Прекрасный старый мир

Название: "Прекрасный старый мир"
Автор: Левиан
Бета: Solli
Гамма: Северный Змий, Jenny
Категория: джен с намёками
Пейринг: Перси Уизли, министр Скримджер, семья Уизли
Рейтинг: PG
Жанр: драма, юмор
Дисклеймер: Наши только тараканы
Саммари: У Перси есть шанс изменить мир… только к лучшему ли?
Примечание: Фик написан на игру «Тараканьи бега» на «Астрономической башне».
Примечание автора: Кое-что в тексте принадлежит Нилу Гейману, одна фраза позаимствована у Коты Хирано.
Примечание автора №2: Написание некоторых слов с большой буквы (Министерство, названия отделов) — личный таракан автора 
Тема задания: Авторский фик 11 — Переодеваются или меняют пол все вокруг

Пролог

В пятницу с самого утра шёл дождь. Не дождь даже — ливень. Вода падала с неба сплошной серой стеной, заливая такой же серый Лондон от запада до востока.

«Необычно для августа, весьма необычно», — рассеянно думал старый сгорбленный колдун. Он стоял на пороге своей лавчонки на Ноктюрн-аллее и смотрел, как грязные потоки воды с утробным бурчанием выплёскиваются из водостоков и несутся вниз по мостовой, подхватывая сломанные сушёные обезьяньи пальцы, использованные талончики с одноразовыми патентованными сглазами и скомканные обрывки пергамента, заляпанные чем-то, похожим на кровь. Единственный сточный желоб его собственной лавки, жалко приткнувшейся между проклятой и много лет как заброшенной «Хромой Ведьмой» и успешной по меркам аллеи «Всё для некромантии: в любое время дня и ночи мы предоставим вам свежие внутренности», оканчивался разинутой пастью василиска, в которой остался всего лишь один затупившийся каменный клык.

Колдун любовно погладил василиска по мокрому носу, развернулся и пошаркал внутрь лавчонки, не забыв запереть и зачаровать за собой дверь и повесить табличку «Обед», хотя точно знал, что сегодня в этом не было проку. Но привычка есть привычка, отметил он не без удивления.

Колдуна звали, как гласила выцветшая белёсая вывеска, Дж. А. Кроули, и занятием его вот уже семьдесят лет были «Любопытные предметы старины: торговля, скупка, оценка». Совершенно проигрышное дело на Ноктюрн-аллее: большинство местных не интересовались ни медной печатью Соломона с отколотым уголком, ни желтоватым слоновьим бивнем с промазанными на нём охрой и кобальтом рунами, ни нарукавницей-невидимкой, которые красовались на пыльных витринах.

Те же немногие (преимущественно — покупатели из «Некромантии»), что были привлечены тёмным очарованием узкого крыльца с резными перилами и необычно широкой для крошечной фасадной стены дверью, быстро уходили, отпугнутые то ли запахом варёного лука и старческого тела, то ли слоем грязи на полу и пятнистым серым светом, что струился из замызганного окошка под потолком. А может, складчатым, будто у мопса, лицом и равнодушным совиным взглядом хозяина. Кроули это не волновало; бывало, за рюмкой он хвастался, что цену себе знает и недаром был личным поставщиком бывшего министра. Которого именно министра, он не уточнял. У жены владельца «Некромантии», ведьмы неглупой и неразговорчивой (другие на Ноктюрн-аллее долго не живут), сложилось впечатление, что Кроули болтал вовсе не потому, что был пьян, а только ради того, чтобы не выбиваться из круга стариков, которые каждую субботу отсчитывали кнаты на самую дешевую бутылку, а выпив её, точно так же говорили, что некогда у них «покупал Сам».

Итак, Кроули зашёл в лавчонку, но в комнате для приёма покупателей не остался. Не стал сворачивать он и в сырую замызганную кухню, где на трёхногом столе исходил паром луковый суп. Вместо этого он проследовал в гробообразной формы спальню и с необычной для своих почтенных, хоть и засаленных седин ловкостью пригнулся и змеёй проскользнул под не доходящую до пола тканевую занавесь, не поднимая её. Он очутился в крошечной, два на полтора фута, каморке, сплошь заваленной потемневшими пергаментами, счетами и старыми налоговыми отчётностями. Решительной коричневатой рукой Кроули пронзил кипу исчерканных бумаг и вытащил из шелестящего пергаментного гнезда небольшой, окованный медью и серебром сундучок. Кряхтя, дотащил его до кровати и бухнул на одеяло.

— Да, — задумчиво проговорил он, обращаясь будто бы к сундучку, — не думал, что хоть что-то сдвинется, не думал.

Он открыл крышку, и на свет были извлечены два увесистых мешочка с галлеонами, набор скандинавских рун из мамонтовой кости, несколько подозрительных свёртков и, наконец, небольшая невысокая шкатулка из тех, в которых богатые ведьмы хранят кольца и серьги. Сработана она была из дуба, и весьма искусно — кольца, спиленные сучки и прожилки складывались в изящный силуэт дерева. Кроули любовно провёл по крышке ладонью.

— Да, — повторил он и выглянул в окно: там, в конце улицы, в обманчивых струях дождя мелькнула фиолетовая мантия в окружении ярко-алых. Он не по-стариковски задорно усмехнулся и подумал, что около получаса в запасе у него есть.

Деньги, руны и свёртки, кроме одного, он вновь убрал в сундук, который немедленно был водворён на прежнее место и завален бумагой, как палой листвой. Кроули знал, что всё его имущество в конечном итоге вернётся в лавчонку, точно так же, как знал, что та ему больше не понадобится.

Свёрток он небрежно пронёс в первую комнату и, держа его на вытянутых руках, распотрошил под одной из витрин. Запахло плесенью и ванилью, и гнилой кровью. Кроули, зажав скрюченной ладонью внушительный римский нос, взгромоздился на скамью и с чрезвычайной осторожностью водрузил шкатулку на узкую полку над прилавком. Вытащив волшебную палочку, он наколдовал слой пыли и паутину с тонконогим чёрным пауком, после чего слез и с видом человека, который только что выполнил опасную, но почётную работу, отправился на кухню — вознаграждать себя за труды луковым супом.

Как он и думал, требовательные удары в дверь раздались ровно через двадцать минут. Он встал, отставил в сторону тарелку и на мгновение позволил себе потянуться и сладко хрустнуть суставами — чтобы через секунду сгорбиться вдвое против прежнего и посеменить к двери навстречу аврорской проверке.

Он с наслаждением посмаковал ощущения человека, которому до заслуженного отдыха осталось чуть менее дня.

Шкатулка стояла на полке, и на её гладкой поверхности, на переплетённых ветвях и штрихах-листьях вспыхивали искры. Чем-то они походили на желуди или наливные поздние яблоки.

***

Ужасный старый мир

Обычно Перси Уизли любил субботы. Они напоминали о школе и о вечерах с книгой, и об уроках, и ещё о походах в Хогсмид, когда он, как староста, должен был следить за третьекурсниками в деревне (это очень утомляло, но вместе с тем наполняло гордостью и осознанием того, что он занят крайне ответственным делом). Но эта суббота не задалась с самого утра. Сначала Перси проспал лишние семнадцать с четвертью минут, отключив будильник и оставшись блаженно дремать в постели под шелест дождевых струй за оконным стеклом. Дождь шёл всю неделю, к концу её только усилившись, и Перси это порядком надоело. Потом он опомнился, вскочил и бросился одеваться. Как и всегда, когда он волновался, за ним по квартирке свитой летали мелкие предметы. Сегодня это была кофейная кружка с узором в виде четырёхлистного клевера, убийственно оранжевого цвета галстук и чернильница с пером.

Перси, почистив зубы, но забыв причесаться (его медно-рыжие волосы стояли дыбом, словно он сунул пальцы в какой-нибудь отцовский «торстер»), выскочил, еле захлопнув перед назойливыми преследователями дверь, и прямо с порога аппарировал к Министерству. Мироздание работало точно по графику, неприятности продолжались: он угодил во внушительную лужу и в таком виде влился в длинную очередь магов в вестибюле.

Министр Скримджер, мало выделявший Перси — как и каждого из полудесятка своих младших помощников — издал осуждающее «тх!», укоризненно стукнул тростью по полу и развернулся в сторону своего кабинета, через плечо бросив Перси и паре старших помощников, чтобы те следовали за ним.

Таким образом Перси Уизли получил первое в своей жизни дисциплинарное замечание.

Когда Перси шёл к лифту, многие сотрудники Министерства оборачивались: настолько стыдливый румянец полыхал у него на щеках и так скорбно были опущены уголки рта.

— Уже увольняет? — с ужасом в круглых влажно-карих глазах спросила какая-то молодая ведьмочка, но прежде чем Перси успел ответить, людской поток унёс её.

На самом деле он предпочёл бы действительно быть уволенным, а ещё лучше — казнённым на месте. А совсем хорошо, грустно подумалось Перси, будь сегодня был выходной. Неудачные дни он предпочитал проводить в одиночестве.

Не успел он додумать эту мысль, как от стены отделилось высокое продолговатое красное пятно (так ему показалось, потому что смотрел он краем глаза, поправляя сползшие на кончик носа очки), вытянулось в высоту не менее семи футов и уверенным шагом направилось в сторону Перси. Прежде чем тот успел сообразить, что куски стен сами по себе не ходят даже в Министерстве Магии, мощный толчок в грудь свалил его на ковёр. Сверху медленно спланировали все бумаги, что Перси берёг как зеницу ока, а коробка со старыми папками из архива шлёпнулась ему на колени.

Перси решил, что это всё вполне закономерно — хотя кусок стены и мог, как оказалось, весьма резво передвигаться, вряд ли от него следовало ожидать изысканной вежливости. А потом он поднял с пола очки, надел их и обнаружил, что каменный гигант оказался оперативником Хиггсом из аврората.

Да, зрение у Перси было даже хуже, чем просто «не очень».

— Доброе утро, — пробормотал он. В ответ Хиггс и ещё несколько волшебников, ползающих по коридору и собирающих упавшие Хиггсовы бумаги и коробки, буркнули что-то не слишком приветливое. Перси в панике бросил подслеповатый взгляд поверх их голов: Руфус Скримджер величественно плыл в людской толпе, как гордый фрегат. Его рыжая с сединой шевелюра («львиная грива» — по словам журнала «Ведьмополитен») выделялась в море окружающих чёрных, седых и русых волос как королевский флаг. Или как корона. Перед ним уважительно расступались.

Министр терпеть не мог опаздывающих и отстающих.

Перси подскочил не хуже детской прыгучей игрушки, похватал с пола свои бумаги (те, по счастью, не разлетелись по коридору, а опустились ему на живот) и бросился к лифту.

Скримджер, кажется, ничего не заметил. Зато один из старших помощников посоветовал Перси пить зелье от одышки.

Тяжело дыша, Перси позволил себе привалиться к обитой фиолетовой тканью стене. Острый край одной из папок тяжело давил на живот прямо над пряжкой мантии, но в этот момент Перси был абсолютно, целиком и полностью счастлив: он всё же попал в один лифт с министром.

***

К концу дня невезение Перси обострилось настолько, насколько это было возможно.

Это был худший день в его жизни (если не считать девятого дня рождения, когда близнецы испортили его праздничный торт: Джордж начинил левую половину флоббер-червями и жгучим чихательным перцем, а над правой поработал Фред — Перси до сих пор помнил, как торт, разбрызгивая червей и перец, взлетел под потолок и там взорвался).

Всё падало у него из рук.

Кофе, который его попросили заварить, пролился Скримджеру на стол и, что было самым ужасным, попал на элегантную бежевую с золотой отделкой мантию министра.

Служебные записки, которые он должен был отправить, по большей части загорались у него в руках.
Зачарованные ковры собирались складками у Перси под ногами. Только под ногами Перси, остальные же ходили как по ровно подстриженному газону.

Он ставил кляксы. Кляксы! Такого с ним не бывало даже на первом курсе.

За наколдованными окнами начинала собираться гроза, стоило ему пройти мимо.

Что хуже всего, он три раза сталкивался в коридоре с отцом.

Персиваль Игнациус Уизли склонялся к мнению, что мир был бы проще, лучше и чище, если бы в доброй семье Уизли третьим сыном оказался бы кто-то другой. Кто-то менее лишний.

К примеру, первые сыновья были умны, мужественны и родились в то время, когда их семью ещё не называли «толпа этих Уизли». Четвёртый и пятый (проще называть их в одно слово: Четвёртыпятый) оказались не по годам талантливы и изобретательны — с запасом на несколько поколений вперёд. Шестой ничем не выделялся, зато дружил с Гарри Поттером. Не то чтобы это имело такое уж большое значение или было чем-то хорошим, особенно в свете некоторых событий последних лет, но, тем не менее, это уже было Что-то.

Ну а Джинни — она же «седьмой ребёнок» — просто была, и этого более чем достаточно.

Перси в этой симфонии потерялся. По словам Четвёртыпятый и Шестого, он был «занудой», по выражению Первого и Второго — «молодец, Перси» (говорилось это с доброй усмешкой старшего брата), родители обычно звали его «Перси, присмотри» или «Перси, как хорошо!», или «Фред, Джордж, берите пример с Перси!», или «Не трогайте Перси, он занимается!».

Джинни же всегда была сама по себе, как бы ни хотелось Перси ей покровительствовать.

Словом, Перси считал, что не любит свою семью и имеет на это полное право.

И сегодня лицо кого-то из Уизли было последним в списке того, что он хотел увидеть.

Когда рабочий день закончился, он вздохнул с невероятным облегчением, отчего букетик садовых цветов на столе бодро вспыхнул. Мучительно покраснев, Перси залил его невероятным количеством воды, весьма неудачно для человека, получившего двенадцать ТРИТОНов, и заторопился домой.

Впервые за всё время, что Перси работал в Министерстве Магии, ему пришлось взять на дом такое количество бумаг. Он аккуратно переложил их в свой потёртый портфель, истово надеясь, что у того по дороге не отвалится дно или замок.

До дома он шёл целый квартал, не в силах аппарировать к порогу.

И находился при этом в состоянии человека, которому сказали, что он — потенциальный анимаг-амёба.

Во-первых, он был крайне голоден, во-вторых — крайне недоволен жизнью.

До того, как должны были выдать зарплату, оставались семь дней и полдесятка яиц сомнительной свежести, корзина лука и пучок спаржи — никак не пища для здорового молодого организма.

До довольства жизнью оставалось внушительное количество ступенек на карьерной лестнице. Дело осложнялось тем, что, стоило Перси более-менее подняться, как следовала встряска, и он каждый раз падал туда, откуда начинал. Это ощущалось так же драматично, как и звучало.

Новой путеводной звездой засиял Скримджер. Он был энергичен, резок, умён, беспощаден и практичен: то есть имел всё для того, чтобы Перси смотрел ему в рот и ловил каждое слово.

Втайне Перси мечтал когда-нибудь стать таким же, только ещё выше, внушительнее и холоднее, и можно без трости. Мечта была совершенно детская, но Перси это не останавливало. Он лелеял её с самоотверженностью человека, не успевшего домечтать в семь, восемь и девять лет.

Он мечтал о власти, теперь его мечта обрела внешность и манеры.

Когда он наконец достиг обшарпанной двери съёмной квартиры под крышей, у него осталось только одно, первобытное и неконтролируемое, желание — наесться до отвала, принять душ и немедленно заснуть на тахте.

Вместо этого на пороге его встретили кружка и чернильница, которые со всей страстью обиженных домашних питомцев выплеснули своё содержимое ему на мантию. Галстук преданно обвился вокруг шеи, и Перси стоило немалых трудов его сорвать.

— Мерлиновы панталоны! — громко, по праву каждого взрослого самостоятельного человека, сказал Перси, и его голос разнёсся по мансарде, вспугнув воркующих за стеной голубей.

В целях экономии он выбрал квартиру, переделанную из чердака, и утешал себя тем, что из наклонного окна открывался прекрасный вид на бескрайнее небо и солидный кусок таинственного маггловского Лондона.

Он водворил вещи на законные места, поглядел на пламенеющий в окне закат и отправился готовить яичницу из одного яйца и подобие лукового супа.

Если первая удалась, то последний вонял так, что Перси забеспокоился, не перетравил ли он ни в чём не повинных соседей. Он уничтожил варево, но запах остался витать в воздухе, как призраки всех, когда-либо умерших от пищевого отравления.

Потирая бурчащий живот, Перси взял бумаги и прошёл из кухни в спальню, которая являлась также и гостиной, и кабинетом, и гардеробной. Там он чинно уселся в старое кресло, чудом, точнее, магией, втиснутое между односпальной кроватью и громадным внушительным дубовым бюро (его Перси как-то увидел на аукционе и купил, проявив редкую для себя расточительность).

Раскладывая бумаги и приготовившись писать отчёты, Перси заметил, что последняя картонная папка как-то подозрительно бугрится. Да и весила она чуть больше, чем полагалось.

Естественно было её открыть, что Перси и сделал.

В ворохе безнадёжно смятых бумаг, как драгоценность в мягкой упаковке, лежала плоская деревянная шкатулка. Перси машинально взял её в руки и повертел. Коричневато-янтарное дерево, отливающее рыжим в свете лампы, приятная отполированная поверхность. Всю её покрывал узор, напоминающий раскидистые ветви дерева.

Она нравилась с первого взгляда.

Но Перси был удивительно (для мага) логичен.

Он не посчитал, что шкатулка материализовалась в его папке в качестве вознаграждения от Вселенной за неудачный день. Она определённо принадлежала Хиггсу и так же определённо её следовало вернуть, сомнений на этот счёт быть не могло. Существовал ещё и худший вариант: в руках у Хиггса была коробка с конфискованными подозрительными артефактами, и с таким же успехом шкатулка могла выпасть оттуда.

На этот счёт имелась Особая Инструкция Министерства (дополненная и переработанная для Тёмных Времён) и Перси намеревался поступить в точности по ней. Он приготовился медленно положить шкатулку на стол, как вдруг внутри неё что-то глухо щёлкнуло, будто раскололся спелый орех, и крышечка шкатулки приоткрылась.

Перси замер. Мысленно он уже видел свой некролог на последней странице «Пророка». В голове пронеслось нечто похожее на «Так вам всем!» или, может быть, «Вот умру, и будете плакать!», но кому «всем» и кто будет плакать, Перси для себя уточнить не успел, потому что шкатулка выпала у него из рук, сочно шлёпнулась на бумаги и задрожала. Задрожал и Перси.

Некоторое время ничего не происходило.

Потом…

— Отлично, — сказал незнакомый голос, — просто чудесно. Невероятно. — В голосе слышалось недовольство человека, простоявшего полчаса в очереди за клубничным мороженым, в то время как ему нужно было шоколадное.

Перси, всё ещё дрожа, поднял взгляд. Прямо перед ним стоял некий бледный тип с всклокоченной гривой спутанных медно-рыжих волос.

Тип опирался длинными белыми руками на бюро. Правая ладонь лежала на Акте о Вынужденной Переработке Третьего Закона о Наследии у Троллей, вторая — на папирусной промокашке.

Тип был абсолютно голый.

— Ой, мама, — сказал Перси густым басом.

— Интересно, — удивился тип, — не припомню такого сына.

Перси только пискнул, когда тот развернулся, продемонстрировав белые в розовых пупырышках ягодицы и ноги, покрытые редкими рыжеватыми волосками, и вышел из комнаты. Со спины он выглядел не так устрашающе, так что через три минуты Перси смог расцепить сведённые пальцы и выпустить шкатулку. Ещё через полминуты со стороны кухни раздался отчаянный звон.

Перси выскочил из кресла, как снитч, вылетающий из сундука, и бросился на звук.

— А пожрать что, совсем нет? — тоскливо спросил тип. Он бродил по маленькой аккуратной кухоньке (предмет особой гордости Перси!) и заглядывал во все немногочисленные пакеты, корзинки и кастрюли.

— Есть, — деревянно сказал Перси. — Яйца в леднике и лук в корзине у окна.

— О! — Тип выглядел разочарованным. — Опять лук? Не надо, не отвечай.

Он хозяйским жестом взгромоздил корзинку на стол, порылся в ней и триумфально извлёк самую крупную луковицу. Перси наблюдал за происходящим с животным ужасом во взгляде.

Потом тип повёл себя ещё страннее: он уселся за стол, понюхал луковицу и принялся её сноровисто очищать, полосками сдирая кожицу. Как апельсин, отрешённо отметил Перси. Когда вся кожура оказалась на полу, тип окончательно и бесповоротно перепугал Перси до полусмерти: он примерился и крепкими белыми зубами откусил от луковицы по меньшей мере половину.

В кухне остро, свежо и грустно завоняло, перебивая запах подгоревшего лукового супа.

— Как тебя зовут? — спросил тип, когда прожевал и смачно сглотнул. Перси сглотнул тоже.

— Эээ… П-перси. А вас?

— «П-перси»? Хорошее имя, — одобрил тип и вновь укусил истекающую соком луковицу. — А я — Ловкий, Злокозны Ловкий. — Он тщательно жевал, и «Ловкий» прозвучало как «Ло`окий».

— Вы иностранец?

В книжных лавках за последние месяцы появилась масса брошюр на тему «Как спастись от проникшего в ваш дом тёмного колдуна». Половина из них советовала обезвреживать злоумышленника («если вы молодой холостяк, живёте один и вам нечего терять»), в другой рекомендовали завести с возможным Упивающимся Смертью душеспасительный разговор («если вы любите острые ощущения и вам нечего терять»). Все издания сходились в одном: противника нужно было отвлечь, а самому — бежать в сторону аврората. Если вам нечего терять.

— Что-то типа этого, — буркнул Ловкий. Он отложил луковицу, а сам откинулся на спинку стула, поглядывая на Перси сыто и лукаво.

— У-йдите из моего дома н-немедленно, — внушительно велел Перси огрызку луковицы, — иначе я буду вынужден… вынужден… — Он выхватил волшебную палочку и (надо отдать ему должное, всё это заняло менее секунды) наставил её на Ловкого.

— Заикаешься? — кисло спросил Ловкий. — Могу исправить. Тыкалку убери.

Он щёлкнул пальцами с длинными жемчужно-белыми ногтями, и палочка Перси в тот же миг оказалась там, где была — в кармане мантии.

— Пойдём, — велел он, — теперь поговорим. Ненавижу болтать за едой.

Он направился назад в комнату, и Перси волей-неволей вынужден был последовать за ним. Покорно, как кролик за удавом, народ Израиля за Моисеем или, что самое верное, как ошарашенный хозяин за наглым незваным гостем.

На пороге Ловкий остановился и бросил:

— Отличный вид.

Перси машинально повернул голову. Панорама из наклонного треугольного окна действительно открывалась прекрасная: алое закатное небо и ослепительное золотое солнце в стёклах. Но он как-то привык.

— А вот так, пожалуй, мне намного, намного больше нравится, — договорил Ловкий Злокозны каким-то иным голосом: более молодым и более задорным.

Персиваль Уизли к тому же был ещё и завзятым материалистом. (В двадцать лет с людьми такое случается.) Единственным пантеоном для него были пять исключений к закону Гампа об элементарных преобразованиях. Даже когда ему говорили, что Великий Мерлин мог одним движением брови наколдовать накрытый на двадцать персон стол, Перси не хуже Мерлина двигал бровью, поправлял очки и отвечал, что «легенды и предания не могут считаться достоверным источником информации».

Поэтому когда Перси вновь взглянул на Ловкого и увидел, что тот словно бы стал ниже ростом и немного уже в плечах, а также на нем внезапно появилась одежда, то удивился настолько, что со стороны казалось, будто бы он совсем не удивился.

Одежду себе Ловкий тоже выбрал необычную, руководствуясь чем угодно, только не принятыми в обществе правилами. На нём были узкие (такие узкие, что надевать их, наверное, нужно было с мылом) синие джинсы с белесыми проплешинами, нечто вроде ярко-желтых спортивных кед и длинная чёрная футболка с надписью неприятного кроваво-красного цвета. На груди та гласила: «The bird of Hermes is my name, — а на спине: — Eating my wings to make me tame»*.

В маленькой комнате, которая, как и её владелец, казалось, появилась на свет бедной, но солидной, полной самых классических оттенков белого и коричневого, Ловкий смотрелся откровенно диссонансно. Но чувствовал себя более чем свободно.

— Да, — сказал он, оглядываясь, — жизнерадостно. — И немедленно плюхнулся на аккуратно застеленную кровать.

— Спасибо, — прошептал Перси.

Это было странное чувство — чувство, которое испытывает деревенский житель, когда в гости неожиданно заваливается кузен из города и приносит с собой дуновение Большой Жизни, которой его провинциальный брат никогда не видел. Собственная уютная комната неожиданно показалась Перси бедной, убогой и какой-то… скучной. Да, скучной.

— Всё это, конечно, очень хорошо, прекрасно и всё такое, но — с энтузиазмом говорил тем временем Ловкий, — не будем терять времени, Перси.

Ловкий Злокозны очень торопился. Мир ждал его, и маленьким препятствием на пути к нему был только один занудный и одинокий двадцатилетний юнец.

Впрочем, юнец был рыжий и этим ли или чем-то другим ему нравился.

Перси молчал. Он неожиданно понял, где уже видел лицо Ловкого — в зеркале, в собственном отражении, — и теперь обдумывал эту мысль.

— Чего вы хотите? — прокаркал он наконец.

Лицо Ловкого немедленно озарилось самой дружелюбной улыбкой. Он подскочил, ухватил Перси за локоть и силой усадил в кресло.

— Ничего такого, — сказал он, возвышаясь над Перси во весь рост (шесть футов и два с половиной дюйма), — совершенно ничего особенного. Ты, наверное, уже догадался, кто я такой?

Перси промычал что-то невразумительное и помотал головой.

— Метаморфомаг? — рискнул предположить он.

— Хм, — разочарованно отозвался Ловкий. — Всё очень запущено, мой юный друг. Ну ладно, в конце концов, чем меньше ты знаешь имён, тем ты счастливее. Блаженные слепые младенцы, как говорил один мой приятель. Так вот — я твой Шанс, я твоя Удача и твоё Безымянное Счастье. Ты хочешь быть счастливым, Персиваль Игнациус Уизли?

— Чего?

— Понятно. Хочешь, хочешь. Все люди всё время хотят быть счастливыми.

— Чего?

— Послушай, — раздражённо спросил Ловкий, — тебе известны другие слова и правила их сложения в чёткие, ясные и осмысленные фразы? Нет? Тогда молчи и учись.

От незаслуженной обиды у Персиваля Игнациуса Уизли прорезался громкий начальственный голос.

— Какого лысого Мерлина?! — завопил он.

— Надо же, — удивился Ловкий, — известны. Приношу свои извинения. Ну-ну, спокойно, — быстро добавил он, когда заметил, что Перси порывается встать из кресла (ничего, конечно, не получилось).

Дальше Ловкий заговорил таким голосом, каким говорит вчерашний выпускник Равенкло, когда пытается помимо нужных вам трёх унций драконьей печени продать старую занавеску, бочку просроченных жучиных глазок и старушку-аптекаршу в качестве особо выгодной покупки.

— Итак, Перси, у меня к тебе деловое предложение. Сейчас я нахожусь в состоянии некоторого упадка и крайне нуждаюсь во взаимовыгодном партнёрстве. Ты, как я вижу, тоже своими жизненными обстоятельствами недоволен. Ты человек деловой и понимаешь всё с первого раза, так что обойдёмся без долгих речей, скажи только одно слово: да или нет. Ну?

— Ой, — сказал Перси и икнул: не то от страха, не то от плывшего по комнате густого лукового запаха. — А всё-таки кто вы?

Ловкий закатил глаза.

— Если слова «неудачливый аватар» тебе о чём-то говорят, то я — он и есть. Но ты не думай, — быстро добавил он уже другим голосом: жарким мальчишеским, — я не приношу неудач. У кого хочешь спроси — я в жизни никого не обманывал. Можешь считать меня джинном из бутылки…

— Все арабские товары обязаны иметь сертификат, — зачем-то сказал Перси.

— …или четырёхлистным клевером, или твоей доброй феей, или сгустком бо… бож… благороднейшей! энергии. В любом случае ты не пожалеешь о том, что мы встретились.

В этот момент волосы у него на голове встали дыбом, глаза засверкали, а зубы оскалились в экстатической ухмылке. Перси вжался в кресло и всё понял. Сейчас его занимал только один вопрос.

Как, как начинается кодовый номер экстренного вызова бригады колдомедиков из Святого Мунго?!

— Видишь ли, ты можешь подумать, что я шарлатан — отнюдь нет! Хоть у моей семьи можешь спросить: Ловкий всегда ведёт честные дела, никто не остаётся внакладе!

«Четыре-четырнадцать, — думал тем временем Перси, — или нет, пять-четырнадцать…» Кроме того, ему нужен был любой, хотя бы даже и сломанный, камин.

— Я могу дать тебе то, чего ты хотел всю жизнь, только щёлкнув пальцем! — Ловкий устроился на крышке бюро и одной рукой тряс Перси за воротник, а в другой держал яблоко, которое время от времени надкусывал.

«С психами нужно только соглашаться!» — с облегчением вспомнил Перси, и его картина мира медленно начала возвращаться к прежнему равновесию.

Вечер уже опустился на Лондон, темнота заползла и в комнату. Перси стало по-настоящему страшно. Один, наедине с сумасшедшим метаморфомагом, который законы трансфигурации просто игнорирует. И законы Министерства тоже.

— …от тебя на первом этапе требуется только высказать пожелание, а от меня — сделать так, чтобы оно исполнилось.

Перси понял, что что-то пропустил, но решил не показывать виду.

— Хорошо, — быстро сказал он, — я согласен, только мне нужно отойти. На секунду.

Ловкий просиял, но воротник держал крепко.

— Сначала уговор, остальное потом. Итак, говори, чего хочешь?

— Ну, — сказал Перси, — может быть, вы вернёте мне луковицу и яблоко? Знаете, зарплата…

Ловкий зарычал. Перси побледнел и решил записаться на курсы боевой магии. Если останется цел и невредим.

— Это должно быть что-то, напрямую меняющее твой мир, — разъяснил Ловкий неожиданно терпеливо. — Понимаешь меня? Что-то, что тебе давно хотелось изменить в этой Вселенной.

Зелёное пламя в камине уже сияло перед мысленным взором Перси; сияли и добрые мудрые глаза колдомедиков, которые отвели бы Злокозны туда, откуда он, судя по всему, сбежал.

«Борода Великого Мерлина! — взмолился Перси. — Что мне сказать этому психу?!»

Решение пришло очень быстро: если Ловкий испытывает такое сочувствие его судьбе, пусть подумает над тем, как её исправить, в то время как сам Перси тихо выберется из его железной хватки.

— Я хочу, — выпалил Перси, и на секунду пожалел даже, что имеет дело всего лишь с сумасшедшим, — чтобы министр Скримджер относился ко мне лучше!

Ловкий выглядел удивлённым: приподнял брови и скривил тонкие губы.

— Весьма, весьма… — пробормотал он в конце концов. — Весьма романтично. Но область чувств человеческих не в моей власти, я оперирую более приземлёнными понятиями. — И он крепко задумался.

Прежде чем Перси сообразил, что что-то Идёт Не Так, Ловкий Злокозны радостно улыбнулся, и в этой улыбке было что-то от Фреда и Джорджа, и от счастливого младенца в материнских объятиях, и от Упивающегося Смертью, на той неделе взорвавшего себя вместе с мостом.

— Да будет так, — сказал он тихо, серьёзно и внушительно. — Если я не могу изменить человека, я открою его для изменений.

За долю секунды до белой вспышки Перси всё осмыслил, но забыл это ещё быстрее.

Мир вокруг потонул в свете, потом в темноте, а затем вынырнул — обновлённый. Другой.

Прекрасный новый мир

Перси Уизли проснулся от собственного громкого чиха: лучик солнца щекотал нос. Перси несколько секунд ошалело моргал, пытаясь сообразить, где находится, но тут оглушительно зазвенел будильник, одновременно с ним сработали Патентованные Мгновеннокипятящие Чары на чайнике и из кухни донёсся задорный свист.

«Я дома», — подумал Перси. Он испытал изрядное облегчение: всю ночь снилось нечто мутное, подозрительное и настолько правдоподобное, что под утро он в это «нечто» почти поверил. Но с каждой секундой бодрствования сон подёргивался туманной дымкой и к тому времени, как Перси закончил сбривать с подбородка рыжеватый пушок, который гордо именовал щетиной, совершенно забылся.

День обещал быть прекрасным. Перси уже чувствовал небывалый душевный подъём и был готов горы своротить. Вместо гор он пока что умял внушительный омлет по-французски, выпил две чашки кофе и рискнул надкусить сочную луковицу — а потом долго и тщательно чистил зубы. Третья чашка кофе преданно летала за ним по квартире. Перси залпом отпил половину, выскочил за порог и, вместо того чтобы аппарировать, сбежал по лестнице, насвистывая и завязывая галстук виндзорским узлом.

Он чувствовал, что мир сегодня к нему определённо благоволит.

Если на то пошло, в крови у Перси разлилось что-то вроде маленькой дозы Хулиганства.

Голуби бросились врассыпную, когда Перси с громким хлопком аппарировал в проулок возле Министерства. Он несколько секунд балансировал на каблуках на самом краю огромной вчерашней лужи, потом качнулся назад, крутанулся, щегольски взмахнув мантией, и аппарировал вновь: теперь уже точно в середину Атриума.

— С добрым утром, Перси! — крикнули из длинной очереди стоящих к лифтам. Перси, не глядя, приветственно махнул рукой и зашуршал свежим номером «Ежедневного пророка», позволив потоку служащих подхватить себя и понести в нужном направлении.

Воздух из-за множества погодных чар пах озоном и свежескошенной травой, от окружающих исходили ароматы чернил, пергамента и крепкого кофе пополам с зельем бодрости и ясного ума, и Перси вдыхал полной грудью: то была его родная стихия.

Ему понадобилось некоторое время, чтобы перестать мечтательно улыбаться и привести мысли в порядок, и в большую статью на передовице он вчитался уже в лифте, стиснутый чужими плечами и боками и оттертый в угол.

Сначала показалось, что это какая-то шутка. Но Перси был совершенно точно уверен, что День Апрельского Дурака никто не переносил на август.

К чести — или не к чести — Перси надо сказать, что он был в высшей степени твердолобым в том, что касалось основ его мира. Поэтому он вжался спиной в угол, чувствуя, как между лопаток стекают холодные капли пота. Лифт ехал невыносимо медленно. Перси нащупал в кармане палочку и лихорадочно применял к себе щекочущее заклятие — в надежде, что вот-вот проснётся. Не просыпался, зато нервно хихикал, отчего окружающие беспокойно оборачивались. Тогда его осенило: когда высокая чернокожая женщина (Перси она была незнакома) с охапкой отчётов вышла, он рыбкой втиснулся на её место и почти положил подбородок на плечо другой леди, которая также читала «Пророк». Может быть, думалось при этом Перси, кто-то подшутил и заколдовал его газету?

Но стоило ему поправить очки и прищуриться, как лифт дёрнулся и остановился, а мягкий мужской баритон объявил: «Уровень второй. Отдел Обеспечения Магического Правопорядка, включающий…» Перси вышел как маленький ребёнок, на которого родители наложили простенькое Направляющее заклятие. При этом его подбородок всё ещё лежал на плече незнакомой леди (плечо было худым и острым, и сиреневая ткань форменной мантии обтягивала его весьма изящно), и Перси опомниться не успел, как получил по носу свёрнутой газетой и чуть не оглох от раздавшегося над самым ухом заливистого смеха.

— Персиваль Уизли! — воскликнула леди. — Что вы себе позволяете?

— Я-а, — заикнулся Перси, разглядывая её. Эти светло-серые глаза, изогнутую верхнюю губу и небольшой розовый шрам на правой скуле он уже видел. Но не на женском лице! — Я-аа не-е…

— Ну и Мерлинова борода с вами, Уизли, — досадливо (и очень знакомым тоном!) сказала леди, развернулась и пошла в сторону штаб-квартиры авроров.

— Джж… Джек? — рискнул спросить Перси у её спины.

— Мисс Джейн Диксон, мистер Уизли, — отрезала леди, резко развернувшись, — и я вынуждена попросить вас соблюдать субординацию.

И она хихикнула.

— Хорошо, — сказал Перси. — Мисс Диксон.

До своего кабинета он шёл с застывшей на губах улыбкой, то и дело бросая по сторонам нервные взгляды. Определённо, сутки назад на этом уровне было чуть меньше женщин.

— Госпожа министр что-то запаздывает, — зевнул толстенький коротышка рядом с ним, пухлыми ручками прижимая к груди грязные свитки и коробку с ленчем. — Непохоже на неё.

— Ага, — кивнул Перси. Что-что, а иногда он всё же мог думать очень быстро. — Бывает. Как дела, м-м-м… Марк?

— Отлично, — просиял толстячок, — всё просто отлично. — И он проворно нырнул в полуоткрытую дверь Офиса по Регулировке Несанкционированных Трат, робко показав Перси большой палец. Ну в точности как Мери Брайт, скромная и тихая девица средних лет, почти такая же скучная, как и сам Перси.

Он наконец дошёл до кабинета, по дороге здороваясь на всякий случай со всеми встречными, захлопнул дверь так быстро, будто за ней бесновалась свора трёхголовых псов, и сполз по стене. Упавший к его ногам «Ежедневный пророк» приглашающе зашуршал. Перси поднял его, трясущимися руками поправил очки и вновь принялся за чтение.

«Министр Скримджер считает, что минимальные расходы по содержанию Азкабана следует…»

« — Я полагаю, — сказала госпожа министр в интервью нашему корреспонденту, — что мы должны законодательно обязать семьи заключённых выплачивать…»

«От комментариев отказался также и Нарцисс Малфой. Напомним, в июне этого года его супруга, Люция Малфой, была арестована по обвинению…»

«Альбина Дамблдор, по своему обыкновению, воздерживается от комментариев, которые можно истолковать однозначно, но вместе с тем директриса Хогвартса ясно дала понять, что…»

«Скандальные кадры: нашему корреспонденту удалось сделать несколько снимков тюремной камеры знаменитого преступника Ригеля** Лестранжа…»

Перси поймал себя на том, что, привалившись к ножке стола, разглядывает чёрно-белую колдографию, где высокий и болезненно худой мужчина с гривой длинных, давно не чесанных чёрных волос в бешенстве бьёт кулаками по железной решётке.

Он аккуратно свернул газету и отложил её в сторону. А потом всхлипнул, ещё раз и ещё — и вскоре уже безудержно хохотал.

Всё-таки на его долю тоже досталось немного чувства юмора. Хоть оно и было запрятано, в точности как луковица в шелуху, в несколько слоёв педантичности и занудства. Перси провёл пару весьма весёлых минут, пытаясь вообразить себе грозного Того-Кого-Нельзя-Называть в облике леди.

Потом он прокашлялся, бросил ещё один взгляд на страницы «Пророка», пестрящие предупреждениями и сообщениями о катастрофах, и смеяться перестал.

Затолкав газету в папку для входящих документов, он поправил галстук, достал палочку, приставил её к виску и несколько раз громко и чётко проговорил Успокаивающее заклятье. После чего отправился исследовать Министерство.

И исследовательский дух (правильнее будет сказать «зуд») оказался неожиданно силён.

Чудачества характерны для большинства магов — кто-то наслаждается своими, кто-то страдает от чужих, кто-то сочетает и то, и другое. Но Перси в этот день удивил многих — не каждый день младший помощник министра магии мечется с горящими глазами и перекосившимся галстуком по кабинетам и офисам, вглядываясь в лица всех, кто попадётся ему на пути.

Перси был так захвачен открывшимся перед ним «миром наоборот», что пришёл в себя только в буфете, когда напротив него плюхнулся на шаткий деревянный стул… то есть грациозно присела мисс Джейн Диксон.

— Вы сегодня не в себе, Персиваль, — заметила она, с быстротой докси поедая ленч. Перси ковырял вилкой в тарелке и завороженно наблюдал, как между тонких розовых губ мелькает ярко-красный язычок.

— Я себя не очень хорошо чувствую, — через некоторое время сказал он, размышляя, ответит ли женская ипостась Диксона так же, как знакомая ему мужская.

— В таком случае вам следует посетить госпиталь Святого Мунго, — немедленно сказала Джейн, — и пройти полное колдомедицинское обследование. Вы прекрасно знаете, что в такие времена с этим не шутят. Вы можете быть прокляты и понятия не иметь об этом.

Перси удовлетворённо улыбнулся и сделал мысленную пометку в блокноте.

— И лучше будет, если вы завтра же этим займётесь. Между прочим, — добавила Джейн, вставая (в её тарелке уже не было ни крошки, в то время как Перси только-только надкусил пирожок), — госпожа министр ждёт вас с отчётом. Не вздумайте опоздать — вы знаете, что она этого терпеть не может. — Она покачала головой и ушла, постукивая каблучками по золочёным плиткам пола.

Перси взглянул на часы и быстро принялся за салат. Вокруг царил ровный гул, похожий на шум прибоя; то и дело волнами взвивались высокие женские голоса. Перси казалось, что он попал в птичник.

Заодно он как мог систематизировал всё увиденное (так уж он был устроен). Выяснилось, что женщин в Министерстве действительно стало больше — как прежде больше было мужчин; проще говоря, все вокруг, кроме самого Перси, сменили пол.

Перси подозревал, что немного переборщил с Успокаивающим заклятьем — его удивляла собственная невозмутимость.

Всё как будто бы попахивало Большим Приключением.

(В детстве Перси не успел наиграться в «Мерлина, авроров и хроноворот» — любимая игра маленьких волшебников и ведьмочек.)

Помимо того, появилось приятное тёплое чувство от множества направленных на него заинтересованных женских взглядов.

Оу, подумать только, с ним флиртовал… флиртовала! Диксон! Прямо на рабочем месте!

Перси захихикал в кофейную чашку. Это была самая забавная вещь из тех, что с ним случались.

И, определённо, в этом новом мире Перси был Особенным. Он это чуял.

До сих пор шестого чувства у него не было (точнее, Перси безжалостной железной рукой холодной логики не давал ему проявиться даже в мечтах), но теперь, отпущенное на свободу, оно резвилось вовсю.

К кабинету министра он направился уверенной походкой, высоко держа голову и небрежно помахивая папкой. Мантия, обычно мешковато висевшая на его худощавом юношеском теле, теперь ниспадала крупными красивыми складками. А волосы даже причёсывать не надо было — они сами легли как полагалось. Словом, Перси являл собой картину успешного, энергичного и слегка франтоватого высокопоставленного чиновника.

Правда, возле двери спина будто бы сама по себе чуть сгорбилась, а плечи сузились — «нового» министра Перси всё-таки… не то чтобы побаивался… Скорее, заочно благоговел.

Но при взгляде на госпожу министра Перси понял, что его идеал никуда не делся.

Высокая, немного сутулая фигура, рыжеватые с проседью волосы, длинный узкий подбородок, тонкие губы и очки в элегантной золотой оправе — всё осталось точно таким же, как и было. В первый момент Перси подумал было, что он не единственный оставшийся «прежним» в этом мире и даже слегка обиделся. Но тут же разглядел у Скримджера небольшую, но округлую и чётко очерченную складками мантии грудь и мучительно покраснел.

— Добрый день, мистер Уизли, — сказала Руфь Скримджер. Голос был низкий и немного хриплый, будто когда-то раз и навсегда сорванный. И говорила она резко и отрывисто. — Вы подготовили пакты о ненападении на троллей? Идёмте.

Перси поспевал за ней без труда — как бы то ни было, а у «прежнего» Скримджера шаг был размашистей, — чем заслужил одобрительный кивок. Остальные помощники (точнее, помощницы) то и дело отставали, и министр останавливалась, кривила губы и постукивала тростью по ковру.

— Бессмысленные девицы, — пробормотала она в лифте себе под нос, но Перси услышал.

Мантии у неё тоже ничем не отличались от прежних скримджеровских, и Перси, далёкий от женской моды, только в Шестом судебном зале сообразил, что не так — все они были мужскими.

Ну да, мужскими, и толстая золотая цепочка, свисающая из нагрудного кармана, тоже была мужской, и ботинки, и, тем более, трость.

День становился всё чудесатее и чудесатее (так любила говорить Молли Уизли, когда у её детей случались спонтанные выбросы магии).

«А что с моей семьёй»? — подумал Перси.

Руфь Скримджер выступала с речью перед членами Уизенгамота в Седьмом судебном зале, и, судя по то и дело раздающимся аплодисментам, её слушали восторженно, но Перси впервые за всю свою жизнь не обращал внимания на то, что говорят власть имеющие. Он смотрел.

— Волшебница, известная под именем… — эхом разносилось по залу, но Перси переводил взгляд с узких наколдованных окон под самым потолком на золотисто-рыжие волосы госпожи министра и чувствовал себя так, будто в груди у него что-то теснилось и щекотало сердце, будто лёгкое пёрышко.

В этот момент он верил, что жизнь прекрасна, и, когда на последней фразе министра зал взорвался аплодисментами, Перси неистово зааплодировал вместе со всеми и, кажется, даже засвистел.

— …блестяще, Руфь, это, конечно, было блестяще. Я полагаю, вы их совершенно убедили, но вы не можете не признать, что расходы… дементоры, в конце концов, вы же знаете, что они…

— Благодарю вас, Коралина, но дементоры — не ваша забота. И расходы тоже. Когда я смогу увидеть ваш отчёт об охранных заклятиях на маггловских заводах?

— …этот проект Отдела Тайн, он совершенно неокупаем… и, конечно, «Ежедневный Пророк» вцепился в эту историю с Боунсом, как будто бы Министерство обязано…

Госпожа министр и сухощавая дама с короткими тёмными волосами, выглядящими как парик, шли впереди, Перси из вежливости приотстал, но время от времени до него доносились обрывки разговора.

— …что это также не ваша забота. Мы потеряли достаточно времени, недооценивая наших противников, и ваша вина, мадам Фадж, что Министерство так неосмотрительно распределяло ресурсы…

— Но специальные палаты госпиталя Святого Мунго — это традиция, помилуйте, Руфь!

— Традиция, которая забирает слишком много средств и не приносит престижа Министерству! Я настоятельно требую, чтобы к следующей субботе… я поручу это мистеру Уизли, он весьма благоразумный молодой человек.

У Скримджерова кабинета дамы распрощались; мадам Фадж пошла к лифту, и Перси показалось, что она держится за сердце. Хотя, может быть, она просто поправляла брошку на груди. Ох уж эти женщины…

Перси хотел было тоже откланяться, но госпожа министр кивком пригласила его внутрь и указала на кресло.

— Мистер Уизли, — заговорила она негромко, — я хочу сказать, что довольна вашей работой. Вы весьма талантливы и имеете склонность к административной работе. Министерству нужны такие люди.

Кровь бросилась ему в лицо.

— Я…

— Таким образом, — продолжала она, — я собираюсь повысить вас до моего старшего помощника. Конечно, вы прекрасно понимаете, что в ваши годы такой пост получает не каждый. И я ожидаю, что вы будете безупречно исполнять свои обязанности.

Перси судорожно сглотнул и кивнул.

— Вы, кажется, холостяк? — спросила она небрежно.

Перси снова кивнул и отвёл взгляд.

— Тем лучше, — пожала плечами госпожа министр, — сможете без проблем задерживаться на работе.

— Я всегда… — начал Перси.

— Я знаю, мистер Уизли, — перебила Скримджер, — именно потому я повышаю вас в обход сложившихся правил и традиций. — Она фыркнула. — Впрочем, не думайте, что продвижение по карьерной лестнице всегда даётся так легко и просто.

Она прошлась по кабинету, тяжело опираясь на трость. Перси ерзал на краешке кресла и чувствовал, что его щеки сейчас просто вспыхнут.

— Доклад о финансировании подготовительных учреждений для магглорождённых волшебников у вас? — неожиданно спросила госпожа министр. Перси вздрогнул и отвёл взгляд от колдографии на её столе — совсем юная рыжеволосая девушка в алой мантии с аврорскими нашивками и грузный седой мужчина.

Он порылся в своей папке с документами и, скорее интуитивно, чем осознанно, вытянул длинный, испещрённый пометками лист.

— Прекрасно, — рассеянно сказала Скримджер, запустив в волосы пальцы с тонко отточенными, покрытыми золотистым лаком ногтями. — Можете идти.

Перси мчался по коридору, не замечая веса огромной кипы бумаг у себя в руках. Со стороны могло показаться, что он вот-вот превратится в птицу. Лицо его сияло, глаза блестели.

В отделе его окружили сослуживцы — в основном девушки — и наперебой поздравляли.

— Ты теперь большая шишка, Перси, — дружески хлопнул его по плечу Марк, — уж не зазнавайся.

Перси улыбался так широко и искренне, что у него заболели щеки, но то была счастливая боль.

— Перси, — крикнула Джейн, — тут твоя мама хотела зайти, но у них опять рейд. Она прислала записку — у тебя на столе лежит.

Перси поблагодарил и пошёл в свой кабинет. Улыбаться ему уже расхотелось.

Записка была бледно-сиреневого цвета и нетерпеливо подпрыгивала на столе, ожидая, когда её распечатают.

«Дорогой Перси!
Я только что услышала о твоём повышении! Милый, поздравляю! Я всегда знала, что мой сын добьётся успехов. Я очень надеюсь, что ты забежишь к нам на уик-энд — папа будет очень рад тебя видеть, он страшно соскучился, и кто-то, наконец, должен приструнить твоих сестёр.
P.S. Я помню: никаких свитеров, никакой тушёной капусты!
Твоя любящая мать».

— Ух ты, — сказал Перси.

***

Нет, Нора совсем не изменилась. Всё так же шуршали в кустах гномы, скрипел флюгер на калитке, бродили по двору куры. У двери Перси запнулся о старый дырявый резиновый сапог. Из-под крыльца послышался тоненький издевательский смешок.

— А ну кыш! — крикнул незнакомый голос, и второй сапог полетел прямиком в стайку пикси. — Перси! — И через мгновение у него на шее повис тощий, огненно-рыжий долговязый мальчишка; Перси пошатнулся и ухватился за перила. — Где тебя носило, господин Старший-Помощник-Министра?

Мальчик ухватил его за руку и потащил на кухню, крича: — Папа, достопочтенный Персиваль Игнациус Уизли наконец-то почтил нас своим присутствием!

— Ланселот! Перестань вести себя как невоспитанная обезьяна и отпусти брата, дай-ка я на него посмотрю.

Низенький толстенький мужчина с копной кудрявых медно-рыжих волос (прямо как у самого Перси), ухватил его за локти и вытолкнул на середину кухни, а сам отошёл на пару шагов и подбоченился. Перси почувствовал себя немного неловко.

— Ах, Перси, — растроганно сказал он и утёр заслезившиеся (может быть, от витающего по кухне терпкого запаха лука) глаза. — Только что получили сову от твоей матери… Сынок, подумать только, ты — и старший помощник министра! Ты весь в своего прадедушку…

— Папа? — осторожно спросил Перси.

— Правда, пап, — фыркнул Ланселот. Он качался на стуле, и непохоже было, чтобы торжественность момента произвела на него хоть какое-то впечатление, — ты его смущаешь. Смотри, как бы он не зазнался. Подожди, Фредди и Джорджи живо собьют с него спесь.

— Нет, ну посмотрите только — такая карьера в двадцать лет! Ты Прюэтт, сынок, настоящий Прюэтт.

— Скажи это при маме, — фыркнул себе под нос Ланселот. — Перси, пойдём, ну пойдём же, мне столько нужно тебе рассказать. Пап, вы всё равно наговоритесь за ужином…

— Тогда нарвите в огороде зелени! — крикнул им вслед мистер Уизли. — Да выбирайте посвежее и не забудьте гонять гномов…

— Ну что? — поинтересовался Ланселот, раскачиваясь теперь уже на подвешенном к дереву колесе от «форда». — Что нового слышно в ваших кулуарах?

Перси в это время под предлогом сбора морковки искоса разглядывал его и поражался — никогда бы он не подумал, что Джинни станет таким… таким мальчишестым мальчишкой. Его сестра, конечно, росла немного… слишком озорной и не по-девчоночьи самостоятельной, но не настолько же!

И, Мерлинова борода, почему Ланселот?

— Ничего нового, — сказал он наконец, когда вспомнил, что надо бы ответить, — честное слово, ничего.

— Ну да. Как же. За «ничего» повышения не дают. И не надо так на меня смотреть — я помню все твои лекции про ответственность. Только это не про меня, конечно, — со вздохом закончил он.

Перси отложил морковку, выпрямился, откашлялся, поднял палец… но спросил только:

— Как дела в школе?

— Уф, Перси, до школы ещё месяц! И я уже сделал все задания на лето, если ты об этом. Кстати, — он притормозил, пятками пропахав во влажной земле две внушительных борозды, — знаешь, к нам сегодня приезжают Гермес и Гарри. Ронни в восторге, но папа заставил её убираться на чердаке, так что она теперь не в духе — жалуется, что все ногти обломала.

— Гарри? — моргнув, спросил Перси.

— Ага, — кивнул Ланселот. Он выглядел немного виноватым. — Ну, ты знаешь, я слышал, мама с папой шептались на кухне, что надо с ней немного… помягче. Всё-таки её крёстная… И ещё Билли пригласила на ужин этого своего жениха. — Он скорчил гримасу. — Ни слова не понимаю из того, что он говорит, но, кажется, наша сестра твёрдо намерена выйти за него замуж, хотя папе он и не нравится. Словом, у нас опять специальная палата Святого Мунго. О, это, кажется, сова Гермеса! — Он вскочил на ноги, указывая на крошечного чёрно-рыжего совёнка, летящего к открытому кухонному окну. — Я пойду, ладно? Вечером поговорим, ты же останешься, да?

Перси меланхолично помахал брату в спину пучком морковки, размышляя, сколько же у него, в таком случае, сестёр. Выходило как-то очень много.

До вечера Перси так и ходил по дому с этой морковкой, заглядывая то в одну комнату, то в другую. На одной двери было ярко-золотой краской выведено: «Комната Рональдины. Без стука не заходить». Перси этим пренебрёг, за что и получил по лбу пузырьком из-под лака для ногтей «Таинственная ведьма».

— Придурок! — заорала его сестра. — Ты когда-нибудь слышал о таком понятии как «личная жизнь»?!

Перси спустился на первый этаж, глупо улыбаясь. Там, устроившись на старом диване, сидели бок о бок Гермес Грейнджер и Ланселот, и отец как раз вносил поднос с чаем. Перси украдкой понаблюдал за ними, решил, что во всеобщем безумии они выглядят вполне органично, и решил дождаться мать и сестёр.

Августовские сумерки сгустились почти незаметно. Во дворе послышался хлопок аппарации — высокая, совершенно седая дама привела лохматую черноволосую девочку в очках. Та, похоже, дулась, но при виде Ланселота, Гермеса, Перси и мистера Уизли оттаяла и заулыбалась. Дама обменялась парой слов с мистером Уизли, бросила на Перси внимательный взгляд голубых глаз и попрощалась.

Следом появились и все остальные; Перси опомниться не успел, как его сжала в объятиях рыжеволосая женщина с усталыми глазами, потом с двух сторон налетели две совершенно одинаковые девушки и затормошили его, с ног до головы осыпав чем-то вроде феечной пыли. По гостиной Перси теперь расхаживал подпрыгивая и зависая в воздухе, но сестры наперебой уверяли, что это «пройдёт вот-вот, через пять минут, честное слово, Перси, ну десять — крайний срок, что ты дуешься!» Элизабет оказалась выше Перси на полголовы, и чтобы расцеловать его в обе щеки, ей пришлось чуть наклониться.

— Поздравляю, братик, — сказала она тепло. — Теперь у нас в семье есть Серьёзная Личность из молодого поколения.

— Милая, ты тоже могла бы сделать карьеру в Министерстве.

— Ну что ты, мам, ты же знаешь, я терпеть не могу половину тех напыщенных старых дев. В Гринготтсе я чувствую себя гораздо свободнее. Пусть лучше карьеру делает наследник-мужчина, который прославит нашу фамилию в веках, правда, мама? — И она взъерошила Перси волосы.

Отец звал всех к столу.

Ужинали на террасе. В воздухе парили бумажные фонарики, ночные мотыльки врезались в невидимый купол и мягко падали на траву. Перси налегал на картофельное пюре и булочки с джемом и был невероятно счастлив. Со всех сторон доносились обрывки разговоров, а он откинулся на спинку стула и жмурился в блаженной полудрёме. За его повышение все, даже Ланселот и Рональдина, выпили по рюмке эльфийского вина и теперь беседовали чуть громче, чем обычно.

— Я не уверен, что всё выполнил правильно, скорее всего, в древних рунах точно допустил одну ошибку… нет, даже две ошибки…

— Гермес, перестань, у тебя всё равно будет высший балл!

— Я так ей и сказала: мы не обязаны выполнять работу колдополиции, и для таких случаев нужно создать особую бригаду быстрого реагирования…

— Мам, но есть же авроры!

— Фредди, авроры не занимаются чепухой вроде заколдованных калиток у магглов в домах.

— Я Джорджина, пап. А что, авроры не должны аппарировать, если есть подозрение, что было применено тёмное колдовство?

— Балда, в министерстве нету столько авроров!

— Ронни, что за высказывания за столом? Ты девушка из приличной семьи, следи за своим языком!

— Они и аппарируют при малейшем подозрении. Так аппарируют, что потом не найдёшь.

— Миссис Уизли, это чудьесные булочки.

— Что? Ах да, спасибо, дорогой, но это мой муж готовит. Боюсь, встань я к плите, это была бы катастрофа.

— А помните знаменитую мамину кашу, к которой прилипали ложки?

— Джорджина!

— Пап, я Фредерика.

— Слушай, Гермес, а ты сам выбрал, по каким предметам будешь сдавать дополнительные СОВы?

— Ну, конечно, профессор Макгонагалл сразу предупредил, чего стоит ждать от этой комиссии, но я не собираюсь делать карьеру в Министерстве… А что, Ланс, ты серьёзно хочешь самостоятельно изучать руны?

— Ну, если ты мне немного поможешь…

— Дорогая, я надеюсь, ты хотя бы одно воскресенье проведёшь без того, чтобы разбирать фаны?

— Фены, милый, это называется фены. Представляете, магглы вместо элементарного сушащего заклинания пользуются такими штуками…

— Гарри, пойдём, отнесём твои вещи в мою комнату? Я как раз хотела тебе кое-что рассказать…

— Дождитесь пирога, девочки, он особенно удался. Гарри, положить тебе добавки?

— …если Элизабет — вылитая твоя мать, то признай, что Перси и Чарлина больше похожи на моего отца, смотри, такие же волосы…

— Я бы сказала, что наоборот, дорогой. Персиваль совершенно не похож ни на кого из Прюэттов, слава Мерлину…

— И для магического мира это первый случай, когда обычай был утверждён законодательно: «муж, в знак уважения и любви, берёт фамилию жены, и дети их называются так же», — дословная цитата из семейного кодекса тысяча тридцатого года…

— Гермес может спать в моей комнате, там достаточно места. И Перси тоже!

— Не говори ерунды, Ланселот, вы же не собираетесь улечься штабелями? Сейчас, я только перенесу кое-что из старой детской… Перси, останешься у нас? Нехорошо аппарировать на полный желудок.

Спустя полчаса шума и суеты все наконец решили, кто где будет спать, и успокоились; жениха Элизабет отправили ночевать во флигель, стены которого пришлось срочно сушить от влаги и плесени. Почему-то там же из трёх мягких кресел трансфигурировали кровать для Гермеса. Судя по мрачным взглядам, которыми обменивались родители, и усмешке Билли, шансов удержать влюблённых в разных комнатах на всю ночь не было.

Ланселот обиделся и, ворча, пошёл наверх. Вслед ему закричали, чтобы он не забыл принести две подушки для близняшек. Перси еле добрёл до комнаты, стянул мантию и без сил повалился на кровать. Впечатлений за день накопилось столько, что он даже не почистил зубы — а для Перси это было неслыханно!

Так счастливо и расслабленно он себя давно не чувствовал. Он даже шутил вместе со всеми. Выплясывал ирландские танцы с близняшками в гостиной. Мыл посуду после семейного ужина.

Определённо, этот мир был просто создан для него.

Да и был ли тот, другой, который он запомнил?

Скрипнула дверь.

— Перси? Перси, ты спишь? Я хотел с тобой поговорить… Перси?..

Но Перси Игнациус Уизли уже крепко спал, обняв обеими руками подушку, совсем как в детстве.

Ужасный новый мир

— Мерлинова борода, Мерлинова борода…

— Заткнись, баньши-плакальщица!

— Ронни, Джорджи, прекратите обе. Сейчас же.

Когда мистер Уизли говорил таким тоном, его лучше было слушаться.

Вся семья расположилась в креслах в комнате ожидания на пятом этаже госпиталя Святого Мунго. Рядом неловко топтался Гермес Грейнджер, которому места не хватило; Ланселот подвинулся, и они кое-как устроились на крохотной оттоманке.

— Ну, всё же будет хорошо? — тихо спросил Ланселот. — Я хочу сказать, мама же и раньше попадала в больницу, но… Но это ведь можно вылечить, правда?

— Не знаю, — мрачно отозвался мистер Уизли. — Ты слышал, что сказал целитель?

— Пап…

— Ланс, помолчи, пожалуйста.

Перси сидел в углу, обеими руками до боли вцепившись в волосы. Мысли его путались, но всё время возвращались почему-то не к матери, лежащей сейчас в закрытой одиночной палате с надписью «Последствия от малоизученных черномагических проклятий» на двери, не к недавно принятому законопроекту Министерства о сокращении финансирования исследовательских лабораторий Святого Мунго, не к нападению на Хогвартс, а к рождественскому дереву, которое искрилось и переливалось за двойными стеклянными дверями.

Вошёл старший целитель, отозвал мистера Уизли в сторону. Остальные с напряжённым вниманием наблюдали за разговором.

— Простите, — кашлянул Перси. Сестры смотрели на него заплаканными глазами. — Целитель, мы можем её увидеть?

Тот бросил быстрый взгляд на тёмно-фиолетовую министерскую мантию Перси, на нашивки на лацканах и поморщился.

— Не больше десяти минут. Не шуметь, к кровати близко не подходить. Ступайте за мной.

Мама выглядела ужасно. Ронни сдавленно пискнула и судорожно ухватила Перси за локоть, одна из близняшек (кажется, Фредди) прижала ладонь ко рту, сдерживая рвущийся крик. Элизабет была бледна, как приведение, Чарлина судорожно заламывала руки.

— Она спит? — жалобно спросил Ланселот.

— Она без сознания, — ответила молодая помощница целителя, сидящая у кровати. Её мантия была вся в пятнах и разводах от зелий.

— А всё эти дополнительные рейды, — сказал отец. — Твоя мать, Ланселот, пыталась выслужиться, и вот что получилось.

— Папа! — воскликнула Билли.

— Помолчи, Элизабет. — Он тяжело опустился на табурет, и в этот момент Перси понял, что отец-то гораздо старше, чем ему казалось. Волосы у него на висках уже совсем седые и редкие, а лицо покрыто морщинами

Ронни осторожно погладила мать по руке.

— Почему она такая холодная? — с ужасом спросила она. — Мама?..

— Немедленно покиньте палату, — вмешался целитель, — посещение окончено!

Поднялся шум, в палату вбежали две ведьмы, толкая перед собой стеклянный столик с пробирками и склянками.

В приёмный покой они спустились мрачнее стаи воронов. Элизабет отправилась к дежурной ведьме выяснять, когда разрешено следующее посещение, и заодно узнать, действительна ли ещё материнская школьная страховка от Гринготтса.

— Я знал, что когда-нибудь этим кончится, — сказал отец. Он присел на стул, держась за сердце. Гермес побежал за водой. — Стоило растить пять дочерей, — немедленно вспылил отец, — чтобы в трудную минуту стакан воды тебе поднёс магглорождённый парень!

— Папа, — зашипел Ланселот, — прекрати, это невежливо.

— И этот оболтус смеет делать отцу замечание!

— Пап, — кротко заметила Чарлина, — мы с Билли аппарируем в Гринготтс, целитель сказал, что лекарства недёшево обойдутся…

— Ну конечно же, он так сказал! Поспорить могу, что половину этих лекарств они перепродают потом назад в аптеки.

— Что ты, папа, — вмешалась Джорджина (или Фредерика), — они скармливают их гномам и бандимунам. Смеха ради.

— Мать при смерти, а ты всё шутишь!

— Папа, — вымученно попросила Ронни, — прекрати, на нас все смотрят.

— И ты помолчи, бессмысленная девица! Не смей затыкать отцу рот.

В этот момент очень кстати вернулся Гермес со стаканом воды.

Перси неуклюже топтался позади сестёр.

— Пап, — наконец заговорил он, — мне пора… Министерство…

— Ступай, сынок, ступай, я всё понимаю. Благодарю тебя, Мерлин, хоть у кого-то в нашей семье есть шанс заниматься делом, а не маяться ерундой и не тратить всю жизнь на толпу неблагодарных девчонок, которые только о себе и думают.

— Опять папа за своё, — закатила глаза Фредерика (или всё-таки Джорджина?), — это надолго. Не беспокойся, Перси, мы его успокоим и отведём домой.

Она вымученно улыбнулась. Под глазами у неё синели круги величиной с сикль.

Перси неловко чмокнул каждую из сестёр, пожал отцу и Гермесу руки, хлопнул Ланса по плечу и пошёл к выходу. По душе у него словно гиппогриф проскакал.

***

Министерство напоминало улей, в который кто-то потыкал палкой. В аврорате было не протолкнуться, процессы в судебных залах расписаны на две недели вперёд, а по коридорам сновали волшебники в колдополицейской форме.

— Ваша мать, Персиваль, кажется, пострадала при исполнении служебных обязанностей? — спросила Руфь Скримджер, когда Перси принёс ей кипу бумаг о проверке маггловских министров на следы применения Империо.

— Совершенно верно, — суховато сказал Перси. Он думал о том, как все вернутся в Нору, и отец снова примется кричать, что никто, кроме Перси, не оправдал его ожиданий; Джорджи и Фредди, конечно, попытаются его успокоить, но потом вспылят, Ронни расплачется (она такая слезливая в последнее время!), а Ланс запрётся у себя в комнате и включит приёмник.

— Мои соболезнования, — официальным тоном сказала госпожа министр. Перси поёжился, не в силах избавиться от видения ссохшегося материнского тела, лежащего на кушетке во всеми забытой палате, недвижного, покрывающегося пылью… Годами… — Вы, должно быть, хотите взять выходной?

— За свой счёт, — вставил Перси, не поднимая взгляда от полированной столешницы и своего отражения в ней.

— Положение в стране такое, что каждый министерский чиновник на счету, особенно такого ранга, как вы.

Ну конечно, всем он нужен: Ланселот не собирается возвращаться в школу, Гарриэтту Поттер не могут найти вторую неделю и поговаривают, что уже не найдут, Ронни ревёт ночами в подушку и боится спать одна, из буфета пропадает херес…

В голове у Перси гулко били литавры: тум-тум-тум…

Он больше недели не был в своей холостяцкой мансардной квартирке — то как придётся ночевал в Министерстве, превратив пару стульев в неудобную кушетку, то до рассвета сидел в Норе, вглядываясь в темноту за окном, ожидая, не выступят ли оттуда высокие фигуры в чёрных плащах.

— Вы можете взять три дня. Потом принесёте мне анализ ноябрьского восстания в Дублине и будете готовы выступить с речью перед русалками из озера Лох-Несс.

— Спасибо, мэм. Но речь должна была готовить мисс Диксон, разве нет?

— Не задавайте глупых вопросов, Персиваль. Я считаю, что вы справитесь с этим лучше, этого вам недостаточно?

По правде сказать, Перси с удовольствием послал бы и восстание в Дублине, и русалок, и озеро туда, откуда не возвращаются, и аппарировал бы к Норе.

— Спасибо, мэм, — вместо этого повторил он и хотел было выйти, но Руфь Скримджер неожиданно придержала его за рукав.

— Сядьте, — повелительно сказала она, сжав губы в узкую ниточку, и добавила чуть мягче: — Сядьте же, Персиваль.

Перси послушно опустился в кресло. Крохотная звезда с верхушки рождественского дерева подмигивала ему, и он прикрыл глаза, чтобы её не видеть.

— Поверьте, Персиваль, я понимаю, что вы сейчас чувствуете. Но Министерство больше не может позволить себе терять людей: ещё одно нападение, подобное нападению на Хогвартс, и мы проиграем. Сейчас наша задача — стабилизировать обстановку в стране. Мы должны показать людям, что держим всё под контролем, и эти вечерние патрули — вы проголосовали против, не так ли? — лучшее средство обеспечить безопасность граждан.

— Они вызвали мятеж в Дублине, — высказался Перси из вредности.

— Мятеж в Дублине вызвала акция Упивающихся Смертью, — возразила госпожа министр с улыбкой, которая могла бы показаться хищной. — Вы ещё очень молоды, Персиваль, и не знаете ирландцев — они готовы бунтовать по любому поводу, всё равно за кого и против кого. Достаточно арестовать руководителей, и этот поток иссякнет. Остальные британские маги в большинстве своём — люди благоразумные и законопослушные, они привыкли повиноваться решительному правительству.

Она помолчала, походила по кабинету, переставила несколько амулетов со шкафа с документами на каминную полку.

— Вы напоминаете меня саму в юности, мистер Уизли. — Она взяла со стола колдографию в рамке, повертела её в руках, провела кончиками пальцев по стеклу, словно стирая пыль. — Но, видите ли, восторженность имеет обыкновение проходить очень быстро, желание изменить мир во что бы то ни стало сменяется здравым пониманием того, что некоторые вещи невозможны в принципе…

Она вздохнула и побарабанила по столешнице. Перси рассеянно подумал, что получилось немного похоже на шуточный гимн Хогвартса.

— Видите эту колдографию, Персиваль? Здесь я со своим отцом. Я была единственным ребёнком в семье, а он хотел наследника-мальчика, и мы ссорились почти каждый день, до самой его смерти. Совершеннейшая чушь, не так ли, но она испортила отцу жизнь.

«И вам», — подумал Перси, глядя на мешковато висящую на её худых плечах мужскую мантию.

— Он имел обыкновение обращать внимание на внешние детали и не заботиться о содержимом. Почти так же, как вы сейчас, Персиваль. В данный момент нам важен только престиж Министерства и степень нашей готовности к открытым военным действиям с гигантами и, возможно, вампирами. Чем сильнее мы подчеркнём, что заботимся только о благе магического населения Британии, тем большее преимущество у нас появится.

— Я понял, — кивнул Перси, — но… Но почему вы мне всё это рассказываете?

Руфь Скримджер усмехнулась. Как большая сытая кошка.

Наверное, подумалось Перси, её отцу действительно было бы намного спокойнее жить, родись она мальчиком.

Да, мальчиком.

— Ваши родители чем-то похожи на моих, — хмыкнула она в конце концов. — Напомню вам, что личное имеет общественное значение только тогда, когда его действительно можно обернуть во благо общества. И, Персиваль, пока вы не ушли… Прошу вас, аппарируйте в госпиталь Святого Мунго и сделайте краткое объявление от моего имени: мы восстанавливаем финансирование всех колдомедицинских исследований.

***

У него совсем не было сил аппарировать.

По дороге к дому его несколько раз останавливали колдополицейские патрули, спрашивали документы, извинялись, когда узнавали первого помощника министра.

Маггловский Лондон был надежно отделён от волшебного стеной чар и заклятий; чтобы аппарировать, скажем, на Стрэнд или Флит-стрит, нужно было получить разрешение из Департамента Аппарационного Контроля, которое выдавали не каждому. Все перемещения отслеживались.

Спешно сформированное Седьмое Особое Аврорское Подразделение, патрулировавшее ближайшие к Министерству улицы, уже успело заработать дурную славу: поговаривали, что им было разрешено применять к подозрительным ведьмам и колдунам любые заклятия, которые они сочтут нужным. Любые.

Возглавляла его Джейн Диксон, и Перси, откровенно говоря, не представлял, как она отреагирует, когда узнает, что выступать перед русалками будет он.

Что-то подозрительно зашуршало в палисаднике у дома. Перси резко выхватил палочку и выкрикнул воспламеняющее заклятие. Раздался дикий мяв, и чёрная кошка с дымящимся хвостом перебежала ему дорогу.

— Ступефай!

Кошка неловко повалилась на бок. Перси на ватных ногах подошёл к ней, чтобы с облегчением убедиться: не анимаг, не морок, не кот-инфери.

Кот-инфери, глупость какая. Часами сидит у норки и ждёт, пока мышь выползет на сладковатый запах гнили.

«Но я не мышь, — подумал Перси, хотя у него внутри все дрожало, — я — Уизли».

С палочкой наизготовку он медленно поднимался по лестнице, стараясь ступать как можно тише.

У самой двери он обнаружил что-то, напоминающее огромную бесформенную подушку.

Перси мрачно подумал, что быть взорванным на пороге своей квартиры — самая подходящая смерть для помощника министра. Но он так устал и хотел спать, что все подозрительные подушки мира не смогли бы его задержать.

— Люмос!.. Ланс?!

Брат поднял голову и заморгал от яркого света.

— Ланс, ты что здесь делаешь?

— Сбежал из дома, — мрачно сказал тот. — Я у тебя немного поживу, можно?

— Заходи же, Мерлинова копуша! — Перси отпер дверь и втолкнул Ланселота в прихожую: показалось, что снизу лестницы послышался дробный перестук шагов.

— И что на тебе надето?!

— Чего ты орёшь, Перси? Из-за этого вашего комендантского часа пришлось нарядиться Упивающимся Смертью… — Ланс натянул на голову капюшон и крутанулся на пятках. — Похож?..

— О-о-о… Мерлин… — сказал Перси, радуясь, что рядом оказался табурет, на который можно было плюхнуться, — если ты есть, вразуми моего брата. Пожалуйста. Ты знаешь, что любой аврор мог убить тебя, идиот?!

— Я же не зря в школе учился, — обиделся Ланселот. — И вообще, все авроры — страшные трусы. Если б они меня увидели — бросились бы врассыпную, поспорить могу.

— Врассыпную, — нервно хихикнул Перси. — Сколько ты здесь просидел?

— Немного, — крикнул Ланселот уже из кухни. Перси педантично (не хватало ещё изменять всем привычкам сразу) повесил мантии на крючки, переобулся и прошёл следом. — Ну, сразу после того, как мы вернулись из больницы.

Он с невероятной быстротой наделал из засохшего багета, лука и ветчины бутербродов и жадно поедал их. Перси крошил в пальцах кольца лука.

— Ланс, — очень тихо спросил он, — что случилось? Опять папа?

— Ну-у.

— Ланселот.

— Я сам виноват, на самом деле… — Ланселот поглядел на него с виноватой улыбкой и неожиданно шмыгнул носом. — Если бы он не прикладывался к хересу, я бы ничего не сказал. А тут он первым делом залез в буфет, выпил, а потом начал катить бочку на близняшек, на Билли, сказал, что она и её будущий ребёнок…

— Он не имел ничего такого в виду, Ланс, — сказал Перси очень устало. Перед глазами у него всё расплывалось, и пришлось снять очки. — Он нас всех любит, просто очень переживает из-за мамы. Понимаешь, когда люди в очень сильном напряжении…

— Да ничего подобного! — упрямо перебил Ланселот. — Ты бы слышал, что он говорил. Опять про этих своих Прюэтов — мол, они были чуть ли не алмазные, про вырождение… Да я бы не удивился, если бы узнал, что он мечтает о Чёрной Метке!

— Ланс!

— Что — Ланс? Перси, ты просто не знаешь, что творится, когда тебя нет! Он сказал, что Гарри лучше бы не находиться, что никому она здесь не нужна, и что она давно…

Он резко замолчал и принялся раскачиваться на стуле, обхватив себя руками. Перси очень медленно поднялся, обошёл вокруг стола и обнял брата за плечи. Тот всхлипнул и уткнулся носом ему в живот.

— Знаешь, я не из-за этого ведь ушёл… — сказал он через несколько минут. — Просто я, уже когда поднимался по лестнице, выболтал… дурак…

— Что? — мягко спросил Перси. — Что, Ланс? — В груди у него что-то очень больно жгло и скреблось, как маленький огненный котёнок.

Ланселот что-то неразборчиво буркнул. Перси осторожно провел ладонью по его лбу, отвёл со щеки пару медно-рыжих прядей.

— Он начал орать про наследников, что-то про твоих детей, про моих… А я возьми и ляпни, что мужской беременности ещё не придумали, а с девочкой я в одну кровать не лягу.

Он отстранился и глянул на Перси с вызовом.

— Думаешь, пошутил? А я серьёзно. Мы с Гермесом… — Он замолчал и густо покраснел.

Котёнок в груди у Перси задрожал и рассыпался снопом обжигающих искр. Ланселот беззвучно плакал, скорчившись на стуле и глядя исподлобья блестящими карими глазами.

— Ланс, — сказал наконец Перси, — ты идиот! Знаешь, сколько детей ждут, чтобы их усыновили? Можешь усыновить магглорождённого — да мама в восторг придёт.

Затравленное выражение в глазах Ланса сменилось недоверием.

— Пойдём, — продолжал Перси, — тебе давно пора спать, герой-любовник.

— Я ничего… — Ланс покраснел вдвое гуще прежнего. — У меня ещё ничего ни с кем не было!

Перси отправил его умываться и чистить зубы, а сам прислонился к дверному косяку и невидящими глазами смотрел на массивное бюро — единственное, наверное, что ни на йоту не изменилось за последнее время.

— Слушай, Перси… — тихо позвал Ланселот у него за плечом, — посидишь со мной, пока я не засну? Ладно?

Совсем как в детстве Ланселот забрался под одеяло, натянув его до переносицы, а Перси устроился в ногах кровати и наколдовал над ними неплотный кисейный полог.

— Перси…

— Ну, чего тебе?

— А я ещё не всё тебе рассказал.

— И я даже почему-то не удивился, — буркнул Перси.

— Я нечаянно крикнул про тебя… понимаешь, вырвалось… Ну, помнишь, в Хогвартсе шептались, что вы с тем равенкловцем пробовали встречаться?..

— Спи уже, придурок. Я с утра поговорю с отцом.

— Так встречались?

— Это была глупая шутка.

— Перси… а я думал, что Гермесу нравится Гарри…

— Ну что ещё за новости? Мне кажется… — тут уже Перси заалел, как викторианская девушка, — что ты ему нравишься. По крайней мере, — добавил он чопорно, — в моё время это называлось так.

— Думаешь? — просиял Ланс. — Нет, ты меня просто утешаешь.

— Это я-то?

Ланс тихонько фыркнул в подушку.

— Перси?.. — окликнул он через некоторое время. — А с мамой всё будет в порядке?

— Конечно. У нас всё будет хорошо. Мы же Уизли. Помнишь? Мелкие вредные грызуны.

— Тайное Братство Ужасающих Ласок, — захихикал Ланс.

Он перевернулся на другой бок и сразу же засопел так тихо и ровно, как умеют только дети или маленькие пушистые животные. Перси подоткнул одеяло и пригасил свет ночника. На горизонте полыхнула бледно-алая зарница: то ли далёкая гроза, то ли очередное нападение Упивающихся Смертью.

«Всё, — решил Перси, — хватит с меня этого прекрасного нового мира».

Он выдвинул нижний ящик бюро, на самом дне его нашёл плоскую резную шкатулку, сунул её под мышку и бесшумно, чтобы не потревожить брата, вышел из комнаты.

Перси казалось, что понадобится зеркало, поэтому он заперся в ванной комнате, зачаровал дверь и поставил шкатулку на полку, смахнув на пол склянки с пеной для бритья и тюбики с зубной пастой.

Потом произнёс заглушающее заклятие и открыл шкатулку.

Там ничего не было.

Совсем ничего — пустота и чернота, но, чем дольше он вглядывался в тёмную пульсирующую глубину, тем сильнее казалось, что откуда-то доносится шелест травы и пение птиц, и слышно, как сок бежит по корням, как растут травы…

— Локи, — позвал он, — Локи!

Тишина в ответ, и шелест всё ближе и ближе… Перси показалось, что он стоит посреди макового поля: даже повеяло полуденным зноем.

— Закрыл бы ты эту шкатулку, парень. Нанюхаешься, и начнёт чудиться всякое.

Злокозненный Локи очень дружелюбно улыбался ему из зеркала.

— Я хочу, — очень резко и очень невежливо сказал Перси, — чтобы вы сделали всё, как было. Немедленно.

— Что — всё? — удивился Локи. В отражении рядом с ним было ещё одно зеркало, в том — ещё одно, и ещё, и Перси засмотрелся. — Эй, не спи, парень!

— Верните всё назад, — упрямо повторил Перси. — Пусть все снова станут такими, какими были.

— А с чего ты взял, — подмигнул ему Локи, — что твой исходный мир — правильный?

Становилось жарко. Очень жарко. Перси забеспокоился, как там Ланселот.

— Я знаю, что этот мир — ненастоящий! — вспылил Перси. Он стукнул кулаком по зеркалу: волнами пошла рябь. Лицо Локи подернулось серебристой дымкой.

— До недавнего времени ты об этом даже не задумался. Или как только припекло, ты пошёл на попятную?

— Я не хотел, — тихо сказал Перси, — чтобы кому-то было плохо. А здесь плохо всем.

— Да? — удивился Локи и почесал тонкий длинный нос. — Твоя прежняя реальность тоже была не сахар, скажем прямо.

— Верните всё!

— Что вернуть? Я ничего у тебя не брал.

Послышался слабый стук. Перси не обратил на него внимания.

— Мою семью, мою работу! Министра, в конце концов!

Локи фыркнул. За его спиной клубился холодный воздух, в то время как с Перси градом лился пот.

— У тебя прекрасная семья, которая тебя обожает, Персиваль Игнациус Уизли. Ты старший сын, наследник, баловень судьбы. В двадцать лет у тебя блестящая карьера. Министр, скажу тебе по секрету, прочит тебя в свои преемники. Ты только не перечь ему по поводу министерской политики, мальчик, и всё будет в шоколаде. О, кстати, если что-нибудь пойдёт не так, тебя всё равно примут даже в Упивающиеся Смертью. Каких-нибудь десять лет — и магическая Англия твоя. Как раз подрастёшь, поднатореешь в политике, выучишь пару-тройку речей на все случаи жизни, составишь кредо… Кстати, знаешь, ты бы посматривал по сторонам, а?

Стук стал значительно громче, и Перси бросился к двери, но забыл про собственные чары и безрезультатно дёргал ручку.

— Перси! — отчаянно послышалось из-за двери. — Перси!

Раздался грохот, будто упало что-то тяжёлое.

— К тебе пожаловали авроры, — скучающе сообщил Локи. — Или не авроры. Мне это не очень интересно. Кстати, ты меня отвлёк от важного дела. Может быть, взять с тебя ещё проценты?

— Перси!

— Сволочь! — заорал Перси в бешенстве.

— Всего лишь зеркало, Персиваль Игнациус Уизли. Всего лишь зеркало.

Дверь затрещала, из замка посыпались искры.

— Персиваль Игнациус Уизли! — послышался знакомый голос — голос Джейн Диксон. — Мы требуем, чтобы вы сломали свою палочку и вышли с поднятыми руками: вы арестованы.

— Ломай, — театральным шепотом посоветовал Локи. — Тебе ничего не грозит, и братец твой отделался только парой затрещин. Всё произошедшее признают ошибкой, а тебе ещё и премию выплатят.

Голоса за дверью слились в невнятный гул.

Перси понял, что Локи не врёт: всё в этом мире будет в точности так, как он обещал.

— Знаешь, что? — злорадно спросил Перси. — Хрен тебе! Я от этого мира отказываюсь, отказываюсь от своей пользы, от своего Шанса, Удачи и Выгоды! Понял?

— Ну, — пожал плечами Злокозненный Локи, — что ж. Нет, так нет. Бывай. Очень просто.

Всё стихло и погрузилось в темноту.

Эпилог


Пасмурным субботним днём на ступеньках церкви Святого Эдмунда на Ломбард-стрит сидел молодой человек в чёрной футболке с полустёршейся надписью и узких грязных джинсах. На коленях у него лежала флейта, у ног стояла небольшая плоская шкатулка с откинутой крышкой. На дне её виднелись несколько пенсов и бумажка в один фунт. Моросил лёгкий дождь.

Люди шли мимо сплошным потоком, казалось, не замечая уличного музыканта, но стоило тому поднести флейту к губам, как от толпы отделилась высокая фигура.

— Докатился? — раскрывая над молодым человеком зонт, веско спросил старик в твидовом пальто.

Тот ухмыльнулся и помотал головой.

— Слушай, Кроули, как насчёт одного фунта и пары пенсов в счёт моего долга? Остальное потом, я на мели.

— Никаких одолжений, — сказал старик. Да не так уж он был и стар, в сущности, если приглядеться как следует. — Я завязываю с торговлей чудесами.

— Да? — разочарованно протянул молодой человек. — А у меня как раз есть с собой отличный слепочек одного прекрасного нового мира. Почти неиспользованный. С иголочки.

— Знаю я твои прекрасные миры. Вечно что-нибудь слишком романтичное. Там недолго и насморк подхватить.

— Старый брюзга, — засмеялся молодой человек, мотая головой. С его длинных рыжих волос срывались капли воды. — Никакой романтики, обещаю.

— А тот паренёк довольно забавный, — заметил старик, поднимая шкатулку.

— Идеалист. Сам не знает, чего хочет.

— Все вы, рыжие, одинаковы…

Рука об руку старик и молодой человек удалились по направлению к Собачьему острову.

Где-то довольно далеко от них Персиваль Игнациус Уизли проснулся в своей узкой постели и с ужасом понял, что на работу он сегодня опоздал настолько, что выходить из дома уже нет смысла.

The End

* «Птица Гермеса — моё имя, люди приручили меня, лишили крыльев» (с)
** Ригель — яркая околоэкваториальная звезда, β Ориона.