Глава 2Ох, и странный вышел у нас Орден. Мощная подпольная организация из ночных кошмаров Корнелиуса Фаджа на деле являлась горсткой волшебников и волшебниц разной степени способностей, объединенных непоколебимой верой в могущество и мудрость Дамблдора. Все еще грозный, но неумолимо стареющий Грюм. Добряк Артур Уизли – талантливый волшебник, но почти никакой боец. Его жена Молли – величайшая домохозяйка, мать не только своим детям, но и всему Ордену. Подлючий земляной жук Мандангус Флетчер, мошенник средней руки, трус, и уж точно не боец. Стерджис Подмор – храбрый, но не слишком удачливый. Сириус – анимаг и беглый преступник, лишенный возможности покидать дом. С натяжкой – не более дюжины боевых единиц на всю организацию. Впрочем, и драться пока никто не предлагал. Враг сидел в подполье и гадил исподтишка.
На первой же встрече с Орденом Феникса я заново познакомилась с собственным дядюшкой. Сириус Блэк начал существовать для меня в трех образах. Первый – полустертое воспоминание из глубокого детства. Высокий, громогласный и очень красивый дядя Сириус. Он появлялся у нас дома несколько раз, и как я понимаю теперь, ему было тогда чуть больше семнадцати. Второй – безумный убийца с плакатов, разыскивать которого меня не отправили в свое время. И третий – изможденный задерганный человек, впустивший нас в ненавистный с детства дом. За напускной веселостью, за колючим взглядом выцветших серых глаз безошибочно угадывались черные края бездны. Она всегда за спиной. С каждым прожитым часом мы немного соскальзываем к ее голодному жерлу. Все то, чем мы наполняем наши дни – лишь способ не замечать этого.
Дни Сириуса были заполнены одним только ожиданием.
В начале июля мы с Кингсли, который также присоединился к Ордену, перевозили из «Норы» друзей Гарри – одного из ребят Уизли и Гермиону Грейнджер. Уставшая жить на два дома Молли решила попросту переехать в штаб всем семейством, до тех пор, пока младшие дети не уедут в школу. Учитывая, что четверо старших Уизли входили в Орден, такое решение имело смысл.
Молли увела всех прибывших детей на третий этаж, распределять по комнатам, я же спустилась в кухню. Сириус салютовал мне неразлучным бокалом. Кто-то сидел рядом с ним. Первая мысль — что папа тут делает? Ошибочка. Поднявшийся мне навстречу мужчина улыбался так же мягко и тепло. Его волосы так же были обильно припорошены сединой, а одежда – заплатами. Мое лицо радостно расплылось в ответной улыбке.
- Рем, познакомься с Тонкс, - Сириус кивнул в мою сторону. – Моя двоюродная племянница, дочка Андромеды. Тонкс — это Ремус Люпин. Мой друг.
Улыбаюсь еще шире. Делаю книксен – по всем правилам, как мама учила. Сириус заливается лающим смехом – видок у меня тот еще, с зелеными волосами и в ботах из драконовой кожи под цвет волос. Ремус улыбается, кланяется слегка. Тоже почти правильно.
- Тонкс – необычное имя.
Смеюсь. И краснею почему-то.
- Это фамилия. Мама очень радовалась девочке. Она рассчитывала, что появится très petites filles itelligente. Вот такая примерно.
Глаза Ремуса становятся почти квадратными, когда зеленый ежик на моей голове превращается вдруг в белокурые локоны, а с физиономии хлопают ресницами нежно-голубые глазки-блюдца. Ремус робко улыбается, оглядывается на весело хохочущего Сириуса, потом на меня. Наконец, присоединяется к нашему смеху.
- И назвала она меня Нимфадора. Но все согласны, что к моему настоящему облику такое имечко не очень-то подходит. Поэтому, с первого курса и во веки веков – Тонкс!
- Приятно познакомится… Нимфадора Тонкс.
С этого дня я стала задерживаться в доме Сириуса после собраний, оставаться на ужины. Тем более, стряпня Молли и сама по себе этого стоила. А после ужина Сириус вытаскивал очередную пыльную бутылку из семейных хранилищ, и мы втроем ломали на ней печать, слушая одновременно, что именно мы собираемся распить, и откуда оно взялось. Похоже, об истории погребов древнейшего и благороднейшего семейства Блэк дядюшка был осведомлен куда лучше, чем об истории рода. Впрочем, иногда он рассказывал довольно забавные истории, связанные в основном с учебой в Хогвартсе, и они с Ремусом наперебой вспоминали подробности. Масштаб их школьных подвигов впечатлял, я даже ощутила себя примерной хаффлпаффской девочкой. О Блэках он говорил крайне неохотно, но маму вспоминал с удовольствием.
- Она единственная из их троицы, у которой есть сердце, - он задумчиво глядел сквозь бокал на огонь в камине. – Старшая с рождения бешеная. Унаследовала все блэковские заморочки. А младшая как была, так и осталась холодной куклой. Черт с ними.
Как-то так получилось, что в конце месяца я стала проводить на площади Гриммо почти каждый вечер, не занятый работой или дежурствами Ордена. Эти дежурства – очень странное мероприятие, но, поскольку на них настоял Дамблдор, ни у кого и вопросов не возникло. Каждый день и каждую ночь кто-то из орденцев нес невидимую вахту у дверей Зала пророчеств в Отделе тайн, за которыми хранился текст пророчества, связавшего Того, кого нельзя называть и Гарри Поттера. Не имею понятия, кто в Ордене знал этот текст. Возможно, только Дамблдор. Всем нам было известно, что пророчество есть, и что любой ценой мы не должны допустить его попадания в руки Вольдеморта. Дамблдор считал это наиболее важной задачей Ордена, важнее даже чем распространение информации о возвращении Того, кого нельзя называть, или охрана Гарри.
- Гарри в безопасности до тех пор, пока Том не получил текст пророчества, - так сказал Дамблдор на том единственном собрании Ордена, на котором присутствовал при мне.
Что ж, решили, мы, кому еще лучше знать, как не ему?
Мы пили какой-то особый ямайский ром, привезенный «черт знает, когда, черт знает, кем». Ничто другое не соответствовало настроению Сириуса. Дамблдор в очередной раз запретил ему что-либо предпринимать и вообще выходить из дома. Гарри заваливал его и своих друзей гневными письмами, наполненными возмущением оттого, что его держат в стороне. Молли допекала его своей заботой и манерой все контролировать. Сириус мрачнел день ото дня, все чаще срывался на портрет матери или престарелого эльфа. За ужином Молли мягко поинтересовалась, не кажется ли Сириусу, что он слишком много пьет. Именно поэтому мы пили ром тем вечером.
Разговор не клеился. Мы сидели, глядя на пляшущий в очаге огонь и потягивая жидкий огонь из стаканов. Сириус взял очень быстрый темп, и вскоре уже дремал, уронив голову на скрещенные на столе руки. Ремус почти не пил, только гонял стакан по столу между указательными пальцами. Я, уставшая за день, отдавала должное напитку, и уже ясно чувствовала, как пламя из бутылки перекочевывает в мою кровь, заставляя теплеть ноги и гореть глаза и щеки.
Профиль Ремуса, подсвеченный рыжим. Ром шумит в ушах, словно горячие волны пиратских морей. Чувствую, как бегут по коже электрические искорки, заставляя сбиваться дыхание. Пересаживаюсь на соседний стул. Совсем близко. Осторожно, боясь обжечь или обжечься, накрываю ладонью его пальцы. Он вздрагивает — все же обожгла. Сжимает мою руку, пристально смотрит в лицо.
- Что ты знаешь обо мне, Нимфадора?
Перед глазами словно туман плывет. Во имя Мерлина, я выпила совсем немного.
- Ты – Ремус Люпин. Один из Мародеров, друг Сириуса. Ты бывший учитель и ты в Ордене Феникса…
- Я — оборотень, Нимфадора. – жестко заканчивает он. – А ты – Аврор.
Так бывает, если с разбегу прыгнуть в ледяную воду горного озера. Перехватывает дыхание, еще секунду назад разгоряченное тело превращается в скрюченную каменную статую. После оглушительного шума – тишина. И только стук сердца в ушах.
Люди-оборотни. Люди-волки. Пока Луна не вскрыла в них звериную сущность, они ничем не отличаются от обычных людей. Ближе к полнолунию можно заметить изменения запаха. Кожа может стать грубее. Повышается и сексуальное влечение.
Впрочем, проверить все это на практике как-то до сих пор не случалось.
Ремус отпускает мои пальцы. Сидим молча. В очаге гудит огонь. Храпит с присвистом Сириус. Бормочет проклятия где-то домовой эльф. Жизнь идет, куда шла.
- Ну и что? – говорю наконец. Он недоверчиво косится в мою сторону. А я уже улыбаюсь.
- Обычно, когда эти двое встречаются, это означает проблемы, - усмехается он.
- Вот еще, - пожимаю плечами. – Все разные. И оборотни, и Авроры. И ты – отличный человек, Рем.
Протягиваю руку.
- Друзья?
- Друзья.
Теплое рукопожатие. Мои пальцы ненадолго задерживаются в его. Вот и снова хорошо. И тепло. Только тенькнула едва слышно в душе струна, порвавшаяся за миг до начала песни.
Друзья. После этого я шучу и веселюсь в два раза больше. Сопротивляюсь черноте и тишине этого дома. Моя неуклюжесть с каждым днем прогрессирует, и уже достигла категории «слонопотам на льду». Я улыбаюсь, я развлекаю детей. Я отлично умею дружить. И мне нравится то, что получается.
Только грустно немного. И все.
День, окончательно переставивший мою жизнь с ног на голову, начинался так же, как и все другие дни. Ночное дежурство в Отделе тайн, затем – полный рабочий день. На площадь Гриммо я попала только после ужина, и собрание уже закончилось. Сегодня в нем участвовал Дамблдор, и все наше маленькое воинство словно оживилось в его присутствии. Ни Сириуса, ни Рема не было видно. Я быстро поборола предложенные Молли две большие порции чего-то, и пустилась на их поиски.
Они обнаружились в пропыленной гостиной на втором этаже. Совершенно жуткая комната, в которой за пределами круга света что-то непрерывно скреблось, шуршало и гудело. Свет давали три свечи, воткнутые в горлышки пустых бутылок. Рядышком стояли три закупоренные, и одна початая. Снова пиратское пойло.
- А, вот и ты, - Сириус взмахнул палочкой в направлении двери, запечатывая ее. Теперь нас не найдут и не услышат. Сидел дядюшка в глубоком кресле, трансфигурированном, похоже, из носка (судя по сохранившимся рубчикам и резинке). Второй носок пошел на кресло для Ремуса, и в дрожащем свете виднелись босые ноги. Ремус галантно пожертвовал для меня носовым платком, соорудив немного кривоватую, но вполне удобную кушетку.
- Мы в печали, - бодрым голосом сообщил он, подавая мне наполненный стакан.
- Не издевайся, Луни, - буркнул Сириус. – И так фигово на душе.
Выпили за душу. В этот раз, похоже, нарезаться решили все.
- Какого Молоха меня тут держат, - дядюшка продолжил монолог сквозь зубы. – Не выйти человеком, не выйти псом. Интересно, кто успел отменить Оборотное зелье? Если уж младший Крауч год продержался и не засыпался, я как-нибудь тоже не облажаюсь. А поганец Сопливерус будет это зелье варить! Пусть отрабатывает, что его к людям пустили! А напортит – получит в морду!
Вот, откуда ветер. На собрании снова был Снейп. И снова прошелся по вынужденному затворничеству Сириуса.
Присутствию Снейпа в Ордене я даже не удивилась. Просто однажды столкнулась с ним в коридоре. Привычно поздоровалась: «Профессор». Услышала в ответ: «Слава Мерлину, для вас уже не профессор».
Взрослому профессиональному Аврору несолидно бояться школьного учителя. Я и не боялась. И не могла объяснить себе причин того, детского страха. Традиционно ученики начинали бояться и ненавидеть его после первого урока. Меня же скрутило ужасом, едва его увидела. Хотя он и вполовину не так страшен, как Грюм. Подумаешь, рожа бледная и нос крючком.
Может, меня в детстве вампир напугал?
- Он и в школе был подленьким гавнецом, - Сириус продолжал гнуть свою линию. В бутылке порядочно убыло. – Все время ухитрялся выйти сухим из воды. Прятался за юбки Лили. Если подумать – у них с Питером масса общего. Из-за одного я двенадцать лет провел с дементорами, а из-за второго сижу тут, с эльфом-маразматиком. Наверняка это он протрепался там, что я анимаг. И Дамблдору приседает на уши, что мне нельзя доверять… Вот пойду сейчас и набью ему морду, при Дамблдоре. И заставлю во всем признаться!
Мы с Ремусом переглянулись.
- Подожди, - рассудительно сказал Рем, протягивая другу полный стакан. – Сначала надо допить. Нельзя добру пропадать. А потом все вместе и пойдем.
Сириус с таким доводом согласился. Как-то очень незаметно разговор перешел на их школьные годы — любимую тему таких бесед. Так я в подробностях услышала историю родителей Гарри. В одном друзья разошлись во мнениях: Сириус утверждал, что Лили крутила со Снейпом только чтобы позлить Джеймса, а, по мнению Ремуса, Лили и Снейп дружили еще до школы.
- И теперь эта гадина в моем доме о чем-то беседует с Дамблдором, а я тут прячусь по углам, - горько вздохнул Сириус. Правда, бить морды больше не порывался.
По мере увеличения процента рома в крови, градус настроения компании полз вверх. Истории становились все разнузданнее, потом плавно сменились бородатыми пошлыми анекдотами. К анекдотам отлично пошли мои истории из времен учебы в Школе Авроров. Где-то тогда же мы поняли, что пришло время совершить рейд в кухню с целью захвата закуски. Прикрывшись вдвоем одной мантией-невидимкой, мы с дядюшкой прокрались вниз. Ремус должен был прикрывать нас на лестнице и подавать знаки, если кто-то появится. Помню, как мы с Сириусом целовались, нежно сжав в двойных объятиях печеного гуся. Он заявил, что целуюсь я не хуже Андромеды. Хотя, впрочем, может быть, мне это и приснилось. Полагаю, что гусь все же был. Иначе с кем отплясывал Сириус, когда мы с Ремусом изображали танго?
Спустя две бутылки дядюшка тяжело поднялся и убрел куда-то в темную часть комнаты. Сквозь призрачные шорохи гостиной доносилось его бормотание:
- Где-то тут была мамина напольная ваза … О, нашлась!
К шорохам присоединился бодрый звук бьющей в металл струи.
- Пятнадцатый век, серебро, гоблинская чеканка… м-мать…
Вернувшись, Сириус, изящно покачиваясь, встал на границе трепещущего круга света – босой, лохматый, в выпущенной из брюк рубашке. Драматическим жестом нацелил длань на похрапывающего в кресле Ремуса.
- Рем! Мой последний друг!
Длань простерлась ко мне.
- Тонкс! Моя любимая племянница!
Недюжинный удар по груди в области сердца.
- Гарри! Мой крестник!
Мутный взгляд вокруг.
- Паршивый дом и краденый гиппогриф! Вот и все, что у меня осталось.
Дядюшка рухнул в кресло, одним махом влил в глотку остатки рома из стакана. Сполз пониже, поерзал, блаженно прикрыл глаза.
- Не так уж и мало, черт возьми, - донеслось невнятное бормотание, сменившееся куда более бодрым храпом.
Приличным девочкам пора было уходить домой.
Проспиртованные мозги сообразили, что приличным девочкам нужно уходить домой в мантии-невидимке и наложив на себя заклинание Бесшумия. Отличная штука, помогла в свое время сдать экзамены. Теперь никто не услышит, даже если переверну что-нибудь. Жаль, действует недолго.
Погасив свечи, я осторожно ступила на темную лестницу. Ориентируясь на расплывчатое пятно света от газовых рожков внизу, заскользила по ступеням. Один пролет я миновала благополучно, но уже на лестничной площадке нога обнаружила дыру в ковровой дорожке.
Абсолютно бесшумно — отличное вышло заклинание, я головой вперед понеслась вниз, отчаянно пытаясь вернуть равновесие и ничего при этом не сломать. На приличной скорости я врезалась во что-то плотное, издавшее придушенный хрип, и уже вместе мы кубарем скатились в холл.
«Люмос. Хорошее заклинание – Люмос», - думала я, глядя в синюшное лицо Снейпа, придавленного мной. – «Полезное, главное».
Все плывет перед глазами. Лицо Снейпа перед моим. Мы почти касаемся носами. Его взгляд бессмысленен, а зрачки занимают всю радужку. Он удивительно теплый и хрупкий под этими своими мантиями. Власть стереотипов – всегда казалось, что он должен быть холодным, как труп. А от него жарит, как от печи.
Медленно сходятся брови на переносице. Взгляд обретает твердость.
Мне несдобровать.
Перекатываюсь на бок, рывком поднимаю его с пола. Обхватываю руками как можно крепче, пока не пришел в себя окончательно. Он пошатывается, наваливается на меня немного. Придаю голосу всю возможную твердость.
- Слышите меня? Вы упали с лестницы. Я помогу вам добраться домой.
Главное не отпускать. Он убивает всех, пересекающих границу. Но я-то уже внутри.
На тот момент это кажется здравым и логичным.
Его взгляд вцепляется в мой. Так переплетаются в смертельных объятиях пауки.
- Не стоит. У меня портключ.
- Не важно. У вас может быть сотрясение. Вдруг утром вам станет плохо.
Ему-то утром. А вот мне станет плохо, едва он придет в себя и вспомнит, почему упал с лестницы.
Толкаю его к двери. Так и идем – он спиной вперед, прижатый ко мне. В этих ботинках я почти одного роста с ним. Он все еще растерян. Сейчас выйдем из дома – и сразу бежать.
Почему так тепло?
Портключ уносит нас прямо с крыльца.
В воздухе стоял отчетливый запах воды. И запустения. Мое дыхание оглушительным ревом звучало в окружающем безмолвии. Ни Луны, ни звезд.
Нас окружали мертвые дома, глядя на нас в темноте слепыми окнами. В ближайшем стекла были целы, и дверь заперта, а не висела на петлях. В остальном он ничем не отличался от прочих.
Роли изменились – теперь я шла спиной вперед, а он подталкивал меня к двери. Со стороны, наверное, это можно было принять за неумелую пародию на вальс. Мой длинный шаг назад, его нога проскальзывает между моими. Легкий в сторону – и снова длинный назад.
Плечи ударяются в шероховатую поверхность. Я между ним и дверью. Только сейчас догадываюсь разжать руки. Его глаза горят.
- Что же вы? Кажется, так рвались зайти. Приглашаю.
Дверь со скрипом отворяется, и я проваливаюсь в пыльную черноту.
Одинокая свеча в покосившейся люстре. Немудрящая мебель. По стенам – книги, книги, книги. Мы остановились посреди дрожащего, постоянно меняющего границы круга света. Тишина. Снова почти нос к носу. Тихий голос у самого уха.
- Мама не учила, не бродить ночью по незнакомым местам?
Это как разрезать пирог. Ровная, блестящая, гладкая корочка, такая хрустящая и аппетитная. Такая безупречная у хорошей хозяйки. А потом острое лезвие нарушает целостность, кромсает на куски дивную ровность, и становится видна начинка. То, что томилось и кипело в жару под безупречной корочкой. А может там быть что угодно. Люди разное запекают в свои симпатичные пироги.
Мое дыхание мне больше не подчиняется. И голос. И мысли. Я проваливаюсь куда-то. Там темно и душно. И звучат, звучат нервные шаги по мостовой. Легкие совсем.
Топ-топ-топ…
Темно вокруг. И дома незнакомые. Мама будет сильно ругаться. Она запретила мне бегать в парк за железной дорогой. Но ведь только там растет Дерево. Там есть дупло, в нем живет Белка. Наверняка Говорящая – уж очень крупная.
Нужно бежать быстрее – может быть, еще успею домой вовремя.
Топ-топ-топ…
Как быстро стемнело. Наверное, уже больше времени, чем я думала. И никого вокруг – не спросить.
Беги быстрее, маленькая Дора. Может быть, успеешь.
Что-то громко хлопает несколько раз. Какие-то тени.
- Это что у нас здесь такое?
И мир вдруг переворачивается. Горло перехватывает. Мама, мамочка, что это?
- Маленькая маггла, одна на пустынных улицах. Мама не учила не бродить ночью по незнакомым местам?
Мир, сжавшийся теперь до серых мокрых булыжников внизу, медленно вращается. Нет в этом мире говорящих белок. Зато есть черные сапоги и черные мантии. Ветер их раздувает, и края хлещут меня по лицу.
-Пятилетняя девочка. Не слишком ли серьезный противник? – другой голос.
Горло отпускает. Кричу как только могу громко. Но крик сразу гаснет.
- Шумная маггла. Хорошо. Для акции устрашения нет ничего лучше ребенка.
Мама, мамочка, ну услышь меня, ну приди, пожалуйста. Мамочка, мне очень страшно, мама, мама…Ну пусть ты сейчас появишься и прогонишь их всех…
Так странно – слезы льются не на щеки, а бегут по лбу в волосы. Пытаюсь натянуть до колен подол платья. Мама с утра надела мне белое платье. Только для хороших девочек…
Как больно.
- Что за черт! Волосы побелели. Такое бывает от Круцио?
- Она метаморф, дубина. Это не маггла.
- Грязнокровка? – неуверенно спрашивает первый. Уже не больно.
- Учи матчасть. Грязнокровки не бывают метаморфами.
- Эй, вы! – визгливый голос откуда-то сверху. – Имейте ввиду, я уже вызвала полицию!
- Маггловские авроры. Надо уходить, нас мало.
- А девчонка?
- Я позабочусь.
Больно падаю лицом на грязные камни. Боюсь шевельнуться. Могу только смотреть, как черный человек с угловатым лицом и крючковатым носом наводит на меня палочку.
- Обливиэйт.
Я сижу на мокрых камнях мостовой. Болит лицо, платье разорвано и испачкано. Мои волосы белы, как снег.
Со мной только что произошло что-то ужасное. Такое, от чего до сих пор стучат зубы. Но я не помню.
Нужно бежать.
Бегу, захлебываясь слезами. Бегу, едва узнавая уже знакомые дома. Бегу.
В голове стучит одно.
Ничего не было. Ничего не было. Я просто упала. Ничего не было.
И когда я с разбегу прыгаю в расставленные папины руки, ничего уже действительно не было…
До самого Хогвартса.
Наверное, я кричала. Может быть, пыталась ударить. Ничего не помню.
Пришла в себя я на полу, придавленная его телом. С дрожью и жаром. Залитая слезами, с обожженным, сорванным горлом.
Снейп внимательно смотрит на меня. Невозможно угадать, что там, за этими огромными зрачками. Волны жара от него обрушиваются на меня сверху. Его волосы черными занавесями отгораживают меня от мира. В котором нет говорящих белок.
Облизываю пересохшие губы. Прокашливаюсь, одновременно пытаясь заставить зубы не стучать.
- Как же так? Оставили в живых свидетельницу?
Выражение его лица не меняется.
- Некогда было.
В его глазах пожирающий огонь. Воспламеняется ром в моей крови. Жар становится невыносимым.
Нужно бежать. Немедленно.
Приподнимаю голову. Медленно провожу языком по его губам.
Он наклоняется ниже, за мной. Шепчет в мой полуоткрытый рот:
- Нокс.
Я тяжело привалилась к двери нашей квартирки. На шум вышла Гортензия. Надо же, не спит в такую рань. Подруга опытным взглядом окинула меня.
- Ого. И кто он?
- Неважно. Знакомый, – медленно бреду в ванную. Гортензия смеется за моей спиной.
- Честь и хвала таким знакомым. Маскарад – тоже для него?
Зеркало в ванной было еще слегка запотевшим. Оттуда, из туманного зазеркалья, смотрела на меня Нимфадора Тонкс.
У зазеркальной Нимфадоры распухшие, кровоточащие губы и глубокие тени под глазами. Зазеркальная Нимфадора носила рыжую прическу.
И она устало смотрела на меня из зеркала изумрудными глазами Лили Эванс.
Какого черта здесь происходит?
Иногда я думаю, что всю мою жизнь можно описать словами «Упс! Ну да ладно». Сюда укладывается все – от миллиона разбитых чашек до ночи, проведенной под бывшим преподавателем. Бывшим преступником, едва не убившим меня в свое время. Хорошо, если бывшим. И хорошо, если бы одной ночью все и ограничилось.
Недели не прошло, как я нарисовалась перед его обшарпанной дверью. Безумно злая на себя и на весь наш чертов Орден. За все это время ни у кого не нашлось к Снейпу никакого дела. Никакой секретной, очень важной информации, которую я могла бы передать. Да что там – я согласилась бы и на жалкий привет. Но повода мне даровано не было, и потому я стучала носком ботинка о его дверь, злясь на саму себя.
Удивительно это – стоять под чьим-то порогом, и одной половиной души мучительно хотеть, чтобы впустили, а другой – чтобы не открывали никогда.
Он чуть приоткрыл дверь, метнул в меня едкий взгляд, прошипел: «Убирайтесь». Я едва успела всунуть ногу в стремительно исчезающий проем. Ботинки из драконьей кожи, специально зачарованные. Лучшая обувь для Аврора. Как раз на такой случай.
- Мне нужно кое-что вам передать.
Вот оно, вот снова это ощущение. Когда нервы словно обретают невидимое продолжение и простираются далеко за пределы кожи, а где-то внутри начинает реветь моторчик, переходя на повышенные обороты. В такие минуты лихорадочно горят глаза, и пересыхает во рту, а очертания предметов становятся резче.
- Говорите.
- Не намерена говорить, стоя в дверях.
Нехотя посторонился, пропустил внутрь. На два шага. Выжидающе смотрит, скрестив руки. Смешной, в растянутой домашней хламиде и с заколкой в волосах. Смешной, как та пернатая змея из Южной Америки – ровно до первого броска.
Приваливаюсь спиной к двери. Теперь – самую лучшую улыбку из арсенала дядюшки.
- Вам – большой привет. От гиппогрифа. Помните такого?
Желудок словно ухает в бездонную пропасть. В голове – картинка из какого-то фильма: подбитый истребитель, завывая, несется по спирали на ощерившиеся в готовности скалы.
- Я честно обошла весь дом. Каждого спросила – не хочет ли он передать вам что-нибудь. Все отказались. А гиппогриф промолчал. Молчание – знак согласия. Как вы считаете?
На моем лице – блэковская улыбка. С такими древние предки ходили на драконов, спасали принцесс и свергали королей, должно быть. Что ж, каждому – по силам его. Нет более ни рыцарей, ни королей, а есть старый гобелен с дырками и недоделанная принцесса, штурмующая логово Пернатого змея.
- Какого черта вам здесь надо? – вот между нами еще больше метра, а вот он уже шипит мне прямо в лицо. Уверена, что вопрос риторический – я ведь не лежу, скорчившись, за дверью.
- Спасибо за вопрос, сэр, - смотрю ему прямо в глаза, и по коже словно бегут колючие искорки. Зрачки его по-прежнему огромные, взгляд – тяжелый и цепкий. В горле пересыхает.
- Я обещала, что не явлюсь сегодня домой. У подруги большие планы на ночь. И слишком поздно искать ночлег.
Чем не повод, а? Если нужен повод.
- У меня не постоялый двор для чокнутых аврорш.
- Но вы так ловко трансфигурируете мебель.
Свет гаснет. Я выиграла.
