Человек с рюкзаком

Он был один. Единственным, чем он владел, был человек.
Из «Откровений одинокого рюкзака»

Я сделал то, чего хотел всю свою сознательную жизнь: устроил тотальную истерику, впал в настоящую двухчасовую депрессию, излечился путём непродолжительного запоя и нескольких пощёчин, а потом решительно собрал вещи, купил билет в один конец и оставил на столе записку следующего содержания: «К ужину не ждите. И вообще не ждите».
Понимаете, я собрался духом, я бросил семью и работу. Только семья и работа не бросили меня: буквально через два дня после переезда ко мне приехала моя матушка, вооружённая ящиком лекарства от астмы, одним, но очень внушительным ингалятором, и десятком тщательно подготовленных нотаций. Я знал силу маминых речей, потому согласился со всем заранее, не слушая. Она капитально вправила мне мозги и через полчаса я снова стал заштатным работником заштатной газетёнки.
Я мог бы гордо сказать, что я журналист. Потом прибавить, что не совсем журналист. А потом покаянно признаться, что вообще не журналист. Без предисловий скажу: филолог я. Специалист по французскому языку. А в газете я переводил гороскопы великого и неповторимого астролога, на которого молилась вся редакция. Он, такой великий и такой французский, официально ни слова не знал ни по-немецки, ни по-английски. Это официально. Неофициально он на чистейшем немецком жаловался мне на дрянную актёрскую долю, запивал это немецким пивом и закреплял сказанное немецким ругательством. Мы сосуществовали с ним в полной гармонии.

В общем, проанализировав свои действия за последний год, я решил, что ситуация лучше не стала. Теперь каждые выходные ко мне приезжала Mutter (она до сих пор раз в две недели посещает могилу моего отца, из чего я сделал печальный вывод: моя заботливая родительница не покинет меня даже после этого самого), я всё так же переводил бездарные, высосанные из пальца гороскопы, а серый городок, в который я переехал в надежде укрыться от ненавистного мне социума, откровенно заявил о своём нежелании мне нравиться.
Поначалу я искал вдохновения, могущего заставить меня жить дальше, у моря: приходил, садился на берегу, смотрел на закат. Заработал простуду, провонял рыбой, в кроссовки забился песок. Я искренне искал в этом романтику, но искомое так и не обнаружилось. Прогулки к морю закончились.

Зато в моей жизни, как и в жизни каждого, кто живёт в Меердорфе, появился человек с рюкзаком. Собственно, основная часть повествования должна быть о нём, просто я чересчур увлёкся своим печальным жизнеописанием.
Так вот, человек с рюкзаком жил отдельно от общества. Единственным существом, с которым он состоял в поразительном симбиозе, был жёлто-красный рюкзак. Очень яркий, очень вместительный и очень таинственный. Человек с рюкзаком был главной необычностью, загадкой, изюминкой городка. Казалось, что если не будет человека с рюкзаком, то Меердорф постепенно потеряет свой смысл.

Вообще-то странно, что его зовут человеком с рюкзаком. По-моему, куда логичнее было бы говорить о рюкзаке с человеком, ибо мне казалось, что именно рюкзак является главным в этой странной парочке. Никто не знал, как зовут человека, но все знали, как зовут рюкзак (его имя, кстати, Джефф). Продавцы в магазинах как один клялись, что человек сначала советуется с рюкзаком и только потом оплачивает покупки, а соседка загадочного мужчины уверяла, что по ночам он поёт рюкзаку колыбельные. Таких экстравагантностей я, честно говоря, за ним не замечал. Человек не играл с рюкзаком в шахматы, не справлял его день рождения, в общем, не делал ничего, что могло бы навести честного гражданина Германии на странные мысли. Человек просто везде появлялся со своим неизменным рюкзаком на спине.
Ну а ещё он практически всегда молчал. Но почему человека нужно считать сумасшедшим, если он не горит желанием общаться с людьми? Тут, думаю, нужно усомниться в нормальности самих людей – чего они так липнут к мужчине, которому на них явно наплевать? «Странные человеки», – вот как сказал бы мой пятилетний племянник. Это был его главный аргумент на все случаи жизни, и я безоговорочно признаю, что иногда устами младенца действительно глаголет истина, а не желание вынудить родителей купить новую игрушку.

– Здравствуйте, герр Шнайдер! – мне широко улыбнулась блистательнозубая соседка, фрау Хольцман.
– Здравствуйте, – кисло отозвался я, предчувствуя ужасное явление, называемое «соседским участием».
– Что-то вы сегодня не в настроении, – чёрт, как же я угадал.
– Да нет, что вы, всё в порядке, – я выдал вымученную улыбку.
– Точно? – доверительно заглянув мне в глаза, переспросила фрау Хольцман. – А то, знаете, накануне я беседовала с вашей мамой за чашечкой чая и…
Чёрт. Чёрт-чёрт-чёрт. Если эта дама имела честь беседовать с моей мамой, значит, она знает всю мою биографию вплоть до мельчайших подробностей.
– …и она вскользь упомянула, что у вас астма.
– Да, есть такое, – ещё одна улыбка.
– Так вот, я могу вам посоветовать один отличный народный способ. Берёте свежий кочан капусты, варите его около двух часов…
От описания способа исцеления меня спас человек с рюкзаком. Он неспешно шёл по нашей улице. Фрау Хольцман глядела на него, как заворожённая, пока он не скрылся за дверью своего дома.
– Вот ведь странный тип! – всплеснула руками моя соседка. – У меня от одного только вида этого его рюкзака начинается страшная мигрень…
– Могу рассказать вам об одном отличном народном способе, – заговорщическим тоном начал я. – Как только завидите рюкзак, сразу же поворачивайтесь на сто восемьдесят градусов, вот так… – я повернул благоговейно внимающую соседку, – и бегите, бегите! Желательно повторяя про себя «Отче наш».
Оставив достопочтимую фрау Хольцман в серьёзном замешательстве, я отправился закупать продукты.

Одним из многочисленных минусов Меердорфа было полное отсутствие человеческих баров. Единственное подобное заведение содержала фрау Шляйфе, и розовые занавесочки вкупе с кружевными салфетками на столиках не располагали к настроению, обычно царящему в барах, где ты можешь спокойно пропустить рюмку-другую бренди, посмотреть футбол и на время забыть о понятии «манеры». Я пробовал устраивать подобные релаксы дома, но сразу же появилось неприятное ощущение, словно я уже нахожусь на первой стадии алкоголизма, а в ближайшее время облысею и обрету приличный пивной животик. В общем, с алкоголем в домашних условиях я оперативно завязал.
Зато принялся гулять. Нет, не в этом смысле, я просто совершал длительные прогулки по всегда серому, тихому Меердорфу, городку, где главными событиями года были Рождество и рыбная ярмарка, где жизнь прекращалась уже после восьми вечера, и где мужчины жили без нормального бара в округе.
Как-то раз во время вечернего моциона я заметил, что в окне первого этажа дома человека с рюкзаком горит свет. Судя по всему, это была кухня. Чёткий чёрный силуэт на жёлтом фоне возился у печки. Играло радио – песню «O, mein klein Lamm» крутили здесь часто. Человек определённо был без рюкзака – характерный рюкзачий горб на спине я бы точно заметил.
Как интересно. Значит, можно предположить, что дома, хотя бы на кухне или в душе человек расстаётся со своим верным спутником (а я ведь в этом очень сомневался).

Всё закончилось очень внезапно. Просто однажды человек с Джеффом пропал. И последним, кто их видел, был я. Ну, и жареная курица. Но она не в счёт.

Самое таинственное событие в моей жизни имело самое тривиальное начало: утром я обнаружил у своей двери чужую почту. Ничего особо важного: пухлая пачка счетов, две-три рекламные листовки. Судя по адресу, предназначалось всё это некому Карлу Рейсеману, Вег-штрассе, 42. Карла Рейсемана я не знал, но мог спокойно найти его по адресу.
Накинув на себя пальто, я пустился искать дом номер 42. Заодно выяснил, что сам я, оказывается, живу в 40-м.
Это был дом человека с рюкзаком. Я помялся у невысокого заборчика, выискивая видное место, где можно было бы оставить почту. Однако почтового ящика не было, а сильный ветер наверняка унёс бы всё чёрт знает куда, оставь я корреспонденцию у входа. Хозяин дома отсутствовал.
Я постоял там ещё немного и решил зайти позже, вечером.

В районе шести-семи часов разразился такой ураган, что я раза два подумал: а действительно ли важно доставить герру Рейсеману его счета именно сегодня? Но, пав под напором своей совести, я оделся потеплее и отправился к своему рюкзакистому соседу.
Карл был дома. Он открыл мне дверь, улыбнулся и жестом пригласил войти. Я не стал отказываться.
В холле я боязливо ощупал свою голову – казалось, что ветер напрочь снёс мою и без того не очень богатую шевелюру. Волосы оказались на месте.
Человек с рюкзаком совершенно не оправдывал возложенной на него роли, роли главной городской легенды. Он готовил совершенно обычный ужин, налил мне абсолютно нормальный кофе и в холодильнике у него не было замороженных человеческих конечностей (я специально заглянул). Впрочем, в углу кухни лежал рюкзак.
– Большое спасибо, что занесли почту, – глуховатым голосом сказал Карл.
– Не за что, мне было не трудно.
Помолчав, я добавил:
– А вы не такой страшный, каким кажетесь на первый взгляд.
– Я? Страшный? – Карл улыбнулся в бороду.
– Ну, да. Точнее, я вас не считаю страшным, но дети с их песенками-считалочками… «Жил-был дядя с рюкзаком, а рюкзак был монстр – дядю быстро он сожрал, от колен до носа» и всё такое прочее.
Услышав шедевр детской поэзии, Карл от души расхохотался. У него как-то странно горели глаза, на щеках алел яркий румянец, и вообще мне казалось, что зайди я к нему вчера или позавчера, он бы не удостоил меня и приветствием.
А сегодня был какой-то особенный вечер.
По-особенному били ветки в окно.
По-особенному выл ветер. Слишком резко, но совсем не зло.
По-особенному пахла жарящаяся курица.
– Мой рюкзак не способен никого сожрать, уж я-то знаю, – усмехнулся человек с рю… то есть Карл. – Хотите посмотреть, что внутри?
В этот момент я ощутил себя маленьким мальчишкой, которому фокусник в благодушном настроении предложил раскрыть секрет будоражащего душу фокуса.
– А я точно могу не беспокоиться о сохранности своего тела? От колен до носа особенно?
– О, не волнуйтесь! Вы выйдете из моего дома таким же, каким и пришли, – засмеялся герр Рейсеман.
Карл аккуратно взял рюкзак, положил его на стол и потянул за замок. Молния с неслышным звуком открылась. Я заглянул внутрь.
С виду доверху набитый рюкзак на деле оказался совсем пустым.
Моргнув пару раз, я коснулся ладонью пустоты. Пустота чуть ли не заурчала как домашняя кошка. Она была упругой, осязаемой, настоящей. Кажется, у неё даже было сердце, – я чувствовал его биение.
– А зачем же тогда?..
– Возможность уйти, – я в прямом смысле утонул в голубых глазах моего собеседника. – Она всегда со мной. В любое время я могу кинуть в рюкзак самое необходимое и уйти куда-нибудь навсегда. И я настолько привык к этой возможности, что больше не могу жить, не ощущая её за спиной.
Мне нечего было сказать. Поблагодарив Карла за кофе, я простился с ним.

А на следующее утро человек с рюкзаком навсегда покинул город. «Вы выйдете из моего дома таким же, каким и пришли», – сказал мне этот человек накануне, но он соврал. Что-то изменилось навсегда. Я не знал, что конкретно, но мне это было и не нужно – я просто чувствовал.
Наутро буря улеглась.
Я уселся переводить гороскопы.
На кухне погибал в кастрюле с горячей водой кочан капусты.