Безумное лето девяносто восьмого

Глава 1

Прелюдия
- …в конце концов, мы не можем точно знать, что у них в головах, да что точно, мы и предполагать-то не можем…
- Рон, прекрати, – Гарри посмотрел на друга устало. – Я ведь уже сказал, что согласен.
- А я всё равно считаю, что вы оба... что вы... – Гермиона не договорила. Она захлопнула книгу, швырнула её в кресло и вылетела вон, хлопнув дверью.
В этом доме почему-то всё время хотелось хлопать дверьми. Кричер покорно выметал обсыпавшуюся штукатурку, а миссис Блэк исправно вопила про грязнокровок. Гарри уже и привык как-то к её крикам. В конце концов, в доме на Тисовой была тётя Петуния, в Хогвартсе – родные гриффиндорцы, день без крупной ссоры потрачен впустую, а здесь – высокородная леди Вальбурга. Иногда, когда миссис Блэк особенно расходилась, он спускался вниз и долго смотрел на неё. Вспоминал, что она – мать Сириуса. Искал знакомые черты. Она бесновалась, а он смотрел. Изгиб бровей, кажется, похож. Глаза немного. Так он ждал когда-то повторения страшных снов с зелёными вспышками – чтобы услышать голоса родителей.
Теперь сны не приходили. И всё чаще Гарри ловил себя на мысли, что остался совсем один.
Хотя – какое там «всё чаще». Времени-то прошло всего ничего. Меньше месяца с того дня, как он из надежды магического мира превратился в Мальчика-Которого-И-Топором-Не-Прибить-Наверное. Меньше месяца, а кажется, будто пара лет. Счастливый магический мир, похоже, ставит эксперимент: чем всё-таки можно доконать Гарри Поттера? Испробованы уже многочисленные вечеринки, бесконечные интервью, приглашения на всевозможные мероприятия вплоть до рождения жеребёнка редкой породы, совершено несколько попыток уморить несчастного героя икотой, упоминая его по сто раз в день безо всякого повода. Однако герой, похоже, действительно неубиваем. Гарри вздохнул. Если кто и загонит его в гроб, так это Рон с Гермионой.
С одной стороны, Хогвартс в этой ситуации был спасением. Оттуда Поттера точно не вытащат ни на какие открытия, закрытия и полуфиналы. С другой, в школе этим летом ожидается филиал Мунго. С третьей – если уж филиал Мунго, то нужен полный боекомплект участников.
А, ладно, всё равно там будут и Рон, и Гермиона; что же он, бросит их, что ли? Друг на друга? Нет; Хогвартс восстанавливать надо, а не доламывать.
Там и без них безумства хватит. Профессор Макгонагалл прекрасно справляется с должностью директора Бедлама. Фантазия у неё, оказывается, развита не по годам. Раньше Гарри думал, что дикие идеи – это больше по дамблдоровой части, а Минерва Макгонагалл – образец здравого смысла. Или безумные эксперименты – вообще прерогатива директоров Хогвартса?
Впрочем, Гарри был своему декану благодарен. Именно из-за Минервы Макгонагалл общественность во главе с «Пророком» отстала от него и набросилась на новую сенсацию, которую уже окрестили «летом на баррикадах».
- У них там что, все названия Рита Скитер придумывает, что ли? – фыркнул Рон, переворачивая страницу. В последнее время у него появилась такая привычка: успокаиваться после ссор с Гермионой с «Пророком» в руках. По-видимому, использовал газету, как сборник анекдотов. – Лето на баррикадах, подумать только!
Гарри пожал плечами.
- Ну, согласись, Макгонагалл отожгла. Такого от неё никто не ждал.
Рон неопределённо хмыкнул. По его мнению, Риту Скитер следовало уволить вне зависимости от душевного здоровья исполняющей обязанности директора Хогвартса.
Хотя идея профессора Макгонагалл, конечно, была нетривиальной: восстановить Хогвартс силами учеников и заодно подготовить их к экзаменам. Речь шла, разумеется, о пятых и седьмых курсах, то есть о С.О.В. и Н.О.Ч.И. Их не пересдашь и не отложишь, и не поменяешь список вопросов из-за того, что ЗОТИ преподавала Амбридж – или из-за того, что Волдеморт напал на Хогвартс. Весной пяти- и семикурсникам повезло – из-за Тёмного Лорда экзамены впервые за долгое время были перенесены, потому что принимать их было негде: школе всё-таки сильно досталось. Но положение студентов оставалось плачевным: часть из них почти половину учебного года провела в комнате по вызову, остальные практически ничего не знали по ЗОТИ и маггловедению, да и с некоторыми другими предметами не всё было гладко. Многие магглорожденные в минувшем году в Хогвартс не приехали вообще.
- Представляешь, Гарри, – Рон перевернул ещё одну страницу и углубился в спортивные новости, – она мне письмо прислала. Дескать, Золотое Трио без дипломов – это позор магическому миру!
- Мне тоже, – вздохнул Поттер. – Зовёт, причём весьма настойчиво. Придётся ехать.
- Да что теперь-то уже, вроде решили всё, – Рон вздохнул, сложил газету, встал. – Пойду мириться, что ли...
Исполняющая обязанности директора Минерва Макгонагалл решила проблему просто и радикально. Тем, кто не учился вовсе, предлагалось отучиться полный учебный год начиная с первого сентября. Всем остальным придётся выбирать: или они отбывают в школе лето, помогая устранять разрушения и интенсивно занимаясь, и в конце августа сдают экзамены, или опять же отучиваются полный год.
Гермиона, разумеется, заявила, что хочет попробовать сдать экзамены в августе, «а если и не получится, у меня будет дополнительное время для занятий, всё-таки хочется попробовать год не потерять, и вам, мальчики, тоже неплохо бы поехать, лишних пара месяцев занятий не помешает, Н.О.Ч.И. – это не шутки...». Ну, и дальше в том же духе. Сначала Рон отбивался от неё обязанностями в магазине Джорджа, а Гарри – необходимостью отдохнуть от всего. Но вскоре они узнали, что Макгонагалл сделала отдельное заявление для Слизерина, намекнув, что их всё это тоже касается и слать именные приглашения она не будет: или лето, или полный год. Потом оправдали Малфоев. На следующий же день Рон примчался к Гарри, размахивая руками и крича, что не отпустит свою девушку «одну туда, где будут эти ублюдки, которым только в Азкабане и место, а их оправдывают одного за другим». Доводы Гермионы о том, что слизеринцы сейчас будут вести себя тихо, он принимать отказывался, отвечая, что только покойному Салазару известно, что у них на уме.
Когда профессор Макгонагалл заявила, что не намерена ради двух месяцев переизбирать префектов, сломался Гарри. Тем более что в этом вопросе логика декана и ему показалась нечеловеческой: префектов оставляем старых, то есть Грейнджер и Малфоя. А что в минувшем году Грейнджер в Хогвартс вообще не приехала, а значит, префектом не была, не имеет значения, ведь назначили-то её, и Паркинсон стала старостой школы именно в результате перевыборов. Кроме того, Пэнси была префектом в нарушение правил, каковые гласят, что префекты должны быть с разных факультетов.
Одним словом, гриндилоу лапы вывихнет с этой логикой, ну её в болото. Главное – что Гермионе придётся сотрудничать с Малфоем, а в этой ситуации Гарри был согласен с Роном: ехать надо. Логика Малфоя казалась им обоим ещё более вывернутой, чем логика профессора Макгонагалл, и гарантировать, что он не обидит Гермиону, они не могли. Как, собственно, что угодно гарантировать в случае Малфоя.
Зато с любимой подругой всё было ясно: остаться без диплома она не согласится ни за какие блага мира. А значит – опять трансфигурация, чары, зелья, ЗОТИ и Мерлин знает сколько ещё всяких подобных вещей, которые, казалось, остались далеко позади, в детстве...

Глава 1

Грегори Гойл сидел на кровати и смотрел на свой ботинок. В восьмой спальне было удивительно безлюдно. Наверное, теперь так будет всегда. Кровать Винса так и останется вечно застеленной. Монтегю, скорее всего, уйдёт в отдельную комнату – он теперь человек женатый. Если ещё и Малфой уберётся в спальню префектов, впору будет выть. Впервые за семь лет Гойл пожалел, что слизеринцы спят по четверо, а не по пятеро. Хоть бы кто-то ещё... В седьмой Блейз с Тео, с ними жили ещё двое шестикурсников. Они сейчас не приедут; может, объединиться?
Смотреть на пустую кровать Винса было больно. Грег запрещал себе думать обо всём этом, но запретить чувствовать боль не мог. Может, оно и к лучшему. Напоминает, что он живой.
С Драко не виделись три дня. Уже соскучился. Согласен на Азкабан, только верните Малфоя.
Согласен на всё, только верните Винса.
На всё согласен. Пусть Аластор снова часами гундит про свою рыженькую, пусть Драко к месту и не к месту поминает Поттера и Грейнджер, пусть Винс горестно вздыхает и с сочувственным пониманием косится на него, Грега, и он, Грег, старательно молчит о том, что набило оскомину другим...
Пусть вечером, за минуту до отбоя, бесшумно распахивается всегда скрипящая дверь, и в комнату врывается тихий, такой родной шорох чёрной мантии – мальчики, всё в порядке? Хорошо, спите, я пройдусь по Слизерину... Спи, я сказал, настаростился уже сегодня по самое не могу. Я, что ли, не вижу, у тебя глаза слипаются. Винс, вытащи книжку из-под подушки. Аластор, ты дописал трансфигурацию? Грег, у тебя одеяло поперёк. Драко, спи уже, наказание...
Зачем он, Грег, приехал в Хогвартс этим летом? Ну ладно Забини, ему надо. Ладно Малфой, у него репутация. Ладно Монтегю, у этого всё в порядке, слава Мерлину. Зачем Гойлу диплом Хогвартса? На стенку прибить? Тоже мне, лучший ученик выискался...
Тихо скрипнула дверь. Чуть смущённо, боком, в комнату просочился Монтегю. Положил сумку на свою постель – в этот раз эльфы не приносили вещи студентов. В этот раз и Хогвартс-экспресса не было...
- Ты чего? – Грег спросил и тут же с досадой понял, что придётся объясняться: вопрос получился не таким, как он хотел, а злым, нехорошим. Что-то вроде «почему ты не с ними, ты же должен быть среди победителей». – Ну, в смысле, я думал, вы с женой займёте отдельную спальню, – нехотя добавил он.
Аластор передёрнул плечами.
- И где она должна, по-твоему, находиться? В кабинете директора? В большом зале? В библиотеке? Мне нельзя быть в её гостиной, ей – в моей. На чьей территории мы должны жить? Нет уж, я лучше как обычно, с вами.
Грег промолчал, просто кивнул, хотя они прекрасно друг друга поняли. Если бы мистер и миссис Монтегю очень захотели, им бы нашли место. Любые правила пасуют перед аргументом «она моя жена». Не невеста даже – законная супруга. Опять же, Монтегю – герои войны. Оба. Он – один из немногих (если верить «Пророку», и вовсе единственный), кто ушёл на «хорошую сторону», когда пришла пора делать выбор. Она – дочь погибших аврора и магглы, осиротевшая по воле сторонников Тёмного Лорда и вступившая в Орден Феникса в день своего совершеннолетия. Сьюзен и Аластор, безумная пара этой безумной войны. Уж Грег-то точно знал, что они любят друг друга; он семь лет слушал, какая умница и красавица Боунс. Но Монтегю предпочёл вернуться в Слизерин, поддержать своих. Они всё-таки остались ему своими – они, а не те, другие.
Это хорошо. Им бы его не хватало.
В конце коридора хлопнула дверь. Кто-то с пятого курса? Нет; стремительные шаги, летит, будто бы... Будто бы ничего не было. Он сильный. Как бы это и Грегу стать таким же сильным?
Дверь распахивается, испуганно скрипит.
Влетает. Мантия летит следом. Похож, негодяй.
- Пропади оно всё, кто-нибудь когда-нибудь смажет эту дверь?!
Заполнил комнату шумом. Запахом – жасмин, ещё трава с названием, которое Грег всё время забывает, на плечах по капле какой-то дряни с мускусом. Собой.
Вернулся.
- А чего вы такие тихие? И почему вообще здесь? Блейз где? Ребята, вы чего?
Остановился наконец. Смотрит. Удивляется.
Родной.
- Ничего, – Ал, похоже, так и будет молчать, придётся ему. – Я ждал, кто придёт. Вот он пришёл. Теперь ты. Теперь можно идти. Говори, чего делать.
Так много слов. Меньше нельзя – так много надо сказать. Как было одиноко. Как боялся, что они не придут. Как медленно, по кусочку из осколков собирается глыба – Слизерин.
Он поймёт. Он всегда понимал.
Посмотрел. Улыбнулся тонко, быстро, кончиками губ. Похож, гад. Как же похож!
Не думать. Больно.
- Дальнее крыло посмотри. Там, где три хода соединяются. Кажется, там больше всего порушено, оцени. Ал, взгляни возле малых. К банкету я должен знать масштаб разрушений, хорошо? И, Мерлиновы штаны, кто-нибудь видел Блейза?
Грег мотнул головой. Аластор вспомнил, что вроде зелёное мелькало возле Стервы-Минервы.
- Если это был не ты, значит, он, – говорит – и наконец улыбается по-настоящему. Кажется, он боялся, что они, неделю как из Азкабана, его не примут. Глупый.
- Не, не я. Ладно, значит, найдётся. Ещё и указаний наверняка принесёт три стопки. Это всё к лучшему. Значит, я в зону средних, встретимся перед банкетом. Всех люблю. Вперёд, красавцы!
Жизнерадостный. Это хорошо. И, похоже, как и раньше, игнорирует своё право на спальню старост. Мерлин, где ты там, слышишь меня? Спасибо.


Слизерин выглядит ужасно. По ободранным, закопчённым стенам змеятся трещины, в некоторых спальнях выбиты двери, в гостиной упала часть потолка, многие коридоры завалены... Он шёл по родному факультету и чувствовал себя колдомедиком, осматривающим смертельно раненого друга. Столько всего надо сделать, чтобы здесь всё снова стало прежним...
Улыбнулся полустёртой надписи на стене: «Мы – лучшие». В этом и заключается корень зла, он понял это со всей очевидностью. В них пошатнулась вера в себя и свою исключительность. Они усомнились – и тут же были наказаны.
Они поверили, что потеряли того, кто и правда был – лучшим.
Нельзя допустить, чтобы неверие осталось. Кто победил, кто проиграл – не имеет значения. Победили все, кто выжил, – и некоторые из тех, кто погиб. Какая разница, что о них думают, что пишут в «Пророке», что сочиняют в приговорах? Они – лучшие. Только так они выживут.
Встать. Не смотреть пустым взглядом туда, откуда никогда не вырвется чёрное торнадо. Идти. Скоро банкет. Все соберутся. Надо улыбаться. Надо быть сильным. Надо восстанавливать то, что разрушено. Репаро тоталус. Заделывать дыры, красить стены, снова выводить на них: «Мы – лучшие», «Мы получаем то, чего хотим», «Этот мир – наш!», «Добро пожаловать в лучшее место на свете!». Опять написать у входа на факультет старательно кем-то замазанное: «Мы лучше вас всех!». И пусть они считают, что победили нас. Они победили Тёмного Лорда. Мы – выжили, а значит, одержали верх.
Итак, старостами факультета Блейз и Пэнси. Приехали все, кто остался в живых. Прорвёмся.
Мерлинова задница, как же не хватает Винса!
Упрямо мотнул головой. Не думать. Нельзя. Как нельзя вспоминать ту жуткую ночь, когда они узнали, что его нет, и как он метался по Хогвартсу, и как наткнулся на трижды проклятое зеркало Еиналеж, из которого навстречу ему шагнул усталый, недовольный Снейп, раздражённо бросил: «Ну чего ты здесь торчишь, иди туда, где тебя не хватает! Ты должен, Драко...»
Не об этом сейчас.
После банкета провести короткое совещание старост. Значит, к этому времени успеть поговорить с Филчем, Макгонагалл, всеми деканами. Не думать! На совещании уведомить всех, на какие работы ставится какой факультет, чётко обрисовать задачи. Потом уединиться с Грейнджер, поделить обязанности. Списки сделать, к утру предоставить Макгонагалл. Написать отцу дежурное «уменявсёхорошо». Обнять Блейза. Помолчать с Грегом. Сказать Алу «спасибо». Передать Тео то, последнее письмо. А потом можно расслабиться. Может быть, даже немного поплакать.
Они поймут.
А утром обязательно что-нибудь случится. Что-то неотложное, страшное, требующее его внимания без остатка. Может, где-то упадёт потолок. Или целая башня. И ещё один день можно будет прожить.
Улыбайся. На тебя смотрят. Принц умер – да здравствует принц! Ты сейчас – лицо Слизерина. Они думают, что ты запуган и сломлен. Они надеются увидеть в твоих глазах покорность и страх.
Если это случится, значит, он умер зря.
Сердце Слизерина должно биться гулко и ровно.
- Здравствуйте, госпожа директор. Простите, что я сразу к вам не зашёл, но, кажется, вы были заняты. Вы не будете так любезны сообщить мне то, что я должен знать, сегодня вечером совещание старост?
Улыбайся!
Драко выглядел безупречно, это, как обычно, придавало уверенности. Он знал, как при любом движении меняется каждая складка на его одежде, как ложатся волосы, когда он поворачивает голову, – знал, что движения его плавны, а сам он прекрасен. Иллюзия полного контроля над происходящим; это он тоже знал. Сейчас иллюзии были нужны. Они успокаивали. Малфой излучал самоуверенность и высокомерную снисходительность, которая при общении с профессором Макгонагалл превращалась в высокомерное внимание – в случае с Драко, пожалуй, его можно назвать почтительностью. Она знала: префект пытается быть вежливым. Не потому, что боится её, просто этого требует честь старосты.
Между ними не было недоговорённостей, хотя они до сих пор и не говорили. Исполняющая обязанности директора знала, что он не хотел приезжать, но родители настояли, и что многие слизеринцы колебались, возвращаться ли в Хогвартс, пока не узнали о его решении. Драко знал, что ей это известно. Она была обязана ему тем, что Слизерин собрался. Он ей – тем, что он и его друзья получат дипломы. Им не надо было ничего объяснять друг другу.
- Да, мистер Малфой, давайте пройдём в кабинет и поговорим, – она всё ещё не могла сказать «мой кабинет». – Бумаги, напрямую касающиеся Слизерина, и некоторые указания я передала старосте факультета, с вами же я хотела бы побеседовать о школе в целом.
- Разумеется, госпожа директор. Сейчас именно школа в целом является для меня приоритетом.
Ложь. Они оба знают об этом. В Хогвартсе должен всегда быть кто-то, кто отвечает за всех, но в первую голову заботится о Слизерине.
- Прежде всего, госпожа директор, мне необходимо знать имена всех старост. Вы же понимаете, мы прибыли сюда по каминной сети и не могли поговорить...
- Естественно, я понимаю это, мистер Малфой. Если вы считаете необходимым упоминать такие вещи, то это я разблокировала камины.
- Прошу прощения за бестактность, госпожа директор. Я только хотел сказать, что у меня не было технической возможности...
- Я поняла, что вы хотели сказать, мистер Малфой, – кажется, действительно поняла. Похоже, даже не собирается отрицать. Наверняка остальные старосты знают, что он – префект школы. Щенка бросают в воду... Что ж, спасибо, профессор. Ему это необходимо. – В основном старостами остались те же, кто был в конце шестого курса. Вопросы возникли только по поводу Гриффиндора; мнения преподавателей разделились. Часть считала необходимым вернуть мистера Уизли, остальные же утверждали, что мистер Лонгботтом прекрасно справляется. В конце концов мнение второй группы перевесило.
Читай – я присоединилась к ним. Де-юре Лонгботтом никогда и не был старостой, зато де-факто руководил не только Гриффиндором. Впрочем, какое значение имеют сейчас все эти формальности? Макгонагалл показывает когти. Ей надо продемонстрировать, что она способна удержать Хогвартс, иначе совет попечителей назначит директором кого-нибудь постороннего.
- На когда вы назначаете совещание старост, мистер Малфой?
- За час до отбоя, профессор. Я скажу им перед банкетом.
- Отлично. В таком случае вы успеете ознакомиться...
Гриффиндорский директор – это только название. Все директора немного слизеринцы. Потому что эта должность имеет отношение исключительно к политике, а вовсе не к образованию.


Когда дверь директорского кабинета отворилась, Гойл отлепился от стены. Молча пошёл следом. Как обычно, чуть справа и чуть сзади. Пустое место слева казалось раной. Через несколько шагов Драко мотнул головой – будто слепня отогнал.
- Рассказывай, что нашёл.
- В дальнем три коридора в щебёнку. За Мильфенаром Слепым озеро. На пять коридоров вроде. От двадцать шестой снова сухо. Там, где портреты поубирали, на полу штукатурка. Маг-окна побиты все. У дверей тридцатой лежат балки. Опасное место.
- Ясно, спасибо, – кивает. Сосредоточен. Ожидал меньшего?
Грег чуть сжал руку Драко.
- Что? – Малфой повернул к нему голову.
- Сейчас ладно, они только приехали. Но потом – ходи с нами. Ну их. Ты префект, знаю. А они – придурки.
Драко криво улыбнулся.
- Буду. Я ж понимаю всё, Грег. Я не хочу... дразнить гиппогрифа. Мы пока ещё не сильные, мы только становимся сильными. Глупо геройствовать я не буду, это ни к чему. Не на том факультете учусь. – Помолчал, прикрыв глаза. И всё-таки сказал: - Не бойся, я тебя не брошу.
До самого Слизерина больше не говорили. О чём тут говорить? Малфой должен выжить, значит, не будет делать глупостей. Отлично.
Потом сидели в восьмой. Блейз с кучей свитков, красный, злой. Пэнси, нервная, с картой факультета. Тео, молчаливый и собранный. Грег, как обычно, у двери. Остальных не позвали.
Драко говорил мало. Непривычно даже. Сказал, что именно в Хогвартсе поручено Слизерину. Взял список факультета, разбил на группы, поставил старших. Обрадовал, что не везде в школе можно чинить магически. Нотт хохотнул нервно, предложил срочно размножить Гойла. Он, дескать, один тут руками работать умеет.
- Скажи спасибо, что мы не в Гриффиндоре, – огрызнулся Малфой. – Нам-то доски да камни вниз тащить, а им – наверх, и лестницы у них подлиннее наших будут.
- Повезло нам, что подземелье сильно раздолбано, – проворчал Блейз, пошуршал свитками. – А то бы поставили, например, на Астрономическую, как хаффлпаффцев.
- Главное – очень быстро не работать, – заметила Пэнси, размечая на карте повреждения. – Особо умелых точно на помощь кому-нибудь отправят.
- Думаю, не в нашем случае, – Драко почесал затылок. За семь лет Грег видел этот жест только в их спальне. Малфой должен быть безупречен. – У нас столько поломано, что скорее нам помощь пришлют. Нападавшие же шли через слизеринские ходы. Ладно, поехали дальше. Пароли меняем дважды в неделю. Осторожность соблюдать фанатично. Паранойя – наш рулевой. Постоянная бдительность, никому нельзя доверять. Не задевать никого и другим не давать. Официальная версия – нам нет ни до кого дела, своих проблем по горло. В разборки не вступать, звать меня. Блейз, я всё понимаю, но тебя тоже касается. Вы с Пэнси, вместе взятые, за это лето снимете меньше всего баллов. И добавите тоже меньше всех. A la guerre comme a la guerre*. Теперь по занятиям...
Странное дело, но Грегу было спокойно. Драко здесь. Что делать, знает. Остальные его слушают. Всё хорошо. Нет страшнее, чем сидеть без дела и смотреть друг на друга. Ждать, пока кто-то начнёт командовать. Сомневаться, делая.
Малфой не ошибается. С ним не надо сидеть, смотреть, ждать. Сомневаться. Его надо просто слушаться. Это хорошо. Это легко. Он умеет.
Послушались бы тогда, может, Винс был бы жив.
Сейчас Гойл точно знал, что надо было делать. Забить Крэббу его глупые слова в глотку вместе с парой зубов и слушать Малфоя.
Сейчас это знание не было нужно. Но хорошо, что оно было.
В объяснения Грег не очень вникал, выискивая в словах Драко инструкции. В общем выходило, что Хогвартс слишком сильно оплетён заклинаниями, и там, где проломлены стены, простой Lumos может с чем-то соединиться, и будут... последствия. Значит, придётся чинить по-маггловски, молотком, гвоздями и Гойловой силой. Грег перечёл ещё список своей группы.
Плохо.
Драко не всегда будет рядом.
Страшно.
Он умный. Красивый. Но – слабый. И палочка у него только одна. И тёмным колдовать не станет. Не для того возвращался.
- Блейз! Присмотришь?
- Ох, Грег, сам думаю... Надо как-то поделиться, чтобы всё время с ним рядом кто-то был.
- Человека три.
- Лучше пять, я думаю. Тогда можно и девчонок считать. Они мускулами не богаты, но колдовать умеют. Правда, он станет ругаться, рассказывать, что работать надо, все дела... Но я так думаю: пусть лучше ругается, чем нам его потом откачивать. Опять же Помфри за своё возьмётся, симулирует, мол, пока ей втолкуешь...
- Кто с ним?
- Сейчас? Кажется... Ой! А и правда, никого, выходит.
- Ты, я?
- Давай я, он наверняка по старостам побежал. Всё, пошёл.
Умчался. Гойл обернулся на Пэнси, тронул за плечо, показал глазами вслед убегающему Забини. Она молча поднялась и торопливо пошла за ним.
Часы в гостиной, ещё один инвалид войны, глухо бомкнули и что-то прохрипели. До банкета оставалось минут десять. Гойл пошёл искать пятый курс и сгонять в Большой зал. В голове медленно ворочались цифры: всего их пятьдесят шесть, семикурсников двадцать пять, значит, тридцать один. Двое, Драко говорил, доберутся завтра, значит, двадцать девять. Пятый курс в спальнях после пятнадцатой... Лишь бы не поразбегались по факультету.
Ничего, скоро снова привыкнут к порядку. С Малфоем не забалуешь.
- Селвин! Твою спальню найди и в зал. Банкет начинается. Милли, девчонок собери...


Входя в Большой зал, он поймал на себе немного растерянный взгляд Сью. Кажется, она ждала, что Ал подойдёт, обнимет, может, сядет с ней или позовёт к себе... Но он только улыбнулся и кивнул ей ободряюще.
Всё было правильно. Монтегю помнил тот разговор у Снейпа. Декан метался по комнате, взад-вперёд, и говорил, говорил, говорил без остановки. Ал запомнил каждое слово. Он сделал так, как хотел профессор. Тот убеждал его, что всё правильно. Почему же сейчас собственные поступки кажутся ему предательством?
Нет, он правда всё сделал верно. Он защищал ту сторону, которой следовало победить. Оказывается, добро и зло существуют на самом деле, и иногда их даже можно отличить друг от друга, кто бы мог подумать. Дамблдорова борода, всё, что он делал, было правильно! Почему же так паршиво? Словно бы бросил друзей в ответственный момент – хотя, кажется, они знали и одобряли.
Сью неуверенно улыбнулась в ответ и села рядом с Ханной. Вроде не обиделась. Ладно, поговорят потом. Сейчас Ал точно знал: его место – в Слизерине.
Макгонагалл в кресле Дамблдора выглядела дико и неуместно. Как будто статуи Основателей переставили местами, а слизеринцев нарядили в синее. Интересно, кто приведёт новеньких первого сентября? Спраут?
На секунду замешкавшись, исполняющая обязанности директора поднялась.
- Я рада приветствовать вас всех в Хогвартсе. Надеюсь, все добрались без приключений, ничьи вещи и домашние животные не потерялись. Я не стану надолго задерживать ваше внимание, скажу лишь, что из-за непростой ситуации, сложившейся с качеством образования в прошлом году, всем вам разрешено сдавать экзамены по всем предметам на ваш выбор. При этом не имеет значения, посещали ли вы занятия по выбранному предмету. Те из вас, кто не сдаст экзамены в августе, сдаст их недостаточно хорошо или захочет досдать ещё что-либо, смогут остаться на следующий учебный год для посещения необходимых занятий. При этом повторно проходить курс обязательных предметов им не надо, – профессор Макгонагалл перевела дыхание и ещё чуть выше подняла голову. – Я надеюсь, что все вы получите удовольствие от этого лета, несмотря на прискорбную необходимость тяжёлого труда. Напоминаю, что война закончилась, и мы больше не делимся на врагов и друзей. Мне было бы приятно сейчас, в трудный для нашей школы час, видеть Хогвартс единым и сплочённым. Мы многое пережили, погрустили о потерях, порадовались победам, а теперь надо восстанавливать разрушенное и идти вперёд.
Монтегю рассеянно покосился на стол Хаффлпаффа. Сью слушала серьёзно, задумчиво накручивая локон на палец. Красивая, подумалось с теплотой и гордостью. Люблю.
Покосился на своих. Напряжены, внимательны, собраны. На минуту стало стыдно. Ему-то хорошо, а им? Не успев себя остановить, Ал обернулся на гриффиндорский стол – и понял, почему его однокурсники так старательно не смотрят в сторону красно-золотых.
Аманда Шепард разговаривала с Парвати Патил, изо всех сил не обращая внимания на слизеринского старосту. Об их тайном обручении в начале шестого курса в Гриффиндоре не знал никто, но от ближайших друзей Блейз его не скрывал. Перейдя на седьмой, Аманда настаивала на разрыве помолвки, но Забини убедил её не спешить, мотивируя отсутствием у себя Метки и тем, что никто всё равно ничего не знает. Вроде официально ритуал не расторгнут до сих пор, хотя точно Монтегю не знал.
Место Лаванды Браун было пусто. Ал похолодел. Он не помнил наизусть список погибших, и сейчас мысль о том, что имя девушки, в которую влюблён один из его друзей, не осталось бы незамеченным, казалась слишком самоуверенной. Монтегю глянул на Гойла; тот сидел неподвижно, с закаменевшим лицом, и смотрел прямо перед собой. Пэнси под столом держала его за руку.
До четвёртого курса Аластор был единственным, кто доставал всю восьмую спальню разговорами о Самой Прекрасной Девочке На Свете. Над ним и его великой любовью посмеивались; да он и сам понимал, что это смешно: встретить девочку на платформе 9 ¾ и заявить ей, дескать, ты такая рыжая, я на тебе женюсь.
Друзья терпели, выходя из себя не чаще раза в месяц. А на четвёртом курсе влюбился Гойл. С маху, будто врезался в стену. Увидел, как Лаванда заходит в кабинет зельеварения, откидывает назад выбившийся из причёски локон... И пропал.
Их стало двое. Впрочем, неразговорчивый Грег не расписывал по два часа прелести своей возлюбленной – он просто вздыхал, тосковал и время от времени выдавал пару фраз, после которых его кидались утешать. Он отличался от них от всех: у него не было ни унции надежды. Красавица Лаванда в кругу вечных поклонников не имела ни малейшего шанса заметить Гойла, некрасивого и глуповатого, да к тому же ещё с вражеского факультета. И пусть слизеринские девушки знали, что у него гора достоинств, Грегу-то нужна гриффиндорка!
У Малфоя была своя любовь – любовь ненавидеть Поттера и Грейнджер. Он говорил о них так же часто, как Монтегю – о Сьюзен Боунс, и время от времени нарывался на шутливые обвинения во влюблённости в грязнокровку или, ещё лучше, её шрамоголового друга. И только Винс помалкивал, вздыхая тяжко.
С какой радости Блейз начал дружить с Амандой, Аластор не знал. Всё-таки чужая спальня – потёмки. Впрочем, Забини всегда был в хороших отношениях со всеми. Неудивительно, что именно он нашёл близкого друга – вернее, подругу – в Гриффиндоре. Неясно разве что, когда и с какой стати дружба превратилась в ухаживания. Но это не так уж и важно.
Важно, что сейчас все они не смотрят друг на друга. Гойл не замечает, что Макгонагалл уже закончила говорить и все вокруг него едят. Забини рассеянно чёркает что-то на салфетке. И даже Уизли не смотрит на Грейнджер. Кажется, в любовных механизмах что-то треснуло. Монтегю тревожно обернулся на хаффлпаффский стол. Сьюз тут же почувствовала его взгляд, повернулась, улыбнулась. Что ж, если это такая болезнь, значит, они двое и будут её лечить. Они ведь умеют любить, а остальные ещё толком не научились.
Перед глазами Ала встал солнечный летний день, Сью в цветастом платьице, грядки с капустой; соседка смотрит на них, оперевшись на изгородь, и улыбается, а они целуются, позабыв про всё на свете. Шланг, выпавший из руки Боунс, возмущённо шипит и брызгается, и Монтегю наступает на него, чтобы не быть облитым с ног до головы. С дороги раздаётся голос кого-то из парней, кажется, знакомых: «Эй, тракторист! Кончай лизаться, выводи машину, помощь нужна!». Алу смешно и приятно, ведь это к нему обращаются; это он от нечего делать получил сертификат тракториста, чем вскоре будет хвастаться в Слизерине, и теперь в деревне их таких двое, специалистов. Собственно, идея принадлежала Сью, у неё дед был трактористом, и оставшаяся после него машина ржавела в сарае. Зато теперь агрегат гордо блестел новыми деталями и почти ежедневно представительно урчал то у одного соседа, то у другого.
Боунс проводила лето в крохотной деревеньке, в доме, доставшемся ей от матери-магглы. Там её и нашёл Ал, приехавший с твёрдым намерением помириться. Долго осаждал неприступную крепость, скрывшуюся за хлипкой дверью.
Венчались в сельской церкви.
Монтегю ещё раз посмотрел на молодую жену за хаффлпаффским столом и понял, что вот за это ему не стыдно перед друзьями. Он категорически отказывался считать, что единственный из всей компании смог отхватить счастье. Ничего подобного: с него началось. И теперь его дело – обеспечить продолжение банкета. Правда, пока не понятно, как, но когда это останавливало истинного слизеринца?


- Драко, – говорить становилось всё труднее. Чем больше слов, тем сложнее выталкивать следующие. Кажется, скоро придётся общаться знаками. – Вбрось меня на второй уровень. Я в Гриффиндор схожу.
Малфой пристально посмотрел на Гойла.
- Знаешь, Грег, – сказал медленно, растягивая слова, – а давай-ка ты вообще на первом уровне походишь. Я имею в виду, постоянно. Хотя бы со мной разговаривать не надо будет.
Гойл кивнул.
- Выход, – подтвердил с облегчением.
Что Грег – боевой трансер, в Слизерине знали все, а за его пределами – очень немногие. Впрочем, как стало известно недавно, другие факультеты вообще плохо помнили, что такое боевой транс и кто такие сателлиты.
Раньше сателлиты были у всех по-настоящему знатных родов. Аристократы первой волны – те, кто к двенадцатому веку уже считались знатными – похвалялись друг перед другом, у кого больше родов-спутников. Со временем их становилось меньше. Войны, предательства, казни... Сателлиты-предатели имели мало шансов вернуться: отношения с сюзереном – «ядром» – были по сути магическим договором, нарушение которого могло и уничтожить род. Иногда расходились добровольно, разрывая отношения «по соглашению сторон».
Малфои сохранили две семьи-спутника. По крайней мере, так было до этой весны, когда Крэбб нарушил правила игры и заявил о выходе из договора. Поплатился он тут же.
Грег это хорошо запомнил.
И ещё он помнил, что остался жив только потому, что смолчал.
А Драко не спросил тогда ничего. Наверное, боялся, что Грег ответит.
Теперь Гойл часто думал, предавал ли он Малфоя тем, что не знал, хочет ли остаться с ним. Простит ли его магия сателлита, или он обречён так же, как был обречён Винс? Или всё будет хорошо, потому что он так и не открыл рот?
Жить хотелось. Не предавать Драко хотелось не меньше. За свою растерянность – тогдашнюю – было стыдно. Всё смешалось, и он уже сам не знал, что важнее: жить или быть верным. Что больше тяготит его.
Малфой всегда гордился своими сателлитами. Во-первых, их было двое, во-вторых, один из них был трансером. Редкое умение впадать в боевой транс считалось великолепной защитой – если не учитывать, что маг в этом состоянии видел не людей, а жертвы. Для того, чтобы трансер сохранял подобие вменяемости, использовалась связка ведущий-ведомый, где первый – мозг второго. Ведущим Грега был Драко. Боевой транс включал пять уровней погружения; на первом у трансера обострялись чувства и появлялась ментальная связь с ведущим, на втором ускорялась реакция и появлялись первые боевые рефлексы, на третьем он уже слабо помнил себя... На пятом уровне такой маг превращался в боевую машину в режиме форсажа – по крайней мере, именно так это называл профессор Снейп. Кажется, даже объяснял, что оно означает. Для Грега объяснения не имели значения. Они были ему не нужны. Никто не знал, что такое боевой транс, лучше него.
Ведущий из Малфоя получился очень сильный: Гойл толком и не умел соскальзывать в транс, Драко делал это за него. Похоже, слишком хорошо делал, надо бы всё-таки научиться самому. Но пока не до жиру. Грег ощутил мягкое, знакомое вторжение в сознание – и почти сразу чувства резко обострились, тишина привычно зазвенела, и звуки в ней стали выпуклыми, резкими. Прохладным ветерком пронеслись эмоции Малфоя: тревога за Гойла, усталость, лёгким флёром – злость и на её фоне злая решимость действовать. Всё это, как обычно, густо приправлено показным, на публику самолюбованием и надменным спокойствием. Щит. Грег давно не обращал на него внимания. У самого такой: я тупой, проходи мимо.
Вот, так хорошо, так и оставим пока. На первом уровне трансер нормально воспринимает окружающий мир – кроме ведущего. В этом состоянии и на уроки ходить можно; даже проще, Драко подскажет, если что. А говорить придётся меньше. Ведущий и так всё понимает.
Гриффиндор, Малфой. Я хочу в Гриффиндор, помнишь? Не мыслями – ощущениями. Облекать чувства в слова ему всегда было трудно.
Драко поправил волосы – движение вышло слишком медленным. Значит, уже второй уровень. Тихий шёпот в голове – усиливается тревога. Будь там осторожней, хорошо? Эти гриффиндорцы... Да я знаю, знаю, что ты сильный, ловкий, быстрый – самый сильный, самый ловкий, самый быстрый, хороший, это я дурак, это я волнуюсь... Иди, я с тобой.
С плавной грацией большого хищника Гойл скользнул по коридору в сторону гриффиндорской башни.
Коридоры. Тёмные, с искрами недавно прошедших людей. Тонкие ниточки запахов. Дрожащие волны звуков. Тихий звон, оповещающий о появлении трансера – это он сам проходил тут недавно. Язычки пламени – люди. Грег шарахнулся в еле заметную глазу обычного человека нишу. Дышать в ритм проходящему мимо. Драко, кто? Финч-Флетчли.
Прошёл. Дальше.
Удача трансера вела его по коридорам, уверенно указывая повороты. Выходит, где-то говорят о том, что ему нужно. Где-то недалеко...
Ещё два язычка, чуть мерцают. Значит, за стеной. Кто? Поттер и Грейнджер. Осторожно.
Долго не был в трансе, в ушах звенит. Грег тряхнул головой, отгоняя назойливый звук. Драко! Убери. Не могу, старик. Это что-то снаружи. Может, защитка какая, будь осторожен. Дай третий. Уверен, Грег? Уверен. Третий.
Мягко соскользнули на более глубокий уровень транса. Заклятья, которыми опутана гриффиндорская башня, вспыхнули неровными линиями. Гойл осторожно перебирал их пальцами. Нет, ничего такого. Драко аккуратно вытянул его с третьего уровня обратно на второй.
Притянуть к себе язычки – не руками, магией. Осторожно. Сделать стену между трансером и гриффиндорцами неощущаемой. Встать так, чтобы никто не заметил. Замереть. Слушать. Бегут маленькие волны между двумя язычками пламени...
- ...совсем с ума сошли, – голос Грейнджер дрожит от злости. – Так и не пустили, хотя вроде как не имеют права. Они приглашённые врачи, а я префект школы! И она девочка, а значит, под моей юрисдикцией. Так нет же, заладили: полнолуние, полнолуние... Полнолуние только через три дня!
- Гермиона, не кипятись так. Может, они правы, и Лаванда действительно опасна сейчас?
- Ах, Гарри, глупостей-то не говори! Я читала об этом, ещё когда... Ещё на третьем курсе, одним словом. Кроме того, есть ведь зелье, она его пьёт!
- Вроде мадам Помфри говорила, его сложно в неё влить...
- Я спрашивала. Сложно, но можно. Она выпила всю дозу.
- Гермиона, ты не знаешь заклинания от комаров? Звенят, проклятые... Я бы на твоём месте смирился пока. Министерство хочет показать власть. Уже хорошо, что её смогли оставить в школе, после всего.
- Repellentius**. Знаешь, если её, оставив, будут мучить так, как планируется... Она же первая не выдержит, и они заявят, что были правы и ей нельзя было позволять...
- Гермиона, ну жужжат же!
- Да кто там жужжит, это у тебя в ушах звенит! Гарри, сделай что-нибудь. Я знаю, тебе претит твой статус, но что-то же надо...
Грег, уходи. Быстро. Всё ясно, я тебе непонятное потом объясню. Да мне самому ясно: она в больничном крыле. Куда ты ломишься, наказание моё, иди в подземелье! Не хочу. Пусти. Должен. Ладно, иди. Не торопись только.
Коридоры. Лестницы. Коридоры. Вверх. Вниз. Налево. Затихнуть, прижавшись к камню. Вниз...
Стена. Вокруг больничного крыла – глухая стена. Покажи на третьем? Стена. На четвёртом? Нет, так глубоко не пущу. Пусти. Просто покажи.
Стена.
Пройти, конечно, можно. Но потом чинить придётся. Долго. Поймают без вариантов. Нет тут прохода. Грег, пожалуйста, не глупи. Иди домой, прошу тебя. Да, Драко, я не пойду туда. Она там. Она появится. Она просто болеет. Грег, она не просто... В общем, иди, я тебе объясню. Мне всё понятно.
Малфой подавлен. Плохо.
Страшно.
Страх в трансе – совсем плохо.
Грег, не бойся. Она в порядке. Она будет жить. Угрозы жизни нет. Она будет счастлива.
И по краю сознания, тщательно скрываемое: «Наверное».
Натягивается звенящей струной связь, поводок, на котором его держит ведущий. Не пускает на пятый уровень. А очень хочется. Чтобы кровь по стенам, а стены в крошку. Утихни, Грег. Там Лаванда, ты можешь ей повредить, если сорвёшься. Успокойся и иди назад. Да успокойся же! Грег, с ней всё хорошо. Она будет жить. Просто она оборотень. И всё.
Всего-то?
Да. Всего-то. Не из-за чего буянить. Иди вниз. Пожалуйста.
Большой, неуклюжий на вид хищник молча скользил по коридорам, а мимо него проходили люди, не способные его заметить и оценить его ленивую грацию.
Она всего лишь оборотень. Какая мелочь.
Язычки пламени загорались вдалеке, проплывали мимо и исчезали у него за спиной.

*На войне как на войне (фр.)
** репелленты - это вещества, отпугивающие насекомых.

Глава 2

Если трёх Тёмных Лордов намазать на бутерброд, получится трёхлордный бутерброд. Так заявила однажды Лунатичка Лавгуд, и никто не понял шутки. Луна не обиделась – её шутки часто пропадали втуне. Теперь Лаванда понимала, почему.
Чтобы оценить шутку, нужно быть лунатичкой.
Спасибо, Лавгуд, я посмеялась.
Бу-тер-брод. На нём – три Лорда. Волдеморты одновременно похожи на себя, Малфоев и Фенрира Сивого. Они истекают резко пахнущей кровью. Взять и откусить...
Нельзя. Люди не едят людей. И нелюдей. Люди едят бутерброды.
Вокруг шепчутся врачи – смешные, ведь её слух способен различить, как отчаянно требуют тепла и понимания птенцы в гнезде за пару улиц отсюда. Интересно, птиц люди... едят? Каких-то, вроде, да. Волдеморты кружат вокруг хлеба, садятся на него, вопят: «Смотри, я – птица!»
Они врут, но Лаванда не понимает, где именно.
А какая разница? Люди Волдемортам не верят. Люди Волдемортов... нет, не едят. Просто убивают. Потому что... а почему, собственно? Это весело?
Врачи пахнут страхом, и никак не объяснишь, что они – не еда. Врачи громовым шёпотом сожалеют о профессоре Снейпе, который бы сейчас как сварил зелье, как зашёл бы в эту комнату, как влил бы в девчонку сваренную дрянь... а Снейп-то куда делся? Ах да, он убил Дамблдора. Тоже веселился, наверное. Убил и съел. Или не съел?
Люди не едят людей.
В окно смотрит луна. Не Лавгуд. Другая. Нехорошая. Волчье солнышко.
Последним усилием Лаванда отворачивает удлиняющуюся морду от куска мяса в белом халате.
Люди едят бутерброды.

Раньше мисс Браун не думала о том, что это такое – быть человеком. Всё же понятно: люди встречаются, целуются, смотрят на звёзды... воюют с Сами-Знаете-Кем.
Сами-Знаете-Кто возник в системе жизненных координат Лаванды неожиданно. Нет, о нём, конечно, говорили... Поттер – тот вообще кричал, очень шумный мальчик... просто Тёмный Лорд маячил где-то на задворках жизни мрачной сказкой для взрослых.
Родители Лаванды не участвовали в той, самой первой войне, и не желали рассказывать детям о смутных временах. «Лавандочка и Гильом должны быть счастливы, зачем им страшилки?» Жиль сейчас в Шамбартоне, а она, Лаванда, отказалась бросать своих, взяла да и сбежала в сентябре на платформу 9 ¾. Дура, наверное. Быть героиней войны... хоть бы на Поттера посмотрела, что ли! И поучилась на чужом горе. Нехорошо, ага, но надо. Было. Чего теперь...
Рука неприятно ноет. «Я не должна нарушать запреты Министерства». А как они тогда улыбались розовой дряни Амбридж! До сих пор воспоминание вызывает гордость. Хотя больно было – до Мерлиновых подтяжек. Только бы при маме подобного не брякнуть. Разучилась ты, Лавандочка, нормально разговаривать, в Надпотолочье (а где ещё – не в «подполье» же!) крепкие фразочки быстро перестали вызывать стыд. Невилл пытался усовестить народ, но затем и сам втянулся.
Мама, мама, примешь ли такую дочь? В письмах ты стала осторожнее слизеринки. Как ты себя чувствуешь, Лавандочка, не нужно ли чего – так мы пришлём, стоит ли Хогвартс на месте? Да не развалился ещё, мамочка, а мне нужна ты. Мне нужна семья. Нет, не в гастрономических целях. Ах, дочка, ну зачем так шутить. Кстати, что говорят врачи?..
Душу греют только письма Жиля. Вот уж кто в восторге от сестры-оборотня! Есть чем похвалиться в Шамбартоне. Там всё не так, как в Британии, дурашка, смотри, как бы не исключили за подобное родство. Тьфу ты, сама ослизеринилась. Или повзрослела?
Война. Странно, а ведь Лаванда ввязалась в это только с целью досадить розовой жабе. Отомстить за любимую учительницу, за профессора Трелони. Она, кстати, заходила к дорогой ученице. Напредсказала всяких ужасов, ну да это как обычно. Кстати, не забыть составить гороскоп. Только вот на какую планету теперь считать? Луна, по идее, должна усилиться. Насколько? Моргана её ведает. Книг здесь нет – мадам Помфри не разрешала читать.
Когда эта Мерлином проклятая война стала Лаванде не чужой, а своей, кровной? С первым «круциатусом» от Амикуса? Или ещё раньше – когда убили Дамблдора? Давай уже прямо – когда Снейп убил Дамблдора. Не прощу. Знаю, что герой – но не прощу. Нельзя же так... Или ещё раньше – со смертью Диггори, когда ты впервые поняла, что умереть может любой? Не просто «любой», а вот конкретно Парвати, или рыжулька Уизли... или ты сама...
Или с первым в жизни трусливым поступком – когда Поттер попросил Армию Дамблдора подежурить, а ты беспечно заснула? А потом похороны, красивые слова... Гарри так никого и не упрекнул. И это было хуже всего.
Не прощу. Себе. Никогда.
«Никогда» - это страшно долго.
- Лаванда, детка, повернись на живот, нужно втереть мазь...
Это Помфри. Тоже чокнутая, похуже Лунатички Лавгуд. Ухаживает за оборотнем. Врачи из Мунго поставили диагноз и быстренько смылись. А Поппи Помфри осталась. Промывает раны, намазывает их всякой всячиной, иногда тихонько сетует, что Снейпа нет, а Слагхорн... нет, ничего плохого сказать не могу, да и герой войны...
«Герой войны» нынче диагноз. Как оборотень.
А мадам Помфри уважаю. Мама, вон, струсила. И в первую войну, и сейчас. Пять поколений волшебников давали возможность спать спокойно... вот они и спали, пока Лаванда тут...
Дурью маялась. Ага. Гриффиндорка, храбрость вместо мозгов. Теперь пожинай плоды геройства.
И не спрашивай, откуда в дурной голове твёрдое убеждение, что всё-всё – ну вот до последнего поступочка – сделано правильно.
Ты должна гордиться дочкой, мама. Не будешь, знаю. Но должна.
А мазь страшно пахучая, зато раны почти не болят.


Парвати ещё раз взбила подушку, поправила одеяло, отошла на шаг, оценила работу. Красиво. Ей понравится. Лаванда всегда любила красиво застеленные кровати. Раньше ей ещё нравились всякие кружевные наволочки и вышитые салфеточки, но после пятого курса куда всё подевалось...
До сих пор ни у одной гриффиндорки, насколько знала Парвати, не было ничего розового. Падма говорила, что в Равенкло этот цвет тоже весьма непопулярен.
Сегодня на банкете Парвати отчаянно не хватало подруги. Она, как заученную мантру, повторяла, что завтра они встретятся на занятиях, что мадам Помфри очень довольна её состоянием, что из министерства ещё не пришло официальное разрешение обучать в школе оборотня... Но сердце всё равно сжималось от тоски.
Профессору Дамблдору было легче: никто кроме него не знал о проблеме Люпина. Подробности же битвы за Хогвартс стали широко известны, даже в «Пророке» писали, что Браун чудом выжила после нападения Фенрира Грейбека. И теперь, чтобы доучиться, героине войны Лаванде Браун понадобилось особое разрешение от чиновников, все эти годы старательно прятавших голову в песок.
Что ж, это жизнь.
На миг Парвати пожалела, что они с Лавандой больше никогда не зажгут в спальне ароматические палочки: нюх оборотня слишком тонок. Как, должно быть, страдал профессор Люпин, когда они неумеренно пользовались духами!..
Ещё несколько часов, и Парвати не будет в этой спальне одна.
Впрочем, это время можно сократить. Девушка решительно одёрнула мантию, поправила волосы и пошла в больничное крыло.
Ей повезло. Проверяющие, не пустившие к гриффиндорке Гермиону, ушли, и Парвати удалось уговорить мадам Помфри провести её к подруге.
Лаванда уже хорошо себя чувствовала, только была чересчур бледна. Она сидела в постели и читала учебник по ЗОТИ. Рядом, на стуле, её ждала тщательно отглаженная школьная мантия.
- Мисс Браун, – улыбаясь, окликнула девушку мадам Помфри, – отвлекитесь-ка на минутку.
- Ой, Парвати! – Кажется, Лаванда отложила книгу с облегчением. – Как хорошо, что ты пришла. Я минуты считаю, дождаться не могу, когда же всех вас увижу...
В голосе подруги веселье, а в глазах – тщательно скрываемая настороженность. Боишься, что не примем однокурсницу-оборотня? Впрочем, а с чего бы тебе не бояться, ведь мы тебе даже письма не написали...
- Я страшно соскучилась, Лаванда. Мы все страшно соскучились. Мадам Помфри не разрешала тебя беспокоить, а то бы хогвартские совы умерли от перенапряжения. Мы так волновались! Ты неплохо выглядишь, только бледненькая. И похудела. Но это, наверное, наверстается, ты же знаешь наших эльфов, они как наготовят...
Парвати улыбалась, хотя от тревоги за подругу ныло в груди. Наверняка ведь найдётся кто-нибудь из родителей, кто не захочет, чтобы оборотень учился вместе с их детьми. Что будет тогда? Сумеет ли профессор Макгонагалл отстоять её?
Девочки старательно болтали, изо всех сил делая вид, что ничего важнее школьных сплетен между ними нет и быть не может. Парвати перечисляла приехавших, рассказывала последние слухи, описывала наряды модниц, в подробностях излагала свои соображения по поводу новообразовавшихся и распавшихся парочек, вспоминала чуть устаревшие, но наверняка пропущенные подругой новости. Лаванда слушала, кивала, переспрашивала, иногда удивлялась, реже смеялась. Обе были уверены, что делают всё правильно. Они не прятались от действительности, они создавали её. На обломках военных укреплений натягивались верёвки для сушки белья, вешались занавески, жители дома, построенного из баррикад, ходили друг к другу в гости. Девочки болтали, пытаясь вспомнить, как жили до войны.
В дверях маячила мадам Помфри, чьим делом было не позволить врачам из Мунго неожиданно появиться и выгнать посетительницу. У колдомедика со второго мая не было ни дня выходного, да что там дня – ни одной спокойной ночи. За прошедший месяц её личное кладбище выросло не в разы – в десятки раз. Ведь именно тяжелораненых не перевозили в Мунго, опасаясь ухудшения состояния. Мадам Помфри, всю жизнь лечившая детей от повреждений, самые страшные из которых заживали пару недель, не привыкла хоронить пациентов – и отказывалась привыкать. Теперь именитые колдомедики жали ей руки, говорили, что она спасла больше, чем можно было спасти. А она боялась смотреть в глаза родителям тех, кого спасти не смогла. И вот этой девочке, Браун. Выжить-то она выжила, но помочь ей мадам Помфри была не в силах. Не в состоянии, свыше человеческих сил, невозможно – только осознание этого приносит не облегчение, а отчаяние.
Парвати сидела, приобняв Лаванду, чувствовала спиной взгляд мадам Помфри и думала, кем же всё-таки стать после Хогвартса: аврором или колдомедиком.


Лаванда судорожно вздохнула и шагнула через порог Большого зала. Она гриффиндорка, в конце концов! И у неё есть разрешение здесь находиться. И ничего не страшно. Ни капельки.
Шум ударил по ушам. Раньше, кажется, было тише. Ах да, это с ней не всё в порядке, а они как обычно... Это у неё слух обострился. И нюх. И зрение. Какое же всё тут яркое... Взгляд метнулся к слизеринскому столу: зелёное успокаивало глаза. В поле зрения моментально попала белобрысая макушка; Лаванда поморщилась и решительно отвернулась к своим. Прошла к столу. Заняла место, к которому так и не успела привыкнуть: каждый год они продвигались всё ближе к началу стола, занимая места закончивших школу и подвигаемые новенькими. На седьмом курсе Лаванда слишком редко бывала здесь, только в самом начале. Потом было Надпотолочье, и в Большой зал они впервые спустились только второго мая, в день битвы за Хогвартс...
Ей улыбались друзья. Обнимали, говорили что-то ободряющее и доброе. Она почти не слушала – просто смотрела в их радостные лица и постепенно начинала верить, что всё закончилось.
Еда была почти безвкусной. Наверное, слишком много впечатлений, Гермиона когда-то рассказывала о таком. Мол, читая книгу, не слышишь тиканья часов: оно в голове не помещается. Вот и у неё не помещалось знание о том, сладкое она ест или солёное. Вытеснялось вещами поважнее: глазами Гарри, голосом Гермионы, волосами Рона, улыбкой Невилла. Где-то рядом ещё были столы Хаффлпаффа и Равенкло... В каком-нибудь отдалённом мире наверняка притаились и слизеринцы. Их с ней не было, слава Мерлину.
Первой в расписании стояла ЗОТИ. Второй и третьей тоже; программу нагоняли бешеными темпами.
- Всё как обычно, – хмыкнул Шеймус. – Банкет, зелья со Слизерином и новый преподаватель ЗОТИ. Интересно, они найдут кого-то постоянного?
- Рано или поздно, конечно, найдут, – безразлично сказал Невилл. – Только нас тут уже не будет.
- Действительно неважно, – Гермиона, как всегда, мыслила рационально. – Этот, по крайней мере, знает своё дело.
- Эти, – поправил её Гарри. – Они будут меняться. Кингсли сказал, никого из авроров нельзя так надолго оторвать от работы.
- Прекрасно, – улыбнулась Парвати. – Если спросят, кто учил нас ЗОТИ, мы с полным правом сможем ответить: британский аврорат. Причём в полном составе.
- По крайней мере, с практикой проблем не будет.
- Гермиона, тебе не кажется, что ты слишком скептически настроена?
- Шеймус, ну давай посчитаем. За семь лет у нас было полтора нормальных преподавателя и три очень плохих. Простые арифметические действия позволяют определить, что до сих пор мы получали хорошего преподавателя с вероятностью в двадцать одну целую сорок три сотых процента, а очень плохого – с вероятностью в сорок две целых восемьдесят шесть сотых процента. С вероятностью же в тридцать пять целых семьдесят одну сотую процента нашим преподавателем станет или сумасшедший Сами-знаете-с-кем в затылке, или сумасшедший же Упивающийся – один словом, пациент клиники Святого Мунго.
- Или тёмная половина Снейпа?
- Да, Рон, или тёмная половина профессора Снейпа. И мне приятно осознавать, что ты наконец признал достаточно высокое качество его преподавания.
- И всё же ты посчитала его за половину преподавателя!
- Исключительно потому, что обстоятельства не позволили ему в полную силу...
- Ах, да прекратите уже! – не выдержала Лаванда. – Какая разница, хороший преподаватель или плохой, если у нас всего два с половиной месяца? В крайнем случае учебник почитаем.
Все с удивлением посмотрели на неё. Девушка почувствовала, что закипает.
- Да, представьте себе, я считаю, что в конце седьмого курса не только Гермионе необходимо читать учебники. Нам скоро экзамены сдавать, вы забыли? Действительно скоро. И не все смогут потом устроиться в жизни независимо от их результата, – Лаванда увидела, как напрягся Гарри, и быстро добавила: - Это только в квиддичную команду берут, не глядя на баллы.
- Да не собираюсь я в квиддичную команду, – буркнул Рон. – Я Джорджу помогать буду в магазине.
- Ну, я думаю, Джордж тоже не спросит у тебя, сколько Н.О.Ч.И. ты сдал, верно? Но согласись, исключительный случай скорее у тебя, чем у всех нас.
Возникла неловкая пауза, которую поспешила прервать Гермиона:
- На самом деле хороший преподаватель очень многому может научить и за два месяца. И потом, учебник не даст практических навыков.
- А я бы, – осторожно сказал Невилл, – всё же закрыл передвижной класс прорицаний и пошёл на урок. Там и разберёмся, повезло нам или как обычно.
В кабинете ЗОТИ было непривычно пусто. Голые стены вдруг со всей отчётливостью показали, как много привносит в класс преподаватель – показали лучше даже, чем ежегодно сменяющиеся декорации.
Студенты расселись за парты, и пустоты вдруг стало больше. Каждое незанятое место напоминало погибших. Лаванда безуспешно пыталась сглотнуть комок, застрявший в горле. Одно за другим всплывали имена тех, кого она никогда больше не увидит. Кажется, с другими происходило то же самое. Посредине объяснения преподавателя вдруг уронила голову на руки и разрыдалась Парвати. Невилл сидел с отсутствующим лицом. Остальные тоже... не были радостны.
Мерлинова борода, да как же это перешагнуть?!
Взгляд на Грейнджер. Собранная, перо над пергаментом так и порхает, вот рука вверх взметнулась... Ах, хорошо! Хорошо, что в мире есть Гермиона, которой хоть война, хоть мор и глад – а диплом выдать будьте добры. Да, вон тот, с бриллиантиками в уголках. Который с отличием. Спасибо.
Спасибо тебе, Герми. За то, что можно глазеть на госпожу префекта – и забывать, забывать, забывать...


Гермиона рыдала, положив голову на скрещенные руки – рыдала беззвучно, как привыкла это делать уже давно. С того дня, как помогала таскать трупы. С того дня, как готовилась к безумной последней атаке – той, которой не было. Которую предотвратил Гарри. Кто-то сказал «последняя оборона»? Забудьте! Атака – иного не приемлет Гриффиндор. Мы бы перестали уважать себя, если б не прихватили в посмертье парочку-другую Упивающихся Смертью. Как же хорошо, что не пришлось...
Префект школы сидит на полу и рыдает. Коридор старый, заброшенный. Никто не увидит. Никто не узнает. Никто...
Когда её обнял Малфой, девушка совсем не удивилась.
Некоторое время префекты смотрели друг на друга – глаза в глаза. Затем Драко вздохнул, прижал Грейнджер к груди. Всё нормально. Всё правильно.
Между ними слишком многое. Между ними пустота и смерть. Но он понимает.
У него тоже дыра в реальности – там, где должна быть громоздкая туша Крэбба.
А у неё – мантия реальности порвана в клочья, похуже, чем старые вещи Люпина. Ремус и Тонкс... двойная чёрная. Улыбка Фреда – Джордж до сих пор делает паузы там, где должна быть реплика брата. И лишь потом продолжает говорить, с такой виноватой и кривой ухмылкой, что хочется кричать, бить тарелки – всё, что угодно, лишь бы эта улыбка сменилась пусть злостью, пусть болью – без разницы. Братья Криви – негатив фотоплёнки медленно сгорает, пепел выметается хогвартскими сквозняками, эльфы подметают пол, и больше ничего. Альбус Дамблдор... из реальности вынули стержень. Северус Снейп – а Гермиона уже привыкла к его уколам, уважая профессора за компетентность и ненавидя за предвзятость. Когда из жизни уходит ненависть, это почти так же больно, как и любовь.
Почти. А Малфой, наверное, декана любил.
Мантия реальности прострелена столько раз, сколько могил она, Гермиона, сумела запомнить. Какая Мерлином проклятая скотина стреляла в мантию на живом человеке?
Надо жить, надо быть компетентной, собранной... Помнить, что другим тяжелее.
Другим – тяжелее?
Если не верить в это, можно сойти с ума. А сходить с ума нельзя.
Можно лишь поплакать на плече у Малфоя. Затея немногим безумнее, чем ограбление «Гринготса».
А кстати, что он здесь потерял, Малфой?
Наверное, слёз вытекло достаточно, и она снова смогла думать. Шмыгнув носом напоследок, Гермиона мягко, но уверенно высвободилась из объятий слизеринца. Он отпустил легко, как будто не было на свете ничего более нормального: уткнулась, поплакала, ушла. Поднялись с пола, Малфой отряхнул мантию.
- Ты хотел что-то?
Вытерла глаза рукавом. Слизеринец поморщился, дал ей платок.
- Хотел. Там стройматериалы привезли, надо сходить их поделить, а то старосты сейчас передерутся, все восемь.
- Ох! Чего же мы стоим? – Гермиона почти побежала к выходу. Малфой заторопился за ней, объясняя:
- Я бы сам справился, но я в стройматериалах не смыслю. Ты у нас магглорожденная, а я слыхал, магглы свои дома сами ремонтируют. Поэтому прошу тебя распределение этой радости отныне и присно взять на себя. Я могу взамен полностью забрать у тебя ответственность за выпускной бал.
Гриффиндорка остановилась так резко, что Малфой чуть не влетел в неё, но, едва коснувшись, шарахнулся в сторону и затормозил рукой об стену.
- Какой бал?
- Выпускной, Грейнджер! Его устраивают каждый год для седьмых курсов. Занимаются этим префекты. И профессор Макгонагалл мне уже нежно намекнула, что нам от него не отвертеться. Я планировал начать подготовку к сему эпохальному событию со следующей недели. Пойдём, они там сцепились, как стадо соплохвостов в брачный период. Когда я уходил, их растаскивал Лонгботтом, но я не знаю, как долго он сможет сдерживать грызню.
- Да, идём, конечно... Знаешь, Малфой, я, наверное, приму твоё предложение. Распределю стройматериалы, схема ремонтных работ у меня есть. А ты сделай так, чтобы я про этот бал не слышала до самого дня его проведения.
- Отлично. Но одно ты должна знать заранее: считается, что префекты на балу составляют пару. Обычно этот вопрос решают просто, но я не думаю, что твой Уизли согласится официально пригласить мою девушку, чтобы потом мы спокойно обменялись партнёрами. Придётся придумать что-то более сложное.
- Например? – рассуждения слизеринца уже поставили Гермиону в тупик, но она решила дослушать его до конца, чтобы потом обдумать всё это в спокойной обстановке и, возможно, найти потерянную нить и логические связи.
- Например, он приглашает Боунс, а Монтегю приглашает... ну, кого-нибудь из слизеринок, ту же Пэнси. Потом мы с тобой танцуем первый танец, потому что так положено, и все разбирают своих: я – Пэнси, Уизли – тебя, а Монтегю – свою жену. В общем, ты подумай.
- Хорошо, я подумаю, спасибо за объяснения. Старосты! Что здесь происходит? Сейчас же прекратите ссору, дайте мне список материалов, я всё распределю.
- Голдстейн, Макмиллан, вы плохо слышите? Забини, быстро остыл! Эббот, ты ещё в драку полезь. Все свободны, по одному к Грейнджер через полчаса.
- Малфой, а ты чего раскома...
Гермиона вскинулась:
- Десять баллов с Равенкло за пререкания с префектом школы! Ребята, - сказала уже мягче, – действительно, идите, я разберусь со всем этим. Через полчаса жду факультеты у себя в алфавитном порядке... ради разнообразия с конца. И впредь не заставляйте нас дублировать слова друг друга, пожалуйста.
Старосты разошлись, обиженные на неё, Гермиона это видела. Все, кроме слизеринцев. Те вели себя так, будто на них каждый день орали префекты и это совершенно нормально. Впрочем, как ещё им было реагировать, кричать и топать ногами?
Гермиона вспомнила, как утром Слизерин входил в Большой зал, на завтрак. Чуть ли не строем. Плечи развёрнуты, головы подняты, в глазах самоуверенность и высокомерие. Некоторые профессора, включая Макгонагалл и Слагхорна, напряглись, словно боялись, что зелёно-серебряные позволят себе какую-нибудь хулиганскую выходку. Но они просто вошли и сели, и начали завтракать, как всегда, бравируя безупречными манерами. Рон ещё возмутился, что они ведут себя, будто им принадлежит весь мир, а Гарри резонно возразил, мол, их стол им и принадлежит, а на остальное они вроде не претендуют.
Гарри сейчас вообще очень помогал сохранять мир. Наткнувшись на Редстоуна, пятикурсника из Слизерина, который принялся задевать гриффиндорцев, он кинулся разнимать ссору и почти развёл спорщиков, когда явился Малфой. Гермиона прибежала практически одновременно с ним, но, видя, что с ситуацией, кажется, справляются без неё, вмешиваться не стала и от снятия баллов воздержалась. Белобрысый префект зыркнул на всех, процедил сквозь зубы «Редстоун, вон с глаз моих!» и практически раскланялся с Гарри: тот чуть наклонил голову, слизеринец чуть приподнял бровь – вышло неуловимо похоже на профессора Снейпа – и сделал то же самое. Рон фыркнул презрительно, буркнул:
- Вы ещё руки друг другу пожмите!
Невыносимый Малфой не смолчал. Смерив Рона взглядом, он преувеличенно вежливо сказал:
- Мы непременно подумаем об этом.
А Гарри чуть улыбнулся кончиками губ, снова напомнив Гермионе покойного профессора.
На том и разошлись.
Рон ещё какое-то время пыхтел, а Гарри пожимал плечами и говорил, что не задирающийся Малфой – мечта последних семи лет его жизни, наряду с мёртвым Волдемортом.
Гермиона же считала, что у них и так много проблем, поэтому чем меньше отвлекающих факторов, тем лучше. К ней с воодушевлением присоединился Невилл, и бедный Рон ушёл обижаться в совятню.
Потом пришли новости из Министерства, и стало не до того...


Чем ближе было полнолуние, тем больше Лаванду трясло. Первая трансформация приводила её в ужас, хотя мадам Помфри обещала, что после превращения она окончательно выздоровеет. В конце концов, все гриффиндорцы смелые, но разве они обязаны поголовно быть героями? Превращение оборотня – это страшно! И главное, никто не сможет быть рядом. Подержать за руку, шепча всякую успокаивающую чепуху...
Они ничем не могут ей помочь.
Гермиона прятала глаза и обещала что-нибудь придумать, обязательно, не позднее понедельника. Лаванда в ответ улыбалась дрожащими губами и говорила, что всё понимает.
Она на самом деле понимала. Золотое Трио вознесли до небес, наградили орденами, но не дали права командовать. Рон бурчал: как влиять на что-то, так мы дети, а как Волдеморта убивать и хоркруксы искать, так в самый раз годимся. Гарри возмущался и размахивал руками: «Пророк», впервые после победы, отшил Мальчика-Который-Блин-Выжил-Но-Ничего-Не-Может-Сделать-Всерьез, когда он попытался поднять этот вопрос. Зато там напечатали хвалебную статью о лояльном министерстве, которое из уважения к заслугам девушки-оборотня разрешило ей доучиться в Хогвартсе.
Как именно ей разрешили доучиться, газета стыдливо умолчала. Не рассказала ни об отдельной, совершенно пустой комнате, где Лаванда должна проводить всю неделю полнолуния в серебряных цепях, ни о специально созданной комиссии, которая должна контролировать исполнение этих указаний. Четверо мужчин и одна женщина, между прочим. Слава Мерлину, они хоть не всё время будут на неё глазеть! Явятся на ночь глядя да днём пару раз... Но приятного в любом случае мало.
Гермиона сказала, что это можно и нужно пережить и зато у неё будет диплом. Парвати сказала, что это возмутительно и мерзко, и они с сестрой придумают, как к ней приходить. Рон сказал, что надо попробовать всколыхнуть министерских и он этим займётся через отца.
А ей очень хотелось устроить безобразную сцену, кричать на них и топать ногами. Потому что это не им превращаться утром и вечером, не им торчать голышом в холодной комнате, опутанным серебряными цепями...
Хотя они и не виноваты ни в чём.
Лаванда старалась забыться, читая учебники, практикуясь в заклятиях и болтая с Парвати, но получалось плохо.
Кроме того, её боялись.
Раньше вокруг неё вились ухажёры, споря за право прогуляться с ней или поцеловаться в тёмном коридоре. Сейчас они вроде как были, но Лаванда-то видела, как они шарахаются, стоит ей сделать резкое движение или даже взять их за руку. А уж о поцелуях и подавно речи не было. Она постоянно чувствовала, нюхом чуяла исходящий от смелых гриффиндорцев страх. Они не испугались Того-Кого-Нельзя-Называть, но собственная однокурсница, покусанная злобным чудовищем, внушала им ужас.
Всё чаще по вечерам Лаванда оставалась одна. Просиживать долго за учебниками ей было с непривычки трудно, модные журналы перестали радовать. От нечего делать гриффиндорка стала гулять по Хогвартсу, выискивая самые заброшенные коридоры и ориентируясь по запаху. Она рассматривала старые портреты и трещины в стенах, придумывала всякие истории про тех, кто бывал здесь давным-давно, когда в Хогвартсе ещё не было пустых спален, а каждый курс Гриффиндора делился на четыре группы.
Так однажды и наткнулась на них.
Разумеется, нос оборотня почувствовал знакомый запах, но впереди был тупик, и она могла только ждать, пока её увидят.
Префект вынырнул из-за поворота, как всегда, сопровождаемый многочисленной свитой. Удивлённо посмотрел на неё.
- Браун? Ты чего здесь? Отбой был полчаса назад, тебя наверняка твои ищут.
Нацепив значок старосты, Малфой стал меньше растягивать слова и чаще говорить по делу. Это упрощало общение, сводя его к минимуму – когда ей было что ему ответить. А сейчас, кажется, без снятия баллов не обойдётся...
- Правда? Я не заметила, засиделась здесь. Уже иду в башню, – она поднялась и, помедлив, добавила: - Спасибо, что сказал.
С префектом школы всё же лучше не ссориться по пустякам. Тем более что страхом от него и его прихлебателей не пахло. Их много, и у них палочки; вполне достойная причина не бояться.
- Тебя проводить?
- Нет, я не заблужусь.
- Браун, ты уверена, что всё в порядке?
С чего это вдруг он такой заботливый?
- Да, Малфой, я уверена. Оборотень найдёт дорогу даже в месте, где он никогда раньше не бывал. По запаху. У нас, знаешь ли, очень острое обоняние. Не надо за меня беспокоиться, я сейчас просто пойду в Гриффиндорскую башню и лягу спать.
- Что такое?
Мерлинова борода, когда же она научится с этим управляться? Шесть слизеринцев рядом, совсем близко, – и она пропустила запах Гермионы.
- Лаванда? Что-то случилось?
- Нет, Гермиона, я просто засиделась. Прости.
Грейнджер чуть вопросительно посмотрела на Малфоя, тот едва заметно пожал плечами – дескать, я-то что, я ничего.
- Ты будешь патрулировать западное крыло?
- Я, если ты не против. Или давай поделим Хогвартс на верх и низ? – слизеринец был сама любезность.
- Нет, меня устраивает. Твоя часть западная, моя – восточная. Пойдём, Лаванда.
При Малфое она не стала спорить. Только когда его запах растаял вдали, сказала:
- Я могла бы и сама дойти, ты же знаешь.
- Знаю. Но мне бы не хотелось, чтобы на тебя наткнулся ещё кто-то, и мы снова потеряли баллы.
- Снова? Он ничего с меня не снял. Не успел, наверное, – ответила Лаванда на удивлённый взгляд Гермионы. – Ты почти сразу появилась. Хотя вообще он немного странно себя ведёт, – добавила она, помолчав.
- Знаешь, – подумав, сказала Грейнджер, – мы тут посоветовались с ребятами... Мы побудем с тобой. По очереди. Кто-нибудь покараулит, чтобы не явились эти... Я плед захвачу тёплый, там же холодно. Почитаем тебе, Парвати журналы принесёт...
Пауза.
– Ты не против, Лаванда?
Пауза.
- Да нет, я не против...
Пауза.
- Гермиона, ты уверена, что для вас это не опасно?
Никакой паузы.
- Конечно, уверена! Сама посуди: зелье ты пила, а мы все знаем, как оно действует. Мы будем соблюдать технику безопасности. Но то, чего они хотят, в этом же совсем нет необходимости! Ты не опасна и прекрасно могла бы ночевать в спальне. Но раз мы не можем этого добиться, то хотя бы посидим рядом, чтобы тебе не было так одиноко.
А может, всё не так уж и страшно. Нет, страшно, конечно, но... терпимо?
Полнолуние неумолимо приближалось.

Глава 3

Первое, что заметил Грег на занятиях, – отсутствие Лаванды. Её и не должно быть, полнолуние началось. Но видеть пустым место Браун вдруг оказалось страшно. Будто она тоже умерла, как и другие, чьи места не заняты.
В голове тут же зазвучал успокаивающий голос Драко. В трансе, даже на первом уровне, Грег часто не слышал слов, только тон и чувство. Ему хватало.
Да, конечно, она просто в башне. Спит, наверное. Говорят, первое превращение утомляет.
Бросить бы всё. Придти к ней. Сесть рядом. Запустить руку в густую шерсть. Так ведь кто ж пустит?
Голос Флитвика аккуратно огибал сознание, не застревая. Грега о чём-то спросили, он послушно открыл рот и дал Драко ответить вместо себя. Даже не услышал толком, какие слова говорит. Он думал о Лаванде.
За обедом она тоже не появилась. И потом. И даже когда занятия закончились и все отправились стучать молотками и бегать с досками, её не было с гриффиндорцами.
Что там случилось? Не могло же с ней что-то случиться?! Я узнаю, Грег, успокойся. Не ходи за мной. Я сам всё узнаю. Тебя одного не пущу! Я не один пойду, не беспокойся. Мы полномасштабную разведку устроим. Всё выясним и тебе доложим. Если что, примем меры. Успокойся. Проследи лучше за работой, пока нас не будет. Грег, пожалуйста. Я тебя очень прошу. Сделай, как я говорю. Просто сделай.
Как он говорит. Молчи и делай, как он говорит.
Помнишь? Никогда не забудешь?
Так молчи. И просто делай, как он говорит.
В груди ныло.
Забини и Монтегю прислали ему свои группы, которые отчитались о задании на сегодня, рассказали, что уже сделано, и попросили указаний. Он буркнул: «Закончите – добавлю» и ушёл носить треклятые доски. С помощью Драко выкинул из головы всё, кроме работы. Разнял двух пятикурсников. Отогнал от подземелий придурка из Хаффлпаффа. Спросил, чего надо двум типам из Равенкло.
- Нам бы префекта, – нарочито миролюбиво сказал один.
- Нет его. Ещё что-то?
- А староста ваш?
- Нет его, Паркинсон позвать?
Парни замялись. Видно, Пэнси им не подходила.
- Стряслось что?
- Да там наши с вашими... Не поделили чего-то...
Грег тихо ругнулся и пошёл во двор. Малявки-пятикурсники заторопились, показывая дорогу.
Преподаватели ещё не сбежались на шум, даже странно. Гойл подошёл к дерущимся, посмотрел пару секунд, потом коротко размахнулся и кулаком вышиб из кучи малы по очереди трёх слизеринцев. Ни слова ни говоря, наградил каждого оплеухой и пинком под зад, придающим ускорение в сторону родного факультета. Развернулся и пошёл следом.
Судя по выражениям лиц равенкловцев, он что-то сделал не так.
Неподалёку Пэнси ругалась всё из-за тех же досок. Почему-то с Джорданом. Грег прошёл мимо. Она староста, разберётся.
Подскочил Грейхаунд из группы Монтегю. Бодро доложил, что на их участке обвалился потолок и четверых засыпало. Гойл постоял. Послал Драко вопрос. Кивнул и пошёл назад.
Джордан оправдывался. Пэнси сердилась. Гойл влез между ними, развернулся к гриффиндорцу.
- Джордан. У тебя есть люди? Сейчас?
- Что случилось? – это Пэнси.
- Сколько? – это Джордан. Деловой парень.
- Сколько есть. Обвал в подземельях. В зоне, где колдовать нельзя.
- Где? – опять Пэнси.
- Сейчас приведу, – метнулся быстро, только дредами взмахнул.
- Проводи их, Пэнс. У тридцать второй.
Убежали оба. Грег пошёл просить людей в Равенкло. Там отказали. Тогда вернулся в Слизерин, сказал Милли найти Боунс и объяснить. Пошёл разбирать завал.
Странная штука, но если не было Драко, обращались почему-то к нему. Он уже устал посылать к Забини или Паркинсон. Иногда легче сделать, чем послать, но Малфой сказал, что так не надо. Авторитет старосты, все дела.
Сейчас Блейза не было. Пошёл решать его, Грега, проблемы. Значит, он всё сделал правильно. Опять же, Драко сказал...
Потом попался тяжёлый камень, и мысли закончились.
К концу работы подоспели остальные слизеринцы. Драко тут же взял командование на себя. Джордан и Финч-Флетчли, работавшие рядом, посмотрели на него чуть удивлённо, но ничего не сказали. Похоже, у них так не принято. Странно.
Парни, которых завалило, не пострадали. Перепачкались только. Зло отплёвывались и ругали на все корки тех, кто так поломал Хогвартс. Грег молчал. Его отец тоже здесь был. Но разве это важно сейчас?
Гриффиндорцы ушли сразу, Джордан сказал, что у них работа не закончена. Похоже, просто увёл от греха. Хаффлы задержались подольше. С ними поделились сластями, которые кое-кому из слизеринцев прислали из дому. Разошлись мирно.
Потом Драко увёл Гойла в восьмую и стал объяснять.
- Она до конца полнолуния не вернётся, Грег. Перестраховщики из министерства придумали идиотские правила, если она не станет их соблюдать, её выпрут из школы.
Подробности трансер видел в сознании ведущего. Отдельная комната, запертая. У дверей сторожат сёстры Патил. Шепчутся о чём-то. Подходит Грейнджер. Говорит, что «они» явятся через четверть часа. Падма – она в равенкловской мантии – встаёт, уходит в комнату.
- Мы не смогли туда проникнуть, они хорошо охраняют. Защитки везде. Похоже, гриффиндорцы с ней сидят. Ничего страшного не происходит, просто её не выпускают. Ей туда учебники таскают, еду. Всё с ней хорошо, не беспокойся.
Ведущий растерян. Немного смущён. Он не ожидал, что с гриффиндоркой можно... так. Министерские перестраховщики... На породистом лице Малфоя презрение и брезгливость.
- Неделя.
Слово терпкое и горчит. Драко опускает голову. Грег, мне не хочется тебя расстраивать, но в августе вы расстанетесь насовсем. Навсегда, понимаешь? И не так давно ты не видел её месяц. Может, пора понемногу привыкать?
Ярость поднимается моментально, ведущий не успевает затормозить. Стены вспыхивают пламенем, Грег падает в жерло вулкана, в огонь транса. Ему хочется убивать всех, кто пытается их разлучить. Разлучить? Какое разлучить? Вы никогда не были вместе. Она и не знает, что ты...
Весь мир объят пламенем. Остался только один островок спокойствия, совсем крохотный. Но за него можно ухватиться. Серые глаза Малфоя успокаивают, понемногу гасят пожар. Медленно-медленно, но вытаскивают его из пучины. Серые глаза. Серебро и сталь. Серые...
Навсегда. Жуткая мысль наконец позволяет себя подумать.
Навсегда.
Это невозможно.


Пэнси была раздражена. Кажется, в последние дни раздражение стало её обычным состоянием. Она пыталась убедить себя, что всё в порядке, но, тролли раздери, о каком порядке может идти речь, когда слизеринцы последними узнают новости? Когда Драко проникновенно смотрит ей в глаза и говорит: «Не задирайся»? Её отец в своё время выбрал нейтралитет, но чего стоит этот нейтралитет, если она должна вести себя как мышка только потому, что учится в Слизерине?
Нет, ни за какие блага мира Пэнси не променяла бы свой факультет на какой-нибудь другой. Просто, драклы раздери, ей было обидно. Хотелось кричать, что она ведь тоже плакала, и не спала ночами, слушая пустой эфир, боясь заснуть и пропустить бодрый голос Джордана: «Здравствуйте, все, с вами снова ПоттерРадио и я, Речка...». Хотелось швырнуть в лицо наглым гриффиндорцам собственные воспоминания о том, как в Слизерине слушали эти проклятые новости. Да, швырнуть прямо в морды им всем, и Джордану тоже. Но она не станет. Потому что есть же ещё гордость, в конце концов.
Как она ревела, когда эти паскудники три дня не выходили в эфир! Успокоиться не могла. Девчонки подтрунивали, пытаясь успокоить, Милли в притворном ужасе спрашивала: ты влюбилась, Пэнси?
Нет, конечно. Что за глупости. Она, слизеринка, третья волна, богатая наследница, – и похожий на обезьяну негр с дредами?! Чушь. Просто беспокоилась за них. Они ведь могли умереть, в конце концов!
Когда в эфире наконец зазвучал бодрый голос Джордана, радостно сообщивший, что «к ним тут заглянули на чай симпатяшки-упивашки», Пэнси расколотила радио об стену. Прибежали мальчики, Драко спешно чинил приёмник.
Впрочем, тогда всем было трудно держать себя в руках.
А теперь это черномазое чудо, влюблённость к которому ей нагло приписывали бессовестные товарки, счастливо своим положением и под шумок пытается стащить полагающиеся её факультету доски! Ну вот скажите на милость, можно ли такое стерпеть?! Паркинсон с воинственным видом одёрнула мантию и отправилась ругаться.
- Джордан! А что это ты делаешь с нашими досками, а?
- А, привет, Паркинсон!
Нет, этот вечно жизнерадостный тип сведёт её с ума!
- Разве это ваши доски?
Неудачно встала. Солнце у него за спиной, приходится щуриться, глядя на довольную гриффиндорскую морду. И чему он так радуется?
- Да, представь себе. У меня в списке стоит роспись Филча, что нам отгружены вот эти самые доски.
Ишь, нахал какой: мантию стащил и разгуливает в одних штанах. Да что он позволяет себе вообще?! Здесь приличное место! Щеголяет накачанным торсом, видите ли. Перед кем красуется, перед той равенкловкой, что ли, с которой вчера обжимался у всех на глазах, бесстыжий?
И ничего Пэнси не влюблена! Подумаешь, эка невидаль! Что она, накачанных парней не видела, что ли? Вон, того же Грега взять...
- Паркинсон, да не сердись ты так. У меня тоже роспись Филча есть, вот. Ты уверена, что это твои доски? По-моему, наши.
Нет, ну до чего же наглый тип! Стоит тут, как ни в чём не бывало, перед порядочной девушкой в непотребном виде, да ещё и доски забрать хочет! Так бы и оттаскала его за дреды эти косматые, да руки марать жалко!
- Джордан, ты что, не понимаешь разницы между досками и досками? Мерлин великий, я, чистокровная волшебница, которая видит-то пакость эту третий раз в жизни, должна тебе, орясине магглорожденной, объяснять, что вам эти доски не подходят?! Ты посмотри, какой они длины! Да такая доска в вашу башню не пролезет! Ломать придётся об голову твою дурную или об колено твоё дурное!
Определённо, любое терпение пасует перед этой обезьяной! Спасибо хоть штаны надел. Хотя нет, лучше бы не надевал, можно было бы ему замечание сделать, баллы снять, я не знаю... А так веди себя, будто ничего не случилось, разговаривай с ним, черномазым.
- Зачем ломать, Пэнси, мы распилим...
- Я тебе распилю наши доски! Если твои бесстыжие глаза не в состоянии разобраться в досках, сходи к Филчу и спроси его, где лежат твои доски, чтоб их разорвало!
Хотя чего тут спрашивать? Его доски лежат в Равенкло, одна, по крайней мере, точно! Ни кожи, ни рожи, ни фигуры, только бесстыдство одно! Обжиматься с негром у всех на глазах! Да я бы со стыда сгорела! Впрочем, мне бы такое и в голову не пришло, я девушка порядочная...
Гойл идёт. Ему-то что нужно? И тоже без мантии, это что, новая мода? Джордан ввёл? Жарко им, видите ли. Ей тоже жарко, она же не разгуливает голая по Хогвартсу! Два идиота, один с дредами, другой без... Так бы и открутила эти мерзкие дреды, ну что за манера – в приличном месте носить это негритянское бескультурье?
Идею разобрать завал Пэнси восприняла с облегчением. По крайней мере, не придётся разговаривать с этим похабником. Можно держаться от него подальше. И, конечно, она не влюблена, что за ерунда! Просто когда перед тобой торчит полуголый парень – это, ну...
А, неважно.
Утешает, что полуголый парень – именно эта черномазая рожа. Во-первых, уж Джордан-то ей точно понравиться не может. Ни при каких обстоятельствах, да. А во-вторых, хорошо, что он выжил. Она боялась за него... За них. За всех, да. Она не хотела смертей.
Когда наглый гриффиндорец ушёл вместе с другими наглыми гриффиндорцами, Пэнси попросила пятикурсников принести слизеринские доски, пока на них не позарился ещё кто-нибудь, и забилась в угол в гостиной. Глаза щипало. Ремонт оказался вовсе не так прост, как казалось сначала. Да, стройматериалы не надо таскать вверх, но мешки с мусором, которые приходится выносить во двор, вовсе не легче. Да, мальчишки берут на себя почти всю тяжёлую работу, но у неё сбиты ноги от постоянной беготни, а на руках мозоли. И ещё всякие жизнерадостные полуголые гриффиндорцы вышагивают с таким видом, будто ничего не происходит и никто кроме Пэнси Паркинсон не устал. Наглость какая.
Милли посмотрела на неё сочувственно.
- Пэнси, ты влюбилась.
Это не было вопросом.
- И я могу это доказать.
- Вот как? Ну, докажи, будь любезна, – Паркинсон и сама не заметила, как оказалась в классической «позе сахарницы».
- Помнишь, когда ты в первый раз стала нас убеждать, что ничего такого не испытываешь к этому кошмарному негру с его кошмарными дредами? Пэнси, тогда никто кроме тебя не произнёс имени «Джордан». Тебя просто спросили, не влюбилась ли ты. В кого-нибудь. Хорошо, согласна, имели в виду – в кого-нибудь из них. Но...
Когда Паркинсон с криком «Да не влюбилась я, отстаньте все от меня!» вылетела из гостиной, хлопнув дверью, Миллисент Буллстроуд только улыбнулась и перемигнулась с Монтегю.


Грег старался. Очень. Он даже два часа читал учебник. Какой-то.
Потом бросил.
Прошёлся по комнате. На столе возле кровати Драко лежало начатое письмо. «Mon cher père*! У меня по-прежнему всё отлично. Как ваше с mère** здоровье? Решилось ли что-то с теми акциями? Нужна ли в чём-либо моя помощь?
За экзамены не беспокойтесь, я готовлюсь упорно и старательно, пробелы в моих знаниях не так уж и значительны, несмотря на не самый удачный учебный год...»
Малфои писали друг другу каждый день. Грег бы так не смог. С письмами ему всегда было трудно – как и его отцу. Наверное, хорошо, что в Азкабан письма не доходят. А то ведь пришлось бы. Гойл хмыкнул, представив себе эту переписку. Письма в две строчки, каждое пишется по часу: «Здравствуй, па. У меня всё хорошо. Экзамены сдаю. А ты в порядке? Дяде Винсу привет от нас с Драко. Грег» – «Здравствуй, сын. У меня всё тоже в норме. Снится дрянь всякая, но это ничего. Сдавай хорошо, Драко слушайся. Скажи, пусть Люц не беспокоится. Ланс»...
Грег подбросил дров в камин. В Азкабане всё время было холодно. Они держались вместе, но это не помогало. Каково сейчас тем, кто там остался?
Пока приговор не был вынесен, они имели право передвигаться по своему крылу. Выходить из одной камеры, заходить в соседнюю... Теснее всего было именно у них. Трое Малфоев, двое Гойлов, Крэбб. Они еле помещались там, но никто и не помыслил бы перейти к соседям.
Драко пришлось туго. Родители цеплялись за него, будто он был порт-ключом в Аргентину. Он послушно сидел рядом, держал их за руки, спал между ними, положив голову Люциусу на грудь. Кажется, они никогда не были так близки.
Было, было. Это всё было. Прошло.
Теперь Драко пишет домой каждый день. Находит слов на пару футов. Люциус отвечает и того подробней.
Отцу Грега письма не нужны. Он знает, что с сыном всё в порядке.
Раньше, чем через год, они не увидятся. Потом, может быть, ближайшим родичам начнут разрешать свидания.
Малфоев вытягивали все. И те, кто не хотел, тоже. Показания давали Поттер, Грейнджер, Уизли, Флитвик, Макгонагалл... По крайней мере половина из них хотела, чтобы Малфои сели навсегда. Но они вышли, забрав с собой всех, кого могли.
Грег помнил глаза Люциуса, когда их освобождали в зале суда.
Он даже не смог обнять Ланса Гойла и Винса Крэбба-старшего. Не при всех же. Они прощались только взглядами.
Навсегда.
Нет ничего более мерзкого, чем это слово.
Они прощались, а Грег знал: Люциусу сейчас больнее, чем ему самому. Потому что он, Грег, теряет отца, а Малфой расстаётся с Гойлом.
Когда они вышли из зала суда и аппарировали в Малфой-мэнор, Драко и Грег одновременно, не сговариваясь, взяли Люциуса за руки. Наверное, этого не надо было делать. Лорду Малфою неприятно, когда кто-то знает, как ему плохо. Но, кажется, ему стало немного легче.
А может, он сделал вид. Чтобы легче стало им.
В жизни Грега было слишком много «навсегда». Мать, отец, Винс... Ещё одного он не хотел.
Крэббу-старшему так ничего и не сказали. Люциус был непривычно краток: «Прости. Не сберегли. Драко не смог его вытащить». Грег смолчал. А его Малфой опустил белобрысую голову и сказал: «Прости, дядя Винс. Я не смог». В том, как они брали на себя вину Крэбба, было что-то неправильное, но Гойл твёрдо решил делать, как они говорят. В конце концов, дядя Винс действительно не заслужил этой боли – знать, что сын умер предателем. Он-то остался верен. А род всё равно погибнет: других Крэббов нет. Так какая разница, узнает ли пожизненный узник Азкабана, что его приговор был предопределён сыном за пять минут до смерти?
Грег аккуратно убрал на место учебник. Подумал. Поскладывал учебники Малфоя. В его тумбочку Гойл не лазил, там с третьего курса жила Цыпа, она кусалась. Но повытаскивать книжки из-под кровати, из-под подушки и из-под брошенной вчера вечером на пол рубашки, сложить их стопкой и бросить рубашку в корзину для грязной одежды можно было без вреда для здоровья. Эльфы сейчас этим не занимались: им поручили какой-то особенный ремонт в кабинетах. Грег невесело улыбнулся. Цыпу Драко завёл, чтобы Винс ел поменьше сладкого. Это называлось «месячники борьбы с обжорством в восьмой спальне». Впрочем, завёл-то он её потому, что Хагрид стал преподавателем. Но вот в тумбочку засунул и завязывать не стал именно для того, чтобы из присылаемых из дому килограммов конфет ему доставалось хоть немного.
Сам Грег, конечно, тоже ел будь здоров, но он трансер. А Винс просто любил конфеты. И поэтому начиная с третьего курса вечно ходил с покусанными руками. Цыпа, она же «Чудовищная Книга о Чудовищах», признавала только Драко. Он мог лазить в тумбочку сколько угодно, лишь бы не забывал её погладить по корешку. Цыпа тогда утробно урчала. Всех остальных она кусала.
На кровати Монтегю валялась записка от Сью. «Люблю, скучаю, приходи...» Куда миссис Монтегю звала мужа, было не разобрать: часть пергамента прикрывала подушка. Да Грега и не интересовали места их свиданий. Безопасностью Ала он не занимался.
Кровать Винса была аккуратно застелена.
На неё никто не садился, только иногда то один, то другой рассеянно проводил рукой по одеялу.
Навсегда, навсегда...
Что же делать?


Похоже, это стало новой традицией Зловещего Префекта Малфоя: сторожить у двери, за которой время от времени раздаётся скулёж и повизгивание. Гриффиндор и Равенкло, смельчаки и умники, подумать только! Не удосужились осмотреть коридор, герои войны несчастные! Орденоносцы, вы только представьте! Немудрено, что Снейп выяснил, где находится их пресловутое Надпотолочье, не успело оно образоваться. Вот у Малфоя и выяснил.
А тут, за статуей Альберика Гранниона, точнее, за его косматой бородой, поместится два Малфоя. Или один Гойл.
Но как раз Гойлу-то здесь и не место. Посему Драко торчал возле треклятой двери, согнувшись в три погибели и наблюдая за перемещениями гриффиндоро-равенкловской спасательной команды. Небезынтересное в некоторых случаях зрелище, надо признать. Кто б мог подумать: любезный Рон Уизли, мелким бесом рассыпающийся перед Гермионой! Ah, quel tendre amour? l'eau de rose, cuc? la praline...*** У любви, как у Уизли, патлы... и как у Грейнджер, ужасный вид.
Близняшки Патил вслух читали «КосмоВитч». У Драко уши сворачивались в трубочку. Очень хотелось выйти и объяснить, почему описанные там способы приворота вызовут у «юношей из древнейших и благороднейших магических родов» в лучшем случае чесотку. Вроде бы, Падма сдавала зельеварение, и даже, помнится, сдала, почему же не сопоставит?
Подбежала Ли Су – ещё одна полукровка из Равенкло. Драко поморщился: развели тут... Нет, не так. Хогвартс всегда служил источником знаний для тех, кто желает учиться, независимо от цвета кожи, степени чистоты крови и наличия мозгов в голове. Да, вот это правильно. Выспренно, по делу – и соответствует нынешней политике. В том числе, политике рода.
О чём они там?.. «Уже идут» - мило! Похоже, замечательная система охраны имени Армии Дамблдора в очередной раз дала осечку. Вот кто бы сомневался!
Когда невидимый локоть чувствительно упёрся ему в бок, Малфой даже не удивился. Только прошипел:
- Ты-то что тут делаешь?
- А ты? Подвинься!
Этот Поттер... абсолютно ненормальный тип, вызывающий у Драко приступ... приступ дружелюбия, спокойно, дышим ровно, никакой агрессии, просто Мальчик-Которого-Мало-В-Детстве-Пороли-Ох-Профессор-Как-Же-Вас-Не-Хватает никак не наиграется...
Малфой потеснился, не отводя глаз от начавшегося возле комнаты представления.
Посмотреть было на что. Парвати Патил затравленно озиралась, Ли Су заламывала тонкие пальчики – ах, ну как же мы умеем театрально страдать! Падма прикусила губу и выхватила палочку. Может, Protego сказать... о, спасибо, Поттер.
Парочка выцветших от времени и событий последней весны знамён (на одном всё ещё красовалось наведенное несмываемой краской «Слизерин – крысы подземельные!») превратилась в молельные коврики цветов Гриффиндора и Равенкло. Миленько. И кому молиться будем? Отцам-Основателям, чтобы беду отвели?
Сёстры Патил опустились каждая на свой коврик. Парвати явно старалась не расхохотаться. Падма строго что-то сказала. Ли Су примостилась на подоконник, достала маггловскую записную книжку (ох уж эти полукровки!) и лихорадочно застрочила в ней маггловской же шариковой ручкой.
Парвати забормотала какую-то околесицу на хинди, Падма подхватила. Малфой напрягся: он знал отдельные слова, которые, если верить историческим сплетням, вплетал в свои заклятья Птолемей, но за пару тысячелетий язык явно изменился... Так, «сокровище», «таинство», не понял, опять не понял... Не понял? Это они о чём вообще?
Судя по всему, министерская комиссия тоже мало что понимала. Четверо мужчин и сухопарая ведьма, вышедшие из-за поворота, остановились в растерянности. Ну-ка, кто у нас тут? Мопсус Вермонт, Этельред Краули, Джордж-Уилберт Тьюлип, Фитцпатрик Льюис и Игнация Янгли... Первых трёх при папе и на должность младших клерков в Комитете по опасным существам не пустили бы, а последнюю, так и быть, papá согласились распределить в министерскую совятню. Льюис, вроде, поумнее будет... но Мерлин, сколько же швали последние события подняли наверх!
- Ну и компания, - прошипел Малфой, не удержавшись. Сбоку повозились, затем что-то мягкое и прозрачное накрыло Драко с головой. Тут же обнаружился Поттер, зато окружающий мир на миг подёрнулся туманной дымкой. Ага, вот, стало быть, как используется Смертельная реликвия!
Слизеринец привычно подавил острое чувство зависти. Не нужно. Пусть Поттер носится со своими игрушками. Он, Драко, выжил, и это главное.
Храбрых Малфоев история не знала.
Повтори триста раз – и поверишь...
Комиссия тем временем растерянно оглядывала бьющихся в религиозном экстазе близняшек Патил.
- Деточки... что вы тут делаете? – наконец осведомился высокий, переминающийся с ноги на ногу мистер Краули.
- А? Что? – Парвати, казалось, вышла из транса. Падма продолжала игнорировать действительность.
- Леди и джентльмены, - прозвенел тоненький голосок Ли Су, - пожалуйста, не нужно мешать таинству. Если гимн лингаму не допоют до конца, то великий волк может разгневаться.
Та-ак... Стало быть, Драко не ослышался, данный... ммм... предмет в песнопениях Патил имел место быть. Но что за чушь несёт Ли?
- Простите? – похоже, Малфой не был одинок в своём замешательстве.
Драко покосился на Поттера: глаза больше очков. Приятно осознавать, что не один ты дурак. Вот и Золотой Мальчик в абсолютном шоке.
- Лингам, - терпеливо повторила Ли, - волчий лингам, леди и джентльмены. В юго-восточной Индии это символ плодородия, утешения скорбящих и возрождения.
- И обновления! – воодушевлённо подхватила Парвати. – Мы молимся великому волчьему лингаму, сошедшему с вершин Гималаев, где он сиял в славе своей, указывая путникам дорогу к спасению. Прошу, дайте сестре допеть гимн, восхваляющий великий лингам, и вы сами ощутите прилив живительной энергии, прочищающей чакры, восстанавливающей ауру и приносящей спокойствие и умиротворение, какого не достичь даже трёхдневной медитацией! Слейтесь с нами в священном трепете, воспойте великий лингам, покоритесь Пути Волка – и немедленно благодать снизойдёт на вас и ваших детей! А нет детей – так непременно появятся: волчий лингам способствует этому сверх всякой меры!
Вот это да! Малфой чувствовал, что сейчас захихикает и выдаст всех. Поттер хмурил брови и, похоже, ничего не понимал.
- Они вешают комиссии лапшу всюду, куда дотянутся, Поттер, - прошипел Драко. – Ох, не могу... сделай что-нибудь, я сейчас... о, Мерлин...
Старое доброе Trankvillo**** ненадолго вернуло ощущение реальности. Но совсем ненадолго, ибо в этот момент Парвати продолжила захватывающую дух лекцию о христианских корнях кельтов с юга Англии... пардон, о великом символе плодородия, сошедшем в юго-восточную Индию с вершин Гималаев и прочищающем чакры всем, кого ухватит.
- Наши мудрецы говорят, что когда Шива превратился в волка...
- То есть, никогда, - шёпотом прокомментировал Драко.
- ... его лингам был огромен и внушал всем увидавшим его священный трепет. Он даже волочился по земле – вот как был огромен! И тогда люди сняли одежды и выстелили ими дорогу священному волку. За это их благословили урожаем, детьми, скотом... Земля распустилась, ощутив благодать Шивы!
Угу-угу. Совсем распустилась. Можно сказать, распоясалась. Как сёстры Патил.
Определённо, речь надо хорошенько запомнить и пересказать в Слизерине. Станет анекдотом месяца.
- Что-то я не пойму, - Поттер уже хихикал, но выражение лица всё ещё оставалось озадаченным, - но ведь Лаванда – девчонка!
Игнация Янгли, похоже, думала о том же самом.
- Деточка, всё это крайне интересно, но ведь у мисс Браун нет... эээ...
- Она – волк! – отрезала допевшая свою ахинею Падма. – Наша ли это вина, что волков с лингамами выгнали из Хогвартса? О, пусть они вернутся и увидят, какие почести мы им воздадим! А пока не мешайте нам молиться божеству, сохранившему хотя бы частицу того, великого волка с лингамом! Приди, о приди, Шива-Волк, спустись с Гималаев, освяти эту землю и эту башню!
У кого как, а у Патил башню явно снесло. Давно.
- А вы что здесь делаете, мисс? – очнулся Мопсус Вермонт. Ли Су потупила глазки.
- Я изучаю. Эти верования... они так интересны! Знаете ли вы, что первое изображение волчьего лингама датируется третьим веком до нашей эры? Его вырезал известный факир Брашнупади из Гималаев...
- Такого имени не существует, - кисло заметил Драко. Живот уже болел. Свернувшийся в клубок Поттер начал похрюкивать. Пришлось браться за палочку самому.
- Хорошо, хорошо! – мистер Вермонт явно потерял терпение и веру в стабильную реальность. – Мы сейчас проверим состояние мисс Браун, а затем вы... хм... домолитесь. А пока, юные мисс, прошу покинуть коридор. Пребывание здесь может оказаться опасным.
Сёстры Патил с оскорблёнными лицами свернули молельные коврики и ушли, бормоча что-то о неуважении к священному волчьему лингаму и связанным с ним таинствам. Малфой подозревал, что им просто нужно было всё время болтать, дабы не расхохотаться.
- А теперь – бегом! – вдруг раздался над ухом горячий шёпот. Удивиться Драко не успел: Поттер схватил его за руку и потащил за собой.
За семь хогвартских лет Мальчик-Которому-Дать-Бы-В-Глаз-Но-Это-Противоречит-Имиджу-Дружелюбного-Малфоя изрядно подрос и раздался в плечах. Прошли те времена, когда в мантию-невидимку могло завернуться всё Золотое Трио. Теперь даже вдвоём Малфой и Поттер под одной мантией уместиться не могли: в воздухе то и дело возникали башмаки, локти, чёрная прядь волос... Комиссия стояла к деятельному гриффиндорцу спиной, открывая дверь в комнату Лаванды. Можно было заорать, стукнуть наглеца, наложить что-нибудь ну очень противное... и потерять возможность поучаствовать в авантюре.
Вот так и рождаются безумные приключения безумного Поттера?
И чего хочет Моргаузой проклятый и учебниками Грейнджер ушибленный гриффиндорский герой?
Мопсус и Этельред уже зашли в комнату, за ними последовал Джордж-Уилберт...
- Вперёд! – выдохнул Гарри, выскальзывая из-под мантии. Хороший тычок заставил Драко влететь в дверь, готовую захлопнуться за Игнацией Янгли.
Я тебе это ещё припомню, Поттер!
Чуть позже. А пока – воспользуемся мантией-невидимкой и оглядимся немного.
Ничего себе! Мебели в комнате нет вообще. Камин не растоплен. На голом полу, опутанная серебряными цепями, лежит Лаванда, морда в кучеряшках. Вот она чуть приподняла голову – видно, почуяла запах постороннего. Забеспокоилась. Смельчаки из комиссии, как раз проверявшие цепи, тут же отпрянули. Тьюлип ругнулся негромко, но смачно. Надо же, какие слова знают почтенные волшебники! Вскоре, так и не прикоснувшись больше к оборотню, члены комиссии вышли и, негромко переговариваясь, пошли по коридору. Драко двинулся за ними, стараясь не шуметь и расслышать каждое слово. Впрочем, единственная полезная информация, которую Малфой смог извлечь из беседы, касалась скорее не Лаванды, а дел министерских.
Наконец, волшебники покинули Хогвартс. Драко подумал, что можно было бы просто уйти в мантии Поттера, и потом пусть докажет... Префект хмыкнул и вернулся в коридор, где его ждал Мальчик-Во-Лбу-Которого-Поклонники-Скоро-Проглядят-Дырку. Стянул плащ-невидимку, небрежно протянул владельцу.
- Какого жареного соплохвоста ты меня туда впихнул?
- О чём они говорили, Малфой?
- Поттер, а самому уши позакладывало? Или зазорно лично сходить?
- Ты слизеринец, Малфой. Ты сможешь правильно интерпретировать то, на что я и внимания не обращу. Так о чём они говорили?
А, Мерлин с ним. Этот парень и в самом деле кого хочешь достанет. Драко скорбно вздохнул и пересказал беседу дословно. Поттер тупо на него посмотрел и потребовал:
- Переведи.
- Да нечего переводить! Браун они опасной не считают. То есть считают, конечно, но в таком виде готовы позволить ей тут находиться. Ослаблять бдительность не намерены. Остальное к ней отношения не имеет.
Помолчали.
- Слушай, Поттер, она там что, всё полнолуние сидеть будет?
- Согласно их указаниям – да.
- Там же холодно.
Гриффиндорец ничего не ответил.
- И цепи серебряные.
Поттер пожал плечами.
- Я не понял, вы что, не собираетесь ничего делать?
- Пытались. Сам видишь: не получается.
Драко вздохнул.
- А, ну да, вы же смелые и благородные. Ладно, послушай совет слизеринца...


Грег посмотрел на часы. Без четверти полночь. Слизерин собрался в гостиной, кое-кто уже позёвывал. Выступали Блейз и Ал. Забини изучил майскую подшивку «Пророка» и теперь рассказывал новости, пропущенные азкабанскими сидельцами. Монтегю как очевидец поправлял. Сравнивали правду и «общественное мнение» слизеринцы самостоятельно. Устали все, но спать никто не просился. Про то, что Лаванда оборотень, змеи узнали последними. Больше такое не должно повториться.
Наконец Блейз сказал «Всё». Драко обвёл гостиную взглядом и чуть иронично добавил:
- Заседание объявляется закрытым. Отбой уже был. Кому нужно письменное приглашение в постельку, обращайтесь прямо сейчас, пока я не ушёл спать.
Слизеринцы встрепенулись и потянулись к выходу. Монтегю посмотрел на Грега; тот чуть заметно кивнул.
- Иди, Драко, – Ал зевнул, прикрыв рот рукой, – мы обсудим кое-что по ремонту.
Ушёл. Устал, бедняга. Раньше бы остался, подождал. Грег вздохнул. Совсем загоняли парня.
Гойл и Монтегю были главными по восстановительным работам в Слизерине. Первый знал, с какой стороны надо держать молоток, второй приноровился к физическому труду в маггловской деревне Сью. Собственно, в вопросах ремонта Ал разбирался получше Грега, так что советовались они часто. Их беседы любила слушать Пэнси: как староста, она хотела вникнуть во всё. Впрочем, наверное, «беседа» – слово неподходящее, потому что Гойл обычно ограничивался коротким вопросом, а уж дальше Монтегю разливался соловьём. Но сейчас Паркинсон, отчаянно зевая, отправилась спать. Ал проводил её хитрым взглядом. Грег хмыкнул. Женатик. Теперь всех женить хочет. Ну, или замуж выдать, какая разница.
Спать легли поздно. Драко проворчал сквозь сон нечленораздельно, не просыпаясь, спустил Грега на второй уровень транса, чтобы тот отдохнул за оставшееся от ночи время.
До утра Гойлу снилась Лаванда.
Перед завтраком, как обычно, собрались в гостиной. Слизеринцы уже привыкли приходить сюда и получать задание на день от старост. Но в этот раз разговор начался с другого. Драко попросил всех, чьи родители сохранили неплохое положение в обществе, подойти поближе.
Как всегда, Малфой стал первопроходцем. До него об этом избегали говорить. Слишком быстро всё произошло: те, кто был выше других, вовсе потеряли вес. Слизеринцы даже замерли, не уверенные, что услышали правильно.
Грег первым отошёл в сторону. За ним, опомнившись, потянулись Нотт, Забини, Селвин... Вскоре вокруг Драко образовалось плотное кольцо студентов. До Гойла долетело слово «Браун», и он прислушался к ведущему. Трансеру это было нетрудно.
- ...министерские взяли чересчур много власти. Девчонка не виновата, что её поломал Грейбек, и она не опасна. Мы все это знаем, мы все согласились учиться в одной школе с оборотнем. Но эта так называемая комиссия попросту издевается над Браун, а попечители пальцем о палец не ударят, чтобы ей помочь. Собрались тут садисты-переростки, им нравится заставлять девицу всю неделю провести в серебре, ночью пушистую, днём голую.
Драко держал Грега на коротком поводке, не давая дёрнуться, уйти на более глубокий уровень транса. Теперь Гойл понял смысл слов «железная хватка». Тихий голос шептал в голове успокаивающее: тихо, спокойно, я для того всё это и говорю, чтобы ей помочь, мы обязательно справимся...
- Раз попечители не хотят ничего делать, а Макгонагалл не может, придётся взяться за дело нам. Я прошу вас всех написать домой. Объяснить ситуацию родителям. Пусть закидают министерство возмущёнными письмами. Кто может, пусть даст гневное интервью. Я хочу, чтобы эту... комиссию смешали с грязью. Я очень вас прошу, сделайте это для меня.
Зря старается. Пары фраз хватило бы. Его любят. Тренируется, что ли? Или перестраховывается?..
- Разумеется, другие факультеты тоже не останутся в стороне. Гриффиндорцы пылают благородным гневом, Равенкло с интересом выяснит, можно ли продавить министерство снизу, а хаффлпаффцы считают, что это, в конце концов, невежливо. Сегодня вечером я провожу с наиболее перспективными студентами мастер-класс «Как написать правильное возмущённое воззвание от родителей». Если удастся всё организовать, за пару дней управимся, так что напишите домой поскорее. Надо, чтобы петиции обрушились на этих умников шквалом. Да чего я вас учу, вы всё сами знаете. Хотелось бы, чтобы следующее полнолуние Браун провела в нормальных условиях. Всё. Спасибо, что выслушали.
Не тренируется. И не перестраховывается. Просто в ярости. Должен был выговориться. Это Пэнси может покричать – и легче станет. Малфой уже давно истерик не закатывает: он произносит Речи. Формулирует красиво, складно, будто на первую полосу «Пророка». Представляет, наверное, как произносит обвинительную речь в Визенгамоте.
Да неважно, что он там представляет. Главное, легче становится. Значит, и Грега удержит. Может, успокоит даже.
Стальной поводок между ведущим и трансером натянулся ещё сильнее, резанул по нервам. Удержит.
Жаль, что их родители сейчас не могут вмешаться. Был бы Люциус в силе – мало б никому не показалось. А так действительно придётся всем миром письма писать...
Гойл и сам не заметил, как постепенно успокоился и поверил в то, что всё вот-вот наладится. Ещё пара дней, и Лаванду выпустят из этой жуткой комнаты. Осталось совсем чуть-чуть.
Драко устало смотрел на сателлита, отнимавшего так много сил. Начинался новый день; оставалось только надеяться, что он станет менее сумасшедшим, чем предыдущий.

* Мой дорогой отец! (фр.)
** мать (фр.)
***Ах, какая нежная любовь на розовой водичке, сюси-муси... (фр.)
**** успокаивающее заклятье

Глава 4

Зелье действовало странно; наслушавшись прошлым летом восторгов профессора Люпина (ох, какая же это была радость – повстречать его однажды на заседании Ордена Феникса!), Лаванда считала, что всё должно происходить не так. В облике волка она соображала туго, помнила себя урывками и всё время хотела почесать за ухом, хотя блохам взяться вроде неоткуда. Но съесть никого из друзей, пришедших посидеть с ней, не тянуло, а мелкие неудобства можно и пережить.
Проверяющие заявились, когда Гермиона расчёсывала Лаванду, рассказывая, какие на её морде забавные кудряшки. Спасибо девочкам, они задерживали визитёров ровно столько, сколько понадобилось Грейнджер, чтобы замести следы и удрать. Именно для таких случаев профессор Макгонагалл и начаровала односторонний портал. Им могли пользоваться только те, кто знает, где палочкой стукнуть и какое заклятье сказать. А войти друзья и так могут: «Аллохомору» никто не отменял.
Когда проверяющие зашли, Лаванда едва не заскулила: трое из пятерых пользовались туалетной водой с разными резкими запахами.
Наверное, поэтому она не сразу уловила это.
Да, конечно, именно поэтому. А то, что они пришли сюда, чтобы сделать ей больно и страшно, чтобы унижением отомстить ей за свой собственный страх, не имело ровным счётом никакого значения.
Но всё-таки она почувствовала запах – точнее, запахи. Мантия-невидимка отчётливо пахла Гарри.
Вот только Малфой под мантией пах исключительно Малфоем.
Лаванда дёрнулась, глухо заворчала. Что нужно здесь треклятому слизеринцу? Явился полюбоваться, во что превратил её старый дружок их гнусной семейки? Хотелось рвануться в цепях, напугать его; хотелось ощутить острый запах страха не от этих пятерых, а от белобрысого мерзавца, невидимого под чужой мантией. Но Лаванда сдержалась. Во-первых, серебро и так причиняло боль. Во-вторых, не хватало только, чтобы из-за этого трусливого хорька её выгнали из школы.
Девушка в волчьем обличье мелко дрожала, пока визитёры, раздуваясь от собственной важности, делали вид, будто проверяют, не опасна ли она. Наконец, министерская комиссия ушла. Малфой убрался вместе с ними. Надо будет сказать Гарри, что этот змеёныш нашёл его мантию.
Вернулась Гермиона. Проложила зачарованные тряпицы под цепи, постелила на пол одеяло – Лаванда перебралась на него.
Очень хотелось поговорить. Рассказать про Малфоя в плаще-невидимке. Выспросить, что за чушь несли Патил и можно ли при них вспоминать весь этот бред со смехом, или в такое действительно верят и они могут обидеться. Поделиться, насколько другим видит мир волк. Лаванда даже начала говорить, и только услышав, как из пасти вырывается беспомощный скулёж, сообразила: ничего не выйдет. Гермиона, наверное, решила, что ей больно от серебра, и взялась утешать, гладить по пушистой голове.
За дверью послышался девичий смех. Лаванда принюхалась: снова близняшки Патил. Определённо стоит поговорить с Гермионой... потом. Когда вернётся дар членораздельной речи.
- Смотри, Лаванда: я тебе чай принесла. Твой любимый, с мелиссой. Может, попробуешь?
Грейнджер осторожно налила коричневую, резко пахнущую жидкость в блюдце. Волчица осторожно лизнула... поперхнулась. Кажется, тяжкий вздох вырвался одновременно и у неё, и у Гермионы.
- Ну, извини, я должна была попробовать. Говорят, профессор Люпин и в волчьем облике шоколад любит... любил.
Лаванда тоненько заскулила, потёрлась о своего префекта. Профессора Люпина было жалко. Он мог стать её вожаком. Интересно, в чьей теперь она окажется стае? Грейнджер гладит по голове. Она вожак? Нет, она – префект. Это другое. Так странно: даже у четвероногих девочек есть префект. И староста курса. Очень странно.
Хотя картинки в «КосмоВитч» смотрятся ещё более... нелепо, что ли. Двуногие девушки с двуногими мальчиками, в странной одежде. Делают то, что сама Лаванда в той ипостаси очень любит... любила? – нет, любит. Но совершенно не помнит, почему. И не помнит, почему это сейчас так грустно.
На голову снова опустилась рука. Чешет за ухом. Хорошо!
Умеет Грейнджер делать хорошо волкам. Интересно, почему с двуногими ей везёт не так?


Ли Джордан задумчиво глядел на разглагольствующего Малфоя. Экий гусь, а? Семья потеряла, считай, изрядный кусок влияния; по количеству приводов Люциус Малфой сравнялся с дядей Вашингтоном Джорданом, а побегом из тюряги не мог похвастаться даже па... И всё равно у Драко волосок к волоску, ногти ухоженные – словно и не вкалывает, как другие. А может... не, вкалывает. Ли видел сам.
Ещё и других поучает, змеёныш белобрысый!
В основном на «саммит по спасению Лаванды Браун» пришли дети из чистокровных магических семейств. В сторонке приютилась лихорадочно что-то строчившая Грейнджер. Ну, она сила сама по себе. Опа, даже Поттер здесь! Надо ему подсказать, что кеды выставлять из-под мантии-невидимки... как это по-малфоевски... не комильфо. Ли оторвал кусок пергамента, пожевал, скатал шарик. Запустил им в одиноко торчащую ногу. Нога убралась. Вот и отлично, братишка. Нечего позорить факультет. Однажды эта беспечность, помнится, обернулась для тебя сломанным носом. Все тогда Малфоя бранили – а что Малфой? Ну, паскудник, конечно. Но ежели б Малфой гриффиндорцам попался, так что, ушёл бы с той же причёской, с какой вошёл?
Сам Ли Джордан припёрся на лекцию без приглашения, просто из любопытства. И сейчас, слушая белобрысую глисту (ну глиста ж и есть – длиннющий и тощий, будто его Крэбб с Гойлом каждый день растягивали, как короткие джинсы), соображал, может ли негр из плохого даже по маггловским меркам района повлиять на министерскую политику. Лекция Малфоя касалась других... хм... аспектов, но вдруг?
- Главное – массовость и хотя бы приблизительная однотипность протестов, – вещал Драко. – Нужно создать впечатление, будто родители делают это организованно. То есть, встречались, обсуждали проблему. Организованных протестов министерские боятся...
Народу хорошо, они что-то в извилистых малфоевских выкладках понимают. Вон, Грейнджер кивает с умным лицом. А Ли ни к чему делать умное лицо, все знают, что он – братишка из негритянских кварталов, магглорожденная образина, у которой папашка сидит, старший брат сидит, а средний – Пайк – вот перед самым отъездом Ли вышел, отметить толком не успели. Да и младшенький туда же; хорошо хоть сёстры нормальные, ни травки, ни проституции. Мам их в железных рукавицах держит. И правильно.
А может, не знают? Откуда бы они вынюхали эти подробности, если сам Ли не кололся? Про его семейство в «Ежедневном пророке» не пишут. Да и для обычных «Криминальных хроник» делишки Джорданов мелковаты.
Ли поначалу сам не знал, насколько его овзрослила чёртова война. Выяснил, когда приехал домой: мама Дрю начала всерьёз с ним советоваться, даже когда уезжал в Хогвартс, пару раз одёрнула Пайка: «Ли сам разберётся, не маленький уже». Мужики в наколках, на которых он голопузым чертёнком смотрел чуть ли не с обожанием, здоровались, предлагали покурить, заводили неспешные беседы о житье-бытье. «Серьёзный парень», - однажды услыхал он. И с кривоватой усмешкой согласился про себя: ага, серьёзный. Видел смерть, она тоже глядела на него в прорези серебряных масок. Разошлись при своих.
Некстати вспомнилась та драка. УпСов было пятеро; ребят из «ПоттерРадио» - трое; затем с улицы примчался Люпин. Это и спасло. Это – и умение Джордана драться в тесных каморках, когда не помахаешь волшебной палочкой: один из Упивающихся второму чуть глаз не выбил. Смотреть в Омуте Памяти – обхохочешься, наверное. В ход шли колени, локти, подлые удары головой, кому-то Ли заехал палочкой в кадык. До сих пор непонятно, как она, родимая, целой осталась. Целостностью чужого кадыка Джордан не интересовался.
Прорвались, ага. Но Ремус – монстр. До сих пор как вспомнишь, так сердце заноет...
Малфой всё разорялся. Ли прислушался: на сей раз речь шла о правильном оформлении и отсутствии грамматических ошибок. Они, дескать, существенно снижают значимость текста в глазах власть имущих. Паркинсон фыркнула, совершенно отчётливо покосилась на него, Джордана, предложила составить несколько текстов – «и облегчённый вариант для малограмотных, чтоб все слова не длиннее шести букв». Драко поморщился, Ли проигнорировал. В первый раз, что ли...
С Паркинсон всё было понятно – истории про барышню и хулигана хорошо заканчиваются только в кино. Ну, люблю, ну, жениться хочу... ну, вообще только её и хочу... и что? Пора бы уже привыкнуть, взрослый человек, диплом, вон, скоро. Вот-вот, парень, думай о дипломе, а для ночных визитов сгодится та равенкловка... как бишь её? Матильда? Брунгильда? Хильда? Чёрт, вечно из памяти выскальзывает!
А классно он, Джордан, тогда на пятом курсе Паркинсон лилию подарил! До сих пор улыбаться хочется, когда вспоминает. Ночь, Чёрное озеро, тритоны с их кальмаром драными трезубцами – и он, Ли, великий рыцарь, плывёт исполнять желание Прекрасной Дамы... Ну, а то, что смелый рыцарь не того цвета, а дама вообще высказала это желание так, капризничая, не столь важно. И неделя лазарета – пустяки. Главное – Пэнси понравилось. Ли сам видел, как удивлённо округлились глаза слизеринки, как она засмеялась радостно, как иззавидовались другие девицы за зелёным столом. И что Паркинсон никогда не узнает, кто ей лилию приволок – тоже фигня. Хотя и обидно.
Пэнси, небось, на следующий день этот цветуёчек выкинула – лилии вянут быстро. Но память осталась. По крайней мере, Джордан на это очень рассчитывал.
На что ещё рассчитывать в подобном случае?
Гермиона, кстати, поинтересовалась вскользь: не полезет ли он нынче повторять двухлетней давности подвиг? Ли старательно состроил физиономию хорошего парня и ответил: «Ну что ты, Грейнджер? Я ведь уже взрослый!» Поверила. Кстати, врать и не пришлось: какой дурак полезет в Чёрное озеро за лилиями летом, если они зацветают в конце сентября? Грейнджер иногда такая смешная...
- Если в шапке написать, куда и сколько послано копий заявления, министерские занервничают и среагируют хоть как-то...
Ладно, допустим, Ли надавит на маму Дрю и даже выпросит у неё чёртово письмо. Причём написанное по образцу. Вообще-то мам не сильно интересовалась делами «этих белых шишек на ровном месте, мешающих порядочным неграм...» Белые шишки каждый раз мешали чему-то или кому-то, путались под ногами и всячески издевались над несчастными чернокожими. Истории в изложении мам получались захватывающими. Народ любил послушать маму Дрю. И даже иногда верил.
Итак, допустим. Толку? Глупая маггла поучает квалифицированных волшебников, как им работать. Проще уж самому написать – он, Ли, герой войны, причём уже семь месяцев как совершеннолетний. Орденом Мерлина третьей степени можно потрясти, авось чего-нибудь и вытрясешь... А это идея. Определённо, идея.
Малфой завершил лекцию и теперь отвечал на вопросы благодарной аудитории, а Джордан тихонько сидел на «курсах повышения квалификации для особо борзых» и складывал два и два. С кем он там, говорите, знаком? Для начала с исполняющим обязанности министра Кингсли Шеклболтом. Отлично, ему напишем первому. А после – Джорджу Уизли. Сам по себе Джордж ничего в управлении магической Англией не значит, но он точно пойдёт к Перси, а Перси нынче имеет вес. И Персиваль Уизли сделает всё, что скажет ему этот брат.
Сейчас – сделает.
Плюс, Билли Уизли. Грейбека он не понаслышке знает, можно сказать, близко знаком, так что проблему понять должен. Рон хоть и не пришёл, но Гермиона его наверняка убедит родителям написать. Артур Уизли, конечно, хорошо, но с ребятами из отдела по контролю за опасными существами лучше знаком Перси, через него и действовать.
А вы говорите – влиятельная родня, семейные связи... Да кого видишь – тому и надо писать, авось сработает. А если выйдет – то не писать, а лично перетереть. Для надёжности.


Лаванда стояла перед зеркалом и смотрела на себя. Похудевшая, с тёмными кругами под глазами, она казалась себе дурнушкой, и странное ощущение, что это уже не изменится, не оставляло её. По всему телу кровили следы от цепей, снятых только после захода луны. Мадам Помфри дала мазь и сказала, к завтрашнему утру пройдёт, но пока Лаванда морщилась при каждом движении.
Это было ужасно. Самое плохое, что когда-то случалось с ней. Дикая, выворачивающая боль при превращении, страх, внушаемый серебром, унижение, когда приходили эти... А ещё дурные волчьи мозги, не дававшие ей почувствовать себя человеком – или хотя бы и человеком тоже.
Неуверенно передвигаясь на двух ногах – впрочем, на четырёх она не была грациознее – Лаванда отправилась в Большой Зал.
Шум ударил по нервам. Чуть пошатываясь, девушка добралась до своего места, села и, не сдержавшись, закрыла уши руками. Что-то сказала Парвати, но Лаванда только покачала головой.
Какое-то время гриффиндорка так и сидела, привыкая к гомону Большого Зала. Потом начала завтракать. Еда казалась безвкусной и странной. Хотелось мяса, но в Хогвартсе подавали лёгкие завтраки.
Куда девалась прежняя Браун? Где восторженный шёпот, где поклонники, готовые уступить место даже безо всякого требования? Подумаешь – мест за столом нынче, хоть укладывайся на лавки! Тот же Финниган раньше вскочил бы первым... да и Рональд Уизли тоже, если честно! Поттер – тот вряд ли, но он всегда отличался странными вкусами... кстати, о Поттере.
Лаванда нашла глазами Гарри и, увидев, что он уже поел и собирается уходить, быстро поднялась из-за стола.
- Привет, – сказала, подойдя. – С тобой можно поговорить?
- Да, конечно, – Гарри, кажется, слегка растерялся. – Мы очень рады, что ты вернулась, Лаванда, ты в порядке?
Разумеется, он видел, что ни о каком «в порядке» речи идти не может. Но она улыбнулась и сказала:
- У меня всё хорошо, спасибо. А вот у тебя, кажется, проблемы. Малфой стащил твой плащ-невидимку. Он был у меня... в самом начале недели.
Гарри отвёл глаза.
- Я знаю, Лаванда. Это я... его попросил.
- Что?
- Я хотел узнать... ну, о чём они там будут говорить, ну те, из комиссии. Малфой же слизеринец, он соображает в их недомолвках.
- Гарри, ты что? – Браун не верила собственным ушам. Гарри Поттер её предал? Её, гриффиндорку, сокурсницу, соратницу?!
Мир летел к соплохвостам, а тупой очкарик не желал этого видеть, всё бубнил и бубнил:
- Лаванда, это для твоего же блага делалось. Для тебя, понимаешь? Мы беспокоились, что они могут решить, что тебя надо убрать из школы, я хотел знать заранее их планы, а теперь Малфой придумал, как тебе помочь и...
Достаточно. С неё достаточно, слышите? Слышите, вы все?!!
Надо попробовать объяснить, нужно найти слова, быть спокойнее...
- Гарри, я поверить не могу! Ты знал, что мне там плохо, что меня держат в цепях, что это унизительно, наконец, и отправил туда Малфоя?! Помочь хотел, говоришь? А ты меня спросил, нужна ли мне эта помощь? – Она уже кричала, на них оборачивались идущие на занятия студенты, но сил остановиться не было. Кажется, вся страшная неделя выплёскивалась из неё, как густая дурная кровь. Фенрир Грейбек, будь проклято твоё посмертие, ты победил! – Почему меня никто ни о чём не спрашивает? Даже когда решали, оставить ли меня в Хогвартсе, – ведь никто не поинтересовался, что я об этом думаю! Всем было безразлично, всё решили за меня! Но я не думала, что мои друзья докатятся до такого. Ты тоже думаешь, что я животное, с которым нет нужды считаться? Думаешь, вижу! Да что же это такое, или шарахаются в ужасе, или смотрят, как на пустое место! И ты это называешь дружбой?
Наконец прорвались слёзы, горло перехватило, и Лаванда убежала, оставив Гарри стоять в растерянности. Ничего, с его непробиваемой уверенностью в собственной правоте он быстро оправится. Это ей, Лаванде Браун, плохо, а с Поттера всё скатится, как с гуся вода, проверено! Ему что предательство, что убийство...
Погоди, Лаванда, так нельзя. Ты неправа.
Нет, права, кричал внутри кто-то страшный и растрёпанный. Я права, потому что они не видят, не хотят видеть, не хотят понять! Зачем им? Закончится лето, они разъедутся, начнут новую жизнь... А её, Лаванду, будут иногда вспоминать, как в своё время профессора Люпина вспоминали. Где они были все, когда профессор Люпин голодал? Когда мотался по оборотням, уговаривая их не присоединяться к Сами-Знаете-Кому; когда мёрз и выл на Луну? Где вы были, хвалёные гриффиндорские друзья?
Там же, где будете, когда плохо станет Лаванде Браун.
Занятия должны были вот-вот начаться, поэтому она поплакала чуток, вытерла глаза и побежала на трансфигурацию. Пропустила неделю, ещё и опаздывать не хотелось.
Забини притормозил у лестницы, пропуская её вперёд. Кивнул, сказал: «Привет». Лаванда не ответила, только раздражение снова всколыхнулось в груди. С чего вдруг слизеринскому старосте с ней любезничать? Небось, за спиной оставлять не хочет. Все слизеринцы такие – притворяются хорошими, а затем бьют в спину. И других такими же считают. А я вот пройду вперёд, и что ты мне сделаешь, змеёныш, я же слышу каждое твоё движение!
У дверей кабинета трансфигурации стоял Гойл и пялился на неё. Злость накатила с новой силой, и Лаванда не выдержала.
- Малфою своему скажи, чтобы отстал от меня, и тебя следить не подсылал. Может, Гарри ему и верит, а я и не подумаю. Дай пройти, – разъярённая гриффиндорка двинула Гойла плечом и, едва сдерживая слёзы, прошла в класс. Позади Тео Нотт буркнул что-то о спасении Грега от разошедшихся гриффиндорок. Малфойский он прихвостень, этот Нотт! Ничем не лучше Забини с Гойлом. Да пошли они все соплохвостам под сопло!
Или под хвост?
Вопрос слегка успокоил, но ненадолго. На уроке было ужасно. Запах страха нёсся со всех сторон, окутывал Браун, словно дрянные духи. За её спиной перешёптывались – разумеется, о ней, о чём же ещё? А стоит повернуть голову, или вслушаться, так сразу находят другие темы. И откуда знают? Неужели настолько заметно? От Макгонагалл пахло раздражением – ну конечно, она же кошка. Лаванду душили слёзы.
Теперь так будет всегда. Большой Зал, где от неё шарахаются, занятия, где на неё показывают пальцами, и ежемесячная пытка, на которую приходят полюбоваться сморчки из министерства. Интересно, мама тоже станет шарахаться? И Жиля научит? Да скорее всего. Письма из дома пропахли страхом. Ещё, небось, министерские комиссии начнут вызывать свои же родные. Каждое полнолуние...
А может, прекратить одним махом? Зачем ей такая жизнь? Что она забыла в мире, где больше нет романтических свиданий, искренних подруг, справедливых учителей? Что её здесь держит?
Грейбек, ты победил, гнусный оборотень, ты победил...
Ну и подавись этой победой!
Лаванде было уже всё равно. На смену душевному раздраю пришла чудесная лёгкая отрешённость. По крайней мере, стало понятно, что делать.
Кое-как пережив сдвоенные Чары, на которых не поменялось ровным счётом ничего, только вместо Слизерина о ней судачил Равенкло, Браун решилась.
Астрономическая башня самая высокая в Хогвартсе. С неё открывается шикарный вид, наверное, поэтому именно там чаще всего назначают свидания. Сколько раз сама Лаванда проводила там вечера! Больше никто не зовёт её туда. Ну, ничего, она сходит сама.
Можно даже идти, улыбаясь. Всё решено, Грейбек победил, ну и пускай.
Гриффиндорка отнесла сумку в свою комнату, вытряхнула на кровать, аккуратно разложила все вещи по местам. Поправила причёску. Одёрнула мантию. Приветливо улыбнулась Полной Даме, выходя с факультета. Неторопливо, с безмятежным выражением лица прошла к Астрономической башне. Забралась на самый верх. От слёз заложило нос, но это уже было не важно. Глубоко вздохнув, Лаванда вышла из окна.


Проблема людей в том, что они не растения. Невилл Лонгботтом знал это совершенно точно.
Растения не воюют за идеи – только за место под солнцем. У растений нет желания покрасоваться перед девушкой в самый неподходящий момент. Деревьям нет нужды знать, какой они ценный ингредиент и в каких настойках следует использовать их кору, а в каких – плоды. Даже дьявольским силкам безразлично, что в соседней теплице куда красивее дверь.
Стоит ли удивляться, что Лонгботтом предпочитал всем наукам гербологию, а всем представителям Homo sapiens, независимо от возраста и пола, – растение семейства Mimbulaceae. Хотя нет, насчёт всех людей он погорячился. Вот профессор Спраут... о, профессор Спраут! Она всё видит! Она... да. Но у остальных явные проблемы.
Вот чего Невилл искренне не понимал – так это стремления сокурсников и соучеников обращаться за разрешением проблем к нему, Лонгботтому.
Ну хорошо, он руководил Надпотолочьем. Просто потому, что Гарри шлялся невесть где, и... в общем, кто-то же был должен проследить за порядком. И никакой он, Невилл, не лидер. Придумывают всякие глупости, а потом старательно делают вид, будто это правда. И разыгрывают друг друга, а затем в розыгрыши верят, даже смешно. Он вовсе не герой и ни в коем случае не «прирождённый руководитель», просто... так вышло, понимаете? Такое могло случиться с каждым!
Конечно, говорили однокурсники и улыбались, продолжая принимать всерьёз глупые выдумки и не желая слушать голос разума.
А затем Невилла поставили старостой Гриффиндора, и он потерял веру в человечество. Когда Малфой – вы вдумайтесь, Драко Малфой! – отсылает ему провинившихся гриффиндорцев для назначения им наказания... «Я всецело доверяю твоей объективности, Лонгботтом!» Паршивец слизеринский, вот он кто, этот Малфой!
Наказать, конечно, пришлось, потому что виноваты ребята были по самое не балуйся. Но загадочная улыбка Драко не давала Лонгботтому покоя целых два дня, пока новоназначенный гриффиндорский староста попросту не выкинул её из головы. Такое получалось часто во времена, когда его дружески-насмешливо называли «господин Верхний директор». В отличие от директора подземельного. От профессора Снейпа.
Да, тогда многое пришлось забывать. Не помнить о стеснительности, очистить мысли от воспоминаний о собственной неуклюжести, держать в голове только важное и нужное – запасы продуктов, графики патрулей, количество УпСов в Хогсмиде и их распределение по территории... Лекции по гербологии, которые он, Невилл, читал всем курсам, с первого по седьмой, едва находилось время. Трансфигурацию взял на себя Терри Бут, уход за магическими животными, теоретический аспект, рассказывала Ханна Эббот, чары тянули на себе равенкловцы по очереди. ЗОТИ осваивали на практике.
Всё это в прошлом. Можно расти и зеленеть, то есть, ночевать в теплицах, сортировать удобрения и выхаживать пострадавшую во время битвы за Хогвартс Mimbulus Mimbletonia. И забывать.
Почему люди не видят, насколько это здорово – забывать? Невилл даже забыл со всеми этими проблемами, как сильно он боится профессора Снейпа. Некогда было бояться. И когда Снейп умер и выяснилось, что он шпион профессора Дамблдора, страх не вернулся. Ему на смену пришла искренняя скорбь. Наверное, не такой уж плохой человек был Снейп, наверное, это он, Невилл, чего-то в зельеваре не разглядел...
Увы. Люди не видят пользы в забвении. Им по-прежнему нужен тот, выдуманный Лонгботтом, нагло подменивший настоящего. Им нужен крутой Невилл – убийца живого хоркрукса; господин Директор Надпотолочья. А желания самого Невилла – этого, настоящего – не волнуют никого.
Вот бежит Блейз Забини. Опять, наверное, Гриффиндор подрался со Слизерином. Этот пятый курс – вечное наказание...
- Лонгботтом, беда! Похоже, Браун пыталась спрыгнуть с Астрономической.
Часы щёлкнули. Ненужное было забыто, нужное властно заняло положенное место в голове.
Невилл Лонгботтом резко поднял голову. Парой движений очистил руки от земли. Спросил:
- Где она?
- Да на Астрономической же! Там Гойл...
- Расскажешь по дороге. Бежим!


Лаванда пролетела всего этаж, как вдруг что-то резко дёрнуло её – взорвалось болью плечо, – подтянуло и втащило в одно из окон башни.
Там, на твёрдом каменном подоконнике, её догнал страх. Липкий, невыносимый, животный страх смерти, наверное, ещё один подарочек от Фенрира, ведь не может человек бояться так сильно. Лаванду затрясло, она покачнулась, испугалась, что сейчас вывалится, и судорожно ухватилась за то большое и тёплое, которое поймало её. Большое и тёплое, кажется, поняло, потому что оттащило от окна и успокаивающе что-то заурчало. У большого и тёплого был густой бас, а само оно казалось сильным и надёжным. Поняв это, Лаванда разревелась в голос.
Её закачивали, гладили по голове. Изредка говорили что-то, она, захлёбывающаяся рыданиями, не разбирала слов. Выплакав всё, что в ней было, Лаванда понемногу успокоилась. Нос, правда, всё ещё предательски хлюпал, но это такие пустяки. Она жива, она ещё будет ходить, даже танцевать, наверное. Ну найдутся же на свете смельчаки?
Лаванда проморгалась. Её обнимал Гойл.
Попыталась отпрянуть, он не дал. Посмотрел на неё вопросительно:
- Ты чего, Браун?
- Это ты чего, Гойл? Ты следишь за мной, что ли? – голос предательски срывался, слишком недавно она плакала. Не хотелось ни с кем сейчас выяснять отношения, но это Гойл, не какой-нибудь Уизли, который просто так мог спасти... – Что вам надо от меня?
Кстати, а ведь он её спас. Может, спасибо сказать? Неудобно как-то.
- Да ничего... не надо, Браун, – Гойл ронял слова медленно и тяжело, будто камни. – Я не слежу. Просто... ты была... такая... Я решил, надо... присмотреть.
Лаванда чувствовала себя полной идиоткой. Гойл, кажется, тоже.
Присмотреть за ней... она что, настолько плоха? Рука сама дёрнулась проверить причёску. Ох, растрёпанная вся... Внезапно Браун осознала, что она делает, и главное – после чего.
Интересно, Гойл понял, что она... ммм... не случайно пролетала по своим делам? Летучих волков не бывает. И даже анимаги в человеческой форме обычно не порхают.
- Я... ну... извини, Гойл... я тут мимо... – смех наконец-то вырвался, и Лаванда затряслась, методично стуча головой в большое тёплое плечо. Слизеринец тут же перехватил её поудобнее и принялся закачивать, время от времени неуверенно приговаривая что-то вроде: «Всё будет хорошо». Глупые слова, но девушка сейчас отчаянно в них нуждалась, повторяла их, будто заклинание – «всёбудетхорошовсёбудетхорошовсёбудетвсёбудет...» Непременно будет. Всё. И, наверное, даже хорошо. Если получится.
Слёзы снова пробили дорогу, но это были уже другие слёзы. Она не одна. С ней рядом большой и тёплый парень, если зажмуриться, можно представить, что она на свидании... с Гойлом? Ох.
Но слёзы всё не унимались, а вместе с ними пришли слова.
О том, как она сожалеет. О Фенрире Сивом, о нависшей над ней оскаленной пасти, о рычании и боли. О ночах одиночества, метании по кровати, горьком вкусе зелья, о том, каково это – быть человеком, и каково – не быть... О запахах, словах, кучеряшках на морде, глупом Гойле, торчащем в проходе, страхе своём и страхе чужом...
Гойл слушал. Лаванда могла разглядеть только кусок его мантии. Так непривычно выплакиваться, когда у тебя перед носом зелёное на чёрном и значок со змеёй... Какое у парня сейчас выражение лица, неясно, но молчание Браун вполне устраивало. Может, слизеринец и не понимал ни словечка, но он сочувствовал... или делал вид, будто сочувствует, какая, в сущности, разница, если он рядом, большой, тёплый, и только что прервал её самую плохую авантюру? Да никакой разницы. Можно говорить дальше. И даже хорошо, что он не отвечает, только кивает и закачивает. И от него не пахнет страхом. Совсем. Только беспокойством. Но, наверное, любой бы беспокоился, если бы прямо на него с Астрономической башни свалилась дура в кудряшках и начала изливать ему душу.
Она говорила, как страшно и больно, когда совсем одна, и только тогда он изумлённо переспросил: «Одна? Ты?». Она часто закивала и, давясь слезами, жаловалась, что Парвати уходит к сестре, Гермиона занята, а остальные девчонки её боятся.
- А парни? – спросил глупый Гойл, и Лаванда горько рассмеялась. Да, раньше вокруг неё было не протолкнуться от поклонников, но теперь совсем другое дело, теперь она не девушка, а опасное существо, и целоваться с ней неразумно, поэтому никто не зовёт её на свидания, чтобы не попасть в неловкое положение.
- Глупые, – сказал Гойл, презрительно фыркнув, и прижал её к себе, продолжая закачивать, а она ткнулась носом ему в подбородок и замолчала, почувствовав, как под губами бьётся жилка. Он не просто дурной, как флоббер-червь, этот Гойл. Он сумасшедший. Подставляет горло оборотню, после полнолуния ещё не до конца пришедшему в себя.
- Не боишься, что укушу? – спросила прямо в шею.
Слизеринец помотал головой. Подумал. Сказал:
- Ты что, соплохвост какой? Люди не кусаются.
- Оборотни кусаются, – возразила Лаванда скорее из вредности, чем от желания поспорить.
- Ну, это... они ж в полнолуние... если без зелья... Они ж себя не помнят. Они звери тогда. А ты человек.
Ей казалось, что Гойл говорит через силу, будто на экзамене. После каждой фразы он останавливался, словно раздумывая, сказать ли следующую.
Отвечать Лаванда не стала. Сопела ему в шею и грелась. Он горячий был, Гойл. Горячий и смешной. И совсем не боялся. О чём Лаванда ему незамедлительно и поведала.
- А чего тебя бояться? – кажется, искренне изумился Гойл. Опять подумал. – Ну да, горячий. Помру, буду холодный.
Лаванда снова захихикала. А потом, сверкнув глазами, ехидно сообщила:
- Не боишься, значит... Тогда давай ещё встретимся? Тут же. Завтра. После занятий и работы – скажем, в восемь!
Сказала – и заныло в груди. Девушка вдруг остро почувствовала: сейчас откажет. Почему-то стало обидно. Гойл даже руки опустил, лицо приняло обычное туповатое выражение. Обида захлестнула с головой.
- Успокойся, я не настаиваю. Если не хочешь...
- Хочу, – выпалил парень. Именно выпалил, явно не думая. Затем смутился, добавил: - Ну... ты... не передумаешь?
- Я? Смотри сам не передумай!
- Не, - Гойл для убедительности даже головой помотал. Браун снова захихикала. Вспомнилось, как слизеринец вот так же убеждал профессора Макгонагалл на трансфигурации. Что он там тогда отрицал? А, и не вспомнить уже. Да и неважно это. Солнце светит... ой, уже не светит. Но деревья ещё зелёные, трава ещё шелестит, а у неё, Лаванды, завтра свидание! Настоящее свидание, почти романтическое!
Как назло, именно в этот момент сквозь насморк пробился ещё один знакомый запах. И снова – мерзкий хорёк! Фу!
- Только выстирай мантию, хорошо? От тебя сильно пахнет Малфоем, не люблю. Договорились?
Парень неуверенно кивнул. Хотел что-то сказать, но смолчал и кивнул ещё раз. Видимо, на всякий случай.
Озорно чмокнув Гойла в щёчку, гриффиндорка побежала вниз. И на выходе из Астрономической башни столкнулась с делегацией старост. Невилл, Гермиона, Малфой и Забини. О, и Паркинсон, вон, выглядывает из-за спин мальчишек!
- Паркинсон, а тебе идёт заколка! Настоящие изумруды? Впрочем, неважно, всё равно идёт! – Лаванда полетела дальше, игнорируя растерянную реплику слизеринской старосты: «А у меня фальшивых нет, Браун».
Кажется, парни за её спиной недоумённо зашептались. Кажется, Малфой предложил расспросить Гойла. Кажется, гриффиндорцы отнеслись к этому скептически. Лаванда хихикнула: она их понимала.
Вернувшись в свою комнату, девушка порылась в тумбочке. Ага, вот он, заветный ежедневник! Расписание свиданий, небольшие пометки вроде «надеть под мантию голубое, Терри будет приятно», или «Рончик очень любит шоколадных лягушек!» На миг накатила тоска. Как давно... Лаванда строго себя одёрнула. Жизнь продолжается. Жизнь удивительна. Вот завтра свидание с Гойлом – ну не удивительно ли?
Похоже, о таком кавалере лучше подружкам не рассказывать...
А ну, встряхнись, Браун! Посмотри на дело иначе. Разве ты не красива – ну, кроме полнолуния, и когда причёсанная, естественно. Твоя красота по-прежнему с тобой, а если что-то не так, то косметика придумана специально для подобных случаев! Разве ты не вскружишь голову Гойлу?
Ха!
Обмакнув перо в чернильницу, Лаванда вывела в ежедневнике:
«1. Узнать, как зовут Гойла.
2. Удивить его завтра, назвав по имени.
3. Посмотреть, какая пудра подойдёт к случаю. Обычная, похоже, не годится».
Жизнь определённо налаживалась.

Глава 5

Грег сидел с мечтательным видом и не думал ровным счётом ни о чём, просто балдел, когда в прекрасную окружающую действительность вломился Драко и потребовал объяснений. Трансер лениво улыбнулся, вяло мотнул головой и предоставил ведущему самому копаться в его голове и разбираться в подробностях. Он же пребывал в состоянии полнейшего, незамутнённого счастья.
- Ого! – сказал Драко.
Гойл продолжал глупо улыбаться.
- Ничего себе! – сказал Драко.
Из окна тянуло прохладцей. Пахло пылью, свежей краской и Малфоем. Хорошо.
- Вот это да! – сказал Драко. – Так прямо и позвала на свидание?
- Ага. И это... Она меня поцеловала! – не стирая с лица блаженную улыбку, Грег ткнул пальцем: - Вот сюда!
Кажется, ведущий не оценил. Не понял, почему Гойл, давно уж и целованный, и не только, в полном восторге из-за того, что его чмокнули в щёку.
Сразу видно, что не влюблён.
Смешной.
Ну, подожди, Драко, влюбишься... От меньшего козлом запрыгаешь.
А, что ему объяснять. К Монтегю надо пойти, он поймёт.
Грег неспешно потопал в Слизерин. До него долетали обрывки разговора Малфоя с остальными префектами: «Пыталась покончить с собой... Ты не смейся, он умеет успокаивать, только не спрашивай меня, как... Грейнджер, присмотри за ней, сегодня она на Гойла наткнулась, а завтра останется одна...»
Завтра она одна не останется. Завтра она идёт на свидание с ним.
Завтра.
В спальне был Монтегю. То, что надо.
Улыбается. Похоже, уже знает. Или нет?
- Грег! Как здорово, что ты пришёл. Сделай доброе дело, разомни плечи, – Ал, уже без рубашки, повалился на кровать. – Ох, хорошо! Спасибо. Что бы я без тебя делал? Совсем отучился от физического труда. Хогвартс – инкубатор для неженок!
- Особенно сейчас, – хмыкнул Гойл.
- Ну, сейчас ситуация чрезвычайная. А магглы, например, считают, что трудовое воспитание необходимо для подрастающих поколений. Ай! Да, вот тут, ага. Ай! Нет, ну ты посмотри, никуда не гожусь! Как я жену на руках таскать буду?
- А кто сейчас... ну, у вас в деревне?
- Да никто. Земля, если можно так выразиться, под паром. Мы приедем после экзаменов, яблоки соберём. Больше в этом году нам урожая кроме дипломов не светит.
- Ал.
- Что?
- Как стирают?
- В смысле?
- Мантию. Постирать. Как?
- Эльфам отдать.
- Это долго. Надо завтра.
- Хм. Да, действительно, эльфы нынче тормозят. Скажи Малфою, он тебе из мэнора эльфов притащит.
Грег замотал головой.
- Не. Тогда тоже будет Малфоем пахнуть.
- Что? – опешил Монтегю.
- Мантия! – как маленькому, втолковывал Грег. – Ей не нравится, что мантия Малфоем пахнет.
- Ууу, это без шансов. Ты с Малфоем живёшь, ты всё равно им пахнуть будешь. Надо стирать, во-первых, перед встречей, а во-вторых, в отбивающем запах составе, я сварю тебе. На завтра?
- Ага. На вечер.
- Ладно. Раз эльфы не годятся, придётся, видно, и впрямь самим справляться. Я тебя научу, заодно и своё постираю.
Хлопнула дверь. Она уже не скрипела: Ал не пережил очередного скандала Драко, смазал. Он теперь много всякого умел, Ал.
- Фухх, Грег, ну ты и зажёг! – Малфой стащил мантию и уселся на кровать. – Страшный ты тип. Монтегю, подумай только: передаёт мне «Лаванда Браун пыталась убиться с Астрономической», а сам такой счастливый, благостный... Я чуть не поседел с ним! Грег! Ну разве так можно?
Гойл только плечами пожал.
- А теперь ещё выясняется, что она ему свидание назначила, ну? Сумасшедший денёк выдался. Где моя трансфигурация? Ну гады, кто забрал моё домашнее задание? Вы когда-нибудь сами учиться начнёте, негодяи?
- У Забини спроси, он вроде жаловался, что не успевает сделать, – Ал сунул палочку под подушку и накрылся одеялом.
- Мерзавцы. Всех сгною. И это староста, Мерлиновы подтяжки! Куда мы катимся? – Драко вылетел из комнаты, и скоро его возмущённый голос раздался в спальне напротив.
Грег трансфигурацию сделал. Драко заставил. Нет, он не ругался даже. Пришёл, сел рядом, вздохнул. И начать объяснять, как раньше. Грегу стало стыдно. Драко же префект, бегает так, что ноги ноют. Работает опять же. То с молотком, то с этим... как его... мастерком, да. Ещё и трансфигурацию объяснять...
В общем, теперь он, Грег, уроки делает. Трудно, конечно. Но кому сейчас легко?
Драко хочет, чтобы они хорошо сдали Н.О.Ч.И. Значит, они должны.
Зелья, кажется, все пойдут сдавать. Видел бы профессор, во что превратили его кладовку, убил бы. Зато программное варят все. Даже Грегу светит «выше ожидаемого». Декану бы понравилось. Он бы точно похвалил. Но трансфигурация... И чары...
Грег мотнул головой. Какие чары, завтра у него свидание с Лавандой!
Всю ночь ему снилось, что они целуются.
А на следующий день Хогвартс развлекался аттракционом «Слизерин и стирка».
- Грег, не надо тереть с такой силой, будто ты Лорда отмываешь от его фантастически чёрных дел! Оставь это Рите Скитер, она напишет книгу «Сами-Знаете-Кто: грязь или князь?» А ты – нежненько, осторожненько, будто массируешь девичьи плечи...
- Монтегю.
- Да?
- Не трепись.
- Я?!!
Обычно грязную одежду отдавали эльфам и получали обратно через несколько дней, когда домовики находили время привести её в порядок. Магглорожденные, привычные к домашней работе, предпочитали справляться сами. Но Гойл и Монтегю, чистокровные отпрыски богатых семей, с серьёзным видом стирающие мантии, привлекли массу зрителей. Драко ехидничал, что очень не хватает вывески с завлекающей надписью вроде «Спешите видеть! Единственный раз и только для вас! Вход три сикля, преподавателям бесплатно». Грега вся эта суматоха не смутила; кажется, смутить его была способна только Лаванда, а она таскала стройматериалы и аттракционом не интересовалась. Смешно, но теперь Браун стала главной тягловой силой Гриффиндора наравне с бугаём Джорданом: оборотню мешок с цементом поднять не труднее, чем стакан тыквенного сока. Кое-кто в Слизерине говорил, что так нагружать девушку – себя не уважать, но Грег-то видел: Лаванде отчаянно хотелось быть полезной. Раз уж она не могла быть любимой...
Ну, ничего. С этим можно справиться. Ему ведь удалось победить страшное «навсегда»...
Вода. Кусок мыла. Мантия. Намылить. Опустить в воду. И – нежненько, осторожненько... Монтегю – трепло.
Повторить.
Уже сегодня. Сегодня!


Похоже, «лето на баррикадах» оказалось не самым плохим названием. Не то чтобы оно соответствовало истине, но сегодня Пэнси воевала за цемент. Любовь Филча к экономии создавала проблемы всем. Дотошный завхоз определил – третьим глазом, не иначе – что Слизерину до пятницы необходимо ровно двадцать пять кило цемента. Да чтоб миссис Норрис так питалась, как он нам стройматериалы выписывает! Два часа поработаешь – и жди до завтра, пока мистер Филч соизволят заказать ещё на два квадратных метра слизеринской площади. Это бы ещё ладно, больше времени на занятия останется, но недостойный сей продукт привезли расфасованным по двадцать кило, и делёж цемента происходил бурно, стороны с трудом воздерживались от членовредительства.
- Голдстейн! Вам не нужно два мешка, на вас записано полтора!
- Верно, Паркинсон! Тебе из этого мешка положено пять кило, они твои, я не претендую. Давай я тебе их отсыплю.
- В ладошки? Нет уж, давай лучше мои мальчики унесут мешок в Слизерин, мы там свои пять кило прямо на месте израсходуем, а остальное вернём тебе.
- Да, конечно, твои мальчики унесут наш цемент в Слизерин, и больше его не увидит никто из живущих. Пять кило – не такая уж тяжесть, давай я тебе их отвешу, и забирай, что вам положено.
Пэнси как раз напоминала себе, что Драко просил решать дела миром, когда появились префекты.
- Что случилось? – спросила Грейнджер.
- Опять стройматериалы не поделили? – вздохнул Малфой.
Голдстейн и Паркинсон заговорили одновременно:
- Слизеринцы хотят забрать цемент, а им положено только пять кило...
- Равенкло предлагает мне пять килограмм цемента в руках нести...
Префекты переглянулись. Драко вздохнул ещё раз и, пробормотав себе под нос: «Люди гибнут за цемент!», трансфигурировал в мешок какой-то мусор – кажется, обломки парт, Пэнси не обратила внимания. Ей было стыдно.
- Совсем тупеем от этого физического труда, – пробурчал Голдстейн; кажется, он чувствовал то же самое. – А тебе, Паркинсон, лишь бы спорить.
- Это тебе лишь бы девушке не помочь, – огрызнулась Пэнси. – Давай, отсыпай, я держу мешок.
Время от времени возникали и более крупные стычки, например, выяснялось, что Хаффлпафф забрал два лишних мешка пресловутого цемента (и, разумеется, уже истратил), Гриффиндору одного не хватило, а у Равенкло один из мешков оказался дырявым, и часть его содержимого просыпалась. Причём у Слизерина недостачи почему-то не было, вследствие чего зелёно-серебряных обвиняли во всех смертных грехах и требовали поделиться.
Пэнси всё это смертельно надоело, так что когда к ней подошла Браун и попросила уделить ей минутку, Паркинсон весело распорядилась, чтобы по делам ремонтным все шли к Монтегю как главному специалисту, и потащила гриффиндорку в свою спальню.
Сейчас она готова была общаться с Грейнджер, Уизли, Поттером, Джорданом – кем угодно, кто не станет говорить про цемент.
- Паркинсон, мне сказали, у тебя целый склад косметики...
- Ну, склад у меня сейчас только стройматериалов, знаешь ли...
- Нет, стройматериалы мне не нужны! – Пэнси показалось или Браун вздрогнула? В Гриффиндоре тоже идут цементные войны и слагаются оды дверным ручкам? Нет, оды всё же вряд ли, скорей уж Джордан бренчит под гитару похабные куплеты про мастерки и валики. – Мне бы пудру... Моя обычная сейчас, кажется, не подходит.
- Ну-ка, покажись, – Пэнси взяла гриффиндорку за подбородок. Да, со своей обычной пудрой Браун будет отливать зелёным. Осунулась она сильно и даже не побледнела – посерела. Будто полгода в Азкабане провела. – Утро, день, вечер?
- Вечер.
Ах, да, она же сегодня с Грегом...
- Сейчас посмотрим, кажется, что-то подходящее у меня было.
Слизеринка перебирала залежи косметики в своём шкафу, с лёгкой ностальгией вспоминая времена, когда она пользовалась всем этим. Сегодня одна помада, завтра другая, образ менялся семь раз в неделю, то адриатический загар, то аристократичная бледность... Как много времени прошло с тех пор! Всего год. Целый год. Вечность.
Пэнси спохватилась, поняв, что стоит неподвижно, сжимая в руках крем для век. Мотнула головой, решительно перетряхнула пудры – коробочки застукались одна об другую – и с ликующим возгласом вытащила нужную.
- Вот! Попробуй эту. Только сюда твоя обычная помада тоже не годится, сейчас попробуем подобрать... Ты же будешь в обычной мантии?
- Да, в этой. О, да, то, что надо, большое спасибо.
- Забирай. Помада, помада... Нет, определённо, кто-то из девчонок здесь рылся. Вот, взгляни: я этой помадой ни разу не пользовалась, а половины как не бывало!
- Какой кошмар! – Браун, видимо, тоже не любила, когда её вещи брали без спросу. – О, ты до сих пор хранишь её?
Пэнси обернулась. Гриффиндорка смотрела на водяную лилию, засушенную при помощи чар и занимавшую почётное место на тумбочке у кровати старосты.
- А почему бы нет? Она красивая. Один из немногих подарков, за которые у меня не потребовали немедленной награды. В конце концов, один из немногих подарков, который мне действительно был нужен, – Паркинсон дёрнула плечом, добавила чуть ворчливо: – Хотя, разумеется, было бы приятнее, если бы мне не пришлось объяснять в Большом Зале, что я хочу водяную лилию. Правильные мальчики обычно сами догадываются, что девочкам надо дарить цветы.
- Ли был бы рад, узнай он, что ты её не выбросила.
Пэнси медленно опустилась в кресло.
- Ли?
- Ой, а ты не знала? Это Джордан её притащил, он потом ещё долго в больничном крыле валялся, крови много потерял. В озере же тритоны, а этот чокнутый, представляешь, поплыл ночью, чтобы не засекли. Уж Гермиона ему вычитывала, говорила, ты же пропасть мог, глупый, а у него на всё один ответ: «Не пропал же!». Паркинсон, ты что, правда не знаешь, что он по тебе сохнет?
Пэнси фыркнула.
- Ничего себе сохнет! В Равенкло он ходит, наверное, оттого, что весь высох, они его там поливают. Да он и с тобой, помнится, встречался, и как раз на пятом курсе.
- Ну, со мной он как раз недолго гулял, захотел слишком многого, и мы расстались. Но... – Браун понизила голос. – Вот скажи, Паркинсон, если бы Ли пришёл к тебе и сказал: «Пэнси, я умираю от любви к тебе!», что бы ты ему ответила?
- Что Гриффиндор понесёт невосполнимую утрату, – быстро ответила слизеринка. – И непременно будет рыдать по нему. А Равенкло с Хаффлпаффом выделят десант плакальщиц.
Браун пожала плечами.
- Ты сама всё сказала. Как думаешь, имеет ли смысл парню объясняться в любви девушке, с которой у него нет шансов?
Пэнси помолчала, потом осторожно заговорила:
- Знаешь, один парень тоже считал, что у его любви нет шансов. Любил себе молча и не подходил к девушке, о которой мечтал. Этого парня зовут Грегори Гойл, и сегодня вечером он идёт со своей девушкой на свидание. Странная история, правда? Нет, он, конечно, продолжает считать, что первая красавица Хогвартса не для него, но согласись, теперь у него есть как минимум свидание, а пару дней назад он и мечтать о таком не смел. Разумеется, мне совершенно не нравится Джордан, ну ни капельки, такая девушка, как я, в принципе не может обратить внимание на глупого негра с кошмарными дредами, но в целом его позиция неправильна. И вообще, с чего ты взяла, что я ему нравлюсь? Выпендриться захотел, полезть туда, куда никто кроме него точно не полезет, это так по-гриффиндорски.
Браун уверенно помотала головой.
- Нет, Паркинсон, он тебя любит. Я женщина, и я учусь с ним на одном факультете. Это видно.
- Ну, тогда пусть сидит со своей любовью в обнимочку и молча страдает, раз такой нерешительный, – рассердилась Пэнси. – Он-то мне совершенно без надобности, но, может, я и прогулялась бы с ним пару раз... Особенно сейчас, когда все приличные парни заняты, – слизеринка вздохнула. – Ох, Браун, жизнь так несправедлива! Все за тобой ухаживают, комплименты говорят, а как до дела доходит, так и выясняется, что замуж-то идти и не за кого!
- Как не за кого? А Малфой?
- О, Малфой! – Пэнси горько улыбнулась. – До Малфоя, Браун, мне как до луны. Он может со мной гулять, танцевать, обсуждать интимные вопросы, даже провести пару ночей, но женится на какой-нибудь рафинированной аристократке из первой, на худой конец второй волны.
- А ты какая?
- Я, Браун, третья. Как Поттер. Тот же Грег знатнее меня, хоть и выглядит, будто его из скалы наспех вытесали.
Помолчав, Пэнси добавила тихо:
- Ты его не обижай, Грега. Ваши думают, он дурак дураком, а мы его любим. Он надёжный. И понимающий очень. Он молчит, и вроде как двух слов связать не может, но на самом деле всё понимает, такому душу хорошо изливать, тайнами страшными делиться. И поддержит, и не выболтает.
Правда, Драко выяснит рассказанные секреты в подробностях, если захочет, но Браун об этом знать незачем. Слизеринка вздохнула:
- Знаешь, я бы сама за него замуж пошла, да он не возьмёт. Во-первых, я для него слишком узкобёдрая, не рожу. У Гойлов дети крупные всегда, вот его мать родами умерла, хотя бёдрами пошире меня была. А во-вторых, он тебя любит, ему другая не нужна. Не хочу быть ненужной.
Лаванда молчала. Растерялась, кажется. Пэнси забеспокоилась: не перегнула ли палку? Поспешно добавила, стараясь говорить беспечно:
- Да ладно, ты не думай, он ничего такого от тебя не хочет. Назначила свидание – и хвала Мерлину! Он же понимает всё, Грег. Просто ловит момент, пока он тебе нужен. Ведь нужен, верно?
- Нужен, – тихо согласилась Браун.
- Ну вот. Расценивай это, как подарок судьбы – и тебе, и ему. И, кстати, попробуй пудру сейчас, помаду же надо выбрать. И румяна. И тени, ой, что это мы разболтались, время-то идёт!
Пэнси засуетилась, Лаванда, кажется, тоже рада была сменить тему. С этими мальчишками вечные проблемы: заговоришь о них – и одно расстройство.
Странный разговор получился. Вроде Паркинсон никогда не тянуло откровенничать с гриффиндорками... Пора менять фамилию на Монтегю. Ал вечно носится с идеей всех поженить – и она туда же. Пэнси посмотрела в зеркало, встала, нарочито медленно, модельной походкой снова подошла к ящику с косметикой, неторопливо стала перебирать коробочки. Пожалуй, вот это. «Розовое золото»; чтобы на её бледной коже хорошо смотрелось, придётся потрудиться. Ну, ничего, эффект того стоит.
А Джордан тут ни при чём. Обезьяна черномазая. С дредами.


Грег боялся до последнего, но Лаванда пришла. Красивая, с причёской и, кажется, смущённая. Что сказать, слизеринец не знал, и потому взял её за руку и потащил за собой. Поднялись на башню. Он завёл Браун в маленькую комнатку, куда редко заходили. Пыль лежала там толстым слоем, но какая разница – оно того стоило.
- Гляди, – Гойл развернул гриффиндорку к окну.
Лаванда ахнула.
Он знал, что ей понравится. Романтичным девчонкам всегда нравится.
Да что там, он сам любил смотреть на закат именно отсюда. Наиболее выгодный ракурс, сказал как-то Драко.
Лаванда подошла к окну, оперлась о подоконник (Грег быстро пробормотал Evanesco). Сказала негромко:
- Знаешь, похожий закат можно увидеть с холма недалеко от моего дома. Мы с братом любили туда бегать по вечерам, смотреть, и друзей водили. Тогда к нам приезжало много гостей, сейчас, мама говорила, намного меньше, мы ведь в школе, а раньше часто бывали, детей привозили...
Она рассказывала, перескакивая с одной темы на другую. Он слушал. Иногда кивал, хотя она не видела, Грег стоял у неё за спиной. Потом он подошёл ближе, присел на подоконник, она устроилась рядом. И говорила, говорила, говорила, будто хотела рассказать ему сразу всё. Нет, не ему. Просто. Ей надо было говорить. Надо было, чтобы кто-то слушал. Грег понимал. Жизнь разлетелась на осколки, как тарелка. Чтобы Reparo сработало, надо найти все куски и правильно сложить. Вот она и ищет. Складывает.
Грег посмотрел вниз. Пэнси торопится куда-то, размахивает свитками. Прошли в обнимку Эббот и Боунс, шепчутся. Сью, конечно, давно уже Монтегю, но всё равно вспоминается, что она – Боунс. Пусть его, зато не путаются. Драко втолковывает что-то Грейнджер. Грег вслушался в себя, нашёл ведущего. Объясняет про ремонт, раздражённо извиняясь за идиотов, доложившихся ему, а не ей. Он бал готовит, не до того. Шушукаются у самой башни пятикурсники. Целуются. Отсюда не видать, кто. Джордан трясёт дредами, вытряхивает из них штукатурку, что ли? Глупый. Всё равно снова набьётся.
А к Грегу прислонилась Лаванда. Рассказывает.
Хорошо.
Да что там хорошо, счастье.
- Нет, я рассветы больше люблю.
- Рассветы? Ты так рано встаёшь?
Пожал плечами.
- Бывает. Иногда хочется посмотреть, как солнце встаёт.
- А у меня не выходит. Решаю: завтра рано встаю, встречаю рассвет; будильник ставлю... И непременно просыпаю. Всего-то в жизни пару раз и застала...
На дереве гордо расселась птица и завела песню. Из равенкловской башни на неё тут же просыпали штукатурку. Целились, что ли? Птица обиделась и упрыгала по ветке, отряхиваясь.
Темнело.
- Пройдёмся у озера?
Спустились. На лестнице Лаванда расчихалась – кажется, штукатурка сейчас повсюду. Это называется взвесь. Или не взвесь? Не, точно взвесь. Три этажа Грег нёс Лаванду на руках. Она смущалась.
Потом медленно шли вдоль берега. Она держала его под руку и рассказывала. Он кивал, млел и отвечал на редкие вопросы. А когда совсем стемнело, проводил её до пятого этажа. Дальше она запретила.
- Завтра встретимся?
Получилось: это прозвучало ровно. Хотя внутри Грега кто-то, причём точно не ведущий, испуганно и длинно пищал на высокой ноте.
- Встретимся, – Лаванда улыбнулась. – Опять в восемь?
- Давай. Там же?
- Там же, – она встала на цыпочки и чмокнула его в щёку.
Кажется, кто-то его подтолкнул. Изнутри. Может, Драко. Может, он сам. Неважно. Главное – Грег обнял Лаванду и осторожно поцеловал в губы.
Похоже, она удивилась. Но не отстранилась, а, замерев на два удара сердца, ответила. И мысли пропали совсем.
Лаванда уже давно ушла, когда Грег сообразил, что всё ещё стоит в коридоре. А скоро, между прочим, отбой. Ещё баллы снимут. Слизеринец мечтательно улыбнулся и потопал в подземелья.
Ала, который что-то горячо шептал Аманде Шепард, Гойл старательно обошёл стороной. Не помешать бы. Блейз молчит и отшучивается, но что они, слепые, что ли? С детства вместе, кого обманывает?
В восьмой спальне, похоже, шло совещание старост. Драко ходил по комнате, Пэнси сидела на его кровати, Блейз занял место напротив. На столике, притащенном из гостиной, стояли чашки из-под чая и сахарница. Забини лениво трансфигурировал молочник в хомячка и обратно. Малфой, хитрюга, упросил Стерву-Минерву разрешить слизеринцам колдовать в спальнях. Мол, гостиная не в том состоянии, чтобы там заниматься.
- ...и метров сто зелёного шёлка разных оттенков, думаю, больше в Хогсмиде и не будет. Портных я туда вызову, за месяц с нарядами должны управиться, привет, Грег. Ну, и мишуры всякой наберёшь, на месте разберёшься, какой. Модных журналов подкинуть тебе? В этой дыре нормальных не найти...
- Подкинь, – кивнула Пэнси и закрыла блокнот. – Я с этим ремонтом уже ни за чем не слежу. Цемент из волос устала вычёсывать. Грег, хорошо прошло?
Гойл кивнул, достал из тумбочки чашку, поставил на столик. Драко хмыкнул, щёлкнул пальцами, вызывая эльфов.
- Ещё по чаю всем, пожалуйста. Сюда и сюда зелёный, сюда чёрный с лимоном, сюда чёрный с корицей. И по булочке с изюмом.
- Слушай, – задумчиво поинтересовался Блейз, оставив наконец молочник в покое, – а почему Поттер на этот твой лекторий припёрся в мантии-невидимке? Не секрет же вроде?
- Понятия не имею, – Драко уселся на кровать рядом с Пэнси. – Могу лишь предполагать, что наш всенародно любимый герой устал быть всенародно любимым. Он в силу необъяснимой странности характера славу вообще недолюбливает, а тут в уборной пристают, автограф на туалетной бумаге просят. Пытается быть менее заметным, скорее всего.
- Вроде как эту инициативу надо бы поддержать, нет?
- Надо бы. Но привычка – вторая натура. Блейз, чего ты меня расспрашиваешь, поинтересуйся у нашего Золотого Мальчика. Я же сказал: домыслы и предположения.
- Бал обсуждали? – спросил Грег.
- Да. Пора уже шить. Ты бы, кстати, Браун свою пригласил, а то опомнятся её старые гриффиндорские кавалеры, испортят всю малину.
- Кстати, Драко прав, я тебе как женщина скажу. Сейчас, когда за ней больше никто не ухаживает, она согласится. А потом вас раз увидят вместе, два – и вокруг Лаванды начнётся обычный хоровод. Не жди, приглашай.
Грег хмыкнул что-то благостное; старосты переглянулись.
- Ладно, мы пошли, – Пэнси решительно поднялась. – Блейз, не спи! Скоро Аластор вернётся. Спокойной ночи, мальчики.
Гойл укладывался в кровать довольный. Ночью ему обязательно приснится Лаванда.


Взбираться по лестнице было тяжело. С каждым не годом даже – месяцем он сдавал всё больше. В последнее время Гораций Слагхорн всё чаще с грустной улыбкой признавал, что раньше лестница казалась короче. А ступени – не такими высокими.
И ещё одна назойливая мысль не давала ему покоя. Что он не хотел возвращаться сюда. Старость – не лучший помощник преподавателя и первый враг декана, а в особенности декана Слизерина. Гордые змеи нуждались в юном и сильном предводителе. Своенравные змеи не могли простить ему того, что он звал в свой клуб не только их и не всех их.
Привязчивые змеи никогда не простят ему того, что он не Северус.
Впрочем, сейчас ему нужна была не их любовь. Следовало спасать факультет. Министерство, такое смелое оттого, что ему удалось в полном составе спрятаться за спиной семнадцатилетнего юноши, могло пойти на поводу у общественного мнения и попросту разогнать зелёно-серебряных. К счастью, директор пока их защищала. Ей плевать было на Слизерин, она хотела сохранить Хогвартс верным традициям.
А значит, его помощь требовалась.
Слагклуб сейчас был необходим, как никогда. Гораций дёргал за все ниточки, задействовал все связи. Чтобы спасти факультет, он должен был доказать, что Слизерин не опасен. Что юноши, чуть не ставшие хозяевами Британии, поумерили амбиции. Притвориться, будто у змей вырвали ядовитые зубы.
Но пока всё, что он делал, разваливалось в руках. Он разослал приглашения своим обычным гостям – тем, кто остался в живых; половина отказалась придти без объяснения причин.
Гораций зашёл в свою комнату. Сел за стол. Развернул список – в сотый, наверное, раз. Прищурившись, изучил его. Совершенно ненужное дело, своих детишек он помнил наизусть.
Задумался.
По-старчески дрожащие буквы складывались в дважды подчёркнутое имя: «Забини Б.». Приглашать ли этого, несомненно перспективного, мальчика, он не знал. С одной стороны, о его карьере тоже следовало позаботиться. С другой, не из-за того ли отказывались от его приглашений, что ожидали увидеть в клубе слизеринцев?
Гораций не в первый раз думал об этом. Мысли крутились в голове по одному и тоже сценарию третий день.
Наконец, решение было принято.
Декан Слизерина обмакнул перо в чернильницу и вывел на чистом листе пергамента:
«Уважаемый мистер Забини!
Я имею честь пригласить Вас к себе в четверг вечером. Как обычно, ожидается много интересных людей. Осмелюсь утверждать, что Вы непременно получите удовольствие от вечера.
Блейз, пожалуйста, приходи, мой мальчик.
С уважением,
Г.Слагхорн»
Остальным Гораций решил не писать, а переговорить лично. По опыту он знал: личная беседа даст ему как минимум треть отказавшихся.
В конце концов, Малфоя с Гойлом хозяин Слагклуба приглашать не собирался. А Забини они переживут. Он, как и его отец, оправдан по всем статьям.
С утра декан Слизерина начал кропотливо собирать урожай. По одному, с неудовольствием, но члены клуба давали согласие придти.
А после занятий Гораций Слагхорн нашёл на своём столе записку, написанную знакомым летящим почерком:
«Господин декан!
Ваше приглашение очень лестно для меня, однако я вынужден отказаться. Увы, обязанности старосты весьма тяжелы, особенно те из них, которые связаны с ремонтом Хогвартса. Боюсь, в четверг вечером я должен буду принимать работу своих студентов в северной части факультета.
С уважением,
Б.Забини»
Старый слизеринец знал, что это нехорошо, но позволил себе облегчённый вздох. Блейзу была предложена помощь. Блейз отказался. Теперь Гораций сможет уговаривать самых безнадёжных упрямцев, обещая им, что на вечеринке не будет ни одного слизеринца кроме самого Слагхорна.
А Забини прорвётся. Его отец оправдан. Сам он признан жертвой обстоятельств. Минерва его не оставит, да и эта Грейнджер добрая девочка, она уважает разум, а Блейз умница, каких мало. К тому же, у мальчика и с Малфоем хорошие отношения; всякое случается, может, и Малфои выплывут.
Главное – спасти Слизерин. Для этого слизеринцы сейчас должны стать тихими и незаметными, как никогда.
Слагхорн был старой змеёй. Он знал, что иногда надо затаиться между камнями и притвориться старой, давно сброшенной шкуркой. Сейчас пришло именно такое время.
Живая собака лучше мёртвого льва.


Грег выбрался из спальни, зевая. Потопал искать Драко. Вот ведь беспокойное хозяйство, когда ни проснёшься, он уже удрал.
До завтрака час. В гостиной, раздаёт указания? Почему тогда не разбудил? Эй, Драко, где ты есть? Ответь тупому трансеру, который с утра не помнит, что тебя можно позвать!
Издалека долетело тихое: «Не отвлекай, я Шепард воспитываю. Ещё полчаса, не меньше, занят по уши. Сходи проверь, всё ли в порядке у наших».
Вздохнул.
Пошёл.
В гостиной шумно. Если зажмуриться, и не поймёшь, ты в Слизерине или в Гриффиндоре каком-нибудь. Взрыв хохота. Ещё один. Чего это они?
Грег прислушался. Трейси Дэвис предлагала сделать черепа дополнительным источником света. Ей возражал Артемиус Вэйзи, напирая на традиции. Монтегю ехидно комментировал спорщиков, сам ничего не предлагая. Обычное дело для Монтегю.
- Эй, Грегори, а ты как считаешь? – заметила Гойла Трейси. Ну вот, теперь думай про черепа.
- Сначала коридоры. Лампы подождут.
- Значит, ты за лампы? – вот ведь... девчонка. Знает же, о чём речь, но цепляется к словам. Слизеринка.
- Я за балки. В Апельсиновом проходе. И кто молотки в Слизерин не принёс?
Дружный стон был ему ответом.
- Ну вот, - хмыкнул Монтегю, - пришёл Гойл и всё свернул на молотки.
- Ал. Хочешь в глаз?
- Что ты! Как я Сьюзи покажусь в таком виде?
Грег ухмыльнулся и вышел из гостиной. Омрачить ему настроение сейчас не был способен никакой Монтегю. Жизнь хороша, и он, Грег, это отлично знает.
Деятельный Забини гонял пятикурсников с вёдрами зелёной краски. Гойл остановился, полюбовался на летящий, с завитушками почерк: «Этот мир – наш!» Блейз считал, что надписи должны быть сделаны разными людьми. Грег поддерживал. Декану бы понравилось.
- На входе написали уже?
- Нет, - широко улыбнулся Забини. – Ловим префекта. Думаю, «Мы лучше вас всех!» должен начертать именно Драко, а то ведь и очки могут снять. А Малфой сам их снимет с кого хочешь, хоть с Поттера.
- Угу...
Хотелось петь и танцевать. Желательно с Лавандой. Кстати. Её ж пригласить надо. Легко сказать! Вот так подойти и ляпнуть: «Лаванда, пошли со мной на бал!» Грег попробовал выговорить. Слова застревали в горле. Драко попросить? Ему не до того.
Наверное, можно написать. Точно! Это будет правильно и солидно. На хорошем пергаменте; запечатать родовым гербом-печаткой... Перстень перешёл от отца. Того лишили гражданских прав, и формально единственным бароном Гойлом нынче был Грег.
Снова кольнуло в сердце. Может, если бы не сын, Ланс ушёл бы...
Как Драко вытаскивал сателлита из огня, Грег не помнил. Но верил, что так и было. Сам бы не выбрался. А тогда он очнулся в больничном крыле, обмазанный всякой дрянью, с обожжёнными лёгкими – и без Малфоя.
И без Винса.
Но в первую очередь – без Малфоя.
Ведущего не было. Совсем. Нигде. Драко был хорошим ведущим, умел блокироваться. Ни одного слизеринца... и ряды коек, на которых мечутся или тихо стонут хаффлпаффцы, гриффиндорцы, равенкловцы... Знакомые и не очень. Взрослые и малявки. Многие – поражённые тёмными заклятьями, хотя хватало и немагических ран. Видать, зашибло.
Грег бродил между койками, заглядывал в лица. Искал и боялся признаться себе, кого ищет. Потом взял чью-то палочку, трансфигурировал себе из окровавленной простыни относительно чистые штаны и вышел.
Потом он узнает, что его поместили в блок тяжелораненых. Потом выяснит, что именно в этот момент мадам Помфри обыскивала кладовку профессора Снейпа в поисках чего-нибудь... ну хоть чего-нибудь. Жаропонижающего, кроветворного – чего угодно. Всё будет потом. А пока Гойл искал Малфоя.
Или Браун.
Найти не успел. Только-только вышел в комнату, где никого не было, удивился снесённым сюда явно со всех факультетов кроватям – и раздались крики. Прямо внизу, под окнами.
Выглянул. Увидал группу Упивающихся Смертью – человек десять – и пару великанов, проламывающих стену. Успел засунуть голову обратно: с верхнего этажа посыпались заклятья. Подумал: глупо делают. Подумал: внизу все наверняка в Protego. Подумал: надо иначе.
Взял ближайшую кровать и выкинул её в окно.
За кроватью последовал шкаф. Затем – ещё что-то. И ещё.
Потом Грег потерял сознание.
Много позже он узнает, что зашиб шкафом собственного отца. Будет стыдно и немного обидно, так, по-детски. Папа не должен рушить Хогвартс. Папа не должен сражаться с подростками.
Это недостойно Гойлов.
Когда Грег очнулся снова, рядом был Малфой. Бурчал об инициативном ведомом, которого на минуту нельзя оставить без присмотра, тут же натворит дел, разгребай потом... Щупал лоб. Менял примочки. Кажется, Люциус помогал.
Или нет?
А затем был Азкабан, и воспоминания стали путаными.
Да и неважно это сейчас.
Гойл вернулся в гостиную – спор уже утих, народ негромко обсуждал уроки и ждал Малфоя, лишь четверо пятикурсников писали домой. За Браун бился весь Хогвартс, как и предрекал проныра Драко, сочетая гриффиндорский напор, слизеринскую изворотливость, смекалку Равенкло и упрямство Хаффлпафа. Ну прямо как шляпа завещала. В результате возник небольшой затор. Ведь если весь Хогвартс начинает писать письма родителям, то школьные совы показывают большой... хвост. Так Джордан сказал, и что-то он явно не то имел в виду, иначе ему не сделали бы замечание и Пэнси, и Грейнджер.
Пэнси умничка. К ней Лаванда теперь часто ходит. Это полезно. Пэнси умеет внушить... ну эти... правильные мысли.
До завтрака полчаса. Где там лазит Драко? Ну, ничего, в гостиной подождём. Грег счастливо вздохнул и погрузился в сочинение пригласительного.
«Лаванда!»
Гойл почесал затылок. На четвёртом курсе было просто, он подошёл к Дафне и спросил: «На бал со мной пойдёшь?». Дафна смерила его взглядом и сказала: «Пойду». Почему сейчас так не выходит? Разве слова меняются оттого, что Лаванду он любит, а Дафна – просто девчонка?
Ну как же это делается, Мерлиновы подштанники?! Драко! Выручай давай.
Тихий вздох. Ладно, бестолочь. Пиши, хоть и не представляю, как мне удастся сымитировать твой... хорошо, назовём это стилем.
Гойл старательно выводил на пергаменте под диктовку ведущего:
«Лаванда!
После экзаменов в Хогвартсе состоится выпускной бал. Я приглашаю тебя быть на этом балу моей дамой. Пожалуйста, дай ответ по возможности скорее, потому что на изготовление бальных нарядов потребуется время.
Твой,
Грегори Гойл»

Глава 6

Странное дело: свидание с Гойлом – это одно, а прогулки с Грегори – совсем другое. Даже звучит иначе. Бесшабашнее, романтичнее. Грегори, Грег... Пригласил на бал. Сова прилетела утром. Ах, Грегори, Грег...
Паркинсон – чудо просто, а её косметика... Лаванда покрутила в руках дареную помаду, вспомнила приглашение заходить ещё. А что, и забегу! Нужно же похвастаться успехами. Пэнси будет рада.
Интересно, когда слизеринцы успели обрести имена? Грег, Пэнси... Драко. Собственно, хорёк – он сам по себе ничего, беленький такой. Ну, язва – так все они в Слизерине с раздвоенными языками. Кроме Гойла. Грега... Парень проводил её, считай, до самой гриффиндорской башни: остались два поворота и подъём. Мог бы и дальше, но, вспомнив о проповедуемой Грейнджер политике миролюбия, Лаванда решила попрощаться до того момента, как Полная Дама спросит, что слизеринец делает возле красно-золотых спален. На Даму можно и наплевать, но Рон Уизли точно прицепится, какой-нибудь Финниган его поддержит – и пойдёт потеха. Уж лучше она, Браун, пожертвует личным счастьем ради общего спокойствия.
Коридор завернул налево. Резко пахнуло немытым телом и мокрой шерстью. Серая тень кинулась к девушке. Та увернулась, не успев понять, что происходит. Клацнули челюсти.
Грейбек?
Но он мёртв!
Пока голова испуганно пыталась соображать, руки действовали сами.
- Sectumsempra!
Мимо. Почему? Коридор же узкий!
- Avada kedavra! Avada...
- Ridiculus!
Пол превращается в каток, тень скользит, лапы разъезжаются в разные стороны. Нечёсаная косматая голова стремительно белеет, волосы удлиняются, течёт кровь...
- Ridiculus!
Из пасти волка с роскошной белой шевелюрой вываливается огромный язык, связывает лежащую тварь, и боггарт с хлопком исчезает.
Боггарт! Третий курс, как же она могла забыть...
- Ты в порядке, Браун? – Малфой наклоняется над съёжившейся девушкой. В голосе – тревога и участие.
Заметил ли он зелёную вспышку? И если заметил – как отреагирует?
- Д-да... Сейчас отдышусь и п-пойду.
- Смотри. Может, Гойла позвать, чтобы проводил?
- Н-н-нет, спасибо. Я... только что от него, - Грега увидать хочется страшно, прижаться, уткнуться в надёжное плечо, но вот Малфою об этом знать незачем. Хотя он и симпатичный. Беленький, ага. Лаванда изо всех сил пытается не думать о боггартах: о мёртвом Люциусе Малфое, о Фенрире Грейбеке... Некстати подумалось: Парвати всё ещё видит мумию – или на неё смотрят остекленевшие глаза сестры? И какой боггарт у брата? Почему-то сейчас страшно хотелось знать, что существуют на свете нормальные люди, которые видят окровавленные скелеты, вампиров с клыками в полруки, трясущих цепями призраков – милые, добрые сказочные страшилы, потерявшиеся в прошлом...
- Ты точно в порядке, Браун?
- Да, - нет, пикси всё задери, она не в порядке, она в истерике! Но Малфой уходит, и это, наверное, к лучшему. Палочка удобно устроилась в ладони, зелёных отсветов префект, похоже, не видал, так что всё хорошо. Всё просто замечательно. Чудесно. Отлично.
Левый кулак сжат до боли. В нём что-то есть. Девушка заставила себя разжать руку, и несколько секунд непонимающе глядела на тюбик замечательной, такой восхитительной помады.
А потом разревелась.
Грегори всё же пришёл. Утешал, даже выдавил из себя с десяток слов – в основном, про какие-то письма. Зачем ей письма, она рада видеть глупого слизеринца, вот он пришёл – и здорово! Гойл сопел очень понимающе. Потом явился Энтони Голдстейн, снял с Гриффиндора и Слизерина по три очка за обжимания в коридорах после отбоя. Лаванда и Грег вздохнули одновременно, улыбнулись, Гойл поднялся с пола, и Голдстейн быстро исчез. А слизеринец проводил девушку до самой Полной Дамы, и ничего не случилось: ни драк, ни разборок. Прощались уже там.
Гарри сидел у камина, кивнул, не поднимая головы. Тоже строчил послание; гриффиндорцы в последнее время полюбили выводить строчки на пергаменте. Интересно, с какой радости? Ну, Поттер, небось, Джиневре пишет, а вот кому вчера сочинял записку Джордан, то и дело поминая загадочную всеобщую матерь с острова Тимбукту? Даже вспотел, бедолага. Неужели... нет, вряд ли. Иначе Паркинсон не утверждала бы, будто Ли к ней равнодушен.
Браун забежала в комнату, плюхнулась на кровать – и тьма навалилась с новой силой. Опять боггарт? Нет, просто запоздалый страх.
Девушка тихо рассмеялась. Плохо звучит, испуганно. Неправильно. Нужно расхохотаться в полный голос, по-гриффиндорски, и страх исчезнет.
Зверь – он теперь всегда в ней, в Лаванде. Это правда, от этого никуда не деться. И зверь сидел в профессоре Люпине. Но ведь никто не видал профессора рычащим и царапающимся, разве что в полнолуние, верно?
Грейбек не победил. Он не мог бы победить никогда, ведь Фенрир Сивый сдался на милость собственного зверя, а разве чудовища бывают милосердными? И монстр сожрал человека, оставив лишь оболочку. Толку с того, что оболочка ходит и разговаривает? Человека-то внутри нет!
А профессор Люпин посадил зверя на сворку и научил знать место. Поэтому остался таким же, каким был. Ну, разве что силы прибавилось, и на полнолуние приходилось скрываться.
Она, Лаванда, тоже сможет. Для полнолуния есть зелье, а для обычных дней – друзья, книги, свидания и правда. Такая простая правда: ты человек до тех пор, пока держишь зверя на привязи.
Девушка показала темноте язык, на всякий случай шепнула: «Ridiculus» и заснула.


С утра пятикурсники словно флоббер-червей объелись. И ладно бы вечное соперничество Слизерина и Гриффиндора, так нет: красно-золотые умудрились поцапаться с Равенкло. Затем в свару вмешался Хаффлпафф – тоже непонятно, во имя какого знамения. Разговоры о стройматериалах плавно перетекли в разборки: «А ты кто такой?», затем в воздухе столкнулись первые два заклятья...
Перекричать толпу мальчишек было совершенно нереально. Просто абсолютно. Грейнджер и пытаться не стала. Просто метнула между драчунами зелёную вспышку.
Тишина показалась оглушительной.
- Я крайне разочарована, - Мерлин, ну до чего же по-сволочному звучит собственный голос! – По десять баллов с каждого факультета. И не сомневайтесь: если подобные волнения когда-либо повторятся, наказание окажется куда более суровым. Марш на уроки!
Ребята разошлись, а Гермионе стало нестерпимо стыдно. Тоже мне, префект, не суметь обуздать младших! Заклятье с изумрудной вспышкой было безобидным, садоводы применяли его для определения точного возраста деревьев, и опытный человек увидал бы различие в оттенках, но разве в этом дело? Почему, ну почему помирить факультеты не удаётся? Что она, Грейнджер, делает не так?
И что делают правильно слизеринцы, к середине лета уже научившиеся не ввязываться в массовые побоища?
Стоило подумать о зелёно-серебряных, как невдалеке мелькнула белобрысая чёлка. Малфой. Вот ещё одна загадка. Как ему удаётся быть одновременно всюду? Где только неприятность – там префект мальчиков. А неприятностей в последнее время в Хогвартсе хватает.
Ну да, сказанула – в последнее время. Хогвартс – это такая большая кубышка, доверху наполненная проблемами. И нынешнее лето ещё ничего. Особенно, если сравнивать его с нынешней же весной.
- Грейнджер, заскочи после уроков в спальню префектов, договорились? Некоторые вещи, связанные с балом, без тебя решить невозможно.
- Хорошо, - и снова угрызения совести не дают вздохнуть свободно. Хотя по договору за строительство и отвечает Гермиона, слизеринец успевает и разнять ссору с участием своего факультета, и помочь поднести доски, и поязвить насчёт неженок и белоручек – после чего даже самые отъявленные лентяи стараются не хуже Ли Джордана. Если Малфою нужна помощь с балом – он её получит.
Преисполненная благих намерений, Гермиона направилась на чары.
Уроки прошли быстро. Оглянуться не успела – а уже оказалась в комнатах, предназначенных префектам. Раньше Гермиона думала, что и она, и Малфой этими комнатами не пользуются. Но хитрый слизеринец, похоже, здесь часто бывал. То ли под кладовку приспособил, то ли... Нет, если вдуматься, то окажется, что совершенно не нужно знать, для чего белобрысому змеёнышу нужна комната префекта.
- Грейнджер, это твоё платье, - Малфой махнул рукой на нечто, струящееся с вешалки. Нечто отливало перламутром и смотрелось... жутко дорого. Другого определения Гермиона пока подобрать не могла. – Грейнджер-платье, платье-Грейнджер. Всё, вы знакомы. Теперь можешь его надеть, я отвернусь.
- От... откуда ты его взял?
И кто сказал, что мерзавец-Малфой сильно изменился? Закатывает глаза по-прежнему. Фирменный стиль «Малфой поганый».
- Трансфигурировал из остатков подло украденного Слизерином гриффиндорского цемента, разумеется. Грейнджер, ну ты же умная девушка, по крайней мере, мне это все твердят! Малфои лишились места на политической арене, но вовсе не хороших портных!
Так это шили у него дома...
- Зачем?
Она не то хотела спросить. Вообще, она многое хотела спросить, и слизеринец прекрасно всё понял, судя по гнусной ухмылочке. Однако предпочёл ответить на заданный вопрос.
- Затем, Грейнджер, что ты вспомнишь о платье в последний день перед балом. И всунешь в своё расписание поход в Хогсмид куда-нибудь между «проверить крепёж балок» и «вытереть нос пятому курсу». Затем Хогсмид зачеркнёшь, а сверху напишешь: «Помочь Ромильде Вэйн при подготовке к С.О.В. по чарам и зельям», или тому подобную чушь. При этом саму пятикурсницу, которой ты возьмёшься помогать, будут заботить лишь шансы закадрить выпускника и вдоволь повеселиться на балу, уж поверь мне на слово. И у неё платье найдётся. А ты получишь уникальную возможность потренироваться в моментальной трансфигурации и благодаря этому снова обойдёшь меня на экзаменах. Так вот, Грейнджер, я против. Примеряй уже готовое платье, а трансфигурацией занимайся на уроках!
Гермиона ошарашенно молчала, а Малфой продолжал разоряться:
- Кроме того, я не уверен в стильности того платья, которое ты натрансфигурируешь. Очень может статься, что это будет подобие мантии, только выкрашенное зачем-то в белый цвет. Я также категорически против подбора наряда Рональдом Уизли; Грейнджер, ты можешь любить его вечно и беззаветно, однако в вопросах, связанных с хорошим вкусом, он профан. Моя репутация может пострадать, вдумайся! Возможно, даже погибнуть безвозвратно. И всё это – вследствие появления на одном-единственном выпускном балу со спутницей, одетой категорически не так. Посему, Грейнджер, я тебя прошу, нет, умоляю – не доставляй мне хлопот сверх уже имеющихся и примерь это платье.
Раньше Гермиона обиделась бы безо всяких раздумий. Но теперь сквозь гриффиндорскую нелюбовь к слизеринцам пробилось одно маленькое сомнение. Возможно ли, что таким безумным способом Малфой проявляет... заботу?
И в конце концов, если платье не пойдёт, его всегда можно забраковать. Но скорее всего, пойдёт. Такая мягкая ткань, приятно облегает тело. Не слишком откровенно облегает, кстати? Вроде, нет.
- Да, Грейнджер, не подскажешь, кто уволок из-под носа Пэнси четыре молотка?
- Это не было кражей! Они принадлежали Гриффиндору, - автоматически отреагировала Гермиона.
- Ну конечно! Я и не говорю, что это кража. Итак, Джордан.
- При чём здесь Ли?
- При том, что больше некому. Поговорила бы ты с ним, что ли! Сегодня он тащит молотки чуть ли не из слизеринской гостиной, а завтра что? Залезет в «Гринготтс» - дескать, у Поттера вышло, чем я хуже?
- И это не было кражей!
Малфой расхохотался. Даже не так: заржал, утирая слёзы и пытаясь что-то выговорить, но давясь смехом и отчаянно размахивая руками. Немного успокоившись, выдавил:
- Конечно, Грейнджер! Разумеется, это не было кражей! Это было просто образцово-показательным бандитским налётом! Какая шайка могла бы получиться из Золотого Трио! Может, ещё передумаете? У вас так замечательно получается!
- Малфой, прекрати!
- Ещё чего! Видела бы ты, как покатывались Лестранжи! Нет, тётя Белла, разумеется, психовала. А дядя Рабастан и дядя Рудольф... особенно после вопля тёти Беллы о том, как много они платят за дракона-охранника... Гоблин ей в ответ похоронным таким голосом: «Дракона тоже выкрали!» Дядя Баст совсем развеселился, бутерброд уронил, чуть со стула не упал, спрашивает: «Зачем?» А гоблин, кисло так: «Полагаем, в качестве транспортного средства»...
Очень странно было слушать о «дяде Басте» и «тёте Белле». Но Малфою они действительно родственники. А кто в магическом мире Малфою не родственник? Вроде, и Гарри он какой-то пятиюродный брат...
- О, вот вы где!
Гермиона подскочила. Интересно, когда успела схватить со стола палочку и нацелиться на дверь? Зашедший Гарри с любопытством уставился на подругу – сам, впрочем, палочку тоже вытащил. Малфой тихо выругался.
- Поттер, тебя учили стучать в дверь перед тем, как войти?
- Когда-то, давным-давно. Кстати, Гермиона, замечательно выглядишь!
- Спасибо, - ну вот что ещё можно ответить этому нахалу?
- Говори, зачем пришёл, - Малфой, похоже, всё ещё сердился. И справедливо, если вдуматься. Но вдумываться не хотелось.
- Вот это, - Гарри помахал двумя кусочками пергамента, страшно помятыми и кое-где явно погрызенными, - ваши отпускные листы. Сегодняшний вечер вы проведёте в Хогсмиде, а за порядком присмотрят старосты факультетов.
- Чего? – от удивления у Гермионы пропал дар речи. А Малфой, кажется, совсем не удивлён. Разве что раздражён немного.
- Спасибо за заботу, Поттер. И как, яда нет?
- Чего? – они с Гарри нынче удивительно схожи в выражениях.
- Яд, Поттер. Ты же пробовал пергамент на зуб, верно? Я далёк от мысли, что ты тестировал опасный предмет на однокурсниках. Это не по-гриффиндорски. А ты выживешь, не в первый раз. Итак, всё чисто?
- Ах, это, - Гарри тихо засмеялся. – Благодарите Криволапика. Он меня опередил.
Похоже, стоит вмешаться.
- Если кто-нибудь мне объяснит, что мы забыли в Хогсмиде, я этому кому-то буду безмерно признательна. Кстати, раз уж ты соизволил меня найти: почему сегодня я не видела тебя на зельеварении?
- Вот именно поэтому. Мы с Роном были в Хогсмиде.
Увидав выражение лица Гермионы, Гарри поторопился перейти к сути.
- Там сейчас Луна Лавгуд. Берёт интервью для «Придиры» у всех, до кого сумеет дотянуться. По поводу Лаванды. Мнение префектов школы её очень сильно интересует.
- По-моему, стоит прогуляться, Грейнджер, - протянул Малфой, явно наслаждавшийся происходящим. – Развеемся, по дороге спокойно обсудим проблемы... Поттер, ты мой должник: я спасаю Золотое Трио от распада, а тебя – от ужасной смерти. Грейнджер, ты тоже должна быть мне признательна по гроб жизни: убийство лучшего друга навсегда осталось бы чёрным пятном на твоей безупречной совести.
Глубокий вздох был ему ответом.
- Хорошо, идём. Выйдите оба, я переоденусь.
Спасение Лаванды важнее цементных войн и побелочных баталий, от которых, если честно, Гермиона смертельно устала.


Это просто наказание какое-то! После каждого дня на стройке нужно мыть голову. Не покажешься же Грегу такой запылённой! Он ведь тоже старается, мантию, вон, часто стирает. Малфоем пахнет всё равно, но мыло почти перебивает эти дракловы духи.
А уроки когда учить? Сегодня вот договорились не встречаться. Лаванда хихикнула: всё равно увидятся в библиотеке. Лишь бы удалось смотреть в учебники, а не таращиться в его спину. Ладно, поглядим...
Письмо Грега Лаванда зачитала почти до дыр, хотя в тот же день на свидании сказала «да». Писать ответ не стала: в своём языке она уверена, а на пергамент может посадить ошибку, красней потом... Вон как у Грега всё складно вышло, а она не аристократка, вдруг там какая-нибудь особая форма согласия нужна, конфуз получится.
Кажется, глупый Гойл нервничал. Ответ воспринял с явным облегчением. Так и надо; мальчики должны смотреть на Лаванду с обожанием. Всё возвращается, всё прежнее, эни-дани-да-лэй...
Мурлыкая под нос модный нынче мотивчик, девушка вскинула на хребет мешок с цементом, потащила его на башню. Раз ступенька, два ступенька, эни-лэй, поворот, сто шестьдесят пятая ступенька, привет, Джордан, хэй, эни-дани-да-лэй...
Песенку в Хогвартс притащил как раз Ли. Что-то о чернокожем парне, который стучит молотком и думает о прелестях возлюбленной, время от времени попадая из-за этого себе молотком по пальцам. Большую часть текста занимало описание пресловутых прелестей, заставлявшее краснеть даже бывалых сердцеедов, но мелодия оказалась весёленькой и прижилась, несмотря на протесты Слагхорна, Спраут и Макгонагалл. Профессор Флитвик только хихикал и, по слухам, коллекционировал разные версии куплетов. Двести двенадцатая ступенька, эхэй-на-да-лэй...
А за письмо Грега Лаванда даже получила замечание. Два замечания: на гербологии и на ЗОТИ. Ох, нехорошо, конечно, радоваться тому, что Снейпа нет, но всё же это здорово. Он бы как отнял письмо, как прочёл бы всему классу, как откомментировал... Вот только начинаешь представлять, а уши уже горят. Ещё и Грегу бы досталось. А может, и нет: слизеринец всё-таки.
Но с Гриффиндора бы баллы точно сняли. А так... Спраут лапочка, а юный аврорчик, которому, не будь Грега, Лаванда бы точно глазки состроила, делал замечание и сам смущался. И покраснел, когда Браун не удержалась и всё-таки хлопнула ресницами.
Исключительно в воспитательных целях. Учитель не должен идти на поводу у учеников. Тьфу ты, прямо, как Снейп заговорила!
Знал бы аврорчик, что она – оборотень, сразу бы стал официальным до Мерлиновых... хм... пусть будет сапог. Надо отучаться от ругани, приличная же девушка. Или знал? Вот Грег её не боится. Даже на бал пригласил. Триста шестьдесят одна ступенька, триста шестьдесят две, эни-дани-да-лэй, сгрузить мешок, улыбнуться Парвати, схватить другой мешок, доверху наполненный отбитой с гриффиндорских стен штукатуркой и прочим мусором, побежать вниз.
Когда вчера утром сова принесла гойлово приглашение, Браун сильно заинтересовалась печатью на пергаменте. Герб какой-то... Припомнился разговор с Паркинсон о том, что Гойл знатнее её. И сегодня с утра, перед уроками, Лаванда забежала в библиотеку, прихватила «Кто есть кто в магической Британии». Кажется, мадам Пинс посмотрела одобрительно: дескать, знания никогда не мешают...
Прочитанное на переменах и – частично – под партой на пророчествах ошеломило. И честное слово, стоило раздражённого предсказания от профессора Трелони о серьёзных жизненных неприятностях на пути юной мисс Браун.
А то она сама не знает, что у оборотня проблем на жизненном пути – хоть тестралами вывози!
Но Грегори-то, оказывается, барон! Лаванда напела на привязчивый мотивчик: «Род Гойлов нам известен с четырнадцатого ве-е-ека, эни-дани-да-лэй...» Понятной стала и привязанность Грега к белобрысому гнусному хорьку. Сателлит, значит... Если верить гермиониному справочнику, куда Браун (с разрешения Грейнджер, естественно) сунула нос сразу после уроков, сателлит – это серьёзно и на всю жизнь. С магическими контрактами шутки плохи, кто не верит – посмотрите на Гарри, которому пришлось исполнять договор, заключённый даже не им самим.
Ай, и ладно. Должны же быть у человека недостатки. Она, Лаванда, неделю в месяц проводит в пушистом состоянии, он привязан к Малфоям... При этом Малфой, значит, граф, а Гойл – барон.
«Барон Гойл» звучит намного лучше, чем «глупый Гойл». Вроде бы, за Лавандой ещё ни разу не ухаживали настоящие, живые бароны. Кровавый Барон не в счёт, хотя он тоже не ухаживал, только зыркал злобно. И не живой он вовсе.
Вытряхнуть содержимое мешка на гору мусора. Прочихаться. Поймать сочувственный взгляд Паркинсон, улыбнуться, еле заметно пожать плечами. Грега не видно, наверное, трудится в подземельях. Чихнуть напоследок – и опять за цементом. А может, это будут кирпичи. Или банки с краской. Что дадут – то и понесём. Сила есть – носи вот это, как сообщил однажды Гойлу Забини, вручая нечто непонятное устрашающих размеров.
Снова цемент. Мешок какой-то подозрительно непрочный, лучше засунуть его в тот, от мусора. И – раз ступенька, два ступенька... Баронесса Гойл, ха! Или ещё интереснее – «леди Лаванда». Мама всегда говорила, что к выбору супруга нужно подходить с умом, будущее – не золотые кущи, будущее следует обеспечить заранее... Как там: «Родовое поместье Гойлов, эни-дани-да-лэй, известное также как «Могучие дубы», расположено в Уилтшире и занимает, на-да-лэй, площадь...» Родовое поместье – это звучит! Это вам не четырёхкомнатная квартира со всеми удобствами.
Гойл её любит. Она его... хм... полюбит обязательно! Ведь Грег такой... спокойный, вот! Спокойный и уютный. С ним просто и легко. И он ни разу не называл её балаболкой, трещоткой и пустоголовой болтушкой. И не перебивал никогда, слушал внимательно, ему с ней интересно, а для семейной жизни главное – взаимопонимание, так пишут в «КосмоВитч», и она, Лаванда, с этим полностью согласна. Девяносто две ступеньки, девяносто три... Похоже, Джордан её опережает, нужно поднапрячься, девяносто шесть, девяносто семь...
С улицы доносится крик. Нужно подниматься вверх, но любопытство побеждает, и Лаванда высовывает голову в окно. Совсем невысоко, совсем нечего бояться... Внизу Забини бегает за Джорданом с воплями: «Гриффиндору молотков мало? Нет уж, эти – наши, отдай немедленно!» Ли смешно трясёт дредами, уворачивается, налетает на Малфоя, появившегося невесть откуда... всё, дальше можно не смотреть. Молотки отнимут, Джордана накажут, лишь бы очков с Гриффиндора не сняли. Мешок снова на плечи – и вперёд. Сто одна ступенька, сто две, ла-ла-энида-лэй...
Вот выйдет она замуж за Гойла – все ахнут! Жить будет в родовом поместье «Могучие дубы», на балы выезжать...
Непослушное воображение тут же нарисовало роскошную комнату с лепниной на потолке, золотистыми обоями, резной мебелью... На полу – две миски. Золотые, с рубинами. В одной вода, в другой – мясной фарш. И буквы по ободкам, затейливые такие, с завитушками: «Баронесса Гойл». Девушка захихикала. Или вот: прогулка. Золотой ошейник (ну, не серебряный же!), золотая цепочка в качестве поводка. «Познакомьтесь с моей супругой, милорд. Лаванда, будь любезна, подай лапу!» Нет, неправильное видение. С чего это Грег заговорил с чисто малфоевской ехидцей?
Прекрати, глупая девчонка. Нужна ты Гойлу, как соплохвосту – учебник по рунам для третьего курса. Погулять – ещё куда ни шло, а брать оборотня в жёны... Для этого нужно быть сумасшедшим.
Настроение резко испортилось. Лаванда споткнулась, сердито пнула ступеньку. Двести тридцать восьмая.
А предательница-память всё подсовывала картинки: Грег зарывается носом в её волосы, отстраняется, смотрит чуть виновато... Сильные руки, на которых так удобно свернуться клубочком и чихать, чихать, а тебя всё равно будут нести и успокаивающе сопеть. «Я рассветы больше люблю... Иногда хочется посмотреть, как солнце встаёт».
«Он тебя любит, ему другая не нужна». Это Паркинсон так сказала. Не нужна, понятно? Паркинсон – слизеринка, ей виднее. И отстань, дурное настроение, не до тебя. Вот когда они с Грегом расстанутся, тогда можно будет ныть и даже вспомнить, что все мужчины – эти самые, которые пасутся у Аберфорта Дамблдора.
Не «когда», зло поправила себя Лаванда, а «если». Мы ещё посмотрим. Никто раньше не предлагал мисс Браун замуж? А сама-то она за кого-нибудь замуж разве хотела? Теперь хочет – за барона Грегори Гойла.
Мы ещё посмотрим.
До ужина Лаванда успела перетащить наверх четыре мешка с цементом и двенадцать вёдер краски. Вниз отправился строительный мусор и двадцать кило мела, доставленные в гриффиндорскую башню «по ошибке» и предназначенные Равенкло. На сей раз виноватым оказался не Джордан, а – кто бы мог подумать? – Гарри Поттер.
- Слушай, а почему Гарри сегодня не видно? – спросила Лаванда у Парвати, когда они вымывали из волос всяческое строительное безобразие.
- А, - махнула та рукой, - у него торчит очередная министерская комиссия. Наш Золотой Мальчик дал интересное интервью «Придире».
- И что, опять не в струю? Долго он ещё будет с Министерством цапаться?
- Пока не станет министром, - рассмеялась Патил. – И даже, возможно, после этого.
Лаванда очень не любила организованные чиновниками комиссии, но именно несчастным, призванным усмирять Поттера, посочувствовала от души. Вслух. В конце концов, она не склонна наслаждаться мучениями взрослых, почтенных людей...
Парвати понимала.
Давясь смешками, девушки пришли в Большой зал. Ли махнул им рукой, указал на места рядом.
Кстати, о Ли.
Мило улыбнувшись, Лаванда поинтересовалась у Джордана, не превратился ли тот, часом, в хаффлпаффца. Уж больно стал робок, нерешителен... В ответ чернокожий нахал с озабоченным видом начал выяснять, чем стукнулась Браун во время падения с Астрономической башни. Он один говорил о том дне свободно, остальные стеснялись. А Ли считал, что сделанное уже в прошлом и надо жить дальше.
В целом, Лаванда была с ним согласна.
- Я на днях к Паркинсон заходила, - небрежно сообщила она даже не Джордану, а Парвати. – Полюбовалась на засушенную лилию. Знаешь, такие в Чёрном озере растут.
Слева поперхнулись тыквенным соком.
- Она говорила, что это один из самых замечательных подарков в её жизни, - Лаванда повернулась к отчаянно кашляющему Джордану и прямо в выпученные глаза произнесла: - А ещё она говорила, что, возможно, прошлась бы с тобой пару раз, не будь ты таким тупым придурком, вбившим в дурную башку с дредами, будто безразличен девушке, и тут же опустившим руки.
Фух. Выговорить столько слов на одном дыхании – подвиг. Гордись собой, Браун.
Ли прокашлялся и угрюмо отвернулся. Но, уже направляясь в библиотеку, Лаванда слышала, как Джордан интересуется у кого-то из слизеринцев, не видал ли тот Паркинсон.


Утро Минервы Макгонагалл, как обычно, началось с почты. Удивительное дело; она всегда считала, что свежие сплетни менее всего важны директору Хогвартса. Оказывается, ошибалась.
Исполняющая обязанности директора со вздохом отложила в сторону «Трансфигурацию сегодня». Да что же это такое, пятый номер подряд остаётся не прочитанным! Впрочем, если взглянуть правде в глаза, ей вряд ли когда-нибудь придётся снова преподавать, так что если она упустит пару важных открытий, ничего страшного не произойдёт. Сжалось сердце, когда следующим в стопке Минерва увидела толстый «Вестник ЗОТИ». Снейп уже мёртв, а журнал всё приходит – ведь подписка была на год... В горле привычно встал ком при мысли о Северусе, как обычно, прихватило сердце от чувства вины и беспомощности, ах, Альбус, Альбус, на кого же вы меня покинули... Профессор Макгонагалл резко выпрямилась и строго запретила себе ныть. Она, в конце концов, временный директор и действительный декан! Все проблемы Хогвартса принадлежат ей. Сомнительное богатство, что и говорить. Минерва фыркнула и продолжила разбирать почту.
А это что? «Придира»? Откуда здесь журнал Лавгуда? О, вот записка, прикреплена к обложке.
«Дорогая профессор Макгонагалл! Высылаю Вам Ваш авторский экземпляр экстренного номера «Придиры». Надеюсь, Вы будете довольны: ни одно Ваше слово не было изменено, всё как Вы любите.
Ещё раз спасибо, что согласились дать нам интервью.
Искренне Ваш,
Ксенофилиус Лавгуд»
Так вот оно что! Этот прохиндей не стал ждать, состряпал спецвыпуск. Наверное, дочь настояла, сам бы он сейчас побоялся идти против министерства. Откровенно говоря, Минерва не рассчитывала, что «Придира» опубликует её интервью полностью, надеялась на короткую цитату в маленькой заметке. Ну-с, почитаем.
В начале – редакционная статья. Ксенофилиус в обычно несвойственной ему пламенной манере описывает суть проблемы. Героиня войны, страшные травмы, все родители с радостью согласились учить своих детей вместе с этой храброй девочкой... Но вот является страшное Министерство и начинает кусаться не хуже Фенрира Грейбека.
На следующем развороте – какая неожиданность! – полный текст министерской инструкции по содержанию Лаванды Браун, оборотня, в Хогвартсе во время обучения. Интересно, как Лавгуд раздобыл этот документ, на котором стоит гриф «Для служебного пользования»? Перед глазами Минервы как-то сами собой возникли Ли Джордан и Драко Малфой, с невинным видом разглядывающие небеса, но она сердито отогнала это видение. Джордан больше побелку таскает, а Малфой, конечно, Мальчик-Который-Всегда-Всё-Знает, но... Нечего в каждом происшествии искать руку Малфоя! Это несправедливо, в конце концов. Мало ли в Хогвартсе министерских детей? Да и деятели Надпотолочья, помнится, поднаторели в искусстве лазить в кабинет директора, для них подобное приключение не в новинку. И старые связи никуда не делись... Ну при чём тут сразу Слагхорн? Подписку о неразглашении не давал не только он, но и другие преподаватели тоже.
Конечно, это безобразие, что в кабинет директора шастает кто попало, но будь она проклята, если расследование, которое начать, несомненно, придётся, будет иметь какие-то последствия! Не забыть вызвать Малфоя и, проникновенно глядя в его бесстыжие серые глаза, приказать искать виновных. Драко – мальчик понятливый, он станет искать со всем тщанием. Как раз до экзаменов и проищет. Может даже отчёты время от времени предоставлять, он сын министерского служащего, цену бумагам знает. Так же как и разницу между словами «искать» и «найти».
Но вообще не кабинет, а проходной двор какой-то. Раньше, помнится, никто не знал, где он находится, а теперь здесь не побывал только ленивый. И как пробираются? Надо пару ходов, ведущих сюда, перенаправить. И пару лестниц перенастроить. Хватит, поиграли в партизанскую войну, пора порядок наводить. Предоставлять директорский кабинет студентам для снятия поствоенного синдрома Минерва не намерена, хватит им ремонтных работ.
Ладно, что там дальше в «Придире»? Так, её интервью... Хм. Да Лавгуды разговорили всех деканов, оказывается! Спраут сетует на неоправданную жестокость, Флитвик возмущается невежеством составителей инструкции, Слагхорн витиевато растолковывает, насколько негативный образ Министерства формируется такими необдуманными действиями в сознании студентов. Словно в подтверждение его слов далее идёт нарезка из высказываний учеников. Их, похоже, попросили не стесняться в выражениях. «Тупое распоряжение тупых чиновников», «Да кто они такие вообще?», «Самих бы их голых да в цепи!», «Пусть почитают учебную литературу про оборотней, а потом распоряжения сочиняют!», «Это Амбридж придумала, да?». Определённо, с милыми детками надо поговорить о недопустимости развязного тона в публичных выступлениях.
Далее – аналитическая справка об оборотнях, три страницы фактов со ссылками на авторитетные источники, чётко, подробно и доступно, наверняка хаффлпаффец писал. Нужные места специально для невнимательных читателей выделены. Из справки со всей очевидностью явствует, что применяемые к мисс Браун меры более чем излишни.
Как интересно! Перевернув страницу, профессор Макгонагалл имеет удовольствие наблюдать фото Драко Малфоя, высокомерно глядящего прямо на неё. «Интервью префекта школы...» Да из-за одного этого материала выпуск станет сенсационным, парень же недавно из Азкабана! Только поможет ли такая сенсация Лаванде... Что ж, полюбопытствуем мнением господина префекта по данному поводу.
Да, видно, ни буквы не поменяли. Минерва буквально слышала этот голос, чуть растягивающий слова: «Год нам преподавал оборотень, к слову, хорошо преподавал, и никто не только не пострадал, но даже не знал о его необычности. До того он семь лет учился в Хогвартсе, и тоже обошлось без инцидентов. Здесь же речь идёт не о семи годах, а всего лишь о паре месяцев, причём в нашем распоряжении есть зелье, позволяющее оборотню и в полнолуние сохранять человеческое сознание. Единственная реальная проблема мисс Браун заключается в том, что в своём пушистом обличье она не может записывать лекции или произносить заклинания. Я уверен, она и в полнолуние может ночевать в своей спальне, а уж держать её в серебряных цепях, когда она превращается в человека, – очевидное проявление садизма. Мне жаль, что министерские должности занимают извращенцы. Надеюсь, это временно». Каков наглец! Следующей, разумеется, дали высказаться Грейнджер – Гермиона строго и решительно взглянула на своего декана с фотографии. Она произнесла пылкую речь о том, что предоставлять детям сражаться с Тёмным Лордом, а потом за это же их наказывать низко. «Лаванда пострадала исключительно из-за того, что вступила в Армию Дамблдора, а после наступления совершеннолетия – в Орден Феникса, и осталась защищать Хогвартс, когда на него напал Волдеморт. Она не побоялась сразиться с теми, кому испугалось противостоять Министерство, и, разумеется, по малолетству и неопытности получила травмы. Да мы почти все тогда были ранены! И что же героиня войны получает в награду за свой героизм? Унижение? Звание опасного существа, от которого положено шарахаться?»
А вот и старосты пошли. Все факультеты вперемешку. Сердитый Энтони Голдстейн: «Что за двойные стандарты? Если бы Грейбек убил её, ей бы поставили памятник, как остальным погибшим, а раз выжила – в цепи?». Ханна Эббот с красными от слёз глазами: «Видимо, нам мало скорби о тех, кого мы потеряли. Теперь мы снова должны сражаться – за тех, кто выжил. Ну, что ж, мы будем сражаться. Никто из нас не согласен с тем, что Лаванду надо так мучить. Мы все любим её и добьёмся справедливости». Злой Блейз Забини: «Я вообще не понимаю, с какой радости Министерство в это вмешивается. Попечители разрешили Браун учиться в школе, ни от кого из студентов или их родителей возражений не поступило. Насколько я помню устав Хогвартса, дальнейшее полностью находится в юрисдикции директора – или, как сейчас, исполняющей обязанности директора. Когда у школы снова успели отобрать вольности, я что-то не заметил? И на каком основании?». Чуть напряжённый Невилл Лонгботтом: «Я близко знал Ремуса Люпина, и вот что вам скажу: не было человека человечней его. Я уверен, что не ликантропия делает из людей зверей, а только их собственный выбор. Лаванда никогда не захочет становиться такой, как Фенрир. А вот министерские явно хотят озлобить её, заставить возненавидеть весь мир. Не выйдет, и не надейтесь». Беспечная Пэнси Паркинсон: «Ах, бросьте, Браун – нормальная девчонка, только сильная очень. Вовсе не надо вести себя так, будто она – чудо трёхголовое!». Раздражённая Падма Патил: «Да я даже говорить об этом не хочу! Идиотские правила, не делающие чести тем, кто их придумал. Чем скорей их отменят, тем лучше». Спокойный, уверенный в себе Эрни Макмиллан: «Мы сделали всё, чтобы глупое решение было отменено, и если этого всё же не произойдёт, будем бороться дальше». Минерва вдруг поняла, что плачет. Хорошие мои. И Луна какая умница: сделала их такими разными, такими... настоящими, любой поверит, что не по указке говорили.
Когда профессор Макгонагалл увидела следующий разворот, слёзы мгновенно высохли, надо полагать, от безграничного изумления. «Мы попросили высказаться бывшего главу Департамента по Обезвреживанию Опасных Существ, человека, который часто имел дело с оборотнями и, несомненно, хорошо знает проблему». Со страниц «Придиры» на исполняющую обязанности директора надменно щурился Люциус Малфой. Буквы запрыгали перед глазами; Минерва присмотрелась.
«Нет, я вовсе не считаю оборотней подходящей кандидатурой на роль пугала. В конце концов, именно я давал разрешение Ремусу Люпину занять должность преподавателя в Хогвартсе. Ну разумеется, мистер Лавгуд, если я дал это разрешение, значит, считал, что он не представляет опасности для детей. Я и сейчас так считаю, Волчье зелье – замечательное изобретение, способное помочь...»
Это какое-то безумие. Люциус Малфой защищает Лаванду Браун. Впрочем, чему она удивляется, Драко ведь высказался в том же ключе, конечно, отец его поддержал... Всё равно странно читать резкие, почти грубые слова Люциуса в адрес министерских чиновников. Самое мягкое, что он себе позволил, – это предложил им перечитать краткие справочники опасных существ, «даже там можно найти достаточно информации, чтобы осознать, сколь необразованны составители инструкции».
Дальше – краткая биографическая справка о Лаванде Браун и несколько интервью героев войны. Первым, разумеется, высказался Гарри Поттер – как обычно, в основном он излагал факты, но не пожалел яда для Министерства. Золотой Мальчик никого ни в чём не обвинял, скорее сетовал на необдуманные действия чиновников, но его слова оставляли чёткое ощущение, будто Лаванду терроризируют именно за то, что она осмелилась бороться против Волдеморта, когда все министерские прогибались под него. Ли Джордан, Рон Уизли и Парвати Патил усугубляли это впечатление, удивляясь, какую активность развили те, кто несколько недель назад боялся лишнюю бумажку подписать.
А вот и «мнение другой стороны». Нынешний начальник ДООСа и ещё двое министерских чиновников лепетали что-то столь невнятное, что Минерва ни на секунду не усомнилась: их слова тоже пошли в печать без редактуры. Никаких внятных аргументов, сплошное «но она же оборотень», «там дети» и «это опасно». Умницы Лавгуды, такое «мнение» льёт воду на их же мельницу.
Отличный номер получился, хотя и скандальный, конечно. Профессор Макгонагалл с удовлетворением отложила его в сторону, чтобы ещё разок перечитать на досуге. Итак, настроение подняли, можно и дальше делами заниматься.
Докладная записка Слагхорна. Насущные проблемы ремонта, просьбы подействовать на Филча – недодаёт цемента, «а экономить на подземельях недопустимо, Минерва, вы же понимаете». Да уж, подземелья должны стоять крепко, но где же я вам столько денег возьму, Гораций? Кошельки попечителей не бездонны, Филч неспроста экономит... И в конце – ставшая уже традиционной приписка: «Минерва, я вас прошу, найдите кого-нибудь. Факультет меня не принимает». Самое страшное, что может произойти с деканом. Они его слушаются, но не принимают. Продолжают жить так, словно ими всё ещё руководит Снейп: следуют установленному им распорядку дня, исполняют обязанности так, как он их распределял; да что говорить, если для них существуют «декан», он же «профессор», и «профессор Слагхорн»?
Конечно, с этим надо что-то делать. Но где же сейчас возьмёшь слизеринца в деканы? Минерва вздохнула. Что ж, и Слизерину, и Горацию придётся потерпеть.
Докладная записка Спраут. Срочно нужны семена... Список... Филч сказал, выбирайте пять пунктов из тридцати, на большее нет денег, что делать? Макгонагалл написала: «Выбирайте пять пунктов, остальное задайте привезти пятикурсникам», отправила с совой.
Почту дочитать не дали: ворвались Вермонт и Тьюлип. Заговорили одновременно, из-за чего исполняющая обязанности директора разобрала только «Как вы смели?» и «Это нелояльно по отношению к Министерству!».
- Простите? – произнесла Минерва ледяным тоном.
Действия это не возымело. Кажется, министерские возомнили себя не управленцами низшего звена, а некими мифических полномочий начальниками, которым должен с трепетом внимать даже директор Хогвартса.
- Мы хотим знать, – чётко, с расстановкой произнёс Вермонт, опершись о директорский стол и угрожающе нависая над Минервой, – по какому праву вы предоставили этим жалким писакам строго конфиденциальный документ. Кроме того, нас интересует, должны ли мы расценивать ваше интервью как открытый выпад против политики Министерства.
- Во-первых, – тон профессора Макгонагалл был всё так же холоден, в голосе прорезалась сталь, – я никому не передавала никаких документов, и если бы вы потрудились проверить состояние моей подписки о неразглашении, то, несомненно, не выказали бы столь явно свой вопиющий непрофессионализм, задав этот вопрос. Я не стану сейчас читать вам лекцию о магических контрактах, она есть в любом министерском справочнике по деловодству. Во-вторых, я как исполняющая обязанности директора Хогвартса неподотчётна Министерству и имею право как не соглашаться с его политикой, так и высказывать своё мнение, в том числе в интервью. О моём резком несогласии с вашей инструкцией вам, а также вашему руководству известно. Чего вы ждали? Что я изменю своё мнение? С какой стати бы мне это делать?
- Не забудьте, профессор, – вмешался Тьюлип, – что пока вы – только исполняющая обязанности, и если ваше поведение в дальнейшем будет столь же вызывающим, директором вы можете и не стать...
- Довольно говорить глупости, джентльмены! – кажется, Минерва разозлилась не на шутку. – Назначить и снять директора согласно уставу Хогвартса имеет право только попечительский совет. Вам простили Амбридж – не повторяйте ошибок! Чем думать о моей карьере, вспомните о судьбе своих предшественников. И о том, что ступенькой ниже всегда есть парочка талантливых заместителей, мечтающих о повышении.
- На что вы намекаете?
- Да я не намекаю. Я открытым текстом говорю: у меня пол-Хогвартса министерских детей и пара десятков героев войны, которые займут высокие должности быстрее, чем родят детей. Вы понимаете, кому угрожаете?
- Мы понимаем, что вы работали вместе с Кэрроу, и роль вашего бывшего директора Снейпа во всех этих событиях ещё не ясна, а префектом школы у вас до сих пор ходит бывший Упивающийся!
- Малфой оправдан! – рявкнула Минерва.
- Это ещё можно изменить!
- Знаете что, джентльмены, а не пошли бы вы к дракловой бабушке? Если не знаете дорогу, зайдите к миссис Лонгботтом, она покажет и заодно научит петь что-нибудь патриотическое, у неё хорошо получается. Мне надоело выслушивать всякий бред в собственном кабинете!
- Вы об этом пожалеете! – взрыкнул Вермонт.
- Посмотрим, – огрызнулась Минерва.
- Мы хотим видеть Поттера, – прошипел Тьюлип. – Где его найти?
Ага, теперь они хотят поорать на Поттера. Быстро же здесь меняются декорации: совсем недавно он был Наш-Герой-Который-Выжил и Золотой Мальчик Британии. Теперь снова – Поттер, главная заноза во всех министерских креслах сразу.
- Зачем же искать, сейчас я его позову. Подождите здесь, – профессор Макгонагалл поднялась из кресла и вышла из кабинета. Хотите Поттера? Будем вам Поттер, кушайте, не подавитесь только.
Гарри, как и положено Золотому Мальчику, прилежно крошил ингредиенты на зельях.
- Мистер Поттер! Зайдите, пожалуйста, в кабинет директора, с вами хотят поговорить господа из министерства. Насколько я понимаю, о вашем интервью.
Студенты оживились, Гораций тоже. Гарри зубасто улыбнулся и бодро ответил:
- Конечно, госпожа директор! Профессор Слагхорн, вы позволите?
Минерве показалось, что челюсти Мальчика-Который-Не-Для-Того-Выжил-Чтобы-Ему-Указывали-Кого-Поддерживать лязгнули.
Стыда профессор Макгонагалл не испытывала, только сожаление из-за того, что не может сама наблюдать беседу. Как там в анекдоте, «ваши дементоры – вы и спасайте»? Мальчику весьма полезно будет выговориться. И зубки показать. Хватит считать его подставкой для орденов.
Сама Минерва устроилась в одном из пустых классов неподалёку от кабинета, который так и не могла привыкнуть называть своим. Взмахнула палочкой, пробормотала: «Accio почта с директорского стола». Брезгливо, двумя пальцами отложила в сторонку «Пророк». Хватит пока мерзостей.
Тем более что плотный конверт с печатью Министерства явно более важен.


Лаванду нашли в библиотеке. Мадам Пинс пыталась было утихомирить прыгающий и орущий Гриффиндор, но, кажется, этим только раззадорила нарушителей спокойствия: они начали объяснять ей, почему она должна орать и прыгать вместе с ними. Не веря своим ушам, Лаванда выхватила из рук Парвати уже изрядно помятый и замусоленный, но несомненно официальный пергамент с печатью Министерства. Быстро пробежалась глазами по тексту.
«Изучив ситуацию, сложившуюся в школе чародейства и волшебства Хогвартс... приказываю... отменить... созданную для контроля за исполнением инструкции комиссию распустить... признать внутренним делом школы...» Внизу – размашистая подпись Кингсли Шеклболта. И приписка: «Привет Ли».
От визга Браун у несчастной мадам Пинс заложило уши.
Немного утихомирившись, гриффиндорцы потащили подругу в башню – праздновать. А она, отплакав и отсмеявшись, наконец поняла, какие возможности перед ней открываются, и немедленно протолкалась к Гермионе.
- Староста, отпусти меня в Хогсмид в субботу, пожалуйста, мы с Гойлом пойдём платье шить!
Та, похоже, слегка оторопела.
- Иди, конечно, но... что значит «с Гойлом платье шить»?
Лаванда хихикнула, представив Грега с иголкой, сопящего над грудой ткани.
- Мы на эту субботу записаны к портному, – девушка слегка покраснела. – Я думала у Гарри плащ-невидимку просить... Понимаешь, мы обязательно должны сходить туда вместе и обязательно в эту субботу! Там расписано всё. Мы же... он же на бал меня пригласил, – добавила она потише, заметив, что к их разговору прислушиваются. – А бальные наряды пары должны шиться комплектом, ну, в один цвет, из похожих тканей... Понимаешь? Надо подобрать фасон и мерки снять, а потом ещё раз сходить на примерку. Но это недели через две-три, не раньше, народу-то много.
- Подожди, – вмешалась Парвати, – какие бальные наряды? Почему мы ничего не знаем?
Лаванда пожала плечами.
- Я так понимаю, потому, что Малфой сначала заботится о своих. Оденет Слизерин – займётся остальными факультетами. По крайней мере, мне он сказал, что без услуг портных никто не останется, только те, кто захочет пойти в обычной парадной мантии. Но, по-моему, – Браун хихикнула, – в Слизерине таких нет. В Хогсмиде сейчас торчат его портные, целый батальон. Забини с Паркинсон своих пачками туда отправляют, человек по шесть за раз.
- И в будни? – удивилась Гермиона.
- Конечно, иначе не успеть. Не каждый день, правда, а когда работу быстрее закончат. Так отпускаешь в субботу?
- Конечно, отпускаю, я же сказала. Ох, Лаванда, ну до чего же хорошо всё обернулось!
Они снова рассмеялись.
Вышло действительно хорошо. Откровенно говоря, идти в Хогсмид в мантии-невидимке Лаванда побаивалась. А вдруг узнают? Ей ведь было запрещено покидать Хогвартс. Но остаться без наряда на выпускной бал и вовсе казалось немыслимым.
Вообще в Хогсмид этим летом выбирались редко. Если всего учения два с половиной месяца, о каких выходных может идти речь? В субботу и воскресенье им поставили только по два урока, да работали меньше, вот и всё. Гулять уходили по разрешению префектов школы и только когда все дела переделаны. Тем ценнее была эта прогулка – с Грегом, выбирать бальную мантию!
Вот ведь как интересно. У неё радость, и о чём она сразу думает? О своём неуклюжем бароне? Когда это он стал занимать так много места в её мыслях? Лаванда улыбнулась. Грегори большой, ему и места надо побольше. Ох, надо же ему сказать! Браун торопливо перецеловалась со всеми смельчаками, пообнимала остальных и побежала в Слизерин. У каменной стены, угрожающе холодной и влажной от подземельной сырости, шепнула: «Корень мандрагоры!», проскользнула в гостиную. Ей, гриффиндорке, нельзя было здесь находиться, поэтому Лаванда хотела быстренько юркнуть в коридор, ведущий к спальням, но не вышло. В гостиной собрался, похоже, весь Слизерин. На незваную гостью мигом заинтересованно уставились змеёныши.
- Я... извините, я... не хотела побеспокоить... – она сама не знала, с чего вдруг начала оправдываться. Просто нахлынула уверенность, что придти сюда было неправильно, что она обидела слизеринцев, вторгнувшись на их территорию в момент какой-то невероятно личной беседы. Тем более, что пароль она узнала случайно: услышала, как один слизеринец передавал другому. У оборотней острый слух...
Кажется, они молчали вечность. Потом раздался голос Малфоя:
- Ничего страшного, Браун. Правда, тебе придётся немного подождать, пока мы закончим, уж не взыщи. Мы быстро. Грег, проводи свою гостью в спальню и возвращайся.
Гойл поднялся неслышно и на удивление грациозно – Лаванда не ожидала от него ничего подобного. Не подошёл – плавно скользнул к ней. Подал руку. Шепнул: «Пойдём». Интересно, он всегда среди своих такой?
- Извини, я с тобой поговорить хотела...
- Ничего. Подожди, я правда быстро. Проходи, – дверь неслышно распахнулась, Грег галантно пропустил её вперёд. – Посиди здесь, – указал на кровать. Выскользнул из комнаты, притворив за собой дверь.
Лаванда огляделась. В слизеринской спальне, вопреки представлениям гриффиндорцев о сырых и холодных подземельях, было вполне тепло и уютно, только окна не хватало. Четыре кровати по углам, возле каждой тумбочка, на полу пушистый ковёр, посередине стоит столик с чашками, под стенами – четыре письменных стола. Из спальни ведут две двери. Что за второй, Лаванда проверять не стала, ещё скажут, вынюхивает что-нибудь. Велели сидеть и ждать – она сидит и ждёт.
На одной из кровати разбросаны пергаменты, несколько учебников, на тумбочке рядом – ещё учебники, толстый справочник магических существ и расчёска. Здесь спит Малфой. Странно, что он не в спальне префектов. Напротив – аккуратно застеленная постель, возле неё на полу – собранная сумка, на тумбочке портрет Боунс в рамочке. Монтегю, разумеется. Кровать Грега у двери; возле неё тоже стоит сумка, тумбочку украшает чудовищного объёма справочник по трансфигурации. Книгами и свитками завалены и три письменных стола. Четвёртый пуст, и, судя по запаху, на четвёртой кровати давно никто не спал. Наверное, это место Крэбба.
Лаванда взяла справочник Грега, пролистала, нашла тему их сегодняшнего задания. Дочитала уже до середины, когда в коридоре послышались шаги.
Первым зашёл Малфой; интересно, он всегда ходит впереди всех? За ним – Грег, потом Монтегю. Хорёк тут же начал рыться в свитках, разбросанных по постели, Монтегю ушёл в ту, вторую дверь – Лаванда так и не успела разглядеть, что за ней – а Грег присел рядом с ней.
- Стряслось что? – спросил, взяв её за руку.
- Нет... то есть да... ну, то есть не стряслось, а хорошо всё! – Лаванда сердилась на себя. Что это за приступ косноязычия? – Министр прислал указ, которым отменил эту дурацкую комиссию, и её инструкцию, теперь только профессор Макгонагалл решает, какие меры безопасности принимать в отношении меня, вот. А это значит, что в субботу мы можем пойти в Хогсмид! Ну, то есть открыто пойти в Хогсмид, – добавила она неуверенно. Лаванда понятия не имела, знают ли Малфой и Монтегю об авантюре с плащом-невидимкой, которую планировали они с Грегом.
Гойл улыбнулся. Просто улыбнулся, даже позы не поменял, но почему-то Лаванда и не сомневалась, что он рад не меньше гриффиндорцев, которые недавно с воплями прыгали вокруг неё.
- Отлично.
- Замечательно, Браун, поздравляю, – вмешался Малфой. – Давно пора. Браун, скажи, пожалуйста, а кто тебе вход в Слизерин показал? Я не то чтобы против, приходи на здоровье, просто обычно это не принято...
- Никто мне его не показывал. Я услышала, как один пятикурсник другому рассказывал, что ты пароль поменял.
- А где его говорить, пароль, ты откуда знаешь?
Лаванда растерялась.
- Ну... Это же вход.
- Разумеется, вход, но на нём же не написано, что он вход!
- Видно же!
- Браун, – Малфой присел рядом с ней на кровать Гойла и ласково спросил: – Как видно? Что именно ты видела?
- Все ваши ниточки туда сходятся. Твоя, Грега, остальных... Вы там в Слизерин заходите.
- Вот оно что. Значит, не видела, а почуяла, верно? Не глазами, а носом?
- Наверное, – Лаванда не понимала, что ему от неё нужно. Какая разница, откуда она узнала, если никто ей не говорил и не показывал?
- Ясно. А с паролем надо что-то делать, не все в Хогвартсе мечтают придти сюда исключительно в гости к Грегу.
Монтегю фыркнул.
- Тоже мне страшная проблема, просто меняй его с утра и объявляй новый в гостиной перед завтраком.
- Так обязательно же кто-нибудь забудет, у них из голов цемент сыпется.
- Это их проблемы, будут стоять под факультетом и ждать, пока кто-нибудь откроет. Драко, я должен тебя мерам безопасности учить?
- Ладно, не кипятись. Бери сумку и пошли. Грег, мы тебя подождём в Большом Зале.
Их оставили вдвоём. Лаванда, сама не зная почему, прижалась к Гойлу, уткнулась ему в плечо. Он погладил её по голове. Тихо сказал:
- Это здорово. Но знаешь... Лучше бы этой радости не было, – Грег шумно вздохнул, как бывало с ним всегда, когда он пытался длинно что-то объяснить. – Лучше бы с самого начала... ну... без инструкции, и комиссии... Не радоваться сейчас, но не мучиться тогда.
- Ох, Грег, это было бы замечательно...
Посидели молча. Наконец она осторожно высвободилась из его объятий, хотела подняться и идти ужинать, но он мягко остановил её и поцеловал. Потом сам встал с постели, двигаясь отчего-то более неуклюже, чем раньше. Обычный такой, привычный Гойл.
- Идём? – спросил, подавая ей руку.
- Идём, – улыбнулась она.
В Большой Зал они зашли вместе.

Глава 7

Грег аккуратно зачеркнул ещё одно число в календаре. Девятнадцать. Завтра впору праздновать юбилей. Девятнадцать дней счастья. Это нехорошо, наверное. Столько народу погибло, отец в Азкабане, а он счастлив, впору прыгать.
Девятнадцать свиданий, девятнадцать закатов, встреченных на Астрономической башне, девятнадцать вежливых «Спокойной ночи» Полной Даме... Или меньше? Точно, меньше, Лаванда не сразу разрешила провожать её до Гриффиндора.
Вчера Ал долго убеждал Драко влюбиться. Мол, посмотри на Гойла, он даже учиться лучше стал. Малфой скромно спросил: «Мне-то куда уж лучше?». Ржали.
Скоро полнолуние. Лаванда боится немного, но это уже никогда не будет так страшно, как в прошлый раз.
Что-то сонно пробурчал Драко, перевернулся на другой бок. Ал сопел в две дырки. Грег ещё раз посмотрел на календарь, улыбнулся тихонько и закрыл глаза.
Когда его дыхание выровнялось, Монтегю осторожно слез с кровати. Драко немедленно поднял с подушки растрёпанную башку, спросил тихо:
- Ты чего?
- Ничего. Придержи его, – кивок на Гойла, – мне порешать кое-что надо.
Малфой зевнул, засунул глубже под подушку вытащенную было палочку.
- Реши уже что-нибудь, надоело. Она за него пошла бы, да он не зовёт; он на ней женился бы, да духу не хватает предложить. Тупик какой-то. Мне в голову всякая радикальщина лезет, не хуже поттеровской.
- Связать, объяснить всё друг про друга и обвенчать?
- Типа того. Ал, драгоценный, пожени их, а? Сил нет.
- Вот же и иду женить. Вернусь минут через двадцать, тогда можешь его не придерживать, решит, что от Сьюз возвращаюсь.
- Ага, – Драко зевнул ещё раз и зарылся в одеяло.
Монтегю вышел и потопал к спальням префектов.
Утро Грега началось как обычно. Прохладная, догреваемая заклинаниями вода. Бодрящие утренние напутствия от Малфоя. Новый пароль не забыть, сумку достать из-под кровати. Пэнси раздаёт задания по ремонту. Блейз ругает пятикурсников... Заходил Слагхорн. Зубы ноют смотреть, как они с Драко расшаркиваются. Официоза – хоть ложкой собирай и в котёл суй; интересно, какая дрянь сварится. Кажется, Слагхорн думает, что Малфой обиделся. Он ведь хотел в Слагклуб. Ну, пусть считает. Хотел – перехотел, но Гойл точно никому это объяснять не станет.
Достал сумку, взвесил в руке. Что-то не так. Полез смотреть. Точно: не выложил толстый справочник по трансфигурации. Сегодня нет трансфигурации. Балбес. Кто с вечера сумку собирал, а? Как есть балбес. Грег ухмыльнулся. Теперь и ведущий не нужен, сам с собой разговаривать научился. Всё Лаванда.
Монтегю зевает. Гад. Смотришь на него, такого довольного, и завидно. Милли спит на ходу, чуть в дверь не врезалась. Придержал то, что полегче – дверь. Окликнул. Вроде пришла в себя. Устали все, ремонт этот... И экзамены скоро...
- Грег! Сделай милость, зайди ко мне после уроков, – Пэнси жизнерадостно улыбалась, загораживая дорогу. – Зайдёшь?
Гойл кивнул. Подумав, хотел что-то ответить – девушки любят, чтобы с ними разговаривали, – но Драко отвлёк.
- Грег! На пару слов!
Сегодня он нарасхват. Ведущий, так нельзя было поговорить? Нельзя. Хочу посидеть две минуты спокойно. С тобой – проще всего. Гойл вздохнул. Вернулся в гостиную. Присел на подлокотник кресла, заботливо развёрнутого к камину.
- Я хочу, чтобы ты походил вокруг Поттера и послушал, – Драко говорил медленно, растягивая не слова, а фразы. – У меня есть одно подозрение... Мне кажется, что у тебя рядом с ним... звенит.
- Звенит? – озадаченно переспросил Грег.
- Да. Не как при отце, верно? И не как при дяде Басте. Но – звенит.
- Звук другой, – согласился Гойл.
- Вот я и хочу проверить: у тебя именно на него звенит или... на кого-то ещё. Грег, я действительно думаю, что, может быть, он трансер, просто не знает об этом. Необученный, потому и звенит у тебя еле-еле. Тогда становится понятно, почему он так всех одной левой... В общем, я хочу, чтобы ты возле него покрутился и проверил, звенит он, когда ты в трансе, или не звенит, – Малфой переменил позу, спросил более обычным тоном: – Слушай, кого бы отправить за девичьими слезами, а?
Гойл почесал в затылке и неопределённо хмыкнул. Перебивка мыслей Драко уже почти не сбивала с толку, но чтобы ответить, надо было как следует сосредоточиться. Девичьи слёзы... Найти девственника на пятом, а тем более на седьмом курсе сложновато. Они там, конечно, есть, но ведь не признаются ни за что. А девчонок спрашивать как-то неудобно... Профессор, небось, первокурсников посылал, слёзки-то на самой окраине Запретного Леса растут. Точно, Грег вспомнил, как они сами ходили их собирать, тоненькие стебельки, мелкие сиреневые цветочки...
- Грейнджер, может?
- Думаешь, они с рыжим только целовались?
- А когда им?
- Тоже правда... Но как ты себе это представляешь? Прихожу я, значит, к Грейнджер и говорю ей: «Слушай, коллега, а не наберёшь ли ты Слизерину два ведра девичьих слёз на опыты?». Думаешь, не прибьёт?
- Грейнджер? Не-а.
- Ну, Грег, это несерьёзно. Она префект, на ней пол-Хогвартса. Ей что, делать нечего травки собирать под луной?
- Луна! – воздев палец к потолку, изрёк Гойл. – Она – точно. И не прибьёт.
- Хм. А это мысль. Но где её взять, Луну?
Грег посмотрел на ведущего с подозрением: не ударился ли головой?
- В Хогсмиде!
Лавгуд летом заняться было явно нечем, и она радостно приняла предложение Малфоя сделать репортаж о выпускном бале скандального курса. Гойл сам видел её в Хогсмиде, когда они с Лавандой ходили туда на примерку. Луна заявила, что всегда мечтала изучить этот городок попристальнее, да выходных не хватало на полноценную экспедицию. Скорее всего, она до сих пор разыскивает по окрестностям морщерогих кизляков. Если найдёт, наверное, расстроится: такая мечта пропадёт.
- Хм, – сказал Драко. – Ладно, забегу туда вечером, попрошу. Спасибо за хороший совет.
- Идём уже, – буркнул Грег. Он не любил опаздывать к завтраку. Всегда казалось, что самое вкусное уже съели.
Столы в Большом Зале стояли на удивление удачно: можно было любоваться на Лаванду, не отвлекаясь от еды. Она, похоже, чувствовала его взгляд, часто оборачивалась и улыбалась. Хорошо. Главное – не думать о том, что скоро экзамены, а потом они разъедутся. И не обращать внимания на то, как на неё смотрят гриффиндорцы. Опомнились, наконец, бурчал Драко. Зря. Без них было замечательно. Правда, они пока только примериваются, Лаванда ещё ни одного свидания не отменила, не зовут, значит. Может, до экзаменов и не раскачаются.
Наверное, Грег повзрослел. Во всяком случае, Люциус говорил, что когда взрослеешь, всё меняется, а у него поменялось. Завтраки такие короткие стали. А занятия – лёгкие. Раньше он не понимал и половины того, что преподаватели говорят. Домашние задания дольше делал. Или это тоже из-за Лаванды?
Слагхорн удивился, когда весь Слизерин явился к нему на зелья. Сначала боялся, что их слишком много, взорвут кабинет к дракловой матери. Не взорвали. Так и учились: Золотое Трио, штук по пять хаффлпафцев и равенкловцев да Слизерин в полном составе. И Грег с ними, а как же без него. Ничего так, получалось. Высшие зелья, а поди ж ты – несложные, только разобраться надо. Правда, Драко ворчал, как всем повезло, что Лаванда не ходит к Слагхорну, а то бы Гойл смотрел только на неё. Но он, Грег, не согласен. На ЗОТИ ведь Лаванда есть, и ничего, не мешает. Следующий урок как раз ЗОТИ...
У них снова сменился аврор, преподающий защиту. На перемене спорили, хорошо это или плохо. Грейнджер говорила, хорошо: разные люди разному научат. Поттер не соглашался, мол, только к одному привыкнешь, а уже другой, и знания отрывочные получаются, перед экзаменами это плохо. Мерлин их знает, кто прав. Грег учебник читал и с Драко советовался, а тот, если чего не понимал, отцу писал.
Лаванда о чём-то шепталась с Пэнси. Мерлин, какая же она красивая!
Малфой больно пихнул Гойла локтем, тот вздрогнул и стал записывать за преподавателем. Скоро экзамены. Надо думать о ЗОТИ.
После занятий Грег чуть не забыл о Пэнси: пятикурсники пристали с цементом. Пришлось помочь дотащить. Слабосильные они, пятикурсники. Потом вспомнил, побежал.
- Ну наконец-то! – зашипела благоухающая вербеной староста, заталкивая его в шкаф. – Сиди тут и не отсвечивай! Ко мне сейчас Браун придёт, по душам разговаривать. Вот ведь дубина стоеросовая, ещё немного – и опоздал бы... Тихо!
Дверца шкафа захлопнулась перед его носом, и тут же зазвучал ласковый голос Пэнси:
- О, Лаванда, проходи скорей, мне уже эльфы чай притащили.
Гриффиндорка принюхалась. Гойл уже знал, как она это делает: запрокидывает голову, морщит носик, хмурится... смешная такая! А потом голову набок склоняет – пытается разобраться, чего учуяла.
- У тебя Грег?
- Да был только что, вот прямо перед тобой. Кстати про Грега: что твои гриффиндорцы, опомнились наконец? – чашка звякнула о блюдце, запахло мелиссой. Лаванда вздохнула.
- Ага. На свидания зовут, цветы дарят...
- Почему же не ходишь?
Тяжёлый вздох. Шуршание... ага, это сахар насыпают.
- Ну как почему не хожу, я хожу. К Грегу. Не могу же я быть на двух свиданиях одновременно!
- То есть выбираешь Грега, – то ли вопрос, то ли утверждение.
- Пэнси, ты так говоришь, будто не знаешь.
- А я и не знаю. Откуда мне знать? Мы, слизеринцы, ваших гриффиндорских намёков не понимаем.
- Оно и видно, – хмыкнула Лаванда. – Ты, похоже, совсем не замечаешь, как Ли за тобой ухаживать пытается.
- Ли? За мной? Вот ещё глупости! Это я ему авансы раздаю пачками, а он и ухом своим чёрным не ведёт!
Помолчали обе. Зажурчала вода: видать, налили ещё чаю.
- Ты что, правда не видишь? – удивлённо спросила Лаванда.
- Не вижу чего? – Пэнси, похоже, была озадачена.
- Ухаживаний джордановских, чего.
- Не вижу. Где это он за мной ухаживал?
Гриффиндорка снова вздохнула.
- Значит, так. Бери пергамент, пиши. Пишешь? Пиши: «Ли Джордан! Если хочешь знать в подробностях, что я думаю о тебе, твоих кошмарных дредах и твоей ужасающей манере ухаживать, приходи...» Ну когда ты свободна?
- Лаванда, это неприлично!
- Очень даже прилично. Ты же не предлагаешь ему целоваться при луне, в конце концов! Пиши время и место и давай сюда, я ему передам. Иначе вы никогда не встретитесь. Похоже, слизеринец гриффиндорца и правда не разумеет.
- Ну, ладно, будь по-твоему, - Пэнси точно смущена, а Лаванда не видит. Или внимания не обращает? Не, этих гриффов не поймёшь. Тут Браун права. Интересно, она Грега так же не понимает? Мысль была новой. Странной. Надо её позже подумать.
Но смущение смущением, а сделала Паркинсон, как велели. Похоже, у неё с Джорданом серьёзно. Вот и славно: Пэнси девушка хорошая, заслужила счастье.
- Давай теперь с тобой разбираться. Тебе Грег нравится?
- Нравится.
- Замуж за него хочешь?
Ещё один вздох. Грег затаил дыхание.
- Хочу. Да только он не позовёт. Зачем ему оборотень?
- Лаванда. Ты хоть понимаешь, что он думает точно так же? Она такая красивая, зачем ей я?
- Как это – зачем? Он же такой... сильный, и надёжный, и... уютный. Ах, Пэнси, с ним так хорошо! Можно гулять, или сидеть и молчать, или, я не знаю, домашнее задание делать – и всё так замечательно! Ну как такой может быть не нужен?
Почему так мало воздуха? А, надо дышать. Он и забыл. Драко, всё в порядке, я уже это делаю, вот: вдох, за ним выдох. Я помню, как надо. В ответ – еле слышное бурчание. Наказание моё, на минуту оставить нельзя...
- Лаванда, а ты ему об этом говорила? Молчишь. А с чего он должен догадаться, что ты так думаешь?
- Ну... я же с ним гуляю... Даже сама предлагаю встретиться!
- И что? А может, ты с ним гуляешь, потому что тебя другие не приглашают?
Лаванда сердито отставила чашку, жалобно звякнула ложечка. Грег помнил и как девушка сердится: губы чуток надуты, руки скрещены на груди, а грудь... так, об этом сейчас не думать. А ещё Браун любит ножкой топать. Левой чаще. Но сейчас Лаванда сидит, эффектно не потопаешь.
- Пэнси, я, по-твоему, должна первой ему в любви объясниться, что ли?
Вредная слизеринка хихикнула.
- Не надо, ещё напугаешь. Ладно, попытаюсь поработать вашим голубем любви. Только учти: он парень серьёзный, и чувство у него к тебе нешуточное, курса с четвёртого, между прочим. Подумай хорошенько, ты хочешь просто замуж или именно за него. А то обидишь хорошего парня, он этого не заслужил.
Лаванда помолчала – то ли обдумывала ответ, то ли пыталась разобраться в себе. Грег опять забыл, как дышать. Драко, не лезь! Хорошо, хорошо, меня нет, я – дружелюбное привидение... Совсем не лезь! Да не лезу, успокойся.
- Нет, Пэнси, – наконец заговорила Браун, – просто замуж я не хочу. Если просто замуж идти, рано или поздно начинаются упрёки, жалобы... Не хочу так. Я любить хочу. Чтобы он улыбнётся – мне приятно, я улыбнусь – ему радостно. Чтобы и молчать вместе хорошо, а не только целоваться. Вот как с Грегом, – она ещё помолчала и добавила тихо: – Наверное, я люблю его, знаешь...
Гойлу казалось, что стук его сердца слышно в Гриффиндорской башне, а уж оборотень Лаванда давно знает, что он здесь. Но Пэнси сказала – сидеть тихо.
- Если любишь, – так же негромко сказала Паркинсон, – значит, всё получится. Ладно, – послышался шорох – слизеринка встала из кресла, – иди, относи письмо Джордану, а я попробую убедить Гойла быть посмелее с дамой его сердца. Раз уж мы друг друга так глобально не понимаем, надо помогать.
- Ты только не опаздывай, а то Ли решит, что это был глупый розыгрыш.
- Ох, вот прямо пять минут эта обезьяна с дредами не подождёт девушку!
- И больше подождёт, если будет уверен, что записку написала та самая девушка, а не Малфой левой рукой шутки ради.
- Хорошо, хорошо, приду. Идём, работать пора. Ой, что же это я, надо переодеться в рабочее... Иди, я сейчас быстренько мантию сменю и тоже выйду.
Выпроводив Лаванду, Пэнси распахнула шкаф и обвиняюще уставилась на Грега.
- Ну? Слышал? Только глупых вопросов не задавай, я сюда два флакона отбивающего запах зелья вылила, она тебя не почуяла. Опять же духи, чай пахучий...
Слизеринец честно пытался ответить, но так и не придумал, что, поэтому вышло неопределённое мычание.
- Эх, Грег, Грег, балбес ты из балбесов. Влюбил в себя девчонку и не знаешь, что с ней делать. Иди, носи доски, может, мысль умная в голову забредёт случайно. Только очень долго не раздумывай, полнолуние скоро. И учти: жизнь – штука жестокая, второго шанса не даёт.


Гойл – невероятно глупый тип. Как стадо гиппогрифов во время гона. Нет, ещё дурнее: гиппогрифы, по крайней мере, не упустят свою гиппогрифиху из-за философских измышлений о бренности сущего и собственной непривлекательности. Что с ним таким прикажете делать? Не пристало Малфою Блистательному пробавляться ремеслом свахи, но с такими сателлитами приходится. Всё надо контролировать, абсолютно всё, без присмотра эти странные смертные даже самые простые задумки реализуют вкривь и вкось. Что ж, и здесь будем присматривать.
Итак, считаем заботы. Бал, ремонт, Гойл, Забини, экзамены. Дела семейные маячат на горизонте и пока не привлекают слишком много внимания. Потом папенька возжелают его женить, mais quelle horreur!* Но об этом, слава Мерлину, можно пока не думать. Бал, ремонт, Гойл, Забини, экзамены. Бал, ремонт... Грейнджер?
- Слушаю вас, коллега.
- Малфой, я тут... – Ого! А Золотая Девочка-то, похоже, смущена! – Я подумала, что... ЯсмогладостатьтримагокнадляСлизерина, – выпалила на одном дыхании. – К сожалению, только три, но мне кажется, это лучше, чем ничего, верно?
- Эээ... Спасибо, Грейнджер, – Драко с ужасом понял, что не знает, что сказать. Вот так раз, семь лет знал, а теперь вдруг растерялся. – Маг-окна нам действительно пригодятся, как-то без них... тоскливо, наверное.
- Вот и славно, – гриффиндорка тоже явно не знала, куда себя деть. – Забирайте, а то хаффлпаффцам они тоже понравятся.
- Не понравятся, им круглые нужны, – автоматически возразил Малфой и отчего-то разозлился на себя. Нашёл с кем спорить! И главное, из-за чего. Ей впервой одолжение делать, ему – принимать, сказал «спасибо» и не продолжай больше неудобную беседу.
Префект пробормотал Wingardium Leviosa и поволок маг-окна в подземелье. Гермиона украдкой вздохнула облегчённо: не сбежала посреди разговора, молодец. Да, Грейнджер, это поступок, достойный Золотого Трио, возьми с полки пирожок.
Почему она тебя так раздражает, Драко Малфой? А ну, возьми себя в руки! Человек помочь пытается, а ты ведёшь себя, как свинья! Подумаешь, одолжения тебе принимать неприятно... Не время перебирать харчами.
Отцу надо написать, вчера не успел. Вот сейчас прямо сесть и написать. А всё остальное выкинуть из головы.
Префект заперся в своей спальне и засел сочинять письмо. Добрые соученики дали ему целых двадцать минут посидеть спокойно, прежде чем начали массово дёргать по мелочам, не достойным его внимания. Прогресс, молодцы, того и гляди, самостоятельными станут. Где там Грег? Ага, подбирается к Астрономической башне. Прекрасно, вовремя отвлекли. Надо быстро дописать письмо и заниматься этим обалдуем. Вот ведь наказание, как кроватями в родителей кидаться, так первый на очереди, а как с девушкой объясниться, так под стол...
«...В целом же чары идут хорошо, за что большое спасибо Вам, mon trés cher pére**. Если Вас не затруднит, пожалуйста, дайте мне консультацию по нижеследующим вопросам, ответы на которые я не разыскал в школьной библиотеке...»
Блейз опять устраивает выволочку кому-то из пятикурсников, то и дело поминая черномазость и дреды. Опять, небось, пары вёдер краски недосчитались. В разгоревшемся этим летом секретном соревновании «кто больше потырит» с завидным отрывом лидировали Слизерин и Ли Джордан. Драко усмехнулся. Пока родной факультет занимает первую позицию, во многом молитвами Паркинсон и того же Забини, он, Малфой, не станет обострять отношения с Гриффиндором из-за нахального негра. В конце концов, змеям необходима практика, а то разучатся кусаться.
Лаванда щебечет о погоде, о том, как её сегодня похвалили на прорицаниях, о хороших предзнаменованиях, окружающих их с Гойлом...
«Засим остаюсь в совершеннейшем к Вам почтении,
Ваш любящий сын Драко»
Префект, насвистывая, двинулся в совятню.
- Лаванда, я тут... подумал...
Ого, а Грег, похоже, ринулся в атаку! Малфой привязал письмо к лапе совы, погладил её, щёлкнул по клюву.
- Мы скоро экзамены... сдадим... И что же тогда, по домам? А как же...
Ох ты ж горе моё, ты у неё не два метра подкладки на штаны выпрашиваешь!
- Лаванда, иди за меня замуж.
Замолчали все трое. И перепуганный Грег, и опешившая Лаванда, и Драко, начавший было придумывать достойную барона речь.
Когда пауза начала затягиваться, Малфой взмолился: не молчи! Ну я не знаю, давай про свою неземную любовь...
- Я, конечно, теперь не завидный жених, а не пойми что. Отец в Азкабане, сам дурак дураком... Но у меня поместье. Оно моё сейчас. Хозяйство при нём. Счёт в «Гринготтсе». А нам с тобой хорошо... вроде.
Совсем от рук отбился, мерзавец. Ты что несёшь? Ты ей про глаза, а не про счета, бедные гриффиндорки – натуры романтичные! Сам ты, ведущий, натура романтичная. Своей невесте объясняйся в любви, как положено. А я делаю, как умею. Сгинь уже. И скажи сове адрес, бестолочь, она ж не понимает, чего ты от неё хочешь.
Драко схватился за голову. Совсем заморочили! Отец письмо ждёт, а он тут разбирайся не с Гойлом, так с цементом, не с цементом, так с Министерством. Как жить, я вас спрашиваю?
Женись, раздался в голове неожиданно ехидный голос сателлита. Сразу все проблемы исчезнут. Одна останется. Экие вы добрые... Ты объясняйся давай, не отвлекайся.
- Я понимаю, к тебе твои красавчики уже возвращаются... Но ты подумай, они тебе нужны? Испугались невесть чего... А я тебя на руках носить буду. Гулять с тобой, у меня лес рядом и речка. Иди замуж, а? И им нос утрёшь, и самой хорошо будет. Ну хочешь, я у тебя официально руки попрошу, в Большом Зале? Пусть смотрят и локти кусают. Хочешь?
Лаванда шмыгнула носом и ткнулась Грегу в подмышку. Пробормотала оттуда что-то неразборчиво, высунулась, чихнула, посмотрела виновато и тихо пискнула:
- Хочу.
Драко шумно вздохнул, снял с плеча белое пёрышко и отправился ругаться с Филчем. По крайней мере, одну проблему из списка актуальных можно вычёркивать.


Гойл смотрел на гриффиндорцев, заходивших в Большой Зал, и ему хотелось смеяться. Вот они идут. Радостные. Весёлые. Победители. Шутят. А он – Грег Гойл. Отец в Азкабане. Сам оправдан с трудом. И он сейчас заберёт лучшее, что у них есть.
Вот прямо сейчас.
Драко улыбался рядом. Монтегю делал вид, что ничего не происходит. Пэнси украдкой перечитывала письмо, надо полагать, от обезьяны с дредами. Забини деловито обсуждал с Филчем обои. Нехотя отошёл, уселся на своё место.
И тогда Грег встал.
Глядя в упор на Лаванду, перешагнул лавку, обитую зелёным. Обогнул стол. Подошёл к гриффиндорцам. Опустился на одно колено – плавно и красиво, на втором уровне транса иначе не получается. Ведущий присматривал, но не вмешивался. Все затихли.
- Лаванда Браун, – его негромкий голос разнёсся по залу, – я – Грегори, барон Гойл. У меня есть поместье, деньги и титул. Я люблю тебя. Ты пойдёшь за меня замуж?
Слова вылетали свободно – ритуальное предложение руки и сердца он помнил наизусть.
Хогвартс потрясённо молчал, когда Лаванда, выдержав положенную паузу, поднялась со своего места. Прямая, как палка, и гордая. Как гриффиндорка.
- Да, Грегори, барон Гойл, – сказала, и голос чуть дрогнул, – я пойду за тебя.
Гойл поднял голову и посмотрел ей в глаза. Шепнул:
- Я люблю тебя, – и надел на тонкий пальчик кольцо, которое всё это время держал в руке.
Он был серьёзен.
Она улыбалась.
Он медленно поднялся с пола. Она ненадолго прижалась к нему, быстро проговорила:
- Встретимся сегодня в восемь, поможешь мне с прорицаниями?
Он кивнул, хотя в прорицаниях не понимал ничего. Она улыбнулась и отстранилась.
И в это время зал взорвался.
Грег вернулся на своё место. Неторопливо сел, взялся за нож и вилку. Ему было всё равно, чего они шумят. Кто-то поздравляет, кто-то ругается. Обычное дело. Завидуют. Ему, конечно, ей чего завидовать?
День был удивительно солнечным. В нескольких метрах от Гойла сидела его невеста. Слизерин бурно радовался помолвке. А гриффиндорцы сами виноваты, и это здорово.

У Астрономической башни Грег был, как обычно, без пяти восемь. Вот только у Лаванды явно что-то пошло не так.
Возле башни, прямо на земле, лежала рабочая мантия Браун, на ней – учебник по прорицаниям и пара свитков. А самой Лаванды не было. Гойл окликнул её раз, другой. Напугался не на шутку. Наконец, услышал за спиной странный звук, резко развернулся...
Из кустов на него сконфуженно смотрела волчица. Не очень крупная, со смешными кудряшками на морде.
- Лаванда? – Грег подошёл, улыбнулся, протянул руку. Волчица ткнулась мокрым холодным носом ему в ладонь. – Привет. Ты такая... милая.
Гойла деловито обнюхали, потом Лаванда, смущаясь, вышла из своего укрытия.
Вот так и сбываются мечты. Грег сидел на расстеленной на земле мантии, одной рукой придерживал учебник – волчица не умеет переворачивать страницы, – а другой гладил густую шерсть оборотня. Да, так помочь он и в прорицаниях способен.
И помогал бы вечно, если б она разрешила.
Но даже волчицы не делают уроки вечно. Когда стемнело, Лаванда шумно вздохнула, положила морду ему на колени и закрыла глаза.
И он понял, что молчание затянулось.
Грег занервничал. Он не привык к свиданиям, проходившим в тишине. Обычно она болтала, а он блаженно кивал. Теперь, похоже, была её очередь кивать и щуриться. А Гойл, значит, должен говорить?!
- Ну... это... – попробовал он. – Я... знаешь, я и не думал, что ты такая... красивая. Ну, когда пушистая. И кудряшки эти... Они как у тебя, ну, обычной. Только их больше... То есть, спереди больше. А сзади совсем нет.
Помолчали.
- А ещё я, ну, думаю, как мы будем жить, когда поженимся. Ты когда встаёшь, рано или поздно?.. М-да, спросил. Ну, вставать будем, и я тебе буду... это... притаскивать, что ты любишь. Кофе там, или чай, или какао с булочками. А потом мы... ну, наверное, пойдём гулять. Если ты не против. Может, покупаемся. Может, в лесу побегаем. Ягоды пособираем. Когда ты пушистая будешь, я пособираю.
Вмешался Драко, тихонько, чуть виновато. Подсунул Шекспира. Оказалось, Лаванда любит. Как здорово, что ведущий столько всего помнит наизусть! Кто одинок – того как будто нет на свете... Я с летним днём сравнить тебя готов, но он не столь безоблачен и кроток... У совершенств твоих я в рабском подчиненье. Она смеётся. Это так забавно, волчица смеётся. Радость. Люблю.
Молчанье ставишь в грех мне. В нём я вижу силу. Молчаньем красоте обид не наношу, желая дать ей жизнь – все роют ей могилу, и потому я нем.
Побудешь тут немым. Она тыкается носом, стоит ему замолчать. Стихи ей нравятся, видите ли. Глядит лукаво и чуть удивлённо. Кажется, не представляла, что он может читать по памяти сонеты на староанглийском. Почему, интересно? Знает ведь, что вторая волна, все дела... Их читать учат по «Le Morte Darthure»*** и ранним переложениям «Мабиногиона»****.
Или не знает? Что рассказывают детям из пятой волны? Что все чистокровные – снобы? Интересно, у Браунов дома есть приключения Варагориуса, по которым слизеринцы осваивают руны?
Грег гладил Лаванду, перебирал длинную шерсть. Мягкая. Пушистая. Люблю. Ничто не может помешать слиянью двух сродных душ*****...


Верно говорят: любовь – страшная сила. До сегодняшнего дня Аластор Монтегю повторял эти слова, улыбаясь. Ему нравилось, что получается. Пара невинных разговоров – и вот уже Пэнси нервно комкает пергамент, не зная, как получше написать своему чернокожему ухажёру, Грег провожает Браун до Гриффиндорской башни, а Блейз украдкой подсовывает в сумку Шепард букет незабудок.
Ал вообще любил быть слизеринцем. Просчитывать, как то или иное вскользь брошенное слово изменит судьбу случайно услышавшего его однокурсника. Ложиться спать, придумывая, как столкнуть завтра слишком непослушную парочку. Говоря Nox, с улыбкой вспоминать выражение лица Джордана, разворачивающего послание Паркинсон. Засыпать, прикидывая, как совместить зелёное и красное в свадебном интерьере...
А вот просыпаться среди ночи Монтегю не любил совершенно.
Особенно – так.
Странное шкрябанье разбудило всю восьмую спальню и, наверное, парочку соседних.
Шкряб, шкряб. Дверь трясётся.
Шкряб, шкряб. Вспыхивает Lumos, осветив лицо Драко. У префекта сна ни в одном глазу.
Шкряб, шкряб. Ночной гость всё нетерпеливее. Трое слизеринцев уже стоят у своих кроватей, в руках палочки. Со стороны, наверное, смотрится феерично: парни в трусах и в боевой стойке. Впрочем, им не до смеха.
Шкряб, шкряб. Грег медленно и плавно – на вид уровень третий, если не глубже – двигается к двери, та стонет под напором неизвестного визитёра. Тихо щёлкает замок. Они готовы к чему угодно.
Только не к этому.
Со счастливым скулежом Грегу на грудь бросается волчица. Неуклюже машет хвостом, облизывает лицо. Драко резко расслабляется, опускает палочку. Ал падает на кровать, его начинает душить хохот.
- Лаванда... – бормочет Гойл, его голос звучит глухо – волчица всё ещё стоит передними лапами у него на плечах. – Ну что ты делаешь... Перестань... Ох... Напугала... Ну слезь с меня, что ты!
Оборотень послушно слезает, радостно повизгивая, разворачивается, хватает что-то в зубы и тычет Грегу. Великолепно. Как сказал бы Драко, charmant******. Браун принесла своему возлюбленному крысу. Дохлую.
А как она сюда попала вообще, Браун?
- Грег, бери, это подарок, – шипит Монтегю сквозь зубы.
Гойл растерянно берёт тушку, вертит в руках. Даже говорит «спасибо». Пытается погладить Лаванду, спохватывается:
- Ох, какая же ты грязная! Идём, помоемся.
Волчица послушно трусит за Грегом в ванную комнату восьмой спальни. Разумеется, он затаскивает её в кабинку с надписью «Г.Гойл». Драко быстро подбирает крысу и куда-то прячет. Они идут следом. Браун запрыгивает в ванну, Грег пускает воду. Ал быстро подогревает её, волчица довольно ворчит. Они начинают в шесть рук мыть её – Лаванда действительно страшно грязная, в пыли, паутине, какой-то копоти, от неё пахнет мокрой шерстью, крысами и старой штукатуркой. По каким вентиляционным ходам её носило? Оказывается, в Слизерин можно попасть, не произнеся ни одного пароля... Любопытно.
Браун низко взрыкивает. Драко с Грегом что-то быстро выясняют между собой, и Малфой отходит чуть подальше. Мочалка, похоже, испорчена. Или две. Лаванда уж больно грязная. Ага, всё ясно: наша девочка в волчьем обличье на диво целомудренна. Её великолепно перепачканный живот высочайше дозволяется мыть только жениху. Да не проблема, можно подумать, он, Ал Монтегю, всю жизнь мечтал почесать пузо оборотню. Если ему захочется экстремальных ощущений, он предложит жене карьеру домохозяйки, часа три прекрасного активного отдыха обеспечены.
Грег тихо бормочет что-то успокаивающее. Грег. Бормочет. Офигеть. Нет, братцы, я с вами, может, и не помру, мне ещё детей растить, но поседею точно.
Наконец Браун вымыта, если это можно так назвать. Больше здесь подходит слово «отдраена», слишком много грязи она собрала на свою длинную шерсть. Драко убеждает её не отряхиваться прямо на них. Кажется, получилось.
По всей видимости, под этим зельем Браун слегка туповата. Реагирует, по крайней мере, явно заторможенно. Но отряхнулась, только когда они вышли за дверь. Молодец.
Малфой как самый успевающий по чарам высушивает волчицу заклинанием. Потом все обитатели восьмой спальни начинают расчёсывать густую шерсть. Это нравится и слизеринцам, и Лаванде, потому процесс затягивается.
О крысе Браун, слава Мерлину, не вспоминает.
В конечном счёте вырисовывается очаровательная картинка. Отчаянно зевающий Малфой сидит на своей кровати и трёт глаза. Браун валяется у камина, Грег зарылся в неё почти полностью, во всяком случае, виден фрагментами. Что-то бормочет. Хватит. С Ала достаточно.
Монтегю упаковывается в постель и решительно произносит Nox – второй раз за вечер.
До утра он ещё успел посмотреть пару весёлых снов и один эротический, все с участием любимой супруги. Наверное, остальным слизеринцам тоже было хорошо.
А потом их любезно разбудили. Всех и сразу. Но восьмую спальню – качественнее. Драко от визга чуть с кровати не свалился. Как её только не заавадили, Браун эту чокнутую? Везучая она, гриффиндорка лохматая.
Картинка, конечно, была – в масло и на холст. У Грега на кровати лежит голая Браун, закутавшаяся в одеяло так, что торчат только нос и пятки, и оглушительно визжит. Ну, то есть это Монтегю знает, что она голая, потому что оборотни превращаются без одежды, а так не видно. Рядом с ней в постель вжимается ошалелый от мощной звуковой атаки Гойл в одних трусах: одеяло-то с него стащили. У стены – Малфой в полной боевой готовности. Ну, и сам Монтегю, тоже вскочил, палочка, как и у всех остальных, в руке.
Кто из них сказал Silencio, Ал не помнил. Главное, что на некоторое время Браун заткнулась.
Тогда включился Гойл. Забормотал что-то успокаивающее, по голове погладил. Надо было, наверное, уйти, но спросонья они с Малфоем не соображали, как их зовут, какие уж тут осмысленные решения.
Потом она пролепетала:
- Как я здесь оказалась?
И Монтегю начал разбирать смех. На этих гриффиндорцах даже заклятья не держатся. Пора специально для них выдумывать какие-нибудь Stupefay magnum или Silencio totalus.
Разумеется, какие-либо вменяемые объяснения мог предоставить только Драко.
- Ты ночью пришла. Сама. Пожалуйста, не визжи больше, мы не виноваты, что ты не захватила с собой мантию. Как тебе удалось пройти в Слизерин, не назвав пароля, я не знаю, но в три часа ночи ты заскреблась в нашу дверь. Судя по всему, лезла по вентиляционным ходам или нашла пару заброшенных коридоров. Браун, ничего страшного не произошло. Ты просто пришла в гости и здесь превратилась, сейчас я схожу к девочкам, раздобудем тебе какую-нибудь мантию, ты переоденешься, и всё будет хорошо... Браун, что с тобой?
Лаванда стремительно зеленела. Слизеринцы уже испугались, что она снова завизжит, но гриффиндорка тихо пискнула:
- Я... помню, как... Я лезла по... Там были... Ох!
- Что? – озадаченно спросил Грег.
Браун затрясло.
- Там были крысы... Я... Я их... Я их ела!
На лице несчастной девушки был написан ужас.
- Я съела несколько, а одну... кажется... О, Мерлин!
Лаванду перекосило, она вскочила, отбросила одеяло и кинулась вон из спальни. Её окликнули, но она за какой-то дракловой матушкой вылетела в коридор, толкнула первую попавшуюся дверь напротив... Не прошло и пары секунд, как утреннюю тишину разорвал вопль Забини:
- Браун, какого драного гиппогрифа?!
Слизеринцы переглянулись в панике. Дверь приоткрылась – все вздрогнули – и вошла заспанная Пэнси.
- Что происходит в вашем гнезде разврата? – строго поинтересовалась староста.
- Уже ничего, – нервно хохотнул Ал. – От нас только что убежала голая Браун... к Забини... А он, похоже, ванну принимал. По крайней мере, сначала Браун вылетела от нас, потому хлопнули две двери, и только потом заорал Блейз. Я так понимаю, она залетела к ним в санузел, иначе чего он до сих пор орёт?
- Голая Браун? – непонимающе переспросила Паркинсон.
- Ну да, – сказал Малфой. – Это зелье, которое ей присылают из Министерства, какое-то ущербное, она из-за него в волчьем облике плохо соображает. Остаются только базовые инстинкты: есть, спать, видеть Гойла... Вот она и пришла. Ночью. А утром превратилась. В голую Браун.
- Так, – сказала Пэнси, – вы, бесстыдники. Надо её оттуда забрать.
Парни снова переглянулись.
- Я туда не пойду, – в голосе Драко прорезались истеричные нотки. – Там голая Браун. Я не хочу, чтобы меня покалечили, сначала она, потом Грег.
- Я тоже не пойду, – быстро поддержал префекта Монтегю. – Там голая Браун, я женатый человек, меня Сью придушит. Грег, она твоя гостья, ты её и вызволяй.
Гойл решительно мотнул головой.
- Не. Там голая Браун. Она мне ничего такого ещё не позволяла. Она меня убьёт.
Все с надеждой посмотрели на Пэнси.
- Но там голый Блейз! – попыталась возмутиться она, но слизеринцев так просто не разжалобишь.
- Вот именно! – сказали они хором. Даже Грег поучаствовал.
Паркинсон обречённо вздохнула.
- Ладно, – сказала она, – что я не видала в том голом Блейзе. Пошла спасать его от грозного оборотня.
Потом было смешно. Когда Пэнси с уморительно печальным видом рассказывала, как Браун влетела в ванную комнату седьмой спальни с благой целью опорожнить желудок, от ужаса совершенно забыв, что она, мягко говоря, неодета. Когда Блейз возмущался бесцеремонностью некоторых гриффиндорок, которые из четырёх индивидуальных кабинок с ванной и унитазом выбирают именно ту, где в этот самый момент принимает ванну порядочный слизеринец. Когда Лаванда, отчаянно краснея, смущённо оправдывалась, объясняя, что побежала туда, куда надо бежать из её спальни, чтобы попасть в туалет...
Да, потом было даже очень весело. Все смеялись, а Монтегю смотрел на Драко и утешался тем, что если бы родимый префект влюбился, скажем, в Грейнджер, он, Ал, точно ходил бы уже седой как лунь. И заикался.
Любовь – страшная сила. По крайней мере, дверь теперь точно придётся менять.


Да, двери сильно досталось. Грег посмотрел на глубокие борозды от когтей оборотня, на рассыпанную по коридору щепу. Почесал затылок. Вот незадача. Новую дверь Филч им точно не выделит. Придётся снимать из дальних коридоров. Ну, ничего, в тех спальнях уж лет сто никто не живёт, только боггарты заводятся. Заодно и перебьют.
Бедная Лаванда. Гойл потряс головой. В ушах, казалось, ещё звучал визг. Это ж надо, так напугаться. Ох...
Из-за всех этих приключений с ведущим не поговорил. Драко! Отвлекись? О Мерлин, опять что-то стряслось? Не, я просто... Ну, ты хотел, чтоб я вокруг Поттера походил... Я походил. Звенит. Ведущий, ты меня слышишь? Да слышу, дай подумать... Трансер, выходит? Ну, получается, что трансер. Только кто ж его ведёт? Мне кажется, Грег, его никто не ведёт. И это самое интересное. Надо бы разобраться... Но я, скорее всего, не полезу. Малфоям сейчас повредит излишний интерес к Золотому Мальчику. Жаль, интересного не узнаю. Сам-то он знает? Непохоже... Ну да Мерлин с ним; ногами давай передвигай поживее, опоздаешь.
На уроках Грег трижды чуть не заснул. Ещё бы, ночка выдалась... беспокойная. Только перед обедом расшевелился: на зельях не поспишь. Да потом добрый Гриффиндор помог. Драко, ехидна долговязая, сказал, что скоро им зарплату платить придётся. За поддержание слизеринцев в тонусе.
Досталось опять Блейзу. На него вихрем налетела Шепард и требовательно спросила:
- Это правда?
- Что? – староста опешил.
- Что ты сегодня утром обжимался в своей ванной с голой Браун!
Бедный Блейз. Слизеринцев начал разбирать смех.
- Мерлин великий и весь его гардероб, да конечно, нет! Что ты придумала, Аманда? О драконья матерь, что за легенды рассказывают обо мне в Гриффиндоре?!
Кажется, и впрямь напугался. Надо спасать.
- Шепард, врут. Лаванда ко мне приходила. А у Блейза случайно оказалась.
- Вот-вот! Аманда, ты его послушай, он правду говорит!
- Бабник ты, Забини, – заявила гриффиндорка. Развернулась, чтобы уходить.
Но от Блейза ни одна девица ещё не ушла раньше, чем он ей позволил.
Схватил. Повернул к себе. Притянул. Близко-близко. Грег знал, как здорово, когда так близко.
- Слушай меня, Аманда Шепард, – он даже её имя шипел. Слизеринец. – Я люблю только тебя. Когда я смотрю на голую женщину, я вижу тебя. Когда я смотрю на одетую женщину, я вижу тебя. И если тебе мил какой-нибудь гриффиндорец-оборванец, не смей обвинять в этом меня.
Притихла. Не дура всё ж таки. Соображает.
Ну, дуру бы наш Блейз невестой не назвал.
А он не напугался. Он взбесился.
- Когда ты не хотела, чтобы о нашей помолвке знали, я молчал, – сзади охнули гриффиндорцы. – Когда ты вернула мне кольцо, я молчал. Когда ты бросила мне в лицо, что я тебя не стою, я и тогда не ответил. Но сейчас, извини, пришло время объясниться. Аманда Шепард, я – Блейз Забини, наследник своего рода. У меня ни дракла нет, но всё будет. Я сидел в Азкабане, но я оправдан. Я люблю тебя. Выходи за меня замуж или никогда больше не приближайся ко мне и не говори со мной. Ты станешь моей женой, наконец?!
Вокруг пели птицы. Чуть поодаль стучали молотки. Но Грегу отчего-то показалось, что тишина оглушительна. Если она сейчас откажет... Ну не дура же!
Он почти взмолился.
Прошла вечность, но Аманда всё же ответила. Тихо-тихо, Грег еле расслышал.
- Да, Блейз Забини, я стану твоей женой.
И ещё тише:
- Прости меня.
Проняло наконец. Гойл услышал облегчение ведущего. Выдохнула Пэнси. Зашевелились остальные зеваки. Ну, всё. Здесь больше смотреть не на что. Надо найти Лаванду.
Искал Грег долго. Не сразу додумался заглянуть в библиотеку. Гриффиндорка сидела бледная, заваленная книгами не хуже Грейнджер. Сейчас, в начале недели, она перекидывалась, только когда всходила луна. Уже на третьем уроке сидела со всеми. Но превращения ещё были мучительными, Помфри поила её восстанавливающими зельями. И обезболивающими. Потому она и не проснулась, когда оборачивалась утром.
- Лаванда...
Вздрогнула. Покраснела. Говорят – «до корней волос»; он думал, шутят. Эта, как её... гипербола. Нет. Правда.
- Лаванда, ты... ты же сегодня опять к нам придёшь. Ты не думай, я рад. Я хочу. Просто... Давай я тебя провожу, а? Мантию твою возьмём... Я тебя утром в одеяло заверну. Я знаю, когда, ты ворочаешься. Ты проснёшься, не кричи только, нам скажи. Мы выйдем, ты переоденешься... Давай?
Уткнулась в грудь. Пробормотала что-то неразборчивое. Грег погладил её по спине.
- Ну правда всё хорошо. Ничего нет плохого в том, что ты приходишь. Я тебя провожу – ещё лучше будет. Пароль скажу, дверь открою. Давай. Я зайду за тобой к восьми, ладно?
Кивнула. Вот и славно.
Бедная.
Напугалась.
Люблю.
Надо сказать.
- Я люблю тебя.
Носом шмыгнула.
Маленькая.
Без пяти восемь Грегори Гойл пришёл к Полной Даме. Придержал за плечо пятикурсника-гриффиндорца.
- Парень, позови Браун.
Подумал. Добавил:
– Пожалуйста.
Отпустил. Вот кто-то бы сказал ему год назад, что гриффиндорцы станут звать к нему Лаванду. А поди ж ты – зовут. Жених.
Волчица осторожно выбралась из-за портрета. За ней вылезла Патил со свёртком.
- Держи, кавалер. Это её одежда.
Грег взял, кивнул. Вздохнув, сказал:
- Спасибо.
С гриффиндорцами теперь надо быть вежливым.
Патил фыркнула и полезла обратно. Лаванда ткнулась носом ему в ладонь. Хорошо-то как.
Не торопясь шли в Слизерин. Грег положил руку ей на холку и рассказывал, какой они будут отличной парой – два опасных существа. Она удивлённо порыкивала, а он смеялся. Объяснял, что трансеров регистрируют как особый тип ОС. Грозился ходить с ней в Министерство и наводить ужас на всех, кто попытается её обидеть.
Правильный тип был этот Шекспир. Соображающий. Как это он писал: любовь – дитя, питаемое нами. Она растёт по дням и вырастет с годами.
Представляешь, милая, она ещё вырастет!

* какой ужас! (фр.)
** дражайший батюшка (фр.)
*** «Смерть Артура» Томаса Мэлори, впервые опубликована в 1485 году, одна из ранних и наиболее известных литературных обработок артурианы
**** валлийский эпос XI-XII веков
***** Грег с подачи Драко цитирует разные сонеты Шекспира. Здесь не удержусь и, пользуясь случаем, приведу последний процитированный полностью, он слишком не случайно приведён именно в этом месте фика. Это сонет 116 в переводе С.Ильина.
Ничто не может помешать слиянью
Двух сродных душ. Любовь не есть любовь,
Коль поддается чуждому влиянью,
Коль от разлуки остывает кровь.

Всей жизни цель, любовь повсюду с нами,
Ее не сломят бури никогда,
Она во тьме, над утлыми судами
Горит, как путеводная звезда.

Бегут года, а с ними исчезает
И свежесть сил, и красота лица;
Одна любовь крушенья избегает,
Не изменяя людям до конца.

Коль мой пример того не подтверждает,
То на земле никто любви не знает.
****** очаровательно (фр.)

Финал

Музыка была не очень громкой, но Гарри казалось, что её слышно во всех уголках Хогвартса. Классика: Лонгботтом помянул сказки и лес. То ли венский, то ли венецианский. Гермиона обрадовалась, хотела прочесть лекцию о прогрессе в отношениях магического сообщества и магглов. Даже выдала пару фраз, однако Рон полез целоваться, профессор Макгонагалл тут же сделала замечание... в общем, обошлось.
Сам Поттер балы не любил, но когда ему разрешили пригласить Джинни, понял, что вполне способен пережить этот вечер.
Тем более, тут есть, на что посмотреть.
И не только пережить, а ещё и получить удовольствие! Рядом с Джинни словно через другие очки на все смотришь. Она так забавно удивляется всему, и рядом с ней кажется страшно значимым то, на что он раньше не обращал внимания. Вот сейчас её глаза снова становятся круглыми и большими, как блюдца. Джинни сжимает его руку и шепчет:
- Что случилось с Луной?
Лавгуд сегодня действительно выглядит... ммм... не как обычно. У неё красивое бело-серебристое платье и забавные драгоценности, кажется, это называется «гарнитур». Колье, серёжки и браслет, короче говоря. Какие-то ягоды в серебре, будто бы инеем присыпанные. Синие камни смотрятся на белом... как это? Выгодно, да.
Веселись, Гарри. Сегодня твой последний день в Хогвартсе. Ты имеешь полное право расслабиться, сделать вид, будто Мальчика-Которого-Скоро-Сделают-Невменяемым-Всякие-Идиоты не существует. А есть юный влюблённый шалопай.
Благо, молодость никуда не делась, и влюблённость – тоже.
А раз так – можно подурачиться.
- Глядя на платье, логично предположить, что его шили портные Малфоя. Глядя на её партнёра, я практически уверен в этом.
Луна танцует с белобрысым префектом. Они выглядят как брат и сестра, оба светловолосы и светлоглазы, оба в белом. Малфой невозможно высокомерен, это привычно, это с ним всегда. Островок стабильности в безумии выпускного бала.
Ли Джордан пригласил Пэнси Паркинсон. Джинни потрясена и шепчет: «Гарри, но это же бомба!». Нет, солнышко, какая уж бомба. За последний месяц все привыкли к этой чёрно-белой паре. Они находили друг друга в самое неподходящее время и целовались в самых неожиданных местах. Малфой выходил из себя и орал не хуже дяди Вернона: «Паркинсон, Джордан, да хватит, к дракловой матери, лизаться! Работать за вас Рита Скитер будет? Так я позову, мне не трудно! Пэнси, сколько повторять, баллы сниму к драным соплохвостам!». Влюблённые слушались, конечно, попробовал бы Ли при своей даме префекта не послушать... Но через полчаса всё снова возвращалось на круги своя.
Так что чёрно-белая парочка совсем не бомба. Бомба – это танцующий Гойл.
Весь Гриффиндор считает, что в том, как Гойл танцует, заключена мировая несправедливость. Он же неуклюжий, неповоротливый, обезьяноподобный тип! Как эта горилла может оказаться – вдруг! – такой грациозной? Лаванда раскраснелась, глаза горят, не пропускает ни одного танца. Сияет вся. Подумать только! Они оба в глубоком синем, Джинни увидела – ахнула. Сказала, что оттенок потрясающий. Ну, в общем, красиво, да, хотя самая красивая девушка в зале всё равно у него, Поттера, это же очевидно. Но Гойл с Браун порхают по залу, будто бабочки. Драклы его раздери, как он это делает?! У него же плечи шириной с исчезальный шкаф!
Мимо провальсировали Забини и Шепард. Лица серьёзные, будто всё ещё экзамены сдают. Или цемент таскают к жутко важной стенке, которую не укрепишь – и Хогвартс рухнет. Вот так и таскают, в ритме вальса, одетые в бежевое, посмотришь и сразу поймёшь: пара.
Что-то между ними происходит очень важное, и вмешиваться в это не нужно, лучше в их сторону и не дышать. На всякий случай.
- Не понимаю, – Джинни смешно передёрнула плечами, – как можно говорить о свадьбе с таким деловым видом?
Ага, так они о свадьбе!
- Джинни, Забини же слизеринец, – Гарри засмеялся, пояснил, старательно растягивая слова: – Занавески должны быть в тон с тарелками и совпадать с цветами обоих родов, это необычайно важно, ma chére*.
Малфой, разумеется, именно в эту секунду оказался рядом. Расхохотался весело, бросил ему:
- С этим horrible** акцентом ты выглядишь весьма ridicule***, Поттер, – и пролетел дальше, легко скользя по паркету.
Наверняка опять гадость сказал, чего ещё ждать от Малфоя. Ридикюль – это вроде дамская сумочка, у тёти Петунии была такая... Или хорёк пытается сказать, что Гарри своим французским может прибить пару-тройку боггартов? В словарь, что ли, потом заглянуть? А, ну его, тратить время на слизеринские подколки. Оркестр играет следующую мелодию, нужно подстраиваться под ритм, кружить партнёршу и радоваться. Как трудно радоваться, однако. И как здорово, если всё-таки получается. Джинни рядом, это помогает улыбаться и почти наслаждаться праздником.
Сумасшедшее лето заканчивается, экзамены сданы, у Рона с Гермионой скоро свадьба, в аврорскую школу Гарри уже зачислили... Жаль, до его собственной свадьбы ещё целый год: Джинни наотрез отказалась следовать примеру Сьюзен Боунс и выходить замуж сразу по достижении совершеннолетия. Говорит, надо сначала школу закончить. Хорошо, что Гермиона убедила их приехать летом, а то бы на год дольше учились. Поразительно, но за эти три безумных месяца они догнали программу и хорошо сдали экзамены. Или Гарри особенно не спрашивали?
Чуть впереди и справа танцует Невилл. Лонгботтом пришёл на бал без партнёрши, но стенку не подпирал. Девчонок нынче больше, чем парней, слишком много полегло... Староста Гриффиндора старался не оставить без танца ни одной выпускницы. Привычно подумалось: молодец, Невилл. Так и надо. Ты лучше меня, ты умеешь дарить счастье всем людям, а я... я должен сосредоточиться на Джинни. Иначе вообще ничего не выйдет.
- Гарри, а что вообще Луна здесь делает? Нет, я, конечно, рада, она моя подруга, но... Неужели Малфой её пригласил?
- Нет, префекты приходят на бал вместе. Её пригласил Рон. А вообще-то она здесь журналист. У «Придиры» эксклюзивное право освещения выпускного бала этого года.
Джинни понимающе кивает. «Придира» действительно заслужил право стать первым печатным изданием, допущенным в Хогвартс на официальное мероприятие. Главное, чтобы это не стало традицией: до сих пор школа надёжно защищала своих учеников от репортёров.
Слева захлопали: Джордан и Гойл вальсируют, держа партнёрш на руках. Лаванда хихикает, Пэнси кокетливо отбивается, что-то щебеча про глупого негра с глупыми дредами, которые она когда-нибудь обязательно оборвёт. Бал определённо набирает обороты.
Макгонагалл смотрит на них с грустью. Наверное, вспоминает старые балы. Рассказывают, во времена Мародёров здесь творилось такое... Гарри попытался представить, как по залу проносятся одетые по тогдашней моде пары. Сириус наверняка улыбался бесшабашно и немного нагло, очаровывая девиц без разбору; Ремус должен был летать по паркету не хуже Гойла – грация оборотня, помноженная на силу... А папа увлечён исключительно мамой. И все они молоды, все красивы, наверное, тоже влюблены. Рядом танцуют Вальпургиевы рыцари, будущие враги. Молодые, красивые, влюблённые... наверное. Словно распахнулась сто лет как запертая дверь, и по коже прошёлся сквозняк. Грусть, старая вина, несказанные и недосказанные слова – опасный коктейль, не стоит сейчас пить его до дна, лучше пригубить шампанское. Всё в прошлом. Пусть останется там.
Джинни что-то почувствовала, прижалась, предложила прогуляться к озеру. Сразу после танца они незаметно выскользнули из зала.
Последний вечер Поттера в Хогвартсе. Наверное, годы спустя Гарри станет вспоминать его с ностальгией. Но сейчас стоит думать только о том, что рядом Джинни, а впереди – целая жизнь, в которой они наверняка будут счастливы. В конце концов, он обещал. Тогда, очень-очень давно, почти четыре месяца назад. Тем, кто не дожил, не долюбил, не досмотрел рассветы, обнявшись у окна. Им, оставшимся, нужно дожить, долюбить, досмотреть... Чтобы всё было не зря.
Значит, будет.
Джинни в неверном лунном свете казалась потрясающе красивой и немного загадочной. Гарри чуть рассеянно улыбнулся и поцеловал её.
- Я тебя люблю.
- И я тебя.
- Я знаю...
Звёзды смотрели на них и перемигивались. Они видели много влюблённых и могли предсказать довольно точно, как сложится судьба этих двоих. В ближайшие пару столетий не стоило беспокоиться.
Жизнь была очень занята. Она продолжалась.


* дорогая (фр.)
** кошмарный (фр.)
*** смешной (фр.)