то странные звуки зацепились за слух слизеринки, заставив ее остановиться и приглядеться между веток, откуда они доносились.
Нарцисса замерла, чувствуя, как реальность начинает сжиматься вокруг нее. Видимо, родители всё же правы, и ей нужен доктор, потому что сама она не в силах справиться. Потому в густых зарослях сирени Андромеда прильнула к тонкому телу Регулуса. Странно, раньше Нарциссе казалось, что Регулус примерно одного роста со старшей сестрой, но сейчас она словно стояла в какой-то небольшой яме. Тяжелая тень дерева обволакивала пару, словно еще сильнее прижимая их друг к другу. Они так отчаянно жались друг к другу, так судорожно целовались, что Нарциссе стало плохо. Видимо, она слишком громко выдохнула - слишком долго задерживала дыхание, - потому что эти двое вдруг оторвались друг от друга и посмотрели на нее.
- Твою мать, - выругалась парочка в один отчаянный шепот.
Бэлла за пару секунд полностью утратила такое яркое, такое болезненное сходство с Андромедой. Это снова была Бэлла Блэк. Но Регулус так и остался Регулусом.
Нарцисса смотрела на них, пока чернота не поглотила ее.
Очнулась Нарцисса у себя в кровати, переодетая в ночную сорочку, с распущенными волосами. В комнате никого не было, но девушка ясно слышала приближающиеся голоса.
- ... мы нашли ее в парке без сознания, - раздался совсем близко с дверью голос Бэллы. – Может быть, она упала и ударилась головой...
Нарцисса попыталась вспомнить, как она оказалась в кровати, но голова и вправду очень сильно болела на затылке, и там были бинты. Но она совсем не помнила никакого падения.
Дверь отворилась и в комнату быстрым шагом вошли родители вместе с Бэллой и тётей Вальбурргой, за ними вошел их семейный целитель.
- Милая, ты очнулась, - мама бросилась к дочери и погладила ее по лицу. – Ты нас всех очень напугала!
- Что случилось? – слабо спросила Нарцисса, пытаясь справиться с головной болью.
Целитель, который тем временем провел повторный осмотр, уже начал доставать лекарства.
- Сотрясение мозга на лицо, но оно лишь неудачное последствие, - заключил доктор, наливая что-то в стакан. – Организм настолько ослаблен, что сейчас все вокруг может только навредить мисс. Постельный режим, никаких прогулок, ближайшие пару дней даже по саду.
Если бы Нарцисса могла побледнеть еще сильнее, то она определённо сейчас побледнела бы.
- Нет, я должна быть на похоронах, - запротестовала девушка, пытаясь сесть в постели.
- Об этом не может быть и речи, юная леди, - безапелляционным тоном сказала мама. – Отдыхай.
Она вместе с тётей и целителем вышли, чтобы обсудить состояние дочери.
Осталась только Бэлла. Она выжидающе смотрела на сестру и ничего не говорила. Нарцисса, слишком занятая своим расстройством на тему того, что не сможет поддержать подругу в такой скорбный час, сначала не обращала на сестру никакого внимания. У нее так сильно болела голова, словно она упала из окна, а не просто запнулась на лужайке... И тут Нарцисса вспомнила, что было до обморока. Она вскинула голову и в ужасе посмотрела на Бэллу.
Регулус! Он же их брат! Это все равно, что она сама бы с Сириусом... или Регулусом... Какой кошмар.
- Если ты кому-нибудь ляпнешь об этом, тебе не поздоровится! – зло крикнула Бэлла и, гордо задрав нос, вышла из комнаты.
***
Помолвка Сарры была назначена на тот же день, на который, по иронии судьбы выпали похороны покойной миссис Забини. Мистер Забини решил отдать дань своей жене и устроил для нее пышные похороны, которые все «друзья» охотно поддержали. Миссис Лоуренс хотела перенести помолвку дочери хотя бы на несколько дней и, казалось бы, это именно то, что хотела молодая госпожа, но известие чуть не довело девушку до истерики. Сарра, жизнь которой в принципе стала своего рода ожиданием, сводилась к множеству ожиданий различной степени тяжести: ожидание помолвки, ожидание свадьбы, ожидание свадьбы Люциуса, ожидание отъезда и т.д. Все эти ожидания сковывали девушку страхами, что кто-нибудь что-нибудь узнает о ней и Американце, что родители нет-нет, да передумают держать всё в секрете. А потому она уже никак не могла дождаться своей помолвки, потому что ей казалось, что чем быстрее она случится, тем больше шансов сохранить тайну. Сарра надеялась, что из-за тайной помолвки могут поползти слухи, если сплетники узнают о ней до свадьбы, а миссис Лоуренс ненавидела сплетни о своей семье. А потому смерть чужой женщины не вызвала в напуганной душе Сарры ничего кроме еще большего отчаяния, когда мать сказала дочери о своих планах отложить помолвку.
- Ну, пожалуйста, в этом нет никакого дурного предзнаменования, мы же не состоим с ней в родстве! – умоляла девушка отца. – Тем более никто всё равно не узнает!
Это был главный козырь и расчет: заставить родителей поверить, что она очень хочет замуж и как можно скорее. А дальше всё как по маслу: помолвку, которую провели в день похорон точно не стоит оглашать. Ну, разве не гениально она придумала?
- Я просто боюсь, что вдруг… вдруг он передумает, - сказала Сарра маме по секрету.
И попала в точку. Сарра не знала, но интуитивно чувствовала беспокойство матери. А миссис Лоуренс, накрутившая себя и мужа до невозможности сомнениями по поводу помолвки сына, очень боялась, что любые возможные слухи могут отпугнуть от дочери перспективного жениха. А потому она даже больше дочери ратовала за растягивание тайны на как можно больше время – ведь пока никто не знает о существовании мистера Райса, никто не захочет ничего ему рассказывать.
Доведённая до паники Сарра очень точно попадала в цель, получала то, что ей было нужно: время, - хотя ее методы очень не нравились Алану. Но у него были свои проблемы, и перед ними отступали безнравственные поступки сестры и паутина ее лжи. В какой-то мере Алан ничего не говорил Сарре еще и потому, что все ее ухищрения и оттягивания неизбежного занимали всё внимание родителей, отвлекая их от решения его собственной судьбы, а им с Виалеттой тоже нужно было только одно – время.
Поэтому в день похорон покойной миссис Забини, а точнее всего за пару часов до оных, Сарра Лоуренс в шелковом черном платье с открытыми плечами и собранными на затылке светлыми волосами стояла в холе и никак не могла заставить себя войти в гостиную, хотя время уже поджимало. Завтра Лорд Райс отбудет из их поместья по каким-то своим делам на неделю или две, а потому откладывать помолвку и далее было попросту невозможно. Порой Сарре казалось, что все на ее стороне, вот только не было там самого главного…
Небось, теперь ее родители рады, что помолвка проводится в большом секрете – можно никак не считаться со светскими приличиями или гостями. Иначе помолвку пришлось бы отложить на неизвестный срок.
Все это было похоже на глупый, отвратительный фарс.
Как это ужасно неправильно, даже иронично – согласиться выйти замуж в тот день, когда кто-то будет предан земле. Хотя так происходит каждый день, просто мы никогда не знаем всех покойников.
Но миссис Забини знали все, хотя Сарра никогда не перемолвилась с нею и десятком слов. Их семьи не дружили, наверное, только поэтому родители и посчитали возможным провести помолвку в день похорон. Отвратительно. Просто отвратительно. И отвратительнее всего Сарре было от того, что это была ее идея.
А что ей оставалось делать? Это был самый идеальный способ сохранить всё в тайне – это же такой скандал! Да и никто не пришел бы, потому что все отдают последнюю дань уважения миссис Забини, а в таком настроении очень странно идти на праздник. Конечно, здесь была огромная доля везения, если можно конечно говорить об удаче, имея ввиду смерть человека. Этот план зародился в голове отчаявшейся девушки тогда, когда уже ни для кого из общества не было секретом предсмертное состояние миссис Забини. Сарра, наверное, так до конца и не поверила в то, что родители сдержат слово, а потому подстраховалась. Она была очень убедительна, когда говорила, что хочет разрешить свое подвешенное состояние как можно скорее, но ее все равно удивило, как быстро родители согласились на это возмутительное мероприятие. Казалось, только Алана ничего не удивляло.
- Алан, сходи проверь, что она так долго там делает, - донесся из гостиной недовольный голос мистера Лоуренса.
Сарра тяжело вздохнула и вошла в большую и светлую комнату, в которой ее дожидалась семья и Лорд Райс в траурных одеждах. Девушка не извинилась за то, что заставила всех ждать себя, она вообще была не в силах что-нибудь сказать. Все это казалось ей столь странным, что у нее кружилась голова, и чёрные фигуры то теряли, то снова приобретали свои идеальные черты. Она не видела их лиц и не слышала их голосов, не поняла отец или брат поставил ее по одну сторону камина, напротив Райса.
Всё это было чертовски неправильно. Не так, как было на множестве помолвок, которые девушке удалось посетить. Не так, как у Люциуса.
Ее платье было траурным. И все гости, которые должны были бы стоять здесь вокруг них, сейчас надевали траурные платья и собирались почтить память покойной миссис Забини. Никто не будет пить за их здоровье и желать им счастья. Даже Рич и его отец – они имели полное право быть здесь сейчас, но она сама отказала им в этом праве. Даже невесты Алана нет, так решили родители, и Сарра была им за это благодарна. Наверное, это правильно, раз Виолетта еще не стала частью их семьи.
Лорд Райс что-то долго говорил, но Сарра совсем не слушала, до нее доносились только далекие гулы, словно кто-то что-то кричал в другом крыле поместья. Небо за окном было свинцовым, но дождя не было. Наверное, будет гроза, иначе, почему так душно? Какое жаркое платье, а ведь еще слушать речи у гроба. Кто-то непременно упадет в обморок – до того душно под этим грозовым небом.
Интересно, все ли девушки чувствуют подобное, когда просят их руки?
Всё именно так, как она хотела. Но её платье было траурным.
- Мистер Лоуренс, - мистер Райс обратился к главе семейства и обвел улыбчивым взглядом остальных членов семьи. – Перед членами вашей уважаемой семьи, я хочу попросить у вас руки вашей дочери!
Мистер Райс перевёл взгляд на Сарру, и в его глазах она увидела свой приговор. Он не откажется от нее, и ни что во всем свете не способно изменить ее судьбу. Она улыбнулась ему. Так это выглядело со стороны, но Сарра уже не видела ни этого чужого мужчину, ни своих родных, шум в ушах перекрывал довольный голос отца и его согласие, мурашки бежали по ее коже, и она уже не чувствовала, как отец вложил ее руку в руку ее будущего мужа. Она улыбалась. Это был конец, она была мертвой невестой, но этого никто не видел. Никто кроме Алана.
Но тут раздался хлопок, разрушивший всю торжественность момента, потому что в гостиной появился домовик:
- Моё почтение, там гость, - пропищало крошечное создание. – Молодой мистер Малфой.
Через тишину, воцарившуюся в зале, прорезался судорожный вдох Сарры, словно та вдруг вынырнула из глубины. Она вернулась в реальность так резко и неожиданно, что плохо себя контролировала. Ее руки задрожали и вцепились в длинные пальцы мужчины. Ее глаза расширились и с ужасом воззрились на дверь, словно ожидая, когда главный виновник ее счастья и боли ворвется в зал и помешает им, помешает им всем разрушить ее жизнь. Казалось, если раньше Лорд Райс и не понимал странного поведения своей будущей жены, то теперь он все понял: он не сводил с нее напряженного взгляда.
Атмосфера разом изменилась с напряженно-торжественной, на откровенно агрессивную. Родители Сарры уже давно предостерегали дочь от нарушения норм приличия. И, может быть, в другой момент они бы и стерпели это, но не сейчас, не тогда, когда решалась ее судьба, судьба их семьи. Миссис Лоуренс возмущенно посмотрела на дочь: столько факторов влияет на ценность девушки на рынке невест, а тут такое вопиющее попрание всех приличий в виде чужого жениха. Мистер Лоуренс же старался сохранить лицо перед будущим родственником, хотя Алан видел, как напряглись все мускулы его лица.
- О, это ко мне, - извиняющийся голос Алана вырвал всех из странного оцепенения.
Все резко повернулись к парню с одинаковым непонимающим взглядом. И только Сарре он соизволил дать ответ, от которого ее бросило в холод, потому что брат никогда не смотрел на нее с такой жесткостью. Сейчас он был на стороне родителей. Или чести семьи. Или общественного мнения. Это было не важно, потому что Сарра находилась совсем на другом берегу этой реки, которая в любой момент была готова стереть ее с лица земли, а она сама то и дело бросалась в ее волны.
- Прошу прощения, я вернусь незамедлительно, - сказал он хладнокровно.
И то, каким голосом Алан произнес это, то, как он посмотрел на девушку, даже то, как он развернулся и направился к дверям под тяжелыми взглядами присутствующих, так напомнило Сарре отца, что она содрогнулась всем телом. Это был конец, сейчас Алан всё разрушит, уничтожит их… Брат уже почти покинул зал, когда Сарра вдруг прошептала:
- Алан, пожалуйста…
Ее шепот прозвучал криком в этой тишине. Криком, от которого содрогнулись стены бездушных родительских тел, и тоска затопила сердце Лорда Райса. Он не впустил рук девушки, она не выпустила его рук, - но кожа обоих горела от этого прикосновения.
Алан на секунду замер в дверях, но всё же вышел, так и не обернувшись.
В холе стоял Люциус Малфой собственной персоной. Черная мантия очень шла к его платиновым волосам. Он улыбался вежливой вопросительной улыбкой, на которую Алан не ответил.
- Чем могу быть полезен в этот скорбный для всего Света день? – Алан сделал нарочито печальный голос, показывающий всю неуместность посещения.
Люциус посмотрел на рейвенкловца долгим взглядом. Они никогда особенно не ладили, не смотря на столь долгую дружбу Люциуса и Сарры. Алан всегда вызывал у Малфоя некоторое сомнение, как если бы они соперничали в чем-то, и Люциус одерживал поражение. Это не относилось к удачам в личной жизни, а скорее к каким-то чертам характера, которыми Люциус не обладал.
- Могу я увидеть Сарру?
Маски и вежливость были сброшены. Они слишком хорошо знали друг друга, чтобы играть в этот спектакль без зрителей.
- Зачем ты приходишь, Люциус? – напрямую спросил Алан.
Пожалуй, он никогда не пытался понять выбор его сестры. В конце концов, каждая девушка чистокровного сообщества обращала хоть раз в жизни свой взор на этот образец богатства и власти, которые делали его просто неотразимым в купе с красотой и благочестивостью. Ха, благочестивость. Знал ли этот я-получу-всё-что-хочу о ней? В конце концов, разве это благочестиво удерживать девушку, на которой ты никогда не женишься?
- Я люблю ее, - просто сказал Люциус.
Алан знал, что такие, как Малфой считают себя венцом человечества и полагают, что даже их улыбка должна повергать простых смертных в экстаз. Вот и его любовь видимо должна была поразить Алана, ведь это такая честь…
- Если ты думаешь, что в связи с этим можешь кидать тень на честь моей сестры, то ты сильно ошибаешься, - в голосе Лоуренса звучала сталь. – Или ты хочешь, нет, сможешь жениться на ней?
Люциус ничего не ответил. Он знал, что однажды кто-то скажет ему об этом, раз ему самому не хватает силы духа. Глупо было оправдываться «непониманием происходящего». Он ребенок высоко светского семейства и знает все нормы и порядки общества, в котором вырос, лучше любого школьного предмета. Просто он проявил малодушие, пустил всё на самотёк, позволил себе не думать об этом, не думать о будущем Сарры. Кто-то должен был вернуть его к реальности, но он никак не ожидал, что это будет Алан Лоуренс – совсем мальчишка.
- Просто не доводи до того, чтобы мой отец закрыл для тебя двери нашего дома, - вдруг смягчился Алан, вспомнив мольбу своей сестры. – Не приходи один.
Люциус кивнул.
- До встречи на похоронах.
Алан оставил Люциуса в прихожей и вернулся в гостиную. Кажется, никто даже не пошевелился за его отсутствие. Парень нацепил на лицо беззаботную маску:
- Прошу прощения, у нас с мистером Люциусом Малфоем были кое-какие дела, которые не терпели отлагательств.
Родители посмотрели на сына с плохо скрываемым подозрением, было очевидно, что он просто прикрыл сестру. Но Лорда Райса, ради которого и был разыгран весь этот спектакль, казалось, совершенно не было никакого дела до всего этого. Он продолжал смотреть на Сарру, и когда она вновь подняла на него глаза, произнес:
- Мисс Сарра, ответьте мне, - его голос был совершенно спокоен. – Вы станете моей женой? Хотите ли вы этого?
Мистер и миссис Лоуренс в тревоге переглянулись. Даже Сарра, мысли которой блуждали еще где-то в холле, где пару минут назад билось сердце Люциуса, поняла, что он просит ее сказать правду.
«Нет!»
Принять самой это решение.
«Нет, нет, нет!»
Выбрать свое будущее раз и навсегда.
«Я лучше умру!»
Но если она не станет его женой, что тогда? Люциус, милый, любимый Люциус… Он никогда не будет принадлежать ей, отвергни она хоть тысячу мужчин. Даже если она принесет себя в жертву обществу и примет обет безбрачия, он никогда не станет ее. А если так, то не все ли равно? Она сохранит верность Люциусу, заплатив за это позором, став предательницей своей семьи. Но зато она будет любит Люциуса и никогда не прикоснётся к другому мужчине? Люциус выбрал другую жизнь. Променял ее, заплатил их любовью за сохранение чести семьи. Отец решил его судьбу, а она сама решит свою.
- Да.
***
Айрис Ростер совсем не так представляла себе жизнь единственного ребенка. Во-первых, когда она раньше пыталась представить, что будет после свадьбы Кэсс, ей всегда казалось, что она не будет по ней скучать. Айрис представляла, как отдохнет от постоянных глупостей и сплетен сестры, от ее ужимок и отработанных «привычек». Радовалась, что свита сестры, состоящая из напыщенных и пустоголовых аристократок, больше никогда не перешагнет порог их дома, чтобы наполнять комнаты своим хихиканьем и «многозначными» вздохами. Айрис никогда с ними не ладила по ряду вполне очевидных причин: она была «ребёнком» и была не слизеринкой. Эти девушки смотрели на нее со снисходительным умилением, как смотрят на комнатных собачек, которые не могу запрыгнуть на стул. Айрис платила им той же монетой. Их заносчивость мало ее трогала, а ужимки раздражали, и она предпочитала не пересекаться с ними. Но Айрис очень не хватало Кэсс. Без нее дом стал казаться тихим и безжизненным, словно все уехали отдыхать и оставили ее одну. Не хватало того, как Кэсс часами не давала ей уснуть своей болтовнёй, того, как выбирала ей наряды и делала прически, того, как она не замолкала за столом, и отец всегда шутливо сердился на нее. Она, как оказалось, была огромной частью ее жизни, была самой ее жизнью за пределами школы.
Во-вторых, Айрис думала, что без Кэсс родители совсем о ней забудут, как они не слишком-то вспоминали о ней при Кэсс. И Айрис ужасно боялась, что будет чувствовать себя чужой в родном доме, и такое одиночество охватывало ее, что ей хотелось плакать. Но лишившись любимой дочери, родители устремили все свое внимание на Айрис, словно впервые вспомнили о ее существовании. Миссис Ростер постоянно таскала дочь с собой, куда бы ни направлялась: в магазин ли платьев, или же на встречу благотворительности, а дома она все время заставляла дочь сидеть подле нее, чем бы она ни занималась. Надо ли говорить, что подобное внимание буквально душило девушку как от своих объемов, так и от осознания, что она лишь заполняет пустоту, появившуюся в жизни, а точнее в сердце матери. Все эти бесконечные поездки, походы, встречи с важными людьми совсем не приносили Айрис радости, потому что она никогда в действительности не любила это все. Возможно, это тоже было одной из причин, почему мама ее везде с собой водила – приучить ее к должному в свете поведению. И в итоге у девушки не было ни сил, ни времени как на любимые занятия, так и на гнетущие мысли. Не говоря уже о том, что родители всерьез занялись ее будущим: ей собирали приданное и то и дело втягивали ее в организацию помолвки.
Родители явно считали Ричарда Пьюси менее удачной партией, нежели Дэвид Забини, но в их голове все было закономерно, ведь и Айрис далеко не Кэсс. Айрис прекрасно видела, как мало ее мать беспокоится о готовящемся мероприятии, и, наверное, если бы не желание покрасоваться перед соседями, то помолвка Айрис напомнила бы обычный ужин. Но миссис Ростер не хотела ударить в грязь лицом. А потому все было организованно на должном уровне, но без особого энтузиазма.
Возможно, в другой раз это обязательно бы уязвило младшую дочь, но Айрис была благодарна небу, что ее помолвка не столь интересна ее родителям. Стоило ей подумать о помолвке, как у нее начинали дрожать руки и ее охватывала такая паника, словно она в любую минуту упадет в обморок. Страшно было даже просто представить, как все это пройдет, не говоря уже о том, чтобы с кем-то это обсуждать, и особенно с родителями. Но для них это не было важно, и у них был чисто деловой подход. А единственным плюсом всего этого были частые визиты мистера Эридана Пьюси.
Айрис не знала почему, но ей очень нравился ее будущий тесть. Он был красив этой зрелой красотой, которой природа лишает женщин, но столь великодушно одаривает мужчин, стоит им только начать подбираться к половине века своей жизни. Он был неукоснительно вежлив, но вежлив не так, как мама, со своей неискренней улыбкой и холодными глазами, а вежлив какой-то внутренней дружелюбной вежливостью, которой нельзя было научиться. Но главное – он был добр к Айрис. Не снисходительно добр, как все взрослые неминуемо бывают добры к детям, считая их ничего не понимающими, а по-настоящему добр к будущей жене своего сына. И его отношение к ней не было продиктовано ее положением в обществе, или чем-то подобным, она действительно нравилась ему такая, какая есть, а когда ты растешь в такой среде, легко отличаешь одно от другого.
Но самое странное и необъяснимое в ее новой жизни без Кэсс было то, что вместе со своим отцом иногда приходил сам Ричард Пьюси. Нет, это не было странным, и Айрис не питала иллюзий на этот счет. Странным было то, что его посещения совсем ее не радовали.
Да. Посещения Ричарда вводили ее в такую панику, что ее начинала бить дрожь, и она пускалась на различные ухищрения, лишь бы только не встречаться с ним на глазах у своих родителей.
Быть влюбленной в собственного жениха – это так вульгарно.
Айрис избегала его, но он и не заметил этого. Он приходил с отцом, улаживал какие-то организационные вопросы и уходил, передавая ей свое почтение, или скорейшее выздоровление, или сожаления о ее отсутствии, или еще что-то, чего требовали приличия. И эти его жесты вежливости Айрис хранила в сердце, как самое дорогое, что у нее только было.
В день похорон миссис Забини Айрис совсем не думала обо всем этом: ни о Кэсс, ни о Ричарде, ни о родителях. Когда тебе семнадцать лет, смерть кажется чем-то невероятным, чем-то, что случается с другими и никогда не войдет в твой дом. Но миссис Забини была матерью ее лучшей подруги, она знала ее с детства, и та относилась к ней не хуже, чем ее собственная мать, но дело было не в этом. Не только в этом. Когда Айрис плелась за родителями к новому дому своей сестры, ее сковывал страх и смятение, которое особенно сильно переживаешь в юности, впервые сталкиваясь со смертью так близко, что на нее можно посмотреть, до нее можно дотянуться. Когда впервые оказываешься в такой ситуации, это всегда слишком странно. Странно в самый рассвет своей жизни, в момент, когда все бьет ключом вдруг оказаться так близко к эпицентру увядания. Потом, однажды, похороны будут вызывать исключительно сожаление о том, что умершего больше нет, но сейчас, когда Айрис в свои семнадцать впервые шла на похороны, они были для нее концентрацией понимания конечности жизни – не имели лица и имени в виде миссис Забини.
Уже на пороге Ростеры столкнулись с семьей Нарциссы Блэк: все были в трауре, что особенно шло к белокурой головке миссис Блэк, и делало Бэллатрикс Блэк особенно пугающей. Взрослые тут же завязали совершенно неинтересную вежливую болтовню, которую Айрис не слушала, пытаясь отыскать за спинами четы Блэк Нарциссу.
- Где Нарцисса, мэм? – незаметно для самой себя спросила Айрис.
Мама тут же бросила на дочь укоризненный взгляд за ее несдержанность. Наверное, она тут же мысленно сравнила двух своих дочерей и решила, что уж Кэссиопея никогда бы так не поступила. Но Айрис не смотрела на мать, а потому она не заметила выражения ее лица. Миссис Блэк, кажется, даже не обратила внимания, что ее перебили на полуслове, она тут же погладила девушку по голове, словно та была ребенком. У Айрис был очень мелодичный голос, о чем она не знала, потому что, как и любой человек, слышала свой собственный голос совсем по-другому, а потому ее вопросы, какими бы несвоевременными они ни были, никогда не звучали грубо или неприлично.
- О, милая, это такой кошмар, - сказала миссис Блэк. – Нарцисса совсем плоха, и целитель запретил ей подниматься с постели…
Миссис Блэк действительно была очень удрученной и обеспокоенной, и ее беспокойство передалось Айрис, и она уже не слушала слова сочувствия своих родителей.
Нарцисса действительно выглядела очень болезненно последние недели. Она очень плохо спала и почти не ела, но они с Нарциссой и Эрикой пришли к единому мнению, что это связано с эмоциональными потрясениями из-за неразделенной любви. Но из-за неразделенной любви не падают в обморок, и целители не прописывают лекарств…а что если Нарцисса тоже...
Болезнь подруги лишь усугубила и без того сильную тревогу девушки, и заходя в холл поместья Забини Айрис уже была сама не своя.
В доме их встретила до неприличия прекрасная новая хозяйка дома миссис Кэссиопея Забини. На молодой жене Дэвида был траурный наряд, облегающий все ее формы, медные волосы были собраны под черную вуалетку, но кричаще алые губы выглядывали из-под нее в еле заметной улыбке. Она ничего не могла - да и не хотела – сделать со своей красотой. Все вокруг, а некоторые и не по одному разу, подходили к ней со словами сочувствия, на которые она неизменно трагичным голосом отвечала: «Ах, вы не представляете… Это такая потеря для нашей семьи! Совсем не так я представляла себе начало семейной жизни!», на что собеседник, залюбовавшись молодой женой, не мог не восхититься стойкостью ее духа.
Айрис, увидев сестру, почувствовала дрожь в губах. Она бросилась ей на шею, забыв о приличиях, но всех так умилила эта сцена, что никто и слова не сказал. Кэссиопея, если и оторопела от публичного проявления чувств, почувствовав общественное одобрение, дала волю и своим. Но тут подошла вся остальная семья, сам Дэвид и мистер Забини-старший, родители Нарциссы… Айрис снова почувствовала себя одиноко. Все переживания последних недель ничуть не облегчил вид сестры, а даже наоборот. Девушка почувствовала, как глаза наполняются слезами, и поспешила удалиться. Она собиралась найти Эрику, которой в тысячу раз тяжелее сейчас, чем ей самой.
Айрис зашла в залу, и все мысли вылетели у нее из головы, потому что на глаза ей сразу же попался красивый резной гроб с откинутой крышкой. Она никогда в жизни не видела мёртвых, и не хотела бы запоминать маму Эрики в таком виде, к тому же девушка не была уверена, что не разрыдается на глазах у толпы, увидев то, что было внутри гроба, или не отпрянет в отвращении. Нужно было уйти, искать подругу, но она никак не могла оторвать взгляд от резного гроба у дальней стены.
Что происходят с ними со всеми, когда они умирают? Что вынуждены видеть близкие люди, провожая тебя в последний путь? Как выглядит смерть? Айрис чувствовала, как по ее телу бегают мурашки, хотя день был до невозможности жарким. Она сама не заметила, что медленно идет на зов мёртвой, чтобы взглянуть на ее лицо. Кровь стучала в ушах, заглушая все звуки в комнате. Гроб был все ближе и ближе. Айрис увидела внутреннюю отделку.
Еще немного…
Неожиданно кто-то заслонил собой гроб и его содержимое. Айрис словно очнулась ото сна и подняла голову. Перед ней стоял Ричард Пьюси.
Кажется, она уже целую вечность не смотрела ему в лицо. На свадьбе Кэсс у них состоялся какой-то вежливый танец, во время которого они не говорили и не смотрели друг на друга. А кроме этого...Девушке показалось, что с тех пор, когда они последний раз нормально говорили, прошло несколько лет, оставивших на нем свой неизгладимый след. Он казался усталым, совершенно измотанным и без эмоциональным – не таким он был три года назад, когда она влюбилась. Но почему же ее сердце все равно пропустило удар и забилось с невероятной скоростью? И в болезни, и в здравии, так?
Его синие глаза совсем не сияли, но он словно открывал ей душу, глядя на нее так устало, словно он уже отчаялся быть понятым.
И ей казалось, что она поняла. Удивительно, но то чувство паники, которое заставляло девушку игнорировать парня, кажется, ослабило свою хватку.
- Привет, - неуверенно произнесла Айрис, опуская глаза под его пристальным взглядом.
- Здравствуй, - даже его голос звучал устало, но словно с облегчением. – Соболезную, должно быть, ты хорошо знала покойную миссис Забини…
Айрис нашла в себе силы только кивнуть. Появление Рича заставило ее забыть обо всем происходящем, но его слова напомнили о том, что она здесь делает, а главное – напомнили о гробе за его спиной. Ростер немного отклонила голову, словно стараясь заглянуть за спину парня, но на самом деле наваждение закончилось и сейчас ее очень пугала сама мысль о том, чтобы увидеть лицо мёртвой женщины.
- Айрис, - позвал Пьюси.
Девушка вскинула на него свои голубые глаза. Она не помнила, чтобы он звал ее по имени хоть раз, одно время ей даже казалось, что он и вовсе не знает, как ее зовут.
- Тебе не стоит смотреть, - тихо добавил парень, глядя ей в глаза.
Они так и стояли, глядя друг на друга, пока совсем рядом с ними не возник Альберт Паркинсон, который вёл под руку Эвелин Течер. Они были женихом и невестой, но Айрис так и не привыкла видеть их вместе, и еще меньше привыкла с ними пересекаться. Альберт был, судя по всему, очень доволен, и привычная усмешка играла на его дерзком лице. Эвелин напротив, была совершенно бледная, что только подчеркивалось траурным одеянием, и глаза ее перебегали с Айрис на Ричарда и обратно в какой-то испуганной манере.
Все это было очень плохо. Рэйвенкловка видела, как напрягся Ричард, но старалась не смотреть на него: во-первых, чтобы не провоцировать Эвелин, а во-вторых, чтобы не видеть, как он на нее смотрит – это было невыносимо. Сама Айрис замерла, не зная, как ей себя вести в столь странной ситуации, ей очень хотелось просто исчезнуть. Она лихорадочно соображала, пытаясь придумать вежливую причину своего поспешного отбытия, но в голову ничего не шло.
Неожиданно для всех заговорила Эвелин:
- Это такой скорбный день для всех нас, не так ли? – ее голос звучал неестественно, словно ее заставили открыть рот, а сам вопрос так не вязался с застывшим на лице выражением.
Сначала Айрис подумала, что это Паркинсон сказал ей, что она должна будет сказать, когда они подойдут, но его реакция совсем сбила девушку с толку: он равнодушно пожал плечами, явно думая о чем-то своем.
- Неужели тебе совсем нет дела до того, что твой друг лишился матери? – вдруг обратился к Паркинсону Пьюси.
Его голос прозвучал тихо и скорее непонимающе, нежели враждебно, но Айрис мысленно поморщилась. Ему не стоило вообще заговаривать с этим ужасным парнем, зачем он бросал кость этому церберу? Альберт улыбнулся кончиками губ, но ничего не ответил. Вместо этого он посмотрел в упор на младшую Ростер. В его медных глазах плескалось пламя, у Айрис мурашки пробежали по позвоночнику.
- Айрис, а ты уже попрощалась с мамой Эрики? – голос Паркинсона медленно разлился в воздухе, густой и тяжелый, словно расплавленный метал. - Она же так много для нас значила!
Айрис молчала, стараясь быть готовой к любой подлости, какую этот отвратительный человек сможет себе позволить в доме Кэсс, на похоронах матери Дэвида.
- Давай попрощаемся вместе? – Альберт ухмыльнулся и подался вперед, протягивая руку к девушке.
Наверное, он собирался схватить ее за руку, чтобы силой отвести к гробу. Словно мистическое средневековое чудище он чувствовал чужой страх, питался им. Он точно знал, что нужно сделать, чтобы уничтожить своего противника, но играл с ним, как кошка с мышкой. Но прежде чем пальцы Паркинсона сомкнулись на запястье Айрис, Ричард поймал его за руку.
Воцарилось молчание. Айрис поняла, что задержала дыхание. Они с Эвелин выдохнули одновременно. Все смотрели на Рича, но тот смотрел только на Альберта, и как это ни было странно, на его лице больше не было следов усталости – оно было такое суровое, что девушки совсем притихли. Но самое удивительное было то, что Альберт явно ожидал чего-то другого от Ричарда и не сразу нашелся. Впрочем, он быстро справился с собой, и вскоре на его губах вновь заиграла дьявольская усмешка.
- Ах, прости, она же еще совсем ребенок, - Альберт хищно облизнул губы и понизил голос. – Я просто подумал, Пьюси, что раз ты прикасаешься к моей невесте, то я имею полное право на твою, как считаешь?
- Прошу меня простить, - неожиданно для себя сказала Айрис. – Я должна найти Эрику.
Сказать, что она испугалась – ничего не сказать. Ей не нравилась игра, которую вел Паркинсон против Ричарда, и просто до ужаса ее пугала отведенная ей самой роль. Они никак не могла понять, чего добивался слизеринец, а главное, почему она вообще оказалась втянута во все это. Игра с ней была совершенно бесполезна как часть игры с Ричардом, но быть может быть Паркинсон играл с ней в какую-то отдельную игру? Айрис был очень страшно, потому что она действительно опасалась этого человека, а после того, что только что произошло, ее буквально трясло от ужаса. Нужно быть очень храброй, или очень глупой, чтобы не опасаться Паркинсона. Айрис не была ни той, ни другой.
Кое-как справившись с собой, она поспешила на поиски Эрики.
***
Эвелин Течер стояла у окна своей комнаты, обхватив себя руками за плечи. В открытое окно не проникал ветер, словно на улице закончился воздух, и удушливое пространство теперь высасывало его остатки из лёгких. Девушка вздохнула. Еще один душный серый день.
Сегодня были похороны миссис Забини. Эвелин было все равно на эту женщину, она была очередной знакомой аристократкой, с которой Эвелин не имела близких отношений. Поэтому в этот душный день девушка совсем не думала о ней, и возможно забыла бы о ее смерти, если бы не мать, подготовившая ей траурное платье.
Эва думала о Риче, и о том, что через две недели Айрис Ростер станет его невестой. Может быть, это не так плохо? Она сестра Кэсс Забини, лучшей подруги Альберта. Он не сможет запретить Ричу бывать в их доме, потому что он станет братом его любимой змее Кэсс. Эти мысли не утешали Эвелин, не унимали ее беснующейся ревности и жгучей боли, а главное – она не верила, что Альберт Паркинсон пойдет на поводу этих условностей, какая глупость.
В дверь постучали, и девушка вздрогнула. Она повернулась и поняла, что ее бьет мелкая дрожь. С каких пор она боится стуков в дверь?
- Войдите, - обреченно сказала Эвелин.
Дверь отворилась, и вошел Люциус. Девушка облегченно улыбнулась. Наверное, сейчас это был единственный человек, которого она действительно была рада видеть, единственный человек, рядом с которым она не чувствует себя виноватой или напуганной. Но с парнем явно было что-то не так, а его бледность на фоне траурных одежд была просто катастрофичной. Он не мог посмотреть на нее.
- Люциус?
- Эва, я должен сказать тебе, - парень сделал шаг к ней, словно хотел взять ее за руки, но замер на полпути.
Их взгляды встретились, и он тут же резко отвернулся:
- Я не могу...
Малфой опустился в кресло у камина и, уперев локти в колени, уткнулся лицом в ладони. Эва не знала, что и думать, она никогда не видела Люциуса таким, она даже не знала, как назвать его состояние, затерявшееся между паникой и возбужденностью. Что-то с Ричем... Эвелин сама не смогла сказать себе, почему она так решила, но еще меньше она могла объяснить, как ее беспокойство резкой метаморфозой превратилось в ревность, взметнувшуюся в сердце, словно разбуженная гадюка. Но не успела она нарисовать в голове девушке ужасные картины измен, как Люциус снова заговорил:
- Прошу тебя, только не говори Ричу...
Он наконец-то отнял лицо от ладоней, но не успела Эва понять его слова, как дверь распахнулась и на пороге возник улыбающийся Альберт Паркинсон.
- О чем не говорить Пьюси?
Его словно и не волновало, что он подслушал чужой разговор, да еще и вошел, не спросив разрешения. Он пружинящей походкой прошелся по ковру к своей не весте, обняв ее за шею грубым движением. Она дернулась, но раздраженно, как отмахиваются от назойливой мухи. С ужасом для себя она поняла, что начала привыкать к этому, привыкать к Паркинсону.
Люциус сжал губы и посмотрел на незваного гостя предупреждающим взглядом, который тот в свою очередь воспринял как приглашение:
- О том, что ты убил Винтригама? – промурлыкал Паркинсон в волосы Эвелин.
Глаза Эвелин расширились, и она оттолкнула от себя жениха, посмотрев на него ничего не понимающим упрекающим взглядом, полным возмущения.
- О, ты не знала, дорогая? - Альберт пожал плечами, продолжая ухмыляться.
Эва перевела взгляд на Люциуса, ничего не понимая. Нет, этого просто не могло быть! Как такое возможно?! Вот что они называют войной? Когда одни умирают, а другие убивают?
- Прости, Люциус, ты, наверное, хотел сообщить сам, понимаю... – Альберт развалился на кровати своей невесты. - Это большой успех, дорогая, Люциус очень крут, без шуток!
Эвелин не знала, как ей вести себя. Не будь здесь Паркинсона, она бы бросила подбадривать друга, но как быть при Альберте? Подбодрить, значит показать, что Люциус допустил ошибку, что она считает, что он допустил ошибку.
- Что произошло? – как ни старалась, но голос ее дрогнул.
- Завязалась перепалка, - Люциус уже справился с собой, и голос его звучал безразлично. – Тут нечем хвастать, Паркинсон, штатная ситуация.
- О, да, - Альберт сел на кровати и задумчиво протянул. – Все, кто не хочет присоединиться к нам, умирают...
Его взгляд остановился на Эвелин, и не было никакого сомнения в том, что он имеет в виду. Девушка побледнела сильнее, чем Люциус. Она никогда не задумывалась о том, в какой по сути опасности находится Ричард, не являясь Пожирателем смерти. Она никогда не сталкивалась с этим так близко.
Завтра к нему могут прийти и убить его.
Завтра его может убить лучший друг.
- Дети, пора идти, - в комнату заглянула миссис Течер, но тут же смущенно поправилась. – Прошу прощения, мистер Малфой, мистер Паркинсон.
В поместье Забини, в котором они все еще так недавно праздновали свадьбу, а сейчас явились на похороны, уже собралось много людей. Люциус почти сразу же был пойман семьей Нарциссы, которая поведала ему о болезни его невесты. Эвелин, увлекаемая Паркинсоном в залу, бросила на друга полный тревоги взгляд: они так и не смогли поговорить о случившемся наедине. Паркинсон тем временем вполне целенаправленно увлекал ее ближе к гробу, пока Эвелин не поняла, что к чему.
Почти у самого гроба стояли Ричард и Ростер. Эвелин почувствовала, как горло ее сдавил спазм. Что они делают тут вдвоем? О чем они говорили? Почему им вообще есть о чем говорить. Ревность душила ее, ей хотелось вцепиться в эту белокурую голову, как же она ненавидела эту Айрис Ростер. А Ричард, почему он говорит с ней? Вслед за ревностью боль затопила сердце Течер, она непроизвольно вцепилась в руку Паркинсона.
Мерлин, почему это так больно?
- Будь добра, - голос Альберта звучал задумчиво, но девушка поняла, что он улыбается. – Давай только без сцен. Заговоришь о чем-нибудь нейтральном...
Эвелин словно током ударило. Ей всегда казалось, что он намеренно провоцировал ее вспышки ревности, а тут он впервые требовал от нее спокойствия. Он что-то задумал! А когда Паркинсон что-то задумывает, это приносит всем лишь боль.
Они подошли. Эве казалось, что если бы не Паркинсон, за которого она держалась, то у нее подкосились бы ноги от страха. Ростер потупила взгляд, но вот Ричард скользнул взглядом по Паркинсону и остановился на лице Эвы. Что-то было не так с его глазами, и с ним самим... Когда это с ним случилось? Неужели она не заметила?
- Это такой скорбный день для всех нас, не так ли? – Она слышала, как неестественно прозвучал ее голос.
Паркинсон равнодушно пожал плечами. Эвелин никак не могла понять, может он хотел, чтобы она спросила что-то другое? Ей было так страшно, она не могла предугадать, чем это закончится. Голос подал Ричард, и слизеринка почувствовала, что это было зря, что этого и хотел Паркинсон:
- Неужели тебе совсем нет дела до того, что твой друг лишился матери?
Эвелин панически переводила взгляд с Ричарда на Паркинсона, не зная, как встать между ними, как защитить то единственно дорогое, что у нее есть. Но Альберт словно утратил всякий интерес к Ричу, вместо этого он улыбаясь смотрел на Ростер.
- Айрис, а ты уже попрощалась с мамой Эрики? – голос Паркинсона медленно разлился в воздухе, словно тяжелый удушливый газ. - Она же так много для нас значила!
Наверное, так они и делают на своих «делегациях», когда «уговаривают» волшебников встать на их сторону, подчиниться – Паркинсон играет с ними. А при сопротивлении...Но зачем ему играть с этой девчонкой? Разве его игра не была всегда направлена только на них с Ричем?
- Давай попрощаемся вместе? – Альберт ухмыльнулся и вдруг дернулся в сторону рейвенкловки, словно пытаясь ее схватить.
Но тут произошло то, что Эвелин никак не ожидала – Ричард перехватил руку Паркинсона. Эвелин выдохнула отравленный воздух из своих легких. Ее ревность была слепой, как она сама. Настолько же слепая, насколько и разрушительная. Ревность выколола ей глаза, чтобы Эвелин могла придумывать, а не видеть. И вот, кажется Эва действительно за своими злыми фантазиями проглядела что-то настоящее. Она взглянула на своего парня, чувствуя, как глаза наполняются слезами, но его лицо... Эвелин никогда не видела такую суровость, сталь на лице Ричарда. Она не заметила реакции Паркинсона, потому что не в силах была отвести взгляд от Рича. Ей было больно смотреть на него, как на солнце, но она никак не могла оторвать взгляд...
- Ах, прости, она же еще совсем ребенок, - Альберт хищно облизнул губы и понизил голос. – Я просто подумал, Пьюси, что раз ты прикасаешься к моей невесте, то я имею полное право на твою, как считаешь?
Эвелин сделала судорожный вздох и отвернулась. Она не видела и не слышала, как ушла Айрис, не слышала удаляющихся шагов Паркинсона. Она слышала только, как все, во что она верила, бьется внутри нее. Девушка снова повернулась, и их взгляды встретились: боль на боль не дает облегчения никому, только в два раза больше боли. Эвелин не знала почему, но ей было невыносимо смотреть в синеву его глаз. Она чувствовала себя предательницей.
Эвелин Течер сделала судорожный вздох и попятилась от Ричарда, боясь, что если продолжить смотреть ему в глаза, то непременно разрыдается здесь, на глазах у всех.
Всё-таки Альберт Паркинсон оказался первоклассным игроком на струнах чужих душ.
***
Ричард Пьюси смотрел в глаза своей девушки и не мог избавиться от странного тянущего чувства потери. Она пятилась от него, словно он был прокаженным, и, наверное, он им был.
Он сам не знал, что толкнуло его на разговор с Айрис Ростер. Он просто увидел, как она идет к гробу, и что-то защемило внутри, какое-то желание спасти кого-нибудь от боли, раз уж он сам так сильно ее чувствует. Он не знал почему, но был уверен, что ей нельзя сталкиваться со смертью, не сейчас, она слишком... Ребенок? Так сказал Паркинсон. Что он имел ввиду? Она уже совершеннолетняя и не может быть ребенком, а значит тут что-то другое.
Зачем Паркинсон затеял эту сцену? Зачем были эти угрозы? И зачем он сам вмешался? Он хотел защитить Айрис, сам не зная от чего, на глазах у Эвы... Мерлин, да что с ним не так! Хороший-злой мракоборец? Нашелся хороший, герой. Но как бы он потом смог бы совладать со своей совестью, если бы не вмешался? Ричард точно чувствовал, что должен был, только не знал, почему ему все время приходилось ее спасать.
Он с болью проводил Эву взглядом. Она подошла к Люциусу и заговорила с ним. Ричард не мог теперь подойти к другу, но мог подойти к Сарре, которая сидела в углу со странным выражением лица. Ее глаза остановились на Люциусе, но на лице было странное выражение, которого Ричард прежде не видел. Он подошел и сел в соседнее кресло. Сарра посмотрела на него, но встретившись с ним взглядом, тут же опустила глаза. Она заламывала руки и прерывисто дышала, словно внутри нее происходила какая-то ожесточенная борьба.
- Какой тяжелый день... – Ричард сказал это, только чтобы что-нибудь сказать.
Вдруг Сарра резко повернулась к другу и схватила его за руку.
- Ричи, я должна сказать тебе, - ее глаза лихорадочно блестели, она выглядела совершенно нездоровой.
Ее голос перешел на свистящий шепот, она так сильно сжимала ладонь Ричарда, что у него занемели пальцы.
- Сарра, что...
- Прошу тебя, ничего у меня не спрашивай, ничего мне не говори, никому ничего не говори!
Ричард нахмурился, совсем позабыв про недавнее происшествие. Сарра давно пугала его изменением своего поведения после окончания школы, но ему не с кем было поговорить об этом.
- Сарра, я ничего не понимаю, - парень тоже повернулся к ней и накрыл ее руку свободной рукой.
- Поклянись, что не скажешь! – Она словно зашипела на него сквозь зубы, и закрутила головой, проверяя, не слушает ли кто-нибудь.
Пьюси посмотрел на нее долгим взглядом и кивнул.
- Сегодня была моя помолвка...
- Что?! – Рич чуть не вскочил с кресла, но вовремя совладал с собой. – Люциус знает?!
Сара прикусила губу и покачала головой.
- Ты должна сказать! Он имеет право знать! – Ричард еле сдерживал голос на необходимой громкости.
Сказать, что он был потрясен – ничего не сказать. Теперь все странное поведение подруги встало на свои места, а потому еще страшнее стало от того, что Люциус не придавал этому большого значения. Какие они все все-таки эгоисты, каждый из их четверки считал свои собственные проблемы превыше проблем друзей. И вот к чему это привело...
- Но я не могу! – Сарра взмолилась, в ее глазах стояли слёзы. - Только ты можешь меня понять!
Ричард непонимающе смотрел на нее. Как он мог понять это? Разве не пытались они все быть честны друг с другом несмотря ни на что, не смотря на то, как это было сложно после всего.
- Ты знаешь, как на самом деле они с Эвой похожи! – С жаром зашептала Сарра, придвигаясь все ближе к парню, словно боялась, что расстояние между ними мешает ему понять ее. - У них гораздо больше общего, чем у нас с ними!
Пьюси молчал, потому что ему нечего было сказать. Она была совершенно права, так всегда было, так все началось: Эва – Люциус и Ричард – Сарра. Поэтому они в итоге подружились именно таким составом, поэтому вспыхнули чувства.
Сарра вздохнула и вдруг добавила совсем спокойно:
- Я не могу позволить ему все разрушить. Все, что осталось... – Ее голос упал, стал мертвым, словно бездыханное тело. - Пусть хотя бы это... больше у меня ничего не будет.
- Он ничего не разрушит, он сможет... – Ричард не знал, как донести до нее.
- Нет, не сможет, и ты это знаешь! – перебила Сарра зло. - Посмотри на Эву, она уже все разрушила! Видел бы ты, как ты смотришь на нее сейчас...
Ричард повернулся и посмотрел на Эвелин, которая все еще стояла и что-то говорила Люциусу, который даже не подошел к ним.
- И знаешь, знаешь, что самое ужасное? – в голосе Лоуренс зазвенели слёзы. - Это ведь моя вина, Ричи! Это я ее такой сделала... такой безжалостной к Ростер... такой безжалостной к тебе... Прости меня, Ричи, прости меня!
Сарра зажала себе рот ладонью, изо всех сил пытаясь успокоиться. Она слишком долго держала все в себе, это должно было вырваться наружу. Хорошо, что на похоронах принято быть несчастными. Но Сарра была слишком строга к себе.
- Это не твоя вина... и не вина Айрис... это началось задолго до нее. – Пьюси сжал пальцы девушки и постарался заглянуть к ней в самое сердце. - Я бы хотел обвинить проклятого Паркинсона, но боюсь, что мы сами все разрушили.
Ричард знал, что это не ее вина, и ничья вина вообще. Он считал, что никто не может разрушить чьи-то отношения, если они не разрушаются изнутри, а их уже давно дали трещину. И как он только не замечал этого раньше...
***
«Легкий порыв летнего ветра затушил стоявшую на тумбочке свечу. Целители советовали никогда не закрывать окно, чтобы в комнате всегда был свежий воздух: миссис Забини было всё тяжелее дышать. А еще целители советовали, чтобы в комнате всегда горела свеча, потому что неожиданная темнота может напугать больную, которая последние несколько дней откровенно бредила и путала реальность со сном или воспоминаниями. Она часто разговаривала с мужем о том, что нужно купить все необходимое для первого курса Дэвида, или о том, что у малышки режутся зубки, иногда она вспоминала Бостон и своих родителей, а иногда какого-то Кайла… Ее речь была порывиста и невнятна, словно она бормочет во сне, но глаза были открыты и не видели этой комнаты. Но иногда среди всего этого бормотания вдруг звучали слова прощания и любви.
Эрика Забини вздрогнула и проснулась в кресле около кровати матери. Это кресло стало неизменным атрибутом комнаты уже тогда, когда через пару дней после свадьбы Дэвида миссис Забини перестала ходить, а еще через несколько дней ее состояние настолько усугубилось, что Эрика почти перестала отходить от матери.
Увидев, что свеча погасла, девушка судорожно достала палочку и как можно скорее зажгла ее вновь. Она тщательно следовала указаниям целителей в попытке отсрочить смерть самого дорогого человека. Дрожащее пламя взвилось на фитильке и осветило спящую больную. На свадьбе сына миссис Забини, можно сказать, блистала красотой и здоровьем по сравнению с тем, как она выглядела теперь. Ее кожа приобрела серый оттенок, щеки впали, под глазами были огромные фиолетовые пятна, губы же наоборот поражали своей белизной… Эрика не могла смотреть без содрогания на этот скелет, обтянутый подобием кожи. Удивительно, за столь короткое время болезнь полностью уничтожила ее потрясающую фигуру и красоту.
Эрика и сама сейчас выглядела немногим лучше матери. Она сильно похудела и осунулась, перестала следить за собой и выглядела как побитая бродяжка в изысканном домашнем платье, висящем на ней, как мешок.
Девушка протянула руку, чтобы убрать с лица мамы упавшую на него блёклую прядь волос, и вдруг резко одёрнула ее, обжегшись льдом кожи.
- Мам? – неосознанно прошептала девушка одними губами.
Эрика так и замерла с протянутой рукой, ничего не понимая, уставившись на хрупкий силуэт матери. Ее кожа была такой холодной, словно…
- Мама!
Раздался пронзительный, непрекращающийся крик, который Эрика никак не отождествляла с собой. Этот крик звенел, ударяясь о стены, окна, бездыханное тело матери и ее вывернутое наизнанку сердце. Слезы лились из глаз в разинутый от рыданий рот, но девушка ничего этого не осознавала, - она вцепилась в ледяную руку мамы и упала на колени у ее кровати, притягивая к себе эту руку, прижимая ее к лицу, заливая ее слезами и покрывая обжигающими поцелуями. А крик все звенел, рвал тишину еще минуту назад спавшего поместья, разрывал в клочья души спешащих членов семьи. Но Эрика не слышала всего этого: не слышала, как Дэвид в одних пижамных штанах ворвался в комнату, открыв дверь с такой силой, что она затрещала, столкнувшись со стеной; не слышала, как отец, в одном халате прибежавший на ее крик так и замер на пороге комнаты, не в силах пошевелиться, не в силах поверить; не слышала, как за спиной отца закрыла себе рот рукой красавица Кэссиопея в шелковом пеньюаре; не слышала целителя, который спокойно начал осматривать покойницу, стараясь не замечать горя, затопившего эту комнату.
Бесчувственные слизеринцы, которые не умеют любить.
- Сэр, - позвал целитель мистера Забини, - пожалуйста, уведите девочку отсюда…
Но мистер Забини даже не пошевелился, так и продолжил стоять и смотреть на свою мертвую жену. Он женился на ней по воле отца, и никогда не говорил ей о любви. Они прожили вместе двадцать лет и воспитали двоих детей, но он никогда не слышал от нее о любви. Почему же тогда так больно сжимается сердце от крика дочери, и от собственного крика, который никогда не проникнет на поверхность?
Дэвид Забини тоже не слышал слов доктора. У него в ушах звучал только пронзительный крик сестры, а в голове набатом гремело: «Мама умерла! Мама умерла!». Да, они никогда не были с ней особенно близки, но все равно любили друг друга, хоть и по-своему. Но в это момент боль была такая сильная, что Дэвид просто не мог воспринимать ничего, кроме этой боли. Пока вдруг голос жены не вернул его в реальность:
- Дэвид, - тихо и неуверенно позвала Кэссиопея голосом, который никто и никогда от нее не слышал, - Эрика…
Парень повернул голову и словно впервые увидел сестру. Свою маленькую сестренку, отчаянно хватающуюся за руку их мертвой матери. Чувство реальности происходящего вернулось так же неожиданно, как и исчезло. Дэвид подскочил к сестре и схватил ее за талию, пытаясь оттащить от кровати, но девушка слишком крепко держалась, и тело потянулось вслед за ней, как живое. Эрика в ужасе разжала пальцы и, прижав ладони к лицу, зарыдала, сотрясаясь всем телом. Мистер Забини, наконец-то пошевелился: он упал в стоящее у стены кресло и тоже закрыл лицо ладонями. Дэвид поднял сестру и вынес ее из комнаты, где Кэссиопея, уже справившаяся с собой, начала помогать целителю.»
Эрика Забини открыла глаза и механически села на кровати. Та ночь, наверное, теперь всегда будет сниться ей, сколько бы времени ни прошло.
Дэвид просидел с ней до самого утра. Она безостановочно рыдала и задавала Мэрлину вопросы, на которые он не соизволил ответить. Наутро весть разлетелась по благородным семьям, и Айрис с Нарциссой не заставили себя долго ждать. А потом были ужасные, просто отвратительные два дня подготовки похорон. Она написала, наверное, сотню писем родне и знакомым, в которых холодные слова не вмещали все жгучие слёзы, которые уже неосознанно продолжали бежать по ее щекам. О, Мэрлин, некоторые письма ей приходилось переписывать из-за размытых чернил… Весь дом был охвачен мрачной подготовкой, кроме отца, который почти не ел, не разговаривал и не принимал участия в происходящем. Он только давал деньги и поддерживал любые дорогостоящие атрибуты. Мистер Забини сказал, что все должно быть красиво и дорого, какой была она. Эрика и Кэссиопея тоже заключили некое подобие «пакта о ненападении», хотя вся помощь невестки только раздражала Эрику.
И когда наступил день похорон девушка проснулась совсем без слез, словно она совершенно иссушила себя. Она словно перестала чувствовать, будто окружающий мир был ненастоящий, серая калька с былой реальности.
Утро было жаркое и душное. Сегодня все в кои-то веки собрались на завтрак за одним столом, но разговор не клеился. Все молчали и смотрели в никуда. Потом начали прибывать гости, Кэссиопея, неприлично прекрасная в такой день в своем черном шелке и кричащей меди крупных кудрей, которые она собрала, как подобает «замужним женщинам» в такой ситуации, с алыми губами, выглядывающими из-под черной вуалетки, взяла на себя все обязанности по приему гостей. В другой ситуации Эрику очень бы задело, как легко и естественно жена брата вошла в роль новой и отныне единственной миссис Забини, но в этот душный день Эрике было все равно.
После завтрака, когда Кэссиопея начала распоряжаться в доме, чтобы всё прибывающим «друзьям покойной миссис Забини» было удобно, Эрика поднялась к себе в комнату, чтобы одеться в подобающий наряд. Наряд, собственно, ей тоже полностью подобрала невестка, словно сомневаясь в ее собственных способностях к выбору одежды. При учете того, что Эрика Забини была иконой стиля, и никто не умел так идеально подбирать одежду, аксессуары и прическу, как она, это был или настолько дружелюбный и заботливый жест старшей сестры, или столь откровенная издёвка.
Но Эрике не было никакого дела. Она спокойно облачилась в красивое черное платье, с мягкой юбкой до колен, собрала волосы и с облегчением закрыла свое посеревшее лицо вуалью.
В дверь постучали. Робко, несмело, это был кто-то из гостей, званных гостей чужого горя.
- Войдите.
Чужой, блеклый голос прозвучал из уст Эрики, хотя она не хотела ничего говорить. В такие моменты даваться бы диву, как удивительно выдрессированы эти золотые дети, но диву никто не давался. Тяжелый воздух заколыхался от сквозняка и снова замер. Он был такой ощутимо липкий, вязкий, словно начисто лишенный кислорода. Эрика никак не могла вдохнуть полной грудью.
Чья-то мягкая рука обвилась вокруг шеи девушки, мягкая и легкая, невесомая, словно рука призрака. Приятная прохлада в этот жаркий день.
Эрика воспринимала происходящее совершенно без эмоционально, равнодушно замечая лишь поверхностные вещи: плотность воздуха, температуру окружающих вещей.
Айрис не сказала ни слова. Она только взяла лицо подруги в свои маленькие прохладные ладони и заглянула в глаза. Ее золотистые кудри выглядели поблекшими, но все еще сочными в соседстве с черным бархатным ободком. В припухших глазах Айрис стояли слезы, и Эрика дрогнула, почувствовав, как застрявший в ночь смерти матери ком в горле увеличивается в размерах. Жалость вызывает жалость. Но слезы так и не полились из высушенных глаз Забини, они словно застыли внутри ее головы, горла, груди огромными твердыми глыбами. Наверное, Эрика выглядела совсем ужасно, потому что Айрис все же заплакала, обняв ее за шею.Им обеим столько всего хотелось сказать друг другу, но к горлу подкатывал ком и слова никак не могли пробиться.
Девушки спустились вниз, все уже были здесь. И Дэрек тоже был здесь, его пристальный взгляд нашел их, словно бы расталкивая гостей. Но Эрике не было до него никакого дела- все разом, словно стервятники над мёртвым телом, бросились к ней жалея и соболезнуя ее утрате. Миссис Гринграсс прижала ее к себе, нашептывая ей какие-то слова, которые совсем не долетали до сознания Эрики, она чувствовала лишь руку Айрис в своей руке, и видела лишь гроб. Никто не заставил ее подходить, да она и не смогла бы – ноги совсем ее не слушались. Ей хотелось убежать от всего этого назад в свою комнату, и никогда не покидать ее, раз за ее пределами умирают люди, которых она любит.
Быстрее бы все это закончилось.
Наконец-то гроб левитировали из дома и вся похоронная процессия двинулась следом. Эрике пришлось выпустить руку Айрис, потому что она вместе с отцом, Дэвидом и Кэссиопеей должны были возглавить колонну. Айрис, напуганная и взволнованная, шла за подругой попятам, поэтому заметила и Гринграсса, который, опережая свою семью, шел рядом с ней и не сводил глаз со своей невесты.
В полной тишине гроб летел к небольшому семейному кладбищу Забини. Слышны были только шаги и шелестение мантий. Эрика старалась не сводить глаз с гладкого дерева перед собой, чтобы только ненароком не взглянуть на маму. И когда все остановились перед свежевырытой могилой, Эрика почувствовала, как подступает паника.
Отец начал держать речь. Сейчас все, кто хочет, должны будут сказать что-то об умершей. Голоса окружающих доносились до девушки словно через толстую стену, она никак не могла разобрать слова.
Вдруг повисла гудящая тишина. Эрика подняла голову, чтобы понять, почему все замолчали, и встретилась с десятком глаз, устремленных прямо на нее. Ее очередь. Но она не может говорить, словно ее горло вообще забыло, как извлекать звуки. Невыносимая духота. Платье такое узкое, словно специально создано для того, чтобы держать легкие в тисках. В панике Эрика пробежалась глазами по собравшимся в инстинктивном поиске маминого лица. Но мамы нет, она в гробу. Ее лицо такое худое и бледное.
Эрика попыталась вздохнуть поглубже, но не услышала собственного вздоха из-за всё нарастающего гула.
Так быстро темнеет, и кружится голова.
Наверное, будет гроза.
Так темно и душно, нужно раздвинуть шторы.
Эрика никак не могла пошевелиться, такая тяжесть рук... Нужно только дотянуться до ткани, слишком темно и душно. Целители сказали, что маме нужен свежий воздух! Нельзя чтобы было темно, тогда мама испугается...
- Она спит? – раздался далекий голос.
- Нет-нет, я не сплю! – мысленно крикнула Эрика, но губы разомкнуть не смгла.
Ей нельзя спать, больше нельзя. Если бы она не спала, то может быть мама осталась бы жива! Эрика протянула руку и отодвинула тяжелую ткань. Но никакого окна там не было, только комната с большим портретом матери в окружении кукол. Эрика подошла к алтарю, у одной из кукол было удивительно похожее на нее лицо.
Вдруг кукла открыла свои большие зелёные глаза, ее красивое лицо вдруг начало меняться, становясь злобным и нечеловеческим.
- Это не твоё лицо! – страшная кукла бросилась на девушку, вцепляясь в нее ледяными пальцами.
Эрика истошно закричала, пытаясь защититься, но кто-то вдруг крепко прижал ее к себе, а кукла исчезла. На ее место пришло видение мамы в гробу.
Эрика разрыдалась и перестала сопротивляться. Когда уже все это закончится... Кто-то сразу ослабил хватку и прижал к себе ее содрогающееся от рыданий тело. Тяжелая рука гладила ее по волосам, пока рыдания не перешли в тихий плачь.
- Что с ней? – Айрис и сама дрожала всем телом.
- У нее панический припадок, - целитель отдал Кэссиопее какой-то пузырёк. – Вот, мэм, дайте ей это, и она будет спать без сновидений. Они ей сейчас противопоказаны...
Эрика не слышала разговоров в комнате и не понимала происходящего. Слёзы лились по ее щекам, а глаза смотрели в одну точку и видели лишь гроб.
Кэссиопея взяла микстуру из рук целителя. Прекрасная и траурная, по ее лицу нельзя было понять ее мысли, что он чувствовала к сестре своего мужа. Но она точно знала свой долг и выполняла его как по учебнику.
Дэрек Гринграсс не смотрел на нее. Когда-то давно красавица Кэссиопея Ростер была предметом его мальчишеских снов, но он вырос и совершенно забыл о ней. Парень неосознанными мягкими покачиваниями баюкал Эрику в своих руках, но глаза его уставились в пустоту и ничего не выражали.
Айрис было совсем не до поведения слизеринца, она кусала губы и молила Мэрлина, чтобы с Эрикой все было хорошо. А вот Кэссиопея знала всю историю помолвки этих двоих и заинтересовалась. Она подошла и осторожно приподняла голову Эрики, поднося микстуру к ее губам:
- Вот так, - тихо улыбнулась Кэсс.
Эрика проглотила горькую, вмиг отрезвившую ее настойку. Она открыла глаза и успела увидеть лицо Дэрека. Их взгляды встретились.
Раздался стук в дверь, но Эрика его уже не слышала.
***
Сириус Блэк и Эмили Поттер лежали на сухой после жаркого дня траве и смотрели на усыпанное звёздами небо. Они лежали так уже очень долго: сначала много говорили о всяких мелочах, пока солнце совсем не скрылось за горизонтом, потом просто лежали в тишине летнего вечера, чувствуя теплоту друг друга. В лунном свете все вокруг, и они сами, казалось посеребрённым, точно покрытым инеем. Но воздух был тёплый, влажный и душистый.
Эмили приподнялась на локте и поцеловала мочку уха Сириуса. Что-то было в этом поцелуе, и в этом воздухе, и в его собственной груди. Привычное чувство возбуждения разлилось по телу, и парня бросило в жар. Он рывком прижал ее к земле и принялся жадно целовать, как в первый раз, как в последний раз.
Кровь стучала в ушах, как сотню раз до этого, руки привычными движениями побежали от талии к ее бедрам. Она судорожно выдохнула в его приоткрытые губы, когда он коснулся голой кожи бедра под складками юбки. И этот вдох словно ударил его под дых. Сириус замер и отстранился, не решаясь посмотреть на нее.
Нет, нет, нет. Он тысячу раз думал об этом, тысячу раз представлял, как бы это могло быть, и тысячу раз говорил себе: «Не смей». Да что же это с ним такое!
Он, Сириус Блэк, раньше и не знал отношений без секса! Никто никогда не просил его ждать! А тут он два месяца держит себя в узде, и ради кого?
Ради самой лучшей девушки в мире. Эмили Поттер не была баснословной красавицей, но и обычной ее нельзя было назвать. Она была сестра Джеймса Поттера, она особенная. Но зачем она ему нужна? Разве он не пропагандировал свободные отношения, независимость и полное отсутствие чувств? И ведь дело не в сексе, не в желании урвать лакомый кусочек. Нет, бесспорно в этом тоже было дело, потому что ни одна девушка прежде не сводила его с ума. А тут он буквально терял разум рядом с ней, чудом успевая поймать себя, как сейчас. Но сколько еще он сможет держаться?
Конечно, она умная, она понимает, что ему нужно. Но больше всего он боялся, что она подумает, что ему нужно от нее только это. Это была неправда. Но тогда что ему, не верящему в свою способность любить, нужно от Эмили?
Он боялся задавать себе такие вопросы, потому что боялся получить на них ответы. А потому он придумывал тысячи причин, почему он, Сириус Блэк, не может повести себя с Эмили точно так, как вел себя со всеми девушками.
«Нет, нет, не смей!»
«Ей всего шестнадцать. С каких пор тебя волнуют подобные морально-этические проблемы? Сам то занялся сексом впервые в 13 лет. К слову, с пятнадцатилетней девушкой! И да, как будто все последующие годы ты спал исключительно с совершеннолетними…»
«Нет, нет, не смей!»
«Она девственница. И? Тоже пройденный не раз этап. На самом деле, с твоим отношением к девушкам, это всегда минус и дополнительная морока. Но в таком случае, разве не лучше быть первым у Эмили, чтобы сделать все в лучшем виде? Нашелся рыцарь в сияющих доспехах. Нет, у рыцарей всегда самые серьезные намерения, со свадьбой и «пока смерть не разлучит». Куда тебе!»
«Нет, нет, не смей!»
«Она - сестра Джеймса. Этот аргумент один из самых весомых. Обесчестить сестру лучшего друга – поразительное свинство! Он не узнает, а если узнает, то убьет тебя в любом случае! И он, кстати, сам нечист в вопросах лишения невинности чужих сестёр…»
«Нет, нет, не смей!»
- Сириус, - голос Эмили вернул его в реальность, от которой он пытался спрятаться, чтобы успокоить разгоряченный организм.
Сириус посмотрел на ее залитое лунным светом лицо. В ее тёмных глазах отражались звёзды и луна, но он этого не видел. Он давала ему разрешение, которое он боялся получить, потому что тогда не останется преград. И их не осталось между ними. Ее пальчики храбро пробрались под его рубашку, хотя он видел, как ей страшно.
«Храбрая девочка, что же ты делаешь…»
Он коснулся губами ее шеи, ключицы, плеча, а ладони уже горели, поднимаясь все выше по ее бедру. Возбуждение, какое он никогда раньше не испытывал, пробежало по всему его телу.
«Нет, нет, Эмили, останови меня…»
Запах ее кожи буквально сводил Сириуса с ума, неужели кожа вообще может так пахнуть? Он не чувствовал над собой контроля, впервые в жизни его собственные чувства и движения были ему совершенно неподвластны. Это не объяснялось страстью или похотью, это вообще ничем не объяснялось, потому что Эмили Поттер была здесь, совсем рядом, а Сириус Блэк был в ее руках.
Всю жизнь он был принцем, снисходивших до простых смертных, милостиво одаривающий их своим драгоценным вниманием…но сейчас Сириус чувствовал себя лишь пажом, готовым умереть за одну только ленту, которую Эмили подержала в руках.
***
Все девочки хотят красиво и романтично, чтобы первый раз запомнился навсегда. Джеймс Поттер знал это не понаслышке, как и знал то, что зачастую первый раз запоминается совсем по другой причине. Знал и то, что чем более мила и романтична девушка, тем большего она ждет и тем дольше готовиться к этому событию.
Лили застала Джеймса врасплох. Причем себя она тоже застала врасплох. Потому что парень видел, что что бы она там себе не решила – она совершенно не была готова к происходящему. Да, у всех все проходит сугубо индивидуально, но принцип один.
Нарциссе тоже было очень больно, но, видимо, все же не настолько.
Но вот к чему они оба действительно оказались совершенно не готовы, так это к неожиданному возвращению родителей с отдыха. Момент был упущен, первый раз провален, следующая попытка будет еще сложнее...
- Идем? – Джеймс спросил это скорее для того, чтобы послушать, насколько естественно звучит его голос.
Он снял все заклятия, взял девушку за руку, и они вместе вышли в коридор. Внизу на кухне раздавались какие-то шорохи. Подростки переглянулись.
Зевая и потягиваясь Джеймс вошел в кухню:
- Мам? Вы чего?
Лили вздохнула и осторожно зашла следом.
На кухне разбирала сумки женщина, которую Лили уже не раз видела на перроне. Она была очень красивая, но при ближайшем рассмотрении выглядела гораздо старше, чем Лили всегда казалось, гораздо старше ее собственной матери. Она выглядела встревоженной, но заулыбалась, стоило ей услышать голос сына.
- Джимми? – она потянулась к сыну, чтобы поцеловать его. – Простите, мы вас разбудили?
Она почти сразу же забыла про своего ребенка, переключившись на скромно мнущуюся в дверях девушку:
- Здравствуй, девочка моя, - она протянула руки, приглашая обняться. – Мы так много про тебя слышали, Джимми нам все уши прожужжал!
- Здравствуйте, миссис Поттер, - Лили покраснела до кончиков волос.
Она бросила испуганный взгляд на Джеймса и позволила его маме заключить себя в объятия.
- Вы извините, что мы так без предупреждения, - Женщина продолжила разбирать дорожные сумки, которые вполовину были забиты едой. – Твой отец что-то неважно себя чувствует, и мы решили вернуться.
- А что с ним? – голос Джеймса резко стал серьезным, что с ним случалось не часто. – Где он вообще?
- Ах, не беспокойся, милый, - миссис Поттер незаметно для ребят закончила разбирать сумки и уже разливала чай. – Просто лёгкое недомогание, он уже лег. Лично мне кажется, что это Карлу продали паленый огневиски...
Женщина засмеялась и хотела было сесть за стол, как из гостиной раздался мужской голос, от которого все подпрыгнули:
- Чарли, Дора!
Все трое переглянулись и бросились в гостиную.
- Это Карл, - обеспокоенно воскликнула миссис Поттер, увидев торчащую из камина голову дяди Джеймса. – Чарли уже лёг, что случилось?
- Привет, дядя Карл! – Джеймс тут же очутился у камина.
- Здравствуйте, - Лили смущенно замерла в дверях.
- Привет, привет, - не слишком дружелюбно и взвинчено отреагировал мужчина, рыская глазами по комнате. – У вас Эми нет?
- Милый, у нас Эмили в гостях? – миссис Поттер с недоумением посмотрела на сына.
Джеймс нахмурился и медленно помотал головой.
- Я пришел домой, а ее нигде нет! – мужчина старался сдерживаться и говорить спокойнее.
Лили посмотрела на Джеймса. Она знала, что за мысли напряженно кружат у него в голове, знала, куда ведет его воображение. Знала, и чувствовала, что он прав. А Джеймс соображал, как поступить, потому что времени оставалось мало: кровь закипала в жилах, и одна мысль перекрикивала все остальные.
«Бродяга, я убью тебя!»
Возможно, если бы молодость была чуть меньше занята собой, чуть больше выходила за рамки своего собственного мира, они бы заметили ужас в лице отца Эмили, который он пытался скрыть из-за всех сил. Он был мракоборцем во времена жестокой войны. Он знал, что бывает, когда родители не находят ребёнка дома.
Возможно, взрослым тоже стоило не представлять сразу самое худшее, а посмотреть на лица детей. На их понимающие лица, и тогда бы было не так страшно, тогда можно было легко сказать, что Эмили жива и здорова почти наверняка. Но взрослые и дети всегда смотрят в разные стороны.
- Я к Сириусу, - бросил Джеймс и пошел наверх, чтобы переодеться.
Дядя Карл и миссис Поттер непонимающе переглянулись и перевели вопросительные взгляды на Лили. И она не растерялась. Она уже знала, что скажет.
- Сириус наверняка сможет связаться со своей кузиной Виолеттой Блэк, - Лили старалась справиться с румянцем, который неизбежно появлялся, если она врала или смущалась. – Они же дружат, наверняка Эми сейчас у нее.
Кажется, отец Эмили не слишком успокоился. Лили предпочла подняться к Джеймсу, опасаясь, что ее версия может не выдержать каких-нибудь дополнительных вопросов. Когда Лили вошла парень уже был одет и держал в руке палочку. Его воинственный вид совсем не понравился Лили.
- Джеймс, я сказала отцу Эмили, что Сириус сможет связаться с Виолеттой...
- Да какой Виолеттой, - Джеймс сверкал глазами. – Я отправлю его к Годрику!
- Джеймс! – теперь уже Лили сверкнула глазами. – Успокойся! Не факт, что она у него, поэтому пожалуйста, успокойся!
- Да я больше чем уверен, что она у него! Ты же тоже чувствуешь, что между ними что-то происходит!
- Джеймс, они сами разберутся! Ты не сможешь оградить ее от всего!
- Я смогу оградить ее от него!
Лили всплеснула руками и отошла к окну. С ревнивым братом было совершенно невозможно разговаривать, и девушка решила бросить это дело. На Джеймса это подействовало, как ушат ледяной воды, он взял себя в руки и обнял Лили за плечи.
- Прости, ты права, - прошептал он, зарывшись в ее рыжие волосы. – Я просто поговорю с ним!
Джеймс поцеловал ее и отправился к Сириусу.
Трансгрессия – отличная вещь для экономии времени, и для неожиданных сюрпризов, конечно. Джеймс знал, что Сириус будет знать о том, что где-то в его районе произошла трансгрессия, но откуда ему было знать, что это он.
Парень подошел к дому. Свет нигде не горел, это могло означать, что обитатель дома давно спит, а могло не означать ничего. Громкий стук разнесся по окрестностям инородным зловещим звуком. Долгие пару минут тишины показались Джеймсу Поттеру невероятно мучительными минутами, за которые могут одеться двое любовников и сбежать из его цепких пальцев. Он прислушивался, стараясь различить в пении соловьёв и ночных шорохах звук трансгрессии. Но Эмили не умеет трансгрессировать, ей же всего шестнадцать лет. Всего, Мэрлин, шестнадцать лет!
Дверь отворилась, на пороге стоял заспанный Сириус Блэк в одних трусах. Однажды жизнь отучит их так бездумно открывать двери ночным гостям, но пока еще она милостиво гладит своих возлюбленных мальчиков по их горячим головам.
- Сохатый, ты что с метлы свалился?
Джеймс, который уже накрутил себе не весть что и едва сдерживал бурю внутри, ворвался в тёмный дом и замер, прислушиваясь. Сириус посмотрел на него, как на умалишенного, и продолжал держать дверь распахнутой.
- Поттер, ты объелся дохлых пикси? – Сириус широко зевнул. - Какой по-твоему сейчас час?
Джеймс раздраженно повернулся к своему лучшему другу, он ни секунду не верил в его притворную сонливость:
- Бродяга, я клянусь именем Годрика Гриффиндора, что ты получишь по шее, если сейчас же не скажешь мне, где она?!
Воцарилась тишина. Лучшие друзья смотрели друг на друга.
- Кто?
Джеймс шумно выдохнул, как рассвирепевший марал.
- Эмили, будь ты неладен, пёс, где Эмили?!
И тут Сириус рассмеялся, лишь бы только не смотреть в глаза своему лучшему другу. Как же он ненавидел себя в эту минуту.
- Сохатый, ты в своем уме? – парень тряхнул головой и наконец-то вспомнил про открытую дверь. – Откуда мне знать, где среди ночи может быть твоя сестра! Видимо дома ее нет, но и эту информацию я получил ровно в тот момент, когда ты решил искать ее у меня дома...
- Те есть ее здесь нет? – опешил Джеймс.
Он удивленно смотрел на своего друга, вся ярость разом схлынула с него, словно ее и не было, и осталось только удивление. Сириус скрестил руки на груди и приподнял одну бровь:
- Ты сегодня сообразителен, как никогда...Что случилось то?
Сириус достал волшебную палочку и зажег везде свет, проходя в гостиную. н встал у камина и облокотился на него, подперев голову рукой. Нахмуренный Джеймс зашел следом и тяжело упал на диван.
- Наши родители вернулись ни с того ни с сего. Отец Эмили не нашел ее дома и поднял панику...Вот я и подумал, что... – Сохатый снова с подозрением покосился на Блэка.
- Что... – повторил Сириус за другом. - ... я в тайне от тебя жарю твою сестру?
Джеймс вспыхнул и соскочил с дивана. Мало кто умеет с такой скоростью наставлять волшебную палочку точно меж глаз оппонента. На лице у Поттера была такая ярость, что даже Сириус опешил:
- Ладно, ладно, - Бродяга поднял руки, словно сдаваясь. – Согласен, это было слишком грубо!
Джеймс тяжело дышал, но палочку все же опустил.
- Послушай, Джим, - Сириус сделал серьезный тон и с усилием посмотрел в глаза друга. – Мне дела нет до твоей сестры. Я знаю, ты хочешь верить, что она особенная, но правда в том, что у нас пол школы таких. Хорошая, но обычная. Это не интересно для меня!
Сириус пожал плечами, но увидев, что Джеймс злится, добавил:
- Хватит, Поттер, ты должен быть рад, что я считаю ее заурядной, а ты злишься на меня!
- Да что ты говоришь, может мне тебе еще в ноги упасть за то, что ты считаешь мою сестру недостойной стать твоей очередной подстилкой?! – Джеймс аж побелел от ярости.
Сириус всплеснул руками и закатил глаза:
- Да ты послушай, что ты несешь! Ты можешь уже сам с собой решить, что ты хочешь от меня?! А то мне очень сложно понять весь сумбур твоих братских чувств! В итоге мне нужно с ней переспать, чтобы тебе стало легче? Или я могу не тратить свое время на поднятие престижа твоей сестры? Она мне не интересна, что тебе не понятно?! Я общаюсь с ней только из-за тебя!
Сириус резко замолчал, словно почувствовал, что переборщил в своем признании и сказал лишнего. Он вдруг занервничал и начал ходить по комнате, но на Джеймса вся эта тирада подействовала успокаивающе, более того, его начала мучить совесть.
- Прости, Бродяга, ты же знаешь, каким ревнивым придурком я могу быть... – Джеймс неловко протянул руку.
- Знаю, - недовольно пробурчал Сириус, протягивая руку в ответ.
Друзья обнялись, словно ничего не было.
- Прости, Сириус, еще раз... Но мне нужно вернуться домой. Напиши Виолетте.
Сириус кивнул, закрывая за другом дверь:
- Держи меня в курсе.
Дверь захлопнулась, Сириус схватил себя за голову. Как же он ненавидел себя в этот момент, если бы не ненависть, он не смог бы так хорошо изобразить оскорбление. Сириус тяжело вздохнул и пошел наверх, нужно было отправить Эмили домой.
Но девушки в комнате не оказалось. Не оказалось ее нигде в доме, как и его метлы.
***
Эмили Поттер не любила летать, и вся ее привязанность к квидитчу была сосредоточена в любви к брату, который обожал этот самый квидитч. Но сейчас девушка не чувствовала своей разрозненности с гладким деревом метлы, к которой она отчаянно прижималась грудью отчасти, чтобы лететь как можно быстрее, отчасти потому что все внутренности сводило от тянущей боли разбитого сердца.
Почему всегда все выходит именно так? Эмили совсем не готовила себя к сегодняшнему поступку, более того, она отчаянно старалась оттянуть этот момент как можно дальше, потому что в глубине души не доверяла Сириусу. Нет, себя саму вполне доверяла, честь свою доверяла, жизнь свою, все, чтобы он ни попросил. Не доверяла, потому что больше всего на свете она боялась, что ему от нее только это и нужно. Но он ничего не просил, даже этого дара ему ее невинности он не просил, и, как бы это глупо не звучало, именно поэтому она не справилась с собой. Не справилась со своей любовью, выражая ее самым откровенным из известных ей способов. И на тот момент она была готова поклясться чем угодно, что он тоже ее любит, что он тоже сходит с ума от любви… От любви ли?
Эмили знала, что не должна была. Она чувствовала это каждой клеточкой тела, но не могла остановиться. И не хотела остановиться.
«Это не интересно для меня!»
Как она могла быть такой глупой?! Она сама совратила парня, сама не дала ему никакого шанса, сама всучила себя в его руки! Так что же теперь страдать? Она же сделала это специально! Специально, боясь его потерять, решила удержать перекати-поле классическим неудерживаемым способом. Этот способ никогда не помогает, об этом могла рассказать каждая вторая девушка школы. Но она думала, что особенная для него, ведь она же сестра Джеймса.
«Я общаюсь с ней только из-за тебя!»
Так и есть. Джеймс – все, что им мешает. Джеймс – все, что их связывает. Одновременно и мост, и стена меж ними. Она всегда это чувствовала.
Почему она убежала? Ведь она знала, что он говорит это только потому что хочет, чтобы Джеймс поверил в их огромную ложь. Еще в момент, когда раздался стук в дверь, они сразу поняли, кто это. И Сириус посмотрел на нее так… так холодно, что ей стало страшно. Даже если Джеймс стоит меж ними, Сириус не позволит ей встать между ним и Джеймсом. Что же тогда она значит для него?
«Я общаюсь с ней только из-за тебя!»
Он лгал, лгал Джеймсу из-за нее, но не ради них, а ради Джеймса, и ради себя. Эмили не было места в этой цепочке. Эмили не было места в сердце Сириуса, потому что все место там занял ее брат.
«Я общаюсь с ней только из-за тебя!»
Он лгал, лгал! Она с самого начала знала, что ему придется врать. Но почему же она тогда сбежала? Почему так больно, если все это ложь?
Она знала, что не должна слушать, но не могла не поверить вслед за Джимом в эту ложь, потому что готовила себя к тому, что это правда. Она, наверное, никогда и не верила в них с Сириусом, но почему же тогда так больно?
Эмили сбежала, не потому что верила или не верила его словам. Она убежала, потому что боялась, что когда он вернется, она увидит правду в его глазах.
Глава 14Середина августа – бесконечное затяжное воскресенье, когда еще отдых, но уже почти в школу, еще лето, но уже почти осень, еще все можно, но уже почти не… Постоянное балансирование на грани, постоянная нестабильность погоды, чувств, и даже самой реальности. Когда один сезон вот-вот сменит другой, понимаешь, что в жизни нет ничего вечного кроме этой зыбкости, этой всепожирающей переменчивости.
Эмили Поттер сидела на столе в своей комнате, обняв колени руками, и смотрела в окно. Она часто так сидела: подоконника у окна не было, и стол стоял почти вплотную. Окно выходило на задний двор, где отец упражнялся отбиванием бладжеров, чтобы держать себя в хорошей физической и эмоциональной форме. В последнее время он упражнялся чаще обычного, потому что это помогало ему не думать о том, что его брат умирает. А дядя Чарли, кажется, и вправду умирал: он уже совсем не вставал с кровати, лихорадка не проходила, то и дело утягивая сознание в пучину бессмыслицы и боли, - и они все не знали, что с этим делать. Отец теперь навещал семью своего брата каждый вечер, и всегда перед этим мучил бладжеры, чтобы не дать волю тому страху, что следовал за ним по пятам. Лучше уж так, нежели его любимое решение всех проблем – огневиски.
Эмили боялась думать обо всем происходящем в их семье. Она гнала от себя мысли, что будет, если и тётя Дори больна той же болезнью? А все и указывало на то, у нее были все признаки начала той же самой болезни, но она бодрилась и делала вид, что отлично себя чувствует. И что это будет? Они больше никогда не соберутся на рождество за большим столом? Семья Джеймса больше не станет ее приютом от одиночества, когда отец пропадает на работе или в запое? Отец окончательно сопьется?
А как же Джеймс? Счастливчик Джеймс с идеальной семьей, идеальными друзьями, идеальной девушкой – идеальной жизнью без бед и лишений. Как он справится с этим, ее любимый Джим?
А тут еще и они с Сириусом...
Прошло еще две недели лета, претендующего сразу на две номинации: самого счастливого и самого несчастного. И откуда в ее жизни такие крайности?
Сириус Блэк. Вот кто был самой большой крайностью ее жизни. Как можно было понять его, если даже его чувства к ней всегда метались из крайности в крайность? Сама она точно знала, что любит его. Да, несмотря на всю свою рассудительность, не смотря на все данные себе обещания, не смотря на все предупреждения, она все равно влюбилась в Сириуса Блэка. Как полная, невестьсот какая дура! И она знала, что готова пойти с ним куда угодно, готова спасти его от чего угодно. Но как быть с перекати-полем? Как спасти его от него самого? Удержать его от вечных скитаний? Десятки девушек пытались, но не смогли. Так откуда у нее столько самомнения?
За эти две недели Сириус так и не объявился, и у Джима они тоже, к сожалению, так ни разу и не пересеклись. Сама она тоже молчала. Ей казалось, что если показать ему, что она тоже гордая, то он придет к ней. За ней. Но он не приходил. И тогда в сердце девушки вновь поднял голову страх, который всегда дремал где-то там, на задворках ее сознания. А что если ему все-таки все равно?
Эмили была готова поклясться чем угодно, что ему не все равно, но реальность кормила страх. Сириус не приходил, тут уж клянись, не клянись.
Первую неделю Эмили упорно убеждала себя, что это он должен прийти к ней, но пришла вторая неделя, а он не приходил. И тут уже Эмили должна была пойти к нему сама и решить все, раз и навсегда. Но она боялась, боялась, что он уже сам решил все раз и навсегда.
И вот сегодня, время пришло, Эмили все решила. Неизвестность, эта постоянная нестабильность изводила ее, и она решилась, что сегодня между ними не останется никаких недомолвок. Она пойдет и все скажет ему, что она думает, что чувствует. И если он чувствует к ней тоже самое, то ему придется считаться с ней, то они скажут всем правду и будут полноценной парой. Но... если он ее использовал, тогда пусть отправляется на все четыре стороны.
Эмили бросила взгляд на отца, яростно замахивающегося битой. Он не любил, когда она праздно бродила где-то в эту опасную пору, а сейчас, когда мысли о смерти не оставляли его, он совсем помешался на безопасности. Поэтому она ничего не сказала, соорудила муляж из подушек под одеялом и достала метлу, которую забрала у Сириуса в тот раз.
Прежде, чем подойти и постучать в дверь, Эмили пять минут простояла совершенно без движения. Она сжимала рукоять метлы так, что побелели костяшки пальцев. Августовский ветер трепал ее волосы. Дом казался неприветливым и одиноким, словно не было всех этих других домов вокруг, и всех этих снующих мимо нее маглов. Девушка с метлой, уставившаяся куда-то между домами, казалась им очень странной, но в целом никому не было до нее никакого дела.
Эмили вздохнула, подошла к дверям и постучала. Сердце стучало где-то в горле. Что она скажет ему? Что она скажет?
Дверь отворилась. На пороге стоял потрепанный Сириус Блэк в домашних штанах и голым торсом, еще влажным, потому что парень, должно быть, принимал душ. Черные волосы мокрыми прядями облепили его высокие скулы. Вода капала на ключицы и бежала вниз по рельефу груди. Что-то на его лице изменилось, он словно на мгновение нахмурился, а потом его губы исказила улыбка, выглядевшая как усмешка. Он был не рад, что она пришла.
- Привет.
Эмили почувствовала, как у нее задрожали руки, и еще крепче вцепилась в метлу, словно та была прибита к полу и могла бы стать ей опорой. Он был ей не рад.
- Привет, - язык не слушался, а губы словно боялись изменить свое положение. – Я принесла твою метлу.
Она хотела сказать совсем другое.
Она хотела бросить эту метлу ему в лицо, с порога врезать ему по лицу, сказать, что он подлец, каких свет не видывал... Но потом она увидела его лицо, лицо, которому совершенно все равно, зачем она пришла. «Нам нужно поговорить». Вот, что должна была она сказать, спокойно и равнодушно. А вместо этого она только и смогла промямлить про метлу.
Сначала Эмили показалось, что он не пустит ее, просто заберет метлу и закроет дверь у нее перед носом. Она даже понадеялась на это, потому что это бы означало, что он боится оставаться с ней наедине. Но он кивнул и отошел, пропуская ее в прихожую.
Из-за стука сердца Эмили совсем не слышала своих шагов и шагов Сириуса, но когда она вошла в гостиную, Сириус вошел следом.
- Нам нужно поговорить, - его голос звучал как приговор, который выносит на суде усталый от заседания судья, никакого сострадания.
Эмили замерла. Все это было неправильно, это должны были быть ее слова, она должна была быть главной в этом разговоре, она должна была быть обвинителем и судьей. Но ее губы дрожали и не подчинялись ей, а в горле кровавым пульсирующим сгустком мешало сердце.
- Я знаю, зачем ты пришла, - Он отошел к окну, и она не могла видеть ничего, кроме его голой спины. – Мы с тобой такие разные. Разного хотим от жизни. Разного хотим друг от друга.
Ровные, ничего не значащие слова. Словно зачитывают протокол. Если бы у этой сцены были зрители, они бы непременно захотели зевнуть.
Эмили закачала головой, что он такое говорит, пусть он замолчит, он что, не чувствует, что это подобно избиению. Но он не останавливался. Он явно дано был готов к этому разговору, слова слетали с его губ, не задерживаясь в раздумьях. Он оперся на подоконник.
- Нам лучше быть друзьями, это единственное, что я умею делать хорошо...
Мерлин, что он такое говорит!
- Эм, - он запнулся, но сразу же продолжил. – Эмили, все, что я сказал тогда Джеймсу – чистая правда. Я ничего к тебе не чувствую сверх того, что ты сестра Джеймса. Я бы может и хотел, но это не по мне...
Эмили и не заметила, как слезы потекли у нее по щекам. Этого не могло быть с ней, как это могло случиться? Что с ней не так? Она доверилась тому, кому нельзя доверять. Она думала, что она особенная для него, но сколько еще девушек были уверены в том же самом? Это особый вид мастерства и подлости - заставить девушку думать, что она особенная, когда она очередная. Она думала, что все то, что она чувствовала к нему, находит отклик в его сердце. Как же она обманывалась! Ее все предупреждали, но она все равно бросилась с головой в этот гиблый омут с мазохистским желанием пойти на дно. Что ж, вот оно и дно, пляши, идиотка!
И словно растеряв всю свою гордость, она вдруг медленно пошла к нему, к своему палачу, неся ему воображаемый топор и свою голову. Когда от тебя отказываются, ты уже не слышишь и не видишь ни жестоких слов, ни подлых поступков. От тебя отказываются, и ты сама от себя отказываешься. Если уж рубить, то до конца, если уж так больно, то какая разница будет ли больнее, если уж завтра будет без него, то пусть оно вообще не настанет.
- Сириус, не надо, - Эмили сама еле расслышала свой осипший голос.
Парень от неожиданности резко развернулся и оказался к ней почти лицом к лицу. Она никак не могла разглядеть выражение его лица через пелену слез, застилающую глаза.
- Сириус, - повторила она, как заклинание.
Слезы все текли не переставая, дыхание спотыкалось, как старая хромая лошадь, которую пора застрелить. Она закрыла лицо ладонями, стараясь заткнуть рвущиеся из горла рыдания, и не видела, как Сириус с отчаянием на лице подался вперед, словно желая прижать ее содрогающееся от рыданий тело к себе, развенчать все сказанные слова, вернуться назад в эту пучину непонятных пугающих чувств. Но он успел взять себя в руки.
- Я налью тебе воды, - наконец выдавил он из себя и направился на кухню.
Паника, которая до этого лишь робко поднимала голову, вдруг вскочила во весь рост.
- Сириус, я люблю тебя, - выкрикнула Эмили ослабленным и надорванным от рыданий голосом. – Даже если для тебя это не имеет значения.
Он остановился на пол пути, но, так и не обернувшись, пошел дальше и скрылся на кухне.
Это не имеет никакого значения. И никогда не имело.
Не в силах вынести происходящее, Эмили неслышно выскользнула из квартиры.
***
Сириус и не вспомнил про воду, за которой пошел, когда остался один на кухне. Он оперся на столешницу, сжав ее так сильно, что побелели костяшки пальцев.
Зачем она пришла?!
Наверное, на его месте было очень глупо рассчитывать, что она не придет, что этого разговора не будет, что они просто встретятся на перроне, как давние знакомые. Словно и не было ничего такого между ними. Секс. Подумаешь! С каким количеством девушек он переспал, но, однако, ничего кроме приветствия на перроне или в школьном коридоре их уже и не связывает. А значит и с ней могло быть так же.
С Ней не могло.
Зачем она пришла?!
Сириус никак не мог понять, почему ее приход, а главное ее слова, вызвали в нем такую бурю противоречивых чувств, а главное – такую неконтролируемую панику. Кажется, он никогда так не боялся своей бывшей подружки. Бывшей? Да, совершенно точно нужно кончать с этим. У них ничего и не могло получиться изначально. Нет, не так. Ни у кого не могло ничего с ним получиться.
Зачем ему это? Серьезные отношения – это же чушь собачья. Это совершенно не для него. Он всю жизнь избавлялся от любых сковывающих его уз, сковывающих его свободу. Ему это было до жуть противно. Даже Джеймс и Лили… Он хоть и считал их самой идеальной парой на всем белом свете, но себе такого счастья не хотел.
Вот если бы Эмили не усложняла все… Она же усложнила всю их связь только своим присутствием. Чем она оказалась такой другой, что с ней так было нельзя? А с ней так было нельзя! Так почему он посмел это сделать? С сестрой лучшего друга…
Вина перед Джеймсом была просто невыносимая. Он так боялся, что Джим никогда ему этого не простит, не захочет даже знать его… Каждый раз, когда он смотрел на Эмили, он боялся, что Поттер о них узнает. Нет, он не только об этом думал, конечно… Мерлин, если бы он вообще умел думать, то всей этой ситуации вообще не было бы!
Отношения – это не для него. Он же Сириус Блэк.
Парень со злостью ударил кулаком по столу. Как же он был зол на самого себя, настолько сильно, что ему казалось, что злится он исключительно на Эмили.
- Сириус!
Сириус подпрыгнул от неожиданности, потому что в тишине кухни раздался голос никого иного как Ремуса. Блэка бросило в холодный пот до того, как он понял, что голос раздается из кармана его домашних штанов, в котором лежала одно из их с Джимом сквозных зеркал.
Парень запустил руку в карман, другой рукой судорожно накладывая на дверь запирающие и заглушающие заклинания – только бы Эмили не зашла. Из зеркала на него почему-то смотрел не Джим, а Ремус, и выглядел он куда хуже обычного.
- Луни, что случилось? – Сириус попытался сделать вид, что его странное выражение лица не что иное как ошеломление.
- Отец Джима, - у Ремуса словно закончился воздух. – Он умер.
- Сейчас буду!
Мерлин, только не это! Как Джим справится с этим, как они все с этим справятся, ведь отец Джима стал и ему как отец, да он был лучшим отцом в мире! Бедный друг! А тут еще он с…
Парень вышел с кухни, но девушки там уже не было.
Так странно, он словно до сих пор чувствовал ее присутствие, такое реальное. Она еще пару минут назад стояла здесь и говорила ему о своей любви, которую он просто швырнул ей в лицо. Как настоящий подонок.
Он – подонок, и это реальнее всех его жалких оправданий вместе взятых.
***
Северус Снейп открыл глаза и бросил раздраженный взгляд на дверь, словно эта она была виновницей всех его бед. Родители опять ругались без остановки уже третий час. Неужели за столько лет совместной жизни и постоянной ругани им все еще было, что сказать друг другу, неужели еще не все они выплеснули? И почему он не поставил заглушающее заклятие? Мало ли, до чего дойдет их ссора, вдруг Северусу будет необходимо вмешаться, в конце концов, когда он был маленький, то часто боялся, что с мамой что-то случится и вмешивался в их ссоры... Но сейчас это был скорее привычный образ мысли. Что магл мог противопоставить чистокровной волшебнице? Только ненависть, глухую и бессильную. Но Северус все равно не отключал звуки, только бы не оставаться наедине с собой.
Сегодня или никогда.
Северусу казалось, что он наконец решился, что вот сегодня он скажет Лили… На самом деле, он решился лишь пойти к ней, а слова так и не шли. Что тут скажешь? «Всегда говори от сердца» - учила Лили. «Молчи, если не умеешь подобрать слова» - говорила мама. Это было бы смешно, но у Северуса не было настроения смеяться. Дверь орала раскрытой пастью. Поттеру всегда и все было смешно. Северус нервно махнул палочкой и дверь захлопнулась.
Говорить от сердца.
«Лили, я идиот!»
Это честно, но ничего не меняет. И что, что идиот? Поэтому все можно? Но Поттеру же все можно.
«Лили, я был не прав!»
Это уже не так честно. В чем не прав? В грубости. Его слова не могут изменить ее происхождения, но разве он вообще имел право говорить – так? Да не важно как. Почему он вообще это сказал? Потому что это правда, но это не должно было иметь значение. Опять вранье, для него происхождение имело значение. Тогда почему ее происхождение не имело никакого значения? Тогда, семь лет назад он сказал ей, что это ничего, что она из семьи маглов, а теперь при всех назвал ее… этим ужасным словом, которого она не заслуживала! Вот и выходило, что он лжец и лицемер… Врал столько лет Лили, или врет сейчас себе?
Говорить от сердца.
Чистота крови была важна для него, как важен отец для ребенка, выросшего без отца. Он смотрел на своих однокашников, их жизнь, их власть и никак не мог перестать идеализировать значение происхождения. Ему казалось, что все, что ему самому мешает в этой жизни, так это именно эта вонючая магловская кровь, пульсирующая в его жилах вперемешку чистейшей волшебной кровью. Если бы можно было выжечь это из себя, он бы… он бы… он был бы совсем другим, и жизнь его была бы другой. Для него действительно было это важно, но что с того? Это Лили. Это же Лили. Она была особенной, и ничего не было важно, если дело касалось ее.
Сегодня или никогда.
Снейп встал с кровати и начал ходить по комнате, пытаясь расслышать собственные мысли через голоса родителей. Мерлин, зачем так орать... Ничего, немного осталось. Последний год и он свалит из этого унылого магловского дома, осточертевшего ему до глубины души. Если маме тут так нравится, это ее выбор. Он не обязан терпеть все это! Он рожден для
большего.
Северус представил, как станет Пожирателем смерти. Это было почетно, это обещало ему иную жизнь. Он станет великим, и никто никогда не посмеет назвать его... Мысли вернули парня к Лили, и он со злостью пнул чемодан, лежащий в центре комнаты. Он никогда не убирал чемодан, чтобы тот служил напоминанием, что он ненадолго в этом доме.
Лили никогда не примет Пожирателя смерти. Она сама это сказала.
Парень мотнул слипшимися волосами.
Она просто ничего не понимает. Она же девушка.
Северус вышел из дома и пошел по улице. Он никак не мог придумать, подобрать нужные слова. Как исправить прошлое, изгладить эту ситуацию из памяти Лили, если он даже в настоящем и с самим собой не в силах разрешить эту ситуацию. Он не знал, что скажет ей. Не знал, что она хотела бы услышать. Он знал только, что не мог потерять ее, что нельзя было этого допустить.
Это же Лили.
Парень подошел к дому Эвансов и замер на пороге. Нужно было постучать и попросить Лили выйти к нему. И она выйдет. Солнце было такое невероятно яркое, словно знак, что все получится. Он сделал три неуверенных стука. Где-то за его спиной щебетали дети, призывно звенел велосипедный звонок и лаяла собака. До чего же жарко сегодня.
Дверь открыла миссис Эванс, всегда улыбающаяся счастливая женщина с множеством смешливых морщинок возле глаз. Ее лицо не дрогнуло, не исказилось ненавистью при виде Северуса, и он воспрянул духом. Раз родители не в курсе их ссоры, разве это не означает, что Лили считает ее всего лишь временным явлением? Разве иначе не сказала бы она родителям? Конечно сказала бы!
- Здравствуй, Северус, проходи!
Женщина отошла в сторону, пропуская его внутрь. На ней был такой уютный клетчатый фартук, и с кухни доносился чуть сладковатый запах домашней выпечки, и Северус не удержался. Он дерзнул и перешагнул порог, надеясь, что все это лишь хорошее предзнаменование.
- Что-то ты давно не заходил, - весело щебетала мама Лили по дороге на кухню. – Я уж думала поругались, но Лили так ничего внятного мне и не сказала… А, дело молодое! Они с Туньей пошли в магазин, надеюсь ты останешься на ужин?
До чего это был уютный дом! Совсем не похож на его собственный. Здесь у всего… был цвет, была какая-то сочность или даже история. Вот здесь на двери зарубки с подписями, а вон там на паркете следы от крышек, которые девочки пытались выпрямить, но не догадались положить их другой стороной. Каждый предмет в этом доме указывал на то, что в этом доме люди любят друг друга…
На крыльце послышались шаги, и миссис Эванс вышла в коридор. Северусу тоже следовало отправиться за ней, но он струсил.
- Туни, что вы так долго, ваш отец будет с минуты на минуту, а у нас еще стол не накрыт,
- Да к нам привязалась эта сумасшедшая, миссис Маринс,
- Не говори о ней так, это добрейшая женщина! – В возмущении миссис Эванс не было истинной строгости. – А где Лили?
- Во дворе застряла, - нехотя ответила Петунья Эванс. – Получила какое-то известие от своего идиота или еще кого из их шайки…
- Петунья! – На этот раз голос женщины прозвучал довольно угрожающе, но, по видимому, в дом зашла Лили и все замолчали.
На секунду все стихло, но Северус этого не заметил: он с довольной улыбкой прокручивал слова Петуньи, в которых она называла Джеймса Поттера идиотом. Он решил наконец обозначить свое присутствие, раз уж все так удачно складывается, и вышел в прихожую ровно в тот момент? Когда миссис Эванс с беспокойством прошептала:
- Доченька, что случилось?
На Лили лица не было, она была бледной, как полотно, и явно была не в силах произнести хоть слово, как вдруг она увидела Северуса и побледнела еще сильнее. Ни капли радости. Ни капельки.
- Ли..ли, - промямлил Северус, его язык словно распух внутри рта. – Я.. я пришел поговорить…
Воцарилось молчание. Петунья замерла на лестнице и с интересом наблюдала за происходящим. По лицу миссис Эванс читалось, что, видимо, пригласить этого юношу на ужин было не лучшей ее идеей. Лили смотрела на него каким-то пустым взглядом, словно сейчас ничего не имело уже значения, ни этот коридор, ни он сам.
Сейчас или никогда.
- Лили!
Раз она молчит, он ей все-все скажет! Да, точно! Он скажет ей, что любит ее с тех самых пор, когда она бросила тот цветок на детской площадке. Любит все в ней, и поэтому ему нет дела до ее происхождения! Ничто не имеет значения, раз он так любит ее медные волосы, ее удивительно зеленые глаза, ее доброе сердце. Он скажет это сейчас или никогда.
- Лили, я…
- Уходи.
Ее голос прозвучал безжизненно, но твердо и уверено.
- Но Лили, я хотел сказать…
- Северус, - оборвала она его. – Уходи.
***
Лили Эванс шла по тротуару вместе со своей сестрой и несла облегченный с помощью магии огромный пакет с продуктами. Тунья шла чуть спереди, скрестив руки на груди, и хмуро прислушивалась к шагам за спиной. Прошло столько лет, а мама все еще заставляла их вместе ходить за продуктами, словно совместный выбор колбасы мог залатать эту пропасть между ними. Но ничто не могло. И они просто молчали, мечтая как можно скорее вернуться домой и снова разбрестись, каждая в свою жизнь.
На улицах было много прохожих с детьми, соседи кивали девочкам, малышня весело хвастала тёмными стёклами и очками – сегодня обещали солнечное затмение. Лили задумчиво улыбалась и кивала всем в ответ, но мысли ее бродили далеко от небесного светила. Как там Джеймс?
Его родители совсем слегли. Если мама еще держалась, то отец все реже пребывал в сознании. Целители разводили руками. Джеймс держался, как мог, шутил и смеялся, но все видели его остекленелый взгляд, словно он сам умирал. Поэтому с ним всегда кто-то «дежурил».
Что делать, когда умирают родители твоего парня?
Лили не знала, и вряд ли кто-то мог ей подсказать.
Наконец-то девочки дошли до своего дома. Тунья презрительно покосилась на большую сипуху, сидевшую на калитке и жмурившуюся от солнца. Лили остановилась рядом с совой и поставила пакет на землю. Она сразу ее узнала, это была сова Джеймса.
Сердце Лили забилось, когда она протянула руку за письмом. Пальцы дрожали, и девушка замешкалась на секунду. Что случилось? Что-то случилось. Сова недовольно щелкнула клювом – ей надоело стоять на одной ноге. Лили вздохнула и отвязала письмо. Птица сразу же вспорхнула, ответ не был ей нужен.
Лили быстро пробежалась глазами по витиеватым буквам и закрыла рот рукой. Это были слова, выведенные рукой Ремуса Люпина. Они были о том, что у Джеймса больше нет отца.
В каком-то состоянии аффекта Лили вошла в дом, перебирая в уме все вещи, которые могут ей понадобиться. На пороге ее встретила мама, которая сразу же поняла, что что-то случилось:
- Доченька, что случилось?
Случилось непоправимое! Что ей с этим делать? Что говорить Джеймсу? Как его поддержать? Как вообще можно поддержать человека в таком горе? Все, что она могла – это быть рядом, попытаться подобрать какие- то ласковые слова… Но слова не шли, Лили даже не могла себя заставить произнести эту новость вслух.
Девушка посмотрела на маму и вдруг заметила у нее за спиной Северуса Снейпа, который, по видимому, неплохо чувствует себя в доме грязнокровок.
Злость затопила сердце Лили, словно это Северус был виноват в том, что отец Джеймса умер, что Джеймс станет совершенно несчастным. Но на самом деле она просто вдруг представила, что Северус наверняка настолько ненавидит Джеймса и своего собственного отца, что только позлорадствовал бы чужому горю. Мерлин, о чем она только думает… Какая разница, чему там радуется ее бывший друг, когда ее Джеймсу так плохо сейчас, и ей срочно нужно к нему!
- Ли..ли, - промямлил Северус. За это его и называли Нюниусом. – Я.. я пришел поговорить…
Но Лили даже не услышала, не восприняла его слова. У нее перед глазами был только лист бумаги, с которого своими пустыми глазницами на нее смотрела смерть.
- Лили! Лили, я…
Наконец-то девушка вернулась в реальность. У нее не было на это времени. Не было времени на него и его бормотание. Больше не было.
- Уходи.
У них теперь разные пути.
***
Дни неслись галопом, сметая на своем пути последние остатки самообладания. Приближалась помолвка Ричарда, но для Сарры Лоуренс это было не так страшно, как приближение дня, когда Лорд Райс должен был вернуться в их дом. Чтобы забрать ее навсегда.
Сарра не знала точно, когда он приедет и сколько дней у нее есть в запасе. Один, два, или может быть неделя. А она так и не сказала ничего Ричарду, Эве и Люциусу. Все, что она смогла сказать Ричу, это то, что у нее состоялась помолвка. Но больше ничего она так и не смогла заставить себя сказать. Ей даже думать об этом было невыносимо, а говорить…
На самом деле Сарре было несколько не по себе. Она всегда гордилась своим умением контролировать абсолютно все свои эмоции, но… Никто ничего не заметил. Особенно Люциус. Неужели она так хорошо играла? Или ему настолько не до нее.
Люциус. Милый Люциус. О нем говорили, его постоянно хвалили все вокруг.
Прекрасный молодой человек. Чистокровный, баснословно богатый, а как его ценит Тёмный Лорд… Слышали, его невеста только через год закончит школу, и тогда будет свадьба. Самая пышная свадьба за последнее время! Будущая миссис Малфой такая красавица. Они такая замечательная пара, так идеально подходят друг другу. Говорят, сам Тёмный Лорд благословил их союз!
Сарра слышала это везде, куда бы не пошла. И всего пара дней в запасе? Девушке казалось, что она сходит с ума. Отчаяние толкало ее на обдумывание тысячи идей. Ее начали посещать даже мысли о смерти. Когда тебя нет – ничего не может причинить тебе боли. Когда ты мертва, у тебя не может быть ни жениха, ни мужа, ты становишься невестой смерти навсегда.
Но сколько бы Сарра ни думала об этом, как часто ни представляла бы себя, бледную, в белоснежном платье в фамильном склепе – она знала, что никогда в жизни не решится на это. Но в одной из таких дум, вернее из-за этих постоянных дум и родилась одна идея отсрочить приговор.
Постоянные мысли и безжалостное отчаяние сделали свое дело – Сарра плохо спала. Ничего не ела и стала выглядеть просто ужасно. Родители начали всерьез беспокоиться о ее здоровье, тем более, что непонятная болезнь уже убила покойную миссис Забини, а другое недомогание совсем недавно отступило от мисс Нарциссы Блэк. Сарру начал посещать какой-то новый доктор, который оказался обыкновенным падким на деньги шарлатаном, но это было только на руку девушке. Она платила ему за молчание, а родители за то, что их дочери не становится хуже. Все были довольны. Особенно Сарра, потому что ей был прописан обязательный постельный режим и никаких волнений, никаких путешествий и приемов.
Миссис Лоуренс просто разрывалась от переполнявших ее противоречивых чувств. Она действительно не смогла бы сказать, что беспокоит ее сильнее: то, что Сарре нездоровится, или то, что ее отъезд из Англии постоянно оттягивается. Сарра не знала, что одержимость матери ее свадьбой связана не только с нормами общества и желанием скорее ее пристроить. Мама Сарры даже мужу не говорила о своих беспокойствах, касательно происходящих в магическом мире событий. Она не знала, как уберечь Алана от этой войны, но точно знала и продумала, как ей уберечь Сарру.
Конечно, родители девушки слышали о ее отношениях с любимцем Темного Лорда, но они, в отличии от младшего поколения, совершенно не огорчились, что не смогли сосватать свою дочурку с сыном Абракаса Малфоя, будь он хоть трижды богат и знатен. Этот мальчик очень высоко взлетел, а значит падение может оказаться смертельным как для него, так и для его семьи. Не говоря уже о последних слухах, про семью Джозефа Винтригама. Сарра еще ничего об этом не знала, и миссис Лоуренс не упустила бы возможность снять с дочери розовые очки, если бы ни ее странное недомогание, которое предписывало оградить девушку от любых стрессов.
Сначала Сарра очень гордилась своим обманом, пока не поняла, что у нее нет никакого плана. Она просто оттягивала неизбежное, потому что не могла к нему подготовиться. Она не знала, сколько сможет быть узницей своей собственной комнаты, но даже это было гораздо лучше неизвестности, которая ждала ее после «выздоровления».
Единственное, о чем действительно жалела Сарра, так это то, что не додумалась отсрочить свою «болезнь» хотя бы до тех пор, пока не пройдет помолвка Ричарда. По правде говоря, она просто испугалась, что не успеет «заболеть». И девушка не нашла в себе сил признаться даже брату в своём малодушии, не говоря уже о бедном Риче, которого она не сможет поддержать в этот ужасный день.
- Мама, пожалуйста, позволь мне пойти, - умоляла Сарра слабым голосом, делая вид, что ей очень тяжело сидеть.
Миссис Лоуренс в нарядном платье присела на кровать и погладила дочь по руке. Они все уже несколько раз зашли к ней. Чтобы посочувствовать, что она не может присутствовать на приеме у Пьюси.
- Ах, милая, мне так жаль, - женщина сочувственно улыбнулась, глядя на дочь. – Я уверена, что Ричи очень огорчится, что тебя нет…
По правде говоря, миссис Лоуренс гораздо больше переживала о том, что не известно до какого числа какого месяца теперь придётся отложить свадьбу, которую они с мистером Лоуренсом так сильно ждали, а все эти приемы в честь помолвок – обыкновенная формальность.
***
Ричард Пьюси в простой белой рубашке и брюках стоял на своем балконе и смотрел в сад. Погода была отличная, поэтому они с отцом решили провести помолвку в саду. Они сами занимались подготовкой праздника, потому что женщины в их доме не было, а Ричард никак не мог оставить все заботы отцу, хотя ему самому вообще все это нужно не было.
Этот день предвещал быть просто отвратительным.
Не то чтобы все предыдущие дни можно было назвать хотя бы приемлемыми. Все пошло наперекосяк, стоило им только окончить школу. Проходило что-то невероятное. Они с Люциусом были друзьями с самого первого курса, а сейчас словно совсем не могли находиться вместе. Люциус изменился до неузнаваемости: стал высокомерным, жестким, несговорчивым… Он всегда таким был, скажет любой знающий его волшебник, и будет прав. Но с ними Люциус никогда таким не был, а сейчас он словно посчитал, что вырос из них. Ричу казалось, что друг почему-то избегает его, может даже презирает. Неужели из-за того, что Ричард не стал Пожирателем смерти? Когда-то Люциус обещал, что это никогда не встанет между ними.
Наверное, Рич немного лукавил. Он тоже не особенно отел знать о делах Люциуса, потому что отец много рассказывал ему о том, как у Пожирателей происходят «рабочие будни». Ричард не хотел слышать о Люциусе что-то подобное, и потому сам почти не интересовался его делами. Да и сам Пьюси далеко не все мог рассказать своему лучшему другу.
Например, Сарра совершенно ошарашила его вестью о своей уже состоявшейся тайной помолвке с неизвестным ему волшебником. Но еще больше подруга ошарашила его своей одержимостью в сокрытии этой тайны от всех. Какой в этом смысл? Рано или поздно все и так об этом узнают, шила в мешке не утаишь. Неужели она думает, что так ей станет легче? Неужели легче переживать все в одиночестве?
Как бы то ни было, Сарра совершенно помешалась. И Ричард совсем не удивился, когда узнал, что его кузина слегла со странным недомоганием. Но он был разочарован, что ее не будет в этот отвратительный день. Конечно, никто не мог облегчить эту ситуацию, но Ричард надеялся, что сможет отвлечься на ситуацию с Саррой и не примет близко к сердцу свою собственную.
На самом деле Ричард проснулся с такой пустотой на сердце, что ему мыло глубоко безразлично, что сегодня Айрис Ростер официально станет его невестой. Он вообще не хотел о ней думать, потому что даже мысли об этой девушки вызывали у него раздражение. При чем она сама его не раздражала, но раздражало то, какую роль она сыграла в их запутанных отношениях с Эвой и странной игре Паркинсона. И еще больше Айрис раздражала его из-за того, что он сразу вспоминал, что Эвелин запретила ему любые мысли, взгляды и прочие действия в ее сторону.
Эва вообще сводила его с ума своей неконтролируемой ревностью. Может она и была права, и имела на нее право, но этим всем она так измотала ему душу, что он чувствовал себя не влюбленным, а раненным солдатом, который хочет только одного: чтобы перестало звенеть в ушах от контузии. Перепады настроения Эвы уже вызывали у него эмоции, схожие с теми, что он испытывал, общаясь с ее женихом. Женихом.
Мерлин, и за что им все это.
Ричард вышел из комнаты и спустился вниз. Он собиралась пойти в сад и удостовериться, что все готово к приходу гостей, и после этого он собирался привести себя в надлежащий вид. Но вдруг услышал звучание разрозненных, словно кричащих нот. Отец сидел за пианино мамы и неуверенно нажимал клавиши в произвольном порядке.
Ричард замер в дверях, - настолько печальная это была картина.
- Она бы так хотела сама устроить твою помолвку, - прошептал Эридан Пьюси роялю.
- Я знаю, - только и смог ответить Рич.
Правда, он сам, наверное, не сильно жалел, что она не увидит всего этого. Он не хотел эту помолвку, не хотел эту невесту. Кажется, его жизнь пока что не складывается.
P.S. Дорогие читатели, у меня тут возникли непредвиденные трудности с файлом, поэтому на данный момент выкладываю не полный вариант главы. Но обещаю, что разберусь с этим, и даже если не удастся восстановить текст, написание главы заново не займет больше месяца!
