Birds' Trek автора Hahnenfeder (бета: Диана Шипилова)    закончен   Оценка фанфикаОценка фанфикаОценка фанфика
Птички, пафос, мультяшная эстетика и немного лирики. Написан на АУ-фест "В другое время, в другом месте", поэтому декорации здесь принципиально другие, а имена и сюжеты — те же.
Сериалы: Стар Трек
Джеймс Т. Кирк, Мистер Спок, Доктор МакКой, и другие
Общий, Приключения || джен || G || Размер: миди || Глав: 1 || Прочитано: 5565 || Отзывов: 2 || Подписано: 1
Предупреждения: AU
Начало: 16.07.10 || Обновление: 16.07.10

Birds' Trek

A A A A
Шрифт: 
Текст: 
Фон: 
Глава 1


1. Сарай «ENTE» и окрестности

В дальнем углу двора прямо за раскидистым абрикосовым деревом стоял покосившийся и только волей провидения до сих пор не снесенный то ли сарай, то ли гараж. На одной из его стенок кто-то когда-то вывел белой краской большие кривоватые буквы «ENTE» — наверное, хотел написать «ENTER», но его прогнали.
Возле этого сарая любили ночевать собаки, а кошки — по понятным причинам — отирались редко. Так что птичкам, обосновавшимся возле сарая, жилось хорошо.
Преимущественно это были воробьи. Небольшая и шумная компания, чей щебет часто по утрам не давал спать жителям дома. Заводилой там был Джим, нахальней которого еще надо было поискать. Он то и дело попадал в неприятности, дрался с другими воробьями, таскал хлебные корочки у голубей и даже у собак, частенько приходил на помощь, если кто-то из его компании — да и вообще кто угодно — умудрялся повстречать кошку. Не бывало дня, который не заканчивался бы тем, что взъерошенный, потерявший пару перышек, но исключительно довольный собой Джим громко чирикал, скача по веткам абрикосового дерева.
Друзей и врагов у него хватало. А с некоторыми сразу и понять нельзя было, друзья они ему или нет. Вот, например, Док. Док был на два года старше Джима — а для воробьев это серьезная разница — и потому считал, что вправе поучать младшего. Иногда его поучения были довольно полезны. Например, что есть, чтоб быстрей заживали полученные в очередной драке раны, и прочее в таком духе.
Но иногда Док принимался ворчать о том, что Джим никак не найдет себе подружку, а ведь ему уже два года, пора бы остепениться и перестать гонять котов, ведь вот Ухура, например, — очень симпатичная воробьиха, хоть и коричневей остальных, но это даже пикантно, или если не нравится цвет Ухуры, то есть Крис, хотя у Крис плохой характер по причине мечтательности и ее уже два раза чуть не поймал какой-то ребенок, или вот Эдит, или Мири, хотя она и младше Джима на целый год, или Рейна, или Дженис, или… Тут Джим обычно не выдерживал и упархивал куда подальше от ворчуна-друга.
Ухура жила в том же сарайчике, что и Джим, в проеме между стеной и навесом, — можно сказать, по соседству. Она в самом деле была довольно темной для воробьихи, но от поклонников отбою не было, так что прав был Док, утверждая, что такой цвет даже пикантен. Находить себе кавалера она не торопилась, но если Джим превыше всего ценил возможность летать целыми днями по двору и по городу, влипать в неприятности и с блеском из них выпутываться, — и именно поэтому до сих пор не обзавелся семьей, то Ухура, пользуясь едким определением Дока, сильней себя пока никого не полюбила. Это было немного несправедливо, как думал Джим, но в целом верно. Хотя другом она была хорошим.
Дженис, Мири и Рейна тоже жили под навесом. Дженис и Мири постоянно ругались, и тогда их громкое чириканье разносилось по всему двору. Иногда они даже дрались, но не очень часто. Рассудительная Рейна их разнимала.
Эдит облюбовала чье-то заброшенное гнездо на абрикосе и редко присоединялась к остальным воробьихам. Она вообще была очень мечтательной, даже мечтательней, чем Крис.
Крис и Док жили в густом кустарнике за сараем. Раньше Док жил совсем рядом с Джимом, но как-то, страшно с ним разругавшись, обиделся и перебрался к Крис, тем более в ее кустарнике хватало места. С Джимом они потом помирились, но обратно Док не вернулся.
— Когда друзья вдали, они, знаешь ли, как-то дороже становятся, — бубнил он, когда Джим жаловался, что одному, да еще и окруженному шумными вздорными воробьихами, ему скучно, и намекал, чтоб Док вернулся.
Конечно, были еще и другие воробьи и воробьихи в этом дворе, но компания Джима была самой шумной и буйной.
И именно с ними познакомился черный скворец, однажды прилетевший в этот двор. Но это случилось только поздней весной, а пока был только конец зимы.

2. Скворец

Черные скворцы живут только в теплых странах, не улетают никуда зимовать и вообще обычным скворцам почти не родственники. Этот скворец — звали его Споком — родился совершенно черным, хотя его отец был самым обычным. С самого детства Спок только и слышал от отца, что это он в мать пошел. Другие скворцы тоже или недолюбливали Спока, или относились к нему с подозрением. Друзей у него не было, а Ти-Прин, которую отец прочил ему в невесты, едва с ним говорила.
Этой весной, когда Спок и остальные скворцы вернулись из теплых стран, он решил, что больше не может оставаться в колонии, и улетел, ни с кем не попрощавшись, даже с матерью.
Жили они в лесочке возле полузаросшего озера. Отец считал, что ни один уважающий себя скворец не поселится в городе — и именно в город Спок и полетел. Там было очень шумно, очень пыльно, много машин и людей, много собак, кошек и других птиц. Спок предпочел бы тишину родного лесочка, но гордость его была уязвлена отношением соплеменников, и потому он упрямо кружил по городу, надеясь отыскать какое-нибудь местечко потише.
Сначала ему очень понравился парк, разбитый на острове посреди реки. Там было довольно тихо, много деревьев, кое-где совсем не бродили люди, не ездили машины, а из-за реки воздух был привычно сыроватый.
Спок прыгал по ветке платана, размышляя, где бы теперь добыть еды, когда неожиданно его кто-то окликнул.
— Добрый день. У нас тут нет скворцов, — заявил воробей. Впрочем, вежливо заявил, не нахально.
Спок удивленно посмотрел на него.
— Ни одного?
Воробей вспорхнул к нему на ветку. Спок с возрастающим удивлением заметил, что этот воробей, в отличие от большинства ему знакомых, выглядит удивительно аккуратно. Даже перышки у него были старательно почищенными и приглаженными.
— Ни одного. Сойки есть, голубей, конечно, полно, вороны, синицы тоже есть, еще сороки… А вот скворцов нет.
— Удивительно, — пробормотал Спок.
— Да, сам удивляюсь. Кстати, я знаю один свободный скворечник неподалеку. Если вам это интересно.
— Благодарю. Я Спок, а как ваше имя?
— Пайк. — Воробей деловито покивал, а затем вспорхнул с ветки: — Летим, покажу скворечник.
— А кошки?
— Кошек гоняют. Это же парк! Хотя парочка все-таки есть, но живут в другом конце. Там не так сыро.
— Ясно. Получается, что здесь хорошие условия.
— Отличные! Еды даже сейчас хватает.
Спок недолюбливал воробьев и не доверял им, считая их легкомысленными и наглыми, но Пайк сразу внушил ему доверие — своей совершенно неворобьиной серьезностью. Друзей у Пайка было немного, только пожилой воробей Фил и серьезная воробьиха, которую почему-то называли Первая. За ней Пайк ухаживал, но так как они оба были слишком серьезны, то ухаживание протекало медленно.
Парк оказался в высшей степени подходящим для жизни. Кошки в эту часть не забирались, людей было мало, а за едой можно было летать в более шумную часть парка, где в специальных кормушках люди всегда оставляли семена и даже сушеные фрукты для птиц и орехи для белок. Скворечник, который Пайк пообещал ему, также оказался удобным, и Спок прожил в нем целых два месяца, иногда встречаясь со своим новым знакомым, чтоб поговорить о чем-нибудь неважном. Спок обошелся бы без этих разговоров, но Пайк, хоть и слишком серьезный для воробья, все же очень любил поболтать, а Фил иногда ему наскучивал.

3. Вопрос свободы

Когда стало теплеть, людей в парке прибавилось.
— Снова! — мрачно сказал Пайк, когда блестящая машина притормозила возле дерева, к которому был привязан скворечник Спока. — Снова! Никакой жизни!
— Вам они мешают?
— Они шумят, сбивают с толку…
— Хотя бы на ночь не остаются, — чирикнула Первая. Она почти всегда соглашалась с Пайком.
— Они приносят еду, — резонно заметил Спок.
— Обошлись бы, — буркнул Пайк.
Люди тем временем расположились на полянке. Музыку они не включили, зато достали из машины большую клетку, в которой сидела птица. Пайк первым ее заметил и порхнул вниз.
— Добрый день, — прочирикал он. Симпатичная желтая птичка удивленно на него уставилась.
— Неужели вам удобно в этой клетке?
— Да, — от удивления птичка даже ответила.
— Мое имя Пайк, — солидно заявил Пайк, — а ваше?
— Вина.
— Красивое! Но, может, я попробую выпустить вас? Клетка не может быть привлекательной.
— Что? Что? — прочирикала птичка. — Клетка? Это дом! Дом!
— Вы не можете свободно летать, — важно возразил Пайк. — А это истинное право всякой птицы.
— Право? — Она повертела головой, как будто пыталась что-то отыскать. — Зачем?
Спок думал, что Пайку не стоило бы вести беседы с незнакомой птичкой в клетке, но решил не вмешиваться в чужие дела и улетел. Первая полетела за ним, кажется, обиженная или неприятно задетая поведением Пайка.
До самого вечера Пайк не появлялся. Первая не волновалась, она верила способности своего друга избегать неприятностей, Спок тоже не волновался — и как оказалось, зря: уже начинало темнеть, когда примчался Рыжик с дурными вестями. Спок не вмешивался в разговоры воробьев, позволяя им переживать неожиданное горе, однако хотел бы знать подробности. Все-таки Пайк был и его другом.
— Дети?! Поймали? Пайка поймали?
— Сначала поймали, а потом… потом!..
— Что, Рыжик? — резко спросила Первая. — Успокойся и по делу говори, а не чирикай бессмысленно.
— Сломали крыло, — выпалил Рыжик. Первая вскрикнула. Спок внимательно смотрел на Рыжика, ожидая продолжения. — Случайно, кажется. И забрали с собой. Лечить.
— Лечить? Спок… — Первая растерянно обернулась к скворцу. — Спок… как же так… Зачем мы улетели?
Потом появился Фил и подтвердил слова Рыжика. Кто-то из детей поймал заболтавшегося с Виной Пайка, но не рассчитал сил и повредил ему крыло. Взрослые забрали воробья, чтоб вылечить его. Событие, как рассудил Спок, невеселое, но едва ли трагическое — все-таки их друг остался жив и, вероятно, в добрых руках. Конечно, надолго, если не до конца жизни, он останется в клетке, а для воробьев свобода значила много, но разве сохранение жизни не значит для них больше?
Первая думала иначе. Конечно, она была достаточно сдержанной и серьезной, чтоб хотя бы стараться не показывать, что переживает, но слишком часто заводила она разговоры о том, что для всякого воробья будет унизительно жить в клетке.
«Конечно, — немедленно извинялась она, если Спок участвовал в беседе, — мне известно, что многие ваши сородичи живут у людей и считают это совершенно нормальным, но нам это не свойственно! Поймите, Пайк несчастлив там. И если бы я только могла узнать, где он…»
Спок не возражал. Рассуждения Первой о свободе мало задевали его. Конечно, скворцы ценили независимость, но природа этой независимости была не такой, как у воробьев. Где угодно летать и что угодно чирикать — вот что нужно было легкомысленным воробьям. Скворцам… Спок точно не знал, что было нужно скворцам — слишком натянутыми были его отношения с сородичами, слишком быстро он покинул их.

4. Ворчливый воробей

Близилось лето. Воробьи занимались устроением своих личных дел, Первая целыми днями пропадала в городе, безуспешно пытаясь найти хотя бы след Пайка, а Спок часто улетал из парка, где становилось все более шумно и одиноко.
— Один голубь сказал мне, что Джим знает, где искать Пайка, — сообщила как-то вечером Первая.
— Джим? Да он сам как надутый голубь! — возмущенно чирикнул Рыжий. — Что он может знать?!
— Ты несправедлив, — вмешался Фил. — Джим знает многих, его многие знают, так что, может, в самом деле слышал какие-то сплетни.
— Мы живем в центральном парке! И все сплетни стекаются к нам, а не в его сарай!
Первая только грустно усмехнулась — ее бесконечные поиски свидетельствовали скорей о том, что сплетни как назло не попадали в парк.
А Спок спросил, обращаясь к Филу:
— Кто такой этот Джим?
— Воробей, как мы. Живет недалеко отсюда во дворе многоэтажки.
— Он известен чем-то особенным?
Фил поморгал и покачал головой:
— Можно и так сказать. У них там небольшая колония. Известны они тем, что уже второй год никто в их колонии не гибнет, ни один воробей.
— Это серьезное достижение, — согласился Спок. Смертность среди воробьев, по его сведениям, была поразительно высока: немногие доживали до трех лет.
В тот же день Спок улетел из парка, чтоб найти этого Джима. Вело его любопытство или желание узнать вести о Пайке, сложно сказать. Уже три дня на небе не было ни облачка, и дождей не предвиделось. Воробьи жаловались на жару, но Споку эта погода казалась наиболее подходящей. Он знал, что многие скворцы живут гораздо южнее и не испытывают необходимости улетать на зиму из дома, и предпочел бы сам жить в теплых странах.
Спок уже пятнадцать минут кружил над дворами, высматривая сарай с белой надписью «ENTE», где, по словам Фила, жил Джим. Указаниям рассудительного Фила Спок обычно доверял, но тут уже начал сомневаться в их точности: не провалился же сарай под землю!
— Скворец! Эй, скворец! — раздалось вдруг откуда-то снизу. — Здесь нет скворцов вообще-то! Ты кого ищешь?
Спок сделал несколько небольших кругов и опустился ниже, чтоб посмотреть, кто его окликнул.
— Эй, тут я! Да тут! Больше меня в два раза, а такой невнимательный! Ну сюда же смотри!
И тут Спок его заметил: возле густого куста, спрятанного под широкой кроной абрикоса, прыгал недовольный воробей.
— Вы не могли бы спрятаться удачней, — вместо приветствия процедил Спок. Что за нелепые создания эти воробьи: сидеть под деревом и ворчать, что тебя не видно! Даже голуби не способны на такую глупость.
— Мне интересно, — воробей тоже не стал тратить время на приветствия и сразу бросился в бой, — что тут забыл скворец? Тут не живет ни одного твоего сородича! И, кстати, почему ты черный?
— Почему я черный, касается только меня. — Спок не стал опускаться на землю рядом с этим подозрительным воробьем и устроился на ветке абрикосового дерева. — Я ищу воробья по имени Джим. Для этого я сюда и прилетел. Мне сказали, что он живет в одном из этих дворов. Возможно, вы с ним знакомы.
Воробей громко фыркнул:
— Еще бы! Но зачем скворцу Джим?
— Свое дело я предпочел бы обсудить с ним лично.
— Ладно, летим.
Спок недоуменно поморгал и полетел следом за странным воробьем. Возможно, общение с Пайком и его друзьями испортило у него верное представление об этих птицах, но этот вел себя слишком неподобающе даже для воробья.
— Джим! Тебя тут какой-то скворец ищет!
Спок глянул вниз. В выкрашенной в ярко-желтый цвет песочнице купался воробей. Спок знал, что это сомнительное развлечение распространено не только среди недалеких голубей, но и среди воробьев, но наблюдал подобное впервые. Воробей увлеченно вертелся в сухом песке, раскидывал крылья, подпрыгивал, поднимая вокруг облачко пыли. И проделывал все это с явным удовольствием.
Спутник Спока опустился на край песочницы и повторил:
— Тебя ищет какой-то скворец. И не переусердствуй, а то пыль в глаза попадет.
— Скворец? — Воробей взмахнул крыльями и тоже порхнул на край песочницы. Выглядел он взъерошенным и пыльным, но как еще он мог выглядеть?
— Добрый день, — сказал Спок, опускаясь рядом. — Я ищу информацию о воробье по имени Пайк. И мне сообщили, что…
— Пайк? — Джим поморгал и попытался пригладить встрепанные перья. — Я слышал о несчастье, которое приключилось с ним, и больше ничего. Док, а ты?
— Все слышали про Пайка! Лишнее доказательство, что с людьми нельзя связываться! А зачем, кстати, скворцу понадобился Пайк?
— Мы были достаточно близко знакомы.
— Вы были друзьями? — влез Джим. Его перья уже немного улеглись, и от пыли он почистился, и теперь было видно, что он немного светлей ворчливого Дока и почти золотистого оттенка.
— Да, — неохотно ответил Спок.
— Я попробую выяснить что-нибудь, — уверенно и неожиданно серьезно заявил Джим. — Вернусь к вечеру.
И улетел.

5. Немного о предрассудках и предубеждениях

Скворцы всегда отличались высокомерием, это Док прекрасно знал. Конечно, кое в чем они были умней воробьев и, может даже, вели себя достойней, но совершенно лишним было с их стороны то и дело подчеркивать это превосходство.
Черный скворец Доку не понравился сразу. Во-первых, откуда в их краях черные скворцы? Во-вторых, своим высокомерием новый знакомый мог легко утереть клювы всем скворцам, с которыми Дока когда-либо сводила судьба. А все почему? Из-за глупой шутки природы или нелепого стечения обстоятельств, по которым у его мамаши оказались среди предков черные скворцы, этот Спок оказался среди своих сородичей отщепенцем, а потому замкнулся и стал строить из себя невесть что. Кто ж так делает? Ответа на этот вопрос Док не знал.
Но откуда он вообще знал что-то о Споке? Все получилось так. В тот день, когда Джим улетел, чтоб, возможно, разузнать что-то о Пайке, он так и не вернулся. Когда стемнело, местные воробьихи запаниковали и, как всегда, подняли страшный гвалт, так что Док поспешил укрыться в своем кусте под абрикосовым деревом. Крис, также жившая там, была одной из немногих, кто не склонен был шуметь. Но посидеть в тишине и спокойствии Доку все равно не позволили.
— Прошу прощения за вторжение, но когда, по мнению воробьев, наступает вечер?
Это был несносный скворец. Даже если б Док его не видел, то узнал бы по совершенно лишенному интонаций голосу. Однако Док его еще и видел: скворец просунул голову между веточек и вопросительно смотрел на Дока.
— О, — чирикнула Крис, — здравствуйте. Меня зовут Крис. А вас?
— Спок. — Скворец еле заметно кивнул ей и снова уставился на Дока, ожидая ответа.
— Вообще-то уже наступил! — разразился гневной тирадой Док. — И Джим обычно держит слово! И раз он не вернулся, значит, что-то стряслось! А вы совсем не переживаете! Ну конечно! Какое вам дело до какого-то воробья!
— Я предполагаю дождаться его, — ответил скворец все тем же бесцветным тоном. — На дереве есть скворечник.
— О! — снова чирикнула Крис. — О! Вам лучше заночевать здесь… Этот скворечник пользуется дурной славой!
— Дурной славой?
— Здесь раньше жила пара скворцов, — охотно пояснила Крис, — несколько лет подряд они пытались создать семью, но каждый раз кошки убивали их птенцов. А потом… — голос ее дрогнул, — потом они тоже погибли. Их задавила машина, как каких-нибудь глупых голубей. Я думаю, они просто отчаялись и не хотели жить дальше.
Док бросил на Крис удивленный взгляд: чего это она разболталась с этим скворцом — как, он сказал, его зовут? — Споком? Обычно молчит даже со своими, а тут какому-то чужаку целую историю рассказала. Впрочем, совершенно правдивую историю — в скворечнике на абрикосе никто не селился именно из-за его дурной славы.
— Воробьиные предрассудки меня не пугают, — ожидаемо заявил скворец. — Доброй ночи.
С этими словами Спок улетел.
Крис испуганно вскрикнула, а Док фыркнул:
— «Воробьиные предрассудки»! Что за самомнение!
— Будет жаль, если с ним случится несчастье, — тихо сказала Крис.
— Поделом ему будет, — буркнул Док. — Доброй ночи.
Но тут он, конечно, ошибался — спокойной ночи не предвиделось: Дженис и Мири, начав было с совместного волнения по поводу пропажи Джима, довольно быстро перешли к переругиваниям о том, кто из них больше привязан к Джиму, а потом и к громкой склоке, которая обещала затянуться за полночь.

6. Кот и другие дурные вести

Джим вернулся только утром. Он выглядел мрачным и крайне недовольным собой, хотя изо всех сил старался казаться бодрым, — но уж Док-то всегда легко отгадывал его настроения.
— Не нашел?
— Нет. Всю ночь летал… и все утро… Без толку. Он как в воду канул! Где наш новый знакомый? Надо ему рассказать, хотя что там рассказывать!..
Док не удержался и усмехнулся:
— Девочки его оккупировали и, э-э-э, беседуют. Уже все утро.
— Вот как? Зачем?
— Кажется, он им нравится.
Скворец в самом деле привел местных воробьих в восторг. Они обступили его и уже третий час неустанно расспрашивали о чем-то и сами что-то рассказывали. Ухура даже попела. Док слушал вполуха и уяснил, что Спок родом не из города, а из какой-то лесной колонии скворцов, что это его матушка была из рода черных скворцов, что сам Спок улетел из родной колонии и не намерен возвращаться, что он жил в том же парке, что и Пайк… Не так уж и много, но большего даже за два часа воробьихам из Спока вытянуть не удалось. Впрочем, Док умел делать выводы — и сделал их.
— Кстати, Док. — Джим явно не торопился огорчать скворца или, может, не хотел слишком быстро попадаться на глаза переволновавшимся накануне воробьихам. — В дом приехали новые жильцы.
— Только люди? — подозрительно поинтересовался Док. Что-то в тоне Джима его насторожило.
— Нет. У них есть кот. Я толком не разглядел его, хотя он спал на подоконнике, но то, что это кот, а не канарейка или рыбки — уже плохо.
Повисла пауза, и Джим, вздохнув, полетел к скворечнику. Док из куста следил за ним.
Разговор со скворцом получился недолгим: Спок только кивнул, поблагодарил за беспокойство и собрался улетать.
— Слушайте, Спок, — неожиданно предложил Джим, — может, останетесь здесь? Судя по всему, в парк вас не особенно тянет.
— Благодарю за предложение, но…
— Разве я ошибаюсь?
— Нет. Но…
— Тогда в чем дело? Здесь безопасно, тихо, хватает еды. Даже скворечник есть.
— Джим! — возмущенно чирикнула Ухура. — В нашем скворечнике нельзя селиться! Как будто ты не знаешь!
— Вы верите предрассудкам? — Глаза Джима хитро блеснули.
— Нет, — быстро ответил Спок.
Кажется, этот вопрос решил дело, и Док понял, что теперь придется мириться с присутствием этого высокомерного черного скворца.
Но оставался другой вопрос.
— Дженис, у меня к тебе поручение.
— Да, конечно, я слушаю!
Док готов был поклясться, что она успела бросить победный взгляд на Мири.
— В доме новые жильцы. Нужно разузнать побольше про их кота. Проследишь сегодня за ним?
Не успела Дженис даже кивнуть, как вмешался Спок:
—Позвольте мне проследить за ним. Я предпочел бы приносить пользу вашей колонии наравне с воробьями, раз уж остаюсь здесь.
— У вас есть опыт таких слежек?
— Нет, но полагаю, что главное — не попадаться на глаза тому, за кем следишь.
— Точно! — Джим радостно подпрыгнул, а Док еле слышно фыркнул. — Тогда следите!
К собственному легкому изумлению Спок обнаружил, что совершенно не жалел о принятом решении остаться в этом дворе. Конечно, эти воробьи были шумными, конечно, самодовольство Джима иногда казалось просто уму непостижимым, конечно, Док порой перегибал палку со своим вечным недовольством, но Споку нравился двор, нравилось, что в нем так тихо и мало машин и детей, нравились безразличные к птицам собаки, ночевавшие у сарая и отгонявшие кошек, нравился новый скворечник, оказавшийся чрезвычайно удобным, и — что уж скрывать — проводить время среди этих воробьев ему тоже нравилось.
Все знакомые Джиму скворцы не отличались легким характером, напротив, они были замкнутыми, на взгляд воробья, высокомерными, и по ним редко можно было догадаться, что на самом деле они думают об окружающих. «На самом деле» тут было ключевым, потому что Джиму хватало ума понять, что характеры скворцов столь же разнообразны, сколь и характеры любых других птиц, а их одинаково-высокомерный вид — всего лишь дань традиции или способ защитить себя.
Этот скворец казался более замкнутым и высокомерным, чем остальные. Может, потому что был черным? Док придерживался именно этой теории, и все уши Джиму прожужжал своими построениями. С одной стороны, в этом было хоть какое-то разнообразие — все ж не бесконечное «жениться бы тебе», а что-то новенькое, с другой — Джиму нравился скворец, а аналитический подход Дока превращал Спока в некий не вполне одушевленный предмет исследования.
— Это он смотрит на нас как на предметы исследования, — бурчал Док, но Джим только отмахивался: Доку хватало наблюдательности, чтоб замечать слабости Спока, но на его сильные стороны он словно с закрытыми глазами смотрел.
Как-то само собой получилось, что то и дело следить за Ханом они отправлялись вместе, Споку легко было замечать какие-то подробности, которые ускользали от внимания Джима, Джиму же, как всегда, без труда удавалось быстро принимать решения — ведь когда следишь за таким наглым и опасным котом, как Хан, решения надо принимать быстро и — желательно — безошибочно.

7. Способ избавиться от опасности

А Хан и оказался таким: наглым, очень опасным, беспринципным, жестоким. Пока ему еще не удалось убить ни одного воробья, но и собаки, охранявшие сарай, его не пугали. Джим даже уговорил Крис и Дока перебраться на крышу сарая — на всякий случай.
Когда в первый раз он заметил воробьиную слежку (тогда была очередь Ухуры и Скотти, вылезшего ради такого важного дела из-под крыши дома, где он обычно жил), то изловчился поймать и хорошенько потрепать Скотти. Однако убивать его Хан не стал.
— Вы же не сами такие умники, так? — неприятно поблескивая своими огромными желтыми глазами, поинтересовался Хан и слегка сжал когти. — Вас кто-то подослал? Верней, кто вас подослал?
Скотти сдавленно чирикнул, насупился и помотал головой, отказываясь отвечать.
— Смелый? — промурлыкал Хан. — Смелый воробей. Ладно, лети, но передай вашему вожаку, что я его поймаю, чтоб не думал, что он умней котов, умней Хана!
— И знаете, — рассказывал потом потрепанный, но не напуганный Скотти Джиму, — сверкнул на меня он своими желтыми глазами и выпустил. Решил, наверное, что я перетрусил и тут страху нагоню.
— Ничего вы не нагнали, Скотти, — ободряюще заявил Джим. — Но правильно, что сказали. Пожалуй, воробьих больше не будем посылать на слежку. И в следующий раз мы со Споком летим.
Следующий раз приходился на первый день лета. Конечно, тепло уже было давно, деревья отцвели, листья их потеряли весеннюю нежность и слегка уже запылились, но клумбы все еще радовали яркими цветами, и неизменная воробьиная интуиция подсказывала Джиму, что пока можно купаться в пыли, дождей еще долго не будет, и солнце еще долго будет радостно светить.
— Зачем? — вежливо поинтересовался Спок, когда Джим поделился с ним своими соображениями.
— Это полезно.
— И вы поднимаете клубы пыли ради пользы?
— Нет, — Джим даже подпрыгнул и взъерошил перья — так ему стало весело от вопроса Спока, — мне нравится! И не надо повторять, что голуби тоже любят купаться в пыли. Ну и что? В остальном у нас мало общего.
— Не буду повторять, Джим. Вы сами это сказали.
Спок говорил, как всегда, серьезно, но тут Джима провести нельзя было — он тоже веселился.
— Хан, — неожиданно тихо проговорил Спок.
Кот вышел на балкон и лениво потянулся. Его черная шерсть лоснилась и блестела на солнце. Обычно Хан, недолго побродив по балкону, по веткам лианы, заплетшей половину дома, пробирался вниз, а потом, перепрыгнув на ближайшее дерево, спускался по нему на землю. Сегодня он отчего-то не стал так делать. Он ходил и ходил по балкону.
— Выжидает, — задумчиво пробормотал Джим.
— Да, скорей всего, он ждет кого-то, — согласился Спок.
Долго гадать им не пришлось: на край балкона опустилась какая-то воробьиха. Джим, заметив ее, бросился было вперед, но Спок взмахом крыла удержал его.
— Смотрите, — тихо произнес он.
Кот заметил птичку и уже приближался к ней. Но она отчего-то не боялась совершенно, просто спокойно ждала, пока кот подойдет.
— Это же Марла! — громким шепотом сказал Джим. — Она на иве живет. Мы с ней как-то даже… — Джим запнулся и повторил: — Д-да. На иве.
— В другом конце двора?
— Да. Но что она тут делает?! С ума сошла, что ли?
— Смотрите, — бесстрастно повторил Спок.
Хан величаво вытянулся на краю балкона и уже о чем-то говорил с воробьихой. Она чувствовала себя неловко — это было видно даже Джиму и Споку, но не боялась, словно точно знала, что Хан не причинит ей вреда.
— Я проберусь поближе, — шепнул Джим. Его снедали тревога и любопытство. Марла в последнее время почти не бывала в их компании, но и с котами она не связывалась никогда раньше. Как это вообще назвать — воробьиха, которая дружит с котами!
— И? — донесся до Джима вкрадчивый голос черного кота.
— …он всегда ночует на сарае. Они не ставят дозорных, но собаки…
— Их я не боюсь.
— Но они опасны.
— Я дрался с собаками и выходил победителем.
— Марла! — не выдержал Джим. — Марла! Как ты можешь! Это же… — он бросился к балкону, от волнения пару раз перевернувшись в воздухе, — это же кот!!
Хан немедленно вскочил на ноги. От его величавой вальяжности и следа не осталось. Теперь он был сосредоточен — и страшен. Желтые глаза сверкали.
— Джим? Уходите! — взвизгнула Марла. — Уходите!
— Дура! — муркнул Хан. — Ты же сама мне его сдала. А то, что он явился сам… так даже лучше.
— Нет… — прошептала Марла, когда Джим опустился на край балкона. — Он же…
Хан прыгнул. Джим порхнул в сторону, надеясь, что кот промахнется и свалится с балкона, но Хан оказался ловчее, чем полагал воробей. Он удержался на краю, плавно выгнулся и зашипел.
— Испугался? Испугался, Джим? Улетай, и тогда я… — Хан легко прыгнул вперед и схватил ни о чем не подозревавшую Марлу. — Тогда я придушу ее.
Джим повис в воздухе. Единственное, о чем он сейчас на самом деле беспокоился, это о Споке — лишь бы только скворец не вздумал броситься на помощь. Сам-то он как-нибудь сумеет обдурить кота и спасти Марлу.
Воробьиха отчаянно громко чирикала.
— Молчи, — рыкнул Хан. — Слышишь ее крики? Лети сюда, тогда я ее…
Внезапно раздался стук открывающейся балконной двери. Марла заорала еще громче — Хан сжал ее в когтях. Джим, однако, даже не глянул на нее: он не сводил глаз с двери.
— Ну и души, какое мне дело до предательницы? — стараясь звучать как можно беспечней, заявил Джим. Марла шокированно замолчала. Но тут раздался другой вопль, на который так надеялся Джим — закричал ребенок, вышедший на балкон. Закричал, замахал на Хана руками, требуя, видимо, чтоб кот выпустил птичку.
— …и он ее в самом деле выпустил, — сказал Джим. Ухура и остальные воробьихи облегченно выдохнули.
— Он мог убить вас! — ворчливо заявил Док. — И зачем ты отпустил эту Марлу? И сюда притащил еще! Она снова нас выдаст! Теперь ночами спать нельзя будет…
Марла в самом деле сидела на ветке абрикоса, нахохлившись и, кажется, мечтая провалиться сквозь землю.
— Нет, — ответил Спок.
— Нет?! Почему это? Не говорите мне только, что этот… этот Хан вас так напугался, что…
— Нет, — повторил Спок, а потом пояснил: — На балкон вышел ребенок и, как я понял, раскричался, что кот поймал птичку и хочет ее съесть. Туда же вышли родители и, чтоб успокоить ребенка, пообещали увезти кота на дачу.
Все вздохнули с облегчением, и только Марла как-то грустно чирикнула.

8. Добрые дела

В соседнем доме тоже жили воробьи, но жили разобщенно и, в общем-то, бедствовали круглый год, даже летом, когда, казалось бы, ни о каком голоде и речи нет. Но эти отличались редкой глупостью, несобранностью, часто уничтожали все запасы, не оставляя ничего на потом, или, что еще хуже, позволяли голубям все съесть, а потому частенько голодали.
— Вы хотите отнести им хлеб?
— Именно! — торжественно заявил Джим. Спок с сомнением покосился на него:
— Этот кусок больше вас. Он даже больше меня.
— Ничего! Док мне поможет, и Скотти, и вы. Вы же поможете мне, Спок?
Скворец только кивнул. В последнее время, по мнению Дока, высокомерный скворец выглядел вполовину менее высокомерным, хоть и оставался неизменно занудно-дотошным. Не то чтоб Доку скворец стал нравиться, но он стал немного — совсем-совсем немножко — менее невыносимым, чем раньше. Кроме того, Спок повсюду таскался за Джимом, и Док гадал: так ли он был прежде предан пропавшему без вести Пайку? Скворцы, конечно, отличались верностью, но обычно их верность не распространялась на других птиц…
— Эй, Док, о чем ты задумался? Ты-то мне поможешь?
— А? А? — встрепенулся Док. — Если скворец согласен, то и я тоже!
Джим почему-то засмеялся.
Хлеб они раздобыли совершенно случайно — огромный кусок, почти целый длинный батон. Соседским воробьям такое точно придется ко времени.
— Лишь бы только голубей там не было, — повторял Пашка, слишком мелкий, чтоб его звали на серьезные дела. — А то отберут, вот как есть отберут! А с вами можно? Я их не боюсь и, если что, покажу…
Воробьихи над ним только смеялись. А Джим согласился.
Они долго вертелись, пытаясь поднять хлеб, долго соображали, как удобней всего его будет нести, а потом Спок предложил даже и не пытаться нести по воздуху, а проволочь по земле. Так медленней, но вернее.
— А через дорогу?
— Подождем, пока машин не будет.
— Ладно, попробуем так.
Ухуре было поручено следить за машинами и, в случае опасности, чирикать как можно громче. Она взлетела повыше и изо всех сил принялась вертеть головой. Пока дорога была чистой.
— Такая милая воробьиха — и совершенно одна? — раздался совсем рядом незнакомый голос. Ухура обернулась. Большой воробей, веселый и какой-то неопрятный, кружил совсем рядом.
— Д-добрый день!
— Меня зовут Сирано, — заявил воробей. — Очень пикантный оттенок у ваших перышек. Не хотите ли… не хотите ли украшение для них?
— Украшение? — удивилась Ухура. Впрочем, от наблюдения за дорогой незнакомец ее не отвлек.
— Смотрите. — Он тряхнул посильней крыльями, и из его перьев посыпались странные желтые пушистики.
— Ой, — умилилась Ухура. — Какие милые!
— Вы можете посадить его на голову или крылья, чтоб оттенить очаровательный цвет ваших перышек. Ловите!
Машин не было, и Ухура решилась. Она поймала на крылья несколько пушистиков, которые немедленно вцепились в них и стали еле слышно то ли жужжать, то ли мурчать.
— Очень-очень мило, — заверил ее незнакомец и полетел дальше.
Когда хлеб переволокли через дорогу, Джим сказал Ухуре, что она свободна и может лететь домой, но ей домой не хотелось. Желтые пушистики были такими милыми, так трогательно мурчали, что Ухуре захотелось полетать по дворам. Тамошние воробьихи вмиг заприметили пушистиков и принялись расспрашивать ее о них.
— Уф-ф, — сказал Скотти, когда наконец они притащили хлеб в соседний двор. — Тут уже местные сами разберу… О! — Он осекся. — О! Джим, там голуби!
И голубей была сразу целая дюжина!
— Мы отобьем этот хлеб, — уверил всех Джим.
— Да! — грозно пискнул Пашка. — Эти толстые, тупоголовые…
— Да-да, — перебил его Док. — Тише!
Но было поздно.
— Эй вы, мелкота! — прокурлыкал самый толстый голубь. — Вы это нам притащили? Молодцы, старательные!
— Не вам, а здешним воробьям, — бесстрашно ответил Джим. — А вам лучше отойти с дороги.
Любой птице, подумал Спок, сцена эта показалась бы нелепой: мелкий желтый воробей, распушив перья, выступает против толстого голубя — словно против своего раздутого отражения. Но в Джиме было достоинство, которого не было ни в одном голубе, да и что уж — которым обладали весьма немногие птицы, а потому сцена вовсе не была ни смешной, ни нелепой.
Но голуби расхохотались.
— Вот умники! Воробьи совсем обнаглели! Мало того что у себя живете безбедно, так еще и местным помогать явились! Нет уж!
Драка казалась неизбежной. Спок покосился на Пашку, которого сдерживало разве что отсутствие сигнала от вожака. И драка заранее представлялась Споку безнадежно проигранной — четыре воробья и один скворец против дюжины голубей? Совершенно предсказуемый итог. А здешние воробьи слишком трусливы, чтоб прийти на помощь.
— Джим! Что здесь происходит?
— Ухура, тебе лучше лететь домой, как я и сказал!
Но эта воробьиха отличалась решительным характером. Она уже заметила голубей, оценила обстановку и не собиралась оставлять друзей без помощи.
— Ухура, что с вашей головой? — неожиданно спросил Док.
— Это пушистики. У меня на голове. Они милые, правда?
— Милые, но зачем их так много?
— Что? Как много? Было всего трое.
— Их пятьдесят один, — сообщил Спок.
Голуби отчего-то не двигались с места.
— Что там у вас? — крикнул их вожак, самый толстый и наглый. — Что за желтая тля на голове у воробьихи?
И в его голосе слышалось отвращение пополам со страхом, что крайне заинтересовало Джима. Позволив одному из пушистиков перебраться ему на крыло, он порхнул к голубям.
— Вот, смотрите!
— Это не тля! — загалдели голуби. — Это… это…
— Это пушистики, — вежливо подсказал Джим.
Но голуби уже отчего-то летели прочь.
Поздно вечером, когда все воробьи собрались на ветке абрикоса, Док, кое-что разузнавший, просто лучась самодовольством, рассказывал:
— …они кажутся голубям очень неприятными на вкус, и голуби боятся, что эти пушистики заразят их пищу и воду. А потому стараются держаться от них подальше. Хотя не такие уж они и невкусные. Я предложил соседским воробьям напустить побольше пушистиков в свои запасы, тогда голуби и близко к ним не подлетят.
— Надо будет найти этого Сирано, — задумчиво проговорил Джим. — Чтоб поблагодарить. Без пушистиков мы б не справились.

9. О пении

Однажды Спок вылез на жердочку своего скворечника и принялся громко петь. Дело было ранним утром, и остальные обитатели сарая, в том числе и собаки, пока спали. Спока это не остановило. Признаться честно, он надеялся, что никто не проснется и не заметит его неподобающего поведения, но он ошибся.
— Спок, вы ума лишились? — почти немедленно донесся из кустов недовольный шепот. Спок довел руладу до конца и мрачно помотал головой:
— Я вынужден, Док, — после чего он продолжил пение.
— Тут нет скворчих! Не мешайте нам спать!
На это замечание Спок уже не реагировал.
Следующей проснулась Крис. Она выбралась из куста и порхнула к Споку.
— Это ваша брачная песня? — дрожащим голосом спросила она. Спок не отвечал. Он вообще постарался сделать вид, что не замечает Крис. Происходящее было достаточно неприятно, чтоб эта нелепая воробьиха все усугубляла своим присутствием. — Я бы хотела помочь вам… если возможно!
Спок старательно довел до конца очередную руладу и начал новую.
— И все-таки… вы кажетесь таким неприступным, но ведь и с вами бывает то же. Что с остальными птицами…
На кульминации мелодии Спок споткнулся и замолчал. Крис его попросту сбивала с толку своими расспросами.
— Я бы очень, очень… — снова начала она и тут Спок не выдержал.
— Идите вон! — разборчиво произнес он. И для пущей убедительности махнул крыльями, сгоняя Крис с ветки. Жалобно чирикнув, она полетела в свой куст, изо всех сил надеясь, что никто не видел ее унижения. Пустые надежды, конечно, потому что Док уже не спал. Но хуже всего, унизительней всего было то, что и Джим уже проснулся и тайком наблюдал за происходящим. Он прежде не слышал, чтоб Спок пел, хотя обычно скворцы часто поют. Пение друга его неожиданно совершенно поразило — так красиво и вдохновенно выводил тот свои рулады, а вот вмешательство Крис только разозлило. Справедливости ради, Джим напомнил себе, что глупые влюбленные воробьихи всегда остаются глупыми влюбленными воробьихами, даже если влюблены они не в воробьев, а потому совершенно безнадежно, — и нужно быть к Крис поснисходительней.
Джим тоже порхнул вниз.
— Тут ведь нет скворчих.
— Удивил! — буркнул Док. — Я сам это только что Споку заявил, а он… вот снова запел!
— Мне кажется, — осторожно проговорил Джим, — что нам стоит поискать место в городе, где живут скворцы…
Ответ Дока прозвучал неожиданно:
— Кому он нужен, такой черный?
И столь же неожиданно Джим и согласился, и не согласился с другом: с одной стороны, Спок был прекрасным скворцом, гораздо лучше многих, умней, находчивей, да и черный цвет вовсе не портил его, а потому он заслуживал самой милой и заботливой скворчихи, с другой же стороны, Джиму совсем не хотелось, чтоб Спок улетал от них ради какой-то неизвестной возможной подружки.
Спок пел все утро, а потом забрался к себе в скворечник и не вылезал оттуда до вечера. Крис же, по мнению Джима, весь день своим мрачным видом могла соперничать разве что с дурехой Марлой, которая, протосковав пару дней, улетела разыскивать своего черного кота, который ее едва не слопал — но любовь-то зла, что поделать!
«С ним надо поговорить», — решил Джим.
Уже давно стемнело, воробьи и воробьихи разлетелись по своим домам, даже Крис, кажется, заснула.
— Спок. — Джим попрыгал по ветке абрикоса, а потом порхнул прямиком ко входу в скворечник. — Спок!
Тот молчал. Спал или нет? Джим решительно сунул голову внутрь:
— Спок!
— Завтра мне нужно будет рано встать, Джим, — голосом, в котором и капли сна не было, ответил Спок, — а потому не нужно меня будить.
— Вы не спали! Я хотел кое о чем поговорить, Спок.
— Да?
— Я знаю, что у скворцов родители обычно заранее сговариваются насчет будущих супругов своих детей. Так?
— Да.
— То есть, у вас есть невеста?
— Да. Там, откуда я улетел.
— Так может… может, вам следует ее навестить?
— Это было бы логично. — Спок отвечал так, словно изо всех сил сдерживал какое-то сильное чувство. Раздражение или гнев — тут Джим ничего не мог толком предположить.
— Тогда… летите. Завтра же!
Спок не отвечал. Повисла пауза. Которая кому-то показалась бы неловкой, но Джим сейчас был в том настроении, когда не замечают неловких пауз. Он прыгал по ветке, дожидаясь решения друга.
— Если бы вы составили мне компанию…
— Я не могу оставить двор.
— Не навсегда. Но просто проводить меня… Я был бы очень благодарен.
— Хорошо, — быстро согласился Джим. — Хорошо.
И упорхнул к себе под крышу сарая.

10. Знакомство со скворцами

Наутро, едва рассвело, Джима разбудил крайне недовольный Док.
— О чем это вы среди ночи сговаривались со Споком?
— Он предложил мне полететь с ним к его невесте.
— Невесте?! Если Крис об этом услышит, трагедии до небес будет! И ты согласился?
— Да.
Док надулся.
— А меня он не пригласил?
— Если пожелаете, Док, — раздалось из скворечника. — Ваша компания будет мне приятна.
— Тогда совсем другое дело! Кому поручишь приглядывать тут за всеми? Скотти?
— Нет, пусть сидит у себя. Думаю, Ухура и Дженис справятся.
Дорога к озеру, где жили скворцы, оказалась (неожиданно для Дока) приятной и легкой. На них не напал ни один орел, ни одна сумасшедшая сова, которой взбрело бы в голову не спать днем, не попыталась их слопать, да и пролетавший мимо самолет летел значительно выше воробьев, хотя незадолго до его появления Док уверял Джима, что уж самолет-то их точно собьет.
Спок за всю дорогу не произнес ни единого слова. Джим знал, что тот занят продумыванием свадебной песни.
— А тут неплохо, — заявил Док, когда они уже летели среди деревьев, за которыми маячило полузаросшее озерцо. — Комаров много, хотя обычно я их не ем, но тут грех не воспользоваться случаем… Они не ядовитые?
Ответить Джим не успел — навстречу им вылетел незнакомый скворец, пестрый, как и полагается нормальному скворцу. Обойдясь без приветственных чириканий, скворец решительно бросился на Спока. Ничего подобного Джим не ожидал: он всегда был уверен, что скворцы — мирные птицы и не решают споры драками, но этот скворец думал иначе. Громко хлопая крыльями, он наскакивал на Спока, пихал и толкал его, пытался, видимо, вынудить его приземлиться. Спок молча отбивался и уворачивался, не желая прекращать полет.
— Эй-эй, — возмущенно чирикал Док, — что за драки в воздухе? Вы что, орлы?! Это опасно! И я не на драку летел смотреть, а на свадьбу!
А Джим лихорадочно пытался решить, стоит ли вмешаться. Он плохо знал традиции скворцов относительно поединков — вдруг его вмешательство унизит Спока? С другой стороны, Спок не оказывал толком сопротивления, он пытался прогнать второго скворца со своего пути — и все, но не так уж успешно. Вон, уже перья скоро полетят, и перья эти будут черными!
Последний аргумент показался Джиму самым весомым, и, больше не размышляя, воробей бросился между скворцами, собираясь таким образом остановить драку.
Док в глубочайшем изумлении наблюдал за происходящим: два скворца и воробей, который был меньше их раза в полтора, увесистым клубком из когтей, клювов и перьев кружили и подпрыгивали в воздухе в совершенном молчании. Неожиданно один из скворцов пулей вылетел из этого клубка и, переворачиваясь в воздухе, не без труда добрался до ветки ближайшего дерева. Выглядел он изрядно потрепанным и, очевидно, потерял достаточно перьев. Пестрых перьев, не черных — помощь Джима пришлась к месту. И они полетели дальше.
На сгнивших мостках, неведомо кем построенных, прыгала молодая скворчиха.
— Это Ти-Прин, — бесстрастно сообщил Спок и полетел к ней.
— Его невеста, — пояснил Джим в ответ на вопросительный взгляд Дока.
Издалека было не очень хорошо слышно, но видно было нормально: Ти-Прин не продемонстрировала при виде Спока особенной радости. Совсем наоборот, она распушила перья и принялась что-то выспрашивать у жениха с подозрительно агрессивным видом. Спок только качал головой. Вид у него — всего на пару мгновений — сделался очень растерянный, словно он не ожидал от Ти-Прин такого поведения.
— Да они сейчас подерутся! — громким шепотом выпалил Док. — Не вздумай вмешиваться только! Это семейные дела!
— Точно подерутся! Она его задавит просто! Я не могу не вмешаться! Док, ты смотри… Или в воду спихнет!
Джим правильно разгадал намерения скворчихи — она подталкивала и подталкивала Спока к краю мостков, Спок неохотно отбивался. Он предпочел бы поговорить с ней, решить все мирным путем, но его невеста была настроена совсем иначе. Да еще и тот, первый встреченный ими скворец, немного приведя себя в порядок, присоединился к ней. Теперь Джим и Док могли наблюдать, как два пестрых скворца дерутся против одного, черного.
— Ну все! — решился Джим. — Сейчас полетят их перья!
И как пуля он помчался к мосткам. Парочка скворцов явно привела его в ярость, и драка немедленно там разгорелась нешуточная. Перья полетели — и пестрые, и желтые, и черные. Клубок из когтей, клювов, крыльев теперь был поувесистей прежнего. Он носился по мосткам, иногда повисая над темной водой озерца, иногда укатываясь в прибрежные заросли. Док наблюдал за происходящим, и во взгляде его сарказм сменялся то и дело тревогой. Нужно было как-то вмешаться! Но как? Док озирался, пытаясь понять, где скрывается колония скворцов. Где-то же они живут! И можно полететь к ним, попросить их разнять этих четверых…
Бульк!
И вслед за этим неожиданным звуком, словно он стал знаком, клубок из птиц распался. Скворцы прыгали по мосткам, недоуменно оглядываясь. А из окружающих озерцо кустов вылетали все новые и новые птички.
— Да вы его утопили! — громко зачирикал Док. — Утопили!
Кричал он немного громче, чем предполагала ситуация, но вряд ли скворцы догадаются, что он притворяется — не такие уж они и умники, когда дело касается чувств.
Он подлетел к мосткам и уставился на Спока:
— Ну? Ну? В чем тут было дело, что вы спихнули Джима в воду?!
Скворчиха Ти-Прин бросила на Дока высокомерный взгляд:
— Мы со Стонном хотели прогнать Спока, чтоб никто из скворцов не увидел, что он прилетал.
— Ти-Прин! Ты в самом деле хотела сделать это?
Маленькая пожилая скворчиха, повиснув в воздухе, сурово смотрела на всю компанию на мостках.
— Это я предложил, — влез скворец, которого Ти-Прин назвала Стонном. — Она не виновата.
— Спок, твоя невеста…
Изрядно потрепанный и совершенно несчастный Спок бросил на пожилую скворчиху крайне неуважительный взгляд.
— Вы все могли вмешаться. В любой момент! Почему не вмешались? Ждали, пока все станет предельно ясно? Чтоб можно было обвинить Ти-Прин? А то, что воробей погиб, вам все равно?
— У нас не принято перебивать, Спок.
— Убивать тоже не принято.
— Твоя невеста… — попробовала вернуть разговор в нужное русло скворчиха, но Спок ее снова перебил:
— Найдите хотя бы тело этого воробья. Он пытался вступиться за меня, когда мои же соплеменники…
— Твоя не…
— Она может считать себя свободной, — мрачно произнес Спок. — А я виноват в смерти Джима. Не надо было его сюда звать.

11. То, что может стать шансом

Под вечер Дженис и Ухура уже всерьез волновались. Конечно, они были сдержанней и разумней большинства воробьих и раз уж Джим поручил им следить за порядком, то сдерживались изо всех сил, а Дженис даже пропустила мимо ушей все до одной шпильки Мири, но все же Джим и Док слишком долго не возвращались.
— А Спок совсем не вернется, — без конца повторяла Крис. Она слишком близко к сердцу приняла этого скворца, думала Ухура. Конечно, по сравнению с воробьями он намного интересней и даже красивей, но… он все равно остается скворцом, а те славились своим бездушием.
Джим вернулся на закате. Выглядел он так, словно побывал в серьезной драке как минимум с двумя голубями, причем дрались они под дождем, а потом Джима еще и в грязи вываляли.
— Это что, водоросли?
— Тина, — пояснил Джим, явно очень гордый собой.
— Тина?! — в ужасе переспросила Крис.
— Ну… мы же на болоте были. И я там… немного… искупался. А почиститься не было времени.
— А где… где… Сп… где Док?
— Они со Споком позже вернутся.
— Со… Споком? — Крис отчаянно смущалась, но все же спросила: — А как же его невеста?
— Она всем своим видом дала нам понять, что не рада жениху.
Выдав эту витиеватую фразу, Джим удалился, чтоб привести себя в порядок.
— Что ж там у них произошло? — недоуменно сказала Ухура.
— Док вернется — расскажет, — уверила ее Дженис.
Док обманул их ожидания. Щадя, судя по всему, чувства Спока, он отделался весьма кратким (по сравнению с обычными детальными описаниями) отчетом о произошедшем, чем неумеренно заинтриговал всех воробьих. А пуще всего воробьих заинтересовало странное поведение возвратившегося Спока. Тот, казалось, был ничуть не огорчен тем, что невеста отказала ему, напротив, проницательная Эдит заявила, что Спок даже рад остаться среди воробьев.
— Но вот почему он так обрадовался, когда увидел Джима, я не знаю, — сказала она Ухуре, Дженис и Мири. — Обычно скворцы не кувыркаются в воздухе от радости, вообще-то.
На следующий день все три участника визита к скворцам постарались сделать вид, что ничего не произошло, а воробьихам пришлось умерить свое любопытство.
Лето близилось к своему венцу. Дни становились длинней и длинней, ночи укорачивались. Самой короткой ночи все птицы ждали с нетерпением — каждая колония, каждый двор непременно отмечали эту ночь как-то по-особенному, обычно даже голуби и воробьи на это время примирялись и прекращали обмениваться оскорблениями и не лезли в драку.
К несчастью, в этот раз праздник получился не то чтоб невеселым, но гораздо менее веселым, чем мог бы: всю ночь лил дождь, гремел гром и сверкали молнии. Воробьи собрались под крышей сарая и рассказывали друг другу разные истории. Истории Дока отличались довольно едким юмором, истории Джима были посвящены сплошь его героическим приключениям, Пашка вовсю подражал ему, а Эдит, как всегда, морализаторствовала. Впрочем, остальным воробьихам это нравилось.
— Я слышала, что однажды два воробья и два голубя оказались заперты в клетку. Сначала они даже не заметили, что заперты, и передрались. Потом голуби решили, что попробуют выбраться. Они трясли клетку, пытались сдвинуть защелку, но у них ничего не выходило. Воробьи смеялись над ними, а потом попробовали раздвинуть прутья и протиснуться сквозь них. Ничего у них не вышло. А голуби над ними смеялись. Конечно, они снова подрались. А потом пришли в отчаяние. Они думали, что так и погибнут — в одной клетке со своими врагами.
— Но не погибли же? — поинтересовался Спок.
— Нет, — улыбнулась Эдит. — Они нашли выход.
— Воробьи поднапряглись и раздвинули прутья? — спросил Пашка.
— Не совсем.
— Неужели голуби…
— Нет. Как вы думаете, Спок, как они выбрались?
— Объединили усилия, — ответил Спок.
Решение показалось воробьям совершенно революционным.

12. Между смертью и любовью

Пайк, как и всякий воробей, ценил свободу, ставя ее превыше всего. Но судьба распорядилась так, что он оказался в клетке совершенно беспомощный. Вина ухаживала за ним и старалась поддержать, люди вылечили его. Жизнь в клетке с Виной была безопасна и словно бы радостна — Пайк не сказал бы, что был несчастен. Благодарность также известна воробьям, и Пайк пытался быть прежде всего благодарным, а потом уже мечтать о свободе, но ничего не получалось. Он думал о парке, о Первой и Филе, о молчаливом Споке и болтуне Рыжике, он без конца возвращался всеми своими мыслями и мечтами к утраченной возможности лететь куда угодно. Вина утешала его на свой лад, но что она, канарейка, никогда не знавшая свободы, рожденная в зоомагазине, могла знать о свободе?
— Хозяева хотят тебя отпустить, — сказала она однажды. Она хорошо понимала, что говорят люди. — Но ты же не покинешь меня, Пайк? Ты же останешься? Они спасли тебя. А я… ты же знаешь, как ты мне дорог.
— Если меня отпустят, я улечу.
— Но Пайк… — жалобно чирикала Вина, — Пайк, а как же я? Неужели для тебя важней летать где хочешь? Неужели твое сердце не будет плакать вдали от меня? Потому что мое уже рыдает от мысли о разлуке.
— Мне будет не хватать тебя, — просто ответил Пайк, — но свободы мне не хватает больше.
Много еще слов было произнесено в тот день, но ни Пайк, ни Вина не говорили самого важного, того, что на самом деле они думали, того, что тяготило их сердца более всего.
Пайк, не желая ранить ее, ни разу не сказал, что это по вине людей он оказался в клетке, так что благодарность его не может быть такой безграничной, какой требует Вина. Вина молчала о том, что, возможно, Пайк уже не сможет летать так, как летал прежде. Люди залечили ему сломанные крылья, но почти невероятно, что они сумели по-настоящему и до конца исцелить его.
День, когда Пайка должны были выпустить, наступил скорей, чем надеялась Вина. Клетку с птицами поставили в машину и повезли в тот парк, где прежде жил Пайк.
— Они выпустят тебя там, где поймали. Ты быстро найдешь своих.
Пайк хотел бы выглядеть хоть немного несчастней, но не мог: запахи, звуки родного парка оглушили его. Он не мог больше ждать ни мгновения, он хотел лететь, лететь вперед, покружить над парком, полюбоваться рекой, полюбоваться летней зеленью, увидеть друзей, наконец!
— Прощай, — сказал он Вине, когда дверца клетки открылась.
— Прощай, — сказала она, но в ее голосе звучала надежда, которая была непонятна Пайку.
Он выпорхнул из клетки, попрыгал по траве, вдыхая запах влажной после недавнего дождя земли, и полетел. Крылья слушались плохо, но так и должно было быть — слишком давно он не взлетал так высоко. Нужно просто немного размять их, и он поднимется выше деревьев.
Вина не отрываясь следила за Пайком. Только бы клетку не унесли… скоро-скоро он поймет, что больше не сможет летать как прежде, что вкус свободы стал горьким, и вернется к ней! Он непременно вернется к ней!
За Пайком наблюдала не только Вина. В самую короткую ночь лета Спок наконец получил долгожданную весть о Пайке. Один воробей, остановившийся на ночевку на абрикосе, рассказал, что видел как-то в одном окне клетку, где сидели воробей и канарейка — престранное зрелище. Спок подробно расспросил воробья о том, где именно он видел такую клетку, и вскоре уже знал, где искать Пайка. А потом оказалось, что его должны выпустить. Не сказав ни слова Джиму, Спок полетел в парк. Он думал о том, что людям, как и птицам, присуще благородство и желание искупить вину, ведь те, кто ранил Пайка, могли бы бросить его или теперь не выпускать. Но вот он летел, неуверенно, немного нелепо, но все же летел, радуясь вновь обретенной свободе, а Спок знал, как дорога воробьям свобода.
У Спока мелькнула мысль выдать свое присутствие, окликнуть Пайка, но тут произошло нечто странное: воробей беспомощно перевернулся в воздухе и полетел вниз. Похоже, силы оставили его. Канарейка что-то крикнула, что именно — Спок не расслышал, но отчаяние в ее голосе он слышал прекрасно. Пайк не ответил. Распластав крылья, он прыгал по траве. Спок понял, что сейчас лучше не вмешиваться. Канарейка снова что-то громко прочирикала, словно в ответ на ее слова Пайк подпрыгнул, замахал крыльями, пытаясь взлететь. Он поднялся в воздух совсем невысоко и снова упал. Он все пытался и пытался взлететь, раз за разом это выходило у него хуже и хуже, но на призывы Вины он все же не отзывался. А потом клетку с ней унесли в машину и увезли прочь.
Ночью Спок решился приблизиться к затихшему в траве Пайку.
— Спок? Это ты? Ты все еще живешь здесь?
— Нет, я нашел себе новый дом. Но я искал вас. И нашел.
— Помоги мне взлететь еще раз, Спок.
Нетрудно было понять, что «еще раз» значило «в последний раз». Спок согласился.
Никому, даже Джиму, он не рассказывал о судьбе Пайка. Ничего тайного в произошедшем не было, но слишком тяжелыми казались ему воспоминания о том, как они с Пайком добрались до реки, как он помог другу взлететь на ветку росшего у реки платана, как затем Пайк, раскинув крылья, несколько минут кружил над гладью реки, а потом упал и скрылся в темной воде.
Все-таки воробьи слишком любили свободу.

13. Пути познания

Однажды июльским утром воробьев разбудило чье-то громкое чириканье. Первым, как всегда, проснулся Док.
— Что там такое опять? — недовольно бубнил он, выглядывая из куста. — Кто спать не дает?
Это была совершенно незнакомая скворчиха. Она металась по крыше сарая и звала на помощь.
— Скажите, скажите, где мой сын? — закричала она, заметив Дока. — Где Спок? Где он?
— Где может быть скворец? В скворечнике! Вон, на дереве!
Скворчиха немедленно порхнула на дерево.
— Спок! Спок! Проснись!
Док только моргал от удивления. Никогда он не видел, чтоб скворцы так вели себя. Ну вот разве что в тот вечер, когда Спок кувыркался от радости, что Джим жив, но тогда-то был единичный случай, а это что за безобразие?! В самом деле, в этой скворчихе текла южная кровь.
— Мама? — Спок выглянул из скворечника. — Что случилось?
— Отец, — задыхаясь от волнения, пояснила она, — прилетел сюда по делам, и… и… ночью на него напала сова… он погибнет! Ты должен что-то сделать!
История получилась нравоучительная, из тех, что так любит рассказывать Эдит. Джим, Док и скворцы улетели ранним утром и вернулись только к вечеру. По их обмолвкам можно было догадаться, что отца Спока им удалось спасти — благодаря стараниям Дока и настырности Джима, который отказывался отчаиваться и настойчиво мирил Спока с отцом.
— Почему они сюда не прилетели? — недоумевала Ухура. — Тут бы на Сарека никакая сова не напала бы.
— Предрассудки и семейное упрямство, — пояснила Эдит.
И Крис, похоже, больше всего опечалило, что она не познакомилась с родителями предмета своих грез.
— Все равно ты бы им не понравилась, — на свой лад утешил ее Док. — Этому высокомерному Сареку даже Джим не сильно понравился.
— При чем тут он? — печально ответила Крис. — Он же не мечтает стать невестой их сына…
Вопрос, конечно, был риторическим, но Док зачем-то над ним задумался. Джим иногда ухаживал за воробьихами, а те только рады были, но, признаться, ни разу Док не замечал, чтоб Джим как-то всерьез относился к собственным ухаживаниям, ни разу не заходило речи о свадьбе или хотя бы помолвке. Зато к скворцу Джим относился серьезней, чем к кому-либо или чему-либо на свете. Это было странно для воробья — превыше всего ценить дружбу высокомерной черной птички, но чего на свете не бывает? Однако с Амандой и Сареком Джим вел себя положительно необычно — и если б не нелепое замечание Крис, Док бы об этом и думать не стал.
— Необычно?
— Да-да, Джим, крайне необычно. Мне показалось, что они для тебя что-то вроде семьи. А это странно, если учитывать, что ты воробей и видишь их впервые в жизни.
Джим только отмахнулся. Они спасли жизнь Сареку, помогли Споку немного наладить отношения с семьей, а тут Док со своими глупыми вопросами лезет, словно какая-нибудь Крис или Эдит.
— Но я тебе все-таки советую подумать над своим поведением! — сказал Док, оставляя таким образом последнее слово за собой.

14. Расставания и ссоры

В жизни Спока, пусть и недолгой пока, не было ничего радостней этого лета, проведенного с воробьями. Но лето отчаянно скоро бежало к концу, близился сентябрь. Пока дни были жаркими, и долго еще они такими останутся, но Спок уже видел знаки осени: с каштанов облетали ставшие рыжими листья, ночи были прохладными, обычная для лета духота спадала, в воздухе чуялась прохлада, обещание холода, которое всегда пугает и предупреждает птиц, вынужденных на зиму покидать родные края.
— Когда вы улетите? — спросил Джим как-то в середине августа. Спок ответил не сразу, он просто не знал, что отвечать — ему-то и раньше тяжело было покидать дом, пусть даже он не любил родные места, но теперь, когда его окружали друзья, сама мысль о южных странах была болезненна.
Спок думал, что отец даст ему знать, когда их колония потянется на юг. Не летом, даже не ранней осенью, возможно, они полетят ближе к концу сентября. Так он и сказал.
— Но вы же сообщите мне, когда придет пора? Не пропадете?
На этот вопрос Спок вовсе не стал отвечать, а потом однажды, в первых числах сентября, все-таки? пропал. Джим искал его по всему городу, а не найдя, пришел к выводу, что Спок улетел на юг. И впал в тоску.
Воробьихи запасали на зиму еду, Док метался по городу, собирая какие-то лечебные травки, Скотти принялся чинить крышу сарая, Пашка помогал то воробьихам, то Доку — и все с переменным успехом, а Джим… Джим, ко всеобщему недоумению, ничего не делал, хотя обычно это он то носился по городу с Доком, то таскал еду вместе с воробьихами, то вместе со Скотти укреплял крышу и забивал травой дыры в ней.
Кроме того, прямо посреди подготовки к зиме, Джиму взбрела в голову странная идея поухаживать за Рейной — очень красивой воробьихой, очень умной, преданной Джиму, но не слишком понимающей, какие причины могут толкать воробьев на ухаживания. Неизвестно, куда привела бы Джима и Рейну эта недолгая история взаимных недопониманий и наивности, если б однажды кто-то (кто-то очень ворчливый и беспокойный) не сообщил Флинту, Рейниному папаше, о том, в какой опасности его дочка. Опасность была расписана вполне красочно, и разгневанный Флинт, несмотря на преклонные годы, умудрился как следует настучать Джиму клювом по голове, после чего его ухаживания за Рейной прекратились. Причина столь странного поведения друга Доку была очевидна. И он как-то даже попытался вразумить Джима, объяснить ему, что, конечно, тосковать из-за улетевшего на юга скворца он может сколько угодно, но вот пренебрегать своими обязанностями, даже больше — своим призванием, — негоже, как негоже и обманывать и себя, и невинную воробьиху пустыми надеждами на любовь и избавление от одиночества.
— Не твое дело! — только и буркнул Джим.
Док, конечно, обиделся и почти до конца сентября не разговаривал с Джимом. Поведение друга ему было понятно, но не извинять же грубости Джима тем, что эти грубости объяснимы?
Управление их небольшой колонией незаметно перешло к воробьихам, верней, к Ухуре, Дженис и Эдит. Ради того, чтоб быть поближе к остальным воробьихам, Эдит даже перебралась из своего гнезда на абрикосе под крышу сарая.
По каждому вопросу они совещались, и что-то решали, только если были согласны втроем. Иногда из-за этого принятие решений затягивалось слишком надолго и какие-то важные дела проваливались, но воробьихи не унывали.
В середине сентября Дженис как-то вернулась домой в сопровождении симпатичного молодого воробья. Его звали Уилл, и он произвел немедленный фурор среди воробьих.
— Он очень симпатичный и милый, — с блеском в глазах болтала Мири, ненадолго словно позабывшая о своей преданности Джиму. Но кто захочет помнить о преданности мрачному и всем недовольному воробью, когда в окружении неожиданно появился веселый и просто очаровательный?
— И серьезный при этом, — задумчиво согласилась Эдит. — Он мог бы стать хорошим вожаком. Я чувствую в нем ту же силу, что и в Джиме.
— Что была в Джиме, ты хочешь сказать? — недовольно буркнул Док.
— Она осталась в нем, — покачала головой Эдит, — но как всякая птица, однажды нашедшая себе вторую половину, он тоскует, потеряв ее, и чувствует себя ущербным.
Док проворчал что-то вроде «это слишком умно для воробьихи», но не нашелся, что возразить. Эдит, конечно, была права. Она отличалась удивительной проницательностью в том, что касалось… нет, не чувств, но связей и характеров. Для нее невидимые связи, соединявшие птиц, словно вовсе не были невидимыми.
— Может, предложим ему остаться здесь? — предложила Дженис. — Пусть управляет колонией, раз уж Джиму расхотелось.
Ни Эдит, ни Ухуре идея эта по душе не пришлась, но Дженис Уилл очень нравился, и она, признаться, уже очень устала от той ответственности, которая легла им на крылья, и предпочла бы, чтоб руководством занялся кто-нибудь другой.
— Мне? Это, конечно, честь для меня, но все ли согласятся?
— Все, Уилл, все. Мы не привыкли жить самостоятельно, а Джим в последнее время ведет себя безответственно.
И Уилл согласился.

15. Большая опасность

Куст, в котором жили Док и Крис, обычно не облетал до октября, а вот с абрикоса листья опадали очень быстро. Заброшенное голубиное гнездо, где прежде жила Эдит, а теперь поселился Уилл, темнело среди голых ветвей. Каждое утро Уилл, гордящийся свежеприобретенным ответственным делом, просыпался и осматривал окрестности: нет ли какой опасности вблизи? Конечно, он надеялся, что никакой опасности и не будет, но глубоко в душе, тайно-тайно даже для самого себя, он мечтал, чтоб опасность появилась, ведь тогда он сумел бы доказать, что многого стоит, а то некоторые воробьи так и не признали его за главного: Ухура, например, смотрела на него свысока и выполняла его поручения, только если считала их в самом деле толковыми, что случалось нечасто.
И однажды эта опасность пришла к ним. Правда, увидеть ее было нельзя, но воробьиной интуицией, которая не обманывает, Уилл чуял, что вот-вот случится нечто страшное, что нужно лететь прочь из гнезда как можно выше и пережидать там.
Первым делом он перебудил всех и велел лететь повыше.
— Что такое? — ворчал Док, выглядывая из куста.
— Неужели вы не чувствуете? Нужно спасаться, немедленно.
— Что-то такое чувствую, — бормотал Док, — но я хочу спать… еще слишком рано для опасности!
На этом он снова нырнул в куст. Крис, однако, подчинилась и вылетела наружу, как, впрочем, и остальные. Через несколько минут к ним присоединился и Док.
— А где Джим? — беспокойно спросила Ухура. — Док, разбуди его. Нужно спасаться, пока не поздно.
— Спасаться, — недовольно сказал Док, — конечно, надо. Если сарай завалится, он хотя бы не будет доставать нас своим мрачным видом! Ладно, сейчас…
Предчувствие опасности выгнало из гнезд не только обитателей сарая, но и остальных птиц во дворе, да и во всем городе. Даже голуби волновались, а уж ласточки, те просто посходили с ума. Они метались по небу, высоко, еле видные, маленькие и легкие, а Уилл отчего-то не сводил с них глаз.
Доку это показалось крайне подозрительным. Примерно тем же взглядом Джим провожал все пролетавшие мимо стайки скворцов.
— Я не дурак, чтоб сидеть в сарае, когда вот-вот начнет трясти землю, — сказал Джим беспокойно порхавшей вокруг него Ухуре.
— А потом? Когда все кончится, сарай может упасть, ты поможешь нам все исправить? Джим, мне так страшно…
— Тут уже были землетрясения, — уверенно сказал Джим. — Одним больше, одним меньше… главное, что они не могут застать нас врасплох.
Ухура только бросила на него благодарный взгляд. Уилл был неплох, но он не мог подарить ей того чувства уверенности и безопасности, которое дарил Джим даже в самой большой опасности.
— Интересно, — спросил Док, подлетев к ним, — почему Уилл так смотрит на ласточек?
— На ласточек? — Джим повертел головой, отыскивая взглядом Уилла. — Хм… может, он был дружен с кем-то из них?
— Дружен… — как-то многозначительно пробормотал Док. — Ну да, дружен.
К ним подлетела перепуганная Крис:
— Я не могу найти Пашку. Он улетал на ночь куда-то, а сейчас я его нигде не вижу!
— Я поищу! — крикнул Уилл. — Ждите!
Но — неожиданно для всех — Джим полетел за ним, бросив на ходу:
— Я тоже.
Опасность взбодрила его, позволив не предаваться мрачным мыслям.
Уилл внимательно осматривал двор, но Джим предпочел не тратить силы на прочесывание окрестностей. Он выспросил у Крис, куда накануне улетал Пашка, и направился прямиком туда — на один из балконов их дома, куда иногда выставляли симпатичную канарейку.
Землю к этому времени уже однажды тряхнуло. Двор был полон людей, все громко переговаривались, кто-то кричал или плакал, хотя ничего страшного, на взгляд Джима, не случилось. Дом, во всяком случае, устоял. Но вот Пашка… успел ли он выбраться? Ведь на балконе на него что угодно свалиться могло!
— Джим! — раздался знакомый голос. — Джим! Я тут! Я… Я… Это случайно! Я сам выберусь!
Опасения Джима подтвердились: Пашка не успел выбраться балкона и сейчас лежал там, полузадавленный огромной сумкой, скорей всего, не такой уж тяжелой, но достаточно увесистой, чтоб самостоятельно выбраться Пашка не мог.
— Мы говорили… она была такая милая… а потом ее забрали… я замечтался, заснул… и…
— Тебя надо вытащить.
Джим огляделся. Уилла поблизости не было, а улетать с балкона не хотелось: мало ли что произойдет при втором толчке.
— Я могу вам помочь, — раздался за его спиной мелодичный голос. — И мой суровый спутник тоже.
Даже полузадавленный Пашка издал изумленное восклицание. Джим подпрыгнул и обернулся. На краю балкона сидели красивая ласточка и — Спок.
— Спок! Спок! Ты… как ты вовремя! Ты же поможешь?
Молча его друг подлетел к сумке и потянул за одну из ручек, ласточка потянула за другую. Не раздумывая, Джим присоединился к Споку.
— Раз, два, три, тянем!
Сумка довольно легко поддалась, и Пашка выскользнул из-под нее, отряхиваясь и приглаживая перья.
Вчетвером они опустились на край балкона, чтоб отдышаться. Джим повернулся к скворцу.
— Спок! Почему ты вернулся? Уже конец сентября, ты же… я видел, многие скворцы уже улетели. Я думал, ты тоже…
— Не думаю, что сейчас нужно это обсуждать, — в своей обычной манере ответил скворец, и Джим от радости, что слышит эту самую занудную манеру, едва не бросился обнимать Спока. — Думаю, нам стоит присоединиться к остальным.
— Они будут рады тебя видеть. Сейчас, я только Уилла позову.
Он порхнул с балкона, два или три раза кувыркнулся в воздухе и полетел искать Уилла.
— Кого? — своим тонким мелодичным голоском переспросила ласточка.
— Уилла, — с готовностью пояснил Пашка, немедленно очарованный ею, — это воробей. Он тут вместо Джима был некоторое время.
— Воробей… — печально произнесла ласточка.
— Тот самый, которого вы разыскиваете, — кивнул Спок. Она вздохнула:
— Я не думала, что мои поиски… что… я найду его… теперь я…
Она не успела договорить — Джим вернулся в сопровождении Уилла. Заметив ласточку, тот чуть не свалился.
— Айли? Что ты делаешь тут, Айли?
— Уилл… — прошептала ласточка.
Джим и Пашка переглянулись, чувствуя, что этих двоих надо бы оставить наедине.

16. Возвращение кота

Сарай даже не покосился, ни одно гнездо не пострадало.
— Нам просто повезло, — сказал Док.
— Не просто повезло, — поправила его Ухура, — а очень повезло.
Никто не стал с ней спорить. Большая опасность оказалась смешной обманкой, напугавшей всех и принесшей спасительные перемены. Землетрясение, порядком взбодрившее Джима, да еще и возвращение Спока поставили все на свои места. Воробьи продолжили готовиться к зиме. Ухуре, Дженис и Эдит больше не нужно было командовать, а так как Уилл куда-то запропал вместе со своей ласточкой, Эдит снова перебралась в гнездо на дереве.
Беспокоило только одно: где будет зимовать Спок? Конечно, морозы бывали нечасто, даже снег в этих краях редко шел, но скворец все равно мог замерзнуть — эта мысль не шла из головы Джима.
— В крайнем случае, — сказал как-то Док, — мы просто как-нибудь извернемся и пролезем в сарай, и пусть там живет.
Каждый день Док и Джим, словно какие-то дятлы, клевали и клевали дверцу сарая возле щеколды. Доски, из которых дверь была сделана, давно отсырели и стали мягкими, так что клевались и крошились они легко, а полезные советы Скотти делали работу еще легче, но все же для двух воробьев доски были слишком толстыми, и работа шла медленно. Спок тем временем руководил подготовкой к зиме. Никто из них и вообразить не мог, насколько близка другая опасность — не такая размашисто большая, но гораздо более серьезная.
Черный кот Хан, о котором воробьи со свойственным им легкомыслием быстро позабыли, вернулся во двор в начале октября. Летом его держали на даче, а потом он сбежал с бездомными котами, поскольку такая жизнь показалась ему более веселой. Долгое время он скитался за городом, дрался с собаками и другими котами, добывал себе с боем еду. Поначалу ему в самом деле было весело, но осенью еды стало меньше, а глупая воробьиха, постоянно за ним летавшая, погибла, попавшись каким-то более голодным и более злым котам. Они попросту ее слопали. Хан придушил одного из них, а второму отгрыз ухо, но Марлу этим было не вернуть, и Хан, внезапно почувствовав себя непривычно одиноким, подался обратно в город.
— Там опасно, — рассуждал он, — но гораздо больше еды. И кроме того, я попробую вернуться к прежним хозяевам. Ты же со мной, Жоаким?
Грязно-белый кот, среди предков которого были персы, согласно кивнул. Он восхищался Ханом и с некоторых пор всюду ходил с ним. Он помнил Хана, когда тот только оказался среди бродячих котов — черная лоснящаяся шерсть, яркие желтые глаза, самодовольный вид. Теперь шерсть его не лоснилась, одно из ушей было разорвано, а глаза больше не сверкали так ярко, как прежде, но и этот Хан восхищал Жоакима — отвагой, решительностью и прежним, сохранившимся с давних времен самодовольным видом.
В город они добрались без приключений. Запугав парочку голубей, Хан вызнал у них, где искать воробья Джима и его нелепую компанию.
— Ты будешь жить в соседнем дворе, где нет собак. Там полно птиц, и почти все они дураки и трусы. Их легко ловить. Тебе понравится. Но почему ты так мрачен?
— Ты заслужил возвращения к прежним хозяевам, Хан, — честно ответил Жоаким, — но мне будет не хватать тебя.
Хану льстила эта преданность. Конечно, в ней не было той неописуемой самоотверженности, которую он находил в Марле, но Марла погибла, а Хану нужно было чужое обожание, чтоб не чувствовать себя одиноким.

17. Беда

Утром того дня, когда Джим и Док сумели наконец открыть дверь сарая, Хан добрался до цели. Он шел по знакомому двору, пугая своим диким видом пролетавших мимо воробьев. Неожиданно легко он вспомнил, по каким веткам нужно забираться на знакомый балкон, который, к огромному разочарованию Хана, оказался закрытым. Посидев немного на ветвях лианы, Хан принялся стучать лапой в стекло. Хозяева должны были заметить его возвращение!
— Джим, ты слышал? Слышал? — чирикала насмерть перепуганная Дженис. — Тот черный кот! Хан! Он здесь!
— Хан?
Спок выпорхнул из сарая. С клюва его свисали клочья слипшейся паутины.
— Да, я видела его!
— Я разберусь, не беспокой никого больше, — тихо сказал он и полетел к известному балкону.
Джима и Дока во дворе не было. Они улетали на поиски чего-нибудь теплого, во что мог бы в сильные морозы заворачиваться Спок. В углу сарая уже высилась аккуратная кучка разного тряпья и птичьих перьев, но Джиму все казалось недостаточно. Док не успевал поражаться тому, каким беспокойным может быть его друг — гораздо более беспокойным, чем сам Док! Впрочем, чему тут было удивляться? Когда любишь, то всегда теряешь способность верно оценивать ситуацию. А отношение Джима к скворцу Док иначе назвать и не решался.
Док в тот день вернулся раньше Джима. Он приволок клочья чьей-то шерсти и торопился спрятать их в сарай, поскольку вот-вот собирался ливануть дождь.
— Док! Тля вас покусай, Док! Скорее! Да бросайте это!
От неожиданности Док выпустил шерсть и подлетел к взволнованному Скотти.
— Что такое?
— Спок. Он полетел говорить с тем котом, Ханом. И все еще не вернулся.
Разговор с котом в самом деле затянулся. Хану не было нужды убивать Спока. Он даже не знал скворца. Но расспросить его стоило, раз уж хозяева все не откликались на стук.
— Ты тут живешь? Расскажи мне, давно ли?
Скворец разговорчивостью не отличался. Он сидел на ветке и в упор смотрел на кота, словно ожидая чего-то.
Споку хотелось отблагодарить Джима за все, что он сделал для него, и прогнать Хана навсегда было бы лучшей благодарностью, но как может маленький скворец победить здорового черного кота? Заманить куда-то? Под машину? Хана так легко не провести. Или попытаться натравить на него собак? Но собаки далеко и птичье чириканье не понимают.
— Вы ждете, пока откроют балкон? — поинтересовался наконец Спок.
— Да, — мурлыкнул Хан. — Я здесь живу.
— Едва ли, — безразлично сказал Спок.
— Это почему?
— Они недавно завели красивую кошечку. Не выпускают ее на улицу, даже балкон закрыли, как видите. Вы больше не нужны этим людям.
— Это вранье или блеф, — прорычал Хан.
— Скворцы не умеют блефовать, — сдержанно возразил Спок. — Вы можете проверить, если проберетесь к окну. Кошечка спит прямо на подоконнике.
Хан снова зарычал и прыгнул на окно. Прыжок его вышел не таким изящным и точным, как бывало прежде, когти его царапнули по металлу, но Хан все же удержался.
— Смотрите, — все тем же бесстрастным тоном проговорил Спок.
На подоконнике спала кошечка — маленькая, совсем котенок, и очень пушистая — настоящий комок нежно-персикового пуха. Хан отчаянно зарычал.
— Это все этот Джим! — прошипел он. — И другие воробьи! Если б не они!.. Если б не проклятые воробьи!.. Если б не дуреха Марла… Ты знаешь, где найти его, а, скворец, отвечай! Ты знаешь, где его найти? Я удушу его сегодня же!
Если б Жоаким увидел Хана сейчас, то, возможно, на мгновение блеск желтых глаз показался бы ему таким же, как прежде, но любящее сердце не обмануть — и Жоаким быстро понял бы, что раньше в глазах Хана горели ярость и гордость, а теперь в них вспыхнуло безумие.
— Я очень дружен с Джимом, — ответил Спок, стараясь не отлетать от Хана дальше, чем на расстояние кошачьего прыжка. — Но не скажу вам, где он сейчас. Будьте только уверены, что в этом дворе его нет.
— Ах ты, гадкая пичуга! Как ты смеешь так говорить со мной? Лети поближе, я тебя сначала придушу! Нашелся умник! Давай, лети сюда!
— Это нелогично, — возразил Спок. — Подобное самоубийство — нелогично.
Хан зарычал и, раскинув лапы, бросился вперед. Он успел схватить Спока, прежде чем неловко перевернулся в воздухе и полетел вниз.

18. Воробьиное упрямство

Док и Скотти нашли их первыми. Хан разбился насмерть, а Спок едва дышал.
— Что тут стряслось? — растерянно повторял Скотти. — Что стряслось?
— Передайте Джиму, — прошептал Спок, — что я должен был так поступить.
— Вы могли вырваться, болван вы чернохвостый! Почему не попытались? — Док почти кричал.
— Тогда Хан извернулся бы… и приземлился на четыре лапы… как всякий кот. Я… не мог… допустить…
— А теперь что? Что теперь? Как я Джиму скажу… Но вы еще живы, между прочим! Скотти, помогите мне!
— Не нужно, Док.
— Воробьи не сдаются!
Джим вернулся затемно. В душе его со дня возвращения Спока все длилось и длилось лето, и он никак не мог привыкнуть, что теперь темнело не по-летнему рано. На крыше сарая в ряд сидели мрачные воробьихи, Пашка и Скотти. Джим отволок внутрь невесть где добытые клочья шерсти и тоже опустился на крышу. Близился дождь, и Джим не мог понять, почему все собрались там.
— Джим, — неуверенно начал Скотти, — я поживу тут немного… в кусте. Док не против.
— А сам он где?
— Улетел. — Скотти замялся и потом выпалил: — По делам! Да-да. По делам.
Джим обвел всех подозрительным взглядом.
— А Спок?
Ухура тихонько и грустно чирикнула. Остальные хранили молчание.
— Почему вы молчите? Где Спок?!
Джим начал волноваться. Перья его немедленно встали дыбом, и сторонний наблюдатель мог бы легко принять его за мелкий шар из пуха с торчащими лапками и клювом. Со стороны это могло бы показаться смешным, но ни одна воробьиха, даже смешливая Мири, не улыбнулась.
— Что такое? Что такое? Почему меня никто не слушает? Почему вы не отвечаете мне? Где Док? Почему… почему вы все молчите?
Все молчали. Джим с ненавистью оглядел их.
— Ладно, я сам разыщу их. Но вы… вы меня разочаровали!
И он упорхнул в темноту. Ухура вздохнула:
— Мы неправильно себя ведем.
— Док сказал, что так надо, — упрямо сказал Скотти.
— Но это неправильно.
По крыше ударили первые капли дождя, который впервые был так отчетливо не летним и радостным, а холодным и осенним.
— Перебираемся внутрь, — сказала Дженис. — Не нужно здесь мокнуть.
Джим кружил по двору, высматривая хоть кого-то из неизвестно куда пропавших друзей.
— Док! — звал он. — До-о-ок!
Зашумел дождь, и Джим понимал, что скоро никто и не услышит его. Под одним из подъездов в тусклом свете фонаря Джим заметил белое пятно. Джим опустился немного ниже и понял, что это белый кот, грязный, со свалявшейся шерстью, явно бездомный. Кот неподвижно сидел, глядя себе под ноги. На что это он смотрел?
— Эй! — крикнул Джим. — Эй, кто ты такой?
Кот медленно поднял голову. В его бледно-зеленых глазах была тоска, которую Джим никогда не видел в кошачьем взгляде.
— Меня зовут Жоаким, — ответил кот. — А это — Хан.
Только в этот момент Джим понял, что белый кот смотрит не на собственные лапы, и что темное пятно рядом — это тоже кот, огромный, черный, уже знакомый Джиму кот — мертвый.
— Что с ним произошло?
— Черный скворец обманул его.
— Что? Черный скворец? Он был здесь?
Но кот больше не сказал ни слова.

19. Прощание с Ханом

На следующее утро первой проснулась Эдит. Гнездо, в котором она жила, было свито на славу, и дождь туда почти не попадал, так что проснулась она не потому, что гнездо ее промокло, а от странного предчувствия. Тихо, стараясь никого не побеспокоить, она выбралась наружу и огляделась. С дерева была видна дорога, по которой пока не проехало ни одной машины — слишком был ранний час. Эдит смотрела и смотрела на пустынную дорогу, размышляя о том, что, пожалуй, нет человеческого изобретения ужасней, чем машины. Даже быстрые и легкие воробьи частенько попадают под них, что уж говорить о голубях, более неповоротливых, невнимательных и глупых? Не было дня, чтоб на дороге не валялся раздавленный машиной голубь, и хотя воробьи и голуби враждовали, Эдит расстраивала смерть любой птицы, тем более такая ужасная смерть.
Погруженная в невеселые размышления, Эдит не сразу заметила, что на дороге появился человек с каким-то большим свертком в руках. Нес он этот сверток как-то неловко, словно ему было то ли противно, то ли неудобно. А следом за человеком бежал белый кот.
— Что это там? — раздалось из-под крыши сарая.
— Кот какой-то пришлый…
— Грязный такой…
И следом, перебивая возбужденный шепот воробьих, прозвучал недовольный голос Скотти:
— Не смотрите туда. Кыш, кыш, уходите.
Человек оставил свою ношу в кустах у обочины и ушел. Белый кот сделал несколько кругов вокруг свертка, а потом лег рядом и больше не шевелился. Эдит вздохнула. Коты были воробьям врагами еще бóльшими, чем голуби, но невозможно было не восхищаться чужой преданностью.
— Больше эти коты не будут нам вредить, — сказал Скотти, когда все проснулись.
— Хорошо бы!
— Я очень вчера испугалась!
— И я тоже. Ужасный день вчера был.
— Чего бояться? — невпопад ляпнул Пашка. — Мы со всем справимся! А вы Джима видели?
Беспокойное чириканье вмиг стихло. Джима с прошлого вечера не видел никто, зато все помнили, с какими словами он улетел.
— Надеюсь, — тихо сказала Ухура, — то, что мы делаем, стоит того. Надеюсь, что… что все будет хорошо.
Джим вернулся только к вечеру. Выглядел он ужасно: встрепанный, грязный, он явно не раз попал под дождь, а может, и в грязи успел вываляться. О своих ночных метаниях по двору, о встрече с котом Жоакимом и смерти Хана Джим старался не думать. Ничего страшней в его жизни еще не было. Он словно вывалился из яркого солнечного дня в черную муть бесконечной декабрьской ночи, и пытался, пытался вернуться обратно к лету, а оно будто бы растаяло и пропало. Часто Джим говорил слова утешения воробьям, а особенно воробьихам своей маленькой колонии, но для себя таких слов он не мог найти. Неизвестность просто сводила с ума: почему все такие мрачные, куда делся Док, куда делся Спок, и что значили слова, тля сожри его, Жоакима, что Спок обманул Хана? Почему никто не говорил с ним?!
— Где белый кот? — только и спросил он, не ожидая уже, что кто-то расскажет ему о Споке.
— Лежит у дороги, — ответила Эдит, — с самого утра. И Хан там. Думаю, они оба мертвы.
— И Жоаким?
— Да. Он был слишком предан Хану и не пережил его гибели.

20. Поиски Спока

Джим помнил, как легко он отыскал Пашку во время землетрясения, так что же мешало ему с той же легкостью догадаться, куда скрылись два его ближайших друга? Ночью он просто кружил и кружил по двору, изо всех сил гоня от себя страшные предчувствия, но сейчас был день, пусть тусклый и пасмурный, но все же день. Нужно было собраться и решить. Хан мог напасть на Спока, да и скорей всего напал, Спок мог вынудить Хана прыгнуть с балкона, но почему кот разбился? Они всегда так легко приземляются на четыре лапы, а балкон не так уж высоко.
Вот оно!
Джим задрожал от страшного открытия. Все было очень просто, проще некуда: Спок попросту поддался, попался в лапы Хану, а тот из упрямства не выпустил его — и разбился. Вот почему Хан разбился! Вот почему!..
Но где же Док тогда? Джим так разволновался, что даже забывал махать крыльями. Док, Док… С ним-то что? Может, он где-то выхаживает Спока? Ведь если бы — даже мысленно Джим проговорил следующие слова очень быстро — Спок погиб, ему бы сказали, потому что уже нечего скрывать было бы, а раз не говорят, значит… значит, есть надежда!
Изо всех сил держась за эту мысль, Джим полетел к сараю.
— Ладно, — сказал он Скотти, — наверное, вы все думаете, что так лучше. Или Док так думает. Скажите только, где они сейчас?
Скотти упрямо нахмурился в ответ. Ни от него, ни от остальных Джим так ничего и не добился. Дни теперь тянулись для него бесконечно. Он снова препоручил руководство Ухуре, а сам летал и летал по городу, расспрашивая всех, даже голубей, не видели ли они черного скворца или воробья с поганым характером. И однажды он услышал слова, которых так долго ждал.
— Вчера, — сообщил ему мелкий воробей, живший под крышей японского ресторана, — я видел, как черный скворец с каким-то воробьем летели туда.
— За город?
— Может, и за город, — согласился воробей. — В той стороне, кажется, находится колония скворцов. И они до сих пор не улетели.
Слетать к скворцам теперь казалось самой простой и очевидной идеей, а потому Джим, не теряя времени, направился туда. Дорогу он помнил хорошо. А еще он хорошо знал, что на самой окраине города живут особенно самодовольные голуби.
— Воробей, который летит к скворцам?
— Уже который раз, кстати!
— Чего-то он зачастил туда!
— Может, расскажешь?
Раньше Джим ответил бы им, да так, что они непременно пожалели бы, что вообще начали разговор, но не сегодня, не сейчас.
— Молчит?
— Интересно, почему он молчит?
— Да это Джим! Воробей Джим!
— Я что-то о нем слышал…
— Надутый, желтый комок перьев. Это ты о нем слышал?
— Точно! Именно это!
Раньше Джим не спустил бы этим самодовольным болванам такое, но сегодня ничего не было важным, кроме одной-единственной цели. Вот только голуби так не считали — и не отвязывались. Они кружили вокруг него, пытались сбить с пути, оскорбляли и вызывали на драку. А Джим молча уворачивался и летел, летел, летел вперед. Только бы скворцы не решили, что он специально привел за собой этих трех болванов.

21. О любви

Аманда уже несколько дней не находила себе места от тревоги. Она верила воробьям, доверяла их уму, но то, что произошло с ее сыном… порой ей казалось, что даже самым лучшим скворцам-целителям не под силу помочь ему, а тут какой-то воробей! И никого, кроме него, Спок не подпускал к себе!
— Никого упрямей я просто в жизни не видела! Конечно… этот воробей умеет лечить… помнишь, они тебя спасли… когда сова напала… но все-таки я бы предпочла, чтоб кто-то еще ему помогал!
— Это оборотная сторона его высокомерия, — задумчиво ответил Сарек больше на свои мысли, чем на бессвязные размышления жены.
— Конечно, только здесь растет эта трава, которая так хорошо залечивает раны… но кто знает? Ох, Сарек, я просто с ума схожу!
Муж ее промолчал в ответ.
— Ты, наверное, думаешь, что у меня и ума-то нет, — невольно рассмеялась она, — может, и так… зато у вас его слишком много! Ума и гордости! Он твой сын, а ты даже не попытался его навестить!
— Такова его воля.
— Если б он тебе был по-настоящему дорог, ты бы нарушил эту волю! Если бы ты любил его, то не стал бы отговариваться!
— Не думаю, что неподчинение является мерилом любви.
Аманда только фыркнула и распушила перья. Может, они и продолжили бы разговор, но тут на край их большого гнезда опустилась Ти-Саи.
— Там прилетел какой-то воробей с тремя голубями.
— С голубями? — изумленно подпрыгнула Аманда. — Они же враждуют! Или они помирились?
— Насколько я успела заметить, они не помирились, — многозначительно сказала Ти-Саи и упорхнула.
— Я узнаю, что там происходит, — сказал Сарек. Одновременно его слова значили: «А ты не вылезай из гнезда», — и Аманда, как всегда, подчинилась.
Три голубя, раздувшиеся и злющие, прыгали по мосткам вокруг воробья и изощрялись в оскорблениях. Воробей, против всяких ожиданий, словно и не замечал их. Он нетерпеливо прыгал по траве и кого-то ждал.
— Джим? — узнал воробья Сарек. — Это вы?
— Сарек! — крикнул Джим и полетел к нему. И вопреки своему явному нетерпению, летел он медленно. — Ваш сын… он… здесь?
— Вы за ним прилетели?
— Да. Он… здесь?
— Он ранен. Думаю, вам это известно. И просил никого не пускать к нему, кроме вашего всем недовольного приятеля.
— Так он жив! — выдохнул воробей. — Жив! Где он?
— Он просил…
— Мне все равно. Где он сейчас?
— Он…
Скворец и воробей были равно упрямы. И препирательство их длилось бы еще долго, если б Доку не понадобилось слетать за озерцо, чтоб раздобыть еще целебной травы. Конечно, Док услышал Джима и Сарека.
— Ты нашел нас, — крикнул Док другу.
— Зачем вы прятались? Я не знал, что и думать! Где Спок?
— Летим со мной, — вздохнул Док, — раз уж ты такой настойчивый.
Сарек проводил их взглядом, размышляя над недавними словами жены, а потом подлетел к голубям:
— Думаю, вам стоит лететь отсюда. Мы не воробьи, и отношения с нами лучше не портить.

22. Только настоящее

Зима обещала быть холодной, но Спок, уже полностью исцелившийся, не боялся. Холодней всего, конечно, будет по ночам, но Джим перебрался из-под крыши к нему в сарай, а значит, мерзнуть они не будут.
В тот день, когда они втроем — вместе с пока еще неокрепшим Споком и довольным собой Доком — вернулись домой, Джим помирился с остальной колонией, чем несказанно обрадовал Ухуру и Дженис, которая не делилась своими переживаниями, но все же очень печалилась из-за того, что им всем пришлось мучить Джима.
— Я и не думал, Скотти, что ты такой упрямый.
— Могу быть, если надо, — радостно покивал Скотти в ответ.
— Надеюсь, ко мне это упрямство больше применять не придется.
Все рассмеялись. В день их возвращения все смеялись и чирикали гораздо громче, чем это принято накануне зимы, когда солнце давно уже не греет и почти все время льют дожди.
— А скворцы? — спросила Мири.
— Они улетели, и вернутся только весной, — сказал Док.
— Это здорово, наверное… Видеть далекие страны, где даже зимой тепло…
— Как-нибудь слетаем! — бодро уверил ее Пашка.
— Не дури ей голову, — невежливо буркнул Док.
— Почему это? — Джим попрыгал по крыше. — Может, и слетаем. Как-нибудь осенью соберемся и полетим. Мне нравится эта мысль!
Дженис только фыркнула, заметив, как засветилась Мири.
— Не воробьиное это дело — летать в теплые края, правда, Эдит?
Эдит, которая в последнее время покидала свое абрикосовое дерево чаще, чем прежде, покачала головой.
— Я не права? Когда это воробьи летали на юг? Это глупые девчачьи мечты. — И Дженис покосилась на смутившуюся Мири.
— Тут живут необычные воробьи, разве нет?
— Точно! — немедленно согласился Пашка. — Очень необычные! И мы первыми полетим в теплые края и увидим, чего там хорошего! А может, у нас и лучше!
Все снова рассмеялись.
Эдит упорхнула к себе в гнездо. Ей нравилось оттуда смотреть на болтовню остальных воробьих, иногда прислушиваться, иногда просто размышлять о своем под их чириканье. И сегодня она думала не о воробьихах и даже не о далеких южных странах, где — Мири была права — так хотелось побывать, она думала о Джиме, Споке, Жоакиме, Хане и Марле. О любви, преданности, отваге и самоотверженности, о том, куда могут вести пути любви и преданности — не только к радости единения, которая пришлась на долю Спока и Джима, но и к тому отчаянию, которое погубило Жоакима, к тому безумию, жертвой которого пал Хан, к глупой, ненужной и смешной самоотверженности Марлы… куда угодно.
— О чем ты думаешь? — спросила ее Рейна, ставшая немного печальней и задумчивей с тех пор, как оборвались недолгие ухаживания за ней Джима.
— О настоящем и ненастоящем, — неопределенно ответила Эдит.
— Не слишком это сложно для воробьихи?
— Нет. Я думаю, что они как-нибудь полетят на юг. И, может, я полечу с ними.
Про Эдит Док иногда говорил, что она может угадывать будущее, и не так уж он и ошибался. Безумные планы Джима не казались ей такими уж безумными, потому что в них виделись ей смелость и искренность; гораздо хуже — и для Джима, и для всех — было бы, если б их маленькая колония вдруг озаботилась какими-то более привычными для воробьев идеями.
— Как ты думаешь, — после недолгого молчания спросила Рейна, — он когда-нибудь женится? Найдет себе воробьиху? Может, тогда он забудет о нас и улетит…
— Нет! — отмахнулась Эдит. — Ничего подобного. Разве это нужно ему?
Пока черный скворец будет рядом, Джим никуда не улетит и не отвлечется на ненужные мечты.


Подписаться на фанфик
Перед тем как подписаться на фанфик, пожалуйста, убедитесь, что в Вашем Профиле записан правильный e-mail, иначе уведомления о новых главах Вам не придут!

Оставить отзыв:
Для того, чтобы оставить отзыв, вы должны быть зарегистрированы в Архиве.
Авторизироваться или зарегистрироваться в Архиве.




Top.Mail.Ru

2003-2024 © hogwartsnet.ru