Не дышиГлава 1
Делить одно дыхание на двоих - так романтично. Так правильно. Так изумительно и чудесно, так волнующе. Делить одно дыхание на двоих - радость, несказанная благодарность свыше, и одновременно - самая величайшая в мире награда. Награда хотя бы потому, что ещё никто, никто и никогда в магическом мире не испытывал ничего подобного. Даже не предполагал, что подобное могло существовать в природе и, вопреки или благодаря морю возможностей, произойти с кем-то, кем были они. Обычными учениками, разумеется, не подумайте, что я принижаю ваши блестящие способности, сразу же исправился Слизнорт.
- Свыше, - повторила Гермиона. - Свыше? Серьёзно? С каких пор вы заделались в верующего? О чём или о ком вы говорите? О Мерлине?
- Нет, простите, - быстро замотал головой Слизнорт, и Гермиона заметила, что несколько капель пота скатились к его носу. - Прошу вас, случившееся здесь одно большое, колоссальное недоразумение. Мне нужно... пару дней... возможно, недель... мистер Малфой, мисс Грейнджер, клянусь вам, я всё исправлю, только, пожалуйста...
- Не рассказывайте директору, да? - спросила Гермиона, чувствуя, как сильно дёрнулась от гнева верхняя губа. - Малфой, скажи ты.
- Повторите, - спокойно произнёс Малфой, когда Гермиона замолчала. - Повторите ваши слова про директора.
- Но я ничего не говорил про директора...
- Но вы хотели это сказать, - с нажимом сказал Малфой. - Если вы всё ещё хотите произнести это вслух, то, пожалуйста, возможно, я даже прислушаюсь.
- Пожалуйста, не говорите Альбусу, - сразу же сказал Слизнорт. - Чего вы хотите? До конца года я могу ставить вам исключительно Превосходно. Вы можете даже не приходить на экзамен, это никак не отразится на ваших дипломах. У меня много влиятельных знакомых, я постараюсь сделать всё, чтобы та работа, о которой вы мечтали, попала в ваши руку без каких-либо проблем. Я могу...
- Петрификус Тоталус, - сказал Малфой.
А затем, убрав палочку в рукав мантии, добавил:
- Старый, никчёмный ублюдок. Что стоишь, Грейнджер? Пошли к директору.
Хотелось наклониться к обездвиженному Слизнорту и ударить его кулаком в лицо: гораздо, гораздо сильнее, чем Малфоя на третьем курсе. Хотелось пнуть его ногой, приставить палочку к горлу, сказать слова, которые бы звучали гораздо более жёстко, жестоко чем «старый, никчёмный ублюдок». Гермиона, выйдя за дверь класса, сказала:
- Ты напал на учителя!
- Хочешь, вернемся, и ты нападешь на него ещё раз? - щедро предложил Малфой.
- Ты. Напал. На. Учителя, - раздельно, медленно, так, чтобы он понял и не говорил хотя бы ещё одно мгновение, сказала Гермиона.
- Момент упущен, - равнодушно ответил Малфой. - Пошли к директору, Грейнджер. Нет, побежали.
За время от кабинета Слизнорта до кабинета профессора Дамблдора Гермиона поняла две вещи: судя по тому, какая отдышка была у Малфоя, выносливость у неё отсутствовала как таковая. Слизнорта стоило показательно сжечь, желательно в Салеме.
Одно дыхание на двоих не было «правильным». Одно дыхание на двоих не было «радостью». Одно дыхание на двоих не было какой-то «наградой», о чём, о чём он вообще думал, когда говорил подобное? И, что совершенно точно, одно дыхание на двоих не было «романтическим». Не в их случае. Да вообще ни в чьём случае, потому что ни одна, даже самая влюблённая, самая розово-зефирная, самая пришибленная чувствами пара не согласилась бы на такое. А даже если бы и согласилась, то явно с оговоркой на то, что при разговорах они, как нормальные люди, не упадут замертво. Мерлин, с ужасом подумала Гермиона. Бог. Посейдон. Люцифер. Или кто, или кого нужно было просить, чтобы всё происходящее оказалось лишь липким ночным кошмаром. Альбуса Дамблдора, почти истерически подумала Гермиона. Альбус Дамблдор обязательно что-нибудь придумает. Альбус Дамблдор обязательно их спасёт.
- Гораций что сделал?!
Вот что поняла Гермиона: дело дрянь. Дело было одной огромной, непроходимой, засасывающей и сосущей чёрной дырой, из которой будет выбраться крайне затруднительно. Альбус Дамблдор никогда так себя не вёл. Буквально. Никогда. Гарри рассказывал. Рассказывал, как на четвёртом курсе, профессор Дамблдор был единственным спокойным человеком из всей странной вакханалии с кубком. Альбус Дамблдор говорил спокойно. Даже тише, чем обычно. Спокойнее, чем в другое время. Вот каким человеком был Альбус Дамблдор. Он бы не стал орать. Или удивляться. Или кричать. А даже если бы и стал, то, всё. Запускайте прощальные фейерверки.
- Нет, - сказал Снейп.
Сказал на следующий день в кабинете директора, где проходило экстренное собрание. «Экстренное собрание на следующий день», назовите так один из самых провальных фильмов нового века, устало подумалось Гермионе.
- Нет, - повторил Снейп. - Вы, Гораций, не могли такого сделать. Хотя бы потому, что это попросту невозможно.
- Мистер Малфой оглушил меня!
- Мистер Малфой мог бы вас убить и все бы его оправдали!
Не Снейп. Не Помона Стебль, которая периодически славилась взрывным темпераментом. Не Роланда Хуч, ястребиные глаза которой метали молнии. Даже не мадам Помфри, которой, теоретически, могла бы разобраться со всем этим. Нет. Это крикнула Минерва МакГонагалл.
- Дрянь, - высказал Малфой мысли Гермионы. - Дело совсем дрянь.
- Следите за языком, мистер Малфой, - сказала МакГонагалл.
Она сказала это словно по инерции. Она выглядела так, словно могла простить им всё. В том числе убийство Слизнорта прямо на её глазах. Все так выглядели. Нечто такое, едва уловимо, но всё же, поскальзывалось и в профессоре Дамблдоре.
- За языком мне придётся следить долго, - ответил ей Малфой, зло поджав губы. - Как и за всем своим ртом. Да, Грейнджер? Разрешаю тебе говорить. О! Прекрасно...
- Звучит, - опередила его Гермиона. И почувствовала, как немного, едва-едва, перехватило дыхание.
Малфой выглядел взбешённым. А она чувствовала себя отомщённой.
- Когда, - взяв себя в руки, заговорил Малфой, поглядывая зло, с обжигающей ненавистью, но всё же - настороженно. Последнее эмоция извращённой радостью согревала сердце. - Когда вы сможете всё исправить?
- Мистер Малфой, - сглотнув, сказал Слизнорт. - Я надеюсь, что вы уже успели догадаться, что, прежде, такого никогда не случалось и...
- Серьёзно? - не меняя каменного выражения лица, сказал Малфой. - Нет, не догадывался. Даже представить не мог. Всё это время я искренне считал, что вы ломаете комедию.
- Что вы, мистер Малфой, мы учителя и никогда не позволили бы себе подобное...
- Петрификус Тоталус!
Спасибо вам, профессор МакГонагалл, отстранённо подумала Гермиона. Правда, спасибо. Потому что от подобного заклинания её отделяло лишь следующее слово Слизнорта.
- И что же у нас имеется? - растерянно спросила мадам Помфри.
У них имелся Слизнорт, зло подумал Малфой. Имелся он по жизни и на протяжении долгого времени, а иначе объяснить то, что он сделал, не представлялось возможным. Слизнорт лежал на полу, скованный заклинанием. И, должно быть, своими тупыми идеями. Новейшая, мать её, разработка зелья водного дыхания. Лучше, чем жабросли. Лучше, чем заклинание Головного пузыря. Лучше, чем трансформация в водное млекопитающее. Моя новейшая разработка, говорил Слизнорт. Запатентованная новейшая разработка, потирая руки, говорил Слизнорт. Я раздам вам пергаменты, разобью вас на пары и заставлю сварить свою бадью до конца урока.
Они сделали это. Сварили зелье. Лучшее в классе, лучшее, что когда-либо видел Слизнорт. Слизнорт сказал, что зелье чистейшее, прозрачное, как слеза, а Малфой знал, что яда в нём было больше, чем в кладовке Снейпа. Ещё бы: с клыков буквально капало. Что у него, что у Грейнджер.
Но зелье было запатентовано. Зелье было безопасно. Да, зелье, как объяснил Слизнорт, делало крайне простую вещь: отбирало дыхание у одного, взамен возвращая другому. И наоборот. И так - целых пять минут. Вы, мистер Малфой и мисс Грейнджер, выпьете это зелье. Остальные, пожалуйста, не стоит этого делать. Ведь вы сделали их не идеально.
Ага. Вот они с Грейнджер дошли до идеала. Добежали. И врезались в чёртову стену.
- Вам... вам стоит подождать несколько дней, - сказал Дамблдор. Он запнулся. Старый хрыч никогда не запинался, не в такие моменты. - Мы обязательно что-нибудь придумаем.
- Охренительный ответ, - невольно вырвалось у Малфоя.
- Какой есть, - осторожно ответила старуха Минерва.
Она даже ничего не сказала. Никто ничего не сказал. Не школа, а одно сплошное недоразумение. Не экстренное собрание, а запоздалое сборище кретинов на похоронном марше. Всё выглядело именно так. Проклятье. Всё и было именно так.
Вот что поняла Гермиона: если бы хоть кто-то её спросил, что именно она любит, она бы честно ответила «дышать». Дышать здорово. Гарри, Рон, цените это. Все вокруг, слышите, цените способность дышать.
Слышите?
Слышали её ничтожно редко: у Малфоя была привычка говорить. Говорил он постоянно, в любое время дня и ночи, и каждый раз, когда Гермионе удавалось увидеть, что он просто открывает рот, ей нестерпимо хотелось вдарить по его губам. Она и вдарила. Через месяц, когда он заговорился до глубокой ночи, хотя у них был уговор: ложиться спать ровно в одиннадцать. Гермиона проснулась, хватая ртом воздух. По телу гуляло странное, жуткое, выворачивающее ощущение. Скручивало желудок. Скручивало гортань. Язык прилип к нёбу, фантомно распух. А когда она почти упала в обморок, чёрные мушки, плотной пеленой застилающие глаза, стали плотнее. Звон в ушах - громче.
Через секунду вернулся воздух. Ощущения обрушились сразу, вместе с громким, почти утопающим вздохом. Тело выгнуло странной судорогой.
Дышать было так хорошо.
Дышать было так сладко, томительно даже.
Пробираться ночью в подземелья, угрожать первокурснику в попытках выведать пароль, трястись от фантомных ощущений, по-прежнему так сильно гуляющих по телу, было не так замечательно. В категорию «замечательности» можно было занести момент, когда она, размахнувшись, ударила Малфоя по носу. Кулаком и со всей души. И сразу же вправляла ему нос, слушая, как тот громко хрустит.
- Интересно, - только и сказал Малфой.
Гермиона подумала, что он окончательно слетел крышей и стал мазохистом.
Малфой подумал, что это был действительно интересный опыт. Когда Грейнджер, злая, растрёпанная и красная, как кроветворное зелье, влетела в гостиную Слизерина, он знал, что произойдёт. Но он рассчитывал на палочку. А когда она врезала ему, вспомнил третий курс. И вспомнил, что тогда он мог дышать только ртом. Но сейчас, да, она ему врезала. Сломала нос. Но дыхание, закрывшееся на миг, вернулась к нему сразу же. В лёгких едва горело от бега, но он мог, мог дышать. И невольно произнёс «интересно».
- Слизнорт сделал что?!
Да, он рассказал Пэнси, конечно же. Когда она услышала, то, поначалу, не верила. А потом рассказала Блейзу. А потом они забрасывали его вопросами на постоянной основе и, да, от разговоров с ними становилось легче. Можно было говорить, объяснять, разъяснять, рассказывать о том, как он всё чувствовал. Чувствовал он неважно, но это было по жизни, просто сейчас виток безумия приобрёл новую грань. Дышать было... странно. Когда он говорил, то понимал, что дыхалка у Грейнджер ни к чёрту. Он знал, когда она бежала: лёгкие горели. Он знал, когда она разговаривала слишком много: в горле пересыхало, и можно было почти наяву услышать частые хрипы. Он знал, что тогда, когда он заговорился с Блейзом, у неё в глазах потемнело от нехватки кислорода, а по телу ещё долго гуляла томительность, томность. Над этим он решил предсказуемо не задумываться.
Лучше бы задумался. Или поговорил бы с ней, составил бы план, в котором оговорились бы другие, почти гипотетические детали. Например, Грейнджер, если бы, гипотетически, решишь заняться бегом, то, прими совет, не решайся заниматься бегом. Особенно в начале зимы. Особенно когда у него были пары по зельеваренью и всё, что он делал, это молчал.
Грудная клетка казалась раскалённой, пары зелья вызывали тошноту, в глазах двоилось, а сочувствующий взгляд Пэнси вызывал ярость. Он попытался взять себя в руки, взять в руки ингредиент и спокойно поместить его в зелье, но промахнулся и сбил на пол несколько склянок.
- Мистер Малфой, - расстроенно поцокал языком Слизнорт. - Милый мой, да как же вы могли так неосторожно...
- Петрификус Тоталус!
Очнулся Малфой в Больничном крыле. На соседней с ним койке лежала Грейнджер, а на стуле, где-то между ними, сидела Пэнси. Сначала ему показалось, что она тёрла губы. Потом, присмотревшись, он понял, что она обкусывала ногти.
- Мне казалось, мать тебя отучила от этого, - сказал Малфой, поражаясь, как хрипло звучал его голос.
- Вредные привычки самые въедливые, - ответила Пэнси, шлёпнув себя по руке. - Ты в порядке? Голова не болит?
- Всё это и случилось из-за больной головы. И сейчас я не только об обмороке. Я только одного не могу понять, как у меня хватило сил на заклинание?
- О... Драко, это не ты сделал. А я, - вздохнула Пэнси. - Я каждый месяц при виде его рожи хотела заклинание сотворить и, поверь мне, не такое слабое. Но это было последней каплей! «Милый мой», после всего, что он сделал, как у него язык повернулся!
- Звучит так, будто у нас был роман, - не удержался Малфой.
- Не говори ерунды, - строго сказала Пэнси. - Мне пора, директор хочет со мной поговорить. Увидимся в гостиной.
Прежде, чем уйти, Пэнси положила руку на его лоб.
- Я знаю, что ты подслушиваешь, - сказал Малфой. Грейнджер ничего не ответила. - Когда я говорил, ты едва дышала. Делай это резче, моему мозгу нужен кислород.
- Хотела бы я сказать, что тебе нужно присутствие мозгов, но ты подал мне отличную идею, - подала голос Грейнджер. - Ты и Слизнорт, состоящие в тайном романе!
- Что?! Грейнджер, вообще с катушек слетела? Это была шутка.
- Нет, ты только подумай, - слегка приподнявшись, азартно сказала Грейнджер. - Мы можем подать жалобу в Министерство за сексуальные домогательства! Или... ты можешь говорить, что так сильно, о, так сильно любил его, но это всё равно будет считаться преступлением... стоп. Проклятье.
- Поняла, насколько далеко зашла?
- Нет, поняла, что ты достиг возраста сексуального согласия, - как-то беспомощно сказала Грейнджер. - Проклятье. Тогда... я не знаю. Министерство магии не считает, что действия Слизнорта являются серьёзным поводом посадить его за решётку. Может быть, моя идея их бы растормошила.
- Какая идея? Та самая, где я и Слизнорт имеют... друг друга?
- Изначально это была твоя идея! И ты активно продолжаешь её развивать, так что моя вина в чём?
Не было в этом её вины, как бы не была отвратительна подобная мысль. Хотелось бы винить то, что доставляло неприятности, но когда знаешь первопричину, становится сложнее. От подобных мыслей Малфою становилось почти гадко.
- Ты решила заняться пробежкой?
- Да, - после недолгого молчания ответила Грейнджер. - Я... не самый спортивный человек, а у тебя лёгкие как будто бесконечны. Решила не доставлять тебе неприятности и попробовать что-то сделать. У тебя же матчи.
- На матчах у меня нет привычки говорить. Если и ты будешь молчать - дышать мы будем сами по себе.
- Ты, Малфой, что-то, да обязательно скажешь Гарри, - резонно заметила Грейнджер. - А если скажешь, то, поверь мне, моего дыхания тебе не хватит, даже если я буду спокойно сидеть. Поэтому я решила бегать. Но я не знала, что ты был на паре.
- Как на счёт извинений?
- Ты что, настолько сильно приложился головой?! - картинно ужаснулась Грейнджер.
Как позже понял Малфой, головой приложились все. Слизнорт каждую неделю уезжал в Министерство магии или же работал у себя в кабинете, в его кабинет тянулись всё новые коробки с ингредиентами и котлами, а весь его стол был завален ворохом пергаментов. Грейнджер по-прежнему устраивала себе часовые пробежки, что хорошо сказывалось на объёме её лёгких. А так же на первой игре по квиддичу: даже когда он говорил, дышалось спокойно и размеренно.
Промозглая сырость и туманы постепенно сменились изморозью и лужами, что были подёрнутыми коркой льда. Затем и они исчезли, растворились под завалами картинно падающего снега и сугробов. Продвижений по-прежнему не предвиделось, а некоторые учителя снова начали разговаривать со Слизнортом не сквозь зубы. Воистину, великолепная школа. Одно великолепное сплошное недоразумение.
- Слизнорт что сделал?!
Крик Рона разнёсся на весь Большой зал и Гермиона, взволнованно посмотрев по сторонам, зажала Рону рот. Когда тот перестал брыкаться и успокоился, обмяк в её руках, Гермиона его отпустила. И приложила по лбу газетой: чтобы меньше привлекал к себе внимание.
- Последнее время ты часто бьёшь людей, - опасливо поделился Гарри.
- Не моя вина, что последняя время люди ведут себя как идиоты, - отчеканила Гермиона. - Именно поэтому я не хотела вам рассказывать.
- Ну, спасибо, что хотя бы спустя четыре месяца поделилась, - иронично ответила Джинни. - Ты... да как вообще такое возможно? Слизнорт просто отнял у тебя дыхание!
Нет, Джинни, хотелось сказать Гермионе. Слизнорт не отнял моё дыхание. Не до конца. Слизнорт сделал моё дыхание созависимым от другого. Гермиона промолчала: вряд ли Джинни нужны были уточнения. Вряд ли хоть кому-то нужны были уточнения.
- А если Малфой решит тебя убить?!
- Как именно он решит меня убить, Рональд? - устало спросила Гермиона. - Задержит дыхание, когда я начну говорить? Хочешь сюрприз?
- Двух зайцев одним выстрелом, - сжалился Гарри над Роном, когда тот без всякой задней мысли ответил «да».
- Это было грубо, - строго сказала Гермиона. - И некорректно, потому что я - твоя подруга. Но, если не вдаваться в уточнения и терминологию, то...
- Я прав, - сказал Гарри. - Точка. Видишь? Говорить коротко - не так уж и сложно.
Гарри было прав, сложности вызывало другое. Например, Слизнорт, подошедший к их столу. Слизнорт в настроении настолько отвратительно хорошем, что хотелось закрыть глаза: он буквально источал сияние. Он улыбался. И с улыбкой столь же яркой, солнечно почти, он протянул пергамент. У Гермионы бешено заколотилось сердце, почти дыхание перехватило. Когда она заговорила, то поняла, что перехватило не только у неё. Она не видела, но знала: Малфой смотрел на неё. Смотрел на Слизнорта.
- Это то, о чём я думаю, да?
- Разумеется, мисс Грейнджер, - воодушевлённо сказал Слизнорт. - Не смотря на то, что на моих уроках вы стали крайне рассеяны, я, тем не менее, не могу не пригласить вас на свой Рождественский приём. Без вас там станет совсем пусто.
- Простите? - опешила Гермиона. - Вы шутите?
- Нет, мисс Грейнджер, как вам такое в голову могло прийти! - почти обиженно воскликнул Слизнорт. - Как я и говорил, без вас праздник - не праздник вовсе! Конечно, нам придётся обсудить ваше поведение. Всё-то вы витаете в облаках!
- Петрификус Тоталус!
Слизнорт упал прямо на Гарри, но тот, сохраняя спокойствие, легко отшвырнул его от себя. Профессор МакГонагалл, единственная из всего преподавательского состава, осталась сидеть на месте. Кажется, она даже стала есть с ещё большим аппетитом. А профессор Дамблдор, произнеся контрзаклятье, сказал, что Рон должен к нему заглянуть.
- Но, подождите, - добавил Дамблдор, направляя на Слизнорта палочку и поправляя его растрёпанную причёску. - Мистер Уизли, насколько я помню, ваша палочка неисправна.
- Нет, профессор, моя палочка была не исправна на, ай! Да! Моя палочка неисправна, - исправился Рон, потирая ушибленный бок.
Гермиона благодарно посмотрела на Гарри.
- Какое досадное недоразумение, - покачал головой Дамблдор. - Вы, видимо, хотели стряхнуть ворсинки с мантии Горация, но что-то пошло не так.
- Так и есть, профессор Дамблдор. - закивал Рон, уничтожающе просмотрев на Слизнорта. - Что-то, действительно, пошло не так.
На выходных Джинни, увидев протянутое приглашение, взяла его. И шлёпнула им Гермиону по плечу, сказав, что у неё есть своё. И вообще, чтобы там не сделал Слизнорт, пропускать единственное Рождественское мероприятие Хогвартса - не самая лучшая затея.
- А что ты считаешь лучшей затеей? - с интересом спросила Гермиона.
- Покупать платья, разумеется! - воодушевлённо воскликнула Джинни.
Не то, чтобы Гермиона ждала другого ответа.
В Хогсмиде, как и на любое другое Рождество, было не продохнуть от обилия украшений и снующих учеников. Над головой, с незначительным перерывом, взрывались фейерверки. Под ногами бегали крохотные щелкунчики. Омелы, казалось, расцветали где не попадя и оплетали магией растерянных учеников, которым хотелось делать что угодно, но явно не целоваться. Сугробы не помогали картине мира: их было так много, что в некоторых можно было увязнуть и застрять до скончания времён. В один из таких сугробов Джинни толкнула Гермиону, мотивируя, что её кислое выражение лица портит атмосферу праздника.
Праздника не чувствовалось от слова совсем, на Рождественский приём Слизнорта идти не хотелось больше, чем совсем, но в какой-то момент всё стало почти терпимым. Огонь в камине отдавал синеватым цветом, лишь иногда разбавляемый всполохами ярко-красных вспышек (наверное, Пэнси хотела сделать что-то более праздничное, но получилось так, как получилось). Малфой спокойно разговаривал с Блейзом, и не сразу заметил, что из его рта вылетают крошечные облачка пара. Как если бы он был там, на морозе. Сам воздух тоже казался морозным и свежим, а в носу пощипывало и едва заметно холодило, так, словно его кинули в сугроб. Он продолжал разговаривать с Блейзом, ощущая, принимая снег в свои лёгкие. И почти наслаждаясь контрастностью от тёплой гостиной и стужи во всей грудной клетке.
|
