Молочное, гранатовоеЧеловек состоит из мелочей - из неприметных привычек, из оттенков и полутонов, из манеры наклонять голову, из красивых и уродливых пристрастий. Когда ты собираешь эти мелочи, заново вылепляя образ, когда понимаешь, что даже самая неприглядная деталь мозаики приносит тепло - тогда это и есть любовь. Племянница, разумеется, утверждает другое, но она известный любитель придать всему трагическую окраску.
В ней нет ни одного холодного оттенка - таким сложно быть слизеринцами. Вдвойне сложно быть слизеринцем, если нос у тебя чуть вздёрнут, и ямочки на щеках, и брови изогнуты в вечном смешливом удивлении. Впрочем, поразительно, но этот маленький сноб умеет сделать столь надменный вид, что приглушённо-золотистый свет, окутывающий её, кажется тусклым, пепельным. Маскировка в целях выживания.
Вся в меня.
В старом парке царит тихая, неподвижная, терпкая в своей безмятежности осень. Докучливый ноябрь отступил на мгновенье, позволяя обитателям поместья напоследок понежиться в остаточном тепле солнечных лучей.
- Ангел мой, вы уже встаёте?.. Будьте добры - в кармане пиджака лежит футляр, принесите мне его.
- И тапочки в зубах. - Джой Корд, закутавшись в покрывало, соскальзывает с кровати.
- На тапочки я давно уже не рассчитываю, - вздыхает Долохов, принимая из рук ученицы продолговатую бархатную коробочку.
Невольно скорчив гримаску отвращения, Джой кидает взгляд на его бледную исколотую руку и предпочитает отвернуться.
- Что говорит Лорд о подобных маггловских штуках?
- Скажем так, он имеет ко мне снисхождение, - Антонин, закончив инъекцию, бережно убирает шприц обратно. - Ведь вы любите декаданс. Примите его таким, каков он есть.
- А каков он есть?
Шерлока никогда, даже в ранней юности, не унижали поводком. Он степенно шествует по мощёной дорожке аллеи, изредка оборачиваясь на нерасторопных людей, бредущих сзади, и усталое солнце бликами подсвечивает его молочно-кофейную шерсть.
- Ваша упадочность уродлива, как некогда известный писатель-сифилитик, который теперь, когда гниёт его разум и его тело, воображает себя по-прежнему великим, и не только воображает, но и рассказывает всем об этом. Вы гордитесь веками, сквозящими в каждом вашем жесте - неужели вы никогда не думали, что получили в ваши вены кровь трусов, подлецов, предателей и убийц? Задумайтесь, вы любите безвоздушное пространство и скудоумие, потому что воздух и талант кончились на несколько поколений раньше. Как понимает Возрождение, скажем, прекрасная Беллатрикс? Она радуется как ребёнок перспективе вашей аристократии превратиться в слабоумных идиотов, которыми будут вертеть магглорождённые, потому что Люциусу не надо будет интриговать, Августусу - шпионить, вам - изучать эту вашу несознанку, как вы изволите её называть. Я знаю, вы верите в определяющую роль личности в истории, и здесь я согласен с вами. Единственный способ не дать империи развалиться после своей смерти - победить смерть. Но если этого не произойдёт, скажите, во что превратится ваш находящийся на грани дряхлости декаданс? А если произойдёт...
- Учитель, вы дали мне блестящую мотивацию для отказа.
- Какую бы я не дал мотивацию, вы прекрасно знаете, что выбор невелик. Впредь постарайтесь не поддаваться на провокации так легко. К тому же, я говорил сейчас всего лишь о ваших пристрастиях.
- Что же мне ещё любить, если выбор так невелик? - остановившись, она по-детски требовательным движением трогает его за рукав.
Долохов без улыбки смотрит на ученицу сверху вниз и рассеянно пожимает плечами.
- Я не вправе советовать.
- А что любите вы?
Расскажите, Антонин, раз вы так точно воспроизвели мои собственные мысли. Расскажите, я вас послушаюсь.
- Я люблю играть на виолончели.
Джой Корд молча разворачивается и возвращается в дом.
- ..А я цветов принёс. - Родольфус Лестрейндж кидает на лакированную поверхность рояля охапку поздних кленовых листьев; снимая перчатки, оценивает гробовую атмосферу, царящую в воздухе. - Как раз к похоронам, должно быть.
- Да, мы как раз ждали кого-то, кто поможет нам выкопать могилу...
- Моему учителю, - невозмутимо заканчивает за Антонина Джой.
Долохов с лицемерной укоризной качает головой, демонстративно рассматривает перстень, поймавший в свои грани отсветы тусклого солнца.
- Родольфус, как ты воспитывал свою племянницу?
- В атмосфере распущенности и вседозволенности, - честно сообщает Руди, в лучистой усмешке щуря глаза. - Вы оба похожи на гриффиндорцев, играющих в слизеринцев.
- И все мы снимся Чёрному Королю, и когда он проснётся, нас больше не будет, - подхватывает девчонка, прослеживая пальцами узор на серебряном кофейнике и не поднимая головы от книги.
- Ты неправа, - Лестрейндж закусывает уголком рта медно-рыжую прядь. Дурацкая привычка, которую очень любит Джой. - Какой мы сон - с такой историей?
Слизеринка улыбается, запускает пальцы в отрастающие, начинающие виться волосы, стараясь скрыть этим движением улыбку. Руди, конечно, не читал этого маггла, но с девочкой Алисой солидарен. Кому же хочется быть сном?
Гранатовый, подсвеченный рябиновой горечью свет разлит над крышей.
- Нас больше не будет, - рассеянно повторяет Джой Корд, провожая взглядом уходящего по облетевшей аллее родственника. Иногда становится совсем нестерпимо молчать, и зачем молчать вообще смертельно больному человеку?
Мы умираем изящно, как и положено лордам - не более, чем красивые слова. Мы уродливо агонизируем, гниём, в собственной слепоте считая, что возрождаемся через истончение. Вы правы, Антонин, как вы чертовски правы.
- Да, - сероглазый злонасмешник кивает.
Руди пытается дать будущее. Долохов - движением бледных пальцев стирает его, как меловой рисунок. К Долохову тянет, как тянет к загадке смерти, но любить его - то же самое, что любить смерть. А Джой всегда любила жизнь...
- Вы пусты, и поэтому вы так спокойны, - вполголоса говорит она, отворачиваясь от окна. И, громче. - Да, учитель, я готова предоставить Тёмному Лорду результаты по его заданию.
"Пуст? Какая проницательность!"
- И каковы же результаты? - вежливо интересуется алмазный британец, поднимаясь и делая шаг вперёд.
Джой Корд улыбается чисто и искренне. И смотрит ему в глаза. И Антонин отлетает на два метра назад, ударяется спиной о стену и падает на пол.
- Бра... во... - еле дыша, низким от боли голосом произносит он, не делая попыток встать. - Но... ангел мой, теперь вы... должны мне поцелуй.
Девчонка подходит к пытающемуся выровнять дыхание учителю, протягивает ему руку:
- Я ничего вам не должна. Вы лишили меня надежды.
Долохов садится, откидывает назад растрепавшиеся волосы и только после этого принимает её ладонь. Он гладит её полудетские, худые пальцы, запястье с ярко просвечивающими голубыми жилками, выступающую косточку у основания кисти. Садящееся в апельсиново-рыжие облака солнце, освещая его лицо, придаёт ему какой-то лихорадочный румянец.
- Значит, мы оба безнадежны. И оба пусты.
