Жизнь под чужим солнцем

Дождь в дорогу - хорошая примета

С разрешения администрации хотелось бы перевыложить данную работу, фик выкладывался в архиве с 2011 года, был оценен на два снитча, после технического сбоя исчез из профиля


Предупреждения

1. AU, ООС некоторых персонажей
2. Идея и отдельные сюжетные линии позаимствованы из сериала «Брак по завещанию»


http://vk.com/club35961101 - группа VK


Трейлеры к фанфику:

http://www.youtube.com/watch?v=y6lR5rCHWtI - "Жизнь под чужим солнцем". Фанфик. Dramione

http://www.youtube.com/watch?v=-zjx70fe9RU - Жизнь под чужим солнцем (фанфик Драмиона Гермидрака)

http://www.youtube.com/watch?v=REuy-nRH-AI - фанфик Жизнь под чужим солнцем (драмиона)

http://www.youtube.com/watch?v=1fkcNkFC8n4 - Жизнь под чужим солнцем (Life under a false sun) - dramione (Draco+Hermoine)




В Лондоне любовная история и скандал - лучшие сладости к чаю


Джон Осборн




Спокойствие, которое излучал облик молодой женщины, уверенно идущей по дорожке к фамильному особняку семейства Малфой, давалось ей с огромным трудом. Несколько последних дней были для нее временем самых тяжелых и горестных раздумий. Единственным, чего она не позволяла себе касаться даже в мыслях, была предстоящая разлука с дочерью. Спасением для нее стали переговоры, которые она вела в последние дни с банком Гринготтс и министерством магии США.

«Я должна уехать, - Гермиона без конца повторяла про себя эту фразу, точно она была заклинанием, которое разом могло решить все ее проблемы, - но перед этим я должна встретиться с мужем. С бывшим мужем. А еще я должна запретить себе думать о том, что в этом доме сейчас находится моя дочь. Потом, в чужом неуютном номере отеля я разрешу себе думать об этом. А пока - нельзя, нельзя…»

Еще несколько шагов, и роскошный фасад особняка предстал перед ней во всем своем великолепии. Гермиона грустно улыбнулась: еще совсем недавно она была так счастлива здесь, и это счастье казалось таким незыблемым… А теперь старые стены, массивные колонны и высокие окна - все в один момент стало чужим и далеким. Это ощущение было незнакомым, странным и неприятным; даже дом, казалось, отвергает ее как что-то инородное. Что-то чужое. Теперь она стала здесь чужой.

Молодая женщина поднялась по ступеням крыльца и сухо кивнула дворецкому. Дворецкий посмотрел на нее испуганным взглядом, словно видел впервые в жизни, но пропустил без лишних вопросов. По старой памяти, хотя, скорее всего, просто был предупрежден о ее визите и выполнял соответствующие распоряжения. Гермиона шла по коридору с бешено колотящимся сердцем, так отчаянно надеясь, что дочка сейчас находится здесь. Но здравый смысл подсказывал, что она сейчас очень далеко отсюда, а иначе почему Драко назначил ей встречу именно здесь?

Муж ждал ее в своем кабинете. Бывший муж, бывший, она все еще никак не могла привыкнуть к этому. Гермиона открыла массивную дубовую дверь и вошла внутрь, сдержанно поздоровавшись с присутствующими. В углу сидел адвокат Малфоев, по обыкновению просматривая какие-то бумаги. Его происходящее, казалось, не занимает вовсе. Драко сидел за столом, рядом с ним расположилась Нарцисса.

- Добрый день, мисс Грейнджер… или, простите, как к вам надлежит обращаться теперь?

Гермиона, одарив свекровь ледяным взглядом, села напротив. Она перехватила взгляд мужа, но глаз не отвела. В конце концов, не настолько она виновата.

- Значит, все было ложью с самого начала? - голос мужа звучал бесстрастно, но Гермиона знала, что ему сейчас тоже очень нелегко.

- Я тебя прекрасно понимаю. Прости.

- Прости? Это все, что ты мне можешь сказать? Тебе не кажется, что это оправдание хорошо для провинившейся школьницы? Просто, незамысловато, ты попросишь прощения, и мы все забудем?

Гермиона молчала. Он был прав. Отчасти прав.

- Из-за тебя наша дочь подверглась смертельной опасности. Молчи! Я не хочу слушать твоих оправданий.

- Драко, она подверглась опасности не из-за меня! - Гермионе стоило нечеловеческих усилий оставаться невозмутимой. Она до боли сжимала руки в кулаки, стараясь ничем не выдать своего истинного душевного состояния. Здесь этого не прощали.

- Я не хочу тебя больше видеть, - в голосе мужа зазвучал металл. - И еще. Я хочу, чтобы ты подписала отказ от прав на ребенка.

- Что? - Гермионе показалось, что в комнате в один момент закончился весь воздух.

- Это единственно разумное разрешение данной ситуации. Мои адвокаты уже подготовили бумаги.

Вот и все. Она думала о том, что ее разлучат с дочкой, но лишить ее права называться матерью Бэкки - это было слишком. К горлу подступили слезы. Только бы не заплакать.

- Драко, можно мне увидеть Бэкки?

- Нет. Ей сейчас ни к чему лишний стресс. Ей и так пришлось многое перенести.

- Как ты объяснишь ей мое исчезновение?

- Когда она подрастет, я скажу ей, что ты встретила другого мужчину и оставила нас. Если за точку отсчета брать то, что ты сделала на самом деле, это не так уж и страшно. И еще. Знай, если ты попытаешься хоть что-нибудь предпринять, мне придется пойти на самые крайние меры.

В наступившей тишине, казалось, можно было различить даже биение собственного сердца - такое вокруг установилось безмолвие. Гермиона посидела пару секунд, словно бы решаясь на что-то, а потом подняла глаза на мужа и улыбнулась.

- Драко, ты очень хороший отец. И ты очень любишь Бэкки. Я тоже очень люблю ее и больше всего на свете я хочу, чтобы она была счастлива. Поэтому я подпишу необходимые бумаги. Пожалуй, так сейчас действительно будет лучше для всех нас.

Драко удивленно поднял глаза. Безупречно красивая женщина, которая несколько лет была ее свекровью, тоже не смогла сдержать удивления. Видимо, предполагалось, что победа будет стоить им дороже.

- Мы сказали Ребекке, что мама уехала. Далеко. Надолго, - голос миссис Малфой звучал ровно, - надеюсь, скоро она вас забудет.

Гермионе казалось, что она попала в театр абсурда, и перед ней сейчас разыгрывается какой-то дурной спектакль. Но он очень скоро закончится, опустится занавес, и все станет как прежде. Но ничего такого не произошло. Всего-навсего заканчивался очередной акт, сама пьеса продолжалась. Ну что же, видимо, пришел ее черед платить по счетам. Недаром говорят, что все тайное рано или поздно становится явным.

Гермиона поднялась.

- Еще я хотела сказать тебе спасибо за все. Я была счастлива. Да, я виновата. Но я тебя не предавала. Позаботься, пожалуйста, о Бэкки, и будь счастлив.

Подходя к дверям, Гермиона сквозь застилавшие глаза слезы увидела, как Нарцисса накрыла своей ладонью руку сына, словно опасаясь того, что он попытается ее остановить. Но опасения оказались напрасными - он не двинулся с места.

Ровно через неделю в аэропорту Хитроу ранним утром прозвучало объявление о начале регистрации на рейс Лондон - Нью-Йорк. Многие обратили внимание на красивую элегантную женщину, которую провожал высокий светловолосый мужчина. Они стояли недалеко от электронного табло, на котором бесстрастно высветились цифры - время вылета, и о чем-то приглушенно разговаривали. Услышав о начале регистрации, они оба вздрогнули, после чего женщина подхватила чемодан и быстро пошла к регистрационной стойке. Мужчина напряженно наблюдал за ней, но она так и не оглянулась. Он дождался, пока она скроется из поля зрения, а потом резко развернулся и поспешил к выходу.

Утро выдалось на редкость солнечным и ясным, однако когда он дошел до безлюдного места, собираясь трансгрессировать, вдруг начался дождь.

Гермиона, сидя в салоне самолета, выглянула в иллюминатор, прощаясь с Лондоном. Так неожиданно начавшийся дождь все усиливался, и на взлетной полосе уже стояли лужи.

- Дождь в дорогу - хорошая примета, - прозвучало где-то совсем рядом. Гермиона испуганно оглянулась, настолько реальным был голос. Но рядом никого не было. Пару секунд Гермиона прислушивалась к своим ощущениям. Она узнала голос. Это был голос ее мамы.

Она улыбнулась, и напряжение, в последнее время не отпускавшее ее ни на секунду, вдруг исчезло без следа.

«Теперь это будет моя собственная жизнь, и больше никто не посмеет придумывать ее за меня. Не знаю, что меня ждет впереди, но в одном я уверена — когда моя дочь вырастет, и мы с ней встретимся, а это обязательно произойдет, она будет мной гордиться».

Шасси, наконец, оторвалось от земли, и очертания Лондона, размытого дождем, остались далеко внизу.

Дождь в дорогу - хорошая примета.



Семь лет назад




Погода портилась на глазах, а на выезде из Лондона и вовсе начался дождь. Сказывалась и бессонная ночь, и долгий путь, поэтому Гермиона, сидящая за рулем, уже с трудом следила за дорогой. Глаза буквально слипались, и, чтобы не заснуть, ей пришлось поставить кондиционер на самую большую мощность. Дорога постепенно пошла в гору, наконец-то началось предместье Лондона, где раньше жили ее родители. После их смерти прошел уже год, но ей казалось, что все случилось буквально вчера. Сегодня к ним с Роном должны были приехать Поттеры. Гермиона пригласила их провести прощальные выходные в доме ее родителей, в память о них. Гарри и Джинни, разумеется, согласились.

Не так давно Рону удалось убедить Гермиону продать дом. В конце концов, она собиралась остаться жить в магическом мире, в мире маглов после смерти родителей ее ничего не держало, поэтому и за домом следить было некому. Гермиона с тяжелым сердцем согласилась, признав правоту Рона. Но ей было бесконечно больно расставаться с местом, в котором прошло одиннадцать лет ее жизни, с домой, в котором жили ее родители. Но Рон прав - Гермиону Грейнджер в мире маглов ничего больше не держало. Она и за руль сегодня села в последний раз - папина машина в скором времени тоже будет продана.

Гермиона смахнула непрошеные слезы: в этом доме и в этой машине она чувствовала себя ближе к родителям.

Дорога вновь пошла в гору, замелькали прелестные частные домики, но они буквально тонули в густом тумане, таком привычном для этих мест. Сейчас стены домов выглядели мокрыми и неприветливыми, и только лишь яркие цветы на балконах и в окнах вносили некоторое оживление в это серо-унылое влажное царство.

Девушка припарковала машину на противоположной стороне тротуара: парковка у дома была одной сплошной лужей. Выбираясь из машины, Гермиона все же умудрилась промочить ноги - ледяная вода моментально залила обувь, поэтому Гермиона, чертыхнувшись, схватила с заднего сидения пакеты с покупками и быстро побежала к дому. Когда она поднялась на крыльцо, вода с нее стекала потоками. Она убрала от лица мокрые волосы и принялась шарить в карманах в поисках ключей. Ключи отчего-то все никак не находились, должно быть, она оставила их дома. Стучать или звонить было бесполезно - все равно дома никого не было, судя по тому, что в окнах было темно. Но тут внимание девушки привлекла одна интересная деталь - дверь слегка приоткрылась, видимо, от сквозняка. Гермиона недоуменно пожала плечами: не может быть, чтобы она забыла запереть дверь. Ключи еще были у соседки, так, на всякий случай, но вряд ли она заходила, да еще и дверь оставила открытой.

Дверь отворилась абсолютно бесшумно. Гермиона осторожно поставила пакеты на пол и забрала мокрые волосы в хвост. Наступившие сумерки вовсю хозяйничали в доме - было темно, разве что очертания предметов можно было различить с большим трудом. Гермиона уже хотела было зажечь в прихожей свет, но рука замерла в воздухе: на кухне она услышала чьи-то приглушенные голоса. Стараясь производить как можно меньше шума, она на цыпочках дошла до конца коридора. Каково же было ее удивление, когда в говоривших она узнала Рона, Гарри и Джинни. Напряжение вдруг отпустило, Гермиона перевела дыхание и улыбнулась. Она уже собиралась обнаружить свое присутствие и спросить, отчего они сидят в потемках, но то, что она услышала, заставило ее повременить с этим решением.

- Гермиона знает? - голос Гарри звучал устало и как-то напряженно.

- Господи, Гарри, конечно, нет! - в голосе Рона звучало раздражение и все та же усталость. - Как ты себе это представляешь? Дорогая, до нашей свадьбы осталось пара месяцев, а сейчас вот оказалось, что от меня беременна одна моя знакомая. Она была моей любовницей, но не бери это в голову, это ерунда. Ты ведь по-прежнему готова выйти за меня?

В комнате повисла напряженная тишина. Кто-то поставил стакан на столешницу, и резкий громкий звук неприятно ударил по нервам. Гермионе показалось, что ей снится кошмарный сон. На какую-то долю секунды мелькнула шальная мысль, что все это розыгрыш, что они слышали, как она вошла в дом, слышали, и решили ее разыграть. Жестокая шутка, но, главное, шутка! Сейчас они радостно засмеются, вытащат ее из темного коридора, усадят за стол в ярко освещенной комнате, и Джинни побежит за волшебной палочкой, чтобы высушить ей одежду, Гарри усядется напротив, и Рон обнимет ее и скажет, что она дурочка, раз поверила во все это. И все сразу станет хорошо, и дождь застучит по подоконнику совсем по-другому, радостно и весело, а не тоскливо и безнадежно, как сейчас… Но ничего не происходило, только часы глухо пробили где-то наверху, и лестница скрипнула едва слышно, словно по ней спускался кто-то невидимый и почти невесомый.

- И что ты намерен делать? - голос Джинни, напротив, звучал резко и звонко.

- Молчать, что же еще?

Гермиона отказывалась верить услышанному.

«Господи, неужели это правда? Неужели он вот так запросто сознается в том, что хочет сделать нашу жизнь ложью, грязной и отвратительной ложью?»

- Чего ты хочешь от нас?

- Хочу, чтобы вы тоже молчали. По крайней мере, до свадьбы. Там уже обратного хода не будет.

Гермиона уже с трудом сдерживала слезы. Как же она боялась услышать ответ Гарри и Джинни, ведь если они сейчас согласятся, значит, они тоже будут ей врать, смотреть в глаза и врать. Это будет означать, что все оказалось ложью, вся ее жизнь и…

- Хорошо.

Ну вот и все. Неожиданно для самой себя Гермиона улыбнулась и медленно побрела к выходу. Слезы катились по щекам, обжигающие и соленые, и улыбка сейчас смотрелась до ужаса странно и неуместно, а она почему-то все продолжала улыбаться…

Дверь закрылась также бесшумно, как и открылась. Гермиона с удивлением посмотрела на залитую дождем улицу. Надо же, как быстро все случилось. Пять минут назад у нее было все. Привычная, устоявшаяся жизнь, а теперь вдруг оказалось, что все это было иллюзией, миражом. Это горькое открытие и все связанные с ним мысли никак не желали укладываться в голове, и эти самые мысли, хаотичные и беспорядочные, разрывали подсознание в клочья. Трясущимися руками девушка открыла дверцу машины. Повернула ключ привычным движением, и уже через минуту стена дождя отделила ее от ее прошлой жизни.

Больше всего на свете ей сейчас хотелось зареветь, разбить что-нибудь или наорать на кого-нибудь, но она знала, что должна сохранять хладнокровие. Сейчас главное добраться до какого-нибудь отеля, где ее не будут искать, и обдумать свое дальнейшее поведение. Интересно, как скоро они поймут, что она заходила в дом? Вспомнив про оставленные в прихожей пакеты, Гермиона чертыхнулась. Все было против нее.

Дождь все усиливался. Ехать удавалось с трудом, и машину постоянно заносило на скользкой дороге. Дворники едва справлялись с потоками воды, и толку от фар было чуть. Совершенно неожиданно в свете придорожного фонаря мелькнул силуэт с поднятой рукой. Плохо соображая, что делает, Гермиона нажала на тормоз, а потом сдала назад. Фигура метнулась к машине, Гермиона открыла окно и увидела совсем молоденькую девушку, лет семнадцати, насквозь промокшую и стучащую зубами от холода.

- Подвезете?

Гермиона кивнула. Ей стало жаль эту глупышку, еще нарвется на неприятности.

- Ой, как здорово! - девица тут же запрыгнула в салон. - А вы в Лондон, да? Я тоже, мы с друзьями автостопом путешествуем, встречаемся утром в городе, я уже боялась, что так и останусь ночевать на дороге. Денег на гостиницу нет, а дождь такой, что просто ужас! Ой, а вы плачете, да? Что-то случилось?

Гермиона, всю дорогу сдерживающая слезы, наконец, не выдержала. Слезы застилали глаза, и дороги она уже совсем не различала. Машину занесло, девчонка закричала, и Гермиона резко затормозила.

- Что случилось?

Но сил отвечать не было. Юное создание, которое Гермиона так сердобольно согласилась подвезти, о чем-то напряженно размышляло пару минут.

- Вот что, садитесь-ка на мое место, а я поведу. Вы сейчас вести все равно не в состоянии, а у меня хоть и нет прав, но езжу я вполне прилично, давайте, давайте!

Девчонка выскочила из машины, обежала ее и распахнула дверь.

- Давайте меняться.

Гермиона, плохо соображая, что делает, послушалась. Девушка действительно ловко управляла машиной, шум дождя убаюкивал, успокаивал, и Гермиона неожиданно для самой себя рассказала случайной попутчице все. Та слушала ее внимательно, напряженно всматриваясь в ночную мглу, разлитую за стеклом.

- Слушай, тебе надо развеяться. Поехали с нами, обещаю, будет весело!

- Тебе не страшно? Вот так, на ночной дороге одной голосовать?

- Нет, - девушка легкомысленно покачала головой, - это же такое опьяняющее чувство - сорваться куда-нибудь, оказаться там, где никогда не был, где никто тебя не знает, где можно быть совсем другой… Мне нравится!

Гермиона грустно подумала, что у нее никогда не получалось относиться к жизни также легко. Все свои поступки она всегда тщательно взвешивала, всегда тщательно оценивала их последствия. Довзвешивалась. Дооценивалась.

Погруженная в свои невеселые размышления, она не сразу поняла, что произошло. Сначала в глаза ударил яркий ослепляющий свет, затем раздался крик девушки, удар, машину несколько раз крутануло, а потом все резко погрузилось во тьму.


Последняя воля Люциуса Малфоя

...To the heart and mind ignorance is kind.

There's no comfort in the truth, pain is all you'll find...


George Michael «I’m never gonna dance again»




Гермиона открыла глаза и улыбнулась: надо же, какой дурацкий сон ей приснился. Подслушанный разговор, девушка, голосующая на темной пустой дороге, грузовик, выехавший на встречную полосу, авария… При мысли об аварии по телу пробежала неприятная дрожь.

«Слава Богу, это всего лишь сон!»

Гермиона снова открыла глаза. Интересно, почему Рон не разбудил ее? И Гарри с Джинни, они ведь сейчас гостят у них. Она что, проспала?

Потолок был незнакомый. Гермиона попыталась встать, но в эту же самую секунду всё тело пронзила такая нестерпимая боль, что она тут же со стоном повалилась обратно на постель. Где-то над головой раздалось непонятное пиликанье, и через минуту в комнате появилась девушка, одетая в медицинскую форму. Гермиона в недоумении посмотрела на нее, а потом осторожно повернула голову, стараясь понять, где находится.

Это была больничная палата.

- Где я? - Гермиона попыталась заговорить с медсестрой, но вышло только какое-то маловразумительное хрипение.
Девушка в белом халате улыбнулась ей, затем подошла к стене, где громоздились какие-то приборы, нажала на какую-то кнопку и, наклонившись, проговорила:

- Доктор, Элизабет Фрэнк из двадцать шестой пришла в себя.

Гермиона с огромным трудом приподнялась на постели, оглядывая палату в поисках своей только что очнувшейся соседки. Каково же было ее удивление, когда она увидела идеально ровно застеленную соседнюю кровать. Пустую кровать.

В этот момент дверь распахнулась, и на пороге возник пожилой добродушный доктор. Отдав медсестре распоряжения, он подошел к кровати Гермионы и сверился с какими-то записями.

Так-так, мисс Фрэнк, с возвращением! Как самочувствие?

У Гермионы голова пошла кругом. Почему присутствующие упрямо и как-то безоговорочно уверенно называют ее мисс Фрэнк?

- Доктор, - огромным усилием воли девушка заставила голос звучать более или менее твердо, - по всей видимости, произошла ошибка. Меня зовут не Элизабет Фрэнк. Скажите мне, что произошло, и как я здесь очутилась?

В глазах доктора промелькнула тревога, но он тут же улыбнулся, заговорив чрезмерно бодрым и фальшивым голосом:

- Мисс Фрэнк, вы стали жертвой автомобильной аварии и получили травмы. Какое-то время вам придется провести в больнице, есть необходимость в медицинском наблюдении. Но это ненадолго, совсем скоро вы сможете отправиться домой.

Гермиона как-то отстраненно подумала, что доктор плохой актер. Тон был настолько фальшивым, что невольно возникала мысль: неужели он считает, что подобным уверениям может хоть кто-нибудь поверить?

«Так, прежде всего нужно выпытать у него как можно больше информации. Больница, судя по всему, магловская. Господи, неужели авария мне не приснилась?»

По спине пробежала дрожь, в ушах зазвучал чей-то пронзительный крик. Гермиона непроизвольно закрыла уши руками. Посидев так пару минут, она отняла руки от головы, как вдруг что-то заставило ее дотронуться до лица.

«Господи, только не это!»

Волна паники накрыла девушку с головой. Боясь поверить собственным предположениям и надеясь, что ошиблась, Гермиона обратилась к доктору, который стоял у окна и просматривал чьи-то рентгеновские снимки. Вполне вероятно, ее собственные.

- Дайте зеркало! - ее крик прозвучал в мирной тишине больничной палаты отрывисто и как-то неуместно. Паника, душная и липкая, никак не желала отпускать ее. В голове билась одна единственная мысль, невыносимо страшная и оттого самая вероятная.

Доктор отложил снимки и приблизился к кровати.

- Дайте мне зеркало, немедленно!

Гермиона снова хотела закричать, но вырвалось только какое-то страшное и невразумительно хрипение. Через пару секунд она увидела давешнюю медсестру, входящую в палату со шприцем в руке. Девушка приблизилась к ее кровати, быстро переглянулась с доктором и сделала какое-то едва уловимое движение. Гермиона в ту же секунду почувствовала, что в руку как будто впился комар, сознание куда-то поплыло, и словно сквозь плотную толщу воды она услышала голос доктора, в котором слышалось вполне искреннее и неподдельное сочувствие;

- Она еще слишком слаба. Разговор придется отложить.
Сейчас лишний стресс ей ни к чему.
- Вы подозреваете амнезию?

- Вероятно, иначе как объяснить тот факт, что она не помнит даже собственного имени?

Постепенно шум в ушах стих, Гермиона закрыла глаза, и, прежде чем окончательно провалиться в сон, у нее промелькнула мысль: «Гарри с Роном наверняка меня ищут… Они найдут меня, и тогда я смогу доказать, что я не Элизабет Фрэнк…»

Странное дело, но пробуждение было неожиданно легким и радостным. Гермиона открыла глаза, несколько секунд неотрывно смотрела в потолок, а потом попробовала осторожно пошевелиться. К своему собственному удивлению, она почти не чувствовала боли, поэтому попыталась осторожно присесть на кровати. Как ни странно, ей это удалось. Гермиона перевела дыхание и оглядела палату. Яркий солнечный свет лился из широко открытого окна, ветер шевелил прозрачные занавески, принося с собой с улицы легкий, едва уловимый запах цветов.

«Как хорошо, что все обошлось! Я ведь могла погибнуть… Интересно, как себя чувствует та девушка, которая ехала вместе со мной?»

Гермиона принялась крутить головой по сторонам, взгляд ее снова наткнулся на идеально застеленную соседнюю кровать и…

Неожиданная мысль заставила ее похолодеть. А потом словно кинолента начала перематываться в обратную сторону: авария, девушка, подслушанный разговор…. Ах да, еще ее разрушенная жизнь в довершение всего.

По щекам полились горячие предательские слезы. За что ей это все? Чем она заслужила такое? Десять лет она считала этих людей самыми родными и близкими, а после смерти родителей у нее и вовсе никого не осталось, кроме Гарри, Рона и Джинни. Господи, что она делала не так? Неужели она оказалась недостаточно хороша, что человек, которого она любила много лет, завел глупую и пошлую интрижку на стороне? Неужели та, другая, оказалась лучше, интереснее, красивее, чем она, Гермиона? Неужели она не оправдала ожиданий Рона? Она не могла поверить в это, ей все казалось, что кто-то наверху напутал что-то с их судьбами; то, что происходило сейчас, неправильно, неверно, а правильно совсем по-другому! Или же… все наоборот, наконец-то все стало на свои места? От ее прежней жизни осталась только горстка остывшей золы, и теперь все придется начинать заново, возрождаться из пепла. Она сможет, она ведь всегда была сильной, она умела бороться и побеждать! Только вот самое трудное и печальное состояло в том, что Гермиона не знала, для чего стараться, кому она будет нужна, новая и возрожденная Гермиона Грейнджер? Самой себе она была не нужна.
И все же ей придется начать все сначала. Только вот как, когда душа умерла, осталось только тело, оболочка, да и та, судя по всему, изуродованная и ужасная? Бинты на лице приводили ее в ужас, она начинала плакать, бинты намокали, приходящая медсестра начинала ее ругать, а потом смотрела ей в глаза и почему-то переставала ругать, только лишь качала головой и грустно вздыхала.
Сколько прошло времени, Гермиона не знала. Неделя, две? Дни сменялись один за другим, а на душе по-прежнему было черно и пусто, и поговорить ей было не с кем, разделить этот ужасный груз, чтобы стало хоть немного легче.

Она была совсем одна.

Глухими и одинокими ночами, лежа без сна в жаркой больничной палате, она придумывала себе новую счастливую жизнь, в которой у нее все хорошо, где она сильная и смелая, где она выстояла, пережила, доказала, смогла…

Она засыпала только под утро, тревожным и чутким сном а днем ночные видения, в которых она выходила неизменной победительницей, рассеивались, но и от них был толк: из них вызревало желание сделать что-то такое, что перевернуло бы ее жизнь с ног на голову. А еще в ее душе поселилась ненависть. Не то, чтобы конкретно к Гарри, Джинни и Рону, но скорее к тому, что они сделали, к их предательству. Гермиона знала - никакая сила не заставит ее забыть об этом и простить.

Ей нужно начать все сначала. Вот только как?

- Доброе утро! Как самочувствие? - материализовавшийся в дверях ее палаты доктор по своему обыкновению излучал несокрушимый оптимизм.

«Интересно, как ему это удается? Особенно по утрам».
Гермиона заметила, что за те дни, которые прошли с того момента, когда она впервые очнулась, ни доктора, ни медсестры ни разу не обратились к ней по имени. Это было странно, но не переспрашивать же у них, в самом деле, как ее зовут? Есть вероятность, что после этого ее отправят лечиться к врачам несколько другой специализации.

- Доброе утро, - отозвалась она. - Вполне приемлемо.

- А вы знаете, что у меня для вас хорошие новости?

- Даже так? Меня выписывают? - в голосе Гермионы звучал сарказм. - Хотите, чтобы я шла по городу с перебинтованным лицом? Образ мумии, только вот Хэллоуин еще не скоро.

- Юная леди шутит, это хороший признак, значит, вы идете на поправку! А новость вот какая: вас пришли навестить.
Сердце вдруг заколотилось как бешеное, кровь прилила к щекам и стало нетерпимо жарко.

«Неужели они нашли меня?! Что же мне теперь делать?»

В последние дни в ее состоянии наметилась положительная динамика, и ей даже разрешили днем ненадолго выходить на прогулку во двор больницы. Гермиона выходила в цветущий тенистый садик больницы, осторожно шла по аккуратным мощеным дорожкам, стараясь лишний раз не попадаться на глаза бдительному персоналу и другим пациентам, подходила к нагретым солнцем кованым резным воротам и до боли в глазах вглядывалась в даль.

Она не знала, чего ей хотелось больше: чтобы Гарри с Роном нашли ее, или чтобы не находили. Ответа не было, посетителей к ней тоже не наблюдалось, и Гермиона возвращалась в палату. Зато теперь, услышав, что к ней посетители, она явственно и безоговорочно осознала, чего хотела: она хотела больше никогда в жизни с ними не встречаться. Чтобы их больше никогда не было в ее жизни, так ей будет проще. А еще было страшно, что они увидят ее в таком виде. Совсем не так должна выглядеть победительница.

- А кто пришел? - голос звучал глухо и безжизненно.
Доктор внимательно посмотрел на нее.

- Они не представились, двое мужчин.

Ну конечно, кто же еще. Гермиона медленно поднялась с кровати и подошла к зеркалу. Лучше бы она этого не делала. Больничная пижама болталась мешком на исхудалом теле, руки были в синяках от уколов и капельниц, все лицо в бинтах и только глаза оживляли это жуткое зрелище.

- Вы проводите меня?

- Конечно, мисс, пойдемте.

Гермиона шла следом за доктором по гулким глухим коридорам и молила Бога, чтобы у нее хватило сил выдержать эту встречу. Потом станет легче. Потом, может быть, даже будет все равно. А сейчас ей нужно держаться. Во что бы то ни стало.

Еще несколько шагов, и девушка дрожащей от страха рукой повернула ручку на двери.

Просторная комната для посетителей, в которой Гермиона оказалась впервые, была очень светлой и уютной. Вдоль стен были расставлены диваны, по углам кадки с тропическими растениями, названий которых Гермиона не знала, а в центре комнаты стоял стол, за которым расположились двое мужчин. И, все бы ничего, может, вот только это были не Рон с Гарри. Оба мужчины подняли на нее глаза, услышав звук открываемой двери.

Первому на вид было лет шестьдесят. Респектабельный господин с седыми волосами в очках, съехавшими на кончик носа. Гермиона перевела взгляд на его спутника. Второй был молод, ему на вид было лет двадцать семь или около того. Высокий, темноволосый, с падающей на глаза челкой и мрачным тяжелым взглядом. Впрочем, присутствующих было трое. Не сразу Гермиона заметила еще одного человека, с невозмутимым видом стоящего возле стены.

Немая сцена грозила затянуться, седоволосый господин, наконец, решился нарушить молчание.

- Добрый день, мисс Фрэнк. Я надеюсь, вы уделите нам немного времени? Прощу вас, если это возможно, оставьте нас на некоторое время одних.

Последняя фраза была адресована доктору. Тот кивнул, и, попросив присутствующих не слишком сильно волновать пациентку, вышел в коридор, наглухо притворив за собой дверь.

- Прошу вас, присаживайтесь.

Гермиона не двинулась с места.

- Я полагаю, в этом нет необходимости. Как я понимаю, вам нужна мисс Фрэнк, а я, к сожалению, помочь вам ничем не могу. Я не она, я даже не знакома с ней.


Гермиона сухо кивнула присутствующим и направилась к двери. Уже почти дойдя до двери, Гермиона услышала такое, что заставило ее замереть на месте.

- И все же я настаиваю, чтобы вы задержались, мисс Грейнджер. Уверяю вас, никакой ошибки нет. Мы не займем у вас много времени.

Гермиона на ватных ногах подошла к столу.

«Что происходит, откуда эти люди могут меня знать?»

- Полагаю, можно начинать, - респектабельный господин обратился к третьему мужчине, все это время безучастно стоявшему в стороне. Тот сдержанно кивнул, после чего, к огромному удивлению Гермионы, вынул из вполне магловского на вид портфеля волшебную палочку и принялся накладывать на комнату защитные заклинания. Когда он закончил, без лишних слов вышел из комнаты. Гермиона потрясенно продолжала рассматривать присутствующих.

- Что же, мисс Грейнджер, разрешите представиться. Меня зовут Джейсон Уолтерс, я адвокат мистера Люциуса Малфоя. В связи с волей моего покойного клиента, мне поручено огласить завещание мистера Малфоя в части, которая касается вас.

- Простите, пожалуйста, - Гермиона усмехнулась, - я не знаю, что там вам поручено, что я уверена в одном: ваш покойный клиент мне даже снега зимой бы не дал, не говоря уже о составлении завещания в мою пользу.

- И все же, мисс Грейнджер, позвольте мне закончить. Сейчас я попытаюсь все вам объяснить. Если вам будет угодно, я зачитаю вам завещание мистера Малфоя, это займет около двадцати минут.

- Если вам не сложно, просто изложите суть. Меня не слишком заботят юридические формальности.

- Как вам будет угодно. После смерти моего клиента мистера Малфоя, все его состояние унаследовал его сын, Драко Малфой, единственный сын, прошу заметить. Однако у мистера Малфоя остался счет в Гринготтсе, на котором лежит десять миллионов галеонов. И если вы сумеете выполнить волю моего покойного клиента, и в течение года сумеете выйти замуж за его сына, Драко Малфоя, то половина этих денег будет принадлежать вам. Я понятно излагаю?

На Гермиону было страшно смотреть. Она переводила недоуменные взгляды с адвоката на второго мужчину, который за время их разговора не проронил ни слова.

- Вы что, разыгрываете меня? Это что, шутка?

- Мне понятна ваша реакция. Могу вам сказать, что я и сам никогда не сталкивался ни с чем подобным, такое в моей практике впервые. Но, уверяю вас, это правда. Для вашей подготовки уже создана специальная группа под руководством мистера Эрика Штольберга.

Сидящий напротив мужчина сухо кивнул.

Гермиона расхохоталась. Видимо, сказывалось накопившееся за эти дни напряжение. Теперь вот оказалось, ко всему прочему, что первый сноб магической Британии Люциус Малфой возжелал видеть ее женой своего единственного сына! Это было полнейшим бредом.

- Скажите, а ваш клиент, составляя это завещание, был психически здоров?

- О, об этом вы не должны беспокоиться. Завещание составлено грамотно, и, уверяю вас, оспорить его не удастся.

- А почему ваш клиент решил осчастливить именно меня?

- На все вопросы вам ответит мистер Эрик Штольберг. В случае, если вы примете наше предложение и подпишите контракт.

- Вы хоть понимаете, насколько ваше предложение абсурдно? Меня зовут Гермиона Грейнджер, и после Гарри Поттера для Малфоя-младшего я враг номер один. Как я могу заставить его жениться на мне? Применить империо? Пусть так, но на следующий же день я окажусь в Азкабане, и зачем мне тогда ваши деньги? Дементоры взяток не берут, насколько я знаю.

Эрик Штольберг хмыкнул и посмотрел на Гермиону с явным интересом. Видимо, представил, как она станет подкупать страшных стражников Азкабана.

- Об этом не беспокойтесь, все сложилось как нельзя лучше. Гермионе Грейнджер и не придется выходить замуж. Зачем ей это, ведь она мертва, - Штольберг протянул Гермионе газету.

Все еще не желая верить услышанному, она развернула «Ежедневный Пророк». С первой полосы на нее смотрела она сама, а сверху ее фотографию венчал кричащий заголовок: «Смерть подруги Гарри Поттера. Нелепая кончина Гермионы Грейнджер».

Из статьи Гермиона поняла, что вот уже почти три недели ее считают мертвой. В статье сообщалось, что весь магический мир скорбит о потере волшебницы, которая внесла поистине неоценимый вклад в победу над Волан-де-Мортом. Вдвойне обидным было то, что погибла она самым что ни на есть магловским способом - в автокатастрофе. Далее шли соболезнования семье и друзьям погибшей. Гермиона в ужасе подняла глаза от газеты.

- Мне кто-нибудь объяснит, что происходит?

Штольберг несколько секунд молчал, после чего заговорил. По мере того, как до нее доходил смысл сказанного, Гермиона пыталась понять, как ей следует относиться ко всему этому: то ли как к подарку судьбы и шансу начать жизнь с чистого листа, то ли как к дурному фарсу.

- Итак, мисс Грейнджер, после кончины Люциуса Малфоя прошло уже полгода. Согласно его завещанию, поставить вас в известность о его воле предполагалось через три месяца, однако он оставил нам право действовать по обстоятельствам. Вот уже полгода мы ведем за вами наблюдение. В тот день, когда вы сели за руль, наши люди тоже следили за вами. Авария произошла по вине водителя грузовика. Он был пьян, и девушка, сидевшая за рулем, ничего бы не смогла сделать. Никто бы не смог. Когда произошло столкновение, вам удалось трансгрессировать на обочину. Думаю, это произошло бессознательно, сработал инстинкт самосохранения. Но перед тем, как вы трансгрессировали, разбившееся лобовое стекло изуродовало вам лицо. Сейчас вам требуется пластическая операция, здесь вам наложили элементарные швы. Но даже после операции прежней вы уже не будете. Вам придется в буквальном смысле перекроить лицо. Операция дорогостоящая, но в случае вашего согласия на счет подходящей клиники немедленно будет переведена необходимая сумма, после чего вам сделают новое лицо, простите за прямоту.

Гермиона сидела с застывшим лицом. Господи, почему это случилось именно с ней, почему… Стоп!

- Что произошло с девушкой, которая была за рулем?

- Девушка мертва. Она сгорела в вашей машине, а вы оказались на обочине с ее сумочкой, в которой лежали документы на имя Элизабет Фрэнк. Вас нашли без сознания и доставили в эту клинику. По официальной версии вы получили травмы в результате наезда одной из машин, но это единственное логичное объяснение, которое смогли найти произошедшему маглы. Теперь вы понимаете, почему доктора называют вас мисс Фрэнк. Гермиона Грейнджер погибла, сидя за рулем. Что касается ваших… близких друзей, они тоже считают вас мертвой. В случае, если вы примете наше предложение, часть денег пойдет на вашу подготовку, ну а пять миллионов будут переведены на ваш счет в тот день, когда вы станете миссис Малфой. Как я понимаю, в вашей жизни сейчас сложный период.

Гермиона подняла глаза на говорившего: весь его вид свидетельствовал о том, что он прекрасно осведомлен обо всем, что происходило в ее жизни.

- Судьба дает вам шанс начать жизнь с чистого листа. У вас будет три дня на размышления.


«Ну вот, хотела получить шанс начать новую жизнь - получи, распишись. Бойся своих желаний - они имеют дурное обыкновение сбываться!»


Наследница великого игрока

ОБМАНия: В стране туманов и обманов. Ремикс нравов: любовь и доллары


Мария Свешникова «Небо № 7»




Дорога была темной и пустынной, и только редкие фары встречных машин хоть как-то разбавляли чернильную темноту за стеклом. Гермиона посильнее надавила на педаль — хотелось как можно скорее оказаться дома. Она вообще не понимала, зачем и куда она едет в такое время, да еще совершенно одна. Попытки найти ответ никак не желали увенчаться успехом: мысли были бессвязные, хаотичные, и Гермиона что есть силы сжала руль.

Только не это! Она потерялась, заблудилась, она не знает, куда ехать! Она была готова заплакать от досады и страха, как вдруг совершенно неожиданно в свете придорожного фонаря возникла одинокая фигура. Гермиона принялась до рези в глазах вглядываться в лицо ночного путника и едва не закричала от радости, узнав в нем Рона. Рон посмотрел на нее, и Гермиона поразилась, какое мертвенно бледное у него лицо. Она начала тормозить, но немного проскочила, и ей пришлось сдать назад. Она остановилась недалеко от Рона и приоткрыла окно, дожидаясь, когда он подойдет ближе. Но фигура на обочине стояла совершенно неподвижно, только лохмотья одежды развевал ветер, налетавший резкими порывами. Гермиона хотела было удивиться, почему Рон так странно одет, но в этот момент фигура обернулась и поспешила к машине. Гермиона расслабилась: все хорошо, сейчас они с Роном поедут домой, только вот что он делает здесь посреди ночи? Сейчас она все узнает. Фигура поравнялась с машиной, и Гермиона в раздражении крикнула:

- Рон, ну что ты стоишь? Поехали быстрее!

Человек наклонился, и Гермиона увидела его лицо прямо перед собой. Ее лицо. Перед ней стояла Элизабет Фрэнк с окровавленным лицом, перепачканным сажей. Она улыбнулась и спросила:

- Подвезете?

Гермиона пронзительно закричала и принялась поворачивать ключ в замке, но у нее ничего не получалось, руки не слушались, а девушка тем временем принялась дергать ручку на двери, явно пытаясь попасть в салон. Гермиона посмотрела на ее руки. Руки были все в порезах, и из ран торчали острые осколки стекла. Гермиону сковал липкий ужас: еще немного, и девушка окажется внутри. Но ведь она умерла, она не может просить подвести ее! Дверь, наконец, поддалась, ключи упали из ослабевших рук, нос уловил резкий запах гари, Гермиона снова пронзительно закричала и… проснулась.

Палату заливал мертвенно-бледный лунный свет, лившийся из широкого окна. Гермиона перевела дыхание, пытаясь унять бешеное сердцебиение.

Этот сон она уже видела. Каждый раз она просыпалась именно в тот момент, когда девушка почти оказывалась в салоне машины. Это было настолько страшно, что Гермиона потом долго не могла прийти в себя, сидела в темной палате на постели, обхватив колени руками. Страх отступал только с наступлением утра, отползал, прятался в углах, чтобы ночью вернуться снова, в образе окровавленной девушки, перепачканной сажей. Вспомнив об Элизабет, Гермиона заплакала. Чувство вины, острое, словно иголка, кололо в самое сердце. Оно словно заноза поселилось там и не отпускало ни на минуту, снова и снова отдаваясь тупой ноющей болью. Господи, зачем она разрешила ей сесть за руль? Как можно было доверить машину ребенку без прав, да еще и на мокрой темной дороге? А она позволила, и тем самым обрекла ее на гибель. Зачем она вообще согласилась подвезти ее, если бы этого не случилось, девушка была бы жива. Дождалась бы утра, вымокла или даже простудилась, но осталась бы жива, и друзья отпаивали бы ее горячим глинтвейном где-нибудь в придорожном трактире, и они бы весело смеялись и решали бы, куда ехать теперь… И наверняка у девушки остались родители, которые пребывают в неведении относительно того, куда пропала дочь, и ищут ее, надеются найти, не зная, что не найдут… И только она, Гермиона, знает об этом, только она одна в этом виновата. Если бы она не была такой легкомысленной и не пустила девчонку за руль, ничего бы не произошло.

Мысли сменяли одна другую, опять и опять, так циклично повторяясь и неизменно приводя в исходную точку, в тот момент, с которого все пошло не так: когда девушка села за руль.

Только к рассвету становилось немного легче, когда комнату медленно начинал заливать неяркий утренний свет. Черное, вязкое раскаяние отползало в углы, целый день соседствовать там с липким отвратительным ужасом, чтобы с наступлением ночи снова предстать перед ее воспаленным измученным сознанием во всем своем отвратительном обличии. Она должна была искупить свою вину перед Элизабет, хотя бы частично.

- Доброе утро, мисс Фрэнк, - вошедшая в палату Гермионы медсестра излучала несокрушимый оптимизм. Это ее «мисс Фрэнк» отдалось нестерпимой болью, и вина, затаившаяся в углу, угрожающе зашевелилась.

- Доброе утро, - Гермиона безучастно смотрела, как медсестра наполняет лекарством шприц.

- Мисс Фрэнк, сегодня звонили те господа, которые навещали вас в прошлый раз, и просили передать, что приедут к четырем. Если хотите, до обеда погуляйте во дворе, погода сегодня просто чудо!

Девушка продолжала беззаботно щебетать, Гермиона послушно протянула руку для укола. Еще одна головная боль. Сегодня она должна была дать ответ адвокату Малфоя. Честно говоря, она до последнего надеялась, что это чья-то глупая шутка. Ну зачем Люциусу Малфою составлять такое странное завещание? Человеку, который ее всю жизнь ненавидел и презирал за то, что она имела весьма сомнительное отношение к миру магии. А теперь вдруг оказалось, что он решил выдать ее замуж за своего единственного и, вероятно, горячо любимого сына, да еще и оставить ей в наследство не просто большие, а очень большие деньги?! Этому не было никакого разумного объяснения. Если бы Гермиону попросили описать, какой она видит супругу Драко Малфоя, она бы сказала, что видит ее безупречно красивой, безупречно воспитанной наследницей уважаемого рода. Непременно с безукоризненными манерами, немного холодную и надменную, с хорошим вкусом и умеющую делать все то, что надлежит уметь делать настоящей аристократке. Как ни крути, ни одной из этих добродетелей Гермиона Грейнджер не обладала. Так зачем это нужно Люциусу Малфою? Не говоря уже о том, что его сыну это нужно было еще меньше.

Гермиона усмехнулась, подумав о Малфое младшем. Подумав о нем в качестве своего мужа, она и вовсе едва не расхохоталась. Они ненавидели друг друга семь долгих лет. История их ненависти была яркой и насыщенной, но после Хогвартса пути их разошлись, и ненависть поутихла. Просто пути их больше не пересекались. Гермиона изредка читала о нем в газетах, так, из дежурного любопытства. О нем много писали. Он работал в министерстве магии, являлся едва ли не самым обсуждаемым персонажем светской хроники, неоднократно награждался титулом одним из самых завидных женихов магической Британии и так далее и тому подобное. Гермиону это не слишком интересовало. С годами она стала немного иначе смотреть на свою давнюю вражду с Малфоем, многие поступки сейчас казались детскими и глупыми, иные же и вовсе забылись. Просто время стерло их в памяти, уступив место новым впечатлениям, эмоциям и отношениям. Так странно было осознавать, что судьба снова сводит их, да еще и при таких странных обстоятельствах. Глупо, неправильно и невероятно. Хотя, что было правильным и нормальным? Измена Рона, ложь Гарри и Джинни или авария, в которой погибла совершенно посторонняя девушка, а она, Гермиона, изуродовала свое лицо до неузнаваемости? Это пугало ее больше всего. Вчера доктор сказал ей, что скоро ее выпишут. Она уже полностью здорова, но вот проблемы с лицом — это, увы, уже не их профиль. Ей нужна операция, потому что когда снимут бинты, она увидит только изуродованное шрамами лицо. Операция стоила невероятно дорого. Таких денег у нее, разумеется, не было. У нее вообще ничего не было, ничего не осталось. У нее осталась только она сама, да и то безымянная, ведь она даже имени своего лишилась. Гермиона подумала, что она загнана в угол, в тупик, из которого нет выхода. Только стены вокруг и потолок, который вот-вот начнет опускаться, чтобы раздавить ее окончательно. Выхода попросту не было, а тот, который ей предлагали, был настолько чудовищен в своей нелепости и абсурдности, что становилось смешно.

«Наверно, когда смешно, полагается смеяться. А я отчего-то все время плачу».

Гермиона вышла во двор больницы, залитый ярким солнечным светом. Вокруг были люди, они смеялись, разговаривали, радовались жизни. Гермиона вяло подумала, что это верх глупости — радоваться жизни в больнице. А потом перед глазами возникло окровавленное лицо Элизабет Фрэнк, и Гермиона вздрогнула. Она неправильно себя ведет, Бог сохранил ей жизнь в той страшной аварии, а она ходит и расклеивается, и клянет все проявления человеческих чувств. Так нельзя.

Гермиона выбрала одиноко стоящую скамейку в тени раскидистого дерева. Легкий ветерок приносил с собой приятную прохладу, над головой щебетали птицы и, на минуту прикрыв глаза, Гермиона отрешенно подумала, что все это вполне могло оказаться кошмаром. Ничего плохого не случилось, все в ее жизни по-прежнему, сейчас она откроет глаза и все будет как раньше. Она открыла глаза. Лучше бы она этого не делала.

Совсем недалеко она увидела парня и девушку, которые вместе шли по направлению к одному из корпусов больницы. Девушка была в положении, под легким летним платьем без труда просматривался округлившийся живот. Она радостно смеялась, рассказывая что-то своему спутнику. Она была молодая и очень хорошенькая. Щеки девушки заливал румянец, и глаза блестели, и улыбка буквально цвела на лице. Гермиона вспомнила свое отражение в зеркале сегодня утром, и к горлу подступил ком. Отражение было ужасным. Это еще с учетом того, что бинты ей не снимали. Жалели. Гермиона снова подняла глаза на пару: все было бы ничего, если бы спутником девушки оказался не Рон.

- Мисс, с вами все в порядке?

Гермиона не сразу поняла, что обращаются к ней. Встревоженная медсестра трясла ее за плечо, заглядывая в глаза.

- Да, все в порядке... Скажите, а что там? - Гермиона кивком указала на корпус больницы, куда направлялись те, за кем она так старательно следила взглядом.

- А, там, - девушка радостно улыбнулась, - там родильное отделение. А еще там молодые мамы находятся под наблюдением врача до родов малыша. К нам ведь не только по печальным поводам попадают.

Гермиона подняла глаза на девушку.

- Вы не переживайте, у вас тоже все наладится. Обязательно.

Гермиона перевела взгляд на две фигуры, которые скрылись за входными дверями. Она только успела запоздало удивиться тому, что девушка, вероятно, не волшебница.

Странно, но Гермиона не стала плакать. Ей казалось, что судьба решила добить ее окончательно, явив сегодня эту картину. Но ничего не выйдет. В конце концов, она опустится на самое дно не для того, чтобы утонуть, а для того, чтобы со всей силы оттолкнуться и выплыть. Она все сможет, у нее все получиться. Однажды она будет идти по залитой солнцем улице, очень красивая, счастливая и уверенная в себе, и мужчины будут оборачиваться ей вслед, и за руку она будет вести очаровательную девочку — свою дочку. И сегодняшний день она будет вспоминать без боли и содрогания, а с тихой грустью, и, быть может, даже будет благодарить судьбу за все, что ей пришлось перенести. А сейчас нужно сделать первый шаг. Он самый трудный, но именно с него начинается любая дорога.

Гермиона подняла глаза на девушку.

- А знаете, вы правы. Все так и будет, - Гермиона решительно поднялась со скамейки.

- Мисс Фрэнк!

Оклик медсестры заставил обернуться.

- К вам пришли посетители. Они ждут вас.

Гермиона поблагодарила девушку и поспешила туда, где ее ждали. Выбора ей не оставили, но она сумеет выйти победительницей из этой ситуации. Если для того, чтобы реализовать ту картину, которую она сегодня себе представила, ей придется выйти замуж за Малфоя, она это сделает. Она пойдет на все, чтобы снова обрести свой путь в жизни. И если на сегодняшний момент это единственный шанс, она его использует. Перво-наперво ей нужна операция. Обо всем остальном можно подумать и потом.

Гермиона решительно распахнула дверь и поздоровалась с присутствующими. Неизменный состав: мистер Уолтерс, Эрик Штольберг и некто, выполняющий функции охранника. Гермиона заняла место напротив адвоката и кивнула, демонстрируя, что готова к разговору.

- Итак, мисс Грейнджер, сегодня вы должны дать нам ответ. Я надеюсь, у вас было достаточно времени для раздумий?

- Да. Спасибо, все в порядке.

- И каков же будет ваш ответ?

- Я отвечу согласием.

Мистер Уолтерс кивнул, после чего перед Гермионой возникли несколько листков пергамента и чернильница. Пробежав текст глазами, она поставила свою подпись, где это требовалось.

- Могу я задать вам некоторые вопросы?

- Разумеется.

- Скажите, я получу завещанные мне пять миллионов даже в том случае, если на следующий же день после свадьбы я решу расторгнуть брак с мистером Малфоем?

- Полагаю, что да. В любом случае, в завещании об этом нет ни слова, есть только указание на то, что вы должны стать женой мистера Малфоя, иными словами, завещание вступает в силу, как только вас объявляют супругами. Как должна складываться ваша дальнейшая жизнь, в завещании не оговорено.

Гермиона кивнула. Это было очень даже хорошо.

- И еще. У меня будет условие. Я хочу, чтобы вы разыскали семью мисс Элизабет Фрэнк и оповестили ее родителей о том, что их дочь погибла. Часть денег, которая будет тратиться на мою подготовку, должна будет переведена на счет кого-то из членов семьи погибшей девушки.

Мистер Уолтерс и Штольберг переглянулись. Вероятно, такого развития событий не предполагалось. Пару минут в комнате висела напряженная тишина, после чего Штольберг заговорил:

- Хорошо. Ваше условие будет выполнено. Если это все, полагаю, у вас будет час на сборы. Мы поедем в клинику, где вам будет сделана необходимая пластическая операция.

Гермиона дошла до двери и обернулась.

- Мы можем ехать прямо сейчас. Вещей у меня нет, - девушка развела руками, словно бы в доказательство того, что собирать ей действительно нечего. Штольберг кивнул, и, попрощавшись с адвокатом, Гермиона поспешила за своим спутником. Мужчина уверенно шел по коридорам, и, дойдя до входной двери, галантно распахнул ее перед Гермионой. Кивнув ему в знак благодарности, Гермиона спустилась со ступеней больничного крыльца.

- Куда теперь?

- На парковку.

- Мы не будем трансгрессировать?

- На глазах у изумленных маглов? Нет, придется немного повременить с магией.

Штольберг нажал на брелок, и шикарная машина черного цвета приветливо мигнула им фарами. Гермиона ошарашено остановилась.

- Вы уверены, что нам сюда?

Штольберг усмехнулся.

- Абсолютно. Садитесь.

Штольберг распахнул дверь, и Гермиона уселась в роскошный салон автомобиля.

- Готовы? Пристегнитесь.

Гермиона трясущимися руками перекинула ремень. Память услужливо разворачивала перед ней подробности аварии. Дыхание перехватило, и Гермиона закрыла глаза.

- Плохо. Вам придется бороться со своими страхами.

- Я чуть не погибла!

- Это детали.

- Объясните мне, зачем все это? Почему все так сложно?

- Люциус Малфой был очень необычным человеком. Всю жизнь он любил разыгрывать сложные партии, как видите, даже перед смертью он придумал свою последнюю партию, которую мы будем доигрывать уже без него, - Штольберг проскочил светофор, - и если вы справитесь с поставленной задачей, это будет означать, что вы достойны называться наследницей великого игрока. Ну, и составить счастье его сына.

Гермиона усмехнулась. Это было полнейшим бредом.

- Вам придется многое в себе изменить. В процессе подготовки вам даже может начать казаться, что вы не справитесь. Но я хочу, чтобы вы знали: каждую минуту рядом с вами будет команда. Ну и заветная цель впереди.

- Странно все это.

- Обратного пути нет.

- А я и не хочу. У меня попросту нет этого «обратно».

Напряженный профиль Штольберга резко выделялся на фоне оконного стекла. Гермиона перевела глаза на дорогу.

- Почему мне нельзя исправить лицо при помощи магии?

- Магию можно обнаружить. Я уверяю вас - вы подвергнетесь самой тщательной проверке, если захотите войти в семью Малфой. Техническую сторону дела мы берем на себя, но поймите одно: Гермионы Грейнджер больше нет. Ее место займет другая женщина, и вам придется научиться быть ею.

Машина притормозила возле небольшого особняка. Строение мало походило на больницу, скорее на частный фешенебельный отель. Гермиона с ужасом прикинула, сколько же может стоить не то чтобы день пребывания здесь, хотя бы час?

Из размышлений ее заставил вынырнуть голос Штольберга.

- Возьмите это, - он протягивал ей склянку с каким-то зельем. Гермиона удивленно подняла на него глаза.

- Вы же сказали - никакой магии?

- Это ускорит процесс заживления рубцов. Они и так заживут, это просто катализатор, не более. Через неделю вы выйдете отсюда другим человеком.

- Врачей такой исход не удивит?

- Им просто сотрут память, слегка подкорректировав в их сознании время, которое ушло на ваш реабилитационный период. Я повторяю: все заботы мы берем на себя. Идите, вас ждут.

Гермиона кивнула и стала шарить в поисках ручки. Открыв дверь, она вышла из машины. Штольберг ничего не сказал ей, и она пошла к воротам. Ну вот, теперь ни шагу назад…

...Через неделю пациентка, лежавшая в клинике под именем Элизабет Фрэнк, покинула территорию больницы. За воротами больницы ее ждал Эрик Штольберг.

- Поздравляю.

- Мы без машины?

- Да, мы трансгрессируем. Пойдемте, здесь есть недалеко подходящее место.

- Вы никак не прокомментируете увиденное?

Штольберг хмыкнул, но ничего не ответил. Гермиона вспыхнула. Ну и ладно.

- Давайте руку. Мы сейчас отправимся туда, где вас будут готовить. Там же вы познакомитесь с командой.

Гермиона с самым независимым видом подала руку Штольбергу, и через пару секунд мир вокруг нее завертелся, а когда она открыла глаза, они были уже далеко от Лондона.





С чистого листа

Если однажды научишься быть выдумкой, то поймешь, что выдуманные характеры иногда оказываются более реальными, чем люди во плоти и с безупречным пульсом


Ричард Бах "Карманный справочник мессии"




Гермиона открыла глаза и несколько секунд стояла, не двигаясь, пытаясь прийти в себя после трансгрессии. Штольберг выпустил из рук ладонь Гермионы и быстро пошел вперед по широкой дороге, даже не поинтересовавшись, все ли с ней в порядке. Гермиона нахмурилась: слишком уж он пренебрежительно к ней относился, и ее это почему-то задевало. Впрочем, она решила выкинуть из головы все ненужные мысли и принялась осматриваться по сторонам.

Они трансгрессировали в лес. Вокруг было невероятно, неправдоподобно красиво. И пустынно. Гермиона медленно пошла по широкой дороге вслед за Эриком, слушая уютный еловый шум над головой. Девушка запрокинула голову: небо было затянуто облаками, отчего казалось низким и каким-то тяжелым. Широкая дорога явно указывала на то, что место это не глухое, и сюда часто наведываются, но ощущение отгороженности и отрешенности от окружающего мира прочно поселилось в сознании Гермионы.

- Мрачно здесь у вас, - Гермиона, наступив на горло собственной гордости, догнала Штольберга, ибо тот всем своим видом продемонстрировал ей, что ждать ее не намерен.

- Это только на первый взгляд, - попутчик Гермионы даже не повернул головы, продолжая тяжелым взглядом всматриваться куда-то вдаль. - Хотя вы правы отчасти. Дом, где нам предстоит провести ближайшие месяцы, защищен мощнейшими заклинаниями, и найти его не представляется возможным ни маглам, ни волшебникам. Трансгрессия сюда возможна только для членов команды, ну и для вас, разумеется.

- Скажите, а как быть с волшебной палочкой? Моя осталась дома, - голос предательски дрогнул, но под строгим взглядом Штольберга Гермиона попыталась взять себя в руки. В его присутствии она вообще как-то терялась, словно была маленьким и несмышленым ребенком, который что-то натворил, а теперь вот предстал перед грозными родительскими очами.

- Не вижу причин для сожаления. Пользоваться ею вам бы все равно не удалось. Палочка для вас уже готова. Новая палочка.

Гермиона кивнула, и разговор сам собой сошел на нет. Минут пять они шли в полном молчании, как вдруг лес расступился, как-то совершенно неожиданно, и взору Гермионы предстал огромный шикарный особняк. Территория вокруг дома не была обнесена ни забором, ни какими-то другими ограждениями. Безукоризненно ухоженная лужайка, ковер зеленой травы под ногами, тихое умиротворяющее журчание воды в фонтанах, тут и там разбросанных по периметру территории. Гермиона не смогла сдержать восхищенного возгласа:

- Вот это домище!

Штольберг смерил ее недовольным взглядом, после чего произнес тоном, от которого кровь стыла в жилах:

- Тебе придется отвыкать брякать первое, что придет в голову. Учись контролировать себя, - Штольберг остановился посреди дороги и закурил. Выпустив облако сизого дыма, он смерил Гермиону тяжелым взглядом.

- Мы перешли на ты?

- Церемонии будешь разводить на приемах у Малфоев. А здесь мы обращаемся друг к другу по именам, и на ты. Так проще. А наша задача и без того сложна.

Гермиона посмотрела ему в глаза, но взгляда не отвела.

Штольберг усмехнулся и отвел глаза первым. Гермиона поздравила себя с первой маленькой победой: роль проигравшей безвольной дурочки не для нее. Ей в этой жизни больше нечего бояться, а когда бояться нечего, и терять тоже, на многие вещи начинаешь смотреть по-другому. Кто знает, быть может, это и есть свобода.

- Как меня будут звать?

- Свое досье ты получишь немного позже. Единственное, что тебе позволено сделать - выбрать себе имя. У тебя есть какие-то пожелания по этому поводу?

Гермиона задумалась на минуту. Ее имя ей всегда нравилось, оно было весьма необычным, и девушка никогда даже в мыслях не примеряла других имен. Поэтому она уже хотела было сказать, что ей все равно, какое имя ей выберут, как вдруг ее озарила неожиданная догадка.

- Знаешь, меня зовут Гермиона Джин Грейнджер. Звали, - девушка невесело усмехнулась. - Могу я оставить себе второе имя? В той, другой жизни я им никогда не пользовалась. Джин, Джоан…

- Я думаю, можешь. Твоя новая фамилия - Олдридж. Джоанна Олдридж, запомни это имя и фамилию, они еще прославят тебя, - Штольберг докурил, наконец, и жестом пригласил Гермиону следовать за собой.

С замиранием сердца Гермиона поднялась по ступеням широкого крыльца. Возле двери их ждал мужчина с жестким, каким-то усталым лицом. Он не улыбнулся, только сухо кивнул и протянул руку для приветствия.

- Фил.

- Очень приятно, - Гермиона пожала протянутую руку, на минуту встретившись с мужчиной взглядом. Она едва не отшатнулась: в глазах у него застыла такая тоска и боль, что Гермиона невольно поежилась. Выдавив из себя улыбку, девушка кивнула Штольбергу, который предусмотрительно распахнул перед ней входную дверь, и вошла в холл. Гермиона уже собралась было выразить восторг по поводу увиденного, но вспомнив, как ее резко оборвали за непосредственное проявление эмоций в прошлый раз, сдержалась, хотя эмоции били через край. Внутреннее убранство дома поражало своим великолепием. Все здесь говорило о богатстве хозяев, и об их хорошем вкусе. Миновав просторный холл, они очутились в просторной проходной гостиной, очень светлой и уютной. Повсюду были развешаны картины, у стены стоял роскошный диван - настоящее произведение искусства. Гермиона в нерешительности остановилась в дверях, увидев сидящую на диване девушку, читавшую какой-то журнал. При их появлении девушка вскочила на ноги и, приветливо улыбнувшись, подошла к Гермионе.

- Привет. Я Нэл.

Гермиона внимательно посмотрела на новую знакомую. Девушка походила на лисичку: рыжие волосы, глаза светло-зеленые, как у лесной колдуньи и россыпь веснушек. Гермиона улыбнулась в ответ и протянула руку:

- Очень приятно. Герм… Джоанна, - Геромиона осеклась буквально на полуслове, встретившись с тяжелым взглядом Штольберга.

- Хочешь посмотреть дом?

- Я с удовольствием!

- Мисс Олдридж устала, лучше проводи ее в комнату.

- Да нет, я вообще-то… Вы правы, я, пожалуй, отдохну немного, - Гермиона снова поймала на себе взгляд Эрика, который лучше любых слов свидетельствовал о том, что с ним лучше не спорить.

- Пойдем, я покажу тебе твою комнату, - Штольберг, обменявшись взглядом с Нэл, поспешил вверх по лестнице.

Гермиона с трудом поспевала за ним. На втором этаже он остановился возле одной из закрытых дверей и распахнул ее. Гермиона в нерешительности остановилась на пороге, в который раз за сегодня пытаясь сдержать восторженный возглас. Это была поистине комната ее мечты. Просторная, светлая, выполненная в светло-бежевых тонах, здесь, казалось, всегда царили покой и умиротворение. Легкий ветерок надувал светлую штору, Гермиона осторожно подошла к окну, и, одернув невесомую занавеску, вышла на балкон.

Недавно прошел дождь, и с листьев теперь капали тяжелые капли. Сад как будто вздыхал, и было совсем тепло. Гермиона закрыла глаза, с упоением вдыхая свежий воздух, наполненный ароматами хвои и цветущего сада.

- Если что-то не нравится, скажи - мы переделаем.

Гермиона вздрогнула, услышав за спиной голос Штольберга. Она успела позабыть о его присутствии.

- Спасибо, все очень хорошо, - Гермиона кивнула царственно, едва удержавшись от соблазна добавить: «Ступайте, любезный!», вернулась в комнату. На пороге она едва не споткнулась, запутавшись в развязавшихся шнурках. Шпольберг усмехнулся.

- Вот черт!

- Королеве не пристало так выражаться.

- Что?

- Если уж тебе предстоит стать аристократкой, начинай запоминать: правило номер один - аристократки не носят кроссовки. Правило номер два - попав в неловкую ситуацию, леди не пристало чертыхаться, можно сказать: «Вот незадача».

Гермиона залилась краской и нахмурилась, прочтя в его глазах насмешку. Штольберг с чувством выполненного долга направился к двери. На пороге он обернулся, бросив небрежно:

- Твоя ванная там, - он кивком указал куда-то вглубь комнаты, - через полтора часа обед, будь готова, ты познакомишься со всеми остальными. Нэл придет и поможет тебе.

Дверь захлопнулась. Гермиона с пытающими щеками подошла к двери, которую не приметила сразу. Открыв ее, девушка очутилась в ванной. Впрочем, Гермиона про себя окрестила ее комнатой, потому что называться ее ванной было как-то не по статусу. Комната была огромной. Гермиону поразило огромное окно, выходящее прямо в сад и то, что ванная стояла прямо посередине. Низкая табуреточка, длинный шкаф с узкими дверцами, три полотенца на крючке и масса дамских штучек — баночек и флакончиков на стеклянной полочке. Гермиона подошла к огромному, в половину стены зеркалу и посмотрела на свое отражение. Она себя не узнавала, никто бы ее не узнал теперь. Черты лица теперь были совершенно другими: более резко очерченная линия скул, идеальной формы нос, и губы совсем другой формы. Только вот глаза… глаза остались прежними. Хотя нет. Даже глаза стали другими. В них теперь навсегда поселилась грусть, которой раньше не было — прошлое наложило несмываемый отпечаток. Гермиона вцепилась руками в край раковины, стараясь не заплакать. Она запретила себе думать о прошлом. Впереди у нее была цель - картина, которая существовала пока что только в ее воображении. Однажды она реализуется, станет явью, и ради этого она пойдет босиком по раскаленным углям, если понадобиться. В конце концов, первый шаг уже сделан — ее лицо. Она не успела привыкнуть к своему новому отражению, но это вопрос времени. Следы от операции еще оставались на лице, но зелье, которое дал ей Штольберг, творило чудеса. По подсчетам Гермионы, еще пара дней — и она сможет навсегда забыть о рубцах и красных пятнах, оставшихся после операции. Она все сможет.

Гермиона услышала стук в дверь и, чертыхаясь, вылезла из ванной. Потом, вспомнив наставления Штольберга, чертыхнулась в сердцах еще разок, после чего принялась твердить: «Ах, какая незадача» на разные лады. Распахнув дверь, она увидела на пороге Нэл.

- Ты еще не готова? Давай поторапливайся, - девушка вошла в комнату Гермионы и уселась на кровать. - Ну, чего застыла? Собирайся.

- Нэл, ты знаешь, у меня нет никакой одежды, - Гермиона растерянно оглядела халат, в который закуталась, выйдя из ванной.

Девушка закатила глаза.

- О, Боже, Эрик что, не показал тебе твою гардеробную?

- Мою что?

- Иди сюда, - Нэл подошла к одной из дверей, которую Гермиона вначале приняла за дверцу шкафа. За ней оказалась гардеробная, правильнее будет сказать, еще одна комната с таким количеством одежды и обуви, что у Гермионы пропал дар речи.

- Это что, все мое?

- Ну да, на первое время, - Нэл принялась деловито перебирать вешалки с нарядами, - вот это, пожалуй, в самый раз.

Девушка протянула Гермионе платье простого кроя, впрочем, очень элегантное.

- У вас принято так выходить к обеду?

- Ну да, там ведь все свои будут.

Гермиона подумала, что они друг друга не так поняли. Она удивилась тому, что наряд слишком шикарен для простого обеда, а Нэл, поди ж ты, наоборот сокрушалась из-за того, что оно слишком простое. Но расстраиваться не надо, там будут все свои.

Облачившись в предложенный наряд, Гермиона собрала волосы в хвост и сказала, что они могут отправляться. Нэл покачала головой - видимо, осталась недовольна ее прической.

- Пойдем.

- А кто там будет?

- Ну, я и Эрик. Еще Фил, его ты уже знаешь. Потом Чарли и Крис, тоже ребята из нашей команды. А, еще Жаклин. Преподаватель этикета. Эдди, стилист из Милана. Очень своеобразный экземпляр, и очень дорогой. Но! Из любого чучела делает принцессу.

Нэл засмеялась, увидев растерянное выражение лица Гермионы.

- Не бри на свой счет. Ты красавица. А он тебе поможет стать еще лучше.

Гермиона задержала дыхание на входе в столовую. Нэл решительно распахнула двери и вошла внутрь, Гермиона последовала за ней.

- Всем приятного аппетита, - Нэл тут же уселась за стол, а Гермиона осталась стоять на месте, не зная, что делать дальше. На помощь ей пришел Штольберг.

- Разрешите представить вам мисс Джоан Олдридж.

- Привет, - два парня, сидевшие за столом, с которыми Гермиона еще не успела познакомиться, принялись с интересом ее разглядывать.

- Здравствуйте, - элегантная дама, державшая в руках бокал красного вина, величественно кивнула, со сдержанным интересом разглядывая девушку. Еще один мужчина и вовсе никак не отреагировал на появление Гермионы, едва удостоив ее взглядом. Гермиона поздоровалась со всеми, заняв свое место. Шикарно сервированный стол поражал воображение, впрочем, как и всё в этом доме.

Как и все в этом доме.

Гермиона исподтишка разглядывала публику. Все они держались раскованно, свободно, говоря о чем-то и смеясь над чем-то, понятным им одним. Гермионе стало неловко. Наконец мужчина, по всей вероятности, тот самый стилист, обратился к Гермионе:

- Здесь очень недурно готовят. А как вам, Джоан? Кстати, вам к лицу этот цвет, хороший выбор.

- Спасибо, это Нэл помогла, - Гермиона улыбнулась.

- Милая, когда вам делают комплимент, совсем необязательно говорить правду. Достаточно сказать спасибо, - лицо мужчины приняло слегка пренебрежительное выражение.

Гермиона улыбнулась через силу и, положив приборы, сказала:

- Спасибо, все было очень вкусно.

После чего поднялась и, кивнув присутствующим, вышла из-за стола. Нэл кинулась за ней.

- Подожди меня! Пойдем, я покажу тебе дом.

Когда девушки скрылись за дверью, Штольберг закурил, после чего обратился к присутствующим.

- Ну что, каковы шансы на успех?

- Ну то что, случай непростой, по-моему, очевидно. Спорт, манеры и стиль, стиль и еще раз стиль.

- Простые случаи для меня интереса уже не представляют, - Жаклин курила, зажав в длинных пальцах мундштук, - так можно и квалификацию потерять.

- Можно и потерять, - Эдди пожал плечами, вероятно, в знак согласия.

- Приступаем завтра, - Штольберг решительно поднялся из-за стола, - а на сегодня все свободны.


По новым правилам

Пять тысяч фунтов и холостяк? Да это лучшая новость со времен Ватерлоо!


Джейн Остин "Гордость и предубеждение"




- Доброе утро, мисс Олдридж. Как спалось?

Спустившаяся к завтраку Гермиона сдержанно улыбнулась присутствующим и заняла свое место за столом. Еще несколько дежурных вопросов, несколько дежурных ответов, и ее оставили в покое. Гермиона была за это бесконечно благодарна, и, перестав прислушиваться к беседе, которую присутствующие вели за столом, погрузилась в свои мысли. Сегодня с самого утра у нее было просто замечательное настроение - сегодня ей не снились кошмары, которые мучили ее каждую ночь после аварии. Сегодняшняя ночь стала исключением. Сегодня она не проснулась в кромешной темноте, разбуженная собственным криком. Она всегда кричала во сне, когда окровавленная девушка в порезах пыталась открыть дверь ее машины и попасть внутрь. Этот сон повторялся каждую ночь, с завидным постоянством, и от него не было никакого спасения. Вернее спасение было, но слишком уж тяжело было спасаться от ночного ужаса таким образом. Впрочем, она отрезала себе пути к отступлению, когда подписала контракт, согласившись на условия завещания, оставленного Люциусом Малфоем. С момента ее приезда в этот дом прошло почти три месяца, но, как и прежде, Гермиона не могла найти ответа на вопрос, зачем Люциусу Малфою понадобилось составлять такое странное завещание. Как ни крути, никакой выгоды, которое бы его семье сулило подобное развитие событий, даже самой призрачной, проследить не удавалось. Но что сделано, то сделано, и три месяца назад Гермиона захлопнула дверь в свою прошлую жизнь. Захлопнула наглухо, закрыла на много-много замков, выбросив все ключи от них, ключи и даже отмычки. Все чаще она ловила себя на мысли, что Гермиона Грейнджер и впрямь погибла в той страшной аварии непроглядно темной дождливой ночью.

- Джоан, у нас произошли некоторые изменения в планах относительно ваших сегодняшних занятий. В первой половине дня у вас будет урок верховой езды, а затем я буду ждать вас у себя, - Жаклин, изящно зажав мундштук в тонких длинных пальцах, выпустила изо рта облако сигаретного дыма. Сизое марево несколько секунд неподвижно застыло над столом, а потом растаяло, развеянное порывом теплого ветра.

Гермиона перевела взгляд на окно: легкий летний ветерок шевелил невесомые занавески, и пахло на веранде, где они завтракали, всем самым замечательным, что только есть на свете — кофе, летним утром и цветущими розами.

Гермиона задумчиво улыбнулась, мысленно пожелав просидеть вот так целую вечность. Ей сейчас не хотелось отвечать Жаклин, не хотелось думать ни о каких занятиях, не хотелось вспоминать о Люциусе Малфое… И о его сыне. Но это была только секундная слабость, большего позволить себе она не могла, слабостей здесь не прощали. Гермиона взглянула на свою преподавательницу этикета и невозмутимо ответила:

- Хорошо. Я учту.

Жаклин Гермионе не нравилась. В ее присутствии она неизменно ощущала себя неотесанной, неуклюжей и неизящной. Жаклин была безупречна. В своих нарядах, в своей походке, в своих изречениях - во всем, что она делала или говорила. Гермиона удивлялась, как такое возможно, ей первое время всерьез казалось, что женщина словно бы неживая, словно бы в ней чего-то не хватает, может быть, в ней не хватало самой жизни? Ни одного промаха, ни одного нетвердого шага или неправильно подобранного наряда. Гермиона попыталась поговорить с ней об этом, но француженка только рассмеялась в ответ. Смех был переливчатым, звонким, но до определенного предела. Смех у нее тоже был продуманным.

- Джоан, милая, ваши суждения столь наивны, но порой вы бываете так забавны в своей непосредственности!

Чистый серебристый смех стих, а ледяной тон, которым была сказана следующая фраза, навсегда отбила у Гермионы всякое желание вести с француженкой задушевные беседы:

- Я хочу, чтобы вы уяснили раз и навсегда: в мире, частью которого вы собираетесь стать, не прощают промахов, даже самых маленьких. А таких, как вы, там уничтожают. Навсегда забудьте о таких понятиях как слабости, большие или маленькие, научитесь контролировать себя, когда собираетесь что-то сказать - прежде чем сказать, десять раз подумайте. Навсегда забудьте об искренности, вы должны научиться говорить неправду - там это называют комплиментом. Научитесь говорить правду — завуалировано, даже гадость, сказанная вами, должна быть облачена в самую безупречную форму. Забудьте о том, что можно сделать что-то не так. Нельзя. Женщина, которую мистер Малфой назовет своей женой, не должна появляться на людях с такой прической, - Жаклин неодобрительно посмотрела на волосы Гермионы, стянутые в небрежный хвост. - Она не должна говорить, что чего-то боится, что она устала или у нее что-то не получается. Она должна уметь делать все, что полагается уметь делать женщине, принадлежащей к высшему свету. У вас ничего не получится, если вы станете обращать внимание на такие вещи как усталость, неуверенность или воспоминания. Это я вам заявляю со всей ответственностью.

И еще. Не стоит относиться к людям, которые вас окружают сейчас, как к друзьям. Не позволяйте эмоциям брать верх над разумом. Запомните, сейчас и впредь: эмоции - ваши главные враги, так же как ваши сомнения и воспоминания. Они тормозят вас на пути к вашим завтрашним свершениям, а у вас не так много времени, чтобы останавливаться и размышлять над высокими материями, - в голосе Жаклин послышался сарказм, - а сейчас давайте вернемся к прерванному уроку. Итак, вперед.

Гермиона почувствовала сильный толчок в спину между лопатками - она опять забыла распрямить спину. Толчок был довольно болезненным, но, сжав зубы и распрямив плечи, Гермиона пошла вперед, стараясь идти так, как того требовала от нее Жаклин. Оказавшись здесь, Гермиона с удивлением узнала, что она, оказывается, многое, если не все, делает неправильно. Она неправильно ходит - Жаклин учила ее ходить, как подобает ходить аристократке; она неправильно ведет себя за столом - и ее учили пользоваться столовыми приборами, многие из которых она никогда в жизни не видела. Она неправильно одевается - Эдди учил ее выбирать нужные фасоны одежды, нужные цвета… Она неправильно красилась, и ее учили делать макияж, с которым надлежит появляться в высшем обществе. Она много чего делала не так, правильнее сказать, все. Еще больше было того, чего она не умела делать вовсе. Она не умела обращаться с веером и не знала, что это больше, чем красивый аксессуар, это средство общения. Ее учили разбираться в цветах. Она учила язык цветов, училась, как правильно подбирать цветы в зависимости от того, что ты хочешь сказать человеку, которому их даришь. Она училась верховой езде, потому что Драко Малфой обожал охоту и верховую езду, а значит, и она должна была уметь все это делать. Делать безукоризненно. Делать безупречно.

Один Бог знал, чего ей стоило освоить все эти вещи. Самыми трудными были несколько первых дней. Она целиком погрузилась в мир, жить в котором совсем не умела. От нее требовали того, о чем она не имела ни малейшего понятия. Поблажек ей не давали. Скидку на ее недавнюю травму тоже не делали. У нее было расписание, где все ее дни были расписаны не то, что по минутам, по секундам. К вечеру Гермиона валилась с ног от усталости, едва ее голова касалась подушки, она проваливалась в сон, не приносивший ей, однако, никакого облегчения. Это не было сном, который давал отдых ее измученному телу. После мучений тела начинались муки сознания, бесконечные кошмары, наполненные ее собственным криком и липким ужасом. Так продолжалось вот уже три месяца. Ее новую жизнь едва ли можно было назвать легкой и праздной. Это был каторжный труд, но она не жаловалась. Может, некому было, а, может, она постепенно начиналась вживаться в новую роль, уготованную ей судьбой. Но времени размышлять над высокими материями и впрямь не было. Гермиона усмехнулась: Жаклин бы одобрила подобные мысли.

- Тебе удалось изучить материалы, которые я оставил тебе вчера вечером? - Штольберг закурил, вопросительно посмотрев на Гермиону.

Она покосилась на него с явным неодобрением - видимо, не одобрен был и вопрос, и закуренная сигарета.

Ничего она вчера, разумеется, не изучала. Она легла на кровать, вознамерившись почитать, но тут же начала засыпать, поэтому отбросила листы пергамента, укуталась в одеяло и моментально провалилась в сон. Но рассказывать об этом Штольбергу нельзя.

«Признаваться в своих промахах нельзя. Нужно указать ему на его».

Гермиона невозмутимо посмотрела на Штольберга, едва заметно поморщившись.

- Ты всегда закуриваешь без разрешения в присутствии некурящей дамы?

За столом повисла напряженная тишина. Штольберг усмехнулся, но сигарету все-таки затушил.

- А ты, значит, идейная противница курения?

- Я просто не понимаю, как можно добровольно отравлять свой организм.

- И только? Ты ведь сейчас не это имела в виду?

«Конечно, не это. И этот раунд останется за мной».

- Есть еще один момент, который мне не нравится.

- Какой же?

- Курение - это непрерывная цепь унижений, все время приходится просить разрешения зажечь сигарету, - Гермиона улыбнулась и поставила свою чашку с кофе на стол, — вот такой вот крест, который приходится нести воспитанным людям.

Штольберг пошел красными пятнами, Нэл прыснула, а Гермиона с чувством выполненного долга поднялась из-за стола.

- Я буду готова через полчаса.

- Девочка делает успехи, - голос Эдди, который она услышала в дверях, заставил Гермиону улыбнуться. Она будет бороться до конца, проиграть права она не имеет.

Поднявшись в свою комнату, Гермиона принялась переодеваться в одежду, предназначенную для уроков верховой езды. Все это заняло у нее не больше десяти минут, после чего она все-таки решила изучить материалы, принесенные вчера Штольбергом.

Это оказалась очередная газетная статья о мистере Драко Малфое. Гермиона усмехнулась. За последние месяцы она узнала о Малфое даже больше, чем знала о самой себе. Досье на него она изучила от корки до корки, теперь зная наизусть все его привычки, пристрастия и привязанности. Откуда Штольберг раздобыл информацию, Гермиона не знала, но и спрашивать не решалась. Вопросы, на которые ответы не предусматривались, так и оставались без ответа. На этот вопрос ответ не предусматривался.

Драко Малфой был единственным сыном Люциуса Малфоя и Нарциссы Блэк. Окончил Хогвартс, факультет Слизерин. Впрочем, это Гермиона знала и раньше. После победы над Волан-де-Мортом состоялся суд над пожирателями смерти, в числе которых был Люциус Малфой. Черная метка на его плече без слов свидетельствовала о его принадлежности к Пожирателям Смерти. Однако ни у его жены, ни у его сына метки обнаружено не было, что и спасло их от Азкабана. Но и Люциусу не суждено было провести остаток дней в заточении. Совершенно необъяснимым образом ему удалось оправдаться. Слухи и предположения о том, как ему это удалось, еще долго освещались в прессе, но правды так никто и не узнал. Для Гермионы огромным откровением явилось то, что Малфой младший, оказывается, не был Пожирателем Смерти, по крайней мере, в части обладания меткой.

После школы перед отпрыском знатного семейства гостеприимно распахнуло свои двери министерство магии. Начинать делать карьеру с нуля, Малфою, разумеется, не пришлось. Очень скоро он сделал себе имя в определенных кругах, начав выстраивать по кирпичику свою собственную репутацию, которая основывалась бы не только на том, что он по рождению носит фамилию Малфой. Надо сказать, он преуспел, и теперь почивал на лаврах. Ему прочили большое будущее на политическом поприще. Ему прочили блестящую невесту, из числа наследниц чистокровных семейств, разумеется. Но объявлять о помолвке Малфой не спешил, меняя подружек как перчатки. Подружки были одна краше другой, и Гермиона, посмеиваясь про себя, научилась оценивать их сквозь призму тех ценностей, которые она узнала здесь и к которым постепенно привыкала. Теперь она смотрела на них по-другому. И на девушек, и на Малфоя. Девушек она оценивала по десятибалльной шкале, которую выработала для себя. И если бы раньше всех барышень подобного рода она оценивала бы на десять, сейчас она цепким взглядом подмечала недостатки и старалась учиться на их ошибках.

Малфой же, как ни прискорбно Гермионе было это осознавать, вполне мог быть оценен на десять. Все по той же шкале. Гермиона часто ловила себя на мысли, что стала относиться к нему по-другому. Словно бы воспоминания о Гарри и Роне, которые она похоронила, заставили ее автоматически отказаться и от воспоминаний о Малфое. Теперь она смотрела на него не как на школьного врага и человека, которого ненавидела столько лет, а как на цель, достигнув которую она сможет двигаться дальше. Он перестал быть ее врагом, также как и Рон с Гарри перестали быть ее друзьями.

Как же все относительно в этом мире.

Гермиона взяла в руки газету, оставленную вчера Штольбергом. Драко Малфой улыбался с фотографии в своей обычной надменной манере. Рядом с ним стояла девушка в вечернем платье. Видимо, фото было сделано на каком-то приеме, потому что оба держали в руках бокалы с шампанским. Гермиона заинтересованно посмотрела на девушку: что же, эта была, пожалуй, первой, которая могла быть оценена на высший бал. Десять из десяти. Да уж, тут ничего не попишешь. Девушка была не просто красивой, она была очень красивой, просто до неприличия. Гермиона принялась читать статью, которая была посвящена какому-то министерскому приему, хотя главной темой для обсуждения стали гости, приглашенные туда. В статье не сообщалось имя девушки, стоявшей рядом с Малфоем, но Гермиона одно уяснила точно: девушка не англичанка. Будь она англичанкой, она бы училась на Слизерине в Хогвартсе в одно время с ними. Но Гермиона ее никогда не видела, это означало, что девушка иностранка. Хотя, возможно, она долго прожила за границей.

Гермиона убрала с колен ворох газет и, оглядев себя в зеркале, исправила огрехи прически и поспешила вниз. Ее ждал урок верховой езды, и опаздывать ей было ни в коем случае нельзя.

Верховая езда в первое время была для нее сущим наказанием. Гермиона с опаской приблизилась к лошади, проклиная Драко Малфоя за то, что ему вздумалось избрать в числе своих любимых развлечений верховую езду. На вопрос о том, каталась ли она раньше на лошадях, Гермиона ответила, что она видела такое только по телевизору. Потом еще припомнила, что в детстве каталась на пони. Видимо, ее опыт наездницы никого не впечатлил, поэтому ее принялись обучать с азов. Надо сказать, что она, хоть и была способной ученицей, научилась держаться в седле не сразу. В первый же день занятий лошадь ее сбросила, и спасло ее от серьезной травмы только то, что в манеже был насыпан песок. Гермиона упала на спину, и в глазах потемнело, такой сильной была боль. Наблюдавшая за этим Нэл равнодушно бросила, что у нее есть пять минут перерыва, а потом ей предстоит начать все с начала. Страх перед лошадьми был побежден в числе многих других, и теперь Гермиона ездила верхом с огромным удовольствием. Непередаваемое ощущение свободы, которое дарили ей скачки, стали одной из немногих отдушин, которые ей удалось найти в этом доме и среди этих людей.

Сегодня урок пришлось прервать раньше времени. Погода испортилась, дождь полил как из ведра, и Гермиона с явным разочарованием покинула манеж. Она уже почти дошла до дверей, когда услышала за спиной голос Штольберга. Ей пришлось остановиться.

- Читала прессу? — Штольберг курил, но, подойдя к Гермионе и, словно бы вспомнив о чем-то, бросил недокуренную сигарету в лужу. Она зашипела, испустив напоследок тонкую струю дыма, которую дождь тут же прибил к земле.

- Читала, - Гермиона убрала от лица мокрые волосы.

- У нас проблемы.

- Ты о чем?

- Я о той блондинке. Мадам оборотистая, и ей, поверь, не составит труда окрутить наш объект.

- Откуда она? Ты что-нибудь о ней знаешь? - Гермиона заинтересованно смотрела на Штольберга.

- Знаю. И то, что я знаю, оптимизма мне не внушает. Пришла пора тебе выходить из тени.

Сердце отчего-то ухнуло куда-то вниз, и дыхание перехватило. Она знала, что рано или поздно этот день придет, но не думала, что так скоро. Она не была готова покинуть это место, где ей было если не уютно, то, по крайней мере, спокойно. Она боялась посмотреть в лицо своему прошлому. Еще больше она боялась взглянуть в глаза своему будущему. Но выбора не было. Переведя дыхание и заставив голос звучать максимально твердо, Гермиона подняла взгляд на Штольберга.

- Я полагаю, нам предстоит непростой разговор?


История повторяется дважды

В жизни всё повторяется дважды, но в виде драмы только однажды,

А во второй раз насмешки вроде бы, в виде пародии, только пародии


Уильям Шекспир




- Проходи, - Штольберг открыл Гермионе дверь, пропуская ее в дом.

- Погода не располагает к прогулкам, правда? - подоспевшая Нэл взмахом волшебной палочки высушила вошедшим одежду.

Гермиона вошла в ярко освещенную гостиную, где жарко полыхал камин. Лето было на исходе, и по ночам в огромном доме бывало холодно.

Гермиона с благодарностью взяла в руки чашку с горячим кофе, которую заботливо протягивала ей Нэл. Только сейчас она поняла, как сильно замерзла под дождем. Больше всего на свете ей бы сейчас хотелось закутаться в плед и сесть поближе к камину, но этикет требовал иного, поэтому она опустилась в кресло с идеально ровной спиной. Расправленные плечи и изящно скрещенные ноги — это постепенно входило в привычку, даром что в высшем обществе не прощали ни уютных пледов, ни расслабленных поз.

- Джоан, ты догадываешься, о чем мы хотели поговорить?

- Я думаю, это очевидно, - Гермиона улыбнулась. Улыбаться одними губами она тоже училась в числе прочего. Светская улыбка, как оказалось, улыбкой в общепринятом смысле не являлась. Раньше Гермиона была уверена в том, что улыбаются в первую очередь глаза. Заблуждение.

- Ну что же, в таком случае, взгляни на это, - Штольберг протянул Гермионе газету. Девушка взяла газету в руки - газета была иностранной. Она недоуменно посмотрела на Эрика.

- Мистер Штольберг, вы всерьез полагаете, что я могу понять содержание статьи?

- Я полагаю, мисс Олдридж, вы вполне можете догадаться о ее содержании, посмотрев на фото.

Гермиона снова опустила взгляд. На фото было запечатлено несколько человек, в числе прочих девушка, которая держала в руках тяжелый старинный фолиант. Посмотрев на девушку внимательнее, Гермиона узнала в ней недавнюю спутницу Малфоя, с которой он был запечатлен на фотографии, сделанной на каком-то приеме. Еще раз сопоставив все факты, она отложила газету и подняла взгляд на Штольберга.

- Это та самая руническая книга, о которой все говорят? -невозмутимо спросила она.

- Что тебе о ней известно? - Штольберг неотрывно смотрел на нее, слегка прищурившись. Ждал ответа.

Гермиона повела плечом.

- Не более того, что можно было почерпнуть из газет. Книга. Темная магия. Древние руны, пока не переведена. Раньше находилась в частной библиотеке, некоторое время назад попала в руки министерства магии Швеции. После обнародования этой находки развернулась нешуточная борьба за право быть в числе тех, кто войдет в состав группы, которая займется переводом, ибо это будет означать доступ к засекреченным пока знаниям. Полноправным обладателем, разумеется, останется Швеция. Министерство магии Британии выступит как организатор переговоров, ну и по умолчанию представитель министерства магии Великобритании войдет в состав группы.

- Тебя ничего не смущает?

- Мне непонятно, зачем делать столько шума из ничего. Неужели в стране не найти ни одного переводчика, который бы знал древние руны?

- Видишь ли, это не столько перевод, сколько расшифровка. Книга - руническая тайнопись. Если удастся ее расшифровать, это будет огромное открытие в мире магии. Естественно, что на кону стоит международный престиж, и за право войти в число тех, кому удастся убедить шведов включить его в состав группы, будут бороться представители всех европейских министерств, ну и американского в том числе.

- Какова моя роль? – Гермиона внимательно посмотрела на Штольберга. Кажется, они подошли к самому важному.

- Ты войдешь в состав американской делегации. Твое появление не должно вызвать никаких подозрений.

- Вы полагаете, что американцев не смутит мое присутствие в составе их делегации?

- Джоан, я же говорил тебе: ты не должна беспокоиться о том, как мы это устроим.

Гермиона усмехнулась едва заметно. Сколько раз она пыталась найти ответ на вопрос, кто все эти люди и чем они занимались до того, как попали сюда. Ясно было одно – у них темное прошлое, и у Гермионы даже появились подозрения, что эти люди вполне могли иметь отношение к Пожирателям Смерти. Но как она не пыталась, ей не удалось увидеть, есть ли у них на плечах Черные Метки. Один единственный раз она увидела плечо Нэл, но Метки у нее не было совершенно точно. Гермиона попыталась поговорить с ней, но та охотно болтала о чем угодно, только не о своем прошлом. Однажды Гермиона зашла к ней в комнату, застав Нэл сидящей на краю кровати и невидящим взглядом смотрящей на детскую игрушку, которую она держала в руках. Гермиона окликнула девушку. Нэл вздрогнула, и красивый плюшевый медвежонок бесшумно упал к ее ногам. Когда она подняла глаза, Гермионе показалось, что Нэл ее не узнала. Но все это наваждение длилось не дольше секунды, Нэл быстро убрала игрушку, и сколько Гермиона потом не заходила к ней в комнату, медвежонка больше не видела.

- Хорошо, я не стану спрашивать, сколько стоит купить место в американской делегации.

Нэл и Штольберг переглянулись.

- Ну, почему же сразу купить, - Штольберг одарил Гермиону совершенно невозмутимым взглядом. - Есть дружеские услуги, и потом, американцы всерьез заинтересованы в человеке, который мог бы достойно представить их на переговорах со шведами. А по нашим сведениям, во время учебы в Хогвартсе в древних рунах тебе не было равных. Впрочем, как и во всем остальном.

- Это смелое утверждение, но я всегда училась хорошо. А рунами я действительно увлекалась, даже после школы.

- Это замечательно. Через три дня состоятся переговоры, на которых будет утвержден состав группы, которая займется непосредственно переводом. Наш друг мистер Малфой надеется, что английскому министерству удастся получить еще как минимум два места в составе группы. Я знаю, кто будет представлять Англию на переговорах. По правде сказать, конкуренты серьезные, но о способностях мисс Грейнджер ходят легенды. Ходили. Теперь нам нужно создать ажиотаж вокруг персоны мисс Джоанны Олдридж. Твоя задача - произвести нужное впечатление на шведов. И имей в виду, наш друг мистер Малфой уже начал это делать, — Штольберг небрежно бросил на стол давешнюю газету, на которой Малфой был запечатлен с потрясающей блондинкой.

- Кто она? - спросила Гермиона.

- Племянница министра магии Швеции. Думаю, она служит украшением шведской делегации, не более того. Тем не менее, по слухам, за ней активно увивается мистер Малфой, и, кто знает, что за этим стоит: интересы дела, или же нечто большее.

Гермиона еще раз посмотрела на фото. Да уж, с ней тягаться тяжело.

- Завтра министр магии дает прием для иностранных делегаций в своем поместье недалеко от Лондона. Американская делегация прибудет в Лондон завтра утром, а вечером ты присоединишься к ним, чтобы отправиться в поместье министра. Там будут все, кто так или иначе заинтересован в этой книге, а также те, кто так или иначе причастен к власти и высшему обществу.

- Мне надлежит познакомиться с мистером Малфоем? - спросила Гермиона.

- Если получится. Если нет - пусть хотя бы запомнит тебя. Он тоже будет на переговорах со шведами.

- Какую тактику мне избрать? Вежливая доброжелательность? Явная заинтересованность? - задавая эти вопросы, Гермиона поймала себя на мысли, словно все это происходит не с ней. Словно бы она не проживает эти события, а наблюдает их со стороны.

- Нет, это все не то. Едва ли его сможет увлечь женщина, которая сразу обнаружит свою заинтересованность в нем. Ты должна сделать так, чтобы он о тебе думал. Пусть даже как о сопернике. Покажи, что в чем-то его превосходишь, а потом, когда рыбка попадется на крючок, ты сдашься на милость победителя, признав за ним превосходство в чем-то, - Нэл улыбнулась, взглянув на Штольберга. Тот сдержанно кивнул.

- Запомни, ты должна сочетать в себе безупречные манеры, которые присущи женщинам его круга, безупречный вкус, безукоризненное поведение и страстность, если хочешь. Но скрытую, которую он смог бы заметить. Тебе предстоит сложная задача, но у тебя все получится, — впервые за все время ее пребывания тут Штольберг проявил человеческие эмоции. Улыбка самым неожиданным образом преобразила его лицо. Нэл тоже улыбнулась. Как-то искренне. Как улыбались люди в ее прежней жизни.

Они поговорили еще некоторое время о том, что им предстояло, а потом Гермиона оставила их внизу и поднялась на второй этаж в свою комнату.

Комната тонула во мраке. Гермиона неслышно подошла к окну, открыв дверь, ведущую на балкон. Дождь закончился, тучи разошлись, и высокое далекое небо теперь было усеяно яркими звездами. Гермиона запрокинула голову, подставляя лицо холодному ночному ветру. Он приятно остужал разгоряченные щеки, и хотелось стоять вот так долго-долго, под темным небом, вдыхать ветер и запахи сада. Ель, растущая прямо под ее балконом, качнула веткой. Гермиона дотронулась до иголок - на пальцах осталась смола, и от руки теперь приятно пахло хвоей.

Как странно порой судьба распоряжается человеческими жизнями. Думала ли она когда-нибудь о том, что окажется здесь, в этом странном доме с этими странными людьми, а главное, при таких странных обстоятельствах? Нет, конечно же, не думала. Несколько месяцев назад у нее были совершенно четкие представления о том, какой будет ее дальнейшая жизнь. У нее будет муж, и непременно дети, двое или трое. А еще собака. Огромная, лохматая, совершенно замечательная собака. В их доме была бы уютная кухня, светлая и просторная, была бы гостиная с пушистым ковром, на котором были бы разбросаны детские игрушки, которые бесполезно было бы убирать — все равно через пять минут их бы опять разбросали. И было бы видно, что в этом доме живет семья, именно что живет, а не собирается по вечерам. В ее доме бы жили, по-настоящему. Растили детей, смеялись, ссорились, мирились и любили друг друга. По выходным бы готовили что-нибудь особенное и принимали гостей. По вечерам читали книжки, лежа на ковре и спорили бы о том, кто сегодня идет гулять с собакой.

«Ничего этого не будет. Никогда. Будет, но не у тебя. У тебя другая дорога. Но, кто знает, что я обрету, если пойду по ней?»

Резкий порыв ветра пробрал до костей и, поежившись от холода, Гермиона вернулась в комнату. Завтра ей предстоял трудный день - очередная точка отсчета в ее новой жизни.

Огромный особняк, скрытый от любопытных глаз за высокой кованой решеткой забора, сегодня гостеприимно распахнул свои двери. Загородная резиденция министра магии Великобритании вполне соответствовала статусу своего владельца. На подъездной дорожке появлялись гости — шикарно одетые, державшиеся так, как и подобает держаться людям, которые в жизни добились всего, чего только можно было пожелать.

Роскошный зал, убранный живыми цветами, постепенно заполняли приглашенные, которые теперь разбивались на группы, вели неспешные беседы и ожидали появления хозяина дома и сегодняшнего вечера.

Драко Малфой с черном смокинге стоял немного в стороне, издали наблюдая за присутствующими. Большинство собравшихся он прекрасно знал, и никакого интереса они для него не представляли. Кроме того, близившиеся переговоры со шведами занимали его мысли целиком и полностью.

- Привет, Драко!

На лице у Малфоя появилось раздраженное выражение, он обернулся, но моментально расслабился.

- Блейз, слава Богу, это ты. Мне уже порядком поднадоели эти оскалы.

- Не смей называть открытые и дружелюбные улыбки гостей оскалами, — появившаяся вслед за Блейзом Пэнси Паркинсон остановила проходящего мимо официанта и взяла с подноса бокалы с шампанским, - отчего ты такой раздраженный? Что-нибудь случилось?

- Да нет, просто столько проблем с этими переговорами. Ты же знаешь, министр буквально с ума сходит.

- Да, я слышала об этом. Ну и что, никого не нашли?

- Нашли, но это не сказать что блестящие специалисты.

- Руны в совершенстве на моей памяти не знал никто, - Пэнси повела плечом, высматривая кого-то в толпе.

- Разве что Грейнджер, - Драко усмехнулся своему замечанию. Надо же, отчего вдруг он вспомнил о ней? Он не любил вспоминать о ней. Ни о ней, ни о Поттере с Уизли.

Пэнси перевела удивленный взгляд на Малфоя.

- Тут ты прав. Но ее это, боюсь, уже не волнует. Кстати, а что там с той шведкой? Она с тебя глаз не сводит, - Пэнси подняла бокал с шампанским, словно бы в знак приветствия. Стоящая в другом конце зала девушка в длинном небесно-голубом платье улыбнулась в ответ.

Малфой страдальчески возвел глаза к небу.

- И чего только не сделаешь из любви к родине!

Они еще немного посмеялись, радуясь, что удалось поговорить друг с другом, потому что дальше… Дальше сценарий был им прекрасно известен. К ним будут подходить нужные люди, они будут говорить о разных важных вещах, и принимать не менее важные решения. Так правильно, так положено, так принято.

Малфой усмехнулся, подумав о том, как же все-таки странно было, что сегодня он вдруг вспомнил о Гермионе Грейнджер. Он не вспоминал о ней с того самого дня, когда узнал о ее смерти. Когда он увидел в газете кричащий заголовок, первой его мыслью было, что все это розыгрыш. Было как-то странно осознавать, что ее больше нет. Не то, чтобы его сильно опечалила ее смерть, просто внутри что-то словно бы отмерло, какая-то часть его самого. Так или иначе, но и Грейнджер, и Поттер и Уизли были частью его жизни, другой разговор, что они были его врагами, но они были. Были в его жизни. Она была. А теперь вот ее не стало. Отчего-то верить в это не хотелось, он сам себе не мог объяснить своих ощущений. Странно, но ее больше не было. И никогда не будет. Вопреки всем законам логики, это было сложно принять.

- Мистер Малфой, рад вас видеть. Как поживаете?

Чертыхнувшись про себя, Драко ослепительно улыбнулся подошедшему к нему человеку. Хоть убей, он не помнил как того зовут. Но судя по радостной улыбке последнего, они были знакомы, и очень даже неплохо.

- Все замечательно. Как ваши дела?

- О, с этими переговорами столько хлопот. Я только сегодня из Франции. У нас всю последнюю неделю только и разговоров было, что об этой книге. Кстати, мистер Малфой, позвольте пригласить вас в Париж. Он особенно красив в это время года.

- По моему опыту, он красив в любое время года, - Малфой сдержанно улыбнулся своему собеседнику. - Кстати, вы знакомы с кем-нибудь из американцев?

- О, нет! – темпераментный француз сокрушено покачал головой. - Это главная интрига, говорят, что в составе их делегации есть превосходный специалист по древним рунам. Дело осложняется тем, что этот специалист — очень красивая женщина.

- Французы так говорят обо всех женщинах без исключения, - парировал Малфой. Новость о превосходном специалисте конкурирующей стороны его совсем не вдохновляла.

- Едва ли меня можно обвинить в необъективности, - француз лукаво улыбнулся и кивнул куда-то за спину Драко. Малфой обернулся, пытаясь понять, кого тот имел в виду. Впрочем, понять было несложно.

Красивая девушка в сером струящемся платье, открывающим плечи, стояла в компании каких-то иностранцев совсем недалеко от них. Светлые волосы были убраны в высокую прическу, на шее висела нить жемчуга, который как нельзя лучше гармонировал с ее серым платьем. Макияж был безукоризненным, и держалась девушка так, что было видно — она привыкла бывать на мероприятиях подобного рода, да и вела она себя как подобает красавице - одновременно непринужденно и застенчиво.

- Это она? - спросил Малфой, не сводя с американки глаз.

- И попробуйте сказать, что я неправ, - засмеялся француз.

- Пожалуй, неправ был я, - Драко развел руками, словно признавая за собой поражение.

- Кстати, пойдемте, нас представят, - француз, имени которого Драко так и не вспомнил, уверенно направился к группе гостей, в числе которых была незнакомая американка.

- Добрый вечер, дамы и господа.

Гермиона улыбнулась подошедшим, далее последовала церемония представления, и, наконец, очередь дошла до того, ради кого она пришла сюда сегодня. Перед ней стоял Драко Малфой собственной персоной и, надо сказать, весьма приветливо и дружелюбно ей улыбался.

- Драко Малфой, - он слегка наклонил голову, не сводя с нее пристального взгляда.

Стоящая напротив девушка была красива, красива той красотой, которую принято ценить в женщинах его круга. Тонкие черты лица, точеный подбородок и идеально очерченная линия скул. Глубокие карие глаза в обрамлении черных ресниц. Только вот нос немного выбивался из общей картины - чуть вздернутый, словно девушка слегка зазнавалась. Впрочем, ее это, скорее, красило.

«Интересно, его сразу хватит сердечный приступ, если я протяну руку и скажу: Гермиона Грейнджер?»

С трудом подавив это искушение, Гермиона улыбнулась и протянула руку:

- Джоанна Олдридж. Очень приятно.

Ну вот и все, самое трудное осталось позади. Поначалу было очень страшно, особенно когда она лоб в лоб столкнулась с Пэнси Паркинсон. На несколько страшных мгновений мир словно застыл, недвижимый, наполненный напряженным ожиданием. Но Пэнси лишь приветливо улыбнулась ей, как улыбаются совершенно незнакомому человеку, и поспешила дальше. Потом пришло осознание того, что ее действительно никто здесь не знает. Никому в голову не придет связать ее сегодняшнюю с Гермионой Грейнджер. В конце концов ей стало даже казаться, что этот прием не так уж и плох — красивая музыка, блестящий паркет, сияние свечей, всполохи бриллиантов, оголенные плечи дам и строгие смокинги мужчин.

Только вот когда она увидела, что к ней направляется Драко Малфой, она снова пережила несколько страшных минут. Но и Малфой не узнал в ней Гермиону Грейнджер, он просто смотрел на нее с обычной заинтересованностью, с которой смотрит мужчина на красивую незнакомую женщину. И не просто красивую женщину. Он смотрел на нее как на женщину своего круга. В новом обличье она для него была своей.

- Мисс Олдридж, у нас тут вышел спор с мистером Малфоем относительно того, у кого больше шансов подружиться со шведами. Он уверен, что у них. А я думаю, это его утверждение - результат излишней самоуверенности, ничем не подкрепленной, - давешний французский собеседник Малфоя обратился к Гермионе. Он говорил на английским с забавным акцентом. Гермиона улыбнулась ему.

- Полагаю, просить француза объективно оценить англичан - пустое занятие, - Малфой в свою очередь тоже одарил француза улыбкой, которая улыбкой вовсе не была, как определила Гермиона. Но здесь игра шла по своим правилам.

- Так что думаете вы, мисс Олдридж? - теперь к Гермионе обратился уже Малфой.

- Ни в коем случае не хочу ущемить вашу национальную гордость, мистер Малфой, но англичане странный народ. Малейший успех - и они непомерно зазнаются. Малейшая неудача - и они впадают в отчаяние. Вам это знакомо?

Малфой улыбнулся и посмотрел на Гермиону так, что кровь стыла в жилах. Гермиона поняла, что его пробрало.

- Боюсь, что нет.

- Вам незнакомы неудачи? – она добавила в свой тон чуть-чуть иронии.

- Я просто имел в виду, что у вас неверные представления об англичанах, мисс Олдридж.

Гермиона улыбнулась, теперь добавив немного снисходительности во взгляд. Подача за ним.

- Что ж, мистер Малфой, боюсь, я вынуждена вас покинуть. Рада была познакомиться.

Кивнув на прощание, Гермиона еще раз улыбнулась и поспешила прочь.

Малфой провожал ее долгим взглядом, пока она не затерялась в толпе. Он вдруг поймал себя на мысли, что испытывает дежа вю – в незнакомой американке было что-то странно, неуловимо знакомое.

Вот только что?


Лучшая ученица Хогвартса

- А вы что, знали ее?

- Нет, держал ее руку, а так - нет, нет...


"Дежа Вю"




- Дамы и господа, прошу минуту вашего внимания!

И без того приглушенная англо-французская речь теперь стихла вовсе. Взоры всех без исключения присутствующих теперь были обращены к говорившему.

- Прежде всего, позвольте поприветствовать вас и сказать спасибо, что почтили своим присутствием это скромное мероприятие.

Раздались сдержанные одобрительные аплодисменты, министр слегка наклонил голову, словно бы в подтверждение только что сказанных слов. Гермиона усмехнулась: назвать это мероприятие скромным язык никак не поворачивался, впрочем, пока судить об этом ей было трудно. Девушка снова внимательно посмотрела на говорившего. О нынешнем министре магии говорили много, много и неоднозначно. Кто-то считал, что своим успехом на политическом поприще он обязан прежде всего послевоенной разрухе и анархии, которая охватила магическую Британию после падения Волан-де-Морта, кто-то восхищался им и считал, что лучшей кандидатуры на роль министра магии отыскать сложно, а то и вовсе нельзя... Гермиону не слишком занимали эти разговоры - ее интерес к политике был ничтожно мал; как к политике в целом, так и к министру магии в частности. Кто же знал, что однажды она будет стоять в умопомрачительно дорогом платье на приеме министра магии Великобритании и слушать благодарности за то, что почтила своим присутствием это скромное мероприятие?

Речь министра текла легко и непринужденно, он что-то долго и красиво говорил о перспективах международного магического сотрудничества, и в зале то и дело раздавались одобрительные аплодисменты.

- Как вы знаете, книга, ради которой мы собрались здесь сегодня, уникальна, единственна в своем роде, - министр указал на пресловутую книгу, которая располагалась слева от него на импровизированной подставке, напоминающей мольберт художника. - Пока сложно сказать, какие знания мы обретем, когда осуществим ее перевод, но в том, что это будет огромное открытие в мире магии, сомневаться не приходится. Но самое главное, что мы обретем в результате совместной работы над этой книгой - прочные дружеские связи между нашими странами, которым прежде, как мне кажется, не уделялось должного внимания. А теперь разрешите еще раз поблагодарить всех вас за внимание, и позвольте напомнить фразу, сказанную кем-то из великих - истина всегда где-то впереди. Приятного вечера.

Теперь уже бурные аплодисменты гостей ознаменовали окончание речи министра. Гермиона с тоской посмотрела на часы - ей было необходимо продержаться еще двадцать минут, и можно было уходить. Ноги в узких туфлях на высоких каблуках немилосердно болели, и от наклеенной улыбки сводило скулы. Но расслабляться было нельзя, и девушка начала считать минуты до того момента, когда можно будет оставить за спиной эту великосветскую пытку.

- Драко, тебе не кажется, что министр слегка преувеличивает важность этой книги для магического сообщества? - Блейз Забини бросил восхищенный взгляд на министра магии - речь на двадцать минут и ни слова по существу. Высший политический пилотаж.

- Блейз, ты как маленький. Кто-то сделает на этом очень хорошие деньги, а для магического сообщества польза от этой книги и впрямь весьма опосредована, - Малфой усмехнулся, цепким взглядом высматривая кого-то в толпе.

- Ты неисправимый циник, Драко. Перед тобой ведь тоже открываются весьма заманчивые перспективы, верно?

- О чем ты?

- О Кристине Бернгард, разумеется. Горячо любимая племянница министра магии Швеции, по-моему, блестящая партия. Или тебе так не кажется?

Малфой задумчиво посмотрел на «блестящую партию», которая весело щебетала с кем-то из французов, то и дело очаровательно заливаясь румянцем. В том, что эта партия была блестящей, сомневаться не приходилось. Девушка была красивой, не слишком глупой, принадлежала к древнему чистокровному роду и хорошо держалась в обществе. Так или иначе, она сочетала в себе все добродетели, которые были необходимы для того, чтобы в один прекрасный день стать миссис Малфой. Но вот непосредственно для Драко интереса она не представляла, быть может, потому, что он видел таких девушек уже штук сто, и оттого был уверен, что общение со сто первой никаких новых эмоций ему не принесет. Сценарий был прекрасно известен наперед - эта пьеса была отлично, безукоризненно срежиссирована, но, увы, скучна. Малфой усмехнулся своим мыслям и снова посмотрел на Блейза.

- Знаешь, ты напоминаешь мне Нарциссу. Ей тоже хочется меня женить.

Вероятно, за этим стоит желание видеть сына счастливым.

- За этим стоит желание развеять собственную скуку. Только мне кажется, она упускает из виду тот факт, что в нашем доме появится посторонняя женщина, с которой мне придется прожить всю свою жизнь. А эту шведскую куклу, несмотря на все ее достоинства, я разгадаю на второй день. Разгадаю, и мне станет с ней скучно. И что прикажешь делать с ней всю оставшуюся жизнь? Может, лучше тебя женим?

Забини, по всей видимости, такая перспектива вдохновляла еще меньше, чем Малфоя, и он счел за благо сменить тему.

- Кого ты все время высматриваешь? Кто она?

Блейз перехватил взгляд Драко, который с деланным безразличием разглядывал какую-то девушку в сером платье. Девушка была незнакомая.

- По слухам, наша основная конкурентка. Представитель американцев.

- Она? - Блейз с нескрываемым сомнением посмотрел на девушку, а потом вынес Малфою свой вердикт. - Вряд ли. Слишком красива для того, чтобы быть умной. Женщина должна обладать одной из этих добродетелей, а иначе - перебор.

- Личный опыт? - Малфой усмехнулся.

- Считай, что так. И что, она до такой степени поразила твое воображение только фактом своего присутствия на переговорах?

Малфой задумчиво продолжал разглядывать американку. Держалась она уверенно, и было заметно, что она ведет себя довольно естественно, насколько вообще это было возможно на светском рауте. В любом случае, Драко заметил, что она не смотрела в глаза мужчинам завораживающим взглядом, не пыталась никого поразить неземной красотой или потрясающим интеллектом. Но что-то еще, какое-то смутное чувство, словно он что-то упускает, что-то очень важное, не желало его оставлять.

- Послушай, Блейз, а она никого тебе не напоминает?

- Американка? - Забини бросил на девушку еще один пристальный взгляд. - Нет, не напоминает. Если бы я встречал ее раньше, я бы запомнил. А что?

Малфой наконец понял, что смущало его в этой девушке. Когда она протянула ему руку и представилась, она посмотрела на него таким взглядом, словно хорошо его знала. Он редко ошибался, и ее взгляд означал именно это. Но, как ни пытался он найти рациональное объяснение этому факту, так и не нашел.

- Ничего, забудь. Пойдем, пообщаемся со шведами. Если бы ты только знал, как они мне надоели.

Малфой в последний раз посмотрел туда, где только что стояла американка, но ее там уже не было. Сам не зная почему, он вдруг почувствовал, что этот факт его расстроил. Прогнав непрошеную досаду, Малфой с ослепительной улыбкой направился к шведам - продвигать интересы страны на международном поприще.

В это самое время Гермиона шла по дорожке, уводящей от ярко освещенного особняка, оставляя за спиной все великолепие великосветского приема и проклиная узкие туфли, которые немилосердно ей жали.

Миновав ажурные ворота и выйдя за территорию особняка, девушка огляделась.

- Привет. Ну что, можно поздравить тебя с дебютом?

- Пожалуй, что так, - Гермиона улыбнулась, стараясь ничем не выдать своего состояния. Штольберг, ждавший ее за воротами, по обыкновению курил.

- Как твои успехи?

- Все прекрасно. Я была представлена мистеру Малфою.

- Это то, что нам нужно. Теперь можем отправляться домой. Завтра тебе надлежит должным образом подготовиться к переговорам.

Еще раз устало улыбнувшись, девушка протянула руку Штольбергу, после чего они оба трансгрессировали.

Спустя час Гермиона обессилено опустилась на кровать в своей комнате. Только сейчас, оставшись в одиночестве, она поняла, как же дорого дался ей этот вечер. Встреча со своим прошлым оказалась далеко не наивной забавой, а серьезным испытанием, которое требовало от нее немалых душевных сил. Малфой, который был единственным человеком в ее жизни, которого она ненавидела всеми фибрами своей души, сегодня как ни в чем ни бывало поцеловал ей руку. Пэнси Паркинсон и Блейз Забини лучезарно ей улыбались. Было от чего сойти с ума, но единственной тактикой, которая поможет ей достичь цели, будет безразличие. Она не позволит прошлому взять над ней верх, она не станет относиться к этим людям как к людям из своего прошлого. Это будет выше ее сил. Но мысль, что у нее есть все шансы играть с Малфоем как кошка с мышкой, отчего-то очень ее веселила. Пусть эта будет маленькая месть за все прошлые унижения, а в остальном - она запретит себе чувствовать. Живя в этом доме, она постепенно осваивала эту науку, и, быть может, однажды ей удастся стать миссис Малфой.

«А пока спать…»

Измученное сознание Гермионы требовало отдыха, и девушка моментально уснула, проспав всю ночь. Без снов. Она очень боялась, что однажды они вернутся снова.

Зал переговоров в министерстве магии постепенно заполнялся. Переговоры, касающиеся перевода рунической книги, сегодня стали самой обсуждаемой темой на первых полосах всех газет. Мероприятие было закрытым, и журналистов туда не пустили. Все, что им оставалось - стоять за наглухо закрытыми дверями в ожидании появления кого-то, кто благосклонно согласиться сказать хотя бы пару слов о результатах переговоров.

Драко Малфой в сопровождении мужчины и женщины, которые были заявлены кандидатами от министерства Британии, подошел к дверям в зал переговоров, раздраженно бросив журналистам, что комментарии давать не намерен. Выслушав и оставив без ответа еще с десяток вопросов о том, чего он ожидает от этих переговоров, Малфой наконец вошел внутрь. Сухо кивнув присутствующим, Драко занял место за столом, где стояла табличка с его именем. Он непроизвольно пробежал глазами по залу - черт знает почему, ему хотелось увидеть американку. Но, увы, мисс Олдридж среди присутствующих не было. А, если верить табличкам, в зале незанятыми остались места Джоанны Олдридж и некого Майкла Клейтона, вероятно, еще одного представителя американцев.

Министр то и дело поглядывал на часы, заметно нервничая. Деловые люди, сидящие по обе стороны от него, нервничали не меньше, и несколько минут все говорили о погоде и политике - темы всегда актуальные, и оттого одинаково бессмысленные.

Наконец массивная дверь распахнулась, и в зал вошла мисс Олдридж в сопровождении некого респектабельного господина. Попросив прощения за опоздание, американцы заняли свои места за переговорным столом, давая министру возможность начать переговоры.

Гермиона заняла свое место, приказав себе остыть. Она не думала, что все происходящее ее так зацепит. Гораздо хуже было то, что место мистера Малфоя оказалось непосредственно напротив ее места. Подняв взгляд и встретившись с ним глазами, Гермиона улыбнулась, словно бы в знак приветствия. Малфой сухо кивнул и больше на нее не смотрел. Ее это почему-то задело. Решив ответить ему тем же, девушка вся обратилась в слух, пытаясь понять, с чем ей предстоит столкнуться. Впрочем, ничего неординарного предложено не было. Все, кто были заявлены в качестве переводчиков, получили пару листов пергамента с небольшими выдержками из книги.

Гермиона взяла в руки листок. Несомненно, задача была не из легких. В первый момент она даже растерялась, но постепенно растерянность уступила место уверенной сосредоточенности. Впрочем, по всей видимости, никто не ожидал, что все окажется настолько сложно и необычно. Это и впрямь оказался не простой перевод; текст, предложенный им, действительно требовал расшифровки. Впрочем, разве зря семь лет она была лучшей ученицей Хогвартса? Память услужливо развернула перед ней картину пятилетней давности. Она листает книгу, которую МакГонагалл взяла для нее в запретной секции библиотеки Хогвартса. Книга была посвящена древним рунам, и где-то на ее бесчисленных страницах был описан один из методов шифровки текста. Там же сообщалось, что этот метод не получил широкого распространения в виду того, что из всех методов шифровки этот был едва ли не самым сложным. Там же было сказано, что сохранившихся текстов, которые бы содержали примеры такой шифровки, почти нет. И вот теперь она держала в руках пергамент именно с таким текстом. Теперь все было гораздо проще. С этим она справится. Мысленно поблагодарив МакГонагалл, девушка принялась методично следовать инструкциям, вычитанным когда-то в той книге, которые надежно сохранила ее память.

Драко Малфой отстраненно смотрел на то, как плещется свет в бриллианте кольца, надетого на палец американки. То, что американка неотрывно писала вот уже десять минут, оптимизма не внушало. Еще хуже было то, что их представители на двоих едва ли исписали пол-листа. Министр бросал на Малфоя недовольные взгляды. Ну а что он мог поделать с тем, что американка оказалась более компетентной? Он и так нашел лучших специалистов. Но даже это было не самым ужасным. Самым ужасным было то, что он все время пытался поймать ее взгляд. Она ему не нравилась, совершенно точно. Она его раздражала, эта выскочка. Придется что-то придумать. Вспомнив ее смелое заявление об особенностях английского характера, Малфой и вовсе пришел в бешенство. Как не вовремя она появилась. Еще хуже - она перешла ему дорогу.

- Итак, дамы и господа, полагаю, время вышло.

Министр, словно бы сожалея, развел руками, и уже через пять минут шведы сосредоточенно изучали полученные листы пергамента. Воцарившаяся за столом тишина давила на нервы, но теперь оставалось только одно - ждать.

- Позвольте поинтересоваться, чей это листок? - в голосе шведа звучало неприкрытое любопытство.

Гермиона попыталась скрыть улыбку. Маленький триумф - пощекотать Малфою нервы. Естественно, она сделала это намеренно. Выдержав эффектную паузу, девушка обратилась к шведам:

- Прошу прощения, я забыла написать свое имя. Этот листок мой. Джоанна Олдридж.

- Но, мисс Олдридж, позвольте! Это просто феноменально! Позвольте выразить свое восхищение вашей работой.

Гермиона сдержанно улыбнулась, кинув на Малфоя победный взгляд. Теперь он точно ее не забудет.

После получасового совещания был утвержден состав группы. Туда вошли десять человек, и первой была названа, разумеется, представительница штатов. Также были названы три человека, которые будут контролировать проект, куда вошли Малфой, пожилой швейцарец и молодая смешливая итальянка.

После поздравлений и пожеланий удачи Гермиона, наконец, вышла из зала. Переведя дыхание, она улыбнулась: у нее все получилось.

- Мисс Олдридж, вы разрешите вас поздравить?

Резко обернувшись, девушка встретилась глазами с Малфоем.

Она растерялась на секунду - ей показалось, он уже ушел.

- Спасибо. Вас, как я понимаю, тоже можно поздравить?

- Боюсь, что так. - Драко улыбнулся. Он еще не решил, что лучше: враждовать или все же дружить с ней. - Что ж, я надеюсь на сотрудничество.

- Я надеюсь на нечто больше, - американка небрежно бросила Малфою эту двусмысленную фразу, после чего принялась что-то искать в своей сумочке.

Малфой непонимающе посмотрел на нее, но она не смотрела на него, сосредоточившись на своем занятии.

Пауза затягивалась, и его отчего-то это здорово нервировало.

- Я надеюсь на успешное сотрудничество, - она, наконец, посмотрела ему прямо в глаза, и он прочел в ее взгляде насмешку. - Всего доброго, мистер Малфой.

И Гермиона быстро поспешила прочь по коридору, оставив Малфоя один на один со своими размышлениями.


Обман серебряных стекол

Правило № 11. Всякий маскарад подчинен правилам. Нарушая их, мы неизбежно становимся собой


"Правила маскарада"




Джоанна Олдридж стояла совсем недалеко от него, держа в руке бокал с шампанским и очаровательно улыбаясь своим собеседникам. Поймав на себе его взгляд, она слегка наклонила голову, словно бы в знак приветствия. У Малфоя в который раз возникло странное ощущение дежа вю: этот прием до боли походил на тот, который давал министр в честь переговоров, касающихся рунической книги. Те же лица вокруг, та же музыка и ощущение того, что это уже однажды было. Драко огляделся по сторонам, пытаясь отыскать кого-нибудь из близких знакомых, но ему это не удавалось. Лица присутствующих делались неясными, какими-то ускользающими, и различить теперь, кто есть кто, возможным не представлялось. Драко снова огляделся, надеясь понять, что произошло. Никакого объяснения происходящему не было, как только ему удавалось сфокусировать взгляд на чьем-то лице, перед глазами начинал плыть туман, и различить лица в этом тумане он, как ни старался, не мог. Все окружающие предметы постепенно слились в странное серое марево, и только одну фигуру он мог по-прежнему отчетливо различить в этом мороке. Девушка в сером платье стояла к нему в пол оборота, и это серое платье сливалось по цвету с туманом, что делало ее странно похожей на призрака. Драко видел, что девушка едва заметно улыбнулась ему, а потом подняла руку и что есть силы дернула нитку с жемчугом, которая висела у нее на шее. Жемчужины со звоном падали на пол, и эти звуки неприятно ударяли по нервам. Девушка в сером платье снова улыбнулась ему и взмахнула рукой, словно приглашая следовать за собой, а потом повернулась и медленно пошла прочь. Он смотрел, как туман постепенно скрадывает ее очертания, и им овладел безотчетный страх. Установившаяся тишина была оглушающей, ничем не нарушаемой, и Малфой понял, что он остался совсем один. Он быстро поспешил туда, где недавно скрылась девушка. Шагов через десять ему удалось догнать ее. Когда он настиг ее, туман вдруг рассеялся, а девушка резко метнулась в сторону. Драко проследил за ней взглядом и увидел, что она вошла в какую-то комнату, и за ней тут же захлопнулась дверь. Малфой подошел к двери, и, к его немалому удивлению, она поддалась, открыв его взору огромное помещение, стены которого были выполнены из зеркал. Драко сделал несколько шагов, пытаясь понять, куда исчезла девушка. Девушки в комнате не было, совершенно точно, зеркала отражали только его самого, и это было по меньшей мере странно: спрятаться здесь было негде, и дверей больше не наблюдалось. Он пожал плечами, развернулся, намереваясь выйти, но сделать этого не успел: чьи-то ладони накрыли его лицо, словно бы заставляя угадать, кто это. Драко отнял от лица ладони, развернулся и увидел Джоанну Олдрижд. Она стояла неподвижно, как изваяние, и его это напугало. Он обернулся, пытаясь увидеть ее отражение в зеркале, но увиденное и вовсе заставило его похолодеть. Зеркало отражало совсем другого человека, человека, который был мертв вот уже несколько месяцев, и этим человеком была… Гермиона Грейнджер. Малфой резко обернулся, но никого за спиной не обнаружил - девушка снова исчезла.

Драко открыл глаза и несколько секунд пролежал неподвижно, пытаясь прогнать из головы звук падающего на пол жемчуга. Странное дело, его разбудил именно этот звук. Хотя, нет, проснуться его заставило ощущение вязкого, липкого ужаса, который охватил его, когда он увидел за спиной Гермиону Грейнджер. Мертвую. Нет, в его сне она выглядела совсем как живая, но от этого было не легче - он ведь прекрасно знал, что ее давным-давно нет в живых. Он знал это даже в своем сне.

Розовый свет заливал комнату, и ночные тени постепенно рассеивались, и спасительные солнечные лучи, несмело, робко заглядывающие в окна, заставляли смяться над ночными страхами, делая их несерьезными и жалкими.

И все-таки как странно, что она ему приснилась. Хотя нет, наверняка это были отголоски его подсознания. Образ Гермионы Грейнджер в последнее время странным образом возникал в его воображении, возникал слишком часто, значительно чаще, чем ему бы этого хотелось. Он бы предпочел и вовсе о ней не вспоминать. Он ее боялся, наверное. Просто он знал, что она мертва, знал, что никогда в жизни больше не увидит ее, не встретится с ней, и именно это «никогда» вселяло безотчетный страх, словно воспоминания о Грейнджер приносили с собой в его жизнь какую-то обреченность, невозможность что-то изменить. Смерть раз и навсегда забирает возможность что-то исправить. И все же почему он вдруг начал вспоминать о ней?

Дом еще спал, когда Малфой спускался по лестнице, но Драко знал, что Нарцисса уже проснулась, и знал, где он сможет ее найти. Он старался как можно больше времени проводить с матерью, с которой его сблизила, как ни странно, смерть Люциуса. Порой даже проскальзывала мысль, что установившимся теплым отношениям с Нарциссой он обязан именно смерти отца, и на этом фоне его радость от общения с матерью казалась неуместной. Но это было именно так, и после смерти отца мама раскрылась для него с совершенно иной стороны, она словно бы стала свободней, раскованнее и спокойней. И стала чаще улыбаться. Он любил, когда она улыбалась, особенно по утрам, когда он находил ее читающей на веранде. Он окликал ее, она поднимала голову, и ее губы трогала нежная улыбка. Драко знал - только ему одному она улыбается такой улыбкой, и свой день он старался начинать именно так. Вот и сейчас он неслышно вышел на просторную террасу и увидел маму, которая сидела в плетеном кресле и читала. Солнечные лучи путались в ее светлых волосах, отчего казалось, что от них исходит золотистое сияние. Словно почувствовав на себе чей-то взгляд, женщина подняла глаза, и ее лицо озарила улыбка, которая сделала ее еще прекраснее.

- Доброе утро, милый.

- Доброе утро, мам, - Драко наклонился, поцеловал Нарциссу и про себя отметил, что ради таких моментов и стоит жить.

- Ты выглядишь уставшим. Плохо спал?

- Спал неважно, - сев в кресло напротив Нарциссы, Драко улыбнулся, словно в подтверждение того, что ничего страшного не произошло. Ну не рассказывать же маме, что ему приснилась Гермиона Грейнджер! Для полного счастья в его снах разве что Поттера не хватает.

- Как наши гости? По дому не соскучились?

- Драко! - Нарцисса укоризненно покачала головой. - Они все-таки родственники отца, тебе не следует так говорить.

- Просто чужие люди в доме напрягают. Кстати, хотел у тебя спросить: тебе о чем-нибудь говорит фамилия Олдридж?

- Олдридж? Так сразу и не вспомню, может, и слышала, но давно. А о ком ты?

- Это по работе.

- Кстати, что там с этим проектом?

- Пока все без эксцессов. Сегодня министр сердечно приглашает всех на охоту.

- Ты не хочешь ехать?

- Да нет, просто… — так и не договорив, Драко перевел разговор на другую тему, и остаток утра прошел просто замечательно. Разговор с мамой заставил его забыть о неприятном сне. Почти.

Гермиона с пристрастием осмотрела свое отражение в зеркале и осталась вполне довольна результатом. Предстоящая конная прогулка обещала стать прекрасным развлечением, да и отдых ей был просто необходим. Две недели, которые прошли с начала работы над переводом книги, порядком ее вымотали, хотя, с другой стороны, она была бесконечно рада тому, что приходится много работать и времени на грустные мысли не остается. Хуже всего было ночью, когда приходилось до боли вслушиваться в гулкую тишину огромного дома, боясь различить в ней едва слышные осторожные шаги. Так приходила ее память. Черной тенью она садилась на край кровати и начинала услужливо листать перед ее взором кадры прошлой, счастливой жизни. Как же теперь все это было от нее далеко! Она чувствовала, что каждый прожитый день безжалостно отдаляет ее от ее прошлого, куда она больше никогда не сможет вернуться. Она сможет только терзать себя картинами этого самого прошлого, куда нет возврата. Омут воспоминаний затягивал ее, она сопротивлялась, барахталась, но все было бесполезно. Память ядовитой иглой протыкала ее защитную оболочку, в которую она пыталась спрятаться, и эмоции, давно пережитые, позабытые и, казалось бы, утратившие силу, снова брали над ней верх. Среди них совершенно точно было непонимание.

В который раз она спрашивала себя, почему все это произошло именно с ней и почему вообще произошло? Что она делала не так, раз ей пришлось потерять самое дорогое, что у нее было? Это ее вина, раз она не смогла уберечь все то, что когда-то принадлежало ей? Теперь все это стало чьим-то чужим: эмоции, улыбки, люди, воспоминания и фотографии.

Странно, но она почти не помнила их лиц. Помнила образы, или какие-то детали, жесты, но не лица. Она пыталась представить их, но не могла. Ни Рона, ни Гарри с Джинни. Порой она даже хотела увидеть их во сне. Увидеть близко-близко их лица. Но такое случалось редко. Просто в какой-то момент ее больному сознанию начинало казаться, что если ей это удастся, все станет как раньше. Но это были жалкие попытки обмануть себя, и иллюзии эти были бессмысленны. Она это понимала. Понимала и терпела, когда было нужно. Когда становилось совсем плохо, она представляла себе свою дочку. Она брала ее за руку, и сразу становилось тепло-тепло, и воспоминания утрачивали свою силу, и было уже не так горько. Странно, эта девочка существовала только в ее воображении, но сейчас она была для Гермионы едва ли не самым реальным человеком в ее жизни. Тоже самообман, но он держал ее на плаву. Она справится. Хотя бы ради этой девочки.

Еще раз кинув взгляд на свое отражение в зеркале, девушка бесшумно выскользнула из комнаты.

Небольшой охотничий замок, уютно расположившийся среди живописных лугов, в лучах яркого солнца смотрелся как никогда величественно. Последние теплые деньки были на исходе, и было совершенно очевидно, что скоро придет самая настоящая осень с холодными затяжными дождями, густыми туманами и северным ветром. Но сегодняшний день был просто чудесным - и яркое солнце, и чистое высокое небо, и золотая листва деревьев и тот ни с чем не сравнимый горьковато-терпкий запах осени.

Гермиона разговаривала со своими коллегами из Франции, когда к ним присоединилась компания, в центре внимания которой была Кристина Бернгард. Шведку сопровождали несколько мужчин, среди которых Гермиона увидела Малфоя, Забини и еще нескольких человек, с которыми не была знакома.

О, мисс Бернгард, вы просто обворожительны! - появление шведки не осталось для французов незамеченным. Гермиона сдержанно поздоровалась со всеми, поймав на себе странный, задумчивый взгляд Малфоя. Ей он не понравился, словно бы тот сканировал ее, просвечивал насквозь.

- Мисс Олдридж, вам очень идет ваш костюм, - шведка являла собой прямо образец дружелюбия. Гермиона, мысленно послав ее ко всем чертям, улыбнулась в ответ не менее обворожительно. Она знала, почему шведка рассыпается в любезностях: ее угораздило одеть костюм, похожий на костюм Гермионы. Она была одета в облегающие брюки, приталенный жакет и кожаные сапожки. На руки, сжимавшие хлыст, были одеты черные кожаные перчатки, белокурые волосы собраны в высокий узел.

«Хороша, ничего не скажешь!»

Гермиона прекрасно знала, что шведка терпеть ее не может, хотя у нее не было для этого веских причин. Единственной более-менее объективной могла бы стать ревность, но она, в отличие от шведки, на Малфоя не вешалась, глазки ему не строила и вообще вела себя с ним на людях подчеркнуто вежливо.

Она со всей искренностью, на которую была способна в тот момент, заверила Кристину в том, что она выглядит еще лучше, после чего обмен любезностями закончился, и беседа потекла в ином русле.

- Кстати, я уже три недели здесь, а до сих пор не удалось посмотреть Лондон. Но хотелось бы, чтобы город мне показал человек, который его знает, - мисс Бернгард кинула на Малфоя многозначительный взгляд. Тот, впрочем, на это никак не отреагировал, поэтому шведке пришлось отставить в сторону прозрачные намеки. - Мистер Малфой, окажете мне такую любезность?

- С радостью, - Малфой хоть и улыбался, Гермионе показалось, что мыслями он сейчас далеко отсюда, словно его что-то тревожило и беспокоило, - обязательно покажу вам Тауэр. А вы, мисс Олдридж, не хотите к нам присоединиться? - в голосе Драко зазвучали насмешливые нотки.

- Боюсь, что нет, мистер Малфой.

- Вас не устраивает наше общество? - сказано это было таким тоном, словно вопрос был чистой формальностью, и всем и так должно было быть понятно, что их общество попросту не может не устраивать.

- Ну что вы, скорее маршрут. Не стоит начинать романтическую прогулку по городу с осмотра тюрьмы. Это наводит на нехорошие мысли, - Гермиона придала лицу самое невинное выражение. Малфой как-то недобро на нее посмотрел.

- А мне, напротив, очень интересно!

«Кто бы сомневался!»

- Говорят, там можно увидеть призрак Анны Болейн. Мисс Олдридж, вам разве не интересна эта история?

- Я нахожу эту историю мрачной и жестокой, - ответила Гермиона.

- А я нахожу ее очень поучительной, - парировал Драко.

- Даже так, мистер Малфой? - Гермиона посмотрела на Драко. - И что же поучительного вы в ней нашли? Вы считаете, что разрешать разногласия с супругой лучше всего таким радикальным способом?

- Это наказание за предательство.

- Чересчур жестокое наказание.

Они бросали друг другу резкие отрывистые фразы, и присутствующие, кажется, с неподдельным интересом прислушивались к их полемике.

- А я считаю, в конфликтах чаще виновата женщина, - Кристине Бернгард, по всей видимости, надоело, что на нее не обращают ни малейшего внимания. Само собой, принять она решила сторону Малфоя и проявляла буквально небывалое смирение.

- В таком случае, мисс Бернгард, будьте осторожны - представления мистера Малфоя о разрешении конфликтов едва ли можно назвать гуманными, - Гермиона посмотрела на Драко, во взгляде которого без труда читалось, что будь на то его воля, она прямо сейчас повторила бы судьбу несчастной Анны Болейн.

Наконец протрубили сбор, извещающий о начале охоты. Присутствующие стали садиться на лошадей, где-то на заднем дворе заливалась стая собак, которых наконец выпустили на волю. Кинувшаяся в лес с громким лаем свора напугала лошадь Гермионы, которая рванулась вперед, быстро оставив позади всех остальных.

Лошадь девушки постепенно успокоилась, и теперь она просто ехала верхом, наслаждаясь окрестными пейзажами и конной прогулкой. На одной живописной полянке Гермиона спешилась, привязав лошадь к дереву. Справа от поляны располагалось небольшое лесное озерцо, и девушка, замирая от восторга, решила подойти ближе.

Сейчас, находясь далеко ото всех, наедине с природой, она забывала все свои горести. Невозможно было грустить, глядя на эту красоту, и душу девушки переполнял восторг. Ей совсем не хотелось возвращаться назад, да и эта кровавая забава, именуемая охотой, не слишком ей нравилась.

Стук копыт за спиной заставил сердце тревожно сжаться. Если только она не ошиблась в своих расчетах... Наверняка Малфой решит отыграться на ней за недавние насмешки. А ей нравилось над ним насмехаться. Ее новая роль ей это позволяла. То, что от Гермионы Грейнджер он никогда бы такого не потерпел, сомнений не вызывало. Но ее новое положение развязало ей руки. Хотя в большей степени язык. Кто знает, может, это была маленькая месть за школьные обиды, а может, ей просто нравилось его злить?

- Вы искали уединения, мистер Малфой? - спросила Гермиона, не оборачиваясь.

- Как вы узнали, что это я? - прозвучавший за спиной холодный насмешливый голос заставил вздрогнуть.

«Надо же, я оказалась права».

- Интуиция, - Гермиона оглянулась, встретившись с взглядом серых глаз.

- Признаться, я думал, что вы свернули себе шею. Ваша лошадь оказалась слишком норовистой.

- Я неплохо держусь в седле, простите, если разочаровала вас.

Малфой усмехнулся. Он стоял недалеко от нее, заложив руки за спину, и внимательно смотрел на девушку. Гермиона посмотрела ему в глаза, а потом сказала:

- Покажите руки, - в ее темных глазах заплясали веселые искорки. Она сейчас совсем не походила на великосветскую даму, скорее она напоминала ему озорную девчонку, сбежавшую со скучных школьных уроков.

- Если вы решили, что я прячу за спиной топор, то теперь вас вынужден разочаровать я - мне пришлось оставить его дома, сегодня я настроен на редкость миролюбиво.

- Значит, сегодня мне повезло, - весело сказала она. - Впрочем, уверена, что вы уже пожалели о своем несвоевременном настрое.

Последние слова Гермионы стали каплей, переполнившей чашу терпения Драко. Он сделал два шага по направлению к ней, и схватил за руку чуть повыше локтя. Теперь он видел ее глаза совсем близко от себя, и этот ее взгляд, в котором без труда читалась насмешка, распалял его еще больше.

- Зачем ты это делаешь? – спросил он, по-прежнему не выпуская ее руку. В его голосе звучала угроза.

- Мне этого хочется, - в ее голосе звучал вызов, и дьявольские огоньки в карих глазах засверкали еще ярче.

- Но этого не хочется мне!

У нее были красивые карие глаза. И духи, резкие и неуловимые одновременно. Странные духи. Она вся была странная.

Девушка встала на цыпочки и приблизила к нему лицо, В какой-то момент у него даже промелькнула мысль, что она собирается его поцеловать. Но она не сделала этого. Она только прошептала:

- Тогда попробуй заставить меня делать то, чего хочется тебе. Осмелишься?

Ее дыхание обожгло его кожу. Малфой освободил ее руку, отстранено подумав, что у нее останутся синяки. Девушка поспешила к своей лошади, и через пару минут исчезла в лесной чаще. Малфой счел за благо последовать ее примеру, видимо, где-то в глубине души действительно сожалея о том, что забыл прихватить с собой топор.


Дьявол в деталях

- Квинс, я оказался в затруднении.

- Неужели? Причина?

- Любовь.

- Ох, парень, тут и я в затруднении...


"Знакомьтесь, Джо Блэк"




Драко подошел к окну и, одернув штору, выглянул наружу. Небо хмурилось с самого утра, но он знал, что сегодня эти тучи не прольются дождем. Он всю жизнь прожил в этой стране, поэтому вполне мог предвидеть капризы здешней погоды. Серое осеннее лондонское утро, и город кажется каким-то уставшим, озябшим, и пустые попытки дождаться солнца из-за плотной пелены туч успехом не увенчаются. Неизбежность смены времен года - в английскую столицу незваной гостьей пришла осень.

Квартира тоже казалась пустой и неприветливой, под стать погоде. Сегодня его это почему-то огорчило. В этой квартире он иногда оставался ночевать, если дела задерживали на работе допоздна, а иногда он оставался здесь, если хотел побыть в одиночестве. Вопреки мнению о том, что одиночество - самый страшный из всех ядов, которые уготовано испить человеку в жизни, Драко Малфой любил одиночество, растворяясь в нем без остатка, только в такие моменты чувствуя себя в полной гармонии с окружающим миром. И, кто знает, почему все сложилось именно так, а не иначе? Издержки воспитания или его собственная природа - он не знал. Не знал, хорошо или плохо то, что однажды ему придется жениться на ком-то вроде Кристины Бернгард, просто потому, что она принадлежит его кругу, она должным образом воспитана и должным образом образована. Он знал наверняка, что никогда не расскажет своей жене, кем бы она не оказалась, об этой квартире.

Почему-то до ужаса хотелось кофе, крепкого и горячего, но кофе в наличии не оказалось. Была только початая бутылка виски и лед. Начинать день таким образом было не самым разумным решением, но сегодня он решил на это наплевать. Он усмехнулся, подумав о том, что на него таким угнетающим образом действует погода и мысли о неминуемой женитьбе. Хотя нет, пожалуй, в другой последовательности, женитьба была злом куда большим, нежели дурная погода. Видя всю жизнь перед глазами пример родителей, он очень хорошо понимал, что его семейная жизнь едва ли будет слишком отличаться от брака Люциуса и Нарциссы. До недавнего времени его не слишком печалила эта мысль, но после смерти отца он вдруг отчетливо понял, что теперь в их семье есть место настоящим чувствам и искренним эмоциям, и женитьба исключительно по расчету уже не воспринималось им с былым безразличием. Только вот вероятность того, что среди манерных девиц с километровыми счетами в банках, образцовыми родословными и фамильными бриллиантами ему удастся отыскать кого-то, кто был бы ему приятен, интересен и дорог, была ничтожно мала. Отыскать ту, с кем ему бы захотелось разделить тишину этой квартиры, серое неприветливое осеннее утро, виски в широком низком стакане и накатывающую порой усталость и безысходность. Кристина Бернгард, к сожалению, или, напротив, к счастью, этим человеком не была.

Сегодня он идет показывать ей Лондон. Драко усмехнулся, подумав о том, что обязательно покажет ей Тауэр. Назло Джоанне Олдридж. Это было, пожалуй, даже несколько по-детски, но он ничего не мог с собой поделать. В своих мыслях он снова и снова возвращался к ней, пытаясь понять, что именно в ней так его зацепило. Она была красива, воспитана и умна - этим она мало отличалась от женщин его круга, дело было еще в чем-то, в чем-то, что шло изнутри. Она отличалась от всех остальных, вот только он никак не мог понять чем. С самого первого дня их знакомства его не покидало ощущение, что она смеется над ним. Это не поддавалось разумному объяснению, но это было так. Как будто бы она очень хорошо его понимала, но до поры до времени не раскрывала карт. Так или иначе, одна из причин, по которой она ему запомнилась, была очевидной. Она слишком открыто и откровенно игнорировала его, и этот нехитрый психологический прием возымел свое действие - ее образ никак не желал покидать его воображение. Он всегда привык получать то, что хотел, а теперь вот американка одним махом решила это перечеркнуть. Если она думает, что победа достанется ей так просто, ему придется ее разочаровать. Ход за ним, и свою партию он разыграет как надо. Психология в чистом виде, но он тоже умел играть эмоциями, уж что-что, а эту науку он освоил в совершенстве.

Гермиона подняла глаза от пергамента и в раздражении посмотрела на шведку. Она уже тысячу раз спросила себя, чем же так прогневала судьбу, раз ей пришлось делить кабинет именно с мисс Бернгард. Мало того, что пользы от нее не было ровным счетом никакой, так она еще и здорово допекала Гермиону своими разговорами. О древних рунах шведка имела представление весьма отдаленное, потому целыми днями она была занята чем угодно, но только не работой. Она вела нескончаемые светские беседы, вносила бесконечные улучшения в свою и без того идеальную внешность и просто действовала Гермионе на нервы. Тихо радуясь про себя тому, что сегодня пятница и впереди выходные, Гермиона бросала полные нетерпения взгляды на часы. До конца рабочего дня оставалось еще полчаса, а потом она с чистой совестью отправится домой - неделя выдалась очень тяжелой.

- Добрый вечер.

Гермиона подняла глаза на вошедшего и, к своему неудовольствию, узнала в нем Драко Малфоя. Мысли о нем в последние дни посещали ее слишком часто, а его общество, пусть даже и только в мыслях, она едва ли могла назвать приятным.

- Добрый вечер, Драко. Мы можем идти? - голос Кристины был, разумеется, подобен серебряному колокольчику - в нем сочеталась умеренная радость от их встречи, легкий вызов, намек на чувственность и еще с десяток различных оттенков.

Из рассказов Кристины Гермиона знала, что сегодня она отправляется вместе с Малфоем гулять по Лондону. Осмотр столицы в такой приятной компании обещал быть куда более интересным занятием, нежели сидение над бумагами целый день.

- Конечно. Но перед тем, как уйти, зайдите к мистеру Сандерсу - он хотел поговорить с вами.

Кристина, придав лицу немного расстроенное выражение, выскользнула за дверь. Едва ли разговор с начальством входил в ее планы этим вечером.

- Вы принципиально со мной не здороваетесь? - Малфой стоял, прислонившись к дверному косяку, скрестив на груди руки и неотрывно смотря на Гермиону.

- Вам показалось, мистер Малфой, - Гермиона пожала плечами и продолжила листать книгу с самым независимым видом.

- Вряд ли. Мне, пожалуй, стоило бы преподать вам урок вежливости.

- Не знала, что вы так амбициозны, - она наконец подняла глаза от книги и посмотрела на него в своей обычной манере. Один этот взгляд приводил его в бешенство. - Вам уже не достаточно роли гида по Лондону, решили стать моим учителем этикета? Оставьте, я этого не заслужила. Впрочем, я могу попросить вас об одном одолжении?

Драко, мысленно досчитав до десяти, улыбнулся Гермионе.

- Что вы хотели?

- Может, вы потеряете где-нибудь мисс Бернгард? Пусть поблуждает недельку, признаться, я очень устала от нее. Кстати, непременно покажите ей Тауэр. Помниться, она очень интересовалась им.

- Вам так нравится меня дразнить? - елейный тон, которым это было сказано, не предвещал ничего хорошего. Девушка настороженно посмотрела на Драко.

- Простите, если я чем-то обидела вас, - Гермиона поднялась из-за стола и принялась собирать свои вещи в сумочку, - я и в мыслях такого не держала.

Этикет, разумеется, предписывал помочь ей одеть пальто. Малфой улыбнулся, подумав о том, что это сослужит ему хорошую службу. Американка кивнула в знак благодарности, и на несколько секунд он оказался совсем близко к ней и прошептал на ухо:

- Как раз это вы и держали в мыслях. И я даже скажу вам, для чего вы все это делаете.

Он поймал в отражении зеркала ее растерянный взгляд. Она попыталась улыбнуться, но вышло плохо.

«Кажется, это называется делать хорошую мину при плохой игре».

- Даже так? И для чего же?

- Просто я вам небезразличен, - Малфой небрежно пожал плечами. Сказана последняя фраза была тоном, каким обычно говорят, что сегодня вечер пятницы, а это значит, что впереди выходные - слегка равнодушно, оттого что все и так более чем очевидно.

Увидев, как с ее лица в буквальном смысле стекла самодовольная улыбка, Малфой с чувством выполненного долга пошел к дверям. Уже на пороге, словно вспомнив о чем-то, он остановился и повернулся к Гермионе, которая с растерянным видом продолжала стоять перед зеркалом.

- Да, кстати, я лично прослежу за тем, чтобы мисс Бернгард вернулась в понедельник на работу. И непременно передам ей, как высоко вы цените ее профессионализм.

Закрыв дверь, Малфой в самом замечательном расположении духа поспешил на поиски Кристины. Было жестоко отправлять ее к мистеру Сандерсу - Драко прекрасно знал, что того сегодня весь день не было в министерстве. Но другого шанса остаться наедине с американской выскочкой у него не было.

«Будем надеяться, мисс Бернгард простит мне эту маленькую ложь».

Тщетные надежды относительно того, что в выходные удастся отдохнуть, очень скоро растаяли без следа. Еще в пятницу вечером в комнату Гермионы зашла Нэл, которая сказала, что с сегодняшнего дня Гермионе предстоит учиться разбираться в вине. Зачем это было ей нужно, разумеется, никто не сказал, только Жаклин туманно намекнула, что очень скоро эти знания ей пригодятся. У Гермионы не было ни одного предположения относительно того, чем они могут быть ей полезны. Но здесь вопросы задавать было не принято, поэтому она начала с маниакальным упорством изучать материалы, которые принесла ей Нэл.

Хуже всего было то, что все эти два дня она только и делала, что думала о Малфое. Если он хотел ее разоблачить, то здесь его попытки успехом не увенчались - до вечера пятницы она была абсолютно уверена в том, что Малфой интересует ее исключительно в деловом контексте, а теперь вот оказалось, что его близость странным образом волновала ее. Может, виной тому была неожиданность, а, может, что-то другое. Кроме того, его фраза возымела должный эффект - Гермиона поняла, что его расчет был верен на сто процентов - теперь она будет думать о том, что он ей безразличен, пока, в конце концов, не придет в осознанию того, что все обстоит с точностью до наоборот. Ее психологические этюды встретили достойный отпор, и если до недавнего времени она вертела им, как хотела, теперь ситуация изменилась, и изменилась в худшую сторону. Для нее, по крайней мере. Влюбляться в Малфоя в ее планы не входило, он вообще был последним человеком, в которого она могла бы влюбиться. Но, тем не менее, что-то смутно тревожило ее, что-то, чему она не могла дать разумного объяснения. Бросив взгляд на часы, девушка отложила книгу и поспешила вниз - через десять минут ее ждут в гостиной.

- Добрый вечер.

Гермиона поздоровалась с присутствующими. Судя по всему, до ее прихода здесь шла весьма оживленная игра в бридж. Карточным играм ее учили в числе прочего, поэтому теперь она неплохо играла в вист, бридж и преферанс. Страсти к карточным играм она не разделяла, не будучи азартным человеком, и искренне считала, что садиться за стол можно только в том случае, если есть деньги на проигрыш. Но, несмотря на равнодушие к карточным играм, выигрывала она довольно часто - видимо, сказывался аналитический склад ума.

Штольберг кивнул присутствующим, и через несколько секунд за столом остались только он, Нэл и Жаклин. Гермиона села, предвидя серьезный разговор.

- Это прислали сегодня, - Нэл протянула Гермионе конверт, и беглого взгляда на него ей хватило, чтобы понять, от кого письмо. Изображение фамильного герба Малфоев - ее замутило от воспоминаний, разом нахлынувших на нее. Слишком уж страшные воспоминания были связаны с ее последним визитом в гости к Малфоям. Гермиона протянула руку и взяла конверт, а потом, заставив голос звучать твердо, спросила:

-тМне обязательно туда идти?

- Да, - Штольберг ответил таким беззаботным тоном, словно Гермиона спросила, стоит ли ей брать сегодня зонт с собой. Только сейчас до нее дошло, что если ей удастся стать женой Малфоя, ей не то, что бывать, ей придется в этом доме жить. Почему-то она упускала это из виду..

- Что это за приглашение?

- Нарцисса и Люциус вернулись из свадебного путешествия двадцатого сентября, и именно в тот день Нарцисса вошла в дом Люциуса в новом качестве - в качестве миссис Малфой. С тех пор она каждый год отмечает это событие, одевая белое платье, которое было на ней в день приезда. По этому поводу каждый год устраивается пышный прием. Тебе очень повезло, что ты вошла в число приглашенных.

Гермиона натянуто улыбнулась. Она знала, почему Малфой прислал ей это приглашение - хочет посмотреть на ее реакцию после того, что произошло между ними. Не пойти означает признать поражение, но пойти - это было слишком, не столько из-за выходки Малфоя в пятницу, сколько из-за воспоминаний давно ушедших дней. Несмотря на прошедшие годы, она до сих пор с ужасом вспоминала то, что им довелось пережить там. Ей, Гарри и Рону. К горлу подступил ком. Нельзя, нельзя!

Чтобы хоть как-то отвлечься, она распечатала конверт. На стол, к ее удивлению, выпало два приглашения.

- Это что-то значит? - удивленно спросила она.

- Так положено по этикету.

- Но я пойду туда одна?

- Нет, ты пойдешь туда со мной. Должны же мы дать достойный отпор нашему другу, - Штольберг усмехнулся, поймав взгляд Гермионы. Они были в курсе всего, что происходило между Гермионой и Драко, это было одним из условий их сотрудничества.

- Когда прием? - спросила Гермиона, запоздало вспомнив, что Штольберг говорил про двадцатое сентября.

- Через неделю. Жаклин будет тебя готовить, а пока можешь идти отдыхать, на сегодня все.

С гудящей головой девушка вышла из-за стола, но вместо того, чтобы пойти в комнату, она решила прогуляться, искренне понадеявшись, что свежий воздух остудит ее мысли. Она ушла в самую дальнюю беседку в глубине сада. Она долго сидела там, безучастно смотря на то, как желтые листья неслышно устилают дорожку, ведущую к дому. Было довольно холодно, но и возвращаться в дом не хотелось - Гермиона впала в какой-то странный транс: хотелось сидеть вот так целую вечность, ничего не делая, только слушая шорох опадающих листьев.

- Простудишься. Иди в дом.

Она совсем не слышала, как он подошел. Штольберг сел напротив Гермионы. Она безучастно продолжала смотреть на падающие листья, обхватив себя руками за плечи.

- Пойдешь туда?

- Я боюсь, что не справлюсь, - голос ее звучал глухо и как-то отстраненно.

- Я знаю, что случилось там с тобой, - сказал Штольберг.

- А я даже не буду спрашивать, откуда, — Гермиона невесело усмехнулась.Она уже перестала чему-либо удивляться в этом доме.

- Знаешь, хорошо, что ты сомневаешься, это значит, что ты не остановилась на полпути. Но у тебя есть цель, и к ней надо идти, а этот прием просто еще одна ступень на пути к ней, испытание для тебя - сможешь ли ты выйти за границы, которые сама для себя установила. Знаешь, я скажу тебе сейчас одну старинную немецкую поговорку. Дьявол в деталях.

Гермиона удивленно посмотрела на собеседника.

- Я не совсем понимаю ее смысл.

- Ты никогда не дойдешь до финиша, если будешь обращать внимания на мелочи. У тебя есть цель, все остальное неважно, отринь это, и только тогда получишь то, что тебе нужно, а иначе растратишь себя по пустякам.

На несколько секунд в сыром ночном мраке установилось абсолютное безмолвие. Оно было почти физически осязаемым, плотным, безоговорочным, наполненным страхами, сомнениями и призраками прошлого.

Гермиона молчала. Ей казалось, что тот самый Дьявол из старинной поговорки неслышно умостился сейчас рядом с ней, смахнув с холодной скамейки опавшие листья, и ждет ее решения. Нашептывает что-то едва различимо, искушает... Толкает к пропасти, убеждает, что она не сможет.

Так и не дождавшись ответа, Штольберг поднялся со скамейки и еще раз внимательно посмотрел на Гермиону.

- Подумай над моими словами, я надеюсь, ты примешь верное решение, - Штольберг затушил сигарету и быстро пошел прочь сквозь ночною тьму к ярко освещенному дому, видневшемуся за деревьями.


Досье на фантома

У тебя слишком запутанная биография. К тому же ты меняешь биографии других людей. На самом деле это другие люди жаждут изменить свою биографию ради тебя


Януш Леон Вишневский "Одиночество в сети"




- Ну что, ты остался доволен результатом? - Блейз Забини многозначительно глянул на папку, которую Драко держал в руках.

Эта папка, а вернее, ее содержимое, целиком и полностью поглотили внимание Малфоя. Блейз выждал еще секунд десять, после чего энергично щелкнул пальцами, все еще не теряя надежды привлечь внимание своего визави. Наконец его попытки увенчались успехом, а терпение было вознаграждено - Драко захлопнул папку и внимательно посмотрел на Забини.

- Ровно полчаса, - Блейз многозначительно постучал пальцем по часам на запястье. - Если бы я знал, что так будет, ни за что бы не отдал тебе эту чертову папку.

Предмет их спора - тонкая папка в дорогом кожаном переплете - лежала на столе поверх других бумаг. Папка эта была ни много ни мало досье на гражданку Соединенных Штатов Америки мисс Джоанну Олдридж. Драко устало запрокинул голову на спинку кресла и глухо произнес:

- Ты не поверишь, но ничего. Абсолютно. Безукоризненная биография.

- Это как раз неудивительно, - Забини пожал плечами, словно в знак того, что с самого начала эта идея казалась ему совершенно бредовой. К слову сказать, так оно и было. - А чего ты ожидал? Что она окажется в международном розыске?

- Да нет, нет, конечно, - Малфой кинул раздраженный взгляд на папку, словно это она была во всем виновата. Хотя, он и сам, пожалуй, не смог бы ответить на вопрос о том, чего он ожидал, когда просил Блейза собрать досье на американку. Предположение о том, что у нее темное прошлое, было, по меньшей мере, абсурдным, особенно принимая во внимание то, что она находилась под эгидой министерства магии США. В ее биографии не было ничего предосудительного, ни одного темного пятна. Весь ее жизненный путь можно было легко проследить от самого рождения вплоть до сегодняшнего дня. Согласно материалам досье, родилась она в семье чистокровных волшебников. Девочка была единственным ребенком в семье, братьев, сестер и других родственников, по крайней мере, таких, с которыми бы поддерживались близкие отношения, у нее не было, поэтому после смерти родителей несколько лет назад она осталась совершенно одна. После окончания школы ей поступило приглашение работать в министерстве, сотрудником которого она и является на сегодняшний день. Все интересы и увлечения вполне соответствовали ее социальному положению, в числе прочего любила путешествия, однако непосредственно в Англии впервые.

- Ну, а раз так, то зачем было собирать это досье? По-моему, с ней и так было все ясно, дочка богатых родителей, разве что умна не по годам. И вообще, знал бы ты, чего мне стоило раздобыть эту информацию! Как оказалось, роль сыщика трудна и неблагодарна.

- Это ты к чему?

- Это я к тому, что ты мне даже спасибо не сказал.

- Прости, Блейз. Впрочем, очень сомневаюсь, что ты занимался этим сам.

- Ну, не сам, конечно, но тем не менее. Драко, я тебя знаю всю жизнь, поэтому могу тебе сказать со стопроцентной уверенностью, что на этот раз все по-другому, хоть ты и пытаешься делать вид, что это не так. Что ты хотел найти в этом досье? Скажи мне хотя бы, ради чего все это было, а то мне эта американка скоро сниться начнет!

- Не поверишь, но мне она тоже снится, - Малфой усмехнулся, посмотрев на друга.

- Все, теперь вижу, что случай и впрямь безнадежный, - Блейз примирительно поднял руки, словно демонстрируя полную покорность судьбе.

Мафлой в задумчивости посмотрел на часы, которые неумолимо отсчитывали минуты, которые оставались до того момента, когда ему придется спуститься к гостям. К гостям, среди которых будет она. Или не будет. В любом случае, он очень волновался. Он даже не знал, чего ему хотелось больше - чтобы она пришла или же, наоборот, чтобы проигнорировала его приглашение. Мысли о ней в последние дни неумолимо преследовали его воображение, и, что самое опасное, его вдруг посетила мысль о том, что с ней все действительно могло бы быть по-другому. По-настоящему. Он и сам не знал, почему вдруг так решил. Почему вдруг забыл о том, что она, как и все остальные, типичная представительница золотой молодежи, что она язвит и смеется над ним при любой возможности и вообще раздражает его. Он просто вдруг ясно увидел ее в своей пустой и холодной лондонской квартире, и это было так отчетливо и в то же время так просто, что ему на мгновение стало страшно. Страшно, что это ощущение больше не повторится, а она так и останется в его жизни случайным эпизодом. Только вот ощущение того, что она что-то скрывает, какую-то тайну, никак не желало его отпускать. Но что она могла скрывать, если теперь он знал о ней все? Или все-таки нет? Может, это лишь его воображение?

Драко, наконец, оторвался от созерцания часов на каминной полке и перевел взгляд на Забини.

- Знаешь, мне кажется, что с ней что-то не так, в том смысле, что она что-то скрывает. И никакая сила меня не разубедит в этом.

Блейз тяжело вздохнул.

- За то время, пока я изображал из себя детектива по твоей просьбе, я успел освоить основной постулат этой профессии. Знаешь, все знаменитые книжные магловские сыщики очень друг от друга отличались: кто-то выращивал орхидеи, кто-то играл на скрипке, а кто-то вязал для внуков. Но все они неизменно сходились в одном - нужно исключить по очереди все версии, одну за другой, и последняя, которая останется, какой бы абсурдной она ни казалась, и будет истиной. Так вот, это досье исключает любые версии, которые бы могли подтвердить твою бредовую догадку. И остается только одна - твоя Джоанна Олдридж чиста как слеза младенца. Эта версия тебе по каким-то причинам кажется самой невероятной, так вот и прими ее по умолчанию.

Малфой усмехнулся.

- Я безмерно ценю твой новоприобретенный опыт. И, как бы там ни было, я, наверное, вынужден с тобой согласиться.

Если все обстояло действительно так, как говорил Забини, оставалось только одно - выяснить, действительно ли с ней все могло бы быть по-другому. Да или нет. И если она придет сегодня, у него будет шанс получить ответ и на этот вопрос.

- Ну что, пойдем? Уже пора.

- Пойдем. Я хотел поздороваться с твоей мамой до прихода гостей.

Дверь в кабинет захлопнулась абсолютно бесшумно. На столе поверх всех других бумаг осталась лежать папка, хранившая досье на Джоанну Олдридж - девушку-фантома, девушку, которой никогда не существовало на свете.

Гермиона в который раз кинула затравленный взгляд на свою кровать. Поверх покрывала лежало очередное роскошное платье. Платье, в котором она должна будет идти на прием к Малфоям.

Ей было страшно. Страшно, что она не справится. Слишком уж жуткими событиям было ознаменовано ее первое появление в доме Малфоев. Ее появление. Да нет, не так. Их появление. Тогда она была не одна, тогда они были все вместе. На глаза выступили предательские слезы. Гермиона упрямо смахнула их и принялась с повышенным вниманием изучать свое отражение в зеркале.
Ее отражение… Ей понадобилось много времени, чтобы привыкнуть к тем изменениям, которые с ней произошли. Никто бы ее теперь не узнал, да и как ее мог узнать кто-то из окружающих, когда она сама себя не узнавала? Только вот ей начинало казаться, что вместе с внешностью необратимо начал меняться и ее внутренний мир. Холодная циничная красавица, а ей так хотелось бы обрести прежнюю себя. Ту девчонку с растрепанными волосами, которая носила джинсы и кеды и радовалась каждому восходу солнца. Вернуть ту жизнь, в которой было то, что она любила, и люди, без которых этой жизни она не мыслила. Может, кому-то ее жизнь могла бы показаться скучной, кому-то неправильной, но она знала одно - та ее жизнь была настоящей. Потому что в ее сердце тогда была любовь, которая неизменно согревала ее каждый день. Любовь к людям, которые были с ней рядом, а когда их рядом вдруг не оказывалось, те чувства, которые их объединяли, служили словно бы безоговорочным подтверждением того, что они не вместе только на время, не навсегда. И воспоминания о них она хранила не только в памяти, но и в сердце. А теперь в ее сердце не осталось совсем ничего, только пустота и усталость. От ненужных побед всегда остается усталость, если завтра не сулит ничего. Ее завтра не сулило ничего из того, что было нужно ей, ничего из того, что было у нее раньше. Разве ей так много нужно было? Она хотела быть с теми, кто был ей дорог. Смеяться с ними, громко, живо и заразительно, чтобы прохожие неодобрительно косились и качали головами; хотелось ссориться, бить все звонкое и стеклянное только для того, чтобы потом помириться. Оказаться в незнакомом городе, наделать кучу фотографии, заблудиться и вернуться домой, пить чай и спорить о том, какая фотография лучше. Поставить грустную музыку и помолчать о чем-то общем. Наутро проспать до обеда, потому, что сегодня выходной. Только вот ничего этого у нее больше не будет… Больше…

Резкий стук в дверь прервал ее размышления. Гермиона вздрогнула, выронив расческу, которая с глухим стуком упала на пол.

- Привет. Ты что, еще не готова? - появившаяся в дверях Нэл тут же развила бурную деятельность по сборам Гермионы.

Отчасти Гермиона была ей даже благодарна - беззаботное щебетание девушки не давало ей окончательно погрязнуть в своих невеселых мыслях.

- Ну, как тебе твое платье? - Нэл придирчиво осмотрела результат своих трудов. - По-моему, отлично. Только смотри, не затми хозяйку.

- Думаю, до этого не дойдет, - Гермиона успела взять себя в руки и теперь о ее недавнем состоянии ничего не напоминало. Она снова была той, которую пригласили на великосветский прием. Ей казалось, что еще немного, и эта грань между ей прежней ей нынешней сотрется совсем. Но выбора ей не оставили. Она глубоко вздохнула и захлопнула за собой дверь.

Фамильный особняк Малфоев встречал гостей сиянием огней на подъездной дорожке. Гермиона с трудом сдерживала дрожь, про себя считая шаги. Будь на то ее воля, она предпочла бы сейчас оказаться отсюда как можно дальше. Но чуда не случилось - дорожка кончилась, и молчаливый дворецкий распахнул перед ними двери. Гермиона, судорожно сжимавшая руку Штольберга, зажмурилась на секунду, а потом, словно решившись на что-то, открыла глаза и решительно пошла вперед. Ей не нужно было бояться - сегодня она гостья, в роскошном платье и с безукоризненной репутацией. Она больше не та девчонка, которая оказалась здесь в качестве узницы после почти года лишений, скитаний и смертельной опасности. Все это в прошлом, а прошлого больше нет. Есть сегодня, а сегодня все уже по-другому.

Сегодня этот дом был приветлив и по-праздничному наряден. Роскошно одетые гости, сияние фамильных драгоценностей и негромкий смех - это была совсем другая жизнь, другое измерение, частью которого Гермионе пришлось стать волею судьбы. Весь этот дом - колонны, антикварная мебель, зал для приемов в сиянии свечей и зеркал, витая, словно ажурная лестница, уводящая наверх и вид из окон на залитый дождем ухоженный сад - наводил на мысли не просто о больших деньгах, а об астрономически больших деньгах. Деньгах, наследуемых и приумножаемых десятками поколений.

- Ну как? - Штольберг насмешливо посмотрел на Гермиону, которая всеми силами пыталась придать лицу безмятежное выражение.

- Ты неотразим!

- Вообще-то я не об этом. Как тебе здесь?

- Богатым можно все. Я бы так это охарактеризовала, - Гермиона слегка повела плечом, незаметно разглядывая присутствующих. Кто-то кивал в знак приветствия, поймав ее взгляд, кто-то махал рукой. Гермиона увидела Кристину Бернгард и с трудом удержалась от соблазна поморщиться. Та, как обычно, стояла в толпе обожателей и о чем-то весело щебетала. Но вот только того, кого искала Гермиона, в зале не наблюдалось. Штольберг, словно прочтя ее мысли, ответил:

- Он появится позже. Сначала появится Нарцисса. Она всегда спускается по лестнице под бурные аплодисменты, так что смотри, сделай все как надо, - в его голосе послышались насмешливые нотки, - кстати, не познакомишь меня со своей коллегой?

Гермиона непонимающего взглянула на него, пытаясь понять, кого тот имел в виду. Но, перехватив его взгляд, снова с трудом удержалась от соблазна поморщиться.

- И что только все находят в этой кукле? По-моему, пустышка. Но если тебе угодно, - навесив на лицо улыбку, девушка повела своего спутника знакомиться со скандинавской принцессой.

Неспешная беседа гостей и тонкий перезвон бокалов вдруг стихли, после чего в зале раздались аплодисменты, и Гермиона, уже догадываясь, что произошло, медленно повернула голову. По широкой витой лестнице спускалась хозяйка дома в умопомрачительном белом платье и не менее умопомрачительной шляпе. Нарцисса Малфой была, без сомнения, безупречно красива, Гермиона попыталась отыскать в ней хотя бы один изъян, но не смогла.

«Наверное, чтобы так выглядеть, надо начать ухаживать за собой еще до рождения».

Но дело было не только в этом. В женщине безошибочно угадывалась порода, что-то, что передается из поколения в поколение. Это чувствовалось во всем - в плавных движениях, в посадке головы и походке, которая создавала впечатление, словно бы женщина не шла, а плыла по воздуху, настолько плавными были ее шаги. Когда она почти спустилась, к подножию лестницы подошел Драко Малфой, подав руку Нарциссе и помогая ей спуститься.

- Добрый вечер, дамы и господа, я хочу поприветствовать вас на этом торжестве и поблагодарить за оказанную мне честь.

И снова аплодисменты. Гермиона незаметно перевела взгляд на Драко, который уже отошел от Нарциссы на некоторое расстояние и разговаривал с кем-то из гостей. К нему тут же подошла шведка, трогательно приподнявшись на носочки и поцеловав Малфоя в щеку. Гермиона, сама не зная почему, вдруг пришла в раздражение от этой идиллической картины. В последние дни мысли о нем не слишком ее занимали, куда больше встречи с ним ее пугало возвращение в этот дом. А теперь вдруг оказалось, что ей не все равно. Она очень боялась того, что ее равнодушно-безразличное отношение к Малфою перерастет в нечто большее, этим самым здорово осложнив ей жизнь.

- Знаешь, я бы советовал тебе уйти куда-нибудь, где ты смогла бы остаться с ним наедине, - Штольберг с деланным безразличием посмотрел на Малфоя и мисс Бернгард.

- Он даже не видел, что я здесь. Да и вообще, не думаю, что он оставит свою куклу скучать, - девушка заставила голос звучать как можно безразличнее.

- Это ты думаешь, что не видел. Поверь мне, видел. А относительно девчонки - будь с ней осторожнее, она не так проста, как кажется, - Штольберг улыбнулся и скоро затерялся в толпе присутствующих. Гермиона проводила его растерянным взглядом.

«Интересно, что он имел в виду?»

Так и не придя ни к какому выводу, Гермиона поспешила в другой конец зала, решив внять совету Штольберга, впрочем, будучи абсолютно уверенной в том, что Малфой туда не пойдет.

- Ну что, тебя бросили в одиночестве? - рядом с Кристиной материализовался парень, удивительно похожий на нее.

- Ты пришел, чтобы дразнить меня? - девушка раздраженно посмотрела на собеседника.

- Это моя святая обязанность, - парень вздохнул, словно бы и впрямь находясь под гнетом непосильного груза, - кстати, когда ты так смотришь, ты выходишь из образа. Дядя будет недоволен.

- Учитывая, сколько всего мне удалось узнать, он будет просто счастлив, - в голубых глазах блеснула сталь, - удивительно, как люди теряют бдительность, когда думают, что видят перед собой дуру. Я разузнала много чего интересного.

- Промышленный шпионаж?

- Называй это как хочешь. Кстати, ты не видел, куда он ушел?

- Видел. Вышел на балкон вслед за американкой.

Девушка выругалась сквозь зубы.

- Слушай, она мне здорово мешает. Надо ее убрать. Знаешь что, собери-ка на нее досье.

- Думаешь, за ней есть какой-нибудь криминал? Чтоб ты знала, шантаж ничем не лучше шпионажа.

- Мой дорогой брат, когда мне понадобится твой совет, я его обязательно спрошу. А пока ты понял, что нужно делать.

- Если тебе так надо… Скажи, зачем он тебе? Только не говори, что влюбилась.

- Нет, конечно же, нет, - девушка засмеялась, - просто он будет дивно смотреться рядом со мной на портрете, когда станет моим мужем.

- А его ты спросить забыла? И еще есть американка, к которой он явно неровно дышит.

- Знаешь, я скажу тебе сейчас одну умную мысль. Овцам бессмысленно принимать резолюцию о вегетарианстве, если волки против. О, мистер Сандерс, - Кристина снова как ни в чем ни бывало улыбалась обезоруживающей улыбкой и приветливо махала кому-то рукой.

Холодный сырой воздух немного остудил мысли, и Гермиона несколько раз глубоко вздохнула, нисколько не заботясь о том, что на улице холодная осенняя ночь. Она вдруг отчетливо поняла, что он придет. Это осознание словно бы витало в воздухе, и оно было неотделимой частью этого вечера, этого дождя, едва заметной полоской догоравшего далеко на западе заката и плывущими в небе облаками.

- Добрый вечер, мисс Олдридж, я вам не помешаю?

Ее расчет в который раз оправдался. Она улыбнулась едва заметно, после чего обернулась, встретившись с непроницаемым взглядом серых глаз.

- Ну что вы, мистер Малфой. Позвольте поблагодарить вас за приглашение, это большая честь для меня.

Они оба знали, что говорят не о том. Но слишком все неоднозначно было в их отношениях, ни говоря уже о том, что он понятия не имел о том, кто она на самом деле, а она не знала, что он собирает на нее досье.

- Знаете, я хотел попросить у вас прощения. В нашу последнюю встречу я повел себя слегка несдержанно. Могу я что-то сделать для вас? - голос звучал насмешливо, и ни о каком раскаянии, разумеется, речи не шло. Гермиона усмехнулась, решив принять тон, который он предлагал.

- Тогда считайте, что вы прощены. А если так хотите оказать мне любезность, почитайте мне стихи, и у вас и впрямь есть шанс стать мужчиной моей мечты на ближайшие полчаса, - девушка отвернулась, сделав несколько шагов по направлению к перилам. Ее каблуки звонко стучали по каменному полу, и это был, казалось, единственный звук, нарушавший безмолвие этой ночи.

- Вы так легко отдадите свое сердце? - он тоже сделал несколько шагов по направлению ней.

- Женщинам вообще свойственно легко расставаться со своими сердцами.

- На полчаса? Это непростительное легкомыслие. А если я скажу, что у вас есть шанс разбить мне сердце на всю жизнь?

- Я скажу, что это невозможно. Мужчины, в отличие от женщин, хозяева своих сердец. Разве что за исключением поэтов, но вы не поэт, а значит, и все ваши опасения бессмысленны, - она снова едва заметно улыбнулась, вглядываясь куда-то вдаль.

- Знаете, мисс Олдридж, я давно хотел спросить вас: может быть, мы перейдем на ты?

Гермиона рассмеялась.

- Знаете, чтобы перейти на ты, по законам жанра мы должны будем выпить на брудершафт и поцеловаться. Вы таким образом выискиваете предлог, чтобы поцеловать меня?

- Если бы я хотел это сделать, я бы не стал выискивать никаких предлогов, - он вдруг притянул ее к себе и поцеловал.

Сердце ударило как-то особенно сильно, и неожиданно стало жарко, и почему-то не спасало даже холодное дыхание сентябрьской ночи. Поцелуй затягивал их словно бездна, только отчего-то было совсем не страшно, а наоборот, как-то радостно и очень спокойно.

В одну секунду он вдруг понял, что все его проверки были сущей глупостью - и так все ясно и понятно. Зачем искать логичные объяснения тому, что ему хочется быть рядом с ней? Ведь можно просто быть и радоваться тому, что она есть. Он покажет ей Лондон - таким, каким его любит он: красивые парки, белок, дождь и каштаны. Он покажет ей свою квартиру, и, быть может, вместо виски со льдом утром у них будет горячий кофе, ведь будет для кого его варить… Он покажет ей Хогвартс, где учился семь лет и расскажет о том, что с ним случилось за эти годы… Он пригласит ее съездить куда-нибудь, пока еще не опали листья. Чтобы остановиться где-нибудь в маленькой уютной гостинице, смотреть картины и пить виски со льдом… Стоп, он ведь не любит виски, а, кажется, совсем напротив, он любит горячий кофе… Хотя какая разница, если она будет рядом…

Мысли путались, и сосредоточиться не получалось. Гермиона вдруг поняла, что в этот момент вспомнила о своей прошлой жизни, только вот впервые без боли и горечи, а как-то легко и немного, совсем немного с сожалением. И когда она это поняла, к ней вдруг пришло осознание, что все у нее еще может быть - и обещания друг другу жить долго и счастливо и все прилагающиеся к этому обязательства, и долгий взгляд, который красноречивее любых слов, и незнакомый город, и уйма фотографий, и полыхающий камин, и утренняя субботняя лень… И в этот момент стало вдруг совершенно не важно, что это Малфой, и стала совершенно не важна вся ее прошлая жизнь, словно все это было не с ней, а с кем-то другим…

- Прости меня, - он отстранился, отчего-то избегая встретится с ней взглядом.

- Что-то слишком часто ты сегодня просишь прощения, - Гермиона отвернулась, пытаясь скрыть досаду. Просто вдруг оказалось, что вся иллюзия, навеянная поцелуем, растворилась в сыром тумане, который теперь заполнял сад, а на смену ей пришла суровая действительность, где было сотни неразрешимых «но». Они оба это знали, и это осознание отрезвляло и огорчало. Она сделала несколько шагов по направлению к дверям, очень надеясь, что он ее окликнет. Но он этого не сделал. Он еще немного постоял на балконе, слушая начавшийся дождь, а потом вернулся в дом.


Точка невозврата

Второй поворот налево и дальше до рассвета...


Джеймс Барри "Питер Пэн"




Гермиона кинула усталый взгляд на часы, которые бесстрастно показывали без малого час ночи. Секундная стрелка бодро бежала вперед - той, казалось, совсем не хотелось спать, несмотря на поздний час. Гермиона сейчас завидовала ей почти до дрожи, она бы многое отдала за то, чтобы перестать хотеть спать. Кипа бумаг, громоздившаяся на краю стола, ставила крест на любых мечтах об отдыхе; по-хорошему, все это надо закончить до завтра.

«Интересно, кроме охраны и меня здесь кто-нибудь остался?»

Девушка отложила перо, отбросив в сторону испачканную салфетку, которой вытерла измазанные в чернилах пальцы и блаженно потянулась. Она разрешит себе передохнуть пару минут, а потом продолжит. Главное пережить эту ночь, а завтра она сможет выспаться и, быть может, вернуть было утраченный вкус к жизни.

Она запрокинула голову на спинку кресла и закрыла глаза. От усталости в голове шумело, а на вопрос о том, почему она должна вкалывать за двоих, за себя и несравненную мисс Бернгард, ответа по-прежнему не находилось. Гермиона пришла в раздражение, подумав о ней. Как все просто у нее получалось, опыт общения с ней заставил Гермиону по-другому посмотреть на некоторые свои жизненные принципы. Почему она одна должна делать работу, которую полагается делить напополам? Шведка, не будучи отягощенной никакими соображениями профессионального долга, порхала как бабочка, наслаждаясь жизнью, более-менее бессмысленной, как казалось Гермионе. То, что белокурая кукла неровно дышит в Малфою, было видно невооруженным глазом, только вот Гермиона никак не могла понять, представляет ли она для нее самой угрозу как соперница. В том, что в профессиональном плане мисс Бернгард является для нее обузой, сомневаться не приходилось.

Соперница…

Гермиона усмехнулась этому слову. Она не была вполне уверена, что оно применимо к их ситуации. Ситуации, собственно, никакой и не было. После того приема, когда она целовалась с Малфоем в темноте холодной сентябрьской ночи, прошло уже две недели, в течение которых ничего ровным счетом не произошло. Ничего такого, что можно было бы расценить как продолжение отношений. Да и можно ли было назвать это отношениями? Кем он был для нее? Условием, пунктом в завещании Люциуса Малфоя? Она так и не придумала никакого разумного и логичного объяснения тому, что произошло с ней за последние несколько месяцев. Одно она знала наверняка: это был как раз тот случай, когда судьба дает шанс начать все заново, перевернув все в буквальном смысле с ног на голову, всю свою жизнь. И она сказала «да» этому шансу. Но время шло, и осознание того, что Драко Малфой вдруг стал значить для нее несколько больше, чем она планировала изначально, пугало. Пугало и вселяло надежду одновременно. В конце концов, кто сказал, что у нее не получится снова стать счастливой? Она ведь многое смогла, она выкарабкалась, собрала себя заново, обрела опору под ногами, чтобы выбраться из пропасти, в которою сорвалась. Только вот она не знала, не сулит ли ей то, что она совершенно неожиданно начала чувствовать к этому чужому и непонятному человеку, пропасть еще более глубокую и опасную, чем прежняя.

Она прекрасно понимала, что все происходящее с ней не стало чудом или сказкой о Золушке. Все это было вполне закономерно, и приблизиться так близко к нему она смогла только потому, что теперь была своей в мире, где жил он. За прошедшие месяцы она узнала цену этому обществу и царившим в нем нравам. Будучи человеком трезвомыслящим, она прекрасно понимала, что в прежнем своем воплощении места в этом мире ей, увы, не было.

«Но почему он так себя ведет?! Ну что ему стоило хотя бы спросить, как у меня дела, а не просто сдержанно здороваться в коридоре?»

Ну да, все правильно, у нее ведь нет никаких прав на него, и она тысячу раз за эти дни давала себе слово не думать о нем и не вспоминать. Как-то само собой получилось, что завещание, ставшее причиной этого водоворота событий, отошло на второй план. Теперь он стал просто мужчиной, который ей небезразличен. Господи, и почему этим самым мужчиной должен был стать враг всей ее жизни? Впрочем, наверное, бывший враг. Бывший враг из прошлой бывшей жизни.

Гермионе вдруг показалось, что если бы он оказался сейчас здесь, в эту самую секунду, все разрешилось бы само собой, стало просто и понятно. Так или иначе, ей хотелось ясности. Если для него произошедшее между ними ничего не значило, она это примет. Наверное, она просто боялась. Он оказался на поверку явлением слишком опасным и непонятным для того, чтобы в случае неудачи безболезненно забыть об этом. Если ей удастся унести ноги, хотя бы просто не увязнув в этом, она сочтет и это удачей. Отступать нужно на заранее подготовленные позиции, импровизации с нее хватило. Теперь, когда она обожглась на молоке, пришлось научиться дуть на воду.

- Привет, - прозвучавший голос заставил сердце забиться в два раза чаще, а разум утвердиться в мысли, что у нее начались галлюцинации. Гермиона с сожалением подняла голову, твердо решив немедленно отправится домой и лечь спать, но увиденная картина заставила засомневаться, будет ли просто сон достаточным средством для восстановления подорванного работой измученного сознания.

На пороге ее кабинета, прислонившись к дверному косяку, стоял Драко Малфой собственной персоной и, судя по небрежности и расслабленности позы, стоял так довольно давно.

Как она сказала? Окажись он здесь, все станет просто и понятно? Все стало в тысячу раз сложнее! И зачем она только захотела, чтобы он был здесь!

- Привет, - она не узнавала собственный голос. Он, кажется, совсем ее не слушался.

В повисшей тишине, казалось, без труда можно было различить биение собственного сердца. Он не знал, что говорить дальше, а она ничем не собиралась ему помогать, только молча смотрела на него почему-то испуганно и недоуменно одновременно.

«Вероятно, потому что сейчас второй час ночи».

Он мог сколько угодно обманывать себя, что задержался сегодня допоздна только потому, что этого требовали дела. Все свои дела он давным-давно закончил, а остался потому, что знал - она сегодня задержится. Он боялся этой встречи с ней и вместе с ней так сильно ее искал, что совсем запутался в своих ощущениях. Он вообще только и делал последние две недели, что разбирался в своих ощущениях. Как это ни прискорбно, совершенно безрезультатно.

- Ты собираешься домой?

Она по-прежнему недоуменно смотрела на него, словно не вполне понимая, о чем он ее спрашивает.

- У меня много работы, - ответ был лаконичным, без всяких намеков на душевность, - ты за этим пришел?

Гермионе казалось, что еще чуть-чуть, и сердце выскочит из груди. Она совсем не знала, что должна говорить и как себя вести, поэтому теперь желала только одного - чтобы он исчез также внезапно и необъяснимо, как и появился.

- Нет. Я пришел сказать, что, кажется, ужасно по тебе соскучился.

- Странно у тебя это проявляется, однако, - голос все-таки дрогнул, выдав волнение, которое она всеми силами пыталась скрыть.

- Это потому, что я тебя боюсь и совершенно не представляю, что мне делать дальше, - признался он.

- И я тебя боюсь, и совершенно не представляю, что мне делать дальше.

Все вдруг стало просто и понятно, гораздо понятнее, чем минуту назад.

- Тогда можно пригласить тебя в гости?

- Прямо сейчас? Поздновато для визитов.

- У меня есть квартира в Лондоне. Это недалеко. И кроме нас там никого не будет.

- Тогда можно, - Гермиона почувствовала, как предательски покраснела. Господи, она сошла с ума! Она собирается в гости к Драко Малфою в час ночи потому, что он ей нравится. А она, кажется, нравится ему. И впрямь было от чего сойти с ума.

Квартал, куда они пришли, располагался в тихом историческом районе. Гермиона подумала, что сюда забредают разве что туристы, жаждущие романтических впечатлений. Дом, судя по всему, для маглов был невидимым, но со стопроцентной уверенностью она сказать бы не могла.

Квартира же и вовсе поражала воображение. Почему-то личное пространство Драко Малфоя виделось ей совсем по-иному. Квартира, как ни странно, оказалась выполненной в светлых тонах и очень просторной.

- Проходи.

- Здесь очень здорово, - Гермиона с интересом смотрела по сторонам, - ты часто тут бываешь?

- Не так, чтобы очень. Ты будешь кофе?

- Буду, наверное. А иначе я усну прямо на ходу.

Он улыбнулся ей усталой улыбкой, оставив ее ждать в гостиной. Эта ночь создавала иллюзию странной близости, которой между ними не возникало никогда раньше. И с наступлением утра она исчезнет, но сейчас эта иллюзия казалось такой реальной, что от этого становилось немного страшно. Девушка, неслышно ступая по плиточному полу, подошла к высокому окну и одернула штору. На улице шел дождь, и в разбросанных на асфальте лужах дробился свет уличных фонарей. Дождь выстукивал на еще не облетевших листьях клена едва слышную мелодию, мелодию осени, наверное. Гермиона любила осень. Было в ней что-то неизбежно-горькое, щемящее, как дым от костра или сожаление об ушедшем лете.

Она не слышала, как он подошел. Просто увидела его отражение в оконном стекле сквозь водяную паутину стекающих по стеклу капель, которые плели на стекле замысловатый узор.

- Завтра туман опустится, наверное, - она провела по стеклу рукой, повторяя маршруты дождевых капель на мокром окне.

- Ну конечно, это ведь Англия, страна дождей и туманов. А что, разве осень в Нью-Йорке другая?

Она улыбнулась, беря в руки чашку с обжигающим кофе. Она понятия не имела о том, какая на самом деле осень в Нью-Йорке. Джоанна Олдридж жила в Нью-Йорке, поэтому ей это знать полагалось по умолчанию. Осень в Нью-Йорке… Когда-то Гермиона очень любила фильм с одноименным названием. Она пересматривала его несколько раз, и эта городская легенда, сказка с грустным концом отчего-то запала ей в душу.

- Наверное. Там осень другая. Там неизменно полагается выходить из желтого такси на мокрый тротуар и раскрывать над головой черный зонт. А когда дождя нет, полагается идти гулять в Центральный парк, бродить вдоль усыпанных желтыми листьями дорожек, подпевать в такт звучащему откуда-то блюзу и разговаривать замысловатыми фразами. А когда опустятся сумерки, уехать бродить на Манхэттен.

…У красивого фильма про осенний Нью-Йорк был не менее красивый слоган. Она хорошо помнила его, но не вполне понимала. А теперь вдруг явственно осознала, что он как нельзя лучше применим к ней самой и сидящему напротив нее человеку.

«Он научил ее жить. Она научила его любить».

Слоган был такой, и почему-то именно сейчас она поняла его, до самой последней ноты, до самой последней буквы. Она его словно бы прожила. Он и впрямь мог бы научить ее жить, заново, как будто не было страшного прошлого, которое едва ли не сожгло ее дотла. И теперь стало совсем не важно, что этим человеком оказался Драко Малфой - ни много ни мало ее бывший враг. С другой стороны, это уже не было для нее столь важно. Слишком во многом ей пришлось разочароваться, слишком во многом разувериться. Когда-то ей казалось, что все, что она обрела в этой жизни - это навсегда, только вот глупая и наивная вера в совершенство мира в который раз подвела ее. Она всегда была идеалисткой, за это ей пришлось поплатиться. У всего в этой жизни, как оказалось, есть свой срок - и у любви, и у дружбы. Наверное, она, Гарри и Рон исчерпали свой лимит. Это оказалось больно. Это оказалось не просто больно, это оказалось мучительно больно. Но неизменное течение жизни заставило ее двигаться дальше, и вот она снова стоит перед выбором, от которого будет зависеть, как сложится ее дальнейшая судьба. Они сейчас словно бы стояли по разные стороны закрытой двери, и она то и дело одергивала руку, боясь постучать, а он, стоя по другую сторону, колебался, открыть или же притвориться, что за дверью никого нет. Но если она решится и постучит, ей придется сделать очень много, чтобы выстроить эти отношения. И научить его любить не так просто. Она разговаривала с ним и пыталась угадать, что же на самом деле скрывается за его холодным равнодушным взглядом, за высокомерной улыбкой и проскальзывающей порой усталостью и грустью.

Она совсем не знала его, она не знала его в школе, а уж после школы их пути и вовсе не пересекались. О нем много писали газеты, но что-то подсказывало ей, что все прочитанное было очень далеко от истины.

Странная это была ночь. Очень странная, но все сложные и неразрешимые вопросы можно было оставить до утра, а пока она просто сидела в глубоком кресле напротив и улыбалась ему, и что-то рассказывала, и что-то спрашивала, а ему совсем не хотелось, чтобы эта ночь закончилась. Казалось, страх, что с рассветом она исчезнет и больше никогда не вернется, не хотел отпускать его ни на секунду. Сейчас, когда не нужно было играть никакие роли и надевать маски, он увидел ее настоящей. Он смотрел в ее темные глаза и пытался угадать, откуда в них взялась эта грусть и боль, которую днем она так искусно прятала. Он старался, но знал, что не сможет. С ней что-то случилось в прошлом, что-то, что заставило ее сильно страдать, и теперь она не хочет, чтобы об этом кто-то узнал. Она и ему не расскажет, он был уверен в этом. Это то, что она не захочет делить ни с кем, что-то, что останется с ней навсегда. Она мастерски научилась прятать эту боль, и если она решила, что знать ему этого не положено, он не станет настаивать. Зачем, если в настоящем она останется с ним? Прошлое можно оставить позади, на то оно и прошлое. Он ведь смог оставить позади свое.

Она должна остаться рядом. Эта мысль была новой, сложной и непонятной. Никогда в жизни ему не хотелось никого удержать. Он вообще ко многому в этой жизни относился равнодушно, а она вдруг нарушила этот устоявшийся порядок, и он, как ни странно, был этому рад. Он всегда считал это слабостью и избегал этого как мог. И сейчас, пока еще не поздно уйти, можно все переиграть. И если так, то ему надо бежать от нее, а не вязнуть во всем этом глубже и глубже. Если она только почувствует его слабость - он пропал. Но все это было хорошо ровно до сегодняшней ночи. Сегодняшняя ночь стала точкой невозврата для них обоих.

Утром на Лондон опустился туман. Серый и непроглядный, он словно бы взял в плен и без того опутанный сетями дождя город. Может, и не стоило вовсе искать никакого выхода, может, стоило наплевать на то, что упрямо твердил здравый смысл. Ведь можно было просто заблудиться в этом непроглядном тумане и попытаться стать счастливыми.

Кристина Бернгард лежала поперек своей кровати, невидящим взглядом смотря в потолок, словно там она разом могла бы найти ответы на все свои вопросы. Собственно, вопрос был всего-навсего один: что делать, но он ставил в тупик. Последние два дня стали для нее сущим кошмаром, и она почти ненавидела себя за то, что вздрагивала от каждого шороха, который заставлял все внутри болезненно сжиматься от страха. Она знала, что это было неотвратимо, и она уже почти обречена, как приговоренная к смерти, но где-то внутри продолжала теплиться надежда, что все еще можно обернуть в свою пользу. Она неизменно выходила победительницей из всех предыдущих жизненных неурядиц, так почему сейчас должно быть по-другому? Она научилась этому искусству давно, как только повзрослела и от нее стали требовать слишком многого. Очень хотелось плакать, чтобы растопить этот проклятый тяжелый ком в горле, но слез не было. Слезы были бы воистину избавлением, по крайней мере, ненадолго. Мерное тиканье часов на стене равнодушно говорило о том, что времени у нее остается все меньше и меньше. Если бы только был выход!

Стук в дверь заставил сердце тревожно сжаться. Собрав всю волю в кулак, девушка крикнула:

- Войдите!

Вздох облегчения сорвался с ее губ, как только она увидела вошедшего. Кристина с протяжным стоном схватилась за виски и снова упала на подушки.

- Привет.

- Привет. Алекс, скажи, что я уже умерла, а ты — ангел.

Но вошедший, казалось, настроений страждущей не разделял. Он придирчивым взглядом оглядел девушку, словно про себя соглашаясь с чем-то, а потом недоверчиво спросил:

- Ты уверена, что в этом случае там тебя встречали бы ангелы? Думается мне, что это были бы ребята несколько более мрачные, - парень усмехнулся, усаживаясь в кресло.

- Шутки шутишь? Да после того, что мне пришлось пережить, - так и не договорив, что же ей пришлось пережить, девушка рывком поднялась с кровати и через секунду оказалась возле столика, на котором были в жутком беспорядке свалены драгоценности, флаконы с духами и расчески. Кристина принялась с остервенением искать что-то в этом хаосе и, когда, наконец, ее попытки увенчались успехом, из-под завалов было извлечен ничем не примечательный листок пергамента. Девушка с ненавистью посмотрела на свою находку, а потом осторожно, держа ее двумя пальцами, словно листок был заразным, отдала своему гостю. Парень вопросительно посмотрел на протянутый лист, а потом осторожно развернул его и прочел несколько слов, написанных на плотной бумаге.

- Что думаешь делать?

- Если бы я знала, - в ее голосе звучала такая обреченность, словно бы все силы разом покинули ее и ничего исправить уже нельзя. - Кстати, тебе что-нибудь удалось узнать о проклятой американке?

- Ничего. У нее кристально чистая биография. Шантаж отпадает, если ты об этом.

- Не может быть! Я чувствую, что с ней что-то не так! Не может ничего не быть, она что-то скрывает.

- Господи, Кристина, приди в себя! Что она может скрывать? Что убила местного пастора?!

В бездонных голубых глазах сверкнула молния. Девушка медленно вернулась к своей кровати и села на смятое покрывало. Постепенно отчаяние на лице сменила мрачная решимость.

- Тогда мне остается одно, - голос теперь звучал ровно и твердо, как будто она наконец-то обрела почву под ногами, - сначала избавлюсь от нее. Она становится опасной.

- А с ним что?

- С мужчиной справиться легче, кроме того, я уверена, что скандала он не захочет. А там будь что будет, хуже уже в любом случае некуда.

- Может, еще раз поговоришь с дядей? Может, он найдет способ повлиять на этого…

Девушка горько рассмеялась, словно бы в знак того, что эта мысль едва ли может считаться конструктивной хоть на гран.

- Как думаешь, что он выберет, если на чашу весов будет поставлена моя судьба и его свобода?

Ее собеседник промолчал. Александр Бернгард был очень похож на сестру - ни единого недостатка в породистом лице и тот же ледяной взгляд голубых глаз. Он еще раз посмотрел на письмо, которое девушка продолжала судорожно сжимать в руке, а потом взглянул ей в глаза, признавая по умолчанию ее правоту.

- Если ты уверена, что это единственный выход… Но, что бы ты ни решила, я всегда приму твою сторону. Я еще зайду позже.

Она устало улыбнулась, глядя на захлопнувшуюся за дверь. Если она и может кому-то верить, то только ему. Проклятое письмо снова приковывало к себе взгляд. Ну что ж, она разыграла пока не все свои карты. Но у нее осталось совсем мало времени, его уже почти не осталось, так будет правильнее. Только бы все получилось…

Тонкая бледная рука безвольно разжалась, и на пол бесшумно спланировал листок пергамента, на котором было написано всего несколько слов.

«Вернись. Иначе это плохо кончится».


Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай

У судьбы-злодейки всегда сюрприз про запас. Удивит так удивит!



Эрих Мария Ремарк "Триумфальная арка"




- До презентации осталось всего три дня! Три! Два из которых выходные. Вы всерьез решили сорвать сдачу проекта? - гневная речь начальника наконец-то завершилась, правда, на весьма безрадостной ноте.

Наступившая тишина свидетельствовала о том, что ответить подчиненным нечего. Вернее, ответить можно было. Вполне можно было сказать, что последний месяц и так измотал всех до предела, но возражать сейчас мистеру Сандерсу было абсолютно бесполезно. Бессмысленно и бесполезно, тем более тот и так все знал. Когда была начата работа над книгой, никто и подумать не мог, что отведенного времени окажется недостаточно. Тогда казалось, что за это время можно будет горы свернуть, не то, что книгу перевести. Собственные силы явно были переоценены, сложность поставленной задачи недооценена, и, несмотря на поистине колоссальный размер проделанной работы, результаты оказались отнюдь не впечатляющими.

Гермиона окинула взглядом безрадостные лица сотрудников, на которых читалась покорность судьбе и сожаление о пропавших выходных. На трудовые подвиги явно никого не тянуло, особенно в свете того, каким выдался последний месяц, но альтернативы не было. Видимо, все успокаивали себя тем, что это последний рывок, а после можно будет отдохнуть, выспаться и, оглянувшись назад, вполне обоснованно гордиться собой. Малфой, сидевший напротив Гермионы, поднял глаза от пергамента и едва заметно улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ и перевела взгляд на сидящую по правую руку от Малфоя Кристину. Та пребывала, судя по всему, в прекрасном расположении духа и улыбалась весьма злорадно, как человек, замысливший какую-то гадость и теперь пребывающий в предвкушении совершения этой гадости. Гермиона вернулась к созерцанию листка пергамента, лежащего перед ней. Всю свою работу она уже завершила, и перед ней, пожалуй, перспектива лишения выходных не вставала.

- Мистер Сандерс, - Кристина взмахнула тонкой ладонью, привлекая внимание говорившего, - уже известно, где состоится презентация?

- Боюсь, что нет, мисс Бернгард, боюсь, что нет. Есть мнение, что это станет известно сегодня вечером. Одно могу сказать точно, это будет не в Лондоне. Что ж, на этом закончим. Все могут быть свободны. Возвращайтесь к работе.

Послышался звук отодвигаемых стульев, шелест бумаг и возобновившиеся разговоры. Гермиона перебросилась парой слов с коллегами, собрала свои вещи и направилась к дверям. Ей надлежало разобраться с несколькими документами, после чего она могла считать себя абсолютно свободной. В дверях ее снова кто-то окликнул, поэтому ей пришлось остановиться. Разговаривать было неудобно, их то и дело задевали проходящие мимо, поэтому, в конце концов, собеседник Гермионы сказал, что позже заглянет к ней в кабинет. Она согласно кивнула, сделала пару шагов в коридор и налетела прямо на Малфоя. Тот стоял в обществе Кристины, которая что-то говорила ему на ухо, встав на цыпочки. Гермиона, сама того не желая, непроизвольно остановилась. Кристина отстранилась от Малфоя и кинула на нее весьма недовольный взгляд. Драко молча посмотрел на застывшую как изваяние Гермиону. Выражение лица абсолютно бесстрастное, и взгляд непроницаемый.

«Черт бы побрал вас обоих!»

Придав лицу самое независимое и безразличное выражение, Гермиона пошла в сторону своего кабинета. На ходу кивнув секретарше в приемной, она прошла к себе, со всей силы швырнул на стол бумаги, словно это они были виноваты во всех ее заключениях. Девушка приложила ледяные ладони к полыхающим щекам. Ладони почему-то были ледяными, а щеки горя

Мысленно досчитав до десяти, она немного успокоилась и перевела дыхание. Она не должна так реагировать. Они друг другу никто. Он ей ничего не обещал. Все нормально. Все правильно.

Предательские слезы подступили к глазам, и Гермиона что есть силы сжала руки в кулаки, будто это могло помочь ей загнать слезы обратно. Она никогда его не поймет. Она так и не смогла понять, как вообще можно охарактеризовать их отношения. После памятной ночи в его квартире прошло немало времени, и их встречи можно было пересчитать по пальцам. Причем встречи на работе. Времени ни на что, кроме работы, не хватало. Это было вполне объективно, и единственной прогрессивной тенденцией в их отношениях можно было считать то, что он перестал ее игнорировать. Она его боялась, она его не понимала и по-прежнему не разрешала себе поверить в то, во что поверить очень хотелось. Шведка упорно ей мешала. Она своей симпатии явно не стеснялась, и Гермиона отчасти ей завидовала - сама она так не умела. Впрочем, может, это и к лучшему.
Гермиона знала, что он не станет окликать ее и тем более кидаться ей вслед. Это было не в его духе. Она подсознательно ждала оклика, так отчаянно ждала, но его не последовало. Она завернула за угол, оставив Малфоя наедине с Кристиной. Ну и пусть. Не хочет - не надо. Настаивать и навязываться она не станет. Разговаривать и выяснять отношения тем более. С ним вообще сложно было разговаривать, он был самоуверен сверх меры, и как-то сразу становилось понятно, что он априори победитель. В разговоре с ним, как правило, было сложно найти подходящий достойный ответ, зато потом можно было полночи сочинять монологи с одной единственной целью — оправдаться в своих собственных глазах. С ним было трудно, но он ей нравился. Нравился именно таким, и теперь она совершенно не понимает, что с этим «нравится» делать. Совершенно не представляет.

В приемной застучали каблучки, двери распахнулись, и на пороге возникла Кристина, окутанная облаком дорогих духов. Гермиона немедленно сделала вид, что до ее прихода была с головой погружена в работу.

- О, Джоанна, милая, вы совсем себя не жалеете, - Кристина села в свое кресло и немедленно схватилась за зеркало, - столько работать просто немыслимо!

«Зато на тебе пахать надо!»

- Я как-нибудь это переживу, - Гермиона улыбнулась, подняв взгляд от бумаг.

- Как знаете. Кстати, ходят слухи, что презентация будет проходить во Франции. Вы бывали раньше во Франции?

Гермиона отрицательно покачала головой. Джоанне Олдридж по легенде быть во Франции не предписывалось. А вот Гермиона Грейнджер там была. Она тогда училась в Хогвартсе, и на каникулах они с родителями поехали во Францию. Страна и впрямь оказалась чудесной. Гермиона тогда так старательно выбирала подарки для Гарри и Рона, так живо и отчетливо представляла, как они обрадуются, когда получат от нее весточку. Представляла, как они встретятся осенью, как будут делиться друг с другом летними впечатлениями, и смеяться, и радоваться, что впереди очередной учебный год со своими радостями и горестями, со своими победами и поражениями, но главное, один на троих. Тогда ее жизнь была простой и понятной, и в этом было счастье. Оказывается, это просто, счастье - предвкушение встречи, купе поезда, звонкий смех и долгий взгляд. Но все это осталось в прошлом. И никогда не вернется.

На этот раз подступившие слезы сдержать было еще труднее. Гермиона, чтобы не думать ни о чем, занялась документами. Она не позволит себе раскисать. Не имеет права.

- Мисс Олдридж, можно? - в дверях застыла секретарша с папкой наперевес. Гермиона кивнула, и девушка прошла вглубь кабинета, положив папку на край стола.

- Там документы на подпись. Мистер Сандерс просил, чтобы вы посмотрели их как можно быстрее.

- Хорошо, я посмотрю сейчас же.

Гермиона привычным движением раскрыла папку и принялась изучать принесенные документы. Мысли наконец-то вернулись к работе, и она была этому очень рада. Листы пергамента перелистывались с легким шелестом, и вдруг на пол что-то упало, упало совершенно бесшумно. Гермиона подняла с пола конверт. Конверт был совсем маленьким, с отсутствием каких бы то ни было опознавательных знаков. Ни имени отправителя, ни имени получателя на конверте не значилось. Девушка недоуменно пожала плечами и распечатала его. Сложенный вчетверо листок выпал Гермионе на колени, и она развернула его.

«Сегодня не получится. Ты же все понимаешь, Крис, не сердись, я очень соскучился, но времени нет. Из-за нее не расстраивайся, но она и впрямь бывает очень надоедливой. Целую. Д.М.».

Строчки запрыгали перед глазами, и дышать стало трудно, как будто в комнате вдруг закончился воздух. Все звуки тоже куда-то исчезли, и вокруг установился вакуум. Гермиона еще пару секунд смотрела на листок, после чего все вдруг вернулось на место - в легкие ворвался спасительный воздух, а из приемной снова стали доноситься знакомые до последней ноты звуки.

«Это только мгновение, которое нужно пережить. Потом будет легче. Потом будет легче. Только одно мгновение».

Гермиона решительно сложила листок вчетверо и положила обратно в конверт. Если это ошибка, и конверт попал к ней из-за невнимательности секретарши и отсутствия подписи на нем, это письмо предназначалось не для ее глаз. Если это было сделано специально, тот, кто это затеял, своего добился. Только вот кто? Он или она? Хотя, в сущности, какая разница? Почерк принадлежал Малфою, в этом сомнений не было. Гермиона тысячу раз видела документы, написанные его рукой. Инициалы в конце явно были лишними.
Поставив на последнем документе свою подпись, Гермиона решительно поднялась с места, забрала со стола папку и конверт.

- Мисс Бернгард, я полагаю, это адресовано вам.

Шведка посмотрела на Гермиону своими ясными голубыми глазами и, протянув руку, взяла конверт. Гермиона пристально посмотрела той в глаза.

«Либо она и впрямь ничего не знает, либо лучшие актрисы современности против нее девочки из массовки».

- Спасибо, - Кристина проводила Гермиону долгим взглядом. Как только за ней захлопнулась дверь, с лица Кристины сползло бессмысленное выражение. Она задумчиво посмотрела на конверт, а потом смяла и выбросила. Она прекрасно знала его содержание, и ей не было никакой необходимости его распечатывать. Все оказалось даже проще, чем она предполагала. Глупая рыбка заглотила наживку. Подделать почерк ничего не стоило, она умела это с детства. Был у нее такой талант, который теперь ей очень пригодился.

Расчет был прост - расчет полностью оправдался.

Американка оскорблена в лучших чувствах, она будет тихо страдать где-нибудь в уголке и ни за что не пойдет к нему разбираться. У нее на лбу написано «хорошая девочка». Но она явно недооценила хорошую девочку. Хорошая девочка умела держать удар. Умела хорошо держать удар. Кристина задумчиво посмотрела на стол Гермионы. Осталось немного. Она не подпустит ее к Малфою в последние дни. Он тоже не станет разбираться, почему вдруг милая Джоан начала его игнорировать. Может даже, он тоже будет страдать. Плевать. Он ей нужен. У нее есть четкий план, и теперь все хорошо. Это значит, что у нее все может получиться. У нее будет шанс вырваться. Ей нечего терять, и нечего бояться. Самое страшное с ней уже случилось, но думать об этом нельзя, тем более сейчас, когда она в паре шагов от своей цели.

Тогда ей на минуту почудилось, что все вернулось, но это только почудилось. Другой человек, не он. Его больше нет, в ее жизни его никогда больше не будет. Ну и ладно. Сейчас это не главное. Сейчас ей нужно разыграть другую партию. Она все сможет. Она обойдет глупую американку, которая все еще верит в сказки и человеческое благородство.

Ход конем. Белые начинают и выигрывают.

- О, мисс Олдридж, вы вернулись? Вы уже закончили все свои дела? - Кристина напряженно вглядывалась в лицо вошедшей Гермионы. Ну что ж, и впрямь держит удар. Но этого мало. Ее погубит благородство. И откуда такие только берутся, хорошие девочки.

- Да, я закончила, - Гермиона принялась собирать в сумочку вещи со стола. - Если будет крайняя необходимость, свяжитесь со мной. Но форс-мажора возникнуть не должно.

- Привет.

Прозвучавший за спиной голос заставил Гермиону обернуться почти молниеносно. На пороге их кабинета стоял Эрик Штольберг, разглядывая ее в своей обычной насмешливой манере.

- Привет, - сказать, что она была удивлена, было не сказать ничего, - а что ты здесь делаешь?

- Не слышу радости в голосе. Я знал, что ты сегодня освободишься пораньше. В связи с этим хотел пригласить тебя на прогулку. Ты не против?

- В общем-то нет, — Гермиона заставила голос звучать непринужденно.

- Тогда пойдем. Ты со всеми попрощалась?

- С кем хотела, да. Сейчас, еще минутку, - Гермиона принялась перекладывать какие-то бумаги. Штольберг подошел к столу Гермионы и принялся с интересом вертеть в руках какой-то сувенир, стоявший с краю.

- Значит, попрощалась… Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай…

- Что ты сказал? - Гермиона на минутку прекратила свои поиски и подняла глаза на Штольберга.

Дзинь!

Резкий звук ударил по нервам, заставив Штольберга и Гермиону почти одновременно посмотреть на Кристину. Она невидящим взглядом смотрела на осколки изящного зеркальца, которые теперь лежали у ее ног. Штольберг взмахнул палочкой, произнеся заклинание, и осколки вновь соединились в единое целое. Кристина посмотрела на Штольберга долгим взглядом и пробормотала:

- Спасибо.

- Пожалуйста, - тот насмешливо пожал плечами и вновь повернулся к Гермионе.

- Так что ты там про прощание говорил?

- Это из Байрона. Ты читала Байрона? - Штольберг помог девушке надеть пальто. Она недоверчиво посмотрела на его отражение в зеркале.

- Ты поклонник магловской литературы?

- О, даже не представляешь, насколько ярый, - он распахнул дверь, пропуская Гермиону вперед.

Дверь захлопнулась. Установившаяся в комнате тишина была такой плотной, что ее, казалось, можно потрогать руками. Кристина дрожащими руками продолжала сжимать зеркало. Кровь громко стучала в висках, и этот стук причинял ей почти физическую боль. Неужели она… ошиблась тогда? Но как? Это невозможно. Или… возможно?

Девушка едва слышно что-то пробормотала, а потом закрыла лицо руками и зарыдала.

- Ну, и что это за визит-эффект? - Гермиона настороженно посмотрела на Штольберга, на ходу поправив прическу.

- Ты все-таки не рада меня видеть!

- Хватит валять дурака!

- Ладно, я объяснюсь. Своим чутким сердцем я почувствовал, что у тебя сегодня дурной день. И пришел тебя поддержать.

-О, нет… Скажи, скажи мне, что это неправда…

Озарение было внезапным, и открывшаяся правда шокировала. Но другого объяснения у нее не было.
Легилименция.

Он ничего не ответил. Они вышли из лифта в полном молчании.

Он ничего не стал опровергать, значит, это правда. Она его почти ненавидела в этот момент. Но, как оказалось, ее злоключения на этом не заканчивались. В холле они столкнулись с Малфоем. Тот разговаривал с каким-то незнакомым мужчиной. Заметив Гермиону, он недоуменно посмотрел сначала на нее, потом на Штольберга, но кивать не стал.

«Я тоже не стану»

И не стала. Она прошла мимо, только вот стало очень больно, будто кто-то полил все внутри кислотой. Она подумает обо всем этом потом, а сейчас не будет. Это выше ее сил, видеть его и знать, что он так поступил. В голове никак не укладывалось, как же она могла так жестоко ошибаться? Впрочем, ей не впервой.

- Ты все еще хочешь гулять? - Гермиона схватила полы своего пальто, которые со всей силы рванул ветер, как только они оказались на улице. Призрачно-синий свет фонарей разливался по улицам, и делал все вокруг каким-то нереальным и ускользающим.

- Нет, я и не собирался, - Штольберг прикурил сигарету, выжидающе посмотрев на Гермиону. Она неожиданно пришла в раздражение.

- Что ты на меня смотришь? Ты же и так все знаешь!

- Знаю. Знаю, что ты собралась наделать глупостей.

- Что ты подразумеваешь под глупостями? - девушка отвернулась, провожая взглядом поток машин, текущий по бульвару.

- Ты решила отказаться от всего.

- Решила.

- Зря.

Это было слишком. Она и так сдерживалась из последних сил, а теперь вот сил не осталось. Слезы все-таки потекли по щекам, как-то вмиг становясь холодными.

- Не зря, слышишь? Ты ведь знаешь, что было в той записке, это он написал, он! Он, это его почерк! После того, что он сделал, как ты можешь говорить мне «зря»?!

- О, как все запущено… Ты влюбилась! — Штольберг смотрел на Гермиону с жалостью, как на щенка-переростка, который совсем не знает жизни.

- Нет!

- Да.

Гермиона молчала. Слезы все текли и текли, и она уже даже не старалась их смахивать.

- Оставь свою истерику. Это чушь, ясно тебе? Чушь! - он схватил ее за плечи и встряхнул, как куклу. - Ты женишь его на себе и получишь миллионы. А все эти чувства… Запомни, в этой жизни надо держать на замке кошелек и сердце. И все у тебя будет отлично.

Гермиона вдруг перестала плакать и взглянула Штольбергу в глаза. Что-то в его голосе и взгляде насторожило ее.

- Ты потерял кого-то, да? Кто-то, кто был тебе очень дорог, поэтому ты теперь так думаешь.

Штольберг дернулся, словно от сильной боли, а потом бросил недокуренную сигарету в лужу. Сигарета потухла с едва слышным шипением, и некоторое время они бездумно смотрели на нее.

- Пойдем домой, - его голос снова звучал бесстрастно.

- Как скажешь. Я замерзла.

- Тогда пойдем искать безлюдный переулок, - Штольберг протянул руку, и Гермиона послушно протянула свою.

Ветер снова яростно накинулся на них, моментально растрепав волосы и высушив слезы.

«Все будет хорошо. Когда-нибудь обязательно будет».


Третий четверг ноября

Правило № 2. Не снимайте маску, если не хотите, чтобы вас узнали


"Правила маскарада"




Когда Гермиона открыла глаза, оказалось, что Лондон с его синими призрачными фонарями остался далеко позади. Штольберг выпустил ее ладонь из своей руки и быстро поспешил к дому, далекие окна которого светились в глубине сада до боли тепло и уютно. Гермиона поморщилась от резкого порыва ветра и зябко повела плечами. Оказаться сейчас рядом с камином в своей комнате было бы самым разумным решением из всех, но идти домой ей не хотелось, поэтому она отстала от Штольберга, очень надеясь, что тот не станет оглядываться. Но ее надеждам не суждено было сбыться: он ушел далеко вперед, а теперь вдруг остановился, явно дожидаясь ее. Гермиона досадливо поморщилась.

- Ты идешь? - ему явно не терпелось оказаться дома.

- Я попозже приду, ладно? – Гермиона подняла воротник пальто, а потом убрала руки в карманы. Осенний холод пробирал до костей.

- Как знаешь, - он неопределенно пожал плечами, - только сильно не задерживайся, нам нужно будет с тобой поговорить. Обсудить твою поездку.

Штольберг быстро дошел до крыльца по усыпанной желтыми листьями дорожке и позвонил. В высоком окне мелькнула неясная тень, и дверь распахнулась. Где-то в глубине дома послышались громкие голоса и смех. На несколько мгновений крыльцо залило ярким теплым светом, Штольберг шагнул в дом, захлопнул за собой дверь, и все снова стихло. Гермиона отстраненно продолжала смотреть на крыльцо, где только что стоял Штольберг. Пятно яркого света, голоса и смех остались за захлопнувшейся дверью, и теперь скользкие каменные ступени снова заливал мрак. Небольшие фонарики, висевшие по обе стороны крыльца, были явно не в силах разогнать чернильную темноту осенней ночи.

«Может, все-таки последовать его примеру?»

Гермиона с сомнением посмотрела в сторону сада. Теперь ее идея уже не казалась ей такой уж замечательной - бродить по пустому холодному саду. Побыть одной можно было и в своей комнате, к тому же там не было необходимости поминутно вздрагивать от ветра и дождя. Гермиона еще несколько секунд раздумывала, идти ей в сад или не идти, а потом решительно зашагала прочь от дома, словно кто-то невидимый толкал ее в спину.

Минут пять ей понадобилось для того, чтобы осознать всю абсурдность своего порыва идти сюда залечивать душевные раны. В глубине сада ветер был немного тише, и не налетал резкими порывами, больше похожими на пощечины. Высокие деревья шумели где-то далеко вверху как-то по-осеннему глухо и уныло. Гермиона запрокинула голову - ни одного просвета, небо было сплошь затянуто тучами, тоже глухо и безнадежно. Холод пробирал до костей, и все высокие душевные терзания как-то незаметно уступили место материям более прозаичным. О разбитом сердце уже не думалось, думалось все больше о заледеневших пальцах.

«Пошло оно все к черту. Все, что мне сейчас надо для счастья - теплый плед и сухая одежда».

Мысль о том, что еще пару часов назад счастье представлялось ей куда более возвышенно, унесло порывом ветра. Гермиона сделала пару шагов по направлению к дому, но в темноте угодила в лужу, и решение трансгрессировать прямо к крыльцу окрепло в ней окончательно. Она уже собралась выполнить свое намерение, когда поняла, что к палитре ее ощущений добавилось совершенно новое - ощущение, будто за ней кто-то наблюдает. Она ощущала это почти физически, взгляд того, кто смотрел на нее из темноты. Страх накрыл ее точно волна, с головой, и немного успокоилась она только тогда, когда пальцы нащупали привычную гладкую поверхность волшебной палочки. Гермиона перевела дыхание. Она осторожно осмотрелась вокруг, крепко сжимая палочку в вытянутой руке.

Все оказалось даже проще, чем ей представлялось. От нее никто не прятался - одинокая фигура неподвижно стояла в центре беседки, которую Гермиона очень любила. Летом она часто забредала сюда, поэтому эту часть сада она знала, как свои пять пальцев. На секунду ей даже показалось, что нет холодной ноябрьской ночи, а есть летнее утро, и сад залит солнцем, и птицы весело щебечут где-то в зарослях, и куст роз взбирается по ажурной решетке беседки… Мираж рассеялся так же мгновенно, как и возник. Посреди беседки, которая теперь маячила среди облетевших деревьев точно привидение, стояла одинокая фигура. Различить, кто это, было невозможно, но за все время, что она провела здесь, посторонних в доме ни разу не было. Штольберг неоднократно говорил ей, что посторонним сюда путь заказан, поэтому страх, который овладел девушкой, вдруг исчез.

«Господи, это ведь кто-то из наших, и чего это я перепугалась?»

Облегченно вздохнув, Гермиона улыбнулась и поспешила к беседке. Она пыталась разглядеть, кто это, но не могла, было слишком темно.

- Привет! - девушка помахала на ходу, делая еще несколько шагов. И вдруг ей снова стало страшно, причем намного страшнее, чем в первый раз. Фигура стояла совершенно неподвижно, и было что-то зловещее в этой неподвижности и в этом безмолвии. Гермиона остановилась, вытянув вперед палочку.

- Люмос!

На конце палочки зажегся свет, но его явно было недостаточно, чтобы разглядеть, кто это.

- Вы кто? - оклик Гермионы прозвучал довольно громко, но как-то резко оборвался, словно на полпути. А потом снова наступила тишина.

Но фигура по-прежнему стояла, точно изваяние, и Гермиона, сама не соображая, что делает, резко шагнула к беседке. Она явно не ожидала такой прыти от неподвижного доселе ночного гостя, но прежде чем тот, кто стоял в беседке, успел трансгрессировать, девушке буквально на секунду удалось осветить его лицо. Вернее, ее. Это была женщина. Вполне обычная живая женщина, из плоти и крови, вот только ее лицо… Какое-то безжизненное, точно восковая маска, с лихорадочно блестевшими глазами. Казалось, глаза вообще не принадлежали этому лицу, настолько они не гармонировали с застывшей восковой маской. Прежде чем Гермиона успела произнести хоть какое-нибудь заклинание, женщина растворилась в холодном сыром воздухе с характерным хлопком трансгрессии.

Не став дожидаться новых неожиданностей, Гермиона последовала ее примеру. Через секунду она уже стояла на крыльце и что есть силы барабанила в дверь. Через минуту за дверью раздались шаги, и в освещенном дверном проеме возник Штольберг.

- Твоя идея предаваться вселенской скорби на мокрой лавочке с треском провалилась? – судя по его тону, сочувствия от него ждать не приходилось. Но, увидев выражение лица Гермионы, добавил уже совершенно нормальным голосом, в котором не было насмешливых ноток.

- Что случилось?

- Я видела сейчас кого-то в саду! – она ввалилась в ярко освещенную прихожую, дрожа от холода и пережитого страха.

- О Боже, а я-то думал… Может, это была лесная нимфа? Или Санта-Клаус? Вдруг он пришел к тебе на месяц раньше, потому, что весь год ты была хорошей девочкой?

- Оставь этот идиотский тон! - Гермиона начала злиться. - Я видела в саду, в беседке, женщину, и она была вполне реальна!

- Женщину? Как она выглядела? - голос Штольберга снова звучал взволнованно, и Гермиона посмотрела на него с подозрением.

- Как все. Руки, ноги, голова, - девушка стянула с ног намокшую обувь.

- А волосы, глаза?

- А про пломбы на зубах тебе не рассказать? - Гермиона раздражалась все больше. - Я видела ее в абсолютной темноте на расстоянии нескольких шагов! Мне мало что удалось разглядеть… Темные у нее волосы были. А что, это так принципиально?

- Да нет, нет. Тем более, если ты ее никогда раньше не видела…

Голос Штольберга снова зазвучал ровно и даже несколько скучающе, но Гермионе показалось, что он только что перевел дыхание.

- А у нас все дома?

- Это ты сейчас в прямом или в переносном смысле интересуешься?

Девушка смерила его уничтожающим взглядом и пошла к лестнице. Проходя мимо гостиной, она непроизвольно задержала взгляд на присутствующих. Все было как обычно. Хотя, чего она ожидала? Увидеть ту, которая до смерти ее напугала несколько минут назад в темном саду? Глупости, только вот откуда она там взялась? Или Штольберг знал больше, чем сказал?

На лестнице Гермиона столкнулась с Нэл. Та спускалась вниз и мурлыкала себе под нос какую-то песенку. Увидев Гермиону, она улыбнулась.

- Привет. Погода так и шепчет, правда? Ты вся промокла! Потом дам тебе настойку, выпей на ночь, а то заболеешь.

Гермиона благодарно улыбнулась.

- Спасибо, это будет очень кстати.

- Хорошо. Тогда переодевайся и давай вниз. Мы ждем тебя в гостиной. Там тебе прислали очень занимательную штуку, - Нэл подмигнула ей, и уже через пару секунд Гермиона услышала ее голос в гостиной. Меньше всего на свете ей сейчас хотелось куда-то идти и с кем-то разговаривать, но выбора не было, поэтому через десять минут она спустилась в ярко освещенную комнату, в которой шла оживленная игра в покер. Как только Гермиона вошла, игра прекратилась, и через пару мгновений в гостиной остались только Жаклин, Штольберг и Нэл.

- Добрый вечер, Джоан, - Жаклин царственно кивнула Гермионе. - Посмотрите, это пришло сегодня на ваше имя.

Гермиона взяла в руки то, что протягивала ей Нэл.

Твердый узкий конверт - внутри, вероятнее всего, приглашение. Так и оказалось. Приглашение на презентацию книги, над которой они работали последние несколько месяцев, на имя Джоанны Олдридж. Дата и адрес. Адрес Гермионе ни о чем не говорил. Форма одежды - вечерняя. Она еще раз перечитала написанное и подняла глаза на присутствующих.

- Где это?

- Это во Франции. Небольшой отель в горах. Место очень респектабельное.

- А это что?

Гермиона с удивлением рассматривала содержимое бархатной коробочки, которую ей передали вместе с конвертом. Внутри лежала веточка винограда. В первый момент девушке даже показалось, что она настоящая, но через секунду она поняла, что крупные ягоды винограда блестят неживым глянцевым блеском. Это было что-то вроде сувенира.

- Это портал.

Она снова удивленно посмотрела на изящную вещицу.

- Почему именно такой? – заинтересованно спросила она.

- Вы читали материалы, которые я подготовила для вас? Те, что касались вина?

- Разумеется.

- Какого числа у вас презентация?

- Семнадцатого ноября.

- Это третий четверг ноября. Вы должны знать, если читали.

У Гермионы забрезжил луч понимания. Третий четверг ноября. Ну конечно же.

- У меня на родине это праздник, - Жаклин невозмутимо посмотрела на присутствующих. - Beaujolais nouveau - молодое вино нового урожая, его следует пробовать именно в этот день, в третий четверг ноября. В том отеле, где вы собираетесь, в этот день обычно устраивают яркий праздник. И всем, кто будет гостем отеля в этот день, присылают портал в виде виноградной лозы. Видимо, ваши организаторы решили совместить приятное с полезным.

Несколько секунд девушка сидела неподвижно, а потом посмотрела на присутствующих.

- Извините, но я не еду.

Она ожидала какой угодно реакции на свои слова, но только не такой. Жаклин и Штольберг переглянулись, словно все знали заранее, а Нэл звонко рассмеялась.

- Ну, конечно же, ты едешь.

Сказано это было таким тоном, словно она только что сказала несусветную глупость, а Нэл ее опровергла. Гермиона прекрасно знала, что они в курсе всего, что происходило между ней и Малфоем, и теперь ей это не нравилось. Теперь, когда она перестала относиться ко всему этому равнодушно, она не хотела никого впускать себе в душу.

- Объяснись, - Штольберг с ленивым равнодушием изучал лепнину на потолке.

- Я хочу сказать, что очень благодарна вам за то, что вы для меня сделали. Но я решила, что выхожу из игры, - Гермиона постаралась, чтобы голос звучал твердо, - когда я давала свое согласие на эту сделку, ситуация была несколько иной. Сейчас в жизни мистера Малфоя появился человек, который для него много значит, и это не я. Я не собираюсь вмешиваться в их отношения и досаждать своим присутствием. Что касается моих дальнейших планов - мне поступило предложение от американцев работать с ними. Я почти что дала свое согласие. Ехать во Францию я не хочу. По личным соображениям.

В комнате повисла напряженная тишина, которую нарушало только потрескивание поленьев в камине. Штольберг оторвался, наконец, от созерцания потолка и в упор посмотрел на Гермиону.

- Джоан, милая, вы хоть понимаете, насколько глупо звучит то, что вы нам только что сказали? - Жаклин сощурила глаза и теперь смотрела на девушку в упор, не скрывая раздражения. - Вы, как мне кажется, не вполне понимаете, что от вас требовалось, согласно завещанию.

Гермиона вопросительно посмотрела на нее, но заговорил Штольберг.

- От тебя не требовалось, чтобы мистер Малфой признавался тебе в любви и клялся в верности. Тебе нужно убедить его жениться на тебе, а из каких соображений - не важно.

- Вы мыслите не теми категориями, - Жаклин бросила на стол фотографию Кристины, - эти люди не заключают браков по любви. Не стоит мучиться угрызениями совести, она этого не заслужила.

Гермиона отвернулась от фотографии. Ей был неприятен этот разговор. Со стороны ее поведение выглядело наивно, а с ее точки зрения и вовсе не слишком порядочно. Она так не умела. Она не станет ничего предпринимать, чтобы навредить отношениям Малфоя и Кристины, также как когда-то не стала ничего предпринимать в отношении Рона. Тогда и вовсе было тяжелее. Сейчас она как-нибудь переживет, она сможет, теперь у нее есть опыт. Она все сделает по-своему.

- Кроме того, никакие американцы не захотят иметь с тобой дела, если ты не явишься на презентацию. Лучше тебе отправиться туда завтра, думаю, не стоит откладывать отъезд на последний день, - Нэл ободряюще улыбнулась.

- Как скажете, - Гермиона поднялась, явно намереваясь уйти. Сил на препирательства не было, хотелось как можно быстрее лечь спать и забыть обо всем хотя бы до завтра.

- Постой, - голос Штольберга заставил ее обернуться, - проблема только в Кристине? Если убрать ее из уравнения, ты сможешь его решить?

- По крайней мере, меня не мучила бы совесть, - девушка пожала плечами.

Штольберг задумчиво смотрел на нее. Гермионе показалось, словно он что-то внимательно обдумывает, взвешивает. Но это длилось только пару мгновений. Скоро он снова смотрел на нее в своей обычной манере.

- Кстати, подумай на сон грядущий о том, что отличает хорошего игрока в покер от плохого, ладно? - он красноречиво покосился на разбросанные на столе карты. - Спокойной ночи.

- Спокойной ночи, - ей наконец-то удалось покинуть гостиную. Поднявшись к себе в комнату, Гермиона разделась и без сил рухнула в кровать. Подумать только, уже завтра она окажется во французских Альпах. Эта мысль внушала оптимизм. Единственная, пожалуй, в череде последних событий и переживаний. В то, что все будет хорошо, уже не верилось, а думать о том, как все будет плохо, попросту не хотелось. Скоро она почувствовала, что мысли начали путаться, и прежде чем провалиться в глубокий сон, она успела подумать: «Умение блефовать. Умение блефовать отличает хорошего игрока в покер от плохого».

Пробуждение, как ни странно, было довольно радостным. Гермиона почувствовала себя отдохнувшей, и все невеселые мысли было решено додумать позже. Через пару часов она будет в сказочных заснеженных французских Альпах. Чемодан с вещами, которые были отобраны для ее поездки, стоял у двери, дожидаясь своего часа. Гермиона поднялась с постели и подошла к окну: буря, бушевавшая на улице всю ночь, к утру утихла, и теперь сад тонул в густом тумане, словно отдыхая от ночной тревоги.

В столовой слышались громкие голоса. Девушка, войдя туда, пожелала всем доброго утра и с удивлением обнаружила, что ни Штольберга, ни Нэл за столом нет. Перебросившись с присутствующими несколькими ничего не значащими фразами, она выпила кофе и вернулась к себе. Недоумевая, куда успели за ночь деться Штольберг и Нэл, она оделась и спустила вниз чемодан. Провожать ее никто не вышел, впрочем, здесь сантименты были не в почете. Гермиона вышла на крыльцо и кинула задумчивый взгляд на деревья - где-то там, в глубине сада, скрывалась беседка, в которой ночью она видела незнакомую женщину. Кто она была? Как Гермиона ни старалась, ответа на этот вопрос не находилось. Глубоко вдохнув сырой холодный воздух, девушка крепко сжала в руке присланную ей вчера веточку винограда, и в ту же секунду все вокруг закрутилось в бешеном стремительном водовороте.

Когда она вновь открыла глаза, то не смогла сдержать восхищенного возгласа. В первую секунду ее ослепил яркий свет - агрессивное горное солнце уверенно сияло где-то высоко над головой. Стоящие полукругом горы были такими высокими, что своими пиками, казалось, подпирали небеса; отель, в котором ей предстояло остановиться, на фоне огромных гор казался игрушечным, и все вместе это здорово напоминало ожившую сказку. Девушка улыбнулась, с упоением вдохнув горный воздух, в котором искрилась на солнце морозная пыль, и поспешила к отелю. Подойдя к стойке портье, Гермиона назвала свою фамилию, после чего получила ключ от своего номера.

- Добро пожаловать во Францию, мадемуазель.

Серые холодные волны с шумом накатывали на берег, а потом, послушные морской стихии, возвращались обратно. Небо было низким и серым, и где-то на самой линии горизонта серое море сливалось с таким же серым небом, и казалось, что безрадостней этого пейзажа ничего в жизни быть не может. Где-то высоко в небе закричала чайка, и она запрокинула голову, пытаясь загнать обратно подступившие слезы. На лицо упало несколько крупных капель - начинался дождь. Надо же, даже природа сегодня против нее. Как же она раньше не замечала, как здесь уныло? Балтика.

- Скажи мне, что пошутил! Это ведь неправда, ты не поступишь так со мной! Я не переживу! - ее голос дрожал и готов был в любую секунду сорваться на крик. Холодный морской ветер трепал ее белокурые волосы, но она с маниакальным упорством, снова и снова убирала их от лица, словно в этом занятии был какой-то одной ей понятный смысл.

- Переживешь, - он равнодушно пожал плечами, а потом поднял небольшой камень и с силой бросил его в море. Тот несколько раз подпрыгнул на волнах, а потом исчез. Она проводила камень взглядом, а потом снова перевела взгляд на него, уже даже не пытаясь сдерживать слезы. Зачем ей это делать, если он сейчас уйдет, а она сядет на песок и будет смотреть на это море, которому совершенно нет дела до того, что ее жизнь в эту самую минуту закончится, и больше уже никогда и ничего не будет. Никогда и ничего. Она обессилено опустилась на песок и закрыла лицо ладонями. Плечи ее сотрясали беззвучные рыдания. Он досадливо посмотрел на нее, а потом поднял с земли и встряхнул за плечи.

- Прекрати истерику, Кристина. Все кончено. Просто прими это. Я больше не люблю тебя, - в его голосе не было ни жалости, ни сожаления, только какая-то злая усталость, словно единственным его желанием было поскорее покончить с этим неприятным для себя разговором. А что будет дальше с ней, его и впрямь совершенно не заботит.

- Неправда! Ты врешь!

- Почему тогда я ухожу? Извини, но мне пора.

У нее разжались руки. Она вдруг поняла, что он говорит правду. Он действительно сейчас уйдет. Навсегда. Она до боли закусила губу, поднялась на ноги и, глядя ему прямо в глаза, глухо проговорила:

- Обними меня. На прощание. Пожалуйста.

Он покачал головой.

- Зачем тебе эта агония? Все, что было с нами, с самого начала было обречено на провал. Просто час пробил. Здесь нет твоей вины, нет моей. Просто так случилось. Прости меня поскорее, если сможешь, конечно, и будь счастлива.

Она смотрела, как он уходил, и есть казалось, что в эту самую минуту жизнь вот так же точно уходит из нее самой, с каждым его шагом. Каждый удар сердца отдавался сильной, почти нестерпимой болью, но она заставила себя досмотреть, как он уходил. Когда он скрылся из поля зрения, она снова разрешила себе опуститься на песок. Соленые слезы текли по щекам, и щекам тут же становилось холодно - балтийский ветер нес холод с севера. Она еще долго сидела на пустынном песчаном пляже, а потом поднялась и ушла. Ушла навсегда. Чтобы больше не вернуться туда, где она переживала лучшие минуты своей жизни. Она заставит себя уйти, заставит себя подчиниться своей же воле, а уж ее воля всегда была железной…

...Кристина открыла глаза. Несколько секунд она пролежала неподвижно. Губы были соленые, наверно оттого, что она плакала во сне. Надо же, ей никогда не снился такой сон. Ей вообще никогда не снились сны, связанные с ним. Сколько же времени прошло с тех пор, а она до сих пор все помнит так отчетливо, словно это случилось только вчера - и крик чаек над головой, и шелест холодных волн, и его глаза, в которых она так отчаянно желала прочесть ответ на вопрос, почему он так поступает с ней…
Девушка несколько раз с силой ударила себя ладонями по щекам. Пощечины привели ее в чувство, и на смену оцепенению пришла мрачная решимость. Это был сон, всего лишь сон, его не нужно бояться.

Ей почти удалось убедить себя в том, что тогда все оказалось простым совпадением. Он не стал бы искать ее, она не нужна ему, он дал ей это понять тогда, несколько лет назад, на пустынном морском берегу. Ей не нужно жить прошлым, у нее есть цель в настоящем. Она все еще не была уверена, что правильно поступает, но приносить себя в жертву чьим-то интересам ей тоже не хотелось.

Девушка подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение.

«Ты колеблешься, потому что это не он. Если бы на месте Малфоя был тот, другой, ты бы не раздумывала. Ты бы побежала за ним куда угодно, босиком по раскаленным углям или по снегу. Но он остался жить только в твоих снах».

На столике у зеркала стоял хрустальный флакончик с зельем. Девушка открыла его и до боли отчетливо почувствовала запах моря и ветра. Амортенция неизменно пахла для нее именно так, с тех самых пор, как он появился в ее жизни… Но сейчас у нее не было времени на воспоминания. Она все сделает так, как надо, и уже никто не сможет ей помешать. Разве что…

Вечером Гермиона спустилась вниз. Холл отеля был наполнен радостными голосами, музыкой и предвкушением праздника. Она направилась к стойке портье узнать, не прибыл ли уже кто-нибудь из ее знакомых, но осуществить задуманное ей не удалось. Ее окликнули, и, обернувшись, она увидела Кристину Бернгард, как всегда безупречно красивую, с ледяной улыбкой.

- Ну что вы смотрите на меня так, словно я только что восстала из мертвых? Пойдемте, мне нужно с вами поговорить.



Кристина

Такова уж природа некоторых женщин. Одни из них созданы для интриг, другие для любви; и я желаю каждому почтенному холостяку, читающему эти строки, выбрать себе жену того сорта, какой ему больше по душе


Уильям Теккерей "Ярмарка тщеславия"




- Добрый вечер. Я не знала, что вы здесь. Думала, вы прибудете завтра, - Гермионе понадобилось несколько секунд, чтобы справиться с удивлением. Явление Кристины Бернгард на день раньше положенного срока не сулило, по крайней мере, ей, ничего хорошего. Гермиона выжидающе посмотрела на собеседницу. Кристина холодно усмехнулась.

- У меня изменились планы. Пойдемте, или вы собираетесь разговаривать в коридоре?

Гермиона собралась было ответить, что и вовсе разговаривать с ней не собирается, ни в коридоре, ни где бы то ни было еще, но не успела. Кристина развернулась, быстро зашагав сквозь ярко освещенный холл, окутанная облаком дорогих духов. Едва уловимый ненавязчивый аромат тянулся за ней невидимым шлейфом, точно королевская мантия. Гермиона задумчиво посмотрела ей вслед.

Как же она устала. Устала надеяться, что все будет хорошо. Тогда, несколько месяцев назад, когда обнаружилось это дикое завещание Люциуса Малфоя, она решила, что жизнь дает ей шанс начать все заново. Никто не виноват, что она разрешила себе в это поверить. Поверить и увязнуть в своем отчаянии еще глубже. Но ничего, осталось немного. Совсем скоро все закончится, нужно только пережить эти два дня. Заставить себя пережить эти два дня. Она справится, она ведь всегда справлялась. Даже когда весь ее мир, который она старательно и бережно выстраивала большую часть своей жизни, рухнул, словно карточный домик. Она и теперь справится. Она глубоко вдохнула, как будто собиралась прыгать в ледяную воду, и направилась вслед за Кристиной.

Человек, ставший свидетелем разговора девушек, отложил газету, которую якобы читал. Он остался незамеченным: кресло, в котором он сидел, скрывала тень. Осталось немного. Совсем скоро все закончится.

Теперь можно начать обратный отсчет. Человек кинул взгляд на часы, висевшие над входом. Что ж, нужно уметь ждать.

- Я часто бывала здесь раньше, - Кристина села на услужливо отодвинутый официантом стул, - здесь очень мило, как вы находите?

Гермиона кисло улыбнулась ей, оглядывая зал ресторана. Назвать это местечко милым у нее бы язык не повернулся. Шикарным, роскошным, но только не милым. Но ее спутница была явно другого мнения. Кристина уверенно раскрыла винную карту и сделала заказ. Гермиона продолжала молчать - в конце концов, подача не за ней.

- Я выбрала вино на свой вкус, вы не против?

- Мне все равно.

- Зря вы так, французским вином пренебрегать нельзя.

- Вы позвали меня для того, чтобы обсудить достоинства французского вина? Я предпочитаю итальянское, - Гермиона холодно взглянула на собеседницу. Ей надоели эти китайские церемонии. - Что еще вы намерены обсудить? Спорт, мода, погода? С вашего позволения опустим все это и перейдем к делу. Если больше вам сказать не нечего, я пойду, у меня были другие планы на вечер.

- Вам придется меня выслушать, хотите вы этого или нет.

Гермиона взяла в руки бокал с вином. Рубиновая жидкость легко качнулась в бокале, отражая блики горящих на столе свечей. Девушка еще пару секунд наблюдала за игрой света, а потом снова посмотрела на Кристину.

- Я вся внимание. Но предупреждаю - у вас не больше десяти минут.

- Однако вы высоко цените свое время, - Кристина холодно усмехнулась. Взгляд ее стал злым, каким-то хищным, точно у дикого зверя. От былой кукольной беззаботности не осталось и следа. - Тогда слушайте. Вы мне мешаете. Догадываетесь, о чем я говорю. Вернее, о ком?

- Разумеется.

- В таком случае я говорю прямо. Уйдите с дороги.

- Или? - Гермиона внимательно посмотрела в глаза своей собеседницы.

- Здесь без «или», - Кристина взмахнула рукой, словно досадуя на непонятливость Гермионы, - выбора у вас нет.

- Вы самонадеянны, мисс Бернгард. А что, если я решила по-другому?

- У вас хватит глупости пытаться мне мешать? Тем более теперь? - снова небрежный взмах рукой, только вот уже с дальним прицелом. Гермиона, точно загипнотизированная, смотрела, как на тонком пальце Кристины сверкнуло кольцо. Обручальное кольцо.

Ну вот и все. Теперь уже точно все. Гермиона нашла в себе силы улыбнуться.

- Поздравляю.

- Оставьте, вы не это хотите мне сказать. И не об этом спросить. Давайте начистоту.

- Знаете, я бы хотела спросить, только вот не вас, а себя: как я могла так ошибаться? Признаться, вам хорошо удавалась роль восторженной идиотки.

- А, вы об этом… Это маска. Просто маска.

Ледяные глаза, ледяной голос. Гермиона удивленно смотрела на метаморфозы, которые произошли с ее собеседницей. Нет, никогда она не была восторженной идиоткой. Теперь Гермиона поняла, на кого Кристина была похожа - на Снежную королеву из старой детской сказки, которая хотела сложить из кусочков льда слово «вечность».

Теперь, кажется, ей это вполне удалось.

«Надо же, почему я раньше никогда не замечала, как они похожи с Малфоем? Это же так очевидно. Осколки льда, которые могут сложиться в слово «вечность». Забавно».

- Вы его любите? - Гермиона выпалила этот вопрос, тут же пожалев о своем порыве. Кристина посмотрела на нее так, словно она спросила невесть какую глупость. Как если бы она попросила объяснить, почему зимой идет снег.

- Причем здесь любовь? Вам что, пятнадцать лет? Придите в себя, мне не нужен он, мне нужно то, что к нему прилагается: деньги, власть, фамилия, которая открывает любые двери.

- Это чудовищно, - сказала Гермиона.

- Это жизненно. Он далеко пойдет, а вы, как бы наивны вы не были, должны понимать, что зачастую балом правит не король, а женщина, стоящая за его плечом. Считайте, что он поможет мне реализовать свои амбиции.

- Вы напрасно думаете, что сможете вертеть им. Это ваше глубокое заблуждение.

- У меня уже получилось.

- Простите, мадемуазель, это велели передать вам, - неслышно подошедший официант наклонился к Гермионе, протягивая ей конверт.

- Мне? - девушка нерешительно протянула руку. - Вы уверены?

- Вполне, - молодой человек мягко улыбнулся.

- Хорошо, спасибо большое, - Гермиона кивнула официанту. - Извините меня.

Последняя реплика адресовалась уже Кристине. Та неопределенно пожала плечами, что можно было расценить как угодно. Гермиона вскрыла конверт и осторожно развернула письмо. Подписи не было, но она узнала бы этот почерк из тысячи.

«Через полчаса на смотровой площадке. Я буду тебя ждать. Если не знаешь, где это, спроси у портье».

Гермиона еще раз перечитала написанное. Это было полным абсурдом, но, судя по всему, Драко Малфой последовал примеру своей невесты и приехал на день раньше. Еще большим абсурдом было то, что он назначает свидание ей.

- Вы закончили? - голос Кристины доносился откуда-то издалека.

- Да. Так о чем это мы? - на лице Гермионы против воли заиграла улыбка, и шведка подозрительно посмотрела на нее.

- Мы говорили о моей предстоящей свадьбе. Я надеюсь, вы не станете обижаться, если не получите приглашения?

- Ни в коей мере, - выпитое вино ударило в голову, впрочем, вероятно, причин ее странной эйфории было две - вторую она крепко сжимала в кулаке. - После того, как все закончится, я вернусь в Штаты. Только вот теперь вам придется выслушать то, что скажу я. Мне вас жаль. Мне вас жаль, потому что вы заблуждаетесь. Это так глупо - думать, что его деньги, власть или положение сделают вас счастливой. Вы слишком поверхностны, поэтому не видите того, что скрыто за всем этим. Вам никогда не приходило в голову, что есть что-то большее и что-то гораздо более дорогое, чем деньги, и уж тем более амбиции? Дай Бог, чтобы однажды вы пришли к этому осознанию. Я не стану врать - я не желаю вам добра, но и зла я вам не желаю. Сможете сделать его счастливым, я буду рада. За него рада, он это заслужил. А теперь извините меня - мне пора. Подумайте на досуге над тем, что я вам сказала.

С этими словами Гермиона резко поднялась из-за стола и пошла к выходу. Может, она и пожалеет завтра о том, что приняла это приглашение, но это будет завтра. Сегодня - это сегодня. Отогнав мысли о бриллиантовом кольце, которое самодовольно сверкало на безымянном пальчике мисс Бернгард, Гермиона вышла из отеля и с упоением вдохнула морозный воздух. Тишина, почти осязаемая. Девушка запрокинула голову: в бархатной черноте альпийского неба перемигивались звезды. Мощеная булыжником дорожка вилась между маленькими елочками, запорошенными снегом, и терялась где-то вдалеке. Гермиона посмотрела туда, где, по словам портье, располагалась смотровая площадка. Девушка быстро зашагала прочь от отеля, совсем скоро оставив его позади.

Узкая обледенелая лестница вела наверх. Гермиона осторожно ступила на первую ступень, запоздало подумав, что трансгрессия была бы злом гораздо меньшим. Минут через десять она, наконец-то, оказалась наверху, тут же позабыв о своих сожалениях. Открывающийся отсюда вид был поистине великолепным - вечно заснеженные вершины гор, пиками подпирающие небеса. Отсюда казалось, что весь мир лежит у твоих ног, но это только казалось. Новые вершины, они словно манили к новым свершениям.

Его она увидела сразу же, как только поднялась на площадку. Драко Малфой стоял почти у края пропасти, у самого ограждения. Гермиона разжала крепко стиснутые в кулаки руки. Надо же, она только сейчас поняла, что до дрожи в коленях боится этой встречи, и теперь к ощущению эйфории примешивалось чувство страха. Она сделала несколько неуверенных шагов, и снег тихо скрипнул под ее ногами. Он услышал за спиной ее шаги и улыбнулся. Бездна, в которую он вглядывался до ее прихода, вдруг перестала быть такой пугающей, какой казалась прежде.

Он часто бывал здесь раньше, в этом отеле, и каждый раз неизменно приходил сюда. Он знал, что все, кто приходит сюда, обязательно застывают в немом восхищении, глядя вверх. Он же всегда смотрел вниз. Вниз, в бездну. Ему всегда казалось, что она говорит с ним, зовет к себе, убеждает его сделать шаг ей навстречу, убеждает в своей неизбежности. Неизбежности для него.

- Я заставила тебя ждать? - звонкий голос прозвучал у него за спиной, и он обернулся. Она стояла в нескольких шагах от него, и ее дыхание застывало в воздухе невесомым облачком. - Не думала, что ты приедешь сегодня. Почему ты приехал раньше?

- Просто пораньше завершил дела, - он пожал плечами, и прочел в ее глазах разочарование. Она немедленно попыталась скрыть его за беззаботной улыбкой.

«Зачем ты врешь ей? Почему не хочешь сказать, что приехал из-за нее? Потому что тебе казалось, будто этот украденный у вечности вечер сможет тебе помочь».

Ему уже никто не поможет, она просто-напросто уедет через несколько дней, и скорее всего, он никогда в жизни ее больше не увидит. Эта мысль отдалась болью где-то в груди.

- Знаешь, меня, признаться, удивила твоя записка, особенно в свете того, что она, - Гермиона против воли запнулась, - она здесь.

- Она - это кто? - Драко непонимающе посмотрел на нее.

Гермиона вдруг подумала, что то, что она сделает сейчас, чистой воды безумие, но именно этого ей хотелось больше всего на свете. В голове не осталось никаких связных мыслей, она подошла к нему близко-близко и заглянула в глаза.

- Поцелуй меня!

Он не ожидал, что она окажется так близко. Он почувствовал запах ее духов, услышал, как она дышит и понял, что больше себе не принадлежит. Он поцеловал ее, и бездна, наконец, заполучила свою жертву. Это оказалось совсем не страшно, зря он боялся. Он падал все ниже и ниже, а когда это падение, наконец, завершилось, он с удивлением осознал, что никуда не падал.

- Зачем ты это делаешь? - его голос звучал совсем глухо, хрипло, и он сам его не узнавал. - Тебе нравится играть со мной?

- Да нет, просто хотела узнать, каково это - целоваться с чужим женихом, - она высвободилась из его объятий и сделала несколько шагов в сторону. Малфой обескуражено посмотрел на нее.

- О чем ты говоришь?

- Я говорю о твоей помолвке, я разве заикаюсь? - Гермиона сердито посмотрела на него. Она не должна так себя вести, не должна, но это было выше ее сил.

- Ты считаешь, это смешно?

- Да нет, вряд ли это смешно. Свадьба - шаг серьезный, здесь не до шуток, - голос ее теперь звучал зло, фразы были отрывистыми и хлесткими, как пощечины.

- Прости, ты мне не расскажешь, откуда у тебя такая потрясающая информация?

- Невеста твоя рассказала.

Малфой не знал, плакать ему или смеяться. Все это звучало настолько абсурдно, что очень походило на фарс.

- Вот как? - в его голосе послышались насмешливые нотки, - может, расскажешь мне, как она выглядит, чтобы я смог ее при встрече узнать?

У Гермионы буквально пропал дар речи. Видимо, с таким откровенным цинизмом она столкнуться не ожидала.

- Ее сложно не узнать, мисс Бернгард личность яркая, - девушка взвилась, словно разбуженная фурия. Она знала, что должна держать эмоции под контролем, но все ее усилия оказались напрасными. Ничего у нее не получалось. Она в этот момент ненавидела весь мир. Ненавидела Кристину, ненавидела Малфоя, ненавидела себя за то, что не может с собой справиться.

- Подожди, подожди, ты что, решила, что я женюсь на Кристине? – Малфой все еще не вполне понимал, говорит она серьезно или нет. Это походило на какой-то бессмысленный фарс, напоминало театр абсурда, в котором ему надлежит исполнять главную роль, а он в глаза не видел сценария.

- Сложно было решить по-другому, учитывая, что у нее на пальце сверкает обручальное кольцо, - Гермиона постепенно успокаивалась. Реакция Малфоя была, по меньшей мере, странной.

Господи, как он мог быть таким идиотом! Все это время он старательно мирился с ее равнодушием, думая, что неинтересен ей, а теперь оказалось, что это происки шведской куклы.

- Так это она тебе сказала, она?

- Ну конечно она, кто же еще!

- Пойдем! - Малфой вдруг схватил Гермиону за руку и потянул за собой к лестнице, которая вела вниз.

- Куда?

- Хочу повидаться со своей нареченной! - в его голосе звучала такая злость, ярость, что Гермиона сочла за благо не перечить ему. Прежде чем она успела что-либо понять, они трансгрессировали, а когда Гермиона открыла глаза, оказалось, что они в отеле. Номер был не ее. Вероятно, он принадлежал Малфою.

- Пойдем!

- Ты что, знаешь, в каком она номере живет?

- Она любезно сообщила мне это еще в Лондоне.

Пустой коридор отеля тонул в полумраке. Гермиона с трудом успевала за Драко. Наконец он остановился у одной из дверей и требовательно постучал. Гермиона считала про себя секунды. Все случилось так быстро, что она не успела ничего понять.

Дверь распахнулась, только вот вместо Кристины на пороге номера стоял ее брат, который растерянно сжимал в руках лист пергамента. Малфой, не дождавшись приглашения, вошел в номер. Гермиона вошла следом, с изумлением оглядывая разгромленную комнату. Шкафы раскрыты, повсюду валяются вещи. Создавалось впечатление, что кто-то собирался в страшной спешке. Гермиона сделала шаг, и под ногами что-то хрустнуло. Она посмотрела себе под ноги. Стеклянный флакон, разлетевшийся на тысячу осколков. Это было зелье, и по запаху можно было безошибочно определить, какое. Амортенция.

- Добрый вечер, мистер Бернгард. Мы хотели бы…

- Ее здесь нет. Боюсь, вы опоздали, - Александр Бернгард протянул Малфою листок, который сжимал в руке. В спешке там было начертано всего три слова.

«Не ищи меня».

Гермиона обменялась с Драко недоуменными взглядами.

- Она сбежала? Куда?

- Даже если бы я знал, не стал бы вам говорить. Но я не знаю. Одно могу сказать точно - дня через три разразится громкий скандал, а мне, пожалуй, пора решить, в какой стране просить политического убежища. Извините, - брат Кристины в последний раз окинул взглядом разгромленную комнату, а потом молча вышел. Гермиона и Драко последовали его примеру. Оказавшись в номере Малфоя, девушка с удивлением увидела, что все еще продолжает сжимать в руке записку Кристины. Что могло произойти за этот час? Что заставило ее бросить абсолютно все? Она ведь была уверена в успехе своей затеи и уже торжествовала победу. Знать, что было в записке, которую написал Драко, она тоже не могла. Да даже если бы ее и вывели на чистую воду, она бы непонимающе захлопала своими голубыми глазами и сказала, что все это шутка…

- Что за черт? Очередной ее розыгрыш? - Гермиона не заметила, что сказала это вслух. - Как думаешь, это шутка?

Но мысли Малфоя явно в этот момент были далеки от побега Кристины. Он напряженно о чем-то размышлял, а потом посмотрел на Гермиону.

- Значит, у тебя нет никакого жениха? - напряженно спросил он.

- Если это сказала тебе твоя невеста… - она неопределенно махнула рукой. Комментарии были излишни.

- Да нет, не она лично. Но, думаю, с ее подачи.

- Как ловко она все устроила, как все просто. Как по нотам.

Он не знал, что теперь нужно делать. Сплетни о ее заокеанском женихе оказались чистой воды блефом.

Пришедшая в голову мысль была яркой, точно вспышка. Звенящим от напряжения голосом он спросил у нее, что она собирается делать, когда все закончится.

- Вернусь в Штаты, - Гермиона пожала плечами.

- Ты твердо решила?

- Меня здесь ничего не держит, - она отвернулась, избегая встречаться с ним взглядом.

Он сделал глубокий вдох. Никогда в жизни ему не было так сложно произнести несколько простых, в сущности, слов.

- Выходи за меня.

Ну вот, теперь дороги назад не было. Он напряженно всматривался в ее лицо. Она посмотрела на него расширившимися от удивления глазами и ничего не отвечала. Сколько прошло времени, прежде чем она ответила, он не знал. Она все еще словно не вполне понимала, что происходит, и он уже пожалел о том, что сказал. Если она скажет «нет»…

- Я согласна.

Она произнесла эту фразу неуверенно, как будто ступала на тонкий лед, а потом робко улыбнулась.

Неужели на этот раз все получилось?


Стокгольмский синдром

Под этой скромной насыпью в могиле

Спит вечным сном покойный Джексон Вилли.

Признаться, Джоном назывался он,

Но не рифмуется с «могилой» имя Джон.


Эпиграмма неизвестного английского автора




Гермиона требовательно жала на кнопку звонка вот уже минуты две, но открывать ей почему-то никто не спешил: дома либо никого не было, либо ее просто не хотели впускать. Оба предположения не выдерживали никакой критики, поэтому она снова поднесла палец к звонку.

Англия встретила ее дурной погодой: колючий ледяной ветер срывал с деревьев последние чудом уцелевшие листья, серые низкие тучи летели так низко, что, казалось, цепляются за крыши домов, а лица спешащих по улицам прохожих хранили самое что ни на есть мрачное выражение, точно осенне-зимняя депрессия коснулась всех до единого. Беззаботное настроение последних дней, которое Гермиона привезла вместе с собой из Франции, подхватил обжигающе ледяной ветер и развеял без следа. Нет, определенно, находиться в такой день на улице было преступлением. Девушка в раздражении продолжала нажимать на звонок. Дом по-прежнему отвечал ей молчанием, он вообще выглядел до странности заброшенным и пустым, словно здесь никто не жил вот уже лет пятнадцать. Что за черт, ее не было чуть больше недели.

Наконец она была услышана. За стеклом мелькнула неясная тень, и дверь распахнулась. На пороге стояла Жаклин, и Гермиона удивленно посмотрела на француженку - на ее памяти та никогда в жизни не ходила открывать дверь, считая это ниже своего достоинства.

- Добрый день, Джоан, - Жаклин кивнула, приглашая Гермиону войти, - я ждала вас.

- А где все? - не то, чтобы она сильно соскучилась, но тишина, царившая в доме, навевала нехорошие мысли. Сердце как-то тревожно сжалось, словно предчувствуя дурные вести. Девушка попыталась отделаться от странного наваждения, но пугающее ощущение никуда не пропало.

- Мне нужно поговорить с вами, - Жаклин в упор посмотрела на нее, - я буду ждать вас в гостиной через… Скажем, через полчаса.

- С вашего позволения давайте поговорим сейчас.

- Как вам будет угодно.

Гермиона прошла в гостиную. Здесь было тихо и сумрачно. Камин не был растоплен, что тоже было удивительно, учитывая холод, царивший в доме. Что-то произошло здесь, пока она отсутствовала, вот только что?

Жаклин опустилась в кресло напротив Гермионы и закурила. Она молчала, словно собираясь с силами. Тонкие пальцы слегка подрагивали, и именно это обстоятельство как будто бы служило безоговорочным подтверждением того, что произошло что-то по-настоящему ужасное.

- Вы видели это? - Жаклин протянула газету. Гермиона развернула ее и тут же отложила в сторону. Она знала содержание этой статьи наизусть - она успела ее выучить до последней запятой за последние четыре дня.

То была сенсационная статья об отставке министра магии Швеции. В последние дни об этом не писал только ленивый, только вот больно уж однобокими выходили эти статьи - все они ссылались на один и тот же минимум информации, иными словами, переливали из пустого в порожнее. Арнольд Бернгард был снят с должности министра магии через несколько дней после того, как пропала Кристина. Пресс-служба шведского министерства магии, как и сам мистер Бернгард, воздерживались от любых комментариев, и всем любопытным оставалось только гадать, что же произошло на самом деле.

- Я читала об этом. Но я знаю не больше того, что написано в этой статье.

- Ну, это потому, что вы еще не читали сегодняшних газет. Сегодня утром в своем поместье близ Стокгольма был арестован Арнольд Бернгард. По какому обвинению, неизвестно, шведы делают все, чтобы не выносить сор из избы. Его горячо любимая племянница пропала без вести, и в свете последних событий самым вероятным кажется, что ее исчезновение как-то связано с его деятельностью. Вероятнее всего, преступной.

Гермиона продолжала задумчиво смотреть на сложенные стопкой на столе газеты. Она неоднократно размышляла над причиной исчезновения Кристины. Если уж на то пошло, она последний человек, который видел мисс Бернгард и разговаривал с ней. Однако, если верить записке, которую Кристина оставила своему брату, покинула французский отель она по доброй воле. Вот только зачем? Она что, предчувствовала арест своего дяди? Даже если и так, его арест ей лично ничем на первый взгляд не угрожал. Нет, разумного объяснения ее побегу по-прежнему не находилось.

- Где Штольберг? И Нэл? Я хотела с ними поговорить, - Гермиона решила сменить тему. В конце концов, она уже устала от проблем семейства мисс Бернгард.

- Об этом-то я и хотела с вами поговорить. Они погибли.
Гермиона дикими глазами посмотрела на Жаклин, про себя подумав, что эта самая несмешная шутка, какую она когда-либо слышала. Однако выражение лица собеседницы постепенно убеждало ее в том, что она и не думала шутить.

- Что значит погибли?!

- Это значит только то, что значит. Они мертвы.

В голове это не укладывалось, попросту не хотело укладываться. Новость была ужасной, чудовищной, из разряда тех, в которые было невозможно поверить. Еще более абсурдным это выглядело в свете того, что произошло все за то короткое время, что она отсутствовала.

- Как это случилось? Заклятие? Яд? Да нет, не может быть! Не морочьте мне голову, это смешно!

- Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Я тоже была в отъезде, поэтому не знаю, как это случилось. А похоронами занимались ребята. Остальные.

- И где они сейчас?! Я хочу с ними поговорить!

- Они разъехались. Все разъехались. Я здесь сегодня только потому, что знала - вы возвращаетесь, и сочла своим долгом объяснить вам все.

Гермиона недобро усмехнулась.

- Простите, конечно, но вы всерьез полагаете, что смогли что-то объяснить мне?

- Оставьте ваш тон, или я вообще не стану с вами разговаривать. Я не знаю, что случилось, не знаю, как они погибли. Когда я вернулась, меня поставили перед фактом. Теперь я ставлю перед фактом вас. Все уехали, я тоже покину этот дом через полчаса. Что вы станете делать дальше, ваше дело. Этот дом будет оставаться в вашем распоряжении еще несколько месяцев, согласно условию завещания, потом вам придется его освободить. Я не знаю, кому он принадлежит, поэтому ничего не могу вам сказать. Что касается…

- Вам что, совсем их не жаль? - Гермиона отняла от лица ладони.

- Простите, а должно?

«Похоже, этой дамочке вместе с аппендицитом вырезали сердце».

- Вы прожили с этими людьми под одной крышей не один месяц. Вас совсем не трогает то, что их больше нет?

- Мы друг другу были никто, - Жаклин равнодушно пожала плечами, - мы просто вместе работали. Больше не работаем. Прошу меня извинить, но мне пора. У вас есть еще какие-то вопросы?

У Гермионы не было никаких вопросов, не было никаких мыслей, и желания разговаривать тоже не было. Но правила хорошего тона предписывали проводить Жаклин, поэтому девушка заставила себя подняться. В холле Жаклин придирчиво рассматривала в зеркале свое отражение.

- Не считайте меня чудовищем. Просто у нас с вами разное воспитание.

Гермиона ничего не ответила. Смерть оставалась смертью при любых примечаниях, и такое равнодушие казалось ей просто кощунственным.

- Скажите, Жаклин, а в тот день, когда вы видели их в последний раз, вы не заметили ничего странного в их поведении?

- Странного? – задумчиво переспросила француженка. - Нет, ничего. Я вошла в столовую, они пили кофе и о чем-то разговаривали. Нэл, знаете, сказала: «Это что, отголоски стокгольмского синдрома?»

- Стокгольмского синдрома? Как, по-вашему, что это могло значить?

- Не имею ни малейшего представления.

- А Нэл была раздражена?

- Раздражена? Да нет, скорее напротив. Она даже рассмеялась, - Жаклин поправила на шее шелковый платок и посмотрела на Гермиону. - Ну что ж, Джоан, прощайте. Думаю, если мы вдруг с вами еще когда-нибудь встретимся, не стоит афишировать наше знакомство. Вы были хорошей ученицей. Удачи.

Входную дверь захлопнуло сквозняком с громким резким звуком, а потом все стихло. Гермиона кинула тоскливый взгляд вглубь дома - сколько ей придется провести здесь времени в полном одиночестве? В этом холодном, чужом и пустом доме, где так остро пахло бедой и неизвестностью. Бросив взгляд на тумбочку под зеркалом, девушка с удивлением обнаружила листок бумаги, сложенный вдвое.

«Я думала, вам захочется там побывать. Большим помочь не могу».

Внизу был написан адрес деревушки, которая располагалась неподалеку. Она уже догадалась, что найдет там. К глазам подступили слезы.

На кладбище стояла мертвая тишина. Отругав себя за дурацкий каламбур, Гермиона огляделась по сторонам. Пейзаж был безрадостным, впрочем, ничего другого она не ожидала. Девушка медленно пошла по усыпанной желтыми листьями дорожке. Гравий тихо скрипел под ногами, и ее не покидало ощущение тоскливой безнадежности и почему-то того, что кто-то наблюдает за ней.

«Надо отыскать смотрителя. Сама я здесь ничего не найду».

Смотритель обнаружился, и на ее вопрос, были ли здесь похороны молодых мужчины и женщины около недели назад, утвердительно закивал головой.

- Были, были, как не быть, - старичок быстро пошел куда-то вглубь кладбища, и девушка с трудом поспевала за ним, - а вы им кто будете? Такие молодые, так жаль…

- Я, - Гермиона запнулась, не зная, что ответить, - я их знакомая.

- Знакомая, значит, - он посмотрел на огромный букет бордовых роз, которые девушка держала в руках, а потом указал рукой в сторону, сказав, что ей туда.

Гермиона поблагодарила смотрителя и медленно пошла в указанном направлении. Она вдруг поняла, что где-то в глубине души у нее все еще теплилась надежда, что это неправда, что произошла ошибка, что она сразу найдет здесь ответы на все свои вопросы…


Но никакой ошибки не было, как, впрочем, не было и ответов на вопросы, которые ее мучили. Два мраморных памятника, два выгравированных имени. Эрик Штольберг и Анелия Демиртас. Одна и та же дата смерти. Загадка, на которую не было отгадки. Только сейчас, стоя здесь, Гермиона поняла, что совсем ничего не знала об этих людях. Ничего. Даром что имена, судя по всему, оказались настоящими. Ей даже некого спросить, как они погибли.

Ранние зимние сумерки окрашивали разлитый по кладбищу туман в бледно-лиловый цвет. Где-то высоко в небе закаркала ворона, и этот звук заставил Гермиону вздрогнуть.

Что-то ее смущало в этой истории, что-то она упускала, вот только что…

Стокгольмский синдром.

Стоп. Пришедшая в голову мысль была невероятной, но что-то ей подсказывало, что эта фраза Нэл значила гораздо больше, чем просто болтовня за утренним кофе. Вот только что она значила?

«Скажи, если убрать ее из уравнения, ты сможешь его решить?»

Убрать ее из уравнения…

Убрать Кристину, которая ей мешала…

Убрать Кристину, и умереть самим? А что, если Кристина тоже… тоже мертва?! И в ее смерти пусть и косвенно, но повинна она, Гермиона?!

Девушка перевела взгляд на безмолвные глыбы мрамора, точно ища у них ответа. Но они хранили молчание.

«Не думала, что до этого дойдет, но я бы сейчас отдала все на свете за то, чтобы Кристина оказалась жива и здорова!»

Пора было уходить. Начавшийся дождь обдал ее ледяными брызгами, заставив вздрогнуть. Пусть дома сейчас пусто и тихо, но лучше уж там, чем здесь…

В доме кто-то был. Это обстоятельство повергло ее в шок, учитывая, что на все оклики и вопросы о том, кто это, откликалось только ее эхо. Когда отголоски ее крика смолкли, тишина в доме стала просто оглушающей, и ужас, казалось, сковал каждую клеточку ее тела. Гермиона, стараясь унять дрожь, принялась увещевать себя, что ничего страшного не происходит, и, быть может, тихие шаги на втором этаже - всего лишь плод ее воображения…

Кто-то тоненько, едва слышно, засмеялся в коридоре, а потом тихо хлопнула входная дверь. Этот тихий смешок словно убедил ее в том, что тот, кто наблюдал за ней из коридора, видит ее насквозь, и забавляется ее страхом. Смешок был тихим и оттого еще более зловещим, она бы даже не могла сказать наверняка, мужчина смеялся или женщина.

И в этот момент страх уступил место бешенству. В конце концов, кто бы там не прятался, она побывала за свою жизнь в переделках и пострашнее. Она добежала до входной двери и с силой распахнула ее. Никого. Впрочем, ни на что другое она и не рассчитывала. Но она перестала бояться - это был хороший знак. Кто приходил в дом в ее отсутствие? Зачем? Что-то искал? Но что?

Крепко сжимая в руках палочку, Гермиона поднялась на второй этаж и принялась методично распахивать двери в комнаты. Она прекрасно знала, что обнаружить присутствие в доме посторонних можно с помощью заклинания, но было что-то успокаивающее в этих привычных движениях.

Из-под двери Нэл немилосердно дуло, и Гермиона, на минутку замешкавшись, наконец, повернула ручку. Комната выглядела так, словно хозяйка никуда не уходила, а если и уходила, то скоро вернется. Вещи остались стоять точно так же, как при жизни Нэл. Все ее вещи… Гермиона вдруг вспомнила, как однажды застала девушку с плюшевым медвежонком в руках, и ей вдруг показалось очень важным отыскать его. Она и сама не знала, зачем, это был импульс, не более того, но все же. Однако осуществить свое намерение ей не удалось. Броский заголовок брошенной на тумбочке газеты: «Гарри Поттер стал отцом».

Имя из ее прошлой жизни, оно до странности не вязалось с ее теперешней жизнью, а уж тем более с сегодняшним днем. Она впилась глазами в текст, а, дочитав его, поняла, что сегодня удача окончательно от нее отвернулась.

Странно, но за последние месяцы упоминаний о Гарри Потере в прессе почти не было. Тот ажиотаж, который царил в обществе после падения Волан-де-Морта, разумеется, поутих, но имя Гарри Поттера все же изредка мелькало на страницах газет. Но последние месяцы были ознаменованы полным штилем. И вот теперь Гермиона, пытаясь загнать обратно подступающие слезы, рассматривала фотографию, которая сопровождала статью. Четыре человека на снимке радостно улыбались фотографу. Троих из них Гермиона знала и любила большую часть своей жизни; люди, которые, собственно, и составляли смысл этой самой жизни.

Надо же, они совсем не изменились. Впрочем, ей это кажется странным потому, что она каждый день видит в зеркале незнакомую девушку, и только через пару мгновений понимает, что это она сама. На снимке Гарри держал на руках ребенка, по правую руку от него стояла его улыбающаяся жена. Если не читать содержание статьи, можно было бы подумать, что ребенок и вправду их. Лучше бы все и впрямь обстояло именно так. Но все обстояло в тысячу раз хуже. Ребенок на руках у Гарри оказался сыном Рона, а четвертым человеком с фотографии оказалось его жена, которая слегка испуганно и вместе с тем радостно смотрела в объектив.

«Значит, крестины».

Ей вдруг отчаянно захотелось узнать, что эта радостная испуганная девушка стала для них значить? Неужели она смогла занять ее место, неужели? Но люди с фотографии продолжали молча улыбаться, не слыша ее вопроса. Прорваться сквозь бумагу и время было не в ее власти.

Гермиона смяла газету, а потом что есть силы зашвырнула ее в самый дальний угол комнаты.

«Мне нужно куда-то выбраться, или я просто сойду с ума. Я сойду с ума».

Трансгрессировать в Лондон было делом пяти минут, и сидя за столиком в кафе, она сквозь стеклянную витрину смотрела на улицу, освещенную фонарями. Там, за окном, кипела жизнь, и в кафе было тепло и уютно, вот только на душе у нее по-прежнему было тоскливо и муторно.

- Что будете заказывать? - рядом с ее столиком материализовался официант, и Гермиона подняла на него глаза. - О, мисс хочет забыться?

Гермиона, наверное, впервые за этот день, рассмеялась. Хорошо же она, наверное, выглядит!

- Можно забыться, но только чтобы не отключиться. Принесите мне глинтвейн, я очень замерзла.

Официант кивнул и исчез, а она опять погрузилась в свои невеселые размышления. Она думала, что они больше ничего для нее не значат. Что ей все равно. Но ей не было все равно, было очень больно и одиноко, словно они предали ее во второй раз. Предали, потому что у них все хорошо без нее, одним этим фактом. В глубине души она понимала, как все это глупо и эгоистично, только вот в ней говорила обида, а не разум. Да, с ней столько случилось за эти месяцы, и для них жизнь тоже не стояла на месте, но это было трудно принять. В ее памяти они остались другими, а принять их новыми она не могла.

«Интересно, а что было бы с ними, узнай они сейчас, что я жива? Смогли бы они посмотреть мне в глаза? Обрадовались бы, огорчились? Удивились бы точно!»

Но самым ужасным было не это. Самым ужасным было то, что она по ним скучала. Она не могла, не могла просто так вычеркнуть десять лет своей жизни. Воспоминания проносились в ее измученном сознании одно за другим, причиняя боль, словно кто-то щелкал степлером ей по сердцу, вгоняя в него железные скобы. Она так старательно бежала от своего прошлого много месяцев, и ей даже казалось, что у нее это получилось. Ошиблась.

В окно она видела, как у тротуара остановилось такси, и темноволосый мужчина в очках и темном кашемировом пальто распахнул дверь перед своей спутницей - стройной рыжеволосой девушкой. Плохо понимая, что творит, Гермиона кинулась к двери, и уже через пару секунд она возникла на пороге кафе, закричав на всю улицу:

- Гарри!

Только осознав, что натворила, Гермиона застыла в оцепенении. Пока мужчина оборачивался к ней, вся жизнь пронеслась у нее перед глазами, да что там жизнь, ей казалось, с тех пор как она крикнула его имя, прошла целая вечность. На деле же ему понадобилась всего пара секунд, чтобы обернуться на крик.
«Господи, что я ему скажу? А если он меня узнает? Если…»

- Прошу прощения, вы мне?

Обернувшийся на крик Гермионы мужчина с веселым интересом разглядывал красивую перепуганную девушку, застывшую в нескольких шагах от него.

- Нет, я не вам. Наверное, не вам. Я обозналась, простите, - Гермиона облегченно улыбнулась. Как хорошо, что это не Гарри.

- Бывает, - мужчина сел в такси, и совсем скоро оно скрылось за поворотом. Гермиона по-прежнему стояла на пороге, приходя в себя. Холод начал пробирать ее до костей, надо было возвращаться, только вот что делать дальше, она категорически не знала.

- Мисс, куда поедем, - около нее остановилось такси, и добродушный таксист вопросительно смотрел на нее.

- Что, простите?

- Вы разве не такси ловите?

- Нет, я… А, впрочем, я передумала, - и назвала адрес.

- О, так это в другую сторону!

«Это точно, мне совсем в другую сторону. Но вот если его там не окажется, мне останется только умереть. От тоски или от холода. Впрочем, быть может, хватит с меня злоключений на сегодня?

Видимо, кто-то свыше действительно решил сжалиться над
ней, поэтому уже через полчаса Драко Малфой мог лицезреть на пороге своей лондонской квартиры свою невесту собственной персоной, причем в каком-то весьма странном состоянии: явно замерзшую, с лихорадочно блестевшими глазами и мрачной решимостью во взгляде.

- Я должен удивиться? – весело спросил он.

- Ты должен обрадоваться, - Гермиона устало привалилась к стене.

Что-то странное было в ее поведении, и она казалась ему в этот момент какой-то очень далекой и очень чужой.

- Что случилось? Что случилось за те несколько часов, которые прошли с тех пор, как мы расстались?

«Страшно подумать, что будет, если ты об этом узнаешь».

- Ничего. Так ты впустишь меня?

- Проходи, конечно, - Малфой спохватился, пропуская ее внутрь, - я просто подумал, что…

Договорить ему не удалось. Гермиона вдруг кинулась ему на шею, и он с удивлением понял, что она плачет.

- Я так боялась, что тебя не окажется дома! Я не знаю, что со мной было бы, если бы тебя не оказалось здесь, я бы умерла, точно бы умерла! И дома у меня так пусто и страшно, и я совсем-совсем не хочу оставаться одна и…

- Джоан, посмотри на меня!

Она подняла на него заплаканные глаза. Несмотря на то, что слезы лились без остановки, ей стало легче. Комок в горле исчез, и жизнь уже не казалась такой беспросветной. Это были слезы избавления. Она снова уткнулась ему в плечо, и он с облегчением понял, что она улыбается.

- Я не хочу, чтобы ты видел меня заплаканной.

- Тогда не плачь, - он крепко прижал ее к себе, все еще не вполне понимая, что произошло, - пойдем, или так и будем стоять в дверях?

Она успокоилась только спустя час, а он все это время утешал ее, точно она была маленьким глупым ребенком. Он только сейчас до конца осознал, что когда предложил ей стать его женой, взял на себя ответственность за все это: за ее радости и горести, за ее победы и неудачи, разрушенные иллюзии, детские страхи, беспричинные слезы, за ее прошлое, настоящее и будущее. Потому что она - это целый мир, и ему еще предстоит отвоевать свое место в нем. И то, что она плакала сейчас у него на плече, значило для него очень много.

- Не хочешь рассказать, что произошло?

- Я узнала сегодня о смерти своих знакомых. Как-то не верится.

- Я тебя понимаю. Со мной такое случалось, - голос его вдруг стал холодным и отстраненным. Он вспомнил о Гермионе Грейнджер. Когда он узнал о ее смерти, он тоже не мог поверить. Она хоть и не была его другом, думать о том, что ее больше нет, было чудовищно, как-то неправильно.

А Гермионе вдруг показалось, что он говорит о ней, и ей очень хотелось, чтобы он сейчас назвал ее имя. Он ведь тоже был из ее прошлой жизни, как ни странно. Почему-то раньше она об этом не думала.

Но он молчал. Она тоже молчала, чувствовала его дыхание на своей щеке и смотрела на полыхающий камин. Запах его парфюма смешивался с теплом огня, успокаивая и убаюкивая ее. Она уже почти задремала на его плече, когда вспомнила о том, что хотела спросить его кое о чем.

- Скажи, тебе о чем-нибудь говорит выражение «стокгольмский синдром?» Это что, какая-то странная одержимость шведской столицей? Ты там был, кстати?

- Был.

- И что там?

- Там холодное море, каменные мосты и островерхие шпили крыш. Город красивый, но одержимости не вызвал.

- Ясно.

- Ты что, все о Кристине?

- Да нет, к ней это не имеет отношения. Я слышала это от другого человека. Забудь, скорее всего, это ничего не значит.

- Да нет, почему же, это выражение имеет вполне конкретное значение.

Гермиона удивленно посмотрела на Драко.

- И какое же?

- Это термин из психологии. Служит для описания ситуации, когда у жертвы просыпается любовь к своему мучителю, насильнику или похитителю. О мотивах этого явления не спрашивай, подтекста не знаю, но смысл такой.

Гермиона откинулась на спинку дивана и устало закрыла глаза. Нет, определенно, сегодня не ее день.

Помолвка

Правило № 8. Не заглядывайте под маску смерти


"Правила маскарада"




Вот уже несколько минут Гермиона собиралась с силами, стоя перед распахнутыми дверями, в которые ей нужно было войти. Драко ободряюще сжал ее руку, девушка улыбнулась в ответ, пытаясь унять бешеное сердцебиение. Знакомство с Нарциссой в списке мероприятий, которые предстояли ей в ее новом качестве, было, пожалуй, самым волнительным.

Пару дней назад Гермиона получила официальное приглашение от миссис Малфой провести несколько дней в их доме. Сегодня должен был состояться прием, где будет официально объявлено об их помолвке. Глубоко вдохнув, Гермиона решительно вошла в комнату.

Нарцисса, прежде сидевшая в кресле, поднялась им на встречу.

- Мама, я хочу тебе представить мою невесту - мисс Джоанну Олдридж, - Драко улыбнулся Гермионе, которая продолжала судорожно сжимать его руку.

Нарцисса перевела взгляд на Гермиону и весьма дружелюбно улыбнулась. Взгляд холодных серых глаз выражал умеренную доброжелательность и такое же умеренное любопытство. Эмоций ровно столько, сколько предписывал этикет - ни больше, ни меньше. Несколько секунд Нарцисса молча рассматривала стоящую напротив девушку, после чего едва заметно кивнула и произнесла красивым мелодичным голосом:

- Я очень рада знакомству, мисс Олдридж. Добро пожаловать, - женщина сделала приглашающий жест рукой, и Гермиона едва заметно перевела дыхание. Кажется, самое страшное осталось позади.

Пара часов прошла в беззаботной светской беседе. Спустя какое-то время Драко вышел, извинившись и сказав, что ему срочно нужно ответить на какое-то письмо.

Когда он вышел, Нарцисса дала какое-то распоряжение домовым эльфам, и уже через минуту женщина держала в руках плоскую бархатную коробку. Изящным движением она откинула крышку, и через секунду Гермиона смогла увидеть то, что лежало внутри: на черном атласе покоились потрясающей красоты драгоценности: холодные, отливающие голубым светом бриллианты в обрамлении серебристого металла, по всей вероятности, платины. У девушки перехватило дыхание.

- Знаете, Джоанна, я много раз представляла себе этот момент, - голос Нарциссы звучал ровно, и Гермиона в который раз удивилась тому, как филигранно ее будущая свекровь владеет своими эмоциями, - эти драгоценности передаются в нашей семье по наследству, их вручают невесте старшего сына перед свадьбой. Они очень старинные, эти камни были безмолвными свидетелями стольких судеб, многих поколений нашей семьи. Теперь они ваши. Наденьте их сегодня, и навсегда сохраните этот вечер в своей памяти. А по прошествии многих лет вы, так же как и я сегодня, передадите их избраннице своего сына.

- Миссис Малфой, я, признаться, не знаю, что сказать, они великолепны, - Гермиона потрясенно рассматривала лежащие перед ней камни. Бриллианты искрились и переливались миллионом искр, и было что-то бесконечно завораживающее в этом зрелище. Девушка, с трудом оторвавшись от созерцания этой картины, подняла глаза на Нарциссу.

- А вы ничего не говорите, просто надевайте их сегодня, и все, - Нарцисса негромко засмеялась: ее до глубины души тронул восторг, с которым девушка рассматривала камни. Впрочем, много лет назад она точно также приняла из рук своей свекрови этот подарок, и точно также заворожено смотрела на игру света холодных, неприступных камней, хранивших на себе отпечаток вечности. Она узнала себя в сидящей напротив девушке, поэтому читала сейчас ее эмоции точно раскрытую книгу.

Гермиона взяла в руки бархатную коробку и дотронулась до искусной резьбы на холодном металле. Интересно, перестанет она когда-нибудь удивляться тому повороту событий, который произошел в ее судьбе? Почему-то именно сейчас она вдруг отчетливо поняла, что все это не до конца честно, что она словно бы занимает чужое место. Она сжимает в руках фамильные раритетные драгоценности, которые передавались в этой семье из поколения в поколение, но они предназначаются не ей. Она выйдет замуж, и станет частью этой семьи, только вот… фальшивой частью. Неожиданная мысль отдалась холодом где-то в груди, заставив сердце тревожно сжаться. Не для нее сегодня собираются гости, не ей предназначаются эти камни, и даже любовь ее жениха предназначается не ей. Все это предназначается фантому, выдумке, которой она научилась быть. Она была здесь сегодня только благодаря тому, что однажды нацепила на себя маску, и выучила правила маскарада. Вся жизнь общества, в котором ей предстояло теперь вращаться, была балом-маскарадом длинною в жизнь. Гости на этом балу непременно надевали маску, которую им предписывалось надеть в соответствии с занимаемым положением, и следовали негласным правилам. Эти правила можно было знать, их можно было разучить, их можно было любить или ненавидеть… С ними лучше было просто смириться. Ибо отказ следовать правилам этого маскарада означал остаться без маски, а остаться без маски означало умереть. Здесь в цене был цинизм и беспринципность, задрапированные хорошими манерами. И вот теперь ей предстояло принять эти правила, чтобы занять место в этом мире, потому, что только нося маску, она сможет это сделать. Только вот ее правила окажутся на порядок строже, чем у всех остальных: ей придется носить маску не только перед окружающими, но и перед самой собой, ибо Гермионе Грейнджер по определению места в этом мире не было.

«Господи, почему я раньше об этом не думала? Почему я только сейчас поняла, что обрекаю себя на жизнь, которая будет одной сплошной ложью? Разве может быть счастливым брак, который должен начаться со лжи? Когда-нибудь мне придется дорого заплатить за это».

Нарцисса, уловив изменения в настроении своей собеседницы, решила завершить беседу. Она попросила ее извинить, сославшись на неотложные дела, связанные с сегодняшним приемом.

В дверях женщина обернулась.

- Я хотела сказать вам спасибо.

- Мне? - Гермиона удивленно посмотрела на Нарциссу.

- Я давно не видела своего сына таким счастливым. Знаете, несколько последних лет были для нашей семьи не самыми радужными, а вы буквально вернули его к жизни.

- Мне очень приятно это слышать, но, мне казалось, будто он, как и прежде, весьма скуп на проявление эмоций.

Нарцисса покачала головой, мягко улыбнувшись Гермионе.

- Я читаю это в его глазах, - с этими словами миссис Малфой вышла из комнаты, бесшумно притворив за собой дверь.

Гермиона улыбнулась, услышав последнюю реплику Нарциссы. В конце концов, может, не так уж страшно то, что она представляется другим именем? Ведь если разобраться, она поставила крест на своем прошлом. А если уж верить утверждению, что за свое счастье нужно бороться, вопрос отпадает сам собой. Слишком далеко все зашло для того, чтобы просто взять и порвать с этим.

Раздумывая, чем бы заняться, пока не спустился Драко, девушка медленно пошла вдоль стены, увешанной портретами Малфоев. Она словно бы листала страницы истории, идя вдоль этих картин и вглядываясь в эти лица. Фамильные черты лица неизменно передавались из поколения в поколение на протяжении многих десятилетий. Красивые надменные женщины на портретах строго смотрели на Гермиону. Наряды некоторых дам украшали те самые бриллианты, которые ей вручила Нарцисса. Как странно, ей предстояло стать частью старинного рода, когда у нее самой не было никакого прошлого.

«У судьбы воистину странное чувство юмора».

С замиранием сердца девушка искала среди картин портрет Люциуса Малфоя, который в буквальном смысле устроил этот брак с того света.

- Прости, что заставил тебя ждать, - Гермиона вздрогнула, услышав за спиной тихий голос, но тут же успокоилась, ощутив на щеке теплое дыхание Драко.

- Ничего страшного, - Гермиона обернулась, встретившись с ним взглядом, - скажи, это удобно, что твоя мама занята подготовкой этого приема?

- Ей это в радость, поверь мне. Кроме того, основные заботы лежат не на ней, а на специально приглашенном распорядителе. Мама вручила тебе их, - Драко с улыбкой посмотрел на коробку в руках Гермионы.

Гермиона кивнула, а потом очень серьезно посмотрела на Драко.

- Почему здесь нет портрета твоего отца?

Она буквально физически ощутила, как он напрягся.

Отстранившись от девушки, он холодно взглянул на вереницу портретов.

- Он умер не так давно. Нарцисса еще не вполне оправилась от этой потери.

Версия выглядела вполне убедительно, только вот Гермиона отчетливо поняла, что это ложь. Причина крылась в чем-то другом, но раз он не хочет говорить, она не станет настаивать. Он дает ей право говорить только то, что она считает нужным. Она сочла за благо сменить тему.

- Ты закончил свои дела?

- Пойдем наверх, я отправлю одно письмо, и потом я полностью в твоем распоряжении.

- Конечно, - девушка кивнула.

Но их уединение было недолгим. Совсем скоро за дверями кабинета Драко послышались громкие голоса, пришедшие явно о чем-то спорили.

- Нет, с таким откровенным свинством я еще не сталкивалась! - дверь в кабинет распахнулась, и на пороге, пылая праведным гневом, возникла эффектная брюнетка. - Почему о твоей помолвке я узнаю только сегодня чуть ли не из газет, а, Малфой? - Пэнси Паркинсон, закончив свою гневную тираду, скрестила руки на груди в ожидании ответа.

- Ты когда-нибудь научишься стучать? Где тебя воспитывали? – Драко улыбнулся рассерженной подруге.

- На конюшне, - припечатала Пэнси, после чего гораздо миролюбивее обратилась к Гермионе, - добрый день, Джоан.

- А страдаем из-за издержек твоего воспитания мы, - следом за Пэнси на пороге возник Блейз Забини, - привет, Драко, здравствуйте, мисс Олдридж.

- Ладно-ладно, это просто ревность старой доброй боевой подруги…

- Знаешь, Паркинсон, из всего этого списка я соглашусь, пожалуй, только с первым утверждением, - Блейз невозмутимо сел на диван рядом с Пэнси.

- Что так? - Пэнси подозрительно посмотрела на Забини. - Мы с тобой ровесники, между прочим. Это к слову. А что насчет остального?

- Ну «добрую» я даже комментировать не стану, а словосочетание «боевая подруга» и вовсе вызывает у меня нездоровые ассоциации.

- Какие? – подозрительно поинтересовалась Пэнси.

- Ну, как по мне, так это что-то из оперы героини-альтруистки Грейнджер, стоящей за спиной у Поттера.

- Почему альтруистки?

- Потому, что нужно действительно быть альтруисткой, чтобы терпеть Поттера в течение десяти лет, - Малфою надоела их бессмысленная перепалка. По опыту он знал, что подобные дискуссии могут длиться вечность. Он посмотрел на Пэнси, словно та была несмышленым ребенком, которому приходилось объяснять такие очевидные вещи. – И вообще, друзья мои, Поттер и его разлюбезная компания последние люди, о которых я бы хотел говорить в день своей помолвки. А если они вас так занимают, оставьте эту животрепещущую тему до лучших времен, продолжите наедине.

- Да брось, Драко, просто к слову пришлось. И вообще, можешь спать спокойно - Поттера больше нет в стране.

- Кому нужно сказать за это спасибо?

- Его жене. Ей, видите ли, местный климат вдруг стал вреден для здоровья. Всю жизнь жила, а тут вдруг такой поворот, - Пэнси скривила губы в презрительной усмешке, - держу пари, до замужества эта девица не мыслила такими категориями - «не климат». Они уехали в Италию.

- Уехали бы еще дальше - никто бы не расстроился.

Гермиона огромным усилием воли пыталась сохранить на лице бесстрастное выражение. Пора бы ей перестать вздрагивать точно от удара каждый раз, когда упоминалось ее имя. Не сказать, что оно упоминалось слишком уж часто, скорее даже напротив, но неизменно это сопровождалось тем, что все внутри у нее болезненно сжималось от страха.

«Надо же, значит, Гарри с Джинни уехали…»

Она задумчиво посмотрела на людей, которые находились сейчас рядом с ней. Они всегда были уверены в себе, в своем прошлом, настоящем и будущем, и именно это обстоятельство являлось решающим, когда они искали причину отъезда Гарри в глупых капризах его взбалмошной жены. Только это не было правдой, не было истинной причиной. Джинни никогда бы не оставила семью, причина была в Гарри. Слишком уж много ему пришлось здесь пережить, слишком уж много ему пришлось здесь потерять. Он бежал от своих воспоминаний, от своих призраков, так же как и она сама когда-то попыталась убежать от своих, надев чужую маску. Он же решил спастись дальним расстоянием, не желая оставаться пленником своих воспоминаний и потерь. Даже несмотря на время и расстояние, которое их теперь разделяло, она понимала этих людей без слов, словно могла слышать стук их сердца или читать их мысли.

- Ладно, сменим тему, а то Джоан совсем заскучала, - голос Пэнси, прозвучавший откуда-то издалека, заставил Гермиону вынырнуть из своих размышлений, и девушка рассеянно улыбнулась, - кстати, вы помните Кристину Бернгард?

- Она исчезла. Ее нашли? - Гермиона взволнованно посмотрела сначала на Пэнси, потом на Малфоя, но тот лишь пожал плечами в знак того, что понятия не имеет, о чем идет речь.

- Ну, можно и так сказать.

- Пэнси, не тяни кота за хвост! Говори, если знаешь что-то, - Драко раздраженно барабанил пальцами по столу.

- Это слухи, в прессе ничего нет, но говорят, что след скрывшейся красотки привел в Швецию, а потом трагически оборвался где-то на берегу моря, где нашли ее вещи и записку приблизительно такого содержания: «Виновных не ищите, ухожу из жизни по своей воле», число и подпись, как водится. Почерк ее, число позавчерашнее. В общем, сиганула ваша подружка с обрыва, не попрощавшись.

У Гермионы все поплыло перед глазами. Господи, неужели ее худшие опасения подтвердились? Неужели Кристину убили, и убили из-за нее?!

- Знаешь, Пэнси, эта самая нелепая сплетня, которую я когда-либо слышал.

- Почему? - слегка обиженно спросила девушка.

- Да потому, что это не ее почерк.

- Сказали, что ее!

- Я не о записке, я о способе покончить жизнь самоубийством. Поверь мне, самоубийство было бы последней мыслью, которая бы посетила эту дамочку. Да нет, даже не так. Такая мысль ее вообще бы никогда не посетила. И записка. Никого не обвинить в своей смерти? Вот уж точно на нее не похоже, она скорее обвинила бы тебя, меня, Мерлина, Господа Бога, но только не себя. Ну а во-вторых, эта формулировка лишена театральности. Тут что-то не так.

- Что ты имеешь в виду? - Гермиона посмотрела на Драко, напряженно ожидая его ответа.

- Тут два варианта. Либо она и не думала умирать, и все это лишь инсценировка, фарс. Посуди сама - тела никто не видел, свидетелей нет, в записке можно написать что угодно, и никто не докажет обратное, как и то, что никто никогда наверняка не узнает, действительно ли она утонула. Возможно, она просто пыталась убедить кого-то, внушить кому-то, что она мертва. Либо… либо она действительно мертва, но помогли ей уйти из жизни люди, которые ее плохо знали, знали бы хорошо, записка была бы другой.

Услышать последнее утверждение она боялась больше всего. Это могло означать, что Кристину действительно убили, но…

Стоп!

Не мог никто убить Кристину из-за нее, хотя бы потому, что Нэл и Штольберг к тому времени были давным-давно мертвы, и она лично ходила к ним на кладбище. Она лично видела их имена, начертанные на мраморных памятниках. Их имена.

- Сначала ведь думали, что ее снова похитили.

- Что значит снова? - Гермиона внимательно посмотрела на Пэнси.

- Ну, когда она пропала, все, кто ее знал, решили, что это повторение прошлой истории. Несколько лет назад ее похищали, и ее похищение пришлось как раз на время пика политической карьеры ее дяди. Тогда у них в стране шел передел власти, и он имел очень хорошие шансы сесть в министерское кресло.

- И что требовали за нее?

- Ну, что принято требовать в подобных случаях? Деньги, документы, информацию. А, может, просто напугать хотели. Не знаю, но девчонку вернули, и почти сразу же убили ее родителей, Кристину и ее брата взял на воспитание этот самый дядя. Его все тогда жалели, такая трагедия в семье. Поэтому, когда она исчезла, все решили, что это как-то связано с его карьерой. Говорят, ее усиленно искали.

- Дядя из тюрьмы? - Драко едва заметно усмехнулся. - Вот ведь возможности у людей.

- Да нет, говорят, какое-то третье лицо. Но родственников у нее не было, кроме дяди и брата.

Гермиона попыталась привести мысли в порядок. Стокгольмский синдром. Нэл и Штольберг говорили об этом, и, как выяснилось впоследствии, это была патологическая любовь жертвы в своему похитителю. Выходит, они знали о том, что несколько лет назад Кристину похищали? Но откуда? В этой фразе смысла было больше, чем просто в банальной констатации факта. Даже если предположить, что Кристина влюбилась в того, кто ее похитил, возникает масса вопросов. Откуда об этом могли знать Нэл и Штольберг? Зачем Кристине нужен был Малфой, если она любила другого человека? Какой смысл вложила Нэл во фразу «отголоски стокгольмского синдрома»? Как, черт подери, все они умерли?

- Знаешь, эта девица вообще какая-то темная была. Я вначале ее принял за недалекую пустышку, даже думал, что она ко мне неровно дышит.

- Это все видели, - Пэнси хмыкнула, - ей определенно нужен был ты.

- Нет, я ей был не нужен, причем совершенно, - усмехнувшись, сказал Малфой. - Ей нужны были какие-то бумаги моего отца.

Гермиона потрясенно смотрела на Драко, впрочем, Пэнси и Блейз тоже выглядели ошеломленно.

- Ты уверен?

- Абсолютно. Причем нужно ей было что-то вполне конкретное. Она себя случайно выдала, может, меня недооценила, или же, напротив, собственные силы переоценивала.

- И ты знаешь, что она искала?

- Понятия не имею, - Драко пожал плечами. – Не имею ни малейшего представления. Да и какая теперь разница? Ладно, пора, - Малфой бросил взгляд на часы, - вы немного пораньше спускайтесь, а мы пойдем ровно в восемь.

- Ты очень красивая, - Драко поцеловал Гермиону, когда они остались вдвоем.

Она улыбнулась, подняв на него сияющие глаза. В такие моменты ей казалось, что все она делает правильно.

- Так разве бывает? – тихо спросила она.

- Бывает, - он улыбнулся, - не думай ни о чем плохом сегодня.

- Не буду. Только ты держи меня за руку и не отпускай. Обещаешь, что будешь рядом?

- Я теперь всегда буду рядом. Пойдем?

Внизу слышались звуки музыки и смех гостей. Гермиона подняла подол платья, подала руку Драко и они вместе стали спускаться по лестнице. Дойдя до середины, они остановились в пролете. Музыка стихла, и взоры гостей обратились к ним. Сиятельная публика, не скрывая любопытства, смотрела на избранницу мистера Малфоя.

- Дамы и господа, добрый вечер. Разрешите представить вам мою невесту – мисс Джоанну Олдридж.

Красивая девушка в длинном вечернем платье сдержанно улыбнулась, слегка наклонив голову. Снизу раздались аплодисменты. Громче всех аплодирова незнакомый молодой мужчина, стоящий ближе всех к лестнице. Гермиона непроизвольно задержала на нем взгляд. Она могла поклясться, что никогда раньше не видела его. Поймав ее взгляд, мужчина как-то многозначительно усмехнулся, а затем слегка наклонил голову. Гермиона на минуту отвела взгляд, а когда вновь посмотрела туда, где пару секунд назад стоял таинственный незнакомец, никого не увидела. Она посмотрела на двери, знакомая фигура на минуту мелькнула в проеме и скрылась. Она не знала ни кто был этот человек, ни зачем он приходил, одно она знала точно - искать его в толпе гостей этим вечером будет бессмысленно.


Брак по завещанию

«Sic itur ad Astra» - «Так идут к звёздам»


Девиз на воротах Эдинбургского замка




Легкий порыв ветерка качнул кроны деревьев, залитых ярким солнечным светом, а потом снова стало тихо. Первые выходные июня выдались по-летнему жаркими, и сегодняшний день обещал быть просто превосходным. От серых каменных стен старинного готического собора, расположившегося в бесконечно живописном местечке в предместье Лондона, исходило ровное тепло. Его западные двери были сегодня широко распахнуты с самого утра: на подъездной дорожке то и дело появлялись нарядно одетые гости, что неизменно сопровождалось яркими резкими вспышками фотокамер: по обеим сторонам за выставленными ограждениями собралась толпа журналистов, жаждущих стать свидетелями сенсационного события, каким обещала стать свадьба мистера Драко Малфоя и мисс Джоанны Олдридж. Еще в декабре, как только было официально объявлено о помолвке, предстоящая свадьба с легкой руки акул пера была окрещена «самым ожидаемым событием грядущего лета». Когда улеглись первые страсти, журналистская братия кинулась искать новые темы, касающиеся предстоящего бракосочетания. Так как личность жениха была более чем известна, все дружно взялись за невесту. Одно из изданий, по праву причисляющее себя к серьезным, раскопало ее биографию, из которой выходило, что невеста более чем достойная юная леди, и публика, жаждущая скандальной сенсации, вздохнула разочарованно: одним словом, эта тема себя изжила. Публика заскучала, журналисты озадачились. Солидные издания, дорожащие своей репутацией и печатающие только проверенные факты, принялись писать о бюджете предстоящего мероприятия и громких фамилиях приглашенных гостей. Издания же называющие себя солидными, но едва ли таковыми являющиеся на самом деле, пересыпали факты проверенные фактами непроверенными, отчего вся информация на их страницах становилась банальными сплетнями. Женские же журналы, справедливо рассудив, что раз уж скандала из биографии невесты не вышло, из нее может выйти красивая грустная сказка, над которой читатели обольются слезами, ибо чужие страдания во все времена являлись самой интересной и животрепещущей темой. Гермиона, открывая очередной журнал, обложку которого теперь украшало ее фото, читала очередной вольный пересказ своей и без того перевранной биографии, и впрямь обливаясь слезами над своей горькой судьбой, ибо в реальной жизни она не испытала и десятой доли тех страданий, которые ей приписывались. Читать про это было забавно, потому, что пресса не проявляла к ней такого внимания даже тогда, когда она на протяжении целого года боролась с вселенским злом.

Но, так или иначе, ожидание подошло к концу, и свадьба была назначена на первое воскресение наступившего июня. Все детали были согласованы, неожиданности предусмотрены и гости приглашены. Осталось только дождаться появления жениха и невесты.

Попасть в церковь можно было исключительно по приглашениям, и все счастливчики, получившие их, теперь переступали порог собора под звуки вспышек фотоаппаратов. Публика в ожидании появления виновников торжества вела неспешные беседы на отвлеченные темы, всегда одинаково бессмысленные, а потому никогда не теряющие своей актуальности.

Наконец у ворот началось какое-то оживление, вызванное, как оказалось, появлением жениха, который быстро шел к входу в сопровождении свидетеля. Журналисты защелкали фотоаппаратами, жених недовольно поморщился, свидетель цвел улыбками. Драко недовольно покосился на своего спутника: Забини был в своем репертуаре.

- Блейз, я же просил тебя вести себя серьезно, - Малфой досадливо поморщился, наблюдая за тем, как Забини одарил какую-то хорошенькую журналистку ослепительной улыбкой.

- Да брось, Драко, ты слишком напряжен. От них ведь все равно никуда не деться, - и, поймав на себе вопросительный взгляд, пояснил, - от журналистов. Они как осень или зима - хочешь ты или нет, они все равно приходят.

- Надо же, какой философский подход.

- Да Бог с ними, с журналистами. Ты мне лучше другое скажи. У меня назрел вопрос.

- Ну давай.

- Я иногда смотрю магловские фильмы…

- Лучше тебе замолчать прямо сейчас, в противном случае твоя репутация будет погублена в моих глазах на веки вечные!

- Не будь таким занудным. Это бывает забавным. Так вот, свадьба в любом кино начинается с того, что в церковь заходит невеста с отцом, и никогда, заметь, никогда там не показывают, как и с кем туда идет жених! Почему?

- Ты всерьез полагаешь, что меня это должно волновать?

- И все-таки, почему никто и никогда не показывает, с кем идет жених?

- Я так думаю, что он вместе со свидетелем ночью крадется к алтарю, они сидят в засаде и ночуют на хорах. Поэтому никто не видит как, когда и с кем он туда идет - он всегда уже ждет у алтаря.

- Интересная версия. Надо было и нам так сделать. Ну а что? Тебе бы сейчас не пришлось идти сквозь строй журналистов.

- На твоей свадьбе так и сделаем, - Малфой злорадно улыбнулся. Он знал, на какие рычаги надо нажать, чтобы заставить Забини замолчать и прекратить эту бессмысленную болтовню. Забини и впрямь немедленно замолчал, ибо женитьба была худшим из его кошмаров. Пройдя в полном молчании несколько шагов, они поднялись на крыльцо церкви по каменным ступеням и замерли на пороге. Гул в церкви смолк, и взоры всех присутствующих обратились к вошедшим. Драко с Блейзом переглянулись.

- Твой выбор, - Забини сделал жест рукой, словно приглашал войти. Впрочем, так оно и было. Малфой уверенно переступил порог, припомнив утренний разговор, который состоялся между ними.

Они сидели в кабинете, попросту убивая время. Отправляться в церковь было рано, и занять себя было решительно нечем. Блейз подошел к бару, плеснул в стакан немного виски, вопросительно посмотрев на Малфоя. Тот отрицательно покачал головой.

- Рановато для меня.

- Твое здоровье, - Забини поднял стакан, - будь я на твоем месте, точно бы напился. Чтоб ничего не помнить.

- Ты слишком драматизируешь, - Драко усмехнулся, - знающие люди говорят, что в браке тяжело только первые двадцать пять лет.

- А потом?

- Потом становится все равно.

Забини воззрился на него со священным ужасом.

- Ну уж нет. Пока жив - не женюсь!

Они замолчали. Где-то внизу громко и как-то гулко пробили часы. Блейз внимательно смотрел на Драко. Тот, поймав на себе взгляд, спросил:

- О чем ты думаешь?

- О том, что совсем не такой я представлял твою свадьбу.

- Мою невесту - ты ведь это хотел сказать?

- Ты ведь понимаешь, что твой отец никогда не допустил бы этого брака. Тебе бы сосватали какую-нибудь хорошо знакомую англичанку. Может, кого-то из девиц Гринграсс. Асторию, скорее всего, и…

- И это сделало бы глубоко несчастным и меня, и ее. И вообще, - в спокойном обычно голосе Малфоя зазвучал металл, - я не хочу говорить о Люциусе.

Забини вздохнул. Он не признавал сложных запутанных отношений, будучи человеком, который вообще легко относился к жизни. Впрочем, он не думал, что Малфой ведет себя правильно: спрятаться от своих воспоминаний за глухой, старательно выстроенной стеной, сделав вид, что все осталось в прошлом. Но тот не любил об этом говорить. Точнее, вообще никогда об этом не говорил. Может, ему и впрямь так легче.

- А знаешь, мне почему-то кажется, что будь Люциус жив, она бы вообще не появилась в моей жизни. Даже не столько в качестве моей жены, хотя бы в качестве моей знакомой.

- Объясни мне Бога ради как, по-твоему, могут быть связаны твой отец и Джоанна?

- Не знаю. Это просто интуиция.

- Ну да, - хмыкнул Блейз. - Сейчас тебя мучают предчувствия, потом ты начнешь слышать голоса, потом у тебя откроется третий глаз, потом четвертый, потом…

- С тобой вообще можно серьезно разговаривать?

- Да. Прямо сейчас и начнем. И все-таки интересно, чем же она тебя так зацепила?

Драко посмотрел на друга, но ничего не ответил. Он и сам не знал ответа на этот вопрос. Он не рассказывал ей о своем прошлом, а она не рассказывала о своем. Но то, что они могли дать друг другу в настоящем, компенсировало все это с лихвой. Не нужны были никакие психологические этюды, им просто было хорошо вдвоем, и ему было сложно поверить, что когда-то ее не было в его жизни. Иногда у него и вовсе возникало ощущение, что они знакомы всю жизнь.

Она была забавная: смешно морщила нос, когда ее что-то веселило, и сердито сдвигала брови, когда была чем-то недовольна. Ему нравилось слышать, как она смеется, нравилось наблюдать за ней, когда она внимательно читала какую-нибудь книгу: в такие моменты весь мир для нее переставал существовать. Ему нравилось приходить вечером в свою городскую квартиру и заставать ее там. Она выходила в прихожую, завернутая в белый пушистый плед, который волочился за ней точно горностаевая королевская мантия. Они часто тайком убегали в пустую лондонскую квартиру: там не было вездесущих журналистов, любопытных знакомых и постоянных проблем и забот. Там были только они двое и холодный красивый город за окном. Как оказалось, этого было достаточно им обоим для того, чтобы чувствовать себя счастливыми. Он вручил ей ключи: это было словно бы окончательным подтверждением того, что она никуда не денется из его жизни. Он не хотел давать тому, что с ним происходило, никаких громких определений, одно он знал точно: эта странная девушка - лучшее, что было с ним.

Драко улыбнулся своим мыслям, так ничего и не ответив Блейзу. Часы внизу снова пробили, отсчитав еще полчаса. Пора было отправляться в церковь.

Гермиона, мертвой хваткой вцепившись в руку Пэнси, возникла в поле зрения журналистов. Пэнси, не переставая ослепительно улыбаться направо и налево, прошептала:

- Джоан, Бога ради, не так сильно! У меня же синяки выступят!

- Прости, Пэнси, я просто волнуюсь! У меня щеки горят и ноги подгибаются.

- Знаешь, когда в церковь войдешь, посчитай, сколько церемониальных шагов от входа до алтаря.

- Зачем?

- Отвлечешься, - Пэнси пожала плечами, не переставая улыбаться журналистам.

Гермиона вздохнула, ей бы сейчас такое бесстрастие. Хотя Пэнси хорошо рассуждать, это ведь не она выходит замуж!
Пэнси Паркинсон была свидетельницей со стороны невесты на этой свадьбе, и Гермиона ни разу не пожалела о принятом решении. Пэнси избавила ее едва ли не от половины хлопот, связанных с подготовкой праздника.

Девушка глубоко вздохнула, пытаясь унять дрожь в коленях. С каждым их шагом каменные ступени крыльца становились все ближе и ближе, и сердце, казалось, стучит все сильнее и сильнее. Гермиона, поднявшись на крыльцо, снова глубоко вздохнула. Со стороны она наверняка выглядит невозмутимо и спокойно, как и подобает выглядеть невесте на такой свадьбе. Еще раз порадовавшись тому, что ее лицо скрыто кружевом мантильи, она кивнула Пэнси, которая подхватила шлейф ее платья. Две маленькие девочки, дожидавшиеся их на крыльце, улыбнулись Гермионе. Она улыбнулась в ответ, и девочки, больше похожие на оживших фарфоровых куколок, первыми вошли в церковь. Они держали в руках корзинки, полные лепестков роз и попеременно посылали гостям воздушные поцелуи, чем вызывали у всех без исключения возгласы умиления. Гермиона, все еще продолжавшая неподвижно стоять в дверном проеме, словно бы дожидаясь того, пока каждый из присутствующих, заполнивших огромный собор, не удостоверится, что невеста готова начать торжественное шествие к жениху. Гул стих, и в наступившей тишине она сделала первый шаг, переступив порог. Отогнав глупые мысли о подсчете шагов, она медленно пошла по проходу. Она знала - взгляды всех без исключения присутствующих прикованы сейчас к ней, и его взгляд тоже, но она все никак не могла найти в себе силы и окинуть алтарь взглядом. Шепот, клубившийся вокруг нее по мере того, как она приближалась к алтарю, становился все громче, и вот, наконец, все осталось позади. Пэнси взяла из ее рук букет, перевязанный белой атласной лентой, и отошла в сторону. Гермиона же, пытаясь скрыть волнение, заняла место рядом с Драко. Священник, начал читать проповедь, призванную еще раз указать жениху и невесте на то, какой ответственный шаг они совершают. Слова доносились до Гермионы откуда-то издалека, и в какой-то момент она поймала себя на мысли, что совершенно не слышит слов священника. Звуки, наполняющие церковь, вдруг смолкли для нее, и она остановившимся взглядом смотрела на распятие над алтарем - там, раскинув руки по перекладине креста, был Бог, в которого она всю жизнь верила, и который всегда помогал ей найти ответы на все вопросы. Она сама не заметила, что начала молиться про себя, прося подать ей какой-нибудь знак, если вдруг она поступает неверно, если вдруг то, что она сейчас стоит здесь, неправильно…

- А теперь, если кто-то знает о причинах, которые могут воспрепятствовать этому браку, пусть скажет об этом сейчас, или же замолчит навсегда.

Сердце тревожно сжалось. Это ли не считать знаком? Как во сне она обернулась, каждую секунду готовая услышать протест, но ничего такого не произошло. Присутствующие продолжали хранить молчание, и тогда Гермиона перевела взгляд на широко распахнутые двери, в которые безудержно лился яркий солнечный свет. Его было так много, что, казалось, в нем можно утонуть. Еще несколько секунд все вокруг продолжали хранить тишину, а когда они вновь обернулись к священнику, она уже знала ответ на его вопрос. Впрочем, она знала его и раньше, просто теперь перестала сомневаться.

Повторив слова брачного обета, Драко и Гермиона надели друг другу обручальные кольца.

Драко посмотрел на стоящую перед ним девушку. Он никогда прежде не задумывался, отчего люди возводят такие нагромождения вокруг такой простой и понятной житейской вещи как брак. Рассуждения о том, что невеста у алтаря похожа на спустившегося с небес ангела, вызывали у него скептическую улыбку. А теперь, видя свою избранницу в подвенечном наряде, он явственно понял, что это никакие не преувеличения, и за тот блеск, каким сейчас сияли ее глаза, полные любви и счастья, он бы не задумываясь отдал полжизни. И слова обета он произносил с несвойственной ему прежде уверенностью, словно не было никогда в жизни ничего более очевидного и правильного, чем сказать сегодня «да», стоя перед алтарем и смотря ей в глаза. Он вырос в мире, который жил по вполне определенным законам, и любить там неизменно полагалось за что-то. Стоящая напротив девушка любила его просто так, она, пожалуй, не играла с ним в обычные женские игры, он бы этого не проглядел. Он читал ее сейчас как раскрытую книгу, и блеск в ее глазах, и трогательно покрасневшие щеки сказали ему гораздо больше, чем самое красноречивое признание в любви, которое только было сказано в этом мире.

А Гермиона, просто отпустив от себя все страхи и колебания, стояла перед алтарем, и каждое слово, которое она произносила, стоя тут, она произносила сердцем. Она как будто бы оставила позади все плохое, что случилось с ней: боль от предательства близких людей, тяжелые ночные раздумья, когда кажется, что утро никогда не настанет и надежды ни на что хорошее уже не остается; оставила все свои слезы, горести и поражения - все осталось там, за залитым ярким солнцем порогом, который она переступила, стараясь уверенно держаться в туфлях на высоких каблуках. И новая жизнь, которая началась для них после короткого слова «да», обещала быть совершенно особенной: жизнью, в которой им обоим было отведено друг для друга место единственного и самого любимого человека. Навсегда.

Когда молодожены повернулись к залу, торжественная тишина, прежде царившая под старинными сводами, бесследно исчезла. Присутствующие стали вставать со своих мест, Гермиона с Драко направились к выходу.

- Тебя ждет сюрприз, - Драко с улыбкой посмотрел на свою новоиспеченную жену.

- Какой?

- Понятия не имею.

Гермиона хотела было удивиться такому положению вещей, но не успела. В дверях их нагнала запыхавшаяся Пэнси.

- Ну что, ты сказал ей?

- Нет.

- Тогда пойдемте, - Пэнси махнула рукой, указывая куда-то в сторону. Гермиона, заинтересованно посмотрела туда, куда указывала Пэнси, и ахнула. Просторная открытая карета, запряженная белыми лошадьми, стояла за воротами, явно дожидаясь их.

- У меня нет слов. Ты знал? - Гермиона посмотрела на Драко. Тот улыбнулся в ответ, подмигнув Пэнси. Та в нетерпении подталкивала их, призывая не мешкать.

- Давайте, давайте, если будете мешкать, прибудете домой позже гостей. Я рада, что тебе понравилось ландо, - Пэнси, махнув на прощание, сделала несколько шагов назад, что-то сказав кучеру.

- Знаешь, это больше похоже на сказку. Белые лошади, карета, - Гермиона, в последний раз оглянувшись на собор, посмотрела на сидящего напротив Драко.

- Ну, в таком случае я, наверно, похож на принца.

- Не больше, чем я на принцессу, - Гермиона рассмеялась.

- Ты уже решила, куда отправимся завтра?

- Конечно. Я хочу полетать на воздушном шаре в немецких Альпах!

- Ты серьезно? – засмеялся Драко.

- Ну а почему нет?

- Потому, что я хочу показать тебе город, который не похож ни на какой другой в целом мире. В него либо влюбляешься сразу, либо остаешься равнодушным к нему навсегда.

- И что же это за город?

- Венеция. Ее называют «Обрученная с морем». Символично, ты не находишь?

Гермиона вытянула руку, на безыменном пальце которой сверкало и переливалось обручальное кольцо. Она счастливо улыбнулась, щурясь от слишком яркого солнца.

- Ну, хорошо, - согласилась она. - Будем на гондоле кататься, а гондольер будет петь серенаду.

- Будет логично, если я ее буду исполнять для тебя. Эй, что за недоверие написано на твоем лице?

Гермиона подозрительно посмотрела на Драко.

- Ну, я тебе так скажу: будешь петь в лодке - я буду ходить пешком.

- Значит, чтобы развеять твои подозрения, я спою тебе прямо сейчас!

Они посмотрели друг на друга, а потом расхохотались.

Торжественный обед, который состоялся после официальной церемонии, плавно перетек в торжественный ужин. Гермиона и Драко, сидевшие бок о бок, за целый день едва ли обмолвились десятком слов. Все проходило в саду, гости сидели небольшими группами за столами, которые стояли под белыми навесами из тонкой прозрачной ткани. За здоровье молодых то и дело провозглашались тосты и произносились речи. Гермиона была ни жива ни мертва от усталости. Ситуацию усугубляло то, что она не знала и десятой доли приглашенных. С наступлением темноты захмелевшие гости разбрелись по саду, то и дело подходя к молодоженам для поздравлений. В какой-то момент Гермиона заметила отсутствие Драко, но размышлять об этом было некогда. В поле зрения возникла респектабельная пара, которая направилась в ее сторону. Она едва не застонала от досады. Ситуацию спасла Пэнси, прошептав ей на ухо:

- Это заместитель австрийского министра магии с супругой. Подкаблучник и старая интриганка. И тут же, навесив на лицо улыбку, сделала шаг навстречу гостям.

- Аманда, Стивен, рада встрече…

Когда супруги с нелестной характеристикой отошли от них, Пэнси со вздохом схватилась за виски.

- Моя бедная голова, - простонала Пэнси.

- Что случилось?

- У лилий слишком тяжелый запах, да еще ладан в церкви. Кстати, куда запропастился твой муженек, хотела бы я знать? В полночь фейерверк.

- А сейчас?

- А сейчас без четверти. Советую тебе найти его, и чем быстрее, тем лучше. Давай я в ту сторону пойду, - Пэнси махнула вглубь сада, - а ты туда. Джоан, пятнадцать минут, - девушка красноречиво постучала по часам, прежде чем скрылась в толпе гостей.

Гермиона, стараясь остаться незамеченной, пошла в противоположную сторону. В этой части сада было тихо и пустынно: ни смех гостей, ни звуки музыки здесь были не слышны. Освещенная фонарями дорога уводила к высоким кованым воротам, которые сейчас были закрыты. Неожиданно ей показалось, что у ворот кто-то стоит. Одинокая фигура маячила у кованой ограды, но с такого расстояния было не разобрать, кто это. Гермиона, словно кто-то толкал ее в спину, пошла вперед. Подойдя достаточно близко к воротам, она крикнула:

- Я могу вам помочь?

Странный ночной гость обернулся, и в неясном свете фонарей Гермиона увидела, что у ворот стоит старуха в каких-то лохмотьях. Старуха молчала, и Гермиона инстинктивно сделала шаг назад.

- Постой, - голос звучал глухо, как будто издалека. - У меня для тебя послание.

- Послание?

- Внучка моя тебе привет шлет, - старуха протянула сквозь прутья решетки руку с зажатым в ней письмом. Плохо понимая, что делает, девушка протянула руку и взяла письмо. Ничего не произошло, старуха словно бы ждала чего-то.

- Может, зайдете? – не то, чтобы ей очень этого хотелось, но правила приличия обязывали.

- Я? В этот дом? - старуха разразилась хриплым, каркающим смехом. Гермионе стало страшно. От этого смеха кровь стыла в жилах, так смеется душевнобольной человек, и девушка инстинктивно стала отступать назад, пока не столкнулась с кем-то. Едва не закричав, она обернулась. Позади, вопросительно смотря на нее, стоял Малфой.

- Это ты? Слава Богу!

- Куда ты пропала? Через пять минут…

- Ты видишь старуху?

- Какую еще старуху? – удивленно спросил Малфой. – Здесь нет никого.

Девушка резко обернулась. За воротами и впрямь никого не оказалось.

- Но там же только что была старуха, - Гермиона растерянно посмотрела на мужа, а потом вспомнила про письмо, которое крепко сжимала в руке. - Вот!

Драко взял письмо и развернул лист пергамента.

«Привет! Поздравляю! Жутко соскучилась! Прости, что не пришла на твою свадьбу! Оттуда, где я сейчас, очень трудно выбраться! Но я найду лазейку. Приду к тебе на рассвете! Жди меня у окна, на исходе летней ночи! Еще раз прости, что не смогла придти!»

- Бред какой-то!

Гермиона взяла в руки листок. Помимо текста внизу была какая-то подпись, но разобрать ее не представлялось возможным.

- Ты знаешь от кого оно? На исходе летней ночи…. Чушь какая-то!

- Ни одного предположения.

Ей удалось разобрать подпись. То были причудливо переплетенные между собой буквы «К» и «Б». И среди ее знакомых был только один человек с такими инициалами.

«Выбраться оттуда, где она сейчас, и впрямь очень трудно».

- Забудь. Может, журналисты развлекаются? Пошли, нам пора.

Решив позднее разобраться с тем, кому взбрело в голову шутить таким идиотским образом, Гермиона смяла листок. В письма с того света она не верила. А вот в то, что теперь у нее недоброжелателей больше, чем звезд на небе, верилось гораздо скорее.








Подарок для Бэкки

- Джоан! - звонкий голос Пэнси, раздавшийся со второго этажа, не предвещал ничего хорошего. Гермиона, преодолев, наконец, последнюю ступень предательски высокой лестницы, очутилась на втором этаже. Увидев Пэнси в дверях комнаты, которую та обычно занимала, когда гостила у них, на первый взгляд живой и невредимой, Гермиона слегка успокоилась.

- Ну и зачем ты так кричала? Я уж подумала, что-то действительно случилось, - не подозревая ничего плохого, Гермиона шагнула в комнату. Открывшаяся ее взору картина была настолько впечатляющей, что на несколько секунд у нее пропал дар речи. Придя в себя, она повернулась к Пэнси, задав вопрос, впрочем, совершенно не будучи уверенной в том, что хочет получить на него ответ:

- Что здесь произошло?

Пэнси ничего не ответила, все еще в ужасе продолжая взирать на перевернутую с ног на голову комнату. Все шкафы были распахнуты настежь, и теперь их содержимое ровным слоем покрывало пол; белье с кроватей было содрано чьей-то безжалостной рукой, причем было абсолютно не понятно, куда оно делось, так как в спальне его не наблюдалось. Окно радовало взор раскрытыми ставнями, и теплый летний ветер колыхал занавеску, по непонятной причине изрезанную в лохмотья. Подушки были выпотрошены, ваза с цветами разбита, еще недавно светло-бежевый ковер покрыт пятнами неизвестного происхождения. Довершала картину разбросанная по всей комнате косметика Пэнси, которая представляла особую ценность для своей хозяйки, будучи изготовленной во Франции по какому-то эксклюзивному рецепту.

- Да что же это такое? - прошептала Гермиона, перешагивая через разбросанные вещи. Дойдя до кровати, она обессилено села, растерянно уставившись на Пэнси, которая застыла в дверях с выражением мрачной решимости на лице.

- Если это то, о чем я думаю, я не посмотрю, что... - договорить ей не удалось: из коридора послышался залихвастский свист, топот, лай, потом смех, снова свист, и, наконец, в комнату в прямом смысле этого слова ввалилась весьма живописная группа, при взгляде на которую у Пэнси предательски покраснели щеки - нехороший признак, который свидетельствовал о том, что она доведена до белого каления. Гермиона же тихо ахнула и прижала ладони к лицу, молясь о том, чтобы Пэнси не догадалась, что она сотрясается от беззвучного хохота. Следовало бы догадаться раньше.

Шесть лет, которые прошли со дня свадьбы Драко и Гермионы, пролетели как один день. Ни единой минуты, ни ей, ни ему не пришлось пожалеть о принятом решении связать себя друг с другом на всю жизнь узами брака. По мере того как проходило время, Гермионе стало казаться, что все ее прошлое было не более, чем сном. Она все реже и реже вспоминала о тех событиях, которые произошли с ней до свадьбы, и о тех людях, которых она когда-то любила, и вот однажды утром она проснулась с осознанием того, что и сама поверила в свою легенду. Она каждый день благодарила провидение за то, что однажды Люциусу Малфою взбрело в голову написать его странное завещание, так, впрочем, и не найдя ответа на вопрос, зачем все-таки он это сделал. Через год после свадьбы у них с Драко родилась дочь, названная Ребеккой, незамедлительно ставшая маминым и папиным сокровищем. Первая девочка, родившаяся в семье Малфоев за многие десятилетия. Нарцисса души не чаяла во внучке, как, впрочем, и крестные родители, которыми стали Пэнси и Блейз. К слову сказать, Пэнси почти сразу же после свадьбы Драко и Гермионы тоже пошла под венец, а через год стала счастливой матерью двух очаровательных близнецов. Гермиона была нежно привязана к мальчишкам, прощая им все шалости, в то время как Пэнси утверждала, что она находится на грани инфаркта каждую минуту с того самого дня, как близнецы начали ходить. И вот теперь Гермиона, кажется, вполне прониклась этим утверждением. Впрочем, справедливости ради стоило сказать, что ее собственная дочь тоже была далека от образа хрупкой сказочной принцессы, какой ее так отчаянно желала видеть бабушка.

- Майкл! Николас! А ну объяснитесь!

Двое близнецов дьявольской наружности под строгим окриком матери как-то сразу сникли, моментально войдя в образ безвинно пострадавших агнцев.

- Бэкки? - Гермиона решила призвать к ответу и свое чадо, в нерешительности застывшее на пороге, но, еще раз окинув взглядом притихших детей, не удержалась и расхохоталась в голос.

К слову сказать, выглядели они и впрямь самым нелепым образом, но, по крайней мере, наконец-то был найден ответ на вопрос, куда же девалось постельное белье с кроватей. Вся троица была одета в сомнительные хламиды непонятного назначения, на изготовление которых и были пущено многострадальное белье с кроватей. На головы детей были повязаны остатки того, что еще недавно было наволочками, при этом на лбу чем-то черным нетвердой рукой были намалеваны черепа с перекрещенными костями. «Макияж» незадачливых пиратов не оставлял сомнений относительно того, на какие цели была пущена эксклюзивная французская косметика Пэнси. Мальчишки зачем-то сжимали в руках пустые бутылки, при взгляде на которые у Гермионы зародились нехорошие подозрения. Бэкки, тащившая за ошейник Чарли - палевой окраски лабрадора ретривера, подаренного ей крестными родителями на Рождество, теперь отпустила несчастное животное, которое явно не понимало, для каких целей ему перевязали совершенно здоровый глаз черной повязкой. Окончательно добили Гермиону и Пэнси драгоценности Нарциссы, которыми дети зачем-то обвесили себя с ног до головы, теперь смутно напоминая собой новогодние елки.

- Пэнси, отстань от детей! - Гермиона как могла сдерживала смех.

- Отстань? - Пэнси прищурила глаза. - Отстать от детей? Да это не дети, это начинающие маньяки! Зачем вы разгромили комнату? Быстро объяснитесь мне, что это за цирк?

Три пары глаз уставились на разъяренную Пэнси невинным взглядом. Размалеванные черными тенями ясные очи незадачливых корсаров были полны фальшивого раскаяния и готовности сотрудничать со следствием.

- Ну, мам, мы просто играли…

- В пиратов, ага! И нам нужны были костюмы…

- И мы их сделали сами!

- По последнему писку пиратской моды, - хмыкнула Гермиона, - зачем вы разгромили комнату?

- Но, мамочка, это был абордаж! Мы захватили вражеский корабль! - Бэкки проворно уселась к маме на колени. Гермиона улыбнулась и погладила дочь по спутанным волосам.

- И, почему, скажи мне на милость, этим вражеским кораблем должна была оказаться моя спальня? - Пэнси металась по комнате, словно разъяренная фурия. - Господи, ну почему у всех дети как дети, а? Бэкки, ну ты-то девочка! - но, посмотрев на перемазанного монстра, сидящего на коленях у Гермионы, махнула рукой.

Бэкки недовольно засопела - по всей видимости, в знак протеста, явно не разделяя антифеминистических настроений своей крестной матери.

Мальчишки тем временем, почувствовав поддержку в лице Гермионы, уселись по обе стороны от нее, продолжая размахивать бутылками. Пэнси, выхватив пустую тару из рук сыновей, изумленно воззрилась на этикетку.

- Вы что, его выпили?!

- Мам, ну ты что? Нет!

- И что вы с ним сделали?

- Мам, это ром, ты что, не знаешь, что все пираты пьют ром? Мы были бы не настоящими пиратами без бутылок рома!

- Нет, Джоан, ты слышала? Они угробили тридцатилетнее французское вино потому, что им понадобились пустые бутылки! Куда вы его дели, маленькие негодяи?

- Ну, тетя Пэнси, - Бэкки в съехавшей на бок бандане подошла к Пэнси и выхватила у той бутылку, - мы его вылили из окна. Оно все равно было невкусное, не расстраивайся!

- Кислое - кислое, - мальчишки закивали в унисон, явно будучи совершенно не сведущими в коллекционном вине.

Чарли, радостно нарезающий круги по комнате, в конце концов, сшиб вторую вазу, которая моментально упала, разлетевшись на кучу осколков. Гермиона, изловчившись и ухватив собаку за ошейник, стянула с головы бедного животного черную повязку и, грозно потрясая ей в воздухе, спросила:

- Что вам сделал несчастный пес? Зачем вы завязали ему здоровый глаз?

Дети недовольно зацокали языками - им явно надоело отвечать на глупые вопросы родительниц.

- Чарли теперь не просто собака! - терпеливо, тоном, каким говорит учитель с отстающими учениками, начал Майкл. - Он теперь настоящий пиратский разбойничий пес! И не нужно больше с ним сюсюкать!

- Морской волк! - закивала Бэкки. - Очень опасный!

- И очень суровый! - закончил Николас, и дети обменялись солидарными взглядами, каким переглядываются обычно люди, связанные одной общей тайной.

Тем временем «настоящий пиратский разбойничий пес», а по совместительству еще и «суровый морской волк» бестолково играл в догонялки со своим хвостом, что явно не соответствовало его новому солидному статусу, после чего принялся терзать остатки несчастной подушки, и по комнате полетели перья. Пэнси, немедленно начав чихать, вырвала у собаки новую игрушку, отшвырнув ее в угол. Чарли недовольно тявкнул и обиженно уставился на Пэнси, очевидно, не ожидая от той подобной подлости. Гермиона тем временем с ужасом взирала на бесценные украшения Нарциссы, запоздало подумав о том, что комната свекрови тоже могла быть расценена как вражеское судно, а, судя по трофеям, которые увешивали детей, сомневаться в том, кто одержал победу в этом сражении, не приходилось.

- А ну-ка живо! Снимайте награбленное!

Дети принялись с неохотой стаскивать с себя боевые трофеи, после чего Пэнси вытолкала их за дверь.

- А теперь все трое марш вниз! Считайте, что вы сдались властям! И не дай Бог, когда я спущусь, я увижу хоть одну чумазую неумытую физиономию! Я надеру вам уши, прежде чем вы успеете сказать «свистать всех наверх!»

- Как думаешь, они поняли меня? - Пэнси с сомнением посмотрела вслед детям.

Гермиона вздохнула. Судя по топоту на лестнице, они совершенно не спешили в ванну.

Дверь в комнату Нарциссы была приоткрыта, и, готовые к самому худшему, молодые женщины вошли внутрь. Вздох облегчения вырвался из их груди, когда они увидели комнату Нарциссы в целости и сохранности. Вернув на место драгоценности, они выскользнули из комнаты, благодаря Бога за то, что здесь все обошлось малой кровью.

- Знаешь, почему они это сделали? - спросила Пэнси, спускаясь по лестнице. - Потому, что извели всех гувернанток! Что они в следующий раз сделают, чтоб развлечься? Взорвут дом? Сделают подкоп? Возьмут заложников?

Гермиона рассмеялась.

- Они всего лишь дети! А насчет гувернанток ты права!

С самого детства воспитанием Бэкки занималась гувернантка миссис Мид -сухопарая немногословная женщина, которая занималась в свое время воспитанием Драко. Она овдовела почти сразу после свадьбы, своих детей у нее не было, поэтому она всю себя отдавала воспитанникам. Но человеком она была очень замкнутым, говорила редко и всегда по делу. Что у нее на душе, не знал никто, но свою работу она делала безукоризненно, и Бэкки привыкла к тому, что миссис Мид рядом с ней с самого рождения. А вот когда около года назад Нарцисса категорично заявила, что девочке пора начать изучение французского, в доме начали появляться преподаватели, которые в ужасе сбегали максимум через неделю после начала работы, ибо Бэкки с мальчишками сделали выдворение из дома несчастных преподавателей своей миссией на планете, справедливо полагая, что в этой жизни можно вполне обойтись и без французского. Узнав об этом, Нарцисса взяла обучение внучки французскому на себя, лишив детей замечательного развлечения.

В гостиной слышались громкие голоса и смех. Гермиона открыла дверь, следом вошла Пэнси. Дети, как и следовало ожидать, разумному требованию умыться не вняли. Помимо незадачливых пиратов в гостиной сидели Блейз, который вертел в руках стальной клинок под восхищенные возгласы близнецов. Этот клинок они с Драко обсуждали вот уже неделю, и Гермиона совершенно не понимала, что такого занимательного может быть в куске стали. Впрочем, у мужчин свои игрушки. В кресле у камина сидел Джеральд - муж Пэнси, а по правую сторону от него сидела какая-то незнакомая девушка - видимо, очередная подружка Забини.

- Интересно, она хоть школу закончила? - шепнула Пэнси Гермионе. — Этот ловелас скоро из категории плейбоя перейдет в категорию плейдеда, а все никак не успокоится!

- Эй, не такие уж мы и старые!

Нарциссы в комнате не было, видимо, она гуляла в саду. Миссис Мид читала какую-то книгу. Бэкки сидела у отца на коленях, увлеченно рассказывая о том, как они «захватили сокровища».

- Они чуть не разгромили комнату твоей матери! - Пэнси сердито опустилась на диван и скрестила руки на груди.

- Ну, не драматизируй, Пэнс, мы и не такое в их возрасте творили! Зато посмотри на них - они же настоящие морские разбойники, правда? - Драко улыбнулся мальчишкам.

- Они больше похожи на клоунов в цирке! - отрезала Пэнси. - И вообще, у кого-то сегодня день рождения, а через пару часов начнут собираться гости. И я очень не завидую тебе, если бабушка увидит тебя в таком виде.

Бэкки удрученно вздохнула. Придут гости, а значит, ей придется надевать кружевное платье с предательскими лентами, придется терпеть присюсюкивания гостей о том, как «малышка быстро растет», придется сидеть и слушать скучные разговоры взрослых - мама с папой весь день будут заняты. Девочка кинула умоляющий взгляд на маму, но та лишь утвердительно покачала головой, и Бэкки спрыгнула с коленей Драко.

Гермиона посмотрела на дочь. Белокурые волосы и глаза Драко - малфоевская порода, только вот с каждым днем она со смешанным чувством радости и страха наблюдала, как Бэкки все больше и больше начинает походить на нее саму в этом возрасте. О том, что будет, если в один прекрасный день сходство станет совсем уж очевидным, Гермиона старалась не думать.

- Чарли! - Бэкки открыла дверь, за которым заходился лаем пес. - Тебя все забыли? Бедный мой!

Но Чарли, торопливо ткнувшись носом в ладонь девочки, выбежал на середину гостиной и зарычал, угрожающе оскалив зубы.

- Ну, нет, дружок, так дело не пойдет, - Драко схватил собаку за ошейник, - простите, Мэгги, он всегда так реагирует на новых людей в доме. Есть у него такая глупая особенность. Завтра же он будет кидаться к вам со всех лап, а сегодня прошу его извинить.

Чарли укоризненно гавкнул. Миссис Мид поднялась из кресла:

- Пойдемте, мисс Ребекка, нам нужно приготовить вас к приходу гостей.

Гувернантка взяла Бэкки за руку и исчезла вместе с девочкой в коридоре, захлопнув за собой дверь. Чарли, словно ополоумевший, вырвался из рук Драко и, подбежав к двери, принялся скрестись лапами.

- Да что с тобой сегодня, а? - Гермиона, нахмурившись, смотрела на собаку. Чарли прекратил терзать двери и сел, отчетливо гавкнув два раза, словно сильно сожалея о том, что его хозяева такие непонятливые.

- Ну, Чарли, Бэкки скоро вернется, - мальчишки, проворно спрыгнув с дивана, кинулись к лабрадору.

- Он вам что-то хочет сказать, - неожиданно подала голос молчавшая до сих пор девушка, - у меня живут два сенбернара, собаки не станут так вести себя без основания. Правда? - девушка проворно поднялась и подошла к собаке. Гермиона хотела было остановить ее, но та без страха опустилась на корточки и принялась гладить Чарли.

- Ну, какой хороший пес! Ты хороший пес, правда? - девушка счастливо рассмеялась, глядя на собаку.

- Вот это да, - Драко потрясенно смотрел на эту сцену, - с ним никогда такого не бывало.

- К ним просто нужен индивидуальный подход. И еще они острее людей чувствуют зло, - девушка пожала плечами.

- Ты рассердилась на нее?

Гостей, как всегда, было много, и в перерыве между поздравлениями Драко увел Гермиону из гостиной.

- Я никогда не сержусь на нее, но она очень избалована, очень-очень, и она вся в тебя, - Гермиона улыбнулась, смотря мужу в глаза.

- Неужели?

- Да точно тебе говорю, - Гермиона уверенно закивала головой. Драко рассмеялся и притянул ее к себе. Она почувствовала его теплое дыхание и улыбнулась. В такие моменты она была уверена, что жизнь ее сложилась правильно.

- Ну, а там что?

Было около полуночи, когда разошлись все гости. Пэнси с семьей и Блейз оставались погостить у Малфоев несколько дней, поэтому теперь в гостиной они сидели своим недавним составом, разбирая подарки, которые преподнесли счастливой имениннице. Бэкки водрузила на стол очередную коробку, довольно большую, и принялась сдирать яркую подарочную упаковку. Яркая лента полетела в сторону, вслед за ней шуршащая бумага, а потом раздался голос девочки, полный недоумения и отвращения:

- Фу, ну и гадость!

Гермиона и Драко, не сговариваясь, кинулись к дочери, почти одновременно склонившись над коробкой. Гермиона даже не сразу поняла, что там было внутри. А когда разглядела, к горлу подступила тошнота, и она инстинктивно зажала рот ладонью.

На дне коробки были навалены какие-то обгоревшие тряпки вперемешку с острыми кусками битого стекла, и от них шел тошнотворный запах гари. А поверх всего этого лежала старая кукла, перепачканная кровью, смотревшая в потолок невидящим взглядом широко распахнутых голубых глаз.

- Господи, - Драко отвернулся от коробки, старательно борясь с отвращением, - Пэнси, уведи детей наверх.

Пэнси без лишних вопросов схватила за руки близнецов, жестом велев мужу следовать за собой. Джеральд подхватил Бэкки на руки, которая все еще продолжала непонимающе переводить взгляд с родителей на страшный подарок, а потом вышел из гостиной вслед за женой.

- Какого…

Гермиона никогда не позволяла выражаться в своем доме, но сейчас она была солидарна с Блейзом, который подошел к коробке и заглянул внутрь. - Знал бы кто, убил бы, честное слово!

Драко, преодолевая отвращение, зачем-то взмахнул над коробкой волшебной палочкой. Гермиона как зачарованная смотрела на обгоревший кусок бумаги, который муж извлек из коробки.

- Поздравляю вашу доченьку с днем рождения! Надеюсь, вы простите меня за скромный подарок, но здесь трудно достать лучше. Как ты поживаешь? Надеюсь, все хорошо. Если тебе не сложно, выполни одну мою просьбу. Пожалуйста, пришли мне другую одежду, а то мне совсем нечего носить. Посылку передам со знакомой, она отправилась вас навестить, очень соскучилась. Еще раз поздравляю! Всегда твоя, Попутчица, - прочел Драко вслух.

В комнате повисла тишина.

- Что за бред? Я убью того, кто устроил этот фарс! - Драко в сердцах махнул рукой, и содержимое злосчастной коробки рассыпалось по каменному полу. Гермиона с ужасом смотрела на яркую подарочную коробку, которая странным образом не вязалась со своим содержимым.

Она знала больше того, что знал ее муж, и от этого становилось еще страшнее. Отброшенная коробка валялась в стороне.

«Ящик Пандоры. Мы открыли ящик Пандоры…»



Гостья с того света

Не нужно комнат привиденью,
Не нужно дома;
В твоей душе все коридоры
Ему знакомы.


Эмили Элизабет Дикинсон




Гермиона открыла глаза и несколько минут лежала совершенно неподвижно, вглядываясь в темноту. Судя по всему, было еще очень рано. Она протянула руку и нашарила на прикроватной тумбочке часы, а потом осторожно присела на кровати, стараясь не разбудить мужа. Почему она проснулась посреди ночи? Ее что-то разбудило, но она никак не могла вспомнить, что. Чувство тревоги, так старательно заглушаемое весь вечер, сейчас вновь напомнило о себе.

Было далеко за полночь, когда все разошлись по комнатам. Дети никак не желали укладываться, Драко о чем-то говорил с Блейзом и Пэнси, запершись в кабинете, а Гермиона ни на шаг не отходила от дочери. Она отправила миссис Мид спать, заявив, что сегодня уложит девочку сама. Бэкки, словно чувствуя тревогу мамы, никак не желала укладываться, хныкала и требовала, чтобы Гермиона осталась с ней на всю ночь. В конце концов, после долгих уговоров девочка уснула, крепко обняв огромного плюшевого медведя. Гермиона еще долго не могла заставить себя встать и уйти, с тревогой вглядываясь в безмятежное личико спящего ребенка.

Кто и зачем прислал эту чудовищную посылку? Кому могло прийти в голову развлекаться таким диким образом? Самым ужасным было то, что все это адресовалось лично ей, Гермионе, и человек, который это сделал, был очень хорошо осведомлен о ее прошлом. Но зачем? Это не было похоже на шантаж. Это было больше похоже на доведение до сумасшествия.

Когда она выходила из комнаты, Чарли, до этого мирно спавший у камина, проснулся и тенью прошмыгнул в открывшуюся дверь. Гермиона удивилась. Обычно пес ночевал в комнате у Бэкки, не желая ни на минуту оставлять без присмотра свою маленькую хозяйку.

- Куда это ты собрался, а? - Гермиона подозрительно смотрела на собаку. Чарли, тихо гавкнув, потрусил в сторону лестницы.

Дом уже спал, когда она возвращалась в себе в спальню. Разразившаяся к вечеру гроза достигла, казалось, своего апогея: где-то оглушительно громыхал гром, и яркие всполохи молний освещали все вокруг неестественным металлическим светом. Около ее спальни тоже было тихо, если не считать отзвуков грозы, и она вошла, неслышно притворив за собой дверь. Драко спал, и лицо его во сне казалось бледным и осунувшимся. Гермиона осторожно легла рядом, накрывшись одеялом. Ее бил озноб, хотя в комнате было очень тепло.

Где-то далеко внизу гулко пробили часы. Сквозь раскаты грома она отчетливо различила два удара - шел третий час ночи, когда она засыпала.

И вот теперь она отчего-то проснулась после своего недолгого тревожного забытья. Гроза кончилась, и во всем доме стояла оглушающая тишина.

Гермиона неслышно поднялась с кровати, ступив ногами на холодный пол. Подойдя к окну, она одернула штору и поднесла к глазам часы. Часы показывали десять минут пятого.

«Скоро рассвет».

Она уже было собралась вернуться в кровать, когда увидела ее. Все еще не решаясь поверить собственным глазам, Гермиона бесшумно открыла дверь на балкон и сделала шаг вперед.

На улице пахло свежестью, недавним дождем и сырой землей. С крыши с гулким стуком изредка падали капли воды. Одна попала Гермионе на спину, заставив вздрогнуть.

«Этого не может быть, этого просто не может быть!»

Между деревьями стояло привидение. Почему-то именно стояло, хотя до сегодняшнего дня Гермиона была искренне уверена, что привидениям полагается парить над землей. Все же они нематериальные субстанции, а всего только сгусток энергии…

Но стоявшая среди деревьев в некотором отдалении от дома Кристина Бернгард была на первый взгляд вполне материальной, то есть не просвечивалась и на земле стояла твердо, хотя выглядела весьма странно. Увидев, что Гермиона вышла на балкон, Кристина медленно пошла по направлению к дому.

Гермиона, вцепившись ледяными пальцами в каменный парапет балкона, расширившимися от ужаса глазами смотрела на то, как восставшая из мертвых мисс Бернгард медленно идет ей навстречу.

Она была одета в странный балахон, больше походивший на белую простынь. Белокурые волосы были растрепаны. Шла она как-то очень странно, словно на ощупь, слегка подпрыгивая при каждом шаге, невидящим взглядом уставившись куда-то вперед. Когда она подошла поближе, Гермиона увидела, что она босая. Ступая голыми ступнями по мокрой от росы траве, Кристина подошла совсем близко, и, постояв несколько секунд неподвижно, вдруг резко вскинула голову.

У нее были совершенно пустые глаза. Такие глаза бывают у людей, сознание которых блуждает где-то очень далеко. Такие глаза бывают у лунатиков или у сумасшедших. Такие глаза, должно быть, у заключенных Азкабана. Совершенно пустые и бессмысленные. Безжизненные.

- Здравствуй, Гермиона.

В ночной тишине сада ее имя прозвучало просто оглушающее, заставив вздрогнуть.

Гермиона!

Кристина Бернгард по определению не могла знать, как ее звали раньше. С Кристиной они познакомились, когда ее уже звали Джоанной, и для всех окружающих она была американкой, впервые приехавшей в Англию. О том, как ее зовут на самом деле, знали Нэл и Штольберг. Нэл и Штольберг давным-давно мертвы. Кристина Бернгард тоже. Но тогда откуда….

- Ты помнишь, я обещала тебе, что приду? Жди меня у окна, на исходе летней ночи… - Кристина, безучастно смотря куда-то вдаль, начала раскачиваться, обхватив руками свои плечи. - На исходе летней ночи, жди меня у окна, на исходе летней ночи, жди меня у окна…

Бормотание девушки стало совсем бессвязным. Гермиона, осторожно сделав шаг назад, хотела захлопнуть дверь, как вдруг Кристина, словно очнувшись от своего странного транса, вполне отчетливо проговорила:

- Пусти меня в дом, я так замерзла… Пусти меня, Гермиона. А иначе мне придется просить твоего мужа, твой муж будет мне рад, будет рад, будет рад, - Кристина снова принялась что-то бессвязно бормотать.

«Я схожу с ума. Ее нет. Она давным-давно мертва, давным-давно мертва…»

Гермиона, испугавшись, что переняла у Кристины странную манеру бормотать одну и ту же фразу по десять раз, глубоко вздохнула, пытаясь унять бешенное сердцебиение.

«Надо успокоиться. Надо взять себя в руки. Ты всегда была смелой, вспомни Хогвартс, вы всегда лезли в самое пекло! Вот именно… Вы. Ты была не одна. А теперь я одна. Совершенно одна. Я не могу разбудить своего мужа и сказать, как мне страшно. Я не могу сказать, почему мне страшно, потому что придется договаривать до конца, а это будет равносильно смерти. Это ловушка. Капкан, и он вот-вот захлопнется».

Гермиона, призвав на помощь все свое самообладание, осторожно вышла из комнаты. Гладкая поверхность волшебной палочки привычно успокаивала. Сердце, казалось, поднялось куда-то к горлу, мешая дышать. Ее осторожные шаги по каменному полу в ночной тишине были вполне отчетливо слышны, как ни старалась она идти бесшумно. У входных дверей Гермиона на миг замерла, услышав за спиной еще чьи-то шаги. Молниеносно обернувшись, она с облегчением увидела Чарли, которые радостно махал хвостом и искренне недоумевал, зачем хозяйка собралась на улицу так рано.

- Чарли, иди спать. Я скоро вернусь!

Пес, еще раз вильнув хвостом, тихо гавкнул.

- Ты не хочешь идти со мной. Это не прогулка. Я иду искать восставшую из мертвых утопленницу, у которой, ко всему прочему, съехала крыша. Это не лучшее времяпрепровождение для собаки из хорошей семьи.

Чарли же, будучи совершенно не озабоченным соблюдением приличий и правил этикета, принялся скрести лапами дверь. Гермиона, чертыхнувшись, выпустила собаку, которая немедленно скрылась в зарослях сирени, вспугнув стайку птиц. Гермиона же, постояв несколько секунд на крыльце, осторожно начала спускаться по ступеням.

Далеко на западе небо заметно посветлело, звезды постепенно исчезали в розовеющем небе. В траве блестела роса и стояли глубокие лужи - дождь полночи лил как из ведра. Верхушки деревьев покачнулись под первым утренним ветерком, обдав Гермиону, осторожно идущую по мощеной дорожке вглубь сада, водой с головы до ног. Где-то вверху прокричала разбуженная утренняя птица, и снова все стихло. Сад словно отдыхал от ночной тревоги. Здесь, в глубине сада, по земле плотной пеленой стелился туман. Гермиона шла все дальше и дальше, а когда оглянулась, темная громада спящего дома была уже почти невидима за деревьями.

«Что я, черт подери, делаю здесь? Никакой Кристины я здесь не найду. Если все это было плодом моего больного воображения, вполне вероятно, галлюцинация может и не повториться. Если же это был реальный человек, он давным-давно ушел отсюда».

Снова налетел ветер, но на этот раз кроме шелеста деревьев Гермионе в этом ветре послышалось что-то еще, заставившее ее оглянуться. Шаги? Мощеная дорожка была абсолютна пуста, теряясь где-то вдали. Еще раз обведя взглядом сад, она хотела было повернуть обратно, но в этот самый момент что-то просвистело у нее над ухом, потом в голове словно взорвалась петарда, на минуту ослепив ее, а потом все вдруг резко погрузилось в кромешную тьму.

Пришла в себя она оттого, что кто-то елозил ей по лицу мокрой тряпкой. Она открыла глаза, собираясь разразиться гневной тирадой.

- Чарли, фу! Ты не придумал лучшего способа привести меня в чувство? Зачем было меня облизывать?

Пес обиженно гавкнул и потрусил по дорожке по направлению в дому. Весь его вид выражал крайнюю степень обиды. Гермиона, охая, словно столетняя старуха, кое-как приняла вертикальное положение. Ее ударили по голове, и она потеряла сознание. Кто-то бродил по ее саду, кто-то шел прямо за ней и, может быть, и сейчас наблюдает из-за темных деревьев.

Еще не совсем рассвело, из чего Гермиона сделала вывод, что она была без сознания недолго. Она поднесла руку к затылку, а потом оглядела пальцы - пальцы были в крови. Голова кружилась, немилосердно болела, и слегка тошнило.
«У меня случится сотрясение мозга, и меня отволокут в больницу. Там у меня спросят, как я получила травму, и я отвечу, что меня шибануло по голове привидение. После этого меня переведут в другую больницу, узкоспециализированную».

Совершенно не вдохновившись подобной перспективой, Гермиона медленно побрела в сторону дома, стараясь ступать твердо. Ей нужно успеть замести следы до того, как все проснутся.

На крыльце мирно дремал Чарли, демонстративно не обративший на хозяйку никакого внимания.

Обиделся, решила Гермиона. Днем придется подлизываться и вымаливать прощение.

В доме царил утренний полумрак. Перед дверями в свою спальню Гермиона несколько секунд постояла, собираясь с духом, а потом осторожно открыла дверь. Увидев спящего мужа, она облегченно вздохнула и, стараясь не шуметь, прошла в ванну. Увидев свое отражение в зеркале, она едва не застонала в голос. Перемазанная с ног до головы грязью, с черными кругами под глазами. Волосы больше похожи на паклю, и, как последний штрих, перемазанные кровью руки.

Она открыла кран, и вода веером хлынула в белую ванну. Гермиона с отсутствующим видом смотрела, как наполняется ванна, а потом принялась стаскивать с себя одежду. Ей надо подумать. Все взвесить и обдумать.

Когда она спустилась к завтраку, то с удивлением обнаружила, что столовая пуста. С террасы слышались возбужденные голоса и детский смех.

- Доброе утро, - Гермиона окинула взглядом присутствующих Нестройный хор голосов пожелал ей того же, - а где Драко?
Муж за столом отсутствовал, что было удивительно. Когда она проснулась и не обнаружила его в комнате, она подумала, что он уже спустился, но и внизу его не оказалось.

- Он уехал по делам, - Нарцисса осторожно поставила на блюдце тонкую фарфоровую чашку, - сказал, что не стал вас будить.

- В воскресенье по делам?

- Он передо мной не отчитывается, - Нарцисса пожала безупречными плечами. – Вернется, можете сами у него спросить. Как вам спалось, кстати? Это гроза едва не свела меня с ума. Правда, утро такое восхитительное, что я велела подать завтрак на террасе.

Утро и впрямь было чудесным. Солнце ярким раскаленным шаром сияло в небе, птицы щебетали без умолку, и в воздухе был разлит аромат цветов.

Сейчас все вокруг казалось приветливым и совершенно нестрашным. Ночью все выглядело иначе. Ночью, когда кто-то ударил ее по голове. Ударил так, что она потеряла сознание. Она видела привидение Кристины, умершей шесть лет назад. Привидение привидением, но удар по голове был вполне материальным. Она боится за свою дочь и лжет своему мужу. У нее сотрясение мозга, возможно, а в перспективе и вовсе психлечебница. В психлечебницу решительно не хотелось.

Гермиона придвинула к себе чашку с кофе. Ее по-прежнему мутило, но отвечать на вопросы о том, почему у нее нет аппетита, хотелось еще меньше.

- Спалось ужасно, - Пэнси энергично болтала в чашке с кофе ложечкой, и от этого монотонного движения на Гермиону снова накатил приступ тошноты, - я заснула поздно, когда стихла гроза.

- Кстати, а где наши дети? Они что, бойкотируют завтрак?

- Да если бы! – обреченно вздохнула Пэнси. - У них новая забава. Они играют в сыщиков. Сказали, что хотят узнать, кто прислал ту посылку. Пароли, явки - не спрашивай, я не знаю. Они уже два часа там что-то ищут, вместе с собакой и подружкой Блейза. У нее ума, похоже, столько же, сколько и у них - Пэнси одарила Забини невинным взглядом.

- Если ты думаешь, что тебе удастся вывести меня из себя, то ошибаешься, - Забини невозмутимо откинулся на спинку плетеного кресла. - Я знаю, к чему ты клонишь. Но я повторяю, что жены, дети, собаки - это все не для меня. А если Мэгги хочется с детьми возиться - Бога ради.

- Тогда скажи, сколько ей лет?

- Тебе-то зачем?

- Хочу скомпрометировать тебя за две недели до пенсии.

- Тогда, моя старушка, боюсь, у меня для тебя плохие новости…

Устав слушать их перепалку, Гермиона принялась наблюдать за детьми. Те попеременно оглашали сад радостными возгласами, совершенно не заботясь о конспирации. То и дело они выскакивали на дорожку, а потом снова исчезали за деревьями.

- Бедные дети, бедная девочка, - миссис Мид удрученно покачала головой, - столько страха она натерпелась с этой посылкой, что просто ужас. Она так перенервничала!

- Миссис Мид, это у вас нервы, а они даже не знают, что это такое, - Забини категорично отверг версию о подорванном здоровье молодого поколения. - Они себе новую игрушку нашли, только и всего. Вон, посмотрите на них, они чумазые и абсолютно счастливые.

Дети и впрямь бежали в дому, возбужденно о чем-то переговариваясь на ходу. Мэгги, возраст которой так и остался тайной за семью печатями, шла чуть позади, периодически останавливаясь, чтобы погладить Чарли.

- Мам, смотри, что у нас есть! - Бэкки, обогнав мальчишек, подбежала к Гермионе. На раскрытой ладошке, перемазанной землей, что-то блеснуло, и Гермиона взяла в руки то, что протягивала дочка. Это оказался очень красивый медальон - витая буква «В», усыпанная бриллиантами.

- Где вы это взяли? - Гермиона подняла медальон, и бриллианты засверкали на ярком утреннем солнце агрессивными всполохами.

- Нашли под деревом, - Майкл уселся в кресло и принялся раскачиваться, - мы играли в сыщиков.

- И хотели найти много доказательствов, - подхватила Бэкки.

- И уликов, - закончил Николас, после чего все трое уставились на родителей, явно гордясь своими успехами.

Пэнси, просканировав детей подозрительным взглядом и не найдя за ними никаких прегрешений кроме перемазанной землей одежды, вполне миролюбиво сказала:

- Вы молодцы. А теперь идите умойтесь и, ради всего святого, по дороге до ванны ни к чему не прикасайтесь.

- Но, мам, там могло остаться много уликов, мы еще пойдем искать, - мальчишки подхватились было бежать, но Блейз успел ухватить обоих за шиворот, что явно шло в разрез с их планами. Бэкки, которой повезло больше, стремглав бросилась с крыльца, но была подхвачена на руки Мэгги.

- Ну что, маленькая сыщица, хотела удрать, да? Миссис Мид, берите мальчишек, я вам помогу.

- А знаешь, пожалуй, она мне нравится, - сказала Пэнси, - кстати, Джоан, что это за штука?

- Понятия не имею, - Гермиона пожала плечами, - наверное, оборонил кто-то из гостей.

- Дорогая вещица, - Блейз задумчиво крутил в руках медальон, - кстати, Пэнси, отодвинься подальше от собаки, он сейчас будет отряхиваться, пес весь в грязи.

- Не говори глупостей, не будет. Правда, Чарли? Ты же умный пес, - Пэнси потрепала Чарли за ухом. Не подозревавшая ничего плохого Пэнси потеряла бдительность, за что и поплатилась - собака, решив навести марафет в непосредственной близости от стола, обдала светлое платье Пэнси веером грязных брызг.

- Вот поэтому у меня нет ни детей, ни собак, но ваших я люблю, - Блейз демонстративно невозмутимо стряхнул с манжеты рубашки невидимую пылинку, - кстати, Пэнс, ты сейчас здорово смахиваешь на далматинца.

Гермиона с тяжелым вздохом поднялась из-за стола. Семейный уют цвел буйный цветом. Найденный кулон холодил ладонь. Кто и почему оставил его в ее саду? Кристина Бернгард? Как ни крути, но ей незачем носить кулон с буквой, которой нет ни в ее имени, ни в фамилии. Да и не носят привидения украшений. Да и привидения ли?

День прошел в хлопотах. Гермиона проводила гостей, после чего нашла список приглашенных на день рождения дочери. Излазив его вдоль и поперек, она пришла к неутешительному выводу: среди гостей не было никого, чье имя или фамилия начинались бы на букву «В». Это могло означать очень многое. Это могло не означать совсем ничего. В этой проклятой истории она совсем ничего не понимала.

Вечер же и вовсе завершился на самой радостной ноте. Едва войдя в спальню, Гермиона была остановлена вопросом, ответить на который ей было нечего. Нет, ответить как раз было что, только вот делать этого было никак нельзя.

- Куда ты ходила ночью? - взгляд Малфоя стальным клинком уперся ей в лицо. Щекам моментально стало жарко.

- Зачем тебе это знать? - она заставила голос звучать бесстрастно.

- Видишь ли, мужу всегда интересно узнать, куда уходит его жена посреди ночи, а потом возвращается под утро при весьма загадочных обстоятельствах. Остаток ночи ты бормотала во сне: «Не может быть». Пол в ванной в двух местах заляпан кровью. У тебя разбита голова. И еще. Не держи меня за идиота.

Это был нокаут. Гермиона жалобно посмотрела на Драко, но тот не собирался ей помогать.

- Ну? Я жду.


Девушка на старой фотографии

Все фотографии являются точными. Но ни в одной из них нет истины


Ричард Аведон




- Ну что, так и будем молчать? - Малфой смерил растерянную Гермиону ледяным взглядом. Тон его был таким же ледяным, как и взгляд, а, может быть, еще холоднее, и Гермиона с трудом удержалась от соблазна зябко поежиться. Она неопределенно пожала плечами, подошла к зеркалу и принялась вынимать заколки из прически, причем делала она это с таким энтузиазмом и усердием, словно не было для нее занятия в этой жизни интереснее и занимательнее.

Она знала, что соврать и отвертеться сейчас у нее не получится, и просто тянула время. Он видел ее растерянность, а значит, понял, что она что-то скрывает. Он всегда был очень проницательным, ее муж, да и два и два всегда складывал без труда, неизменно получая в результате четыре. Но говорить правду нельзя. Стоит ей только начать, одно потянет за собой другое, и вереница из ее маленьких и больших обманов начнет разматываться, точно клубок ниток, а когда размотается до конца, на ее жизни можно будет безошибочно поставить крест.

Она тяжело вздохнула, положив на туалетный столик последнюю шпильку. Молчание затягивалось, и надо было что-то говорить, но она решительно не знала, что.

- Ты ведь не поверишь, если я скажу, что была на свидании? - она сказала это просто так, чтобы досадить ему, хотя прекрасно знала, что ему все равно. Вернее, она подозревала, что такие тонкие материи как ревность вообще не доступны его пониманию.

Малфой хмыкнул.

- Ну конечно, как же я сразу не понял, в чем тут дело! Он, разумеется, высокий страстный брюнет, настолько страстный, что в пылу любовной горячки огрел тебя по голове доской?

Гермиона, наконец, повернулась к нему, встретившись с насмешливым взглядом серых глаз. Драко поднял руки, словно бы в знак примирения.

- Я бесчувственное бревно, я помню, ты неоднократно это говорила.

Ну да, так она и говорила. Малфой никогда не ревновал ее, и Гермиону это страшно задевало. В конце концов, она пришла к выводу, что ему либо все равно, либо он вообще не способен на какие-либо проявления эмоций. Зато она однажды закатила ему первостатейную сцену ревности со всеми надлежащими атрибутами, которую он запомнил надолго.

Гермиона обнаружила у него на ключице синяк, который привел ее в неописуемую ярость, и Драко тогда с удивлением смотрел на то, как его всегда уравновешенная жена яростно щурила глаза, шипела, словно змея, и советовала ему проваливать туда, где ему эти синяки оставляют. К слову сказать, синяк ему оставила Бэкки, которая любила залезать к отцу на руки и начинала требовать, чтобы он подбрасывал ее в вверх. Он послушно подбрасывал, и детское личико становилось восторженно-испуганным, девочка крепко сжимала кулачки и заливалась звонким счастливым смехом, когда Драко перехватывал ее в воздухе.

Но отчего-то, к его огромному удивлению, эти вполне разумные доводы на жену не действовали, и вместо того, чтобы благоразумно переждать бурю, он засмеялся, заявив, что она очень нравится ему в гневе, и лучше бы им прямо сейчас позвать сюда Бэкки и спросить все у нее.

- Вот только ребенка сюда приплетать не надо! - с этими словами она распахнула шкаф и принялась вышвыривать оттуда его одежду. Эта почти что киношная сцена ревности, раскрасневшиеся щеки жены, ее глаза, горевшие странным лихорадочным огнем и сваленная на кровати одежда привели его тогда в состояние какого-то странного восторга. Он никогда раньше и подумать не мог, что ее ревность доставит ему столько неподдельной мальчишечьей радости, что ему даже стало немного стыдно за это.

- Ну вот, - Гермиона с чувством выполненного долга оглядела результат своих праведных трудов, - то, что надо! Дочь, свекровь и собака остаются мне, а ты проваливай к своим девицам!

Драко рассмеялся и притянул ее к себе, а потом посмотрел ей прямо в глаза и очень серьезно сказал:

- Как ты только могла подумать, что мне может быть нужен кто-то, кроме тебя? Я бы тебя не променял и на сотню девиц. И никогда, ни единой секунды не сомневайся в этом.
Как же она не понимала, как сильно он их любит, ее и Бэкки? Ему даже иногда становилось страшно от осознания того, насколько сильно он к ним привязан. С ними у него было все, что делало эту жизнь настоящей, то, ради чего действительно стоило жить.

Она всегда целовала его по утрам перед уходом на работу, и всегда поправляла и без того безупречно повязанный галстук - просто так, потому что ей это нравилось. Он знал, как она улыбается, знал, что ее карие глаза в полумраке всегда кажутся почти черными, и за это знание можно было отдать полжизни.

Бэкки всегда встречала его по вечерам, бежала по лестнице с радостным криком: «Папочка приехал», наплевав на все уверения бабушки, что юной леди не пристало себя так вести, а потом повисала на нем, точно маленькая проворная обезьянка. Это была его дочь - их дочь - и она была для них целым миром Их дочь - разметавшиеся белокурые локоны, звонкий смех, разбитые коленки, уроки французского, капризы и уверенность в том, что мама с папой любят ее больше всего на свете.

Зачем ему нужны были какие-то там девицы, когда у него было все, чтобы быть счастливым: наряженная на Рождество огромная елка под потолок и ожидание чуда, дразнящий запах кофе, детский смех, озорной пес с умными и добрыми глазами, вересковые поля, где они так любили кататься верхом, легкомысленные качели в саду под цветущими яблонями, запах летнего утра и абсолютная уверенность в том, что у них все и всегда будет хорошо.

Он никогда и не думал сомневаться в том, что она все это знает по умолчанию, и никогда не сомневался в том, что и для нее нет ничего более важного в жизни, чем их семья. Ему никогда не приходило в голову ее ревновать, а она называла его в связи с этим бесчувственным бревном, и жутко злилась, что он ее не ревнует. Для нее это почему-то было важно.

- Вот именно! И, заметь, я не спрашиваю - оцени мою деликатность - какие такие важные дела вытащили тебя из дома в выходной день?

- Я тебе расскажу, как только ты ответишь на мой вопрос. Что произошло сегодня ночью? Джоан, пожалуйста, не усугубляй и без того сложную ситуацию, я и так места себе не нахожу из-за Бэкки и этой проклятой посылки, а тут еще ты заявляешься под утро с разбитой головой. Ну что мне прикажешь думать? - Драко и впрямь говорил как-то устало, и Гермионе стало стыдно. В конце концов, это ведь она заварила эту кашу.

- Знаешь, после того, что я тебе расскажу, ты вполне можешь решить, что я сошла с ума, - Гермиона начала мерить комнату шагами, и даже зачем-то подошла к окну, выглянув в сад, словно желая убедиться в том, что Кристины там нет.

- Ну, может, все не так трагично.

- Я даже не знаю, с чего начать.

- Лучше всего с начала. Давай, обещаю, что буду слушать очень внимательно, - Малфой, словно бы в подтверждение своих слов, поудобнее устроился в кресле. - Начни с того момента, когда мы расстались вчера вечером.

Гермиона сделала глубокий вдох, словно собираясь нырнуть в воду.

- Я была в комнате Бэкки. Она долго не могла уснуть, а когда она, наконец, угомонилась и я пошла к себе, было около двух. Когда я пришла в комнату, сюда, часы внизу пробили два, я это хорошо запомнила. Я уснула довольно быстро, гроза была в самом разгаре. Проснулась я часа через два, было еще темно, но дождь уже закончился. Я не знаю, отчего проснулась, просто какое-то тревожное предчувствие. Я взяла часы и подошла к окну, хотела посмотреть время… - тут Гермиона ненадолго запнулась, словно бы второй раз переживая тот ужас, который ей пришлось испытать, когда она увидела в ночном саду Кристину, которую вот уже много лет считали мертвой. Кристина назвала ее Гермионой. Как ни крути, но Кристина Бернгард об этой странице ее биографии осведомлена не была. Но факт оставался фактом, и разумного объяснения эту факту определенно не находилось. - Я увидела в саду, под деревьями, Кристину. Кристину Бернгард, ты ведь ее помнишь?

Она испытующе посмотрела на Драко. Странное дело, но его это, казалось, совсем не удивило, как будто бы он ожидал это услышать.

- Ее забудешь, пожалуй. И что, ты сломя голову бросилась навстречу своей старой подружке?

Гермиона возмущенно хмыкнула.

- Она твоя подружка, не моя.

- Тогда объясни мне, зачем ты пошла вниз? Ты ведь выходила в сад?

- Выходила, - призналась Гермиона.

- Зачем? – Драко казался совершенно невозмутимым, но Гермиона видела, как на шее у него часто-часто пульсирует тонкая жилка.

- Я испугалась, она сказала что-то вроде: «Впусти меня».

- И ты не придумала ничего лучше, чем это сделать?! – Малфой, наконец, дал волю эмоциям.

- Что ты на меня кричишь? Говорю тебе, я сильно испугалась! Я решила сначала, что это и вовсе привидение. Она была одета в какую-то странную хламиду, белую, и шла босиком по мокрой траве. Иными словами, в люди в таком виде выходить нельзя. И я решила пойти в сад.

- Почему ты не разбудила меня?

Потому что я не самоубийца, хотела было сказать Гермиона, но вслух, разумеется, озвучивать свои мысли не стала.

- Я просто растерялась. Когда я подошла к дверям, за мной увязался Чарли. Я выпустила его, а потом вышла сама. Было еще темно, но очертания предметов уже можно было различить. Я дошла где-то до середины дорожки и решила развернуться, мне стало довольно страшно. Но когда я собралась это сделать, меня кто-то сильно ударил по голове, и я потеряла сознание. Очнулась я довольно быстро, оттого что Чарли облизывал мне лицо. Я поняла, что времени прошло совсем немного, рассвести не успело. Потом я кое-как добралась до спальни, заперлась в ванной. Дальше ты знаешь. При всем при этом я попрошу тебя учесть, что никаких психотропных веществ я не принимала, галлюцинациями и психическими расстройствами никогда не страдала, - выпалив все это на одном дыхании, Гермиона села на кровать и посмотрела на Драко, словно ожидая, что он вот-вот скажет, что ей пора в дурдом.

Но он этого не говорил, только задумчиво смотрел в полыхающий камин, и в серых глазах его плясали отблески огня.

- Когда ты выпустила Чарли, куда он пошел? – спросил Драко, напряженно о чем-то размышляя.

- Господи, да какое это имеет значение?

- Имеет, раз спрашиваю.

- Он ринулся в кусты сирени, он всегда туда бежит, птиц гоняет. Ничего примечательного. А теперь ты ответь мне, где ты был сегодня?

Драко усмехнулся.

- Хотел навести справки о старой подружке.

- О какой подружке? - Гермиона посмотрела на него непонимающим взглядом. - О Кристине? Она что, и тебе показывалась? - она спросила это таким упавшим голосом, что Малфой смерил ее подозрительным взглядом.

- Нет, мне она не показывалась. По всей вероятности, по тебе она скучала больше все эти годы. Когда ты уснула под утро, ты бормотала во сне: «Не может быть, не может быть». А потом ты называла имя – Кристина - и нетрудно было догадаться, кто тебя навестил этой ночью. Мне совершенно не понравилась эта история с посылкой, да и вспомнилось еще кое-что, - Гермиона слушала, затаив дыхание, - то письмо, которое тебе принесла к воротам какая-то старуха в день нашей свадьбы. Письмо было подписано инициалами «К» и «Б», кроме того, оба эти письма были написаны в каком-то дурацком стиле, и написаны они были одним и тем же человеком.

- Почему ты так решил? - Гермиона смотрела на мужа расширившимися от удивления глазами. Тогда, на свадьбе, она была уверена, что Драко не смог различить инициалы в конце письма, а он, оказывается, смог, да еще и помнил об этом все эти годы.

- Фразы отрывистые, и эти восклицательные знаки в конце каждого предложения… Это почерк одного и того же человека.

- Что ты имел в виду, когда сказал, что наводил о Кристине справки? Ты думаешь, она жива?

- Не знаю, Джоанна. Ее дядю выпустили из тюрьмы пару лет назад, он ушел из политики, ведет очень замкнутый образ жизни и старается лишний раз не привлекать к себе внимание. Ее брат, с которым мы с тобой имели честь быть знакомы, женился и вполне благополучен. Племянница и сестра знать о себе не давала, и была официально признана мертвой спустя какое-то время. Ее никто не видел с тех пор, как она исчезла. Как ты думаешь, может она быть жива?

Гермиона пожала плечами. Она не знала ответа на этот вопрос, и он не знал. Они замолчали, слушая, как потрескивают в камине поленья.

- Ты помнишь, однажды ты сказал, что ей нужны были какие-то бумаги твоего отца?

Драко кивнул, и, как это всегда бывало, когда речь заходила об отце, выражение его лица становилось жестким и каким-то непроницаемым.

- Ты понял, что это за бумаги? – спросила Гермиона.

- Нет, - он покачал головой. - Я пересмотрел все бумаги в его кабинете, но не нашел ничего, что могло бы ее заинтересовать. По крайней мере, на первый взгляд. Ни одного упоминания фамилии Бернгард. Если она и искала что-то, это вряд ли было связано с ее семьей.

- Тогда это очень странно. Ты думаешь, это все же была она? Если, конечно, я все-таки не сошла с ума.

- Я думаю, что помимо того очевидного обстоятельства, что ты видела Кристину или кого-то, мистическим образом на нее похожего, есть много «но» в этой истории. Первое. И дом, и сад, окружен кольцом мощных защитных чар, и пройти сквозь этот заслон могут либо люди, которые часто бывают у нас в доме, либо те, кто приходит по нашему приглашению, либо те, кто знает, что это за чары и как их снять. И могу тебя уверить, что никто, кроме весьма ограниченного круга лиц, этого не знает.

Гермиона согласна кивнула.

- Что это может значить?

- То, что Кристина могла бы попасть в наш сад только, если бы действительно была привидением. Но, судя по твоим рассказам, она была, как бы это сказать, вполне материальной? Значит, она была живой. Но как она могла в таком случае попасть в сад? Второе. Тебя ударили по голове, ударили несильно, довольно тяжелой доской. Я был утром в саду, она валяется около дорожки в траве. Убивать тебя не собирались, иначе били бы сильнее. Значит, хотели просто попугать?

- Зачем Кристине меня пугать? Какой во всем этом смысл? Кроме того, она хоть и была со странностями, она все же была волшебницей, и воспользоваться для этих целей палочкой было бы куда сподручнее. И вообще, я слабо представляю Кристину, которая тащит за собой тяжелую доску, вгоняя в руки занозы.

- Вопрос без ответа. В другой схожей ситуации я решил бы, что тот, кто тебя ударил, боялся, что ты имеешь доступ к его палочке, и без труда может определить, что за заклинание было сотворено этой палочкой последним.

Гермиона хмыкнула.

- Где прикажешь мне искать ее палочку? Да и ее саму? На дне морском?

- Третье. Почему не лаял Чарли? Если бы в саду был чужой, он бы бросился к нему, подняв оглушительный лай, а он, по твоим словам, бросился в кусты, что он делает только в двух случаях: если в саду нет чужих или если в саду только свои. Те, кого он знает. Что скажешь?

- Мне нечего сказать, Драко, правда, нечего. Все это так или иначе приходило мне в голову, но я совершенно не представляю, как все это можно объяснить. А самое главное, зачем все это?

- Вот именно, зачем? Знаешь, я бы не удивился, если бы узнал, что все эти годы она была жива. Но я скорее бы предположил, что она распивала коктейли на тропическом острове, живя под чужим именем, а не бродила бы босиком по темному саду, обмотавшись простыней, вокруг дома людей, которые едва ли обрадуются встрече с ней и пригласят на чай, уж скорее спустят с лестницы. А эта посылка? Это какой-то бред, но она никогда не была дурой, хоть ею и прикидывалась. И если уж эта игра затеяна, она затеяна с какой-то вполне конкретной целью.

- Вот только с какой?..

Они уснули очень поздно. Вопросы по-прежнему остались только вопросами, ответов на них не находилось. Гермиона долго ворочалась в кровати, а потом забылась тревожным сном.

Во сне она видела Кристину. Гермиона стояла на краю крутого высокого обрыва, дрожа от порывов ледяного ветра, а внизу под обрывом рокотало холодное зимнее море. Вода была свинцовой, и в этой воде, внизу, она увидела Кристину. Было очень высоко, но ей удалось отчетливо ее разглядеть. Она махала ей рукой и звала купаться, уверяя, что вода просто чудо, она купается вот уже шесть лет, и еще ни разу вода ни была холодной… В какой-то момент Гермиона потеряла равновесие и соскользнула с обрыва, оглушительно закричав.

Проснулась она от собственного крика. Комнату заливал яркий солнечный свет, и теплый ветер надувал невесомые шторы на окнах. Переведя дыхание, она села в кровати, пытаясь прогнать ужас, который она испытала, когда сорвалась с обрыва в клокочущее темное море.

Если бы только она смогла разобраться во всей этой истории! Но у нее не было никаких зацепок, ничего, что могло бы хоть что-то ей объяснить. Вчера, когда они говорили о том, что произошло, она забыла об одной детали, но сегодня она вспомнила о ней и решила не откладывать это в долгий ящик.

Из-за дверей библиотеки доносилась негромкая французская речь. Гермиона тихо постучала и открыла дверь.

- Ну что, как успехи?

Бэкки, с ног до головы перемазанная чернилами, подняла на маму полные мольбы глаза. Ежедневные уроки французского были для нее сущей пыткой, но Нарцисса имела свои взгляды на воспитание внучки.

- Сегодня неплохо. Ну что ж, юная леди, у вас будет десять минут для отдыха, а потом продолжим.

- Спасибо, бабулечка, - ребенок исчез из комнаты в мгновение ока. Гермиона улыбнулась, усаживаясь в кресло напротив свекрови. На столе лежали листы пергамента, исписанные неровным детским почерком.

- Она совершенно недисциплинированна, совершенно, - покачав головой, сказала Нарцисса.

- Она просто еще очень маленькая, - Гермиона улыбнулась.

- Вы с Драко все ей позволяете. Я, признаться, тоже с трудом говорю ей нет. Вы что-то хотели, Джоан?

- Откровенно говоря, хотела у вас кое о чем спросить. Дети нашли это вчера в саду. Я решила, что его потерял кто-то из гостей, - Гермиона выложила на стол перед свекровью найденный в саду медальон. - Вы знаете, кому он принадлежит?

- Знаю. Но вы, как я понимаю, полагаете, что его потерял кто-то из приглашенных на день рождения Бэкки.

- Вероятно так оно и есть, - пожала плечами Гермиона.

- Одно я могу сказать с полной уверенностью – медальон обронила не хозяйка.

- Но почему? Вы же сказали, что знаете, кому он принадлежит?

- Он принадлежит Владиславе Шеффер, - ответила Нарцисса. - Вам о чем-нибудь говорит это имя?

- Нет, - Гермиона отрицательно покачала головой, - среди приглашенных ее не было совершенно точно.

- Конечно, ее и не могло там быть, - Нарцисса осторожно взяла в руки медальон, - хозяйка этого медальона уже много лет находится в больнице святого Мунго, в отделении, где лечат болезни психики. Если говорить как есть, то Владислава сошла с ума окончательно и бесповоротно много лет назад, когда погибла ее семья. Этот медальон подарил ей муж в день свадьбы, первая буква ее имени, и с тех пор она с ним никогда не расставалась. Это грустно, но едва ли она когда-нибудь выйдет из больницы. И я ума не приложу, как ее медальон мог попасть в наш сад.

- Может, этот просто похож?

- Все возможно, но вряд ли.

- Она была вашей подругой? - сама не зная почему, Гермиона вдруг почувствовала странное беспокойство.

- Владислава? Нет, никогда. Мы учились на одном курсе, поддерживали приятельские отношения, но не более того.

- У вас есть ее фотография? – осторожно спросила Гермиона.

- Разве что среди школьных, но это было так давно… - Нарцисса легко поднялась из кресла, подошла к одной из полок и достала альбом с фотографиями. Страницы альбома легко перелистывались, мелькали чьи-то лица, но Гермиона не смотрела. Она напряженно ждала, когда же свекровь найдет нужную фотографию.

- Вот она, смотрите, - Нарцисса протягивала невестке альбом, раскрытый на нужной странице, и Гермиона взглянула на фото.

Хогвартс, скамейка у озера, большое раскидистое дерево - она узнала бы это место и через тысячу лет. Сердце тоскливо заныло, но она быстро отогнала ненужные мысли. Люди, изображенные на снимке, представляли в данную минуту для нее интерес куда больший. Люциус и Нарцисса, молодые и беспечные, радостно улыбались в объектив. Рядом с ними стояла еще одна пара - молодой человек и девушка, такие же молодые и счастливые.

- Это Владислава и ее будущий муж, - голос Нарциссы доносился откуда-то издалека, словно сквозь толщу воды.

Гермиона же продолжала жадно всматриваться в лицо девушки на фотографии. Высокие, резко очерченные скулы, зеленые с прищуром глаза, слегка раскосые, капризно изогнутые губы, густые темные волосы и победная улыбка красавицы, уверенной в своей неотразимости и власти над окружающими. Девушка на фотографии была довольно привлекательной, но отнюдь не поэтому Гермиона не могла отвести от снимка потрясенного взгляда.

Она уже видела эту женщину раньше. Шесть лет назад, еще до замужества, она видела Владиславу Шеффер в залитой дождем беседке посреди темного осеннего сада.



Глава 21

- Слушай, бывают у тебя дни, когда ты на стенку лезешь?

- Тоска, что ли?

- Нет, - сказала она медленно. - Тоска бывает, когда ты толстеешь или когда слишком долго идет дождь. Ты грустный - и все. А когда на стенку лезешь - это значит, что ты уже дошел. Тебе страшно, а чего боишься - сам не знаешь. Боишься, что произойдет что-то ужасное, но не знаешь, что именно.


Трумен Капоте "Завтрак у Тиффани"




На втором этаже стояла непривычная тишина, прерываемая только мерным тиканьем часов где-то внизу. Драко поспешно спустился вниз, так и не встретив никого из домочадцев. Миновав гулкий и пустой каминный зал, он быстро направился к выходу, невольно улыбнувшись: откуда-то со двора доносился звонкий смех дочери.

- Папочка, - раскрасневшаяся Бэкки со всех ног кинулась к отцу, незамедлительно потребовав взять ее на руки, - ты мне поможешь, правда?

- Драко, ни за что не подписывайся на эту авантюру, - Нарцисса, сидевшая неподалеку на террасе в плетеном кресле, покачала головой и улыбнулась.

- Что за авантюра? - Малфой поцеловал дочь, которая тут же кинула на бабушку победный взгляд, словно уже торжествуя близкую победу.

- Твоей неугомонной дочери взбрела в голову глупая идея выдрессировать собаку.

- И ничего не глупая, - Бэкки слезла с рук отца, проворно сбежав вниз по каменным ступеням крыльца. - Чарли, Чарли, ко мне!

Послышался шум, и через пару секунд из кустов показался Чарли, излучая несокрушимый оптимизм, выражавшийся в динамичном помахивании хвостом и звонком лае. Подбежав к своей маленькой хозяйке, он остановился как вкопанный, широко расставив лапы.

- Молодец, Чарли, ты очень умная собака, - Бэкки кивнула псу с самым серьезным видом, будучи очень озабоченной тем, чтобы явные успехи ее любимца не остались незамеченными отцом и бабушкой, - а теперь сидеть! Ну же, Чарли, сидеть!

Бэкки недовольно топнула ногой в ответ на вопросительное «гав».

- Милая, не переживай, он просто еще не знает этой команды, - улыбнулся Драко.

- Ну пап, а за сколько он ее выучит? Мальчишки смеялись над ним и сказали, что он ненастоящая собака, если не знает команд. А он ведь настоящая?

- Самая что ни на есть настоящая, - Драко с улыбкой смотрел на дочь. Порой, глядя на нее, он начинал скучать по тем временам, когда тебя всерьез заботят подобные проблемы, а весь мир похож на вращающийся калейдоскоп, каждый день складывающий из самых обыденных вещей волшебные невообразимые узоры.

- Скажешь им об этом, хорошо? Мамочка, доброе утро!

- Доброе утро, солнышко мое, - за спиной послышался голос Джоанны. Драко, не сводя взгляда с дочери, бросил через плечо:

- У нас сегодня по плану дрессировка Чарли. К вечеру он должен являть собой эталон дрессированной собаки. Ты с нами?

- Ну уж нет, - Джоан звонко рассмеялась, - у меня, боюсь, совершенно нет опыта в подобных делах!

Малфой, наконец, обернулся к жене, собираясь воззвать ее к родительской ответственности, но когда его взгляд остановился на ней, он почувствовал, как земля уходит у него из-под ног.

В дверях его дома, одетая в платье его жены, говорившая голосом его жены и отчего-то названная его дочерью мамой, стояла… Гермиона Грейнджер.

- Отчего ты так странно смотришь на меня? Я так плохо выгляжу сегодня? - она подошла к нему и поцеловала в щеку легким невесомым поцелуем, а потом провела ладонью по его щеке, заглянув в глаза. - Что случилось, Драко?

Малфой, как завороженный, смотрел на игру света в бриллианте обручального кольца, принадлежавшего его жене. Кольцо, принадлежавшее его жене, сейчас отчего-то красовалось на безымянном пальце Грейнджер. У Малфоя появилось странное ощущение дежа вю, словно это уже когда-то было - погибшая много лет назад Гермиона Грейнджер с абсурдной бесцеремонностью возникающая в его жизни.

- У покойников не бывает теплых рук, - Малфой дотронулся рукой до щеки, которой пару секунд назад коснулась мертвая подружка Поттера.

- Господи, да что с тобой сегодня? - Грейнджер, приподняв подол платья, спустилась с крыльца навстречу Бэкки.

- Мам, мам, ты знаешь, что мы с папой сегодня будем дрессировать Чарли?

- Знаю, солнышко, папа рассказал мне, - Гермиона взяла девочку на руки, и Бэкки обвила руками ее шею.

Все еще не понимая, как такое возможно, Малфой спустился вниз, с ужасом наблюдая за тем, как его дочь обнимает Гермиону Грейнджер.

- Убери руки от моей дочери!

- Папочка, ты чего? – удивленно спросила Бэкки. - Ты разве не узнаешь маму?

Почти смирившись с мыслью о том, что сходит с ума, он выхватил девочку из рук Грейнджер.

- Ну, знаешь, Малфой, это уже слишком! - Грейнджер зло сощурила глаза, а потом, словно услышав что-то, обернулась назад. На дороге, ведущей к воротам, показался какой-то человек, но отсюда было не разобрать, кто это. Грейнджер несколько секунд пристально смотрела вдаль, а потом вновь повернулась к Малфою.

- Все из-за тебя! Из-за тебя мы пропустили его приход. Надеюсь, он не будет слишком недоволен. Иди и встреть его! - разразившись гневной тирадой, Грейнджер быстро пошла навстречу идущему от ворот человеку.

- Кто это - он?

Фигура Грейнджер быстро удалялась, но вот разглядеть того, к кому она так спешит, по-прежнему не представлялось возможным.

- Это дедушка. Пойдем в дом, пап. Тебе лучше с ним не встречаться, - Бэкки развернулась и быстро побежала прочь.

- Бэкки, стой! - Малфой было собрался кинуться вслед за дочерью, но кто-то вдруг схватил его за руку. Чьи-то ледяные пальцы железной хваткой впились ему в запястье. Перед ним стояла заплаканная Джоанна.

- Слава Богу, где ты была? - он с тревогой вглядывался в лицо жены. Она странно выглядела, как будто была измучена бесконечной тяжелой болезнью, с черными тенями под глазами, бледная и словно бы пошатывающаяся от слабости.

- Что бы ни было, не пускай его в наш дом, ни пускай его в нашу жизнь, ты слышишь? Только не разрешай ему войти, иначе он меня погубит, всех нас, - Джоан вдруг странно захрипела, а потом потеряла сознание, безвольной куклой повиснув на руках у Драко. Он принялся что есть силы бить ее по щекам, пытаясь привести в чувство, но ничего не получалось.

- Джоан, Джоан! Ну, очнись же!

Что-то холодное плеснуло ему в лицо. Плохо понимая, что происходит, он открыл глаза и с удивлением обнаружил, что его жена активно поливает его водой из стакана, который в ярких лучах утреннего солнца вспыхивал в ее руках слепящим блеском. Вода из него продолжала литься на подушки.

- Перестать немедленно, - простонал Малфой. Несколько секунд он лежал неподвижно, с закрытыми глазами, а потом поднялся с кровати и, пошатываясь, побрел в ванну. Его жена, на первый взгляд живая и здоровая, выглядела вполне адекватно, если не считать лихорадочного блеска в глазах.

- Что случилось? – встревожено спросила она.

- Ничего, - он открыл кран и зачем-то опять поплескал себе в лицо ледяной водой. Мерный звук льющийся воды немного успокоил его, и осознание того, что это был всего лишь сон, постепенно приносило успокоение. Не было ни Грейнджер, ни его отца, и он был бесконечно этому рад.

Его жена возникла в дверях ванной и облокотилась о косяк, скрестив руки на груди, точь-в-точь как Грейнджер в его сне. В голове снова неприятно зашумело.

- Ты кричал, - она обеспокоенно заглядывала ему в лицо, как будто пытаясь отыскать в нем следы недавнего безумия. Малфой нарочито тщательно закрутил кран, а потом посмотрел на нее тяжелым взглядом.

- Все в порядке, - он прошел мимо нее обратно в комнату и сел на край кровати. Она осталась стоять в дверях ванной, продолжая смотреть на него, словно он был буйнопомешанный. - Все в порядке, - повторил он и обессилено закрыл глаза.

- Драко, - Гермиона подошла к нему и взяла его за руку, усевшись рядом. - Что это было?

- Это был кошмарный сон, - он говорил нарочито спокойно, стараясь унять непонятно откуда взявшуюся злобу. Она была ни в чем не виновата, и он был даже благодарен ей за заботу в глубине души, но сейчас больше всего на свете ему хотелось побыть одному. Побыть одному, привести в порядок мысли и успокоиться. Ему не хотелось, чтобы она видела его таким - растерянным и напуганным.

Она молчала, и он вдруг почувствовал угрызения совести за то, что был так резок с ней.

- Прости меня. Я не хотел на тебя накидываться, просто… Просто мне нужно время, что немного прийти в себя.

- Драко, - голос Гермионы дрожал, - что-то плохое, что-то связанное с Бэкки, да? Ты видел Бэкки?

- Нет, нет, с ней это никак не связано, успокойся. Я просто видел во сне человека, которого увидеть… Увидеть не должен был.

- Это женщина?

- Бог мой, Джоан, вот только сцен ревности не хватало!

- Я просто спросила, - Гермиона примирительно улыбнулась, - даже если это была женщина, встреча с ней вряд ли доставила тебе радость.

- Тебе не откажешь в логике, кошмарные сны редко приносят радость, - Малфой поднялся с кровати, подошел к окну и распахнул настежь балконную дверь. Комната наполнилась запахом цветущего жасмина и лесных фиалок.

- Расскажешь?

- Рассказать что?

- Расскажи, что тебе приснилось.

- Джоан, зачем тебе это знать? – устало спросил Малфой.

- Затем, что мне небезразлично, что тебя беспокоит, и почему ты просыпаешься в таком странном состоянии. Я твоя жена, если ты помнишь.

Последняя реплика заставила Малфоя усмехнуться.

- Что? – спросила Гермиона.

- Ничего, давай просто закончим этот разговор.

- Это что, кто-то из твоего прошлого? - нехорошая догадка, зародившаяся у Гермионы, заставила сердце тревожно сжаться. Она пристально вглядывалась в лицо мужа, но это мало что дало ей.

- Мне приснилась девушка, которая умерла много лет назад. Предвосхищая все твои вопросы и ассоциации, я сразу оговорюсь: я никогда ее не любил, не дружил с ней и никаких иных светлых чувств к ней не испытывал. В школе я ее ненавидел, потом мне стало все равно. Потом она умерла.

- Что с ней случилось? - говорить о самой себе было странно, особенно учитывая, что Малфой ничего не подозревал о первопричине ее столь пристального интереса.

Расспрашивать его о Гермионе Грейнджер было нечестно, словно бы она знала, какие карты у него на руках, и это давало ей преимущество. Преимущество, которое позволяло ей обыгрывать его вот уже шесть лет. В последнее время ее стала бесконечно тяготить тайна, которую она скрывала. Она не задавалась вопросом, было ли это муками совести или просто усталостью от того, что все время приходится врать, приходится контролировать, что ты делаешь и что говоришь. Жизнь во лжи оказалась ни чем иным как балансированием на острие ножа, и она все чаще и чаще стала ловить себя на мысли, что сорваться гораздо проще, чем казалось раньше.

- Я не знаю точно, кажется, какой-то несчастный случай… Извини, Джоан, я не слишком хочу испортить себе выходной, предаваясь не слишком радостным воспоминаниям.

- Как скажешь, - Гермиона встала и пошла к двери.

- Ты обиделась?

- На что мне обижаться? - Гермиона улыбнулась, заставив голос звучать ровно. - Я зайду к Бэкки, она, наверное, уже проснулась.

- Я люблю тебя, - вдруг сказал Драко.

Он редко говорил ей об этом, и если бы не его предыдущее высказывание, она, пожалуй, была бы бесконечно счастлива. Глупо было обижаться на то, что он сказал о Гермионе Грейнджер. Глупо, но она ничего не могла с собой поделать, какой-то частью себя она по-прежнему принадлежала прошлому, и ничто и никогда не сможет этого изменить. Ее охватило ощущение глупой детской обиды, словно бы он признался в любви не ей. Она улыбнулась, повернув ручку на двери. На пороге она задержалась на пару секунд, как будто решаясь на что-то.

- Ее звали Гермиона? - тихо спросила она.

- Что? – переспросил Малфой, то ли не расслышав ее вопроса, то ли просто растерявшись, не ожидая его услышать.

- Ту девушку, о которой ты говорил, ее звали Гермиона?

- Да. Откуда ты знаешь? - во взгляде Малфоя промелькнуло ни то удивление, ни то подозрение.

- Ты назвал во сне это имя. Я просто предположила, - она пожала плечами, а потом бесшумно выскользнула из комнаты.

Драко в задумчивости посмотрел на захлопнувшуюся дверь. Что-то мешало поверить ему в то, что он назвал во сне Грейнджер по имени. Он не сделал этого ни разу за все время обучения в Хогвартсе, так с чего бы вдруг ему называть ее по имени теперь? Вот только откуда его жена могла узнать это имя?

Гермиона закрыла за собой дверь и несколько секунд пыталась унять бешено колотящееся сердце. Ее вдруг охватило предчувствие какой-то близкой, неотвратимой катастрофы, словно кто-то вдруг сжал ей сердце железной рукой. Она закрыла глаза, обессилено прислонившись к холодной стене. В памяти начали проноситься какие-то неясные образы, мысли начали путаться, а потом, словно вспышка, в сознании пронеслось воспоминание о назначенной на сегодня встрече. Ей надо было незаметно ускользнуть из дома, причем сделать это лучше всего под каким-нибудь благовидным и безобидным предлогом. Она разжала ладонь, в которой продолжала судорожно сжимать маленький листочек пергамента, на котором был написан адрес ресторана в отдаленном магловском районе Лондона. Если повезет, сегодня она сможет найти ответы на многие вопросы.

В назначенный час Гермиона вошла в зал ресторана, в котором у нее была назначена встреча. Обежав глазами присутствующих, она остановила взгляд на элегантно одетом мужчине, который сидел в одиночестве у окна. Увидев вошедшую в зал Гермиону, он помахал рукой, и она направилась к нему.

- Миссис Малфой, добрый день, - мужчина встал со своего места, приветствуя Гермиону. Она кивнула в ответ, заняв место напротив.

- Добрый день, мистер Смит.

- Вы прекрасно выглядите.

- Благодарю вас, но, с вашего позволения, давайте перейдем к делу, если вы не против. У меня мало времени.

- Как вам будет угодно. Однако задали вы мне задачку, должен я вам сказать, - мужчина покачал головой.

- Вам нечем меня порадовать?

- Ну, отчего же. Я бы не был так категоричен.

На стол перед Гермионой легли две ничем не примечательные папки. Она глубоко вдохнула и открыла первую.

Сидящий напротив мужчина с интересом разглядывал свою собеседницу. Едва ли хоть кто-нибудь мог бы с полной уверенностью сказать, чем занимался этот человек, но в определенных кругах он слыл человеком, способным в сжатые сроки раздобыть любую информацию. Вряд ли Гермиона догадывалась, что в свое время именно этот человек собирал на нее досье по просьбе Драко Малфоя. Но рассказывать ей об этом совершенно не входило в его планы, и он просто ждал, когда она закончит листать содержимое папок.

- То, что написано здесь, - Гермиона красноречиво похлопала ладонью по столу, - это все?

- Все, что удалось узнать. Я могу многое, но не все. Если в двух словах, то ситуация обстоит так. Фигурант номер один - некая Кристина Бернгард. Родилась в очень влиятельной семье, до шестнадцати лет ее и ее родного брата воспитывали родители, после они трагически погибли при весьма туманных обстоятельствах. Незадолго до смерти родителей девушку похитили, но ее семья выполнила требования похитителей, и она благополучно вернулась домой. Однако это маленькое приключение имело весьма серьезные последствия, - информатор Гермионы выдержал эффектную паузу.

- Какие же?

- После она закрутила роман с человеком, который и организовал ее похищение. Семейство пришло в ужас, но история эта имела печальный финал. Безумная история любви вроде как закончилась полным крахом. Кристина тяжело все это переживала – разрыв с любимым человеком, потом смерть родителей, в общем, ей пришлось несладко. Вскоре после этих событий ее дядя стал министром магии Швеции, и несколько лет она жила спокойно и вполне размеренно. Потом она приехала в Англию, вроде как по работе. Здесь ее жизнь была на виду, и все было вполне благополучно, ровно до того момента, как она исчезла. Последний раз ее видели в одном альпийском отеле. Через пару дней после ее исчезновения министр магии был снят со своего поста в связи с каким-то политическим скандалом. Еще через несколько месяцев Кристина была признана мертвой в связи с…

- Спасибо, эту историю я знаю, - Гермиона расстроено барабанила пальцами по столу. - Больше она нигде не появлялась?

- Нет. Хотите мой совет?

- Хочу.

- Знаете, как говорят: рвется там, где тонко. Так вот, в ее биографии отрабатывать нужно историю с похищением. Найдите того, кто ее похитил - найдете ее.

- Она ведь мертва, - возразила Гермиона.

- Но вы в это, похоже, не слишком верите, - усмехнулся мужчина.

- Как мне его найти, если я даже не знаю его имени? Здесь не написано, - Гермиона кинула красноречивый взгляд на папку.

- У меня есть только его фото, - к огромному удивлению Гермионы на стол легла фотография.

- Где вы ее достали? - она потрясенно разглядывала снимок, на котором были запечатлены совсем еще юная Кристина Бернгард и незнакомый парень. Впрочем, Гермиона могла бы назвать его незнакомым с одной оговоркой - она видела его среди приглашенных гостей на памятном приеме, когда было объявлено об их с Драко помолвке. Она отложила снимок.

- Вы не знаете, как его зовут? - скорее утвердительно, чем вопросительно проговорила Гермиона.

- Увы, да и вряд ли он пользовался своим настоящим именем. Ну, так что, с жертвой стокгольмского синдрома разобрались?

Гермиона хотела было уже согласиться, но что-то вдруг заставило ее замолчать на полуслове. Какое-то странное, неясное, ускользающее воспоминание… Стокгольмский синдром. Она от кого-то уже слышала о нем, вот только от кого?

- Вы знаете, что такое стокгольмский синдром?

- Да, знаю, - рассеянно ответила она.

Ей нужно сейчас как можно быстрее закончить этот разговор и все обдумать. Слишком много загадок было в этой истории, а отгадки предстоит найти именно ей. А иначе, она была в этом уверенна, кто-то обнародует отгадки на ее загадки, опередив ее, и тогда даже страшно подумать о том, что будет.

- А что по поводу Владиславы Шеффер? – через пару минут спросила Гермиона.

- Ну, ее история еще более трагичная, чем первая. Она родилась в Англии, училась в Хогвартсе, на факультете Слизерин, кстати, была дружна с вашими свекром и свекровью. После окончания школы она вышла замуж и родила сына. Ребенок родился у них через много лет после свадьбы, и был любим матерью просто до беспамятства. Когда началась война, к ней с предложением о сотрудничестве обратился ни кто иной, как Волан-де-Морт, но она отказалась.

- Зачем они были нужны Волан-де-Морту?- напряженно спросила Гермиона.

- Я не сказал «они», я сказал «она». Зачем она была так ему нужна, теперь, думаю, мы уже не узнаем. Но отказ ее произвел на Темного Лорда впечатление очень сильное, и ее муж и сын были убиты по его приказу. Что он хотел этим добиться, запугать ли ее или просто отомстить, я не знаю, но психика ее не выдержала, и она сошла с ума. Вот уже много лет она содержится в больнице святого Мунго, и посетителей к ней не пускают. Исключений не делают.

Гермиона подняла на собеседника усталый взгляд. Владислава Шеффер вот уже много лет не выходит из больницы, и судя по всему, вовсе недееспособна. Но в саду их дома был обнаружен принадлежащий ей медальон, который, весьма вероятно, оборонила Кристина, вот уже много лет считающаяся мертвой.

- Скажите, а пути этих женщин нигде не пересекались?

- Нет.

- А что по поводу Анелии Демиртас и Эрика Штольберга?

- Миссис Малфой, эти люди либо никогда не существовали вовсе, либо умеют очень хорошо заметать следы. Знаете что? - ее собеседник задумчиво посмотрел на нее, что-то напряженно обдумывая. - Я не знаю, зачем вы пытаетесь узнать что-то обо всех этих людях, но одно могу вам сказать точно - если в отношении вас или вашей семьи от них исходит какая-то угроза, бойтесь той, которую зовут Владислава Шеффер.

- Но почему именно ее? Я даже никогда не встречалась с ней.

- Видите ли, вы не знаете одной детали, но она, в вашей ситуации, думаю, принципиальна.

- Что за деталь? - Гермионе легкомысленно казалось, что ее уже сложно чем-то удивить.

- Семью Владиславы Шеффер убили по приказу Волан-де-Морта. И знаете, кто это сделал?

- Понятия не имею, - пожав плечами, заявила она.

- Это сделал Люциус Малфой. Отец вашего мужа.





































Редкий дар

Если не спросить - никогда не узнаешь, если знаешь - нужно лишь спросить.


Джоан Роулинг "Гарри Поттер и Дары Смерти"




Гермиона тяжело вздохнула, с тоской глядя на то, как безжалостное пламя камина равнодушно уничтожает очередной листок пергамента, исчерканный ею вдоль и поперек. Вот уже третий час она сидела в пустом кабинете мужа и пыталась привести в порядок мысли. Получалось плохо, ибо события последних недель их жизни никак не желали укладываться хоть в мало-мальски логичную схему. Слишком много имен, событий и нелогичных, бессвязных на первый взгляд фактов. Как с этим справиться и как найти ответ хоть на один из вопросов, мучивших ее в последнее время, она категорически не знала. В очередной раз, глубоко вздохнув, она положила перед собой чистый лист пергамента и с завидной настойчивость принялась складывать и сопоставлять разрозненные факты, словно пазлы сложной мозаики. Мозаики, сложить которую не получается в силу того, что ты не знаешь общей картины, а потому и все части кажутся неподходящими друг другу и решительно не желают складываться в единое целое. Но если и существовали подсказки, способные помочь ей сложить эту картину, искать их следовало в прошлом. В ее ли собственном прошлом, в прошлом Малфоев или же вовсе в прошлом третьих лиц - да это было и не столь важно, в чьем именно прошлом. Одно она знала наверняка - причиной ее сегодняшних несчастий были чьи-то вчерашние ошибки. Отчасти, безусловно, ее собственные.


Как бы там ни было, но лично для нее вся эта история началась с завещания Люциуса Малфоя. За столько лет она так и не смогла найти ответа на вопрос, зачем этому странному и опасному человеку понадобилось делать ее своей невесткой, но факт оставался фактом, поэтому Гермиона решительно написала в самом верху листа «Люциус Малфой». Казалось, даже от его имени, всего-навсего имени, написанного чернилами на листе пергамента, веяло опасностью. Пару секунд Гермиона внимательно вглядывалась в написанные собственной рукой буквы, сложившиеся в имя ее свекра, а потом решительно провела вниз еще несколько линий.

Под первой линией она, не раздумывая ни секунды, написала имя «Эрик Штольберг». В конце концов, именно он сообщил ей о завещании, именно с его легкой руки она и стала той, кем была сейчас - женой Драко Малфоя. Гермиона спрашивала себя о том, что она могла бы сказать об этом человеке с полной уверенностью? И с полной же уверенностью она отвечала себе - ни-че-го. О Штольберге она не могла бы сказать ничего с полной уверенностью. Он всегда был для нее загадкой, разгадать которую она так и не смогла. Он был, без сомнения, умен, интересен и опасен. И скрытен. Впрочем, в мире, к которому она теперь принадлежала, такой набор качеств был необходим, как воздух. И все же кое-то странное чувство, словно она что-то упускает, никак не желало покидать ее. Этот человек был мертв вот уже несколько лет. Узнать обстоятельства его смерти она так и не сумела, но, с другой стороны, она своими собственными глазами видела его могилу. Хотя, если учесть, что этим людям удалось провернуть в отношении нее самой не оставляло сомнений в том, что имитация своих похорон или чьих-то еще едва ли являлась бы для них большой проблемой. Да и вчерашний разговор не шел у нее из головы - человека по имени Эрик Штольберг никогда не существовало на свете. Также как и Джоанны Олдридж, впрочем.

Гермиона усмехнулась, задумчиво глядя на весело полыхающие в камине языки пламени. Если отталкиваться от этой параллели, все это означало только одно – человек, которого она знала как Эрика Штольберга, жил под чужим именем. Только вот узнать, что за причины вынудили его сделать это, ей уже вряд ли удастся. Как его звали, откуда он был и почему именно ему Люциус Малфой поручил воплотить в жизнь свою странную и не поддающуюся никакому объяснению последнюю волю? А если он был поверенным Люциуса Малфоя в таком деликатном деле, с большой долей вероятности он мог быть Пожирателем смерти. Но в числе осужденных после падения Волан-де-Морта его не было совершенно точно, Гермиона тогда очень пристально следила за этими событиями. И, тем не менее, он был тесно связан с Люциусом, который в свою очередь был одним из приближенных Темного Лорда. Кем все же был этот человек и как он погиб? Поставив несколько знаков вопросов под именем «Эрик Штольберг», Гермиона написала радом имя «Анелия Демиртас» и с тоской подумала о том, что и это имя не более чем один большой риторический вопрос. Девушки с таким именем, если верить собранному Гермионой досье, тоже никогда на свете не существовало. Еще один фантом. Еще один. Девушка, странным образом оказавшаяся в числе поверенных Люциуса Малфоя. Гермиона не могла бы с уверенностью сказать, что связывало Нэл и Штольберга. По крайней мере, за те месяцы, что они провели вместе с ней, она не заметила между ними ничего такого, что служило хотя бы маленьким намеком на существование отношений, отличных от деловых. И, тем не менее, по каким-то причинам она была посвящена Люциусом в свой план. Значит ли это, что он знал ее настолько хорошо и давно, что смог ей довериться в таком деле? Или же на это существовали еще какие-то причины?

Как бы там ни было, но Анелия Демиртас умерла при загадочных обстоятельствах в тот же самый день, что и Штольберг. Гермиона закрыла глаза, и перед ней на минутку возник забытый образ всегда улыбающейся и жизнерадостной Нэл. Кто она была на самом деле, и что с ней случилось? Что?

И, несмотря на отсутствие ответов на многие вопросы, Гермиона уверенно соединила между собой написанные имена. Так или иначе, между ними существовала некая связь, которая однажды собрала их всех вместе. Это было то, в чем Гермиона была уверенна абсолютно точно.

Под следующей линией Гермиона написала имя «Кристина Бернгард». Красивая и равнодушная, словно Снежная Королева, холодная, точно ледяное дыхание балтийского ветра, филигранно-искусная притворщица, преследовавшая собственные цели. Вот только какие? По крайней мере, в отношении Кристины у Гермионы не возникало сомнений в одном - в ее подлинности. В том смысле, что Кристина не была ни выдумкой, ни фантомом - она была вполне реальным человеком с более-менее прозрачным прошлым. Хотя, что Гермиона знала о ней наверняка? Богатая наследница, племянница министра магии Швеции, подростком потерявшая родителей и побывавшая в руках похитителей. Что нужно было ей в Британии? Она зачем-то приехала сюда, и вовсе не возвышенные интересы международного магического сотрудничества привели ее в эту страну. Она что-то искала в Англии. Что-то, что было ей жизненно необходимо. И это что-то мог помочь найти ей Драко. Он сказал тогда, что Кристине были нужны какие-то бумаги Люциуса. Но Драко поклялся, что перерыл весь архив отца, и никаких упоминаний о Кристине или о семье Бернгард не нашел. Это могло означать, что Малфой ошибся в своих умозаключениях, или же это означало, что Кристина искала что-то, что не касалось непосредственно ее или ее семьи. Заполучить это она желала так отчаянно, что решила женить на себе Малфоя и сплела искусную паутину лжи, в которой запутались все окружающие. Если бы не счастливый случай, Гермиона, весьма вероятно, отступила бы тогда, во Франции. Она вспомнила свой разговор с Кристиной в ресторане альпийского отеля. Та, не моргнув глазом, хладнокровно солгала о своей помолвке с Малфоем. Она играла ва-банк, потому что это, по всей видимости, был ее последний шанс. Разбитый флакон с амортенцией в ее номере. У Гермионы не возникло сомнений в том, для каких целей она был приготовлена. У мисс Бернгард не получилось окрутить Малфоя, не прибегая к магии, и она решила прибегнуть к средствам более радикальным. А потом... потом было ее скоропалительное и необъяснимое исчезновение, записка брату с просьбой не искать ее и перевернутый вверх дном номер. Что произошло за те полчаса, пока они были с Малфоем на смотровой площадке в горах? Что заставило ее бежать, бросив все, и не позаботиться о последствиях? Как ни крути, а после ее исчезновения последовал арест ее дяди. Как могли быть связаны эти события, и что заставило ее бежать? Что или… кто?

Пришедшая в голову мысль была неожиданной, но в свете недавно полученной информации о биографии Кристины весьма и весьма логичной. Что если тогда она сбежала не одна?

Стокгольмский синдром.

Безумная любовь Кристины к человеку, который ее похитил. А потом оставил.

«Он ее оставил, она очень страдала. Что если он вернулся тогда, и его возвращение заставило ее бежать с ним, позабыв обо всем на свете?»

Гермиона раскрыла папку, полученную вчера, и достала оттуда фото Кристины и того, кто стал причиной ее стокгольмского синдрома. В нем, пожалуй, не было недостатков, кроме одного – Гермиона не имела ни малейшего представления, кто он такой. И, тем не менее, она видела его однажды. В день объявления их помолвки, он был среди гостей. Ведь он приходил зачем-то, и, судя по всему, хотел он только одного - он хотел, чтобы его увидела она, Гермиона. Но только зачем? Зачем, если они никогда не были знакомы? Что он хотел сказать ей?

Даже если предположить, что по какой-то причине этот человек решил вернуться к Кристине и она сбежала с ним, наплевав на все, это не давало ответа на вопрос, как были связаны Кристина и все те, чьи имена были написаны на листке пергамента чуть выше. Штольберг познакомился с Кристиной на приеме Малфоев, Гермиона была свидетельницей их знакомства, и было совершенно не похоже, что эти люди знали друг друга раньше. Нэл, так та и вовсе с Кристиной не пересекалась. Да и Штольберг больше с ней не встречался…

«Стоп! Он приходил тогда ко мне на работу, тогда в министерство. Хотя… ничего примечательного в той встрече не было, пожалуй, разве что разбитое зеркало Кристины. Дурная примета».

И опять неприятное чувство, словно она что-то упускает, закралось в душу. Зеркало. Что-то, связанное с этим зеркалом…

«Кристина выронила зеркало после какой-то реплики Штольберга. И все бы ничего, если бы не выражение ее лица».

Гермиона как сейчас помнила растерянность и непонимание, написанные на лице Кристины. Но что странно, помимо всего прочего она прочла тогда в глазах Кристины надежду. Это было странно и необъяснимо, но он сказал что-то, что повергло ее в шок. Только вот Гермиона, как ни пыталась, не могла вспомнить, что же это было. И еще, в эту схему никак не укладывалось то, что Нэл сказала однажды Штольбергу, незадолго до их смерти: «Это что, отголоски стокгольмского синдрома?» Все это могло бы быть простым совпадением, но в версию совпадения верилось слабо, если не сказать, не верилось совсем. В какой-то момент у Гермионы родилась шальная мысль, что Штольберг и мог быть возлюбленным Кристины, но эта версия не выдерживала никакой критики, ибо фотография человека, так поразившего воображение скандинавской красавицы, лежала сейчас на столе перед Гермионой. Одно она могла сказать наверняка - запечатленный на фото человек не был Штольбергом. Но тогда как они были связаны?

В конце концов, мертва ли была Кристина? Или вся ее трагическая кончина не более чем хорошо срежиссированный спектакль? Жива ли она, и если да, то как у нее мог оказаться медальон Владиславы Шеффер? Это имя Гермиона написала под следующей линией. То, что Гермиона узнала о ней, было поистине страшным - потерять семью и сойти с ума, только вот еще более страшным было осознание того, что сделал это отец ее мужа. Не то, чтобы Гермиона когда-нибудь питала иллюзии на счет Люциуса Малфоя, но, тем не менее, малодушно предпочла бы не знать всего, что знала о нем теперь. По крайней мере, в отношении Владиславы Шеффер ясно было одно - у нее были более чем веские причины ненавидеть Люциуса и всю его семью. Однако снова возникали вопросы без ответов. Если Владислава Шеффер вот уже много лет находится в клинике святого Мунго, как она могла оказаться шесть лет назад в темном осеннем саду дома, попасть на территорию которого мог только ограниченный круг лиц? А Гермиона до сих пор отчетливо помнила лицо той женщины, фотографию которой через много лет она увидела в школьном альбоме своей свекрови. Как она могла выбраться из клиники, как она могла попасть в защищенный заклинаниями сад? Как, в конце концов, у Кристины, которая умерла много лет назад, мог оказаться ее медальон? И кто шлет письма якобы с того света, грозя ей, Гермионе, разоблачением?

Устав от бесконечных дум, Гермиона смяла очередной листок и оправила его следом за сожженными собратьями. Было ясно как дважды два, что мужу не следует знать ни о ее сыскной деятельности, ни о ее детективных выкладках.

В кабинете повис запах сожженной бумаги, и Гермиона подошла к дверям, ведущим на балкон, и распахнула их. В комнату тут же ворвался порыв свежего ветра, неся с собой благоухание теплого летнего вечера и свежести близкой грозы. Вдохнув полной грудью, Гермиона вернулась в комнату и села на диван, взяв в руки книгу. В конце концов, такое времяпрепровождение вязалось с образом хорошей жены куда больше, чем сбор досье на бывших друзей и врагов.

Минут через двадцать в комнату заглянул Драко, по всей видимости, только что вернувшийся с работы.

- Привет, - голос мужа заставил Гермиону поднять голову от книги, которую она пыталась читать последние полчаса, - ты не видела нашу дочь?

- Привет, - Гермиона улыбнулась, поднялась с дивана и подошла к мужу, поцеловав его в щеку быстрым поцелуем, - она была с Нарциссой.

- Судя по тому, что я только что столкнулся с мамой на лестнице, нашей дочери с ней уже нет. Бэкки исчезла в неизвестном направлении вместе с ее палочкой. И мне это не нравится.

- Бэкки, - Гермиона выглянула в коридор и позвала дочь, - немедленно поднимись в мою комнату!

- Это стратегическая уловка? - Драко улыбнулся, усаживаясь на диван рядом с женой.

- Сто против одного, в спальню к нам она не пойдет.

Минут через пять Бэкки на цыпочках пробралась в кабинет, явно желая остаться незамеченной. В руках она сжимала, словно трофей, волшебную палочку Нарциссы, после чего подошла к столу и с самым невозмутимым видом шибанула ею по краю стола, отчего из палочки вырвался сноп искр, ударивших в стоящую на камине вазу. Последняя немедленно разлетелась на десяток неровных осколков. Бэкки восторженно вскрикнула, судя по всему, оставшись довольной результатом, после чего решила повторить попытку.

- Так-так, юная леди, вы не объясните нам, что тут происходит?

Гневный окрик мамы заставил ребенка подпрыгнуть на месте, после чего пойманное на месте преступления дитя обернулось к родителям с самым невинным видом. Однако ни вид сурово смотревшего на нее отца, ни сердитой мамы, скрестившей на груди руки, не произвел на дочь сильного впечатления.

- Мам, пап, вы видели? - Бэкки явно хотелось похвастаться своим успехами на попроще магии. - У меня получается колдовать! - девочка запрыгала на месте и радостно захлопала в ладоши.

- Господи, Бэкки, между тем, что делаешь ты и колдовством нет ничего общего, - Гермиона выхватила у дочери палочку и положила ее на стол. - Это опасно, не смей никогда так больше делать! Ты поняла меня?

- Поняла, мам, - Бэкки приняла вид смиренного агнца, сочтя за благо сменить тему, - а мы послезавтра отправимся в зоопарк? Ты обещала мне, помнишь?

- Бэкки, я тебе уже сто раз сказала да!

- Хотя по совести, тебя следует наказать и посадить под домашний арест, - Драко, пытаясь скрыть улыбку, строго посмотрел на дочь. Бэкки демонстративно зашмыгала носом, в глубине души прекрасно понимая, что родительское сердце не камень и всерьез ее наказывать никто не собирается, а посему следовало сейчас же примерить на себя образ глубоко раскаявшегося ребенка, вполне осознающего свои ошибки. Однако следующая реплика отца заставила Бэкки навострить уши.

- Но по сравнению с тем, что сделали вчера мальчишки Пэнси, это еще цветочки.

- И что они сделали? - Гермиона с недоверием глянула на внимательно прислушивающуюся к их разговору дочь.

- Они украли у своей гувернантки волшебную палочку и распилили ее пополам. Когда их призвали к ответу, они заявили, что «намеревались изучить ее содержимое». Гувернантка уводилась со скандалом, а Пэнси со вчерашнего дня рвет и мечет. Она сказала, что если так и дальше пойдет, нам откажут от дома все приличные семьи.

Бэкки, до этого молча прислушивающаяся к разговору родителей, вдруг дрогнувшим голосом переспросила:

- Пап, они правда ее распилили? - глаза ребенка медленно наливались слезами, и растроганные родители уже были готовы вслед за своим чадом разрыдаться от умиления, что дочь так шокирована этим вопиющим актом вандализма. Однако заблуждались они недолго. - Они же обещали подождать меня! - ребенок яростно топнул ногой, но тут же спохватился, поняв, что сболтнул лишнего.

- Ну, вот что, Бэкки, это уже не смешно!

- Верно говорят, мужчинам верить нельзя, - Бэкки не по годам глубокомысленно покачала головой. Гермиона и Драко, переглянувшись, расхохотались - слышать подобные высказывания из уст пятилетнего создания было особенно умилительно.

- А что, - девочка уперла руки в бока, - я сама сколько раз слышала, как тетя Пэнси говорила, что нельзя!

Бэкки, до глубины души тронутая предательством друзей и родителей, с непозволительным легкомыслием относившихся к ее несчастью, обиженно отвернулась.

- Вот что, вас всех бы не мешало как следует выпороть, а то учитесь одним глупостям.

От немедленной расправы ребенка спасло появление бабушки, впрочем, не меньше родителей пылавшей праведным гневом.

- Ребекка, вот ты где! Немедленно верни мою палочку и объяснись!

- Бабулечка, но я не брала твою палочку, - дочь полными мольбы глазами посмотрела на родителей, умоляя не выдавать ее. Ибо вить веревки из родителей у нее поучалось без особого труда, а вот Нарцисса в ее глазах имела нерушимый авторитет.

- Мам, она на столе.

- И ты не скажешь мне, как она там оказалась? - Нарцисса с подозрением посмотрела на внучку.

- Но я не знаю, - Бэкки посмотрела на бабушку ясными серыми глазами. -Спроси у папы.

- Драко, это ты ее брал?

- Я, мам, - Драко тяжело вздохнул, одарив дочь взглядом, в котором без труда угадывалось, чего ей эта ложь будет стоить. Поэтому Бэкки сочла за благо немедленно ретироваться, воздержавшись от традиционного поцелуя мамы и папы на ночь, а потом потянула Нарциссу за руку.

- Бабушка, почитай мне на ночь, а?

- Хорошо. Иди, готовься ко сну.

- Мам, мам! — Бэкки, уже, очевидно, успела позабыть об угрозе, нависшей над ней в лице родителей. — А когда вы купите мне нового мишку?

- А ты не скажешь мне, что случилось со старым?

- Мам, он потерялся.

- Нет, Бэкки, вы с мальчишками оторвали ему голову, возжелав проверить, как крепко она пришита.

- Ну, мам, мне не нравился старый мишка, я хочу мишку, как у миссис Мид!

- Бэкки, не болтай глупостей, ну откуда у миссис Мид игрушки, - Нарцисса нетерпеливо дожидалась внучку в дверях.

- Сама видела, - Бэкки с достоинством прошествовала мимо, а Драко с Гермионой успели добавить к списку ее прегрешений еще и самовольное посещение комнаты гувернантки в ее отсутствие.

- Когда-нибудь она станет самой завидной невестой магической Британии, вот увидишь, - Драко с улыбкой посмотрел на закрывшуюся за дочерью дверь.

- Если, как справедливо заметила Пэнси, нам не откажут от дома все приличные семьи прежде, чем она станет невестой, - Гермиона рассмеялась, а потом поднялась с дивана и скрылась за настежь распахнутыми балконными дверями.

- А я ставлю на то, что она выйдет замуж за одного из близнецов, - Драко вышел на балкон вслед за Грмионой и обнял ее, уткнувшись в пахнущие фиалками волосы.

- Бэкки? Нет, Драко, она не выйдет ни за одного из них. Не станет выбирать между ними, вот увидишь.

- Откуда ты можешь знать это сейчас? - Гермиона почувствовала, что он улыбается.

- Просто она моя дочь, и я хорошо ее знаю, - она смотрела на пронзающие небо молнии далеко на западе. Где-то глухо и тревожно громыхал гром, и эта гроза была обещанием близкой и неотвратимой беды. Гермиона вздрогнула, испугавшись неожиданно охватившего ее тревожного предчувствия.

- Ты тоже моя жена, а мне иногда кажется, что я не знаю, что ты сделаешь в следующую минуту, не говоря уже о том, что будет через десять лет.

Гермиона повернулась к мужу, удивленная неожиданным переходом в разговоре. Но увидев перед собой его серьезные глаза, поняла, что он не шутит.

- Я для тебя загадка? - она лукаво улыбнулась.

- Можно и так сказать, - Малфой осторожно убрал выбившуюся прядку из прически Гермионы, упавшую ей на лицо. - Порой мне кажется, что я знаю тебя всю жизнь, а иногда кажется, что не знаю совсем. И все, что ты говоришь или делаешь, для меня всегда неожиданно, потому, что меня не покидает ощущение, что ты хочешь говорить или делать что-то совсем другое.

Гермиона подняла глаза и встретилась взглядом со взглядом мужа. Что он хотел увидеть, заглядывая в ее глаза? Едва ли она догадывалась о том, что всю жизнь ее муж пытается ее разгадать, но безуспешно. Пытается разгадать причину тоски, которая порой проскальзывает в ее карих бархатных глазах. Она прячет ее где-то глубоко внутри, но иногда она проскальзывает, вырывается наружу, и тогда ему начинает казаться, что он становится ближе к тому, чтобы понять ее. Он так долго пытался за ней угнаться, что это превратилось для него в мечту, но она все так же оставляла его далеко позади. Ему оставалось только надеяться, что когда-нибудь он догонит ее. Хоть немного. Но она не знала об этом, а он боялся ей в этом признаться. Боялся оказаться беспомощным, пусть даже речь шла о его собственной жене.

- Ну, тогда пусть это станет для тебя сюрпризом, - Гермиона встала на цыпочки и поцеловала мужа. В конце концов, у нее все еще оставался шанс на то, что все будет хорошо. Только вот близкая гроза заставляла сердце тревожно сжиматься, словно бы в ожидании близкой неизбежной катастрофы.

Гроза и впрямь не прекращалась всю ночь, но к рассвету стихла. После завтрака Гермиона, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, снова улизнула из дома, искренне понадеявшись, что ее вылазка останется незамеченной свекровью.

Трансгрессировав в Лондон, прямо к больнице святого Мунго, Гермиона перевела дыхание и вошла в тихий холл больницы. Десятиминутные уговоры девушки на ресепшн, наконец, увенчались успехом, и Гермиона получила разрешение подняться к заведующему больницей. Поднявшись на нужный этаж, Гермиона требовательно постучала и, подождав пару секунд, вошла в кабинет.

- Добрый вечер. Меня зовут Джоанна Малфой, я была бы очень признательна вам, если бы вы уделили мне время, - Гермиона, прекрасно зная о том, что ее фамилия производит на всех самое сильное впечатление, с вызовом посмотрела на сидящего в высоком кресле мужчину.

- Конечно, миссис Малфой, прошу. Чай, кофе? - невысокий пожилой мужчина с добродушным лицом принялся суетиться вокруг Гермионы. Гермиона опустилась в кресло напротив заведующего клиникой, после чего продолжила.

- Я не отниму у вас много времени, мистер Моррисон, - Гермиона кинула взгляд на табличку, стоявшую на столе. - Я хотела спросить вас об одной из пациенток вашей клиники. Я хочу, чтобы мне дали разрешение увидеть ее.

- Ну, я полагаю, это не столь большая проблема, - сидящий напротив мужчина продолжал излучать дружелюбие. - Скажите, как ее фамилия, и я постараюсь сделать для вас все, что в моих силах, миссис Малфой.

В очередной раз порадовавшись способности своей фамилии открывать любые двери, Гермиона глубоко вздохнула и произнесла:

- Ее зовут Владислава Шеффер.

Она видела, словно в замедленной съемке, как с лица мистера Моррисона сползла улыбка. От былого добродушия не осталось и следа, взгляд сидящего напротив человека вмиг стал колючим и цепким.

- Сожалею, миссис Малфой, но ничем не смогу вам помочь. Вы не являетесь родственником пациентки, и я не могу разрешить вам свидание. А теперь прошу простить меня, у меня много работы.

Гермиона, глядя на вмиг побледневшее лицо заведующего, вдруг явственно осознала, что он напуган, причем до смерти. Она не знала, правильно ли она поступает и имеет ли моральное право на шантаж, но иного выхода она просто не видела. Она поднялась из кресла и, чеканя слова, произнесла:

- Владислава Шеффер находится сейчас за пределами вашей клиники. И, как я подозреваю, такое положение вещей не совсем законно. Если вы сейчас же не расскажите мне всей правды об этой женщине и о том, почему она на свободе, завтра же сюда нагрянет министерская проверка, а послезавтра вас не будет ни в этой клинике, ни в этой стране. У моего мужа достаточно связей для того, чтобы раздуть из этого дела громкий скандал.

Высказавшись, Гермиона пристально посмотрела в глаза собеседнику, а потом развернулась и нарочито быстро направилась к двери, про себя считая шаги. На четвертом мистер Моррисон окликнул ее.

- Постойте, миссис Малфой! Что вы хотите знать? Я так и знал, что эта история мне еще аукнется!

Гермиона вернулась и села кресло. Выдержав эффектную паузу, она вновь заговорила:

- Прежде всего, я хочу знать, как ей удалось сбежать из тщательно охраняемой клиники?

Мистер Моррисон поднял на нее глаза и глухо проговорил:

- Это наша вина. Мы не знали о ней одного факта, но это незнание дорого нам стоило.

Все еще не понимая, куда клонит ее собеседник, Гермиона нетерпеливо воскликнула:

- Ну, так что это за факт?

- Владислава Шеффер была метаморфом. Она умела менять внешность по щелчку пальцев.

Гермиона несколько секунд потрясенно молчала, а потом устало закрыла глаза. Ну вот, кажется, недостающие пазлы мозаики стали на свои места.












Исчезнувшая пациентка

Правило № 9: Не удивляйтесь, встретив на маскараде своего двойника.


"Правила маскарада"




Несколько секунд в кабинете стояла оглушающая тишина. Гермиона, в голове которой за это время успели пронестись разом десятки мыслей, растерянно посмотрела на своего собеседника. Тот расстроено и несколько нервно постукивал пальцами по столу. Этот звук неприятным эхом отозвался в голове, заставив ее едва заметно поморщиться.

Ей необходимо сосредоточиться. Прежде всего, ей нужно выудить из заведующего клиникой максимум информации, а уж что делать с полученными знаниями она решит потом. Ей только нужно время, чтобы все обдумать.

- Мистер Моррисон, - осторожно начала Гермиона, - я бы хотела попросить вас рассказать мне все, что вы знаете о Владиславе Шеффер. О том, как она оказалась тут, что произошло во время ее пребывания здесь и… И подробности ее исчезновения.

Мужчина тяжело вздохнул, продолжая стучать пальцами по столу. Размышляет, решила Гермиона. От сидящего напротив человека сейчас многое зависело, многое, если не все, и ей было страшно подумать о том, что будет, если его не проймут ее уговоры. Вернее, что будет, если его не проймут ни ее уговоры, ни ее угрозы.

Мистер Моррисон снова внимательно посмотрел на свою посетительницу, словно в последний раз про себя взвешивая все за и против. Он, разумеется, должен был молчать из этических соображений - врачебная тайна и табу на разглашение информации. Смятение, в которое его вначале повергли угрозы молодой женщины, ушло. В сущности, она ничего не могла бы ему предъявить. История, о которой она так страстно хотела узнать, произошла много лет назад. И произошла не по его вине. Он просто был одним из посвященных. Впрочем, он все же был виноват в какой-то мере, пусть даже и косвенно, и именно это обстоятельство сейчас было решающим в его внутренней борьбе.

Сидевшая напротив посетительница нервно теребила ручку своей сумочки и напряженно ждала его ответа, словно от его ответа и впрямь зависела вся ее жизнь.
Женщина, сидевшая напротив, была красива и несколько даже надменна. Она держалась и вела себя так, словно ореол превосходства над окружающими окутывал ее невидимым облаком, и желания помочь ей чисто по-человечески у мужчины не возникло. Вот только ее глаза… Что-то было в ее взгляде такое, что заставило его передумать. Это были глаза маленького напуганного ребенка, который совершенно не понимает, что ему нужно делать и куда идти. И он дрогнул.

Еще раз тяжело вздохнул и заговорил:

- Миссис Малфой, вы ведь не можете не понимать, что для разглашения подобного рода информации у меня должны быть более чем веские причины. Речь идет о запросе из уполномоченных на то органов.

- Но ведь вы можете нарушить тайну, если речь идет о жизни и смерти, ведь правда? Я не могу сказать большего, но, поверьте, речь идет о жизни близких мне людей. Над ними нависла опасность, и у меня есть все основания полагать, что исходит она именно от женщины по имени Владислава Шеффер. Пожалуйста, - совсем тихо добавила Гермиона, - это действительно очень важно.

- Ну что мне с вами делать? Хорошо, - наконец сказал он. - Только пообещайте мне, что эта информация не пойдет дальше этого кабинета.

- Обещаю, - с жаром воскликнула молодая женщина.

- Что ж, тогда слушайте. Но предупреждаю, история не самая красивая.

Гермиона вся обратилась в слух.

- Когда к нам поступила интересующая вас пациентка, я работал всего лишь рядовым целителем. Я хорошо ее помню: красивая, молодая. Яркая. Знаете, что меня больше всего поразило в ней, когда я впервые увидел ее? Глаза. У нее были совершенно пустые глаза, абсолютно бессмысленный взгляд, словно от нее осталась только телесная оболочка, а душа ее уже где-то далеко-далеко.

- Почему она сюда попала? - спросила Гермиона и тут же чертыхнулась про себя. Она ведь прекрасно это знала, знала, почему сюда попала Владислава Шеффер, знала даже, что постигшее ее горе носило имя ее, Гермионы, свекра. - Я имею в виду, что за диагноз у нее был?

- У нее был тяжелейший маниакально-депрессивный психоз. Неоднократные попытки самоубийства на почве семейной трагедии. У нее на глазах убили мужа и сына.

- И что же? Она вылечилась?

Мужчина удрученно покачал головой.

- От такого трудно излечиться окончательно, почти невозможно. Нет, некоторое улучшение на фоне принимаемых зелий у нее, в конце концов, наметилось. Какое-то время после трагедии она продолжала пребывать в сомнамбулическом состоянии. Ни на что не реагировала, ни с кем не разговаривала. Хотя нет, у нее все же был друг, которому она поверяла свои тайны и кого ни на минуту не выпускала из рук.

Гермиона вопросительно посмотрела на собеседника.

- Плюшевый медвежонок. Когда ее привезли, она сжимала его в руках, а когда сестры попытались его отнять, она начала биться в истерике, и зрелище это было не для слабонервных. Я не могу ручаться, конечно, но мне кажется, что игрушка принадлежала ее погибшему сынишке.

Какое-то смутное, тревожное ни то чувство, ни то воспоминание сжало сердце, и Гермиона попыталась ухватиться за него, но мистер Моррисон продолжил рассказ, и она снова обратилась вслух.

- Ее состояние несколько месяцев оставалось абсолютно стабильным, но потом она вдруг как-то повеселела и даже стала проявлять интерес к жизни. Мы легкомысленно решили, что это лечение, наконец, дало результаты, но мы ошиблись. Мне кажется, у нее просто появилась цель в жизни.

Гермиона с замиранием сердца, уже догадываясь о том, что ответ ее собеседника будет положительным, спросила:

- Эта цель… Она могла заключаться в том… Она могла заключаться в отмщении?

- Я почти в этом уверен, - мистер Моррисон безапелляционным тоном подтвердил ее худшие опасения, - я думаю, она задумала мстить тем, кто убил ее семью. Хотя, странно…

- Странно, что она хотела им отомстить?

- Странной была вся ее история. То время, о котором мы сейчас говорим, было очень неспокойным. Да вы ведь и сами должны все помнить. Магическая война, Волан-де-Морт…

- Меня не было тогда в Англии. Я жила за границей. Переехала сюда несколько лет назад, когда вышла замуж.

Она попыталась сохранить бесстрастное выражение лица, и только холод, который сковал ей сердце при упоминании тех лет, мог бы выдать ее. Но все это было глубоко внутри, надежно спрятано и скрыто от посторонних глаз. И от самой себя. Сидевший напротив человек, должно быть, очень удивился, если бы узнал о том, как хорошо его собеседница помнит описываемые события, помнит до боли. Помнит, но никогда не позволяет себе о них думать.

- Но, наверняка, наслышаны о том беспределе, который творился в Британии в те годы. Волан-де-Морт с его безумными идеями чистоты крови. Убийства и расправы тогда были явлением повсеместно распространенным, как ни чудовищно это прозвучит. Убивали магглов, убивали полукровок, не трогали лишь волшебников, чистота крови которых не ставилась под сомнение ни на секунду. И уж в отношении ее семьи таких сомнений возникнуть не должно было по определению. И, тем не менее, семья Владиславы Шеффера пала именно от руки Пожирателей Смерти, эту информацию мы позднее получили из Аврората.

«От руки Люциуса Малфоя, если уж переходить на личности».

Гермиона невесело усмехнулась своим мыслям. В собранном досье говорилось, что Волан-де-Морт обратился к Владиславе Шеффер с предложением о сотрудничестве. Она отказалась, за что, в общем-то, и поплатилась. Шутки с Темным Лордом были плохи, но только вот что ему могло понадобиться от нее? Что такого она умела, что такого знала, что ему было жизненно необходимо? В свете открывшейся правды о ней и о ее способностях метаморфа вывод напрашивался сам собой.

Весьма вероятно, что Волан-де-Морт хотел использовать ее в качестве шпиона. Это ведь бесценный, по сути, дар - менять внешность не прибегая ни к оборотному зелью, ни к заклинаниям. Стать другим человеком одним усилием воли. А она, хоть и была чистокровной слизеринкой, отказалась от предложения, чем и навлекла на себя гнев Волан-де-Морта. Что ж, по крайней мере, хоть что-то стало понятно.

- И что с ней стало после? Как вы узнали, что она метаморф? Она сбежала, в конце концов, да?

- Да. Она сбежала. А то, что она метаморф, мы узнали уже со слов медсестры, которая во время вечернего обхода принесла ей предписанные зелья. Девушка оставила без внимания палочку, и на секунду отвернулась от своей пациентки. А когда обернулась, увидела пустую кровать. Пациентку она обнаружила стоящей у двери. Она держала в одной руке плюшевого медведя, а во второй украденную палочку. Последнее, что запомнила девушка перед тем, как Владислава оглушила ее заклинанием, было то, что она в мгновение ока приняла облик Софи. Так звали медсестру, - пояснил мистер Моррисон.

- Ну а пройти по коридорам больницы в облике медсестры, которую здесь прекрасно знали, особого труда ей не составило, верно?

Мистер Моррисон развел руками, безоговорочно признавая правоту Гермионы.

- Но почему вы не знали о том, что она метаморф? Разве это не должно где-то фиксироваться? Как с анимагами? - Гермиона, договорив, подумала о Минерве МакГонагалл. А следом за ней о Сириусе Блэке и Джеймсе Поттере и про себя немедленно согласилась с тем, что из любого правила бывают исключения.

- Теоретически, разумеется, о такого рода способностях Министерство должно быть поставлено в известность. Но на деле, как оказалось, все немного иначе обстоит. Так или иначе, а эта ветвь магии изучена очень плохо, если не сказать, не изучена вовсе. Человек, обладая способностями метаморфа, может обнаружить их только если он сам захочет это сделать. А у нее, вероятно, были мотивы держать свой дар в тайне.

Гермиона задумчиво кивнула. Единственным метаморфом, которого она знала, была Нимфадора Тонкс. Единственной. Этот дар и впрямь очень редок, она не могла не согласиться с этим.

- И что же, ее искали после побега?

- Искали, но недолго. Тогда было не до этого. Забот и у Министерства, и у Аврората было предостаточно, кроме того, тогдашний заведующий клиникой немало способствовал тому, чтобы ее поиски спустили на тормозах. Он волновался за свое место, за репутацию клиники…

Возмущению Гермионы не было предела. Она потрясенно воззрилась на своего собеседника.

- За репутацию клиники? Да вы хоть понимаете, что это подсудное дело? - на щеках у нее выступил лихорадочный румянец. Ее семья теперь подвергается смертельной опасности из-за того, что какой-то тип много лет назад не захотел потерять должность!

- Меня просто-напросто поставили перед фактом тогда. Поиски ее было решено прекратить, да я, признаться, не думал, что она долго протянет без надлежащего лечения, учитывая ее суицидальные наклонности. Правда.

- Скажите, она могла бы убить? - спросила Гермиона.

Это был решающий вопрос, самый важный вопрос, и она должна была его задать.

- Трудно сказать, что творится в голове психически нездорового человека. Но, думаю, да. Однако, повторяю, очень и очень сомнительно, чтобы эта женщина до сих пор была жива. Вот все, что я знаю, миссис Малфой. Большим помочь не могу.

Гермиона, сердечно поблагодарив заведующего, вышла из его кабинета, в глубине души все еще пылая праведных гневом относительно халатности, с которой много лет назад отнеслись к исчезновению пациентки.

И все же теперь ей многое становилось понятным. Ей нужно только немного времени, чтобы привести мысли в порядок, только время.

Она вышла из кабинета заведующего и заспешила прочь по наводненному людьми коридору. Медицинский персонал, посетители, пациенты. Она проталкивалась к выходу, когда умудрилась довольно сильно толкнуть кого-то. Развернувшись, она улыбнулась, собираясь принести извинения, но, когда она увидела того, на кого налетела, у нее непроизвольно вырвалось:

- Невилл?

Перед ней стоял Невилл Лонгботтом, изменившийся, повзрослевший, но все же без труда узнаваемый. Гермиона, поняв, что она произнесла вслух его имя, вдруг оцепенела, не в силах больше вымолвить ни слова. Она просто стояла посреди больничного коридора, и звуки, которыми тот был наполнен всего только пару секунд назад, вдруг куда-то исчезли - так она испугалась своего выпада. Ее посетило странное ощущение дежа вю, и Гермиона вдруг снова ощутила себя до зубного скрежета примерной студенткой-первокурсницей, которая, наплевав на все мыслимые и немыслимые правила, побежала ночью вслед за Гарри и Роном искать философский камень. Невилл, нежданно-негаданно возникший тогда на их пути, решительно вознамерившийся помешать их дерзкой вылазке… Славный, немного неуклюжий Невилл, над которым они беззлобно подтрунивали все школьные годы, теперь стоял посреди больничного коридора словно материальное воплощение ее прошлого, от которого она бежала так долго и так старательно.

Поначалу, после воскрешения, Гермионой владел достаточно сильный страх. Страх встретить бывших друзей, страх не совладать с собой, страх, что ее тайна откроется. А, может, ею владело спрятанное в самом укромном уголке сердца безотчетное желание, чтобы ее тайна, напротив, открылась, и для нее все стало по-прежнему…. А потом все прошло. С прежними знакомыми она не пересекалась, разве что это были слизеринцы, с которыми она и в школе за все годы учебы не перекинулась и парой слов. Ей всегда думалось, что если уж судьба и уготовит ей встречу с кем-то, кто в ее прежней жизни играл заметную роль, встреча эта должна быть непременно… эмоционально возвышенной. Виделась отчего-то замедленная съемка, как в кино, остановившееся время, вся жизнь, которая за минуту проносится перед глазами и непременное осознание того, что все могло сложиться по-другому. Дальше она в своем воображении почему-то никогда не шла, и написанный сценарий неизменно обрывался именно на этой ноте. И вот теперь, отыграв написанные в своем сценарии эпизоды, она с удивлением поняла, что дальше ничего нет, да и быть не должно, наверное. Прошлое осталось в прошлом, и самое бездарное, что можно делать в настоящем, бесконечно задаваться вопросом «что было бы, если бы все сложилось по-другому»? Она просто перевела дыхание, с удивлением обнаружив, что ничего особенного не произошло. Все так же шумел вокруг больничный коридор, и все осталось как минуту назад. Просто она не ожидала. Не ожидала встретить здесь кого-то из своего прошлого. Она глубоко вздохнула, переводя дыхание, и улыбнулась.

- Прошу прощения, я обозналась. И толкнула вас, ко всему прочему.

- Ничего, - стоящий напротив Невилл с веселым изумлением разглядывал красивую молодую женщину, которая отчего-то сначала назвала его по имени, а потом вдруг принялась смотреть на него так, словно он только что восстал из мертвых.

- Еще раз извините, - женщина, справившись со своим странным изумлением, вдруг круто повернулась на каблуках и быстро пошла по коридору к выходу.

Невилл задумчиво смотрел ей вслед. Он совершенно точно никогда раньше не видел ее. Он не знал, кто она такая, совершенно точно не знал, и все же что-то смутно знакомое почудилось ему на секунду в ее облике. Может, дело было во взгляде, каким она смотрела на него. Она смотрела на него так, как будто хорошо знала его, к тому же она назвала его по имени… Но нет, он никогда не видел ее прежде. И все же…

«Да нет, глупости. Просто совпадение».

Он тяжело вздохнул, толкнув дверь одной из палат. Он пришел навестить родителей, и, закрыв за собой дверь палаты, успел позабыть о странном инциденте в коридоре.

А Гермиона, быстро миновав несколько лестничных пролетов, спустилась в вестибюль, проклиная про себя судьбу-злодейку, которая решила сыграть с ней странную шутку именно сейчас, когда ей как никогда нужна ясная голова.

«У судьбы странное чувство юмора, воистину».

Девушка за стойкой регистрации сосредоточенно перебирала какие-то бумаги, когда Гермиона подошла к ней.

- Извините, могу я воспользоваться вашим камином?

Девушка профессионально улыбнулась.

- Разумеется. Только я попрошу вас подождать пару минут.

Гермиона вопросительно посмотрела на нее.

- Я не могу воспользоваться одним из этих каминов? - она рукой указала на многочисленные камины вдоль стен холла.

- Сожалею, но это служебная сеть. Сейчас придет дежурная сестра, она проводит вас к камину в одном из кабинетов. А пока подождите, это займет пару минут.

Гермиона кивнула, пытаясь справиться с досадой. Ей хотелось как можно быстрее оказаться дома, да и путешествия через каминную сеть она не слишком любила. Но идти сейчас и искать безлюдное место, чтобы трансгрессировать, ей решительно не хотелось. Утром она едва не попалась на глаза магглам, поэтому воспользоваться камином сейчас ей показалось куда более разумным шагом.

Она отошла от стойки администратора и села на один из диванов. В голове царил сумбур, долгожданного просветления так и не наступило, а разрозненные факты, которые ей удалось собрать, никак не желали складываться в единое целое. Ей все время чего-то не хватало, детали, факта, завершающего штриха… Гермиона поднесла ладони к лицу, словно желая таким образом отгородиться от целого мира, как вдруг ей на плечо опустилась чья-то рука. Она вздрогнула и убрала от лица ладони. Прямо перед ней стояла старуха, скорее всего, пациентка клиники. У нее был совершенно безумный вид: лихорадочно блестевшие глаза, растрепанные волосы и дрожащие руки. В первую секунду Гермиона испугалась, но обведя глазами многолюдный холл клиники, немного успокоилась. Наверное, несчастная просто ищет врача.

- Вам помочь? - Гермиона с тревогой вглядывалась в лицо старухи, но та ее словно не слышала, только что-то бормотала себе под нос. Гермиона решительно поднялась с дивана, но старуха вцепилась в ее руку мертвой хваткой.

- Смерть у тебя за плечами стоит! Найдешь там, где потеряла, ищи, где потеряла.

Но Гермиона, вырвавшись из рук безумной, почти не слушала ее. Она поспешила к стойке регистрации, у которой ее уже поджидала подошедшая медсестра.

Путешествие через камин прошло без эксцессов, но дома ее ждал сюрприз. Мало того, что Малфой по какой-то неведомой ей причине оказался дома посреди рабочего дня, так еще и восседал на диване в гостиной злой, словно тысяча чертей. Гермиона, выйдя из камина, с недоумением воззрилась на мужа, который смотрел на нее недобрым взглядом. Первая мысль была о дочери - вдруг что-то случилось - но она тут же облегченно вздохнула, услышав смех Бэкки, донесшийся откуда-то из коридора.

- Миссис Малфой, неужели это вы? - Драко продолжал сверлить ее взглядом, скрестив на груди руки. - А я уж отчаялся вас дождаться. Какого черта все это значит, ты мне объяснишь?

Гермиона опустилась на диван рядом с ним, все еще не понимая, что происходит.

- Да что случилось?

- Это ты у меня спрашиваешь? - Малфой отшвырнул лежавшую у него на коленях газету в сторону и поднялся с дивана. - Это я у тебя должен спросить, что на тебя нашло? Утром, стоя на этом вот самом месте ты мне заявила, что я должен быть в обед дома, что это вопрос жизни и смерти, и что если я хочу узнать о тебе то, что положено знать мужу, в моих интересах быть здесь. Ты заявила, что это сюрприз, а потом трансгрессировала прямо отсюда, ничего не объяснив. Оцени мое терпение - мало того, что я выслушал всю эту ахинею, которую ты тут несла, так я еще и сделал все, как ты просила, не приняв во внимание, что ты вела себя как… - Малфой попытался подобрать подходящее слово. - Как ненормальная….

- Драко, - Гермиона смотрела расширившимися от ужаса глазами на мужа, - я спала, когда ты ушел, я не видела тебя сегодня утром!

Малфой, по всей вероятности, не желавший больше участвовать в этом фарсе, не сказав ни слова, направился к лестнице. Гермиона непонимающе смотрела ему вслед. У подножия лестницы он вдруг обернулся и заговорил елейным тоном, от которого кровь стыла в жилах.

- Я не знаю, зачем ты это делаешь. Я вообще не понимаю, что с тобой происходит в последнее время. Если это шутка, я тебя уверяю, она несмешная. А если ты на полном серьезе утверждаешь, что ты не разговаривала со мной сегодня утром, это может означать только одно: кто-то из нас двоих выжил из ума. И я склонен думать, что это не я.

- Меня не было здесь сегодня утром! - Гермиона с трудом удержалась от соблазна затопать ногами.

- Значит, это была не ты, - Малфой пожал плечами, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

Значит, это была не ты!

Его последняя фраза взорвалась в ее измученном сознании, точно петарда. Все еще не желая до конца верить осенившей ее мысли, они сжала кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Какой же дурой она была! Весь этот спектакль разыграли прямо у нее под носом, а она ничего не замечала!

Разрозненные пазлы мозаики, наконец-то, сложились все вместе в единый пугающий рисунок, и теперь, смотря на него, она все никак не могла поверить в то, что все окажется так очевидно. Теперь, когда она знала все, ну или почти все, ей казалось непостижимым - как она могла не замечать таких очевидных вещей?

Мысль о дочери заставила ее похолодеть.

- Драко, - что-то в ее осипшем голосе заставило Малфоя остановиться. Обернувшись, он кинул на нее недовольный взгляд через плечо, но, увидев выражение ее лица, спросил обеспокоенно:

- Что случилось?

- Где Бэкки? Где наша дочь?!









Глава 24

- Благородная Нинет, я предлагаю вам маленький заговор.

- А большой нельзя?

- Маленький, с большими последствиями.


"31 июня"




- Где Бэкки? - упавшим голосом переспросила Гермиона.

- Насколько мне известно, она с миссис Мид. Ты же знаешь, что в это время они обычно гуляют в саду. И не говори, что это стало для тебя сюрпризом, - Малфой безразлично пожал плечами и продолжил подниматься по лестнице. - У тебя очередная блажь?

Но Гермиона, ничего ему не ответив, бросилась в холл. Мысли путались, и она никак не могла ни на чем сосредоточиться. Если только все обстоит именно так, как она предположила…

Никогда еще путь из гостиной до холла не казался ей таким длинным. Споткнувшись на высоких каблуках, она охнула от сильной боли и присела, схватившись за лодыжку. Из глаз брызнули предательские слезы, но, превозмогая боль, она заставила себя подняться на ноги и пойти дальше.

Раз, два, три. Гулкие шаги по каменному полу отдавались эхом где-то внутри головы, и ей казалось, что этой дороге никогда не будет конца.

Только бы она ошиблась! Только бы она не опоздала! Только бы…

Но какой-то внутренний голос, словно насмехаясь, нашептывал ей, что все ее страхи и подозрения не напрасны. Что время записок с того света и привидений в саду прошло, и угроза, нависшая теперь над ней и ее семьей, вполне реальна.

Высокие двустворчатые двери возникли перед ней как-то совсем неожиданно, и Гермиона что есть силы толкнула их, впуская в сумрачный холл яркий острый свет летнего дня. Она зажмурилась в первую секунду, давая глазам возможность привыкнуть, а потом быстро сбежала с крыльца.

- Бэкки! Бэкки!

И в тот же самый момент она почувствовала, что железная рука, сжимавшая ей сердце, разжалась, и она глубоко вздохнула, пытаясь унять бешеное сердцебиение. Она услышала звонкий смех дочери и, расслабленно улыбнувшись, медленно пошла к качелям, на которых сидела девочка и, отталкиваясь ножкой от земли, слегка раскачивала их.

- Мамочка, - увидев Гермиону, Бэкки замахала ей рукой, - посмотри, что умеет миссис Мид!

Гермиона перевела взгляд чуть левее, где в кресле-качалке сидела с вязанием в руках гувернантка ее дочери. Все как всегда: строгое платье, высокая прическа и несколько массивных перстней на пальцах. Она слегка манерно покачала головой, мягко улыбнувшись своей воспитаннице.

- Добрый день, Джоан. Чудная сегодня погода, не правда ли? – она поприветствовала Гермиону и вернулась к своему прерванному занятию.

- Здравствуйте, миссис Мид, - Гермиона в какой-то момент все же засомневалась в своей правоте.

- Бэкки, иди сюда, - Гермиона, стараясь ничем себя не выдать, позвала дочь. Бэкки нехотя слезла с качелей и собралась было бежать навстречу маме, когда вдруг словно вспомнила о чем-то и крикнула:

- Мам, не подходи пока! - девочка предостерегающе выставила вперед ладошку. - Миссис Мид, а вы можете показать и маме этот фокус?

- Мисс Ребекка, - старая леди отложила в сторону клубок с вязанием и строго посмотрела на девочку, - маме это наверняка не будет интересно. Ступайте.

- Ну, миссис Мид, - захныкала Бэкки. – Ну пожалуйста.

- Хорошо, но потом вы пойдете к маме и будете послушной девочкой.

- Да, да, обещаю! - Бэкки энергично закивала головой и запрыгала на месте от нетерпения.

- Бэкки!

Гермиона инстинктивно обернулась, услышав за спиной голос мужа. Он был еще довольно далеко, почти у самого крыльца. Гермиона снова повернулась к дочери и немедленно почувствовала, как земля уходит у нее из под ног. Там, где еще секунду назад была их пожилая чопорная гувернантка, теперь стояла миловидная рыжеволосая девушка с чуть раскосыми зелеными глазами, которые делали ее похожей на лисичку. Она улыбнулась, как будто несколько даже растерянно, а потом схватила на руки ничего не подозревающего ребенка и трансгрессировала.

- Нэл, - упавшим голосом прошептала Гермиона.

Все это заняло несколько мгновений. Гермиона зажмурилась, ожидая, что вот сейчас, в эту самую секунду, небеса обрушатся на землю или непременно произойдет что-нибудь еще в этом духе, но, странное дело, ничего не произошло. Все было до странности обыденно и от этого становилось еще страшней. Она закрыла лицо ладонями и тихо застонала: она все-таки опоздала.

- Что, черт возьми, тут происходит? - гневный окрик мужа вернул ее к действительности.

- Бэкки похитили, - бесцветным голосом сказала Гермиона.

Когда она на ватных ногах переступила порог гостиной вслед за Драко, тот, казалось, был доведен до белого каления. Если бы не странный вакуум в голове, она, наверно, попыталась бы ему что-то сказать, но у нее не было сил даже на это. Она только механически переставляла ноги и пыталась не дать панике взять над собой верх. Если только она позволит себе это - она пропала.

Гермиона обессилено опустилась на диван и снова закрыла лицо ладонями. Странное дело, ей казалось, что так она может спрятаться от целого мира. Как бы ей сейчас этого хотелось.

- Ты даже не потрудишься мне ничего объяснить? - Малфой нервно ходил по комнате туда-сюда, и это движение ее невероятно раздражало.

- Ты все равно ничего не поймешь! - со слезами на глазах проговорила она.

- Ну конечно, куда уж мне! Это все ты виновата! – резко бросил Малфой.

- Я?!

- Ну не я же! Что с тобой происходило в последнее время? Где ты все время пропадала? Ты думаешь, что я идиот? Или слепой?

- Нет! Я так не думаю!

- Тогда объясни мне, что происходит? Это твоя вина, что наша дочь подвергается опасности, и если с ней что-нибудь случится, я, клянусь, никогда тебе этого не прощу!

- Ах это я виновата, - Гермиона вскочила с дивана, яростно смахивая с щек слезы и щуря глаза. - Я виновата? Так чтоб ты знал - все, что происходит сейчас с нами, происходит по вине твоего отца!

- При чем здесь Люциус? - в голосе Драко зазвучало неподдельное удивление. Гермиона замолчала, с ужасом понимая, что в сердцах сказала лишнее.

- Женщина, которая похитила Бэкки, когда-то училась с твоим отцом и даже была дружна с ним. Он убил ее семью, и теперь она мстит.

- Что ты несешь? - Малфой опять пришел в раздражение. - Сколько лет этой девице, по-твоему, если она училась с моим отцом? И потом, зачем ему было убивать ее семью?

- По приказу Волан-де-Морта, - тихо проговорила Гермиона.

Малфой резко дернулся, словно от сильной боли. Слышать это имя из уст его жены было непривычно и как-то неправильно, что ли. Похороненные под грузом прошедших с тех пор дней воспоминания вдруг вырвались наружу, воскресая в памяти время, которое он бы предпочел навсегда забыть.

- Откуда тебе это известно? – напряженно спросил он.

- Какое это имеет значение?

- Кто эта рыжая? Она что, заодно с той сумасшедшей?

- Это она и есть. Она метаморф. Она прикинулась Кристиной, тогда, в саду. Она приняла облик миссис Мид. Она… Господи, - Гермиона снова заплакала, - она хочет… Что нам делать?

- Джоанна, - голос Малфоя вдруг зазвучал тихо и вкрадчиво, и она знала, что это нехороший признак. Она бы предпочла, чтобы он продолжил кричать на нее.

Гермиона внутренне сжалась и подняла на него глаза. Он взял ее за плечи и, ни на миг не отводя взгляда от ее глаз, спросил, - мне кажется, или ты знаешь обо всем этом больше, чем говоришь?

Она, собрав всю свою волю в кулак, проговорила как можно спокойнее:

- Я попросила одного человека собрать на нее досье. Ее зовут Владислава Шеффер. После того, как погибла ее семья, она сошла с ума и ее поместили в больницу. Через некоторое время она сбежала оттуда и…

- Откуда ты, черт возьми, все это знаешь? – опять взвился Малфой.

- Была в больнице.

- То есть ты хочешь сказать, - начал Малфой, - что нашу дочь похитила тронувшаяся умом женщина, о намерениях которой ты знала довольно давно. И вместо того, чтобы рассказать все мне, ты полезла туда, где ни черта не смыслишь, мало того, что ты себя подвергла смертельной опасности, так ты еще и ребенка втянула во все это. Ты решила поиграть в шпионов? - он вдруг закричал так громко, что она не на шутку перепугалась. Она никогда не видела его в такой ярости, и теперь ей было по-настоящему страшно. Она закрыла уши руками и замотала головой. Малфой посмотрел на нее почти с отвращением.

- Если есть что-то еще, чего я не знаю, скажи сразу. Я не хочу выглядеть идиотом.

- Что ты собираешься делать? - звенящим от напряжения голосом спросила Гермиона.

- Сообщить кому следует. А ты собираешься сидеть и жалеть себя?

- Не надо никому ничего говорить, - она вцепилась в его руку, заставив его отшатнуться. Он прочел в ее глазах неподдельный ужас.

- Ее найдут. А потом я самолично ее придушу. Где она может быть, ты хоть приблизительно представляешь?

Она покачала головой и разжала руки. Если Нэл найдут, для нее, Гермионы, это будет равносильно смерти. Вся правда о ее прошлом, скорее всего, выплывет наружу. О том, как все это может кончиться для ее дочери, она думать и вовсе не могла - ей казалось, у нее просто разорвется сердце.

- Драко, подожди, - дрожащим голосом окликнула она, - подожди… Пойдем!

Она схватила Малфоя за руку и буквально потащила вверх по лестнице. Через пару минут они стояли у дверей комнаты миссис Мид. Гермиона, плохо соображая, что делает, принялась что есть силы дергать ручку на себя, но та никак не поддавалась. Малфой, отстранив ее, открыл многострадальную дверь, пропустив ее вперед.

- Что ты хочешь здесь найти? Вчерашний день?

Но Гермиона, не слушая его, принялась с остервенением вытряхивать на пол содержимое шкафов. На самом дне одного из ящиков лежал перепачканный землей странный балахон - наряд Кристины, в котором та прогуливалась под окнами их дома.

- Может, гораздо логичнее вскрыть этот конверт?

Гермиона обернулась и посмотрела на Драко, который и впрямь сжимал в руках какой-то конверт.

- Что там? - она напряженно следила за тем, как он вскрывает конверт, хмурится, поднимает на нее взгляд…

- Я не знаю. Мне надоело. Хватит, - Малфой протянул ей записку и быстро пошел к двери.

«Вернись туда, где все началось».

Несколько слов, написанных на листе пергамента. Она продолжала вглядываться в витиевато написанные буквы. Кровь стучала в висках, мешая сосредоточиться. Шаги Малфоя стихли на лестнице, а она продолжала стоять посреди пустой комнаты, бессмысленно глядя в листок пергамента.

«Куда вернуться? Что началось?»

Она смяла листок в кулаке, выходя из комнаты. Малфой спустился с последней ступеньки, а она остановилась на самом верху лестницы, судорожно вцепившись в перила.

«Смерть у тебя за плечами стоит! Найдешь там, где потеряла, ищи, где потеряла…»

Слова безумной старухи, с которой она столкнулась в больнице, прозвучали в ее сознании до странности отчетливо, как будто та была у нее за спиной и произнесла их вслух.

- Драко!

Резкий крик заставил Малфой поднять голову.

- Я знаю, где она, только умоляю, ничего не предпринимай!

И, прежде чем он успел ответить хоть что-нибудь, она трансгрессирвала.

Респектабельный пригород Лондона, в котором она провела детство, встретил Гермиону неизменным спокойствием. С тех пор как она была здесь в последний раз, тут мало что изменилось. Она со странным трепетом оглядывала полузабытые места, искренне надеясь на то, что ее предположение оказалось правильным. Гермиона осторожно огляделась, пытаясь не попасться на глаза случайным прохожим. Аккуратные коттеджи, припаркованные машины, зеленые лужайки - здесь казалось, что в жизни нет места ни для чего плохого. Здесь жизнь текла размеренно, по раз и навсегда устоявшемуся сценарию. Она глубоко вздохнула и уверенно пошла по направлению к дому, который когда-то принадлежал ее семье. По сравнению со всеми остальными домами он казался до ужаса унылым и заброшенным. Странно, но она никогда не интересовалась его судьбой. Она так и не продала его, как собиралась когда-то, но после смерти Гермионы Грейнджер он, наверное, перешел по наследству маминой сестре. Но та жила в Австралии и переезжать сюда явно не собиралась. Значит, все эти годы дом стоял пустым.

Гермиона ступила на дорожку, ведущую к крыльцу.
Воспоминания, кадры из прошлой жизни, обрушились на нее подобно снежной лавине в горах. Если уж говорить иносказаниями, то она и впрямь однажды потеряла здесь все, что у нее было, все, что некогда составляло смысл ее жизни. В другой раз посещение этого места наверняка вызвало бы в ее душе отклик гораздо более сильный, чем теперь. Но сейчас ее мысли были заняты дочерью, целиком и полностью.

Она поднялась на крыльцо, повернула дверную ручку и, стараясь не шуметь, толкнула дверь.

Коридор тонул в полумраке. Опущенные на окнах жалюзи почти не пропускали солнечный свет. Где-то в глубине дома слышался едва различимый шум, как будто кто-то медленно ходил туда-сюда.

Гермиона осторожно сделала несколько шагов, стараясь отогнать странное, навязчивое дежа вю. Когда-то она точно также шла по этому самому коридору, даже не представляя, что приготовила ей судьба.

Только без паники, приказала она самой себе. Она знала - все, что угодно, только не позволить панике одержать верх. Ей нужна холодная ясная голова, только вот как перестать бояться, когда ее дочь в руках человека, который ненавидит ее семью больше всего на свете, который подчинил свою жизнь тому, чтобы однажды просто-напросто уничтожить всех тех, кто ей дорог. Чтобы там ни было, но платить жизнью собственного ребенка за грехи Люциуса Малфоя Гермиона не собиралась. Этот неожиданный приступ злобы придал ей сил, как ни странно. Она глубоко вдохнула, а потом решительно перешагнула порог гостиной своего старого дома.

- Мамочка, - Бэкки, на первый взгляд живая и здоровая, сидела на диване. В кресле неподалеку сидела миссис Мид с каким-то странно бессмысленным взглядом. Гермиона, не помня себя от счастья, кинулась к дочери.

- Солнышко мое, - она принялась сквозь слезы осыпать ребенка поцелуями, - не бойся, все хорошо!

- Я бы не была в этом так уверенна, - сзади раздался звонкий насмешливый голос.

Гермиона обернулась. Нэл стояла прямо за ее спиной.

- Нэл, - Гермиона выпрямилась, - давай поговорим, я умоляю тебя. Моя дочь ни в чем не виновата. Я знаю, что случилось с твоей семьей, знаю…

- А ну заткнись! - Нэл вдруг странно дернулась, как будто от судорог. - Я ждала этого дня много лет. Если бы ты только знала, как я тебя ненавижу!

- Нэл, послушай…

- Нет, это ты меня послушай, ты меня послушай! Я не знаю, существует ли ад, но очень хочу в это верить. И знаешь что? Я очень надеюсь, что твой ненаглядный свекор будет гореть там вечно!

Гермиона поняла, что дело плохо. Девушка, стоящая напротив, была явно не в себе. У нее странно блестели глаза, а из уголка рта стекала тонкая струйка слюны. Гермиона осторожно, стараясь не привлекать внимания, попыталась достать палочку из кармана. У нее только один шанс, и если Нэл заметит ее маневр, шанса на спасение у нее не останется.

- За дуру меня держишь, - расхохоталась Нэл, - дай сюда, или я убью ее прямо сейчас! - она протянула одну руку, а вторую, в которой сжимала палочку, направила на Бэкки.

Гермиона осторожно протянула Нэл свою палочку.. Ей нужно только немного времени, ей нужно только усыпить ее внимание, и тогда у нее будет шанс. Но только один. И она не имеет права на ошибку.

- Нэл, - осторожно начала Гермиона, - давай просто спокойно поговорим.

- Я, кажется, велела тебе заткнуться, - раздраженно бросила та. - А вот теперь послушай, что тебя ждет. Сначала я убью ее, - она взглядом указала на перепуганного ребенка, - потом я убью тебя. Но прежде ты увидишь ее смерть. Как я видела смерть своего сына.

Гермиона даже дышать боялась. Только бы не ошибиться, стоит ей оступиться хотя бы немного, и все.

- А твоего ненаглядного муженька я оставлю мучиться, - как ни в чем не бывало продолжила она, - но не надейся понапрасну, что ты останешься в его памяти невинной жертвой, я позабочусь о том, чтобы он узнал, что мать его ребенка – подлая лживая дрянь, которая обманывала его много лет. А его я оставлю в живых. Только вот на земле тоже бывает ад, уж я-то это знаю наверняка. Ну, а теперь, девочки, давайте прощайтесь. Но не расстраивайтесь, вы расстаетесь ненадолго. Ну что, последние желания будут?

Гермиона вдруг с ужасом поняла, что Нэл не шутит, она и впрямь собирается их убить. У нее есть только секунда, чтобы достать вторую палочку.

- Только одно.

- Давай быстрее, мне не терпится покончить с этим. Впрочем, - Нэл картинно задумалась, - я передумала, я убью вас прямо сейчас.

- Не так быстро, подруга!

Все, что произошло дальше, здорово напоминало замедленную киносъемку. Гермиона не успела понять, кому принадлежал этот голос, потому что почти в эту же самую секунду раздался какой-то оглушающий звук, очень похожий на звук выстрела, а после этого все стихло. Казалось, в целом мире не осталось больше никаких звуков. И посреди этого безмолвия она вдруг увидела удивленные глаза Нэл. Увидела, как вздрагивает ее рука, и палочка выпадает из вмиг ослабевших пальцев, а потом она вдруг начинает оседать на пол, и это длится, кажется, целую вечность.

Все еще не до конца понимая, что произошло, Гермиона подняла глаза. Там, в дверном проеме, стояли видения из ее прошлой жизни. Привидения, если верить официальным данным. Она пару секунд молча смотрела на них, устав удивляться чему бы то ни было в последнее время, а потом кинулась к дочери.

- Ты в порядке? Милая, ты в порядке? - Гермиона трясла дочь за плечи, которая застывшим взглядом смотрела на неподвижно лежащее в нескольких шагах от нее тело Нэл.

- Мамочка, что с ней такое?

- Господи, милая, не смотри на нее, - Гермиона прижала к себе насмерть перепуганного ребенка.

Только сейчас вспомнив про миссис Мид, которая по-прежнему не подавала никаких признаков жизни, Гермиона кинулась к ней и начала трясти ее, как только что трясла Бэкки. Та смотрела перед собой совершенно пустыми глазами, и это было страшно.

- Что с ней?

- Она под Империусом, - подошедшему Штольбергу хватило беглого взгляда. - Скоро пройдет.

- Что значит… - начала было Гермиона, но потом поняла, что тот имеет в виду, и замолчала. И действительно, через пару секунд глаза миссис Мид обрели вполне осознанное выражение.

- Миссис Мид, вы в порядке?

- Джоан? Как вы здесь оказались? Эта психопатка…

- Миссис Мид, вы можете увести Бэкки? – решительно попросила Гермиона. - Домой, там все с ума сходят, прямо сейчас, хорошо?

- Хорошо, - миссис Мид понадобилось только пару мгновений, чтобы взять свои эмоции под контроль, после чего она невозмутимо кивнула Гермионе, словно ничего необычного не происходило. - Мисс Ребекка, нам пора.

- Я не пойду, - Бэкки вцепилась в руку матери и с подозрением переводила взгляд с высокого темноволосого мужчины на красивую белокурую девушку, которая застыла в дверях, сжимая в руках какую-то странную штуку.

- Бэкки, - твердо сказала Гермиона посмотрела дочери в глаза. - Все хорошо, ты сейчас должна пойти с миссис Мид домой, папа и бабушка очень волнуются. А мне нужно поговорить… Это мамины друзья.

При этих словах стоящая в дверях Кристина презрительно фыркнула, но промолчала. Бэкки, видимо, почувствовав, что мама чуть-чуть успокоилась, согласно кивнула.

- Хорошо. Но ты скоро вернешься?

- Очень скоро. Разве я когда-нибудь тебя обманывала?

Бэкки отрицательно покачала головой, а потом миссис Мид взяла ее на руки и трансгрессировала.

- Ты как, нормально? - Штольберг опустился на диван, выжидающе посмотрев на Гермиону.

- Я лучше всех, - обессилено сказала она.

Она хотела было сказать что-то еще, но в этот момент лежащая на полу Нэл вдруг странно захрипела, и Гермиона бросилась к ней.

- Нэл, Нэл!

- Пойдем, - Штольберг поднялся с дивана и кивнул Кристине. Они неслышно вышли из комнаты, закрыв за собой дверь.

- Нэл! - Гермиона попыталась приподнять ей голову, старясь не смотреть на лужу крови, которая растекалась рядом.

- П… про…сти меня, - наконец, выговорила она, - про…

- Я тебя прощаю, прощаю! – закричала Гермиона, пытаясь справиться с безудержными рыданиями.

- Дай… там… - Нэл из последних сил подняла ослабевшую руку и махнула куда-то в сторону дивана. Гермиона кинулась туда, судорожно пытаясь сообразить, о чем она говорит. Плюшевый медвежонок сиротливо сидел в углу дивана. Гермиона схватила его и снова бросилась к умирающей. На лице Нэл воцарилось умиротворенное выражение, она дрожащей рукой взяла медвежонка и прижала к себе.

Гермиона безостановочно плакала и почти ничего не видела из-за застилавших глаза слез. Видя, что Нэл пытается сказать что-то еще, она наклонилась ниже.

- Что?

- Я… там… Аарон…с ним… вместе…

А потом она вдруг как-то странно дернулась и затихла. Гермиона смотрела, как начал меняться ее облик: исчезла похожая на лисичку рыжеволосая девушка, и вместо нее на пыльном полу теперь лежала Владислава Шеффер - такая, какой Гермиона видела ее однажды в темном ночном саду. Она, наконец-то, сняла фальшивую маску.

Гермиона поднялась с колен и, словно сомнамбула, вышла из комнаты, запоздало удивившись тому, что у нее липкие руки.

Она появилась на пороге кухни, а потом медленно подошла к раковине и долго-долго держала руки под струей воды, пытаясь смыть кровь. Ей казалось, что она теперь никогда не сможет этого сделать.

Она закрыла воду и повернулась к своим незваным гостям. Штольберг невозмутимо курил, а Кристина сидела рядом, с преувеличенным вниманием изучая свой маникюр. Маленький черный пистолет лежал на столе прямо перед ней, и при взгляде на него Гермиону замутило. Она помолчала еще несколько секунд, а потом сказала:

- Ну что, кто начнет?

Что-то в выражении их лиц подсказывало ей: ставить точку в этой истории еще рано.


Собранная мозаика

Но сегодня такая ночь, когда сводятся счеты. Рыцарь свой счет оплатил и закрыл.


Михаил Булгаков "Мастер и Маргарита"




Отвечать на заданный вопрос никто не спешил. Гермиона медленно переводила взгляд с Кристины на Штольберга, все еще не решаясь поверить в то, что видит.

Поверить в то, что в гостиной дома ее детства сейчас лежит мертвая женщина, в смерти которой, пусть и косвенно, виновна она, Гермиона. Ее снова затрясло.

- У тебя есть выпить? Тебе надо успокоиться, - Штольберг затушил недокуренную сигарету в пепельнице.

Этот жест почему-то окончательно убедил Гермиону, что все происходящее не было плодом ее больного воображения. Она несколько секунд молчала, словно пытаясь сообразить, о чем он ее спрашивает, а потом отрицательно замотала головой.

- Нет. Хотя я не знаю точно… - она растерянно оглянулась по сторонам, словно видела это место впервые. В голове как будто перекатывался тяжелый свинцовый шар, и это ощущение здорово мешало ей сосредоточиться хоть на чем-то. - Я не была тут много лет, - наконец, сказала она. - Я не знаю.

- Возьми себя в руки, будь любезна, - Кристина забарабанила пальцами по столу, и Гермионе показалось, что говорит она сквозь стиснутые зубы.

Странное дело, за пролетевшие со дня их последней встречи годы шведка почти не изменилась. Все те же белокурые волосы, каскадом спадавшие с точеных плеч, бледная кожа, тонкие нервные пальцы и голубые глаза, в которых не читалось ничего, кроме пренебрежения к окружающему миру. Исчезли, правда, шелковые вечерние платья в пол и брильянтовые украшения, а магловская одежда, в которую Кристина была одета теперь, странным образом не шла ей, словно рубашка с чужого плеча. Да и само явление Кристины Бернгард на пыльной кухне старого заброшенного дома было чем-то неправильным и нелогичным.

- Я постараюсь, - холодно бросила Гермиона. Руки по-прежнему дрожали, но как заставить проклятую дрожь прекратиться, она решительно не знала. Она наугад открыла дверцу одного из шкафчиков. Кажется, мама когда-то хранила там спиртное. Когда это было? В прошлой жизни?
Пыльные бутылки теснились в темноте кухонного шкафа, она наугад вытащила одну и повертела в руках. Виски, ну надо же. Откуда оно здесь, интересно, папа с мамой никогда не пили его. Ах да, его пили Гарри и Джинни, когда бывали здесь. В тот день, когда все началось, они точно также сидели в летних сумерках за этим самым столом и сочиняли для нее одну большую и убедительную ложь. Одну на всех.

И прошло с тех пор всего только семь лет, а не целая вечность. Иногда ей казалось, что все-таки вечность.

- Кому теперь принадлежит этот дом? - голос Штольберга заставил ее вынырнуть из нахлынувших воспоминаний. Она осторожно поставила на стол бутылку, а потом посмотрела на него.

- Я не знаю. Думаю, что маминой сестре. Если кому-нибудь пришло в голову заниматься всем этим после моей… После моей смерти, - она невесело усмехнулась.

- У тебя больше нет родственников?

- Нет, - она устало прикрыла глаза, - она одна.

- Ты не общаешься с ней?

Гермиона пришла в раздражение. Зачем он все это спрашивает, разве это теперь важно? Разве теперь важно хоть что-нибудь из того, что было важным тогда? Тогда, когда она маленькой девочкой босиком сбегала по утрам по широкой лестнице, а мама суетилась у плиты, готовила завтрак и что-то говорила папе, а он делал вид, что внимательно слушает ее, а сам с упоением читал спортивную колонку в утренней газете. И на этой самой кухне пахло кофе и булочками с корицей - ее мама часто пекла по утрам булочки с корицей, и это был такой далекий и любимый запах из детства, который она помнила до сих пор, помнила до боли остро, до самой последней ноты. Когда эта самая кухня была наполнена запахами цветущих под окнами розовых кустов, далекими голосами, доносившимися с улицы, и впереди было еще целое лето, и даже, пожалуй, вся жизнь, а поэтому непременно хотелось верить в то, что все будет хорошо. Тогда все это казалось незыблемым. А потом вдруг рухнуло в один момент, словно карточный домик.

Она так и не смогла их просить. Пыталась, но не смогла.

Не смогла простить за то, что оставили ее одну. За то, что без них этот дом опустел навсегда. За то, что теперь она чувствовала себя в нем чужой и не узнавала его. Если бы они были живы, ее жизнь могла бы сложиться по-другому.

- Я не общаюсь с ней, - она говорила резко, отрывисто, как будто не решалась сказать все сразу. — Я не хочу с ней общаться. Не потому, что плохо к ней отношусь, просто…

Господи, зачем она все это рассказывает им? Им нет до этого ровным счетом никакого дела, это только ее крест. Но впервые за много лет напротив нее сидели люди, с которыми она могла поговорить о своих родителях. Не выдавать выученную наизусть легенду о людях с чужими именами и чужими судьбами, а рассказать о своей жизни. Она вдруг почувствовала, что в этот самый момент, каким бы нелепым и абсурдным это не казалось на первый взгляд, она может быть собой. И эти чужие люди напротив, и эта душная пыльная комната, залитая болезненным светом заходящего солнца, и этот позабытый дом, в котором сейчас так остро пахло бедой - она вдруг поняла, что здесь и сейчас у нее есть прошлое.

Словно зияющая пустота где-то внутри нее вдруг наполнилась каким-то полузабытым смыслом.

Гермиона с удивлением увидела, что Штольберг с Кристиной внимательно слушают ее.

- Просто что?

- Просто когда началась война, я стерла память своим родителям и отправила их в Австралию. Там жила мамина сестра, там выросла мама… - вспоминать об этом было трудно, но ей хотелось поделиться хоть с кем-нибудь. Впервые за столько лет. - Я попросила тетю, чтобы она присматривала за ними издалека, они ведь ничего не помнили. Я все объяснила ей, она знала о том, что я волшебница. А потом все закончилось, война закончилась, заклятье было разрушено, и им можно было вернуться, - она вдруг замолчала, задумчиво уставившись куда-то вдаль. Как будто бы туда, откуда должны были вернуться ее родители.

Мама звонила ей из аэропорта перед самым вылетом, очень веселая, оживленная и все время говорила о том, что им не терпится увидеть ее, Гермиону, и очень сетовала на то, что перелет такой длинный. А потом она положила трубку, и Гермиона больше никогда не слышала ее голоса. В аэропорту она узнала, что самолет, в котором летели ее родители, рухнул где-то над океаном. Ошибка пилота. Ошибка, которую никто и никогда уже не смог бы исправить.

- И тетя провожала их там, в аэропорту, - Гермиона отвернулась, смахивая слезы. Она все-таки заплакала. - Я знаю, это глупо, но с тех пор мне кажется, что нас навсегда разделил день их смерти. Зачем я это рассказываю…

Она будто бы спохватилась и снова захлопала дверцами, вытащила откуда-то стеклянный стакан и вдруг с грохотом уронила его. Стакан разбился, усеяв пол острыми осколками. Она растерянно посмотрела на него, а потом достала следующий.

Ее нужно было отвлечь. Усадить за стол, поставить перед ней злосчастную бутылку виски и проследить за тем, чтобы она выпила ее. Пусть даже до дна.

- Сядь, - Штольберг поднялся и усадил ее за стол. Она невидящим взглядом уставилась перед собой. Только-только исчезнувший из головы свинцовый шар вдруг появился снова. Она поморщилась.

- Пей, - перед ней вдруг возник широкий стакан, в котором плескалась остро пахнущая жидкость. Гермиона машинально выпила, даже не почувствовав вкуса. Она вдруг вообще перестала что-либо чувствовать, кроме адской головной боли.

Сидевшая напротив Кристина тоже взяла предложенный стакан, недовольно поморщилась, но выпила. После чего сказала что-то Штольбергу. Язык был незнакомый. Наверно, шведский, отстраненно подумала Гермиона.

- Зачем вы здесь? - спросила Гермиона. Виски спасительным теплом разлилось по телу. - Почему вы вместе, спрашивать я не стану.

- Это хорошо, - Кристина решительно посмотрела на Гермиону, словно решившись про себя на что-то. Ее голубые глаза в наступивших сумерках казались непривычно темными. - Сэкономим друг другу время. Мы здесь, чтобы предложить тебе сделку.

- Сделку? - Гермиона хоть и была удивлена, все же решила, что блондинка зря болтать не станет. - Ну, попробуйте.

- Знаешь, что это? - Кристина выложила на стол тонкую папку. Гермиона несколько секунд смотрела на нее.

- Это папка, - устало сказала она, - если ты о содержимом, то нет. Не знаю.

Кристина помолчала, кинув испытующий взгляд на Штольберга.

Тот неопределенно пожал плечами, словно снимая с себя всякую ответственность за происходящее, а потом сел на свое прежнее место и закурил.

- Это досье на тебя. Настоящее, - Кристина сделала упор на последнем слове и снова посмотрела на Штольберга. Тот на нее не смотрел.

- И что? - Гермиона уже поняла, что им что-то от нее надо. Причем надо в большей степени Кристине.

- Ты же не хочешь, чтобы подробности твоей биографии стали достоянием общественности, - в ее голосе звучал сарказм.

- Допустим.

- Я отдам тебе ее. Но взамен мне нужно кое-что, что есть у тебя. Вернее, у твоего мужа.

«Ей нужны были бумаги моего отца»

Так сказал Драко, когда она заговорила с ним о Кристине.

Гермиона промолчала, а потом поднялась и подошла к окну. За пыльным стеклом догорал закат, где-то кричали дети, откуда-то издалека, с шоссе, доносился шум машин. Она несколько секунд стояла, прислонившись лбом к нагретому солнцем стеклу. Здесь тоже пахло пылью. Этот дом, кажется, пропах пылью. Она решительно отодвинула занавеску и дернула на себя раму. В комнату вместе с шумом улицы ворвался запах теплого летнего вечера. Она глубоко вдохнула воздух, а потом, словно освобождая ему дорогу, отошла от окна.

Штольберг проводил ее задумчивым взглядом.

Только сейчас Гермиона поняла, как сильно устала. Ей не хотелось говорить с Кристиной ни о каких документах, ей хотелось уйти побыстрее из этого дома, ей хотелось к дочери. Ей хотелось, чтобы этот безумный день наконец-то закончился.

И где-то в глубине души он знала, что наступление ночи не решит ее проблем. Она слишком долго и мучительно делала вид, что все в ее жизни правильно и логично.

Все так, как должно быть.

А теперь вдруг такая красивая и безупречная картина ее придуманной жизни рассыпалась прахом, обнажив неприглядную истину: вся ее жизнь - ложь. Ложь от первого до последнего слова. Фантасмагория, нагромождение причудливых и нелогичных историй, любая из которых обман в самом чистом виде. И дело было даже не в Кристине, которая с равнодушным видом сидела сейчас в нескольких шагах от нее и смотрела на папку, на страницах которой в причудливый узор, сотканный из правды и лжи, переплелись несколько судеб. Дело было в том, что рано или поздно за все приходится платить. И вот судьба выставляла ей счет, судьба, а вовсе не Кристина, держащая в руках проклятую папку.

- Что ты хочешь конкретно? - голос зазвучал глухо, как-то пыльно, будто подстраиваясь под антураж дома.

- Бумаги. Документы. Ты еще не поняла?

- Мне нужны имена. Мне нужно знать, для чего они тебе.

- Тебе-то это зачем? Тебя они никак…

- Надо, если спрашиваю, - она перебила приходящую в раздражение Кристину, - я просто не хочу неприятностей. Или ты говоришь мне все, или ты ничего не получишь.

- Тогда прямо сейчас я отправляюсь к твоему разлюбезному супругу и выкладываю ему все про тебя! – заявила Кристина.

- Пожалуйста, — Гермиона знала, что рискует, но все же решила попробовать. Попробовать узнать, насколько сильно нужны шведке эти загадочные документы. По всей видимости, очень сильно, раз это оказалось для нее актуальным по прошествии стольких лет.

Кристина, видимо, не ожидавшая такой реакции, растерялась.

- Я не могу сказать тебе больше того, что сказала.

- Хватит с меня ваших проклятых загадок! - Гермиона вдруг сорвалась на крик. - Из-за ваших темных делишек едва не убили мою дочь! Я сама едва не сошла с ума, пытаясь понять, что происходит и кому это все нужно! И теперь, когда мой ребенок едва избежал гибели…

- Благодаря мне, заметь!

- Я тебя об этом не просила!

- И, тем не менее, ты у меня в долгу!

- Успокойся! - Штольберг усадил вскочившую на ноги Кристину на место, после чего добавил что-то на шведском. Она смерила его недовольным взглядом, но промолчала.

- И ты сядь.

- И не подумаю, - Гермиона демонстративно продолжала стоять в дверях, словно демонстрируя, что готова сию же секунду уйти.

- Она расскажет тебе, - сказал Штольберг.

Гермиона помедлила несколько секунд, а потом вернулась за стол. Кристина смерила ее злым взглядом.

- Скажи, чего может хотеть человек, у которого все есть? - начала она. - Денег есть столько, что с лихвой хватит на десять жизней, не то, что на одну.

- Полагаю, что уже ничего.

- И вот тут ты ошибаешься. Вслед за деньгами человек начинает хотеть власти.

Гермиона пожала плечами.

- Тебе хочется власти?

- Мне - нет, - Кристина горько чему-то рассмеялась. - Я хочу отомстить.

- Ты поэтому убила Нэл?

- В моей истории она вообще не причем. Но эта психопатка убила бы твоего ребенка и глазом не моргнула, а ты бы продолжала играть в благородство. Ты так и не поняла за столько лет, что здесь каждый за себя?

- Какое отношение это имеет к делу?

- Никакого. Просто поверь мне, что она убила бы твою дочь, если бы не я.

- У меня была вторая палочка.

- У тебя бы не хватило духу пустить ее в ход, - решительно заявила Кристина. - Поэтому просто скажи мне спасибо.

- Просто перейди к делу, хорошо?

- Как скажешь. Я хочу отмстить одному человеку. Его фамилия Ларсен.

Гермиона попыталась припомнить, встречалась ли ей где-нибудь эта фамилия. Но, кажется, нет.

- Что он тебе сделал? Если это какая-нибудь ерунда, то…

- Он убил моих родителей. Из-за него я сбежала из Швеции. Из-за него я вынуждена жить под чужим именем. А если у меня будут эти бумаги, я смогу уничтожить его, - она говорила все это странным размеренным механическим голосом, как будто не желала примерять на себя то, о чем говорила. - Если бы ты только знала, как я мечтаю стереть эту гадину с лица земли! Его можно было бы просто убить, но это было бы слишком просто. Я хочу заставить его жить в страхе.

- С чего ты взяла, что у моего мужа есть нужные тебе документы?

Кристина со Штольбергом обменялись многозначительными взглядами, а потом рассмеялись.

- У твоего свекра был компромат если не на всю, то на половину магической Европы уж точно. Если его архивы после его смерти не уничтожили, то… - Штольберг замолчал, словно призывая Гермиону саму закончить мысль.

- Они не уничтожены, - наконец, сказала она, - но я никогда не видела тех бумаг.

- О Боже! - Кристина в раздражении посмотрела на Гермиону. - Так поговори со своим мужем!

- Она не врет? - Гермиона испытующе посмотрела Штольберга. - Про родителей?

Он отрицательно покачал головой. Сама не зная почему, она ему поверила.

- Что с ними случилось?

- Придется рассказать тебе все с самого начала, иначе ты не отстанешь, - Кристина махнула рукой, словно досадуя на то, что приходится это делать. И почему-то от этого на первый взгляд легкомысленного жеста у Гермионы защемило сердце. Кристина как будто пыталась убедить ее, что все, что она будет сейчас рассказывать, не имеет большого значения, а на самом деле пыталась убедить в этом себя. Вспоминать об этом было больно. Говорить еще больнее. Пока молчишь, создается иллюзия, что все это понарошку, а сказанные вслух слова будто навсегда отрезают путь к отступлению.

- Ты знаешь, что мой дядя был ни много ни мало министром магии Швеции? – с расстановкой начала она. - Знаешь, как занимают такие должности?

О схемах прихода к власти Гермиона представления имела разве что самые общие. Все они неизменно сходились к одному: пути эти были не самыми честными.

- Так вот, - продолжила Кристина, - мой дядюшка был человеком глупым, жадным, но очень тщеславным и честолюбивым. Наша семья очень родовита, очень, и как-то так сложилось, что идти в политику у мужчин нашей семьи считалось хорошим тоном. Мои предки часто занимали высокие посты, но все же встать во главе страны до моего дядюшки не удавалось никому.

Она замолчала на секунду, словно что-то обдумывая, а потом заговорила снова.

- Он был никудышным политиком, но не хотел себе признаться в этом. Да он никогда и не пришел бы к власти, если бы не этот человек, Ларсен, - в голосе ее зазвучала неприкрытая ненависть. Гермиона слушала очень внимательно, боясь пропустить хоть слово. - Мой дядя был всего лишь игрушкой, марионеткой, и вся власть в конечном счете была сосредоточена в его руках.

Когда в нашей стране начался очередной передел власти, и пришла пора действовать, мой дядя начал расчищать себе путь к вожделенному министерскому креслу. Он шел по трупам, причем далеко не в фигуральном смысле. Мой отец пригрозил ему, что если тот не оступится, отец обнародует информацию, и уже на следующей день дядюшка окажется в тюрьме. И тогда тот придумал историю с моим похищением. Не думаю, что он хотел причинить мне реальный вред, думаю, просто хотел отвлечь родителей, занять их на время другими проблемами, - Кристина заправила за ухо прядь волос и посмотрела на Гермиону.

- Вы так познакомились? - она посмотрела на Штольберга. Он мрачно кивнул.

- Да. Он работал тогда на моего дядю, но я не знала об этом. И влюбилась в него без памяти, - Кристина вдруг улыбнулась, и Гермиона увидела перед собой совсем другого человека. Улыбка, настоящая, искренняя, волшебным образом преобразила ее лицо, - и он тоже.

Она кинула взгляд на Штольберга, а потом снова посмотрела Гермиону. Странное дело, но новая Кристина нравилась ей с каждой минутой все больше и больше.

- Он дразнил меня, называл жертвой стокгольмского синдрома, а меня это почему-то совсем не злило, а напротив, забавляло. Стокгольмский синдром в Стокгольме. Меня тогда вообще многое забавляло, - голос ее вдруг зазвучал грустно. - Меня вернули домой, но я решила молчать о том, что похитили меня по наводке дяди, в то время меня это волновало мало. Но папа не оставил своих попыток разоблачить брата. К тому моменту дядюшка и вовсе слетел с катушек. И тогда этот проклятый Ларсен решил, что моих родителей надо убрать. Убить. И дядя пошел на это.

- Господи, - Гермиона все еще не могла поверить услышанному, - он убил собственного брата.

- Кто-то из великих сказал, что власть - это возможность никогда ни о чем не сожалеть.

- То, что ты говоришь, чудовищно.

- Чудовищно не говорить об этом, чудовищно в это верить. А он верил. Смерть их представили как несчастный случай. Я, когда вернулась в пустой дом, думала, сойду с ума. У нас был очень красивый дом, на самом берегу моря. Такой огромный, каменный, с башенками. Я в детстве забиралась туда, в башни, смотрела на море и воображала, что я принцесса. Мама назвала меня в честь шведской королевы Кристины. Говорила, что я настоящая принцесса, а я верила. Она меня очень любила, мама. И брата любила. Она вплетала мне в волосы голубые шелковые ленты и говорила, что я буду очень-очень счастливой. И папа нас тоже любил. Он часто брал нас в море, брата учил ходить под парусом, а меня сажал на самую корму, я смотрела на линию горизонта, а папа рассказывал нам старинные легенды о викингах и о рыцарях, и мне порой начинало казаться, что я слышу звон доспехов, стук лошадиных копыт и чувствую жар костра. А еще папа обещал нам показать край света. Говорил, где-то на самом севере Скандинавии есть место, которое так называют. А потом их не стало. И мне казалось, что они ушли за этот самый край, а меня оставили. Бросили, а я так и не смогла их простить за то, что оставили меня одну. Будь они живы, вся моя жизнь могла бы сложиться по-другому. А ты веришь в загробную жизнь? - вдруг спросила Кристина с интересом. - Думаешь, мы еще встретимся однажды?

- Я не знаю, - сказала Гермиона дрогнувшим голосом. - Она была рада, что комната уже погрузилась во мрак. Света они не зажигали.

- А мне иногда так хочется с кем-нибудь поговорить об этом. Ну, разве это не забавно, мы ведь и сами мертвые, - сказала она почти весело.

- Кто мы?

- Ты, я. От тебя осталась могила, и там начертано твое имя. А от меня даже этого не осталось. Кто мы тогда? Духи, привидения, ожившие воспоминания? Знаешь, чужие имена они как чужая жизнь. Пустые и безликие, а я не стала бороться за свое. Предпочла малодушно спрятаться. Я так мечтаю однажды вернуться домой, - в голосе ее зазвучала неприкрытая горечь. - У тебя ведь тоже был шанс бороться за свое имя? Почему ты не стала?

Гермиона вдруг поняла, что плачет. Она с удивлением обнаружила, что слезы безудержно льются и льются по щекам, а она все никак не может остановиться. Она даже не смогла бы с уверенностью сказать, о чем плачет. Ни то о своих родителях, которым так и не суждено было вернуться на родину и увидеть дочь, уцелевшую в войне; ни то о родителях Кристины, которые слишком хотели справедливости и которые погибли от руки родного человека; ни то о самой Кристине, не той, какой она знала, но о той, какой она была когда-то: маленькой девочке с ясными глазами и королевским именем, которая так и не стала королевой. Девочке, которая так и не увидела края света, а теперь его больше некому ей показать, как некому вплести ей в волосы голубые шелковые ленты. А может, она плакала о своей судьбе, о том, что уже никогда не сможет услышать ни из чьих уст своего настоящего имени, что не сможет рассказать своей дочери о том, что ее имя увековечили на страницах книг, о том, что она однажды по собственной воле решила стать выдумкой, остаться в этом мире как идея, с чужой судьбой и с чужим именем. С чужим прошлым. И ей некого за это винить, кроме самой себя.

- Как получилось, что вы расстались тогда? - она не стала отвечать на вопрос Кристины, да та, может, и не ждала ответа.

- После смерти ее родителей дядя взял их с братом к себе на воспитание. Откуда он узнал, что мы встречаемся, я не знаю. Но факт остается фактом: он пригрозил, что если я не оставлю ее в покое, он ее убьет. А чтобы быть уверенным, что я навсегда исчезну из страны, он свел меня с твоим свекром, - голос Штольберга звучал глухо и тихо, пока он говорил. - Тот был занят поиском шпионов для Волан-де-Морта. Я был метаморфом, а Волан-де-Морту не отказывали. Я боялся за нее, - добавил он, и Гермиона поняла, что это была единственная причина, по которой он оказался в Англии. Страх за жизнь Кристины.

- Ты был Пожирателем Смерти?

- Нет. Если ты о метке. Но я сделал очень много зла. Я не люблю об этом вспоминать.

- Когда он ушел тогда, - Кристина заговорила снова, - я думала, что умру. Все меня тогда оставили. А он просто сказал, что не любит меня больше. И я осталась совсем одна. Был брат, но смерть родителей его подкосила еще больше, чем меня, и я утешала еще и его.

Гермиона слушала молча, не перебивая. Ей почему-то вдруг стало очень страшно. Лица собеседников скрывала темнота, и в этой темноте казалось, что голоса их живут сами по себе. Эти голоса словно вызывали из небытия всех тех, о ком они говорили сегодня. Мертвых, которых они не желали отпускать, но и удержать не могли. Мертвых, которых хотелось забыть, но не получалось.

- Ты хорошо знал Люциуса?

- Не так, чтобы очень, - Штольберг снова закурил. - Ты хочешь знать, зачем он составил свое завещание таким странным образом?

- Хочу, - кивнула Гермиона, запоздало подумав, что в темноте этого не видно.

- Я не знаю. Но я много думал об этом. Он был одержим идеями Волан-де-Морта и сына хотел воспитать в том же духе. Но тот, уж не знаю из каких соображений, Метку принимать отказался, чем отца несказанно расстроил. Я не в курсе их взаимоотношений, но они не очень ладили, особенно перед смертью Люциуса. А потом… Знаешь, я нахожу только одно разумное объяснение его поступку - он хотел искупить свои грехи.

- Как? Женив своего сына на мне? - кому-кому, а уж Гермионе подобное объяснение не казалось разумным ни на гран.

- Думаю, дело не в тебе и не в сыне. Думаю, он давал шанс самому себе. Собственноручно подписать документ, который в случае успеха гарантировал бы то, что в жилах его будущего внука или внучки будет течь магловская кровь - поверь, для такого человека как Люциус Малфой это было лучшим покаянием во всех совершенных им грехах.

Гермиона вдруг подумала, что подобная мысль ей самой никогда не приходила в голову. А ведь если посмотреть на произошедшее под этим углом, то все и впрямь очень логично. Она не знала, что за мотивы двигали Люциусом Малфоем, когда тот писал свое завещание. И все-таки как акт покаяния это завещание Гермиона никогда не рассматривала.

- Но откуда он мог знать, что я соглашусь? Откуда он мог знать об аварии и…

- Да он не знал ни о чем подобном, - перебил ее Штольберг, - он просто написал завещание, согласно которому Гермиона Грейнджер должна была стать женой его сына. Каким образом - неважно.

Гермиона растерянно молчала. Значит, все то, что случилось - не более, чем стечение обстоятельств. Если бы не предательство друзей тогда, куда бы она послала адвоката Малфоя вместе с его завещанием и его адвокатом?

Словно прочитав ее мысли, Штольберг хмыкнул.

- Все же он надеялся на что-то. Думаю, какие-то предпосылки все-таки были.

Гермиона промолчала. Теперь, целую вечность спустя, глупо было думать и гадать, как бы она отреагировала на подобное предложение тогда. Слишком много воды утекло с тех пор, слишком многое изменилось, чтобы думать о чем-то сейчас с полной уверенностью.

- Просто я думала, что та авария... Ну, что это вы ее подстроили, - наконец сказала она.

- Зачем бы мы стали это делать? К чему эти сложности? Если бы спустя положенное время ты ответила отказом, мы бы просто забыли обо всем этом и никогда бы не возвращались к этому вопросу. Но ты тогда была на перепутье, и мы решили, что решение выдать тебя за другого человека увеличит твои шансы выйти замуж за Малфоя в десятки раз. И ты согласилась. Ты сбегала от прошлого, мы выполняли условия завещания. Ты становилась женой Малфоя, как - это было не важно. А когда он сделал тебе предложение, мы решили исчезнуть.

- Вы сбежали тогда вместе? Во Франции?

Гермионе вдруг живо вспомнился перевернутый вверх дном номер в альпийском отеле, разбитый флакон амортенции и записка Кристины.

- Да, - Кристина поднялась и подошла к окну. Призрачный свет уличного фонаря освещал ее силуэт, и она сама казалось теперь не более, чем привидением. - Когда началась суматоха вокруг той книжки, рунической, - она посмотрела на Гермиону, - дела мои были совсем плохи. Проклятый Ларсен потребовал, чтобы я вышла за него замуж, представляешь?

Тут она расхохоталась, и Гермиона испугалась, как бы у той не началась истерика.

- Этот старый пахотливый старикашка решил жениться на мне! Ненавижу, - зло выплюнула она, - в противном случае он пообещал, что засадит дядю в тюрьму. И все, что мне удалось выторговать - поездка в Англию. Не спрашивай как, но мне удалось узнать, что некто Люциус Малфой может владеть компроматом на эту сволочь, и это был мой единственный шанс. Муж твой меня категорически замечать не хотел, а как по-другому подобраться к интересующим меня бумагам, я не знала. И тогда я решила, что мне нужно убрать тебя с дороги, - тут она вдруг рассмеялась как-то грустно, - прости меня за все, что я сделала тебе плохого, я, правда, была загнана в угол. Я решила, что амортенция мой последний шанс. Но потом все пошло не так, как я рассчитывала. Появился он, рассказал мне о том, что в смерти родителей оказался виновен дядюшка, и я решила, что у меня развязаны руки. Десять минут у меня ушло на сбор вещей, а потом я исчезла. Через два дня дядя оказался в тюрьме. Инсценировать самоубийство было единственным возможным способом заставить их перестать меня искать. Вот собственно, и все. Теперь ты знаешь обо мне все.

Голос Кристины затих. Она по-прежнему неподвижно стояла возле окна. В открытое окно дул легкий ветер. Где-то там, за окном, шла мирная жизнь, где не было убийств, темного прошлого и вопросов без ответов.

Оказаться бы сейчас там, грустно подумала Гермиона. От той жизни ее отделял всего только оконный проем и семь лет беспрестанной лжи.

Она глубоко вздохнула.

- Кто такой Аарон? Нэл назвала это имя перед смертью.

- Это ее сын, - нехотя пояснил Штольберг.

Гермиона молчала, обдумывая что-то, а потом заговорила.

- Я попытаюсь раздобыть для тебя эти документы - наконец сказала она Кристине. - Взамен вы займетесь похоронами Нэл. Похороните ее рядом с сыном. Под ее настоящим именем.

- Это все? - спросила Кристина, не поворачивая головы.

- Это все, - согласилась Гермиона, поднимаясь.

- Тебе не нужна папка?

Гермиона несколько секунд смотрела на папку, темным пятном выделявшуюся на светлой поверхности стола. Неверный свет уличных фонарей наполнял комнату. Окружающие предметы отбрасывали причудливые темные тени, казавшиеся отчего-то живыми.

Она ничего не ответила. В дверях обернулась и сказала Штольбергу:

- Проводи меня.

А потом вышла из комнаты. Кристина так и не обернулась.

В полной темноте Гермиона дошла до входной двери. Открыв ее, она вышла на крыльцо, с наслаждением вдыхая теплый ночной воздух. Темная громада дома высилась за ее спиной безмолвно, казалось, дом упрекал свою хозяйку за то, что та бросила его.

Штольберг беззвучно вышел следом за ней и прислонился спиной к захлопнувшейся двери. Он молчал. Гермиона, не оборачиваясь, вдруг спросила:

- Любишь ее?

Она сама удивилась своему вопросу. Штольберг секунду молчал, а потом сказал:

- Люблю.

Одно короткое слово, в котором целая жизнь для двоих.

Гермионе вдруг стало очень грустно. Что это интересно, зависть?

Но откуда ей взяться? У нее есть все, что только можно пожелать: семья, круг общения, она богата и красива. Но тогда откуда этот горький ком в горле? Не оттого ли, что все, что есть у нее, не принадлежит ей? Что, если оно принадлежит выдумке, которой она однажды решила стать? А у нее самой не осталось ни прошлого, ни будущего. Даже то, что было у нее в настоящем, принадлежало не ей. Разве такой должна была быть ее жизнь? Ее муж любит ее, но не знает. Но самым ужасным было осознание того, что между женщиной, которую любит ее муж, и ней самой настоящей лежит бездна. А она просто малодушно пряталась все эти годы за красивой маской, не сняв ее ни на секунду.

Словно прочтя ее мысли, Штольберг вдруг сказал:

- Сегодня ночью отпусти своих призраков на свободу. Как Нэл их отпустила, и Кристина.

- Мне страшно, - призналась она.

Штольберг молчал. Она постояла на ступенях еще несколько секунд, а потом начала спускаться.

- Гермиона!

Ее имя в ночной тишине прозвучало просто оглушающее, как раскат грома. Она вздрогнула как от удара. Сколько лет ее никто не звал по имени? Как сказала Кристина? Почему она не стала бороться за свое имя?

Она обернулась. Он быстро спустился по ступеням, протягивая ей папку. Гермиона посмотрела на нее, а потом отрицательно покачала головой.

- Вдруг я не достану документы для Кристины.

- Это неважно. Она твоя.

Она взяла папку. Если Нэл не опередила ее, она отдаст ее Малфою сама.

- Спасибо.

- Удачи тебе, - сказал Штольберг и улыбнулся.

- И вам.

Он улыбнулся, и она улыбнулась в ответ.

В темном высоком небе таинственно перемигивались звезды. Гермиона медленно шла по пустынной улице, и ее вдруг охватило чувство какой-то странной эйфории. Такое чувство испытывает человек, которому нечего терять.

Ей вдруг ужасно захотелось снова стать свободной, вободной от чужих мнений, от чужих интриг, свободной от совершенных ошибок.

Сегодня, наконец, маскарад длиною в несколько лет заканчивался. Теперь настал и ее черед снимать маску.

Как известно, маски принято снимать в полночь.

Она кинула взгляд на часы. До полуночи у нее оставалось еще немного времени. Она запахнула легкий летний плащ и не спеша пошла сквозь теплую летнюю ночь.


Маски снимаются в полночь

Ты знаешь, неважно, что наша любовь, словно ветер бумажный,

Не так уж и важно, что мы друг без друга проснёмся однажды,

И будет неважно, что не повторю никогда твоё имя.

Мы станем другими, мы станем чужими.

Неважно, неважно...


Alisea vs NeoMaster "Неважно"




Гермиона потянула на себя тяжелую массивную дверь и вошла в ярко освещенный холл. Дробный стук каблуков по каменному полу отдавался в сознании каким-то мучительным эхом, заставляющим ее поминутно морщиться. В ночной гулкой тишине пустого подъезда этот звук казался инородным и неуместным.

Надо было воспользоваться лифтом. Надо было воспользоваться лифтом, а не пытаться малодушно оттянуть тот момент, когда придется перешагнуть порог квартиры и… Что будет дальше, она решительно не знала. В одном она была уверена: если Нэл успела передать документы, и Малфой их видел, дожидаться ее дома, там, где Нарцисса и Бэкки, он не будет. Вернее, он просто не захочет ее видеть. В ближайшее тысячелетие.

Гермиона медленно поднималась, считая про себя ступени, ведя ладонью по гладкой глянцевой поверхности перил и смутно сожалея о том, что рано или поздно спасительная лестница закончится.

Вот бы сейчас оказаться в Хогвартсе! Там были совершенно удивительные лестницы, ступая на которые никогда нельзя было быть уверенным в том, куда она тебя приведет. Но, увы. То ли такие лестницы существовали исключительно в Хогвартсе, то ли она попросту исчерпала свой лимит чудес на сегодня, в конце концов, она оказалась там, где и должна была оказаться: на пороге их городской квартиры. Сердце колотилось как сумасшедшее, и кровь стучала в висках, причиняя почти ощутимую боль. Она глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться. Ей нужно успокоиться, она не имеет права на истерику. Только вот как это сделать, если все внутри сжимается от страха, сжимается от предчувствия близкой, неотвратимой катастрофы?

Руки предательски дрожали, когда она доставала ключи из сумки. Можно было позвонить, но она так отчаянно пыталась выторговать у судьбы еще хотя бы полминуты мирной, привычной жизни, в которой у нее все еще хорошо. В которой у них все было хорошо. В которой они еще были.

Ключи тоненько звякнули в непослушных пальцах, и она, наконец, справилась с замком. Дверь открылась совершенно беззвучно, и ей вдруг отчего-то стало безумно страшно.

Внутри было темно и тихо. Темнота была совершенно непроглядной, чернильной и какой-то глубокой. Так наверняка должен выглядеть вход в преисподнюю, если только она существует на самом деле.

Отогнав ненужные мысли, Гермиона стукнула рукой по выключателю. Пустую прихожую тотчас залил острый электрический свет, показавшийся после сумрачной лестницы просто ослепляющим. Она несколько секунд постояла, не двигаясь и пытаясь привыкнуть. Проклятая папка, которую она прижимала к себе одной рукой, вдруг стала невероятно тяжелой.

«Не буду ему ничего говорить! Если он ничего не знает, пусть все остается, как есть. Это мой крест, я и дальше буду нести его в одиночку, как несла все эти годы. Если только он не видел!»

Промелькнувшая мысль на секунду показалась спасением свыше. В самом деле, может, так действительно будет лучше? Она раздобудет документы для Кристины, и та будет молчать. Нэл мертва, а Штольбергу до нее и вовсе нет никакого дела! А больше никто не знает. Никто не знает…

И только где-то внутри чей-то упрямый голос твердил ей, что она не имеет права решать за него. Она не имеет права решать за них обоих, как бы ей этого не хотелось. Она добровольно загнала себя в эту ловушку, и спастись уже нет шанса, даже призрачного. Понимание того, что она одна несет ответственность за то, что лгала всем окружающим столько лет, отравляло ее изнутри, словно едкая кислота. Все эти годы она пусть и несознательно, но перекладывала часть ответственности на своего свекра, которому пришла в голову идея с диким завещанием. А теперь вдруг оказалось, что даже Люциус Малфой - большой любитель играть человеческими судьбами - едва ли додумался бы до подобного хода.

В гостиной было не так темно, как в прихожей. Сюда проникал свет с улицы, отчего темнота здесь не казалась такой вязкой и непроглядной. И все-таки Гермиона моментально зажгла свет. Пляшущие на потолке тени здорово нервировали.

- Ну надо же, - сидевший в кресле Малфой демонстративно постучал указательным пальцем по часам на запястье, - еще и двенадцати нет, а ты уже дома. Это так непохоже на тебя, особенно в последнее время. Как встреча со старыми друзьями?

В безжалостном свете электрических ламп он выглядел осунувшимся и измученным. Рукава белой рубашки небрежно закатаны до локтя, и галстука нет. На журнальном столике початая бутылка с виски, в руках странным блеском вспыхивает пустой стакан. Гермионе бы хватило пальцев одной руки, чтобы пересчитать случаи, когда Малфой позволял себе так выглядеть.

«Он все знает».

Осознание этого факта обрушилось на нее, как гильотина. И все же она вдруг почувствовала странное облегчение. По крайней мере, ей не придется ни на что решаться. Не придется мучиться, взвешивать за и против, убеждать, уговаривать себя и снова отступать, потому что признаться страшно, слишком страшно. Значит, так надо.

Гермиона несколько секунд пристально смотрела на него.

- Ты выпил, - наконец сказала она.

- Представь себе. Не каждый день узнаешь столько нового о своей жене.

Он просто не мог поверить в то, что узнал. Вернее, не хотел верить тому, что узнал. Он не думал ни о чем плохом, когда открывал ничем не примечательную тоненькую кожаную папку. Он долго не мог взять в толк, как к нему попали какие-то документы, касающиеся Гермионы Грейнджер. Он не мог понять, почему вместе с ее именем в этих документах постоянно упоминается имя его жены. Разрозненные факты в его сознании никак не желали укладываться в единую, хоть сколько-нибудь логичную картину, а когда мозаика, наконец, сложилась, стало только хуже. Истина, неотвратимая и неизбежная, предстала теперь перед ним, а он совсем не был готов к этому. Он не был готов и не знал, что должен делать дальше. Мир, в котором они жили, привычный и счастливый, вдруг в одночасье перестал существовать.

Он знал - ничего уже не будет так, как прежде. Выхода было ровно два: либо отказаться от всего - от совместного прошлого, настоящего и будущего, либо принять то, что он теперь знал и учиться жить дальше, привыкать, мириться, подстраиваться. Построить на руинах прежней жизни новую, только вот он был совсем не уверен в том, что новая будет такой же хорошей, как прежняя. Что там говорит народная мудрость о разбитой чашке, которую, как ни старайся, уже не склеить?

Он больше никогда не сможет ей верить, вот в чем дело. Она лгала ему столько лет, и теперь, что бы она ни говорила, он будет ждать от нее подвоха, он будет искать его в ее глазах, будет искать, боясь найти. Снова и снова.

Гермиона все еще стояла, облокотившись спиной о край дверного проема и скрестив руки на груди. Наверное, она должна была что-то объяснять, как-то оправдываться, что-то доказывать. Но все оправдания выглядели жалко и как-то мелко, что ли. Выглядеть жалкой перед Малфоем она не хотела.

- Как Бэкки?

- Какая потрясающая забота! - в голосе Малфоя звучало неподдельное восхищение. - Что за вопрос? Она просто прекрасно. Ее всего-навсего попытались убить, кто-то из «старых друзей» мамочки, и я уж не знаю, каким чудом она осталась жива! Клянусь, если бы с ней что-нибудь случилось, я бы убил тебя собственноручно!

- Это не моя вина! Я тебе сказала, как все было, и ты не имеешь права…

- Закрой рот!

Гермиона осеклась на полуслове. Он никогда не позволял себе разговаривать с ней в таком тоне.

- А теперь сядь! - Малфой кивком указал на диван, стоящий напротив.

Гермиона несколько секунд постояла, словно раздумывая, а потом медленно подошла к дивану и села. Руки были ледяными и сильно дрожали. Она подышала на ладони, пытаясь согреть их, а потом подняла глаза.

- Что из того, что здесь написано, правда? – медленно спросил он.

Она вдруг явственно прочла в его голосе надежду. Он хочет, просто до умопомрачения хочет, чтобы все это оказалось ложью. Он не хочет взваливать на себя эту ношу - права она была, когда думала, что это только ее крест - он хочет только, чтобы все было как раньше, и понимает, что как раньше уже не будет, и все равно надеется, а она сейчас должна лишить его этой надежды.

Надежда умирает последней.

Но все равно умирает.

Она взяла в руки папку, лежавшую на столе, и осторожно открыла ее - словно выпустила на свободу свою прошлую жизнь - а потом пробежала глазами лежавшие в ней бумаги.

- Здесь все правда, - тихо сказала она.

- А сейчас ты, конечно, будешь меня уверять в том, что давным-давно обо всем хотела мне рассказать?

Она отрицательно покачала головой.

- Я не собиралась тебе рассказывать.

Он удивился, кажется.

- Даже так? - протянул он. - А я слышал что-то такое про то, что честность - лучшая политика.

Она вспыхнула, но ничего не ответила. Она не стала говорить, что собиралась все рассказать, именно сегодня вечером, он бы не поверил. Он теперь никогда не станет ей верить. И это только ее вина. Только ее и ничья больше.

- Скажи мне, зачем тебе все это понадобилось?

- Ты все равно не поймешь, - дрогнувшим голосом сказала она.

- Это уже не твое дело!

- Я не хочу говорить об этом, мне больно это вспоминать, там и так все написано…

- Тебе больно? - Малфой из последних сил сдерживал ярость. - Тебе больно? А мне, ты полагаешь, сейчас очень радостно? Я чувствую себя полным идиотом, и все потому, что тебе однажды захотелось развлечься.

Он порывисто поднялся из кресла и отошел к окну. Гермиона буквально физически ощущала исходящую от него ненависть. Что бы она сейчас ни сказала, это не оправдает ее в его глазах. А, может, все дело в том, что ей попросту не было этого самого оправдания?

- Я не искала развлечений, - устало проговорила она, - тогда передо мной стояла одна единственная задача - выжить, и я пыталась. Как умела, так и пыталась.

- Я сейчас расплачусь.

- Ты сам попросил меня рассказать.

- Давай только без лирических отступлений.

Ему легко говорить, для него эти события - не более, чем часть чьей-то биографии. Может, не самая лучшая часть, но ему все равно. Он не хочет делить это с ней. Ему ничего не стоит заставить ее снова нырять с головой в этот липкий и отвратительный омут воспоминаний, и вспоминать, вспоминать, вспоминать…

- Я собиралась замуж, - начала она, - тогда, после войны. Однажды я вернулась домой в неурочный час, - она горько усмехнулась, уносясь в воспоминаниях на много лет назад. Как сложилась бы ее жизнь, опоздай она тогда на пять минут, или закричи она с порога, что она дома? Может, она была бы счастливее, чем сейчас? Может, ей не пришлось бы лгать и притворяться? Но притворяться пришлось бы всем окружающим ее людям, а она однажды, как сейчас Малфой, столкнулась бы с нелицеприятной правдой, после которой не хочется жить. Ей бы точно не захотелось.

Она старалась говорить сдержанно и сухо, не срываясь на эмоции. Ему нет дела до ее потерь, это были потери и беды Гермионы Грейнджер, а вовсе не его жены. В книге жизни его жены не было таких страниц, и он вовсе не собирался их туда вклеивать.

Гермиона говорила и говорила, и ей казалось, что ее повествованию не будет конца. Никогда и никому она не рассказывала свою историю вслух, и сейчас ей и впрямь казалось, что она отпускает своих призраков на свободу. Все эти воспоминания, спрятанные в самых темных и далеких уголках, рвались на свободу, точно узники, прожившие в заточении слишком долго, и ей действительно становилось легче. Она как будто освобождалась от пут, которыми сама себя и опутала.

Осколки той, прошлой, разбитой жизни уже не ранили, как прежде. Время как будто сгладило острые края, залечило раны, оставив на их месте рубцы, как напоминание о том, что жизнь порой бывает чересчур жестока. Чересчур.

- И с тех пор ты ни разу не встретилась с ними? - Малфой обернулся, пристально взглянув на нее.

- Нет.

- Они не искали тебя?

- Они похоронили меня. Как ты думаешь, где бы они стали искать меня? На том свете?

- А ты их? – он напряженно продолжал свои расспросы.

- Что значит «а ты их?» - Гермиона начала раздражаться. - Я ничего о них не знаю. Я не знаю, есть ли у них дети, как они живут и где. Ни Гарри, ни…

- Ты любила его? - перебил ее Малфой.

- Кого, Гарри? - удивленно переспросила Гермиона.

- Да при чем здесь Гарри, - Драко поморщился. - Уизли.

- Рона? Не знаю, - задумчиво произнесла она, - когда замуж собиралась, любила, конечно. И потом любила. Какое-то время. А потом все прошло. Да, все прошло, - еще раз подтвердила она, словно прислушавшись к себе.

Малфой снова повернулся к окну, изучая безразличным взглядом пейзаж за окном. Все это было настолько нелепо, что больше походило на театр абсурда. Слышать из уст своей жены имена Поттера и Уизли, которых она «когда-то любила», было дико. Это было неправильно и нелепо, и он все никак не мог смириться с тем, что все это как раз напротив, очень логично, даром что сейчас на диване его собственной квартиры сидела его собственная жена и на полном серьезе говорила о вещах, которые было сложно придумать даже нарочно. И весь этот абсурд происходил в его собственной благоустроенной и налаженной жизни.

Гермиона Грейнджер не могла быть его женой. Они с ней существовали в параллельных вселенных и никогда, ни при каких обстоятельствах не могли пересечься. Нелепая подружка Поттера с вечно всклоченными волосами и стопкой книжек - его жена?! Ему было плевать на нее по большому счету, даже в школе плевать, он ненавидел ее за компанию - просто потому, что она водилась с Поттером. Не будь она его подругой жизни, он, может, и вовсе не знал бы, как ее зовут.

Она не могла быть его женой. Между Гермионой Грейнджер и девушкой, которую он повел под венец однажды, лежала пропасть. И ему казалось, не существовало моста, по которому такую пропасть можно было бы перейти.

- Вам очень повезло с супругой, мистер Малфой.

Так говорили ему в свете. Он улыбался снисходительной улыбкой, соглашаясь с этим, в душе, как мальчишка, радуясь тому, что ему действительно несказанно повезло. И тщеславие здесь стояло отнюдь не на последнем месте - ему нравилось осознавать то, что ему завидуют. Он гордился тем, что у него такая жена. Он гордился тем, что у него такая дочь. И что он любит их одинаково сильно, а они любят его.

А вот теперь оказалось, что это самое худшее. Он слишком сильно любил женщину, сидевшую сейчас позади него на диване, напряженно ожидающую его следующей реплики. Он слишком сильно ненавидел ту, другую, которая точно также сидела сейчас позади него, напряженно вглядываясь в темноту за окном. Было от чего сойти с ума.

- Ну что, - спросила она у него за спиной, - теперь в твоем личном черном списке я первая в очереди на сожжение на костре?

Она поднялась с дивана и подошла к окну, открыв дверь на балкон. Она раскручивала виски в его давешнем стакане, делая маленькие глотки, и ему на минуту показалось, что все случившееся и впрямь чей-то дурной розыгрыш. Гермиона Грейнджер не могла так разговаривать, она не могла так пить виски, она не могла… Да мало ли что она не могла. Его жена - другой человек. И все бы ничего, если бы она самолично не призналась в обратном.

- Считай, что так, - он посмотрел на нее, не сразу сообразив, что в ней изменилось.

Она смотрела на него совсем другими глазами. У нее раскраснелись щеки, и глаза лихорадочно блестели - он никогда не видел, чтобы она так смотрела. Она была очень красивой в этот момент.

Черт бы побрал все на свете!

Малфой вдруг понял, что изменилось в ее взгляде. Почему никогда раньше он не замечал, что она все время сморит как-то испуганно и даже слегка затравленно, что ли. Только сейчас он до конца осознал, что он никогда не понимал ее по-настоящему, ему всегда словно чего-то не хватало. Она как будто отгораживалась от него глухой неприступной стеной и, как бы он ни просил, лестницу ему не сбрасывала.

Странное дело, но никогда прежде до этой ночи она не казалась ему такой близкой и понятной, как теперь. Она перестала быть ускользающей выдумкой, как будто из эфемерного видения у него на глазах она превратилась в человека из плоти и крови. Может, она, наконец, разрушила свою неприступную стену, а, может, просто отпустила себя.

- Ты теперь… запретишь мне видеться с Бэкки, да? - видимо, этот вопрос мучил ее все это время, и она просто не решалась озвучить его вслух.

- Думаю, да. Ей сейчас ни к чему лишний стресс.

- Лишний стресс? - Гермиона отказывалась верить собственным ушам. - Я ее мать, и ты не имеешь право…

- Имею, - зло ответил Малфой. - Я имею право оградить своего ребенка от того, от чего считаю нужным.

- Она и мой ребенок, если ты помнишь, - она повысила голос.

- А ты помнила об этом, когда втравливала ее в свои... свои интриги? - Малфой схватил ее за руку, заставив вскрикнуть от неожиданности. Она увидела его глаза прямо перед собой, и в них не читалось, пожалуй, ничего, кроме ненависти.

- Я тысячу раз тебе сказала, что это все из-за твоего отца, - выкрикнула она, яростно пытаясь освободить руку. - Я тут не при чем!

Малфой с трудом сдерживал ярость. Он слишком сильно ненавидел ее в тот момент: недавно пережитый страх за дочь вновь напомнил о себе, и он ни одной минуты не желал верить в то, что Бэкки пострадала не из-за нее.

- Хватит приплетать сюда моего отца! Если тебе верить, так ты и вовсе без вины виноватая: и Бэкки похитили из-за него, и за меня ты замуж пошла, потому что ему так захотелось! Ты хоть понимаешь, как глупо все это звучит? - он тоже теперь кричал на нее.

- Он действительно написал такое завещание!

- Он завещал мне жениться на грязнокровке, это так на него похоже!

Гермиона, наконец, высвободила руку и залепила ему звонкую пощечину.

- Я тебя ненавижу, - она яростно сощурила глаза, с удовлетворением наблюдая за тем, как краснеет на щеке Малфоя место удара. - Я тебя ненавижу, - она еще раз произнесла это, медленно, как будто пробуя на вкус произнесенные слова.

- Тем лучше, - он безразлично пожал плечами, - тогда давай покончим со всем этим. Я попрошу нашего адвоката подготовить бумаги на развод как можно быстрее.

- Как тебе будет угодно, - бросила она через плечо.

Шесть лет счастливой семейной жизни уместились в одном не слишком почтительном слове «покончить». Это было даже забавно.

- Только пусть это будет как можно быстрее, - вслед ему сказала она.

Малфой ничего не ответил, а когда она оглянулась, его в квартире уже не было.

Гермиона поднесла к глазам руку. Бриллиант на обручальном кольце взорвался тысячью искр.

- Покончить со всем этим как можно быстрее, - тихо произнесла она, а потом закрыла лицо руками и заплакала, и плакала, пока не рассвело.


Развод

Прости меня!

Судьбою предназначено пути менять.

Что было - то растрачено, прости меня, пойми меня.

Пойми меня!

Моя печаль твоим зовется именем,

И осень в нашем доме дышит инеем.

Пойми меня…


Забудь меня!

Забудь меня за прожитыми буднями.

Минуты счастья были слишком трудными, забудь меня.

Напрасно мы жестокими разменивались фразами.

А, может, просто были слишком разными.

Напрасно мы…


Зара "Прости меня"




Это утро началось дождем.

Дождь лил ночь напролет, не переставая ни на минуту, отчего к утру весь город был насквозь промокшим и холодным, и совсем неприветливым. Было зябко и сыро, и казалось, что за окном давным-давно осень: ранние сумерки, пронизывающий северный ветер и меланхолия, от которой никуда не деться. Дождь словно застал врасплох целый город, не дав опомниться, оставив задаваться вопросом: куда же всего за одну ночь так неожиданно и, кажется, безвозвратно, успело подеваться лето?

Гермиона стояла у окна, задумчиво глядя куда-то вдаль, словно пытаясь разглядеть за плотной пеленой дождя что-то далекое и понятное, пожалуй, только ей одной.
В комнате было холодно. Она обхватила плечи руками, пытаясь согреться: она все никак не могла унять предательскую дрожь, хотя подозревала, что причиной был вовсе не холод.

Монотонный шум дождя успокаивал, принося пусть мимолетное, пусть иллюзорное, но такое нужное ей успокоение. И только холод, будто ток по нервам, все мешал сосредоточиться.

Часы в прихожей негромко и равнодушно пробили полдень, заставив ее вынырнуть из своего странного оцепенения. Пора. Ей нужно сосредоточиться и ни в коем случае не дать себе сорваться. Через это просто нужно пройти. Это просто нужно пережить.

Гермиона подошла к зеркалу и критически осмотрела свое отражение. Она потратила два часа на то, чтобы выглядеть сегодня безукоризненно. Чтобы никто не догадался, что она этой ночью не сомкнула глаз: ходила по пустой темной квартире, плакала, вспоминала и думала. Ночь - территория призраков, время для воспоминаний. Время мысленно прокручивать перед глазами прожитую жизнь, словно заевшую кинопленку, пока не начнет казаться, что эта самая жизнь, в общем-то, не сложилась. Так всегда начинает казаться именно ночью, и ничего с этим не поделаешь. Ночь - страшное время. Особенно когда не сложилась жизнь.

Дверной звонок прозвенел в тишине пустой квартиры резко и требовательно, заставив ее вздрогнуть. Гермиона кинула последний взгляд в зеркало и уверенно пошла в прихожую. Сделав глубокий вздох, она распахнула дверь.

- Добрый день, миссис Малфой, - стоявший на пороге адвокат, консервативный и чопорный, как сама Англия, слегка наклонил голову в знак приветствия. Гермиона попыталась скрыть разочарование: она все же надеялась, что Драко придет немного раньше адвоката. Впрочем, что ей это даст, она толком не знала. Она посмотрела на Малфоя, но тот, встретившись с ней взглядом, отвел глаза.

- Мистер Уолтерс, - Гермиона нашла в себе силы улыбнуться, - здравствуйте. Прошу, проходите, - она посторонилась, пропуская гостя.

- Здравствуй, - сухо обронил вошедший следом Малфой.

- Здравствуй, - в тон ему ответила она. - Мистер Уолтерс, прошу, проходите в гостиную.

На несколько секунд Драко и Гермиона остались в прихожей одни. Неловкая пауза грозила затянуться, но о чем говорить, ни он, ни она категорически не знали. Гермиона, наконец, набралась смелости и посмотрела ему в глаза. На этот раз он взгляда не отвел, но то, что она прочла в нем, утвердило ее в мысли, что он не передумает. Где-то в глубине души она все же надеялась на это.

Он все решил, как-то отстраненно подумала она. Он все решил, и передумывать не собирается. Ну что ж, этот ход за ним, и от нее уже ничего не зависит. А жаль.

- Пойдем, - сказала она. - Невежливо заставлять человека ждать.

Она круто развернулась на каблуках и быстро пошла по коридору в сторону гостиной. Драко мрачно смотрел ей вслед. Он не ожидал, что она окажется такой… неизмученной, что ли. Глядя на ее цветущий вид, вполне можно было решить, что все происходящее ее мало расстраивает. Если расстраивает вообще. Он сделал глубокий вдох и поспешил вслед за ней.

В гостиной на журнальном столе мистер Уолтерс не спеша раскладывал бумаги, ведя с Гермионой ничего не значащую светскую беседу. Она исправно отвечала ему, вот только на бумаги она не смотрела.

«Как же я смогу их подписать, если я даже посмотреть на них себя заставить не могу?»

Не в силах больше выносить эту пытку, она поднялась с дивана.

- Мистер Уолтерс, может быть, кофе?

- Благодарю, миссис Малфой, - адвокат, по всей видимости, правильно истолковал ее чувства. Годы практики, вероятно, делали свое дело.

Гермиона сухо кивнула, после чего вышла из комнаты. На кухне ей стало немного легче, может быть потому, что здесь ей не нужно было держать лицо. Она стерла фальшивую улыбку, от которой уже свело мышцы на лице, и подошла к окну, за которым простирался все тот же безрадостный пейзаж: город все хмурился и ежился под холодными потоками воды, в серых лужах отражалось далекое небо, и, казалось, этому дождю не будет конца, таким по-осеннему безнадежным он казался.

За спиной раздались шаги, и она вдруг сжала кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони, и ей стало больно. Она была почему-то уверена, что он за ней не пойдет.

- Я уж думала, что ты боишься оставаться со мной наедине, - насмешливо произнесла она. - Не бойся, я не стану чинить тебе препятствий на пути к свободе.

Малфой, застывший на пороге, ухмыльнулся, а потом вошел в кухню, закрыв за собой двери, словно отгораживаясь от внешнего мира. Не мог же он сказать ей, что у него нет сил смотреть на эти проклятые бумаги! Бумаги, подписав которые они навсегда станут друг другу чужими. Сама эта мысль казалась дикой и какой-то невозможной. Он словно не отдавал себе отчета в том, что однажды он попросту не найдет ее ни в своей квартире, ни в своем доме, ни в своей жизни. Разве что она останется в его памяти. Просто потому, что оттуда он ее точно не отпустит. Даже если захочет.

- Я не боюсь, - сказал он, - просто не делай из меня монстра, ладно?

Она по-прежнему стояла к нему спиной, с ног до головы облитая серым светом лондонского утра.

- Я не делаю из тебя монстра, - холодно сказала она, наконец, обернувшись. В руках у нее кинжальным блеском вспыхивала турка. - И не понимаю, как можно даже подумать о тебе такое? За прошедшую неделю я отправила тебе пять писем, в которых умоляла тебя, умоляла, разрешить мне увидеть Бэкки! После пятого письма ты любезно мне ответил: прислал через своего адвоката уведомление о начале бракоразводного процесса. Более душевного человека, чем ты, я в жизни своей не встречала!

Она снова отвернулась, с таким остервенением поставив на плиту многострадальную турку, что у соседей наверняка посыпалась штукатурка.

- Вот только давай без сцен, ладно? - Малфой поморщился. - Или ты всерьез полагала, что после всего случившегося мы просто радостно посмеемся над твоей шуткой, ты пообещаешь, что больше так не будешь, и все останется как раньше?

Он тоже перешел на повышенные тона. Он так старательно сдерживал ярость, и ему даже казалось, что у него начало получаться, а ей достаточно было сказать несколько слов, чтобы снова довести его до белого каления.

- Просто разреши мне увидеться с ребенком! Я и так согласилась со всеми твоими условиями! Ты не имеешь права запрещать мне видеться с дочерью! Ты не имеешь права решать за нас обоих! - почти закричала она.

- Прекрати истерику! - он приблизился в ней в два шага и схватил за плечи.

- Нет у меня истерики! - зло бросила она. - Я просто хочу видеть дочь.

- К вопросу о том, что я не могу решать за нас обоих: тебе не кажется, что ты однажды решила и за меня, и за себя, так вот теперь моя очередь.

Гермиона буквально физически ощущала исходившую от него ненависть.

- Это другое.

- Это как посмотреть, - он зло усмехнулся, продолжая рассматривать ее с деланным равнодушием.

-Значит, ты не дашь мне увидеть ее? - она спросила это таким тоном, словно ударила наотмашь.

Он покачал головой, ожидая, что она вот-вот расплачется, но вместо этого она вдруг сделала еще шаг по направлению к нему, и теперь была совсем близко. В какую-то секунду она распахнула глаза, и он увидел их прямо перед собой. Он тысячу раз смотрел ей в глаза, да нет, миллион раз, но никогда она не смотрела на него так, как сейчас: дерзко и вызывающе, от нее исходил едва уловимый призыв, дразнящий и волнующий. Она запрокинула голову, словно ожидая, что он вот-вот ее поцелует.

- Что ты делаешь? - спросил он. Собственный голос показался ему хриплым, словно он был безнадежно простужен.

Он не должен с ней целоваться - он разводится с ней. Он уже не имеет на это право - она теперь в прошлом. Он должен ненавидеть ее - он не позволит себе забыть, кто она.

Он должен себя контролировать. Еще чуть-чуть, и он уже ничего не смог бы контролировать.

Малфой стряхнул с себя странное оцепенение и отстранился от нее. Он чувствовал себя последним идиотом.

- Я? - насмешливо переспросила она. - Ничего. А что, мистер Малфой, целоваться с женщиной, с которой разводишься, дурной тон? Боитесь быть скомпрометированным?

Он был готов ее убить. Она играла с ним как кошка с мышкой.

- Вот что, - он перевел дыхание и посмотрел на нее, - у меня мало времени. Я уже сказал тебе, что видеть ребенка я тебе не позволю. Если ты хочешь обсудить какие-то… моменты, давай сделаем это быстрее.

Он подошел к двери, взявшись за ручку, словно желая продемонстрировать ей, что не намерен задерживаться здесь ни секундой дольше.

- Так не терпится? – усмехнулась она.

- Представь себе, - его лицо приняло обычное снисходительно-насмешливое выражение. Он облокотился спиной о двери, скрестив руки на груди.

Гермиона подошла к нему и остановилась, вопросительно посмотрев.

- Ты дашь мне пройти? - раздраженно спросила она.

- Проходи, - он усмехнулся, но не двинулся с места.

- Разве по этикету не положено открывать перед дамой дверь? - она подняла на него взгляд и глаза ее как-то странно сверкнули. - Ах, да, так откровенно и бездарно врать - тоже моветон.

- Что ты имеешь в виду? - спросил Малфой.

- Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, - она издевательски улыбнулась.

- Представь себе - нет.

- Ты врешь, что хочешь быстрее развестись со мной, - Гермиона притворно вздохнула и покачала головой. - Ты вообще не хочешь разводиться со мной, если уж на то пошло.

- Да неужели? - насмешливо переспросил он. - Может, ты скажешь, почему сделала такие выводы?

Гермиона демонстративно задумалась.

- Наверное, потому, что ты все еще любишь меня! - выпалила она. Она не была вполне в этом уверена, но знала, что это выведет его из себя.

Малфой усмехнулся, а потом вдруг с силой притянул ее к себе. Она этого совсем не ожидала, и он явственно почувствовал ее растерянность. Одной рукой он крепко держал ее за талию, а вторую запустил ей волосы на затылке и слегка сжал, заставив ее вскрикнуть.

- Мне больно, - она попыталась вырваться. Он был сильнее ее. Гораздо сильнее. Ей вдруг стало страшно. На это раз он и впрямь не шутил.

От ее голоса у него в голове что-то странно зазвенело.

- Не шути со мной, хорошо? - прошептал он ей на ухо. Его дыхание обожгло ей кожу, как огнем. Она испуганно затихла, боясь пошевелиться. На секунду он отстранился, проведя пальцами по ее ключице.

Он, кажется, собирался что-то там контролировать?

От этого его движения ее бросило в жар. Гермиона настороженно молчала, а он тем временем снова наклонился к ней и прошептал:

- Подпись нужно будет поставить в трех местах, - он последний раз вдохнул едва уловимый запах ее духов, а потом отпустил ее.

Он должен остановиться. Его пугало то, что он чувствовал. Желание сделать ей больно, разжигаемое ненавистью, которую он испытывал, смешивалось с… Черт, неужели она все-таки права?

Гермионе понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Она несколько секунд тяжело дышала, а потом принялась что есть силы дергать ручку.

- Зачем ты закрыл дверь? - чертыхнулась она. Проклятая ручка все никак не поддавалась.

Малфой медленно протянул руку и открыл дверь.

- Все гораздо проще, - сказал он, - она открывается в другую сторону.

Гермиона смерила его уничтожающим взглядом, а потом выскочила из комнаты, словно за ней гнались все черти ада. Когда она влетела в гостиную, щеки у нее полыхали так, что ей казалось: еще чуть-чуть, и полыхать они будут совсем не в фигуральном смысле. Если невозмутимый мистер Уолтерс и удивился, отчего она выглядит столь странным образом и где долгожданный кофе, за которым она уходила, виду не подал.

Гермиона с каким-то мстительным огнем в глазах осмотрела разложенные на столе бумаги.

- Миссис Малфой, разрешите мне ознакомить вас с…

- Нет, нет, - перебила она, - я прекрасно знаю, что там написано. Мистер Малфой оказал мне любезность и ознакомил меня со всеми… документами заранее. Покажите, где подписать.

В состоянии какой-то странной лихорадочной эйфории она поставила свою подпись в трех местах и с торжеством посмотрела на сидящего напротив Малфоя. Тот пожал плечами, словно желая убедить ее в том, насколько ему все это безразлично.

- Это все? – спросила она адвоката.

- Полагаю, что да. Мистер Малфой, вы меня проводите?

- Конечно, - кивнул Малфой.

Когда Драко вернулся в комнату, Гермиона в глубокой задумчивости сидела на диване.

- Скажи, что за блажь такая? – спросила она.

- О чем ты?

- Зачем нужно было устраивать все так, чтобы развод считался действительным только через несколько месяцев? - она поднялась с дивана и вопросительно посмотрела на Малфоя.

- Я не хочу пересудов. Не хочу, чтобы все это попало в газеты.

- Ты всерьез полагаешь, что через полгода все это пройдет незамеченным? - она на минуту скрылась в спальне, а когда вышла оттуда, через руку у нее был перекинут плащ, а в другой она сжимала зонт.

- Ты уедешь, а я скажу всем, что ты решила остаться в Америке. Мало ли что может измениться за полгода.

- И то правда, - пробормотала она. - Я просто вернулась на историческую родину.

- Я просто не хочу проблем.

Она как-то грустно усмехнулась, а потом подошла к столу и медленно сняла с пальца кольцо, и этот жест почему-то был красноречивее любых слов. Рядом с кольцом она положила связку ключей.

- Ты вполне можешь остаться здесь до отъезда. Я не буду тебя беспокоить.

- Спасибо, не хочу больше злоупотреблять твоим гостеприимством. Я вполне могу пожить в отеле.

Малфой внимательно посмотрел на нее. Они теперь совершенно чужие люди. Они больше ничего друг другу не должны, и…

Да нет никаких «и»! Он все правильно сделал. Он абсолютно прав. Он в этом уверен.

Или не уверен?

Зачем он ее отпускает? Как он сможет жить без нее, если он думает о ней каждую минуту?

Разозлившись на себя за такие мысли, он довольно резко ответил ей:

- Как тебе будет угодно.

Он не любит ее. Уже не любит. И он сделает все для того, чтобы это доказать. Чтобы ничего в его жизни больше не напоминало ему о ней.

- Да, кстати, есть еще кое-какие документы, которые ты должна подписать. Тебя не затруднит встретиться еще раз?

- Полагаю, что нет, - пожала плечами Гермиона.

Если бы тогда она знала, чем эта встреча для нее обернется, она, пожалуй, улетела бы в Америку бы первым же рейсом. Но она не знала, как не знала и того, что следующая неделя станет одной из самых худших с ее жизни.

Она думала, что хуже уже не может быть, но действительность, как всегда, превзошла все ее самые смелые ожидания. Она до последнего не верила в то, что Малфой возненавидит ее настолько, что решит отобрать последнее, что у нее осталось - пусть эфемерное, пусть иллюзорное, но право считаться матерью Бэкки.

Господи, если бы она могла увидеть ее хотя бы на одну минуту, чтобы сказать ей, как сильно она ее любит! Ее маленькая девочка, которую она любит больше жизни, теперь будет считать, что она ее бросила. Если это расплата за ее ложь, то это слишком высокая цена. Зачем она прошла через тот, прошлый ад, чтобы через несколько лет попасть в ад еще худший? Может, было бы лучше, если бы она и впрямь умерла в той аварии? Зачем, ради чего ей теперь жить?

Резкий звук ударил по нервам. Несколько секунд ей понадобилось для того, чтобы понять: звонит телефон. Она сняла трубку, через пару секунд сказав:

- Да, да, спасибо, я уже спускаюсь.

Она подхватила свой чемодан и вышла из гостиничного номера, в котором прожила последнюю неделю, не оглянувшись.

- Ты вполне мог бы не провожать меня, это было лишним, - Гермиона бесстрастным взглядом огляделась вокруг.

Малфой неопределенно пожал плечами, что можно было понимать как угодно. У Гермионы не было ни сил, ни желания ничего понимать. Она просто обреченно ждала, пока объявят ее рейс.

- Зачем тебе это?

Она не сразу поняла, о чем он ее спрашивает.

- Я вполне мог бы помочь тебе с порталом.

Она покачала головой.

- Мне так лучше, - она упрямо сжала губы.

- Почему, скажи на милость? - он не понимал ее мотивов, а когда он чего-то не понимал, всегда приходил в раздражение.

Царившее в аэропорту оживление странным образом не вязалось с их настроением. Мимо них прошла радостно гомонящая толпа туристов с фотоаппаратами наперевес. Они предвкушали хороший отдых, забыли на пару недель обо всех своих заботах и проблемах и просто радовались жизни. Гермионе показалось, что они, должно быть, существуют в каком-то ином измерении.

- Почему? - рассеянно переспросила она и посмотрела Малфою в глаза. - Мне нужно подумать. А лучшего места, чтобы поразмышлять над своим настоящим, пожалуй, нет.

- Почему? – спросил он.

- Потому что когда самолет взлетел, никакого прошлого уже нет. А никакого будущего на высоте десяти тысяч метров пока нет.

Они замолчали.

- Береги Бэкки, пожалуйста, - попросила Гермиона. - И поцелуй ее от меня.

Драко кивнул.

- Обещаю.

Она через силу улыбнулась. Бесстрастный механический голос объявил о начале регистрации на ее рейс. Она вздрогнула, а потом, подхватив чемодан, быстро пошла прочь, даже не попрощавшись.

Драко проводил ее глазами, каждую секунду ожидая, что она обернется, но она этого не сделала. Он подождал, пока она скроется из поля зрения, а потом развернулся и быстро пошел к выходу.

Внутри разрасталась какая-то странная зияющая пустота, и он все никак не мог прогнать это ощущение. Он до последнего надеялся, что что-то должно произойти, что-то, что расставит все по местам, все объяснит, и она… останется. Но ничего не произошло. Чудеса бывают только в сказках.

- Простите!

Малфой остановился, поняв, что обращаются к нему. Он в раздражении обернулся.

- Да?

Напротив него стоял молодой парень с рюкзаком на плече. Обычный турист, каких в аэропорту сотни, вот только Драко вдруг почувствовал какой-то странный холод в груди.

- Простите, - тот улыбнулся, - вы не подскажете…

- Вряд ли, - Малфой заставил себя улыбнуться, - я здесь совсем не ориентируюсь.

- Что ж, простите, - молодой человек еще раз обезоруживающе улыбнулся, после чего развернулся и поспешил дальше.

Словно повинуясь какому-то странному порыву, Драко обернулся, пройдя несколько шагов. Не так далеко от него стоял давешний парень в окружении парочки щебечущих девиц. Он улыбался им, девицы краснели и заливались счастливым смехом. Малфой усмехнулся: будь на то их воля, они бы показывали ему дорогу до утра - молодой человек был чертовски хорош собой. Но все хорошее имеет обыкновение быстро заканчиваться, и уже через пару секунд, послав девушкам с десяток воздушных поцелуев, молодой человек быстрым шагом пошел туда, где пару минут назад скрылась его жена. Ах да, его бывшая жена, пора бы уже привыкнуть...

Едва ли они догадывались, что от них уже мало что зависит, уже почти ничего. Что судьба успела в очередной раз расставить фигуры на шахматной доске, просчитала ходы и сделала ставки, предвкушая новую беспроигрышную игру.


По ту сторону Атлантики

Ибо именно так Бог управляет своими избранниками: заставляет их одолевать предназначенный им путь. Он заставляет нас идти, когда мы останавливаемся по той или иной причине - по лени ли, от того ли, что нам захотелось покоя и уюта, или потому, что возникло ложное ощущение, будто все необходимое мы уже узнали…


Пауло Коэльо "Брида"




Он так и не окликнул ее. С чего она вообще, собственно говоря, решила, что он должен это делать? Он не должен. Все правильно, все логично и очень… цивилизованно, что ли: ни скандалов, ни выяснений отношений, ни глупых риторических вопросов «почему»: просто бывшие, просто в прошлом. Все правильно.

Вот только жаль, что он все-таки так и не окликнул ее.

Он не окликнул, и она не обернулась.

Оборачиваться было нельзя - он бы непременно счел это слабостью, а ей не хотелось быть слабой в его глазах. И только где-то в глубине души до последнего билась слабая надежда на то, что в самый последний момент все изменится: все преграды и барьеры, так старательно возводимые ими обоими в последние дни, рухнут, он все-таки окликнет ее, догонит, прижмет к себе и скажет, что никуда не отпустит. А все остальное - ерунда, со всем остальным можно справиться. И она подняла бы на него счастливые заплаканные глаза и сказала бы, что любит его, и будет любить всегда, потому, что ей нужен только он один. И так будет всегда. И пусть это был бы глупый, слишком киношный вариант, но ей нужен был именно такой: именно глупый, и именно киношный. Но от ее желания уже ничего не зависело. Он просто проводил взглядом ее идеально прямую, напряженную спину, и, развернувшись, быстро пошел прочь. В свое новое завтра, а ей предстояло шагнуть в свое. Завтра, в котором уже никогда не будет его. Завтра, которое без него было совсем ей не нужно.

Очутившись в самолете, Гермиона вдруг впервые за последнее время подумала о том, что ее затея с перелетом и впрямь была не такой уж чудесной. Она в каком-то странном оцепенении застыла на месте, не в силах двинуться дальше, до боли закусив губу. Что она делает? Зачем? Мысль о том, что когда-то ее родители вот точно так, как она, садились в самолет, не зная, что их ждет, отдалась мучительной болью где-то в сердце. Дышать стало нечем, стены и потолок вдруг навалились на нее, и Гермионе показалось, что еще пара секунд, и воздух кончится, а жаркая, вязкая темнота вползет в голову, и больше уже ничего не будет.

Совсем ничего.

Разве так бывает?

Выходит, что бывает. И ей осталось совсем немного.

- С вами все в порядке?

Чей-то незнакомый, и, кажется, порядком встревоженный голос заставил ее вынырнуть из странного транса. Она несколько секунд смотрела перед собой ничего не видящим взглядом, а потом подняла глаза: хорошенькая перепуганная стюардесса смотрела на нее широко раскрытыми глазами.

Гермиона сделала глубокий вдох, и паника, скрученная в тугую спираль где-то чуть ниже горла, слегка ослабла, пропуская в легкие спасительный воздух. Только сейчас она сообразила, что перегородила проход, и за ее спиной уже толпятся недовольные пассажиры.

- Спасибо, все в порядке. Мне просто стало душно, - она нашла в себе силы улыбнуться.

- Разрешите проводить вас, - девушка поманила Гермиону за собой, и на ватных ногах она последовала за ней, всеми силами стараясь привести мысли в порядок, стараясь заглушить панику, которая ненадолго отступила, но только на время - Гермиона знала, что совсем она не исчезнет.

У нее все равно нет выбора. Ей просто нужно идти, как бы трудно ни было. Назад все равно нельзя.

Как же все глупо и нелепо.

Зачем, зачем?!

- Прошу, - стюардесса жестом указала Гермионе на ее место. Поблагодарив девушку, она обессилено опустилась в свое кресло, выглянув в иллюминатор.

Дождь.

Четкие и строгие очертания Лондона, чуть размытые падающей с неба водой, казались ей теперь далекими и совсем чужими, и она мысленно попрощалась с городом. С городом, где прошла ее жизнь, где она росла, любила, страдала, ждала, надеялась и разочаровывалась. Городом, в котором оставались люди, которых она любила больше жизни. С которыми она, быть может, больше никогда не увидится.

Дождь все усиливался. На взлетной полосе уже стояли лужи, и она запоздало удивилась тому, как быстро переменилась погода - сегодняшнее утро выдалось на редкость солнечным и ясным.

И все-таки странно, что пошел дождь.

А потом самолет поехал, заставив ее позабыть обо всем на свете. За стеклом иллюминатора стало совсем светло, самолет чуть притормозил, а потом земля вдруг стала стремительно уходить вниз, оставляя внизу Лондон, размытый дождем, а вместе с ним и ее прошлое. Вот теперь пути назад точно не было.

Страх снова затопил ее с головой. Она совсем одна. Она снова осталась совсем одна, и некому ее утешить, некому сжать ее руку, некому сказать, что все будет хорошо, однажды обязательно будет. Но она была одна.

- Дождь в дорогу, - хорошая примета, - прямо над ее ухом раздался тихий успокаивающий голос, и Гермиона удивленно обернулась. Рядом с ней никого не было. Она несколько секунд прислушивалась к своим ощущениям, а потом улыбнулась, и напряжение, которое не отпускало ее ни на секунду в последнее время, вдруг растаяло без следа, как тает утренний туман под первыми лучами солнца.

Щекам стало мокро, и она вдруг с удивлением поняла, что плачет - так, ни от чего. Она вытерла слезы, разжала кулаки и осмотрелась по сторонам: она наконец-то пришла в себя.

В салоне первого класса было малолюдно, однако вместо степенных респектабельных бизнесменов ее соседями оказались три шумные расфуфыренные девицы, которые на весь салон обсуждали ни то какие-то съемки, ни то какие-то контракты, при этом они без конца требовали шампанского, заливались хохотом и строили глазки какому-то парню, сидящему неподалеку. Тот на их внимание отвечал весьма благосклонно, тосты следовали один за другим по всем законам жанра: за знакомство, за прекрасных дам, за мир во всем мире…

Гермиона с раздражением прислушивалась к их разговорам. В какой-то момент, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, она повернула голову и встретилась глазами с тем самым молодым человеком. Тот чему-то усмехнулся, слегка наклонив голову, словно приветствуя ее. Гермиона, сама не зная почему, пришла в раздражение. Она вдруг покраснела и отвернулась, а потом закрыла глаза и запрокинула голову. Размышлять в такой обстановке о смысле бытия и своей неудавшейся разбитой жизни категорически не хотелось.

Сон сморил ее как-то совсем неожиданно. Она закрыла глаза, а когда открыла их, поняла, что ее путешествие подходит к концу: вдоль проходов мигнул свет, пассажиры принялись пристегивать ремни - совсем скоро ей предстоит сделать свои первые шаги в чужом, странном, незнакомом и далеком городе.

Ей предстоит все начать с нуля - опять - а она была не вполне уверена в том, что у нее хватит на это сил. Это было слишком трудно, кому как не ей знать это? Но выбора у нее все равно нет. Отогнав от себя ненужные мысли, она решительно поднялась из кресла и направилась на выход.

В этот четверг в Нью-Йорке пошел дождь - впервые за долгое время. Миновав двери аэропорта, Гермиона в растерянности остановилась, запрокинув голову. Высокое серое небо, холодное и какое-то неприступное. Чужое небо.

Зябко поежившись, она принялась осматриваться. Ей нужно было поймать такси, чтобы ехать в свой новый дом. Чужой дом.

Она принялась рыться в сумке, пытаясь отыскать блокнот, где был записан нужный ей адрес. Руки механически перебирали попадающиеся предметы: очки, кошелек, ключи, а вот в голове было пусто и как-то глухо.

Одна-единственная мысль все преследовала ее: как они там, без нее. Почему-то не верилось, что она сейчас на другом крае земного шара: мили и мили, оставшиеся за спиной и равнодушный океан, разлучивший ее с теми, кого она так любила.

Мимо нее прокатили коляску с веселым младенцем, который зачем-то отчаянно пытался оторвать лапу плюшевому коричневому медведю.

Она проводила младенца грустным взглядом. У нее наверно никогда уже не будет такого вот младенца с веселым беззубым ртом. И вдруг ей показалось, что это так недоступно хорошо - просто идти по улице и катить коляску. Просто быть вместе со своим ребенком.

Блокнот, наконец, нашелся, и она шагнула на залитый дождем тротуар. Мимо неспешно текла река из разномастных машин.

Дождь все шел, заливал ее туфли, и она очень быстро замерзла.

Ну хоть бы одно такси!

Как назло.

Неожиданно рядом с ней с визгом притормозила машина, обдав ее холодной грязной водой из лужи. С трудом удержавшись от соблазна придушить того, кому пришла в голову светлая мысль припарковаться в луже непосредственно перед ней, она отступила назад.

Пару секунд машина стояла неподвижно, а потом задняя дверь распахнулась, и она с удивлением увидела своего давешнего попутчика из самолета. Она мрачно смотрела на него: ему, похоже, повезло гораздо больше, чем ей.

- Эй, леди! - весело крикнул он. - Отчего у вас такой вид, словно вам выстрелили в затылок?

«Убила бы!»

- Наверно оттого, - холодно отчеканила она, - что вы окатили меня ледяной водой из лужи.

- Ну, это был не я, а водитель. А вас и впрямь скоро затопит, - парень со знанием дела оглядел ее с ног до головы.

- Какая поразительная наблюдательность! – ядовито сказала она - Вам-то какое дело?

- А мне всегда есть дело до красивых женщин, - самодовольно заявил он.

- А вам не приходило в голову, что они не отвечают вам взаимностью? - Гермиона с независимым видом продолжала стоять на мокром тротуаре. Насколько вид вообще может быть независимым в такой ситуации, конечно же.

- А вы забавная, - он снова довольно засмеялся, - хотя и очень сердитая. Поедите со мной? - он прищурился, глядя на нее.

- Откуда мне знать, что вы не маньяк?

- Ниоткуда. Придется рискнуть. Ну, так что, едите?

Она пару секунд стояла молча, нервно теребя в руках ремешок сумки, а он рассматривал ее, очень надеясь на то, что она согласится.

Он заметил ее еще в самолете: его привлекло выражение ее лица. Впрочем, этого самого выражения у нее на лице как будто и не было, была только застывшая восковая маска. А потом она заплакала, просто так, ни с того ни с сего. И на какую-то долю секунды ему отчаянно захотелось узнать, что же такого у нее произошло, но когда они приземлились, он почти сразу потерял ее из вида: она затерялась где-то в толпе. И вот теперь она стояла на тротуаре, размышляя, сесть ли в его такси. Он снова внимательно посмотрел на нее.

Строгий черный костюм и высокие тонкие каблуки - на таких и стоять-то страшно, ни то, что ходить. Черные жемчужины в ушах в россыпи бриллиантов, которые вспыхивали мириадами холодных искр, даже несмотря на пасмурную погоду. Светлые волосы, уложенные в какую-то невероятную прическу. Красивая и очень грустная.

Очень грустная.

- Ну что? Если вас это утешит, я не маньяк.

- Я поеду, - решительно заявила она. - А иначе просто умру от воспаления легких.

Она села в машину, захлопнув за собой дверь, и протянула водителю листок с адресом. Тот коротко кивнул и завел машину.

- Вы привезли с собой дождь, - сказал ее попутчик, задумчиво глядя на потоки воды, стекающие по стеклам.

Гермиона неопределенно пожала плечами.

- Где же вы оставили своих подруг? - спросила она.

- Каких подруг? - не понял он. - А, из самолета… Я их не знаю.

- Так легко сходитесь с людьми?

- Пожалуй.

- Особенно с красивыми женщинами? - ехидно переспросила она.

- Особенно с ними, - легкосогласился он.

Гермиона равнодушно следила за проплывающими за окном пейзажами: чужой город, незнакомое настроение, фоном ложащееся на ее глухую печаль. Дождевые потоки все текли и текли по окнам, принося какое-то странное умиротворение.

- Ну и как вам город? – спросил ее попутчик, заставив Гермиону вынырнуть из раздумий. - Первый раз здесь?

- Почему вы так решили? - спросила она.

- Вы не похожи на американку.

- А на кого я похожа?

- На несчастного человека.

- Не вижу логики. Разве американки не бывают несчастливы?

- Бывают, - улыбнулся он. Она не смотрела на него, по-прежнему глядя в окно, но поняла, что он улыбается, - но вы не американка. Совершенно точно.

Она промолчала.

- Так что у вас случилось?

- Я развелась с мужем, - она сказала это сразу, не раздумывая над ответом ни секунды. Он удивленно посмотрел на нее.

- Большая любовь нагрянула?

- Я неправильно выразилась. Не я с ним, он со мной развелся.

- К нему нагрянула?

- Да нет. Просто он был слишком хорош для повседневной жизни. Женщину эту пугает.

- Хорошая причина, - сказал он, пожав плечами. - Когда не хочется ничего объяснять.

Она вдруг вспылила. Почему она вообще должна ему что-то объяснять? Она теперь вообще никому ничего не должна. Никому и ничего.

- Решили поиграть в психоаналитика? - холодно осведомилась она.

- Слышали про эффект попутчика? - его, казалось, совсем не задела последняя ее реплика.

Гермиона собиралась было сказать что-то резкое, но в последний момент сдержалась. В ее памяти вдруг воскресли события семилетней давности: подслушанный разговор, дождливая ночь, одинокая хрупкая фигурка на темной обочине, разговор за жизнь с незнакомой девушкой, душераздирающий крик и наступившая темнота. Эффект попутчика. Она что есть силы зажмурилась, прогоняя воспоминания.

- Я обманывала его семь лет, - глухим бесцветным голосом сказала она. - Он узнал, и бросил меня. Он ненавидит меня, - голос ее, наконец, дрогнул, но она сдержалась от слез.

- Любите его?

Она ничего не ответила.

- Вы, конечно, рассчитывали, что он вас простит и все поймет? Это хорошо для глупых мелодрам, но не для реальной жизни, - последняя реплика прозвучала на редкость резко и даже жестко.

Гермиона вдруг почувствовала, как щеки заливает краска: ни то от того, что он озвучил ее недавние собственные мысли и надежды, ни то от того, что совершенно посторонний человек так равнодушно рассуждает о вещах, которые для нее были так важны.

И тогда она, наконец, посмотрела на него. Впервые за всю дорогу.

На вид ему было лет двадцать, не больше. Тонкий шерстяной свитер, голубые джинсы. Очень высокий, темные волосы, бронзовый загар, как-то до странности не вязавшийся с серым дождливым днем. Глаза карие, смеющиеся. Черты лица какие-то ненатуральные, глянцевые.

Он усмехнулся, перехватив ее взгляд.

- Ну как? Нравится?

Она в который раз почувствовала глухое раздражение, словно он в очередной раз застал ее врасплох, догадавшись, о чем она думает.

- Нет, - ответила она, и он снова усмехнулся.

- Хуже, чем ваш муж?

Она отвернулась, ничего не ответив.

Она не собирается поддаваться на подобные провокации, еще не хватало!

- Приехали, - молчавший доселе водитель притормозил у тротуара. Гермиона выглянула из окна, стараясь разглядеть дом, где ей предстояло жить, но сделать это за плотной пеленой дождя возможным не представлялось.

Она открыла дверь, осторожно ступив на тротуар.

- Спасибо, что подвезли, - бросила она, выходя из машины.

Она подхватила свои вещи и быстро пошла к мрачной громаде многоэтажного дома - чуду архитектурной мысли из стекла и бетона.

- Эй, леди!

Она в раздражении обернулась.

- Как тебя зовут? – весело крикнул он ей вслед.

Она улыбнулась про себя, отчего-то не разозлившись на подобную фамильярность.

- Вся прелесть эффекта попутчика состоит в том, что эти самые попутчики не увидятся больше никогда в жизни, - сказала она, пожав плечами.

Он ничего не ответил.

С серого неприветливого неба продолжала литься вода.

Сама не зная зачем, она проводила взглядом отъехавшее такси, мигнувшее на прощание фарами. Странное дело, но ей вдруг стало жаль, что он уехал. Может, потому, что пусть на полчаса, но он избавил ее от неизбежной необходимости возвращаться в ее одиночество. А теперь она снова оставалась одна.

Гермиона решительно убрала с лица мокрую прядь волос и быстро зашагала к дому.

Малфой подошел к наглухо закрытым дверям и прислушался, но разобрать, что происходит в комнате, было невозможно. Он несколько секунд постоял в нерешительности, а потом повернул ручку и вошел внутрь.

Серый свет дождливого дня заливал детскую. Бэкки сидела посреди комнаты на полу спиной к двери и листала какую-то книжку. Миссис Мид сидела в кресле у окна и что-то читала вслух. Драко вошел в комнату, закрыв за собой дверь. Бэкки, встрепенувшись, вскочила на ноги и обернулась. Загоревшийся было в ее глазах огонек надежды мгновенно потух, и она снова уселась на прежнее место.

- Миссис Мид, - Малфой кинул многозначительный взгляд на дочь. Гувернантка понимающе кивнула и тенью выскользнула из комнаты.

- Бэкки, - Малфой опустился в кресло, неотрывно глядя на девочку. Та никак не реагировала, продолжая листать книжку.

- Бэкки, - повторил он с нажимом, - пожалуйста, иди сюда.

Девочка вяло поднялась с пола и подошла, усевшись к нему на колени. Драко заметил, что одна коленка у Бэкки перебинтована. Еще утром этого не было.

- Ты упала?

Девочка вдруг сильно вздрогнула, но ничего не ответила.

- Бэкки, посмотри на меня, - Малфою категорически не нравилось ее состояние.

- Пап, почему мама не возвращается? - она вдруг горько заплакала. - Она совсем-совсем не любит меня, да? Не любит?

- Маленькая моя, ну не плачь, пожалуйста, - Драко принялся как мог успокаивать дочь.

Он знал, что бессмысленно и нечестно просить ее об этом, но смотреть на то, как она плачет, было выше его сил. Она долго плакала у него на руках, судорожно всхлипывая, а потом уснула. Он аккуратно, стараясь не разбудить, отнес ее в кроватку, а потом долго сидел и смотрел на то, как она спит. Во сне личико ее стало спокойным и безмятежным, она даже чему-то улыбнулась: быть может, наконец-то, встретилась с мамой.

Он вышел из комнаты, когда за окном уже разлились ранние сумерки. Дождь, так неожиданно начавшийся утром, к ночи так и не утих, напротив, казалось, зарядил с новой силой.

Драко спустился в гостиную. Нарцисса сидела в кресле у горящего камина, задумчиво глядя в огонь.

- Привет, мам, - Малфой устало опустился в кресло. Только сейчас он понял, как сильно устал за сегодняшний день, смертельно устал.

- Привет, - Нарцисса подняла на него взгляд. А потом, помолчав несколько секунд, спросила:

- Твоя жена уехала?

Он только кивнул. Упоминание о ней отдалось глухой болью где-то в сердце. Сил на разговоры просто не осталось.

- Драко, - голос Нарциссы звучал глухо и вместе с тем взволнованно. - Нам надо поговорить о Бэкки.

- Мам, давай утром, а?

- Боюсь, что придется сейчас, - она поднялась из кресла и подошла к высокому окну, устремив взгляд куда-то вдаль.

Малфой ничего не ответил, и она расценила это как знак согласия.

- Ты видел, что она разбила коленку?

- Ну и что? Она их разбивает чуть ли не каждый день.

Но Нарцисса, казалось, не слышала его. Она по-прежнему неподвижно стояла у окна, обхватив плечи руками, словно в ознобе.

- Мы сегодня выходили гулять с Чарли. Весь день шел дождь, все вокруг было мокрым, Бэкки поскользнулась на крыльце и сильно расшибла коленку. Я вначале не придала этому никакого значения, но… Господи, ты бы видел, что началось! В нее словно вселились бесы: она рвалась, металась, кричала… Забилась в угол и никого к себе не подпускала, а когда я сказала, что коленку надо продезинфицировать, она начала кричать, что не разрешит ее трогать, не то у нее вытечет вся кровь и она умрет как та тетенька… Какая еще тетенька? Объясни мне, что это значит? Я чего-то не знаю?

Малфой закрыл лицо руками и глухо застонал. Нарцисса ждала ответа.

- У нее на глазах умерла женщина. Та самая, которая ее похитила.

- Владислава?

- Да. Ее застрелили, Бэкки, наверно, видела кровь и теперь решила, что ее разбитая коленка тоже приведет к летальному исходу.

- Господи, бедная наша девочка! Что нам теперь делать?

- Обливиэйт, полагаю.

- Ты уверен, что это безопасно по отношению к маленькому ребенку? – спросила Нарцисса с тревогой в голосе.

- А ты разве видишь другой выход?

Нарцисса ничего не ответила, по-прежнему неотрывно глядя в окно, в темный сад, залитый дождем.

- Мам, давай подумаем завтра, что делать дальше. Я очень устал.

- Спокойной ночи.

Их комната - впрочем, нет, теперь только его - тонула во мраке. Неясные, призрачные тени трепетали на стенах, ветер шевелил невесомые шторы, а в воздухе пахло дождем. Он несколько секунд стоял молча, обессилено прислонившись к закрытой двери.

Комната, казалось, еще хранила следы ее недавнего присутствия, но вот ее самой здесь уже не было.

И никогда не будет.

Но ведь он все правильно сделал. А как же иначе?

Вот только сердце упрямо твердило обратное. Не просто твердило – кричало - что он идет не туда, что это не его путь, что он своими собственными руками разрушает их счастье, а дальше ничего не будет - только пустота, только пепелище в сердце на месте потухшего костра из разбитых надежд и несбывшихся снов.

Подушка все еще пахла ее духами: едва уловимый запах фиалок. Он глубоко вдохнул его, в который раз упрямо повторив себе, что все делает правильно. Это его выбор, и он пойдет до конца.

А все остальное пройдет.

По крайней мере, ему очень хотелось в это верить.


Небесный причал

Мы разные птицы, мы странные птицы,

Теперь уже можно об этом сказать.

И мне не дано никогда приземлиться,

А ты не умеешь летать, не умеешь…

Летать…


Теона Дольникова "Разные птицы"




Из гостиной раздавались взрывы хохота. Драко остановился в дверях, с улыбкой глядя на играющих детей. Пэнси и Нарцисса сидели в креслах и попеременно пытались уговорить Бэкки и мальчишек оставить в покое Чарли, но те наотрез отказывались, заверяя взрослых, что Чарли очень весело и он совсем не хочет, чтобы от него отставали. Впрочем, весь вид несчастной собаки свидетельствовал скорее об обратном, но его желания в расчет не принимались.

В жарко натопленной комнате вовсю буйствовало Рождество. Огромная, под потолок елка сверкала водопадом мерцающих огней, которые отражались зеркальным блеском на золотых и серебряных поверхностях шаров, а раскидистые зеленые ветки украшал снег, издали казавшийся настоящим.

- Ну что, совсем замучили несчастное животное?

- Папочка вернулся! - Бэкки, позабыв обо всем на свете, со всех ног бросилась к Драко. Он взял ее на руки, несколько раз подбросив в воздухе: ритуал приветствия всегда соблюдался неукоснительно. - Почему ты так долго? Тебя опять на работе задержали, да? Ты же завтра туда не пойдешь?

Нарцисса кинула на сына неодобрительный взгляд, но промолчала.

Драко осторожно поставил дочь на пол, она немедленно ухватила его за руку и повела за собой.

- Пап, садись! Ты посидишь с нами?

- Ну конечно. Что у вас нового?

- Не спрашивай, - Пэнси обреченно махнула рукой, как человек, смирившийся с неизбежностью. - Я больше не могу! Им без конца приходят в голову какие-то совершенно сумасшедшие идеи, а страдают окружающие.

- Пап, папа, давай сделаем Чарли красный нос! - Бэкки ухватила яростно сопротивляющуюся собаку за ошейник. Тот возмущенно тявкнул, но вырываться перестал.

- Зачем, солнышко?

- Затем, что этим неугомонным прочитали сказку про Рудольфа. Ты знаешь сказку про Рудольфа? - Пэнси строгим взглядом обвела притихших детей.

- Все знают эту сказку, - примирительно улыбнулся Драко.

- Тогда тебе не составит труда сложить два и два, - Пэнси с мрачным удовлетворением скрестила руки на груди. - Они немедленно возжелали иметь красноносого северного оленя, но в связи отсутствием оленя решение было принято в пользу собаки. И теперь главный вопрос - как сделать так, чтобы у собаки вместо носа был фонарь! Надеюсь, вам не придет в голову запрячь несчастное животное в сани и посадить меня управлять ими? Это была шутка, сразу предупреждаю! - Пэнси предостерегающе подняла палец, но что-то в горящих глазах детей заставило ее замолчать на полуслове.

- Его можно запрягать!

- Как Санта запрягает оленей в свою повозку!

- У меня же есть санки!

Дети со всех ног бросились прочь из комнаты, провожаемые растерянным взглядом Пэнси. Малфой засмеялся, поднимаясь с кресла, а потом подошел к Пэнси и ободряюще похлопал ее по плечу.

- Поздравляю, только что ты подала им новую блестящую идею.

Из коридора послышался какой-то страшный грохот, лай, крики и топот. Пэнси со вздохом поспешила вслед за детьми.

- Вернитесь, негодные, и я не стану наказывать вас слишком строго!

- Мам, как у вас в остальном, без происшествий? - спросил Драко Нарциссу, когда они остались наедине.

- Нам нужно поговорить, - Нарцисса стремительно поднялась из кресла и стала подниматься по лестнице.

- Это не может подождать до завтра? - меньше всего Малфою хотелось выслушивать нравоучения, но тон матери сомнений не оставлял: говорить придется сейчас.

Он обреченно вздохнул и поспешил вслед за Нарциссой.

В его кабинете камин не горел, было очень холодно и как-то безрадостно пусто. Сгущающиеся за окном сумерки окрашивали все в однообразные серо-лиловые тона, и от этого становилось еще холоднее. Драко подошел к столу и налил в стакан немного виски - виски тоже был холодный. Нарцисса опустилась в кресло напротив стола и строго спросила:

- Как долго это будет продолжаться?

- О чем ты? - спросил Малфой. Спросил просто так, чтобы оттянуть время. Он прекрасно знал, на предмет чего должен состояться их разговор.

- Ты прекрасно понимаешь, о чем я! - всегда сдержанная, на этот раз Нарцисса даже не пыталась держать себя в руках. На щеках у нее проступили неровные красные пятна.

- Давай начистоту. Мне надоело твое поведение. После отъезда твоей жены прошло четыре с половиной месяца, и один Бог знает, чего нам стоило пережить их и вытащить Бэкки из ее депрессии. Мне и Пэнси, которая не задала тебе ни одного вопроса по поводу твоего развода, а просто сделала все для того, чтобы твоя дочь не чувствовала себя брошенной.

- Мам, ты прекрасно знаешь, что у меня полно работы, и я не могу…

- Хватит! Или ты считаешь меня полной дурой? Ты неделями пропадаешь в городе, а те редкие вечера, которые ты проводишь здесь… Господи, Драко, ты приходишь ближе к полуночи, и от тебя неизменно пахнет алкоголем и женскими духами. Ты это называешь работой?

- Я не хочу это обсуждать. Даже с тобой. Извини, - отрезал Малфой.

Нарцисса несколько секунд сидела молча, а потом резко поднялась и быстро пошла к двери. Взявшись за ручку, она обернулась и сказала:

- Когда все это случилось, я сказала, что приму твою сторону в любом случае. Но я ошиблась. Ты лишил Бэкки матери, но теперь она лишилась еще и отца. Я прекрасно понимаю, почему ты ее избегаешь, это чувство вины съедает тебя изнутри. Но дальше так продолжаться не может. Или меняй свое поведение, или верни Джоанну, - Нарцисса слегка запнулась. На пару мгновений.

- Верни ее. Ребенок ни в чем не виноват. Ты ненавидишь ее, но для Бэкки она мать, которая никогда в жизни не сделала ей ничего плохого. Это нечестно - решать за нее. И еще. Ты все равно не сможешь забыть ее. Только вот когда ты это поймешь, может быть слишком поздно.

- О чем ты? - глухим голосом спросил Малфой.

Произнесенные вслух Нарциссой, его собственные опасения приобретали совершенно иной смысл, поселяя в душе безотчетную тревогу.

- Ты и сам знаешь. Выбор за тобой. Это только твой выбор, и никто не примет это решение за тебя.

Она вышла, бесшумно притворив за собой дверь. В камине весело потрескивали дрова, и этот уютный, домашний звук совсем не вязался с его внутренним состоянием.

За окном шел снег. Крупные хлопья легко и неслышно устилали землю белым ковром, как будто заодно укрывая и его собственное прошлое белым покрывалом. Их общее прошлое.

Минувшая осень - первая осень без нее - тянулась как-то особенно долго и безжалостно. Воспоминания, которые, подобно острым ножам, резали сердце. Без наркоза.
Воспоминания, от которых не было спасения, как бы он ни старался убежать. Он пытался, изо всех сил пытался, но глухая черная тоска - неотлучная спутница его памяти - не желала отпускать свою жертву, вцепившись мертвой хваткой.

Он старался забыть ее, старался отгородиться, но все вокруг напоминало ему о ней - Лондон с его затерянными улочками и старинными особняками, плывущие в высоком осеннем небе облака, качели в саду, октябрьские туманы, щемящая грусть и стихи давно умерших поэтов. И, самое важное, Бэкки, связавшая их навеки неразрывной нитью. Он знал, что эту истину нужно просто принять, принять как данность, принять как что-то, что изменить он не в силах.

Он изо всех сил гнал от себя мысли о ней, старался забыть, старался возненавидеть ее настолько, насколько это возможно, чтобы ненависть выжгла в его душе все, что он чувствовал к ней светлого. Каждый день он старательно бежал от себя, и порой ему даже удавалось убедить себя в том, что у него начало получаться…

А потом он встречал ее на улице. Нет, конечно же, не ее, просто кого-то очень на нее похожего, и сердце начинало колотиться как бешеное, и он начинал убеждать себя в том, что ее не может быть здесь, и все равно против воли высматривал ее лицо в уличной толпе.

Каждая минувшая ночь падала на него, как ловчая сеть падает на птицу, ловила его в привычный круг тяжелых мыслей, замкнутый круг. Снова и снова в мыслях он возвращался в прошлое, снова и снова думал о том, как хорошо было бы, если бы ее никогда не было в его жизни, думал и не верил сам себе. Изменить прошлое не в наших силах - это просто смешно. Но вот правда состояла в том, что даже будь у него такая возможность, он ни за что бы ей не воспользовался.

И все-таки это повторялось из раза в раз, и спасения не было, ему оставалось только одно - страдать. Страдать, тосковать о ней, рвать ее фотографии и убежать себя в том, что она не нужна ему. Ну, конечно же, он ведь достоин женщины в сто раз лучше! Вот только сердце твердило обратное, но он не привык в жизни слушать сердце. Он привык слушать разум, который с инквизиторской настойчивостью твердил ему, что она лгала ему. Вся их жизнь - ложь, от первого до последнего слова, и он и впрямь начинал ненавидеть ее с такой силой, что порой ему самому становилось страшно. Все тот же разум не давал ему забыть кто она - и костер его ненависти разгорался с новой силой, и затушить его было под силу разве что времени. Впрочем, вполне возможно, ему бы не хватило для этого даже вечности.

Он не мог простить ее, как ни пытался. Разлука с ней причиняла ему нестерпимую боль, и только одно обстоятельство доставляло ему мстительную радость: мысль о том, что ей сейчас еще хуже, чем ему. Это было жестоко, но ему хотелось, чтобы она страдала. Страдала еще больше, чем страдает он. Он задумал эту ее вынужденную ссылку только с одной целью - причинить ей боль.

Драко оторвался от созерцания заснеженной равнины за окном и опустился в кресло. В верхнем ящике стола лежало письмо от нее, единственное письмо, которое она прислала с момента отъезда, и он знал его содержание наизусть, до самой последней запятой.

К слову сказать, выучить его особо труда не составляло: в письме было всего несколько предложений. Его жена - его бывшая, бывшая жена, разумеется - выражала надежду, что у него все благополучно и спрашивала, не изменил ли он своего решения относительно его запрета на ее общение с ребенком.

И все.

Сложно сказать, чего он ждал. Хотя, к чему было обманывать самого себя, он ждал совершенно другого: ему хотелось, чтобы она умоляла, просила прощения, говорила, что по-прежнему любит его и хочет вернуться.

Но ничего такого она не писала, словно ей было все равно. Впрочем, может, ей и впрямь было все равно. А, может, у нее кто-то есть? А что такого, она ведь свободная женщина и…

Да какие, к черту, «и»? Нет и не было никаких «и», была только сжигающая ревность, в которой он ни за что бы не признался даже самому себе.

Как там сказала Нарцисса? Запах алкоголя и чужих духов?

Он усмехнулся. Ему не остается ничего, как только опередить ее.

Малфой несколько секунд напряженно о чем-то размышлял, барабаня пальцами по столу, а потом придвинул к себе чистый лист пергамента. Пришла пора поставить точку.
Кажется, она заблудилась. Гермиона обеспокоенно огляделась, но как здесь очутилась и как теперь выйти, категорически не представляла.

Кажется, это был один из не самых благополучных районов города: однажды она забрела в такой осенью и долго бродила, пытаясь выйти из путаного лабиринта кирпичных стен. Недавно прошел дождь, и вокруг стояли лужи, в которых ярко отражался свет желтых фонарей.

Она запрокинула голову: крыши зданий терялись где-то высоко-высоко в ночном небе, а впереди прохода не было вовсе.

Это был тупик.

Она дотронулась пальцами до шершавой кирпичной стены. Она не сможет выйти, она заблудилась. К глазам подступили слезы.

Оставался один выход - вернуться назад, и она обернулась.

Узкий темный коридор между кирпичными стенами терялся где-то далеко впереди, заканчиваясь темнотой. Делать нечего, придется возвращаться.

Она развернулась и решительно зашагала назад. В этот самый момент из темноты кто-то появился, и Гермиона обрадовалась: сейчас она узнает дорогу. Однако по мере того, как странный ночной путник приближался к ней, ей становилось все страшнее и страшнее.

Гермиона узнала ее: Элизабет Фрэнк, это имя она запомнила на всю жизнь. Девушка, погибшая в той страшной аварии вместо нее.

Гермиона сделала несколько шагов назад, в ужасе вжавшись в стену. Она хотела закричать, но голосовые связки словно парализовало, и она только беспомощно хватала ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Бежать ей было некуда.

Тем временем та, которую она так боялась, не спеша приблизилась и остановилась в паре шагов от Гермионы, на первый взгляд живая и невредимая. Несколько секунд она стояла молча, глядя куда-то вдаль, а потом произнесла:

- Тебе нельзя назад.

Налетевший порыв ветра словно вывел Гермиону из ступора. Она вдруг с удивлением поняла, что плачет.

- Ты не умерла, да? Не умерла? - она с надеждой протянула к девушке руки, но та, по-прежнему глядя куда-то мимо Гермионы, лишь сухо оборонила:

- Конечно, умерла, - девушка поднесла руку к протянутой руке Гермионы и коснулась ее. Рука была холодной и… нематериальной. Элизабет была призраком.

- Прости меня, прости меня, я так виновата перед тобой, - Гермиона уже не пыталась сдержать слез. Эта девушка погибла из-за нее, и никогда она не сможет избавиться от чувства вины.

- Это не твоя вина. Перестань винить себя.Просто мой земной срок истек в ту ночь. Но твой путь не окончен. И ты должна идти вперед. Так надо. На все есть причина. В этом мире все происходит по причине.

- Но мне некуда идти. Впереди только тупик.

- Это только так кажется, - девушка, наконец, подняла глаза и Гермиона отшатнулась: ее глаза были абсолютно черными. Она вдруг резко подалась вперед и толкнула Гермиону. Она инстинктивно обернулась вперед, готовясь удариться о стену, запоздало удивившись тому, что девушка смогла ее толкнуть - она ведь была призраком.

Но, вопреки ожиданиям, стена вдруг куда-то исчезла, и Гермиону обдало порывом свежего ветра. Она открыла глаза и в этот момент поняла, что стоит на берегу обрыва, а внизу шумит море, разбиваясь о прибрежные скалы. Она неловко взмахнула руками, стараясь удержать равновесие, но тщетно: земля стала уходить из-под ног. Она снова неловко взмахнула руками, закричала и… проснулась.

Несколько секунд она оторопело смотрела на потолок, пытаясь унять бешеное сердцебиение.

Сегодня она досмотрела свой сон до конца. Он снился ей в последнее время почти каждую ночь, и, ложась спать, она уже заранее предвкушала его и одновременно боялась. Ей казалось, этот сон что-то должен ей объяснить, она что-то должна понять, но вот только что? Каждый раз она видела только чей-то размытый силуэт вдалеке, и в этот момент сон неизменно прерывался.

Сегодня она его, наконец-то, досмотрела.

Она узнала место, куда ее вытолкнула Элизабет. Она была там, была там раньше и знала, что означает это место.

Бичи-Хед.

Небесный причал.

Проклятое место.

По крайней мере, так гласит поверье.

Похоже, рассвело уже довольно давно, и серый свет декабрьского утра заливал комнату. За окном по всем законам жанра шел снег - сегодня ведь Рождество, а всем известно, что на Рождество должен идти снег, а иначе какое же это Рождество? Только ей одной, похоже, было все равно.

Она вернулась в постель, натянув повыше одеяло: ее колотила мелкая дрожь.

Она часто мерзла в последнее время, у нее все время кружилась голова, а однажды она едва не потеряла сознание, стоя на мосту и вглядываясь в темную воду.
Время словно начало обходить ее стороной: она совсем потеряла счет дням, дни и ночи слились для нее в какой-то бесконечный изматывающий полусон, и только всеобщее оживление, охватившее недавно город, заставило ее взглянуть на календарь: приближалось Рождество.

Как же она раньше любила Рождество! Это был ее любимый праздник, и она всегда с нетерпением ждала его и была уверена: желание, загаданное в ночь под Рождество всегда исполняется. Она верила - у этого праздника своя, особая магия. А теперь вот она с безразличием смотрела на календарь и только лишь запоздало удивилась, что с момента ее отъезда, оказывается, прошло столько времени.

А пару недель назад пришло письмо. Она дрожащими руками вскрывала конверт, со смешанным чувством страха и ожидания чуда - а вдруг?

Может, он все-таки позволить ей видеть Бэкки?

Хотя бы изредка.

Или хотя бы передаст ей письмо от нее.

Вдруг?

Сейчас же Рождество, а под Рождество сбываются самые смелые фантазии…

Но чудеса, вероятно, остались в далеком детстве. Прочитав то, что было написано в письме, она пару секунд молча вглядывалась в строчки, исписанные красивым размашистым почерком: , может, она что-то пропустила?

А потом зачем-то перевернула листок: вдруг на обороте он написал, что пошутил?

Он не шутил.

Он встретил другую женщину и собирается жениться на ней. Она станет Бэкки хорошей матерью, а ей больше не стоит их беспокоить. Так будет лучше для всех.
Так действительно будет лучше.

С тех прошло две недели.

На прикроватной тумбочке стояла фотография Бэкки в тяжелой серебряной раме. Гермиона повернула голову и взяла фотографию в руки. Дочь смотрела на нее счастливыми глазами, улыбалась и щурилась от солнца, такая далекая и уже немного чужая.

Гермиона усилием воли сдержала слезы и поднялась с кровати, гоня прочь мысли о письме Малфоя.

Все случается по причине. Наверное, и на то, что происходит сейчас, есть причина. На что, что жизнь решила добить ее окончательно, вывернуть наизнанку, чтобы было еще больнее, чем было, хотя куда уж больнее…

Она вошла в ванную, открыв кран с горячей водой. Руки немного согрелись, а память услужливо перенесла ее на несколько лет назад.

Это было празднование чьего-то дня рождения, дочери каких-то дальних знакомых. Имениннице исполнялось семнадцать, но она почему-то весь вечер просидела во главе стола с кислым выражением лица, а когда гости, наконец, разбрелись на группы, Гермиона улучила момент и увела Драко в сад.

Теплый летний вечер медленно догорал в лучах заходящего солнца. Драко вышел на веранду вслед за Гермионой.

- Скучно? - он улыбнулся.

- Давай сбежим? - она вдруг улыбнулась ему странной заговорщической улыбкой, и он неожиданно легко согласился.

- Куда мы отправимся? Домой?

- В такую прекрасную ночь? Это преступление, - улыбнувшись, ответила она, увлекая его за собой.

- Тогда куда? - спросил он.

- Там красиво. Обещаю.

- Трансгрессия?

- Камином туда не добраться, - рассмеялась она, покрепче беря его за руку.

Открыв глаза, Малфой с удивлением обнаружил их стоящими на безумно высокой скале, далеко вдающейся в море.
Гермиона высвободила свою руку и сделала несколько шагов к краю обрыва. Заходящее солнце окрасило ее волосы в золотистый свет. Ветер, гулявший над Ла-Маншем, нес с собой прохладу, и ее платье трепетало под его порывами.

Вся она сейчас казалась с ног до головы облитой солнечным светом. Драко несколько секунд любовался ею, а потом пошел вслед за ней. Подойдя к самому краю обрыва, она остановилась, задумчиво глядя куда-то вдаль. Малфой обнял ее, вдохнув едва уловимый цветочный аромат, исходивший от ее волос.

- Мыс самоубийц? - тихо спросил он.

- Небесный причал, - шепотом ответила она.

То были белые скалы Дувра у южных берегов Британии, которые подарили Англии ее поэтическое имя «Альбион». Высокие меловые обрывы - первое, что видит путешественник, пересекая Ла-Манш. Самая высокая из них - Бичи Хед - снискала себе весьма противоречивую славу. Несмотря на монументальную красоту этого места, местные жители прозвали его «мысом самоубийц». Сюда часто приходят любоваться закатом. В последний раз.

Эта скала притягивает к себе слабых волей.

По крайней мере, так гласит поверье.

Иные же зовут это место «небесным причалом». Вот и теперь стелившийся внизу ни то туман, ни то облака и впрямь рождали такую иллюзию, превращая эту скалу в огромный пирс, вдающийся в небо.

Мыс самоубийц или Небесный причал.

Каждый решает для себя сам.

Это вопрос выбора.

Выбор есть всегда.

- Я была здесь однажды, - сказала Гермиона, задумчиво глядя на заходящее солнце. - У меня тогда был сложный период в жизни.

- Ты хотела броситься вниз? – осторожно спросил Драко.

Сейчас, в его объятиях, сама мысль об этом казалась абсурдной.

Гермиона рассмеялась.

- Нет. Прыгать я не собиралась. Просто я решила, что это место как нельзя лучше отвечает моему настроению. И тогда, стоя на этом самом месте, я пообещала себе, что если стану счастливой, однажды вернусь сюда.

Он улыбнулся. Наверное, на ее слова о том, что она счастлива.

- Знаешь, зачем? Затем, чтобы убедиться в том, что вся наша жизнь - вопрос выбора. Это твой выбор: сделать шаг, поддавшись отчаянию, и больше никогда не увидеть захода солнца, не вдохнуть соленый воздух моря. Не встретить тех, кого можешь встретить там, впереди, не пережить того, что только должен пережить…

А можешь остаться здесь, дождаться попутного ветра и плыть дальше, оставив позади этот причал и свое отчаяние. Знаешь, а что если вся наша судьба есть не что иное, как последовательность сделанных нами шагов? И только тебе решать, чем станет для тебя это место: мысом самоубийц или небесным причалом? Тебе просто нужно выбрать…

Она замолчала, по-прежнему вглядываясь куда-то вдаль. Он не стал ее ни о чем спрашивать. Вот только в такие моменты ему начинало казаться, что она где-то очень далеко.

- Где ты сейчас? - спросил он.

- Я с тобой, - тихо ответила она, а потом повернулась к нему. - Ты хочешь, чтобы тебе снова было семнадцать? – спросила Гермиона.

Он улыбнулся, убирая с ее лица выбившуюся из прически прядь.

- С тобой мне всегда семнадцать.

А потом они долго целовались под оглушающий свист ветра. Как же давно это было…

И вот теперь все это будет для какой-то другой женщины. На нее вдруг накатил страшный приступ ревности. Ей казалось, еще чуть-чуть, и это чувство сожжет ее дотла, и ничего от нее не останется, только горстка перла.

Что, если ее сон означал именно это? Что назад дороги нет и пришло время идти дальше? Пришло время выбирать.

Гермиона подняла глаза, разглядывая свое отражение в зеркале.

И в этот самый момент раздался звонок в дверь.

Она в немом потрясении вышла в прихожую. За эти месяцы в ее квартире не побывал ни один человек, и к ней никто не должен прийти, да еще и в рождественское утро.

Звонок прозвенел во второй раз.

Стряхнув с себя оцепенение, она подошла к двери, распахнув ее. Несколько секунд она молча рассматривала человека, стоящего по ту сторону порога.

- Откуда ты? – удивленно спросила она.










Рождественские желания

Странные вещи случаются с нами иногда в жизни. А мы даже не замечаем, что происходит. Так, например, мы вдруг обнаруживаем, что были глухи на одно ухо, ну, скажем, в течение получаса.


Джеймс Барри "Питер Пэн"




В дверь кто-то негромко постучал, заставив Малфоя вынырнуть из раздумий.

- Привет. Это я, - на пороге возникла празднично одетая Пэнси. Она еще пару секунд постояла на пороге, словно в нерешительности, а потом вошла в комнату и затворила за собой дверь.

- Проходи, - Малфой заставил себя улыбнуться. Улыбка вышла натянутой и ненастоящей, и Пэнси виновато отвела глаза.

Он прекрасно знал, что ему пора спускаться вниз - гости уже собрались, и в доме наверняка не протолкнуться - но ему не хотелось. Ему вообще ничего не хотелось в последнее время, кроме одного - чтобы его оставили в покое.

Не видеть, не отвечать на глупые, ничего не значащие вопросы такими же глупыми и ничего не значащими ответами, не разговаривать.

Ему нужна только эта комната, вот этот огонь в камине и одиночество.

Ему нужен только этот вечер, окрашенный в сиреневые тона подступающих сумерек. Этот вечер, полный тишины и неправдоподобно белого снега.

Ему нужен покой.

- Там все уже собрались. Все ждут только тебя, - Пэнси говорила осторожно, словно шла на ощупь в кромешной темноте, пытаясь отыскать дорогу. Драко усмехнулся - еще чуть-чуть, и с ним начнут обращаться как с душевнобольным.

- Так и будешь стоять в дверях? Ты очень красивая, кстати.

Пэнси усмехнулась.

- Я знаю, - она подобрала подол длинного шуршащего платья и прошла дивану, стоящему посреди кабинета. Языки пламени в камине причудливо освещали комнату, заставляя предметы отбрасывать сложные замысловатые тени.

Малфой по-прежнему стоял около окна, прислонившись спиной к стеклу. За окном сыпал снег, и пейзаж казался ненастоящим, словно срисованным ни то с рождественской открытки, ни то со страницы старой книжки со сказками.

Может, так и должно быть. В конце концов, всем известно, что Рождество - пора чудес.

Может, для кого-то, но только не для него.

- Как у тебя дела? - он спросил просто так, просто для того, чтобы хоть что-нибудь спросить. Даже если бы она принялась рассказывать о том, как у нее дела, он все равно бы не стал слушать.

Ему все стало безразлично. Ни в чем больше не было никакого смысла.

Пэнси посмотрела на него, стараясь, чтобы он не заметил промелькнувшей в ее взгляде жалости. Он по-прежнему стоял, прислонившись спиной к окну и неотрывно смотря в одну точку. С ним теперь такое часто бывало.

Он не говорил с ней о своей бывшей жене, хоть она несколько раз пыталась завести разговор на эту тему. Любые попытки немедленно пресекались на корню, а она все старалась достучаться до него, постепенно осознавая всю бесплодность и бессмысленность этих попыток.

- Мы развелись. И, пожалуйста, ни о чем не спрашивай меня. Ни теперь, ни когда-либо еще, - так он ответил ей, когда несколько месяцев назад она спросила у него, где Джоанна - они не виделись с ней целую неделю.

С тех пор прошло несколько месяцев.

А, может, и целая вечность.

И она не спрашивала, не задавала неприятных и болезненных вопросов, она уважала его просьбу, вот только несколько раз, видя, как переживает Бэкки, она осмелилась на робкие расспросы. Но все было бесполезно, и постепенно она свыклась с мыслью, что узнать, почему они развелись, ей так и не придется.

- Мои дела были бы гораздо лучше, если бы ты не запирался в пустом кабинете, когда должен идти вниз, встречать гостей и веселиться по поводу наступившего Рождества. Пожалей хотя бы свою маму - ей приходится одной развлекать всю эту многочисленную… публику.

- А что, действительно все собрались? - он спросил это нарочито безразличным тоном, и Пэнси уже собиралась что-то ответить, как вдруг замолчала на полуслове. Озарившая ее догадка была слишком простой и слишком сложной одновременно, но она была единственно верной. Пэнси вдруг стремительно поднялась с дивана и быстро подошла к Малфою, пристально смотря ему в глаза.

- Ты ждешь ее, да? Она должна прийти? - в ее голосе звучало неподдельное волнение, и ему вдруг страстно захотелось все ей рассказать: про то, кто его жена на самом деле, про безумное завещание его отца, про то, что случилось с Бэкки, про то, почему они разошлись, и про то, как он безуспешно пытался ее забыть. Забыть или простить. И то и другое безуспешно.

Он мог сколько угодно обманывать окружающих, что ему все равно. Он мог сколько угодно играть в усталое равнодушие, только вот себя обмануть было гораздо сложнее, чем окружающих.

Может, все-таки рассказать все Пэнси? Может, действительно станет легче, если поделиться с кем-нибудь?

Но это была только лишь минутная слабость. Прошла секунда, другая, и вот он снова взял эмоции под контроль. Он улыбнулся сухо, одними губами, как мог улыбаться только он один, а потом ответил:

- Она не должна прийти. Она далеко и у нее… новая жизнь. Пойдем вниз, не то еще чуть-чуть, и мое опоздание станет просто возмутительным.

Он открыл дверь, пропуская Пэнси вперед, навесил на лицо дежурную светскую улыбку и затворил за собой тяжелые двери кабинета, словно отгородившись от своих проблем. Жить ему совсем не хотелось.

Внизу царило праздничное оживление. Гости в ожидании хозяина дома разбились на группы, ведя неспешные беседы, обмениваясь новостями и впечатлениями. Комнаты были залиты ярким светом, который создавал причудливый контраст с наступающей за окном ночью, играла приятная ненавязчивая музыка, ковры заглушали шаги, пенилось шампанское, и во всем этом была какая-то умиротворяющая незыблемость: так было, есть и будет всегда, в стенах этого дома, в этом тесном мирке для избранных - по заведенному десятки, а, может, и сотни лет назад порядку.

- …А я сказала ему, что провести всю зиму в Лондоне - безумие. Можно с ума сойти от скуки…

- …И, знаешь, у нее были ужасные рекомендации. Мы решили уволить ее - воспитание ребенка вопрос серьезный.

- …Да, он страстно захотел купить эту картину. Прямо с ума сходил, ну а я, в конце концов, согласилась - искусство не может быть дешевым, иначе какое ж это искусство?

- …На выходных в Париже. Винный аукцион. Да-да, то самое вино…

- …Всего на неделю. Оттуда сразу в Нью-Йорк.

Нарцисса сияла ледяной королевской улыбкой, приветствуя гостей. Драко подошел к ней, искренне надеясь, что поток жаждущих провести с ними вечер скоро иссякнет. Он улыбался, пожимал руки, о чем-то спрашивал всех этих хорошо знакомых чужих людей, до которых ему не было никакого дела. Зачем все они здесь? Ах да, это все родственники и друзья семьи. Семейные традиции нельзя нарушать, поэтому ничего не поделаешь, и кому какое дело до того, что всем этим людям, в сущности, плевать друг на друга?

Сюда приходят не за этим. Сюда приходят для того, чтобы побыть хозяевами жизни: в этих стенах слышатся отзвуки самых громких фамилий, здесь вспыхивают миллионами искр фамильные бриллианты, и даже смеются здесь как-то по-особенному легкомысленно и радостно. Мужчины неизменно одеты в смокинги - а как же иначе? У женщин оголены плечи - ну и что, что зима? Здесь все можно, потому что в этом мире люди не привыкли себе ни в чем отказывать, кроме одного: настоящих человеческих чувств. Но, право слово, это сущая безделица по сравнению со всем остальным, и кто посмеет сказать, что это не так?

И вдруг ему показалось, что эта отлаженная, знакомая до последней ноты, до последней реплики пьеса… фальшива. Впрочем, очень может быть, что не так уж была плоха в определенном смысле эта пьеса, просто тот единственный зритель, ради которого она была поставлена, ее не видел. Тот был театр одного зрителя, и зритель этот не пришел.

А, значит, все было зря.

И в этот самый момент он вдруг явственно ощутил, что все это ему не нужно. Вернее, все это ему было нужно, но только вместе с ней. Но ее не было.

Как же сильно он соскучился по ней. По ее тихому смеху, по ее грустным карим глазам, по ее тонким запястьям, от которых всегда едва уловимо пахло фиалками. Почему, ну почему она не могла бы оказаться сейчас здесь, в этот самый момент?

Но потом он неизменно вспоминал о том, кто она такая, и душная волна ярости поднималась в нем, уничтожая все остальные чувства, в которых он никак не мог разобраться. Он любил ее - глупо было это отрицать. Он ненавидел ее еще сильнее - отрицать это было бы еще глупее.

Драко вот уже битых полчаса разговаривал с каким-то высокопоставленным чиновником из министерства, безуспешно пытаясь отвязаться от него: тот был на редкость занудным.

- Мистер Джеклитс, как я рада вас видеть! Как поживаете? Как супруга? Надеюсь, она здорова? Чудесный вечер, не находите? Драко, можно тебя на минуту? - все эти реплики возникшая непонятно откуда запыхавшаяся Пэнси выпалила на одном дыхании, а потом схватила Малфоя за руку и потянула куда-то вглубь дома, не дав опомниться бедному мистеру Джеклитсу, который так и не успел ответить ни на один из ее вопросов.

- Пэнси, какая муха тебя укусила?

- Слушай, - Пэнси остановилась в полутемном коридоре около одной из плотно закрытых дверей, из-за которых слышались приглушенные голоса. - Я сама ничего толком не знаю, но Блейз сказал срочно идти сюда. Это что-то связанное с детьми, - сказала она, и в голосе ее зазвучали стальные нотки. Она повернула ручку на двери, и оттуда немедленно хлынул поток яркого света, и голоса стали громче.

Малфой вошел вслед за Пэнси в комнату и огляделся. На первый взгляд все было вполне благополучно. В широких креслах сидели две престарелые тетки Нарциссы по материнской линии, которые приехали из Франции на праздники, хотя Драко и Нарцисса в глубине души все же надеялись на то, что этого не случится. Рядом на диване сидели дети, смиренно потупив глазки долу, что явно было дурным знаком.

- И как только у меня выдержало сердце, я думала, что умру на месте, - одна из престарелых прелестниц обмахивалась веером, держась за сердце. - Это было ужасно, просто ужасно!

- Тетя Элиза, я прошу вас, успокойтесь! - Нарцисса стояла радом с ее креслом, отчего-то нервно заламывая руки.

- Леди Элиза, леди Полин, добрый вечер. Рад вас видеть. Что у вас случилось? Вы увидели Санта-Клауса, спускающегося по дымоходу? Так, может, он просто принес вам подарок?

Леди Элиза перестала обмахиваться и с ужасом воззрилась на Драко, как будто тот только что восстал из мертвых.

- А, это ты. Нарцисса, твой сын всегда был дурно воспитан, - она вытянула вперед артритный палец, словно желая сделать свое заявление более эффектным.

- Каюсь, грешен, - Малфой примирительно пожал плечами. - Так что у вас случилось?

- Тетя Элиза по неосторожности… подожгла платье, - сказала Нарцисса.

Дети хихикнули, а Малфой с Пэнси обменялись недоуменными взглядами, видимо, пытаясь понять, как можно по неосторожности поджечь платье.

- О, Господи, я думала, у меня разорвется сердце, - и старуха принялась с неистовой силой обмахиваться веером.

- А вы что, через костер прыгали? - Малфой с невозмутимым видом опустился на диван рядом с детьми. Бэкки незамедлительно забралась к нему на колени.

- Откройте немедленно окно, здесь душно! Я гуляла по дому, вспоминала, вспоминала старые времена, как были еще живы родители твоего отца, и все мы здесь чудесно проводили время, все вместе… А потом! Мое бедное сердце!

- Тетя подошла к камину посмотреть фотографии, и пламя от камина перекинулось на ее платье, - пояснила Нарцисса.

- Как хорошо, что эти чудные детишки играли здесь и вовремя позвали на помощь, - скрипучим голосом сказала она, цепким взглядом оглядев детей. - А эта что же, твоя? - она кивнула на Бэкки.

- Моя, - признался Драко.

- Красивая. В вашу породу.

- Пэнси, уведите, пожалуйста, детей наверх, тете нужно отдохнуть, - Нарцисса многозначительно покосилась на тетку.

Дважды их уговаривать не пришлось.

Когда за ними захлопнулась дверь, а топот детей стих где-то в районе второго этажа, Пэнси осторожно сказала:

- Вроде на этот раз обошлось.

- Старая ведьма просто любит, когда все прыгают вокруг нее. Ты что, не помнишь, как она нам в детстве своими придирками отравляла лето?

У Пэнси, видимо, воспоминания за пролетевшие с тех пор годы нисколько не померкли, потому что она энергично закивала головой очевидно, в знак солидарности.

- Так вот, она как завизжит, и давай руками махать!

- Прямо как курица!

- Так смешно! И еще б чуть-чуть…

За дверью слышались оживленные детские голоса. Пэнси распахнула дверь в кабинет, заставив детей замолчать на полуслове.

- Так-так-так, вас что, не линчевали? А я уж думал: ну все, вот и нет у меня больше моих добрых преданных друзей, - появившийся на пороге кабинета, в котором укрылись Драко и Пэнси Блейз, по своему обыкновению говорить серьезно наотрез отказывался.

- Очень остроумно! - Пэнси опустилась на диван, сердито скрестив руки на груди. - На этот раз все нормально. Они тут не причем.

- Вот видишь, дядя Блейз! - появившиеся вслед за Блейзом близнецы удовлетворенно переглянулись со своей маленькой подружкой.

- Старая карга решила, что сама во всем виновата! - Бэкки радостно захлопала в ладоши.

- Бэкки! – в унисон воскликнули Драко и Пэнси.

- Нельзя говорить так о почтенных людях, - мгновение спустя добавила Пэнси. И хоть в глубине души она была солидарна с крестницей, все же решила попридержать свое мнение при себе: оглашать его вслух было бы крайне непедагогично.

- И что значит «решила, что сама во всем виновата?» - Драко подозрительно смотрел на дочь, которая уже, по всей видимости, успела понять, что сболтнула лишнего.

- Ничего, папочка, это я так, просто, - Бэкки захлопала глазами, смотря на отца взглядом, который мог бы убедить кого угодно в ее невиновности. Но Малфой в отношении своего чада иллюзий не питал, и все эти уловки знал наперечет.

- Это вы подожгли платье старой ведьме? - Пэнси яростным взглядом посмотрела на сыновей.

- Пэнс, ты потрясающе непоследовательна! Разве можно так говорить о почтенных людях? - Забини зацокал языком, укоризненно покачав головой.

- Хватит скалиться, Блейз! Ну? Ваша работа?

- Это я придумала, тетя Пэнси, - нехотя созналась Бэкки, - не ругай их, -

- Бог мой, Бэкки, зачем? – потрясенно спросила Пэнси.

- Она говорила гадости про папу, и про меня, и про… про маму, - она испуганно посмотрела на Драко, словно боясь, что упоминание о маме выведет его из себя. Но тот лишь хладнокровно пожал плечами.

- Здесь все говорят гадости друг про друга, Бэкки. Здесь это норма. Что же такого страшного она сказала, что вы решили изжарить ее заживо?

- Как в старые добрые времена… - мечтательно протянул Забини, - прямо Святая Инквизиция… Ведьмы, костры…

- Ты наверняка их прекрасно помнишь, успел застать то время, - язвительно бросила Пэнси.

Забини уже собирался было ответить Пэнси, но Бэкки его опередила. Она посмотрела на Драко и сказала:

- Она говорила, что ты надменный эгоист, раз не вышел ее поприветствовать. Сказала, бабушка тебя плохо воспитала, и ты вырос хамом, и что ты плохо закончишь свои дни, и она еще посмеется над этим и порадуется, что оказалась права, - в серых глазах девочки сверкнул недобрый огонек.

Малфой улыбнулся, не выдержав, а Забини, закрыл лицо ладонями, сотрясаясь от беззвучного хохота.

- Да уж, амиго, похоже, дела твои совсем плохи, если современница французской революции собирается станцевать канкан на твоих поминках.

- Хватит, Блейз! - строго сказала Пэнси. - Это несмешно.

- Прости, Пэнс, это и вправду несмешно. Это очень смешно.

- А потом она сказала своей подружке, что дочь - то есть я - не лучше, что я совсем от рук отбилась, а вы еще и поощряете это. Хотя, чего еще ожидать от ребенка, когда у него такая мать. Драко совсем с ума сошел, женившись на американке. Все эти американки распущенные и падшие, и ее мать наверняка не лучше. Он бы еще на грязнокровке женился, что б уж окончательно семью опозорить. А та тоже хороша, вон, повесила на них ребенка и носа сюда не кажет. Был бы жив Люциус, он бы такого не допустил. Вот так она сказала, пап. И я разозлилась, и мы придумали поджечь ей платье. Она не заметила, что это мы сделали, решила, что сама. Я ей сначала хотела сказать, чтоб не смела про мою семью гадости говорить, и что мама меня не бросала, и она обязательно за мной когда-нибудь вернется. И я даже Санта-Клауса попросила. Я ему написала, что мне не надо подарков, пусть только мама вернется, но он все равно принес мне подарки. Но мама все равно когда-нибудь вернется, я буду просить, пока не вернется, каждое Рождество буду, пока не вырасту. И даже когда вырасту, буду, - сказала она с жаром, а потом вдруг расплакалась.

- Бэкки, малышка, не плачь, - Пэнси подняла Бэкки на руки и принялась гладить по белокурым волосам. - Когда ты вырастешь, ты сможешь сама найти саму, и даже не ждать Рождества.

- Правда? Пап, правда?

- Ну, конечно, правда, родная, - сказал Драко. Он избегал встречаться глазами с Пэнси – он читал в ее взгляде осуждение.

- А что значит «грязнокровка»?

- Это плохое слово, Бэкки. Его не следует произносить.

Пэнси посмотрела на Малфоя долгим задумчивым взглядом, но ничего не ответила.

- А что такое «развратные»?

- И «падшие»?

Мальчишки, по всей видимости, тоже решили расширить свой словарный запас.

- О, дядя Блейз вам сейчас все доступно объяснит. Идите сюда. Это очень хороший вопрос.

- Объяснит, и даже картинку нарисует, - Малфой усмехнулся, явно не сомневаясь в педагогических талантах Забини.

- Я не хочу этого слышать! - Пэнси демонстративно зажала уши руками и замотала головой из стороны в сторону. - Идите вниз, только Бога ради, не слишком докучайте гостям. И никого не покалечьте. Ступайте.

- Ну вот, а я так хотел поучаствовать в воспитании…

- Успеешь еще, - Пэнси закрыла за детьми дверь. - По-хорошему их надо наказать.

- Слушай, Драко, - Забини задумчиво посмотрел на Малфоя. Он вдруг оставил свой обычный тон и теперь говорил серьезно, даже жестко. - Я когда-нибудь учил тебя жить?

- Хочешь попробовать?

- Я серьезно. Я не знаю, что произошло между тобой и Джоанной, да это и не мое дело, наверное. Но то, как вы оба поступаете с ребенком, это просто… Просто свинство.

Пэнси вдруг удивленно воззрилась на Блейза. Он редко говорил серьезно о чем бы то ни было, предпочитая все и всегда сводить к шутке, но сейчас в его голосе звучала злость и какая-то усталость.

- Я не знаю, что должно было произойти, чтобы твоя бывшая жена отказалась добровольно от Бэкки. Может, она помешалась, конечно, но что-то мешает мне в это поверить. А если это ты запрещаешь им видеться… - Забини вдруг стремительно поднялся и пошел к дверям. Взявшись за ручку, он обернулся и бросил через плечо, прежде чем выйти, - Ты заигрался, дружище.

Звук захлопнувшейся двери неприятно ударил по нервам. Драко и Пэнси остались одни. Она избегала встречаться с ним взглядом, как ему показалось.

- Пэнси.

Она, наконец, посмотрела на него, грустно улыбнувшись.

- Я, кажется, поняла, чего ты боишься. Ты боишься взять на себя ответственность за сделанный выбор. Боишься, что в случае провала ты будешь выглядеть глупо… - она помолчала пару секунд, обведя взглядом комнату, а потом подошла к одной из книжных полок, что-то вытащив наугад, и подошла к Малфою.

Он вопросительно посмотрел на нее.

- Чтобы превратить эту книгу в портал, тебе понадобится минуты две. Найти Джоанну и поговорить с ней - час. Считай, что я делаю это за тебя, - она протянула ему книгу. Он в нерешительности взял ее.

- Чуть больше чем через час ты сможешь сделать свою дочь самым счастливым человеком на свете… - она хотела было добавить, что и себя заодно, но не стала, словно интуитивно почувствовав, что ему будет проще принять это решение во имя дочери. - Господи, она едва не отправила на костер тетку Элизу только потому, что она обозвала тебя хамом, а ты ломаешь ей жизнь во имя каких-то вселенских страданий, которым тебе нравится предаваться?

Малфой ничего не ответил ей. Самое ужасное, что она была права. Он знал, что она права, но не хотел это принять.

- Подумай, Драко. Если это конец, то пусть это будет конец во имя нового начала. И еще. Судьба штука капризная, совсем необязательно, что она даст тебе второй шанс. Есть здесь и сейчас, а ты можешь опоздать, если кто-то поймет это раньше тебя. Это твой выбор, Драко, и никто не примет это решение за тебя.

Пэнси бесшумно выскользнула из комнаты, оставив Малфоя в нерешительности сжимать в руках книгу. Ее последние слова эхом звучали у него в голове: совсем недавно то же самое ему сказала Нарцисса. А вот теперь он действительно остался один на один со своим выбором.

Чтобы превратить эту книгу в портал, понадобится пара минут. Он в задумчивости повертел ее в руках, а потом посмотрел на часы. Может, он и впрямь еще может успеть?

- Откуда ты? - удивленно повторила она.

Он улыбнулся ей, привалившись к дверному косяку. Гермиона не сразу узнала его: день, когда она прилетела в Америку, едва ли можно было причислить к числу счастливейших дней ее жизни, поэтому она редко воссоздавала тот день в своей памяти, а он был неотъемлемой частью того дня. Да и прошло с тех пор полгода, и за это время она ни разу о нем не вспомнила. Он любезно подвез ее в такси - в тот день шел проливной дождь.

- Вы привезли с собой дождь, леди, - так он сказал ей тогда.

С тех пор прошло полгода. А вот теперь он стоит в дверях ее квартиры, порог которой за пролетевшие месяцы не переступил ни один человек, и улыбается, как ни в чем не бывало.

- Привет. Пригласишь меня войти? - он снова улыбнулся ей, и она неожиданно улыбнулась в ответ.

Он был одет как-то не по погоде: легкая кожаная куртка и светлые джинсы казались до ужаса неуместными в сером рождественском нью-йоркском утре.

Она посторонилась, приглашая его войти.

Он был уверен, что человек не может выглядеть хуже, чем она выглядела сейчас. У нее было не просто бледное лицо, оно было изможденное, неживое, как будто сделанное из воска, с зелено-коричневыми тенями под глазами и на висках. Живыми, казалось, остались только глаза - ярко-карие, казавшиеся огромными на исхудавшем лице. Она куталась в какой-то растянутый свитер, болтавшейся на ней, словно он был велик ей размеров на десять. Она все время тянула вниз рукава, как будто пытаясь отогреть руки.

Человек не может так измениться за несколько месяцев.

Выходит, что может.

- Какими судьбами?

Он обернулся, встретившись с ней взглядом.

- У меня нет компании на Рождество, - сказал он, внимательно ее разглядывая.

Она знала, что это ложь. Он тем более.

- Я не самая лучшая кандидатура, - она горько усмехнулась. - Вы… Ты зря пришел.

- Ты ждешь гостей? - спросил он.

- Я не жду гостей, - она упрямо покачала головой. - Я уже вообще никого не жду…

Вот только прозвеневший звонок не дал ей договорить.

Второй раз за сегодняшнее утро.



















































Алекс Райшер

- Скажите, что все-таки значит «шамада»? - поинтересовался на другом конце стола молодой англичанин.

- Словарь Литтре дает такое толкование: барабанный бой, означающий сигнал к капитуляции, - объяснил кто-то из эрудитов.


Франсуаза Саган "Сигнал капитуляции"




Гермиона вздрогнула и посмотрела на своего гостя, словно ища у него ответа. Но он только неопределенно пожал плечами, словно в знак того, что он здесь не хозяин, а потому понятия не имеет, кто это может быть.

Звонок длинно и требовательно прозвучал второй раз.

У нее вдруг вспотели ладони, и она непроизвольно вытерла руки о джинсы, а потом сжала их в кулаки.

Никто не должен был к ней прийти.

Никто.

Никому она не нужна, никому в целом мире нет до нее дела, нет дела до того, как у нее дела, нет дела даже до того, жива она или нет. Раньше она и представить себе не могла, что это так страшно - остаться одной на Рождество…

Третий звонок. Резкий звук, безжалостно и как-то неотвратимо ударивший по ее напряженным нервам.

«Господи, а что если это…?»

Еще не успев до конца додумать свою мысль, она, разом позабыв обо всем на свете, бросилась к двери.

Это он, ну, конечно же, это он, кто же еще? Он все-таки простил ее, и он сейчас совсем рядом, за этой самой дверью, а она столько времени стояла и медлила! Теперь несколько секунд между отзвучавшими тремя звонками показались ей вечностью.

Она накинулась на замки, разом справившись со всеми, хотя руки дрожали, и пальцы совсем не хотели ее слушаться, словно были чужими. Сердце колотилось как бешеное, и кровь стучала в висках нестерпимо сильно, но все это было такой мелочью по сравнению с тем, что он здесь!

Гермиона изо всех сил рванула на себя тяжелую дверь, и улыбка медленно сползла с ее лица.

На пороге стояла какая-то пожилая женщина, державшая в вытянутых руках связку ключей на блестящем колечке. Она зачем-то все время потрясала этими самыми ключами, и они неприятно и тоненько позвякивали. У женщины была неестественная, словно наклеенная улыбка и цепкий, до неприличия любопытный взгляд.

Увидев на пороге Гермиону, женщина разулыбалась еще шире.

- Здравствуйте, это не ваше? Валялись на вашем этаже, я думала, может, это вы потеряли, - голос у пришедшей был неприятным и скрипучим. - Я ваша соседка, кстати.

И она вопросительно посмотрела на Гермиону, словно ожидая, что та немедленно начнет выражать невыразимый восторг по этому самому поводу. Но она только неподвижным, остановившимся взглядом смотрела на протянутую связку ключей и ничего не отвечала. Разочарование ее было так велико, что ей казалось, никто и никогда, быть может, от самого сотворения мира, не обманывался и не разочаровывался еще так серьезно и жестоко, как она сейчас.

Ей хотелось только одного - лечь и умереть, чтобы эта невыносимая пытка, наконец, закончилась.

- Ну, так что? Это не ваше? - настойчиво повторила новоприобретенная соседка. Гермиона, наконец, поняла, чего от нее хотят, и отрицательно покачала головой.

- Это не моё, - сказала она бесцветным голосом. - Это не моё…

- Так, может, это молодой человек потерял? - женщина кивнула головой, цепким взглядом посмотрев куда-то за плечо Гермионы. Гермиона растерянно оглянулась, словно не сразу вспомнив, что она не одна в квартире. Давешний молодой человек стоял чуть позади нее, прислонившись к косяку и скрестив на груди руки. Гермиона встретилась с ним взглядом, и опустила глаза. Ей вдруг стало нестерпимо стыдно: она видела, что он все понял. Понял, кого она так сильно ждала, но кто так и не пришел.

- Молодой человек ничего не терял, не суйте нос не в свое дело, - он вдруг в два шага преодолел расстояние до двери и, не дав не в меру любопытной соседке опомниться, шибанул дверью о косяк с такой силой, что несчастная обладательница бесхозных ключей наверняка оглохла на оба уха.

- Зачем ты так с ней? - Гермиона все еще не спешила поднять на него взгляд, хотя и не слишком поняла, что его так рассердило.

- Потому что никаких ключей никто не терял.

- Зачем же она тогда приходила? - Гермиона упрямо смотрела куда-то на противоположную стену.

- Затем, что ей любопытно, кто к тебе пришел и зачем. И про ключи потерянные она придумала только для того, чтобы заглянуть к тебе в квартиру. Она разговаривала с консьержкой, когда я пришел и спросил, в какой квартире ты живешь. Они самым любезным образом мне об этом сообщили и даже проводить предложили.

- А ты что? – тихо спросила Гермиона.

- А я ничего.

«Ну надо же, какие гости хотят к нашей блаженной».

Это было сказано не для посторонних ушей, но он все-таки расслышал.

- Как глупо, - сказала она.

- Наверное, - согласился он.

Они молча стояли в прихожей. За дверью были слышны чьи-то веселые голоса, а потом приехал лифт, и голоса стихли. Гермиона еще пару секунд собиралась с мыслями, а потом все-таки подняла на него глаза и спросила:

- Так зачем ты все-таки приехал?

Он глубоко вздохнул, но ничего не ответил.

Ему вдруг стало страшно. И, правда, зачем он приехал? Куда он лезет? В ее запутанную жизнь, в которой не осталось ничего, за что можно было бы держаться, на что можно было бы опереться? Он ведь еще может уйти - сейчас самое время!

Обратно, в свою беспечную жизнь, где нет и никогда не было места никаким серьезным проблемам и заботам. А она - она ведь ему никто, еще неизвестно, нужно ли ей его участие? Ей, кажется, вообще уже ничего не нужно. Что может быть нужно человеку, у которого внутри все сгорело?

- Так что? - ее тусклый голос неожиданно сорвался на крик, и она медленно сползла по стене на пол, закрыв лицо ладонями и заплакав. Она плакала совсем беззвучно, и от этого становилось еще страшнее.

И в этот момент он понял, что назад пути для него уже нет. Он попросту не мог бросить ее сейчас здесь одну, она не выдержит. Ее нужно вывести из этой полукомы, иначе она медленно угаснет, потому что сил на то, чтобы бороться, у нее совсем не осталось.

Странно было даже подумать о том, что еще только вчера вечером в его жизни все было предельно просто и понятно, и самой неразрешимой проблемой был разговор с Элизой, которой приспичило лететь на какую-то вечеринку к каким-то друзьям, которые жили за Бог знает сколько сотен миль. Ему категорически не хотелось отмечать Рождество черт знает и где черт знает с кем. Ему не хотелось отмечать Рождество с Элизой, если уж на то пошло. Она стала его тяготить в последние полгода, но скандала ему не хотелось. Он ненавидел трудные и запутанные разговоры, ненавидел искусственно надуманные проблемы - а эта была как раз надуманной. Поэтому он сказал ей, что полетит на Рождество к родителям в Париж. Лететь в Париж тоже не хотелось, у родителей все равно никогда нет на него времени, но из двух зол приходилось выбирать меньшее. Элиза трагическим голосом оскорбленной добродетели возвестила о том, что между ними все кончено, а так как ожидаемого раскаяния и уверений в вечной любви не последовало, переспросила уже совершенно нормальным человеческим голосом:

- Ты даже не расстроишься?

- Даже не подумаю. Через неделю ты в очередной раз появишься на пороге, возвестив меня о том, что ты была дурой, а лучше меня все равно никого нет.

- Ты эгоистичная свинья, - припечатало небесное создание, тряхнув белокурыми кудрями. - Я надеюсь, твой самолет рухнет над морем, когда ты будешь лететь в свой проклятый Париж. Чему ты смеешься? - зло спросила она.

- У тебя всегда было плохо с географией, дорогая! Я буду лететь над Атлантическим океаном, и если уж мне суждено рухнуть, как ты выражаешься, над морем, перед смертью меня будет греть мысль о том, что обо мне есть кому скорбеть: ты останешься на этой грешной земле, такая прекрасная и безутешная.

- Ненавижу! - зло бросила она, не забыв перед уходом как следует хлопнуть дверью.

Только сейчас он, кажется, понял, как устал от этих бесконечных истерик и этих пустых отношений. Он знал, что она вернется - она всегда возвращалась - но на этот раз ему этого совсем не хотелось. Совсем.

В переполненном аэропорту царило обычное в таких случаях праздничное оживление: туда-сюда сновали толпы народа, бесстрастные голоса динамиков, без устали мигающее электронное табло…

Улететь в Париж ему не удалось, свободные места на ближайшие рейсы были давно и безнадежно распроданы. Впрочем, его это не сильно огорчило - ему совсем туда не хотелось. И тогда неожиданно для себя он купил билет до Нью-Йорка - а может, он знал, что купит билет именно туда еще когда заявил Элизе, что она летит к своим друзьям в гордом одиночестве.

Он часто думал о ней в последние месяцы. Он даже не знал, как ее зовут, но это почему-то не имело для него ровным счетом никакого значения. Он так отчетливо помнил ее, такую растерянную, стоявшую посреди залитого дождем тротуара, под бескрайним серым небом. Он плохо запомнил ее лицо, зато глаза ее помнил до ужаса отчетливо.
Он ничего не знал наверняка: не знал, как ее зовут, не знал, до сих пор ли она в Нью-Йорке, или давным-давно вернулась в Лондон, не знал, помирилась ли она со своим мужем, или нет… Этот самый муж беспокоил его больше всего остального.

Но реальность превзошла самые смелые ожидания. Ему еще никогда не доводилось видеть, чтобы человек был так измучен. Она походила на тяжелобольную, проговоренную к смерти. И она просто смиренно ждала конца, зная, что помочь уже ничем нельзя.

Ее нужно было увести отсюда. Увести из этой душной сумрачной квартиры, где так остро пахло бедой и обреченностью.

Гермиона уже успела справиться со своими эмоциями, и теперь поднялась на ноги, придерживаясь за стену. Ее пошатывало.

- Извини, - пробормотала она, - у меня сейчас не лучшие времена, ты зря пришел.

В голосе помимо воли прозвучал вопрос. Она вдруг остро ощутила, что если он сейчас уйдет, она просто сойдет с ума от навалившегося одиночества. Она и так держалась все эти месяцы из последних сил - а сейчас вдруг поняла, что все, дальше сил бороться у нее нет.

- Пойдем прогуляемся? – предложил он.

- Прогуляемся? - удивленно переспросила она, словно слышала это слово впервые в жизни.

- Ну да, - улыбнулся он. - Или посидим где-нибудь.

Гермиона механически кивнула. Она надела черное пальто прямо поверх той одежды, в которой ходила дома, и, не взглянув в зеркало, бесшумно выскользнула из квартиры.
На улице шел снег, как раз такой, какой и должен идти в Рождество - ослепительно белый, он падал с неба огромными пушистыми хлопьями. Всюду царило праздничное настроение, и Гермиона почувствовала странную пустоту, словно она случайно забрела на чужой праздник, где ее никто не ждал.

- Через два квартала отсюда есть неплохой ресторан. Мы можем пойти туда.

- Да, пожалуй, - безучастно согласилась она.

Ей было, в сущности, совершенно безразлично, куда идти. Тот ресторан, или какой-нибудь другой - подобные вещи давным-давно перестали занимать ее мысли.

Ресторан оказался шумным, но на удивление уютным. Здесь ярко горели лампы, остро пахло сигаретным дымом и дорогим парфюмом. Отовсюду звучали радостные возбужденные голоса, и слышался перезвон бокалов.

Гермиона осторожно оглядывалась вокруг себя, словно удивляясь тому, что за время ее вынужденно-добровольного затворничества мало что изменилось: жизнь шла вперед, ни на минуту не останавливаясь, ни на минуту не оглядываясь и как будто бы даже ни о чем не печалясь. И эта простая мысль была для нее словно озарение, словно вспышка молнии в непроглядной ночи, которая освещает окружающий мир совсем ненадолго - на один короткий миг, но даже этого мига тебе достаточно для того, чтобы успеть что-то разглядеть и что-то понять.

Официант принес бутылку шампанского в серебряном ведерке, в котором весело позвякивал лед.

- Ты пьешь шампанское?

- Я пью шампанское, - решительно объявила она. - С Рождеством.

Она подняла тонкий бокал, в котором весело буйствовали пузырьки шампанского, а потом сделала небольшой глоток.

- Я сто лет не пила шампанского, - грустно призналась она. - И сто лет не бывала в ресторанах. Тем более с незнакомыми мужчинами. Тем более на романтическом ужине, - она кивнула на горящие свечи, и в ее темных глазах полыхнуло золотистое пламя.

- А у нас романтический ужин? – спросил он.

- Я не знаю.

- Я тоже не знаю. Хочешь романтический - пусть будет романтический.

Он улыбнулся, и она вдруг едва заметно улыбнулась ему в ответ, словно никогда прежде этого не делала, а теперь вот только-только учится: робко, несмело, но все-таки пытается.

- Спасибо, - вдруг сказала она.

- За что спасибо? - он снова улыбнулся, и она снова ответила улыбкой. Она вдруг поняла, почему он заставляет ее улыбаться: его улыбка была настоящей. Ее муж - ее бывший муж - очень редко так улыбался. Почти никогда.

- За то, что составил мне компанию. Я свихнулась бы от одиночества, наверное, если бы не ты.

- У тебя совсем нет друзей здесь?

- Нет, - она грустно покачала головой, - все друзья и знакомые остались в Англии, да и то… это скорее друзья мужа.

- А свои собственные?

- А своих собственных нет, - она задумчиво смотрела на пламя, - наверное, от того, что я всегда жила в его тени. Теперь жалею.

Она по-прежнему неотрывно смотрела на свечи, а он рассматривал ее, внимательно, с какой-то щемящей жалостью и в то же время опаской. Ему трудно было выдерживать ее взгляд.

У нее были темные глаза, казавшиеся почти черными и еще более огромными на бледном осунувшемся лице. Ее бы непременно сожгли на костре лет шестьсот назад за такие глаза. Ведьма, не иначе. Он бы очень удивился, пожалуй, если бы ему довелось узнать, как он близок к истине.

- И что ты намерена делать дальше? Я имею в виду в глобальном смысле?

- Понятия не имею.

Ну не рассказывать же ему, что она как дурочка до последнего верила в то, что Драко простит ее, и все будет как раньше? Ждала, надеялась, потеряв счет дням и ночам, боялась лишний раз выйти из дома: вдруг он приедет, вдруг придет письмо, вдруг, вдруг…

- Так что такого ужасного ты сделала, что он не смог простить тебя?

Ни то от мороза, ни то от выпитого шампанского у нее раскраснелись щеки, а ведьминские глаза загорелись еще ярче.

- Я семь лет выдавала себя за другого человека, жила под чужим именем, чужой жизнью. Он не знал, кто я, а когда узнал, возненавидел меня. Я так и жила, упиваясь своим чужим счастьем, ожидая, что обман раскроется, и тогда пощады мне не будет. Так, собственно, и вышло.

Однажды она просто-напросто надела платье с чужого плеча, совершенно не заботясь о том, что ей в нем тесно и неудобно, но она играла чужую роль, а потому и жаловаться не приходилось. Одно она позволила себе забыть: что жизнь рано или поздно все расставляет по своим местам. Принцесса оказалась фальшивой, и ей больше не нужно носить неудобное платье, из дворца ее выгнали, принц на поверку оказался не таким уж добрым и благородным, и сказка закончилась, вот только слова «долго и счастливо» в конце кто-то старательно зачеркнул. Жаль.

- И ты… до сих пор любишь его? - осторожно спросил он.

- Он женится на другой, - она подняла на него глаза. В них без труда читалась боль. - Но я ненавижу его не за это. Он отобрал у меня дочь.

- У тебя есть дочь?

- Есть, - она улыбнулась, голос помимо воли смягчился, и ведьминский блеск пропал из ее глаз. Она несколько секунд молчала, а потом продолжила.

- Но он не позволит мне ее видеть. Ни за что.

- Что за чушь? Найми хорошего адвоката, это вообще несложно, и…

- Если я предприму хоть что-нибудь, то на следующий день окажусь в тюрьме. У него на руках такой компромат на меня, да и его связи…

- И что же, он поступит так с матерью своего ребенка?

Она невесело усмехнулась.

- О, это последнее, о чем он подумает. Я думаю, он вообще предпочел бы забыть о том, что я мать его дочери.

- Средневековье какое-то.

Гермиона пожала плечами. В мире, где жил ее муж, игра шла по своим правилам.

Они замолчали, думая каждый о своем.

Она солгала, сказав, что ненавидит Малфоя за то, что он отобрал у нее ребенка. Так или иначе, но однажды она найдет способ встретиться с дочерью. Год, пять или десять лет спустя. Но он отбирал у нее себя, и это было самым ужасным. Ревность и мысль о том, что он будет принадлежать другой, не шли у нее из головы, выматывали, сжигали изнутри, оставляя после себя пепелище в душе. Она не думала, кто же это - та, другая, но сама мысль о ней была невыносима.

Как могла она объяснить, что это невыносимо мучительно - терять человека, которого любишь, день за днем, мучительно и неотвратимо, и знать, что ничего нельзя поделать, а эта та самая любовь, которая дается всего только один раз в жизни. Может, будут потом какие-то другие, но эта самая главная, и тут уж ничего не попишешь, только так и не иначе. Только вот их любовь оказалась жертвенной и трудной, а он не хотел ни жертв, ни трудностей.

И вместе с тем она ненавидела его. Странно было испытывать эти чувства одновременно к одному и тому же человеку, но это было так. По ночам, лежа без сна и наблюдая за сложной игрой теней на потолке, она пыталась разобраться в своих чувствах, но не могла. И ненависть неизменно подкрадывалась из воспаленных глубин сознания, не давая забыть о своем присутствии. И она в последнее время вспоминала о ней все чаще.

- Алекс!

Чей-то громкий голос заставил Гермиону вынырнуть из раздумий. Она подняла глаза, и увидела, что рядом с их столиком стоит улыбающаяся темноволосая девушка в красивом коктейльном платье. Гермиона не сразу поняла, что девушка обращается к ее спутнику.

- Привет, - он поднялся со стула и поцеловал девушку в подставленную щеку.

- Привет, - радостно отозвалась она. - Я сначала глазам своим не поверила, все думала ты это или нет. Познакомишь меня со своей дамой?

- А, я, собственно, и сам не знаю, как ее зовут, - он развел руками, словно безумно сожалея об этом.

- А ты все не меняешься, - она засмеялась. - Девушка, с ним надо быть начеку. А то будете потом, как я, оплакивать свое разбитое сердце. Софи Фишер.

- Гермиона Грейнджер, - она пожала протянутую ладонь. Она так отвыкла представляться кому-нибудь своим настоящим именем, что ей казалось, всем вокруг будет понятно, какие чувства она при этом испытывает.

И еще ей вдруг стало неловко за свой внешний вид. Неловко за то, что она сидела сейчас в этом дорогущем ресторане среди этих нарядно одетых людей в старых джинсах и растянутом свитере. Ее бы, пожалуй, четвертовали не раздумывая, приди ей в голову мысль показаться в таком виде кому-нибудь из своего прежнего окружения. Но новую знакомую ее отнюдь не праздничный вид, казалось, нисколько не смутил.

- Где Элизу потерял?

- Она улетела на Гавайи.

- Всегда подозревала, что она с приветом! - девушка энергично закивала головой. - Ну вот скажите, - она неожиданно обратилась к Гермионе, - нормальный человек отправится на Рождество туда, где даже снега нет?

- Я не знаю, - сказала Гермиона и неожиданно улыбнулась. Девушка забавляла ее.

- Ну а ты здесь какими судьбами?

- А, мы тут отмечаем помолвку одних знакомых, - Софи неопределенно махнула рукой. - Ты долго еще пробудешь в Нью-Йорке?

- Не думаю. Я позвоню, если что.

- О’ кей. Я буду ждать. Рада была познакомиться, - она кивнула на прощание Гермионе и пошла к своему столику, оставляя после себя шлейф духов.

- Значит, тебя зовут Алекс? - спросила Гермиона.

- Да, - признался он и улыбнулся. - Алекс Райшер. Ну а тебя?

- Ты же слышал.

- Это настоящее имя?

- Это настоящее.

- А вымышленное какое?

- Джоанна, - это имя далось ей, как ни странно, легче.

- А знаешь что, - задумчиво протянул он, - тебе идут оба.

- Давай уйдем отсюда, - вдруг попросила она.

- Тебе здесь не нравится?

- Мне кажется, я не одета для этого места.

- Какая разница, как ты одета? - удивленно спросил он.

- Тебе что, правда, все равно? - ей было странно это слышать. Ее бывшему мужу всегда было дело до общественного мнения. Ему было важно, кто что скажет, кто что подумает и кто что решит.

- Смешная ты, - он пожал плечами. - Но если ты хочешь, пойдем.

На улице начинало смеркаться. Гермиона запрокинула голову, смотря, как с неба падают снежинки.

- Ты и вправду разбил ей сердце? - спросила она.

- Кому, Софи? - Алекс засмеялся. - Так пишут разве что в бульварных романах. Нет, конечно, она просто не умеет серьезно разговаривать.

- А Элиза? - спросила Гермиона и пристально посмотрела на него. Что-то подсказывало ей, что здесь все не так радужно.

- Элиза моя девушка. Но мы расстались.

- Она разбила тебе сердце? - спросила Гермиона.

- Она скорее сделала мне одолжение. Мы устали друг от друга. Ну что, пойдем?

- Пойдем.

Как ни странно, обратная дорога показалась гораздо короче, и Гермионе вдруг стало безумно жаль, что он сейчас уедет, и они больше никогда не увидятся. Он вернется в свою, кажется, очень благополучную жизнь. Он вернется домой, и неведомая Элиза вернется с неведомых островов, и скажет, как же глупо было лететь на Рождество туда, где нет снега. Ему позвонит забавная Софи, которая любит выражаться книжными фразами и которая совершенно не умеет разговаривать серьезно. И кто там еще? Наверняка еще сотня знакомых и друзей, которым есть до него дело, а ему есть дело до них.

И все-таки зачем он приехал именно к ней?

И что было совсем уж неожиданным для нее, так это то, что он нравился ей. Со своими смеющимися глазами, тонкими длинными пальцами, сжимающими сигарету, бронзовым загаром и пренебрежением к общественному мнению. От него веяло какой-то внутренней свободой, и ей это нравилось.

Она совсем не заметила за разговором, что они оказались перед ее домом. За стеклянными дверями без труда просматривался ярко освещенный холл, и от личного одиночества ее отделяло разве что несколько лестничных пролетов и наглухо закрытая дверь. Ей стало тошно.

- Спасибо тебе за сегодняшний день, - собственный голос показался ей фальшивым и чужим.

- Пожалуйста, - он пожал плечами и безучастно смотрел, как она собирается подняться по ступеням крыльца. Она помедлила пару секунд, а потом кивнула ему, сделав несколько шагов по направлению к ярко освещенному крыльцу.

Он смотрел ей вслед, думая о том, какой же ее муж все-таки дурак, раз по доброй воле отказался от нее. И еще, пожалуй, о том, что он бы многое отдал за то, чтобы оказаться на месте ее мужа.

Додумать до конца он не успел, потому что она вдруг круто развернулась, и в два шага оказалась рядом с ним, обвила его шею руками и поцеловала.

Семь лет она была верной женой, и не смотрела ни на каких мужчин, кроме собственного мужа, а теперь оголтело целуется прямо посреди улицы с почти незнакомым человеком. Человеком, о котором она ничего не знает, кроме того, что его зовут Алекс Райшер, и что у него есть подруга Софи, и девушка Элиза, бывшая, разумеется, девушка, иначе она не стала бы с ним целоваться…

Она бы и сама не могла сказать, почему сделала это, одно она знала наверняка: ей не хотелось, чтобы он уходил. Ей не хотелось снова оставаться одной.

- У меня сердце, кажется, вот-вот выскочит, - прошептала она.

- Шамада. Сигнал капитуляции, - ответил он.

- Что это значит?

- На французском сильное сердцебиение и сигнал капитуляции называют одним и тем же словом.

- Ты знаешь французский? - спросила она.

- Боюсь, что так, - улыбнулся он, а потом очень серьезно добавил:

- Поехали со мной.

- Ты совсем не знаешь меня, - она покачала головой. – Это чистой воды безумие.

Она никогда специально не искала авантюр, хотя вся ее жизнь была одной сплошной авантюрой, если разобраться.

- Ты мне нравишься. Я вспоминал о тебе последние полгода. Я очень хотел снова увидеть тебя. И у тебя глаза, как у ведьмы. Простым смертным нельзя в них смотреть.

Мимо них спешили прохожие, неспешной рекой текли автомобили, совсем рядом с ними жил своей жизнью огромный город, они и сами были частью этого города, и она вдруг это почувствовала. Она вдруг почувствовала себя живой. И ей это нравилось.

- Тогда я согласна, - она посмотрела на него своими ведьминскими глазищами и улыбнулась.

- Сколько тебе надо времени?

- Мне хватит десяти минут, - сказала она, и ведьминский огонь в глазах полыхнул с новой силой.

В ее квартире было темно и тихо, и она поспешила включить свет, чтобы разогнать мрак. Ей нужно даже меньше, чем десять минут. Она подошла к прикроватной тумбочке и с силой рванула на себя верхний ящик. Волшебная палочка лежала поверх всех остальных вещей, и она решительно протянула к ней руку.

Она не оставит в этой проклятой квартире ни одной своей вещи, ни одной. Она рвалась отсюда, словно из тюрьмы, словно узник, получивший долгожданную свободу.

Она не возьмет с собой ничего из своих старых вещей, она все начнет сначала.

Ею вдруг овладела странная лихорадочная эйфория, и она принялась яростно, с помощью заклинаний избавляться от своих вещей. Она методично уничтожила все, оставив напоследок только две фотографии в тяжелых серебряных рамах. Она бережно вынула из одной фотографию Бэкки и осторожно убрала ее в сумку. А вторую она взяла в руки и несколько секунд рассматривала ее, сев на край кровати. Фотография была сделана на первую годовщину их свадьбы. Она держит под руку своего мужа, он сдержанно улыбается, как всегда. Ее светлое платье летит на вольном ветру, и вокруг так много солнца, что ей даже сейчас захотелось зажмуриться, а у нее радостное, молодое, чужое лицо и… глаза Гермионы Грейнджер.

Она часто-часто заморгала, и несколько соленых капель упало на глянцевую бумагу.

- Я клянусь тебе, Драко, что это будут последние слезы, которые я пролью из-за тебя. Я забуду тебя, чего бы мне это ни стоило, и если единственный способ это сделать - это возненавидеть тебя, я это сделаю! Я сделаю это, но разлюблю тебя! Время успокоит мою боль, обязательно успокоит, а вот ты повторишь мой собственный путь, шаг за шагом, хотя ты пока этого и не осознаешь, но рано или поздно судьба и тебе выставит счет. Однажды мы встретимся - это я тебе обещаю - и ты заплатишь за все сполна. Я вернусь, когда у меня на руках будут козыри, а этот день однажды непременно наступит. А пока… прощай. Прощай и будь счастлив, если сможешь, конечно.

Она вытерла слезы и равнодушно смотрела, как пламя пожирает некогда такое дорогое для нее фото. Она сжигала его, и себя вместе с ним, себя, совершившую так много ошибок. Она все начнет заново. Перепишет набело.

Сгоревшая фотография горкой остывшего пепла осталась лежать на полу, и она равнодушно переступила через нее, а потом погасила свет и в последний раз подошла к окну. В сквере напротив стоял какой-то человек, но отсюда было не разобрать, кто.

Она вдруг почувствовала какой-то странный холод в груди.

Просто какой-то прохожий, может, ждет кого-то. И все-таки смутное чувство тревоги не отпускало ее. Если бы она только знала, кто это, она бы, позабыв обо всех своих экспрессивных уверениях, кинулась бы очертя голову вниз.

Но она не знала, ей просто хотелось поскорее избавиться от мучительного тревожного ощущения.

Спеша избавится от него, она в последний раз окинула взглядом осиротевшую квартиру, а потом бесшумно выскользнула за дверь, за которой оставила горку сизого остывшего пепла и навсегда поселившееся в этих стенах эхо ее обещания навсегда позабыть одного человека. Спустившись в холл, она воспользовалась моментом и, незаметно направив в сторону не в меру любопытной консьержки палочку, прошептала:

- Обливиэйт.

Гермиона прошла мимо, махнув ей на прощание. Та скользнула по ней равнодушный взглядом, каким смотрят на незнакомого человека, сухо кивнула ей и вернулась к чтению какого-то журнала.

На улице по-прежнему сыпал снег. Гермиона вышла на крыльцо и полной грудью вдохнула морозный воздух. Ей казалось, она все еще чувствует запах горелой бумаги.

В сквере напротив уже никого не было, только черные кроны деревьев ярко выделялись на фоне еще не по-ночному серого неба. Стоявшее невдалеке такси мигнуло фарами, и она поспешила туда. Села в машину и захлопнула за собой дверь.

- В аэропорт, пожалуйста.

Водитель невозмутимо кивнул и тронул машину с места. Вскоре такси скрылось за поворотом, весело мигнув на прощание фарами, и о недавних событиях уже ничего не напоминало - снег быстро заметал следы.

Кингс-Кросс

Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватываясь и дорожа каждым днем, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мелькающие черты?

Между тем время проходит, и мы плывем мимо высоких, туманных берегов Несбывшегося, толкуя о делах дня.



Александр Грин "Бегущая по волнам"




Драко прекрасно знал, что этой ночью ему не уснуть. Подобное состояние было для него весьма привычным, и он знал его буквально до последней ноты; знал он и то, что бороться с ним бессмысленно: бессонница неизменно выходила победительницей из подобных схваток. Бороться смысла не было, да он и не хотел этого.

Бэкки уезжала в Хогвартс завтра утром - от разлуки с дочерью его отделяло всего только несколько часов. Несколько часов, теперь казавшихся особенно ничтожными. Но рано или поздно этот день должен был наступить, умом он это понимал, понимал, что должен отпустить ее, вот только сердце упрямо твердило обратное.

За окнами глухо шумел дождь. Повисшая за окнами чернильная темнота казалась настолько непроглядной, что сейчас даже сама мысль о том, что всего через несколько часов рассветет, казалась абсурдной. Дождь шумел ровно и как-то успокаивающе, создавая странную иллюзию умиротворения.

В камине жарко полыхали дрова, и сейчас это было единственным источником света. Тени в углах затеяли какую-то сложную игру, и Малфой со странной смесью равнодушия и заинтересованности наблюдал за ней.

Он кинул взгляд на часы - стрелки показывали без четверти три. Самое время отправиться спать.

Но исполнить свое намерение Драко не удалось. Дверная ручка почти неслышно повернулась, и дверь отворилась. На пороге стояла Бэкки. Бледная, с растрепанными белокурыми волосами и в длинной ночной рубашке, она сейчас здорово напоминала привидение. Увидев отца, сидевшего на диване, она чуть заметно улыбнулась, а потом все также бесшумно проскользнула в комнату, наглухо затворив за собой дверь.

- Почему ты не спишь? - Бэкки на цыпочках добежала до дивана, поджимая пальцы. Пол был почти ледяным.

- Не знаю. Не могу уснуть. А ты?

Бэкки уселась поудобнее, положив голову на плечо Драко. Она неотрывно смотрела в огонь, полыхавший в камине, и в ее огромных серых глазах плясали отблески пламени.

- Меня разбудил дождь, - задумчиво сказала девочка. Драко понял, что она сейчас где-то далеко отсюда, и не стал лезть с расспросами. Он никогда не вынуждал ее рассказывать ему больше того, что она сама готова была рассказать.

Бэкки задумчиво продолжала смотреть в огонь. Шум дождя и близость отца постепенно успокоили ее, и сердце больше не стучало как сумасшедшее. Здесь она была в безопасности, она знала это наверняка. Он мог одним лишь своим присутствием разогнать все ее ночные кошмары и воскрешающие по ночам призраки прошлого.

Ее разбудил вовсе не дождь. Она проснулась от собственного крика. Ей казалось, она кричала так громко, что перебудила весь дом. Но даже отец в кабинете, похоже, ничего не слышал. Тем лучше. Ей не хотелось лишний раз его расстраивать. А он непременно расстроится, если она заговорит о… ней.

Этот сон был ее наваждением вот уже лет… шесть, наверное. Она видела его не что, чтобы уж очень часто, но каждый раз так отчетливо и реалистично, что просыпалась от собственного крика. Став старше, Бэкки много размышляла о нем, но так и не смогла найти ему хоть сколько-нибудь разумного объяснения. Рассказать о нем отцу она не решалась - она знала, что любые упоминания о матери причиняют ему боль. И все ее вопросы снова и снова оставались без ответов.

Ей снился старый дом. Толстый слой пыли, зачехленная мебель, скрипучие половицы - он выглядел безнадежно заброшенным.

Ей снились люди. Она не знала, кто они, хотя во сне видела их лица очень отчетливо. Высокий темноволосый мужчина, рассматривающий ее со сдержанным любопытством, очень красивая голубоглазая девушка с неправдоподобно длинными белыми волосами, похожая на Снежную Королеву из старой сказки. Еще одна девушка, рыжая, похожая на лисичку, со смешливым взглядом чуть раскосых глаз. И… ее мама. Бэкки никогда не могла разглядеть ее лица, в отличие от всех остальных присутствующих. Мамино лицо все время словно бы ускользало от нее, расплывалось, и Бэкки каждый раз изо всех сил пыталась успеть посмотреть ей в глаза и спросить, почему же она все-таки бросила ее…

Но она никогда не успевает этого сделать. Раздается оглушительный грохот, потом кто-то пронзительно кричит, кричит так надрывно, что от этого крика разрывается сердце. А потом все вокруг вдруг начинает вращаться в каком-то странном калейдоскопе, и ей вдруг становится нестерпимо страшно, так страшно, как не бывало еще никогда в жизни. Она начинает пронзительно кричать, находит глазами маму и понимает, что еще секунда, и она успеет разглядеть ее лицо, а если она разглядит ее лицо, она сумеет понять все, что должна понять…

Но она не успевает. Она просыпается ровно за секунду до этого от собственного истошного крика. И она знает, что именно она кричит, когда ей снится этот сон, она неизменно кричит: «Мама!». За миг до пробуждения.

А потом она долго лежит без сна, прокручивая в голове свой сон, снова и снова. От соприкосновения с реальностью он утрачивает краски, но все равно она до боли отчетливо помнит лица этих людей. Она не помнит только лица своей матери.

Кто они, почему они снятся ей, и почему ей становится так жутко, так нестерпимо страшно в этом сне? Она не знает, но раз за разом она переживает все эти эмоции как в первый раз.

- Пап, как ты думаешь, сны, которые мы видим… они имеют большое значение? - Бэкки приподнялась и испытующе посмотрела Драко в глаза. Что-то в выражении ее лица насторожило его.

- Ты видела дурной сон?

Он никогда не относился к ее вопросам как к детским выдумкам, он всегда разговаривал с нею на равных, как со взрослой, и она росла с осознанием того, что всегда и обо всем может поговорить с отцом. И только одну тему она всегда обходила стороной в разговорах с ним. Она никогда не говорила с ним о матери. Впрочем, она не говорила о ней ни с кем. Однажды она спросила Драко, почему та уехала от них, и он тогда довольно сухо и сдержанно ответил ей, что она встретила другого мужчину, и у нее теперь новая жизнь. Как ни мала была Бэкки тогда, даже она смогла понять, что разговоры о матери неприятны отцу, и перестала спрашивать. Осознание того, что мама ушла и больше не вернется, пришло к ней как-то внезапно, просто пришло, и все. Она приняла эту истину как должное, и однажды просто перестала ждать.

Странное дело, но Бэкки почти не помнила ее - в памяти остался только странный неясный образ. Иногда ей начинало казаться, что ее воспоминания о матери похожи на туманную дымку.

По ним словно кто-то прошелся ластиком, оставив после себя лишь неясные силуэты. Поначалу она очень тосковала и скучала о ней, но постепенно тоска в ее сердце уступала место ненависти. Порою Бэкки запиралась в своей комнате и подолгу рассматривала мамину фотографию. Дома ее фотографий не было, ни одной. Она подозревала, что отец уничтожил их, когда она их бросила, и эту единственную фотографию она незаметно стащила у Пэнси из огромного фотоальбома. Вглядываясь в молодое улыбающееся лицо женщины на фотографии, Бэкки снова и снова пыталась понять, что же двигало ею, когда она бросала их?

Чем тот, другой мужчина оказался лучше ее отца?

Быть может, она теперь очень счастлива. Скорее всего, так оно и есть, иначе за все эти годы она бы хоть раз попыталась увидеться с нею. А, может, все дело в том, что у нее родились другие дети. Может, они оказались лучше и любимее, чем она, Бэкки?

Так или иначе, но постепенно боль из ее сердца исчезала, и в какой-то момент Бэкки с удивлением поняла, что совсем перестала ее ждать.

Напротив, в какой-то момент она начала бояться, что однажды та вернется и разрушит их с отцом собственный мир. Ей больше не было места рядом с ними. Она однажды сделала свой выбор. Что ж, значит, так было предначертано. Вот только сны о ней по-прежнему не отпускали ее, пугая, изматывая, заставляя снова и снова вглядываться в ее лицо, чтобы что-то понять, вот только… что?

- Видела. Я вижу его уже давно, каждый раз один и тот же. Думаешь, это что-то значит?

- Не знаю. Может, сны значат слишком много, а, может, не значат ничего вовсе, - Драко внимательно посмотрел на дочь. - Иногда мне кажется, что сны – это отголоски нашего подсознания. Что-то, о чем мы догадываемся, но чего мы не осознаем.

Ему вдруг вспомнились его собственные сны, которым он наотрез отказывался верить. Сны, которые, несмотря на свою абсурдность, однажды стали явью.

- Я видела маму, - вдруг выпалила Бэкки и уставилась на Драко перепуганными глазами.

У Малфоя перехватило дыхание. Бэкки слишком редко заговаривала с ним о матери, в последнее время почти никогда.

- И… как ты ее видела? - он изо всех сил старался, чтобы голос звучал бесстрастно, но получалось плохо.

- Я не вижу ее отчетливо, просто знаю, что это она, и все.

- Ты не говоришь с ней?

- Нет, - девочка отрицательно покачала головой. - Как думаешь, пап, она вспоминает о нас?

Бэкки снова устроилась у него на плече, и он почувствовал ее ровное дыхание. Она не ждала ответа, а если и ждала, то скорее отрицательного. Когда-то давно он отдал бы все на свете за то, чтобы Бэкки возненавидела свою мать, но сейчас, когда все так и случилось, он вдруг осознал, какую чудовищную ошибку он совершил шесть лет назад. Нет, это осознание не пришло к нему только что, в этот самый момент. Все эти шесть лет, которые прошли со дня их последней встречи, были для него временем жестокой внутренней борьбы. Борьбы со своим прошлым, борьбы с чувством вины, угрызениями совести, раскаянием и… любовью. Как бы ни пытался он убедить себя в том, что она больше ничего не значила для него, получалось плохо. Она навсегда осталась жить в его мыслях и в его памяти, и даже время было не властно над этими воспоминаниями. Нет, конечно же, он не умер без нее. Так бывает разве что в старинных шекспировских пьесах, но только не в реальной жизни. Он просто перестал жить. Вернее, перестал жить так, как жил, когда была она. Он стал жить по-другому.

Ни плохо, ни хорошо, просто по-другому.

Просто без нее.

Тогда, шесть лет назад, когда под окнами ее дома он увидел ее целующимся с другими, первым его порывом было обнаружить свое присутствие, устроить сцену ревности, бросить ей в лицо все, что он думал о ней, но… Но в последний момент что-то сдержало его, что-то, что заставило его отступить назад.

Тогда, за клокочущей в груди яростью и ревностью он не сразу разглядел то, что так давно пытался обнаружить. Грейнджер, сама того не подозревая, дала ему то, что он подсознательно искал и чего так страстно желал.

Ему нужно было оправдание, оправдание своему поведению и своей ненависти. Как бы он ни старался убедить себя в том, что он прав, получалась плохо. Без вины виноватая Грейнджер в образе великомученицы по ту сторону Атлантики здорово нервировала его. Как бы там ни было, она была виновата только перед ним. Перед дочерью она виновата не была. Ему нужно было что-то, что убедило бы его в том, что его бывшая жена действительно недостойна называться матерью Бэкки.

То, что у нее кто-то есть, явилось для него полным откровением, причем он как-то совершенно упускал из вида тот факт, что в таком положении вещей не было ничего удивительного, учитывая его последнее письмо, в котором без лишних церемоний он извещал ее о своем скором бракосочетании. Все это было фарсом, но откуда ей было это знать? Он не хотел видеть очевидного, он видел то, что хотел видеть в этой ситуации, упуская из виду то, что видеть было действительно нужно.

Тогда он впервые ревновал ее по-настоящему, может, потому что увидел ее в совершенно ином свете. Никогда он не думал, что его жена способна на такое: целоваться прямо посреди улицы, да еще и так… страстно целоваться. Этого ему вполне хватило, чтобы убедить себя в том, что она, похоже, здесь времени даром не теряла. В нем говорила ревность, и, верный своей привычке трактовать обстоятельства исключительно в свою пользу, он ушел.

Малфой был уверен - Грейнджер еще объявится. Он без устали благодарил провидение за то, что она не увидела его тем рождественским вечером под окнами своего дома, за то, что он сдержался, за то, что она не узнала, что он приходил. Какое-то время он упивался своей эйфорией - он получил то, чего хотел, ему было этого вполне достаточно.

Чувства Бэкки его интересовали мало в ту пору.

Он заводил интрижки, одну за другой, просто чтобы доказать самому себе, что ему плевать на бывшую жену, что она может проваливать ко всем чертям вместе со своей новой счастливой жизнью. Просто для того, чтобы когда она снова даст о себе знать, у него в жизни все было замечательно, пусть это даже будет не больше, чем иллюзия. Но время шло, неумолимо бежало вперед, а известий от его бывшей жены не было. Создавалось впечатление, что она просто-напросто бесследно исчезла.

Прошло около полугода, прежде чем он решился написать ей.
Она может изредка видеться с дочерью, он не будет противиться. Девочке нужна мать, и сейчас, когда Бэкки отошла от всех пережитых потрясений, встреча с матерью, вероятно, пойдет ей на пользу.

Сложно сказать, что двигало им в большей степени тогда: желание поиграть в благородство, или же желание увидеть ее. Вероятнее всего, и то, и другое.

Ответа он так и не дождался. Его письмо пришло обратно, как и два последующих.

А потом… Потом были муки совести, осознание того, что он собственными руками превратил жизнь единственной горячо любимой дочери в кошмар, осознание того, что жизнь его потеряла смысл, когда оказалось, что доказывать нечего и некому.

И вся его жизнь - театр одного зрителя без зрителя.
А потом были годы ожидания. Он искал ее, искал долго и мучительно, сам, впрочем, не до конца осознавая, для чего это делает. Вернуть ее? Просто узнать, где она и что с ней? Ради Бэкки?

Но все было тщетно: потраченные силы, деньги, время… Спустя года три после того, как Драко видел ее в последний раз в Нью-Йорке, частный детектив, который занимался ее поисками, посоветовал ему прекратить их. Если уж три года поисков не дали никаких результатов, продолжать их дальше не имеет никакого смысла. Следов Джоанны Олдридж не удалось обнаружить ни в штатах, ни за их пределами. Вероятнее всего, добавил детектив, ее уже либо нет в живых, либо же она не хочет, чтобы ее присутствие было обнаружено.

С тех пор прошло еще три года, прошли как-то незаметно. Бэкки стала единственным смыслом его жизни, величайшим сокровищем, боязнь потерять которое стала для Малфоя худшим из кошмаров. Он боялся, что однажды Грейнджер вернется, вернется для того, чтобы забрать у него дочь. Ему было страшно представить, что будет, если Бэкки узнает правду. Когда этот страх посетил его впервые, он вместе с этим страхом вдруг с удивлением распознал в своей палитре чувств еще и понимание того, что двигало его бывшей женой, когда она лгала ему. Лгала ему на протяжении многих лет, и только сейчас, оказавшись на ее месте, он до конца прочувствовал, что именно она имела в виду, говоря: «Я лгала, потому что боялась потерять тех, кого любила».

Теперь он шел ее же путем, никуда не сворачивая, потому что свернуть некуда, да и вернуться назад уже тоже нельзя.

Однажды сказав Бэкки, что мама бросила их ради другого мужчины, он избегал впоследствии этой темы, потому что худшим испытанием для него стало смотреть в глаза дочери, когда она заговаривала о маме. И о том, почему она их бросила.

Но Бэкки заводила подобные разговоры довольно редко. Она не чувствовала себя одинокой или брошенной, и в какой-то момент Драко и впрямь стало казаться, что Бэкки сумела позабыть ее. И вот теперь, в ночь перед отъездом в Хогвартс, его одиннадцатилетняя дочь блуждает без сна по огромному темному дому, потому что ее разбудил сон о маме, которая, как она считает, бросила ее шесть лет назад.

- Я думаю, она вспоминает о тебе, - наконец, сказал Малфой. - Где бы она сейчас ни была.

- Очень надеюсь, что нет, - Бэкки решительно поднялась на ноги. - Я пойду, пап. Завтра рано вставать. Дождь, кажется, прошел.

Девочка кинула взгляд на окно, за которым все еще было темно, а потом, словно решившись про себя на что-то, спросила:

- Ты очень расстроишься, если завтра я попаду не на Слизерин? Только честно.

Драко улыбнулся.

- Бэкки, это твоя жизнь, и только тебе решать, какой ей быть. Куда бы ты ни попала - я буду гордиться тобой.

Он не станет чинить своему ребенку препятствий на пути к свободе, как когда-то поступили с ним.

Бэкки заговорщически улыбнулась:

- Ты лучше всех, пап! Кстати, - она вдруг обернулась в самых дверях, - мама когда-то сказала мне, что лучший факультет Гриффиндор. Странно, я только сейчас об этом вспомнила. Хотя откуда ей это знать, она ведь никогда не училась в Хогвартсе.

Бэкки пару секунд постояла в дверях, размышляя об этом, а потом вышла, все так же бесшумно притворив за собой дверь.

Драко устало запрокинул голову на спинку дивана. Кое-что сильно тревожило его, помимо предстоящей разлуки с дочерью. Это был страх, что завтра на вокзале он увидит ту, на встречу с которой так надеялся все эти годы. Ту, встречи с которой он так боялся.

Наступившее утро первого дня осени, несмотря на дождь, ливший всю ночь без остановки, радовало яркой солнечной погодой.

Когда Бэкки, наконец, оказалась по ту сторону барьера, взору ее предстал перрон, наводненный оживленно гомонящей толпой и ярко-алый поезд в клубах дыма. Она тут же принялась выискивать в толпе Майкла и Ника, но когда не обнаружила их, самодовольно улыбнулась Драко, который остановился у одного из вагонов, поджидая ее. Нарцисса стояла чуть в стороне от них, увлеченно беседуя о чем-то с какой-то женщиной.

- Ну, и что я говорила? Эти капуши опоздали! Прямо хуже девчонок.

- Может, они бы и не опоздали, если бы не Пэнси. Ты же знаешь, что она может собираться целую вечность, - Драко решил вступиться за мальчишек. Он улыбнулся, стараясь ничем ни обнаружить своего волнения.

Малфой нервно оглядывал толпу, сам не зная, чего он хочет больше: чтобы она была сегодня здесь, или же наоборот. Почему он решил, что она вернется, когда Бэкки пойдет в школу? Он и сам не знал, но почему-то был уверен - это произойдет в какой-то особенный, кульминационный момент.

- Драко!

Позвучавший за спиной голос заставил вздрогнуть. Пару секунд ему понадобилось, чтобы понять - голос принадлежит Пэнси. Он обернулся, встретившись с ней взглядом. Пэнси, как обычно, напоминала разбуженную фурию, за ней уныло плелись странно притихшие мальчишки, толкая перед собой тележки с вещами.

- Несносные дети! - Пэнси остановилась прямо напротив Малфоя. - Не могли с вечера собраться! Я думала, мы опоздаем.

Мальчишки поравнялись с Бэкки, у которой глаза уже горели недобрым огнем.

- Так-так-так, нашим деточкам не хватило времени, чтобы собраться? - Бэкки зацокала языком.

- Хватит, Бэкс!

- Да я только начала...

- Они когда-нибудь повзрослеют? - Пэнси устало покачала головой, но, проследив за взглядом Драко, замолчала на полуслове, а потом обернулась.

Невдалеке от них стояла весьма живописная группа и что-то оживленно обсуждала.

Пэнси фыркнула и снова повернулась к Малфою, разочарованно протянув:

- Поттер и компания. Я уж думала, и правда что интересное показывают.

Малфой усмехнулся, словно бы в знак солидарности. Пэнси принялась проводить воспитательную работу среди подрастающего поколения. Подрастающее поколение в три голоса заявляло, что уже и так знает об этой жизни более, чем достаточно, и ей вряд ли удастся их хоть чем-нибудь удивить.

Малфой напряженно смотрел на Поттера и Уизли, которые стояли всего в нескольких шагах от него. Надо же, сколько лет он их не видел? Больше десяти, это точно. По правую руку от Поттера стояла его жена, все такая же рыжая и, кажется, все такая же самоуверенная. Рядом с ними трое детей: совсем маленькая рыжеволосая девчонка, мальчишка лет девяти, удивительно похожий на Поттера и долговязый симпатичный паренек, которого, они, очевидно, и провожали сегодня. Уизли, странное дело, один. Драко запоздало удивился этому факту, ведь его сын, по идее, на пару лет старше Бэкки, так почему он сегодня не здесь? Кроме того, ему страшно интересно было посмотреть на ту, ради которой он бросил Грейнджер.

Но додумать он не успел. Он встретился взглядом с Поттером и сухо кивнул ему. Тот кинул в ответ и перевел взгляд на Бэкки, но та стояла к нему спиной.

Малфой не хотел, чтобы Поттер ее видел, и у него были на то причины.

Одно Драко уяснил: Грейнджер за эти годы, похоже, знать о себе Поттеру и Уизли тоже не давала, иначе они вряд ли сохраняли бы сейчас такую невозмутимость.

- Пап, пора, похоже, - Бэкки дернула его за рукав, заставив вынырнуть из раздумий.

- Ну что, малышка, давай прощаться?

Драко наклонился, и Бэкки обвила руками его шею, прошептав на ухо:

- Я люблю тебя, папочка!

- И я люблю тебя, малышка.

Попрощавшись с Нарциссой, Бэкки велела мальчишкам занести свой чемодан, пока она попытается найти им свободные места. Еще раз помахав на прощание, она скрылась в вагоне. Она зашла едва ли не последней, детей на перроне почти не осталось.

Бэкки незаметно подняла вверх большой палец, подмигнув Майклу и Нику, которых Пэнси попеременно прижимала к себе, осыпая градом поцелуев, на что в ответ Бэкки было показано два кулака как обещание скорой и неминуемой расправы. Бэкки покачала головой и принялась протискиваться сквозь толпу, наводнившую вагон, выискивая свободные места. Где-то в середине вагона она остановилась, выглядывая в окно. Драко увидел ее и принялся махать. Она принялась изо всех сил махать в ответ, и тут услышала за спиной оклик:

- Бэкки!

Она обернулась, встретившись взглядом со своим троюродным братом. Тедди Люпин приветливо улыбался ей, сидя в купе напротив. Она улыбнулась в ответ.

- Снова в школу?

- Нет, я сегодня как провожающий.

Сидевшая напротив девушка, по виду старшекурсница, помахала Бэкки.

- Ты место ищешь?

- Поехали с нами! - сидевший рядом с девушкой мальчишка, по виду первокурсник, с готовностью вскочил. - Тедди все равно сейчас уйдет!

- Нет уж, Джеймс, назло тебе поеду с вами до Хогвартса!

Все сидевшие в купе засмеялись. Бэкки сдержанно улыбнулась.

Кроме него в купе сидело еще две девочки, по виду тоже первокурсницы, но они Бэкки интересовали мало, если не сказать, не интересовали вовсе. Одна из них не сводила взгляда с того, кого Тедди назвал Джеймсом, а вторая просто потрясенно разглядывала все вокруг.

- Наконец-то! Такое впечатление, что вас не в школу, а на войну провожали!

- Ты места нашла? - мальчишки, отдуваясь, тащили за собой чемоданы.

- Не успела.

- Почему бы тебе, Бэкс, в таком случае, не тащить свой чемодан самой?

- Вы джентельмены или нет?

- Мы за равноправие, - дружно возвестили джентельмены, продолжив, впрочем, тащить чемоданы.

- Поехали с нами! - Тедди передразнил Джеймса, который тут же залился краской. - Эх, приятель, ничего-то тебе здесь не светит! - Тедди сочувственно похлопал Джеймса по плечу.

- Почему это?

- Ну, во-первых, вроде как она обручена с каким-то французом, что ли, а во-вторых, я тебе советую сначала узнать ее фамилию, а потом рассказать об этом дома. Там все в восторг придут от твоей новой подружки, особенно тетя Джинни… Так, ладно, молодежь, мне пора, - кивнув на прощание, парень выскочил из поезда, когда тот уже тронулся. Хогварт-экспресс медленно скрылся из вида в клубах дыма.

Толпа на перроне постепенно редела. Драко и Пэнси терпеливо дожидались Нарциссу в самом начале перрона, которая все никак не могла распрощаться с многочисленными знакомыми.

- Знаешь, - задумчиво сказала Пэнси, - я почему-то была уверена, что твоя жена будет сегодня здесь.

Драко вздрогнул, услышав об этом, словно Пэнси подслушала его мысли.

- Я тоже был в этом уверен, - признался он.

- Ты хотел бы увидеть ее?

От необходимости отвечать его спасло только появление Нарциссы. Пора было уходить, и, кинув прощальный взгляд на опустевший, залитый утренним солнцем перрон, Драко вдруг остро осознал, что все это время отчаянно ждал ее. Ждал, но она так и не появилась.

«Где же ты сейчас?..»

Но ответа на его невысказанный вопрос, увы, не было, и Малфой быстро зашагал прочь, оставляя за собой опустевший перрон.

«Я попала на Слизерин. Надеюсь, что сделала правильный выбор. Хогвартс бесподобен, я в восторге! Бабушка, я попросила нашу старосту, и меня поселили в комнату, в которой когда-то жила ты.

Мальчишек тоже распределили на Слизерин. Напишите, пожалуйста, Пэнси, а то они не стали, сказали, напишут, завтра. В следующем письме обязательно расскажу обо всем подробнее.

Люблю вас, искренне ваша, Ребекка».


Течение лет

Воланд, внимательно поглядев на Маргариту, заметил как бы про себя: - Да, прав Коровьев! Как причудливо тасуется колода! Кровь!


Михаил Булгаков "Мастер и Маргарита"




Вчера вечером она забыла задернуть шторы, и теперь яркое полуденное солнце лилось в комнату безудержным потоком. Бэкки, кляня на чем свет стоит свою забывчивость, повернулась на другой бок и натянула одеяло повыше. И зачем она только читала до половины четвертого?

Чарли, заприметивший, что его хозяйка уже проснулась, подбежал к кровати и принялся энергично тянуть на себя край одеяла.

- Чарли, ты самая бессердечная собака из всех, что я знаю! - глухо возвестила Бэкки из-под одеяла, но пес в ответ на это только звонко гавкнул и принялся за старое с удвоенной силой.

- Нет, вы только посмотрите, каков наглец! - гора одеял и подушек, наконец, зашевелилась, явив миру рассерженную девушку. - Ты же мне обслюнявишь все постельное белье. Фу, Чарли, фу!

Бэкки с силой рванула на себя одеяло. Чарли обиженно тявкнул и потрусил к порогу. Бэкки с недовольным видом подошла к дверям и распахнула их.

- И не попадайся мне на глаза до вечера! - строго велела она, хотя в глубине души знала, что через час пойдет вымаливать прощение.

Выпроводив неугомонную собаку, она вернулась в постель, но сон уже не шел. Она какое-то время полежала на спине, бездумно глядя в потолок и наблюдая за игрой солнечных зайчиков.

Поняв, что больше ей все равно не уснуть, Бэкки поднялась с кровати, подошла к дверям, ведущим на балкон, и немедленно их распахнула. Комната наполнилась упоительными запахами цветущего сада и щебетанием птиц. Девушка постояла так пару минут, щурясь от яркого солнца, а потом побрела в ванную. На завтрак она уже все равно не успеет, даром что стрелки часов подобрались к двенадцати, и нагоняй от Нарциссы она получит и за вчера, и за сегодня.

В коридоре было темно и тихо, только сухие цветы едва заметно подрагивали в высоких напольных вазах. Бэкки справедливо рассудила, что отец в это время, бесспорно, уже на работе, а Нарцисса, скорее всего, в саду.

Оказавшись на крыльце, Бэкки пару раз кликнула Чарли, но тот не откликнулся.

«Точно обиделся. Теперь будет дуться до вечера».

На улице было просто нестерпимо жарко. Бэкки знала, что в такую погоду спасение от жары можно было найти только в одном месте - каменной беседке в глубине сада. До самой крыши она была увита виноградом, и даже в самый солнечный день там было сумрачно и прохладно. Этот виноград был ровесником Бэкки - Гермиона велела посадить его вокруг беседки в тот год, когда родилась девочка. Кроме того, сорт этот назывался «Ребекка», и так уж повелось, что место это со временем стали называть «Беседка Бэкки».

Там она и застала Нарциссу. Та что-то сосредоточенно читала, и поля широкой шляпы отбрасывали причудливые тени на ее лицо.

- Доброе утро, бабулечка, - Бэкки миновала три каменных ступени и оказалась в душистом прохладном полумраке беседки. Она уселась рядом с Нарциссой и положила голову ей на плечо, - что читаешь?

- Не подлизывайся, не поможет.

- Ну что, ни единого шансика заслужить твое прощение?

- Бэкки, ответь мне, что это за верх распущенности - валяться в кровати до полудня?

- Но бабушка, - девушка пересела, оказавшись теперь напротив Нарциссы, - я вчера долго читала.

- О чем же таком интересном ты читала, позволь узнать?

- Эта была книга о ядах. Вдруг Ренье захочет меня однажды отравить - должна же я уметь распознать его коварные намерения, - Бэкки говорила совершенно серьезно, но в глазах ее плясали чертики.

- И непременно отравит, если ты будешь такой же несносной, как теперь, - парировала Нарцисса. — Кстати, во сколько ты вчера вернулась?

- Эээ, ну, вероятно, затемно. Да, может, даже, это было что-то около… десяти. Да, может, даже раньше.

- Ребекка! Это было что-то около двенадцати, и если такое повторится, отец обещал посадить тебя под замок до конца лета.

- Но…

- Никаких «но»! Делайте выводы, юная леди. Ты уже не ребенок, и должна нести ответственность за свои поступки.
- Но сегодня-то ты меня отпустишь? Я уже договорилась.

- С кем это, позволь узнать?

- С Самантой.

- Домой вернешься не позже десяти.

- Но, бабушка, мы только в девять встретимся!

- Скажи-ка мне, Бэкки, а твой жених знает о том, как ты проводишь время? – Нарцисса решила прибегнуть к самому действенному аргументу.

Бэкки прикусила язык, представив реакцию Ренье на подобное ее откровение.

- Вот-вот, - Нарцисса словно прочла ее мысли, - расскажи ему, что ты каждый день до полуночи гуляешь неизвестно где и неизвестно с кем.

- Вот еще, - возмутилась Бэкки, - ты прекрасно знаешь, что гуляю я с Самантой и с мальчишками, а то, что Пэнси заставила их ехать к каким-то там родственникам чуть ли не на месяц - так мне что же, все это время просидеть дома? Это мои последние школьные каникулы, между прочим!

- Бэкки, я тебя предупредила, - покачав головой, сказала Нарцисса.

- А что папа?

- Они сегодня с Асторией идут в гости. Во сколько он вернется, понятия не имею. Ты должна вернуться до того, как вернется он.

- То есть можно позже десяти? - Бэкки прищурилась и хитро улыбнулась.

Нарцисса глубоко вздохнула.

- Я тебя предупредила, - она покачала головой, словно бы в знак того, что снимает с себя всякую ответственность, - а решать тебе. Попадешься - сядешь под домашний арест до конца лета.

- Не попадусь, - заверила ее Бэкки, - кстати, давай сегодня здесь пообедаем.

- Хорошо, давай здесь, - согласилась Нарцисса.

- Тогда я велю, чтобы подавали сюда, - Бэкки уже на выходе из беседки вдруг обернулась и сказала:

- Меня с утра не покидает странное чувство, словно сегодня должно случиться что-то такое, что навсегда изменит нашу жизнь. Как думаешь, что бы это значило?

- Плохое предчувствие?

Бэкки пару секунд молчала, словно прислушиваясь к себе, потом отрицательно покачала головой.

- Скорее нет, чем да. Впрочем, может быть, все это глупости.

Она сбежала по ступенькам и быстро пошла к дому. Скоро она скрылась за деревьями, и только покачивающиеся ветки напоминали о ее недавнем присутствии.

Нарцисса попыталась было вернуться к чтению, но у нее ничего не получилось. Она отложила книгу и принялась в задумчивости смотреть туда, где только что скрылась девушка.

Что за предчувствие ее мучает? Не нужны им сейчас никакие перемены, их жизнь, кажется, наконец-то наладилась. Прошлые потери забылись, растаяли, как утренний туман под солнечными лучами.

Годы учебы Бэкки пролетели очень быстро, они и оглянуться не успели. Девочка училась только на отлично, не желая никому уступать титул самой способной ученицы школы.
- Это у нее от матери, что ни говори, Драко, - говорила Нарцисса, и он с этим соглашался.

Но, в отличие от мамы, Бэкки никто и никогда не посмел бы упрекнуть в том, что она зубрилка или книжный червь. Учение давалось ей легко и даже как-то изящно, ей достаточно было один раз прочесть или услышать незнакомый материал, и вот она уже отлично владела им. Бэкки, смеясь, говорила, что это в большей степени заслуга ее предков, нежели ее собственная.

- В моих жилах течет волшебная кровь стольких поколений, это просто генная память срабатывает.

Впрочем, девочка действительно многое позаимствовала у своих именитых предков. В ее внешности без труда угадывались фамильные черты рода Малфоев, достаточно было хоть раз взглянуть на нее. У нее были длинные пепельные волосы, правильные тонкие черты лица и холодные серые глаза. Она имела обыкновение слегка щурить их в разговоре с собеседником, отчего ее взгляд сразу становился надменно-оценивающим. Надо сказать, к своей внешности она относилась со здоровой долей скептицизма и юмора и никогда на этой почве не зазнавалась. Впрочем, самым удивительным в ее внешности было не это. Порой она бывала очень похожа на свою мать. Бывало, что буквально на долю секунды она становилась похожей на Гермиону Грейнджер до такой степени, что Драко и Нарциссе становилось не по себе. Но что это было - игра света, или ее мимика, или же просто их воображение, они так и не смогли понять. Драко говорил, что это судьба решила пошутить над ним таким образом. Но, если это и была шутка, то очень злая. В остальном же Бэкки была похожа на саму себя, а эти необъяснимые проявления странного сходства, к огромной радости Нарциссы и Драко, случались не так уж часто.

С годами Бэкки все реже и реже вспоминала о матери. Нарциссе иногда начинало казаться, что та навсегда вычеркнула ее из своей памяти. Может, она и ошибалась, но Бэкки не была слишком уж склонным к откровениям человеком, поэтому Нарцисса предпочитала внучку на этот счет не расспрашивать.

Драко, казалось, с годами тоже остыл к бывшей жене. Он перестал ее искать, перестал сидеть до утра взаперти в своем кабинете, размышляя о чем-то, да и вкус к жизни, который он утратил не на один год, казалось, вернулся к нему.

Но жениться снова он не спешил, вначале, видимо, желая дать зарубцеваться старым ранам, потом не желая травмировать Бэкки, пока та еще была маленькая, а потом… А потом появилась Астория Гринграсс. Нарцисса долго удивлялась тому, как порой жизнь играет человеческими судьбами - ведь именно ее когда-то прочили Драко в жены.

Но Бэкки восприняла Асторию в штыки, сколько не увещевала ее Нарцисса прекратить быть такой эгоисткой. На Бэкки эти увещевания действовали мало - вот еще, она не собирается делить отца ни с какими посторонними женщинами! Три дня Бэкки метала громы и молнии после того, как Драко сказал, что пригласил Асторию провести с ними две недели у моря. Бэкки закатила форменную истерику - с самого детства эти две недели отец проводил только с ней одной, и вот теперь он тащит туда неизвестно кого, хотя им и без нее там прекрасно отдыхалось! Иногда они отдыхали там вместе с семьей Пэнси, но это совершенно другое!

- Вот увидишь, я ее отважу, - пообещала Бэкки Нарциссе на прощание. - Или она, или я.

Нарцисса взяла с Бэкки клятвенное обещание не натворить глупостей. На море та отправилась, пылая праведным гневом, а вернулась она странно притихшей и какой-то задумчивой. На все вопросы Нарциссы она все больше отвечала туманными фразами, пока не огорошила ее окончательно: она не будет против, если отец женится на Астории. Нарцисса до сих пор не знала, что же произошло между ними на море. Драко тоже ничего не знал, сказал только, что Астория поговорила с ней, после чего Бэкки стала тише воды ниже травы. Нарцисса только диву давалась, глядя на то, как ее донельзя избалованная внучка, которой достаточно было топнуть ножкой для того, чтобы получить желаемое, вдруг стала считаться с кем-то еще.

- Астория сказала, что этот разговор остается их маленькой тайной, - Драко пожал плечами, и больше к этому вопросу они не возвращались.

С тех пор прошел год. Бэкки окончила шестой курс, а следующим летом должна была состояться ее свадьба.

Хорошо, если так, думала Нарцисса, но что-то подсказывало ей, что радоваться раньше времени не стоит.

Бэкки, вернувшись к себе в комнату, рухнула на кровать и долго лежала на спине, размышляя о том, что ответить на письмо Ренье. Новостей особенных у нее не было, а те, что были, вряд ли пришлись бы ему по вкусу. Так и не придумав ничего дельного, она вышла на балкон. Там, на широком каменном парапете, стояла изящная позолоченная клетка. Бэкки осторожно постучала пальчиком по прутьям, обращаясь к ее узнице:

- Я бы отпустила тебя, но ты ведь не выживешь на воле, - грустно сказала она, - что поделаешь, золотая клетка.

Девушка опустилась в кресло-качалку и принялась раскачивать его, отталкиваясь ногой от пола. Она закрыла глаза, и память услужливо перенесла на пять лет назад. Тот день, когда она познакомилась с Ренье Леграном - своим будущим женихом - она до сих пор помнила так отчетливо, как будто все это произошло только вчера.

Это было последнее лето перед Хогвартсом. В их доме давали очередной прием, на котором собралось огромное количество гостей. Была жуткая скукотища - обсуждали назначение нового министра магии, и Бэкки, не зная, куда себя деть, бесцельно слонялась между гостей. Она была жутко зла на Майкла и Ника - те, не дыша, слушали кого-то высокопоставленного чиновника из министерства и не обращали на нее никакого внимания. Бэкки пожаловалась было Нарциссе, но та была занята гостями.

- Ну же, дорогая, не стоит на них обижаться. Мужчины во все времена были неравнодушны к политике.

В конце концов, отчаявшись найти себе хоть какое-нибудь развлечение, девочка ушла в сад, в свою беседку, прихватив любимую книжку. Там она погрузилась в чтение, не заметив, как он появился.

- Я не очень помешаю вам, Ребекка?

Она подняла глаза и увидела молодого человека лет семнадцати. Ее сегодня представляли ему и его родителям - это были гости из Франции, которые никогда прежде у них не бывали. Его звали Ренье Легран, и хотя Бэкки не была в свои одиннадцать слишком уж сильна в знании французской магической аристократии, эту фамилию она все же слышала. Его род, кажется, был одним из древнейших во Франции, а в каком-то поколении даже породнившимся с правящей французской династией.

Бэкки отложила книгу и внимательно посмотрела на него. Он был высоким, даже для своих семнадцати, темные волосы, смуглая кожа и очень располагающая улыбка. Но, несмотря на это, в его глазах горел какой-то странный огонь, что-то демоническое сквозило в его взгляде.

- Нет, не помешаете, - Бэкки улыбнулась ему, жестом приглашая сесть.

Он улыбнулся, присаживаясь напротив. Девчонка была прехорошенькая, похожая на форфоровую куколку, такая же маленькая и хрупкая.

- Мне показалось, вы скучаете?

- Немного, - призналась она.

- Тогда можно я попытаюсь вас немного развлечь?

- Попытайтесь, - засмеялась она.

Он взмахнул волшебной палочкой, и в эту же секунду на скамейке рядом с Бэкки появилась небольшая позолоченная клетка, внутри которой находилась невероятной красоты меленькая птичка, которая в ту же секунду залилась звонкой трелью.

- Какая прелесть! - прошептала девочка. У нее перехватило дыхание от восторга.

Ее собеседник снова улыбнулся.

- Нравится? - спросил он.

- Очень, - сказала Бэкки.

- Она ваша.

- Вы дарите мне ее? - удивленно спросила она.

- Да. Я был уверен, что вам понравится.

- Спасибо. Откуда она у вас?

- Я привез ее из поездки по Ближнему Востоку.

- Вы путешествовали там?

- Совмещал приятное с полезным. Я изучаю яды, ездил туда с этой целью.

- Вам понравился Восток?

Ей было лестно, что этот взрослый юноша разговаривает с ней на равных, а не как с ребенком. Все-таки ему минуло семнадцать, а ей всего-то одиннадцать.

- Он завораживает. А это певчая птичка не совсем обычная, - Ренье кивнул на клетку. - Торговец, у которого я купил ее, заверил меня, что эта самая настоящая заколдованная восточная принцесса, - он произнес это с заговорщическим видом, но Бэкки не выдержала и громко рассмеялась.

- Неужели вы в это верите?

- Не знаю. Все может быть.

- И за что же ее заколдовали? – Бэкки заинтересованно смотрела на собеседника.

- Она влюбилась в простого незнатного юношу и собиралась сбежать с ним. Но их план раскрыли, а ее разгневанный отец велел придворному чародею превратить принцессу в птицу и заточить в клетку. А ее возлюбленный до сих пор ищет ее по свету, но не находит - она ведь томится в клетке. Но однажды она вырвется на волю, отыщет его, и тогда чары разрушатся.

- Может, лучше ее выпустить прямо теперь? - Бэкки с сомнением посмотрела на клетку.

- Не думаю, - рассмеялся Ренье, - это легенда. Она не выживет в наших широтах. Обещаете заботится о ней?

- Обещаю.

- А что вы читали? - Ренье посмотрел на книгу, которую Бэкки читала до его прихода.

Она прищурилась и лукаво улыбнулась, а потом вдруг проговорила с неподдельной страстностью:

- Ах, я вся горю! Я хочу в поле! Хочу снова стать девочкой, полудикой, смелой и свободной; и смеяться в ответ на обиды, а не сходить из-за них с ума! Почему я так изменилась? Почему, едва мне скажут слово, кровь закипает во мне адским пламенем? Я уверена, что стала бы вновь собой, - только бы мне очутиться среди вереска на тех холмах.

Она рассмеялась, увидев его удивленное лицо. Он явно не ожидал такого от одиннадцатилетней девчонки - пару мгновений назад она не была самой собой, она была той, чьи слова ему сейчас проговорила.

- Это очень грустная история, Ренье, - сказала она.

- Я все равно хочу послушать.

- Тогда давайте поедем верхом в поля. Там теперь цветет вереск. Вы видели, как цветет вереск, Ренье? Он похож на море, только волны у него розовые.

А вечером, когда они прощались в сумерках, она срезала с куста белую розу, в которой алмазным блеском вспыхивали капли вечерней росы.

- На память об этом дне, - сказала она. - Этот куст зацвел самым последним. Его цветы самые прекрасные.

Она вдруг очень серьезно посмотрела на него, и он запомнил этот ее взгляд навсегда.

Засыпая, он посмеялся над собой - как глупо было бы влюбиться в одиннадцатилетнюю девчонку! Но он не мог не признать, что Ребекка Малфой самое удивительное создание, которое он встречал в своей жизни. А еще через месяц он просил ее руки. К огромному удивлению Драко, представшая перед его светлыми очами дочь, казалось, совсем не удивилась такому известию. Она улыбнулась едва заметно, после чего сказала, что ничего против не имеет.

На первых порах Нарцисса и Драко сильно колебались - все-таки девочка была еще очень мала для того, чтобы принимать такие решения, но потом пришли к выоду, что так даже лучше: пусть с детства знает, что у нее есть обязательства перед своей семьей и семьей жениха.

С тех пор прошло пять лет. Детская влюбленность переросла в крепкую дружбу и взаимное уважение - не любовь, конечно, но для счастливого брака как раз то, что надо.
И все же был один эпизод, который не давал Бэкки покоя. Она как-то спросила Ренье, будучи уже взрослой, женился бы он на ней, если бы она не была чистокровной.

- Тебе нужна правда? - спросил он.

- Разумеется, иначе зачем бы я спрашивала.

- Нет, - просто ответил он. - Извини, но ты хотела правду.

По сути, этот разговор ничего не значил - ей нечего было беспокоиться об этом, но неприятный осадок, словно он берет ее замуж с какой-то оговоркой, остался.

Остаток дня прошел как-то незаметно, и когда она, наконец, собралась на встречу, за окном уже вечерело. Кроме того, несмотря на летний зной, заметно похолодало.
Вечерний Лондон встретил ее привычной городской суматохой и зажженными фонарями. Она прошла несколько кварталов от Косого переулка пешком - кафе, которое она искала, было довольно далеко.

Это было довольно уютное местечко, в котором они частенько бывали вчетвером: она, мальчишки и Саманта. Кинув взгляд на часы, она удостоверилась, что не опоздала. Бэкки заняла свободный столик и принялась ждать. Народу в кафе было много, двери то и дело хлопали, люди входили и выходили, но та, кого она ждала, так и не появлялась.

От тоски Бэкки принялась смотреть какую-то чепуху, которую непрерывно крутили по огромному телевизору, висевшему на противоположной стене. Некий певец самого недокормленного вида надрывно пел вот уже пятую песню про несчастливую любовь. Видимо, тому катастрофически не везло по жизни. От души пожалев беднягу, Бэкки снова посмотрела на часы. Стрелки показывали без четверти десять. Вот тут она по-настоящему забеспокоилась. Раз Саманта не пришла к назначенному часу, значит, случилось что-то из ряда вон выходящее. Та была девицей крайне ответственной, и это было на нее не похоже.

Кроме того, как она будет добираться домой? Вернуться в Косой переулок и воспользоваться там камином она не сможет - пока она туда доберется, будет уже слишком поздно. Трансгрессировать ей нельзя - нет семнадцати. Добраться на такси до их городской квартиры? Она едва не застонала от такой перспективы - ехать надо было через весь город. Кроме того…

Бэкки схватила сумочку и принялась лихорадочно перебирать ее содержимое. Ее худшие догадки подтвердились - ключей у нее не было, а стоило ей попытаться открыть дверь при помощи магии… о, и уже через десять минут она не студентка Хогвартса.

Проклиная на чем свет стоит безответственность подруги свою собственную, Бэкки принялась думать, как же ей теперь добираться до дома. Но, как она не старалась, выход не находился. Она старалась не думать о том, какой же гнев навлечет на себя если - если! - все-таки попадет сегодня домой. Получалось, что дома ей лучше не показываться в ближайшие лет сто. Это был тупик, и она едва удержалась от соблазна начать оплакивать свою горькую судьбину.

И тут ее внимание привлек какой-то шум за соседним столиком. Вернее, сидевшие там разговаривали на повышенных тонах.

- Просто тебе всегда было плевать на меня! Зачем я тебе тогда? Потому что ее никогда не будет? - говорившая вдруг разразилась бурными рыданиями, потом послышался звук отодвигаемого стула, и через секунду мимо Бэкки пронеслась какая-то девушка. Бэкки собралась было обернуться, чтобы узнать, кто же довел ее до такого состояния, но чтобы осуществить свое намерение, ей пришлось бы оглянуться назад, а это было бы невежливо. Но вдруг что-то в облике девушки показалось Бэкки смутно знакомым.

«Эйприл!»

Уже догадываясь, кого она увидит, Бэкки обернулась. Так и есть, за соседним столиком сидел Джеймс Поттер и о чем-то напряженно размышлял, глядя в окно. Хотя почему о чем-то, вероятно, о том, как ему теперь мириться со своей благоверной. Справедлива рассудив, что она последний человек, которого Поттер хотел бы сейчас видеть, Бэкки собралась было улизнуть, пока тот ее не заметил, но вовремя вспомнила, что идти ей все равно некуда.

И тут ее осенило. Поттер, вот кто ей сейчас поможет. Это, конечно, свинство, дергать его в такой момент, но ему в ближайшее время все равно не помочь, а ей надо где-то ночевать. Впрочем, если вернется Эйприл и увидит ее рядом с Поттером, ночевка под мостом покажется ей раем. Но выбор у нее был невелик, поэтому она глубоко вздохнула, и через пару мгновений уже стояла перед столиком, за которым сидел Поттер.

- Джеймс, здравствуй, - Бэкки старательно улыбалась во все тридцать два зуба, справедливо рассудив, что этим сможет расположить к себе собеседника.

- Где ж я так согрешил? - пробормотал Джеймс. Бэкки заулыбалась еще шире: разговор явно принимал нежелательный для нее оборот. - А что это ты так радуешься - подозрительно спросил он.

- Да просто решила, что если улыбаться тебе побольше, ты меня сразу не выгонишь, - Бэкки решила, что лучше говорить правду – чертовы гриффиндорцы во все века были помешаны на честности.

- Ого, так тебе что-то от меня надо? - спросил Поттер, скрестив руки на груди. Он внимательно смотрел на Бэкки, ожидая ее следующей реплики.

- Да что ты, Джеймс, просто я стала невольным свидетелем твоей личной драмы…

- И?

- И пришла утешить тебя в твоем горе.

- Ну все, Малфой, суши весла. Даже если тебе что-то надо от меня, считай, что мой ответ в любом случае отрицательный.

- Ладно, ладно, - Бэкки принялась мести хвостом. - Мне нужен камин, а то до дома мне этой ночью не добраться.

- И это что, моя проблема? - Поттер поднялся из-за стола, вопросительно посмотрев на Бэкки.

- Нет, просто ты можешь мне помочь. А иначе мне придется заночевать под мостом, меня обворуют, на меня нападут маргиналы, жизнь моя пойдет под откос и…

- Не голоси ты так громко, у меня и без того голова раскалывается!

Они вышли на улицу. Давным-давно стемнело, и начал накрапывать мелкий дождь. Бэкки поежилась.

- Так что? – обреченно спросила она. Надежды на то, что после ее колкостей Поттер захочет ей помогать, были ничтожно малы. Перспектива встречи с маргиналами становилась все более вероятной.

- Пошли, - Джеймс обреченно вздохнул.

- К тебе домой? – спросила Бэкки.

- А тебе к кому надо?

- Ну, а родители твои дома? - Бэкки с сомнением смотрела на Джеймса. Она на секунду представила реакцию отца на свои перемещения и поежилась.

- Даже если и так, то что? Не съедят же они тебя.

- Да неудобно как-то…

- Не переживай, дома никого нет, они у бабушки в гостях. Давай быстрей, а то холодно становится.

И Бэкки, в конце концов, сочла за благо согласиться. Выбора у нее все равно не было, а Поттер, чего доброго, возьмет и передумает. С него станется.

- Поттер, помяни мое слово, этот добрый поступок тебе еще зачтется! Ни на этом свете, так на том!

- Еще одно слово, и ты ночуешь под мостом! - Джеймс попытался скрыть улыбку.

- Все, молчу до конца дороги! – Бэкки примирительно подняла руки, по всей видимости, заверяя таким образом Джеймса в своей лояльности.

- Как-то слабо верится, - вздохнул Поттер, посмотрев на девушку.

Предчувствие, которое преследовало ее с утра, снова напомнило о себе, но Бэкки отмахнулась от него. В конце концов, ну что такого могло с ней произойти?


Ее дочь

И взмах ее ресниц решил его судьбу.


Маргарет Митчелл «Унесенные ветром»




Первые минут пять Бэкки честно старалась сдержать свое обещание Поттеру идти молча, тем более что тому, похоже, было не до разговоров.

- Поттер, поговори со мной немедленно! – потребовала девушка.

Ты обещала мне идти молча всю дорогу, если помнишь, - Джеймс усмехнулся, взглянув на девушку. Он мог поклясться, что Бэкки едва не топнула ногой, произнося последнюю реплику. Как меленький ребенок. Избалованный маленький ребенок.

- Мало ли, что я обещала пять минут назад? - она пожала плечами.

- Что ты делала в этом кафе так поздно? - Джеймс решил сменить тему. Ему и впрямь было интересно, с кем она встречалась там так поздно. Его не должно было это интересовать, совсем, но… интересовало. Да еще как. Вот только ей об этом знать не следовало.

- Я там с Самантой должна была встретиться, а она не пришла, - Бэкки зябко повела плечами. Так неожиданно начавшийся дождь зарядил, казалось, всерьез и надолго.

- А где же твои рыцари без страха и упрека?

- Какие рыцари? - удивленно спросила Бэкки. Она не сразу поняла, о чем он ее спрашивает. - Майкл и Ник?

- Ну, разумеется.

- О, они заняты тем, чем и положено заниматься всем рыцарям на свете. Совершают подвиги в честь прекрасной дамы. Разумеется, - Бэкки пожала плечами, словно ей приходилось объяснять вещи самые что ни на есть очевидные.

Джеймс видел, что она откровенно кокетничает с ним, но он прекрасно знал, что за этим ничего не стоит. Совсем ничего. Все это он знал наизусть. Он знал, как она улыбается, знал, как она поворачивает голову, знал, как она щурит глаза, когда чем-то недовольна. Он знал, что она до ужаса эгоистична и, пожалуй, чертовски умна. Он знал еще кое-что, но об этом лучше вообще было не думать, особенно теперь, когда она была так близко. Впервые… настолько близко.

Он посмотрел на нее и усмехнулся.

- Познакомишь меня с ней при случае?

- Какой же ты неприятный в общении человек, Поттер, - Бэкки укоризненно покачала головой. - Сегодня у тебя у самого появился шанс побыть рыцарем в сверкающих доспехах.

- Я этого явно не заслуживаю, - он снова усмехнулся.

В этот момент у него зазвонил телефон. Он извинился перед Бэкки и, отойдя от нее на несколько шагов, ответил на звонок.

Бэкки с ненавистью посмотрела в его сторону, а потом отвернулась. В том, что звонила Эйприл, сомневаться не приходилось. Бэкки вдруг поймала себя на мысли, что ей неприятна мысль, что Поттер был так рад ее слышать. Хотя, если разобраться, эта радость была вполне закономерной, учитывая то, что та была его девушкой. Бэкки еще раз оглянулась, а потом медленно пошла вперед по тротуару, залитому дождем.

Переулок, по которому они шли, был тих и безлюден. Сказывалась ни то погода, ни то поздний час, но кроме них двоих здесь никого не наблюдалось. Яркий свет фонарей рассеивал мглу, вот только от дождя не спасал. Дождь был препротивный: мелкий, моросящий и очень холодный. Бэкки, медленно пройдя десятка два шагов, снова обернулась, но, увидев, что Поттер все еще воркует по телефону, совершенно, кажется, позабыв о ней, пришла в раздражение.

Нет, это же надо, а? Весь вечер сегодня ни к черту. Мальчишки в отъезде, Саманта заставила прождать черт знает сколько времени и не пришла, она замерзла и промокла, а дома ее, скорее всего, ожидает выволочка. Отец и так слишком долго терпел ее выходки и поздние возвращения домой, больше терпеть не будет. Бабушка, скорее всего, на этот раз ее сторону тоже не примет, а это значит, что ее посадят под замок до конца лета, а следующим летом ее отдадут замуж, и тогда уж сидеть ей под замком и вовсе до конца жизни. От такой перспективы на душе стало совсем тоскливо. Жизнь, одним словом, дала трещину.

- Ну что, помирился со своей благоверной? - Бэкки с явным неудовольствием смотрела на Поттера, который, наконец-то, закончил свои переговоры. Настроение у него, судя по всему, претерпело кардинальные перемены. Он сиял улыбкой не в пример Бэкки, которая теперь искала виноватого в своих неприятностях или хотя бы того, на ком можно было сорвать свою злость.

- А ты что такая злющая?

- Есть причины, - туманно ответила Бэкки и что-то очертила рукой в воздухе. Видимо, те самые причины. - Так что?

- В каком смысле? – не понял Джеймс.

- В смысле - помирился?

- В смысле да, - согласился Джеймс.

Это новость стала последней каплей, переполнившей чашу терпения Бэкки, ибо Эйприл Брукс Бэкки не переносила на дух, и слышать, что у той все хорошо, было выше ее сил. Особенно теперь, когда ее собственная жизнь дала трещину.

- Слушай, Поттер, можно вопрос? – стуча зубами от холода, Бэкки посмотрела на Джеймса.

- Давай, - великодушно согласился Поттер.

- Твою подружку назвали Эйприл, потому что у нее день рождения в апреле?

- Наверно, - пожал плечами Джеймс. - Ну а что, все логично, по-моему.

- Это то, что я называю «подход с фантазией».

- Ну а тебя, в таком случае, назвали Ребеккой, потому что ты еврейка?

- Почему это я еврейка? - Бэкки аж подпрыгнула от неожиданности.

- Имя у тебя вполне себе древнееврейское.

- Библейское это имя, библейское, - сказала она. - Мне его крестные родители дали.

- Ну извини, - Поттер развел руками, - я просто сделал логические выводы.

- А откуда ты знаешь это о моем имени? Наводил справки? - спросила она насмешливо.

Он неопределенно пожал плечами, видимо, предлагая ей расценивать это как угодно. Бэкки ничего не ответила, задумавшись о чем-то своем. Джеймс бросил на нее мимолетный взгляд, все еще не до конца веря в то, что она так близко от него сейчас. Сколько же времени у него ушло на то, чтобы научиться вести себя ровно и непринужденно в ее присутствии? Много. Еще больше ушло на то, чтобы смириться с тем, что она никогда не станет для него той, кем он так отчаянно хотел ее видеть. Он до боли отчетливо помнил тот день, когда впервые увидел ее, точно все это произошло вчера, а не шесть лет назад. И та самая первая влюбленность, которая должна была пройти со временем, как это всегда бывает, с годами стала только сильнее, превратившись в бесконечное изматывающее чувство, к которому примешивалось осознание того, что никуда ему от него не деться, оно так и останется с ним до конца жизни. Быть может, ослабнет, когда он перестанет видеть ее каждый день, но совсем никогда не исчезнет. Все эти годы она была для него мечтой, химерой, недоступной и прекрасной. Он знал, что у нее есть жених, и даже видел его однажды. Этим летом, он встречал ее на вокзале. Она выпорхнула из вагона и, громко стуча каблучками, подошла к нему. Он был, как водится, высоким, загорелым, слегка снисходительным ко всем, кто его окружал и благополучным до мозга костей. И она в его объятьях - такая маленькая, хрупкая. Она вообще всегда очень напоминала Джеймсу форфоровую куклу. Тонкая кость, бледная кожа и серые глаза в обрамлении густых ресниц.

А потом к ним подошла элегантная дама. Джеймс знал, что это ее бабушка, вот только это слово к той сиятельной даме было как-то неприменимо, что ли. Она была одной из тех, о ком принято говорить «женщина без возраста». Одной из тех, кого сложно представить чьей-то матерью или бабушкой. И правда была в том, что эти люди, ожидающие ее тогда на переполненном перроне, были из другого мира. И она была частью этого мира, который жил по своим собственным законам. Белая кость, голубая кровь. Что-то там еще наверняка из этой же оперы, но ему было все равно. Он давным-давно понял, что Ребекка Малфой так и останется для него несбывшейся мечтой. Самой прекрасной, быть может, из всех в его жизни, но, увы, несбывшейся. Он давно свыкся с этой мыслью, и незачем было посыпать голову пеплом. У него есть Эйприл, и она, кажется, любит его больше жизни. Быть может, никто и никогда не будет любить его сильнее. А то, что сегодня его и Бэкки свел случай - что ж, это всего лишь случай. Он не станет строить иллюзий. И все-таки он не мог не смотреть на нее теперь, когда она была так непозволительно близко, на этой пустой улице, где не было никого, кроме них двоих. Только он и она. Ребекка.

Ребекка… Ее имя рождало в его воображении странные картины, словно тени давно ушедших времен оживали на страницах полузабытой сказки, где непременно есть прекрасный принц и еще более прекрасная принцесса, полный загадок величественный замок, злая колдунья, торжество добра в конце концов и непременное «они жили долго и счастливо» на последней странице… Ни то это были средневековые рыцарские романы. Здесь и потемневшие от времени неприступные крепостные стены, и холодный хлесткий ветер, путающий полотнища флагов, и низкое северное небо, и разбивающиеся о прибрежные скалы волны… Звон доспехов, обещание любви и верности, едва различимая под шелковой вуалью чуть снисходительная улыбка, мимолетный взгляд и на прощание - взмах тонкой ладони...

- Далеко еще? - ее голос заставил его вынырнуть из раздумий.

- Минут десять.

- Ты, я смотрю, после разговора кое с кем прямо расцвел, - сварливо заметила она. У Бэкки уже зуб на зуб не попадал. Проклятый дождь припустил сильнее, и ее насквозь промокшее платье теперь липло к телу.

- Тебе-то что? Я помирился с человеком, который мне дорог. Еще несколько минут назад я думал, что у меня больше нет девушки, но теперь снова все в порядке, и жизнь прекрасна.

- У меня вот тоже десять минут назад девушки не было, - она притворно вздохнула, - и сейчас нет. И ничего. И ты бы пережил.

- Ты издеваешься надо мной? Слушай, я знаю, что ты и Эйприл не ладите, и…

- Не ладим? - Бэкки аж задохнулась от возмущения. - Тебе напомнить, что я едва из школы не вылетела из-за нее на пятом курсе? Не ладите!

- Слушай, это, может, и не она была вино…

- Она меня ненавидит, Поттер, вот только я не знаю, за что, - отрезала Бэкки. - А та история на экзамене - ее рук дело, больше некому. Господи, как холодно-то!

- Ну, хочешь, я отдам тебе куртку? – предложил Джеймс.

- Твоя куртка, Поттер, кожаная.

- И что?

- А то, что она не подходит к моему платью, - сказала Бэкки, после чего остановилась посреди тротуара, видимо, дабы принять окончательное решение.

- Ты серьезно? Кто тебя сейчас видит?

- Ну хотя бы ты.

- Мне все равно, поверь, - он вдруг засмеялся, и это ее почему-то задело. Почему ее должно задевать, что Джеймс Поттер сказал, что ему «все равно»? Ей тоже все равно. Должно быть.

Они остановились рядом с фонарем. В ярком электрическом свете он так отчетливо видел ее сейчас прямо перед собой: длинные пепельные волосы, теперь слегка потемневшие оттого, что намокли, шелковое платье, прилипшее к телу, выступающие ключицы, запястья с затейливым узором вен и тонкая пульсирующая жилка на шее. Это было уже выше его сил. Он отвел глаза и принялся смотреть куда-то в сторону.

- Так и быть, уговорил, - Бэкки царственно кивнула, а потом немедленно облачилась в протянутую куртку. - Век не забуду, Поттер, какой ты галантный кавалер.

- Я могу и передумать. Мне не нравится сарказм в твоем голосе.

- Брось, Поттер, мы оба знаем, что ты так не сделаешь. У вас там на Гриффиндоре все помешаны на благородстве и помощи ближнему своему. Пойдем, надеюсь, хуже уже не будет.

В этот момент дождь полил с такой силой, когда уже даже наличие зонта теряет всякий смысл, что уж говорить об его отсутствии. Когда они, наконец, дошли, вода лилась с них потоками. Бэкки влетела на крыльцо вслед за Джеймсом, поминутно чертыхаясь и спотыкаясь на своих каблуках. Она едва не потеряла равновесие, но он в самый последний момент не дал ей упасть, и через пару секунд Бэкки с удивлением обнаружила себя в его объятьях.

- Пусти меня!

- Ты сама на меня упала, - Джеймс улыбнулся ей, разжимая руки, но она, к его огромному удивлению, не двинулась с места.

- Считай, мы с тобой сегодня заново родились, - она тоже улыбнулась, убирая мокрую прядь со лба. - Примета такая, если под дождем сильно вымокнуть.

Она, кажется, даже не заметила, что он разжал руки. Для нее вдруг странным образом все перестало существовать, все, кроме этого залитого дождем крыльца. Мысли бились в голове вспуганными птицами, и она почему-то никак не могла ни на чем сосредоточиться. Бэкки поймала его взгляд, и ее вдруг бросило в жар. Никто и никогда не смотрел на нее… так. Он тоже прежде никогда так не смотрел на нее. Словно это был совсем другой человек, не тот, который играл в холодную отчужденность к ней всю дорогу. Бэкки вдруг со странной смесью восторга и страха поняла, что он сейчас ее поцелует. Прямо здесь, прямо сейчас, и она, кажется, даже не будет против, если не сказать…

Резкий звук телефонного звонка ударил по нервам, заставив их отпрянуть друг от друга. Она видела, что ему звонит Эйприл, но он не стал отвечать. Очарование момента исчезло, и все, кажется, стало как раньше. Он загремел ключами и через пару минут отпер дверь. Бэкки вошла в сумрачную прихожую и шепотом спросила:

- Эй, Поттер, ты же сказал, что мы одни будем? - Бэкки кивком указала куда-то глубь дома, откуда слышались голоса. Кроме того, там явно горел свет.

- Как-то двусмысленно звучит эта фраза из твоих уст…

- Еще одно слово, и я за себя не ручаюсь.

- Родители, наверно, уже вернулись, - Джеймс сделал несколько шагов, явно собираясь включить свет в гостиной, но не успел. Кто-то опередил его, но Бэкки из-за его спины было не видно, кто. А проходить без приглашения она не рискнула.

- Джеймс, ну сколько можно? Ты на часы смотрел? - чей-то звонкий взволнованный голос.

- Мам, ну мне же не пять лет.

- Джеймс, ты заставил нас волноваться, - теперь уже мужской голос.

- Пап, все, последний раз так поздно.

Бэкки улыбнулась. Где-то она совсем недавно это уже слышала.

- Ты долго будешь держать Эйприл на пороге, Джеймс?

Бэкки чертыхнулась про себя. Сомневаться в том, что она сейчас будет по всей форме представлена Гарри Поттеру и его жене, не приходилось. Интересно, что с ней сделает отец, если узнает, где, а, главное, с кем, она проводит вечера? Явно ничего хорошего.

Но выбора у нее не оставалось, поэтому она глубоко вздохнула и сделала пару шагов вперед, впрочем, все еще оставаясь в тени прихожей. Прямо перед собой она увидела стройную рыжеволосую женщину, которая приветливо ей улыбалась, а чуть позади нее, скрестив руки на груди, стоял темноволосый мужчина в очках.

- Мама, это не Эйприл. Это моя однокурсница…

- Ребекка Малфой, - Бэкки посмотрела сначала на Джинни, а потом на Гарри.

Она, конечно, предвидела, что вряд ли ее фамилия произведет на них положительное впечатление, но действительность превзошла ее самые ожидания. Гарри вдруг застыл, не сводя с нее глаз, а Джинни испуганно охнула, а потом поднесла ладонь ко рту, словно собираясь сдержать рвущийся наружу крик.

Бэкки вопросительно посмотрела на Джеймса, но тот в ответ только недоуменно пожал плечами.

А Джинни и Гарри продолжали потрясенно рассматривать девушку. Можно было бы списать все на обман зрения, но они готовы были поклясться: в этот самый миг, на пороге их гостиной стояла улыбающаяся, отчего-то одетая в куртку их сына, странным образом похожая и непохожая на саму себя… Гермиона Грейнджер.

Странная пауза все затягивалась и затягивалась, и Бэкки стало неуютно под их взглядами.

- Мистер Поттер, миссис Поттер, - она по очереди кивнула Гарри и Джинни, - прошу простить меня за беспокойство, - девушка слегка наклонила голову, и Джинни вдруг с удивлением увидела, что она совершенно не похожа на ту, с кем они спутали ее пару секунд назад. Перед ними стояла совершенно им незнакомая худенькая невысокая девушка с длинными светлыми волосами.

- Мам, пап, Бэкки нужен камин, чтобы домой добраться, - Джеймс с подозрением смотрел на застывших как изваяние родителей.

- Ну конечно, - Джинни усилием воли стряхнула с себя оцепенение. - Не хотите чай, или, может, кофе?

- Спасибо за приглашение, но мне пора домой, я и так очень задержалась, - Бэкки все еще не понимала причины столь странного поведения родителей Джеймса.

- Джинни, пусть Джеймс проводит девушку, - Гарри, наконец-то, внял красноречивым взглядам, которыми одаривал их сын. Джинни рассеянно кивнула Бэкки на прощание, а Гарри, выходя из гостиной, обернулся на пороге и еще раз внимательно посмотрел на девушку:

- Нам было приятно познакомиться, Ребекка.

Когда через пару минут Джеймс влетел в ярко освещенную кухню, то застал родителей все в том же странном состоянии, в которое их ввергло появление Бэкки. Гарри сидел за столом, нервно что-то выстукивая пальцами по столешнице, а Джинни ходила туда-сюда по комнате, то и дело заламывая руки.

- Ну вы даете! Что это за немая сцена была? Что она теперь о вас подумает?

- Джеймс, - Джинни перестала метаться по комнате, - скажи мне, ради всего святого, что у тебя с дочерью Малфоя? И не смей врать матери.

Джеймс стоял на пороге кухни, прислонившись к косяку и скрестив на груди руки.

- Ничего у меня с ней нет, - сказал он, - а если бы что-то и было?

- Ты знаешь, какая у нее фамилия?! - взвилась Джинни.

- Мам, ну давай только без вот этих шекспировских этюдов, ладно? Я знаю, что у вас у всех были какие-то контры с ее отцом в школе, и..

- Джеймс, что еще за контры? Как ты выражаешься?

- Джеймс, - Гарри внимательно посмотрел на сына, - почему эта девушка оказалась с тобой?

Джеймс обреченно вздохнул и посмотрел на родителей.

- Она встречалась в кафе с подругой, та не пришла, я тоже был в том кафе, совершенно случайно там оказался, не подумайте ничего такого, она попросила меня разрешить ей камином воспользоваться. Вот и вся история.

- Ладно, Джеймс, иди спать, поздно, - Джинни устало улыбнулась сыну, а потом отодвинула один из стульев и села напротив мужа.

- А вы?

- И мы сейчас пойдем.

- Странные вы какие-то, - Джеймс пожал плечами, отчаявшись, видимо, дождаться внятных объяснений, - спокойной ночи.

Гарри и Джинни несколько минут сидели в тишине, думая каждый о своем. Впрочем, скорее всего, об одном и том же. Шаги сына давным-давно стихли на лестнице. Хлопнула дверь где-то в глубине дома, и стало тихо-тихо.

- Хочешь кофе? - спросила Джинни. Гарри кивнул. Ему не хотелось никакого кофе, но во всех этих спасительно-банальных вопросах, ответах и действиях все было так привычно и знакомо, что они невольно цеплялись за них, словно за спасительный круг.

- Гарри, что это было? - Джинни, наконец, не выдержала. У нее все валилось из рук.

- Если бы я знал, - он поднял на нее глаза, и она прочла в них боль.

Она у них была общей, только для них троих. У нее, у Гарри и у Рона. Никогда не забыть им того вечера, когда они узнали о смерти Гермионы, как никогда не забыть им и того, что только они одни были виноваты в том, что случилось. Только они одни. Где-то там, за далью пролетевших двадцати лет, остался и другой день, полный скорби, слез и немых угрызений совести. И осознания того, что ничего исправить уже нельзя. Ни попросить прощения, ни раскаяться, ни попытаться исправить ошибок. Бесконечная вереница людей, которые подходили к ним на кладбище с выражением соболезнований, а они как заведенные твердили слова благодарности, фальшивые и ненужные слова, ей уже не нужные. От душного аромата цветов кружилась голова и хотелось только одного - чтобы этот день побыстрее закончился. Хотелось стереть его из памяти, вместе с пустым гробом и ее именем, высеченным на серой могильной плите. Но ее имя, как и дата ее смерти, были выжжены в их памяти, и никуда от этого было не деться.

Сколько же прошло времени, прежде чем они смогли вернуться к нормальной жизни? Год, два? А может, и двадцати было мало? Джинни помнила как однажды, спустя полгода после похорон Гермионы, она обнаружила Гарри, сидящего над полупустой бутылкой виски. То ли оттого, что была глухая ночь, то ли оттого, что он был пьян, ей стало очень страшно.

- Джинни, а вдруг она жива? - спросил он, в его глазах плескалось безумие. - Гроб же был пустым, понимаешь? Ее там не было. Где она теперь?

Они в ту ночь так и не уснули. Она плакала до утра у него на плече, но это его дикое предположение, произнесенное в алкогольном бреду, застряло в ее воображении.

Гроб же был пустым, понимаешь?

Пустым, понимаешь?

- Гарри, я знаю, о чем ты думаешь. Но этого не может быть. Просто не может.

- Джинни, ты же видела ее.

- Но это был только миг, один миг.

- Но он был.

Джинни хотела была возразить, но осеклась на полуслове. Он был, и это глупо было отрицать.

- Джинни, а вдруг она жива?

Она вздрогнула, как от удара. Те полузабытые слова, той страшной ночи…

- Гарри, - Джинни старалась говорить твердо, но голос ее не слушался. - Это девочка - дочь Малфоя и какой-то американки. Я помню, о их свадьбе в свое время очень много писала пресса.

- Они до сих пор женаты?

- По-моему, нет. Причем давно нет. Постой, - Джинни вдруг вспомнив о чем-то, выбежала из комнаты. Вернулась она минут через пять и положила на стол перед Гарри старый глянцевый журнал.

- Я вспомнила, что где-то на чердаке среди старых журналов был этот, с ее фотографией.

Гарри внимательно смотрел на девушку, изображенную на старой потускневшей обложке. «Свадьба Драко Малфоя и Джоанны Олдридж - самое ожидаемое светское событие этого года». Сколько же воды утекло с тех пор? И девушка, изображенная на обложке, ничего не могла бы рассказать им - не в их силах было прорваться сквозь время и бумагу. Но, так или иначе, одно они могли бы констатировать с полной уверенностью: та, что вышла замуж за Драко Малфоя под именем Джоанны Олдридж, ни капли не была похожа на их Гермиону.

- А где она сейчас? Неужели не общается с дочерью?

- Не знаю, Гарри. Но глупо думать, что… ну что Гермиона могла бы родить от Малфоя дочь, а тот потом женился на какой-то американке и сказал всем, что это ее дочь… Нет, Гарри, это бред, - Джинни вдруг почувствовала смертельную усталость, словно все копившееся и невысказанное за двадцать лет сейчас непосильной ношей легло на ее плечи. - Она мертва. Давно мертва. А девочка… Ну не знаю, может, нам показалось. Да и… Гарри, ну Малфой и Гермиона… это фарс какой-то, абсурд. Нет.

Она подвела черту, и сказать больше было нечего. Незачем выпускать призраков из их душных гробниц, их место там. Среди мертвых.

Старая потускневшая фотография незнакомой улыбающейся девушки на обложке журнала.

Незачем выпускать призраков из их душных гробниц. Их место среди мертвых.

День обещал быть трудным и долгим. Драко Малфой, быстро идя по коридорам министерства, мысленно прокручивал в голове список дел и вопросов, которые необходимо было решить сегодня до вечера. Войдя в свою приемную, он на ходу кивнул секретарше и собирался было дать ей традиционный список поручений на день, но выражение ее лица заставило его замолчать на полуслове.

- В чем дело? – спросил он

- Мистер Малфой, к вам посетитель.

Малфой обернулся, ожидая увидеть кого угодно, но только не того, кого увидел. На диване в его приемной сидел Гарри Поттер.

- Не пускайте ко мне никого, - бросил он секретарше, а потом кивнул Гарри, жестом приглашая его следовать за собой.

- Чем обязан? - явление Поттера Драко не обрадовало. Кроме того, что-то в выражении его лица Малфоя сильно настораживало.

Малфой не ошибся в своих предположениях. Гарри закрыл за собой дверь и без предисловий спросил:

- Малфой, где сейчас Гермиона?


Глава 35

Знаю, когда-нибудь с дальнего берега

Давнего прошлого

Ветер весенний ночной принесет тебе

Вздох от меня.


«Вам и не снилось»




До этого дня, а точнее, до этой самой минуты Драко Малфой, кажется, не вполне понимал значение выражения «вся жизнь пронеслась перед глазами». Миллион вопросов, на которые он не знал ответов, а самое главное, не хотел знать, накатили на него волной душной паники. Откуда Поттер может знать, что она жива? Как ему пришло в голову связать его с ней? Если он знал о том, что она жива все это время, он не мог не знать, в таком случае, что они не общаются. Или же… или же Поттер просто блефовал?

Банально, совершенно безыскусно, но… Он просто не мог знать, что Грейнджер жива. Никто об этом не знал, кроме них двоих.

Но как, в таком случае?

Как?

- С чего ты взял, что могу знать, где она? - душная, предательская волна паники схлынула, и Малфой глубоко вдохнул. Он должен взять себя в руки, Поттер ничего не может знать наверняка. И весь исход их разговора будет зависеть целиком и полностью от того, как он разыграет свои карты. Только вот он не учел, что уже сделал главный промах, после которого все попытки как-то спасти ситуацию были бессмысленны.

- Мне освежить тебе память, или ты забыл, что ваша подруга трагически погибла лет эдак… двадцать назад? - Малфой демонстративно спокойно опустился в кресло за своим рабочим столом, жестом указав Гарри на стул, стоящий напротив.

- Я все прекрасно помню, Малфой, помню даже то, что так хотел бы забыть, - сказал Гарри, усаживаясь.

А потом, выдержав небольшую паузу, добавил, пристально глядя на Драко:

- Я видел твою дочь.

Гарри не сводил глаз с Малфоя, боясь пропустить хоть малейшие изменения в его лице.

- Ты видел Ребекку? - новость о том, что Поттер где-то видел Бэкки в первую секунду удивила его, кажется, гораздо больше, чем подтекст, с которым была произнесена эта фраза. И только спустя пару мгновений он понял, что именно привело Поттера этим утром в его кабинет.

- Видел. Неделю назад.

- Где? - Малфой холодно смотрел на Гарри, нервно барабаня пальцами по крышке стола. Он сам в этом виноват - слишком уж много они давали Бэкки свободы.

- В своем собственном доме.

- Где? - потрясенно переспросил он Гарри. Это уже и вовсе не лезло ни в какие ворота - его дочь в доме Поттера, а он узнает об этом спустя неделю от все того же Поттера! Мысленно обрушив на голову дочери все мыслимые и немыслимые наказания, он спросил:

- Что она там делала?

- Искала камин, чтобы добраться домой.

- Она искала камин у тебя дома? Ты в своем уме, Поттер? - Драко повысил голос, изо всех сил сдерживая рвущуюся наружу ярость. - Какого черта?

- Не кричи, ради Бога, - Гарри болезненно поморщился, словно от сильной головной боли. - Ты потом спросишь у нее сам, как и почему она оказалась у меня дома. Я видел ее, Малфой, - повторил он настойчиво, - и ты будешь полным идиотом, если сейчас начнешь меня разубеждать в том, что и так очевидно. Ребекка дочь Гермионы?

Смысла в этом не было, и они оба знали это. Одна случайная встреча, которая может изменить, перевернуть с ног на голову жизни стольких людей. Случай или же все-таки рок? Может, когда-то давным-давно кто-то написал в Книге Судеб, что спустя столько лет их пути вновь пересекутся? Кто-то более мудрый, кто-то, кто знает не в пример больше любого из смертных, живущих на земле.

В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем часов.

Это самое монотонное тиканье сводило с ума и, Малфой вдруг подумал, что это утекают в вечность последние спокойные секунды его до ужаса привычной и устоявшейся жизни, в которой он ничего не хотел менять.

За столько лет он сумел убедить себя в том, что все сделал правильно, солгав однажды Бэкки о матери. Может, он и не думал так в глубине души, но так было проще успокаивать начинающую порой бунтовать назойливую совесть. Все его скелеты были надежно спрятаны в шкаф, запертый на огромный замок, замок, ключа к которому подобрать никто и никогда не сможет.

И все-таки всю жизнь он жил в страхе. Затаенном, похороненном в самых дальних уголках души. Страхе, что однажды его ложь раскроется, и тогда он потеряет самое дорогое, что было в его жизни. Если однажды Бэкки узнает правду о том, что мать никогда не бросала ее, и виноват в их разлуке только он один, она отвернется от него. И эти мысли были самыми страшными его палачами на протяжении стольких лет…

«Ты и сам не видишь, что идешь по моим стопам. Ты повторишь мой путь, и однажды судьба непременно предъявит тебе счет за сделанные ошибки».

Позабытые строчки из старого письма его жены вдруг всплыли в памяти. Как же права она оказалась тогда, а он этого не понимал. Не понимал и не хотел понимать.

- Я солгала, потому что боялась потерять тех, кого любила.

Так она сказала ему когда-то, но он не слышал ее. Он слышал только «я солгала», и этого ему было достаточно, чтобы возненавидеть ее.

И вот теперь время все вернуло на круги своя, судьба и ему выставила счет, и платить по нему будет он, и только он. Мысль о том, как будет страдать Бэкки, если узнает правду, отозвалась в сердце мучительной болью. Малфой поднял глаза на Гарри и, наконец, сказал:

- Да, она ее дочь.

Как ни странно, но признание это далось ему гораздо легче, чем он думал. Словно он сбрасывал с души какой-то непосильный груз, который ему было так тяжело нести в одиночку все эти годы.

- Она об этом знает? - глухо спросил Гарри.

- Не знает.

- Почему?

- Потому что даже я, черт подери, об этом не знал! - Малфой едва сдержался, чтобы не сорваться на крик. Давно и надежно похороненные воспоминания отозвались теперь мучительной болью и с трудом успокоенной когда-то давно яростью. Как же сильно он ненавидел ее тогда, эта ненависть причиняла ему почти физическую боль. Горечь того предательства с годами забылась, но, как оказалось, достаточно было одной только искры, чтобы вновь разжечь костер его ненависти. Да и… ненависти ли?

- Как такое могло быть? - Гарри с какой-то мучительной, затаенной болью смотрел на Драко.

Их Гермиона - жена Малфоя, мать его дочери, девушка с чужим, немного грустным лицом на старом поблекшем глянце журнала? Это не укладывалось, не хотело укладываться в голове.

- Уволь меня от подробностей. Начать можешь с того, как вы на пару с Уизли строили планы на предмет того, как превратить всю ее жизнь в ложь. Это ее слова. При встрече расспроси ее, - с усмешкой сказал Малфой и пожал плечами.

Он видел, что стрела достигла цели. Сыграть на чувстве вины Поттера, почему бы и нет? Ему было все равно в тот момент, кого обвинять, просто хотелось найти крайнего.

- Где мне ее найти?

- Вот это, Поттер, самое интересное, - почти весело сказал Малфой. - Лет десять назад она бесследно исчезла. Но ты не переживай, на тот момент в жизни все у нее было хорошо, и она не нуждалась ни в тебе, ни во мне, - в его голове зазвучала сталь. Воображение услужливо развернуло картину - чужой и заснеженный рождественский город, его жена, страстно целующаяся с другим посреди улицы, и его запоздалое раскаяние в том, что он все же оказался таким идиотом.

- Как может человек бесследно исчезнуть?

- Тебе ли не знать, как мастерски она умеет играть в прятки? - усмехнулся Драко. - Ты вот только двадцать лет спустя опомнился. Теперь она, может, со мной решила поиграть? - он порывисто поднялся из кресла и быстро пересек кабинет.

- Что это? - спросил Гарри, беря в руки бумаги, которые ему протягивал Малфой.

- Бумаги из сейфа, - сказал он, усаживаясь обратно в кресло, - результаты поисков Джоанны Олдридж, а именно так она стала зваться, после того, как…

- Я знаю, - перебил его Гарри, бегло просматривая бесчисленные листы, - ты искал ее после развода и не нашел. Вы развелись, когда ты узнал, кто она?

Малфой нехотя кивнул.

- Но, я не понимаю, она что, не хотела общаться с дочерью? Выходит, все эти годы они не виделись друг с другом?

Малфой несколько секунд напряженно о чем-то думал, нервно барабаня пальцами.

- Вот что, Поттер. Я рассказал тебе все это только для того, чтобы ты… не наделал из этой истории лишнего шума. Ребекка ничего не знает о том, кто на самом деле ее мать, а так как за все это время та не предприняла ни одной попытки ее увидеть, я решил, что так будет лучше. Все, что случилось между мной и Грейнджер, - он споткнулся на ее фамилии, но быстро продолжил, - десять лет назад, только мое и ее дело. Если ты задумал найти ее - ради Бога, делай все, что душе твоей угодно, но делай это тихо. Сто против одного, ты ее не найдешь. Но не смей приплетать сюда мою дочь, иначе, клянусь, тебе придется сильно пожалеть об этом, - Малфой говорил все это спокойно, не повышая голоса, но таким тоном, что невольно верилось каждому слову.

Драко решил, что пойти на уступки и отдать сейчас Поттеру эти бумаги будет самым меньшим злом. Он даже наперед знал о том, чем закончатся благородные начинания Поттера разыскать Грейнджер. Он наймет лучших детективов, потратит уйму нервов, сил и денег, но в чистом остатке получит ноль. К Бэкки он не сунется, хотя бы из вечного гриффиндорского благородства, граничащего с глупостью: его остановит то, что Грейнджер за эти годы не искала встреч с дочерью, а, значит, едва ли раскрытая правда о матери будет для нее благом.

- С тех пор ты больше не искал ее?

- Этого мне вполне хватило, чтобы понять, что в этих действиях нет смысла, - Малфой сухо кивнул на папку с бумагами. - Если хочешь, забирай их, может, вычитаешь что полезное.

Он изо всех сил старался, чтобы голос звучал бесстрастно и даже несколько насмешливо, вот только отчего-то сердце в груди колотилось как бешенное. Так или иначе, но говорить с кем-то о ней, с кем-то, помимо своего внутреннего голоса, было так непривычно, пусть даже это Поттер. И пусть Поттер пытался найти в отголосках его воспоминаний о бывшей жене образ Грейнждер, а он, напротив, искал в Грейнджер черты своей бывшей жены, пусть… Впрочем, все это уже было неважно, она для него была уже неважна. По крайней мере, ему очень хотелось в это верить.

- Какой она была, Малфой? - вдруг спросил Гарри.

Странное дело, но время почти изгладило в памяти ее черты. Он не помнил ее лица, вот только глаза ее он помнил до боли отчетливо. Тонкие запястья, улыбка, всегда немного печальная, ее шепот, который когда-то сводил его с ума. Она когда-то сводила его с ума.

Вот только все это давным-давно в прошлом.

Смыто холодными дождями, похоронено под грузом прошедших лет.

Ее больше не было, и, скорее всего, уже никогда не будет.

Все в прошлом.

Вот только думать об этом было нетерпимо больно. Он сам не ожидал, что скажет Поттеру то, что сказал. Он собирался отделаться какой-нибудь колкостью, но, взглянув в глаза Гарри, почему-то вдруг сказал:

- Когда-то я очень любил ее. Но потерял из-за… Да неважно, из-за чего, в общем-то. Ну а для тебя стало большим откровением, что она была жива все эти годы? - в голосе Малфоя вновь зазвучал сарказм. Он уже жалел о своем минутном порыве.

- Да нет, - задумчиво сказал Гарри. - Я, знаешь, все эти годы продолжал верить в то, что однажды она вернется.

- Она не вернется, - сказал Малфой.

- А если вернется? - спроси Гарри. - Тебе бы этого хотелось?

Драко усмехнулся и ничего не ответил. Как мог он ответить на вопрос, ответа на который не знал и сам.

Бэкки в очередной раз кинула взгляд на часы, попеременно ругая себя за то, что так рано пришла. Ведь знала же, что посещения больных в клинике начинаются не раньше полудня, а сама зачем-то пришла в одиннадцать. Вот уже битый час она в унынии сидела на скамейке под раскидистым деревом в парке клиники. Закадычная подруга Саманта, угодившая в больницу с острым приступом аппендицита в тот памятный вечер, когда Бэкки угодила под дождь вместе с Джеймсом Поттером, вот уже седьмой день томилась в четырех стенах больничной палаты, а Бэкки, изнывая дома от невероятнейшей скуки, вызванной длительной отлучкой лучших друзей и больничным лучшей подруги, навещала больную едва ли не каждый день, в тайне подозревая, что своими посиделками они уже успели довести весь медицинский персонал до белого каления.

Единственным развлечением, которое можно было здесь себе придумать, было разглядывание гуляющих по дорожкам парка больных. Бэкки поняла, что еще десять минут, и она сойдет с ума. Но, кинув взгляд на часы, она возликовала: минутная и часовая стрелки замерли на цифре двенадцать, а это значило, что скучному томительному ожиданию пришел конец. Она поднялась со скамейки, намереваясь идти ко входу, когда услышала, как кто-то сзади сказал:

- Мам?

Вздрогнув от неожиданности, Бэкки резко обернулась и с изумлением увидела за спиной прехорошенькую заплаканную девчушку лет четырех, которая с отчаянием смотрела на нее.

- Эй, малышка, ты потерялась? - Бэкки присела перед девочкой на корточки. - Где твоя мама?

- Не знаю, - ребенок заплакал пуще прежнего, а Бэкки испуганно воззрилась на перепуганное ревущее создание: вот только потерянных младенцев ей не хватало!

- Ну не плачь, пожалуйста, пойдем, поищем твою маму, - девушка принялась оглядываться по сторонам, и наконец, с облегчением заметила спешащую к ним взволнованную молодую женщину.

- Вот ты где! - она подхватила на руки перепуганного ребенка. - Девушка, извините нас, ради Бога, все время норовит куда-нибудь убежать.

- Ничего, - Бэкки улыбнулась, вспомнив себя в этом возрасте. Сама-то она, конечно, мало что помнила, а вот показание окружающих были самыми компрометирующими. - Всего доброго, смотри больше не убегай!

- Ну же, Ингрид, пообещай, что больше не станешь убегать!

Бэкки вдруг почувствовала странный озноб.

Ингрид.

Ингрид, где-то она уже слышала это имя, где-то…

Она вдруг почувствовала сильное головокружение, и ее едва не повело в сторону. В голове зашумело, как-то странно, словно какой-то гул мешал ей сосредоточиться.

- Извините, - она вымученно улыбнулась женщине с девочкой, и, круто развернувшись на каблуках, поспешила прочь.

Пройдя несколько шагов, она вдруг почувствовала, что еще чуть-чуть, и грохнется в обморок. Она схватилась за фонарный столб, боясь упасть, и несколько минут постояла, тяжело дыша. Дурнота постепенно отступала, и в голове прояснилось.

Бэкки выждала еще несколько секунд для верности, а потом медленно пошла по тротуару, прижав ладонь ко лбу. Что это было? Она понятия не имела, раньше с ней такого никогда не случалось. Да и на что это было похоже? Если абстрагироваться от шума в голове, это было похоже на… дежа вю.

Она даже остановилась от неожиданности.

С ней уже такое было. Парк, ребенок, его мама… Ингрид.

Это имя. Откуда она его знает? А она его знает, это точно. Ингрид.

Бэкки как могла напрягала память, но, как она ни старалась, вспомнить ничего не смогла. И все-таки она могла поклясться, что подобное с ней уже было. Но где и когда? И кто такая Ингрид? Кто?

Бэкки влетела в больничную палату, громко стуча каблуками, вызвав явное неодобрение пожилой медсестры, которая возилась с какими-то приборами в углу палаты. Светлая просторная комната была полна солнечного света, лившегося из огромного открытого окна, а на единственной кровати полусидела девушка, читавшая какой-то журнал.

- Добрый день! – радостно возвестила Бэкки.

- Добрый. Вы к нам прямо как на работу, - пробормотала медсестра, выходя из палаты.

- Сэм, со мной сейчас случилось что-то невероятное! - Бэкки уселась на край кровати, вырвав из рук читавшей девушки журнал.

- Ты что, - Саманта самым решительным образом вернула свой журнал, а потом с опаской покосилась на подругу, - снова встретила на своем пути Джеймса Поттера? Или что, Эйприл узнала о вашем почти-поцелуе и теперь заказала тебя? С нее станется, пожалуй!

- Очень смешно! С тем, что у вас на Гриффиндоре одни психи учатся, я спорить не стану, - категорично заявила Бэкки, - а что ты скажешь на то, что я сейчас едва не упала в обморок?

- Может, у тебя удар? Солнечный там или тепловой, - Саманта с сомнением покосилась на Бэкки, которая не была похожа на человека, который вот-вот упадет в обморок, ни на первый взгляд, ни на второй.

- Спасибо, док! Лучше выслушай меня, - и Бэкки принялась в деталях расписывать свое недавнее состояние.

- Ну не знаю, как такое может быть? Ты утверждаешь, что с тобой это уже было, но ты этого не помнишь, тем не менее?

- Вот именно! Клянусь тебе, я все это откуда-то знаю, и знаю, что это очень важно для меня, но не знаю, почему. Парк, женщина с маленькой дочерью, и это имя странное - Ингрид? Откуда я это знаю?

- Прошлые жизни? – предположила Саманта. - Лунатизм? Слушай, Бэкки, а может, ты ходишь во сне?

- Более конструктивные идеи?

- Кроме лунатизма идей нет.

- Да будет тебе известно, лунатики не помнят, что с ними происходит, когда они ходят. А я помню и не помню. Как будто кто-то нарочно заставил меня забыть. Такое может быть?

- Может. Если в тебя Обливиэйтом швырнули.

Бэкки собиралась было что-то ответить, но вдруг замолчала на полуслове.

- А что если мне действительно кто-то память стер? – наконец, спросила она.

- Вот бы кто-то из тебя еще и дурь вышиб.

- Я все слышу! Слушай, Сэм, - Бэкки снова уселась на кровать, - может, эта сделала какая-то женщина по имени Ингрид?

- Зачем? - обреченно спросила Саманта. Она знала, что если ее неугомонной подружке втемяшилась в голову какая-нибудь идея, пиши пропало. - Это только в старых сериалах память теряют, у них модно. С лестницы падают и что-нибудь теряют: память, детей, иногда и то, и другое. Слушай, Бэкки, а может, ты тоже с лестницы упала? Ты не падала? Что, что это ты так оглядываешься? - с опаской спросила Саманта.

- Думаю, а не перерезать ли тебе какую-нибудь жизнеподдерживающую трубку?

- Да ну тебя!

- Сэм, а что там с контрзаклинанием? Оно ведь есть?

- Есть, но ты и сама знаешь, что этого делать не стоит. Последствия самые непредсказуемые могут быть.

- Знаю, но…

- Все, Бэкки, никаких «но»! Я не собираюсь в твоих авантюрах участвовать, ясно. Хочешь, я тебе из журнала почитаю?

- Не хочу!

- Значит, почитаю, - Саманта принялась переворачивать страницы. - О, смотри, опять про него!

- Про кого? - на этот раз обреченно спросила уже Бэкки. Она знала, что ее неугомонная подружка имеет обыкновение периодически влюбляться в каких-то малодоступных объектов, как правило, звезд экрана. Длится это неделю, не больше, но зато пока длится…

- Смотри!

Бэкки с тоской уставилась на фото, на котором были запечатлены три мужчины в смокингах. Было похоже, что это какое-то официальное мероприятие с неофициальной атмосферой.

- Ну и? Который из?

- В центре.

Бэкки присвистнула, а потом сочувственно похлопала подругу по руке.

- Сэм, я сейчас, наверно, разобью тебе сердце своим откровением, но… Вам не быть вместе!

- Хватит скалиться, - Саманта сердито вырвала из рук Бэкки журнал и снова открыла на нужной странице.

- Ладно уж, читай.

- Даже не подумаю!

-Ой, как с тобой тяжело-то! Все, я слушаю.

- Не буду я тебе ничего читать!

- Ну расскажи тогда, - примирительно попросила Бэкки. - Как его зовут хоть?

- Алекс Райшер его зовут.

- Красиво, - одобрила Бэкки, рассматривая яркое фото в журнале. - И что он, актер?

- Сценарист голливудский.

- Нет, ну живут же люди… Калифорния, солнце, коктейли, красотки в бикини, все дела…

- Никаких там красоток. Женат он, - удрученно констатировала Саманта.

- Да ладно? – неподдельно удивилась Бэкки. – А что с его женой? Она начинающая актриса, само собой, она блондинка, что тоже само собой, ей лет двадцать или двадцать пять, наверно?

- Ничего подобного. Тут написано, что его жена старше него, занимается благотворительностью и возглавляет какой-то центр помощи детям-сиротам.

- И что, ее фото тоже есть? - Бэкки почувствовала какое-то странное волнение, словно она что-то упускала в разговоре, вот только что?

- Нет, написано, она человек непубличный.

- Ну что, Сэм, тогда тут точно без шансов. И у меня, и у тебя. Ни тебе возвращенной памяти, ни тебе мальчика с обложки. А как зовут его жену? - Бэкки и сама не знала, зачем ей это знать. Как ни крути, получалось, что незачем.

- Сказала же, тут не написано. Слушай, Бэкки, а, может, ее зовут Ингрид?

- Очень смешно. Сэм! Нет, ну кто она такая все-таки, а?

Бэкки вдруг почувствовала, что это невероятно важно - узнать, кто такая была эта неведомая Ингрид. Ей обязательно нужно узнать это, вот только как?


Безумный ветер

- Ты знаешь, что говорят мексиканцы о Тихом океане?

Я ответил, что не знаю.

- Говорят, что у него нет памяти. Именно там я хочу провести остаток своих дней, Рэд. В теплом месте, где исчезает память.



Стивен Кинг «Рита Хейуорт, или Побег из Шоушенка»




На Лондон непроглядной пеленой опускался густой плотный туман. Стало сыро и холодно, и сейчас было попросту невозможно поверить в то, что на календаре самый разгар лета, или хотя бы в то, что где-то на другом крае земного шара сейчас тепло и солнечно.

Бэкки с тоской выглянула в окно. Их такой долгожданный и такой ожидаемый отдых у моря теперь стоял под угрозой. На побережье погода теперь еще хуже чем здесь, и если уж отец и раньше был не в восторге от их затеи, теперь и вовсе не стоило надеяться, что он ее отпустит.

- Ну и что? - Саманта посмотрела на Бэкки, стоявшую у окна.

- Дождь, - лаконично констатировала Бэкки.

- Когда они возвращаются?

- Через два дня. Вообрази, как все могло быть здорово? Пэнси разрешила мальчишкам закатить вечеринку в честь их возращения и отдала их дом на берегу Ла-Манша в наше полное распоряжение. И если бы не проклятая погода!

Саманта неопределенно пожала плечами, бросив взгляд за окно, залитое дождем. Ехать сейчас к морю было бы и впрямь безумием, но Бэкки легких путей не искала.

На залитой ярким электрическим светом кухне было жарко и пахло свежесваренным кофе, и все, чего бы сейчас хотелось всем нормальным людям - укрыться пледом, пить все тот же пресловутый кофе и смотреть какой-нибудь бессмысленный фильм.

- Они все равно поедут! - с досадой сказала Бэкки.

- Там шторм!

- Да не об этом речь! - девушка вдруг стремительно обернулась. - Я не понимаю, что происходит с папой в последние дни. Он чем-то взволнован, причем не на шутку, а у меня даже предположений нет, что может быть этому виной, И меня он чуть ли ни под замок посадил, ну, знаешь, никуда не ходи, ничего не делай. Сюда-то и то еле-еле уговорила меня отпустить сегодня. Просто в квартире посидеть, а то я там, дома, уже просто с ума схожу в четырех стенах. А про море ему и вовсе тогда говорить не стоит, сама понимаешь, что будет.

- Может, на работе проблемы? - предположила Саманта.

- Не похоже, - Бэкки подошла к столу, отодвинула стул и села, взяв в руки чашку с горячим кофе. Пальцы были ледяными, и раскаленный форфор приятно согревал кожу. - Да и с Асторией кажется, все в порядке. Я вообще думаю, что он сделает ей предложение до конца лета.

- Ты удивительно спокойно говоришь об этом, - Саманта внимательно посмотрела на подругу, задумчиво смотревшую куда-то мимо себя.

- Я просто стараюсь не думать об этом, - вдруг сказала Бэкки. - Это бы все равно рано или поздно случилось, а я уже не в том возрасте, чтобы вести себя как глупый взбалмошный подросток. Я просто смирилась.

- Думаешь, он любит ее? - спросила Саманта.

- Вряд ли, - девушка отрицательно покачала головой, - ему просто нужен наследник, а она идеальная кандидатура на роль его жены. Когда-то он обмолвился мне, что давным-давно они были ну вроде как помолвлены, но неофициально, а так, нечто договоренности между семьями. А потом он встретил мою мать, - вопреки обыкновению, в голосе Бэкки не прозвучало злости. - Нарцисса сказала, что в нашей семье был единственный брак по любви, а папа почему-то засмеялся тогда и сказал ей, что это был брак не по любви, а по завещанию. Как думаешь, что это могло означать?

- Понятия не имею, - Сэм удивленно почала плечами. - Это твоя семья, тебе виднее.

Бэкки ничего не ответила. Порой ей казалось, что в прошлом ее семьи столько темных страниц и тайн, что узнать о них будет себе дороже, и все же порой она жалела, что не знает всей правды о разводе родителей. По мере взросления она вдруг начала задаваться вопросом: а не был ли отец тоже в какой-то мере виноват и в разводе, и в том, что она не виделась с матерью. Но все ее попытки осторожно узнать это оставались безуспешными. И все же порой ей начинало казаться, что у Драко остались чувства к бывшей жене. Но так это или нет выяснить возможным не представлялось.

- Кстати, меня тут на день рождения пригласили к одной нашей однокурснице, - Саманта вдруг хитро прищурилась, словно вдруг вспомнив о чем-то важном и забавном. - И знаешь, кто там будет?

- Седьмой курс Гриффиндора?

- Точно. В частности твой сердечный друг Джеймс Поттер. Вместе с Эйприл, они, говорят, помирились.

- Вот как? - Бэкки безразлично пожала плечами, но в голосе помимо воли прозвучало что-то, похожее на досаду. - А мне какое дело до всего этого?

- Мне почему-то казалось, что тебе есть… дело до всего этого, - Сэм изучающим взглядом посмотрела на Бэкки и рассмеялась, увидев, как та вдруг густо покраснела.

- Эй, Бэкки Малфой, осторожней, не то я решу, что ты неравнодушна к нему!

От ответа Ребекку спас прозвучавший звонок в дверь.

- Очень надеюсь, что это курьер из ресторана. Сейчас мы быстро накрываем на стол, дожидаемся отца с Асторией и садимся ужинать. В ходе этого ужина мы должны уговорить его отпустить нас. Запомни, Сэм, все ради этого. А сболтнешь при отце имя Джеймса Поттера - клянусь, я тебя закопаю!

На этой оптимистичной ноте Бэкки фурией вылетела из кухни и уже через минуту загремела замками в прихожей.

- Бэкки, имей в виду, мы еще вернемся к этому разговору!

- Только не в этой жизни!

Дождь, кажется, зарядил до утра. Джинни, сидя в полумраке гостиной под зажженным торшером, бесцельно перелистывала страницы какого-то журнала, слушая, как за темными окнами шумит дождь. С наступлением сумерек дождь только усилился, и теперь, это, скорее всего, до самого утра.

Гарри еще не вернулся. Она была уверена - очередная безрезультатная встреча с очередным частным детективом. И все они одинаково бессмысленны, они не найдут ее. Но Гарри все еще верил, а она привыкла быть с ним до конца, всегда и во всем.

Дом был погружен в тишину. Дети давно разбрелись по своим комнатам. Джеймс наверняка болтает по телефону с Эйприл, Лили наверняка читает, а вот Альбус… Нет, пусть Гарри сам с ним разговаривает, не хватало еще каких-то непонятных поездок к морю.

Входная дверь хлопнула, и Джинни стремительно поднялась с дивана. На пол упал недочитанный журнал, но она этого не заметила. Через несколько секунд она уже была в гостиной.
Гарри неподвижно стоял в дверном проеме; за его спиной была черная непроглядная ночь, полная дождя и сырого тумана. Джинни уже собиралась спросить что-то, но, увидев выражение лица мужа, осеклась на полуслове:

- Что случилось, Гарри?

Несколько секунд повисшую в комнате тишину нарушал только мерный шум дождя по ту сторону порога. Он еще не успел ответить, а она уже все поняла. За столько лет они научились понимать друг друга без слов.

- Джинни, я, кажется, нашел ее.

На побережье опускалась ночь, щедро разливая вокруг чернильную непроглядную темноту. Раскаленный песок еще дышал дневной жарой, и спасение можно было найти только у самой воды. Океан сегодня шумел как-то особенно безудержно и неистово - она отлично научилась различать его настроения, приходя сюда почти каждый день наблюдать заход солнца. Что-то тревожное слышалось сегодня в накатывающих на берег волнах, и эта тревога волей-неволей передавалась ей, словно поселяя в ее душе точно такую же безудержную бушующую стихию.

Вокруг, насколько хватало глаз, простирался пустынный пляж, освещаемый теперь только звездами и лунным светом. Этот пейзаж рождал в воображении иллюзию, будто в целом мире больше никого нет, никого и ничего. Только пустынная лента пляжа с раскаленным песком, океан, глухой рокот прибоя и шелест пальмовых кружев где-то высоко над головой. Но иллюзорная идиллия местных пейзажей была обманчива: она закрывала глаза, и уже через секунду видела его пугающе ярко и отчетливо - искрящийся, странный, эгоистичный, никогда не засыпающий и так до конца не понятый ею город. Непонятый и не принятый, город, в котором все имело свою цену, все продавалось и покупалось: недвижимость, любовь, искусство и человеческие души. Он был совсем рядом, но здесь его было почти не слышно из-за шума прибоя и все той же купленной за большие деньги видимости уединения. За ее спиной на фоне звездного неба возвышались безмолвные громады спящих особняков, под покровом ночи больше напоминавших застывших по чьей-то воле сказочных великанов. Хозяева появлялись там редко, да она их почти и не знала. Впрочем, ее это нисколько не заботило. Она снова закрыла глаза.

Из пустыни дул горячий ветер - Санта-Ана, так называли его в здешних краях. Приходил он по обыкновению из Мохаве - огромной безжизненной пустыни, протиравшейся к западу отсюда на многие, многие мили. Он неизменно нес с собою хворь и пожары, а кто-то и вовсе утверждал, что он несет с собой безумие, и она была вполне с этим согласна.

Кто-то говорил, что этот ветер нарекли в честь святой Анны - матери Девы Марии; другие утверждали, что в названии этого ветра увековечилось имя некого Санта Ана - генерала мексиканской кавалерии, славившегося своим умением пускать пыль в глаза; третьи же полагали, что Санта-Ана есть ни что иное как вариация на тему «Santanta», что в переводе значило «дьявольский ветер»…

Но, что бы там ни было, ей всегда становилось неспокойно, когда дул Санта-Ана. Так, как сегодня. Предчувствие чего-то неизвестного и пугающего не оставляло ее, но она отчего-то никак не могла разгадать природу этого чувства. И это ее пугало.

Он еще не вернулся, это она знала наверняка - всегда умела безошибочно угадать момент его возвращения. Она провела рукой по остывающему песку, набрав горсть и пропуская его сквозь пальцы.

Океан шумел совсем рядом, прибивая к берегу пенную волну. Она задумчиво прищурила глаза, пристально вглядываясь в непроглядную мглу на линии горизонта. Где-то там, на другом крае земного шара дышала респектабельным спокойствием полузабытая европейская столица, в которой она целую вечность назад оставила свое сердце. Но она не станет думать об этом, она давно уже отучила себя… вспоминать.

Небо на западе уже успело утратить последние отблески догоревшего заката, растворившиеся в синем бархате душной летней ночи. Теперь его украсили острые осколки хрустальных созвездий, украсили до самого утра.

Ей было пора: он уже вернулся, только против обыкновения ей сегодня совсем не хотелось уходить отсюда. Она словно чего-то ждала, вот только чего? Пытаясь избавиться от странного наваждения, она снова закрыла глаза, ярко представив себе его возвращение: вот он паркует машину, выходит и небрежно захлопывает дверь. Легко взбегает по ступеням крыльца, открывает дверь и входит в темный прохладный холл. В их доме всегда прохладно, даже теперь, когда весь город на грани - вот-вот заполыхает в окне пожаров, иссушенный исполинским ветром. Он никогда не зажигает света, всегда идет в пустынную огромную гостиную в темноте, почти бесшумно, чем-то напоминая ей хищного зверя. Он стягивает футболку и, не глядя, бросает ее в кресло, подходит к огромным стеклянным дверям, ведущим на просторную веранду позади дома, и открывает их. Она знает - он никогда не ищет ее глазами, никогда не смотрит, там ли она. Ему все равно, или же он, напротив, так уверен в ней…

Вместе с шумом океана в дом врывается раскаленный ветер, надувая белые невесомые занавески на окнах, словно парус, и он все также бесшумно отходит от окна. На столе неизменно стоит бутылка виски - она приучила его предпочитать виски другим напиткам. Говорит, он напоминает ей о родине. Он не возражает. Наливает немного в широкий стакан, в котором весело позвякивает лед, садится на диван, стоящий посредине огромной пустынной комнаты, запрокидывает голову назад и начинает ждать ее.

Она тем временем берет в руки брошенную на песок обувь и не спеша идет к по-прежнему темному и безмолвному дому. Он не зажигает свет – никогда - но она точно знает, что он вернулся. Она возникает в дверном проеме, облокотившись спиной о дверь, скрестив на груди руки. Он не поднимает головы, но знает, что она здесь. Не хочет первым нарушать молчание.

- Ты опоздал, - ее голос звучит под сводами огромного дома неожиданно громко. Она зажигает свет, и несколько секунд он щурится, пытаясь привыкнуть.

- Это все Санта-Ана, - он улыбается ей, и все ее тревоги вдруг исчезают, уносятся прочь, подхваченные жарким ветром. Так улыбаться ей умеет только он один, она это знает. - Тебе ведь известно, он в силу своей непредсказуемости отменяет любые договоренности.

Она пожимает плечами. Неопределенно.

- Так гласит легенда. В легендах нет ни слова правды, тебе следовало бы знать об этом.

Она делает несколько шагов навстречу ему, ступая на цыпочках босыми ногами. Наливает виски в стакан и делает несколько глотков. Скоро в голове зашумит, словно она вновь окажется на берегу океана, и все недодуманные мысли сразу станут простыми и понятными. Она садится рядом с ним. А потом кладет голову ему на колени. Забрасывает загорелые ноги на подлокотник и ставит стакан с виски себе на живот. Тонкое стекло приятно холодит кожу. Он ловит ее взгляд, а потом берет в руки прядь ее волос и пропускает их меж пальцев, точь-в-точь как она делала с песком на пляже. Ее волосы пахнут океаном и жарким ветром, и он задумчиво произносит в пространство:

- Ты всегда становишься беспокойной, когда дует Санта-Ана.

Она ничего не отвечает ему, только улыбается едва заметной улыбкой, а потом закрывает глаза. Ему не нужно ничего объяснять, он и так знает о ней все.

- Там, на холмах, сейчас, должно быть, так хорошо… Там пусто, только ветер шумит в кронах и обдувает апельсины на деревьях, чтобы они были слаще, - она вдруг распахивает глаза, и он видит их прямо перед собой.

Сейчас, ночью, они кажутся почти черными и совсем безжизненными, как ночная пустыня, та самая, из которой приходит раскаленный ветер.

- Хочешь, поедем туда прямо сейчас? Эндрю проспит до утра, ты же знаешь.

Она с трудом борется с искушением согласиться - его предложение так заманчиво. Мчаться на дикой скорости по пустой дороге, вдыхать жаркий ветер и, запрокинув голову, смотреть на кажущиеся такими близкими звезды.

Но это было бы слишком эгоистично. Он устал за день, она это знает. Она проводит ладонью по его щеке и отрицательно качает головой.

- Пора спать, слишком поздно, - она поднимается с дивана и несколько секунд стоит, приложив ладонь ко лбу в бесцельных попытках сохранить равновесие. Голова кружится просто нестерпимо - ни то от позднего часа, ни то от неразбавленного виски. Он поднимается вслед за ней, отводит ее руку от лица и целует долгим поцелуем, отчего ее голова начинает кружиться еще сильнее.

- Тебе надо поспать. Завтра будет совсем другой день.

Она кивает утвердительно, но он знает, что ей не уснуть сегодня. Ей всегда плохо спится в эти душные жаркие ночи. Она снова будет до утра бродить по безмолвному уснувшему дому, неслышно ступая босыми ногами; будет думать о чем-то, известном только ей одной; будет вспоминать о ком-то, безвозвратно, навсегда оставшемся в прошлом…

- Знаешь, если сегодня ты совершишь какое-нибудь безумство, мне будет легче думать, что ты совершила все это из-за ветра.

Она усмехается едва заметно и слушает его неторопливые шаги на лестнице.

Она и впрямь заснет сегодня только под утро, забывшись тревожным сном, и проспит до самого обеда. Когда на следующий день она спустится вниз, их дом будет полон острого солнечного света и шума океана. Тихий океан шумит по-особенному, это она знает наверняка.

С огромной веранды их дома открывается поистине потрясающий вид: бескрайняя водная даль, играющая на солнце прозрачными аквамаринами. На самой линии горизонта небесная лазурь смешивается с морской, растворяясь в дымчатом мареве. Там, кажется, нет ни тревог, ни уныния.

Как жаль, что это всего лишь мираж.

Завтрашний день они проведут вместе, она в этом уверена. Но до утра еще далеко.

Его шаги стихают на лестнице, и пару минут она слушает тишину. В наступившей тишине снова отчетливо становится слышен ветер, его неистовые порывы и раскаленное дыхание.

Санта-Ана.

Ветер безумных.

Она снова устало опускается на диван, бесцельно блуждая по комнате взглядом. На журнальном столике прямо перед ней громоздится кипа запечатанных конвертов, которые обязательно нужно просмотреть. Какие-то приглашения, какие-то счета, открытки и куча рекламных проспектов. Один из конвертов вдруг падает на пол, и она наклоняется, чтобы поднять его.

Имя отправителя - лаконичное, знакомое до самой последней буквы, когда-то такое родное, когда-то так сильно любимое и когда-то так безнадежно, так безвозвратно утраченное…
Несколько секунд Гермиона молча рассматривала его, словно боясь поверить своим глазам. Быть может, она и впрямь сошла с ума? А иначе как это объяснить? Столько лет спустя, когда все так прочно, так надежно похоронено в самых темных, самых отдаленных уголках души? Призраки давным-давно обрели покой в своих душных гробницах, и лишь иногда она дает им волю, лишь иногда выпускает их, дает одержать им над собой верх.

Сколько же воды утекло с тех пор?

Речка-жизнь - стремительная безудержная, никогда не поворачивающая вспять, далеко унесла ее от когда-то таких знакомых берегов…

Так или иначе, все устроилось.

Все забылось, так или иначе.

Она осторожно вскрыла конверт и развернула плотный лист бумаги, исписанный полузабытым знакомым почерком. Быстро пробежав глазами написанное, она осторожно сложила листок и снова убрала его в конверт.

Это и впрямь безумие!

Она порывисто поднялась с дивана и заметалась по комнате. Щеки горели каким-то странным лихорадочным огнем, и ей вдруг на минуту захотелось, чтобы все это оказалось дурным сном. Господи, десять долгих лет она подсознательно ждала чего-то подобного, верила, надеялась, и вот теперь, когда все это случилось, ей вдруг стало страшно. Страшно оттого, что стоило ей сделать хоть бы один шаг - и обратного пути для нее уже не было. А поставить на карту все, что ей досталось таким трудом ради призрачного миража… Вернуться туда, где ее, может быть, совсем не ждут?

Гермиона вдруг остановилась посреди огромной, ярко освещенной пустой гостиной и прислушалась. Сердце на минуту тревожно сжалось. Господи, о чем она думает? Еще не поздно разорвать это странное письмо на мелкие кусочки и в прямом смысле пустить его по ветру. Сделать вид, что ничего не было. Жить дальше, как будто ничего не случилось.

Так она убеждала себя, убеждала и все равно не верила себе. Ничего уже не будет как раньше, и жизнь снова привела ее к развилке. А она совсем не знает, куда ей нужно идти. Когда-то давно она знала ответ на этот вопрос, ей бы и в голову не пришло размышлять над этим. Но теперь? Теперь ей было что терять, уж кто-кто, а она не понаслышке знала, каково это.

Второй этаж тонул во мраке, только из-под двери одной из комнат пробивался слабый луч света. Гермиона, неслышно ступая босыми ногами, подошла к двери и прислушалась. По ту сторону царила тишина, и она осторожно повернула ручку. Дверь неслышно отворилась, и Гермиона сделала несколько осторожных шагов по направлению к кровати, в которой безмятежно спал мальчик лет пяти. Несколько секунд она, улыбаясь, наблюдала за спящим ребенком, а потом осторожно поправила подушку и все так же бесшумно вышла из комнаты.

В их комнате царила темнота. Гермиона все так же неслышно подошла в широко распахнутому окну, сквозь которое безудержно лился серебристый лунный свет. В лицо ей подуло горячим ветром, и на минуту она закрыла глаза, прогоняя из головы все посторонние мысли. Ветер вздымал огромные волны, гнул к земле пальмы, которые, казалось, вот-вот сломятся под его напором.

За ее спиной вдруг послышался шум, и Гермиона стремительно обернулась.

- Алекс, - тихо позвала она, но ответом ей была тишина.

Он спал, разметавшись на огромной кровати, и во сне казался очень беспомощным. Господи, она бы все отдала за то, чтобы он сейчас проснулся, ей так хотелось поговорить с ним! Но он спал, и она не стала его будить. Только, наклонившись, поцеловала едва ощутимым поцелуем и, захватив с прикроватной тумбочки мобильный, быстро вышла из комнаты.

Спускаясь по лестнице, она быстро набирала по памяти номер телефона. Набирала она его редко, но позвонив по нему однажды, запомнила его уже навсегда. Один гудок, второй, третий… Что, если ей сейчас не ответят?

Она успела оставить за спиной последнюю ступень огромной лестницы и была готова нажать отбой, когда на том конце провода послышалось сонное и слегка манерное «алло».

Гермиона непроизвольно улыбнулась, а потом сказала:

- Здравствуй, Ингрид. Я разбудила тебя?

Несколько секунд Гермиона с улыбкой слушала свою собеседницу - разговор явно забавлял ее, а потом вдруг лицо ее вмиг стало серьезным.

- Да, конечно, позови, я жду.

Пару минут в трубке царила мертвая тишина, но, в конце концов, ее молчание было вознаграждено.

- Здравствуй. Нам нужно встретится… Да, можно там, я знаю, где это…. Через сколько… Думаю, часа через полтора, я на машине, а потом, помолчав, добавила:

- Случилось. Нет, не он, но… давай все при встрече, ладно?

Завершив разговор, Гермиона несколько секунд задумчиво смотрела куда-то в пространство, а потом глубоко вдохнула и выдохнула. Главное сейчас - сохранять самообладание и не наломать дров. С другой стороны, разве мчаться посреди ночи неизвестно куда одной - не безумие?

Но она уже сделала свой выбор, а отступать она не привыкла. Выйдя на крыльцо, она несколько раз подбросила в воздух ключи от машины, сверкнувшие в лунном свете кинжальным блеском, а потом быстро пошла прочь от спящего дома. Где-то там, в этой душной непроглядной калифорнийской ночи, ее уже ждали.


Ночь на берегу Ла-Манша

- Я случайно столкнулась с ним вчера вечером.

- Где?

- У него дома.


"Друзья"




Радостное оживление, царившее в жарко натопленной гостиной, кажется, грозило вот-вот достигнуть своего апогея. Бэкки с тоской обвела взглядом развеселую компанию: друзья детства, друзья юности, однокурсники, друзья друзей и друзья однокурсников… Она так ждала этой поездки, так страстно желала она уговорить отца отпустить ее сюда, и вот теперь, когда все, наконец-то, устроилось должным образом, она чувствует себя здесь не в своей тарелке. Громкий смех, запах дорогих духов и дорогого алкоголя, сизый сигаретный дым, плотной пеленой повисший в воздухе, обжимающиеся парочки и оглушительная музыка - кажется, еще совсем недавно она чувствовала себя в подобных обстоятельствах в своей стихии.

Она на минуту поймала взгляд Саманты, оживленно болтавшей о чем-то с близнецами. Та вопросительно посмотрела на нее, Бэкки же в ответ состроила гримасу, целью которой, по всей вероятности, было донести до подруги мысль о том, как ей здесь скучно. Саманта в ответ театрально закатила глаза и отрицательно покачала головой: мол, с нее хватит. Слишком уж много усилий было потрачено на то, чтобы все это устроить.

Стараясь остаться незамеченной, Бэкки поднялась с дивана и неслышно выскользнула из комнаты. После ярко освещенной гостиной полумрак и тишина коридора показались ей просто спасительными. Несколько секунд она молча стояла у подножия широкой лестницы, уводящей на второй этаж, а потом стала медленно подниматься, осторожно ведя ладонью по гладкой поверхности перил.

Господи, сколько же раз она с мальчишками в детстве сбегала по этим самым ступеням?

Старинный дом, расположенный на берегу Ла-Манша, на крутом скалистом обрыве, вот уже несколько десятков лет принадлежавший семье мужа Пэнси, достался им в наследство от каких-то далеких родственников. Бэкки всегда охватывал необъяснимый страх, когда ей доводилось оказаться в этих стенах, с самого раннего детства. Место это пользовалось у местных дурной славой, и жители деревушки, расположенной неподалеку, старались держаться от мрачного особняка подальше. Пэнси и сама не любила этот дом, и однажды летом они просто-напросто не поехали сюда. С тех пор прошло лет семь, не меньше. Поговаривали, что при жизни прежних хозяев жизнь здесь била ключом: устраивались пышные приемы, где собирались только избранные гости, вокруг дома был разбит прекрасный сад с огромным розарием, а в полуденные часы, сидя в плетеных креслах на огромной веранде, можно было любоваться прекрасным морским пейзажем. Теперь все изменилось: нынешние хозяева появлялись здесь редко, мало заботясь о том, что дом ветшает, и отчего-то мрачная тишина, царившая сейчас в темных коридорах, едва не заставила Бэкки повернуть обратно и вернуться к гостям. Одна мысль о том, что наверху кроме нее сейчас никого нет, заставила сердце тревожно сжаться.

«Может, и впрямь лучше вернуться?»

Она уже почти успела утвердиться в правильности этой мысли, когда за спиной послышались торопливые шаги. Оглянувшись, она с облегчением увидела у подножия лестницы Альбуса Поттера, сжимавшего в руках в руках какой-то конверт.

- Эй, Бэкки, как хорошо, что ты еще не ушла! – звонко окликнул он ее. - Можешь отправить это письмо, если несложно?

- Конечно, давай, - Бэкки протянула руку и осторожно взяла конверт. - Это для твоей дамы сердца? Пожелание сладких снов? – насмешливо спросила она.

- Если бы! Это для моего брата. Он должен меня забрать отсюда сегодня.

Бэкки удивленно воззрилась на собеседника.

- Забрать? Но мы же думали провести здесь дня три-четыре все вместе… И потом, если ты хочешь вернуться домой, можешь воспользоваться камином.

- Это блажь моей мамы, - мрачно пояснил Альбус. - Она согласилась меня отпустить сюда только на один вечер, да и то с условием, что заберет меня отсюда Джеймс.

- Он знает, как найти этот дом? - у Бэкки вдруг перехватило дыхание.

- Там портал, в конверте. Он должен забрать меня часа через два. Господи, Бэкки, знала бы ты, как мне надоело, что родители относятся ко мне как к ребенку! Я младше Джеймса всего на два года, а чувство такое, что на десять. У нас вообще дома форменный дурдом творится: папа с мамой на взводе, и я понять не могу почему, Джеймс устроил скандал потому, что сегодня у него свидание с его подружкой, и они что-то там важное отмечают, что-то вроде триста пятьдесят четвертого дня их отношений, а ему вместо этого придется забирать меня… И так далее и тому подобное. Ну, в общем, не буду грузить тебя своими проблемами. Отправишь письмо?

- Конечно, без проблем, - кивнула Бэкки, и тонкие пальцы крепко сжали конверт. Девушка с минуту задумчиво смотрела на имя получателя письма, которое размашистым почерком было выведено на белой бумаге, а потом быстро пошла по ступеням вверх.

Дверь в их с Самантой комнату открылась со зловещим скрипом. Бэкки, войдя, немедленно зажгла лампы, стараясь разогнать мрак. За затворенными окнами уже стемнело, и в царившей на втором этаже тишине отчетливо слышались порывы ветра, налетавшего на стекла с той стороны окна. Завтра шторм стихнет, а сегодня ночь будет неспокойной, но едва ли она догадывалась, насколько.

Бэкки осторожно повертела в руках конверт и ищущим взглядом обвела комнату. Она знала, что в этом доме может пользоваться магией без всяких ограничений, слишком уж мощная и древняя защита была наложена на эти стены, и все же несколько минут она колебалась. Осуществить задуманное особого труда не составит, но вот последствия могут быть самыми что ни на есть непредсказуемыми…

Она и сама бы не могла с полной уверенностью сказать себе, зачем ей все это. Одно она знала наверняка - слишком уж часто она в последние дни думала о Джеймсе Потттере, слишком уж сильно она сожалела о том, что там, на темном крыльце его дома он так и не поцеловал ее, слишком уж нестерпимой была для нее мысль, что с тех пор он больше не искал с ней встреч, слишком… Слишком сильным было сейчас ее желание увидеть его. Она вдруг осознала это пугающе отчетливо, но это осознание только придало ей уверенности, что она все делает правильно. Один взмах палочкой, и эта история принимала совсем другой оборот.

Бэкки подошла к окну, выпустила наружу своего белоснежного филина с привязанным к лапе письмом, после чего затворила ставни и вернулась к кровати. На тумбочке в неверном свете зажженного ночника можно было различить еще один конверт, и Бэкки с какой-то странной обреченностью открыла его. Письмо от Ренье, письмо, на которое ей нужно было ответить, письмо, на которое ей совсем не хотелось отвечать. Когда это началось? Когда ее перестали волновать его письма, встречи с ним, мысли о нем? Ведь когда-то она была влюблена в него, совершенно точно была. А может, она сама себе выдумала эту влюбленность? И, тем не менее, следующим летом ей предстояло стать его женой. Эта мысль, в прошлом такая для нее радостная, теперь нагоняла тоску. Кроме того, что-то похожее на угрызения совести примешивалось теперь к палитре ее чувств. У нее есть жених, с которым ее связывают обязательства, она не имеет права думать о другом, писать ему письма, назначать ему свидания и уж тем более мечтать о поцелуях с ним.

- Вот ты где! - появление Саманты на пороге комнаты заставило Бэкки вынырнуть из раздумий. - И как это называется?

- Что именно?

- Бэкки, радость моя, скажи, пожалуйста, чему были посвящены последние пять дней нашей жизни? Уговорам твоего отца отпустить тебя сюда. Ты получила все, что хотела. Ты хотела море - пожалуйста, ты хотела вечеринку - пожалуйста, ты хотела дом с привидениями - пожалуйста, так что тебе еще надо, несносная? - Сэм в возмущении опустилась на кровать рядом с подругой.

- Сэм, если я скажу тебе, что у меня встреча с Джеймсом Поттером через час, что ты мне ответишь на это? – спросила Бэкки.

- Отвечу, что ты тронулась умом, - Саманта красноречиво постучала указательным пальцем по виску. - Где ты собралась с ним встречаться?

- Здесь же, в лодочном домике, - Бэкки поднялась с кровати и подошла к огромному зеркалу в старинной раме, висевшему на противоположной стене.

- Это безумие, хоть это ты понимаешь? Ладно ты, но он! Бедняжка Эйприл явно не…

- Что «бедняжка Эйприл»? - Бэкки резко обернулась и укоризненно посмотрела на Саманту - Ты моя подруга или как? Почему тебе ее жалко? Ты на моей стороне должна быть.

- Бэкки, ты ведешь себя как глупый избалованный ребенок, который топает ногами и требует понравившуюся игрушку. Я знаю этих людей гораздо лучше, чем ты, и одно могу сказать наверняка: она им просто одержима, она без него не сможет, а тебе всего-навсего хочется потешить свое самолюбие, и у тебя это получится.

- Ты правда так думаешь? – спросила Ребекка и самодовольно улыбнулась, а Сэм только обреченно вздохнула, глядя на нее. Куда там было ничем не примечательной маглорожденной девочке тягаться с той, в чьих жилах текла кровь представителей самых древних и самых громких фамилий магического мира? Красота которой была приумножена целыми поколениями предков? Она была очень красива, особенно сейчас, с каким-то странным, немного дьявольским огоньком в глазах, в белом шелковом платье, с рассыпанными по плечам пепельными локонами. Сэм еще раз тяжело вздохнула, мысленно пожалев про себя Джеймса Поттера, и еще больше - бедняжку Эйприл.

- Поступай, как знаешь, это твоя жизнь. Только помни о том, что у всего этого могут быть очень большие последствия, - Саманта поднялась с кровати и неслышно вышла из комнаты.

Лодочный домик, о котором говорила Ребекка, затерялся у подножия высокого холма, на котором располагалось само поместье. Некогда к нему вели широкие каменные ступени, миновав которые можно было оказаться в небольшой бухте, где никогда не бывало сильного течения. Берег был усыпан крупной гладкой галькой - пейзаж, который не менялся здесь веками.

Дом, наполненный сиянием огней и громким смехом, давно уже остался позади - вековые кроны деревьев сомкнулись за спиной девушки, неторопливо спускавшейся по полуразрушенным каменным ступеням. Ее легкое белое платье летело на вольном морском ветру, и сейчас, в непроглядной ночной мгле, она больше походила на привидение, чем на живого человека. Она миновала еще несколько ступеней, неслышно ступив на каменистый берег. До воды было довольно далеко, но даже здесь до нее долетело несколько соленых брызг. Несколько секунд Бэкки задумчиво смотрела на бушующую у ее ног стихию, а потом медленно пошла по едва различимой ночью тропинке вправо, к небольшому домику.

Бэкки поднялась на небольшое крыльцо и с силой потянула на себя тяжелую дверь. Та нехотя, со скрипом, отворилась, впуская девушку внутрь. На долю секунды ей стало страшно - здесь наверняка никого не было лет сто, а она пришла сюда одна, да еще и ночью, да еще в шторм. Пару минут она стояла в кромешной темноте, пытаясь унять бешеное сердцебиение, а потом взмахнула палочкой. В камине у одной из стен жарко вспыхнул огонь, осветив некогда хорошо обставленную жилую комнату. Теперь же все здесь пришло в запустение: все покрывал толстый слой пыли, и сильно пахло сыростью. В глубине комнаты виднелась еще одна дверь, но Бэкки не горела желанием входить туда: раньше там хранились лодки и весь сопутствующий инвентарь, да они и теперь, наверное, там, вот только морская прогулка не входила в ее планы. Она подошла к каминной полке и взяла в руки книгу, лежавшую там, сдула с нее пыль. Сколько же лет сюда никто не заглядывал?

На одной из полок девушка обнаружила покрытые пылью и паутиной бутылки с вином и высокие бокалы. Вино было явно очень старым, вероятно, оставшимся от тех времен, когда это поместье знавало лучшие времена. Во всем этом запустении была, само собой, определенная романтика, и все же странно, почему Пэнси не продаст дом, если они совсем не бывают здесь.

Бэкки уселась на диван, поджав под себя ноги, и бросила взгляд на часы, висевшие над каминной полкой, но те, конечно, уже давным-давно не шли. Сколько прошло времени с тех пор, как она отправила письмо? По ее подсчетам, ему бы уже пора быть здесь. Впрочем, сегодня она никуда не спешила.

По крыше барабанил дождь. Теперь к порывам ветра добавился еще и стук капель по крыше. Найденная на каминной полке книга совершенно неожиданным образом увлекла ее, и она пропустила момент его появления.

- Мне кажется, или я все же вышел не на той остановке?

- Тебя не учили здороваться, Поттер? – сидевшая на диване девушка подняла глаза от книги и насмешливо улыбнулась. - Не хочешь пожелать мне доброго вечера?

Джеймс незаметно перевел дыхание, стараясь ничем не выдать своего волнения. Все те дни, что прошли со дня их последней встречи, он старательно гнал из головы любые мысли, связанные с ней, как мог, убеждал себя в том, что не нужно сожалеть, что так и не решился поцеловать ее тогда. И вот теперь она снова непозволительно близко от него. Более чем непозволительно.

- Я думал, что закрытые слизеринские вечеринки походят несколько по-иному, - он пожал плечами и окинул комнату удивленным взглядом.

- А они и проходят совсем по-иному, - Бэкки положила книжку на невысокий столик, стоящий перед диваном, на котором она сидела, - кстати, ты можешь раздеться. Ну, не в смысле, что совсем, а в смысле, можешь снять куртку. Здесь довольно… жарко, - она театрально вздохнула и демонстративно помахала перед лицом ладонью.

- Слушай, Малфой, ответь мне, пожалуйста, на два вопроса, пардон, на три: как я здесь оказался, где мой брат и отчего ты пьянствуешь в одиночестве посреди ночи в каком-то странном месте? - он красноречиво посмотрел на откупоренную бутылку вина и на два бокала, в одном из которых плескалась бордовая жидкость.

- Ну, во-первых, здесь ты оказался, потому что я… скажем так, перезаколдовала портал, который тебе отправил брат. К вопросу о брате: он сейчас вместе со всеми, на закрытой слизеринской вечеринке, как ты изволил выразиться. Ну, а к вопросу о пьянстве - второй для тебя, - она указала на пустой бокал.

- Ты ищешь собутыльников? Кстати, я по-прежнему не могу понять, где же шумная вечеринка? Или этот дом больше, чем кажется?

- Как же с тобой тяжело, - Бэкки сокрушенно покачала головой, - они в другом доме, там, на холме. А позвала я тебя сюда, чтобы поблагодарить за то, что так любезно помог мне добраться до дома в прошлый раз. Тогда мы простились в суматохе.

- Поверь, мне бы хватило простого «спасибо». Слушай, ты могла бы проводить меня к брату? У меня сегодня еще дела, так что…

- Сердечные? - Бэкки поднялась с дивана. - Ну вот, а я-то, наивная, надеялась поразить твое воображение, - она подошла к нему близко-близко, - даже платье надела, почти вечернее…

В ее голосе слышалась неприкрытая насмешка, и Джеймс неожиданно разозлился. Если она думает, что может играть с ним, как кошка с мышкой, то глубоко заблуждается.

Бэкки внимательно следила за выражением его лица. Неужели она могла так жестоко ошибаться на его счет? Она была уверена - ну ладно, почти уверена - в том, что он неравнодушен к ней, и вот теперь оказывается, что все напрасно. Слишком уж прозрачными были ее намеки, чтобы не понять их, чтобы не принять подачу… при желании.

- Так что же, Джеймс, тебе совсем не нравится мое платье?
Она снова была слишком близко, как тогда, на крыльце, может, даже еще ближе. Но теперь она, кажется, играла с ним в какую-то игру, понятную только ей одной.

- Нет, мне совсем не нравится твое платье, - он неотрывно смотрел ей прямо в глаза, и от его взгляда у нее голова пошла кругом. Бэкки испугалась своих ощущений - это было… слишком.

- Наверное, потому… что я бы предпочел тебя видеть и вовсе без него, - он вдруг резко притянул ее к себе. В ее глазах мелькнула растерянность, такой поворот событий в ее сценарии явно предусмотрен не был, впрочем, ему нравилось дразнить ее.

- Хотя, знаешь, ты все же не совсем в моем вкусе, - он демонстративно задумался. - Можно даже сказать, совсем не в моем вкусе…

Бэкки вдруг с размаху залепила ему звонкую пощечину, а потом, резко рванув на себя дверь, вылетела наружу. Джеймс, явно не ожидавший от нее такой прыти, несколько секунд в растерянности смотрел на захлопнувшуюся дверь, а потом выбежал следом за ней.

Он догнал ее почти у самого крыльца.

- Ты бегаешь быстрее, чем я думал, - он схватил Бэкки за руку чуть повыше локтя.

- Пусти меня! - она дернулась, что есть силы, но он держал слишком крепко. - Пусти меня, я сказала! - она, кажется, готова была заплакать. Ее душили слезы. Господи, только этого ей не хватало - плакать из-за Джеймса Поттера! Она вообще ни из-за кого в этой жизни не плакала, разве что за одним человеком, да и то, очень давно. - Пусти!

Но он, кажется, совсем ее не слушал.

- Знаешь, это было очень глупо, - сказал он.

Бэкки почувствовала, как у нее вспыхнули щеки. Она попалась в собственную же ловушку, она так хотела удостовериться, что он в нее влюблен, а удостоверилась… кажется, в обратном. Нет, все это глупости, глупости!

- Что было глупо? – зло спросила она.

Они оба вымокли до нитки, а вода все лилась и лилась с неба, и сейчас казалось, что этот дождь никогда не пройдет.

- Глупо было упускать такой шанс во второй раз, - и тогда он, наконец, поцеловал ее. Сколько же раз он целовал ее вот так в своих мечтах? Только теперь она была действительно рядом с ним, живая, настоящая, и в этот момент принадлежавшая только ему.

- Ты, кажется, сказал, что я не в твоем вкусе, - она улыбнулась ему, слегка наморщив нос.

- Ты заставила меня пересмотреть мои приоритеты. И, знаешь, мне кажется, что мой брат достаточно взрослый для того, чтобы вернуться домой самостоятельно…

Бэкки подошла к окну и широко распахнула ставни. В комнату ворвался сырой холодный воздух, и девушка с упоением вдохнула его. Бушующая ночью стихия, как она и предполагала, стихла, и теперь за окнами плотной пеленой повис густой туман. Саманта, мирно спавшая в кровати, в головой укрывшись одеялом, по-прежнему не подавала признаков жизни.

- Эй, соня, вставай, вставай же, - она принялась энергично тормошить подругу. - Сэм, хватит спать!

Из-под одеяла показалась встрепанная голова подруги.

- Который час?

- Семь почти! Хватит спать, говорю!

Сэм приподнялась на локте и недовольно посмотрела на Бэкки.

- Ты ведешь себя просто по-свински! – заявила разбуженная девушка. - Бедный Альбус так и не понял, почему за ним вчера вечером не явился брат, а мне пришлось врать всем сразу и каждому в отдельности, что у тебя болит голова, и что ты рано ушла спать. Кстати, где ты была всю ночь и отчего ты так по-идиотски улыбаешься все время? Где ты была всю ночь? – повторила с нажимом Сэм.

- Там же, где и собиралась, - беззаботно ответила Бэкки и уселась на край кровати.

- С ним?

- С ним. Сэм, ты даже не представляешь, как я счастлива!
- Бэкки, скажи, ты ведь не…

- Нет, ну надо же, какая потрясающая испорченность! А еще меня в чем-то смеешь обвинять!

- Ну, хоть одно радует. Кстати, я надеюсь, ты на волне своего счастья дров не наломаешь? Вроде расторжения помолвки или…

- Господи, ну я же не сумасшедшая! Я выйду замуж за Ренье, разумеется, но, по крайней мере, теперь мне будет, о чем вспоминать. Знаешь, а он признался мне, что был влюблен в меня все эти годы.

- Нет, ты все же сумасшедшая, - девушка покачала головой, но больше ничего говорить не стала. Она и так видела, что ни угрызения совести, ни стыд ее беспутную подружку не мучили.

Бэкки улеглась на кровать рядом с ней прямо поверх одеяла. Заснула она почти сразу же, и даже во сне она чему-то мечтательно улыбалась.

- И все-таки, Бэкки, постарайся уйти без потерь, - Саманта посмотрела на безмятежно спящую подругу. Она голову могла дать на отсечение, что эта история еще будет иметь продолжение.

- Слушай, может, это все-таки неправда? Могло ведь девчонке просто привидеться? - Драко нервно барабанил пальцами по столу. Забини, сидевший напротив, только неопределенно пожал плечами. Он уже устал строить догадки и предположения, больше того, что им уже известно, они не узнают, по крайней мере, пока, а просто так сотрясать воздух толку было мало. Пэнси молча допила горький остывший кофе.

- Дочь Мелисент такая же глупая сплетница, как и она сама. И это ее заявление, что она видела Бэкки, целующейся с кем-то, похожим на Джеймса Поттера, в свете ее умственных способностей, выглядит весьма сомнительным… Но даже если она видела Бэкки, пусть даже не с Джеймсом Поттером… в свете ее помолвки, Драко, ты понимаешь, чем это может кончиться… Скандалом, да еще каким, - Пэнси говорила осторожно, словно бы и сама боялась того, о чем говорит.

- Нет, я, конечно, вполне мог допустить, что очень в духе Ребекки выкинуть подобный фортель, но чтобы с сыном Поттера… Это, конечно, слишком даже для нее, - Блейз покачал головой.

Где-то в глубине дома часы гулко пробили одиннадцать раз. Сил на то, чтобы думать о чем-то, совсем не осталось. Бесконечный затяжной кошмар, в который превратилась его жизнь в последнее время, грозил в скором времени доконать его окончательно.

Что будет, если Поттер все же найдет его бывшую жену? Если вся правда всплывет наружу, на его жизни можно будет поставить крест. Блейз и Пэнси, которые все эти годы пребывали в счастливом неведении, скорее всего, отвернутся от него. Слишком уж долгой и слишком уж осознанной была его ложь им. Он в свое время Грейнджер простить такое не смог. Бэкки, скорее всего, тоже возненавидит его. Возненавидит за то, что он не оставил ей права выбора, решив все за нее. Лишив ее матери. Заставив поверить в то, что та ее предала. На чьей стороне окажется Бэкки в этой ситуации, было слишком очевидным. Да и вообще, можно ли простить ту боль, которую пришлось пережить ни в чем не повинному ребенку из-за того, что он пытался что-то там себе доказать, что он оказался слишком малодушным для того, чтобы принять тогда правду. Мысль о том, что Бэкки будет снова страдать, была для него почти нестерпимой. Он потеряет всех, кто ему дорог, как потерял когда-то единственную женщину, которую любил по-настоящему.

Вестей от Поттера не было - скорее всего, поиски его не увенчались успехом. Малфой и сам бы не мог сказать, чего ему хотелось больше - чтобы она нашлась, или чтобы больше никогда в жизни не напоминала ему о своем существовании. Он уже давным-давно разлюбил ее - а как же иначе - вот только порой ему просто нестерпимо хотелось увидеть ее, хотя бы на пару минут, хотя бы издали. Но она не вернется, конечно же, нет. Он не допустит, чтобы его дочь страдала. Впрочем, как оказалось, его дочери не мешало бы как следует всыпать. В том, что все рассказанное правда, он не сомневался, у Бэкки, пожалуй, дурости бы хватило. И все же он был уверен, что все не просто так, что эта выходка его дочери - очередной должок, который он платит, очередной счет, который выставляла ему жизнь за прошлые ошибки.

- Что ты думаешь делать?

- Может, поговорить с ней?

- Брось, Пэнс, если она решила поиграть в Ромео и Джульетту, никакие уговоры тут не помогут. Ее надо отправить как можно дальше отсюда.

- Например, куда?

- Нарцисса сейчас у родственников во Франции. По возвращении эта искательница приключений отправится следом, а оттуда погостить к жениху. Желательно до конца лета. Вот с ним надо будет поговорить, причем очень серьезно. Его семья еще меньше заинтересована в любого рода перессудах.

- А если не поможет? - Пэнси задумчиво посмотрела на Драко.

- Поможет, - Драко решительно поднялся из-за стола, - Блейз, те документы, о которых ты говорил, я сейчас принесу, они наверху. Я, пожалуй, начинаю очень сильно сожалеть о том, что у нас нет родственников где-нибудь в районе Южного полюса.

На втором этаже было тихо. Малфой вошел в свой кабинет, тонувший в полумраке, и подошел к письменному столу. Там, в нижнем ящике стола, лежала нужная ему папка. Он уже собрался было идти обратно, когда буквально физически почувствовал на себе чей-то пристальный, долгий взгляд. На минуту его охватил необъяснимый страх, и, желая поскорее избавиться от странного наваждения, он молниеносно обернулся.

Она, кажется, ни одной минуты не собиралась прятаться, просто сидела на диване, скрестив руки на груди, и терпеливо ждала, когда же он, наконец, заметит ее.

- Простите, что без приглашения, мистер Малфой. Но, знаете ли, я решила, что если буду его ждать, рискую так никогда и не дождаться.


Лондон, после стольких лет Лондон

Не новое, а заново, один и об одном.

Дорога в мой дом, и для любви это не место.


Прольются все слова, как дождь,

И там, где ты меня не ждешь,

Ночные ветры принесут тебе прохладу.

На наших лицах без ответа

Лишь только отблески рассвета,

Того, где ты меня не ждешь.


Би-2 & Чичерина "Мой рок-н-ролл"




Раз, два, три, четыре, пять, шесть…

Она уже было совсем потеряла надежду, когда длинные монотонные гудки в трубке, наконец, сменились коротким отрывистым щелчком, и высокий нервный голос произнес заветное «алло»

- Здравствуй, - Гермиона подошла к настежь раскрытому окну, за которым открывался сказочный вид на океан. Ее обдало порывом раскаленного ветра, и она вдруг представила, как ее «здравствуй» подхватывает этот жаркий ветер, который приходит из пустыни, подхватывает и уносит далеко-далеко, на другой край света, туда, где никогда не бывает жарко, и ветра там дуют совсем другие - северные и холодные. Сотни и сотни миль расстояния между ними.

- Здравствуй. Что-то случилось?

А после в трубке снова повисла тишина. Гермиона тяжело вздохнула, впервые за прошедшие годы осознав, как много значили для нее эти редкие разговоры. Впервые в жизни она набрала этот номер просто так, а не потому, что ей было что-то нужно. Это было странно, но ей вдруг действительно захотелось услышать длинные гудки, а между ними - удары собственного сердца; услышать манерное «алло» и пару колкостей в ответ. Никаких тебе сантиментов, никаких жалоб на жизнь и разговоров по душам до самого утра.

- Я возвращаюсь в Лондон, - вдруг выпалила Гермиона. Не было особой нужды звонить, чтобы сказать это, не было, вот только ей почему-то захотелось разделить эту новость с кем-то, кто мог бы понять, как много это значило для нее.

- Не прошло и десяти лет, - в трубке презрительно хмыкнули. - И что, ты позвонила, чтобы я тебя поздравила и сказала, какая ты молодец?

Ну, разумеется, другого ответа ожидать было глупо. Она и не ожидала, а может, ожидала именно такого. Она вдруг улыбнулась, с удивлением почувствовав, что чувство тревоги, терзавшее ее последние дни, немного отступило. Но даже этой передышке она была безумно рада.

Ей было страшно - глупо отрицать очевидное. Их размеренная и, кажется, устоявшаяся раз и навсегда жизнь вдруг затрещала по швам, и наступающие перемены, которых она так страстно ожидала все эти годы, вдруг оказались не столько долгожданным шансом вернуть свое вчера, сколько нешуточной угрозой потерять свое сегодня. Вот только была ли она готова терять свое сегодня?

- Мне страшно, - сказала она. - Я так долго ждала этого, а теперь вдруг все оказалось совсем не таким однозначным, каким виделось раньше.

Она сильная и смелая, она привыкла все доводить до конца и все держать под контролем. Она не должна жаловаться, что ей страшно, потому что в этой игре не было место ни слабостям, ни страхам.

- Знаешь, моя маленькая дочь терпеть не может расчесывать волосы. Сама не знаю почему, но это для нее настоящая пытка, - на том конце провода тяжело вздохнули.

Гермиона вдруг услышала, как изменился тон ее собеседницы. Это вообще был разговор из другой жизни, не из их личной вселенной, где не было места сантиментам и слабостям.

- Они у нее сильно путаются и сбываются в колтуны. А она вместо того, чтобы расчесать их, убегает и прячется под кровать, думая, что это действительно решение проблемы. Но тебе не пять лет, и ты прекрасно понимаешь, что это не выход. Поэтому выбор за тобой - спрятаться под кровать и сделать вид, что ничего не происходит, или вычесать колтуны.

- Я боюсь, что она не простит меня, - очередной порыв ветра, пахнущий летом и океаном, влетел в комнату.

- Тогда ты просто поставишь точку в этой истории, - в голосе собеседницы зазвучали нотки недовольства. - Кроме того, твоя дочь девица весьма разумная и самостоятельная. Просто разыграй свои карты правильно, они у тебя не самые плохие.

- Пожалуй, вот только мне, наверное, хотелось бы, чтобы все сложилось по-другому.

- Ты, может быть, еще не заметила, но жизнь вообще штука несправедливая.

Пожалуй, это действительно было правдой. А может, было правдой только отчасти.

- Спасибо тебе. Я должна была это сказать давно. Ты очень много сделала для меня, я перед тобой в неоплатном долгу.

На несколько секунд в трубке повисла тишина. Разговор снова шел не по правилам, а играть по новым правилам они еще не умели.

- Пара десятков фотографий не такой уж неоплатный долг.

- Не в этом дело, - тихо сказала Гермиона.

- Я знаю.

Они замолчали, думая каждый о своем. Два человека на разных концах Земли, с разными судьбами, разными характерами, разным прошлым. И даже разным настоящим.

- Мне пора, - Гермиона, наконец, вынырнула из раздумий. Ей действительно было пора, ей нужно было еще проститься с Алексом. Это было самым сложным во всей этой истории, она не думала, что будет так сложно.

- Ты справишься, - правила были нарушены в третий раз, но теперь это уже не имело никакого значения. - Ты всегда справлялась, справишься и теперь.

Гермиона усмехнулась, в очередной раз удивившись тому, как судьба порой играет человеческими судьбами, словно чья-то невидимая рука, играя шахматную партию, переставляет фигуры на доске, следуя своему собственному замыслу.

- Пока.

В трубке раздались частые гудки отбоя. Она постояла еще несколько секунд у окна, глядя на бушующий океан, словно видела все это в последний раз, а потом решительно развернулась и подошла к кровати. Там, поверх покрывала, были в беспорядке разбросаны какие-то вещи, которые ей нужно было взять с собой. Она механически принялась складывать их в сумку, совершенно не задумываясь о том, что делает. Билеты и паспорт - пропуск на ту сторону Атлантики. Стопка фотографий - тот самый неоплатный долг. Гермиона взяла их в руки и медленно опустилась на кровать, задумчиво вглядываясь в изображение девушки на снимке.

Эти фото она знала наизусть, все, до самой последней ноты. Сколько часов она провела, разглядывая их, изучая, стараясь понять, разгадать ту, что была изображена на них. Порой ей не верилось, что красивая, взрослая и такая чужая девушка на фото - ее дочь.

Однажды она забыла фото Бэкки на каминной полке. В их доме в тот день были гости, и, войдя в одну из комнат, она застала одного их многочисленных знакомых Алекса рассматривающим фото Ребекки. Услышав ее шаги за спиной, он обернулся.

- Я думал, что это Алекс. Кто эта девушка? - он показал фотографию, на которой была изображена улыбающаяся Бэкки.

Гермиона, стараясь не выдать волнения, пожала плечами.

- Не знаю, наверное, начинающая актриса.

Ее собеседник рассмеялся и отрицательно покачал головой.

- Нет, она не начинающая актриса, уж я-то в этом разбираюсь. Кроме того, будь она актрисой, я бы ее запомнил. Такие лица не забываются.

Гермиона подошла к нему и забрала фото, изображая досужий интерес. В ней вдруг проснулось любопытство.

- Ты находишь ее красивой?

- Она очень красивая. Но я бы в нее не влюбился.

- Почему?

- В ней нет жизни, нет любви. Только холод и безразличие. Она… как бы тебе это объяснить… Она красавица по умолчанию, но в ней нет огонька, который способен свести с ума мужчину.

- Она счастлива? - спросила Гермиона.

- Она благополучна.

- Это одно и тоже?

- А это уже каждый решает для себя сам. Ладно, пойду поищу Алекса…

Этот разговор она потом неоднократно прокручивала в голове. Кто знает, быть может потому, что сама отчаянно пыталась найти ответ на вопрос: счастлива ли ее дочь? Она знала много фактов из ее биографии: знала, как она учится, с кем дружит, чем увлекается и с кем обручена. Но это больше походило на бесстрастное изложение биографии в каком-нибудь учебнике. Была ли она счастлива? О чем думала, над чем грустила, о чем мечтала? Об этом, пожалуй, могла рассказать только она сама. Прямоугольник глянцевой бумаги здесь был, увы, бессилен.

Из кухни доносились оживленные голоса: Алекс о чем-то спорил с Эндрю, как это бывало тысячу раз, малыш был не по годам любознателен и упрям. В воздухе витал аромат свежесваренного кофе, телевизор транслировал очередное глупое утреннее шоу, и окна были широко распахнуты, и ветер надувал невесомые белые шторы: все как всегда. И во всем этом было столько привычного, какого-то устоявшегося счастья, что у нее защемило сердце.

На минуту она застыла в дверях, словно желая запечатлеть этот момент в своей памяти. Алекс, привлеченный звуком ее шагов, обернулся, и на секунду их взгляды встретились. Гермиона знала, что может ничего не говорить, знала, что он и так понимает ее без слов. Он улыбнулся ей до боли родной улыбкой, и у нее во второй раз защемило сердце.

- Будешь кофе?

Он спрашивал это у нее каждое утро, а она каждое утро говорила «да». Он всегда просыпался чуть раньше, чем она, и всегда готовил его для нее. Этот вопрос был своеобразным ритуалом, который означал, что все в порядке, все как всегда.

- Я уже не успею. Такси будет здесь с минуты на минуту.

- Ну вот, и ты тоже меня бросаешь, - мальчик, внимательно прислушивавшийся к их разговору, обреченно вздохнул.

- Ну что ты, малыш, - Гермиона порывисто подошла в нему и потрепала по выгоревшим на солнце волосам. - Я очень скоро вернусь, обещаю!

- Куда ты уезжаешь?

- В Лондон.

- Это далеко?

- Очень, - вздохнула Гермиона, - очень далеко.

- Ты будешь мне звонить?

- Ну конечно, солнышко, каждый день. Иди сюда, - она протянула руки для объятий. Мальчик с обреченным видом протянул ручки и обвил руками шею Гермионы. Она крепко обняла его, что-то прошептав на ухо.

С улицы кто-то требовательно посигналил. Ей было пора.

- Новостей нет? – спросила Гермиона Алекса, так, чтобы малыш не услышал.

Он отрицательно покачал головой.

- Это плохо, - обеспокоенно сказала она. - Но ты в любом случае держи меня в курсе, ладно?

- Само собой. Ну что, пойдем?

Он нарочито бодро улыбнулся ей, подхватил ее чемодан и быстро пошел в сторону входной двери. Гермиона еще раз поцеловала на прощание Эндрю, взяв с него честное слово вести себя подобающим образом, и быстро пошла вслед за Алексом.

У них было не больше пары минут, чтобы проститься. Они молча стояли на залитом солнцем широком крыльце, а время бесстрастно отсчитывало секунды: раз, два, три… Они убегали как песок сквозь пальцы, и в этот самый момент Гермиона вдруг отчетливо поняла, что если он сейчас попросит ее остаться, она останется. Она подняла на него глаза, но он промолчал. Ему хотелось этого больше всего на свете, но он знал, что не имеет на это права. Однажды они условились, что если она захочет однажды уйти, он не станет ее держать. И он не стал. Так было правильно, и оба в глубине души понимали это.

- Береги себя, - он улыбнулся ей, а Гермиона вдруг поняла, что еще секунда, и она расплачется. Господи, ну не навсегда же она уезжает! Просто прощаться всегда грустно.

- Ты тоже, - она обняла его, а потом, наплевав на все приличия, поцеловала прямо на глазах у изумленного таксиста. Она давным-давно научилась жить, не оглядываясь на других.

Лондон встречал ее мелким моросящим дождем. Когда она прошла паспортный контроль и подошла к дверям, ею вдруг овладело странное чувство, будто с тех пор, как она покинула этот город, прошло не десять лет, а как минимум тысяча. Она глубоко вздохнула, словно перед прыжком в холодную воду, прежде чем вышла на тротуар. Стеклянные двери за ее спиной бесшумно открывались и закрывались, пропуская улетающих и прилетевших, а она все стояла и стояла под этим серым небом, вдыхая такой позабытый воздух.

Гермиона вдруг осознала, как же она отвыкла от этого стиля жизни, от этого ритма. Она совсем позабыла, какой он, Лондон, с его вечным дождем, серым небом, строгой архитектурой, зелеными газонами и представительными горожанами.

Отель, в котором она остановилась, был выдержан в лучших здешних традициях: тихая пустынная улица в историческом центре, вышколенный портье и безупречные интерьеры.

Только когда она закрыла за собой двери своего номера, она поняла, как устала. Устала не физически - эмоционально. В ее измученном сознании одна за другой мелькали мысли: странные, ускользающие.

Она без сил опустилась на идеально застеленную кровать в своем номере и бездумно посмотрела куда-то в пространство.

За окном был Лондон, она все никак не могла в это поверить и все время убеждала себя в том, что не спит. Сколько лет она мечтала о том, чтобы вернуться? Или она только убеждала себя в том, что хочет вернуться? Если бы не Бэкки, она никогда бы не вернулась сюда, она была в этом уверена. Она заново обрела себя за тысячи километров отсюда, и возвращаться сюда означало бередить старые раны, чтобы они опять начали кровоточить.

И все-таки, несмотря на страстные попытки убедить саму себя в том, что ее совсем не пугает предстоящие ей встречи, в глубине души ей было невероятно страшно. Страшно взглянуть в глаза своему прошлому, а еще страшнее осознать, что это прошлое по-прежнему имеет над тобой власть.

Время, казалось, уснуло в сумрачном полумраке ее холодного гостиничного номера, но она не спешила зажигать света. Было в этих безликих отельных сумерках что-то, что отвечало ее сегодняшнему настроению. Ей нужно было решиться, а она все медлила. Она и так непростительно задержалась - на целых десять лет.

Гермиона открыла свою сумочку и вынула стопку фотографий Бэкки, а следом за ними сложенный вчетверо листок белой бумаги. Содержание этого письма она знала наизусть, до самой последней запятой, как и номер телефона, написанный в конце письма. Несколько секунд она колебалась - позвонить или нет, но в конце концов решила повременить. Что ей советовали, правильно разыграть карты? Ну что ж, это один из ее козырей, и до поры до времени ей стоит его поберечь. Она помедлила еще несколько секунд, а потом решительно раскрыла чемодан - на этот вечер планы у нее были вполне определенные.

Трансгрессия перенесла ее только лишь к наглухо закрытым воротам. В своей новой жизни она редко пользовалась магией, и все же такие навыки не растрачиваются. Гермиона прислонилась в железным воротам и несколько секунд вглядывалась в сырой ночной мрак. Мрачная и темная громада особняка высилась на фоне чуть более светлого неба, а сразу за воротами начиналась широкая подъездная дорога - такой, какой она ее помнила, разве что деревья, возвышавшиеся по обеим ее сторонам, стали еще выше. Сейчас, в непроглядном ночном мраке дом выглядел совсем заброшенным - серые каменные стены, темные проемы стрельчатых окон на втором этаже.

На минуту ей стало страшно. Она глубоко вдохнула сырой воздух, пахнущий дождем и сырой землей. Она была совершенно одна посреди этой ночи, но страх вдруг уступил место азарту. Этот сырой холод словно привел ее в чувство. Она снова дотронулась до холодного металла кованых ворот и победно усмехнулась. Почерк ее бывшего мужа был слишком уж узнаваем во всем, да и защитные чары, наложенные на этот дом, в свое время она знала, как свои пять пальцев. Что ни говори, а в этом семействе традиции чтут. Если все получится, она сделает Малфою во всех отношениях приятный сюрприз…

Он, кажется, даже не успел удивиться. Просто секунда между двумя ударами сердца показалась ему вечностью. Его накрыла с головой волна чувств и ощущений, разобраться в которых было выше его сил. А его бывшую жену, кажется, сложившаяся ситуация совсем не смущала, скорее, напротив - забавляла. Она с беззаботной улыбкой восседала на диване, скрестив на груди руки, всем своим видом излучая беспечность.

Правило номер один - эффект неожиданности.

Еще пару секунд Драко смотрел на нее в полной прострации, а потом усмехнулся.

- Хорошие манеры никогда не были твоей сильной стороной.

- Бытует мнение, что сия добродетель передается по наследству. Вам ли не знать, что это несколько… не моя ситуация, - она наигранно удрученно пожала плечами и снова посмотрела на него своей странной, лишенной, кажется, каких-либо эмоций улыбкой.

И все-таки он сумел взять себя в руки. Гермиона даже мысленно зааплодировала ему, но все-таки это было… снисходительное восхищение. Она знала, что этот раунд за ней, она его выиграет всухую. И, как человек, твердо уверенный в своей победе, она могла простить противнику незначительные успехи.

- Чем обязан столь позднему визиту? - Малфой демонстративно пожал плечами, словно человек, которого искренне удивило, вернее будет сказать, до глубины души поразило какое-то событие.

- Как вы полагаете, несколько лет совместной жизни и наличие общей дочери являются причиной… достаточно веской для визита?

- Спустя десять лет? Что ж, похвально, похвально… Вы позволите? - Малфой демонстративно застыл в нерешительности около массивного кожаного кресла, которое было неизменным атрибутом этой комнаты. Как и дубовый стол, за которым оно стояло, как и языки пламени, плясавшие в камине, как и пушистый ковер на полу, скрадывающий любые шаги.

- Что вы, что вы! Чувствуйте себя как дома. Ни в коем случае не хочу вас смущать, - Гермиона широким жестом обвела комнату, а потом снова скрестила на груди руки. Она словно пыталась отгородиться от него этим жестом, и Драко вдруг на минуту показалось, что вся ее беспечность - напускное, ненастоящее. Стоит только ей чуть-чуть оступиться, и она потеряет почву под ногами. Он внимательно посмотрел на нее, ожидая, что она дрогнет под его взглядом, но она иронически спокойно выдержала его взгляд.

Гермиона усмехнулась, разгадав его маневр. Нет уж, она не даст ему даже намека на моральное превосходство.

Правило номер два - оставить подачу за противником.

Повисшая в комнате тишина требовала того, чтобы ее нарушили, и подача была за ним. Это здорово его нервировало, Гермиона это чувствовала. Она продолжала смотреть на него с деланным равнодушием, хотя все это давалось ей с большим трудом. Встреча с ним произвела на нее впечатление куда большее сильное, нежели она ожидала.
Он изменился за прошедшие со дня их последней встречи годы, но возраст, казалось, пошел ему только на пользу. И все-таки она оказалась права - традициям в этом доме не изменяли. Белоснежная рубашка и строгий костюм - она знала только одного человека, который в своем собственном доме будет так выглядеть в одиннадцать часов вечера, и этим человеком был ее бывший муж. Непроизвольно ее взгляд задержался на его безымянном пальце, но обручального кольца не было. Она вдруг поймала себя на мысли, что этот факт ее… обрадовал? Господи, ей давным-давно на это наплевать, ей нет никакого дела, свободен он или нет! Это все глупости.

- Чего ты хочешь? - в его голосе зазвучал металл, и она поняла, что он, наконец, дошел до нужной кондиции. - И еще одно: как ты здесь оказалась?

- Ты сейчас в глобальном смысле? Или имеешь в виду непосредственно твой диван?

- Брось играться! Ты прекрасно меня поняла, - он начал выходить из себя, это был хороший знак.

Правило номер три - довести оппонента до бешенства. Ярость - плохой союзник.

- Тогда отвечу на твои вопросы по очереди. Относительно того, как я здесь оказалась - я все-таки окончила Хогвартс, - она выдержала эффектную паузу, - а относительно того, что мне нужно…

За первой паузой последовала пауза еще более длительная, и он вдруг понял, что сейчас она перестанет ломать комедию. Малфой внимательно посмотрел на нее, интуитивно уловив изменения в ее настроении.

Она сильно изменилась с тех пор, как он видел ее в последний раз. Внешне, теперь она была настоящей американкой, и ее новый образ странным образом шел ей. Она была очень загорелой - даже в полумраке комнаты это было заметно, и этот загар странным образом не вязался ни с моросящим за окном дождем, ни с холодными мрачными стенами этого дома. Она даже говорить стала по-другому. По всей видимости, десять лет, проведенных в Америке, давали о себе знать. У нее появился забавный акцент, едва уловимый, но все-таки. Она и внутренне изменилась, этого тоже было нельзя не заметить, как нельзя было не заметить того, что теперь она вряд ли станет играть по чужим правилам.

- Я хочу поговорить с дочерью. От тебя много не требуется - просто не мешать мне. Ее сейчас нет?

- Нет.

- Где она?

Малфой усмехнулся.

- Почему ты решила, что я что-то тебе скажу?

- Ты же понимаешь, ситуация изменилась, - теперь она говорила жестко и решительно, - рано или поздно я ее увижу, просто я даю тебе шанс уйти с наименьшими потерями.

- Какой широкий жест! – восхитился Малфой. - Что ты вообще о себе возомнила, ели уж на то пошло? С чего ты взяла, что моей дочери нужна мать, которая за десять лет ни разу не вспомнила о ее существовании?

- Вот это тебя уже не касается, - тон ее стал ледяным, - когда-то ты решил, что такая мать, как я, Ребекке не подходит. Ей было пять, и ты рассудил, что знаешь все лучше нее. Теперь ей шестнадцать, и она вполне разумна для того, чтобы делать самостоятельные выводы.

- Ты решила мне отомстить? Похвально. А если я решу предпринять ответные шаги?

Гермиона усмехнулась.

- Я даже дам тебе время, ну, скажем, до утра, чтобы ты смог придумать штук двадцать сценариев своих ответных шагов. Только знаешь что? - слова ее стали отрывистыми и звонкими, словно пощечины. - Чтобы ты не сделал, все будет бессмысленно. Что ты можешь сделать? Настроить против меня дочь? Умоляю, разве она сможет думать обо мне еще хуже, чем думает сейчас? Рассказать общественности, что я жива? Гарри знает, это он меня нашел, на остальных мне плевать, в случае скандала пострадает только твоя репутация. Обнародовать досье, рассказать всем, что я жила под чужим именем? Я под юрисдикцией другого государства, там всем наплевать на это. Кроме того, все эти годы я жила под своим именем. Как ни крути, это будет игра в одни ворота.

Он было собирался ответить ей что-то, но в этот самый момент дверь распахнулась, и на пороге возник Блейз Забини собственной персоной.

- Драко, ты еще долго? Мы с Пэнси собираемся по домам.

- Я спущусь через минуту.

Забини, по всей вероятности, удовлетворившись таким ответом, закрыл дверь, заставив Малфоя и Гермиону перевести дыхание. У обоих были на то свои причины.

Малфой стремительно поднялся из-за стола и, взяв в руки какую-то папку, направился к дверям.

- Я вернусь буквально через пять минут. Нам нужно договорить.

Но договорить им сегодня не удалось. Когда он вернулся, его встретила пустая комната и оставленная на столе записка.

«Не знаю, что с точки зрения этикета является большим промахом: уйти, не попрощавшись или засиживаться в гостях за полночь? В твоих интересах сделать так, чтобы наша встреча с Бэкки состоялась как можно скорее».

Больше ничего не было. Ни подписи, ни адреса, где ее можно найти.

Она решила поиграть в кошки-мышки? Она дала ему фору. Дала возможность выиграть время, и это было ее самой большой ошибкой.

Улыбнувшись чему-то про себя, Малфой смял записку и швырнул ее в камин, где бесстрастные языки пламени необратимо превратили ее в пепел.




































Золотое трио

Иногда я понимаю, что больше всего на свете люблю глаголы прошедшего времени. Все пустяки по сравнению с ними. Чертовски приятно слышать: «Тебе нелегко пришлось» - и небрежно отмахиваться - мало ли что было. Было и прошло.


Макс Фрай "Тубурская игра"




Где-то в глубине дома гулко пробили часы, и Драко кинул раздраженный взгляд на широко раскрытые двери гостиной: он отправил домового эльфа разбудить Ребекку больше часа назад, но та явно не спешила: минутная стрелка уже успела обежать целый круг.

Отзвучавшие удары часов еще несколько секунд напоминали о себе еще более гулким эхом, заблудившимся где-то в сумрачных коридорах, а потом снова стало тихо. Малфой обвел взглядом огромную гостиную, которую, точно длинные копья, пронизывали солнечные лучи, пробивающиеся сквозь витражные окна. Здесь мало что изменилось с тех пор, как он был здесь в последний раз: массивная вычурная мебель, сизый пепел в огромном камине, портреты прежних владельцев дома. Однако все здесь носило отпечаток запустения: с первого взгляда становилось понятно, что здесь не живут, даже приезжают сюда редко. Пэнси давно махнула рукой на этот дом, заявив, что никогда не любила его, и что он и вовсе отчасти навевает на нее жуть. Малфой же избегал его по другой причине: слишком много счастливых воспоминаний было связано с этим местом. Летние месяцы, которые они проводили здесь все вместе: огромный, полный загадок старинный особняк, холодные, переливающиеся на солнце воды пролива, звонкий детский смех, дурманящий аромат цветущих роз и… она. Потом, после развода, вдруг оказалось, что все это имело смысл только потому, что она была с ним. Когда ее вдруг не стало в его жизни, оказалось, что все остальное тоже исчезло: и старинный дом, и холодное море, и их общее, одно на двоих счастье. Вернее, что-то осталось, но совсем не его. Уже не для них.

- Папа, - высокий, чуть нервный голос Бэкки нарушил полуденную дрему старого дома, и в дверях наконец-то возникла его дочь: длинное голубое платье, пепельные волосы и улыбка, унаследованная от именитых предков. - Извини, что я заставила тебя ждать. Честно говоря, я сначала даже подумала, что это шутка. Дома все в порядке, я надеюсь?

- Здравствуй, родная. - Драко порывисто поднялся из кресла и подошел к стоявшей в дверях девушке. Бэкки привстала на цыпочки и поцеловала отца легким невесомым поцелуем. – Все в порядке, я просто очень соскучился по тебе.

Бэкки посмотрела на отца долгим внимательным взглядом, но ничего не ответила. У него был какой-то подавленный вид, словно что-то сильно его тревожило, но он старательно держал это в себе.

Минувшая бессонная ночь давала о себе знать: Драко не удалось сомкнуть глаз ни на минуту, и к рассвету ему стало казаться, что он медленно сходит с ума. Все произошедшее слилось в какую-то пугающую фантасмагорию лиц и фраз, и все попытки успокоить расшатанный нервы ни к чему не приводили. Голова раскалывалась ни то из-за выпитого, ни то из-за раннего часа, и это был, казалось, тот самый вид головной боли, от которой самым действенным средством служит гильотина.

- Бээки, давай пройдемся, если ты не против, мне нужно поговорить с тобой, - Драко кинул вопросительный взгляд на дочь, и Бэкки вдруг на секунду показалось, что отец мог откуда-нибудь узнать про нее и про Джеймса Поттера. Мысль эта на долю секунды заставила Бэкки похолодеть, но ее оцепенение длилось недолго: будь это в действительности так, отец не был бы так… невозмутим. И все же его появление здесь должно было иметь под собой основания более веские, чем обычное желание увидеть ее. Впрочем, весьма вероятно, он хотел поговорить с ней о своей свадьбе с Асторией. Кто знает, может, за время ее отсутствия отец успел той предложение.

- Хорошо, - найденное объяснение заставило девушку повеселеть, - я только скажу Саманте, что ушла, она будет волноваться.

- А где близнецы?

- Они собирались кататься на катере, ушли, когда мы еще спали. Ты же знаешь, я терпеть не могу вставать рано. Подожди меня на улице, - ее голос донесся откуда-то со второго этажа, а потом хлопнула дверь и снова все стихло.

Драко несколько секунд неподвижно стоял в спасительной прохаде темного коридора, а потом быстро направился к входным дверям.

Вчера вечером, после столь эффектного появления и еще более эффектного исчезновения его бывшей жены, он первым делом написал Нарциссе во Францию. К ее чести, она не стала донимать его лишними расспросами. Бэкки должна приехать к ней, пока они не поймут, как действовать дальше - она полностью с этим согласна. Но все же, в конце письма красивым, до боли знакомым витиеватым почерком было выведено всего несколько слов, в которых заключались все последние годы: все их ошибки, одиночество, непрожитые радости, необдуманные шаги и то, чем так или иначе все должно было закончится.

«На этот раз ты действительно можешь потерять Ребекку. Если она захочет уйти, удержать ее ты уже не сумеешь».

Дочитав письмо, он вдруг отчетливо понял, что ничего больше не имеет значения: ни его поруганное самолюбие, ни грандиозный скандал, который разразиться, если вся права о их браке станет известна, ни шумиха в прессе, ни осуждение окружающих. Только одно его волновало - Бэкки. Он и так потерял слишком много в этой жизни, и виной тому была только его глупость, и ничего более. Потерять еще и дочь он позволить себе не мог.

Мысли о Бэкки занимали все его воображение, и вместе с тем он все же не мог не думать о Грейнджер. Сколько раз он представлял себе встречу с ней, сколько возможных сценариев прокручивал в голове, и все-таки жизнь все равно все расставила иначе, по-своему. Отчего-то во всем калейдоскопе прожитых чувств и воскресших воспоминаний самым удивительным явилось осознание того, что все это время она… продолжала жить. В его памяти остался ее образ, которому никогда не суждено было измениться, время было не властно на ним, и прожитые годы обходили его стороной. Девушка из ниоткуда, странная, непонятая, так до конца и неразгаданная. Со временем он стал забывать черты ее лица; ее голос из глубин прошлого доносился с каждым прожитым днем все тише и тише, словно сквозь толщу воды, и со временем и вовсе стал напоминать зов русалки. Он поселил этот бесплотный образ в пустой и холодный воздушный замок, который старательно возвел на руинах своего разрушенного счастья, и в какой-то момент он, наверное, и впрямь начал верить в то, что она осталась жить только в его памяти. Почему-то самым шокирующим при встрече с ней оказалось именно то, что она… живая. Не иллюзорная химера, а человек из плоти и крови, и минувшие десять лет, прошедшие со дня их расставания, не прошли для нее бесследно. Все это время она жила: дышала, просыпалась по утрам, с кем то встречалась, с кем-то расставалась, о чем-то грустила, смеялась над чем-то… Во что-то верила, на что-то надеялась, помнила о ком-то, а о ком-то хотела забыть. И, как оказалось, совсем необязательно, что в ее прожитых годах много места было отведено ему.

- Пап, мы можем идти, - Бэкки появилась на крыльце, на ходу поправляя широкополую белую шляпу. Драко улыбнулся, поймав ее взгляд, и у него защемило сердце - такая она была красивая, такая родная, до безумия любимая. В этот самый момент он вдруг понял, что должен запомнить этот день, эту ее улыбку, которая предназначается только ему одному в целом мире. День, пока ее вера в него еще не разбита.

- Пойдем, - он улыбнулся ей, а она снова с тревогой вглядывалась в его лицо. Каким-то внутренним чутьем она вдруг снова уловила его скрытую глубоко внутри тоску и беспокойство.

- Что-то произошло, о чем ты не хочешь говорить мне?

Они медленно спускались по полуразрушенным ступеням, и постепенно их взору открывалось играющее на солнце всеми оттенками синего море. Бескрайний простор, который так и манил затеряться где-то там, где-то далеко…

Драко несколько секунд молчал, прежде чем решился заговорить.

- Бэкки, я хочу попросить тебя, чтобы ты немедленно, сегодня же уехала к Нарциссе.

- Но зачем? - Бэкки в замешательстве остановилась. - Пап, да ты что?! Она же гостит у теток Розье! Да ни за что! - Бэкки гневно сверкнула глазами, а потом быстро стала спускаться вниз.

- Бэкки, я не так часто прошу тебя о чем-то!

- Папа! - Бэкки снова остановилась, только теперь она напоминала разъяренную фурию. - Эти старые ведьмы, тетки Розье, превратят чью угодно жизнь в сущий ад, меня так они вообще на дух не переносят, и даже не пытаются этого скрывать! И где они там живут? В городе с одной лошадью без лошади? Нет, папа, даже не проси меня об этом! Нарцисса приносит эту жертву - это ее выбор, я туда не поеду!

- Бэкки, - Драко ухватил дочь за руку, пытаясь удержать. Он предвидел такую реакцию, более того, он был полностью солидарен с дочерью в этом вопросе, но это был его единственный шанс выиграть время, и он цеплялся за него, как утопающий цепляется за соломинку. - Ты знаешь, что Нарцисса плохо чувствует себя в последнее время…

- Ей что, стало хуже?

- Я не знаю, Бэкки. В любом случае, доктор запретил ей сейчас уезжать оттуда, потому я хочу, чтобы кто-то был с ней рядом.

В том, что Нарцисса все разыграет как надо, у него сомнений не возникло, но очередная ложь Ребекке, тем более теперь, когда ее мать в Лондоне… это снова было ошибкой, и он понимал это, но он все еще надеялся на то, что ему удастся уйти с наименьшими потерями.

- Хорошо, но только ради бабушки, - Бэкки нежно любила Нарциссу, но все-таки все это здорово спутало ей карты. Впрочем, она сочла за благо прикусить язык и не делиться с отцом мыслями и планами насчет своего возвращения в Лондон с весьма компрометирующей ее целью искать «случайных» встреч с Джеймсом Поттером.

- А вообще, пап, тут кое-какие сложности могут возникнуть.

- Какого рода?

Бэкки в задумчивости смотрела куда-то вдаль, туда, где море сливается с небом в одно целое.

- Мне писал Ренье.

- Ну и что? - удивленно спросил Драко. - Это вполне естественно.

Бэкки несколько секунд молчала, словно собиралась с духом, а потом перевела взгляд на отца.

- Ты знаешь, сколько сил его мать готова положить на то, чтобы о нашей с ним свадьбе вспоминали потом еще лет пятьдесят как минимум?

Малфой усмехнулся.

- Причем здесь это? Мне казалось, тебя это тоже заботит.

- Может раньше, но теперь…

Драко вдруг уловил в голосе дочери что-то такое, что заставило его насторожиться.

- Бэкки, ты что, передумала выходить за него? У вас что-то случилось?

- Ничего не случилось, просто… Я и сама не знаю! Мне вдруг иногда начинает казаться, что меня все это душит: он, его семья, вообще вся эта жизнь. Я и уйти не могу, но и остаться не хочу. Это все так сложно.

Бэкки остановилась. Море плескалось у самых ее ног, и она с каким-то маниакальным упрямством пересчитывала накатывающие на берег волны. Ей поехать во Францию означало увидеть Ренье, а значит, вернуться к той теме, которую он поднял в недавнем письме.

А она не хотела говорить об этом, не хотела говорить об том с отцом, потому что знала, что это болезненно для него, не хотела говорить, потому что ей и самой это причиняло боль.

- Он тебя обидел?

- Кто? - Бэкки, погруженная в свои мысли, не сразу поняла, о чем ее спрашивает отец. - Господи, нет, конечно же, нет, просто…

Дальше тянуть было бессмысленно, все равно рано или поздно ей придется поговорить об этом с отцом.

- Моей будущей свекрови пришла в голову светлая мысль, что раз моя мать жива, она обязана присутствовать на нашей свадьбе, даже если вы не женаты. Я пыталась объяснить Ренье, что мы не общаемся уже много лет, и…

- Тогда ей просто нужно вежливо намекнуть, что она сует нос не в свое дело.

Бэкки почувствовала, как изменился голос Драко. Он вдруг только сейчас понял, что если все правда о происхождении Бэкки выплывет наружу, и семейство ее жениха узнает, что ее мать маглорожденная, ни о какой свадьбе речи идти не может. Это нанесет ее репутации непоправимый урон.

- Мне кажется, мать Ренье просто-напросто снедает любопытство. Ее жизнь слишком благополучна и размеренна, вот она и сует нос в чужую жизнь. Я думаю, тебе нужно самому поговорить с ней, а то…

- А тебе самой?

- Что мне самой? – Бэкки удивленно смотрела на Драко, видимо, потеряв нить разговора. – Поговорить с ней об этом самой?

- Тебе самой бы хотелось, чтобы твоя мать присутствовала на вашей свадьбе?

- Знаешь, а я, пожалуй, никогда и не задумывалась над этим, - девушка пожала плечами.

- Почему?

- Почему? Да наверное потому, что я за все эти годы привыкла к мысли, что ее нет в моей жизни, и научилась принимать это, как прописную истину. Нет, я, конечно, часто задумывалась о том, что было бы, будь она в нашей жизни, но подсознательно я не переставала знать, что все это только лишь иллюзии, а реальность…. Ну, в общем, реальность есть реальность. А еще я очень боюсь.

- Чего?

- Увидеть ее однажды и понять, что разочаровалась в ней. Понять, что все время, что я провела в тоске по ней, было прожито зря. Я почему-то всегда думала, что будь она со мной, она могла бы очень много мне дать, но что если это не так? Что если это только лишь мои домыслы, а на самом деле страдать было не из-за чего? Что если все мои страдания были вымышленными, напрасными, а прожитых лет не вернешь, и ничего уже не исправить. А так… так у меня по крайней мере остаются мои заблуждения о ней. И об этом мироздании, - Бэкки улыбнулась грустной улыбкой, в которой было только одно - сожаление о том, чего уже не исправить.

- Бэкки, я хочу, чтобы ты кое-что мне пообещала. Чтобы ни случилось, знай, я всегда любил тебя больше жизни, и ничто и никогда не в силах будет этого изменить.

Бэкки кивнула, все еще продолжая улыбаться, а по щекам у нее текли слезы, а она почему-то даже не старалась их сдерживать.

Дорога была темной и пустынной, и только редкие фары встречных машин хоть как-то разбавляли чернильную темноту за стеклом. Гермиона посильнее надавила на педаль - хотелось как можно скорее оказаться дома. Она вообще не понимала, зачем и куда она едет в такое время, да еще совершенно одна. Попытки найти ответ никак не желали увенчаться успехом. Мысли были бессвязные, хаотичные, и Гермиона что есть силы сжала руль. Только не это! Она потерялась, заблудилась, она не знает, куда ехать! Она была готова заплакать от досады и страха, но совершенно неожиданно в свете придорожного фонаря возникла одинокая фигура. Гермиона принялась до рези в глазах вглядываться в лицо ночного путника и едва не закричала от радости, узнав в нем Рона. Рон посмотрел на нее, и Гермиона поразилась, какое мертвенно-бледное у него лицо. Она начала тормозить, но немного проскочила, и ей пришлось сдать назад. Она остановилась недалеко от Рона и приоткрыла окно, дожидаясь, когда он подойдет ближе. Но фигура на обочине стояла совершенно неподвижно, только лохмотья одежды развевал ветер, налетавший резкими порывами. Гермиона в недоумении вышла из машины.

- Рон, - она тихо окликнула человека, стоявшего на обочине, медленно приближаясь к нему. Ей вдруг стало очень страшно, жутко, как может быть только во сне, когда не понимаешь, что спишь, и в то же время понимаешь, что сценарий сновидения неподвластен тебе, его писал совсем другой сценарист.

Гермиона сделала еще несколько шагов, только сейчас заметив, как здесь было холодно. Холодно, пусто и… страшно.

- Рон, - человек, до сих пор стоявший к ней спиной, вдруг обернулся, и она облегченно вздохнула.

- Как же долго я тебя ждал. А ты все не приходила, - он улыбался ей слегка укоризненно, а она все никак не могла понять, почему Рон все тот же, каким она его запомнила в их последнюю встречу, он словно бы не постарел ни на день.

- Ждал? - Гермиона пыталась отогреть заледеневшие пальцы. - Мне казалось, ты думал, что я мертва, Рон.

- Я так долго тебя ждал, - Рон снова улыбнулся и укоризненно покачал головой, а потом вдруг развернулся и медленно побрел прочь, как будто сгибаясь под тяжестью какой-то невидимой ноши.

Гермиона несколько секунд стояла, молча глядя вслед удаляющейся фигуре, а потом побежала следом, быстро, так быстро, что не хватало воздуха, и она, задыхаясь и превозмогая острую боль в легких, все же продолжала бежать, интуитивно чувствуя, что должно догнать его.

- Рон, подожди, ну пожалуйста, подожди меня!

Но, как быстро Гермиона ни бежала, настигнуть его она не могла. Постепенно впереди идущая фигура сузилась до размеров крохотной точки где-то на горизонте. Гермиона поняла, что бежать бессмысленно, ей уже его не догнать, не догнать никогда

- Рон! - в последний раз крикнула она и… проснулась.

Несколько секунд она лежала неподвижно, пытаясь унять бешеное сердцебиение. Странный, нелогичный сон, да еще и про Рона… Он никогда не снился ей, пожалуй, ни разу за прошедшие годы.

«Я так долго ждал тебя…»

- Бред какой-то, - пробормотала Гермиона. Липкий ужас кошмара все еще не желал отпускать ее из своих цепких когтистых лап. И все же чувство тревоги занозой засело где-то глубоко внутри.

За окнами разливался серый рассвет, такой, какой бывает только в Лондоне. За годы жизни в Америке она отвыкла от этих приглушенных серых тонов, и теперь с удивлением смотрела на просыпающийся за окнами город.

Ее попытки дозвониться Алексу не увенчались успехом. На домашнем после нескольких гудков включался автоответчик, который бодро извещал о том, что никого сейчас нет дома, но вы можете оставить сообщение. Оставлять сообщение она не хотела. А может, боялась услышать его голос. Боялась, что он задаст ей вопрос, ответом на который будет ложь. Ты видела дочь? Нет, пока еще нет. А бывшего мужа? Его… его видела… И как? Никак. Мои чувства к нему давным-давно в прошлом.

Она набрала еще один номер из памяти телефона, однако абонент был вне зоны доступа. Ее снова охватила тревога. Прошло уже столько дней, а никаких вестей они так и не получили. Впрочем, отсутствие плохих новостей уже хорошие новости, и это служило пусть и слабым, но все же утешением.

Она решительно поднялась с кровати, отбросив телефон подальше от себя, и пошла в ванную. Она не станет колебаться, не станет лелеять свои страхи и сомнения, у нее и так ушло на это десять лет.

Десять лет, целых десять лет. Ей верилось и вместе с тем не верилось, что прошло столько времени с тех пор, как она уехала отсюда. Она вглядывалась в лица прохожих, вглядывалась в улицы, дома, словно пытаясь найти там следы пролетевших лет. Но на первый взгляд все было как всегда: обычные люди, спешащие на работу самым обычным летним утром, ничего мистического. И только для нее одной этот город был полон призраков, которые просились на свободу, удерживать которых взаперти у нее просто не было сил.

Гермиона попросила таксиста остановиться на два квартала раньше. Она показала ему листок с адресом, который она искала, и он любезно подсказал ей, как туда добраться пешком. Респектабельный район Лондона с тихими зелеными улочками и красивыми ухоженными особняками. Почему-то она была уверена, что дом Гарри и Джинни должен выглядеть именно так. Она и сама когда-то мечтала о таком, но ее жизнь распорядилась иначе. Сейчас, став старше и мудрее, она научилась принимать все повороты судьбы как данность, стараясь не слишком печалиться о том, что так и не сбылось.

Письмо, которое она получила несколько дней назад, было отправлено ей Гарри. Сейчас, идя по тихому и безлюдному переулку под хмурым лондонским небом, Гермиона не могла поверить в том, что всего пару дней назад она сидела на берегу Тихого океана, обдуваемая порывами жаркого ветра, и все было ясно, понятно и размеренно. А теперь вот она вернулась в полузабытый город детства, чтобы встретится с людьми, которые когда-то без малого составляли смысл ее жизни.

Когда-то давно, лет пять назад, один знакомый сказал ей, что она дошла до точки невозврата. Когда она спросила, что он имел в виду, тот сказал ей, американский прагматизм одержал в ней победу над европейской сентиментальностью. Она тогда только посмеялась, а вот теперь в полной мере прочувствовала, что именно он тогда имел в виду.

Она нашла, наконец, нужный дом, поднялась по ступеням крыльца и требовательно позвонила. Ей казалось, что ее сердце стучит так громко, что слышно на той стороне улицы. На ее звонок долго никто не отвечал, и в какой-то момент ей даже малодушно захотелось развернуться и убежать, но в какой-то момент она словно в замедленной съемке увидела, как поворачивается дверная ручка, и эти несколько мгновений показались ей вечностью.

- Здравствуйте, - в дверях стоял симпатичный парень лет семнадцати, и в первый момент Гермиона решила, что ошиблась адресом, но потом сообразила, что, скорее всего, перед ней сын Гарри.

- Мэм, вы ищете кого-то? - Джеймс с интересом разглядывал незнакомую женщину, безмолвно стоявшую на пороге их дома. Она никогда прежде не бывала у них, он бы ее запомнил. Она принадлежала к той категории женщин, которым в зависимости от освещения можно с полной уверенностью дать как двадцать, так и сорок. Ее темный загар странным образом не вязался с пасмурным серым утром, тем более неуместно смотрелись на ней очки, темные, закрывающие пол-лица.

- Вообще-то да, Гарри или Джинни, если я, конечно, попала по адресу.

Парень несколько секунд молчал, а потом крикнул куда-то в глубину дома.

- Мам!

Еще несколько секунд спустя на пороге прихожей возникла Джинни, и Гермиона с замиранием сердца узнала во взрослой, уверенной в себе женщине застенчивую рыжеволосую девчонку, которую они всегда считали слишком маленькой для своих взрослых дел. Причем было совершенно неважно, шла ли речь о втором курсе. или о седьмом.

- Мам, эта леди спрашивает тебя или папу, - Джеймс почтительно кивнул в сторону Гермионы.

- Здравствуйте, - Джинни вопросительно смотрела на гостью. Гермиона несколько секунд молча смотрела, все еще не решаясь поверить в реальность происходящего.

- Здравствуй, Джинни, - она, наконец, сняла свои очки, в которых этим утром в Лондоне не было никакой надобности. Американская привычка, город, где много солнца, - извини, что не предупредила. Гарри дома? Из его письма я сделала вывод, что ты в курсе.

Джеймс вдруг с удивлением увидел, как побледнела мама, как с ее лица в одночасье исчезли все краски, и она только потрясенно прошептала: «О, Господи!»

- Мам, тебе плохо? - Джеймс обеспокоенно смотрел на Джинни, но та лишь отрицательно покачала головой.

- Позови отца.

И Гермиона, стоя в дверях, молча отсчитывала секунды. Раз, два, три… Мимолетность отсчитываемых секунд была так очевидна по сравнению с пролетевшими годами.

- Джинни, что случилось?

Гарри возник за спиной жены, но та была не в силах вымолвить ни слова. Он перевел взгляд на застывшую в дверях Гермиону, которая старательно пыталась удержать на лице вежливую светскую улыбку. Она не знала, какой прием ждет ее здесь, поэтому заранее решила изображать вежливое безразличие к происходящему, но стоило ей встретиться взглядом с Гарри, как она поняла, что все продуманные сценарии на поверку оказались никуда не годной бутафорской маской, за которой ей будет не так-то легко спрятаться.

Есть имена, которые вписаны в нашу Книгу Судеб несмываемым чернилами.

- Здравствуй, Гарри, - она нерешительно улыбнулась ему, не зная, как вести себя дальше, а он подошел к ней, несколько секунд неотрывно глядя ей в глаза, а потом вдруг крепко обнял ее. И все это разом воскресило в ее душе полузабытое ощущение их детского счастья, которое когда-то было у них, и которым они ни с кем не хотели делиться.

- А знаешь, он никогда не переставал верить в то, что ты жива, - полные слез глаза Джинни, эта ее фраза, сказанная как будто на выходе, и крепкие объятия Гарри вдруг в один миг все расставили по своим местам. Своеобразная точка невозврата.

Гермиона вдруг поняла, что играть с ними в холодную отчужденность у нее не получится при всем желании, а если уж начистоту, то и желания у нее такого не было.

Уже потом, когда улеглись первые эмоции и прошла неловкость первых минут встречи, Гермиона задала Гарри вопрос, на который сама решительно не могла найти ответ.

- И все же, как ты меня нашел?

- Эта долгая история, - улыбнулся Гарри. Он все смотрел на нее, не в силах поверить в реальность происходящего. Как и она, впрочем.

- Тогда начни с начала.

- Я увидел твою дочь. Она похожа на тебя гораздо сильнее, чем ты думаешь.

При упоминании о Бэкки сердце ее тревожно сжалось.

- И что?

- Сложил два и два. Малфой тоже понял, что врать бесполезно. Сказал, что искал тебя все эти годы, но безуспешно. Мои попытки найти тебя тоже успехом не увенчались, но потом мне пришла в голову одна мысль… Я не особенно надеялся на успех, если честно, но в старой записной книжке остался австралийский адрес твоей тетки, и я написал ей. Я был уверен, что ответа не получу, но каково же было мое удивление, когда твоя тетя написала мне, что получала от тебя открытку не далее как в минувшее Рождество, и твой американский адрес написала.

Гермиона потрясенно покачала головой.

- Я не стала рвать с ней отношений. Она никогда не узнала бы о моей смерти в магическом мире, кроме того, Австралия слишком далеко, а она слишком тяжело переживала смерть сестры, чтобы огорошить ее еще и известиями о смерти племянницы, тем более фальшивой…

- Гарри, - Гермиона, наконец-то, решилась задать вопрос, который мучил ее с самых первых мгновений их встречи. - Где сейчас Рон?

Она буквально физически ощутила перемену в их настроении. Гарри с Джинни встревожено переглянулись.

- Его нет в живых. Он погиб. Уже много лет прошло.

Гермиону вдруг бросило в жар, и она вспомнила свой сегодняшний сон.

«Я так долго тебя ждал».

- Гарри, - сказала она осипшим голосом, - мы могли бы сходить на кладбище?

- Разумеется.

- Только давайте прямо сегодня. Это важно, - твердо сказала Гермиона.

- Вы идите вдвоем. Так будет лучше.

- Но, Джинни…

- Знаешь, Гермиона, - Джинни порывисто поднялась с дивана и подошла к окну, - я безмерно счастлива, что ты жива. Счастлива, что могу попросить у тебя прощения за все, но… Вы всегда одним целым. Я там лишняя. Ваша скорбь с Гарри… она общая, на двоих. А моя только моя. Идите вдвоем, так будет действительно лучше.

В столь ранний час аллеи кладбища были еще пусты, разве что темноволосый мужчина в очках и молодая женщина с огромным букетом бордовых роз медленно шли по дорожке и приглушенно о чем-то разговаривали. Поравнявшись с какой-то могилой, они несколько минут молча смотрели на надгробие, на котором были высечены чье-то имя и две даты. Потом женщина наклонилась и положила на могилу букет. Мужчина же продолжал молча стоять за ее спиной, напряженно глядя на могильную плиту.

- Гарри, об одном я буду теперь жалеть до конца своей жизни: о том, что он так и не узнал, что я простила его. Давно простила, вот только сказать ему этого, глядя в глаза, уже никогда не смогу.

- Когда-то он сказал мне приблизительно тоже самое.
Гермиона, старательно сдерживая слезы, подняла глаза к затянутому тучами небу.

- Где бы ты сейчас ни был, Рон, знай, что я простила тебя. И ты прости меня. Прости, за то, что так долго не приходила.

В этот самый миг слабый луч солнца прибился сквозь тучи и осветил безмолвное надгробие, букет роз, плачущую женщину, и мужчину, молча стоящего за ее спиной.

- Я думаю, что он услышал тебя, Гермиона, - тихо сказал Гарри.

Она еще долго плакала у него на плече, и что-то спасительное было в этой горькой скорби. Так или иначе, они снова были вместе.

Позже, сидя за столиком какого-то ресторана, Гарри, наконец, спросил ее о том, о чем решительно не имел ни малейшего представления.

- Как ты жила все эти годы?

- О, это очень долгая история, - ответила она.

- Тогда начни с начала.




Новые горизонты

Счастье и несчастье казались теперь чем-то вроде пустых гильз, далеко отброшенных могучим желанием жить и чувствовать, что живешь.


Эрих Мария Ремарк «Триумфальная арка»



Начать с начала… Казалось бы, что может быть проще: рассказать сидящему напротив тебя человеку о том, как жила последние несколько лет? Несколько конкретных дат - кульминационные события, отправные точки; несколько имен - важные люди, сыгравшее свои роли и ушедшие со сцены, но оставившие свой неизгладимый след в памяти и в сердце; несколько конкретных событий - взлеты и падения, победы и разочарования… И все бы было ничего, может, но Гермиона вдруг отчетливо поняла, что с тех пор, как она уехала из Англии десять лет назад прошла целая жизнь, которую, как ни старайся, нельзя свести к банальному перечислению фактов, имен и дат.

- Я не знаю, с чего начать, Гарри, - Гермиона подняла глаза на собеседника и улыбнулась чуть виноватой улыбкой. Сейчас, в ночном полумраке ресторана, все вокруг стало казаться призрачным, нереальным. Предметы утратили резкие очертания, казались теперь размытыми, словно бы едва различимыми. Играла тихая грустная мелодия, и, казалось, что сами ее ноты растворяются без остатка в августовской непроглядной ночи, опустившейся на город за окнами.

- Почему Америка? - Гарри не отрываясь смотрел на Гермиону чуть тревожным взглядом, и в этом взгляде читался невысказанный страх. Ему все казалось, что она тоже вот-вот без остатка растворится в ночной темноте, окутавшей город, обернется призраком, невесомым фантомом, который, не попрощавшись, уйдет прочь, в свой странный мир теней, затеряется среди них, и он больше никогда уже не найдет ее там.

- Потому что это на краю света, - сказала она, и пламя горевшей на столике свечи на мгновение отразилось в ее черных глазах. - Потому что я хотела тогда убежать. Неважно куда, неважно зачем, даже неважно с кем. Убежать от себя, от своего прошлого, от своих ошибок. Я так часто ошибалась, Гарри…

Гермиона говорила ровно, спокойно, в ее голосе не было надрыва, только, пожалуй, усталость, от которой никуда не деться.

И в этот самый момент Гарри, пожалуй, до конца осознал, что их разделяет целая жизнь. Ему верилось и вместе с тем не верилось, что сидящая напротив него красивая взрослая женщина с чужим лицом и глазами Гермионы - та самая девчонка, которая много лет назад погожим сентябрьским утром возникла на пороге купе Хогвартс-экпресса с какой-то нравоучительной речью. Воспоминания школьных лет сейчас неспешно, словно в замедленной киносъемке, прокручивались перед его мысленным взором, и в этом течении кадров было что-то всеобъемлющее, что-то, о чем нельзя рассказать, даже если рассказывать об этом целую вечность. Разве можно словами рассказать и передать то, что они пережили когда-то, прочувствовали, выстрадали? Нельзя. Их объединяет целая жизнь. И что бы и случилось, сколько бы времени ни минуло с тех пор, это останется с ними до конца их дней, а может и дольше, если, конечно, там, за этой чертой, что-то есть.

Она поняла его без слов, улыбнувшись так, что никакие слова были не нужны. Когда-то их объединяла целая жизнь. Но с той поры они успели прожить еще одну жизнь, теперь уже каждый сам по себе. И это прошедшая жизнь навсегда разделила их, сколько бы они ни пытались доказать себе обратное.

Они молча сидели за столиком, такие близкие и вместе с тем такие далекие друг другу, и их молчание было, как ни странно, красноречивее любых слов.

- И что же ты нашла на краю света?

- Себя, как ни странно, - просто ответила она. - У меня на это ушло слишком много лет. Непростительно много…

Прошло десять лет - подумать только целая вечность - а она отчетливо, словно это случилось только вчера, помнила тот день, когда впервые ступила на выжженную безжалостным солнцем калифорнийскую землю. Ее воспоминания о первых впечатлениях от города Ангелов были яркими, до боли отчетливыми, словно картины, на которые талантливый художник не пожалел красок. Здесь все, казалось, было слишком. Слишком ярким, слишком громким, слишком стремительным. Жизнь здесь не замирала ни на секунду, и ее, с детства привыкшую к английской сдержанности и серым краскам, здешние пейзажи ослепляли и несколько даже пугали. Но, так или иначе, она сделала свой выбор, когда за ней захлопнулась дверь такси в тихом, запорошенном снегом нью-йоркском переулке, и обратно дороги не было, хотя она то и дело пыталась развернуться и со всех ног кинуться назад. Вот только беда была в том, что там ее никто не ждал. Она упорно продолжала стучаться в закрытую дверь, в то время как судьба открывала перед ней множество новых, но она упорно не жалела их замечать.

- Проходи, - Алекс распахнул входную дверь, пропуская Гермиону вперед, и она несмело ступила под своды огромного пустынного дома. Холл тонул в темноте, и на минуту Гермионе показалось, что она делает шаг в неизвестность.

- Ты что, живешь один в этом огромном доме? - Гермиона с удивлением оглядывалась вокруг. Дом был огромным и каким-то пустынным, что ли; казалось, что в его просторных коридорах где-то наверху бродит заблудившееся эхо.

- Один.

- Почему?

Вопрос сорвался с языка как-то сам собой. Гермиона вдруг густо покраснела и отвернулась.

- Извини, это не мое дело, - быстро сказала она. Ей вообще было неловко в его присутствии. Ее вдруг снова посетило чувство, которое она испытала в ресторане, в который они ходили в Нью-Йорке на Рождество. Она почувствовала себя Золушкой, которая пренебрегла предостережениями феи-крестной и не успела уйти с бала до полуночи. Волшебство рассеялось, карета превратилась в тыкву, а принцесса в замарашку. Ее сказка закончилась, когда она уехала из Лондона. А она сегодняшняя… Она не нравилась себе, она чувствовала себя чужой в этом городе, в этом доме. Чужой рядом с этим незнакомым человеком, о котором она знает только то, как его зовут, и несколько незначительных фактов его биографии. Господи, она точно рехнулась!

В какой-то момент ей стало страшно: во что она ввязалась?! Зачем ей все это, не проще было бы остаться в своей пустой одинокой квартире, наедине со своими призраками? Но на минуту вспомнив о страшных днях, которые она провела там, днях, наполненных ужасом наползающего одиночества и безысходной серой тоски, она побледнела. Господи, как все-таки хорошо, что он забрал ее!

Стараясь скрыть волнение, она поднялась с дивана и подошла к большому камину у одной из стен бескрайней гостиной. На каминной полке стояло несколько фотографий в тонких рамках. На одной из них была изображена смеющаяся женщина, одетая по моде тридцатых годов прошлого века. Женщина улыбалась в камеру, улыбалась кому-то, кто ее фотографировал бесконечно счастливой улыбкой. Даже по фото было понятно, что она искренне уверена в своей неотразимости, и в том, что весь мир должен вращаться только вокруг нее.

- Кто она? – с любопытством спросила Гермиона.

- Бабушка, мама отца. Бабрара, - Алекс неслышно возник за ее спиной.

- Красивая, - Гермиона продолжала вглядываться в изображение женщины на фото. - Она была актрисой?

- Что-то вроде того, - Алекс усмехнулся. - Она приехала покорять этот город из какого-то маленького провинциального местечка, но актриса из нее, честно говоря, была посредственная, зато когда она познакомилась с моим дедом, он влюбился в нее без памяти и женился на ней, несмотря на ее взбалмошный характер и сандальную репутацию. - А вот дедушка. Я очень любил его, это он привил мне любовь к кино и к этому городу. Он был сценаристом, если хочешь, я покажу тебе фильмы, сценарии к которым он написал. Ни его, ни бабушки уже нет в живых. А это родители.

Гермиона перевела взгляд на следующее фото, где были изображены представительный мужчина с волевым взглядом и элегантная дама.

- Они живут не с тобой?

- Они живут во Франции. Я тоже там жил лет до восемнадцати. Моя мама француженка. Терпеть не может Америку, кино и этот дом. Поэтому у нас мало… точек соприкосновения.

- А этот дом?

- Его построил дед, они с бабушкой прожили всю жизнь. После ее смерти дом перешел ко мне.

- Тебе… не одиноко здесь?

- Нет, - он засмеялся, и Гермиона поймала себя на мысли, что ей с ним очень… спокойно. После последних месяцев ужаса, которые она пережила в Нью-Йорке, это ощущение защищенности и уверенности в чем-то хорошем стало для нее диковинкой. - Здесь не бывает скучно.

- Что ты имеешь в виду?

Огромный одинокий дом на берегу океана сейчас, ночью, когда тишину комнат и коридоров нарушали только порывы сильного ветра, который налегал на окна с той стороны, казался ей буквально необитаемым островом, затерянным где-то посреди все того же вышеупомянутого океана.

- Здесь не бывает тихо и пусто. Просто сейчас Рождество и все разъехались кто куда.

- А знаешь, - сказала Гермиона, - это, пожалуй, было, самое необычное Рождество в моей жизни.

- Это хорошо или плохо? - он снова улыбнулся. Он вообще часто улыбался и ей это очень нравилось.

- Время покажет.

Оно всегда все расставляет по своим местам…

И время, послушное своей природе, понеслось вперед, ни на минуту не останавливаясь. Минуты складывались в часы, часы в дни, дни в месяцы, и это было, пожалуй, одной из тех непреложных истин, которая всегда была, есть и будет: все проходит. Проходит хорошее, проходит плохое, и человек не в силах воспрепятствовать этому. В его силах только лишь одно: сделать свой сегодняшний день таким, чтобы вспоминать о нем не с сожалением, а с радостью.

Алекс не обманул: после Рождества его дом и впрямь наводнили какие-то люди, на взгляд Гермионы личности весьма странные и неоднозначные. Они словно мотыльки слетались на свет огромной лампы, коей для них был этот город. Молодые люди, парни и девушки, жаждущие стать актерами, певцами, танцорами или просто героями светской хроники. Здесь всем было все равно кто ты, как тебя зовут, кто твои родители, откуда ты приехал и чем занимался в прошлой жизни. Они все жили моментом, сегодняшним днем, не вспоминая о прошлом и не заботясь о будущем. Все они жили ради одной мечты - завоевать свое место под солнцем в этом сверкающем равнодушном городе, завоевать любой ценой. Все остальное - ерунда.

Дьявол в деталях.

Этот урок Гермиона усвоила давным-давно.

И, порой, слушая разговоры всех этих ярких и безбашенных молодых людей об искусстве, о смысле жизни или еще о чем-то одинаково бессмысленном и возвышенном, Гермиона с удивлением ловила себя на мысли, что ей все это нравится. Нравятся эти хмельные вечеринки, долгие разговоры обо всем сразу и ни о чем в отдельности на берегу бушующего океана под звездным небом, нравится ощущение свободы, которая в этом мире была главной ценностью. Она вспоминала свое прежнее окружение: фальшивые люди с фальшивыми улыбками, которые не заговорят с человеком, если его родословная не будет достаточно подходящей для этого.

- Почему ты принимаешь всех их в своем доме?

Она спросила однажды об этом Алекса, когда они гуляли вдвоем по берегу океана. Редкий случай, когда они оставались одни и могли поговорить о чем-то без свидетелей.

- Не знаю… Наверное потому, что я считаю, что каждому человеку важно дать в жизни шанс. Не важно, на дружбу ли, на любовь, на карьеру. Дать шанс, невзирая на его происхождение или его прошлое. Я вообще считаю, что человека нужно судить только по его поступкам. Только по ним. Меня этому научил дедушка.

Гермиона кинула на него заинтересованный взгляд из-под ресниц, но ничего не ответила.

Его сложно было уличить в неискренности, ведь именно его поступки в первую очередь и подтверждали его слова. Странный это был человек. Гермиона порой думала, что если бы однажды она встретила его где-нибудь на улице, и ей пришлось бы высказать свои впечатления о нем, она бы только смерила его презрительным взглядом. Наверняка избалован деньгами и женским вниманием, поверхностен и плюет на мнение окружающих. Но чем больше она узнавала его, тем большим уважением к нему проникалась: то, как он воспринимал жизнь и то, по каким критериям оценивал окружающих, очень импонировали ей. Она, пожалуй, не отдавала себе до конца отчета в том, что он нравился ей именно потому, что так смотрел на жизнь. Их взгляды на мир перекликались, совпадали, и именно в этом была причина того, что он ей нравился.

Он ей нравился. Ее чувство привязанности и симпатии к нему росло и крепло в ней с каждым днем. И в какой-то момент она поняла, что совсем перестала этому противиться.

Они медленно шли по пустынному пляжу, и Гермиона с удовольствием подставляла лицо порывам жаркого ветра. Волны накатывали на берег одна за другой, и в этой безудержной стихии чувствовалась какая-то первобытная, неукротимая страсть. Тихий океан. Ошибся тот человек, который так окрестил его.

- Тебе совсем нет дела до того, кем они были раньше, что скрывают, о чем думают?

- Пожалуй, что нет. И в них, и в самом себе мне важен только сегодняшний день. Только эта минута, только этот океан и ветер, дующий из пустыни. Зачем нам что-то еще, если у нас есть все это?

- Может быть, ты и прав. А, может, и нет. Может, вся правда в том, что у каждого из нас своя правда?

Он только в очередной раз улыбнулся и неопределенно пожал плечами. Ее правда была в том, что каждый день, ложась спать, она прокручивала в голове свою прошлую жизнь, часами рассматривала фото дочери и сходила с ума от ревности к бывшему мужу. Его правда была в том, что он был со всеми сразу и ни с кем в отдельности, и, как ни странно, был этим счастлив. Их общая правда была в том, что с тех пор, как она поселилась в его доме, он не сделал ни единого шага ей навстречу, а она продолжала упиваться жалостью к себе и страхом сделать шаг навстречу ему.

Он часто исчезал по вечерам. Как правило, это были шумные компании или же шикарные девицы, которым было суждено, как пресловутым мотылькам, сгореть в безжалостном пламени этого города.

- Ты уезжаешь куда-то? - Гермиона и Алекс стояли в пустынном холле. Из гостиной доносились веселые голоса и смех - бессменные атрибуты здешней жизни, но ей вдруг впервые за многие месяцы стало неприятно, что он сейчас уедет в душную жаркую ночь с очередной девицей, а она поднимется в свою комнату и будет предаваться воспоминаниям. Они очень много времени проводили вместе, но ей казалось, что он не видит в ней женщину. Кто знает, быть может, для этого красивого глянцевого мальчика она была всего лишь человеком, которому он решил дать шанс?

- Мне казалось, тебе все равно, - устало сказал он.

Они стояли в спасительном полумраке прихожей, а она боялась поднять на него глаза и сказать, что то, от чего она бежала поначалу, стало для нее точкой невозврата.

- Мне не все равно! - она прислонилась спиной к входной двери и скрестила на груди руки.

Алекс все также устало посмотрел на нее и невесело усмехнулся.

- Зачем ты все это делаешь?

- Сама не знаю, - честно ответила она.

Зачем она все это делает, если искренне уверена, что по-прежнему любит бывшего мужа и жизни своей без него не смыслит? Почему ей тогда есть дело до того, куда сейчас уйдет Алекс, вернее, не куда, а с кем?

- Зато я знаю! - он вдруг в мгновение сократил расстояние между ними, притянул ее к себе, и для нее, словно в замедленной съемке, весь окружающий мир утратил краски и звуки. Осталась только эта минута, его близость и его взгляд, в котором она читала сразу столько разных чувств. - Ты хочешь что-то доказать самой себе, доказать что-то своему бывшему мужу. А я не хочу становиться в твоих руках орудием мести. Сколько времени прошло с тех пор, как вы развелись? А ты все еще думаешь о том, что бы он сказал? Как бы он отреагировал? Почему ты просто не хочешь перестать зависеть от него? Начни ты жить собственной жизнью!

Он вдруг оказался совсем близко от нее в этом спасительном полумраке коридора. Она чувствовала его руки на своих плечах, чувствовала его дыхание на своей щеке, чувствовала, что больше всего на свете сейчас он хочет ее поцеловать.

- Алекс, - умоляюще прошептала она, - я очень хочу забыть его! Вот только не знаю как. Помоги мне!

- Я не смогу тебе помочь, - он наклонился к ней совсем близко, так близко, что она чувствовала его дыхание на своей шее. Его близость впервые так сильно волновала ее, но он, кажется, не придавал этому никакого значения. - Ты сама должна себе помочь. Пока ты не поймешь, что в твоих силах начать жить, ты так и будешь наблюдать жизнь со стороны.

Она встретилась с ним взглядом, и он снова прочел в нем мольбу.

- Все зависит только от тебя, - он отстранился от нее и, словно в подтверждение своих слов, развел руками. - Свой выбор ты должна сделать сама.

Он бесшумно вышел и закрыл за собой дверь. Он был прав, тысячу раз прав, вот только сказать было гораздо проще, чем сделать.

Она несколько секунд невидящим взглядом смотрела куда-то в пустоту, а потом также беззвучно выскользнула за дверь и неспешно пошла к океану. Жаркий ветер - дыхание пустыни - развевал ее волосы и моментально иссушал слезы на щеках. Что ж, судьба снова не оставила ей шанса, и той ночью она решила двигаться дальше.

Где-то она читала о том, что иногда шаг навстречу другому человеку - самое большое путешествие в жизни. И она сделала этот шаг, шаг навстречу Алексу, о чем не пожалела ни разу в жизни.

Они много разговаривали. Она рассказала ему о своем детстве, рассказала о родителях. О школьных друзьях, о своей детской любви в Рону и о его предательстве. Рассказала об аварии, которая перевернула всю ее жизнь, рассказала о девушке, которая погибла вместо нее, рассказала о безумном завещании своего свекра и своем браке, о семи годах лжи и притворства. Рассказала о дочери - о ней она говорила больше всего, и неизменно в таких случаях лицо ее озарялось каким-то внутренним светом. Рассказала о своей жизни в Нью-Йорке после развода. Только об одном она молчала - о магии. Почему-то то, что когда-то играло такую важную роль в ее жизни, теперь забылось, отошло на второй план. Здесь, в этом городе, в этой жизни, которой она жила теперь, говорить об этом было как-то… странно. Неправильно, нелогично. Здесь все проповедовали прагматизм, и были этим счастливы, но магия была неотъемлемой частью ее натуры, она не смогла бы молчать о ней всю жизнь. Она решила быть до конца откровенной с Алексом. Это был риск, но она должна была открыться ему. Ей подсказывал это внутренний голос.

- Алекс! - Гермиона окликнула его и, стараясь унять волнение, ждала, пока он спустится. Она стояла у подножия лестницы в коротком черном платье. Раньше она никогда бы не позволила себе одеться таким образом, но теперь она на многие вещи смотрела по-другому. - Нам нужно поговорить.

- Ты очень красивая, - он подошел к ней и поцеловал долгим поцелуем. У нее закружилась голова - у нее всегда кружилась голова от его поцелуев - но она решительно вывернулась из его объятий.

Он нехотя отпустил ее и посмотрел вопросительно, давая понять, что слушает.

- Не здесь! - она нервно заправила за ухо выбившуюся прядь волос. - Давай уедем куда-нибудь.

- Ну хорошо, - он пожал плечами. - Ты хоть намекни, что случилось?

В ее глазах на мгновение вспыхнул ведьминский огонек.

- Это очень важно, - с расстановкой сказала она. - Если ты сможешь принять то, что я собираюсь тебе рассказать, я останусь в твоем доме и в твоей жизни. А если нет…

Она замолчала на полуслове и с вызовом посмотрела на него.

- Это что-то… плохое? - осторожно спросил он.

- Это что-то, что сложно понять. В это можно только поверить, и если ты поверишь мне, я возьму тебя в свой мир. Но выбор за тобой…

Она опоздала на целых три часа! Она терпеть не могла опаздывать на работу и никогда не терпела халатного отношения к работе от своих подчиненных, но сегодня ее авторитет явно пошатнется в их глазах.

- Доброе утро, Гермиона! - с ней кто-то поздоровался.

- Доброе, - на ходу бросила она. Господи, у нее столько дел на сегодня запланировано, а время уже перевалило на полдень.

Она влетела в свою приемную на всех парах. Девушка, сидевшая за бескрайним офисным столом и что-то быстро печатавшая на компьютере, при ее появлении прервала свое занятие и театрально воздела вверх руки.

- Хвала небесам, босс, вы на месте! Ты что, с ума сошла? - девушка стремительно поднялась со своего места, на ходу собирая разбросанные по столу бумаги в одну стопку, после чего торжественно вручила их Гермионе. - Это с пометкой срочно.

- Ужас, - с тоской констатировала Гермиона, с тоской взглянув на кипу документов.

- А никто и не обещал, что будет легко.

- Кэтлин, скажи Элли и Стиву, что я жду их у себя через десять минут.

- Окей! А ты помнишь про…

- Я про все помню! – отмахнулась Гермиона. - Давай по мере возможности решать вопросы.

- Это аврал, - грустно ответила Кэтлин.

- Это понедельник, - в тон ей ответила Гермиона, скрываясь за дверями своего кабинета.

День пошел своим чередом, и ей нужно было успеть сделать тысячу дел, а у нее решительно не было времени на тысячу, разве что на десятую часть.

- Эй, босс! - дверь с грохотом распахнулась, и на пороге возникла ее ассистенка.

- Сколько раз тебя просила, - сказала Гермиона, не отрываясь от бумаг, - не называть меня босс!

- Как скажешь! Тебя к телефону.

Гермиона устало откинулась на спинку кресла.

- Не терпит отлагательств?

- Нет! Там какая-то фифа на проводе!

Гермиона удивленно посмотрела на девушку.

- А что? – чуть обиженно фыркнула Кэтлин. По всей видимости, звонившая произвела на нее не самое приятное впечатление. - По голосу понятно, что фифа.

- Не стану уточнять, что ты вкладываешь в это понятие, - сказала Гермиона, возвращаясь к бумагам. - Попробуй решить вопрос сама, если не получится, спроси, что она хотела, и запиши ее номер. Она не сказала, что хочет?

- У нее не все дома явно, - у Кэтлин полыхали щеки - верный признак того, что ее довели до бешенства. - Сначала велела мне записать какой-то адрес дурацкий, а потом сказала, что ей нужна ты. Я говорила, что ты занята и не сможешь ответить, тогда она сказала передать тебе примерно следующее: «Спросите у нее, знает ли она что такое стокгольмский синдром?» Больная какая-то, ей Богу, а говорит так, как будто издевается!

- Кэтлин, - побледневшая Гермиона упавшим голосом перебила девушку, - соедини ее со мной и никого ко мне не пускай в ближайшие полчаса.

Кэтлин выразительно постучала пальцем по виску, а потом с самым независимым видом скрылась за дверью. Через несколько секунд телефон, стоявший на столе, разразился пронзительной трелью, и Гермиона чуть дрожащей рукой подняла трубку.

- Какого отзыва ты ждешь от меня в ответ на свой пароль?

- Как приятно, когда тебя понимают с полуслова! Да еще и после стольких лет! - Кристина Бернгард звонко рассмеялась на том конце телефонного провода, а потом ее голос вдруг в миг стал серьезным. - Нам нужно поговорить. Дело касается твоей дочери. Думаю, тебе это будет интересно.


Разговор по душам

Встречи со мной запрещенные - я твоя непрощенная...


МакSим «Это же я»




- Может, мне все-таки стоит проводить тебя до номера?

Гарри и Гермиона стояли около высокого крыльца ярко освещенного отеля. Время неумолимо близилось к полуночи, часы на запястье Гермионы бесстрастно показывали без четверти двенадцать. Темная летняя ночь была наполнена пьянящими ароматами лета и запахом близкой грозы - к утру ветер принесет с пустынных отмелей Ла-Манша дождь.

Гермиона закрыла глаза и несколько секунд стояла молча, глубоко вдыхая ночной воздух, а потом, вынырнув из своего недолгого транса, посмотрела на Гарри и отрицательно покачала головой.

- Не стоит, Гарри, - она улыбнулась ему, но отчего-то улыбка вышла немного грустной, - уже поздно, Джинни наверняка волнуется.

Гарри ничего не ответил, про себя, видимо, согласившись с ее правотой. И все-таки он не сказал ей самого главного на прощание. Через несколько секунд она скроется за высокими стеклянными дверями, а он не мог, не имел права позволить ей бесследно исчезнуть из его жизни еще раз! Несмотря ни на что, стоящая напротив женщина была Гермионой - той, кто всегда понимала его без слов; той, которой он мог рассказать о чем угодно, не боясь быть непонятым. Так почему же сейчас что-то должно быть по-другому?

- Гермиона! Пообещай мне одну вещь.

- Какую? - она вопросительно посмотрела на него.

- Пообещай мне, что больше не исчезнешь.

Она видела мольбу в его глазах, и больше всего на свете ей хотелось бы убедить его в том, что ей совсем не хочется исчезать. И она больше не пропадет, не оставит его. Им и так пришлось слишком много терять в этой жизни, слишком дорого платить за короткие минуты счастья, слишком… В их жизни было слишком много испытаний. Так уж повелось.

- Я обещаю, Гарри, - сказала она, и против воли голос ее дрогнул. И он ей поверил, как верил всегда. Так уж повелось.

Резкий порыв ветра, остро пахнущий близкой грозой, утвердил их в мысли, что ненастье разразится гораздо раньше, чем они ожидали. Они еще раз улыбнулись друг другу, и Гарри, наконец, выпустил из рук теплую ладонь Гермионы, которую крепко сжимал все это время.

Она взбежала по высоким ступеням крыльца, потянула на себя высокую стеклянную дверь и вдруг обернулась, стоя на пороге. Она знала, что Гарри все это время неотрывно следил за ней взглядом, и она знала, что должна обернуться. Он в последний раз поймал ее взгляд и мимолетную, едва заметную улыбку, тронувшую ее губы. И отчего-то в этот самый момент он окончательно утвердился в мысли, что она и впрямь больше не исчезнет из его жизни. Он чему-то загадочно улыбнулся про себя, а потом быстро зашагал прочь от ярко освещенной громады отеля, и скоро темная летняя ночь окончательно поглотила его.

Гермиона вошла в пустой гостиничный холл, на ходу кивнув скучающему портье - он был единственным, кого она встретила по дороге в свой номер. Погруженная в свои мысли, она быстро миновала огромный холл и свернула в коридор, который вел к лифтам. Ждать пришлось совсем недолго, и через пару минут лифт выпустил ее из своего зеркального плена в полумрак длинного коридора на нужном этаже. Гермиона медленно шла вдоль безмолвных, наглухо закрытых дверей чужих номеров, каждая из которых надежно скрывала от посторонних глаз чьи-то жизни. Впрочем, ей это было совсем неинтересно.

Она, наконец, поравнялась с дверью своего номера и принялась рыться в сумочке в поисках ключей. По закону подлости ключи попались под руку последними. Чертыхнувшись несколько раз, Гермиона в конце концов открыла замок и вошла внутрь.

«Надо же, мне казалось, я выключила торшер перед уходом».

Темноту ее номера разбавлял свет небольшого торшера, который - она могла бы поклясться - выключала перед уходом. Впрочем, возможно, в ее отсутствие в номере была горничная, которая и оставила свет включенным.

Гермиона подошла к окну и приподняла тяжелые портьеры. За окном был Лондон. Лондон, кто бы мог подумать! Она все никак не могла привыкнуть к тому, что спустя столько лет она снова вернулась в этот город.

- Однако вы поздно возвращаетесь домой, мисс Грейнджер. Потрясающе, вы всего пару дней в городе, а вас уже так сложно застать по вечерам. Надо думать, мне повезло?

Гермиона вздрогнула, услышав за спиной чей-то голос.

Впрочем, ей понадобилась всего пара секунд, чтобы понять, кому именно он принадлежит. Стараясь не выдать охватившего ее волнения, она медленно обернулась. В огромном вольтеровском кресле, стоявшем у противоположной стены, сидел Драко Малфой собственной персоной. Встретившись взглядом с Гермионой, он издевательски улыбнулся, явно наслаждаясь ее растерянностью и замешательством.

- Вы даже представить себе не можете, насколько вам повезло, мистер Малфой, - она быстро взяла себя в руки и улыбнулась в ответ, - вы, можно сказать, родились под счастливой звездой. Что же не предупредили о своем визите?

- Очень уж хотелось сделать вам сюрприз.

«Должок тебе не терпелось мне вернуть».

- Знаете, в прошлую нашу встречу я была настолько ослеплена радостью от долгожданного свидания, что забыла оставить свой адрес. Это было чертовски невежливо с моей стороны, - Гермиона сокрушенно покачала головой. Малфой улыбнулся всепрощающей улыбкой человека, который привык к слабостям окружающих.

- Найти вас было несложно. Немного фантазии - и вот я уже имею удовольствие лицезреть вас воочию.

- Что ж, очень рада, что семь лет Хогвартса не прошли для вас впустую, - Гермиона, наконец, отошла от окна.

Сказать, что появление Малфоя выбило ее из колеи - это не сказать ничего. Она не была готова к встрече с ним, по крайней мере, сейчас, когда она еще не успела до конца прочувствовать эмоции, которые испытала от встречи с Гарри и Джинни. Только не сейчас, когда она еще не успела смириться с известием о том, что Рона давным-давно нет в живых. Только не сейчас, когда… Она могла бы, пожалуй, найти еще тысячу причин, которые явились бы вполне достойным для нее оправданием, однако Малфоя ее душевный разлад интересовал мало, судя по тому, что он сейчас с самым независимым видом восседал в кресле в ее собственном гостиничном номере.

Эта мысль привела ее в бешенство.

Она была уверена, что он ее не найдет. Она не хотела, чтобы он ее нашел. Это была своеобразная игра в кошки-мышки, в которой она, разумеется, должна была быть кошкой, играющейся с глупой мышкой. Она, черт возьми, применила все свои познания в области магии, чтобы должным образом замести следы, и вот, не прошло и суток, как Малфой нарисовался на ее пороге! Да что там на пороге. Он этот самый порог успешно перешагнул и теперь явно наслаждался своим триумфом.

- Тогда считайте, что ваш сюрприз удался, - Гермиона улыбнулась как можно более доброжелательно.

Она пересекла комнату и опустилась в другое кресло, прямо напротив Малфоя. Теперь их разделял только небольшой журнальный столик, на котором лежала оставленная ею книга, которую она сейчас читала, и мобильный телефон. При взгляде на последний она с трудом удержалась от желания немедленно проверить, не звонил ли Алекс. Телефон был утром забыт в гостинице, и Алекс наверняка с ума сходит от беспокойства.

Малфой проследил за ее взглядом и невесело усмехнулся. Он уже успел узнать достаточно для того, чтобы понять, что значил этот взгляд. Но она об этом вряд ли пока догадывалась.

- Что ж, очень рад, что сумел-таки сделать вам приятное, - он откровенно издевался, но Гермиона дала себе слово на его провокации не поддаваться. Слишком много чести.

- Помимо жгучего желания сделать мне приятное, есть ее какая-то причина, которая привела вас в столь поздний час в мою скромную обитель? - она скрестила на груди руки и выжидающе посмотрела на него. Вполне вероятно, что Малфой что-то задумал, но разглядеть в деталях выражение его лица ей не позволял полумрак, царивший в комнате. Впрочем, она была сейчас даже рада этой спасительной темноте, ибо, как она подозревала, ее внешний вид сейчас явно оставлял желать лучшего. Странное дело, но за целый день, что она провела с Гарри, ее ни на секунду не посетила мысль о том, что она как-то не так выглядит. С какой радости ее должно волновать, как она выглядит в глазах Малфоя? И, тем не менее, ее это волновало.

Эта мысль заставила ее разозлиться сначала на него, а потом на себя.

- Это вежливый способ сказать собеседнику «излагай и выметайся»?

- Похвальное умение - безошибочно угадать настроение собеседника.

- Нужно поговорить, - последняя фраза была, как ни странно, сказана вполне нормальным тоном, в котором действительно нельзя было усмотреть, пожалуй, ничего, кроме желания поговорить. Это было что-то новенькое.

- Прямо сейчас? - Гермиона демонстративно посмотрела на часы, хотя в полумраке различить точное время было трудно. - Однако странное предложение от столь страстного блюстителя этикета, как вы!

- Это общение с тобой на меня так действует, - парировал Драко. - Я хочу поговорить о Ребекке.

Он знал, что это выстрел на поражение. Знал, что теперь она пошла бы за ним, пожалуй, хоть на край света.

Услышав имя дочери, Гермиона вздрогнула. Неужели Малфой сам предлагает разговор? Она могла бы поклясться, что тут что-то не так, но… Она знала, что ответ ее будет однозначным.

- Хорошо, давай поговорим, - быстро сказала Гермиона. - Спускайся вниз, на первом этаже есть ресторан, и жди меня там, я скоро спущусь.

- Ресторан магловский? - в голосе Малфоя против воли зазвучали презрительные нотки, а Гермиона начала закипать.

- Да, черт возьми, Малфой! Где я тебе возьму другой в час ночи?

- Что ты собираешься делать? - спросил он, с подозрением глядя на Гермиону, которая открыла входную дверь и выжидающе уставилась на Малфоя. - Пойдем сразу, я тебя сегодня достаточно ждал.

Он продолжал сидеть в кресле в своей прежней вальяжной позе. Гермиона начала закипать.

- Мне нужно переодеться.

Он снова издевательски усмехнулся.

- И в чем проблема?

- В твоем присутствии, - Гермиона обвела рукой номер, - как ты успел заметить, комната только одна.

- Раньше для тебя не было проблемой переодеться в моем присутствии, - он окинул ее весьма красноречивым взглядом, а потом неторопливо вышел из номера.

- Кто из нас не совершал ошибок в этой жизни, - философски заметила Гермиона, после чего с громким стуком захлопнула дверь.

Едва переведя дух, она бросилась в ванную. Нетерпение буквально толкало ее в спину, и в этот момент для нее перестал существовать весь мир, вернее, мир остался, но ее в нем интересовал только один человек. Бэкки. Ее девочка.

Когда она через полчаса спустилась в ресторан, то застала там Малфоя, скептически изучающего меню в роскошном кожаном переплете, двух хихикающих девиц за соседним столиком, которые предпринимали весьма недвусмысленные попытки завладеть вниманием ее бывшего мужа, двух официанток и бармена, явно проклинающих ненормальных, которым приспичило посетить ресторан посреди ночи. Гермиона усмехнулась и направилась к столику Малфоя.

- Однако ты пользуешься большой популярностью у местной публики. Стоило оставить тебя на полчаса - и пожалуйста.

Драко услышал позади себя знакомый насмешливый голос, и сердце против воли забилось сильнее. Он поднялся, чтобы помочь Гермионе сесть.

- Это все для меня? - Драко красноречиво посмотрел на платье, в которое облачилась Гермиона, искусный макияж и распушенные волосы. - Польщен, польщен.

- Не обольщайся, - она раскрыла лежащее перед ней на столе меню, - здесь дресс-код. В джинсах бы не пустили.

Она наклонилась над раскрытым меню, и прядь волос упала ей на лицо. Она машинально заправила ее за ухо, не обратив на этот жест никакого внимания. Она делала так, возможно, десятки раз за день, а он вдруг поймал себя на мысли, что у него перехватило дыхание. Он знал этот ее жест, помнил из прошлой жизни, и вот теперь вместе с ним словно бы воскресло из небытия их полузабытое прошлое. Общее прошлое.

- Ты заказывал что-нибудь? - наконец спросила она.

Ему отчего-то показалось, что с момента ее возвращения прошла как минимум вечность. На деле едва ли прошло больше минуты.

- Только вино.

- Надеешься меня споить, - хмыкнула она. - Я буду стейк с кровью.

Она вернула меню официантке и вопросительно посмотрела на Малфоя.

- Ты стала очень кровожадной, - с мрачным удовлетворением констатировал он.

- Ну что ты, - Гермиона пожала плечами, - если я и жаждала когда-либо чьей-то крови, то только твоей.

- Твое желание, я надеюсь, потеряло свою актуальность? - подозрительно спросил Малфой.

- По-прежнему лидирует среди моих жизненных приоритетов, - она нервно побарабанила пальцами по столу, словно решаясь про себя на что-то. - Ты хотел поговорить о Бэкки, помнишь?

Еще бы ему не помнить! Прошлая бессонная ночь дорогого стоила. И, сколько бы он ни пытался себя убедить в том, что все эти годы поступал правильно, стараясь оградить Бэкки от общения с матерью, какой-то внутренний голос, вероятней всего именуемый совестью, нашептывал ему, что все это ложь. Ложь от начала до конца. Он прекрасно понимал, что больше не сможет смотреть в глаза дочери и лгать, зная, что Грейнджер в Лондоне и ищет встречи с ней. Кроме того, попытки открытой конфронтации с бывшей женой тоже ничем хорошим теперь не закончатся - у нее на руках, как ни крути, козырей больше. Бэкки придется открыть правду, вот только чем может закончиться эта история… Ему было страшно даже на миг подумать об этом.

- Что ты намерена делать?

- Я намерена с ней встретиться и поговорить, - сказала Гермиона. - А что, здесь возможны еще какие-то варианты?

- Как ты себе это представляешь? Прийти и сказать: «Здравствуй, доченька!»

Гермиона смерила Малфоя долгим внимательным взглядом. Взгляд его серых глаз был непроницаем и серьезен, и она поняла, что теперь разговор пойдет действительно деловой.

- Почему бы нет?

- Ты не думаешь, что это все равно что… обухом по голове? Может, ее нужно подготовить? - Драко смотрел на Гермиону неотрывно, словно хищник, который караулит свою жертву.

И тут Гермиона, наконец, поняла, к чему он клонит. Она даже в восторг пришла от такой наглости.

- А подготовить ее, конечно же, должен будешь ты? Ну конечно, - продолжала Гермиона рассуждать вслух. - Если сейчас появляюсь я, рассказываю ей о том, как все было, а мы с тобой в это время находимся в состоянии холодной войны, ей придется принять чью-то сторону. Либо ты, либо я. А в свете того, что ты обманывал ее больше десяти лет, сравнение будет явно не в твою пользу, так? Что ты мне предлагаешь, сотрудничество на взаимовыгодных условиях? Ты не находишь, что в данном случае это будет выгодно только тебе? - она зло сверкнула глазами.

Малфой сидел напротив с таким видом, будто ему выстрелили в затылок.

- А ты у нас, значит, святая великомученица? - с трудом сдерживая гнев, сказал Драко. - За десять лет ты хоть раз поинтересовалась, как поживает твой ребенок? Хоть раз?

- Да что ты вообще знаешь о моей жизни? - Гермиона тоже сдерживала себя из последних сил. - Что ты знаешь о том, что такое жить вдали от своего ребенка? Может, напомнишь мне, по чьей милости мне пришлось отказаться от дочери?

- Ты могла бы хотя бы раз написать ей!

- Кому, ребенку? А теперь, глядя мне в глаза, поклянись, что все было бы по-другому, если бы я написала или приехала, пока она была маленькой?

Она сжала руки в кулаки. Ее душили слезы. Драко сидел напротив и понимал, что если сейчас примется разубежадать, это не будет правдой. Очередная ложь.

- Молчишь, - невесело усмехнулась она, совладав с собой. - Молчишь, потому что тебе нечего сказать.

- Я искал тебя, - вдруг сказал он. Ему было нелегко в этом признаться, но ему отчаянно требовалось оправдание. Хотя бы в собственных глазах.

- Я знаю, - грустно откликнулась она. - Гарри рассказал. Ты искал, но не нашел.

«Тебе, похоже, и так неплохо жилось!»

Последняя фраза едва не сорвалась у него с языка, но он сдержался. Там, в темноте ее номера на столике лежала книга. Где-то между ее страниц лежала одна единственная глянцевая фотография, и ему хватило пары секунд, чтобы понять, как его жена – его бывшая жена - жила все эти годы.

Но он промолчал.

Это было уже не его дело, вот только…

- А знаешь, - вдруг сказала Гермиона, и в этот момент Драко почувствовал, как неуловимо изменилось ее настроение. - Сегодня мы с Гарри были на кладбище. У Рона. Он несколько лет назад погиб. А самое страшное, что я не успела попросить у него прощения. И уже никогда не попрошу.

- Мне жаль, - сухо обронил Малфой. - Я знаю, он был тебе дорог.

- Я вдруг подумала, - продолжила она, словно бы не услышав последней реплики, - у него ведь остался сын. Ребенок. И все, что у того осталось от отца - серая могильная плита, безмолвная и равнодушная. И же ничего не исправить И это самое ужасное - когда ничего нельзя исправить. А у нас еще есть шанс все исправить. Есть ты, есть я, есть Бэкки. А вместо этого мы с тобой упрямо перетягиваем на себя одеяло, пытаясь понять, кто из нас больше виноват. И ты виноват, и я. А теперь я хочу попросить тебя кое о чем. Давай поговорим начистоту.

Она достала из сумочки конверт из плотной бумаги и положила его на стол перед Малфоем. Он вопросительно посмотрел на нее.

- Открой, - она кивнула на конверт.

Через пару мгновений в руках у Драко оказалось несколько цветных глянцевых фотографий, на которых был запечатлен один и тот же человек - их дочь.

- Это все, что есть у меня. И, видит Бог, у меня в жизни нет ничего дороже этих фотографий. Я не знаю, простит ли она меня. Знаю, что виновата перед ней. Знаю, что должна была вернуться раньше, но я боялась. Боялась не того, что ты будешь против, я боялась другого. Боялась, что окажусь не нужна ей. Я малодушно пряталась за эти оправдания, что ты не допустишь нашей встречи, хотя на деле мне было попросту очень страшно.

Ну вот, самое страшное она сказала. Но, как ни странно, ей стало намного легче. Она перестала строить перед Малфоем невесть что, а признала свои слабости. Она обычный человек, ей тоже бывает страшно.

- Она самое дорогое, что есть у меня в жизни. И я тоже очень боюсь. Боюсь ее потерять. А правда неминуемо повлечет это за собой. И теперь, я, пожалуй, продал бы душу Дьяволу, только чтобы ей не пришлось страдать. Но даже этой жертвы теперь будет мало.

Ну вот, самое страшное он сказал. Но, как ни странно, ему стало намного легче. Он перестал строить перед Грейнджер невесть что, а признал свои слабости. Он обычный человек, ему тоже бывает страшно.

- Расскажи мне о ней, пожалуйста, - тихо попросила она. - Все-все.

Она улыбнулась ему, и он улыбнулся ей в ответ. В первый раз за вечер по-настоящему. А, может быть, и за всю жизнь.

Когда они расставались утром у дверей ее номера, за окнами уже занимался рассвет. По-прежнему тихий коридор заливал серый утренний свет, и когда Гермиона, справившись с замком, открыла дверь в свой номер, ей показалось, что с тех пор как она ушла отсюда, прошла целая вечность.

- Ты дашь мне знать, когда она вернется?

Малфой стоял, прислонившись к стене, и молча наблюдал за тем, как она открывает замок. Услышав вопрос Гермионы, он посмотрел на нее и устало кивнул. Только сейчас он понял, как сильно устал.

- Тогда до скорого, - сказала она.

- До скорого, -он кивнул еще раз на прощание и быстро зашагал по коридору прочь к лифтам.

Гермиона проводила его взглядом и, словно решившись про себя на что-то, окликнула его в самый последний момент.

- Драко!

Она не называла его по имени целую вечность. Он вздрогнул, а потом обернулся.

- Мы сегодня говорим друг другу только правду, так? Можно задать тебе последний вопрос.

Она знала, что будет сожалеть о том, что спросила его об этом и в случае, если он скажет «нет», и в случае, если он скажет «да». Впрочем, если она не решится его задать, она тоже будет об этом жалеть.

Он вопросительно смотрел на нее, ожидая.

- Ты был счастлив со мной? То время, что мы были вместе. Хотя бы один день или одну минуту?

Он молчал, как ей показалось, целую вечность, после чего улыбнулся.

- Пожалуй, дольше, чем одну минуту.

А потом он шагнул в лифт, и двери бесшумно закрылись за ним. Гермиона зашла в свой номер, закрыла за собой дверь и обессилено рухнула на кровать.

Все оказалось гораздо сложней, чем ей казалось поначалу.


























Стокгольм, впервые Стокгольм.

Ничто так не сжигает сердце, как пустота от потери чего-то или кого-то, когда вы ещё не измерили величину этой потери.


Роберт Сальваторе «Тёмный эльф. Отступник»




Разговор был давным-давно закончен, и в трубке раздавались частые и тревожные гудки отбоя. Это было странно, странно и неправильно - слышать в телефонной трубке голос Кристины Бернгард, да еще и после стольких лет. Гермиона, кажется, только сейчас со всей отчетливостью поняла, что с тех пор, как она покинула Англию, прошла целая жизнь. Столько лет…

Она в глубокой задумчивости вернула многострадальную телефонную трубку на место, поднялась из своего кресла и подошла к окну. Она нервно барабанила пальцами по подоконнику, пристально вглядываясь куда-то вдаль, как человек, готовый вот-вот принять какое-то важное решение.

- Гермиона, можно? - за ее спиной послышался чей-то голос и негромкий стук.

- Зачем стучать, если ты уже все равно вошла? - Гермиона обернулась, приветливо улыбнувшись вошедшей.

- Ну, так положено, - безапелляционно возвестила ее ассистентка. - Ты мой босс, я твоя подчиненная, прежде чем вломиться к тебе, я должна испросить высочайшего позволения. Я насчет документов, о которых ты просила, - Кэтлин энергично потрясла в воздухе какой-то папкой.

- Вот скажи, - спросила Гермиона, - почему меня никто здесь не воспринимает всерьез?

- В тебе проснулся диктатор? - рассмеялась девушка.

- Даже ты зовешь меня боссом только в шутку.

- Ну, наверное, все дело в том, что ты ненастоящий босс. Настоящий босс должен быть строгим, старым и брюзжащим. Какому из этих пунктов ты соответствуешь?

- Все, все, все - рассмеялась Гермиона, - как только я почувствую субординацию в наших отношениях, я пойму, что дело плохо.

- Кстати, ты поговорила с той ненормальной?

- Поговорила, - задумчиво сказала Гермиона, возвращаясь в свое кресло. Мысли о Кристине заставили сердце тревожно сжаться.

- И что она от тебя хотела? Кто это вообще такая?

- Да так. Человек из прошлого.

- И что же этот человек из прошлого от тебя хотел?

- Это довольно сложно, Кэтлин, - вздохнула Гермиона.

Разве могла она в двух словах объяснить, какие отношения связывали ее с Кристиной Бернгард? Когда-то давным-давно они ненавидели друг друга. Когда-то давным-давно в полумраке старого заброшенного дома Кристина спасла жизнь ее ребенка. Когда-то давным-давно Гермиона раздобыла для Кристины тонкую папку, благодаря которой та смогла отомстить тому, кто оставил ее сиротой. Когда-то давным-давно их пути разошлись, казалось бы, навсегда. И вот теперь, спустя столько лет они пересеклись снова.

- А что такое стокгольмский синдром? - живо поинтересовалась Кэтлин. - Она что-то такое говорила про это…

- Я тебе расскажу когда-нибудь после. А теперь мне нужно, чтобы ты забронировала мне один билет до Стокгольма. На ближайший рейс.

- Ты с ума сошла? - Кэтлин смотрела на нее безумными глазами. - Тебе звонит какая-то ненормальная, и ты, позабыв обо всем на свете, соглашаешься на встречу с ней в каком-то там Стокгольме! Где это вообще? Что ей от тебя надо?

- Кэтлин, успокойся, ради Бога! Это в Швеции.

- Да знаю я, где это! Зачем тебе с ней встречаться? Алекс знает?

- Нет, не знает, - Гермиона посмотрела на сидящую напротив девушку взглядом, словно ища у нее поддержки, но та, казалось, оставалась непреклонна.

- Ну, тогда настоятельно советую тебе спросить его, что он обо всем этом думает, - Кэтлин замолчала, и Гермиона прекрасно знала, что та вкладывает в это многозначительное молчание.

- Кэтлин, я прошу тебя. Один билет до Стокгольма. И пока меня не будет, решай, пожалуйста, по мере возможности все возникающие вопросы.

Девушка молчала какое-то время, неотрывно глядя на Гермиону.

- У меня дурные предчувствия. Ничем хорошим это не кончится. Но если ты решила, что так надо… Что ж, будь по-твоему.

Оставшись одна, Гермиона снова схватилась за телефонную трубку. Она набрала знакомый номер, не особенно надеясь на успех. Ее опасения подтвердились. Бесстрастный голос автоответчика возвестил о том, что «вызываемый абонент выключен или…»

Гермиона отключилась, не став дослушивать эту лишенную каких-либо эмоций тираду. Она прекрасно знала, что Алекс в отъезде. Знала она и его привычку отключать телефон во время работы, но все равно зачем-то позвонила. Может, для того, чтобы просто услышать его голос на том конце телефонного провода и его уверения в том, что все будет хорошо.

Но он не ответил, а за эти годы она так привыкла полагаться на его мнение. Она снова зачем-то набрала его номер, но результат был все тем же. Что ж, видимо, ей придется полагаться только на себя в этой ситуации.

Кэтлин все сделала так, как она просила. Уже к обеду Гермиона сжимала в руках присланный с курьером билет на самолет, который должен был доставить ее на родину Кристины Бернгард.

Оказавшись на борту самолета, она вдруг поймала себя на мысли, что ей совсем не страшно. Что ни говори, а несколько последних лет ее жизни были наполнены и приключениями, и жаждой риска в достаточной мере.

На протяжении всего полета у нее из головы не шли слова Кристины.

«Нам нужно поговорить. Дело касается твоей дочери. Думаю, тебе это будет интересно».

Что Кристина могла знать о Бэкки? Впрочем, что сама Гермиона, будучи ее матерью, знала о ней? Ничего. За те несколько лет, что минули с тех пор, как она уехала из Англии, она не знала о своей дочери нечего. На первых порах она искренне верила в то, что сложившаяся ситуация - целиком и полностью инициатива Малфоя. Быть может, так оно и было. На первых порах. Но потом, когда она встала на ноги и поняла, что во многом уверения и угрозы Малфоя - не более, чем бравада, что мешало ей попробовать найти способ дать Бэкки знать о себе? Что мешало ей написать, приехать, попробовать через кого-то передать ей письмо? Ничего, но она предпочитала не думать об этом.

Она много о чем предпочитала не думать, научившись жить сегодняшним днем. В этой философии был определенный смысл. Зачем жить прошлым, если его уже нет. Зачем жить будущим, если его еще нет, и неизвестно, будет ли оно вообще. Есть сегодняшний день, и это единственное, что имеет смысл. У нее ушло столько лет на то, чтобы создать то самое «сегодня», которое бы имело смысл. Чистый, подлинный смысл. У нее был Алекс, у нее было дело, которое она любила и в которое верила, у нее была вера в то, что она не зря проживает свою жизнь. Быть может, так оно и было, но вместе с тем что-то темное, полузабытое продолжало жить в самых сокровенных уголках ее души. Не проходило и дня, чтобы она не думала о дочери. Хотела она этого или нет, но прошлое имело над ней гораздо большую власть, чем ей того хотелось бы.

Быть может, это были простые воспоминания, быть может, то были отголоски чувства вины, с которым она, сама того не осознавая, боролась все эти годы. А может…
Впрочем, кто мог бы знать наверняка. Истина была в том, что она смогла, все потеряв однажды, начать жизнь заново. Истина была еще и в том, что где-то далеко жила ее дочь, которую она не видела вот уже шесть лет. Истина была в том, что она любила ее больше жизни, но за прошедшие годы так и не нашла в себе смелости попытаться разыскать ее.

Осенний Стокгольм встречал ее неярким солнцем, отраженным в холодной воде, и начинающимся листопадом. Гермиона взяла такси в аэропорту и долго пыталась втолковать таксисту, куда же ей все-таки нужно. По всей видимости, ее произношение местных названий оставляло желать лучшего.

- Вам нужно к Городской Ратуше, насколько я понимаю, - наконец изрек он.

Гермиона не была вполне в этом уверена, но сочла за благо согласиться. Захлопнув за собой дверь такси, она вдруг со всей отчетливостью осознала, что понятия не имеет, где в случае чего искать Кристину. Она вполне себе успевала к назначенному часу, но что, если они все-таки разминутся? Впрочем, совсем скоро она забыла о своих опасениях, завороженная открывающимися ее взору панорамами города. А город и впрямь завораживал, утопая в лучах послеобеденного солнца. Сейчас, созерцая из окна такси виды шведской столицы, Гермиона осознала, как сильно отвыкла от Европы за все эти годы. Этот город будил в ней что-то, что-то полузабытое, но некогда горячо любимое.

- Приехали, - голос таксиста заставил Гермиону вынырнуть из раздумий. Таксист неодобрительно покосился на странную пассажирку на заднем сидении. Та, кажется, была погружена с свои мысли и не сразу поняла, что обращаются именно к ней.

- Да… Спасибо, - рассеянно улыбнулась она.

- Вам нужно вот то здание.

Гермиона посмотрела туда, куда указывал ее собеседник.

- Это и есть Городская Ратуша?

- Она самая, - подтвердил таксист, и через минуту Гермиона осталась наедине с незнакомым городом.

Она бросила взгляд на часы: до встречи с Кристиной оставалось еще около получаса. Что ж, она вполне успеет на место встречи к условленному времени.

Городская Ратуша, около которой Кристина назначила ей встречу, оказалась красивым величественным зданием из красного кирпича, венчала которое высокая башня с тремя золотыми коронами на вершине. Одним фасадом здание выходило на озеро, которое неспешно несло мимо свои воды. Внутренний же двор здания своими высокими, увитыми плющем стенами больше напоминал неприступный средневековый замок.

Гермиона опустилась на одну из многочисленных белоснежных скамеек и принялась ждать. Прямо за ее спиной переливалась на солнце золоченая вершина башни; многочисленные туристы с фотоаппаратами наперевес сновали туда-сюда, поминутно щелкая затворами и смеясь над чем-то. От озера за резным невысоким парапетом веяло близкой прохладой и свежестью, а противоположный отвесный берег украшали прекрасные здания, которые казались, как и все вокруг, облитыми жидким золотом холодного осеннего солнца.

- Знаешь, легенда гласит, что всякий, кто только увидит эти воды, эти берега, непременно полюбит их и вечно станет тянуться к ним в томительной тоске.

Гермиона вздрогнула, услышав за спиной чей-то голос. Она обернулась, и на какое-то мгновение ей показалось, что с тех пор, как она последний раз видела Кристину Бернгард, едва ли прошло больше месяца. Та, на первый взгляд, совсем не изменилась. Но когда Гермиона присмотрелась к ней внимательнее, поняла, что та изменилась буквально до неузнаваемости.

Она была все также красива, как и прежде, и вместе с тем что-то совершенно новое появилось в выражении ее безупречного лица. Она была одета в строгий костюм небесно-голубого цвета, и этот цвет как нельзя лучше оттенял ее глаза.

- Это одна из городских легенд, которые гиды любят озвучивать туристам? - спросила ее Гермиона.

- Нет, туристам озвучивают совсем другую, - Кристина опустилась на скамью рядом с Гермионой.

- Расскажешь?

Кристина еще несколько секунд в молчании смотрела на озеро, а потом решительно раскрыла свою сумочку, вытащила оттуда бумажный конверт и протянула его Гермионе. Та вопросительно посмотрела сначала на конверт, а потом на Кристину.

- Открывай. Это тебе.

Гермиона осторожно вскрыла конверт. Несколько глянцевых снимков острым блеском отразили солнечные лучи. На всех них был изображен один и тот же человек. Красивая одиннадцатилетняя девочка с длинными пепельными волосами. Гермиона принялась жадно вглядываться в фотографии.

Господи, это ее дочь! Она не могла поверить в то, что Бэкки так выросла с тех пор, как они виделись в последний раз.

- Ты была на вокзале? Первого сентября? - спросила Гермиона, не отрывая взгляда от фотографий.

- Была, - ответила Кристина.

Гермиона еще раз быстро перебрала фотографии, желая и вместе с тем не желая увидеть на снимках Малфоя. Кристина усмехнулась, словно прочитав ее мысли.

- Его там нет.

- Но ты видела его?

- Видела, конечно же. Но не разговаривала.

- А Бэкки?

- Она выглядит вполне счастливой и благополучной.

Гермиона не знала, обрадовало ее это известие или огорчило. С одной стороны, она была рада услышать, что у ее ребенка все хорошо, а с другой… Это «хорошо» было без нее, впрочем, если ей и было кому предъявлять претензии, то только самой себе.

- Ты была в Лондоне ради меня? Но почему?

Кристина долго молчала, после чего поднялась со скамейки и посмотрела на Гермиону.

- Давай пройдемся? – предложила она.

Солнце уже клонилось к закату, когда они оставили за спиной громаду Городской Ратуши.

- Ты так и не рассказала, как нашла меня, - сказала Гермиона.

- Это не я нашла, - ответила Кристина, и Гермиона поняла, что та говорит о Штольберге. Она усмехнулась.

- Передавай привет.

- Передам.

- Красивый город, - Гермиона любовалась Стокгольмом.

- Скрипка. Любой город звучит. Этот звучит как скрипка.

- Щемящая тоска?

- Что-то вроде того.

Кристина много говорила о городе и почти совсем не говорила о себе. Гермиона спросила о том, где они живут. Кристина ответила, что они живут в Швеции, но не в Стокгольме, и больше на эту тему не распространялась.

- А ты? - спросила она Гермиону. - Ты не скучаешь по родине?

- Я привыкла к Америке, - призналась Гермиона. Здесь, в полузабытой атмосфере старой Европы она вдруг со всей отчетливостью поняла, как сильно она изменилась за прошедшие годы.

- А я всегда знала, что не смогу жить ни в какой другой стране.

- Ты все-таки не ответила на мой вопрос, - сказала Гермиона. - Почему ты сделала это для меня? Я все понимаю, те документы, но… Ты спасла мою дочь, в конце концов, это я была у тебя в долгу. Так почему ты теперь делаешь это?

- Я делаю это из-за своей дочери, наверное. Я подумала, каково это - жить в разлуке с собственным ребенком? И мне стало страшно.

- У тебя есть ребенок? - Гермиона смотрела на свою собеседницу во все глаза. Почему-то сама эта мысль казалась ей дикой.

- Есть, - ответила Кристина, и при этом лицо ее осветилось каким-то внутренним светом. Гермиона прежде за ней этого не замечала.

Они расстались у королевского дворца. Они попрощались, но перед тем как уйти, Гермиона окликнула Кристину.

- Как ее зовут? - крикнула она. - Твою дочь.

- Ингрид. Ее зовут Ингрид.

В последний раз белокурые волосы Кристины мелькнули в толпе. Гермиона проводила ее взглядом, а потом медленно пошла прочь. Ее разрывали на части самые противоречивые чувства, и она отчего-то никак не могла привести в порядок свои мысли.

У нее оставалось немного времени до ближайшего рейса обратно. Она попробовала дозвониться Алексу, но безрезультатно. Ей удалось дозвониться до Кэтлин, которую она заверила, что с ней все в порядке. Та для порядка поворчала, но потом сказала, что обязательно встретит ее в аэропорту.

На протяжении всего перелета Гермиона только и делала, что снова и снова рассматривала фотографии дочери. Она твердо решила написать ей. Теперь, когда девочка жила в Хогвартсе, вряд ли кто-то контролировал бы ее почту. Гермиона еще не решила, что она ей напишет, знала только, что сразу же по возвращении она отправит Бэкки письмо. Она сумеет вернуть дочь, она обязательно сумеет. Почему-то она была уверена, что в этот раз фортуна обязательно будет на ее стороне.

Она пребывала в самом радужном настроении, когда зашла в переполненный зал аэропорта. Она искала глазами Кэтлин в толпе, но безрезультатно. Вдруг кто-то схватил ее за руку, и, обернувшись, она встретилась взглядом с Софи. Софи Фишер, той самой, которую они с Алексом встретили однажды на рождество в нью-йоркском ресторане.

- Привет, - обрадовалась ей Гермиона. - Ты меня встречаешь? Я думала, Кэтлин приедет.

- Она не смогла, - Софи закрыла рукой телефон, по которому разговаривала. - У вас какой-то аврал на работе, потом все расскажу!

Софи схватила Гермиону и потащила к выходу. Все это время она кричала что-то в трубку, попеременно чертыхаясь - связь была плохой.

Когда через пару минут они оказались в салоне машины, Софи, наконец, нажала отбой и перевела дух.

- Джейсон позвонил мне четыре раза с тех пор, как я уехала из дома. А уехала из дома я час назад. Все остальное время он названивает нашей няне, - Софи выпалила эту тираду на одном дыхании, а потом повернула ключ в замке зажигания.

Гермиона улыбалась, пока Софи выезжала с парковки и без остановки говорила о своем маленьком сынишке. Она и ее муж были, по мнению большинства окружающих, совершенно сумасшедшими родителями. Где-то в глубине души она даже немного завидовала им. Ей всегда приходила в голову одна и та же неизменная мысль: как изменилась бы ее жизнь, если бы у нее был маленький ребенок? Впрочем, она была бы счастлива даже тем, если бы ей, хотя бы косвенно, можно было участвовать в жизни Бэкки.

- Кстати, - сказала Софи, когда выехали на шоссе, оставив аэропорт позади, - мы планируем в скором времени крестины Эндрю. И очень хотим, чтобы вы стали крестными родителями. Я пыталась дозвониться до Алекса, но…

В этот момент телефон Софи разразился звонкой трелью.

- Да, Джейсон, я слушаю, что на этот раз?

Гермиона улыбнулась, слушая ее гневную тираду. А все, что случилось дальше, больше напоминало дурной сон, с той лишь разницей, что это был не сон. Им навстречу на полной скорости выехала какая-то машина, на миг ослепив фарами, потом раздался чей-то пронзительный крик, удар и, прежде чем все вокруг погрузилось во тьму, Гермиона успела подумать о том, что все это уже однажды было. Вот только она не успела вспомнить, когда и как.

Звонок из больницы застал Алекса в Нью-Йорке. Первые несколько минут он почему-то никак не мог поверить в реальность происходящего. Ему отчего-то казалось, что все это, звонок из больницы, бесстрастный вежливый голос, все это какой-то дурной розыгрыш, а когда понял, что все это всерьез, бросился в аэропорт. Хотя его и уверили, что угрозы для жизни ни Гермионы, ни Софи нет, какое-то темное, щемящее предчувствие чего-то страшного никак не желало оставлять его.

Ему казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как ему позвонили из больницы. Спустя несколько часов он уже разговаривал с пожилым врачом с уставшим взглядом.

- Все будет в порядке, - заверил он Алекса. - Они обе пришли в себя, но сейчас спят.

Алекс неотрывно следил за выражением лица собеседника. Тот явно что-то недоговаривал.

- Доктор, вы сказали не все. Что еще мне следует знать?

Доктор побарабанил пальцами по столу, словно решаясь на что-то, а потом внимательно посмотрел на Алекса.

- Ваша жена была беременна. Она этого не знала. Но ребенка спасти не удалось. И еще кое-что… Сожалею, но, скорее всего, она больше не сможет иметь детей.

В его квартире кто-то был. Несколько секунд Малфой в нерешительности стоял на пороге.

- Бэкки, - крикнул Драко. Крикнул скорее по привычке, чем надеясь на ответ. Он прекрасно знал, что Бэкки сейчас во Франции вместе с Нарциссой.

- Это всего лишь я, - на пороге комнаты возникла Астория Гринграсс, как всегда безукоризненно одетая. Как всегда безупречно причесанная. Как всегда…

- Я же просил тебя предупреждать о своих визитах. Я вполне мог отправиться домой после работы, - Малфой попытался скрыть недовольство. Он терпеть не мог неожиданных вторжений в свое личное пространство.

- Драко, это сегодня принес курьер, - Астория протянула руку. У нее на ладони лежала бархатная коробочка. - Это обручальное кольцо. Оно для меня?


Старый должок

Он не знал, что безразличие возвращается точно так же, как возвращается любовь. Не знал, что время играет в странные игры, развлекаясь неожиданными поворотами, которые всегда озадачивают участников; и в один прекрасный вечер ты будешь смертельно желать ту, что отправил к дьяволу десять лет назад.



Франсуаза Саган "Смятая постель"




Малфой вдруг с удивлением поймал себя на мысли, что нервничает как мальчишка в ожидании ее появления. Это было глупо, тысячу раз глупо, и все же он ничего не мог с собой поделать. Все давно в прошлом, кануло в Лету, бесследно и безвозвратно, растаяло, словно ночной туман под первыми лучами солнца. У него давным-давно своя жизнь, а у нее - своя. Воспоминания о свидетельстве ее той, другой жизни, в которой не было места ему, отдалось ноющей болью где-то глубоко внутри, но он быстро прогнал это ощущение.

Он, разумеется, не любит ее - столько лет прошло, столько воды утекло с тех пор. Он приводил самому себе неоспоримые доводы, снова и снова убеждая себя в своей правоте, придя, в конце концов, к одному неоспоримому, но единственно верному выводу - все это фальшь. Была одна единственная правда, но это было слишком для него страшно. Принять эту правду…

Где-то в глубине дома гулко пробили часы, ровно девять раз, а потом снова стало тихо. Тишину ненадолго потревоженного дома нарушало только негромкое потрескивание поленьев в огромном камине. Языки пламени танцевали в камине странный, немного мистический танец. Всполохи яркого света будили дремлющие в углах дома тени, отчего те тоже оживали, становясь частью странной, почти первобытной огненной пляски.

Малфой, сидя в кресле перед камином, неотрывно смотрел на огонь, завороженный открывшимся зрелищем. Огонь странным образом успокаивал, помогал отвлечься от мыслей, сводящих его с ума.

Грейнджер должна была появиться в девяти. После тягостного разговора с Асторией, который, однако, не расставил все точки над «i» в их отношениях, прошло несколько дней. От его бывшей жены вестей не было, она словно бы напрочь забыла о его существовании. Что она делала, где бывала, с кем общалась? Он не знал ответов ни на один из этих вопросов, и вопреки всем законам здравого смысла, его мучило и изводило это незнание.

И это осознание временами приводило его в ярость. Малфой чувствовал, что в минуты, когда он начинает думать о Грейнджер, он словно бы перестает принадлежать самому себе, попадает в зависимость, странную, неправильную зависимость от человека, который десять лет назад бесследно пропал из его жизни. Странное дело, но на протяжении минувших десяти лет мысль о том, что где-то на свете живет Гермиона Грейнджер, которая когда-то была его женой, и которую он когда-то любил, если занимала его, но занимала как-то… опосредованно. Были мысли и воспоминания о ней - призрачные, туманные, живущие где-то в самых потаенных уголках его души, куда он никого не пускал. Да и она сама, словно сотканная из воспоминаний и сожалений, была для него всего только бестелесным призрачным образом. Тогда она принадлежала только ему. И вот теперь призрак обрел плоть и кровь, вырвавшись на свободу из душной темницы, обернувшись живой женщиной, быть может, чуть менее прекрасной, чем та, которая жила в его воспоминаниях, но совершенной точно гораздо более желанной.

Его бывшая жена не была призраком, не была воспоминанием. Она жила, любила, смеялась. Она носила джинсы и солнцезащитные очки, говорила с едва различимым американским акцентом и читала книгу, между страниц которой был заложен яркий глянцевый снимок, который он, Драко, возненавидел всей душой с той самой секунды, как только он его увидел.

По всей видимости, фотография была сделана давно. Его жена - его бывшая жена - на той фотографии была запечатлена такой, какой Малфой ее запомнил, когда они расставались. И все же она уже не была той, кем была, когда покидала Англию.

У нее был другой взгляд. Из ее взгляда исчез страх. Страх, который она много лет прятала глубоко внутри себя. Страх, с которым она засыпала и просыпалась, с которым не расставалась ни на минуту. Она смотрела в объектив камеры легко и непринужденно, и в ее улыбке не было ни капли неискренности. Она просто радовалась тому, что вокруг так много солнца, и ветер треплет ее волосы, и тому, что ее за плечи обнимает человек, который ее любит. Малфою было бы легче, если бы человек на фото рядом с ней оказался… другим. Не таким молодым, не таким жизнерадостным, не таким… свободным. От парня, который обнимал за плечи его бывшую жену, веяло свободой и какой-то неуемной жаждой жизни. Иными словами, у него было все то, чего никогда не было у Драко Малфоя несмотря на все его богатство и влияние.

Парень на фото обнимал Гермиону за плечи, а она держала фотоаппарат в вытянутой руке, пытаясь, очевидно, навести на них объектив. Они стояли на горе, а за их спинами возвышались огромные белые буквы «HOLLYWOOD», которые, впрочем, не сказали Малфою ничего ровным счетом. На обороте фото незнакомым размашистым почерком была выведена всего только одна фраза. «Нас обвенчает Санта-Ана». Драко не знал, что значила эта надпись, да он и не должен был знать. Это знали только те двое, что счастливо улыбались ему с яркого глянцевого снимка.

Тишина дома в очередной раз была потревожена, на этот раз гулким эхом дверного звонка.

Драко кинул взгляд на часы. Те показывали ровно половину десятого. Усмехнувшись чему-то про себя едва заметно, Малфой поднялся с кресла и пошел открывать. В конце концов, таких гостей следует встречать самым подобающим образом.

На пороге стояла Грейнджер. Несколько секунд Малфой неотрывно смотрел на нее, словно боясь поверить, что это не обман зрения.

- Привет, - просто сказала она и улыбнулась. В ее голосе не было напряжения, страха или волнения, она просто сказала ему «привет» как что-то само собой разумеющееся, сказала так, как будто ее предстоящая встреча совсем не волновала и, чего уж греха таить, не пугала. Впрочем, кто ее разберет, может, и впрямь не волнуется. Он не смог разгадать ее, прожив с ней семь лет под одной крышей, а теперь и вовсе не стоило пытаться это сделать.

- Здравствуй, - он посторонился, приглашая ее в дом.
У нее было странное чувство, когда она переступала порог этого дома. Она прожила в этом доме долгих семь лет, она была его хозяйкой, она бывала здесь счастлива, она бывала здесь несчастна, но… Но ни разу за все эти годы Малфой не приглашал Гермиону Грейнджер переступить порог этого дома. Это была ирония судьбы, но Малфой действительно впервые приглашал ее переступить порог своего дома в таком качестве.

- Чем обязана твоему приглашению? Я, когда получила твое письмо, думала, что Бэкки вернулась, но ты написал, что она все еще в отъезде. Так что случилось?

Она пристально посмотрела на него, явно ожидая немедленного ответа.

Ее интересует только дочь, понял Драко. Если бы не Бэкки, ее бы здесь не было. Вот и все, зря он на что-то надеялся.

Он отправил ей письмо вчера утром. Малфой долго собирался с мыслями, прежде чем решился на это. Она ответила, что сегодня вечером она занята, но, если он не занят завтра вечером, они могли бы встретиться завтра. Она будет свободна к девяти вечера, и, если его это устроит, она принимает его приглашение.

Драко, получив ее ответ, пришел в раздражение, хотя он и не вполне понимал его природу. Впрочем, он был не вполне откровенен с самим собой. Он все понимал, просто не хотел себе в этом признаваться.

Она больше не играла по его правилам, вот и все. Теперь она устанавливала правила игры, а это означало, что у него больше не было на нее никакого влияния. Когда-то давно он мог манипулировать ею, как захочет. Человеком, которым движет страх, вообще легко управлять, а она была одержима страхами. Страхом быть разоблаченной, страхом потерять дочь. А теперь… Теперь ей нечего было бояться, и она была вольна поступать так, как ей заблагорассудится.

- Хотел поговорить с тобой.

Она в ответ только пожала плечами, что можно было расценивать как угодно. Оставшийся путь до гостиной они проделали в молчании, думая каждый о своем.

В то самое утро, когда они виделись в последний раз, когда они расставались в тихом сумрачном коридоре ее отеля, Гермиона дала себе слово, что не станет искать встреч с Малфоем. Она вернулась в Англию только для того, чтобы увидеть Бэкки, и ни для чего больше. В ту ночь в ресторане слишком много было сказано, слишком много границ нарушено. Это могло быть слишком опасно, она не позволит прошлому одержать верх над настоящим. Он - ее прошлое, все остальное миражи, которые рассеиваются с наступлением утра.

В огромной гостиной был сервировал роскошный ужин на двоих.

- Что, красиво жить не запретишь? - насмешливо спросила Гермиона после того, как Драко отодвинул стул и помог ей сесть.

- Просто решил тебя задобрить, - Малфой улыбнулся одними губами, но взгляд его оставался холоден. Гермиона несколько секунд пристально смотрела на него, но так ничего и не ответила

- Так что, каковы твои впечатления от пребывания на родине?

Гермиона усмехнулась едва заметно. Тон, каким был задан этот вопрос, разом воскресил в ее памяти давно ушедшие времена. Этот вопрос был из той, другой жизни, жизни, которой жил ее бывший муж и от которой она так давно отвыкла.

- Спасибо, хорошо.

- Как проводишь время? Решила свои вчерашние дела? - в его голосе не было, на первый взгляд, ничего, кроме светской заинтересованности, но ей почему-то на миг почудилось, что ему не все равно, как она проводит свое время.

Не было у нее вчера никаких дел, она ему соврала. Она и сама не могла бы с полной уверенностью сказать, зачем это сделала. Зачем написала ему, что занята, и что не сможет с ним встретиться. Она боялась с ним встречаться, хоть и не признавалась в этом даже самой себе. Он странно действовал на нее, даже теперь, когда прошло десять лет и все давным-давно в прошлом.

Все давным-давно в прошлом, и она не станет испытывать судьбу.

Они друг другу никто, у них просто общая дочь.
Кто знает, быть может, Мафоя только лишь Бэкки и интересует, вот он и разыгрывает сейчас перед ней полнейшее дружелюбие? Кто знает…

- Спасибо, все в порядке.

- Ну а как тебе Лондон?

- Я отвыкла от него, - улыбнулась Гермиона. Она действительно отвыкла, вернее, забыла о том, какой здесь ритм жизни, архитектура, люди… Все-таки десять лет - это очень долго. Но я, пожалуй, все-таки скучала за ним. А сегодня мы ходили с Гарри и его дочерью гулять в Сент-Джеймский парк. Я в детстве тоже гуляла там с мамой, - на минуту ее взгляд затуманился, и Драко вдруг явственно увидел Грейнджер пятилетней девочкой, которую мама ведет за руку по цветущей аллее старинного парка.

- Как поживает Поттер?

- Тебе действительно интересно, как поживает Гарри? - насмешливо спросила Гермиона. - Впрочем, можешь не отвечать. Вопрос был риторическим.

Она обреченно махнула рукой, словно досадуя на себя за то, что поддалась этой маленькой провокации Малфоя.

- Видишь ли, мне действительно интересно, как поживает его славное семейство. Собственно, за этим я тебя и пригласил.

Гермиона удивленно воззрилась на него. По всей видимости, не вполне понимая, какое отношение семья Гарри может иметь к их личным взаимоотношениям.

- Я тебя слушаю.

Малфой нервно барабанил пальцами по столу. Два дня назад Нарцисса прислала ему письмо, в котором сообщала, что Бэкки с утра до вечера с кем-то переписывается, ее несчастный филин скоро прикажет долго жить, и вообще, она только и делает, что пристает к Нарциссе с расспросами о том, когда они смогут вернуться домой. Это означало только одно: еще чуть-чуть, и его дражайшее чадо натворит глупостей, причем таких, которые всей их семье будут аукаться еще ой как долго. Бэкки могла вернуться со дня на день, и если все зашло слишком далеко, потребуется принимать крайние меры. Ускорить ее свадьбу труда не составит, но теперь, когда появилась Грейнджер…

Кто знает, как Бэкки воспримет новость о появлении матери. Драко даже предположить этого не мог. Может, даже видеть не захочет, а может, напротив, обвинит во всем, что случилось, его? Но теперь, когда эта ненормальная решила поиграть в Ромео и Джульетту с сыном Поттера, дело принимало дурной оборот. Грейнджер, которая, судя по ее рассказам, не расстается с Поттером-старшим, в случае чего, естественно, будет очень кстати. Поэтому Драко решил, что будет лучше поговорить с ней начистоту. У него не осталось против нее козырей, поэтому лучше было не усложнять себе жизнь.

- Бэкки сейчас во Франции.

- Ты сказал, что Нарцисса нездорова, я помню. Я же сказала, что подожду их возвращения. Столько, сколько нужно.

- Есть еще кое-что, - Малфой все также барабанил по столу пальцами и изучал сидящую напротив Гермиону пристальным сканирующим взглядом, словно что-то взвешивая про себя.

- И? - наконец не выдержала она.

- По-моему, Бэкки тайком встречается с сыном Поттера.

- С Джеймсом? - в вопросе Гермионы прозвучало неподдельное удивление, из чего Малфой сделал вывод, что она об этом ничего не знает. Актриса она, конечно, неплохая, но все-таки сейчас она казалась удивленной по-настоящему.

- Тебя это удивило?

- Конечно, удивило, - растерянно сказала она. - Он встречается со своей однокурсницей, причем они очень давно дружат. Я даже видела фотографию этой девочки, Джинни показывала…

- Ты меня слышала? Я сказал «тайно встречается». Ключевое слово «тайно».

- Ты же сказал, что она обручена?

Малфой развел руками, словно в знак того, что именно так он все и говорил, но факт остается фактом при любых примечаниях.

- Просто если она что-то втемяшивает себе в голову - пиши пропало. Тут никакие доводы рассудка не помогут.

- А что, если они любят друг друга?

- Они что, прости? - Малфой смотрел на Гермиону таким взглядом, словно она только что сказала ему, что на Марсе есть жизнь. И что она может это доказать.

- Ты все прекрасно слышал! И я думаю, что…

- Я так и знал, - сказал Малфой севшим голосом. Худшие его предположения оправдались. - Это же Поттер.

Сейчас Грейнджер заявит, что все это просто прекрасно, и вообще, у Гарри замечательная семья, и…

- Знаешь что, Малфой, - Гермиона пришла в раздражение, - У Гарри замечательная семья, и…

Драко, не выдержав, рассмеялся. Надо же, угадал слово в слово.

- Что смешного я сказала? Ты думаешь, я не понимаю, к чему ты клонишь? И чего от меня добиваешься?

- Я хочу, чтобы вразумила ее. По мере возможностей.

- Вразумила в чем, прости?

- В том, что не стоит ломать себе жизнь из-за мимолетной интрижки! У нее есть жених, который…

- Которого вы ей навязали! - перебила его Гермиона.

- Она сама согласилась на брак с ним.

- В одиннадцать-то лет! Господи, да это же бред какой-то! Она была ребенком, она и сейчас еще ребенок! А ты требуешь от нее слишком многого!

- Я не требую от нее слишком многого, я хочу, чтобы она была счастлива!

Они не заметили, как перешли на повышенные тона. У Гермионы на щеках выступил нездоровый румянец. По ее виду Малфой понял, что его взгляды на то, что есть хорошо для Ребекки, кардинально отличаются от взглядов Грейнджер.

- Хорошо, - Гермиона вдруг заговорила совсем спокойно. - Я тоже не должна требовать от тебя слишком многого. Ты вырос в обществе, где жили по таким законам, и ты проецируешь их на жизнь Бэкки. Дай мне поговорить с ней, и если я пойму, что все это не более чем блажь, я попробую отговорить ее. Но только в этом случае.

- А что дальше? - Драко поднял взгляд на сидевшую напротив Гермиону. Он так и не решился задать ей этот вопрос в прошлый раз, боялся и теперь. Впрочем, он не боялся задать вопрос, он боялся получить на него ответ.

- В каком смысле?

- Ты встретишься с Бэкки, а дальше? Вернешься в Америку?

Малфой сделал над собой огромное усилие, заставив свой голос звучать бесстрастно. Ему все равно, должно быть все равно, что она собирается делать дальше. Единственное, что их связывает - это Бэкки. И больше ничего.

- Конечно, вернусь, - в ее голосе послышалось легкое удивление, как будто она не вполне понимала, зачем спрашивать о вещах, которые и так очевидны.

- Тебя там кто-то ждет?

- Да, меня там ждут, - просто ответила она. Ее и впрямь там ждали, и, вспомнив об Алексе, на душе сразу стало теплее. Она все делает правильно, а Малфой… Он сродни искушению Дьявола. А за такие искушения приходится платить слишком дорогую цену.

Она там и сказала: «ждут». Во множественном числе.

Отчего-то за все это время ему ни разу не пришла в голову мысль о том, что у нее, кроме Бэкки, вполне могут быть дети. Мысль эта казалась какой-то странной и неправильной, что ли, но мало ли что ему кажется.

- У тебя есть дети? Кроме Бэкки, я имею в виду.

Он видел, как изменилось ее лицо. Оно буквально за несколько секунд стало мертвенно-бледным, неживым, как будто восковая маска.

- Нет, - коротко ответила она.

Малфой понял, что тема эта ей отчего-то неприятна, но вдруг поймал себя на мысли, что новость эта его обрадовала. Никаких очевидных причин для радости у него не было, но факт оставался фактом.

А Гермиона сидела напротив и остановившимся взглядом смотрела куда-то вдаль. Она вышла из своего странного транса только после того, как поняла, что ее рукам невыносимо больно. Она не заметила, что все это время крепко сжимала руки в кулаки. Ногти больно впечатались в кожу, оставив на белых ладонях некрасивые красные следы.
Она не станет вспоминать, не станет, только не теперь. Ни слезы Софи, ни признание Алекса, который держал ее за руку и говорил те страшные слова, ни приговор врачей, ни… Все это воскресло в памяти сразу, одной яркой вспышкой.

Малфой не был ни в чем виноват, он просто спросил. Но он спросил, и этого было ей достаточно для того, чтобы на несколько мучительно долгих секунд возненавидеть его всем своим существом.

Впрочем, все давно в прошлом. Она научилась с этим жить.

И все равно где-то в груди было мучительно больно.

- Можно попросить тебя об одолжении? - Гермиона взяла себя в руки. И даже нашла в себе силы улыбнуться сидящему напротив Малфою.

- Я слушаю.

- Можно мне подняться в комнату Бэкки?

- Конечно.

Она кивнула ему и направилась к лестнице. Малфой не пошел за ней, и она была ему бесконечно за это благодарна.

Гермиона медленно поднималась по широкой лестнице, ведя ладонью по гладкой прохладной поверхности перил. Обитатели портретов, висевших на стенах, провожали ее долгим задумчивым взглядом. Гермиона заметила, что портрета Люциуса среди них не было. Стало быть, Драко так и не смог его простить.

Огромный дом спал, только сухие цветы неслышно подрагивали в своих высоких вазах, когда она проходила мимо.

Двери, ведущие в комнату Бэкки, отворились почти бесшумно, и Гермиона переступила порог комнаты, где жила ее дочь. Здесь все изменилось почти до неузнаваемости с того дня, когда она была здесь последний раз. Огромная кровать, застеленная роскошным шелковым покрывалом, десятки старинных фолиантов, стройными рядами стоящие на книжных полках, многочисленные фотографии в ажурных рамах, стоящие на каминной полке; шкатулки с драгоценностями, расставленные на туалетном столике, серебряный гребень, забытый в спешке. Покрывало на кровати было чуть смято - видимо, все осталось здесь так, как было в тот день, когда Бэкки покинула эту комнату.

Никогда еще за прошедшие десять лет Гермиона не чувствовала себя к дочери ближе, чем теперь. И вместе с тем, она в очередной раз почувствовала мимолетный приступ ненависти в Малфою за то, что он лишил ее возможности видеть, как растет дочь. Как детские игрушки сменились взрослыми книгами, как платяной шкаф заполняли бесчисленные платья, как появлялись на камине фотографии в резных рамах, как было смято на кровати шелковое покрывало.

Из глубокой задумчивости ее вывело появление Малфоя.
Гермиона сидела на кровати и листала старинный фолиант в черной обложке на французском языке, который Бэкки оставила на прикроватной тумбочке.

Драко стоял, небрежно прислонившись плечом к двери и скрестив на груди руки.

- Что это? - Гермиона указала на книгу.

- Какой-то трактат о ядах. Жених Бэкки увлекается изучением ядов.

- Какое прекрасное хобби, - сказала Гермиона, и Малфою на секунду показалось, что в ее словах яда было не меньше, чем в пресловутой книге.

- Ну, у Поттера-то наверняка увлечения куда более возвышенные…

Ее настроение в очередной раз неуловимо изменилось. Исчезло то странное оцепенение, в которое она впала, когда он задал ей вопрос о детях. Теперь она как будто провоцировала его на что-то, вот только на что?

Он бы очень удивился, если бы узнал, насколько схож был мотив, который ввел Гермиону в это странное состояние.
Фотография.

Она увидела ее совершенно случайно, просто один снимок из многих. На снимке были запечатлены Драко и Бэкки на берегу моря. Где-то во Франции, скорее всего. Но Гермиону поразило не это. На снимке был запечатлен еще один человек. Женщина. Малфой стоял в центре, а по обе стороны от него стояли Бэкки и…

Гермиона долго всматривалась в лицо женщины на фотографии. Они, безусловно, где-то встречались, но она так и не смогла вспомнить ее имени. Она как-то сразу поняла, что та женщина с фотографии ее бывшему мужу не просто случайная знакомая.

Гермиона отругала себя за неожиданную вспышку ревности, которую она испытала при взгляде на эту фотографию.

Все в прошлом, и вся ее ревность - давно перегоревшие страсти. А это так, эхо.

Что ж, ей было пора уходить. Она здесь в гостях, и только. А время давно перевалило за полночь.

Она поднялась с кровати и под видом того, что хотела поставить книгу на полку, подошла к камину.

- Твоя подруга? - она небрежно кивнула в сторону фотографии. Драко проследил за ее взглядом и едва заметно усмехнулся. Неужели Грейнджер все еще волнуют такие мелочи, как его подруги, особенно в свете ее собственных фотографии и лирических записях на обороте.

- Да.

- Бэкки дружна с ней?

Гермиона спросила это просто так, во взгляде ее дочери на фотографии и так можно было различить ответ.

- Да, они ладят, - Малфой кивнул, с удовлетворением отметив, что эта новость Грейнджер явно огорчила.

- Что ж, фото действительно очень удачное, - нарочито бодрым голосом сказала она.

- Не мучайся, - не выдержал Малфой, глядя на то, как Гермиона безуспешно пытается пристроить книгу на полку. Места для нее там не было. - Оставь на кровати. А фото и впрямь удачное. Но ты, я вижу, тоже времени зря не теряла?

- Что ты имеешь в виду?

- Ты уж извини, но пока я ожидал тебя в номере отеля, грешным делом полистал твою книгу, - Малфой многозначительно изогнул бровь.

Ну конечно, та фотография… Гермиона никогда с ней не расставалась. Никогда. И она до безумия любила надпись, которую сделал Алекс на оборотной стороне. «Нас обвенчает Санта-Ана».

Алекс.

Ей было пора…

- Что ж, рада была встрече. Насчет Бэкки и ее помолвки не беспокойся, я не стану ставить палки в колеса, - Гермиона взглядом указала на дверь. - Мне пора.

Малфой посторонился, давая ей возможность выйти.

- Это к нему ты возвращаешься? – спросил он. Не собирался спрашивать, но в последний момент не удержался.

Он не ожидал, что она окажется так близко. Он слышал запах ее духов и видел тонкую жилку, которая билась на ее шее. Она подняла на него глаза, и он прочел в них насмешку. Она все поняла, как ни пытался он разыграть перед ней равнодушие. Быть может, поняла в этот самый момент, потому что в этом его вопросе не было фальши, скорее какая-то горькая обреченность.

- Тебе станет легче, если ты узнаешь? К нему, - последнюю фразу она произнесла по слогам, - а теперь пусти меня, пожалуйста, я спешу. К нему.

Быть может, именно этого она и добивалась, провоцируя его, но даже самой себе она бы в этом никогда не призналась. Все это произошло в одно мгновение, она даже не успела ничего понять. В глазах Малфоя вспыхнул нехороший блеск, а потом он прижал ее к запертой двери, отрезая путь к отступлению, и поцеловал.

В том, как он ее целовал, не было ни капли нежности, только напористость и странное желание причинить ей боль. Она чувствовала, что именно этого ему хочется сейчас больше всего - причинить ей боль. Это чувствовалось во всем. В его поцелуях, в его прикосновениях…

Наверняка останутся синяки, отстраненно подумала она.

Впрочем, совсем скоро в ее сознании не осталось ни одной связной мысли. И это наваждение длилось, казалось, целую вечность, а может, ей это только казалось.

- Зачем ты это сделал? - хрипло спросила она. Собственный голос показался ей жалким.

Все кончилось так же внезапно, как и началось. Она встретилась с ним взглядом. Он смотрел на нее пристально, и, может, чуть насмешливо.

Она все-таки поддалась искушению Дьявола.

Будь оно все проклято.

- Знаешь, теперь, когда ты будешь целовать его, - последнее слово он на ее манер выделил особенно, - думать будешь обо мне. Считай, что я просто возвращаю старый должок.

- О чем ты говоришь? Какой еще должок?

Он все еще стоял напротив нее, тяжело дыша, обеими руками опершись о дверь.

- Рождественский подарок. Ты писала мне слезные лживые письма много месяцев, рассказывая о своем одиночестве, а сама путалась с тем типом с фотографии! Или я не прав? Или правда в том, что ты просто лживая лицемерка, а, Грейнджер?

Звук пощечины рассек воздух подобно удару хлыста. Гермиона смотрела на Малфоя полным ненависти взглядом.

- Никогда, слышишь, никогда, не смей так со мной разговаривать!

Ярость схлынула, подобно волне, а на смену ей пришло осознание. Старый должок… Рождественский подарок… Письма… И Алекс…

- Ты был в Нью-Йорке на Рождество, - мертвым голосом сказала она. - Ты видел меня и Алекса.

- Ты все испортила Грейнджер, - сказал Драко, и в его голосе звучало столько боли, что Гермионе стало тошно. Она несколько секунд пыталась примириться с открывшейся истиной.

- Нет, Малфой, это ты все испортил…

Она буквально выбежала из комнаты, громко хлопнув дверью. Еще несколько секунд на лестнице были слышны ее удаляющиеся шаги, после чего дом окончательно погрузился в тишину.


Золотая клетка

- А что ты пожелаешь мне?

- Я желаю тебе, чтоб ты освободился от меня. Чтоб ты был счастлив.

- Я спрашивал тебя, что ты желаешь мне. А не себе.



«Клон»




Громкий смех гостей заставил Бэкки вынырнуть из раздумий. Она вздрогнула, рассеянным взглядом обведя своих собеседников.

- О, кажется, мисс Малфой мыслями сейчас очень далеко отсюда. Правда, Ребекка?

Бэкки в очередной раз улыбнулась ничего не значащей улыбкой и поспешила уверить окружающих в обратном, мысленно же пожелав им проваливать ко всем чертям со своими разговорами и расспросами.

Ей было не до них. Она была здесь сегодня для того, чтобы поговорить с Ренье. Вернее, сказать ему, что она передумала выходить за него замуж и хочет расторгнуть помолвку. Как оказалось, собираться сделать что-то и действительно сделать - две большие разницы. Последние дни ее вынужденной французской ссылки стали для нее временем тяжелых раздумий и мятежных мыслей. Она подобно невольной певчей птичке рвалась прочь из золотой клетки, а когда оказалось, что свобода так близко, осталось только протянуть руку, она вдруг со всей отчетливостью поняла, что золотая клетка не столько ее тюрьма, сколько… ее дом. И, кто знает, сможет ли она выжить на воле.

Ее золотая клетка - роскошное поместье ее жениха в предместье Парижа, хозяйкой которого Бэкки предстояло стать в не столь отдаленном будущем, утопала в зелени цветущего парка. Сегодня Леграны давали прием по случаю дня рождения младшей сестры Ренье, и если это мероприятие и можно было описать коротко, но по делу, Бэкки назвала бы его ярмаркой тщеславия. И никак иначе. Иногда даже ее, выросшую в роскоши и ни в чем не знающую отказа, удивляло то, с каким размахом жило семейство ее жениха. Это было богатство поистине баснословное, такое, которому даже нет смысла завидовать - лучше принять как данность и молча восхищаться издалека.

Приглашение Ренье на семейное торжество она приняла с радостью. Очумев от скуки и бесконечных придирок теток Розье, которые единогласно решили, что Бэкки - «очень испорченная девочка, но из нее еще может выйти толк», а перевоспитать ее, как водится, их миссия на этой планете, бедная испорченная девочка была готова бежать без оглядки куда угодно. Только бы подальше от этого дома и его славных обитательниц. Разговоры с Нарциссой о возвращении домой результата не дали, поэтому визит к Ренье она расценила как манну небесную и хороший повод для того, чтобы, наконец, расставить все точки над «i» в их отношениях.

Однако осуществить свое намерение ей не удалось. На ее громкое заявление о том, что им нужно серьезно поговорить, ее жених улыбнулся, поцеловал ее торопливым поцелуем и пообещал обсудить с ней все, что она захочет, но только вечером. А сейчас его ждут гости. Бэкки терпеливо маячила возле Ренье весь день, изображая из себя идеальную невесту. Она разговаривала с людьми, которых не знала и знать не хотела, улыбалась, над чем-то шутила, выслушивала комплименты и под вечер прокляла всех французов до одного, потому что они придумали такой ужасный несуразный язык, на котором ей пришлось трещать весь день без остановки.

Праздник, невзирая на то, что даже Бэкки становилось страшно при мысли о том, сколько денег на него было потрачено, катился по накатанным рельсам. Его сценарий был хорошо известен наперед, ибо все подобные торжества неизменно проходили по одному и тому же шаблону. С теми же самыми действующими лицами.

В какой-то момент Бэкки обнаружила, что уже давно потеряла из виду Ренье. Впрочем, обнаружился он довольно скоро в окружении стайки щебечущих девиц. Девицы эти привели Бэкки в крайнее раздражение. Отчего-то упустив из виду момент, что она сегодня здесь как раз для того, чтобы сказать Ренье, что они больше ничего друг другу не должны и ревновать его как-то глупо, Бэкки незаметно выскользнула из шумного дома прочь, в спасительную тишину вечернего парка.

На западе догорал закат, и зеленые громады деревьев казались теперь ни то облитыми жидким золотом, ни то пронизанными золотыми копьями. В воздухе уже явственно чувствовалась вечерняя прохлада, но земля все еще хранила тепло догоревшего дня. Бэкки закрыла глаза, прислушиваясь к далекому щебетанью птиц где-то в кронах деревьев, и впервые за этот долгий суматошный день разрешила себе подумать о Джеймсе. Она обхватила себя за плечи и задумчиво посмотрела куда-то вдаль. Если бы она только знала, как ей поступить…

Но она не знала. Ей было всего шестнадцать, и она была влюблена. Впервые за всю жизнь, если не считать Ренье. Впервые за всю жизнь она чувствовала себя по-настоящему живой, и ей совсем не хотелось расставаться с этим новым ощущением. Она вдруг со всей отчетливостью поняла, что эта ее детская влюбленность в Джеймса Поттера - единственное, что было у нее своего в жизни. Пусть даже это ни к чему и не приведет, сейчас она не хотела думать об этом. Никогда и ничего она не решала в этой жизни сама. В детстве ее заставляли учить французский, потому что так хотела бабушка. Отец захотел, чтобы она училась на Слизерине, и она поступила на Слизерин. Она должна была уметь играть на фортепиано, она должна была уметь ездить верхом, она должна была, должна, должна… И никто никогда не спросил у нее, чего хочется ей. Это никого не интересовало. Фамилия, которую она носила, давала ей неограниченную свободу и привилегии в этом мире, в котором, что уж греха таить, слишком многое решают деньги. Но в еще большей степени ее фамилия была той самой золотой клеткой, а о какой свободе может идти речь, если все вся ее свобода ограничена клеткой. То был главный парадокс ее жизни.

Странное дело, но не далее как сегодня утром она была твердо уверена в том, что скажет Ренье, что влюблена в другого, и что он отвечает ей взаимностью. Что было бы нечестно с ее стороны его обманывать, поэтому для всех будет лучше, если они расторгнут свою помолвку тихо и мирно, хотя в глубине души она знала, что тихо и мирно не получится. Это будут обсуждать еще очень и очень долго, и вряд ли когда-нибудь об этом вообще забудут. В их кругах таких фортелей не прощали, но она знала, на что идет. По крайней мере, ей хотелось так думать. А вот теперь, сидя на заднем крыльце дома, который где-то в глубине души она считала своим и успела привыкнуть к нему, она со всей отчетливостью поняла, что ей будет сложно просто взять и вычеркнуть из своей памяти несколько прошлых лет. Кажется, кто-то из великих сказал: «Если бы я имел безрассудство верить еще в счастье, я бы искал его в привычке». Может, это была всего только привычка, но, кто знает, может, в конечном счете, она и есть счастье.

Так и не придя ни к какому выводу, Бэкки еще раз окинула взглядом парк и поднялась. Хватит тянуть, если решила, значит, надо довести начатое до конца.

Она решила обойти дом по периметру, дабы еще раз собраться с мыслями. Из распахнутых настежь окон первого этажа доносились звон бокалов и смех гостей. Никому здесь не было до нее дела, и сейчас она была как никогда этому рада.

Дойдя до парадных дверей, Бэкки остановилась. Ее решимость сделать то, что она намеревалась сделать, таяла с каждой минутой.

Размышления девушки прервал дробный стук каблучков. Через пару секунд на пороге возникла девушка, пребывающая, судя по взглядам, которые она метала, не в самом радужном расположении духа.

- Бэкки? Ренье искал тебя, куда ты запропастилась? - Изабель Легран, виновница сегодняшнего торжества, нервно улыбнулась и отвела глаза. Бэкки в нерешительности улыбнулась в ответ.

Если бы кто-нибудь спросил ее, какие отношения ее связывают с сестрой Ренье, она бы без колебаний ответила: никакие. У них была разница в возрасте всего три года, но познакомиться им довелось тогда, когда эти три года еще кажутся огромной разницей. Они вежливо здоровались при встрече, говорили о моде, погоде и прочей ерунде. Бэкки была в прошлом году на ее свадьбе, одобрила выбор свадебного платья, не одобрила выбор жениха и на целый год потеряла Изабель из поля зрения. Ренье писал, что она вполне благополучна в браке и очень довольна своей жизнью.

- Я тоже ищу его, но почему-то никак не нахожу, - Бэкки развела руками, словно в доказательство своих слов.
Изабель нервно передернула плечами, что можно было расценивать как угодно, а потом вдруг в упор посмотрела на Бэкки.

- Я хотела пройтись. Составишь мне компанию?

Отказывать было неудобно, посему Бэкки утвердительно кивнула и сошла с крыльца вслед за Изабель, досадуя и вместе с тем радуясь тому обстоятельству, что разговор с Ренье откладывается на неопределенное время.

Разговор не клеился. Девушки в молчании дошли до поворота, который уводил к пруду. Бэкки несколько раз пыталась завести разговор, но ее попытки заканчивались провалом.

Все также в молчании они дошли до пруда. Заходящее солнце отражалось в темной воде, отчего казалось, что вода странным образом подсвечена изнутри.

- Я беременна, Бэкки, - в тишине вечера признание Изабель прозвучало неожиданно и отчего-то совсем не радостно.

- Поздравляю, - Бэкки облегченно улыбнулась и поспешила списать странное поведение сестры Ренье на обычное волнение.

Лицо Изабель, обычно бесстрастное, сейчас выражало целую бурю эмоций.

Сестра Ренье всегда напоминала Бэкки византийскую принцессу на старинных фресках. Царственная посадка головы, темные прямые волосы, длинное четко очерченное лицо, тяжелые темные платья и роскошные украшения. Она никогда не видела, чтобы Изабель на людях проявляла эмоций больше, чем было положено по регламенту. И вот теперь она стояла напротив Бэкки и нервно заламывала руки.

- Ты не поняла! Я не хочу этого ребенка! Я ненавижу своего мужа! Я ненавижу свою жизнь, ненавижу! - она закрыла лицо руками и зарыдала.

- Изабель, - Бэкки осторожно тронула свою собеседницу за руку, - ты просто перенервничала, все хорошо. У тебя будет ребенок, подумай только, как это здорово!
Когда-то давным-давно Бэкки дала себе клятву, что когда у нее будут дети, она будет любить их так сильно, как никто до нее не любил своих детей. Она ни за что на свете не допустит, чтобы ее дети хоть на минуту усомнились в том, что их любят. Она никогда не поступит, как в свое время поступила с ней ее мать.

Бэкки до боли сжала руки в кулаки. За прошедшие годы она так и не нашла в себе сил простить свою мать. Кто знает, может, и целой жизни ей для этого будет мало.

- Здорово? Лучше ему вообще не рождаться. Думаешь, будет лучше, если он родится, а я всю жизнь буду его ненавидеть? Также как ненавижу сейчас своего мужа?

- Зачем же ты вышла за него замуж? - вопрос этот вырвался у Бэкки непроизвольно, и в ту же самую секунду она пожалела о сказанном. Это не ее дело, да и вообще, ей ли не знать, какие правила игры существовали в мире, где им обеим повезло родиться. Или не повезло.

Изабель горько усмехнулась и ничего не ответила. Но ей не надо было отвечать, Бэкки и так все знала.

- Знаешь, девочка, если однажды у тебя хватит смелости пойти наперекор и жить так, как этого хочется тебе, я буду очень за тебя счастлива. У меня вот не хватило. И платить за это мне придется всю свою оставшуюся жизнь.

Бэкки молчала, борясь с желанием спросить у своей собеседницы совета. Уж слишком напутствие Изабель было созвучно с ее собственными мыслями. Но момент был упущен, перед ней снова стояла неприступная византийская принцесса, которой не пристало никому показывать этих слабостей.

- Прости меня, Бэкки, я не должна была взваливать на тебя свои проблемы. Мне просто хотелось кому-нибудь выговориться. Я вернусь к гостям, найду Ренье и скажу ему, что ты здесь.

Она ушла, оставив Бэкки один на один со своими мыслями. Мыслей было много, но вот собрать их воедино никак не получалось. Ее размышления прервало появление Ренье. Он бесшумно подошел к ней сзади и обнял, застав Бэкки врасплох. Она облегченно выдохнула, когда поняла, что это он.

- Ты мог бы и поторопиться, - укоризненно сказала она. - Я весь день пытаюсь поймать тебя.

- Соскучилась? - спросил он, еще крепче прижимая ее к себе.

- Главное, чтобы твои очаровательные гостьи не скучали, - ехидно сказала она. Он улыбнулся. Она не видела его лица, но чувствовала, что он улыбается.

- Вот глупая.

- Ренье! - Бэкки решительно вывернулась из его объятий и строго посмотрела ему в глаза. Она не любила смотреть ему в глаза, когда хотела поговорить о чем-то и настоять на своем в конце концов. В его взгляде было что-то демоническое. Да и во всем его облике было что-то демоническое. Он стоял прямо напротив нее. Темные глаза, резко очерченные скулы, едва различимая морщинка в правом углу рта, оттого, что он часто усмехается уголком губ; загорелая кожа, на фоне белоснежной рубашки кажущаяся еще более смуглой, тонкие нервные пальцы и горький аромат парфюма, который она знает до самой последней ноты.

- Ренье! Нам надо поговорить! О нас с тобой

Бэкки вдруг со всей отчетливостью поняла, что ей будет очень и очень сложно сказать ему то, что она собиралась сказать. Она чувствовала, что скажи она это, она неминуемо потеряет что-то очень дорогое ее сердцу. Окончательно запутавшись в своих ощущениях, она еще раз требовательно посмотрела на него.

Но он, казалось, не был настроен на серьезный лад. Ренье смотрел на стоявшую напротив девушку и не узнавал ее. Они давно не виделись, но одно он мог сказать наверняка - Ребекка очень изменилась со дня их последней встречи. Он весь день сегодня наблюдал за ней, пытаясь уловить то новое, что открылось в ней. И вот теперь он, кажется, понял. Его драгоценная фарфоровая кукла ожила. Словно кто-то по взмаху волшебной палочки вдохнул в нее жизнь, которой в ней не было раньше. Была безжизненная кукла, которую кто-то заводил, поворачивая ключ в спине, а вот теперь перед ним стояла страстная и порывистая девушка, которая ему нравилась не в пример больше прежней. Мысль о том, что причиной этих изменения мог стать другой мужчина, едва ли пришла ему в голову.

Ренье притянул Бэкки к себе, одной рукой обнял за талию, а другой коснулся ее щеки.

- Мы с тобой успеем обсудить все на свете, у нас вся жизнь впереди. Знаешь, Бэкки Малфой, я, кажется, совсем не хочу тянуть со свадьбой до следующего лета…

Его дыхание обожгло ее кожу, и она с запоздалым сожалением успела подумать, что не стоило так пристально смотреть ему в глаза…

Парой часов позже Бэкки стояла под руку с Ренье в толпе гостей и смотрела, как Изабель и ее муж принимают поздравления от гостей - в конце вечера было объявлено об интересном положении именинницы. Бэкки безуспешно пыталась поймать взгляд Изабель, а когда ей это удалось, она не прочла в нем ничего, что напомнило бы ей о недавнем разговоре.

Драко нервно мерил шагами свой кабинет, когда на пороге возникла Бэкки. Они с Нарциссой вернулись вчера поздно вечером, и он справедливо рассудил, что разговор с дочерью лучше отложить до утра. Большую часть ночи он маялся бессонницей, снова и снова проигрывая в голове сценарий предстоящего разговора, но получалось не слишком убедительно. Под утро он странным образом успокоился, смирившись с неизбежным, и вот теперь ожидал появления Ребекки в своем кабинете.

- Привет, пап, - Бэкки закрыла за собой двери, ведущие в кабинет, пересекла комнату, уселась на диван и скрестила на груди руки, всем своим видом выражая готовность в диалогу. Драко едва заметно усмехнулся про себя, усаживаясь в кресло. Бэкки наверняка бы удивилась, если бы узнала, что не так давно на этом же самом диване, в этой же самой позе сидела ее мать. Малфой нервно забарабанил пальцами по столу, собираясь с мыслями. Впрочем, глядя на его отстраненное выражение лица, Бэкки могла бы поклясться, что мыслями он сейчас где-то очень далеко отсюда.

- Бэкки, нам нужно серьезно поговорить.

- Давай поговорим, - Бэкки осторожно кивнула, по тону отца поняв, что он действительно не шутит.

- Речь пойдет о твоей матери. Она в Лондоне и хочет с тобой встретиться.

Драко видел, как улыбка в буквальном смысле сползла с лица Бэкки и оно стало напоминать безжизненную маску. Ни единой эмоции, но за этой маской, он знал наверняка, натянутые до предела нервы.

Бэкки подняла на него взгляд.

- А почему она решила, что я захочу с ней встречаться? Она бросила меня ребенком, и за десять лет ни разу не удосужилась поинтересоваться, как у меня дела, - в ее голосе, как и во взгляде, был лед. Если честно, Драко ожидал гораздо более бурной реакции на эту новость.

- Потому что ты не знаешь всей правды, Бэкки. А когда узнаешь… - Драко с болью посмотрел на девушку. - Думаю, многое в нашей жизни и в наших отношениях изменится.
Ну вот, самое страшное он сказал. Как ни странно, ему стало намного легче. Десять лет он боялся этого разговора, гнал от себя мысли о том, что однажды ему придется сказать эти слова. И вот теперь все оказалось до ужаса обыденно. Обычное утро за окнами, привычная обстановка. Это было даже как-то неправильно, что ли. Никакой театральности, никакой торжественности. Обычные слова, вот только после этих слов, возможно, его единственная и горячо любимая дочь возненавидит его всей душой.

- И что же это за правда? - Бэкки старалась держаться невозмутимо и независимо, однако внутри у нее бушевал ураган. Последние слова отца заставили сердце тревожно сжаться. Что-то подсказывало ей, что их жизнь действительно круто изменится после этого разговора. И ее это пугало. Она научилась жить со старыми рубцами, но вот новых ран ей не хотелось. Это было больно, она знала не понаслышке.

- Бэкки, в том, что твоя мама оставила тебя десять лет назад, виновата не только она. В этом есть и моя вина, едва ли не большая, чем ее. Она не хотела бросать тебя, никогда. В этом ее вины нет. Но она виновата в том, что я принял решение запретить ей видеться с тобой, когда узнал… о некоторых обстоятельствах ее жизни.

Бэкки смотрела на отца и отказывалась верить тем вещам, которые он ей говорил, но внутренний голос твердил, что все это правда. Правда, что ей предстоит услышать что-то страшное, неправильное, с чем ей придется учиться жить. А она не хотела учиться, не хотела мириться. Хватит с нее испорченного, потерянного детства, хватит скелетов в шкафу. Она пыталась закрыться от всего этого, но в глубине души прекрасно понимала, что ей придется выслушать то, что скажет ей отец. Он хочет этого. Да и она тоже, хоть и боится признаться себе в этом.

- Что это за обстоятельства? - севшим голосом спросила она. Что такого могла совершить ее мать, если отец счел за благо оградить ее от общения с ней, с Бэкки.

- Ты знаешь, как зовут твою маму?

Переход был неожиданным и несколько даже нелогичным, и Бэкки в изумлении уставилась на Драко.

- Причем здесь ее имя? Какое это вообще имеет значение?

Малфой посмотрел на дочь, мысленно порадовавшись тому, что бессчетное количество раз он успел проиграть в голове их разговор. Столько раз мысленно он прокручивал свой рассказ, но было одно но: во всех предыдущих версиях целью его было выставить себя в наиболее выигрышном свете, а теперь вот он смотрел в глаза своему собственному ребенку и понимал, что больше просто-напросто не имеет права ему врать. Он расскажет все как есть, без утайки и тщетных попыток прикрыться враньем. Он наконец-то давал Бэкки право на выбор, и даже если этот выбор окажется не в его пользу, что ж, он это вполне заслужил.

- Эта история началась очень давно. С завещания твоего деда, - Бэкки в очередной раз удивленно воззрилась на отца, но он жестом попросил ее не перебивать.

Надо отдать ей должное, просьбу отца Бэкки выполнила. Она потрясенно слушала его рассказ о событиях давно минувших дней. Его повествование было плавным и выверенным. Бэкки слушала его и отстраненно думала о том, что все это очень похоже на апокалипсис местного значения. Ее мир, надежный, прочный, как ей казалось все эти годы, рушился у нее на глазах, а у нее не было даже призрачного шанса все это остановить. Она знала, что он будет разрушен до конца, до самого основания, и ей предстоит отстроить новый на руинах старого, а она понятия не имела о том, где взять на это силы.

Когда Малфой договорил, в комнате повисла напряженная тишина. Бэкки сидела на диване точно изваяние, невидящим взглядом смотря куда-то мимо себя. И вот теперь, когда от ее мира, в котором она жила столько лет, остались только руины и ничего кроме руин, она подняла глаза на Драко. Она напряженно следил за ней, опасаясь ее реакции - ни то обморока, ни то затишья перед истерикой.

- Ты виделся с ней? – звенящим от напряжения голосом спросила она.

- Виделся.

- Где она остановилась?

- В отеле «Шелдон», это…

- Я знаю.

Бэкки прижала ладони к щекам. Странное дело, ладони были ледяными, а щеки полыхали. Несколько секунд она сидела молча, прислушиваясь к своим ощущениям. Но она ощущала только какую-то странную пустоту. Не было ненависти, ни не было сожалений, ярости или, напротив, смирения…

Была только пустота.

Она ничего не чувствовала, потому что внутри у нее было пусто. Вот как она себя чувствовала. Опустошенной.

- Бэкки, я знаю, что это сложно принять…

- Сложно принять? - бесцветным голосом переспросила она. - Что именно сложно принять? Что вся моя жизнь - ложь? Что мой дед, похоже, был не в себе, если вместо того, чтобы замаливать грехи перед смертью, составил дикое завещание и искалечил судьбы стольким людям? Или что моя мать ни то жертва и по совместительству героиня войны с Волан-де-Мортом, ни то аферистка, живущая под чужими именами и за десять лет ни разу не поинтересовавшаяся, как дела у ее ребенка? Но ты, папа? - голос ее дрогнул, и глаза стали медленно наполняться слезами. - Как ты мог столько лет врать мне? Зачем, папа?

Драко смотрел на дочь, которая ждала от него ответа на свой вопрос. А у него в голове звучал голос Грейнджер, которая много лет назад на точно такой же его вопрос ответила так, как он ответил бы сейчас Бэкки. Он врал ей, потому что любил. Потому что боялся потерять. И, как он сам много лет назад не понял этого, так и Бэкки сейчас не поймет, он был уверен. Поэтому он молча смотрел на нее, а она заплакала, не в силах больше сдерживать слезы

Отец так и не ответил ей. Она еще раз посмотрела на него, а потом поднялась с дивана.

- Не беспокойте меня, пожалуйста. Мне надо побыть одной. Надо многое обдумать.

Да, ей предстояло очень многое обдумать. Очень многое переосмыслить. А пока… Бэкки закусила губу, несколько секунд молча размышляя о чем-то, а потом решительно направилась к лестнице.

Стук в дверь был требовательный и настойчивый. Гермиона удивленно посмотрела на дверь своего номера: кто бы ни был сейчас по ту сторону двери, этот кто-то явно жаждет, чтобы ему открыли. Она поднялась с кровати и направилась к двери.

На пороге стояла ее дочь, словно сошедшая с глянцевых снимков, лежащих на ее тумбочке. Немая сцена длилась несколько секунд, а потом Бэкки сказала:

- Здравствуй, мама. Давно не виделись…


Десять лет спустя

Я больше, может, не вернусь, а, может, я с тобой останусь…



Город 312 «Останусь»




Последние слова Бэкки уже давно отзвучали, затерявшись неверным эхом где-то в глубинах длинного и оттого кажущегося бесконечным гостиничного коридора, а Гермиона все еще продолжала в немом оцепенении взирать на стоящую в дверях девушку.

Бэкки нервно переступила с ноги на ногу.
Немая сцена грозила затянуться, а что говорить дальше, она не знала.

- Здравствуй, Бэкки, - Гермиона, казалось, очнулась от своего странного оцепенения и неуверенно улыбнулась.

Стоящая в дверях женщина - ее мама.

Ее мама, которую она не видела десять лет. Которую она совсем не знает и почти не помнит.

«Господи, дай мне сил справиться со всем этим!»

Бэкки глубоко вдохнула, стараясь унять бешеное сердцебиение. Все оказалось гораздо сложнее, чем ей представлялось в начале. Она ни минуты не сомневалась в том, что делает, когда тайком уходила из дома, не поставив об этом в известность ни отца, ни бабушку. Ни минуты не сомневалась в правильности своих действий, когда накладывала заклятие Конфундус на бестолкового портье, который отчего-то никак не желал сообщить ей, в каком именно номере остановилась ее мать. Она уверенно нажала на кнопку нужного этажа в отделанном зеркалами лифте, и лифт безоговорочно вознес ее нужный этаж. Не менее уверенно она ступала на тонких высоких каблуках по устланному ковром гостиничному коридору, направляясь к нужной ей двери, и все таким же уверенным был ее стук в дверь номера, за дверями которого жила та, которую она так страстно желала увидеть.

Вот только все изменилось в один-единственный момент. Когда дверная ручка сначала неспешно опустилась вниз, а дальше - настежь распахнутая дверь и безудержный поток солнечного света, пролившийся в сумрак тихого коридора.

Она не собиралась говорить «мама», вот только в последний момент отчего-то не удержалась.

Она десять долгих лет не произносила вслух этого слова, так почему же теперь оно далось ей так легко? На пороге стояла совсем чужая ей женщина, у которой не было ничего общего с ее матерью, по крайней мере, той, какой ее запомнила Бэкки.

Хотя, может, было бы правильнее сказать, с той, кем Бэкки привыкла ее считать.

- Извини, что я без предупреждения, - она едва удержалась от того, чтобы сказать «извините», но потом решила, что это было бы глупо и неуместно после того как она сказала «мама».

А Гермиона продолжала смотреть на свою так неожиданно обретшую плоть и кровь дочь в немом изумлении, словно все еще не решаясь поверить в то, что стоящая напротив девушка — не фантом и не плод ее больного воображения. Она столько раз рисовала в своем воображении эту встречу, что, пожалуй, не удивилась бы и такому варианту развития событий. Но это действительно была ее дочь, такая знакомая и такая чужая ей одновременно. Она ждала этого самого дня долгих десять лет, день за днем, ночь за ночью, минута за минутой. Терпеливо, смиренно. Так, как того требовала жизнь. И вот, наконец, ее терпение было вознаграждено, вот только… Вот только Гермиона вдруг поняла, что совсем не готова к этой встрече. Долгих десять лет она снова и снова прокручивала в воображении сценарий этой встречи, а теперь оказалось, что нет никакого сценария. Нет, не было, да и быть не могло, наверное. Были глаза ее так несправедливо быстро повзрослевшего ребенка, в которых она сейчас читала только усталость и какую-то странную покорность судьбе. Ее дочь не должна была так смотреть на нее.
Ни на нее, ни на окружающий мир.

Но она смотрела, и в этом была виновата только она, Гермиона. И еще, пожалуй, Малфой. Двое самых близких для Бэкки в этой жизни человека повинны в том, что сломали ей жизнь. Просто потому, что кто-то сломал их жизнь. А они, обидевшись на весь мир, пошли по пути наименьшего сопротивления, по пути мести и непонимания, вместо того, чтобы выбрать путь более сложный, но куда более праведный и истинный - путь прощения.

Ставки в этой их игре оказались слишком высоки. Судьба их собственного ребенка, которую они без зазрения совести поставили на кон. Победитель получает карт-бланш, проигравший остается ни с чем. Вот только они не учли, что в этой игре победителей не было.

- Ничего страшного, - Гермиона еще раз улыбнулась, но улыбка получилась какой-то неуверенной, словно бы она все еще боялась, что все происходящее ей не снится. - Я очень рада, что ты пришла, Бэкки.

- Я хотела поговорить, - Бэкки заставила свой голос звучать твердо и уверенно. Она годами училась быть независимой и уверенной в себе. Она взрослый человек и прекрасно умеет властвовать собой и своими эмоциями. Вот только пальцы отчего-то дрожали, и сердце в груди билось как-то неправильно. Неправильно, оттого что больно.
Ей снова было очень больно. Настолько больно ей было только однажды, в далеком детстве, когда она смирилась с тем, что ждать маму бессмысленно. Что она не вернется. Тогда было очень больно, и она постаралась забыть, задвинуть эту боль в самые темные уголки души, только чтобы она не дай Бог не вырвалась наружу.

Долгих десять лет ей удавалось держать ее в себе, не давая ей выхода, не оставляя ей ни малейшего шанса. Бэкки была уверена, что боль исчезла, ушла, растворилась. За столько-то лет…

Оказалось, она ошибалась. Боль никуда не делась. И даже время над ней не властно.

- Да, конечно, - Гермиона спохватилась, словно только сейчас вдруг поняла, зачем пришла ее дочь. - Проходи, пожалуйста, - она посторонилась, приглашающим жестом предлагая Бэкки войти внутрь. Девушка бросила быстрый взгляд за спину Гермионы. Гостиничный номер, залитый ярким светом летнего дня.

Комната, где жила ее мама. Шанс прикоснуться к ее жизни, подойти так близко, как никогда прежде за минувшие десять лет. С трудом подавив этот искушение, Бэкки бросила быстрый взгляд на Гермиону.

- Я видела ресторан на первом этаже. Будет лучше, если мы поговорим там, - она еще раз посмотрела на Гермиону, ожидая ее ответа.

Они друг другу чужие люди, а чужим людям лучше вести переговоры на нейтральной территории, там, где нет места лишним и ненужным эмоциям. Комната - это слишком личное, это место, где можно глубже всего проникнуться жизнью человека, а она пришла не за этим. Она пришла для того, чтобы поговорить, и, может быть, наконец, расставить все очки над «i». В том, что у нее хватит сил, чтобы простить мать, она уверена не была. Да, после всей открывшейся правды она смотрела на все произошедшее под другим углом, но самое главное оставалось для нее неизменным. За прошедшие годы Гермиона ни разу не дала о себе знать. Что ж, может, оно и к лучшему. Незачем строить иллюзий и воздушных замков на этот счет. Все давно отболело, и им просто нужно поговорить. Это будем самым верным и обдуманным решением.

Гермиона кивнула, как показалось Бэкки, слегка разочарованно, а потом снова улыбнулась и сказала:

- Хорошо, я спущусь через пять минут.

- Я буду ждать, - Бэкки кинула еще один взгляд на Гермиону из-под опущенных ресниц, а потом быстро зашагала прочь, к лифту. На мгновение голубое платье Бэкки мелькнуло в толпе шумных вездесущих японских туристов, которые вышли из лифта и теперь шумно о чем-то переговаривались, а потом девушка исчезла из поля зрения Гермионы.

Еще несколько секунд Гермиона продолжала в задумчивости стоять на пороге своего номера. Туристы давно скрылись за дверями своих номеров, и в коридоре снова воцарилась тишина. О недавнем присутствии Бэкки напоминал только тонкий, едва уловимый аромат ее духов, оставшийся витать в воздухе.

Гермиона, наконец, вошла в номер и захлопнула за собой дверь. Она сделала несколько глубоких вдохов, мысленно призывая себя успокоиться. Но как она могла успокоиться, когда за прошедшие пару минут на нее обрушилась целая лавина эмоций, совладать с которыми она была не в силах?

Она увидела свою дочь после десяти лет разлуки. Она ждала этой встречи целую вечность, и вот теперь, когда это, наконец, случилось, она все никак не могла поверить в реальность происходящего. В реальность девушки в голубом шелковом платье на ее пороге, которая была так похожа и так не похожа на ту крошечную Бэкки, которую она оставила в сумрачном дождливом Лондоне целую вечность назад.

Резкий звук ударил по нервам, заставив Гермиону вздрогнуть. На прикроватной тумбочке лежал ее мобильный, который теперь заходился громкой трелью. Звонил Алекс, она прекрасно это знала. Первым ее побуждением было взять трубку, но в самый последний момент она вдруг остановилась. Несколько секунд она в задумчивости смотрела на звонящий телефон, а потом решительно вернула его на место и стремительно вышла прочь из комнаты.

Впервые за все эти годы она осознанно не ответила на его звонок.

Бэкки, как и обещала, ждала ее в ресторане. Она сидела за одним из столиков, смотрела в окно и в задумчивости барабанила по столу тонкими длинными пальцами. Появление матери вывело ее из раздумий. Она сухо, одними губами улыбнулась Гермионе, продолжая незаметно рассматривать ее, пока та усаживалась за свое место.

Ее мама оказалась совсем не такой, какой Бэкки ее себе представляла. Да, они не виделись десять лет, но отчего-то она всегда подсознательно думала, что жена ее отца, пусть даже и бывшая, должна выглядеть по-другому. У нее было вполне себе четко сформулированное представление относительно того, как должна выглядеть женщина их круга. Так выглядели Нарцисса, и Пэнси, и Астория - все те, кто ее окружал, и с кого она волей-неволей брала пример. Они неизменно выглядели безукоризненно. Безукоризненно стильно и непозволительно дорого. И все это было видно невооруженным глазом. И дорогие платья, и фамильные украшения, и прически волосок к волоску, и прочая, прочая. И это был своеобразный ореол, принадлежность к избранной касте, где нет места чужакам.

А ее мать была… другой. Она вообще больше походила на девушку, чем на взрослую женщину. И волосы, собранные в хвост, и какие-то невероятно модные джинсы, и мешковатый свитер, который странным образом подчеркивал все достоинства ее фигуры, и серебряные браслеты на тонком запястье, и смуглая кожа - загар, полученный явно не в здешних широтах. Бэкки могла бы дать руку на отсеченье, что в той, другой жизни, которой живет ее мать, она живет так, как ей того хочется. Свободно, иными словами. Ничего никому не доказывая и ни на кого не оглядываясь. В ней чувствовалась свобода, может, даже какой-то едва уловимый вызов. Что-то, что Бэкки не успела разглядеть до конца.

И теперь, глядя на сидевшую напротив Гермиону, Бэкки удивленно подумала, что та, должно быть, очень изменилась с тех пор, как оставила Англию. Ибо представить ее сегодняшнюю женой своего отца Бэкки, как ни старалась, не смогла.

- Драко обещал предупредить меня о твоем возвращении, - Гермиона сказала это осторожно, словно не вполне еще понимая, какой тон для разговора лучше всего избрать.

- Папа не знает, что я здесь, - сказала Бэкки. Упоминание об отце отдалось болезненным эхом где-то внутри. - Он уверен, что я сейчас у себя в комнате. Оплакиваю свое разбитое сердце. И свою загубленную жизнь.

Бэкки невесело усмехнулась. Серые глаза оставались холодным, непроницаемыми.

Гермиона тяжело вздохнула. Ребекка унаследовала от Малфоев слишком много семейных черт, сейчас Гермиона видела то, что не могла бы передать ни одна фотография. Выражение лица, взгляд, улыбка, интонации. Ее дочь была слишком… Малфой.

- А она загублена?

Бэкки неопределенно повела плечами, а потом принялась с самым независимым видом смотреть в окно. Вот и понимай, как хочешь.

- Отец мне все рассказал, - девушка, наконец, оторвалась от созерцания пейзажа за окном и пристально посмотрела на мать. - Думаю, впервые за столько лет он был со мной откровенен. Такая вот непомерно высокая цена за одно-единственное откровение - десять лет жизни, выброшенных на помойку.

- Ты ненавидишь меня, да?

Бэкки снова повела плечами и ничего не ответила.

- Бэкки, давай и мы сейчас поговорим с тобой откровенно. Откровенность за откровенность. Я знаю, что я свалилась тебе как снег на голову, но, хочешь ты этого или нет, я твоя мать. И навсегда ею останусь. Я ничего не требую от тебя, я прекрасно понимаю, что у тебя есть причины для того, чтобы возненавидеть меня, но… Но прошлого не исправить, понимаешь? И я, и твой отец наделали много глупостей, совершили непозволительно много ошибок. Мы сломали жизнь друг другу, отчего-то не задумавшись над тем, что этим ломаем жизнь еще и тебе.

Бэкки молчала, до боли стихнув под столом руки в кулаки. Она знала, что должна принять то, что открылось ей, но не знала, как. Как принять то, что всю твою жизнь тебе лгали самые близкие и родные люди? Да, пусть из лучших побуждений, но разве в конечном счете это лучше? Для кого лучше, для нее? Она совсем не была в этом уверена.

Она чувствовала себя преданной. Ее уже предали однажды, и она сумела это пережить. Видит Бог, она заплатила очень высокую цену за то, чтобы научиться с этим жить. И вот теперь жизнь словно в насмешку заставляла проходить ее через все это снова. За что? Неужели одного раза было недостаточно?

Вдвойне больно было оттого, что предал ее отец. Отец, любовь к которому долгие годы была самым чистым и самым сильным чувством, жившим в ее сердце.

Но ее мать права, прошлого не вернуть, и все, что им остается - научиться жить с последствиями этого прошлого в настоящем. Она должна если не простить свою мать, то хотя бы попытаться понять ее.

- Я не ненавижу тебя, - после долгого молчания сказала Бэкки. - Многие годы я упорно пыталась воспитать в себе это чувство, просто потому, что мне так легче было переживать твое отсутствие. Но это не ненависть. Это боль, боль и еще, пожалуй, долгие и безуспешные попытки понять, что со мной было не так, раз от меня отказалась родная мать. Иногда я думала, что это с тобой, наверное, было что-то не так, раз ты смогла отказаться от своего ребенка. А теперь вот оказалось, что что-то не так было с моим отцом, который не смог принять твоего предательства. Вернее, я понимаю, почему он не смог простить тебя, но почему он лгал мне? В конце концов, я для него оказалась всего лишь разменной монетой в этом вашем противостоянии.
Бэкки говорила очень тихо и очень спокойно, но Гермиона видела, как нелегко даются ей эти слова, и как нервно бьется на тонкой шее дочери синяя жилка.

- В конце концов, он не имел права лишать меня права выбора. Но он все решил за нас троих, и ни у меня, ни у тебя не было сил для того, чтобы тогда ему противостоять… Я знаю, что должна принять все это и смириться, - голос Бэкки вдруг предательски дрогнул, и в серых глазах на мгновение растаял лед. Она нервно заправила за ухо выбившуюся прядку серебристо-пепельных волос и посмотрела Гермионе в глаза. - Ты предала его, он предал меня, и если я не найду в себе силы для того, чтобы суметь простить вас обоих, в нашей жизни ничего не изменится.

Девушка горько усмехнулась, снова отвернувшись к окну. Несколько секунд она молчала, задумавшись над чем-то.

Когда она шла сюда сегодня, она проходила мимо парка. Он был совсем рядом с отелем, в котором остановилась Гермиона, и Бэкки сознательно решила прогуляться по нему, чтобы привести мысли в порядок. Идя по тенистой аллее, она вдруг остановилась, привлеченная громким детским смехом. Она повернула голову и увидела карусель. Огромную карусель, неправдоподобно яркую, с музыкой и расписными лошадками. Детишки, восседавшие на этих самых лошадках, заливались счастливым хохотом и махали взрослым, которые поджидали окончания их путешествия. Снова и снова, круг за кругом, одно и то же.

Одно и то же.

И вот теперь вся их жизнь здорово напоминала Бэкки ту самую карусель. Одно и то же, раз за разом, круг за кругом. Однажды ее мать предал любимый человек и лучший друг. Не смирившись с предательством и так и не сумев простить их, она, сама того не ведая, попала в ту же самую ловушку. Стремясь выстроить свою собственную жизнь и боясь потерять тех, кого она любила, Гермиона тоже встала на путь обмана. Она лгала собственному мужу, и тот, не сумев это принять, не простил. Не простил, но вместе с тем сам повторил тот же путь, вот только лгал он уже собственной дочери.

Ложь и не прощение, ложь и не прощение, ложь и не прощение, и так раз за разом, раз за разом. И если она сейчас снова сядет на эту же самую карусель, ничего не изменится. Просто новый порочный круг, замкнутый и безнадежный. Без надежды на спасение. Вот только где взять силы на это самое прощение, если внутри у нее пепелище, и все, чего ей сейчас хочется - закрыть глаза, а открыв их, с радостью понять, что все случившееся - не более, чем дурной сон.

Но то был не сон. Ее мать сидела напротив как живое тому подтверждение. Бэкки перевела взгляд на Гермиону.

Господи, сколько раз в своем воображении она прокручивала эту их встречу! А вот теперь, когда они сидели напротив друг друга, Бэкки вдруг со всей отчетливостью осознала, что не нужны ей никакие объяснения. Все равно уже ничего не исправить и прожитых лет не вернуть. И был, пожалуй, только один вопрос, на который она хотела услышать ответ.

- Почему за все эти годы ты ни разу не дала о себе знать?
Гермиона грустно посмотрела на Бэкки.

- Это сложно объяснить, и я не знаю, получится ли у меня.
- Попробовать всегда стоит. Хуже уже в любом случае не будет.

Попробовать-то она попробует, вот только поверит ли ей Бэкки? Вернее, захочет ли поверить?

- Я очень боялась, - сказала Гермиона. Признаваться в собственной слабости, расписываться в малодушии перед дочерью было непросто.

- Боялась отца?

- Да нет, его я не боялась. Я боялась другого. Боялась, что ты меня не ждешь. Что я тебе не нужна. Знаешь, это очень страшно - каждый день засыпать и просыпаться с мыслями о человеке, который, возможно, даже не вспоминает о тебе.

- Это неправда, - тихо сказала Бэкки. - Я очень ждала тебя. Все думала, что ты вернешься. Я тогда мало что понимала, в пять-то лет, но… всем своим существом я желала твоего возвращения. А потом я поняла, что ждать нечего. И что ты уже не постучишь в мою дверь. Я ведь думала, что ты бросила нас из-за другого мужчины, и что у тебя новая семья и новая счастливая жизнь.

- Не было никакой счастливой жизни, Бэкки, было страшное черное одиночество и осознание того, что я больше никогда не смогу тебя увидеть. Были отчаянные попытки доказать твоему отцу, что у меня тоже все хорошо. Вот и все, что у меня было, пожалуй. А потом, через много месяцев после того, как я покинула Британию, и в моем беспросветном существовании забрезжил свет, я решила идти дальше. Поверь мне, за прошедшие десять лет не было ни дня, чтобы я ни вспомнила о тебе. Но когда у меня действительно все наладилось, я побоялась, что если стану искать встреч с прошлым, я рискую потерять настоящее. А вот осталось ли что-то от моего прошлого? Я совсем не была уверена в том, что буду нужна тебе, даже если вернусь.

Бэкки снова до боли сжала руки в кулаки. Все это было неправильно. То, что говорила ее мать. Бэкки было бы, пожалуй, проще, если бы ее мать оказалась дрянью или сволочью, которой наплевать на собственного ребенка. При таком раскладе Бэкки было бы гораздо проще смириться со всем тем, чего уже не воротишь, что уже безвозвратно кануло в Лету. Но ее мать не была дрянью или сволочью, нет. Она была обычным человеком, который много ошибался в этой жизни, и, кажется, с лихвой за эти ошибки расплачивался.

- И как же ты жила все эти годы?

- Хочешь историю с самого начала?

- Хочу, - осторожно кивнула Бэкки. Наверняка она сейчас скажет, что у нее есть семья, дети и встреча с ней, Бэкки - не более чем попытка избавиться от чувства вины, которое терзало ее все эти годы. Неожиданно для самой себя она почувствовала что-то, похожее на ревность.

- Тогда слушай.

Бэкки слушала очень внимательно. Гермиона закончила свой рассказ на том, как ее нашел Гарри, нашел совершенно случайно.

Бэкки помнила тот вечер. Тот вечер, когда она случайно столкнулась с Джеймсом в кафе, а потом и с его родителями у него дома. Помнила их реакцию на ее появление, но тогда она списала все на давнюю школьную вражду отца с Гарри Поттером, а все, как оказалось, было гораздо сложнее.

Может, само провидение привело ее в тот вечер в дом Гарри Поттера? Кто знает…

- И что же, ты счастлива в браке? - спросила Бэкки.

- В браке? - удивленно переспросила Гермиона. - Мы не женаты с Алексом. В смысле официально мы в браке не состоим.

Они и впрямь никогда не были женаты. Она сказала, что не хочет этого, на что Алекс, смеясь, ответил: «Этого и не нужно. Нас обвенчает Санта-Ана».

Когда-нибудь она, быть может, и расскажет Бэкки о том, что значит для нее надпись на оборотной стороне глянцевого снимка, на котором она запечатлена с Алексом, но только не теперь.

- И детей у вас тоже нет?

Бэкки видела, как лицо Гермионы вдруг разом утратило все краски и превратилось в неподвижную безжизненную маску.
- Нет, - ответила она, - я потеряла ребенка. Несчастный случай. С тех пор я больше не могу иметь детей.

Эта мысль отчего-то потрясла Бэкки больше всего. Она как будто почувствовала груз ответственности перед своей нерожденной сестрой или братом. Словно бы она должна была теперь прожить жизнь не только за себя, но и за этого ребенка.

- А твой муж… Алекс, я хотела сказать, он знает, зачем ты вернулась в Англию и с кем ты здесь встречаешься?

- Знает, - Гермиона улыбнулась, и, глядя на то, как просветлело ее лицо при одном упоминании о далеком неведомом Алексе, Бэкки вдруг снова кольнула непонятная ревность.

- Он хороший человек? Алекс?

- Самый замечательный из всех, кого я только знала.

Самый замечательный, стало быть, лучше ее отца.

- Хорошо, тогда можно я задам вопрос, но он, может, слишком личный. Скажи, у тебя не осталось чувств к моему отцу?

Гермиона озадаченно посмотрела на Бэкки. До этого момента Бэкки о Малфое вообще старалась особенно не заговаривать, а тут такой неожиданный поворот.

- Бэкки, я не знаю, как однозначно ответить на этот вопрос. Он навсегда останется моим бывшим мужем и отцом моей единственной дочери, и я…

- Я спросила не об этом, - девушка сощурила глаза, пристально глядя на Гермиону, но та продолжала молчать.

Бэкки совсем не знала свою мать, зато замечательно знала своего отца, а всего увиденного и услышанного за сегодняшний день ей с лихвой хватило для того, чтобы понять одну вещь - что бы там ни говорил ее отец, он по-прежнему влюблен в свою бывшую жену.

Впрочем, она поняла еще кое-что, правда, пока боялась признаться в этом даже самой себе. В ее сердце любовь к маме тоже все еще была жива, и она, Бэкки, совсем не хочет потерять Гермиону во второй раз.


Доводы рассудка

- Вот видишь, ты не помнишь.

- Что именно?

- В шестом классе я сидел за тобой... Ты играла Принцессу, а я солдата.

- Прости, не помню.

- Ну конечно же... Принцессы никогда не помнят простых людей.


Кит (Keith)




- И что ты мне предлагаешь? Молча смотреть на то, как наш с тобой ребенок губит себе жизнь?! - высокий нервный голос Джинни с проскакивающими истерическими нотками до странности не вязался с уютной атмосферой полутемной гостиной дома Поттеров.

Джинни, так и не получившая ответа на свой вопрос, бросила на мужа испепеляющий взгляд и отошла к окну, за которым была темнота. Пробило полночь.

- Ты смотрел на часы, Гарри?! Такое чувство, что все происходящее тебя вообще не волнует! - Джинни неотрывно смотрела из окна на пустую улицу, абсолютно безлюдную в глухой ночной час. Ярко освещенное крыльцо их дома тоже пустовало.

- Джинни, успокойся, пожалуйста, - Гарри снял очки, положив их перед собой на журнальный столик, и устало потер глаза. - Мне не все равно. Просто оттого, что мы начнем паниковать вдвоем, ничего не изменится.

Джинни глубоко вздохнула и ничего не ответила. Она понимала, что Гарри прав, но никак не могла справиться со своим волнением. Джеймс, ничего никому толком не объяснив, унесся из дома около пяти часов вечера, и вот теперь крайне обеспокоенные родители ожидали его возвращения, пока, увы, безуспешно.

- Я знаю. Извини, пожалуйста, - Джинни опустилась в кресло напротив мужа и осторожно взяла со стола конверт из плотной белой бумаги. - Как думаешь, почему он нам ничего не сказал?

Джинни повертела конверт в тонких пальцах, словно собираясь его открыть, но в последний момент передумала. Она и та прекрасно знала содержание этого письма.

- Думаю, мы оба это прекрасно понимаем, - усмехнулся Гарри. - Из-за нее.

Джинни посмотрела на мужа, а потом снова перевела взгляд на конверт.

Она нашла этот конверт сегодня в комнате Джеймса, нашла совершенно случайно. Наводила порядок, открыла ящик письменного стола, чтобы убрать какие-то вещи, и, прежде чем она закрыла ящик, взгляд ее зацепился за этот треклятый конверт. Отправителем значилась Британская Ассоциация квиддича, из чего Джинни сделала вывод, что пришло письмо на имя Гарри, и по ошибке попало к Джеймсу. Гарри постоянно приходила масса писем, начиная от просьб о пожертвованиях, и заканчивая приглашениями на чай от министра магии. Поэтому это письмо она расценила как очередное приглашение для их семьи посетить какой-нибудь квиддичный матч. Обычно она, разбирая почту, отдавала эти письма Гарри, он клятвенно обещал обязательно их прочесть, после чего благополучно завывал о них, и Джинни, мысленно прося прощения у отправителей, выбрасывала их в мусорную корзину. Что ее заставило открыть это письмо, она и сама не знала. К слову сказать, конверт уже был вскрыт до нее. То, что на конверте значилось вовсе не имя Гарри, она не заметила. Джинни бегло пробежала глазами текст, а потом, словно боясь поверить увиденному, перечитала еще раз.

Письмо было отправлено на имя Джеймса, и было ничем иным, как приглашением играть за сборную страны по квиддичу в качестве ловца. Но только в случае, если Джеймс готов согласиться с предложенными условиями. Через год чемпионат мира по квиддичу, и Джеймс должен начать тренироваться прямо сейчас, чтобы быть готовым к следующему лету. Если Джеймс готов окончить последний год в школе экстерном, просто сдав экзамены, то место игрока в сборной страны ему гарантировано без дополнительных отборочных испытаний. Однако если такие условия для него неприемлемы, его просят сообщить о своем решении как можно быстрее. Срок для раздумий - неделя.

Джинни бросила взгляд на дату отправки письма. Указанный срок истекал послезавтра.

Сказать, что это письмо явилось для Джинни, а потом и для Гарри полной неожиданностью - значило не сказать ничего. Однако то, что Джеймс ничего не рассказал об этом им, стало для них сюрпризом не меньшим, вот только в отличие от первого, едва ли приятным. С детьми у них всегда были очень доверительные отношения.

Джеймс узнал, что такое квиддич раньше, чем научился выговаривать это слово. Гарри водил его на все мыслимые и немыслимые матчи, Джеймс знал наизусть состав и историю всех существующих ныне квиддичных команд, как британских, так и иностранных. Играть он научился гораздо раньше своего поступления в школу, поэтому и школьные игры между факультетами давным–давно перестали его интересовать. Он грезил настоящим спортом, и, несмотря на то, что и родители, и заинтересованные лица от пресловутого настоящего спорта признавали за ним недюжинный талант, Гарри и Джинни просили его не торопиться с выбором профессии до окончания школы. Но одно дело спортивная карьера с нуля в какой-нибудь квиддичной команде, каких десяток, и совсем другое - приглашение с шестнадцати лет играть за сборную страны.

Однако то, что с даты получения Джеймсом письма прошло уже столько дней, а он до сих пор не дал ответа, наводило на нехорошие мысли.

- Знаешь, до недавнего времени я была уверена, что довольно неплохо знаю своего сына. И что теперь делать?

- Ты думаешь, мы можем запретить ему встречаться с ней?

- Нет, Гарри, конечно же мы не можем! Мы его родители, если ты помнишь! Или ты всерьез полагаешь, что Драко Малфой в списке наших ближайших родственников - радужная перспектива?

- А Гермиона? - спросил Гарри.

- А что Гермиона?

- Она и ее дочь тоже.

- Я это помню, - сказала Джинни, - но… Гарри, ты же видел эту девочку. В ней нет ничего от Гермионы.

- Но ты же совсем ее не знаешь, - возразил ей Гарри.

Джинни укоризненно посмотрела на него Иногда наивность мужа и его склонность видеть в людях скорее хорошее, чем плохое, поражала ее.

- Мне достаточно того, что я знаю ее отца, Гарри. А Гермиона?.. У нее своя жизнь, она наладит отношения с дочерью и вернется в Штаты. Или…

Джинни замолчала на полуслове, перехватив взгляд мужа. Что-то в выражении лица Гарри заставило ее засомневаться в своей последней реплике.

- Ты думаешь, она хочет вернуться к Малфою? – ошарашено спросила Джинни. Сама мысль об этом казалась ей абсурдной. Умом Джинни понимала, что когда-то давно Малфой и Гермиона были мужем и женой, и у них есть общая дочь, в которую, к слову сказать, влюблен их с Гарри сын. Но где-то на подсознательном уровне Малфой так и остался для нее мелким гадливеньким папенькиным сынком, который здорово портил им в школе жизнь. Впрочем, и остальные члены их славного семейства весьма преуспели на этом поприще.

- Я этого не говорил, просто… не знаю, мне показалось, что он ей… ну, не совсем безразличен, что ли. До сих пор.

- Мне она ничего такого не говорила.

- Она и мне не говорила ничего такого, это только мои домыслы.

В комнате снова повисла напряженная тишина. За разговором они не заметили, как минутная стрелка обежала еще один круг. Джинни бросила полный тревоги взгляд на часы, а потом снова посмотрела на Гарри.

- Вдруг все-таки что-то случилось?

- Он и раньше возвращался поздно, Джинни, хватит! Если я не ударяюсь в панику, это не значит, что я совсем не волнуюсь.

- Он и раньше возвращался поздно, но всегда об этом предупреждал! Разница есть, не так ли?

- Просто тебя с недавних пор не устраивает его компания.

- А ты от нее в восторге, можно подумать!

- Дело не в этом!

- А в чем тогда, Гарри?

Где-то на втором этаже хлопнула дверь, и через пару минут на верхних ступенях лестницы появился заспанный Альбус, который с недоумением взирал на ругающихся родителей. Судя по их внешнему виду, спать сегодня они еще не ложились.

- Мам, пап, вы чего кричите? - Альбус сбежал по ступеням лестницы. - Вы и меня, и Лили разбудили. Почему вы не ложитесь спать?

- Ждем твоего брата, - ответила Джинни. Тон, которым это было сказано, не предвещал ничего хорошего.

Альбус мысленно пожелал Джеймсу удачи. Он прекрасно знал, где пропадает брат, и самое главное, с кем, но, понятное дело, предпочитал об этом помалкивать. Во-первых, совершенно не хотелось подводить Джеймса под монастырь, ну а во-вторых, из соображений своей собственной безопасности. Альбус не понаслышке знал, что значило попасть Джинни под горячую руку.

Посему он счел за благо сесть на диван рядом с отцом. Тот если и выказывал недовольство по поводу отсутствия старшего сына, то, по крайней мере, не так явно.

- Ты, кстати, не знаешь где он? – подозрительно глядя на Альбуса, спросила Джинни.

- Нет, мам, не знаю.

- Про это ты тоже, надо думать, не знал? - Джинни подняла со стола конверт, а потом в сердцах бросила его обратно. Альбус бросил взгляд на отца, но, поняв, что поддержки ждать не приходится, снова посмотрел на мать.

- Про это знал. Джеймс вам сам сказал?

- Представь себе, нет. Мама случайно нашла его. Ал, почему ты нам ничего не сказал, если знал? У нас же никогда не было секретов друг от друга.

- Пап, ну ты же понимаешь, что это не мой секрет, - Альбус с укором посмотрел на отца. - А стучать на Джеймса… В общем, если он не сказал, значит, у него были на то причины.

- Нет, ты только посмотри на него, какая солидарность! - Джинни всплеснула руками. - Он себе из-за блажи того и гляди жизнь сломает, а ты…

- Мам, ты чего так кричишь? - на этот раз на верхней ступеньке лестницы возникла заспанная Лили в пижаме, с растрепанными волосами и недоумением во взгляде.

- Прости, милая, мы тебя разбудили, - голос Джинни смягчился.

- Мам, поднимись ко мне, пожалуйста, - Лили обвела взглядом гостиную, про себя отметив, что Джеймса опять нет.

Джинни поднялась из кресла, молча последовав за дочерью. Гарри с Альбусом проводили ее взглядом.

У подножия лестницы она обернулась и, помолчав какое-то время, произнесла, неотрывно глядя на мужа:

- Тебе придется поговорить с ним, мой дорогой. И ты, и я знаем, что так будет лучше. Для всех нас.

Несколько секунд в комнате висела тишина. Альбус перебрался в кресло, в котором до этого сидела Джинни, и посмотрел на отца.

- Что, пап, разнос был?

- Разнос ожидает Джеймса.

- Ты тоже злишься на него?

Но Гарри оставил его вопрос без ответа.

- Ал, скажи мне, Джеймс не сказал нам про письмо, потому что не хочет уходить из школы?

- Ну, в общем, да.

- Это связано с Ребеккой Малфой?

Альбус собирался было уйти от ответа, но понял, что это бесполезно. Отец знал его как облупленного, и начинать отнекиваться было бы бессмысленно.

Вопрос был риторическим. Ответ очевидным.

Если Джеймс сейчас уйдет из школы, они не будут видеться. У него не будет времени, а у нее будет жених. Впрочем, насколько Гарри было известно от Гермионы, жених у ее дочери был, есть и продолжал оставаться в перспективе.

- Ты думаешь, у них это серьезно?

- У нее - не знаю, у него - очень.

- Давно это началось?

- Пап, ну я же сказал, - Альбуса явно не тянуло на откровенности, - я не хочу обсуждать дела Джеймса, и вообще…

- Альбус, скажи, пожалуйста, мы с мамой хоть раз дали вам повод думать, что нам нельзя доверять, или мы недостаточно серьезно относимся к вашим проблемам и делам?

- Не в этом дело, пап. Просто он знал, что вы не одобрите ее.

- А ты сам ее одобряешь? - спросил Гарри.

Альбус пожал плечами. Он довольно неплохо знал Бэкки Малфой, учась с ней на одном факультете, но, никогда не рассматривая ее в качестве девушки своего брата, едва ли задавался таким вопросом. Одобрил бы он ее в таком качестве? Она была красива и умна, но, кажется, немного равнодушна к жизни. Отвечая на радости и горести одинаково безразличным пожатием плеч, она провела в Хогвартсе шесть лет, едва ли обращая на Джеймса Поттера внимания больше, чем на любого другого студента школы. Что случилось этим летом, Альбусу до конца было неведомо, но то, что творилось с Джимом в последние недели, наводило на определенные мысли.

- Я, по крайней мере, не делаю из нее какого-то монстра, как вы с мамой.

- Мы не делаем из нее монстра, Ал, - устало сказал Гарри. - Просто они не пара, вот и все.

- Ну почему вы за него решаете, пара они или нет? Вы с мамой так рассуждаете из-за того, что в школе вы враждовали с ее отцом, но это же не значит, что…

- Она воспитана по-другому. От жизни ждет другого.

- Пап, он сказал мне, что она очень давно ему нравилась.

- А Эйприл?

- А что Эйприл? - усмехнулся Альбус, - Эйприл была, вот и все. А Бэкки… Она для него как жар-птица. Сбывшаяся мечта. Сказка.

- Сказки далеки от реальной жизни, - сказал Гарри. - Сказки имеют обыкновение заканчиваться, причем не всегда финал у них счастливый. У этой будет несчастливый.

- Ты думаешь, Джеймсу не нужно отказываться от этого предложения?

- Думаю, что нет. Пройдет год, школа для них закончится. Джеймс упустит свой шанс, а она выйдет замуж. По настоянию отца, или просто оттого, что так надо.

- А что, если нет?

Гарри пристально посмотрел на сына, но ничего не ответил.

Альбус пару минут о чем-то напряженно размышлял, а потом посмотрел на отца.

- Пап, ты не обидишься, если я тебе кое-что скажу?

- Это касается Джеймса?

- Джеймса. И меня, и Лили в какой-то мере.

Гарри кивнул, показывая, что готов слушать.

- Знаешь, почему для него так важна эта история с Бэкки? Оттого, что никто от него ее не ждал. Как тебе объяснить? От него с самого его рождения ждали, что он будет необыкновенным. Просто потому, что он твой сын. От меня и от Лили тоже этого ждут, но Джеймс твой первый ребенок. От него больше всего. Он должен был хорошо учиться, и непременно на Гриффиндоре, и непременно играть в квиддич, и непременно лучше всех. И еще сто пятьдесят подобных пунктов. А как иначе, ведь он сын Гарри Поттера. Он как будто бы с самого рождения не имел права на промах. И теперь ему прислали это приглашение, и все ждут от него, что он согласится. На следующий день про это напишут все газеты. Напишут, что он стал чуть ли не самым молодым игроком в истории национальной сборной. А дальше приписку: а как же иначе, ведь он сын самого Гарри Поттера. Понимаешь, это его триумф, и играть будет он, а напишут про тебя. Словно все это случилось только потому, что он твой сын. А Бэкки? Ну кому придет в голову придет сказать, что он встречается с девушкой из семейства Малфой оттого, что он сын самого Гарри Поттера? Все будет с точностью до наоборот. Это - только его, понимаешь?

Гарри смотрел на сына во все глаза. В том, что он сказал, не было намека на упрек. И еще отчего-то Гарри сразу понял, что Альбус прав. Прав от первого до последнего слова.

Альбус грустно улыбнулся, а потом сказал:

- Может, все так, как я сказал, а может, и нет. Это тоже его мечта, - он кивнул на лежащий на столе конверт. - Но у той, другой, глаза красивее.

На лестнице послышались шаги, и через пару секунд в гостиную спустилась Джинни.

Часы показывали без четверти два.

В этот самый момент в замке повернулся ключ. Джинни скрестила руки на груди, бросив взгляд сначала на Гарри, а потом на медленно открывающуюся входную дверь.

Этой проклятой ночью, им, похоже, выспаться так и не удастся.

В гостиной дома Малфоев царила в ту ночь приблизительно такая же атмосфера. Драко вот уже третий час бесцельно сидел в гостиной. Вот только возвращения дочери сегодня домой он не ожидал. Бэкки бесследно исчезла после их утреннего разговора, никого не предупредив и не оставив записки.

В районе обеда Гермиона любезно известила Малфоя в письме о том, что Бэкки у нее. Он может не волноваться.

Последняя фраза отчего-то вывела Малфоя из себя. Грейнджер, весьма вероятно, не вкладывала в эту фразу никакого скрытого смысла, но… Разве мог он не волноваться? Он весь день не находил себе места. Он не ожидал, что Бэкки исчезнет так скоро, не предупредив его. Он не знал, чего ожидать от Грейнджер, и уж тем более не знал, как отнесется к ней Бэкки. Он, черт возьми, вообще уже ничего не контролировал и не решал, хотя когда-то давно ему казалось, что он полностью контролирует свою жизнь. И жизнь дочери. Тогда он имел власть и над Грейнджер. Теперь все было с точностью до наоборот. И это приводило его в бешенство.

Бессилие.

Он терпеть не мог бессилия.

А еще он почти ненавидел себя за то, что не мог не думать о Грейнджер. Чем больше боли он старался причинить ей, тем больнее было ему самому.

Где-то в глубине души он понимал, что платит за свои прошлые грехи. За свое неумение прощать.

Малфой усмехнулся, уже не в первый раз вспомнив фразу, которую ему сказала Грейнджер тысячу лет назад. Она сказала, что он повторит ее путь.

Тогда он ей не поверил.

Тогда ему казалось, что с ним такого никогда не случится.

Как же она была права тогда.

Вечером Бэкки прислала письмо, что остается в отеле с матерью и вернется домой только завтра. Он может не волноваться.

Письмо было кратким и лаконичным. Когда-то давно он и сам писал такие же точно письма Грейнджер. Лишенные каких-либо эмоций.

И вот теперь он с ужасом и вместе с тем с нетерпением ожидал наступления утра и возвращения Бэкки. Ждал его и вместе с тем боялся. Боялся того, что утром он может окончательно потерять дочь, но неизвестность была еще хуже.

Она изводила, изматывала.

Но от него больше ничего не зависело.

Ему оставалось только ждать.

На этой радостной ноте часы пробили ровно два часа ночи, а после этого совершенно неожиданным образом огромный камин вдруг вспыхнул ярким зеленым пламенем, и через пару секунд взору Драко предстала отчаянно чихающая и чертыхающаяся Бэкки, которая отряхивала свое голубое платье от сажи.

Увидев отца, сидящего в кресле, Бэкки на секунду замерла. Она явно не ожидала встретить кого-то в гостиной в столь поздний час.

- Привет, пап, - она смотрела на Драко, и с удивлением понимала, что давешние горечь и боль, которые она испытывала еще сегодня утром, когда узнала о предательстве отца, куда-то делись. Она стояла посреди гулкой гостиной их огромного особняка и вдруг впервые за очень долгое время почувствовала, что она дома. Это ощущение было таким ярким, отчетливым, почти осязаемым, что, казалось, его можно потрогать. Она была дома, и в нескольких шагах от нее был ее отец, и, кажется, несколько часов назад она размышляла о том, найдет ли она в себе силы, чтобы простить его.

А потом все изменилось. Была встреча с матерью, которую она почти ненавидела долгих десять лет. Было осознание того, что ничего кроме разрушения эта ненависть никому не принесла. Было осознание того, что если и она решит потратить на ненависть ближайшие десять лет своей жизни, она будет полной дурой. И разрушит свою собственную жизнь.

А еще она очень гордилась своей мамой.

Гермиона рассказала Бэкки, что основала Детский Фонд после того, как потеряла в аварии ребенка. Сначала чтобы забыться и найти себе занятие, а потом…

Однажды она встретила на улице в одном из не самых благополучных районах Лос-Анджелеса маленького бездомного мальчишку, который попрошайничал и выглядел до того несчастным, что она просто не смогла пройти мимо. Привела его домой, немного опасаясь, что Алексу не понравится ее идея. Он молча слушал ее сбивчивую речь, когда она излагала ему свой план. Когда Гермиона выдохлась, он пару минут молчал, прежде чем заговорить. Ей было так страшно, что он скажет, что все это бред, что она даже зажмурилась, когда он заговорил.

Но он не сказал, что это бред. Потрепал по макушке выкупанного и накормленного найденыша и сказал, что они обязательно подыщут ему семью. А потом были сотни других деток, судьбу которых она устроила, и которые получили благодаря ей шанс в жизни.

Она сказала так: «Если уж я не смогла стать хорошей матерью для своего собственного ребенка, я должна помочь чужим детям. И не потому, что я хорошая, а потому, что это мой долг».

И в этот самый миг Бэкки поняла, насколько ничтожны ее все ее несчастья по сравнению с теми, которые выпадали на долю тех детей, которым помогала ее мать.

То, что уже ушло, она изменить не в силах.

Но то, что еще только впереди, в ее руках, и она ни за что не отступится, пока не добьется своего. Она вернет Гермиону в их семью. Ну и конечно, Джеймс.

- Прости меня, пап, - Бэкки бросилась Драко на шею.

- Да за что простить, милая? Это я виноват перед тобой, и это я должен просить у тебя прощения, - Малфой гладил Бэкки по спутанным волосам, перепачканным сажей, и думал о том, что он все-таки пусть и незаслуженно, но, тем не менее, самый счастливый человек на свете.

- Пап, выслушай меня, пожалуйста, - Бэкки высвободилась из объятий отца и очень серьезно на него посмотрела. - Завтра мы встретимся с мамой, чтобы поговорить всем вместе и решить, как нам жить дальше. И еще. Я не хочу выходить замуж за Ренье. Я встречаюсь с Джеймсом Поттером и хочу, чтоб ты об этом знал. Я и сегодня вечером с ним встречалась. Пап, когда-то твой отец решил за тебя твою судьбу, и мы до сих пор за все это расплачиваемся. Позволь мне самой решать свою.

Она была счастлива. Ей казалось, что все в ее жизни наконец-то идет правильно.




























Тринадцатое полнолуние

Золотыми рыбками быть непросто,

Залатать бы нитками все вопросы.

Снова в ту же реку, терять дар речи,

Золотыми слитками не залечишь...



МакSим "Золотыми рыбками"




Джеймс знал, что безнадежно опаздывал, знал, что она уже давно там и ждет его, но заставить себя сделать несколько проклятых шагов, которые отделяли его от Бэкки, означало приблизить конец, раз и навсегда. И он все медлил, сам не зная зачем. Так приговоренный к смерти с ужасом ждет наступления утра, проживая свою последнюю ночь. В безумной агонии, страстно желая наступления утра, которое положит конец его страданиям, и вместе с тем отчаянно цепляясь за жизнь, потому что знает, что все это - в последний раз…

Это тоже была агония, и через несколько минут ему предстоит разделить ее с Бэкки. Вот только разделенные пополам страдания не уменьшаются, вопреки всем математическим законам, а увеличиваются. Ровно вдвое. Горькая ирония, которая, увы, не вызывала желания усмехнуться.

Время было на исходе, да и нервы тоже. В последний раз окинув взглядом бесконечную морскую гладь, которая простиралась перед ним до самого горизонта, Джеймс повернулся и быстрым шагом направился к лодочному домику, в окнах которого едва заметно угадывался свет.

Бэкки назначила встречу здесь. Джеймс знал, что ей полюбилось это место еще со времен их первого и самого незабываемого свидания. Здесь и вправду было чудесно: пустынное морское побережье, соленый запах ветра, вековые деревья, которые по ночам гулко шумели в темноте, огромный пустынный особняк на холме, в котором, по утверждению Бэкки, водилась нечисть, не поддающаяся никакой общепринятой классификации. Но больше всего она любила старый лодочный домик, потемневший снаружи от времени и от бесконечных дождей. Однажды он спросил ее, почему она так любит это место, а она пожала плечами и ответила, что прячется здесь от реальности. Это было их место, и все, что там с ними происходило здесь, было одной большой попыткой сбежать от реальности. У их придуманной иллюзии не было будущего, они оба в глубине души это понимали, но не хотели себе в этом признаться.

На пороге Джеймс пару секунд помедлил, собираясь с силами, а потом потянул на себя тяжелую дверь, которая нехотя открылась с тяжелым скрипом.

Сердце сделало привычный предательский кульбит, стоило только ему увидеть ее, и забилось быстро-быстро, как пойманная в силки птица.

Бэкки сидела на диване и читала. Он часто заставал ее здесь за этим занятием, и ему очень нравилось наблюдать за ней в такие моменты. Она словно исчезала из этого мира и появлялась в каком-то другом, куда не мог попасть никто, кроме нее. Но предательский скрип двери спугнул волшебство момента. Девушка подняла голову и улыбнулась. Джеймс чуть нервно улыбнулся в ответ. Он прислонился плечом к дверному косяку и скрестил руки на груди, словно пытаясь таким образом отгородиться от всего мира. Пытаясь отгородиться от нее. Ему было значительно легче, когда их разделяло несколько метров. Оказаться рядом с ней, заглянуть ей в глаза, услышать ее дыхание означало расписаться в собственном бессилии. У него ни за что не хватит сил сказать ей то, что он собирался сказать, если она окажется рядом.

- Привет, - Бэкки, наконец, нарушила затянувшееся молчание. - Тебе не встретился ни один оборотень по дороге сюда?

Джеймс не сразу понял, о чем она его спрашивает. Ее присутствие всегда на него так действовало. Он никогда не мог ни на чем сосредоточиться, если она была рядом. Никогда.

Ее это забавляло. Вот и теперь она захлопнула свою книгу, положила на колени и принялась неотрывно и слегка насмешливо смотреть на Джеймса.

Что-то было не так, она это поняла, как только он вошел. Стоило только ей поймать его взгляд, по телу пробежала предательская дрожь. Она попыталась избавиться от этого ощущения, но оно упорно не хотело исчезать.

- Ты про полнолуние? - Джеймс бросил взгляд на обложку книги, которую она читала до его прихода. Трактат об оборотнях. На французском.

Она ненавидела французский, но почему-то читала на нем.

Она ненавидела французов, но выходила замуж за одного из них.

Эта предательская мысль отозвалась в груди привычной вспышкой ревности, смешанной с болью.

- Как думаешь, французские оборотни, когда рычат, грассируют звуки? - Бэкки издала забавные рычащие звуки и засмеялась.

- Тебя всерьез заботит этот вопрос? - Джеймс против воли улыбнулся.

- А почему нет? Мне интересно, сохраняется ли у них этот дурацкая манера картавить слова, - девушка отложила книгу в сторону и поднялась с дивана.

Она была очень красивой, просто до неприличия красивой. А еще ей очень шла эта обстановка. Ночной мрак, разбавляемый мягким светом свечей, слегка потертый красный бархат дивана, на котором она сидела, свежий ветер, дующий с Ла-Манша и влетавший в раскрытое настежь окно. И эта проклятая французская книга, которую она так небрежно отбросила в сторону. За эту самую книгу на каком-нибудь аукционе запросто можно было бы выручить целое состояние, но в ее прелестную головку никогда не приходили такие мысли. Для ее семьи это была просто книжка, одна из сотни, которая пылилась в каком-то заброшенном лодочном домике.

И в этот самый момент Джеймс понял, что именно имели в виду родители, когда сказали, что у них с Бэкки нет будущего. Джеймсу казалось, что слова Джинни о том, что эта девушка слишком хороша для повседневной жизни все еще продолжают звучать у него в голове. Он все никак не хотел признаться самому себе в том, что родители были правы. В шестнадцать лет сложно осознавать такие вещи, особенно когда сердце твердит обратное, но выбора им не оставили.
Она была удивительным и прекрасным существом из другого мира. Эфемерное видение в шелковом пепельно-сером платье… Ее сложно было представить утром на кухне, готовящей завтрак или помогающей ребенку с домашней работой, или… Да мало ли существует вещей, которые составляют жизнь простых смертных? Она была далека от этой жизни, как Луна далека от Солнца, вот только легче от того, что он это понимает, не становилось. Напротив, хотелось завыть на Луну, как те оборотни, о которых было написано в ее проклятой французской книжке.

- Это особенное полнолуние, - Бэкки подошла к Джеймсу и обвила руками его шею. Он увидел ее глаза прямо перед собой и понял, что больше себе не принадлежит.

- А какое же? – собственный хриплый голос показался ему чужим.

- Это голубая Луна, - прошептала она. - Тринадцатое полнолуние в году.

Бэкки привстала на цыпочки и поцеловала его.

Это было в последний раз, он знал это наверняка, а она пока только смутно, неясно догадывалась. Где-то в глубине души они оба знали, что рано или поздно придется делать выбор, вот только Бэкки по своей привычке думала, что право этого выбора останется за ней. Порой она ненавидела Джеймса за то, что он не раз заставил ее прийти к осознанию того, что не весь мир крутится вокруг ее драгоценной особы. Шестнадцать лет она пребывала в счастливом неведении, что дело обстоит именно так.

- Нам нужно поговорить, Бэкки.

Тон, которым это было сказано, не оставлял сомнений, что подозрения Бэкки в скором времени подтвердятся.

- Давай поговорим, раз надо, - она заставила голос звучать твердо и чуть безразлично, но получилось плохо.

- О чем будем говорить?

- О нас, - Джеймс пересек комнату и сел на диван, туда, где прежде сидела Бэкки, а она осталась стоять у двери.

Девушка скрестила на груди руки, и этот жест рассказал Джеймсу слишком много. Она, как и он, боится услышать то, что сейчас будет сказано, и непроизвольно пытается от этого отгородиться. Вот только это было бесполезно.

- Я тебя слушаю.

- Нам больше нельзя встречаться.

Повисшая в комнате тишина казалось почти осязаемой. Бэкки осторожно выдохнула. Ну, вот и все. Все закончилось там, где началось. У их сказки не случилось счастливого финала, хотя она очень на него надеялась.

- Это ты так решил? Или кто-то за тебя?

- Какая разница… Ты и сама знаешь, что так будет лучше.

- Для кого лучше? Для тебя? Или для меня? - голос все-таки предательски дрогнул, но взгляд ее остался твердым и холодным.

Она неотрывно смотрела на Джеймса, явно ожидая ответа, а у него не было сил на то, чтобы давать ей эти ответы. Он смотрел на нее и думал о том, что за этот разговор будет ненавидеть себя всю оставшуюся жизнь. Его воплотившаяся наяву сказка рушилась, как хрупкий карточный домик, а он ничего не мог с этим сделать. Он все равно рано или поздно потерял бы ее, так зачем продлять себе страдания? Отец сказал, что однажды он поймет, что так было нужно, что так будет лучше для всех, и в глубине души Джеймс знал, что это правда.

- Для тебя. Для меня. Для всех.

Ей хотелось закричать. Затопать ногами, разбить что-нибудь, устроить скандал, залепить ему пощечину и наговорить обидных слов… Истерика зрела в ней и грозила вот-вот прорваться наружу. Но почему-то не прорывалась.

Вместо этого Бэкки продолжала слушать тишину, изредка нарушаемую шумом ветра и стуком собственного сердца.
Джеймс видел, что с ней происходит, и он подспудно ждал, что она вот-вот закатит скандал. Это было бы очень в ее духе - истерика ребенка, у которого отнимают любимую игрушку, но она удивила его.

- Возвращаешься к Эйприл? В свое новое счастливое завтра?

Она повзрослела. Джеймс знал, что Бэкки никогда не называла Эйприл по имени, ограничивалась только «она» или «твоя подружка», а теперь… Что-то неуловимо изменилось в ней, неуловимо и безвозвратно.

- Это не имеет значения.

Она не стала спорить, теперь это было действительно неважно. Бэкки пожала плечами, а потом подошла к открытому окну. Она глубоко вдохнула ночной воздух, пахнущий летом и морем, и закрыла глаза.

Думать о чем-то не было сил, хотелось только стоять вот так целую вечность. Нет, не совсем так. Хотелось, чтобы ко всему прочему зияющая рана в груди перестала болеть. Бэкки не знала, как должна болеть зияющая рана, но отчего-то ей представлялось, что именно так.

- Может, ты и прав, - наконец сказала она. - Неважно.

Он видел ее напряженную спину. Ее силуэт выделялся на фоне черного оконного проема и казался облитым мертвенным лунным светом. Огромная Луна плыла высоко в небе и казалась сейчас какой-то очень близкой, протяни руку - и коснешься ее. Джеймс знал, что Бэкки сейчас следит за ней взглядом, и ее серые глаза кажутся такими же безжизненными и холодными, как эта Луна.

- Интересно, почему ее считают особенной? Называют голубой, а она серая. Как и положено быть Луне…

Ему было бы легче, если бы она кричала, плакала или топала ногами. Но она этого не делала. Это были эгоистичные мысли, но они были, и он ничего не мог с этим поделать.

- Бэкки, давай вернемся в Лондон. Не хочу тебя здесь оставлять одну.

- Я тронута, - она, наконец, обернулась, и он увидел злую усмешку, которая застыла на ее губах. - Но не стоит. Это теперь не твоя забота. Я тебя больше не задерживаю. Увидимся в сентябре. В школе.

- Не увидимся.

- О, Поттер, поверь мне, я не стою таких жертв! И уж тем более не собираюсь чинить тебе препятствий на пути к знаниям. Можем даже сделать вид, что не знакомы. И не здороваться в коридорах.

- Мне предложили спортивный контракт. Я не вернусь в Хогвартс в сентябре.

Он не стал говорить ей, что делает это только для того, чтобы сбежать от нее. Видеть ее еще целый год, изо дня в день, и знать, что она не принадлежит ему - это было бы слишком мучительной пыткой. Пусть лучше думает, что предпочел ей спортивную карьеру. Так ей будет проще возненавидеть его и быстрей забыть. Пусть хоть кому-то из них двоих будет проще.

- Какие-то туманные перспективы?

- Да нет. Национальная сборная.

- Что ж, это серьезно, - она говорила все это убийственно холодным и вежливым тоном. - Я тронута дважды. Вероятно, мне повезло узнать эту новость в числе первых, в противном случае даже самая захудалая газетенка не преминула бы освятить эту потрясающую новость на первой полосе. Удачи. И прощай.

Несколько мучительно долгих секунд они просто стояли напротив и неотрывно смотрели друг другу в глаза. А потом она трансгрессировала. Еще пару секунд в воздухе ощущался аромат ее духов, но очередной порыв ветра развеял этот шлейф, и совсем скоро о ее недавнем присутствии здесь напоминала только оставленная на диване книга.

С рокового тринадцатого полнолуния минула неделя, когда Бэкки, спустившись к завтраку в самом дурном расположении духа, обнаружила на столе ворох свежих газет, беглого взгляда на которые ей хватило для того, чтобы понять: это наконец-то случилось. Потрясающая новость о том, что сын Гарри Поттера вошел в состав национальной сборной по квиддичу, отныне стала достоянием общественности. На первой полосе «Ежедневного Пророка» шла огромная хвалебная статья об этом радостном событии. Две фотографии, на одной из которых Джеймс пожимал руку тренеру, а на второй идиллическое единение с родителями. Гарри и Джинни Поттер рядом с сыном и сдержанно улыбались в камеру.

- Доброе утро, - в столовую вошел отец, как всегда безупречно одетый и безупречно вежливый. Бэкки привычно подставила щеку для поцелуя и принялась с мрачной решимостью дочитывать статью.

- Плохие новости? - Малфой улыбнулся дочери и вопросительно посмотрел сначала на газету, а потом на Бэкки. Бэкки вымученно улыбнулась в ответ. Ей не хотелось обсуждать то, что произошло между ней и Джеймсом ни с отцом, ни даже с матерью. Ей почему-то казалось, что если ее начнут жалеть, она сойдет с ума. Хотя и Драко, и Гермиона знали, что произошло, но с разговорами не приставали. И Бэкки была им за это благодарна.

- Да так, ерунда одна, - она перевернула газету и принялась за свой уже успевший остыть кофе. - Пап, это долго будет продолжаться?

- Что именно?

- Когда ты скажешь маме, что хочешь, чтобы она осталась с нами? И что ты ее до сих пор любишь? Ты дождешься, что она уедет. Опять. И правильно сделает. Я бы тоже уехала.

- Бэкки!

- Что Бэкки? - девушка вскочила на ноги. Крошечное кофейное блюдце упало со стола и, ударившись о каменный пол, разлетелось на кусочки. - Всем на меня наплевать, абсолютно всем!

Бэкки бросилась прочь из столовой. Драко перевернул оставленную Бэкки газету и, быстро пробежав ее глазами, смял. Проклятый Поттер и его славное семейство снова принесли ему кучу неприятностей.

Да и отношения с бывшей женой оставляли желать лучшего. Он знал, что снова безнадежно влюбился в нее, также, как и семнадцать лет назад, и отрицать очевидное было глупо. Вот только было одно но. Он был совсем не уверен, что она теперь отвечала ему взаимностью. Семнадцать лет назад да, но сейчас… Малфой знал, что даже если у него и хватит духу для того, чтобы снова во всем ей признаться, принадлежать только ему одному, как раньше, она уже не будет. Ему придется делить Грейнджер с ее счастливыми воспоминаниями о минувших десяти годах ее жизни. И о том человеке, который сделал ее счастливой. Это были неправильные, эгоистичные мысли, но они сводили его с ума, и заставляли сердце тревожно сжиматься.

Малфой бросил взгляд на часы. Он безнадежно опаздывал на работу. Искать Бэкки не имело никакого смысла. Либо заперлась в комнате и все равно не откроет, либо бродит где-то в саду. Хорошо еще если вечером покажется. Она в последнее время предпочитала одиночество. Впрочем, спуститься сегодня к ужину ей однозначно придется.

- К тебе можно? - стук в дверь заставил Бэкки обернуться. На пороге стояла Гермиона. Бэкки кивнула и улыбнулась.

- Проходи, конечно. Только не расчихайся. Здесь пыльно очень, - Бэкки помахала в воздухе рукой, разгоняя невидимую пыль.

- Зачем ты забралась на чердак? - Гермиона села на маленький пуфик недалеко от огромного зеркала, перед которым стояла Бэкки.

- Не знаю, мне здесь думается лучше, - Бэкки пожала плечами и повернулась к зеркалу. Она стояла в роскошном свадебном платье на импровизированной подставке, которую используют портнихи, когда снимают мерки, и грустно смотрела на себя в зеркало.

- Ты очень красивая, - Гермиона поймала в зеркале взгляд дочери и улыбнулась. - И очень взрослая. Мне даже не верится.

- Мне тоже нравится это платье. Бабушка выходила в нем замуж, я видела ее на свадебном портрете. И я с детства мечтала, что пойду под венец именно в нем. Жалко, что не вышло, - Бэкки тяжело вздохнула.

- Ты поступила правильно. И я, и отец очень тобой гордимся.

- Тогда почему мне так паршиво, если я поступила правильно? - Бэкки подняла свои многочисленные кружевные юбки, а потом уселась на пол прямо посреди огромного ковра.

- Потому что поступать правильно порой значит идти по пути наибольшего сопротивления. Ни я, ни твой отец в свое время его не выбрали. Кто знает, быть может, тогда не было бы десяти этих потерянных лет.

- Наверное, - Бэкки в задумчивости перебирала кружева на своих многочисленных юбках. - Но в ту ночь, когда Джеймс сказал мне, что все кончено, я вернулась домой и все, о чем я могла думать - как я отомщу ему. Я так сильно ненавидела его, так сильно хотела причинить ему боль! Я стащила у папы из кабинета бутылку виски и пришла сюда. Просидела тут до самого утра, смотря на манекен с платьем, и думала о том, что у меня должна быть самая роскошная свадьба во всей магической Британии. Знаешь, по-королевски роскошная, чтобы о ней написали все газеты по обе стороны пролива. И все ради того, чтобы он причитал их. Чтобы он страдал. Жалел. Ревновал. Ненавидел. Я боялась только одного - безразличия.

Бэкки горько усмехнулась, вспоминая события той ночи. Она проплакала здесь в одиночестве до самого утра, строя планы мести и думая о том, как уговорить отца ускорить свадьбу. Но по мере того, как утихали эмоции, она начинала слышать голос здравого смысла, который становился все громче и громче. Если она выйдет замуж за Ренье, Гермионе придется уехать. Остаться она не сможет, иначе правда о том, кто она такая, станет известна семейству ее жениха на следующий же день. Она жила последние годы под своим собственным именем, и надеяться на то, что Ренье или его родственники не захотят разузнать, как прошли последние десять лет ее жизни, было глупо. Вскроется правда о ее, Бэкки, происхождении, о том, что она полукровка… Ренье не пойдет против семьи, и уж тем более не станет рисковать чистотой крови своего рода ради сомнительной перспективы заполучить ее в жены, Бэкки слишком хорошо знала законы этого мира. Выход был только один - лгать. Лгать всю жизнь, день за днем, и бояться собственной тени. Ложь рано или поздно всплывет наружу, и она шаг за шагом повторит судьбу своих собственных родителей. Гермиона вернется в Штаты, Драко останется один, а она уедет во Францию с тем, чтобы лгать всю жизнь тому, кому принесет перед алтарем клятву вечной верности.

Письмо Ренье, которое она написала ему следующим утром, далось ей ой как нелегко. Но она решила написать ему все, как есть, ничего не утаивая и не приукрашивая. В конце концов, они всегда были хорошими друзьями, и всегда довольно неплохо понимали друг друга. Большая редкость для браков, которые заключались по расчету.

И вот теперь, спустя неделю, ее жених - ее бывший жених - должен был нанести им визит. Официально расторгнуть помолвку. Они с отцом пригласили на ужин его и Гермиону. И Бэкки возлагала большие надежды на сегодняшний вечер в части воссоединения своей семьи.

- Пойдем, - Гермиона подошла к Бэкки и протянула ей руку.

- Папа уже вернулся? - Бэкки поднялась на ноги и принялась переодеваться. Варварское великолепие из белоснежных кружев сменило строгое черное платье, и распущенные волосы она собрала в узел. В последние дни она все время их собирала. Распущенные волосы напоминали ей о той ночи, которую ей очень хотелось забыть.

Драко и Ренье сидели в гостиной и о чем-то сдержанно беседовали. Мерное течение их разговора нарушило появление Гермионы и Бэкки. При их появлении мужчины поднялись из кресел. Малфой и Гермиона обменялись многозначительными взглядами, а Бэкки, остановившаяся по правую руку от Гермионы, взглянув сначала на отца, а потом на бывшего жениха, произнесла:

- Добрый вечер. Ренье, позволь представить тебе мою маму.

- Гермиона Грейнджер.

Молодой человек склонился в учтивом поклоне, а потом поцеловал Гермионе руку.

- Ренье Легран.

- Мой очаровательный, но, увы, несостоявшийся муж, мама, - Бэкки взяла Ренье под руку и улыбнулась ему.

- Прошу к столу, - Малфой сделал приглашающий жест.

Когда через пару часов ужин подошел к концу, Бэкки с Ренье вышли на крыльцо. Ей не хотелось думать, что для прощального разговора, но так оно и было. Летняя ночь была тихой и теплой, в воздухе был разлит нежный запах цветов, и звездное небо было усеяно звездами, такими яркими, какие бывают только летом. Они медленно пошли по подъездной аллее, и скоро темнота поглотила их.

- Я хотела сказать тебе спасибо, - Бэкки первой нарушила молчание. - За то, что с пониманием отнесся к тому, что случилось… И, вот, - девушка сняла с безымянного пальца обручальное кольцо и протянула его Ренье. Отчего-то стало больно, как будто она что-то безвозвратно теряла. Впрочем, так оно и было.

- Ты уверена, что мне не стоит поговорить со своей семьей? Может, у нас все-таки есть шанс? - Ренье внимательно смотрел на Бэкки, напряженно ожидая ответа.

Но она грустно улыбнулась и отрицательно покачала головой.

- Нет, Ренье, я не хочу. Не хочу, чтобы ты шел против своей семьи. Это самое важное, что есть на свете. Да и как бы ни отреагировала твоя семья, это всегда будет стоять между нами. А я не хочу, чтобы однажды ты пожалел. Даже на одну секунду. Так будет лучше. И для тебя, и для меня.

Кажется, не далее как неделю назад кто-то уже говорил ей эти слова. Отогнав ненужные воспоминания, Бэкки раскрыла ладонь Ренье и положила туда кольцо.

Он грустно улыбнулся.

- И еще раз спасибо тебе. За нас, за эти годы, за те воспоминания, которые у нас останутся, - Бэкки только сейчас заметила, что плачет.

Ренье обнял ее и крепко прижал к себе.

- Удачи тебе. Надеюсь, у тебя получится то, что ты задумала.

- Прощай, Ренье, - Бэкки встала на цыпочки, поцеловала его, а потом быстро пошла прочь в сторону ярко освещенного дома. Ренье провожал ее взглядом до самых дверей, но она так ни разу и не обернулась.

Родителей Бэкки нашла на веранде. Они стояли у перил и о чем-то говорили. Она сделала глубокий вдох, мысленно пожелала себе удачи, решительно подошла к Драко и встала по левую руку от него. Гермиона встревожено смотрела на нее. Лихорадочно блестевшие глаза дочери наводили на нехорошие мысли.

- Мам, - Бэкки посмотрела сначала на отца, потом на Гермиону. - Мы с папой хотели кое о чем тебя спросить... Да нет, это я хотела вас кое о чем спросить… Вы должны снова пожениться. Я хочу, чтобы у нас была нормальная семья, как когда-то. И раз уж моей свадьбе не суждено было состояться, пусть у вас все будет хорошо. Ну, так что, мам, ты согласна остаться с нами?

По глазам бывшего мужа Гермиона поняла, что для него все происходящее полная неожиданность, но их не в меру деятельное чадо ждало ответа, причем, кажется, вполне однозначного…


Эндшпиль

Зачем же гнаться по следам того, что уже окончено?


Михаил Булгаков "Мастер и Маргарита"




Немая сцена затягивалась. Гермиона переводила взгляд с дочери на бывшего мужа и обратно, но почему-то заветное «согласна», которого ждала от нее Бэкки, не спешило сорваться с ее губ. Секунды бежали одна за другой, и в этой затянувшейся тишине отчетливо слышалось биение их сердец и звуки ночного сада.

- Мам? - Бэкки неотрывно смотрела на Гермиону, и постепенно паника начала накатывать на нее душной волной. Отчего-то когда Бэкки задумала все это, когда рассталась с Ренье у ворот поместья и возвращалась в сумерках к оставленным на крыльце родителям, когда поднималась по ступенькам и прокручивала в голове то, что она сейчас должна будем им сказать, она не сомневалась в успехе своей идеи. Да и разве могло быть иначе?

У нее все всегда получалось так, как она того хотела, она никогда не знала ни в чем отказа. Все получилось не так, как она задумала, лишь один единственный раз, когда ушел Джеймс Поттер. Мысль о том, что детство кончилось, а в жизни все получается так, как хочется, далеко не всегда, еще не успела оформиться в ее сознании. Она знала только одно - будет несправедливо, если сейчас, спустя столько лет, она снова потеряет шанс обрести нормальную семью.

Гермиона посмотрела на Малфоя и грустно улыбнулась. В тот самый момент, когда Бэкки ушла провожать своего бывшего жениха, Гермиона отчетливо и пугающе ясно осознала одну истину: она больше не любит человека, который когда-то был ее мужем и, как она думала, любовью всей ее жизни. Это не было какой-то вспышкой, озарением, это осознание не было похоже на яркий и ослепляющий удар молнии. Совсем наоборот. Так дерево, обдуваемое осенними ветрами, постепенно расстается со своими листьями. Это происходит не сразу, но зато когда с тихим шорохом на землю падает последний уцелевший лист, он знаменует собой конец. Не остается больше ничего, кроме голых холодных ветвей, некогда одетых яркой зеленой листвой и белым цветом. Они упустили свое время, свою весну, и теперь все, что им осталось, только признать это.

И Малфой, кажется, сумел прочесть все это в ее взгляде. Он усмехнулся зло и горько, но ничего не стал говорить. Где-то в глубине души он знал, что она пришла, чтобы снова уйти, но сердце упрямо продолжало на что-то надеяться. И, поймав ее взгляд пару секунд назад, он понял, что надеяться ему не на что. Она уйдет, даже если Бэкки будет просить ее остаться.

В тот момент Драко еще не знал, что судьба снова решила вмешаться в их жизнь самым неожиданным для всех способом, приняв обличье взволнованной темноволосой женщины, которая в эту самую секунду появилась в гостиной его дома. Пройдет немало времени, прежде чем он поймет, что судьба и ему дарует второй шанс на счастье, как когда-то она даровала его Гермионе. Но все это будет потом, когда утихнет боль потери, которую ему снова предстояло пережить.

Тишину их немого диалога прервало появление домового эльфа. Он трансгрессировал прямо к ногам слегка ошарашенной Бэкки.

- Что тебе? - недовольно спросила она.

Гермиона украдкой посмотрела на дочь и вздохнула. Эта манера разговаривать и вести себя в повелительном тоне, которую она унаследовала от своих предков, невольно сквозила в каждом ее жесте и в каждом ее слове. Хотя сама она, пожалуй, вряд ли замечала это. Иногда Гермиона видела в ней Драко, иногда Нарциссу, а порой, с пробегающим холодком, и Люциуса.

- Там, в гостиной, хозяйка, - пролепетал перепуганный эльф, - она плачет…

- Бабушка? - Бэкки моментально изменила тон. - Она что, вернулась?

Ребекка бросила на отца вопросительно-перепуганный взгляд, а потом стремглав бросилась в дом, только ее легкое воздушное платье мелькнуло в непроглядной темноте душной летней ночи.

- Ты извинишь меня? - Малфой бросил быстрый взгляд на Гермиону.

- Разумеется.

Она кивнула, провожая взглядом его высокую фигуру, а потом сделала несколько шагов и подошла к перилам крыльца. Гермиона глубоко вдохнула ночной воздух, наполненный запахами летнего сада. Когда-то давно, целую вечность назад, на этом крыльце ее впервые поцеловал Драко Малфой. Ее будущий муж. Правда тогда она этого еще не знала. Как он не знал того, кто на самом деле его будущая жена. Надо же, столько лет прошло, а она помнит все так отчетливо, будто это случилось только вчера...

Какая-то грусть, неясная, едва уловимая, как летний ночной ветерок, пронеслась рядом с ней, и на мгновение ей стало жаль того, что уже не вернешь. Она все десять лет, каждый из прожитых дней, что минули со дня ее расставания с семьей, жаждала встречи с ними. Она хотела увидеть Бэкки, свое маленькое сокровище, и это было вполне очевидным желанием, за которое ее едва ли кто-нибудь смог бы упрекнуть. Но вместе с тем она отчаянно, до дрожи желала, хоть никогда и никому не сознавалась в этом, даже самой себе, встречи с бывшим мужем. Она так страстно, так неистово, желала доказать и ему, и самой себе, что… А что собственно она хотела ему доказать? Что счастлива и без него, вот что. Чтобы он раскаялся, пожалел, передумал… Вот только, как оказалось, это стоило доказывать не ему, а себе самой. А сейчас, к огромному своему изумлению, Гермиона вдруг поняла, что и доказывать-то, в общем, было нечего. Она и так была счастлива, хоть и не вполне понимала это. Вся ее прежняя жизнь с Алексом раньше казалась ей чем-то вроде репетиции, пролога настоящей жизни, которая ожидает ее, если только она сможет вернуться в Англию. Если только сможет вернуть свою прежнюю жизнь.

Гермиона провела рукой по остывающему камню перил. Тогда, десять лет назад, ее заставили насильно проститься со всем этим, а теперь она прощалась осознанно. Так было правильно, так было нужно.

Она с силой оттолкнула от себя каменный парапет, словно отгораживаясь от своего прошлого, а потом решительно последовала за бывшим мужем и дочерью.

Ей вдруг стало неуютно и пусто в прохладном ночном саду. Под холодными равнодушными звездами.

В гостиной слышались приглушенные голоса, а в перерывах между репликами беседующих отчего-то до боли отчетливое потрескивание деревянных поленьев в камине. Гермиона, подходя к приоткрытым высоким дверям, ведущим в гостиную, невольно замедлила шаг. Ей до последнего думалось, что в гостиной Нарцисса, ведь эльф так однозначно и бесповоротно сказал «хозяйка»...

Но это была не Нарцисса. Гермиона замерла на пороге, не желая становиться невольным свидетелем чужых откровений, но последняя фраза, сказанная непрошеной ночной гостьей, заставила ее замереть на пороге.

- Я жду ребенка, Драко! - звонкий голос говорившей, до боли не вязавшийся с окружающей тихой, и слегка торжественной обстановкой старинной гостиной, отразился гулким эхом от древних стен.

Затянувшаяся немая сцена, она была уже второй за этот вечер. Драко пристально смотрел на Асторию Грингарасс, которая сейчас в немом отчаянии заламывала руки посреди гостиной особняка Малфоев.

Бэкки, как и отец, несколько секунд неотрывно смотрела на взволнованную женщину, а потом тихо и как-то совсем по-детски ойкнула и опустилась в стоявшее позади нее кресло.

- Ты уверена в этом? - в голосе Малфоя зазвучал металл.

Астория смерила его испепеляющим взглядом, а потом, словно разом взяв себя в руки, холодно осведомилась:

- Полагаешь, я стала бы шутить подобными вещами? Тем более, после того, что ты сказал мне?

Тем более, после того, как ты бросил меня, вот что значила последняя фраза. Отложить помолвку, потому что сейчас не самый подходящий для этого момент. Так, кажется, сказал ей Малфой. Много лет назад ее родители сказали ей ту же самую фразу, про то, что помолвку будет лучше отложить. Нет-нет, не отменить, а отложить, на неопределенный срок. А потом из газет она узнала, что ее несостоявшийся жених состоялся как муж у какой-то никому незнакомой американки. Но тогда с этим пришлось смириться. Они были друг другу никем, или почти никем. Общение в Хогвартсе не в счет. Да и общение, если уж быть откровенными до конца, довольно поверхностное.

Но сейчас, после нескольких лет отношений, которые должны были привести к свадьбе, поступать так с ней было предательством. Он ушел, сославшись на то, что «так будет лучше для всех», и она почти ненавидела его за эту фразу. Она не стала бы унижаться и бегать за Малфоем, упаси Мерлин, но то, что она беременна, все меняло. Нет, не просто меняло, а переворачивало с ног на голову.

- Мы уже это обсуждали, не начинай все сначала…

- Теперь все изменилось, Драко, и ты это знаешь. Как знаешь ты и то, что я ни за что на свете не переступила бы порог этого дома без видимой на то причины.

При слове порог Бэкки вдруг повернула голову и встретилась взглядом с Гермионой. Она безмолвно стояла на пороге, как раз на границе света и тьмы.

Она не собиралась обнаруживать свое присутствие, хотела уйти незаметно, но Бэкки расширившимися от ужаса глазами смотрела на застывшую на пороге Гермиону, и шанса осуществить задуманное у нее не осталось.

Бэкки уже поняла, что это конец, но все еще не могла, не хотела этого принять. Все ее планы по воссоединению семьи рухнули в одночасье, стоило Астории появиться этой ночью в их доме. Ничего еще не было сказано вслух, но все присутствующие уже и так знали исход. Кто-то все уже решил за них, им осталось только принять это.

Не вполне понимая, отчего Ребекка в ужасе взирает на порог, Астория обернулась. По всей видимости, присутствие Гермионы стало для нее полной неожиданностью. Она чуть удивленно посмотрела на Малфоя и произнесла:

- Добрый вечер.

У нее был звонкий красивый голос и гладкие черные волосы, собранные в строгую прическу. Невысокого роста, стройная, она не могла бы называться красавицей в классическом понимании этого слова, но в ней было то, что принято называть шармом. И эта привлекательность, невыразимое обаяние придавали ей какую-то почти детскую трогательность.

- Здравствуйте, - Гермиона, кляня себя на чем свет стоит за эту неловкую ситуацию, сделала несколько шагов вперед, стараясь не показать охватившего ее смущения. Со стороны все выглядело так, словно она подслушивала. - Прошу простить меня за вторжение.

Она улыбнулась Астории, и, стараясь не смотреть на Малфоя, подошла к креслу, в котором сидела Бэкки.

Если уж Астория и была удивлена появлению бесследно исчезнувшей много лет бывшей жены Малфоя, то виду не подала. Она только наклонила голову, словно бы в знак согласия.

Они были знакомы, несколько раз за те годы, что Драко и Гермиона были женаты, Астория бывала в их доме. Скоро этот дом станет ее домом, а сама она, вероятнее всего, миссис Малфой. И уже Гермиона, если ей доведется снова здесь побывать, будет бывать здесь в качестве гостьи.

Она усмехнулась этим мыслям.

- Это моя мама, - зачем-то сказала Бэкки, хотя это и так всем было очевидно. Драко улыбнулся едва заметно. Он понял, что Бэкки просто нравилось произносить это слово.

Он все это время отчаянно пытался встретиться взглядом с Грейнджер, но она упорно избегала смотреть на него. Словно опасаясь, что стоит им встретиться взглядом, обратного пути уже не будет. Его и так уже не было, но самообман зачастую лучшая в мире анастезия.

Говорить больше было решительно не о чем. Астория обратила к Малфою красноречивый и чуть насмешливый взгляд, теперь вполне понимая, что послужило причиной их разрыва.

- Бэкки, - Гермиона решилась первой нарушить молчание, - я хотела бы поговорить с тобой. Давай поднимемся наверх?

- Но…

- Бэкки, я прошу тебя, - повторила Гермиона с нажимом.

Девушка с явной неохотой поднялась на ноги, и, посмотрев на отца, быстро пошла в сторону лестницы. Гермиона кивнула Астории, и, так и не посмотрев на Драко, быстро последовала за дочерью.

Бэкки влетела в комнату, словно за ней неслись все черти ада, рухнула на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, разрыдалась.

В комнате царил полумрак, только в камине догорал огонь. Тени на стене затеяли какую-то сложную игру и казались живыми. Невесомая воздушная занавеска на окне под порывами легкого ветерка трепетала едва заметно, а за ней была ночь.

Гермиона вошла в комнату вслед за дочерью, неслышно притворила за собой дверь, а потом подошла к кровати Бэкки, села на край и принялась гладить дочку по волосам.

Бэкки продолжала всхлипывать, никак не реагируя. У Гермионы сердце разрывалось на части, но она знала, что ни словами, ни глупыми ненужными утешениями она сейчас Бэкки не поможет.

- Ты уедешь теперь? - глухо спросила Бэкки.

- Милая, - Гермиона бережно перебирала в руках белокурые серебристые прядки, - я не хочу, чтобы ты думала, что если бы не... последние новости, я бы осталась.

Бэкки подняла от подушки заплаканное лицо.

- Но почему?

В этом ее вопросе было столько какой-то наивной детской обиды, что у Гермионы защемило сердце. Как она могла объяснить своей шестнадцатилетней дочери то, на что у нее самой ушли годы? И в чем она и сама до конца не разобралась. И не разберется никогда.

Бэкки всхлипнула и положила голову на колени Гермионы.

- Потому что наше время ушло, родная. И ни я, ни папа, ни ты в этом не виноваты. Все эти годы я так хотела вернуться, и, мне казалось, что если я это сделаю, то наша прежняя жизнь вернется вместе со мной. Я думала, что все можно вернуть. Но это не так. Оказалось, что не так, - продолжила Гермиона. - Я не хочу, чтобы ты думала, что я не любила твоего отца. Любила, очень сильно. И я всегда буду продолжать любить его как отца своей единственной дочери, как своего мужа, хоть и бывшего. Но быть вместе мы уже не сможем. Эти годы, что мы прожили врозь, навсегда останутся между нами. Как бы нам ни хотелось обратного. Когда-нибудь ты вспомнишь мои слова и поймешь, что я была права. И некоторые вещи необратимы.

Бэкки продолжала плакать на коленях у Гермионы, а она баюкала ее, как маленькую, шептала какие-то глупости, а потом еще долго сидела и смотрела на уснувшую дочь. Во сне от ее неприступной холодной красоты не осталось и следа, она сейчас напоминала ребенка, трогательного и совсем беззащитного.

Впрочем, она и была ребенком, которого рано заставили повзрослеть.

Гермиона встала и тихонько вышла из комнаты Бэкки, притворив за собой дверь.

Она не стала спускаться вниз, не столько из боязни встретиться с Малфоем, сколько из желания не мешать его разговору с Асторией. Отчего-то она была уверена, что та еще не ушла.

Впрочем, ей нужно было сделать кое-что еще, прежде чем она покинет этот дом.

Она и раньше хотела это сделать, порывалась много раз, но отчего-то так и не набралась мужества действительно сделать это. Ее пугала эта встреча.

Она многим была обязана этому человеку. У нее была тысяча причин для благодарности и ровно столько же для ненависти. Она никогда не понимала его и всегда боялась.

Но теперь шаги ее были уверенными, а дыхание ровным. Ей уже было нечего терять, а потому она и не испытывала страха, только, пожалуй, легкое любопытство.

Она толкнула тяжелые массивные двери, и те со скрипом, словно нехотя, поддались. На стенах вспыхнули факелы, заставив обитателей многочисленных портретов начать довольно громко выражать свое недовольство.

Но Гермиону они сейчас заботили мало. Она быстро шла сквозь длинную портретную галерею, а многочисленные представители рода Малфоев провожали ее удивленными взглядами, явно недоумевая, что же могло ей понадобиться здесь в глухой ночной час.

Она дошла до самого конца галереи и остановилась возле портрета, который был наглухо занавешен тяжелым черным бархатом.

Гермиона несколько секунд в нерешительности стояла напротив, а потом потянула на себя тяжелую ткань.

Воздух наполнился пылью, и Гермиона едва удержалась от того, чтобы чихнуть.

А потом подняла взгляд на портрет.

Люциус Малфой смотрел на нее совсем как когда-то при жизни: высокомерно и холодно. У нее возникло мощное ощущение дежа вю.

- Я привык к темноте и одиночеству, мисс Грейнджер, но все же рад вашему приходу, - он нарочито галантно поклонился.

Гермиона усмехнулась.
.
- Я слишком задержалась с этим визитом.

Люциус тоже усмехнулся, последовал ее примеру.

- Я знал, что ты рано или поздно придешь. И не ошибся. Пришла задать мне вопрос?

Но Гермиона только покачала головой.

- На вопрос, о котором вы думаете, ответьте лучше своему сыну. Ему ответ нужнее, чем мне.

- Тогда зачем ты здесь?

- Я пришла попрощаться. И сказать спасибо. За Бэкки.

И Гермиона вдруг с удивлением обнаружила, что улыбка Люциуса странным образом преобразилась. Из холодной и высокомерной она стала доброй и искренней, хотя Гермиона могла бы голову дать на отсечение, что ее свекр не умеет так улыбаться.

- Мне жаль, что я не знаком с ней.

- Мне кажется, это скоро изменится. Кроме того, вы скоро станете дедушкой во второй раз.

- Да, я уже слышал. Здесь слухи распространяются быстро.

Еще несколько мгновений Гермиона неподвижно стояла перед портретом Люциуса, а потом быстро зашагала прочь.

Траурная бархатная портьера осталась лежать на полу.

Когда Гермиона спустилась в гостиную, она застала там Малфоя в полном одиночестве. Он сидел в кресле перед камином, задумчиво глядя на танцующие языки пламени, и барабанил пальцами по подлокотнику. Гермиона вдруг с какой-то щемящей тоской узнала эту его привычку.

Не зная, как нарушить молчание, она опустилась на диван и тоже принялась смотреть в камин. Танец огня успокаивал, убаюкивал. Она устала от этой бесконечной ночи и этого темного дома, наполненного голосами и призраками ее прошлого.

- Ты пришла попрощаться? - Малфой подошел к камину и бросил в него листок пергамента. Гермиона равнодушно смотрела на то, как пламя пожирает его, обращая в пепел.

- А разве нам что-то еще остается? - сердце все-таки предательски забилось при звуке его голоса.

Он обернулся, усмехнувшись.

- Пожалуй, что нет. Мы опоздали. Лет на десять.

Гермиона услышала боль в его голосе. Почему судьба так распорядилась их жизнями? Если бы только можно было вернуться назад и все исправить…

Но никто не в силах исправить то, что уже свершилось. Можно даже попытаться поспорить судьбой, пытаясь изменить то, что предначертано, но вот то, что уже минуло, изменить невозможно. Нельзя.

- Драко, тебе не хуже моего известно, что мы любим уже не друг друга, а свою память друг о друге. О том времени, когда мы были счастливы. Но с тех пор утекло так много воды, так много найдено и потеряно.

- Ты права, наверное, - Малфой безучастно пожал плечами, - вот только от этого не легче.

- Мне тоже больно.

- Ну, пожалуй, не так сильно, - Драко усмехнулся. Он понимал, что глупо тянуть время, задавая какие-то бессмысленные риторические вопросы, но вместе с этим он понимал и то, что сейчас она уйдет и уже не вернется в его жизнь. - Почему ты выбрала его?

- Это сложно объяснить. Я и сама, наверное, не до конца все это понимаю. Я была счастлива с тобой, но я всю свою жизнь была обречена жить в твоей тени, и, что самое страшное, чужой жизнью. Под чужим солнцем. Это может прозвучать странно, но он подарил мне меня. С ним я обрела себя. И свое собственное солнце.

Она знала, что говорит эти слова скорее для себя самой, нежели для Малфоя. Он не поймет, в силу врожденного эгоизма, а, может, в силу того, что никогда не проживал того, о чем она говорила ему.

Гермиона подошла к Драко и встала напротив него. Они смотрели друг другу в глаза, и не было сейчас в целом мире людей, которые были бы так близки и вместе с тем так далеки друг от друга.

Гермиона дотронулась рукой до щеки Драко, а он накрыл ее ладонь своей, крепко-крепко прижимая к себе ее руку.

- Ты знаешь, что боль проходит, - заговорила она, - даже самая сильная, самая безнадежная. И раны затягиваются, и перестают кровоточить. Жизнь длиннее даже самой большой, самой сильной любви.

- Тогда почему же ты плачешь? - он провел ладонью по ее щекам, смахивая слезы.

Она улыбнулась грустной улыбкой.

- Я плачу о нас. Я плачу о тебе, о Бэкки. О себе. О том, что не прожито, о том, что утрачено. О том, что могло бы сбыться, но уже никогда не сбудется.

Малфой притянул ее к себе и крепко обнял, а она спрятала свое лицо у него на груди и долго плакала.

А потом, когда пришла пора прощаться, он поцеловал ее коротким поцелуем, лишенным намека на чувственность, но исполненного горечи разлуки.

Гермиона, уже выходя из гостиной, обернулась и сказала:

- Не провожай меня. Я должна уйти одна.

Она улыбнулась ему.

- Прощай.

Он смотрел, как она уходит из его жизни, теперь уже навсегда, и думал о том, что он бы продал душу Дьяволу за возможность вернуть некогда упущенную возможность, но было слишком поздно. И где-то в глубине души он понимал, что Грейнджер права. Быть может, он и впрямь любил уже не ее саму, но лишь свое воспоминание о ней? Разум был готов согласиться с этим более чем убедительным доводом, вот только ноющая тупая боль слева в груди твердила обратное.

А Гермиона спустилась со ступенек парадного крыльца и с упоением вдохнула рассветный воздух. Ночная непроглядная мгла поредела, и все окрасилось в серый, только далеко на востоке алела яркая полоска солнца.

Гермиона сняла туфли и пошла босиком прямо по мокрой от росы траве. Ногам было холодно, но она этого почти не ощущала. Ей вдруг стало очень весело и радостно, как бывает только в детстве.

Она на ходу обернулась, чтобы бросить прощальный взгляд на спящую громаду дома.

Она уходила с легким сердцем. Прошлое наконец-то отпустило ее, и она словно расправила крылья. У ее печали вышел срок.

Ее ждал новый день.

Их всех ждал новый день.


Нас обвенчает Санта-Ана

...Мы как герои кино,

Суть, которого в том, что то ли время изменило людей, то ли люди изменили его...


OST "ДухLess"




Прошло время. Не слишком много времени с пор как Гермиона во второй раз простилась с Лондоном. Драко и Бэкки провожали ее в аэропорту Хитроу, и все было почти также, как когда-то давно, целую вечность назад. На минуту Гермионе даже показалось, что не было пролетевших с тех пор десяти лет, но то была, увы, всего лишь иллюзия, не более. Прямо перед ней стояла ее безвозвратно повзрослевшая дочь, словно немое доказательство того, что ушедшее время не повернуть вспять, и ошибки прошлого не исправить за все сокровища мира.

И все же Гермиона уезжала с легким сердцем. Она снова прощалась с дочерью, но теперь она знала точно: сколько бы миль их не разделяло, и сколько бы дней разлуки им не уготовила судьба, они снова однажды будут вместе. И ничто в целом мире уже не сможет этого изменить.

- Надо же, дождь начался, - Бэкки удивленно смотрела на серое небо сквозь затянутые дождем оконные стекла, - а утром так солнечно было.

Драко и Гермиона обменялись быстрыми взглядами, какими обмениваются обычно люди, связанные какой-нибудь общей тайной или общими воспоминаниями. Это воспоминание пронеслось в памяти яркой вспышкой, на несколько мгновений вернув их на десять лет назад, в другой день и другой дождь. Но только на несколько мгновений.

Все прошло, и незачем цепляться за прошлое.

Они оба это знали.

И все же почему-то вспомнили.

- Дождь в дорогу - хорошая примета, - Гермиона шепнула эти слова дочери на прощание, и почему-то была уверена, что Бэкки их запомнит…

Американский аэропорт на другом крае земного шара встретил ее обычным шумом и суетой. Пока она летела много часов, болтаясь между небом и землей, пока получала багаж, пока справлялась с прочими неизменными дорожными проблемами, она совсем не думала о том, встретит ли ее Алекс. Она написала ему короткое и лаконичное сообщение, что прилетает таким-то рейсом и такого-то числа. И все.
Гермиона была уверена, что он обязательно должен понять, что она возвращается. И не просто возвращается, а возвращается именно к нему.

И вдруг она с ужасом поняла, что это было понятно ей, и могло быть совсем непонятно ему.

Она начала искать его глазами в толпе, но, к своему огромному разочарованию, не находила.

Мимо шли какие-то люди, которым не было до нее никакого дела. Чужие люди.

Она с трудом протиснулась сквозь толпу к выходу.

Оказавшись на улице, Гермиона принялась искать такси. Жаркий ветер дул из пустыни, и на минуту позабыв о своих страхах и опасениях, она улыбнулась ему, словно старому другу.

Визг тормозов заставил ее вынырнуть из раздумий. Гермиона в раздражении обернулась. Рядом с ней притормозило такси, и пассажир, сидевший сзади, открыл окно.

- Эй, леди, - весело крикнул он, - вас подвести?

Она была так рада его видеть, что не нашлась, что сказать, просто в растерянности молча стояла на тротуаре и улыбалась ему. Ветер растрепал ее волосы, но ей было наплевать на это.

На все было наплевать, кроме того, что он был здесь.

И в этот самый момент, глядя ему в глаза, она кое-что поняла. Он знал, что она вернется. Знал еще тогда, когда даже она сама этого не знала.

Она не станет спрашивать, откуда ему это было известно. Кто знает, быть может, ему нашептал об этом Санта-Ана, снова вернувшийся в город после долгой отлучки.



Бэкки кинула полный тоски взгляд на часы и тяжело вздохнула. Разговор за столом и не думал затихать, а это означало, что просидеть здесь они могут еще очень и очень долго. Ренье едва заметно сжал ее руку - он знал, что ей скучно, собравшиеся за столом были преимущественно гостями родителей, и разговоры крутились вокруг тем и людей, которые вряд ли могли быть интересны его жене. Ему и самому было скучно, но протокол требовал соблюсти приличия. Он наклонился к Бэкки и едва слышно шепнул ей:

- Еще полчаса, а потом сможем уйти. Сошлемся на какие-нибудь дела.

- Я засекаю, - Бэкки улыбнулась едва заметно, а потом, поймав на себе неодобрительный взгляд свекрови, навесила на лицо выражение вежливой заинтересованности.

Стол был накрыт в саду в огромном белоснежном шатре. Легкие порывы теплого ветра несли с собой запахи цветущего сада, и солнца казалось невообразимо много, и все лето было впереди, и за столом осталось отмучаться полчаса, а потом свобода и время, которым они с Ренье смогут распорядиться по своему усмотрению. И что еще надо было для счастья?

Бэкки так глубоко погрузилась в свои мысли, что не заметила появления Вивьен - своей горничной, которая отчего-то смотрела на нее слегка встревоженно.

- Мадам Легран, можно вас на минуту, вам письмо, это, похоже, срочно.

Бэкки, извинившись, поднялась из-за стола и поспешила вслед за горничной.

- Вивьен, это не из дома? - Бэкки, слегка запыхавшись и путаясь в длинном платье, поднялась по ступеням крыльца.

Месяц назад у Драко с Асторией родился сын, и теперь Бэкки с нетерпением ждала того дня, когда они с Ренье отправятся в Англию на крестины. Она часто писала домой, и отцу, и Астории, и отчего-то, услышав о письме и увидев перепуганную Вивьен, она решила, что письмо из дома и что-то случилось с малышом.

- Не похоже, мадам. Я не знаю, чей это филин, только мне он письмо не отдал, - словно в подтверждение своих слов девушка продемонстрировала пораненную руку.

Бэкки с удивлением рассматривала филина, сидевшего на каменных перилах крыльца. Она знала, кому принадлежал этот филин, но это было слишком невероятно, чтобы быть правдой.

- Ты можешь идти, Вивьен, спасибо, - Бэкки медленно подошла к перилам и потянула за край веревки, которой к лапке птицы была примотана маленькая коробочка и конверт. На конверте было написано только ее имя, «Ребекка Малфой», внутри конверт оказался пустым.

Бэкки усмехнулась. Скоро будет год, как она перестала быть Малфой. Это был привет из прошлой жизни, и она знала от кого он…

В конце прошлого лета Ренье, наплевав на реакцию своей семьи, сделал Бэкки предложение, которое она приняла, не раздумывая ни секунды. Им обоим потребовалось многое переосмыслить, прежде чем они пришли к этому решению, но оно было взрослым и взвешенным. Для них обоих. Они научились ценить то, что им было дано, и от чего они оба так опрометчиво едва не отказались.

Бэкки не вернулась в Хогвартс на седьмой курс. Драко позаботился о том, чтобы ей разрешили сдать экзамены экстерном, что она и сделала, закрыв за собой школьные двери после шести лет обучения, как когда-то сделала ее мать, пусть и при совсем других обстоятельствах.

За судьбой Джеймса Поттера с тех пор она не следила. Иногда до нее долетали слухи, иногда она натыкалась на упоминания о нем в газетах. Упоминания в газетах были самые что ни на есть восторженные. Его спортивная карьера шла в гору, и знающие люди прочили ему победу на чемпионате мира по квиддичу.

Финал этого самого чемпионата был сегодня, Бэкки об этом знала. Это было слишком значительное событие в мире магии, чтобы не слышать о нем. Ренье предлагал поехать туда, но Бэкки отказалась. Он не стал настаивать.

Бэкки осторожно открыла коробку. Вначале она не поняла, что внутри, но через секунду разглядела золотистый крылатый мячик. Несколько секунд она сжимала его в ладони, а потом разжала руку. Пару мгновений он парил прямо перед ней, сверкая на солнце, а потом взмыл вверх и улетел.

Она знала, что больше никогда в жизни его не увидит.

А наутро в газетах она прочтет о блистательной победе сборной Великобритании на чемпионате мира по квиддичу благодаря неподражаемой игре ловца Джеймса Поттера.



День, на который выпали крестины долгожданного наследника в роду Малфоев, выдался пасмурным и хмурым. Часть приглашенных гостей уже дожидалась в гостиной, чтобы сопровождать виновника сегодняшнего торжества в церковь. Астория, очень нарядная и очень элегантная, уже стояла в дверях. Малыш Скорпиус безмятежно спал в кроватке, и родителям было жаль его будить, поэтому они всеми силами оттягивали момент, когда нужно будет спускаться вниз.

В дверь негромко постучали. Возникшая на пороге Бэкки шепотом спросила:

- Пап, ну вы идете? Там все уже собрались.

- Идем. И правда, Драко, пора.

Малфой, напряженно о чем-то размышлявший, рассеянно кивнул, а потом посмотрел на жену и дочь.

- Мы сейчас спустимся, Бэкки.

Бэкки кивнула и закрыла дверь. Астория внимательно посмотрела на мужа. Он взял ее руку в свою и тихо сказал:

- Дай мне пару минут, хорошо? Мы скоро спустимся.

Драко знал, что она не станет задавать лишних вопросов, даже если ей очень любопытно. Она молча кивнула и тихо вышла из комнаты, бесшумно затворив за собой дверь. А он еще несколько секунд, улыбаясь, смотрел на своего спящего сына, и сердце его в эту минуту было полно нежности и какой-то нерушимой уверенности, что все в его жизни наконец-то идет правильно.

Малфой взял сына на руки. Малыш заворочался у него на руках, но не проснулся. Еще пару секунд он колебался, словно сомневаясь в правильности задуманного, а потом решительно направился туда, где не был уже много-много лет.

Пустынная портретная галерея совсем не изменилась с тех пор, как Гермиона посетила ее несколькими месяцами раньше. Драко поравнялся с портретом Люциуса и остановился напротив. Он не навещал портрет отца ни разу с тех пор, как Люциус умер. Столько лет он бежал от этой встречи, пока, наконец, не понял, что бежал он все это время от самого себя. И это осознание было таким простым и таким сложным одновременно, что Драко стало страшно. Но у него был шанс все исправить. Именно об этом и говорила ему когда-то Грейнджер. Нельзя исправить ошибок прошлого, но можно попробовать начать все сначала и попытаться их избежать в будущем.

- Здравствуй, отец, - Драко стоял напротив портрета Люциуса и чувствовал, как груз прожитых лет, который давил на него все это время, куда-то исчезает, растворяется. Ему вдруг стало легко, как не было уже целую вечность. Он отпускал на свободу себя и свои непрощенные обиды, и удивлялся тому, как много времени у него ушло на это.

- Драко, - голос Люциуса Малфоя дрогнул против воли. Он смотрел на своего сына, узнавая и вместе с тем совсем не узнавая его. И дело было не только в количестве прожитых лет.

Драко молча смотрел на портрет своего отца, которого столько лет ненавидел. Он так часто представлял себе эту их встречу, этот разговор, он думал, что ему так много нужно сказать Люциусу, о стольком спросить…. Во стольком обвинить. Все минувшие годы он считал именно Люциуса виноватым в том, что рухнула его семья. Пока не понял, что кроме себя самого винить ему больше некого.

И вот теперь, после стольких лет, когда у него был шанс так много сказать отцу, ему совсем не хотелось ничего говорить. Ему не хотелось ворошить прошлое в такой день, не хотелось, чтобы сегодня в стенах их дома звучали обвинения.

- Я пришел познакомить тебя с внуком, - Драко кивнул на тихо спящего ребенка. - Сегодня его крестины, и я решил, что ты должен быть частью этого дня. А еще я решил, что если хочу стать примером для своего сына, должен навести порядок в своей собственной жизни. По-другому никак.

Люциус молчал, но Драко знал, что в этом молчании смысла было больше, чем в сотне слов. Он еще несколько секунд постоял, а потом развернулся и быстро пошел прочь.

- Драко!

Малфой остановился и обернулся.

- Я всегда знал, что ты пойдешь дальше меня. И еще, передавай привет моей внучке. Я надеюсь, она заглянет ко мне в этот свой приезд.

- Бэкки бывает у тебя? - удивлению Драко не было предела.

Люциус усмехнулся и ничего не ответил. Драко понял, что ответа уже не дождется, но ответ и так был очевиден.

Двумя часами позднее все до единого приглашенные гости собрались в маленькой церкви, ярко освещенной десятками горящих свечей. Священник читал отрывок из Евангелие, а маленький Скорпиус на руках у крестной матери - племянницы Астории - внимательно слушал его, словно и в самом деле понимал, о чем идет речь. Крестным отцом был Ренье.

Хмурившееся с самого утра небо вдруг прояснилось, тучи разошлись, и в открывшийся в облаках просвет сквозь разноцветные виражи в церковь хлынул безудержный поток солнечного света. Это было так неожиданно и так красиво, что у присутсвующих перехватило дыхание. Бэкки поймала взгляд отца и улыбнулась ему. На секунду Драко показалось, что она знает что-то такое, о чем он не успел ей рассказать, а еще через секунду понял, что и впрямь знает.