Глава 1Они, столпившись, стоят и смотрят на лежащего на полу человека в чёрном плаще и белой маске.
- Надо отдать его аурорам, - говорит Артур.
- Нет уж, - решительно возражает Тонкс. – Я его притащила, хоть и невольно – мне и решать. Никуда мы его не отдадим – или, по крайней мере, не сразу. Давайте его допросим сначала.
- Тонкс права, - говорит Сириус, нехорошо щурясь. – Заодно и проверим, насколько можно доверять Снейпу. Тем более, здесь его точно никто не найдёт… давайте его в подвал пока.
Они левитируют обездвиженного и оглушённого пожирателя в одну из камер, которые в зловещем и мрачном подвале соседствуют с кладовой, и положив прямо на пол, запирают за ним покрытую ржавчиной, но все еще прочную решетку.
- Палочка, - говорит Тонкс, протягивая ту Люпину.
- Давайте посмотрим, кто это, - говорит тот – и заклинанием снимает с мужчины маску.
Им открывается красивое тонкое лицо, обрамлённое спутанными чёрными волосами.
- Мальсибер, - хищно говорит Блэк. – Старый школьный приятель.
Он смотрит на палочку в руках у Люпина и усмехается:
- Красное дерево… ну, сегодня удача тебе изменила.
***
Холодно.
Это первое, что чувствует Ойген Мальсибер, приходя в себя. И голова болит. И рука. И… где, вообще, он?
В глаза бьёт яркий свет. И удивительно знакомый голос говорит с злой насмешкой:
- Просыпайся дружище, мы все тебя ждем. Сам исповедуешься или предпочтешь веритасерум?
- Блэк? – хрипло спрашивает Мальсибер, моргая и щурясь, но так и не будучи в состоянии рассмотреть хоть что-то сквозь световую завесу.
- Он самый.
Как же он так попался-то? А впрочем… и хорошо. Сам бы он ни за что не решился… но как же тогда…
- Спрашивай. Я скажу.
Тот спрашивает… и не он один: звучат самые разные голоса, есть даже женский. Он не знает их… хотя некоторые, кажется, узнаёт.
- И куда же делась вся твоя высокородная гордость, Мальсибер? Помнится, в школе ты был посмелей, - говорит, наконец, с отвращением Блэк, когда Ойген заканчивает – ему просто нечего больше рассказать. – А теперь мы проверим, насколько ты был с нами искренен.
Слышится лязг, потом его берут за волосы и вливают в рот воду… хотя нет, не воду, конечно – веритасерум.
И всё начинается сначала.
Говорить… сложно. Вернее, как раз напротив – легко, даже слишком легко. Говорить очень хочется… но не даром же он в чём-в чём, а в ментальных практиках всегда был силён. И он удерживается – не называет имён, которых не хочет. А когда называет – делает это так, чтобы не навредить. К счастью, таких немного… но что они все так прицепились к Северусу? А ещё к Люциусу Малфою. Чем же они им так насолили?
- Мне кажется, он нам врёт! – громко шепчет Блэк.
- Он не может врать, - возражает ему Люпин.
- Так а кто этот веритасерум варил-то?! Не этот ли…
- Я в аврорате взяла, - осаживает его Нимфадора. – Он настоящий.
- Значит, как-то всё же сумел, с него бы сталось! – злится Блэк все так же шепотом.
Самое забавное, что он прав. Но никто ему, конечно, не верит.
Они спорят и спорят – и, в итоге, решают пока что оставить его здесь. В подземелье Блэков. И никакого министерства – а значит, и Азкабана. Какое же счастье…
***
Холодно.
Очень холодно – даже и без дементоров, оказывается, холод от камней проникает в самые кости. Ему дали матрас – пусть даже старый и тощий, как бок фестрала – и одеяло, и даже подушку, и миска (почему, кстати, миска? Не нашлось ничего другого, или это такая милая шутка? ) с чистой водой стоит… Но ему всё равно очень холодно – а, с другой стороны, как ещё может быть в подвале старого дома во второй половине марта? И весна-то в этом году такая холодная…
Он даже лежит не ничком, как обычно, а свернувшись клубком – так хоть и чуть-чуть, а теплее. Очень хочется выпить чего-то горячего – чаю, кофе, да просто воды, но горячей… Очень хочется согреть ноги – руки он прячет подмышками, а со ступнями так вряд ли получится, конечно, и он поджимает их под себя. И ещё почему-то мёрзнут уши – он закрывает их волосами и натягивает капюшон оставленного ему, по счастью, плаща (тот, правда, шёлковый, и толку от него немного, и всё же), но помогает это не очень.
Блэк приходит очень нескоро – отпирает решётку, ставит на пол щербатую тарелку с какой-то едой. Мальсибер не двигается и даже глаз не открывает – почему-то ему кажется, что с закрытыми теплее. Да и на что тут смотреть…
- Замёрз? – спрашивает, молча постояв над ним, Блэк.
Тот кивает и в стотысячный раз ёрзает, пытаясь сжаться ещё сильнее.
- Держи, - Блэк кидает на него сверху ещё одно одеяло.
И уходит.
Одеяло толстое – толще того, что есть у Ойгена сейчас – и шерстяное. Мальсибер кутается в него тут же – сперва в него, потом, поверх, в то, что было тут прежде, а поверх ещё в плащ. Так и вправду теплее – и ему, наконец, удаётся согреться достаточно для того, чтобы заснуть.
Просыпается он снова от холода: никакого одеяла не достаточно в этом сыром холодном подвале. И хочется есть – он крайне неохотно встаёт и приносит на матрас обе посудины. Его небогатую трапезу составляют кусок хлеба, тушёная фасоль и какие-то овощи с покрытыми омерзительным замёрзшим жиром кусками баранины – вполне прилично, но совсем недостаточно, чтобы отогреться. Тем более, всё такое же холодное, как и воздух вокруг. Но он ест, морщась от отвращения, когда кусочки стылого бараньего жира попадают ему на язык, а потом и пьёт – и снова ложится, дрожа от холода и сворачиваясь как можно более плотным клубком. Голова ноет, из носа уже течёт, саднит горло – конечно же, он простыл. Это не страшно, конечно, но противно и неприятно.
Он чихает – трижды подряд, и, отыскав в кармане платок, сморкается. Платка надолго не хватит… но он же волшебник, как, собственно, он вообще мог подхватить простуду? Так не должно быть… это нечестно! Он в Азкабане… сколько? Тринадцать лет просидел – и только потом заболел. А тут сколько прошло – сутки? Двое? Бастет, как же тут холодно… Он снова чихает, на сей раз дважды, и, шмыгнув носом, закашливается.
- Ещё один сопливый, - слышит он насмешливый и, кажется, пьяный голос. – У вас там все такие? Фирменный стиль Cлизерина?
Блэк. Ну да. Ну его… Как удачно, что сейчас Ойген лежит к нему спиной.
- Эй, вставай давай, - говорит Блэк. – Я тебе не домовой эльф еду приносить. Сам на кухню поднимешься и поешь. Но только дёрнись – я тебя мигом прикончу. Давай, поднимайся!
Мальсибер послушно садится, оборачивается на него и смотрит с некоторым удивлением.
- Ты меня на кухню позвал, или мне померещилось?
- Вставай давай! – Сириус пьян, и достаточно сильно. Но палочку в руке держит твёрдо. Да куда ж мне бежать, что ты, Блэк… я бы и вовсе никуда не пошёл отсюда, была б моя воля, меня после нашей милой беседы только Авада одна и ждёт… правда, боюсь, не сразу. О-очень не сразу.
Он встаёт, но одеяла не отпускает – Блэк говорит удивлённо:
- Ты правда замёрз, что ли?
- Конечно, замёрз, - кивает Мальсибер. – Тут холодно и сыро, как в склепе. Я ног не чувствую.
Он снова чихает, хлюпает носом, закашливается – и смеётся.
- Извини, - он вновь высмаркивается в платок. – Самому смешно. У тебя нет перцового зелья?
- Не знаю. Может, и есть где… я не собираюсь тебя лечить! – Блэк словно бы вспоминает, что должен сейчас возмутиться – и только потом возмущается. – Стой, - говорит он тут же. Подходи вплотную, надевает ему на шею тонкую серебряную цепочку и застёгивает – та короткая, почти что под горло, и очень холодная. Мальсибер глядит вопросительно, и Сириус поясняет довольно: - Подарок от славного дома Блэков тебе на прошедшее Рождество. Ну, или на любое другое из… сколько ты их пропустил?
- Пятнадцать, - недоумённо говорит Ойген, натягивая цепочку, чтобы её рассмотреть. Она выглядит как шнурок – простой серебряный шнур, тонкий и светлый. – Можно спросить, в честь чего?
- А это на случай, если тебе вдруг захочется сделать глупость и навредить, к примеру, щедрому хозяину дома, или кому-то из его гостей, у тебя есть великолепный шанс узнать, как это – когда перехватывает дыхание. Придушит она тебя просто, - усмехается он.
- Понятно, - мирно кивает Ойген. – Хорошая вещь. Полезная.
Он снова чихает и трёт нос – Блэк разворачивается и идёт прочь из подвала, даже не потрудившись проверить, идёт ли тот за ним следом.
Они приходят на кухню – Блэк кивает Мальсиберу на табурет и ставит на огонь кастрюлю и чайник.
- Вино есть, - говорит он, подумав. – Много. И виски. Могу вина согреть.
- Давай, - Ойген снова шмыгает носом, и на сей раз берёт салфетку. И чихает.
Они вдруг смеются – оба.
- Ты выглядишь невероятно жалко, - говорит Сириус. Ойген кивает:
- Догадываюсь… хорошо, что у тебя там нет зеркала.
Он дрожит – то ли от холода, хотя в кухне тепло, то ли от жара, который явно у него сейчас есть – и кутается в свои одеяла. Блэк смотрит на своего пленника – и почему-то с явной досадой накладывает вдруг на него согревающие чары.
- Не знаю, что с тобой теперь делать, - говорит он. – И не отпустишь, и не убьёшь…
- Министерству отдай, - усмехается тот, блаженно улыбаясь разлившемуся, наконец, по его телу теплу.
- По Азкабану соскучился? – прищуривается Блэк.
Они молчат.
Что бы Мальсибер про него не думал, а собственными руками отправить живого человека к дементорам Сириус не может. Уж лучше убьёт – лично. Собственно, в значительной степени посему Мальсибер до сих пор тут и сидит: Блэк категорически не соглашается передавать его министерству, ну а отпустить его они, конечно, не могут.
- Едой пахнет, - говорит Ойген.
Что правда: рагу в кастрюле уже согрелось и действительно пахнет – изумительно. Блэк раскладывает его по тарелкам, а заодно и чай заваривает – кладя столько заварки, будто собирается напоить человек двадцать.
- Ты обещал вина согреть, - напоминает ему Мальсибер, беря тарелку в руки и грея их о неё – хотя, вроде бы, чары подействовали, и ему больше не холодно.
- Точно, - Блэк выливает бутылку вина в другую кастрюлю и ставит на огонь. – Туда, вроде, добавляют что-то?
- Для вкуса… но я бы обошёлся как есть. Не люблю глинтвейн.
Мальсибер начинает есть – жадно, он очень голоден, и тарелка пустеет буквально за пару минут – потом прикрывает глаза и откидывается на стену, ещё даже не чувствуя себя сытым, но зная, что это ощущение очень скоро придёт.
Блэк ест куда медленнее и почти неохотно, потом отодвигает наполовину полную ещё тарелку, снимает с плиты вино, от которого идёт пар, и разливает его, густое и тёмно-красное, по чашкам:
- Держи. Хотя ты и так уже почти спишь.
- Я не буду, - встряхивается Мальсибер, беря чашку в ладони и делая первый глоток. – Как это хорошо… даже дышать, кажется, легче.
Они молча сидят и медленно пьют горячее терпкое вино – Ойген, не привыкший и к обычному-то, но неразбавленному, очень быстро пьянеет и действительно начинает засыпать, в какой-то момент едва не падая со своей табуретки.
- Идём, - со смешком говорит ему Блэк.
- Давай ещё посидим! – умоляюще просит Мальсибер – одна мысль о том, чтобы вернуться в сырой ледяной подвал, пробуждает его мгновенно. – Можем поболтать, если хочешь, я спать не буду, - почти заискивающе добавляет он.
- Что, не хочешь назад? – понимающе усмехается Сириус.
- Не хочу, - признаётся тот и спрашивает: - Пожалуйста?
- Да не туда, - с внезапной досадой говорит Блэк. – Наверх. Идём, провожу в лучшие апартаменты. Ты же гость. Что будут говорить обо мне в приличном обществе, если я запру тебя больным в холодом подвале, - добавляет он раздражённо.
- Спасибо, - удивлённо говорит Ойген – тот только отмахивается, то ли зло, то ли просто досадливо.
Они поднимаются по тёмной лестнице на второй, а потом и на третий этаж, и Блэк заводит Мальсибера в одну из последних в этом пыльном и узком коридоре комнат. Она маленькая – зато в ней есть камин, который Блэк тут же растапливает. Из мебели в комнате нет почти ничего, кроме кровати – только тумбочка с одной стороны от постели, табурет – с другой, и ещё невысокий длинный комод – сбоку. Блэк закрывает наглухо окно ставнями, накладывает заклинания и кивает Мальсиберу на кровать:
- Сиди тут. И я понятия не имею, что будет, если ты попытаешься отковырять доски с пола или со стен, но подозреваю, что ничего хорошего.
Потом уходит, запирая дверь, а потом и накладывая на неё заклинания.
А Ойген кладёт одеяла, в которые так и обёрнут, поверх покрывала и, не раздеваясь, залезает под них – и практически тут же и засыпает.
