Глава 2Лань.
Теперь у его серебристой лани печальные глаза. Пленительные воспоминания, оживающие у него в памяти, когда он произносит заклинание, теперь окрашены болью. Потому что они – все, что осталось от дружбы с Нею. Он больше не встречает Ее приветливый взор, не может слушать, как Она смеется… Она уже не с ним, она не желает его видеть. Он понимает, как ужасно виноват перед Ней. То, что он сделал непростительно, кощунственно. Сказать такое Ей, назвать Ее этим словом! У него до сих пор не укладывается в голове, как такое могло произойти. Как мог он поддаться гневу и ревности, захлестнувшим его в тот страшный миг, когда двое заклятых врагов унизили его у Нее на глазах?
После того, как той ночью Она уничтожила его надежду, хотя он униженно молил о прощении у входа в гостиную Гриффиндора, он проклинал всех, кого мог. Проклинал себя, проклинал Поттера и Блэка, чьи издевательства заставили его потерять контроль и всех тех, кто там, у озера стоял и глазел на забавы гриффиндорской четверки. Он проклинал своих друзей, безмятежно наслаждавшихся сном, когда он едва держась на ногах вернулся в спальню и, не раздеваясь, кинулся на постель, лицом в подушку, а сверху накрыл голову еще одной, рискуя задохнуться, чтобы никто не услышал его рыданий…
Днем он всегда держится спокойно, и один Мерлин знает, чего ему это стоит. Притворяться, что все в порядке, когда разрушился весь твой мир… К счастью, никто ничего не замечает. Выдать его могли лишь красные глаза, но к этому все привыкли, он ведь частенько проводит ночи в гостиной за чтением какой-нибудь интересной книги и утром глаза у него всегда красны от усталости. После уроков он приходит на опушку леса, туда, где учил Ее вызывать Патронуса. Он взмахивает палочкой снова и снова, но счастливых мыслей не находится…
А спустя неделю, перед самым началом каникул, повторяя свои по-прежнему бесплодные попытки, он слышит за деревьями громкие голоса. Один принадлежит Ей, другой – мерзавцу Поттеру. Тот хвалится, что уже овладел заклинанием Патронуса. Она усмехается с явным недоверием к хвастливым словам короля стадиона и просит его продемонстрировать свое умение. Гриффиндорец громко произносит заклинание и из кончика его палочки мгновенно появляется серебряный могучий олень – большой, сильный, величественный, с широкой грудью и ветвистыми рогами. Стоя за деревьями, он отчетливо видит, как Она рассматривает прекрасное животное со всех сторон, невольно выдавая свое восхищение. На смазливой физиономии Поттера написано торжество. Тут же гриффиндорский ловец предлагает научить Ее этому… Она насмешливо отвечает, что помощь Поттера Ей ни к чему – Она и сама уже давно это умеет.
Слово, вспышка – и он вновь видит стройную серебристую лань, которую только что тщетно пытался создать сам. Они проходят мимо него рядом – Ее лань и олень Поттера, и вместе углубляются в лес. Голоса постепенно стихают, удаляясь в направлении замка, а он все еще следит, как исчезают в чаще две серебристых тени и чувствует, как рвется на части сердце…
Лето.
Со дня смерти его матери не прошло еще и трех недель. И даже солнце еще сияет так же по-летнему ярко, как в то августовское утро, когда опустили в могилу тело. Мать оставалась, пожалуй, единственным человеком, к которому он был привязан до того, как познакомился с Ней. Правда, она не слишком заботилась о нем, но он привык к этому. О нем вообще никто никогда не заботился. И все же он искренне горевал по ней.
Мама умерла в чудесный летний вечер, одна в пустом доме, когда отец, как обычно, напивался в каком-то пабе, а он в отчаянии бродил по соседнему кварталу, недалеко от Ее дома, надеясь увидеть Ее, поговорить с Ней еще раз. Дважды ему удавалось увидеть, как Она выходит из дома в компании родителей или кого-то из многочисленных подруг. На ней были светлые платья, которые Она любила носить в жаркую погоду. Длинные рыжие волосы заколоты и красиво уложены вокруг головы, но непокорные пряди все время выбиваются из прически и падают на лицо. Но это делает Ее еще красивее, чем когда-либо. При взгляде на Нее, мысль о состоянии мамы, к его великому стыду бесследно исчезала из головы. Как-то раз Она вышла одна и направилась к детской площадке, где он увидел Ее впервые. Сев на те же самые качели, с которых летала когда-то, Она медленно раскачивалась, думая о чем-то…
Он спрятался за тот же самый куст, который теперь хотя и вырос, но все-таки не может скрыть его полностью, поэтому пришлось сесть на корточки, так что скоро у него затекло все тело. Он наблюдал за Ней, как в детстве, но так и не решился подойти и просто смотрел, пока Она не поднялась и снова не вышла за ограду площадки, на этот раз уже навсегда…
Смерть мамы поставила его в бедственное положение. Последние деньги, еще не пропитые отцом, уходят на похороны, но что делать дальше? Можно обратиться к кому-нибудь из знакомых, хотя бы к Люциусу, но он скорее умер бы с голоду, чем стал просить подачки у богатых друзей. Это унизительно для его гордости. В конце-концов приходится расстаться с двумя старинными фолиантами, которые мама очень ценила, ведь они принадлежали ее семье много лет, однако выхода нет. За книги дают меньше, чем он предполагал, и вряд ли бы денег хватило надолго, но неожиданно подворачивается удачный случай. Владелец одной лавки в Лютном переулке, где он частенько покупал ингредиенты для зелий, сообщает, что к нему недавно обратился человек, ищущий специалиста, способного сварить очень редкий яд, который в Англии почти никому не известен. Отличительное свойство этого яда в том, что он не оставляет никаких следов и больше всех других подходит для инсценировки естественной смерти. Намерения покупателя прочитываются совершенно ясно, но ему не до щепетильности.
Клиент оказывается довольно щедрым и он получает возможность продержаться до отъезда в Хогвартс. Как ни странно, мысль, что он, почти наверняка способствовал убийству, ничуть не смущает. И даже за день до первого сентября, стоя у свежей могилы матери, он вспоминает лишь о том, как в такой же ясный и теплый день год назад, сидел на траве в роще рядом с Ней. Вспоминает, как она улыбалась ему... Он пережил это лето…
Лилия.
Это слово теперь для него под запретом. Нет, оно все также прекрасно и желанно ему, но он не может произнести его вслух. Ее имя – святыня, которую он осквернил, когда произнес ту роковую фразу. И это отняло у него всякое право касаться даже в мыслях того, что может об этой святыне напоминать. Таково наказание для всех отступников и он – не исключение.
Пока ему удается избегать встреч с Ней. На вокзале он нарочно долго стоит на перроне, среди толпы провожающих, не желая видеть Ее и увеличивать свои терзания. Это было бы весьма благоразумное решение, если бы он сам помимо воли не вглядывался в лица всех проходивших мимо людей, не высматривал в каждом окне знакомые очертания, не пытался уловить среди веселого смеха, шума, мяуканья, хлопанья крыльев, шуршания множества мантий звук Ее голоса, Ее шагов.
Так продолжается почти до самого отправления Хогвартс-экспресса. В итоге он садится в поезд одним из последних и сразу направляется в купе, где сидят Селвин, Эйвери и Малсибер, хотя обычно он никогда не ездил вместе с ними. Не принимая участия в разговорах товарищей вытаскивает из сумки первый попавшийся под руку учебник и пытается читать… Но, едва открыв книгу, он вдруг обнаруживает между страницами узкий белоснежный лепесток. Лепесток лилии…
Вероятно, он лежит там еще с мая, когда Она, пораженная красотой лилий, растущих в школьных теплицах, выпросила у профессора Спраут - преподавательницы гербологии несколько лепестков. Кажется, Она собиралась сделать из них какую-то штуку со странным французским названием и в июле подарить матери на день рождения. (Она не любила делать своим родителям магические подарки, говорила, что это пугает и смущает их. К тому же у них в семье существовала традиция: с самого раннего детства на каждый праздник Она непременно дарила отцу и матери что-то сделанное собственными руками). Она тогда рассовала лепестки по всем своим книгам, а один положила в книгу, которую он ей одолжил, и забыла об этом...
Бросив лепесток на пол купе, он прячет книгу и всю оставшуюся дорогу смотрит в окно, ничего не видя за ним. Во время торжественного ужина он не слышит слов обращающихся к нему приятелей и почти ничего не ест. Вокруг него студенты и учителя уписывают угощение за обе щеки, а ему кусок не лезет в горло. Неимоверным усилием воли он заставляет себя не бросать взгляды на гриффиндорский стол, где весело смеется Она. Его прекрасная лилия…
Наконец не выдержав он встает из-за стола и идет в свою гостиную. Вытащив перо, чернила и любимый учебник по зельеварению, он принимается исправлять пояснения к заклинанию, которое придумал еще летом. Но работа не клеится – эльфы заранее разожгли в камине огонь и теперь там пляшут яркие рыжие языки пламени, так напоминающие о цвете Ее волос… Он не может оторвать глаз от горящего огня и рука его выводит на клочке пергамента изящные головки лилий…
Ловец.
Нельзя сказать, что его ненависть к Джеймсу Поттеру стала еще сильней, потому что сильнее ненавидеть попросту невозможно... Сидя за столом в Большом Зале, он ждет раздачи персональных расписаний, снова, от нечего делать, перечитывая заявку, которую заполнил еще вчера. Та часть гриффиндорского стола, где сидит его враг, скрыта от него спиной профессора Макгонагалл, склонившейся над кем-то из мародерской компании. Скорее всего, это Петтигрю – у остальных троих достаточно хорошие оценки, чтобы сразу получить разрешение продолжать занятия по выбранным предметам. Он и сам может не волноваться. Как равнодушно отметил вчера профессор Слагхорн, никто на факультете давно уже не показывал таких блестящих результатов на экзаменах С.О.В. Двенадцать проходных баллов: три «Выше ожидаемого», остальные – «Превосходно». Только это почему-то совсем не радует... Конечно, почти половину предметов все равно придется отбросить. Он и так вместо шести предметов, как планировал, вписал в свою заявку целых семь. Не то, чтобы он сильно хотел этого, просто ему нужно завалить себя работой, не оставить ни одной свободной секунды, позволяющей думать о Ней. Если б он мог, то готовился бы к Ж.А.Б.А. по всем возможным предметам, но это выше человеческих сил…
Он снова смотрит на Поттера, который как раз в этот момент поднял руку, взъерошивая себе волосы. На мантии соперника блестит новенький значок капитана гриффиндорской команды по квиддичу. Великий ловец выпячивает грудь и бросает взгляд на противоположный конец стола, где Она беседует с подругой. Она поворачивается к Поттеру, заметив сверкание значка, и лучезарно улыбается. Губы Ее двигаются, произнося какие-то слова – он догадывается, что это скорее всего поздравления и отворачивается, чтобы не видеть выражения счастья, озарившего красивое лице гриффиндорца...
К его облегчению, в это мгновение обзор опять заслоняет тучная фигура Слагхорна. Декан укоризненно качает головой, глядя на унылую физиономию Макнейра, умудрившегося все-таки завалить Защиту от Темных Искусств, несмотря на то, что весь год списывал у него домашние задания. Интересно, как этот идиот надеется принести пользу делу Темного Лорда, если не способен с первого раза сдать элементарный экзамен? Впрочем, ему-то что за дело...
Он снова смотрит на Поттера, потом переводит взгляд на свою заявку. Теперь он почти готов пожалеть, что так упорно готовился к экзамену по трансфигурации и сумел получить необходимую высокую оценку. Лучше бы он провалился – тогда не пришлось бы терпеть присутствие Поттера еще и на этом уроке. Хорошо хоть в зельях тот почти полный профан.
Но, не успев обрадоваться этой мысли, он вспоминает о разрыве с Ней и становится еще хуже. Да, они будут сидеть в одном кабинете, над их котлами будет подниматься пар, только они не будут больше работать вместе, их совместным проектам не суждено быть законченными. Он больше не сможет украдкой прикасаться к Ней, приготовляя ингредиенты, не подвинет свой учебник на край стола, чтобы Ей было лучше видно, не предложит проверить на опыте его догадку о более правильной пропорции ингредиентов. А на Защите Она сядет рядом с Поттером, который давно мечтает об этом. Солнечные лучи, бьющие из окон, отражаются от блестящего значка на груди гриффиндорского ловца. Силуэт врага сливается в сплошное алое пятно и он закрывает глаза рукой, досадуя, что через несколько секунд придется открыть их…
Луна.
Даже лунный свет уже не завораживает его так, как раньше. Теперь ему все равно, день ли, ночь, есть на небе луна или оно покрыто тучами. Откровения, которые он позволял себе в прошлом году, кажутся теперь ребячеством. Разве может тупое бездушное небесное тело понять, что творится в его душе? Разве поймет оно, как он страдает, потеряв Ее навеки? Разве можно себе представить большую глупость, чем поверять ему свои горести, «воя на луну», точно это он, а не Люпин, раз в месяц превращается в волка…
Он больше не ходит на прогулки по ночам, ни к чему без нужды нарушать школьные правила, и потом он не хочет еще раз столкнуться с Поттером и его компанией. Нет, он ничуть их не боится, но одной встречи с оборотнем на пятом курсе ему хватило с лихвой. В принципе ему и впрямь очень повезло, что он тогда остался в живых, хотя он категорически отказывается признать в этом заслугу Поттера. Ну ничего, когда-нибудь он встретится со своими врагами на узкой дороге при свете дня и вот тогда отомстит за все сразу. И в первую очередь за то, что у него отняли Ее...
Впрочем, луна все равно продолжает быть свидетелем некоторых его поступков. Ведь свои Темные заклинания он теперь иногда испытывает на Астрономической Башне, если, разумеется, это позволяет природа самого заклятья. И результаты превосходят его ожидания – почти каждое изобретенное заклинание с первой же попытки срабатывает именно так, как он и хотел. Но чувство, которое он испытывает убедившись в этом, можно назвать лишь удовлетворением, а не радостью. Он уже никогда не сможет радоваться, он утратил эту способность.
Порой ему кажется, что его душу высосали дементоры – до такой степени автоматически он теперь делает все: говорит, читает, учит уроки, экспериментирует с зельями, придумывает заклинания. Он делает все это просто потому, что без этого уже не может, но самому ему это уже не нужно. Он не верит ни в справедливость, ни в добро, ни в счастье, он стал таким же бесчувственным и бессердечным, как инферналы, которых заколдовывают Темные маги и заставляют убивать по их приказу. Она была его душой, а теперь у него больше нет души - самый подходящий сторонник для Темного Лорда. Решение уже принято окончательно. С его знаниями, с его решительностью, с его упорством, он наверняка добьется многого под руководством великого мага, о котором говорят не иначе, чем с благоговейным ужасом представители даже самых могущественных и влиятельных чистокровных семейств Британии…
Луна больше не имеет над ним власти, он не верит в бледное сияние, льющееся в огромные окон спальни – оно также лживо, как и весь остальной мир. Только такие идеалисты, как Поттер и его дружки могут доверять луне собственные тайны и тайны своих друзей. Сумел же он все-таки открыть секрет Люпина, как дорого это ему в итоге не обошлось...
А ведь его безумие еще тяжелее, чем у оборотня. И пусть оно не зависит от фаз луны, ничто не в силах его излечить. Ничто не может вернуть ему разум хотя бы на часть месяца, никакое зелье и никакие достижения магической науки. Он тоже давно смирился со своим проклятием, которое зовется любовью, но разница между ним и Люпином в том, что он сам не желает исцеления…
Любовь.
В жизни нет справедливости, в этом он убедился уже давно, а с недавних пор, он знает, что ее нет и в любви. Бессмысленно спрашивать: «за что», все равно не добьешься ответа…
Его умение владеть собой, служит предметом зависти всех, кто его знает. Его самоконтроль кажется им поистине невероятным. На самом же деле все они заблуждаются. Он вовсе не умеет владеть собой – просто научился непревзойденно скрывать это неумение. Потому что, несмотря на все свои усилия, он не может справиться со своей любовью к Ней. Его считают сильным, потому что только он сам знает всю глубину собственной слабости. Знает, что слабость, зовущаяся любовью, гораздо сильнее его…
Он не способен Ее разлюбить, не может оставаться равнодушным, когда Она, случайно столкнувшись с ним в школьном коридоре, проходит мимо, точно его вовсе не существует, точно он невидимка. Он не помнит себя от ревности, видя Ее мирно беседующей с Поттером в классе или за гриффиндорским столом, или прогуливающейся с четырьмя друзьями там, где еще совсем недавно Она гуляла с ним, или в библиотеке, где раньше они проводили время за уроками. Он же и раньше знал, что Она любит этого надутого болвана, так почему же в таком случае ему так больно?
Иногда он надеется, что на свете все же существует на свете такая магия, которая поможет ему навсегда забыть Ее, избавиться, вычеркнуть из своей жизни все, что имеет к Ней отношение – точно также как Она проделала это с ним.
Излечиться от того, что иные называют зависимостью, слабостью, недостойной умного, гордого и честолюбивого волшебника, каким он является по общему мнению. Такая месть была бы по-настоящему сладостной для его самолюбия. Отплатить Ей тем, что сделаться к Ней безразличным – о, то был бы истинный миг триумфа, если б только он в силах был осуществить столь блестящий замысел… И может быть, именно Темный Лорд способен помочь ему. Ведь все говорят, что он ненавидит и презирает любовь. Как бы он хотел относиться к этому чувству также…
Никто не сумеет объяснить, почему сколь бы правильные и логичные доводы ни приводил его разум, сердце знает, что все это – ложь. Он не откажется от своей любви к Ней, ведь эта любовь – самое лучшее, что есть в его жизни. Самые светлые воспоминания, воплощенные в его Патронусе, самые счастливые моменты жизни, заслонившие собой даже его горе от кончины матери. Так что и в безысходном отчаянии, охватившем его после того, как он потерял в одно лето двух самых дорогих людей, ничто иное, как любовь к Ней разжала уже поднесенную к запястью руку с острым осколком бутылки, спьяну разбитой отцом. Только Она, сама не догадываясь о том, спасла его от непоправимого поступка…
Даже та ненависть, которую он испытывает к своему сопернику не идет ни в какое сравнение с любовью к Ней. Ни луна, ни солнце, ни все остальные планеты вместе взятые – вся вселенная не стоит и одного мгновения той боли, которую причинила ему эта любовь и которую еще причинит. Как бы Она ни заставила его мучиться и сейчас и в дальнейшем – он готов благословлять Ее за это, вместо того, чтобы возненавидеть. Страдать от любви ужасно, но без этих страданий он не смог бы жить. Они – часть его и могут прекратиться только с прекращением его земного существования. Словно в страницу словаря, впечатаны в память чудесные драгоценные слова, в которых заключена его любовь. И он знает, что они никогда не сотрутся…
