Оригами. Она с малых лет мастерски превращала листы бумаги в цветы, фигурки… оружие. Впервые увидев бумажный сюрикен, Яхико удивился: «Что от него толку?», и только когда четырехугольная белая звезда, заряженная чакрой своей создательницы, со стуком воткнулась в деревянную балку, он признал, что ранить может не только железо. И с сожалением констатировал про себя, что хрупкую девочку, с которой они вместе боролись за жизнь, больше не нужно защищать.
Да, Конан была сильной. Когда Джирайя ушел, она первой перестала растерянно хлопать глазами ему вслед и взяла на себя ведение их нехитрого хозяйства: содержала домик в чистоте, следила за продуктами, готовила и стирала. Нагато и Яхико добывали пропитание — охотой или воровством, на обмен добычей с посторонними они пока не решались — и пресекали попытки Конан таскать тяжелый котел, в котором кипятилась вода для мытья.
Однажды эта парочка явилась к ней с такими таинственными лицами, что сразу стало ясно: они приготовили сюрприз. Переминались с ноги на ногу, глупо хихикали и подталкивали друг друга — словом, вели себя как мальчишки, которые стесняются вручить девчонке подарок, потому что считают его дурацким. В конце концов, Яхико решился и протянул ей простой деревянный гребень; единственным его бесспорным достоинством было наличие всех зубчиков. Конан расцеловала друзей в обе щеки и убежала к озеру, служившему ей зеркалом, чтобы впервые за долгое время нормально причесаться.
Тот день вообще выдался на редкость удачным: они поймали и зажарили упитанную рыбину, а после ужина извечный дождь, ливший над Амегакуре и ее окрестностями, перешел в мелкую морось, и в тучах образовались просветы, через которые было видно пять-шесть бледных звезд. Конан, Нагато и Яхико уселись под навесом и уставились в небо, радостно вскрикивая и тыча пальцами в каждую новую светящуюся точку.
— Мне отец рассказывал, — проговорил Нагато, обнимая свои согнутые колени, — что люди в одной далекой стране верят, что на звездах живут ангелы. Это прекрасные создания, с виду похожие на крылатых людей, только бесполые. А когда они плачут, идет дождь.
— Ерунда, — авторитетно заявил Яхико. — Дождь идет из-за того, что влага испаряется, образуются облака и…
— Я-то это знаю, — перебил его Нагато. — Просто увидел звезды и вспомнил.
— По-моему, красивое верование, — сказала Конан. — Расскажи еще.
На лице Яхико было написано снисходительное: «Ох уж эти девчонки!», но Нагато отнесся к беседе с присущей ему серьезностью.
— В той стране, — сказал он, — верят, что на небе живет бог, который все видит и знает и все может, а ангелы — его помощники и посланники, они передают его волю людям. А еще у каждого человека есть свой ангел-хранитель, который помогает ему и оберегает от бед.
— Ерунда, — повторил Яхико. — Если б это было правдой, невинные люди не погибали бы. Помочь себе можно только своими силами, а слабые не выживают. Это все сказки.
— Наверное, людям легче живется, если они думают, что их кто-то охраняет, — проговорила Конан.
— Это самообман, — отрезал Яхико. — Полагаться можно только на себя. И на друзей. А не на каких-то людей с крыльями.
Но, видно, рассказ Нагато все же затронул какие-то струны его души.
— Ты прям этот… ангел-хранитель наш, — выдал он, когда Конан после неудачной охоты приготовила им весьма сытный обед из припрятанных ею запасов. Нагато про себя согласился с ним: Конан, которая когда-то нашла его умирающим от голода, и впрямь была для него ангелом. Но она, разумеется, сочла реплику шуткой и, прищурившись, осведомилась:
— Это намек, что я красивая, или что я бесполая?
— Это намек, что без тебя мы бы пропали, — пробормотал Яхико, и его уши стали почти одного цвета с волосами сидевшего рядом Нагато.
Он все чаще смущался, разговаривая с Конан, и она прекрасно понимала, что это значит, но признаться во всем друг другу первым поцелуем они смогли только спустя несколько лет.
— Надо ему сказать… — неуверенно проговорил Яхико, посмотрев в окно, за которым стояла спиной к ним знакомая худощавая фигура. Нагато всегда был предельно деликатен и, конечно, сам давно догадывался о чувствах, которые его друзья испытывали друг к другу — потому и мок под дождем, давая им возможность побыть наедине. И хотя Конан с Яхико были убеждены, что он все правильно поймет и порадуется за них, червячок сомнения не переставал точить их вплоть до той минуты, когда они предстали перед Нагато, неловко держась за руки.
— В общем, мы… это… вместе, — пробормотал Яхико, виновато глядя на друга.
— Поздравляю, — сухо ответил тот и принялся возиться с промокшими бинтами на левой руке.
— Давай я помогу, — шагнула к нему Конан, но он жестом остановил ее и, бросив: «Я сам справлюсь», вышел из комнаты.
— Чего это с ним? — ошарашено спросил Яхико. Такой реакции он не ожидал. — Он же не… не влюблен в тебя тоже?
Конан покачала головой. Нет, она могла поклясться: для Нагато тот факт, что она была девушкой, сводился к возможности ношения ею платьев и юбок. Ну, может, еще к долгому причесыванию по два раза в день. Но никогда он не задерживал взгляда на ее незрелой груди, если она надевала тонкую рубашку душными летними вечерами, никогда не пытался быть с ней галантным даже в шутку. Она была для него бесполой, как ангел — друг, а не подруга.
— Наверное, — сказала она, — Нагато боится, что мы отдалимся от него, и не хочет, чтобы наша дружба дала трещину.
— Что за хрень? — искренне возмутился Яхико. — Если бы у меня был брат, я бы вряд ли любил его больше, чем Нагато. Или он думает, что я какой-нибудь мудак неблагодарный, что я не помню, сколько раз он мне жизнь спасал? Надо пойти с ним поговорить.
Нагато был в соседней комнате. Они, как могли, объяснили ему, что ничего в их тройке не изменится, что он по-прежнему им дорог. Яхико подтвердил сказанное сокрушительным хлопком по плечу, а Конан крепко обняла друга, и он ответил им неуверенной благодарной улыбкой. Влюбленные близоруки — они так и не поняли, какие чувства терзали Нагато, когда он услышал от них то, о чем и сам знал.
Он боялся не раскола в команде и даже не одиночества. У Нагато была лишь одна цель, для достижения которой он, по собственному глубокому убеждению, и появился на свет: добиться для Амегакуре лучшей доли. Конан и Яхико горячо поддерживали его в этом стремлении, но теперь, когда они увлеклись друг другом, Нагато боялся, что они забудут об их цели, переключат свое внимание на романтические отношения. Без друзей он был виноградной лозой, которая безвольно стелилась по земле, не имея опоры. Они всегда были вместе, деля на троих сиротскую жизнь, голод и наводимую бесконечным ливнем тоску, засыпали в особенно холодные ночи под одним одеялом. Они были командой шиноби, объединенных одной мечтой. Боевое товарищество — намного больше, чем просто дружба: это особые узы, которые подчас оказываются крепче родственных. Без этих уз ему никогда не построить мост к миру, каким бы могуществом ни обладали его глаза — вот о чем думал Нагато.
Поэтому со смертью Яхико в нем что-то надломилось. Они с Конан не проронили ни слезинки; просто сидели друг напротив друга и молчали, глядя в пол: Нагато — потому что не защитил своего друга, свою путеводную звезду, а Конан — потому что на вернувшегося с поля боя Нагато было страшно смотреть.
— Помнишь, — он первым нарушил молчание, — как Джирайя говорил нам, что в Конохе почитают умерших и Волю Огня?
Просто «Джирайя». Из них троих только Нагато перестал называть его сенсеем, а когда Яхико спросил, почему, получил в ответ исчерпывающее: «Он из вражеской деревни, и если ему дадут приказ уничтожить нас, он подчинится — так какой теперь смысл считать его учителем?». Теоретически, Конан была с ним согласна, но факт оставался фактом: когда Аме и Коноха воевали, двое шиноби Листа угостили их галетами. Поэтому она не могла так же быстро и решительно отречься от Джирайи.
— Помню.
— А кого почитают у нас? — спросил Нагато. Конан все-таки подняла голову и, увидев его обтянутые кожей выпирающие ребра, снова уставилась в пол.
— Ханзо? — предположила она.
— Ханзо, — эхом откликнулся он. И, помолчав, добавил: — Яхико снова будет с нами, обещаю.
И Яхико вернулся — безвольная кукла с Риннеганом в глазах, утыканная приемниками чакры, словно грубым пирсингом. И еще пятеро таких же.
— Это не Яхико, — сказала Конан.
— Нет, — ответил Нагато. — Теперь он — один из шести путей, что приведут нас к миру. И начнутся эти пути от дома Ханзо Саламандры.
Из родни лидера Скрытого Дождя не пощадили никого. Безжалостный огонь пожрал даже детей, которые бестолково метались среди языков пламени и в отчаянии взывали к стоявшей поодаль Конан, надеясь, что эта незнакомая красивая женщина поможет им.
И Пейн, всеведущий и всемогущий, простер незримую руку над Амегакуре.
— Что это за имя — Пейн? — спросила Конан у Нагато.
— Ты помнишь, я рассказывал о стране, где люди верят в ангелов и одного бога? — промолвил он. — На языке той страны «пейн» означает «боль». Мир узнает страдание, и Боль станет его богом, которого будут чтить и бояться. Станешь ли ты его ангелом-глашатаем, Конан?
— Я всегда буду следовать за тобой и исполнять твою волю, — был ответ.
Так начался величайший обман в ее жизни. Ангел Божий, Его посланница, несшая людям Его слово — жители Аме вешали на домах крылатые бумажные фигурки, а матери протягивали ей своих детей для благословения.
Сколько еще придется лгать для всеобщего блага? Конан не спрашивала об этом — как и не спрашивала, почему «Акацки» превратилась в сборище предателей и террористов.
— Какая ирония, — сказал ей однажды Нагато — или все же Пейн? — Орочимару хотел убить нас, когда мы были детьми, а теперь состоит в основанной нами же организации.
— Он не внушает доверия, — отозвалась Конан. — Он может нас предать.
Так и случилось — Орочимару попытался завладеть телом Итачи, а потом спешно покинул «Акацки». Конан приходилось много лгать в последние годы, и она отлично распознавала ложь, исходившую от других. Мадару, который так быстро и легко втерся в доверие к Нагато, просто повторяя ему его же собственные слова о мире, она тоже подозревала — это было не идейным совпадением, а обманом и манипуляцией.
— То, что в «Акацки» уже двое Учиха, говорит лишь о том, насколько ненадежны члены этого клана, — сказала она Нагато. Нет — Пейну.
— Однажды у нас будет и третий, — ответил он. — Согласно плану Мадары, младший брат Итачи рано или поздно примкнет к нам.
— Убить его вместе с остальным кланом было бы милосерднее.
— Ты говоришь словами Орочимару, — заявил Пейн. «А Мадара говорит твоими словами», — хотела парировать Конан, но промолчала. Она теперь молчала большую часть времени и даже на собраниях «Акацки» не говорила ни слова. Ей нечего было обсуждать с людьми, готовыми убить кого угодно ради чего угодно. Изначальная организация выродилась, но Конан по-прежнему верила, что Нагато… что Пейн знает, что делает.
Запечатывание биджу, убийство Джирайи, нападение на Коноху и его собственная смерть — он не мог совершить всего этого без веской причины. Пейн умер, и его ангелу оставалось только отказаться от крыльев и вернуться в Аме простой смертной.
* * *
Она знала, что он придет, и ждала его — за деревней, под нескончаемым дождем. Шестьсот миллиардов взрывных печатей, которые она терпеливо собирала в течение нескольких лет, пропитанные водоотталкивающим раствором, ждали своего часа под толщей воды. Она была готова умереть, лишь бы прихватить его с собой.
— Это я подбил Яхико основать «Акацки», — сказал Мадара. — Я был тем, кто дал Нагато Риннеган. А ты была лишь глупой девчонкой, которая ничего не знала.
Он ошибался — Конан знала все, что ей было нужно: Яхико и Нагато всегда были верны своей цели, но последний сбился с пути, а Мадара играл его чувствами. Но она знала и еще кое-что: десяти минут непрерывных взрывов печатей будет достаточно для того, чтобы прикончить Учиха. Если искупление и правда существует, устранение Мадары могло бы стать неплохим авансом к исправлению ошибок, которых они наделали, пытаясь построить мир на лжи и боли.
И только когда ее грудь пронзило железо, Конан убедилась, что искупить свои грехи можно только собственной жизнью, даже если победитель в их схватке заслуживал смерти гораздо больше нее. Она никогда до конца не верила, что человек в маске — это действительно тот самый Учиха Мадара: едва ли легендарный противник Сенджу Хаширамы стал бы играть роль бодрого дурачка на побегушках у Дейдары. Но кем бы ни был этот Тоби с его безумными планами, он оставался, а на плаще Конан распускался кровавый цветок, плохо различимый на фоне красного облака.
Капли дождя падали на колеблющуюся поверхность воды, порождая концентрические окружности — как в глазах Нагато. Падали все реже и реже, пока дождь над Амегакуре вдруг не прекратился. Лежа на воде лицом вверх, Конан видела над собой ясное небо с редкими облаками. Вспыхнувшая было радуга уже почти растаяла.
Конан, Конан, Божий Ангел, ты никого не сумела защитить: два самых дорогих тебе человека мертвы, а ты только и смогла, что перевалить вашу задачу на плечи паренька из Конохи, слишком наивного и дружелюбного, чтобы ненавидеть кого-то. Конан все еще слышала слова, сказанные им внутри ствола дерева. Или это вода шумела в ушах?..
Давно забытая, упорная, почти детская вера — вот чего им не хватало, когда они основали «Акацки». Была ли у них вообще хоть какая-то вера, или они просто желали доказать всему миру, что трое сирот из Аме могут повести за собой людей и вершить чужие судьбы?
Риннеган, сокровище Скрытого Дождя, теперь достанется Мадаре — или кто он там? Нагато просил ее стать его ангелом, а она даже не смогла уберечь от осквернения его тело. Никудышный вышел хранитель — с ее-то фальшивыми бумажными крыльями. Но теперь, ощущая, как жизнь утекает в холодную беспокойную воду, Конан не чувствовала горечи или отчаяния. Если ангелы, переставшие сегодня лить слезы над Амегакуре, простят самозванку и подарят ей настоящие крылья, она встанет за плечом Узумаки Наруто — и уж его-то точно сумеет охранить. А Мадара… он не победит.
Да постыдятся и посрамятся ищущие души моей; да обратятся назад и покроются бесчестием умышляющие мне зло; да будут они, как прах пред лицем ветра, и Ангел Господень да прогоняет их; да будет путь их темен и скользок, и Ангел Господень да преследует их.
Из псалма 34
