В "Дырявом котле". В семь автора Ace_of_Hearts (бета: Rudik)    закончен
Вторая часть к фанфику "Кинжал". По мотивам детективного романа "Десять негритят" Агаты Кристи.
Mир Гарри Поттера: Гарри Поттер
Гермиона Грейнджер, Драко Малфой, Теодор Нотт, Новый персонаж, Рон Уизли
Детектив, Драма || гет || PG-13 || Размер: макси || Глав: 11 || Прочитано: 10565 || Отзывов: 10 || Подписано: 20
Предупреждения: ООС, AU
Начало: 30.05.19 || Обновление: 30.08.20
Все главы на одной странице Все главы на одной странице
  <<      >>  

В "Дырявом котле". В семь

A A A A
Шрифт: 
Текст: 
Фон: 
III


Полночь.

Гермиона сидела в мягком кресле, лениво поглаживая обивку, и краем глаза наблюдала за расположившимся слева от неё Драко Малфоем.

Комната была погружена в приятную глазу полутьму. Блаженно расслабляющую, неминуемо вызывающую желание говорить о прошлом и будущем, мечтах и стремлениях, страхах и надеждах… Полутьму, порождающую атмосферу доверия.

И Гермиона хотела поговорить, довериться. Хотела узнать, что случилось у него за последний месяц. Сказать, что скучала. Думала, он расхотел быть её другом. Признаться, как написала с десяток писем, которые так и не дошли до адресата, потому что, а вдруг ему уже не надо? Как злилась на него, выбрасывая их в корзину для мусора. А потом на себя, потому что рискнула раскрыться, привязаться. Поверить, что он не просто случайный путник в её жизни. Что он останется.

Конечно, дальше первого пункта не зашло бы. Гермиона не позволила бы себе ничего больше. Но в мыслях, фантазиях она вольна делать всё что угодно.

В реальности же у неё есть три проблемы, аккуратно записанные в личный дневник, и до сих пор нерешённые:

1. Профессия.
2. Город.
3. Малфой.

В дневнике, кроме них, ничего и не было. Пустой блокнот — и три строчки. Написать больше она бы не рискнула, не посмела, побоялась бы. А потому за этими словами скрывалось целое море тысячу раз обдуманного, но всё ещё пугающего до дрожи в коленях.

Не могла Гермиона доверить такое дневнику.

С первым пунктом всё очевидно: переводы не были пределом мечтаний, потому что этих самых мечтаний, собственно говоря, никогда и не было. Последним в списке желаемого значился несомненно важный и нужный пункт «Закончить Хогвартс» и… всё. Никаких планов. Как будто с окончанием учёбы заканчивалась жизнь.

На самом деле Гермионе хотелось попробовать себя в десятках разных занятий. Связанных и никак не связанных с магией. И чем шире становился её кругозор, тем сильнее новое, неизведанное манило к себе.

Гермиона бы и рада остановиться на чём-то одном. Может, не навсегда — хотя бы на время. Но как выбрать? Как выбрать, если хочется всего и сразу? Не получится разорваться на тысячу Гермион и удовлетворить все желания, все стремления. Хотя о чём вообще разговор, если даже в Хогвартсе она не могла определиться, какие предметы изучать?

Кто-то скажет, что никакая это не проблема. Один раз собрался, решил — и вперёд, к цели. И будет несомненно прав. Возможно, так сделала бы и сама Гермиона, если бы её мысли не поглощала ещё одна, куда более серьёзная проблема, вписанная аккуратным округлым почерком сразу после первой.

Второй пункт должен носить другое название, хоть и был, безусловно, связан с городом. Но вопрос слишком деликатный, потому и название обтекаемое. Иначе попади кому-то в руки её записи — ничем хорошим это не закончилось бы.

Так вот: когда Малфой помог Гермионе справиться с беспокойством из-за пустоши и самого кинжала, осталась только одна проблема — город. Глупо, кинжал уничтожен, а значит, города нет и быть не может. Вот только… город был.

В мыслях.

И что ещё хуже — во снах.

В самых ярких, в самых правдоподобных кошмарах, которые только ей снились.

Живой. Настоящий. Устрашающий.

Одним словом — город.

Ощущение его невидимых глаз, впивающихся взглядом в затылок. И страх. Город знал все слабости, переживания, провалы… Город умел их использовать. Умел делать больно. Умел убивать.

Иногда Гермионе казалось, что город попросту не мог исчезнуть, не мог не довести начатое до конца. И в каждом связанном с ним сне Гермионе твердила, что не будет ему подчиняться, она — не самоубийца. Не была — и никогда не будет. Но в конце город выигрывал. Всегда.

Конечно, Гермиона понимала, что проблема не в городе, а в ней самой. Она слишком зациклилась на нём — вот и всё. Пора бы уже что-то с этим делать.

Но делать страшнее всего. Потому что если всё плохо сейчас, то кто сказал, что из-за её действий не может стать хуже? Что если в конечном итоге она снова окажется в такой же безвыходной ситуации, как с Малфоем на болоте? Когда Гермиона ступала в вязкую трясину, она в самом деле думала, что умрёт. Думала, Малфой — дух города или что-то вроде того, потому и завёл её на болото. Чтобы погубить. Вот только окончательный выбор она сделала сама — никто её не тянул. Шагнуть вперёд — решение Гермионы.

Самоубийственное решение.

Она пожалела почти сразу же. Даже готова была на какой-то миг поверить, что они и в самом деле выживут. Даже поцеловала этого духа-Малфоя: отчасти чтобы успокоиться, отчасти в надежде, что она ему понравится, а потому убивать он её не станет. И пусть всё закончилось хорошо — факт оставался фактом: Гермиона сделала тот шаг. Сама. Сделала, потому что морально не выдержала. Сломалась.

Город выиграл.

И теперь она боялась, что может сломаться снова. Только тогда жалеть о содеянном будет поздно. И некому.

Мёртвые не жалеют.

Ещё год назад Гермиона прочла книгу о кинжале от корки до корки. Она знала цель города: довести вошедшего внутрь до самоубийства. И даже вспоминать не хотела о проведённом там времени. Но города больше не было — только содеянный им вред. Только каждодневные мысли, что с ней, Гермионой Грейнджер, не всё в порядке. Только боязнь совершить глупость во второй раз.

На этом «веселье» не заканчивалось. Из-за постоянных переживаний по поводу и без начались проблемы со здоровьем: частые головные боли, аллергия непонятно на что, постоянная усталость и море мелких неприятностей из той же оперы. Время от времени появлялась разной степени близорукость, которая, хвала Мерлину, исчезала через несколько часов, но была сущим кошмаром и пугала больше всего остального вместе взятого.

Иногда Гермиона представляла, что она — небольшая электростанция и электрик в одном лице. Вот только электростанция в ужасном состоянии: постоянно какие-то неполадки, что-то искрит, горит, взрывается, замыкает, постоянно нужно чинить если не одно, то другое. Изменить ситуацию можно только полностью обновив оборудование. Вот только денег на всё сразу не хватало, и растерянный электрик никак не мог взяться за дело.

А всё потому, что Гермиона просто устала брать на себя ответственность и принимать решения. Устала от того, что её жизнь превратилась в одну сплошную череду препятствий с момента, когда родители заметили, что с их ненаглядной умницей-дочкой «что-то не так».

Ранее Гермиона считала, что магия призвана решать проблемы, делать жизнь легче. Но не будь магии — не было бы в её жизни ни города, ни Волдеморта, ни пыток в Малфой-мэноре… Ни Гарри, ни Рона, ни Драко.

Как же справлялся Малфой? Снились ли ему подобные сны? Не было ли проблем со здоровьем у него?

Спрашивать страшно — он обязательно задаст встречные вопросы. А Гермиона не готова отвечать.

Закусив губу, она повернулась в сторону Малфоя — своей третьей проблемы.

Его лицо отчасти скрывала полутьма, но Гермионе не нужно было видеть, чтобы воскресить в памяти всё до мельчайших подробностей. Чересчур бледный, почти болезненный цвет лица, глубокие серые глаза в обрамлении длинных ресниц, узкие губы, острые скулы, неестественно светлые волосы. Он был похож на скульптуру из белого мрамора. Скульптуру одарённого мастера, изображающую кого-то несомненно очень важного, стоящего на постаменте с закрытыми глазами. Почему с закрытыми? Да потому, что в серых глазах Малфоя всегда было столько эмоций, впечатлений, жизни, в конце концов, что никакой мастер, даже будь у него трижды золотые руки и море таланта, не смог бы передать хотя бы крошечную часть того огромного спектра…

От таких мыслей хотелось взвыть. Как же так?! Как она не уследила? Как позволила этому произойти?

Да, она была по уши влюблена. Да, в Драко Малфоя. И да, это огромная проблема.

Уже хотя бы потому, что Гермиона понятия не имела, что чувствовал к ней сам Драко Малфой. Казалось бы, ну и где тут проблема? Почему нельзя намекнуть Малфою о своей симпатии, и если он даст понять, что чувство взаимно, сесть и по-человечески поговорить? Идеально, правда?

Нет.

Во-первых, потому что она не собиралась делать ни шагу в сторону Малфоя, пока не решит две предыдущие проблемы. Как можно вступать с кем-то в серьёзные отношения, если сама с собой ужиться не можешь? Ладно, вступить, допустим, можно. Но как такие отношения сохранить?

Во-вторых, нельзя было выбрасывать из уравнения их ни разу не общих друзей.

Гермиона боялась, что стоит ей начать встречаться с Малфоем, как это тут же положит крест сперва на дружбе с Роном, а со временем и на дружбе с Гарри. Даже если тот и начнёт отбиваться руками и ногами — на него будут давить и Рон, и Джинни, и все Уизли. Кто такое выдержит? И с кем она тогда останется?

Поэтому сперва Гермионе нужно было, чтобы и Гарри, и Рон привыкли к мысли, что Малфой — её друг. Тогда если у неё с ним всё сложится — они хотя бы отреагируют спокойнее. И дружбу, скорее всего, удастся сохранить.

Если же хоть на секундочку задуматься ещё и о друзьях и родителях Малфоя, то картина получалась и вовсе мрачная.

В-третьих, увы и ах, но приходилось брать в расчёт общественное мнение.

За последний год статьи с их с Малфоем совместными фотографиями мелькали в прессе ровно четыре раза. И ровно четыре раза Гермиона была с Малфоем в магловской (даже не в магической!) части Лондона. Ничего особенного в статьях не написали: только беспочвенные спекуляции на тему «Как Драко Малфой пытается восстановить свою репутацию за счёт героини войны».

Малфой очень переживал по этому поводу. Сам ничего такого не говорил, но Гермиона видела, как он краем глаза следил за её реакцией на статьи, нервно теребил краешек мантии, не мог ни секунды спокойно усидеть на месте. Тогда они серьёзно поссорились. Все четыре раза. И почему? Да из-за ерунды! Малфой был на взводе, Гермиона пыталась его успокоить, но слово за слово и… Получите — распишитесь, ссоры из ничего. И молчание на неделю-две — бонусом. Что значит «Не заказывали»? Товар возврату не подлежит, пользуйтесь на здоровье.

Так что же получалось? Начни они сейчас встречаться, какая вероятность того, что их отношения не разрушатся до основания из-за реакции друзей или очередной глупой статьи в прессе? Может, они и прошли в жизни через многое, но было ли у них время научиться строить отношения? Был ли опыт?

Впоследствии они могут потерять и друг друга, и близких людей.

Ради чего?

Игра свеч не стоила. А Гермиона была слишком предусмотрительной, чтобы взять на себя такой неоправданный риск.

— Ты смотришь на меня уже пятнадцать минут, Грейнджер, — спугнул безрадостные мысли хорошо знакомый, слегка растягивающий гласные голос. — Но рассказать так ничего и не хочешь, нет?

Гермиона опустила взгляд и положила руки на подлокотники. Он сидел совсем близко. Его ладонь была совсем близко. Коснуться бы, взять за руку…

Малфой смотрел на неё. Гермиона не могла этого видеть, но кожей чувствовала его взгляд.

И сожалела. Ох, это полынно-горькое чувство — сожаление! Всегда рука об руку идущее с мыслями о том, как было бы лучше и правильно. Всегда с оттенками самобичевания и разочарования в себе.

Гермиона сожалела. Сожалела, что позволила ему успокаивать её, держать в своих объятиях, дышать в унисон. Сожалела, что теперь её тянуло к нему ещё больше.

Ведь куда уж больше?

Провести бы подушечками пальцев по слишком светлой коже. Легонечко. Почти невесомо.

Ласкать взглядом хорошо знакомое, любимое лицо. Всматриваться в бездонные серые глаза.

Она могла бы просидеть так вечность: в одной комнате с ним, не отрывая взгляд. Не двигаясь. Не думая ни о чём, кроме него.

Кроме них.

Их кресла стояли совсем близко, почти соприкасались. Их ладони на подлокотниках — совсем близко, почти соприкасались.

«Как же так получилось, милый, что милым ты стал после семи лет вражды и магической войны в придачу? Как же так получилось, что я, выпускница Гриффиндора, боюсь даже шаг сделать в твою сторону? Я — одна сплошная проблема. И так боюсь всё разрушить…»

Гермиона была перфекционисткой по натуре. Ей всегда казалось, что она должна быть идеально надёжной, начитанной, мудрой, внимательной, предусмотрительной… Идеальной дочерью, внучкой, ученицей, подругой. И сейчас, с её точки зрения, она могла стать только обузой.

Новая волна сожаления и стыда заставила невольно поёжиться, покраснеть, вцепиться ладонями в мягкую обивку кресла.

Хорошо, здесь темно.

Гермионе казалось, что она обманывала Драко. Что он не знал её настоящую. Не знал, какая она была испуганная, дёрганная, понятия не имеющая, как себе помочь. А потому стоило только Малфою протянуть к ней руку — Гермиона отступала. Стоило намекнуть на что-то большее (если это и в самом деле были намёки) — Гермиона отшучивалась и переводила тему.

— Грейнджер? — он накрыл её ладонь своей и легонько сжал. В глазах — беспокойство.

Раньше она часто называла его ёжиком. Он ощетинивался иголками-шпильками, как только разговор заходил в опасное русло. Иногда ощетинивался и просто так, без повода, по давней привычке. Но в этот миг он был кем угодно, кроме ёжика. Спрятал все свои иголки, смотрел открыто, прямо в глаза. И Гермиона знала: что бы она не сказала ему сейчас — он не станет подшучивать или издевательски улыбаться. Его глаза не потеряют свою серьёзность, тон будет доверительно тихим, слова — рассудительными.

Малфой располагал к откровенному разговору, полутьма располагала к откровенному разговору.

И казалось, всё исчезло — остался только шестой номер «Дырявого котла», два человека в нём и тишина в качестве стража.

И горячая ладонь на её ладони. Стиснуть бы её крепко, забраться к нему на колени, коснуться губами его тонких губ, запустить руки в неестественно светлые волосы. Обнять, прижаться покрепче и… признаться во всём. Во всех страхах и переживаниях. Вот только… не спугнут ли его такие откровения?

— Грейнджер? — повторил Малфой, и видение перед внутренним взором потускнело и исчезло.

— Я… — её голос прозвучал хрипло. И она умолкла, прочистила горло.

Сказать ему о Джинни? Как?! И пусть Гермиона ничего плохого не сделала, но ей всё равно было стыдно и неприятно.

— Я… хотела спросить, что не так с Ноттом.

— С Ноттом? — переспросил Малфой, давая ей шанс изменить ответ.

— С Ноттом, — упрямо повторила Гермиона.

Малфой покачал головой.

— Ну как хочешь, — сказал он. И конечно же имел в виду не Нотта — а её нежелание обсуждать происходящее. — С Ноттом, так с Ноттом. Что ты помнишь о нём со школы?

— Как минимум, то, что он не был грубым придурком, — с вызовом ответила Гермиона и недовольно поджала губы.

В её воспоминаниях Нотт разительно отличался от себя нынешнего. Да, он был таким же импульсивным, но в конфликты встревал редко, учился прилежно, говорил по-человечески и часто улыбался. И если бы в школе Гермиону спросили, с кем она скорее найдёт общий язык, с Ноттом или с Малфоем, то она несомненно поставила бы на первого.

Малфой вздохнул.

— Я не буду вдаваться в детали, и если Тео спросит, то я тебе ничего не говорил.

Заинтригованная, Гермиона кивнула.

— Мы начали близко общаться на шестом курсе. Оказалось, что у Теодора серьёзный конфликт с отцом из-за возвращения Сама-Знаешь-Кого. Тео не хотел участвовать в грядущей войне, предлагал бежать из страны и не…

— Почему он не убежал с матерью? — пожала плечами Гермиона.

Малфой сжал губы в тонкую линию и покачал головой. Мол, нет, это не вариант.

— Убежал бы, если бы она не умерла ещё до того, как он пошёл в Хогвартс. Тео очень много о ней говорил. В первую очередь о том, что она не одобряла действий отца. И пусть считала чистокровных лучше других волшебников и маглов, но истреблять никого не хотела. В этом Теодор был с ней солидарен, так что после смерти директора он, не дожидаясь начала войны, сбежал в магловский мир.

— Как же След? — уточнила Гермиона.

— Тео на год старше. У него день рождения в конце декабря семьдесят девятого.

Гермиона задумчиво кивнула:

— И что дальше?

— А дальше всё было бы хорошо, если бы кое-кто ходил на Магловедение. Но кое-кто не ходил. И вот что получилось, — Малфой начал загибать пальцы. — Палочкой воспользоваться он не мог, потому что в магловском мире следы магии очень заметны, — это раз. В магловском мире он несовершеннолетний, но это ещё полбеды, ведь документов у него не было в принципе — два. Плюс не было денег — три. И негде жить — четыре.

— В общем, он попал, — подытожила Гермиона.

— Угу. Через пару дней Тео наткнулся на «доброго дядю», который предложил ему помощь и с документами, и с проживанием, и с работой. «Доброму дяде» нужен был бармен, который мог втюрить посетителям наркотики. Закончилось всё тем, что Теодор и сам чуть не подсел, а потом едва не угодил в тюрьму за распространение. А через год его нашла сова с письмом о наследстве, оставшемся после смерти отца.

— Он любил отца?

Малфой кивнул.

— Когда Тео узнал, то надолго замкнулся в себе и после тягомотины с документами снова сбежал в магловский мир. Тогда он и научился делать мороженое, а через некоторое время его нашёл я. И по правде говоря, был до глубины души шокирован. Тео, которого я знал, и Тео, которого я встретил тогда, — это просто две огромные разницы…

— И ты остался с ним в магловском мире, чтобы помочь, — предположила Гермиона, и Малфой снова кивнул.

Это много чего объясняло. Малфоя нельзя было назвать экспертом по Магловедению, но знал он достаточно. Даже какое-то время увлекался магловской литературой и совершенно по-магловски снимал стресс — с помощью занятий спортом. Так что больше не походил на обтянутый кожей скелет, а стал поджарым молодым мужчиной.

Правда, раньше в глубине души Гермиона надеялась, что всем этим он увлёкся из-за неё…

Тем временем Малфой продолжал свою историю:

— Теодор очень долго не хотел возвращаться. И только три месяца назад как устроился в кафе-мороженое Фортескью. Я был так рад за него. Надеялся, он придёт в себя, снова станет прежним, всё-таки захочет закончить обучение в Хогвартсе, но нет.

— Может, захочет ещё.

— Надеюсь.

Нотта было жаль, но что если с ним всё намного хуже, чем думал Малфой? В конце концов, в «Дырявом котле» сейчас находились пять человек (даже шесть, Кортес тоже участвовала в битве за Хогвартс), которые были косвенно виновны в смерти его отца. Плюс Нотт мог винить Малфоя в том, что тот переметнулся на сторону победителей и помог Гермионе. Под вопросом оставалась только Гринграсс. Но и её присутствию здесь наверняка можно было найти логическое объяснение.

Горячая подушечка большого пальца нарисовала полукруг на тыльной стороне её ладони — и Гермиона шумно втянула носом воздух. Все мысли тут же улетучились.

Дьявол! И почему она всё ещё позволяла ему это делать?

Малфой медленно перевернул её руку и теперь чертил свои круги на открытой ладони.

Мерлин, если он не прекратит — она не сдержится и сама возьмёт его за руку!

Лучше бы ему прекратить.

— Джинни считает, что я — «художник», — призналась наконец Гермиона и кратко пересказала последние события. Она часто сбивалась и останавливалась на полуслове — большой палец Малфоя, едва ощутимо поглаживающий её ладонь, настраивал на совершенно другой лад. Казалось, он касался не ладони, а чего-то куда более сокровенного, личного. Самого естества?

И Гермиона старалась дышать глубоко и ровно — не получилось. Казалось, всё её тело едва ощутимо дрожало от сильных эмоций.

Только Малфой действовал на неё таким образом: будоражил в груди что-то приятно-болезненное, о существовании которого она даже не догадывалась. Как будто его взгляд, слова, действия просачивались сквозь барьеры полуправд и притворств и забирались глубоко-глубоко.

Грудь сжало. Хотелось прикрыть её руками, отгородиться.

Слишком интимно.

Гермиона уже давно должна была отдёрнуть ладонь и отодвинуться. Определённо должна была. Но с другой стороны, он всего лишь друг, который пытался её успокоить, правильно? Это абсолютно по-дружески, правда?

— У твоей Уизли есть куда более весомый повод ненавидеть Луну.

— Какой же? — удивлённо уточнила Гермиона, пытаясь сообразить, что же он имел в виду.

— Я несколько раз видел Поттера с Луной. И в Министерстве, и в Косом переулке. Нет, я не говорю, что между ними что-то есть. Хотя кто его знает? Но вот Поттера с Джиневрой Уизли я не видел ни разу.

Гарри и правда несколько раз упоминал, что видел Лавгуд и что у неё всё хорошо. Ну и что с того? Они же друзья. Да и встречи, со слов Гарри, были случайными. Смысл ему врать?

— Нет, — покачала головой Гермиона. — Глупости. Не стала бы Джинни ревновать к Лавгуд. А Лавгуд не стала бы уводить чужих парней.

Услышав последнюю фразу, Малфой хмыкнул. Гермиона приподняла в немом вопросе брови. Мол, ну и как это понимать?

— Проехали. Не в том дело. Чисто теоретически у Джинни есть мотив. И то, что она попробовала обвинить тебя, похоже на попытку перевести стрелки. Особенно после того, как ты почти что с поличным поймала её у себя в комнате.

Гермиона вздохнула.

— Ну вот. Именно поэтому я и не хотела говорить правду. Я уверена, что «художник» — не Джинни, а теперь ты её подозреваешь. А ведь у неё был повод сомневаться во мне. Я же не переговорила с ней заранее. Она ничего не знала о том, что разбила флакончик.

— Или знала, но сделала это специально.

— Малфой!

Он поднял свободную руку в успокаивающем жесте.

— Хорошо, я молчу. Молчу. Просто ты зря себя накручиваешь. В «Десяти негритятах» совсем другая история. Там персонажи не знали друг друга. Совсем. Мы — знаем. Причём давно. Чисто теоретически, мотив здесь может быть у каждого. Старые обиды, старые счёты, — с этими словами он наконец взял Гермиону за руку и переплёл её пальцы со своими. И она только слабо кивнула в ответ на его слова. Да, Малфой был прав, но из-за его действий Гермиона просто не могла мыслить здраво.

Он продолжать говорить. В основном о произошедшем за последние два месяца. И она даже отвечала ему что-то. Может, даже невпопад.

Гермиона чувствовала себя лёгкой, воздушной. До неприличия довольной, почти счастливой. Она держала его за руку, улыбалась. Одними уголками губ. Для такого нужна была сумасшедшая выдержка: ведь больше всего ей хотелось подняться, подпрыгнуть, затанцевать…

Она выписала себе индульгенцию: только до утра ей без малейшего зазрения совести можно держать за руку Драко Малфоя. Утром карета превратится в тыкву.

Или… нет? Это почти то же самое, что запрещать себе есть сладкое. Сперва ты без проблем продержался год, а потом как сорвался, так сорвался. От сладкого за уши не оттянуть!

***

Иголки. Кто-то втыкал в её спину и затылок иголки. Она пыталась увернуться, но не тут-то было. Спина пекла адски, убежать бы от этой боли. Убежать бы далеко-далеко…

Гермиона проснулась от того, что упала с кресла. Колени саднили. Всё тело ныло от сна в неудобной позе. Она застонала, выгибая спину и потирая ушибленные места.

Как она вообще могла засн?.. О! В соседнем кресле спал Малфой. И Гермиона невольно улыбнулась, смотря на него. Тихо, стараясь не шуметь, поднялась с пола. Её взгляд упал на часы над дверью — и сон как рукой сняло. Полвосьмого утра. Она влетела в ванную и пулей вылетела оттуда. Накинула на плечи мантию и рванула в коридор. Оказавшись возле лестницы, притормозила. А там и вовсе поплелась как черепаха.

Появилась ли на стене новая надпись? Восемь — или всё ещё девять?

Стена была чистой. Гермиона остановилась на лестнице и прикусила губу. «Художник» решил больше ничего не писать? Или?.. Постояв немного, она спустилась в бар. Сверху лестницы донёсся еле слышный скрип — Гермиона обернулась и, не отрывая взгляд от ступенек, начала на цыпочках отходить к дальней стороне бара. Вдруг краем глаза она заметила движение у себя за спиной, вскрикнула и резко обернулась.

«Движущийся объект» тоже вскрикнул от неожиданности, резко поднялся со стула, умудрившись опрокинуть стол, а вместе с ним и книжку по Гербологии.

— Чёрт, Невилл, напугал!

Сам Невилл выглядел таким же испуганным, как и она.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Гермиона, помогая ему вернуть всё на свои места.

— А ты?

— Пришла посмотреть на доску объявлений, — хмыкнула она, недовольная, что он не ответил прямо.

— Я тоже. Мы с ребятами не спали до семи утра, потом спустились посмотреть, нет ли надписи. И я остался проследить, не появится ли наш «художник», чтобы эту самую надпись оставить.

— Не очень-то у тебя получается следить, — не удержалась от упрёка Гермиона, и Невилл покраснел до кончиков ушей.

— Как и работать аврором, — добавил он, вздыхая, и поднял с пола книгу по Гербологии.

— Ты жалеешь? — тихо спросила Гермиона.

Невилл снова вздохнул, пожал плечами.

— Бабушка хотела, чтобы я был аврором. Но это не моё.

— Твоё лежит перед тобой, — Гермиона махнула рукой в сторону книги.

Невилл кивнул.

— Лежит, но… Бабушка так радовалась, когда меня взяли на работу не через три года курсов, а через один, — губы Невилла растянула печальная улыбка, которая почти сразу исчезла.

— И ты собираешься сдаться? — с жаром спросила Гермиона. Хоть и почувствовала себя лицемеркой — она ведь сдалась.

— Собирался, — согласился Невилл, — но когда Луна… — он запнулся, пытаясь подобрать подходящее слово, — пропала, я понял, что хочу преподавать Гербологию, хочу жениться на Ханне, хочу… Знаешь, много чего хочу. И жить в первую очередь.

— Так ты считаешь, что Луну?..

— Я не знаю, — покачал головой Невилл. — Просто у меня так давно не было времени подумать. Просто сесть и подумать, чем я занимаюсь. А здесь, сейчас, нечего делать — только думать. И… — он остановился, задумался, перебил сам себя: — У тебя бывает так, что ты говоришь с человеком, но это сложно назвать полноценным разговором? Ты просто вставляешь нужные фразы в нужном месте, но толком не слушаешь. Большая часть рассказа проходит мимо. Или когда ты ставишь чайник и вспоминаешь о нём через час? Или ловишь себя на том, что машинально засовываешь только что вымытую чашку в холодильник?

Гермиона согласно кивнула, хоть и не совсем понимала, к чему он вёл.

— А всё почему? Потому что голова постоянно забита другим. Тем, как могло бы быть, должно было быть. Неважно. Если я отсюда выйду, то в первую очередь уволюсь. И если бабушка не сможет одобрить моё решение, то что я могу поделать? Она хочет видеть во мне моего отца, вот только я — не он.

— Ты ещё совсем молодой. Как раз время что-то менять, — подбадривающе улыбнулась Гермиона, изо всех сил стараясь побороть зависть и искренне за него порадоваться. Как же хорошо быть человеком, который точно знает, чего хочет!

— Но слишком поздно может быть не только из-за возраста, — сказал Невилл, и у Гермионы не нашлось подходящего ответа. Он был прав, но лучше бы нет. Она снова молча кивнула, не отводя от него изучающего взгляда.

Невилл нервничал. Старался вести себя спокойно, но у него подрагивали пальцы. Тело было напряжено, словно туго натянутая тетива. Он то и дело хмурил лоб, поглядывал на дверь. И Гермиона могла с уверенностью заявить: даже во время разговора Невилл мысленно искал решение их общей проблемы. Но того не было. А время шло. И её собеседник становился всё более взволнованным.

Стоило бы сказать ему что-то хорошее, но что хорошего она могла сказать, когда сама была в таком же положении? С одной лишь разницей: она предпочитала верить, что Лавгуд жива.

Гермиона встала, пробормотала себе под нос откровенную ложь о том, что ей пора, и развернулась было, чтобы уйти, но в последний миг вспомнила, что сказала не всё.

— Невилл.

— Да?

Спрашивать или нет? Врать он никогда толком не умел. Вряд ли сумеет сейчас.

— Что ты знаешь про Кортес?

Невилл растерянно моргнул. Его выражение лица буквально кричало о том, что если уж кого подозревать просто нелепо, то это Кортес.

— Она ещё со школы дружит с моей Ханной. Два последних месяца до битвы за Хогвартс Марс с сестрой жили в Выручай-комнате…

— Жили в Выручай-комнате? — переспросила Гермиона.

Это было странно, они ведь никогда не записывались в Отряд Дамблдора. Так с чего бы рассказывать им о Выручай-комнате? С чего бы разрешать остаться?

Невилл кивнул.

— Да, жили. После того, как Алекто Кэрроу чуть не убила сестру Марселы — Лорену.

Молча подвинув стул, Гермиона села и наклонилась вперёд. Эту историю она ещё не слышала.

— Если в двух словах, то на седьмом курсе Марс время от времени вступалась за кого-то из наших. В своей обычной манере — спокойно, с едва заметной улыбкой и максимально корректно. Кэрроу зеленели от злости, потому что она не делала и не говорила ничего заслуживающего наказания, но так или иначе ставила их в неловкое положение. За это её пару раз оставляли после уроков.

Невилл вздохнул, наверное, вспоминая те дни, когда у Кэрроу оставался он сам. И Гермиона обхватила себя руками в попытке успокоиться и перестать представлять, что три года назад происходило в Хогвартсе.

— В таких случаях мы всегда ждали у кабинета. Сперва вмешивались, но быстро перестали, ведь тогда становилось только хуже. После таких… внеурочных занятий немало человек Кэрроу больше и слова поперёк не сказали, Марс же всегда выходила из аудитории с таким спокойным выражением лица, будто ничего из ряда вон не произошло, а кровь и синяки — это обычное дело.

— И когда Алекто не добилась ничего от старшей сестры, она взялась за младшую, — догадалась Гермиона.

— Хуже. Она отобрала у Марселы палочку и заставила смотреть.

Руки Гермионы против воли сжались в кулаки. Сразу вспомнились пытки в Малфой-мэноре, когда Гарри и Рон, безоружные и запертые в подвале, ничем не могли ей помочь. Раньше она не задумывалась над тем, что в тот момент чувствовали они. Теперь же стало понятно, почему Рон, который при прохождении курсов авроров с головой нырнул в обучение боевой магии, так часто повторял: «Я больше никогда не хочу чувствовать себя таким беспомощным».

Не дождавшись от неё ответа, Невилл снова заговорил:

— Обычно мы старались обходиться без преподавателей, — Гермиона понимающе кивнула. Стал бы кто-то из преподавателей слишком часто вмешиваться, его бы уволили, от чего ситуация в Хогвартсе только усугубилась бы, — но не в тот раз. Симус и я почти сразу нашли профессора Спраут, и когда мы ворвались в кабинет, то увидели, как беспалочковое заклинание Марс откинуло Кэрроу к дальней стене. Лорена лежала без сознания, у неё… — Невилл покачал головой, на несколько секунд прикрывая рукой рот, будто в попытке сдержать рвотный позыв. И Гермиона не хотела знать, что могло так потрясти человека, пережившего войну. — Неважно. Она была в плохом состоянии. После происшествия и Марсела, и Лорена остались в Выручай-комнате. Кэрроу написала заявление, чтобы Марс исключили за нападение на преподавателя. Снейп не подписал. Мы тогда так уд…

Но Гермиона пропустила концовку мимо ушей. По более чем уважительной причине.

— Подожди, Кортес владеет беспалочковой магией?

— У неё вообще очень хорошо с заклинаниями. Правда… — Невилл тяжело вздохнул, — это не помогло ей спасти сестру во второй раз. Лорену убили в битве за Хогвартс. Её не должно было там быть, она училась всего на пятом курсе. Видимо, сперва ушла со всеми, а потом прошмыгнула обратно.

— Как Колин Криви.

— Как Колин Криви, — согласился Невилл.

Гермиона попыталась придать лицу сочувствующее выражение. С одной стороны, ей было жаль Лорену, хоть они никогда и не были знакомы. Жаль Марселу, которая наверняка винила в произошедшем себя. Костяшки пальцев побелели от напряжения, когда ладонь снова невольно сложилась в кулак. Уж слишком сильно эта ситуация напоминала ей то, о чём она силилась забыть уже лет так десять… Но, с другой стороны, мысль о том, что Кортес владела беспалочковыми заклинаниями волновала её куда больше.

— Очень жаль, что из-за чьих-то опрометчивых решений страдают другие люди. Близкие люди, — сказала она наконец Невиллу. И тот угрюмо кивнул в ответ. — Я пойду, — с этими словами Гермиона едва ли не бегом кинулась в сторону ступенек. На миг ей послышались тихие шаги на втором этаже. Как будто бы кто-то отходил подальше от лестницы. Но она не была уверена. Возможно, всему виной игра воображения и нервозность.

Войдя в номер и прикрыв за собой дверь, Гермиона начала нервно расхаживать туда-сюда. Ей нужно было подумать.

В своё время она была абсолютно очарована мыслью о том, чтобы научиться использовать беспалочковую магию. Это же просто невероятно! Никакой зависимости. Потерял палочку — и всё равно можешь колдовать!

Окрылённая, Гермиона очень скептично относилась к детальным объяснениям того, почему беспалочковая магия на деле едва ли не бесполезна. Да что говорить — её не включали даже в программу обучения авроров. Гермиона лелеяла мысль, что существовал заговор, чтобы сделать волшебников уязвимыми и обеспечить процветание бизнеса изготовителей волшебных палочек. И конечно только неимоверно умная и догадливая Гермиона Грейнджер могла бы вывести всех на чистую воду.

Но заговора не было. И на практике беспалочковая магия оказалась намного сложнее, чем представлялось Гермионе.

Во-первых, для того, чтобы наложить заклятие, нужно сложить все пальцы одной руки вместе и постараться сконцентрировать в точке их соединения свою магию. Полностью сосредоточиться на этой точке и на эмоциях, с которыми связано заклинание, которое хочешь наложить.

В теории — просто и легковыполнимо, на практике же одна единственная посторонняя мысль была способна сбить весь настрой.

Во-вторых, даже одно заклинание в день — это много. Если использовать в качестве проводника магии волшебную палочку — проблем никаких, но если проводником выступает тело волшебника…

Когда после десяти дней тренировок Гермиона смогла буквально на несколько секунд засветить Люмос на кончиках пальцев, она чувствовала себя ужасно. Нет, ну конечно она была рада, что у неё наконец получилось, но тело ныло от усталости, мышцы болели, ноги и руки дрожали так, что было сложно передвигаться. Тогда она всерьёз испугалась, а потом и первый раз в жизни проспала. Браун едва разбудила её на следующее утро, но Гермионе казалось, что она не ложилась вообще.

Со временем стало легче, и после каждого беспалочкого заклинания появлялась только ужасная усталость.

В-третьих, сложное заклинание — смертельный приговор. То есть попытка наколдовать Патронус, Адское пламя, Дезиллюминационное, Непростительные, и любое другое заклинание повышенной сложности приводит к моментальной смерти. Энергия, необходимая для того, чтобы наколдовать подобное, буквально разрывает волшебника изнутри.

В-четвёртых, три даже самых лёгких заклинания с помощью беспалочковой магии за один день — опять-таки смертельный приговор. Два заклинания — сильное истощение. Так что больше одного беспалочкового в день — глупость.

В-пятых, на беспалочковое заклятие в среднем уходит пятнадцать-двадцать секунд, на заклятия с помощью палочки — одна-три секунды. Получается, в бою от беспалочковой магии мало пользы. Только если очень повезёт. А вот на обучение уходят годы. Гермионе понадобилось три.

Так разве не странно, что владеющая беспалочковой магией Кортес вдруг оказывается заперта с девятью людьми, у которых нет палочек? То есть попадает в едва ли не единственную возможную ситуацию, где у неё есть реальное преимущество.

Хорошо, никто не знает, что такое преимущество есть не только у Кор…

— Привет.

Гермиона едва не вскрикнула от неожиданности, когда за её спиной раздался спокойный женский голос. Она резко повернулась на каблуках и, немного замешкавшись, приветственно кивнула стоящей перед закрытой дверью Кортес.

И как она умудрилась так неслышно войти?

— Я предупреждала, что зайду.

Гермиона снова кивнула. Словно безропотный, загипнотизированный жёлтыми глазами удава мышонок, пойманный на горячем.

— Я могу присесть? — снова спокойно, подчёркнуто вежливо.

Очередной кивок в ответ. Кортес окинула Гермиону внимательным взглядом зелёных глаз и села в кресло. Её поза — обманчиво расслабленная, открытая. Взгляд — прямой. Задумчивое, но решительное выражение лица. Мягкая полуулыбка на губах.

Гермиона почувствовала себя не в своей тарелке. Она видела Кортес в школе — немного стеснительную, хрупкую девчонку. Видела Кортес позавчера — такую же, как в школе. И вчера — не очень-то стеснительную и совсем не хрупкую. Вопреки телосложению.

Она села на диван, а не в соседнее кресло, желая оставить себе побольше пространства для манёвра. У её непрошеной гостьи были все шансы оказаться «художником». Нельзя расслабляться.

Кортес упёрлась локтями в подлокотники и сложила ладони в замок. Казалось бы, закрытая поза должна была насторожить, но Гермиона только выдохнула едва слышно: чтобы наложить беспалочковое заклинание, все пять пальцев одной руки нужно сложить вместе. Положение рук Кортес такого не позволяло.

— Белый флаг? — уточнила Гермиона сухо.

И едва удержалась от того, чтобы хлопнуть себя ладонью по лбу, когда поняла, что и кому сказала. Вмиг стало жарко, и Гермиона вцепилась руками в кровать в тщетной попытке найти опору.

Знающе-понимающая улыбка в ответ заставила волосы на затылке встать дыбом.

— А мы воюем? — поинтересовалась Кортес, не переставая тепло улыбаться. Не фальшиво, не приторно сладко — в самом деле тепло. Так улыбаются достойному сопернику перед игрой. Говорящая улыбка: мол, не так уж и важен исход. Когда получаешь бесценный опыт, проигрыш приравнивается к победе.

Что ж, поздно оправдываться. А может, Гермиона была попросту слишком взвинчена после вчерашнего и теперь специально напрашивалась на открытый конфликт.

— Ты подозреваешь меня. И не говори, что нет. Так что вряд ли наши отношения можно назвать нейтральными.

— В плане подозрений у нас абсолютная взаимность. И не говори, что нет, — вернула шпильку Кортес.

— Забавно, что именно ты заговорила вчера о подозрениях, Корт… — та приподняла брови, и Гермиона нехотя исправилась: — Марсела. На Хаффлпаффе ценят дружбу, а твой вчерашний вопрос скорее убивает её, чем…

— Я — не Джинни, — заметила Кортес, слегка поджав губы.

Она права. Права! Если кто и виноват, то это Джинни. Кортес её не заставляла и не подговаривала, даже будь она трижды «художником». Гермиона не имела никакого права спускать всех собак на невинного человека.

Но осознать и перестать злиться — разные вещи.

— Прости, — буркнула Гермиона еле слышно.

— Лучше начистоту поговорить о подозрениях, чем… — Кортес замолчала и спустя пару секунд продолжила: — Иначе какая это дружба?

Гермиона подняла голову и прищурилась. Кортес не знала ситуацию от и до, но своими словами возводила стену между Гермионой и Джинни. Вчера она задала провокационный вопрос, ответы на который не принесли ничего хорошего. И вот сейчас — это. Если все перессорятся — «художник» окажется в выигрыше. Гермиона все сильнее и сильнее убеждалась, что перед ней сидела виновница происходящего в «Дырявом котле». И если это так, то несложно догадаться, кого завтра утром здесь уже не будет…

Кортес глубоко вздохнула, не отводя от Гермионы почти что гипнотический взгляд зелёных глаз. Можно ли читать мысли без легилименции? На тот миг Гермионе казалось, что да, запросто, её визави определённо могла.

— Я догадываюсь, о чём ты сейчас думаешь, — сказала Кортес без обиняков. — И не собираюсь оправдываться или разубеждать тебя.

Гермиона хмыкнула, приподняв брови в молчаливом «Да ладно?!», но Кортес никак это не прокомментировала.

— Но у медали две стороны. «Художнику» выгодно, чтобы мы подозревали друг друга. «Художнику» выгодно, чтобы каждый мог доверять только себе, держать свои мысли и догадки только при себе. Ты согласна сыграть по его правилам?

Нет, ну серьёзно?! Её действия как раз и приводят к тем последствиям, что по её же словам выгодны «художнику». Так к чему это всё?!

— Если мы не можем собраться и по-человечески поговорить сейчас, то только усугубим проблему. Все догадки и подозрения непременно вылезут наружу. Но не тогда, когда их можно будет спокойно обсудить, а в самый неподходящий момент. Потому что все нерешённые вопросы любят напоминать о себе в самые неподходящие моменты. Самым неудачным способом. Как думаешь, чем всё закончится? Ничем хорошим, правда?

Гермиона застыла, словно под Петрификусом. Перед глазами мелькнул город.

«Хватит, Кортес, молчи! Не надо о нерешённых вопросах».

Но из груди вырвался только еле слышный хрип. И Гермиона почти пропустила тот миг, когда маска ледяного спокойствия сползла с лица Кортес, обнажая холодную решимость. И ярость. Обжигающе горячую ярость. Не взгляд — дуновение ветра из Сахары. Холодный, как пустыня ночью, и горячий, как пустыня днём.

Миг. Кортес моргнула — и маска снова на месте.

«Она невольно зацепила свою же больную тему, когда заговорила о нерешённом», — догадалась Гермиона.

— «Художник» либо допустил ошибку, которая выдаёт его с головой, либо боится, что мы поубиваем друг друга, — перевела тему Кортес.

— Что ты имеешь в виду?

— Все ножи из кухни пропали. Абсолютно. Теперь не порежешь ни продукты, ни… что-то ещё.

— Если уж кому-то очень захочется порезать «что-то ещё», то здесь огромное количество стеклянных бутылок.

— Вот только они не бьются.

— Но…

— …очень даже бились до этого. Как и флакончики для зелий, и стаканы, и тарелки. Они теперь тоже не бьются.

Гермиона недовольно поджала губы. Так вот к чему всё шло. Флакончики для зелий не бьются, но флакончик в сумочке Гермионы почему-то разбился. А значит, Кортес намекала, что…

— «Художник» мог всё заколдовать и после вчерашнего дня. И нет, я не говорю, что ты — «художник». Но и это не всё. Вчера днём, пока все спали, я обследовала кухню и склад, пропали не только ножи, но и ножницы с волшебным скотчем. Может, ещё что-то, я не заметила.

Это был странный разговор, от которого у Гермионы начинала болеть голова. Они вроде бы выяснили, что подозревают друг друга. И что?

Гермиона ощутила прилив раздражения. Она терпеть не могла чего-то не знать. И потому сейчас больше всего ей хотелось сильно встряхнуть Кортес и потребовать от неё ответ на один-единственный важный вопрос, а не ходить вокруг да около и слушать о пропажах. Вздохнув, она потёрла руками виски и несколько раз глубоко вздохнула.

— Марсела, давай по сути, — сказала Гермиона резко, нетерпеливо.

Если она и была в чём-то уверена, так это в том, что делала ошибку за ошибкой. Ей лучше было просто молчать и слушать. Позволить Кортес расслабиться, а не… Что если в этом вся суть? Сегодня никто не пропал, потому что никто не догадался. Что если «художник» убирал тех, кто его раскусил? Что если это его… её безумная игра?

— Мне нужна твоя помощь, — сказала Кортес.

— Моя помощь?

— Именно, — Кортес без единого шороха встала с кресла и кивнула в сторону окна. Гермиона так же бесшумно поднялась с кровати и направилась в указанном направлении.

Защитные заклинания частично блокировали Подслушивающие: случись кому-нибудь притаиться за дверью — до него долетали бы только обрывки фраз. Сомнительная защита, но всё же. Интересно, что Кортес тоже об этом знала.

— Один нож у меня стоял отдельно. Я собираюсь сообщить об этом, но… не всем.

— И?

— Я скажу, что спрятала нож на складе. И если «художнику» так нужны все острые предметы, он придёт на склад…

— И ножа там не будет? — предположила Гермиона.

— Будет. И там буду я. Ты пойдёшь со мной сегодня в десять?

Гермиона не сдержала нервный смешок. «Художница» приглашала её на ночную прогулку с ножом и при свечах. С ума сойти!

— Марсела, ты…

— Я почти уверена, что он придёт ночью. Загасить свечи не проблема. А идти днём «художнику» незачем — это риск. Если повезёт, мы можем его поймать. Темнота — это не только его преимущество, но и наше тоже.

И что делать? Подыгрывать?

— У «художника» должна быть волшебная палочка, — пробормотала наконец Гермиона, силясь изобразить заинтересованность.

— А нас двое, и на нашей стороне элемент неожиданности. Ты уже знаешь, что я владею беспалочковой магией. А я теперь знаю, что ей владеешь и ты.

У Гермионы сбилось дыхание:

— Я не…

— Твоя правая рука, — коротко объяснила Кортес. И Гермиона с удивлением обнаружила, что в какой-то момент во время их разговора сложила все пять пальцев вместе, как будто собралась колдовать.

К щекам прилил жар. Казалось, её лицо горело. Всё тело в огне. Ей стало страшно. Впервые за весь разговор ей стало по-настоящему страшно. Кортес, глядя на неё, молча открыла окно. В комнату ворвался поток холодного воздуха, но и его было недостаточно, чтобы успокоиться.

— Как ты можешь быть уверена, что не пытаешься пригласить «художника»? — тихо спросила Гермиона, внимательно наблюдая за реакцией. Но без толку: ни один мускул на лице Кортес не дрогнул.

— Я не уверена. Но сегодня ночью мы это выясним. Ты пойдёшь со мной?

— Да, — ответила она хрипло. Если уж «художница» решила бросить Гермионе Грейнджер вызов, значит, придётся её переиграть на её же поле. Не то чтобы Гермиона знала, как это сделать. Но время подумать было.

— Я зайду в десять.

В дверь постучали. Гермиона с Кортес переглянулись, но с места никто так и не сдвинулся.

Спустя несколько секунд дверь отворилась, и внутрь вошёл Теодор Нотт.

— «Художник» — парень, — заявил он без предисловий. И Гермиона едва удержалась от того, чтобы не расхохотаться истерически от такого заявления.

Парень, ага, целых два!

— Это твоё чистосердечное? — шутливо уточнила Кортес. Нотт фыркнул в ответ, кончики его губ слегка приподнялись.

— Я вытер вчера следы крови страницей из твоего блокнота, — он перевёл взгляд на Гермиону.

— Так что, кровь настоящая или нет? Ты выяснил? — впервые в голосе Кортес явственно слышалось нетерпение, любопытство.

Да чёрт подери! Может, она и правда невиновна, а выводы Гермионы поспешны? Или это всё маска, притворство?

Нотт зыркнул на неё недовольно.

— Только вы двое видели, как я вытирал кровь, поэтому вчера…

— Ах вот оно что! — театрально вздохнула Кортес. Думаешь, что тебя от большой и чистой любви вчера некий Теодор Нотт так страстно прижимал к стенке и спрашивал о всяких глупостях, а на самом-то деле…

Гермиона едва сдержала смешок: выражение лица подтрунивающей над Ноттом Кортес выглядело очень забавно.

— Заткнись, — буркнул Нотт скорее за неимением достойного ответа, чем потому, что в самом деле разозлился. Его лицо покраснело, и он окинул Кортес коротким заинтересованным взглядом исподлобья. Она улыбнулась ему в ответ. Мягко, открыто. Обольстительно, но в то же время невинно. И пускай Гермиона не могла назвать Кортес писаной красавицей — сейчас она была очаровательна. А румянец Нотта стал ещё более заметным.

— Кажется, ты собирался рассказать нам о своей теории? — спросила Кортес, когда пауза затянулась. Выражение лица у неё — хитрое-прехитрое. Нотт открыл и закрыл рот, шумно втянул ртом воздух, но ничего не сказал. Выглядел он так, будто то ли собирался гаркнуть сердито, то ли в самом деле не отказался бы провести время в компании Кортес у ближайшей стены.

Гермиона не удержалась от ехидного:

— Я могу выйти на пару минут. Мне несложно.

Кортес заразительно рассмеялась, по-дружески сжав её плечо на одно короткое мгновение. Гермиона улыбнулась в ответ, но почти сразу сникла, сложила руки на груди в защитной позе.

Как получилось, что за всё время пребывания в школе она так и не нашла себе подругу, с которой можно было бы столь безобидно подшучивать над каким-нибудь условным Ноттом? Поговорить о ни разу не условном Малфое и…

— Может, хватит? — рявкнул Нотт.

— В нашей ситуации можно сойти с ума, если воспринимать всё всерьёз, — пожала плечами Кортес.

И Гермиона ощутила укол зависти: с её уст такие слова восприняли бы как наставление, поучение. Но в устах Кортес такое замечание звучало вполне органично и раздражения не вызывало.

— Мы тебя внимательно слушаем, Теодор.

— Я разорвал лист: одну часть оставил в кармане мантии, вторую спрятал в номере. Вечером, когда все собрались, я пытался привлечь внимание к тому, что у меня в кармане лежит нечто очень «ценное». Своим поведением — не словами. И почти сразу моё «сокровище» пропало. Вторую часть листа я нашёл чистой сегодня утром. Так что у нас четыре подозреваемых.

— Может, на кого-то наложили Империус, — сказала Гермиона, скрестив руки на груди. Если Нотт не врал, то «художником» мог быть один из её троих самых близких друзей, а уж это она никак не могла принять.

Нотт помотал головой.

— Я говорил отдельно с каждым. Я задавал провокационные вопросы. У всех был шанс хотя бы намекнуть, если что-то не так, но… — Нотт развёл руками.

Гермиона неловко попятилась и плюхнулась на диван.

— Почему мы вообще должны тебе верить? Кто сказал, что ты не?..

Нотт посмотрел на неё со злобой:

— Прекрасно. Я и сам найду «художника», — заявил он с непоколебимой уверенностью в голосе и вышел, громко хлопнув дверью.

— В десять, — скороговоркой напомнила Кортес Гермионе и тоже кинулась к выходу. — Теодор, подожди! — донеслось из-за закрытой двери.

Закрыв лицо руками, Гермиона откинулась на подушки. Нотт мог соврать, чтобы втереться в доверие. То же самое он мог сказать и мужской половине их сумасшедшего дома. Сказать, что «художник» — девушка. И таким образом перессорить между собой всех. Отличная тактика, разве нет?

Вздохнув, Гермиона осознала, что могла бы придумать тысячу оправданий, лишь бы ей не пришлось лицом к лицу столкнуться с вероятностью того, что кто-то из её близких друзей мог оказаться «художником».

Нотт ошибался. Точка.

Нотт просто не мог быть прав.

Раздался стук в дверь. Гермиона глухо застонала и поднялась с кровати. Да что же это за день такой, что и пять минут нельзя просто полежать и подумать?!

— Гермиона? Ты там? — послышался из-за двери голос Гарри. И ей вдруг очень сильно захотелось быть не «там». Чтобы он не мог войти и сказать нечто вроде «Я не хочу вмешиваться, но мы с Джинни встречаемся и бла-бла-бла», но означающее на самом деле: «Ты знаешь, Гермиона, я понятия не имею, права ли Джинни, но она моя девушка, так что наша с тобой дружба в прошлом. Забудь и про меня, и про Рона, и про Джинни. В конце концов, Уизли всегда мне были дороже, чем ты». И Гермиона обязательно его поймёт и ответит: «Да, Гарри. Но как только всё выяснится, мы же снова будем общаться?», что будет означать «Вот и всё». И половина маленького мирка, в котором Гермионе было так комфортно и уютно, полетит во все треклятые тартарары.

Широко улыбаясь, Гермиона открыла дверь.

— Привет, Гарри.

— Привет, — он, явно подавленный, невыспавшийся и уставший, удивлённо на неё посмотрел. — У тебя такое хорошее настроение…

«Хорошее? Полуистерическое…»

— Это значит, что ты что-то выяснила?

— Нет, и пытаюсь относиться к этому позитивно, — слукавила Гермиона, продолжая улыбаться. Она не расплачется, если он встанет на сторону Джинни. Не расплачется, не дождётесь.

— Отличное решение, — подытожил Гарри, хотя в зелёных глазах плескалось недоверие. — По поводу вчерашнего…

«Улыбка, а не оскал, Гермиона. Улыбка».

— Джинни так толком и не объяснила, почему она тебя подозревает и… Почему мы до сих пор стоим на пороге? — перебил сам себя Гарри, заметив вышедшего в коридор Невилла. — Привет.

— Привет, обед через пятнадцать минут, — сообщил Невилл.

— Спасибо, — ответила Гермиона, подняв голову и посмотрев на часы.

Невилл кивнул и направился в сторону лестницы. Проследив за ним взглядом, Гермиона вздохнула и отступила вглубь комнаты, позволяя Гарри войти в номер.

— Тебе-то она что-то объяснила? — уточнил он, когда они оба присели на краешек кровати.

— Ты имеешь в виду, кроме того, что я не так посмотрела на Луну? — не удержалась от язвительного замечания Гермиона.

Гарри хмыкнул.

— Мы с Роном полдня уже пытаемся её разговорить. Я ничего не понимаю, если честно, но…

«Вот и момент истины», — горько подумала Гермиона.

— …даже не думай, что никто из нас не пришёл раньше, потому что мы поверили, что ты «художник». Мы просто хотели добиться от Джинни хоть сколько-нибудь внятного объясн…

— На самом деле, у неё есть ещё одна причина, — признала Гермиона и рассказала, что на самом деле произошло с флакончиком. — Если Джинни не видела, что он там, или же не поняла, что она его разбила, то… — Гермиона многозначительно развела руками.

— Чёрт, как же это всё не вовремя! — Гарри привычным движением взъерошил свои тёмные волосы и вздохнул.

— Как если бы такое вообще могло произойти вовремя, — закатила глаза Гермиона.

— Не могло, просто… Я ещё никому об этом не говорил, так что ты тоже молчи, ладно? — и такое чувство, что они снова в Хогвартсе, и профессора Дамблдора больше нет, и Гарри всё тот же немного потерянный мальчишка, который понятия не имеет, что делать дальше. Зато твёрдо намерен действовать. Твёрдо намерен бороться до конца.

Гермиона коротко кивнула.

— Вообще Джинни должна была узнать первой… Короче говоря, тут такое дело… Ну… — Гарри выдохнул, смотря на Гермиону почти что с мольбой, и она ощутила, как у неё упало сердце.

Святой Мерлин, да что же Гарри натворил?! Не «художник» же он в самом деле!

— Гарри, ты меня пугаешь, — выдавила она наконец, не отводя от него обеспокоенного взгляда.

— Я хочу расстаться с Джинни, — выпалил он на одном дыхании.

Гермиона посмотрела на него ошарашенно, засомневавшись, что она не ослышалась.

— Но у вас же всё было хорошо. Разве нет?

Он пожал плечами.

— Сперва всё было плохо из-за смерти Фреда. А после становилось только хуже и хуже. И в общ…

— Подожди, давай вечером. Нет, лучше завтра утром. Нам пора спускаться вниз. Мне, кстати, тоже нужно с тобой кое о чём поговорить. И… иди сюда, — она порывисто потянулась к нему и заключила в свои объятия.

— Ты чего? — рассмеялся Гарри, хоть и обнял её так же крепко. — Решила, что мы тебя бросили, да?

— Да как ты мог такое подумать?! — тут же возмутилась Гермиона, ощущая, как к щекам приливает краска. Но Гарри в её ложь не поверил.

— А мы ещё считали тебя умной, — отстраняясь, закатил глаза он, и Гермиона легонько ударила его по руке.

***

Когда они с Гарри спустились в бар, где уже собрались все остальные, там царила тишина, нарушаемая только звяканьем вилок. После коротких приветствий, Гермиона села за стол между Гарри и Малфоем, и все продолжили изображать глубочайшую заинтересованность содержимым собственных тарелок.

В баре было холодно. Не потому, что было холодно за окном, или кто-то наложил заклятие. Из-за атмосферы недоверия.

Все сидели с отрешённым видом и только изредка поглядывали друг на друга. Гермиона невольно вспомнила слова Кортес о том, что переговорить всем нужно сейчас, иначе будет слишком поздно. Вот только уже было слишком поздно.

Гермиона посмотрела на Кортес, и когда их взгляды встретились, поняла: она пришла к тому же выводу. На долю секунды в её зелёных глазах отразилась паника — и Гермиона невольно распереживалась сама. Но уже через миг Кортес ей улыбалась, спокойная и уравновешенная, как обычно. Жаль, Гермиона так быстро приходить в себя не умела.

Слева от Кортес сидел Нотт. Он сжимал вилку так крепко, что, казалось, она непременно согнётся под его натиском. Его колючий, предельно внимательный взгляд исподлобья то и дело скользил то по одному, то по другому присутствующему.

Справа от Нотта — Астория Гринграсс. Она сидела словно на иголках, часто теребила завязки мантии, как будто собиралась вот-вот встать, открыть входную дверь и пулей вылететь из бара. Она ни на кого не смотрела и, очевидно, была сосредоточена на чём-то своём.

У Малфоя на лице было непроницаемое выражение. Гермиона не могла быть уверена, но в общем он казался спокойным.

Гарри снова выглядел озадаченным и очень печальным.

У Рона под глазами были огромные мешки, его белки глаз, как кровь с молоком — бело-красные. Он несколько раз вроде как хотел завести разговор, но, видимо, был слишком уставшим, чтобы придумать что-то стоящее, а потому молчал. Но за поведением окружающих наблюдал так же пристально, как и Теодор Нотт.

Джиневра Уизли время от времени бросала настороженные, полные подозрения взгляды в сторону Гермионы.

Невилл был сильно подавлен, и весь его вид буквально кричал: «Просто заберите меня отсюда! Срочно!»

Кто из этих людей был «художником»? И как они все умудрились потерять доверие друг к другу в первые же два дня взаперти?

Взгляд Гермионы снова упал на Джинни. Если посмотреть правде в глаза, то именно из-за её действий Гермиона не узнала на вчерашней встрече ничего полезного. Из-за действий Джинни сейчас выглядели такими вымотанными и уставшими Гарри и Рон, которые (на минуточку!) авроры, а значит, «художник» должен был их нейтрализовать в первую очередь. Так не сделала ли огромную глупость она сама, когда солгала, чтобы её «подруга» не попала под подозрение?

«С соком что-то не так», — эта мысль зародилась где-то на краю сознания, когда взгляд задумавшейся о поступках Джинни Гермионы упал на стоящий перед ней стакан. Возможно, проблема была в освещении, но слишком уж сильно апельсиновый сок отдавал синевой. Такой эффект могли дать несколько капель Успокаивающей настойки, но кто добавил их в её сок? Только в её ли? С одной стороны, Гермиона не отказалась бы от двадцати четырёх часов спокойствия, а с другой — настойка вызывала сонливость, которая была несовместима с запланированной на десять вечера встречей.

Мог ли кто-то ещё узнать про встречу?

Сидящая напротив Кортес смотрела настороженно. Было заметно, что сама она не понимала, в чём проблема, но по реакции Гермионы догадалась: что-то не так. Вслух Кортес так ничего и не сказала и к стакану тоже не притронулась.

Остальные «люди в сером» их «переглядок» через стол не заметили. А если и заметили, то никак себя не выдали.

В конце концов, напряжённое молчание начало порядком действовать на нервы. И Гермиона не выдержала. Она быстро доела яичницу с беконом и встала из-за стола. Никто и слова ей не сказал, когда она молча вышла на кухню, помыла тарелку и вилку, оставила стакан с соком на столе и поднялась к себе — спать. Ведь вскоре ей предстояла долгая бессонная ночь. Или короткая — если Кортес в самом деле «художник».
  <<      >>  


Подписаться на фанфик
Перед тем как подписаться на фанфик, пожалуйста, убедитесь, что в Вашем Профиле записан правильный e-mail, иначе уведомления о новых главах Вам не придут!

Оставить отзыв:
Для того, чтобы оставить отзыв, вы должны быть зарегистрированы в Архиве.
Авторизироваться или зарегистрироваться в Архиве.




Top.Mail.Ru

2003-2024 © hogwartsnet.ru