Нездешний

Глава 1

Он не был похож на картинки из Сети. Не был похож и на изображения ангелов в церкви.
Он просто был. Строгий и нездешний, с ясным взглядом прозрачно-серых глаз и пламенеющей осенней рыжиной волос, убранных в косу. С громадными, сложенными за спиной белоснежными крыльями, где каждое пёрышко едва приметно светилось.

Толпа людей обтекала его с двух сторон, не замечая, но старательно обходя то место, где он стоял.
Ангел почувствовал чужое внимание, которого не должно было быть — и прозрачно-серый взгляд встретился на миг с восхищёнными глазами ребёнка.
Светловолосая девчушка, увлекаемая за руку матерью, несколько раз оглянулась на него и даже попыталась упереться, но мать, не останавливаясь, раздражённо потащила её дальше.
Ангел же, пару раз поворотившись вокруг себя, отчего перья замерцали ярче, словно обсыпанные пыльцой сказочных фей, будто прислушивался к чему-то, слышимому только ему.
А потом — исчез. Так же незаметно и беззвучно, как появился на шумном перекрёстке.

И потом, сколько маленькая девочка ни всматривалась в чужие лица, лика ангела средь них найти не могла. Сказка поманила — и исчезла…

* * *
Отчаянный зов, мольба о помощи, буквально ударил по тем, кто мог его услышать, и где-то не слишком далеко от зовущего ангел-воитель едва не выронил меч, чем поспешил воспользоваться разъевшийся на человеческих эмоциях демон, что вовсе не хотел уходить в небытие от ангельского клинка.

Просящий о помощи желал её получить отчаянно, всей душой — и мир, против обыкновения, откликнулся.
Ангел возник словно из ниоткуда — только хлопнули со странным звоном громадные крылья, подхватил падающего ребёнка и взмыл вверх.
Дети видят куда больше и чувствуют мир тоньше, чем взрослые, может быть, потому малышка видела ангела, которого обтекали человеческие взгляды, и сумела позвать так, что он её услышал.

Ангелы умеют перемещаться почти мгновенно, но переместиться сразу в место, где прежде не бывал, куда легче, идя на чей-то зов, используя его как ориентир (ох, должно быть, демон тот очень удивился; теперь вот придётся выслеживать его заново), — и возникнуть сразу внутри дома, где жила девочка, не получилось бы. С крыльями и с ношей на руках очень неудобно было протискиваться в окно, но ангел всё же справился, обронив несколько перьев на замёрзшую землю внизу. Перья вспыхнули и исчезли; теперь по весне там должны были распуститься белые цветы, долго сохраняющие свежесть и благоухание, даже будучи сорванными.

— О! — сказала успокоившаяся малышка, отпустив ворот светлого плаща и не спеша слезать с рук спасителя, разглядывая его во все глаза. — Так здо-ово встьетить самого настоящего, нездешнего ангела, не на ка-атинке увидеть, а вот такого — настоящего, с кьи-ильями! Я так хотела, но не мечтала даже — а если бы вы оказались выдумкой? Но теперь я вижу, что вы настоящие, ничуть не меньше, чем люди, а может, даже настоящее... Ой, пьо-ости, пожалуйста, я же не сказала тебе спасибо! — потянувшись, она чмокнула растерявшегося ангела в щёку: — Спасибо тебе большущее, что меня спас!

Спаситель поспешил посадить ребёнка на кровать. Ангел, которому привычнее было иметь дело с бесами и распоясавшимися и нарушающими хрупкое равновесие демонами, совершенно не знал, что делать с благодарными маленькими девочками, которые взирают так, будто, кроме него, никого на свете нет, словно он — чудо неведомое, а не боевой ангел. В академический курс человекологии подобное не входило, а углублённо курс этот изучали только хранители.

— Меня зовут Айне, — сказала взъерошенная малышка, вставая прямо на постели и приседая в подобии реверанса. — Как ко-олеву фей.
Ангел мгновение помедлил, глянул через плечо в сторону окна.
— О нет, нет, не можешь же ты так уйти? — девочка тут же подозрительно шмыгнула носом. — И вообще, я всё ещё боюсь — будто падаю и падаю, и некому меня поймать.
— Можешь называть меня Аррей, — сдался ангел, которому не хотелось обижать дитя.
Малышка тщетно попыталась выговорить слишком сложное «р» в его имени, и ангел повёл ладонью перед её лицом, коснулся на мгновение кончиками пальцев горла. Когда слабое золотистое сияние угасло, девочка старательно прислушалась к себе, потом подняла на него глаза:
— А что ты сделал, Аррей? И почему я себя так странно ощущаю? Будто у меня самой крылышки вдруг выросли… Ой, я теперь правильно-правильно говорю все слова!
— Мне бы не хотелось, чтобы ты искажала имя, которым меня называешь, — отозвался ангел, которому теперь стало гораздо легче понимать, что говорит малышка. — Отчего ты дома одна?
— Потому что меня не с кем оставить, — по-взрослому вздохнула Айне. — А дедушке приходится работать, чтобы нам было что кушать и чем платить за квартиру. Я же большая девочка и не боюсь оставаться одна… — противореча словам, она опасливо покосилась на дальний угол, где от света огней большого города, проникающего в окно, ползли изломанные тени.
Ангел ощутил тень большого горя в её душе — болезненным разъедающим участком тьмы средь света — и больше спрашивать не стал.

— Что же… не падай больше из окна — в следующий раз может некому оказаться услыхать тебя.
Девочка кивнула, явно пропустив слова мимо ушей, любопытно потянулась к крыльям, где каждое перо на конце странно отливало сейчас металлическим блеском, и ангел, не давая ребёнку поранить пальцы, плавно скользнул назад, попутно смахнув левым крылом прикроватный столик и со звоном разбив стоявшую на нём чашку с остатками молока.

Крылья для ангела-воителя — тоже оружие, а зов выдернул Аррея прямо из боя. В конце концов, лебедь, говорят люди, может убить ударом крыла человека, тяжёлое крыло же ангела в бою топорщится заостряющимися на концах перьями — страшное оружие, если уметь им пользоваться.

— Ой, — огорчилась малышка, попытавшись собрать осколки и тут же порезав руки. — Моя любимая чашка…
Аррей вернул ребёнка на кровать, коснувшись кончиками пальцев порезанной ладони — порез исчез, будто не бывало, — поколебался мгновение. Кроме того, действует ли исцеление на неживое?.. Но по взмаху ладони столик вновь занял своё место, а чашка оказалась цела.
Дитя захлопало в ладоши:
— Снова-снова спасибо! А ты… ты будешь со мной дружить, ангел ноября? Мне бы так хотелось с тобой дружить!
Дитя... Айне даже губу закусила и смотрела так, что Аррей не смог сразу отказать. Что делать, когда на тебя так смотрят (был бы ангел человеком, он назвал бы этот взгляд глазами котёнка, а у кого поднимется рука обидеть милого котёнка?), ангел-воитель тоже не знал, с некоторым удивлением обнаружив пробелы в академическом ангельском образовании.
— Пойми, дитя, я всё-таки не хранитель... Я воин и совершенно не умею обращаться с маленькими детьми. Я и вовсе с людьми дела не имел никогда…
Кроме того, не для этого же он командирован на Землю!
— Ничего, я тебя научу с детьми обращаться, – заверила девочка с важностью, безошибочно почуяв слабину. – А косичку мне заплетёшь на ночь? Пожа-алуйста. Мне мама раньше плела, а деда правильно не умеет.

Ангел неслышно вздохнул, и осторожно коснулся пушистой светловолосой головки. Из них двоих она больше похожа на ангела в людском представлении…

Айне едва не мурлыкала, пока «самый настоящий ангел» выплетал ей косу и перевязывал лентой. Бантик вышел кривоватый, зато коса получилась на славу — даром ли он заплетал собственные волосы...

— А ещё прилетать ко мне будешь? – уже сонно спросила малышка.
— Буду, – тихо отозвался ангел, сидящий на подоконнике. Едва приметное сияние крыльев странным образом прогоняло ползущие изломанные тени.
Несанкционированные контакты с людьми, вмешательство в их бытие ангелам были строго запрещены — всякий ангел знал историю братьев-наблюдателей, навсегда лишившихся неба, но отказать Аррей отчего-то не смог. Неужто сделать так, чтобы в глазах одинокого ребёнка засветилась радость, — грех?
А нарушь он слово — ранит чистую душу, которая, как большинство людей, разучится верить — быть может, именно из-за него.
Но пара визитов, должно быть, не причинит большой беды, пока у него дела поблизости, а там — память детей милосердна, девочка быстро позабудет необычного гостя. Повзрослев, так и вовсе решит, что он ей приснился...
Подождав, когда девочка заснёт, Аррей соскользнул с подоконника, не желая перемещаться отсюда, в падении расправил крылья, взмывая над шумным недрёманным городом.
Следом за ним само собой тихо прикрылось окно.

Девочка всё-таки догадалась позвать его по имени спустя пару дней, и Аррей пришёл — ведь дал слово. И во второй раз пришёл…
— Раньше я думала, что ноябрь — самый-самый скучный месяц — всё серое, тоскливое, холодное, и кажется, что даже самому миру от себя такого тоскливо и грустно, — сказала Айне, кутаясь в одеяло и кашляя — она оставляла для ангела открытым окно, — а небу хочется подарить свитер, чтобы оно не мёрзло. Но в ноябре есть ты — самый настоящий ангел, который пришёл ко мне, когда я звала. Какой замечательный месяц — ноябрь!
Что сказать на это, Аррей не знал, а потому промолчал. Наверное, следовало брать дополнительные уроки человекологии у наставника хранителей — тот бы не отказал.
Тут Айне снова закашлялась, прикрыв рот ладошкой, — тяжело, с трудом отдышавшись.

Невмешательство?.. Аррей убрал крылья, присел на край постели, коснулся одной рукой лба девочки, второй — солнечного сплетения.
Когда угасло окутавшее её неяркое золотистое свечение, малышка сообщила, чуть подумав:
— Тепло!
Аррей убрал руки и встряхнул ими. Аура ребёнка лишилась пугающего пятна напротив груди.
— Я больше не буду кашлять? — с надеждой спросила Айне.
— Не будешь, – пообещал Аррей. – Я неважно умею целить, ибо не хранитель, но сделал всё, что мог. Поспишь — и будешь совсем здорова.
На возмущённое: «Я не хочу спать!» — ангел лишь повёл ладонью перед её лицом. И подоткнул одеяло: люди, кажется, легко мёрзнут.
Створки окна вновь послушно закрылись за бесшумной крылатой тенью.

Айне очень не любила оставаться ночами одна — старший родственник её уходил на таинственное «дежурство», и ангел, сам себе удивляясь, откликался на зов, когда мог, хотя его легко было заблокировать. Будто облечённое в звуки имя — лишь часть истинного имени ангела, словами невыразимого, — и вправду имело над ним власть. Он терпеливо выслушивал детские радости и горести, пересказывал малышке услышанные от седокрылого наставника хранителей, который преподавал юным ангелам историю, сказки: про снежных ангелов и про маленькие звёзды, которые мечтали стать людьми; про бегущего по звёздным тропам следом за кошкой — ведь кошки всегда возвращаются домой — потерявшегося ребёнка, чей путь вечно далёк; про маленького ангела, не умевшего петь и подружившегося с пернатым змеем, которого люди когда-то почитали как божество…
Сказки, в отличие от скучного курса человекологии, Аррей любил.
Айне слушала, и глаза её блестели от восторга, а Аррей ощущал тепло где-то в груди, свернувшееся пушистым клубком, — странное ощущение, но приятное…

А потом наступала его очередь слушать — Айне рассказывала о цветущих яблонях, которые на самом деле девушки в белых платьях, об одуванчиковой полянке, похожей на стайку ласковых солнечных котят, о пушистом тьма-звере, который охотится на ночные кошмары, о том, как ей снилось, что она летала: «Душа ведь похожа на белую птицу, правда, Ари? Душа умеет летать и помнит об этом, потому люди всё время смотрят в небо и грустят, хоть и не понимают почему, и напридумывали столько всего, чтобы только туда, в высоту подняться…»
Для Айне обыденный и привычный для большинства мир был расцвечен яркими красками, и даже в скучном сером городе она видела чудесное и красивое — и мир в ответ становился таким для неё, с радостью открывая маленькие тайны и чудеса, балуя узором заиндевевших веток на фоне оранжевого закатного неба, горящими расплавленным золотом окна высотного дома напротив поутру, звонкой трелью залётной птахи, белоснежным снегом цветущих яблонь по весне, мурчанием ласково отёршегося об ноги громадного и дикого уличного кота.

Ангел слушал, и мир людей открывался ему таким, каким был на самом деле — за серыми улицами и усталыми лицами людей, за шумом большого города и грязными переулками, крывшимися за правильными фасадами. Красота некогда сотворённого мира не исчезла — просто она ушла глубже, так, что не всякий мог разглядеть. Но она была...

— Ты слишком серьёзный, Ари, — говорила Айне с огорчением и, дотянувшись, осторожно касалась пальчиками губ ангела, рисуя улыбку. — Ты не умеешь улыбаться?..
Не умел. Ангелы не знают смеха и улыбок. Разве что хранители очеловечиваются, набираются человеческих жестов от подопечных, но хранители большую часть времени проводят на Земле и редко общаются с другими ангелами. Тем более воителями.

Наверное, дружбе их (этот пушистый клубок в груди, когда он глядел на человеческое дитя, готовность, с которой он откликался на зов, беспокойство, когда Айне выглядела грустной — это и есть то чувство, что люди называют «дружбой»?) нельзя было быть, но...
Разве ангел не должен тоже уметь видеть красоту? Не ту, что может видеть всякий, но ту, что не бросается в глаза, неявную: и серое холодное небо ноября, и колючие снежные крупинки… И красоту светлой души, ничем не запятнанной, с которой радостно было находиться рядом тому, кто легко читал в людских душах.
Ангелов не учат дружбе, но Аррей, поначалу тяготясь образовавшейся между ним и ребёнком связью, сперва не стал обрывать её, а потом ощутил, что без этого чего-то очень важного в его жизни — задания, охота, демоны и злокозненные духи — будет не хватать.
И разве не хотел Отец, чтобы ангелы поняли и приняли людей?..

— А все ангелы выглядят так, как ты? — спросила однажды Айне, завладев тяжёлой косой ангела, перевязанной шнурком, и играя пушистым кончиком. — Ну, так похоже на людей? А почему тогда вы летаете, а люди — не умеют?
— Я лишь выгляжу похоже на человека. Мы на самом деле совсем другие. Ваш мир... Он тяжелее, — попытался объяснить Аррей, осторожно высвобождая из цепких пальчиков рыжую косу; Айне, взяв его руки, теперь с удивлением разглядывала совершенно гладкие кончики пальцев. — Плотнее. И таким, как мы, здесь слишком трудно находиться в истинном облике, нелегко взаимодействовать с миром. Оттого мы принимаем отчасти физический облик. Отчасти — потому что эти тела всё же отличаются от человеческих.
— Ну да, — сонно согласилась Айне. — У вас есть крылья.
Крылья, приходя к Айне, Аррей убирал — с ними не развернёшься в небольшой комнате, того и гляди снова что-нибудь смахнёшь и разобьёшь.
— Крылья — часть нашей сути, той, что не удаётся сокрыть, уместить под человеческим обликом. Даже если я делаю их неявными на время — тень останется.

Ангелы, в давние времена являвшиеся людям куда как чаще, старались выглядеть похожими на них, чтобы не пугать — и в то же время чем-то отличаться. Оттуда и взялись изображения людей с крыльями… Впрочем, сами ангелы так привыкли к своему человекоподобному облику, что зачастую предпочитали его и на Небесах.

— Ты полетаешь со мной, Ари? — встрепенулась тут малышка.
Ангел колебался, но Айне трогательно сложила ладошки и смотрела так, что отказать отчего-то не получалось.
— Хорошо. Когда не буду занят охотой.
Не хватало, чтобы те, на кого он охотится, учуяли человеческое дитя, которое он опекает. Айне ведь может не успеть позвать, а он — прийти.
Впрочем, про охоту он зря обмолвился: Айне мигом расхотела спать и принялась расспрашивать. По мнению ангела, подробности были ей совсем ни к чему, но Айне считала иначе, а потому Аррею пришлось срочно учиться не говорить всей правды, не обманывая. Ангелы и не умеют обманывать, это человеческое умение, ангелы же открыты друг перед другом (посланников на Землю учат закрывать свою суть, иначе ангелы слишком ранимы) — как тут солгать, даже умея? И короткий разговор вымотал ангела куда сильнее, чем три ночи охоты подряд без возможности восстановить силы.

Обещание вскоре пришлось исполнять. Аррею не приходило в голову летать для собственного удовольствия, ведь крылья скорее были выражением сути, чем средством передвижения. Добросовестно проследив, чтобы Айне укуталась теплее — люди так хрупки телесно, а в небе холодно! — Аррей подхватил её на руки и шагнул с подоконника вниз, разворачивая в падении крылья.
Айне восторженно взвизгнула, обнимая ангела за шею. Тот вздрогнул, прижал дитя крепче к груди — не уронить бы, лёг на крыло, делая полукруг и поднимаясь выше с воздушным потоком. Наверное, Отец сотворил птиц и ангелов родичами: вкус ветра на губах, странно, незнакомо кружащий голову; воздушные потоки, легко, инстинктивно угадываемые; звёзды над головой, протягивающие лучи друг к другу, рисующие на небе карту, по которой можно прочесть нужный путь…
Огни города внизу казались отражением звёздных путей в небе. Рукотворные, понятные звёзды тех, кто не любил тьмы.
Айне, разжав руки, потянулась к сияющим звёздам, зачарованная.
— Красиво…
Холодные осенние звёзды ярко блистали и, казалось, доверчиво ложились в протянутые детские ладони…

* * *
Обычно Аррей, дожидавшийся, пока девочка заснёт, успевал уйти до возвращения родича Айне, но однажды тот пришёл поздно вечером, а не поутру, ангел же не почувствовал почему-то приближение человека.
— Ты ещё кто? Золотце, кого ты пригласила к нам в дом?
— Ангел, — сознался захваченный врасплох Аррей, чувствующий себя почему-то под взглядом человека провинившимся юным ангелочком с ещё отливающими радужно крыльями. И почему этот смертный тоже его видит?
— Он настоящий, деда, и крылышки у него есть! — затараторила его маленькая подружка, сна у которой, несмотря на позднее время, не было ни в одном глазу. — Мы с ним летали, представляешь! Он меня поймал.
— Она выпала из окна, — тихо объяснил ангел в ответ на пронзительный взгляд старика.
Про полёт над городом Айне не сказала, а Аррея не спрашивали — потому он промолчал.
— А коса-то... — без малейшего почтения к крылатому посланнику небес хмыкнул старик, пристально оглядев с головы до ног. — Любой девице на зависть.
Аррей напомнил себе о недопустимости гордыни. Ну сравнили боевого ангела с человеческой девушкой, что ж теперь…
К счастью, о рыжине старик ничего не сказал – эта тема была болезненна для Аррея. Не бывает рыжих ангелов, это ведь всякий знает, и братья напоминать ему об этом каждый удобный момент не стеснялись. А что он может поделать, если облик вышел именно такой? Раз обретя человеческий облик, очень трудно его изменить. Вышел именно этот — значит, он тебе подходит. Благодарение Творцу, хоть крылья рыжими не получились...
— Я — ангел, а не человеческий юнец, и называть меня можно Аррей. Ежели ты запретишь — я не буду более приходить, — Аррей уважительно чуть наклонил голову: всё-таки именно старик опекал девочку и заботился о ней, заменяя родителей, а право родителей священно.
Ангелам непонятно обращение во множественном числе, потому Аррей говорил старику «ты».

— Мне проще называть тебя «юношей», — хмыкнул старик, не обратив ни малейшего внимания на обращение на «ты» — и уж точно не из благоговения перед посланцем небес. — Следовало бы запретить вам видеться: Айне привяжется к тебе, а для тебя её жизнь — лишь краткий миг средь вечности; что бессмертному ангелу, живущему на небесах, чувства ребёнка?
— Деда! — вскинулась Айне.
— Но теперь уж поздно, вижу, — закончил старик. — Обычные девочки заводят безобидных вымышленных друзей, а моя внучка завела ангела. Айне, это твоё решение. Помни — однажды он уйдёт, даже не попрощавшись.

Вопреки его словам, Аррей шепнул-таки «до встречи, маленькая Айне», прежде чем исчезнуть. Слишком уж неуютно ему было в присутствии старшего родственника малышки, и вновь проснулось чувство вины за их дружбу — не могут дружить дитя неба и дитя земли, чья суть, чей дарованный век так разнятся. Единственное, что позволялось ангелам — опекать людей как младших детей их общего Отца.
Ведь старшие должны оберегать младших… Как жаль, что этого не пожелали понять павшие братья.

Аррей не мог найти название странному, тянущему чувству в груди, которое появилось, когда он перестал откликаться на зов Айне. Его направили на Землю с заданием, но впервые Аррею просто не хотелось ничего делать, и обернувшийся огненным змеем демон, что питался человеческими эмоциями определённого рода, будто учуяв смятение ангела, стал небывало силён. Аррей сломал клинок о его чешую (ангельский клинок — не оружие из металла, он лишь плотно сжатая часть сути, силы самого ангела, и разбитый меч означал слабость ангела, Света в нём) и едва не лишился крыла.

Что такое желания для ангела? Разве они умеют — желать? Есть то, что должно и верно, и больше ничего.
Но разорвать тонкую нить связи меж собой и ребёнком окончательно ангелу отчего-то не хватало сил.

Ангелы, как и демоны, могут восстанавливать энергию как впитывая человеческие эмоции — разница лишь в направлении этих эмоций, — так и в местах силы.

Встретив рассвет на крыше одного из человеческих храмов, где Небеса казались ближе, слушая перезвон колоколов, Аррей залечил прокушенное демоном-змеем крыло. Но — странное дело — по-прежнему ощущал себя непривычно слабым. Потеряв безмятежность, открывшись эмоциям, он уже стал уязвим, а смятение и вовсе гибель для ангела.
Свет его уже не был так ясен...

Город казался неуютным и холодным, будто он, словно живое существо, сердился на ангела, что незримо ступал средь людей, вслушиваясь в их чувства, пытаясь понять.
Светлое, тёплое и ясное, будто солнечный луч, дуновение чьей-то радости и беззаботности привело ангела к укрывшейся средь безликих высотных домов детской площадке. Аррей смотрел на стайку мальчишек и девчонок, играющих средь ярких деревянных горок, лесенок и стенок, и снова ощущал то неясное, тянущее болезненно в груди.
— Это будет наш корабль! Каравелла, на которой можно дойти, достать и до звёзд!
Ангел склонил голову к плечу: на миг показалось вдруг — разве ангелам может казаться то, чего нет, им, всегда зрящим истину? — что лесенки, стенки и горки слились в одно целое, обрисовав очертания стройного корабля, и крыльями беззвучно хлопнули на ветру паруса, взметнулся призрачный флаг…

Встрёпанный мальчишка обернулся, что-то почувствовав, и замер, встретив взгляд прозрачно-серых глаз, увидев мерцание крыльев за спиной… Выглянувшее из-за туч солнце заиграло бликами на осенней рыжине, ослепило на миг, заставив зажмуриться, а потом странного незнакомца уже не было.

— Лин! — нетерпеливо затеребили мальчишку друзья. — Ты же капитан, давай говори, что дальше делать!
Мальчишка отвернулся, а тщательнее укутавшийся в незримость Аррей ещё несколько мгновений смотрел на деревянные яркие горки и лесенки.
— Людям дан прекрасный дар — мечтой творить свой мир… Быть может, ты и вправду станешь однажды капитаном небывалого корабля, дитя, — шепнул ангел, разворачивая крылья.
Мальчишка, вздрогнув, обернулся, будто мог услышать, но рядом с детской площадкой никого уже не было.

* * *
...От автобусной остановки брела в распахнутой курточке девочка, волоча школьную сумку за собой. Берет она где-то потеряла, и расплётшиеся волосы потемнели, намокнув, облепили лицо. Спешащие укрыться от непогоды прохожие не глядели на одинокого ребёнка — слёзы не отличить от капель дождя.
Ангел, чей приход был беззвучен, простёр над головой девочки крыло, укрывая от непогоды. Холодные капли ноябрьского дождя пополам со снегом скатывались по гладким перьям; сам ангел не испытывал от непогоды особых неудобств — ни плащ, ни коса даже не намокли.
Девочка прижалась к его боку и всхлипнула.
— О чём ты плачешь, Айне? — эмоции людей до сих пор ангелу были не слишком понятны, казались порой нарочитыми, слишком уж бурными и недолговечными, противоречащими самим себе — только что смеясь, в следующий миг люди плакали, тут же — сердились или ссорились, а потом — восхищались и любили того, кто рядом, и весь мир в придачу.
От эмоций этих приходилось отгораживаться, иначе они почти причиняли боль, нарушая присущую ангелам безмятежность, едва не заставляли потерять голову, заблудившись в них. Не зря перед отправкой на Землю ангелов учили закрываться. А как же хранители, которые постоянно должны быть настроены на своих подопечных?..
— Я так скучаю… — всхлипнула Айне. — Дедушка хороший, ты не думай, я его очень-очень люблю и при нём стараюсь не плакать — он ведь всё-всё для меня делает и огорчается больше меня, когда я плачу, — но мне так не хватает мамы с папой…
— Прости, дитя, — шепнул, помолчав, Аррей. — Мне жаль, что твоих родителей не вернуть.
— Почему ты не приходил, Ари? Мне было одиноко без тебя… — голубые глаза смотрели требовательно, и не ответить честно было нельзя.
— Твой старший родич возражает, а я не имею права поступать против его воли касательно тебя, — Аррей повёл ладонью, и светлые волосы Айне, подсохнув, завились трогательными кудряшками. — Ведь он заменяет тебе родителей. Ежели бы я не почувствовал, что тебе плохо, то не пришёл бы.

Крыло же почти помимо воли притянуло малышку ещё ближе оберегающим жестом, укрывая от всего мира.
Кажется, люди изменяют всё, чего касаются… И это тоже — проявление дара Творца? Айне мечтала о друге, а ангел-воитель научился любить.

— Деда разрешил, — возразила Айне, обнимая Аррея за пояс и явно не собираясь отпускать в ближайшее время, благо что взгляды людей скользили мимо ангела, укрывавшего её крылом. — Ну… не запретил.
— Думал и чувствовал — иначе, — мягко сказал ангел, который никак не мог привыкнуть к обыкновению людей чувствовать и думать одно, а вслух говорить совсем другое, хотя бы и обратное правде.
— Если ты уйдёшь снова, — сказала Айне, — я выставлю молоко и хлеб, и мёд — чтобы ты вернулся обратно.
— Я не создание из холмов, — улыбнулся ангел.
— Ты улыбаешься, Ари! — Айне захлопала в ладоши. — Как человек улыбаешься!
Люди изменяют всё, чего касаются… Впервые ангел-воитель не желал просматривать линии бытия наперёд — пусть всё идёт как идёт. Если он нужен Айне, то будет рядом, сколько сумеет.

* * *
Когда-то утратив дар магии, истребив едва не всех, кто умел ею пользоваться, люди вновь научились обращаться к силе, сути которой до сих пор не понимали. Но вот убирать за собой отчего-то забывали.
Аррей который день уже выслеживал демона, вызванного магом-самоучкой, не сумевшим нечисть подчинить и удержать. На вызовы такие приходили отщепенцы нижнего мира — верховные демоны, с которыми Небеса заключали договор о сохранении равновесия (в конце концов, владыкой нижнего мира был падший ангел, который, может быть, приязни к бывшим братьям не питал, но говорить с ним можно было — видел он куда дальше и шире, чем обычные демоны), если и слышали слабый, едва оформленный зов магов-людей, почитали ниже своего достоинства отзываться. Приходили те, для кого люди, их души, испытываемые эмоции были лакомой пищей.

Неясный след демона, пьющего человеческие души, привёл в маленький умирающий посёлок неподалёку от шумного города — старые, покосившиеся и потемневшие от времени деревянные домики, участки, заросшие пожелтевшим бурьяном, осенью смотрелись особенно печально. Следу был уже не один день — едва ли стоило надеяться найти демона здесь, но упрямства ангелу было не занимать. Поиски, впрочем, так ничего и не дали.
Услыхав чей-то тихий, жалобный плач, Аррей не смог не откликнуться, хотя не ощущал человеческого присутствия в старом доме.

Плакал — тихо и безнадёжно — позабытый домовой, не нужный никому, как и старый дом, умирающий вместе с ним. Отчаявшийся домовой даже ангела не испугался, подкатился клубком под ноги и заплакал ещё жалобнее.
— О-о... – ангел-воитель, приглушив своё сияние, чтобы не навредить тому, кто был противоположен по сути, растерянно держал на руках лохматый серый клубок и решительно не знал, что с ним делать.
Нечисть же! Но нечисть незлая совсем, это он ощущал явственно... озорная скорее. И пушистая... Он осторожно погладил кончиками пальцев клубок и едва его не выронил, услышав мурчание. Приняв решение, распахнул крылья, с трудом уместившись в тесной комнате, и прижал лохматый клубок к груди. Через миг в пахнущем сыростью старом доме никого не было.

Девать домового было совершенно некуда, а без дома домовая нечисть погибнет, и Аррей не придумал ничего лучше, кроме как притащить серый и лохматый клубок Айне.
Та взвизгнула от восторга, мигом вцепившись в радостно замурчавшего «пушистика».
— Он будет приглядывать за тобой и твоим домом, — объяснял ангел Айне, пока домовой дух, принявший облик пушистой серой кошки, ластился к детским рукам и громко, самозабвенно мурчал. — Его самого и сородичей его уже и нечистыми назвать сложно: слишком давно живут рядом с людьми, слишком привыкли беречь их дома. Ни один злокозненный дух не осмелится чинить беды там, где есть хранитель дома.

Но возвращения старшего родича Айне ангел благоразумно дожидаться не стал. Может, тот вовсе не любит кошек… Хотя домовой обычно и не показывается на глаза, но не всякому понравится нечисть, пусть и доброжелательная, в собственном доме!

Ангелы не злы и не добры, они — создания света, старшие дети Творца, безмятежны и не умеют любить в человеческом смысле слова, хотя подобие противоположного чувства им знакомо... Впрочем, к демонам ангелы скорее испытывают отвращение, как к чему-то, абсолютно противному по сути; наверное, этот почти человеческий облик, не так давно принятый, странно влиял на Аррея, как и пребывание в человеческом мире, иначе почему бы он продолжал приходить к Айне, несмотря на невозможность их дружбы и запрет её родича — просто ощутив её печаль и одиночество, и почему бы вдруг пожалел мелкую нечисть — жалость ангелам тоже не свойственна, — дав ей новый дом?.. Павшие братья, изгнанные с Небес, отличались именно этим — они утратили безмятежность; а утратив её — осмелились восстать против Отца.

Странно, но Аррей не опасался заполучить вороные крылья вместо белоснежных. Может быть, потому, что внутри жило ощущение правильности происходящего — а чем, как не внутренним мерилом добра и зла, следует руководствоваться в своих поступках, будь ты человеком или ангелом? Пожалуй, кое-кто из старших братьев счёл бы мысли Аррея крамольными — и по возвращении на Небеса его ждут неприятности и непременное и болезненное очищение.

* * *
Айне вычитала в «Сети» (что это, ангел до конца понять не мог, хотя Айне пыталась ему объяснить) о выставке в художественной галерее картин, где изображены ангелы, и загорелась желанием попасть туда вместе с ангелом настоящим.
— Пожа-алуйста, Ари!
Аррей на сей раз пришёл в ту пору, когда часы уже показывают утро, а за окном ещё бродит на мягких лапах тьма, но Айне не спала, дожидаясь его. Отказать умоляющим голубым глазам было очень трудно, хотя даже демоны засмеяли бы его, узнай о такой миссии ангела-воителя, как прогулка с человеческим ребёнком.
— Оденься потеплее, там холодно, — согласился не слишком охотно Аррей, и девочка взвизгнула от восторга.
Из угла укоризненно мяукнул серый призрак кошки.
— Ничего с ней не случится, — пообещал домовому Аррей, который уже устал удивляться собственному поведению.
Возится с ребёнком, предпочитая это охоте на демонов, — если б у ангелов не было так развито чувство долга… Мирно говорит с нечистью; мало того, сам притащил её в дом к человеку!
— Дедушка, наверное, сердиться будет… — вздохнула Айне, когда Аррей, держа её на руках, опустился на ступени мраморной лестницы.
— Мы не скажем никому, — пообещал Аррей, складывая крылья. — Едва ли нас спросят…
Лгать ангелы не умеют, по крайней мере, если крылья их белы.
Он коснулся ладонью запертых дверей — и те с готовностью открылись от лёгкого толчка. Огонёк сигнализации мигнул, но двери тут же сами собой закрылись, и тревожного сигнала отчего-то не последовало. Равно как и камеры наблюдения по-прежнему отражали пустые залы и коридоры.
— Темно, — пожаловалась Айне — в зале тускло-тускло мерцала пара светильников. — Может, свет включим?
— Ежели ты хочешь, чтобы сюда сбежались те, кто охраняют здание… — сказал ангел.
— Нет! — девочка повозилась у него на руках, устраиваясь удобнее.
Сияния от крыльев ангела вполне хватало, чтобы разглядеть картину прямо перед собой, но Аррей, подумав, усадил Айне на локоть левой руки — и на раскрытой ладони правой засветился лепесток белого пламени, будто крохотный, но яркий на диво светильник.

Нарисованные ангелы были разными: большеглазые дети и безмятежные хранители, девы и грозные воители, с белыми, с чёрными, как у падших, с золотистыми, алыми, синими, коричневыми крыльями; некоторые изображены были с людьми, иные — с кошками, а кое-где — и вовсе с небывалыми тварями. Наверное, кто-то из художников, как Айне, путал ангелов с созданиями из Холмов, чужими детьми.
Мимо одних картин ангел и дитя проходили, лишь глянув на них — изображение и ничего больше, а им обоим этого было мало; возле иных — приостанавливались.

Подле одной из картин они задержались надолго — уходить почему-то не хотелось, хоть и была она вроде бы незамысловатой — маленький грустный ангел в вязаной шапочке, в ладошках которого мерцали собранные звёзды, — но такой светлой и тёплой! Ангел погасил светильничек, прижмурился, чуть запрокинул голову — будто грелся в лучах невидимого солнца. Художник любил своё творение, вложил частичку себя в него — и картина сияла невидимо для людей (кроме, быть может, детей, что видели иначе), но вполне явно для ангела, который не питался человеческой пищей, зато обладал способностью восполнять силы чистыми, светлыми эмоциями, что испытывали люди, подобно тому, как демоны могли питаться эмоциями отрицательными. Айне протянула руку, огладила ладошкой воздух перед полотном — будто кошку приласкала, сказала удивлённо:
— Тёплая! И ощущается пушисто так. Но ты всё равно лучше, Ари, ведь ты — настоящий...
— Вы носите своё Небо с собой... — сказал Аррей, почти потрясённый осознанием. Вот то, чего лишены первые Его дети — не только дара творить, но и умения дарить свой мир — всем.
Как Айне подарила ему свой — с нежностью серого ноября, с пушистыми тьма-зверьми и девушками-яблонями по весне, с добрыми незнакомцами...

— Я хочу тебя с кем-то познакомить, — сказала вдруг Айне, погладив кончиками пальцев грустного ангела на картине и развернувшись в руках Аррея, чтобы взглянуть на него.
— Веди, — согласился ангел — такая уж была эта ночь.
Айне зажмурилась, и Аррей распахнул крылья, читая указанный её чувствами путь.
Зал, где выставлена была коллекция картин с нарисованными ангелами, опустел. Лишь едва приметно сияла в полумраке невзрачная картина с маленьким грустным ангелом, что собирал упавшие звёзды.

...Они очутились на пустынном в этот час берегу.
Впереди вздыхало что-то, ворчало, шептало и ворочалось, будто громадный зверь.
— Это — море, — сказала Айне, высвобождаясь и спрыгивая на песок.
Ангел взирал на море — ему предутренние сумерки не были помехой, — ощущая всем существом иную жизнь, не просто громадную массу воды, чуждые до дрожи кончиков крыльев чувства непостижимого создания и его грозную красоту. То ли тёмное беззвёздное небо на земле, то ли небо на самом деле — сумеречное море, в котором плавают звёзды.
Отчего прежде он не видел этого? Занятый лишь своей охотой... Потому, может быть, что не было того, с кем можно разделить эту красоту? Того, кто бы научил её видеть.

— Ари, — Айне, осторожно гладившая ладошкой набегавшую волну, повернулась к нему. — Ведь ангелы живут на Небесах? Там ваш дом?
Аррей наклонил голову. Иного дома он не знал, хоть и не был уверен, что можно так называть Небеса.
— Но ведь на небе — звёзды! Может, вы звёзды и есть? Ты сам говоришь, что вы на людей совсем не похожи.
Так об этом ангел не думал никогда.
— Есть люди, а у них — души, — вдохновенно продолжила Айне. — А у звёзд — ангелы!
— Ты думаешь, ангелы — души звёзд? Мы, верно, знали бы об этом.
— Где-то там, по ту сторону, звёзды — не пылающие клубки, а крылатые создания!
Ангел вздрогнул: на миг помстилось, будто сдвинулось что-то громадное в самом Мироздании.

Счастливы люди, что живут здесь, на Земле, какие бы беды ни преследовали их! Ибо никто и никогда не отнимет у них мира, что был для них создан — живого, дышащего моря, где-то вдали соединяющегося с небом, ярких рыжих закатов и нежных розовых рассветов, кружева нагих ветвей на фоне неба, синих сумерек и белого тумана, в котором тонет, исчезает мир осенним утром, дабы потом, когда туман уйдёт, родиться вновь. Ничего из этого на Небесах нет, а Свет без тени тосклив и однообразен. Не потому ли и демоны так рвались в срединный мир? Едва ли нижний мир много веселее, чем верхний…

Аррей, наклонившись, подхватил уже дрожавшую от холодного ветра Айне на руки, и она прижалась щекой к его щеке, обняв за шею.
— Помоги мне увидеть твоими глазами, — попросил ангел.
— Смотри, — Айне протянула вперёд руку. — Вон море — громадный живой зверь, который вечно шепчет, рассказывая сказки, — жаль, что почти никто не понимает его! Море помнит каждого-каждого, кто в него заходил, и если потеряешь себя — можно прийти к морю, оно напомнит тебе о том, кто ты. Твои братья-звёзды в небе складывают крылья, засыпая до вечера, зато просыпается птица-солнце…

Море почти внятно шептало что-то, лаская песчаный берег; начали меркнуть звёзды, а вдали крикнула проснувшаяся чайка — тонкий крылатый силуэт, позолоченный первыми лучами всходящего солнца, что тоже походило на громадную, разворачивающую крылья огненную птицу.

...И не любят, не сердятся, не тоскуют и не радуются на Небесах так безоглядно, не мечтают, как умеют только люди.

* * *
Аррей не предвидел беды, несмотря на связь, ничего не почувствовал… не уберёг. Просто в один миг задохнулся от острого чувства непоправимой утраты, услыхал угасающее «Ари...» — и метнулся туда, на умолкший шёпот, уже сознавая, что опоздал, но не желая верить.

...Разломленная пополам сладкая булочка — ангелы не нуждаются в человеческой пище, но Аррей берёт: нельзя отказываться от того, что дают от чистого сердца; звучащие в полумраке сказки, прислонившаяся к его плечу детская головка: «Если есть ангелы — есть и феи, правда, Ари?»; полёт над городом — и радость от того, что есть с кем разделить впервые испытанный восторг парения, есть кому показать ледяные осенние звёзды, серебряный узор на тёмном бархате неба, так близко; ангелы на картинах — такие разные, светлые и строгие, весёлые и печальные, беззаботные и воинственные, доверчиво обнявшие за шею детские руки: «Ты всё равно лучше, Ари, ведь ты — настоящий...»; странное, незнакомое чувство, когда не видел Айне несколько вечеров подряд, — разве ангелы скучают?
И удивление: дети — будто другие совсем люди. Отчего, вырастая, они так меняются? Зачем губят того ребёнка, доверчиво улыбающегося миру и ждущего от него чудес?..

Ангел опустился на колени рядом с изломанным детским телом, отброшенным механическим монстром, одной из тех повозок, что использовали люди, принял в объятия растерянную душу.
Так рано… Небо моё, Небо, за что — её? За что, Отец? Ведь могла бы жить и радоваться…
Небеса промолчали, как молчали уже очень давно, не отвечая ни людям, ни ангелам.
Ангелам запрещено напрямую вмешиваться в жизнь людей, но Аррей, с пронзительной ясностью вдруг ощутив человеческую боль утраты, нарушил бы все правила, понеся потом за это заслуженное наказание… если бы мог помочь. Он воскресил бы девочку, если б умел, но такого не мог ни один ангел. И странным, неправильным было это чувство потери — смертно ведь одно лишь тело...
Но душа уйдёт, и им уж больше не встретиться, ведь не будет уже маленькой Айне, носящей имя королевы фей и почему-то пожелавшей назвать ангела своим другом, Айне, которая обещала вырасти в ясную душой, будто ребёнок, девушку, которая должна была многое познать и пережить, возвышая и без того чистую суть, приближая к замыслу Творца, вложившего в людей искру своего дара. Когда она вернётся — это будет кто-то другой… Кому без надобности будет крылатый гость в сумерках.

Подоспевший старик — как видно, Айне шла куда-то с ним — схватился за сердце при виде тела внучки, осел на асфальт. Аррей, зачем-то раз за разом пытающийся оживить ребёнка (неумение смиряться с неизбежным — человеческое качество, откуда оно у ангела?), попросту не успел ничего сделать для её родича.
— Жизнь за жизнь, — сказала душа, расправляя сложенные громадные сияющие крылья и наклоняясь, чтобы поцеловать дитя в лоб. — Мой тебе прощальный дар, золотце.
— Брат… — охнул Аррей.
Один из изгнанных с Небес ангелов, затерявшихся средь людей. Один из наблюдателей, слишком уж принявших к сердцу жизнь смертных.

Вокруг суетились люди, зачем-то ограждая место, где всё случилось, а средь людей, инстинктивно расступающихся, чувствуя чуждое миру земному, незримо шествовал ангел смерти.

Поводыря душ невозможно обмануть — он является туда, где чувствует смерть, но старший брат, в котором немыслимо переплелись суть ангела и свойственное лишь человеческой душе, ступил навстречу, отдавая себя вместо Айне.

Аррей укрыл дитя, возвращённое против всех правил, крылом, и поводырь душ не заметил Айне, едва наклонив голову при виде младшего собрата. Аррей готов был понести наказание за нарушение правил — потом, но малышка должна была жить.

Душа с сияющими громадными крыльями за спиной послушно ушла с проводником — жизнь за жизнь, бесценный дар, — и Аррей очень хотел надеяться, что наказание брата, не только вмешавшегося в жизнь людей, но и жившего как один из них, не будет слишком уж суровым. Должны ли изгнанные ангелы блюсти законы Небес, от них отказавшихся?..

— А вы кем ей приходитесь? — подозрительно осведомился один из полицейских, опрашивающий свидетелей. — И откуда вообще взялись, как прошли сквозь заграждение? Что-то я вас тут не видел.
— Она — дитя моего старшего брата, — сказал Аррей, крепче прижимая к себе всхлипывающую, ничего не понимающую Айне, и даже врачи, желавшие осмотреть ребёнка, отступили, отчего-то смутившись под взглядом прозрачно-серых глаз.
Вышедшее из-за туч солнце высветило ореол вкруг тёмно-рыжей головы, упала тень незримых крыльев на асфальт — тень, как и ангелы, лгать не умеет, она отражает то, что есть.

Айне... Дитя, которому ангел, живший как человек и средь людей, нарушив предначертанное, подарил жизнь. Возможно, ценой собственного бытия. Небеса умеют быть жестоки.

«Ты будешь со мной дружить, ангел ноября? Мне бы так хотелось с тобой дружить!»

У ангелов нет и не может быть ничего личного; они даже не понимают, что это такое. Но у ангела Аррея была девочка Айне, носящая имя королевы фей. Был брат, который примет наказание — ради маленькой девочки. И от этого он не мог, не собирался отказываться. Это было — только его. Даже если крылья Аррея станут черны, а Небеса откажутся от него, у девочки Айне будет хранитель.
Осенний ангел, ангел ноября.

Наверное, так и становятся падшими...