Глава 3- Ойген, - слышит он своё имя.
- Я… да. Я… сейчас, - выговаривает он непослушными губами и всё же открывает глаза.
Первое, что он видит – собственная рука, опухшая, с огромным, на всё предплечье, кровоподтёком, с отвратительной желтоватой жидкостью, выступившей на коже. Он переводит взгляд выше – и видит, наконец, Блэка, и только тут понимает, что так и держится за него до сих пор.
- Привет, - глупо говорит он, с трудом разжимая скрюченные пальцы.
- Обезболивающие чары на это не действуют? – спрашивает Блэк. – Или я нужных не знаю?
- Понятия не имею, - устало говорит Ойген. – Никто никогда не проверял. Но у нас есть шанс, - улыбается он. – Ты пробовал?
- Разумеется.
- Ну… я надеюсь, что не подействовало – потому что если это с ними было так больно…
Он смеётся. Блэк глядит на него как на безумца, но ничего не говорит.
- Дай воды, - просит Мальсибер. – Можешь просто полить из палочки?
Тот трансфигурирует сначала стакан, потом наполняет его водой – и протягивает ему. Ойген берёт его правой рукой, приподнимается, опершись, не подумав, на левую, тут же вопит от боли и неловко падает, пролив на себя и кровать всю воду. Блэк коротко и экспрессивно ругается, высушивает их, наполняет стакан снова – и подаёт, придерживая на сей раз Мальсибера сам. Тот жадно пьёт – на фоне только что пережитого саднящее горло практически незаметно…
- Вот поэтому мы такие послушные, - шутит Ойген, возвращая стакан и снова ложась – ничком: нос всё равно совершенно заложен, а дышать ртом в таком положении совсем ничего не мешает – а вот чувствует он себя в этой позе всегда комфортнее. – Я так полагаю, это только цветочки – там был общий сбор, полагаю, ему сейчас не до меня. Вот он освободится – и вспомнит о своём добром слуге. И тебе придётся накладывать заглушающие чары, иначе я всех соседей перебужу. Или просто перепугаю, если вдруг эта радость случится посреди дня.
- Здесь нет соседей, а тех, что были, вытравили из штор еще летом, - говорит Блэк.
- Это хорошо… но заглушающие всё-таки наложи. Наш Лорд – существо весьма терпеливое и крайне недоброе, - он смеётся. – Так что в покое он меня вряд ли оставит.
- Что-то ты без должного трепета о нём говоришь, - усмехается Блэк.
- Да ну что трепет… я буквально ниц распростёрт, разве не видно? – веселится он – и чихает. – Хотя простуда, конечно, портит красоту момента.
Блэк хмыкает.
- Слушай, - Мальсибер оборачивается, - а у тебя нет чистой рубашки? Я вымылся, пока в ванной сидел – и ты представляешь, как противно было надевать грязную?
- Представляю. Ты даже вообразить не можешь, насколько, – хмыкает Блэк, а затем встаёт и молча уходит.
Возвращается с чистой белой рубашкой, кладёт ту на постель и с неожиданной вежливостью отворачивается. Мальсибер начинает снимать свою – морщится, пытаясь высвободить левую руку: ему больно ей двигать, потом, раздевшись, промокает снятой рубашкой пострадавшее предплечье – на белой ткани остаются отвратительные желтоватые пятна. Он морщится и неуверенно смотрит на чистую – ему не хочется её сразу же пачкать.
- Есть что-нибудь перевязать? – спрашивает, наконец, он.
- Покажи, - Блэк оборачивается, подходит, наклоняется, разглядывает: из расширенных пор до продолжает сочиться прозрачная липкая жидкость, кое-где уже подсыхающая мерзкими желтыми корками, а поблёкшей вновь метки вовсе не видно на фоне багрового синяка.
- А я как-то болел обсыпным лишаём – язык с этими грибами чуть не отвалился, - вдруг почти весело говорит Сириус и кричит: - Кричер! Бинты принеси!
- А какие грибы были? – с любопытством спрашивает Мальсибер.
- Шут их знает… у меня рот из-за них не закрывался, мать каждый вечер срезала с таким скорбным лицом – а на утро я снова просыпался с открытым ртом. Язык жутко чесался, - он коротко улыбается.
- Госпожа не для хозяина бинты эти резала, - раздался рядом дребезжащий голос, - мерзкая неблагодарная свинья, он разбил материнское сердце… Ох моя госпожа…
- Дай сюда, - Блэк выхватывает у эльфа бинты и отдаёт ему грязную рубашку Мальсибера. – Постирай, будь любезен, - то ли просит, то ли велит он. – И исчезни с глаз моих, наконец!
Ойген провожает эльфа чрезвычайно удивлённым взглядом:
- Лишаем не болел – врать не буду, но как-то мы с… другом нашли у него дома такую пакость, - он шипит, когда Блэк, не слишком умело перевязывающий ему руку, стягивает бинт слишком сильно – тот дёргает верхней губой и ослабляет повязку, - вот уж дом так дом… представь: библиотека, полки, книжки… Все – вполне серьёзные, всяческие легенды, биографии – приличный отдел! И вот тянусь я и достаю книжку – роскошный переплёт, золотые застёжки, рубины… а та как… не смейся, но – страницы откроет, а там – зубы! Узкие, длинные, острые… И как схватит меня за палец – больно, у меня потом полгода шрамы сходили! Я её скидываю – а она за мною ползёт! И кусает за ноги! Весь подол мне обгрызла, такая мерзость…
- И что? – заинтересованно спрашивает Блэк, заканчивая перевязку.
- Ну, что-что… она так и таскалась за мной по всему дому, пока я там был, отвязалась только когда я ушёл. До сих пор не знаю, что будет, если я туда снова вернусь – вдруг она так и сидит там за дверью? Говорят, она за ночь может целиком человека сожрать… и что как-то она огрызла одной неосторожной гостье все пальцы на ногах.
- Тебе-то она ничего важного не откусила? - хмыкает Блэк, подавая ему рубашку. – Я вот как-то в детстве с крыши свалился – думал, мать меня сама и убьёт! Руку тогда сломал – воплей было!
- Чьих воплей? – уточняет Мальсибер, застёгивая рубашку и вставая, чтобы одеться.
- Матери, разумеется! – возмущённо фыркает Блэк, неприязненно оглядывая грязную и измятую одежду Мальсибера. – Выглядишь, будто по помойкам Лютного побирался, - констатирует он насмешливо.
- Видишь, какие грязные у тебя подвалы, - ничуть не смутившись, говорит тот. – Но ты прав, я выгляжу отвратительно… а может, ты мог бы одолжить мне ещё и брюки? Ты, конечно, повыше… но слишком длинные брюки лучше грязных. И ещё что-нибудь – мантию, пиджак, свитер – что угодно. Пожалуйста! – просит он.
- Я поражаюсь твой скромности! Тебе ни капли не стыдно? – с неожиданным презрением спрашивает его Блэк.
- Что именно? – удивлённо спрашивает Мальсибер.
- Ты постоянно о чём-то просишь – меня, своего тюремщика. Я б удавился, наверное – а тебе ничего?
- Нет, - Ойген удивляется ещё больше. – Я твой пленник – ты должен обо мне заботиться, разве нет? – улыбается он. - В любом случае, выбирая между тем, чтобы попросить и тем, чтобы ходить в грязном, я с уверенностью выберу первое.
- Я не удивлён, - усмехается Сириус. – У вас ведь унижаться в порядке вещей.
Тот смотрит на него очень задумчиво, потом садится на край кровати и говорит:
- Верно.
Они какое-то время молчат, потом Мальсибер улыбается и спрашивает как ни в чём не бывало:
- Так ты дашь мне одежду?
- Дам… Мне же положено о пленных заботиться, - Блэк выглядит… не то что смущённым, но озадаченным – и уходит. Возвращается он нескоро – с брюками и бархатной тёмно-зелёной мантией. – Это моего брата, - говорит он, кладя их на постель. – Тебе подойдёт, я думаю.
Ойген молчит. Потом берёт вещи, задумчиво проводит рукой по бархату против ворса, оставляя на нём тёмный след.
- Спасибо, - говорит он, но надевать не спешит.
- Что не так? – вспыхивает Блэк. – Вещи покойника тебе не подходят?
- Дело не в этом, - тихо говорит тот. – Просто я… помню его. Он был… смелым.
- Безмозглым идиотом он был! - горько говорит Сириус и добавляет вдруг тише: – Как и ты.
- Нет, - так же негромко возражает Мальсибер. – Не так.
- Что ты знаешь? – резко спрашивает его Блэк.
- Немного… Он… забрал что-то у Лорда. Что-то важное. И исчез. Тот его так все оставшиеся два года и искал – и не нашёл.
- Забрал? – Сириус смотрит на него… растерянно. – И исчез?
- Да. Он пропал.
- Я думал… что его убил Волдеморт, или, скорей, по его приказу, вряд ли он такой важной персоной был.
Мальсибер вздрагивает и морщится как от боли.
- Я буду тебе очень признателен, если ты не станешь произносить это имя в моём присутствии, - говорит он.
- Его зовут Волдеморт, - жёстко говорит Сириус. Его пленник морщится снова – очень болезненно.
- Он же ищет меня, - тихо говорит Мальсибер. – И слышит, когда его так называют. Тебе хочется сделать мне больно?
- Этот дом найти нельзя, - усмехается Блэк. – Так что пусть ищет.
- Давай… предлагаю тебе компромисс, - подумав, говорит Ойген. – Давай называть его Риддлом. Я не стану говорить «Лорд»… а ты не станешь использовать это слово. И это его настоящее имя.
Блэк молчит, и Ойген, так и не получив ответа, возвращается к прежнему разговору:
- Риддл не убивал его. Он его не нашёл. Никто не нашёл. Он исчез… Вместе с чем-то очень для него важным. Он был очень смелым – Регулус. Намного смелее любого… большинства из нас. Он был тогда в ярости – Риддл… и мне кажется, что с тех пор он переменился.
- Как? – отрывисто спрашивает Блэк.
- Я даже не могу толком сказать… я не знаю. Стал менее адекватным, наверное, - он вдруг смеётся. – Во всяком случае, примерно в то время его любимым заклятьем стал Круциатус.
- Идём есть, - говорит вдруг Блэк. – Принести тебе что-то другое?
- Нет, я надену, - Ойген действительно одевается. Одежда оказывается впору – разве что мантия чуть-чуть, едва ощутимо тесновата в плечах. Она ему очень идёт – и делает чем-то неуловимо похожим на её прежнего обладателя. У Блэка вдруг дрожат губы – Мальсибер вроде бы не замечает, но неожиданно просит:
- Мне неудобно… тесно в плечах. Я понимаю, что это свинство, но, может быть…
- Я найду что-нибудь ещё, - быстро говорит Блэк – и уходит.
