1. На надёжном плече (Касамацу / Момои)Публикация на других ресурсах запрещается.
________________
Наступили летние каникулы, но баскетбольный клуб в Кайдзё, досрочно закончивший участие в Межшкольном турнире, собирался ежедневно. Никто из них не потерял мотивации сражаться дальше, особенно — капитан Юкио Касамацу, который, отлично потрудившись на тренировке, ехал на метро домой.
День выдался жаркий и солнечный, и Юкио наслаждался той краткой передышкой, какую давали кондиционеры в почти пустых вагонах метро. На улице он не раз успел пожалеть, что не надел летнюю форму; рукава рубашки пришлось закатать почти до локтя, и совершенно ненужный пиджак сейчас он пристроил на колено. К тому же у поездок в метро в дневное время было ещё одно преимущество: Юкио нравилась эта непривычная тишина, сопровождаемая только мерным звуком колёс. Никаких тебе неразборчивых воплей Хаякавы, бессмысленного трещания Кисэ, удивительно быстро восстановившегося после игры с Тоо, и резкого визга его фанаток.
Юкио воткнул трубочку в коробку апельсинового сока, купленного на станции, и расслабленно откинулся на спинку сиденья. За окном пролетали морские пейзажи.
Он проехал так одну или две остановки, а потом:
— Добрый день, Касамацу-сан!
Звонкий девчачий голос нарушил тишину и отвлёк Юкио от его размышлений о предстоящем тренировочном лагере.
Юкио повернул голову: голос принадлежал улыбающейся розововолосой девушке. Он не знал, как её зовут (хотя Кисэ много рассказывал о ней, но разве из его пустой болтовни можно что-то запомнить?), но точно был уверен в одном: она менеджер сборной Тоо, а им они ровно неделю назад проиграли в четвертьфинале Межшкольных. И этот факт не добавил радости от встречи. Как раз наоборот, он мог вызвать только досаду; и гордый Юкио, зная, что не сможет этой досады скрыть, просто отвернулся, крепче сжав коробку с соком.
— Я Сацуки Момои, — напомнила она, нисколько не смутившись тем, что он её проигнорировал. — Из академии Тоо.
— Сложно забыть, виделись недавно, — недовольно пробурчал он скорее себе, чем ей, но она всё равно уселась рядом с ним.
«Ей что, места мало?» — недовольно подумал про себя Юкио, оглядывая пустые сиденья по всему вагону.
— Странно было бы ехать, будто мы незнакомы, — возразила Момои, вероятно, заметив направление его взгляда. А может, действительно так считала. Юкио было что возразить, и он непременно возразил бы, будь она парнем. А спорить с девушками он не умел совершенно, считая это к тому же делом бессмысленным, и оттого продолжил молча смотреть на пролетающие летние пейзажи в окне напротив. Он помнил: она соперник, и этим всё сказано.
— Ки-чан очень повзрослел в Кайдзё, — заметила вдруг Момои.
— Кисэ? — переспросил он на всякий случай, мало ли кого можно обозвать Ки-чаном. — По мне, как был глупым мальчишкой, так и остался.
Ворчать и злиться на Кисэ всегда было просто. Юкио мог найти кучу поводов для недовольства и раздражения из-за этого неугомонного парня. Взять, к примеру, то, что Кисэ уже приступил к тренировкам, хотя у Юкио было вполне определённое подозрение, что тот торопится. Правда подозрение ничем серьёзным не подтверждалось (иначе бы он самолично отстранил Кисэ без колебаний), но Юкио думал, что надо следить за ним в оба. Тем не менее её заявление вызвало у него некоторое подобие интереса, поэтому он перестал отворачиваться и даже рискнул посмотреть на Момои — не шутит ли она.
Даже беглый взгляд позволил ему заметить, что вне матчей она другая. Неделю назад она была сосредоточенно-серьёзная, всегда готовая сделать свой ход и способная сражаться в мужском окружении. Сейчас она мягко улыбалась и смотрела на мир и на самого Касамацу широко раскрытыми глазами.
От этого взгляда внутри всё превращалось в студень, а щёки предательски горели. Юкио просто ненавидел это ощущение — давно забытое, но от этого ничуть не менее неприятное.
Однако Момои продолжила щебетать о Кисэ, будто ничего и не заметила:
— Вы все так в него верите и поддерживаете, это так здорово! В Кайдзё замечательная команда, Касамацу-сан, — она снова мило улыбнулась. Возможно, она даже сказала это искренне; но из её уст такие заявления звучали двусмысленно, потому что победила Тоо. — А ты очень надёжный, — добавила она.
У Юкио перед глазами промелькнули сцены с той самой игры Межшкольных прошлого года, когда он пропустил пас. «Что она знает, чтобы утверждать такое? — с досадой подумал он. — Или ей Кисэ наплёл?» Юкио отвесил ему пару мысленных подзатыльников — нечего про сэмпаев языком трепать. К тому же ему снова пришлось напомнить себе, что Момои — соперник, причём довольно опасный, и, возможно, вся её болтовня была только провокацией с целью вытянуть какие-нибудь секреты Кайдзё.
Юкио с вызовом посмотрел на Момои, но она снова улыбнулась, и его почти воинственная решимость растаяла, как лёд на раскалённой сковородке. От его обычной твёрдости ничего не осталось, но внутри всё шипело и брызгало — от злости и возмущения не то на неё, не то на себя, не то вовсе на Кисэ. Юкио отвесил ему ещё несколько мысленных подзатыльников за то, что она его знакомая, но не очень помогло.
— Ах, как я устала, — заметила Момои с весёлым вздохом. — Будто сама тренировалась.
Он снова уставился на свой сок. Больше поддерживать беседу Юкио не собирался. Конечно, он мог спросить, что она забыла в Канагаве, но быстро решил, что это излишне. Дальше они ехали в абсолютном молчании. Почему вдруг перестала болтать она, Юкио стало понятно, когда он скосил в очередной раз глаза. Она просто-напросто уснула. Он хотел было обрадоваться, что благополучно выпутался, но перед следующей остановкой поезд, затормозив, резко дёрнулся, и голова Момои безвольно опустилась Юкио на плечо.
«Это плохо», — была его первая мысль. Он вдруг растерялся. Засни таким образом кто-нибудь из подопечных Юкио — он бы немилосердно ткнул локтем под рёбра спящему, рыкнув на ухо: «Нечего дрыхнуть». Но отведи он сейчас левую руку хоть чуть-чуть назад, то упрётся ей в …, чем усугубит и без того неловкую ситуацию раз в десять больше. Так что подобные, прекрасно действовавшие на парнях средства определённо исключались. Конечно, Юкио всё ещё мог рыкнуть: «Нечего дрыхнуть» без тычка под рёбра, но язык будто прилип к нёбу. Юкио аккуратно, стараясь не шевелить левой рукой или плечом, переложил сок в правую руку и осторожно сделал глоток — в горле пересохло, словно он пробегал на тренировке часов девять кряду. Что делать дальше, он попросту не представлял.
Он не Морияма, каждый воскресный вечер пропадающий на свиданиях, и не Кисэ, которому достаточно состроить милую мордашку, и девушки сами готовы вешаться на него. Юкио Касамацу наводил порядок в баскетбольном клубе, состоящем из сорока трёх парней, но сейчас не знал, что делать с одной спящей на его плече… соперницей.
— Эй, Момои-сан, — осторожно позвал он её, но никакой реакции не последовало. Она по-прежнему продолжала спать на его плече, будто это было для неё самой естественной вещью. Ему же оставалось только одно — дожидаться, пока она проснётся.
Юкио чувствовал, как пряди её длинных волос щекочут руку, и ему казалось, что весь вагон пропитался запахом её персиковых духов под стать фамилии. Они ехали так остановка за остановкой, и он сидел неподвижно, стараясь не шевелиться. Думать, как он потом сможет посмотреть ей в глаза — удивительно розовые, каких никогда не встречал, — он не хотел. Поэтому он снова стал размышлять о предстоящем летнем тренировочном лагере, но случайно зацепился за то, что Момои сказала об их команде, и в частности о Кисэ. Повзрослел, говорите? В глубине души Юкио готов был признать, что, возможно, некоторый прогресс наметился. Он не ожидал от Кисэ ни извинений за проигрыш, ни того, что тот начнёт тренироваться с ещё большим усердием, забив на все свои съёмки.
На одной из следующих остановок в вагон зашёл парень в наушниках и, плюхнувшись на скамейку напротив, глянул сначала на Момои, а потом с завистью — на Юкио. И опять продолжил пялиться на неё. Не отрываясь и не скрываясь. Юкио это начало раздражать. Что с того, что Момои просто соперница; пока спит на его плече, он никому не позволит по отношению к ней вести себя так бесстыдно. Пошевелиться он, конечно, не мог, открыть рот — тоже: ему не хотелось её будить, особенно сейчас. Вместо этого Юкио посмотрел на парня так сурово, что тот мигом отвёл глаза, а через секунду и вовсе прикинулся спящим. «Так-то лучше», — решил Юкио. Наверное, этот придурок с наушниками посчитал, будто она девушка Юкио и он просто ревнует. Хотя какая тут могла быть ревность, когда они едва-едва знакомы?
Тем более что с девчонками у Юкио обычно не ладилось. Три года назад ему понравилась одна, но в её присутствии он краснел, заикался, смотрел под ноги и чувствовал себя идиотом. В общем-то, возможно, со стороны он им и выглядел. А та девчонка даже ничего не поняла. Поэтому в какой-то момент Юкио решил, что с него хватит, и ещё усерднее занялся баскетболом.
Не то чтобы его перестали интересовать девушки, но ему хотелось найти такую, рядом с которой он мог бы оставаться собой, а не превращаться в форменного идиота. И сейчас, пока Момои спала на его плече, он почти поверил или захотел поверить, что с ней такое возможно.
Она открыла глаза где-то минут через двадцать, когда Юкио безнадёжно давно проехал свою остановку. Удивлённо моргнув несколько раз, Момои не сразу сообразила, где и с кем находится. Через пару секунд она подняла голову, быстро оглядела вагон и готового провалиться от смущения куда-нибудь к земному ядру Юкио.
— Мне же сейчас выходить! — воскликнула она, повернувшись к окну, а потом сообразила: — А ты, кажется, из-за меня заехал намного дальше нужного. Прости меня, Касамацу-сан.
Юкио, глупо взъерошив волосы, пробормотал что-то вроде: «Ничего, доберусь как-нибудь» и обречённо подумал, что всё-таки с девушками собой ему быть не дано.
* * *
— Хочешь, в качестве извинения угощу тебя мороженкой? — предложила Момои, когда они оба оказались на платформе.
Предполагалось, что Юкио должен был сесть на обратный поезд, а она — отправиться туда, куда ей надо. Но, видимо, Момои не настолько торопилась, да и Юкио, в общем-то, мог задержаться, так как ехал с тренировки, а не на неё.
И тем не менее предложение Момои поставило его в тупик, как и всё её поведение. Сначала заснула на его плече, а теперь ещё и позвала есть мороженое. Да что с ней вообще такое? Кажется, он был мало похож на приятную компанию.
— Я же говорила, Касамацу-сан, — Момои мило улыбнулась, крепко обхватила тонкими нежными пальцами его запястье и повела к лотку с мороженым. — Ты надёжный.
----
Примечание: Артфик.
https://pp.vk.me/c627430/v627430263/299a2/PlHE8ZGxugU.jpg
Глава Глава 2. Победительница (Мидорима / ОЖП)На большой перемене Мидорима вышел во внутренний двор школы Тэйко. И сразу, хотя там собралось много других учеников, заметил точёную фигурку Акацуки. Она сидела на лавке, сложив ногу на ногу, гордо выпрямив спину, и ждала его. Она всегда приберегала место для Мидоримы, и эта особая привилегия обоими давно воспринималась как что-то естественное.
Поздняя весна прекрасно располагала к таким посиделкам. Деревья уже отцвели, и на ветках проклёвывались молодые листочки. В ясном голубом небе светило нежное весеннее солнце. А если очень хорошо прислушаться, то сквозь непрекращающийся шум разговоров и задорный смех учеников можно было разобрать весёлое щебетание птиц.
Акацуки с лёгкой улыбкой поприветствовала Мидориму, глянув так уверенно, будто знала о нём всё. Он сел рядом с ней и переложил из одной руки в другую маленькое круглое зеркальце в синей пластмассовой оправе — его талисман.
Мидориме нравилось общаться с Акацуки. С ней не нужно было тратить лишних слов, хотя с ней он говорил больше, чем с кем-либо ещё. Они обсуждали сёги, дела в спортивном комитете, иногда — уроки. Но основной темой их бесед был, ясное дело, баскетбол. Оба состояли в баскетбольном клубе: она играла в женской команде, он — в мужской. Они часто пересекались на тренировках и ездили вместе на соревнования.
— Дай, пожалуйста, твоё зеркало, Шинтаро-кун, — сказала Акацуки и протянула руку.
Мидорима положил талисман ей на ладонь прежде, чем успел спросить:
— Зачем тебе?
— Поправить чёлку, — ответила она. — Волосы отросли.
Не самая серьёзная причина, но Мидориме просьбы Акацуки было достаточно. Он внимательно смотрел, как она, положив зеркальце на колени и глядя в него, заплетает часть алых густых волос блестящей атласной лентой. Мидорима не сводил глаз с её тонких ловких пальцев, завязывающих аккуратный бант. Потом Акацуки откинула назад за плечи длинные волосы, и в воздухе повеяло резким цветочным ароматом. Мидорима отвлёкся на какое-то мгновение и упустил талисман, который она убрала — будто машинально — к себе в сумку.
Мидорима напряжённо проводил его взглядом.
— Что это значит, Акацуки? — резко спросил он.
Дело было не только в талисмане. Мидорима не раз замечал, что его общение с ней в последнее время стало напоминать какую-то сложную игру. Он не понимал ни условий этой игры, ни её ставок. Единственное, что он точно знал: Акацуки не успокоится, пока не победит.
Это была её самая раздражающая привычка. Она выигрывала всегда — безоговорочно, без малейших нареканий, во всём. Мидорима и сам, будучи спортсменом, всегда стремился к победе, так же как и его товарищи по команде, но только она совершенно не знала, что такое поражение, и только она могла праздно интересоваться, как это — проигрывать. Мидорима даже не скрывал раздражения из-за таких вопросов.
«На самом деле, я тебе признательна, Шинтаро-кун, — однажды сказала она. — Все парни горды, и мало кому из них понравилось бы, что их превосходит девушка. Но ты, при всём своём болезненном самолюбии, остаёшься рядом. И не теряешь чувства собственного достоинства».
Он не единожды обещал ей показать, что такое поражение. Но хотя у него ещё ни разу не получилось, он не оставлял своих попыток. Мидориме и сейчас не хотелось сдаваться в этой неведомой игре, что затеяла Акацуки, но он даже не понимал, что у неё на уме.
Она подставила бледное лицо солнцу, отвернувшись от Мидоримы, а потом пояснила:
— Я верну тебе талисман, Шинтаро-кун, но немного позже. Когда доиграем.
— Во что именно? — разозлился он.
— Увидишь. Всё просто.
Мидорима нервно вздохнул. Она была чересчур самоуверенной и иногда любила говорить загадками. Ему не всегда нравилась эта её черта характера, но в Акацуки было что-то такое, что заставляло ей верить. Конечно, он мог злиться и раздражаться, но он умел принимать важных ему людей такими, какие они есть. А она была важна для него — и он позволял ей оставаться самой собой. Возможно, поэтому он сидел рядом с ней и играл в её игры. И ни в коем случае не собирался проигрывать. Она не ошибалась насчёт болезненного самолюбия ни йоту.
— Чего ты этим добиваешься? — огрызнулся он.
— Весь вопрос в том, чего добиваешься ты, Шинтаро-кун, — парировала она совершенно спокойно, будто исход воображаемой партии был уже решён. В её пользу, ясное дело. Но Мидориме хватало реальных поражений в сёги, чтобы подыгрывать ей ещё и здесь.
— Как дела в твоей команде? — перевёл тему он.
На втором году Акацуки стала капитаном женской баскетбольной сборной Тэйко, к тому же часто наблюдала и за тренировками парней. И ни тренер Широганэ, ни капитан Ниджимура, отвечающие за мужскую команду, не возражали, а наоборот прислушивались к её советам и обсуждали с ней стратегии предстоящих матчей. Она и впрямь была исключительно умна и умела видеть слишком много.
— Нет ничего такого, с чем бы я не справилась.
Раньше, говоря о делах в команде, она отвечала: «Превосходно». Но теперь, когда девочки из клуба Тэйко стали сильнее, несговорчивее и самовлюблённее, Мидорима знал, что Акацуки приходится тяжело. И хотя он обещал показать ей, что такое поражение, но ни за что не пожелал бы ей провала в этом случае. Не ему нужно было объяснять, как для неё важно капитанское место. И что несмотря на все уверенные заявления, её временами опутывает страх не справиться. Мидорима сейчас не видел её лица, но напряжённая спина выдавала, что Акацуки слишком много взвалила на свои плечи.
Его сердце кольнуло состраданием. Его взгляд упал на её маленькую, изящную и белую руку, которой Акацуки упиралась в ярко-жёлтые доски скамейки, и ему захотелось накрыть эту руку своей ладонью. «В знак поддержки, ясное дело», — пояснил он самому себе. Но Мидорима обычно не поддавался порывам и тысячу раз взвешивал все за и против, прежде чем что-то сделать. И тут же отказался от такой мысли. Это было глупое желание, странное и абсолютно неуместное: Акацуки не позволила бы ничего подобного по отношению к себе. Он знал, что у неё гордости куда больше, чем у любого самолюбивого парня, и она едва ли признает свой страх.
— Ты справишься, Акацуки, — пробормотал Мидорима.
Он верил в это. Ему всегда казалось, что она — прирождённый капитан. Она умела вести команду за собой, а баскетбольные стратегии, подсказанные ею, сколь ни казались необычными, ещё ни разу не подвели ни одну из команд Тэйко во время матчей.
— Разумеется, — уверенно ответила она, распрямляя плечи. Она встала со скамейки и с благодарностью глянула на него. А потом вдруг вернулась к прежней теме: — И ещё, ты так и не ответил, чего ты добиваешься.
— Чтобы ты вернула талисман, ясное дело, — пробормотал он.
Она взяла в руки зеркало, ещё секунду назад лежавшее в её сумке поверх тетрадок и учебников, отдала Мидориме и вопросительно глянула на него сверху вниз.
— Что-нибудь ещё, Шинтаро-кун? — спросила она.
Он не умел — да и не хотел — говорить о своих чувствах, но Акацуки не оставляла ему выбора. Она считала, будто всё обо всех знает, но он сам никак не именовал то, что слишком часто о ней думал. Он был готов огрызнуться: «С чего ты взяла, что я вообще чего-то добиваюсь?» Этот вопрос действительно едва не сорвался с языка, но…
Большая перемена подходила к концу. Ученики стали кто быстро, кто неохотно расходиться обратно к учебным корпусам. Но Акацуки оставалась на месте, не спуская с Мидоримы взгляда.
Он не привык опаздывать и нервно посмотрел на часы. Начало урока было очень веской причиной, чтобы не отвечать на её провокационный вопрос. Мидорима решительно встал со скамейки, намереваясь именно так и поступить и избежать этой странной беседы.
Он был выше Акацуки почти на голову, но она без тени страха или сомнения встала перед ним и спокойно заявила:
— Я жду ответа, Шинтаро-кун.
Мидорима молча огляделся: двор был пуст. Тишина показалась почти пугающей: даже птицы внезапно умолкли.
Ответ?
Каким мог быть его ответ?
Едва ли в этой школе был кто-то, кто знал об этой удивительной девушке больше, чем Мидорима. Он всегда смотрел и на неё и за ней внимательно, будто боялся пропустить хоть малейшее изменение. Он со всей присущей ему педантичностью замечал перемены её настроений и следил за ходом нестандартных мыслей.
Он так привык постоянно смотреть в её сторону, что и сам не заметил, как стал часто любоваться изяществом её фигуры и тонкими чертами привлекательного лица. Обычно Мидорима обращал внимание на девушек старше него. Но хотя формально Акацуки родилась на полгода позже, чем он, в её поведении сквозили абсолютно взрослые уверенность и сознание собственного достоинства. В свои неполные четырнадцать она намного превосходила интеллектом и серьёзностью даже тех, кто был на добрый десяток лет старше её.
Мидорима мог выбрать только самую-самую, и Акацуки в его представлении именно такой и была. От общения с ней иногда захватывало дух не меньше, чем полёт мяча через полплощадки. Завоевать сердце Сэйджуро Акацуки? Невозможно. Казалось, что парней, достойных её, не существует, а потому многие предпочитали восхищаться ею издалека. Но Мидорима никогда не ходил простыми путями. В конце концов, он умудрился стать ей другом и сидеть с ней на одной скамейке, где она нарочно оставляла место для него.
Мидорима не всегда понимал её, но за то время, что они были знакомы, более-менее разобрался в её характере и привычках. И потому поразился: сейчас она спрашивала у него едва ли не напрямую, хотя в обычное время её манёвры были намного тоньше. А значит, она не так и спокойна, как кажется. А значит, его ответ для неё очень важен. А значит, она…
«Я должен выиграть сейчас, Акацуки», — решил он, понимая, что в этой игре он должен повести Акацуки за собой. К тому же он не хотел бы увидеть тень разочарования в её и без того часто грустных алых глазах.
Возможно, с кем-нибудь другим он бы не рискнул так запросто сделать то, что собирался, но с ней он проводил вместе столько времени, что это показалось почти таким же естественным, как приберегаемое ею место на лавке. Да и не сказать, что задуманное никогда не приходило ему в голову раньше: иногда в воображении он представлял нечто подобное.
Но с реальной Акацуки?
Мидорима никогда не выбирал простых путей и уже не смог бы отступить.
Он сделал шаг к ней и, сомкнув руки вокруг её тонкой талии, аккуратно и бережно притянул Акацуки ближе к себе. Её ладони оказались на лацканах его форменного пиджака, и Мидориме на какую-то долю секунды показалось, что она его сейчас оттолкнёт. Но она лишь будто замерла. Не попыталась вырваться, не потребовала её отпустить. Если бы речь шла не о ней, Мидорима решил бы, что она испугалась. Нет, кто угодно, только не она. Не встретив с её стороны сопротивления, он слегка прикоснулся губами к её лбу, незакрытому чёлкой. Его глаза закрылись сами, когда он снова ощутил резкий цветочный запах, исходящий от её волос. Мидорима постарался вложить в этот поцелуй всё, что не смог бы сказать словами. Но главным образом это был ответ на её вопрос: «Я добиваюсь тебя, Сэйджуро Акацуки».
Он отпустил её через считанные мгновения, отошёл чуть в сторону и, держа пальцами очки на переносице, нетерпеливо ждал, что она скажет — или сделает — на его чрезвычайно смелый поступок.
Она нашлась не сразу, и Мидорима судорожно перебирал в голове варианты, что именно сделал не так. И пришёл к неутешительному выводу: её молчание доказывало, что он потерпел ещё одно очень горькое поражение. Наверное, стоило бы что-то сказать или даже извиниться, но бессмысленно передвигать на доске фигуры, когда мат уже поставлен.
— Это превосходит все мои ожидания, — наконец заговорила она, и в её голосе послышалась лёгкая усмешка, выдававшая торжество.
Мидорима не понял, что она произнесла и что это значит. В ушах совершенно необъяснимо с точки зрения анатомии громко стучало сердце, а зрение, несмотря на очки, было почему-то слишком нечётким: перед глазами всё плыло.
— Что ты имеешь в виду? — переспросил он.
— Что ты моя самая выдающаяся победа, Шинтаро-кун.
Акацуки крепко сжала его руку в своей, и Мидориме вдруг показалось, что он тоже выиграл.
Вместе с ней.
_________________
Примечание:
На образ Акацуки меня вдохновили история и характер Акаши.
3. Портрет для фоторамки (Мидорима / Момои) Новогодние каникулы подходят к концу, и Шинтаро Мидорима возвращается на учёбу в университет.
Первая пара — английский язык, и Шинтаро загодя, одним из первых приходит в свою аудиторию. Он повторяет выученные слова, склонившись над учебником. Он так погружён и сосредоточен, что не обращает внимания на приходящих сокурсников. И только когда в воздухе веет нежно-цветочным ароматом, у Шинтаро дергаются вверх уголки губ. Он поднимает голову: Сацуки Момои снова садится по соседству. И тепло улыбается, как и всегда, когда встречает его.
«Это потому что я очень-очень рада видеть тебя, Мидорин», — даже если она не произносит этих слов, Шинтаро с лёгкостью читает их в сияющих розовых глазах.
Он быстро отводит взгляд куда-то в сторону, однако успевает заметить, что новая бледно-салатовая блузка с маленькими белыми журавлями ей очень идёт.
А после пары Сацуки суетливо достаёт из своей сумочки несколько мандаринов и нечто угольного цвета в прозрачном мешочке.
— Ты ведь любишь рисовое печенье, Мидорин, — говорит она весело.
Шинтаро едва заметно кивает и бормочет: «Спасибо, ясное дело». То, что оказывается «печеньем», точно несъедобно и зубодробильно, но она потратила немало усилий: разузнала, что ему нравится, и сама приготовила. А старания Шинтаро всегда ценит, даже если результат столь плачевен.
В ответ он протягивает Сацуки розовую деревянную фоторамку — её талисман на сегодня. Ещё не так плохо: был и набор зубочисток и даже лампочка, но он давно дарит друзьям талисманы на праздники.
Пока оживлённая Сацуки произносит слова благодарности, Шинтаро вспоминаются шутки Такао.
«По-моему, вы идеальная пара, Шин-чан, — смеясь, заявлял тот. — Момои-чан хранит всё то, что ты ей даришь, как талисманы, а ты бережёшь её кулинарные поделки, потому что есть их всё равно нельзя».
Шинтаро не думает, что из-за подобного стечения обстоятельств можно быть идеальной парой. «То есть, вообще парой», — поправляет он себя.
Но шутки шутками, а в гороскопе об их с Сацуки знаках зодиака тоже пишут чересчур оптимистично: «Если уж эти двое встретились однажды, то назовутся Судьбой».
Идеальная пара, Судьба… Шинтаро не любит ошибаться, а все эти слова звучат слишком… Ответственно?
Сацуки щебечет о том, как с друзьями встречала Новый год, а о чём говорить с ней, он не знает совершенно. Только слушает, не пропуская ни слова.
— Когда я была в храме, помолилась, чтобы ты выздоровел, Мидорин, — добавляет она к своему рассказу.
Шинаро действительно умудрился подхватить простуду на праздники.
— Не нужно было, ясное дело, — выдавливает из себя Шинтаро. — Попросила бы что-нибудь для себя, Момои.
Но Шинтаро знает, что она всегда такая: беспокоится о нём или хлопочет над Аоминэ и будто забывает о себе. Слишком добрая. И слишком красивая, мысленно добавляет он, отводя глаза в сторону от очередной милой улыбки.
— Я думаю, Мидорин, для этой рамки нужна фотография, — говорит она, медленно проводя указательным пальчиком по розовой лакированной поверхности. — Что бы сюда подошло?
— Весенний пейзаж, ясное дело, — быстро отвечает Шинтаро, — или… Или твой портрет, Момои.
Он же и выбирал цвет рамки, думая о Сацуки. И не ошибся ни на йоту: если сравнивать с оттенком её заплетённых в сложную причёску волос — то это тот же персиково-розовый.
— Нет, Мидорин, — загадочно говорит она, — сюда нужна фотография того, кого я люблю. Тогда это будет самый замечательный талисман.
Шинтаро очень хочет спросить, о ком она говорит, но язык словно прилипает к нёбу.
— Мне пора, рада была увидеть, Мидорин. Спасибо за талисман, — говорит она и исчезает, оставляя его в растерянности.
А в воздухе всё ещё витает этот нежный цветочный аромат её духов. В голове Шинтаро — навязчивый вопрос: чей портрет она собирается вставить в эту злосчастную рамку? Куроко? Аоминэ? Кого-то из Тэйко? Или из Тоо? Или из приятелей по университету? У Сацуки, в отличие от него, много друзей. Но Шинтаро хочется, чтобы это была именно его фотография.
Такао и гороскоп, ясное дело, правы.
* * *
Вечером, после занятий и тренировок в баскетбольном клубе, он идёт к ней домой. Конечно, можно спросить и в университете — Сацуки всё так же состоит менеджером при их команде, они вместе обедают в столовой, да и просто сталкиваются в коридорах.
Но это слишком важно, чтобы говорить при свидетелях.
Дверь ему открывает, как он предполагает, мама Сацуки. Женщина средних лет, в сером деловом костюме. У неё тоже розовые волосы, чуть светлее, чем у дочери, и коротко острижены.
— Ты к Сацуки? — удивлённо приподнимает розовые брови Момои-старшая, разглядывая его. Потом приятно улыбается: — Заходи, Шинтаро-кун.
Ободрённый тем, что она его узнала, Шинтаро проходит в гостиную, расположение которой Момои-старшая указывает рукой. Он оглядывается по сторонам. На бордовых в мелкий цветочек обоях висят семейные фотографии Сацуки с родителями и бабушкой. На маленькой тумбочке стоит пара детских фоток с Аоминэ. И ни следа подаренной им сегодня рамки.
Шинтаро и сам злится на свою наивность: наверное, портрет в спальне или ещё где-нибудь, подальше от любопытных глаз.
Радостный крик «Мидорин!!!» опережает появление Сацуки в комнате на три секунды.
— Момои, — решительно говорит он и подходит к ней. Крепко обхватывает пальцами её тонкие запястья, будто опасается, что она сбежит. Нет, она не пытается сбежать, только смотрит внимательно и… выжидающе.
Он бы не удивился тому, что её фраза о портрете любимого в рамке — что-то вроде наживки: изящный способ подтолкнуть его к объяснению. Сацуки слишком умна.
— На фотографии, о которой мы говорили, должен быть я, ясное дело, — бескомпромиссно заявляет он.
И ещё крепче сжимает её запястья. Это единственное, в чём сказывается его волнение. Вся ситуация напоминает ему «небесные трёхочковые», когда результат броска зависел не только от него. Тогда он настолько не сомневался в пасах Такао, что бросал почти со спокойным сердцем. Вот и сейчас, он смотрит в глаза Сацуки, сияющие тёплым светом, и понимает, что увидит свой портрет и ничей другой.
В случае с Такао, Шинтаро знал, что тот не подведёт. Чем объяснить свою нынешнюю уверенность, он не представляет. Возможно, её радостные улыбки обнадёживают слишком сильно.
— Увидишь, если отпустишь, Мидорин, — говорит она.
Шинтаро совсем не хочется её отпускать, но он действительно должен получить подтверждение. Он неохотно разжимает пальцы.
Сацуки достаёт из сумочки знакомую розовую рамку. Шинтаро знает, что ошибиться было бы совсем фатально, но без промедления смотрит на вставленную в неё фотографию.
Он без труда вспоминает старый снимок, запечатлевший его вместе с Сацуки. Там им приблизительно лет по тринадцать. Шинтаро после тренировки, с полотенцем на плечах и водой в руке, слегка наклонившись, слушает, как Сацуки рассказывает что-то забавное ему на ухо.
В то время Кисэ ходил с «мыльницей» и фотографировал всех, кто попадётся под руку, а потом предлагал свои снимки. «Незачем, ясное дело», — довольно резко ответил Шинтаро, когда Кисэ положил перед ним пачку фотографий. Тогда хранить подобное казалось бессмысленным. Они и так виделись каждый день.
Тем удивительнее кажется видеть снимок сейчас.
— Ты до сих пор её хранила, Момои?
— Ещё спрашиваешь, Мидорин! — обиженно восклицает она, упирая руку в бок. — Как ни как, я же ваш менеджер. Подожди минутку, я сейчас.
Шинтаро рад, что это действительно его — их совместное! — фото, но ложкой дёгтя в эту радость вкрадываются сомнения.
Сацуки возвращается в комнату с толстым фотоальбомом, на корешке которого выведено: «Тэйко».
Шинтаро перелистывает страницу за страницей, откуда смотрят знакомые лица из баскетбольного клуба — спортсменов, тренеров и менеджеров. Альбом почти целиком заполнен снимками и газетными вырезками. Шинтаро даже не ожидал, что у неё столько фотографий — с игр, тренировок или дружеских встреч.
— Момои, — всё-таки спрашивает он, когда встречает в альбоме снимок, с которого она сделала копию для подаренной фоторамки. — Ты помнишь, о чём мне тогда рассказывала?
Он превосходно знает ответ на этот вопрос, но его волнует другое. Точнее, витающий в воздухе призрак — другого. И выяснить Шинтаро должен сейчас.
— Да, — кивает она и смотрит прямо в глаза. — О том, как Ки-чан безуспешно пытался найти Куроко-куна, чтобы его сфотографировать.
Она ничем не выдаёт своего прежнего особого отношения к Куроко. Она говорит это ровным голосом, без оттенка грусти или чего-то подобного. Шинтаро становится спокойнее.
— Но поймать Куроко-куна почти невозможно, — добавляет она. Из её слов выходит, что прошлое оставлено прошлому, но он сомневается, что такие вещи проходят бесследно.
— Я не подумала, Мидорин, — уверяет она. — Но ведь мы можем сделать новую фотку, верно?
И снова улыбается той улыбкой, что предназначается только ему.
Он переводит взгляд на фотографию в рамке: сделать новую, такую, чтобы даже призрака Куроко не было между ними, кажется очень правильной мыслью:
— Так и есть, ясное дело.
Он снова крепко обхватывает пальцами её запястья. Как бы то ни было, он её не отпустит.
__________________
Примечание:
https://pp.userapi.com/c424920/v424920578/5271/NqcQl_aShms.jpg - то самое фото :)
