Тривиум

Глава 1

Тривиум (1)

Моей сестре Марине, самой первой читательнице.

Лилит, просто за то, что она есть.

Гермиона проснулась. У неё болело всё. Буквально всё, внутри и снаружи. Она попробовала осторожно повернуть голову и поморщилась от резкой тянущей боли в шее, перед глазами у неё вспыхнули маленькие звёздочки, и всё вокруг стало расплывчатым. Ну уж нет, сердито подумала она, закусывая губу, второй раз я в обморок не шлёпнусь… Погодите! Второй раз? А когда был первый? А где я вообще нахожусь? Девушка огляделась. Громадная спальня была тускло освещена лучами солнца, пробивающегося через тяжёлые бархатные портьеры. Она лежала на широкой кровати под балдахином, расписанным звёздами и кометами, а вокруг стояла мебель, которую Гермиона, проглотившая в своё время немало книг по истории искусства, определила как барокко или даже ранний ампир. Она осторожно пощупала кровать руками. Шёлк, очень хороший дорогой шёлк, а под простынею что-то очень мягкое, боже, да это самая настоящая перина! Пуховая перина! Несмотря на всю свою магию, Гермиона была на все сто ребёнком девяностых. Её родители, оба медики, были слегка помешаны на здоровом образе жизни, в частности, это выражалось и в том, что они всегда покупали для неё, равно как и для себя, специальные патентованные медицинские матрасы с пружинами, массажирующими позвоночник и улучшающими осанку. Так что в детстве Гермиона только читала про пуховые перины и со свойственной ей всегда практичностью даже не рассматривала возможность приобрести такую для себя. Пуховые перины принадлежали к миру принцесс, а принцессы находились там, где им и положено было быть – либо в Букингемском дворце – официальной резиденции британской королевской фамилии, либо в сказках, вместе с благородными рыцарями, драконами и единорогами. А в сказки не по годам рассудительная девочка с копной непослушных волос и выступающими не смотря на все усилия родителей-стоматологов передними зубами, победительница всех математических, физических и химических соревнований среди школьников младших классов, не верила. До одиннадцати лет. Когда она обнаружила, что рядом с её миром, миром рационализма и науки, буквально в нескольких шагах от её Хай Стэнд Стрит существует другой мир, бурлящий своей незнакомой и захватывающей жизнью, со своими войнами, героями и злодеями, со своими радостями и печалями, непонятными для неё – нормальной здравомыслящей девочки, какой она привыкла себя считать, или иначе - «маглокровки», как всё чаще называли её аборигены этого волшебного мира. В этом мире жили и драконы и единороги, волшебные палочки были не игрушками, а инструментами ремесла, «ведьма» и «колдун» звучали не как слова из легенд, а как обычное вежливое обращение, прибавка к фамилии на дверной табличке или визитной карточке, вроде «доктора» или «эсквайра» её старого мира. Но и в волшебном мире её не баловали пуховыми перинами. В общей спальне для девочек в Хогвартсе царил спартанский дух. Несмотря на бордовые балдахины над кроватями – привет из девятнадцатого века, матрацы и подушки были довольно жёсткими, шерстяные одеяла – тонкими, а постельное бельё – простым льном. В этом Хогвартс не отличался от частных школ магловской Британии, которые закаляли дух своих воспитанников, и простолюдинов, и наследных принцев, суровыми бытовыми условиями. Конечно, уже овладевшие в достаточной степени трансфигурацией старшекурсницы вовсю превращали скучные школьные одеяла в розовые покрывальца с рюшами и оборочками, а Лавендер даже украсила свою подушку подмигивающим изображением Тео Ди Маурио – звезды итальянской волшебной поп-группы «Ля Фантазия» и тайной грёзы половины девчонок Хогвартса, но Гермиона была слишком дисциплинированной для подобных штучек. Ещё до назначения старостой она перерыла все своды правил и наставлений, но не нашла прямого запрета на подобное «улучшение» школьных спальных принадлежностей. Так что ей пришлось, скрепя сердце, молча наблюдать за продолжающимся разгулом розового и нежно-голубого в девчачьей спальне. Сама Гермиона ограничилась скромной бежевой салфеточкой, украшенной волшебными вышитыми ромашками, покачивающимися на неслышимом ветру, которую она аккуратно постелила на свою прикроватную тумбочку, и на которую поставила свою фотографию с родителями. Фотография была магловской и не двигалась. Многие студентки и не подозревали о существовании подобной диковинки, Парвати однажды пять минут корчила перед снимком рожи, думая, что это просто уловка и сейчас, вот прямо сейчас Гермиона или один из супругов Грейнджер не выдержит и рассмеётся.
И вот сейчас она, Гермиона, лежит в кровати, которая не снилась, пожалуй, даже английской королеве: мягчайшая, обволакивающая перина, нежный золотистый шёлк простыней, а одеяло! Одеяло точно было волшебным – лёгкий, как паутинка, материал был, тем не менее, в меру уютно-тёплым, а не жарким, такое одеяло не хотелось сбросить, под ним хотелось лежать всё утро, свернувшись калачиком и читая любимую книжку. А балдахин! Только сейчас Гермиона заметила, что золотые созвездия, планеты и крошечные хвостатые кометы на тёмно-синем бархате двигаются. Ух ты! Да он же воспроизводит в реальном времени звёздное небо над её головой, невидимое сейчас из-за ярко сияющего солнца! Вот это вещь! Стоит наверно целое состояние… Впервые Гермиону охватила зависть из-за предмета обстановки, раньше она, довольно равнодушная к роскоши, испытывала это, что уж греха таить, совсем не гриффиндорское чувство лишь в книжных магазинах вроде «Завитков и клякс», созерцая горящими глазами толстенные раритетные тома стоящие тысячи и тысячи золотых галеонов. Да, в такие моменты она действительно завидовала таким знатным богатым семействам, как Малфои, Эйвори или Финнеганы, о чьих фамильных библиотеках в магическом мире ходили легенды. Не так давно побывав наконец после известных событий в библиотеке Имения Малфоев, она первым делом сунула руки в карманы джинсов, что бы подавить жгучее желание схватить в охапку столько книг, сколько она сможет утащить и бежать куда глаза глядят. Библиотека Хогвартса была изучена ею до последней брошюрки, разумеется, за исключением Запретной Секции, к которой Гермиона только подбиралась, а книжные шкафы особняка Грейнджеров могли порадовать юную ведьму разве что Британской Энциклопедией – солидным, но, увы – совершенно бесполезным в магическом мире изданием, да ещё такими весёлым чтивом как, например, «Краткое пособие дантисту» в десяти томах или «Семнадцать безболезненных способов удаления коренных зубов – вы должны знать это!»
Впрочем, урезонивала сама себя девушка, такой балдахин можно считать не предметом роскоши, а скорее научным пособием, как глобус, например, так что зависть в данном случае вполне простительна. «Ну а кровать?» - поинтересовался ехидный голосок её совести, - «Кровать тоже можно считать научным пособием, да?» Заткнись, мысленно отмахнулась Гермиона, кровать это просто приятное дополнение, на ней наверно так здорово было бы вести астрономический дневник, не то что на нашей продуваемой всеми ветрами Башне. «Дневник, ага. А что на такой кровати ещё можно делать, а, дорогуша?» - не сдавалось проклятое подсознание. Гермиона покрылась румянцем и машинально погладила нежный шёлк простыни. Как и любой нормальной семнадцатилетней девушке, несмотря на всю напускную строгость, командный тон и замашки учёного-академика, ей приходили временами в голову мысли о прекрасных принцах и о том, что с этими принцами можно делать, например, на вот таких вот кроватях. Румянец на её щеках стал ещё гуще. Ну да, мысленно одёрнула себя Гермиона, сейчас прям принц и прибежит, в камзоле таком, берете, шёлковой рубашке и развевающемся плаще. Откроется дверь, он войдёт, станет на колено и промолвит: «Гермиона, а, Гермиона, выходи за меня замуж!» А потом…
Что было бы потом, Гермиона так и не додумала, потому что дверь открылась и вошёл принц. В камзоле. В шёлковой рубахе. И в плаще. Плащ правда не развевался (да и чего бы ему развеваться в комнате-то, сквозняков вроде бы нет), а спокойно спадал синими бархатными складками с плеч юноши. Принц неловко стянул с головы берет (украшенный крупным аметистом и щегольским петушиным пером), показав миру огненно-рыжую шевелюру, и ломающимся баском Рона сказал: «Миона, ну ты… это… как вообще, а?» Явив на её суд этот перл ораторского искусства, принц замолк, неловко переминаясь с ноги на ногу.
- Рон? Откуда ты здесь? Чего ты так вырядился? Где…
И тут это произошло. Словно невидимая стена рухнула в её сознании и бурлящие волны памяти о последних месяцах, днях, часах захлестнули её…
Гарри…боже, письмо… утрата, боль, страх…Рон…измена…дружба…стыд…горе… Драко…рана, он же ранен…Снейп…шелестящий голос…умирание…медленное умирание, слепота…эликсир, спасти его, спасти…четвёртый предмет…чаша…Волдеморт…нет, спрятать её, укрыть, не дать ему…фляга…серебро…жизнь Драко и судьба мира…Прага…узкие улочки и говорящие на непонятном языке люди…Гарри, он здесь!… радость…ночь, темнота…шорох сзади и боль…боль и чернота…полёт, страшный головокружительный полёт…обморок, так вот откуда эта странная мысль «Не потерять второй раз сознание!»…Габриель…упырь…молодые красные губы и тысячелетняя гниющая смерть в глазах…страх…падение…короткое, но ужасное падение…холод…как холодно…я умираю, мама, как холодно…больно дышать…не чувствую пальцы…какие страшные чёрные снежинки…голос, откуда-то очень издалека: «Гермиона! Гермиона!»… Рон, какие горячие у него руки, откуда он…он ведёт её…ведёт вниз, в темноту…куда они спускаются?...золотая змея, таких ведь не бывает, правда?...в её глазах пляшет огонь…что это было, горячечное видение или реальность?...она кричит, падает…Рон, он поднимает её…они снова идут вниз…она едва переставляет ноги…они в комнате…они в этой комнате…вот почему она показалась ей смутно знакомой, словно ты попала в свой собственный сон…сон о принцессе…Рон, почему ты так одет?...боже, она уже это спрашивала…когда это было?...вчера?…тысячу лет назад?...Рон, страх, ожидание предательства…ах, Рон…неужели ты стал Питером…неужели ты стал Червехвостом, оборотнем…смертью с дружеской улыбкой на устах…неужели весь этот ужас должен повториться?...нет, не может быть, твоё сердце говорит тебе, что это не так, твоё гордое сердце смеётся над осторожностью холодного разума…это – Рон, и этим всё сказано…он не предаст их…у него глупая рыжая голова, но сердце столь велико, что способно любить и прощать весь мир…даже заклятого врага Малфоя…даже её…её Рон…боже, о чём я думаю, а Гарри…а Драко…ой, я совсем запуталась…ванна…тепло…тепло…хорошо…жизнь…я согрелась…я живу…как хорошо…комната…Рон…её Рон бледный и недвижимый на руках у этой…этой…Рисен…её слова…как ножи…больно…но правда…стыд…ревность…любовь…как болит сердце…слёзы…я плачу…я разрываюсь на части…шорох за спиной…это он!...страшно!...где чаша?…слава богу…она спрятана в ворохе полотенец в ванной…он не знает…не может знать…я ничего ему не скажу…Гарри убьет его…у Волдеморта ничего не получится…палочка…в его пальцах, длинных бесцветных пальцах утопленника палочка…я знаю, что сейчас будет, я знаю, я сжимаюсь в комочек, пытаюсь собраться и приготовиться к этой боли…но к такой боли невозможно приготовиться…КРУЦИО!!! КРУЦИО!!! КРУЦИООО!!!...ааааааа….больнооооо, как больнооо…весь мир умер, он сгорел и осыпался пеплом, осталась только боль…всё горит…всё огонь…всё боль…не убежать, не спрятаться…болит, болиииит…мама, как мне больно…ааааа…пусть это прекратится…не могуууу…почему я не умираю…мрак…забвение придите…холодная земля…всё, что угодно…только пусть боль уйдёт…аааааа…взрыв, алый туман…наверно, это лопнули её глаза, её мозг кроваво-серыми ручейками вытек из её ушей…потому, что ничто живое, да и мёртвое наверно тоже, не может терпеть такую боль…и это хорошо…потому, что теперь боль уйдёт…какой толк пытать мёртвую?...даже такому маньяку как Волдеморт…боль уходит…и вместе с ней уходит всё…темнота…покой…серое ничто…хорошо…
Все эти воспоминания в мгновение ока пронеслись в голове Гермионы, а последнее, страшное, память разума, души и тела о невыразимой боли «Круцио» огненным копьём пронзила её мозг. Милосердная память отгородила этот уголок щитом забвения, но сейчас этот щит разлетелся в щепки. Боль из памяти хлынула на неё, тело извивалось, как живая рыба на раскалённой сковороде, тело устало страдать, тело не хотело жить в мире, где его могут заставить испытать такую боль, тело хотело покоя, хотело смерти…
Рон увидел, как Гермиона прервалась на полуслове, замерла на секунду, словно к чему-то прислушиваясь, и вдруг истошно завизжала, забилась, как пойманное в стальные челюсти капкана животное, её тело дугой выгнулось под покрывалом, кулаки колотили по кровати, рот открылся в страшном оскале, глаза закатились и только белки слепо блестели из под полу прикрытых век. Его пробрал озноб. Он словно перенёсся опять в эту страшную прошлую ночь, когда он очнулся на полу от её крика и на животе, как пёс с перебитым позвоночником, что-то нечленораздельно крича и плача от собственного бессилия, он полз, полз к ней, зная, что всё бесполезно, что он ничем не поможет, но всё равно – полз, полз к ней, обдирая ногти до мяса, отвоёвывая у накатывающейся колокольным звоном слабости и беспамятства каждый дюйм, каждый фут этой проклятой комнаты, которая растянулась перед ним на бесконечные мили, и он ничем, ничем не мог ей помочь, ей, Гермионе…
Бледный, как смерть, Рон подбежал к кровати и схватил бьющуюся в судорогах девушку за плечи.
- Герми, о Мерлин, Герми! Герми, не надо! Очнись! Не надо, перестань! Всё
уже позади! Всё хорошо, Герми! Всё хорошо, я никому не дам тебя обидеть. Герми, боли больше не будет, я обещаю, ну перестань, пожалуйста!
В отчаяние он сделал то, на что при обычных обстоятельствах никогда бы не осмелился – закатил Гермионе здоровенную оплеуху. Словно выныривая из глубокого чёрного омута без дна, Гермиона прекратила дёргаться, распахнула глаза и с хрипом втянула в лёгкие воздух. Как марионетка с обрезанными ниточками, она осела на подушки, всё её тело пробирала мелкая противная дрожь.
- Миона, я сейчас, сейчас я, вот, попей, - Рон протягивал ей стакан воды, налитой из стоящего на изящном столике хрустального графина.
Гермиона вцепилась в стакан, словно он был смыслом всей её жизни. Зубы клацали по стеклу, прохладная вода проливалась на одеяло. Внезапно её пробила последняя затухающая волна судороги страха и боли, и она едва не выронила стакан, но справилась с собой и допила воду.
- Ты дал мне пощёчину, - сказала она, передавая ему пустой стакан (Рон вздрогнул и покраснел, когда их пальцы на секунду коснулись), и, словно не веря, коснулась ладонью щеки.
- Миона, прости, я…я растерялся, я испугался за тебя, я…не знал, что делать, я…ну хочешь, ударь и ты меня?
- Нет, ты как раз всё правильно сделал. При нестабильной психической реакции и начинающейся истерике… - Гермиона наткнулась на недоумевающий взгляд Рона и осеклась, - А, ладно. Короче, ты всё сделал правильно. Ты меня вытащил. Спасибо, Рон.
Дрожащие губы Рона расплылись в улыбке.
- Ну вот, заучка Гермиона вернулась. Боже, Герми, как я рад, что ты жива!
- А я то как рада, Ронни…
Гермиона обессилено откинулась на подушки. В голове ещё стоял лёгкий звон, и перед глазами плыли чёрные точки, но это уже был откат, кризис миновал, и надо было учиться жить заново. Жить с памятью этой боли…
Теперь она хорошо понимала, почему родители бедолаги Невилла сошли с ума. Разум просто сгорает, как падающая звезда, и тухнет, как огонёк свечи на ветру, он уходит из тела, которое превратилось в обиталище невыносимых страданий, уходит, сердито хлопнув на последок дверью. Тело остаётся медленно стареть, бродить с блаженной улыбкой младенца, который никогда не повзрослеет, а разум укрывается в уютной тёплой раковине безумия, вечно слушать шёпот невидимого людям океана.
Рон суетился вокруг, поправлял на ней одеяло, взбивал подушки, осторожно убирал у неё с лица прилипшие к вспотевшей коже прядки волос, а Гермиона тем временем просто лежала и наслаждалась состоянием не-боли. Как это прекрасно, когда ты чувствуешь своё тело, и оно не болит! То есть побаливает немного, конечно, наверно синяки на руках будут, но это просто пустяки по сравнению с тем тёмным ужасом мучения, который она недавно испытала. Привыкшая всё анализировать, Гермиона со странным отстранением размышляла о заклинании, которое чуть не лишило её рассудка. Круцио…”крусифай” по-английски, от латинского «круцификцио»- мучить, распинать на кресте. Гермиона слабо улыбнулась. Ставлю сто новеньких галеонов против гнутого кнута, Христу такое и не снилось. Она вяло подумала, что её родители, да и пожалуй многие маглы (надо же, я наконец-то думаю о маглах, как о «них», без удивления отметила она и тут же вновь улыбнулась представив Драко, с ленцой растягивающего, по своему обыкновению, слова: «Поздравляю, Гермиона, наконец-то ты стала стопроцентной ведьмой!») сочли бы эту мысль богохульством, но сейчас ей было на это наплевать. Ваша жизненная позиция может здорово измениться, после того как вы побывали в маленькой личной преисподней. Конечно, когда тебе гвоздями пробивают запястья и лодыжки – это не сахар, да и умереть на солнцепёке в собственных нечистотах и облепленным мухами от отёка лёгких или от удара копьём сжалившегося римлянина (даже тут две разных версии, Гермиону всегда раздражала туманность религиозных первоисточников) – это вам не шоколадное мороженное ложкой наворачивать. Но по сравнению с Круцио…это безумное ощущение, когда каждое твоё нервное окончание оборачивается раскалённой железной проволочкой, и тело само становится себе палачом, педантичным и строгим, не пропуская ни одной клеточки…боже, даже одно воспоминание об этом…Гермиона почувствовала, что её желудок скручивает узлом. Она быстро перегнулась через край кровати, не желая пачкать роскошные простыни…несколько рвотных движений – но ничего не произошло, только во рту появился горький вкус желчи. Рон испуганно ойкнул, но она успокаивающе махнула ему рукой и попросила воды. Второй стакан она выпила медленно, наслаждаясь каждой каплей. Руки почти не тряслись, она поглощала влагу, как растрескавшаяся земля после долгой засухи. Похоже, организм был здорово обезвожен. Откинувшись назад в своё мягкое гнёздышко, она вновь погрузилась в странные раздумья. Да, Иисус такого не застал. Кажется, Круцио изобрёл неизвестный умелец из Нижней Германии только в седьмом веке. Надеюсь, его постигла судьба доктора Гильотена, мрачно подумала она, и он на собственной шкуре оценил своё творение. Прежней Гермионе такое и в голову не могло бы прийти…что ж…она мысленно пожала плечами, прежней ей уже никогда не стать. Теперь её жизнь будет всегда делиться на две половинки, до и после, с красной чертой боли между ними. Такое не забывается. Конечно, её и раньше подвергали круцитатис, но то, что сделал с ней вчера Волдеморт…это было за пределами обычной жестокости…наверно те теоретики от магии, утверждающие, что сила пыточного заклятья напрямую связана со злой волей заклинателя и его озлобленностью на конкретный объект заклинания, были абсолютно правы…кажется, она очень не по душе Тёмному Лорду…Гермиона криво улыбнулась. «Палач», со знакомыми интонациями прозвучал у неё в мыслях голос Драко, «Так между собой его называют сами Пожиратели Смерти. Разумеется, они скорее откусят себе языки, чем назовут его так в лицо. Ему почему-то не нравится это прозвище, хотя он его заслужил больше чем все эти «тёмные лорды» и «повелители мрака»…
Сколько же способов причинять себе подобным боль изобрели люди, маглы и волшебники, с тоской подумала Гермиона. Сколько искусства, науки и магии было потрачено на эту презренную цель! Со времён античного распятия человечество изобрело множество гораздо более болезненных и длительных способов пыток и умерщвления…Девушка слишком хорошо знала историю родной Англии, что бы сомневаться в этом, на ум тут же пришли средневековые «Драконовские законы»: сжигание заживо, постепенное опускание живого человека в кипящее масло, колесование, дыба…Брр…какая мерзость, а маги, тоже хороши, светочи мудрости, даже если забыть о мерзком Круцио (что в принципе не возможно) Гермионе хватило той книги из запретной секции, которую она украдкой пролистала на втором курсе…Потом целую неделю её мучили кошмары, а по потустороннему взгляду она ненадолго стала конкуренткой Луны Лавгуд. Тогда все решили, что она просто немного переучилась, мадам Помфри выписала ей укрепляющую микстуру, но никакое снадобье не могло изгладить у неё в памяти иллюстрации того трактата: «Геротино, или выворачивание наизнанку заживо», «Пляшущий паяц, или насылание червей-костеедов»…ужас, всё хватит думать о разной гадости, и вообще Мисс Грейнджер, встряхнитесь, не время распускать слюни и философствовать! Надо подумать, как вытащить себя, а заодно и этого рыжего дылду (Гермиона ласково улыбнулась сидящему с обеспокоенной физиономией на стуле рядом с кроватью Рону, и тот робко улыбнулся в ответ) из этой проклятой дыры…
- Рон, ты наверно понял, у меня было нечто вроде провала в памяти, но сейчас…сейчас уже всё прошло. Я помню всё до того момента, как этот старый сумасшедший козёл…начал меня пытать. Он вошёл вместе со своей ручной крыской и не очень растрачивался на прелюдии. До этого у меня был…девичий разговор с этой…Рисен…ничего особенного, так поболтали о своём, о женском, не твоего конопатого носа дело, ладно, не обижайся. Когда я вышла из ванной, я…мне показалось, что мёртв…я её чуть не убила. Она сидела вот тут, держала твою голову на коленях. Ты был без сознания. Она сказала, что поцеловала тебя, это правда? Что произошло? Ты…(тут Гермиона запнулась, она хотела сказать «Ты что, настолько глуп, что бы позволит поцеловать себя демонице?», но вовремя прикусила язык. Она почувствовала, что здесь что-то не так. В шутку она могла назвать Рона рыжим дурнем, но при этом прекрасно сознавала, что её друг отнюдь не простак, и не даст себя в обиду).
- Я… - слова давались Рону с трудом, - Я не думал… Короче, я искал для тебя платье, сухое платье. Нашёл только портьеру, подумал, что ты сможешь что-нибудь из неё сварганить. Вернулся в комнату…тут была ты…точнее, это была Рисен, но она прикинулась тобой…я…целовал тебя…вот, теперь можешь назвать меня рыжим дурнем, который дважды попадается на одну уловку, - Рон обречённо повесил голову.
Гермиона мучительно покраснела. Рисен! Ах, она сучка! Бедный Рон, как ему наверно…
- Нет, Рон, ты не дурень…ты просто честный и добрый и часто забываешь, что другие могут вести себя совсем иначе…Хватит об этом! Расскажи мне, что я пропустила, пока валялась без сознания?
- Ты…ты не сразу потеряла сознание…когда я очнулся, он…он уже тебя мучил…ещё не открыв глаза, я слышал твои крики…когда я…когда я немного опомнился, ты лежала вон там на полу, а он…он стоял над тобой с вытянутой палочкой, он…он даже не смотрел в твою сторону, Герми! У него было такое спокойное лицо, если его гадкую рожу можно так назвать, конечно…словно он к чему-то прислушивается…это было очень страшно! Рисен, она почти сразу дисаппарировала, ей наверно такое тоже не по нутру, хоть она и этот…как его…суккуб, да? Ты…ты вопила, каталась по полу. Сначала можно было хоть различить слова, ты кричала: нет! Прекрати! Больно! Больно! Мама! Потом ты просто…просто вопила и хрипела. Из носа у тебя пошла кровь, тебя…тебя вырвало, несколько раз…потом изо рта пошла какая-то пена…я не мог на это смотреть, но смотрел…я почти не чувствовал рук и ног, я весь так ослаб после этого поцелуя Рисен, что боялся что вообще стал калекой…потом руки понемногу стали меня слушаться, я…я пополз к тебе, я понимаю, это глупо, но что я мог сделать? Я кричал Волдеморту, что бы он перестал, обзывал его по всякому, а он даже не обращал на меня внимания. Червехвост сначала стоял за спиной Волдеморта и так мерзко ухмылялся, но потом, потом когда ты стала так страшно хрипеть, и у тебя закатились глаза, он…ты только не смейся, Герми, у него было такое лицо…он тоже не выдержал и выбежал из комнаты, ему тоже стало страшно. Волдеморт всё время что-то бормотал себе под нос, что-то вроде «надо же какая феноменальная сопротивляемость организма» и прочую медицинскую чепуху. Он…он очень долго тебя пытал, Герми. Ты знаешь, Круцио обычно никто не держит дольше минуты-двух, а он…он наверно мучил тебя минут пятнадцать, я…я очень боялся, что ты не выдержишь и умрёшь! Под конец ты уже не кричала, наверно сорвала голос, а так…так тоненько плакала…не могу это спокойно вспоминать, ты так дёргалась, что я боялся, ты переломаешь себе руки и ноги! Волдеморт что-то сказал, типа «ну хватит, кора головного мозга ещё не деформирована, но нервную систему я ей почти сжёг»…он просто повернулся и вышел из комнаты. А ты…ты продолжала дёргаться, Герми! Я так испугался! Кое как к тебе подполз, попытался успокоить, но ты ничего не слышала! Ты дёргалась, а потом…потом так резко обмякла, как будто из тебя вынули все кости…Мерлин мой, Герми! На секунду мне показалось, что ты не дышишь, я чуть не спятил! Но потом понял, что ты просто без сознания… Я немного пришёл в себя, встал кое как…я поднял тебя, ты была такая бледная (тогда Рон плакал в три ручья, но он не признался бы в этом никому даже под страхом смерти). Я помыл тебя в ванной, положил на кровать и укрыл. Потом я просто сел снаружи у двери, что бы не будить тебя, и караулил всю ночь, под утро сам не заметил как заснул, проснулся, зашёл проверить как ты, а ты уже…уже проснулась. Вот, это всё.
На протяжении всей истории Гермиона сидела вжав голову в плечи и молча слушала. Она боялась, что если она на секунду ослабит хватку, её опять начнёт колотить. Но тут до ёё сознания дошёл смысл последних слов Рона.
- Рон Визли! Как это понимать, ты помыл меня и уложил, я что…(тут её озарила страшная догадка и она провела под одеялом по телу рукой)…голая? - обречённым голосом закончила Гермиона. До этого момента ей даже не приходила в голову эта мысль, волшебное покрывало так приятно нежило тело, что это казалось самой естественной вещью на свете.
- Гермиона! – голос Рона был едва различим, он так сильно опустил голову, словно увидел на носках своих туфель загадочные письмена Атлантиды, но пылающие, как красные огни светофоров, уши выдавали его с головой, - Я…это нужно было сделать…ты была вся в крови и…рвоте, и ещё…ещё ты сильно испачкалась…
От стыда Гермиона закрыла лицо руками. Боже, она обмочилась и обделалась! Конечно, она знала, что это один из побочных эффектов длительного пребыванья под заклятием Круцио, но одно дело знать, другое – испытать такое на своей шкуре. И Рон всё это видел! Гермионе захотелось прямо вместе с кроватью провалится сквозь землю. Волдеморт, ты ублюдок! Задушу собственными руками!
Рон превратно истолковал её молчание, решив, что она сердится именно на него и, с присущим ему тактом, начал оправдываться.
- Миона, ну ничего, ничего страшного! Успокойся, всё равно я уже видел тебя голой… - осознав, что сказал не совсем то, он осёкся. Красная, как свекла, Гермиона буравила его взглядом – Ну…это…то есть, это была не ты, конечно, а Пэнси, но это же всё равно была ты! – в отчаянии от недостатка правильных слов Рон взмахнул в воздухе руками, став похожим на рыжую ветряную мельницу – Ладно тебе, Герми, забыли! Я же никому не расскажу про родинку на твоей левой…агрррхх… - поняв, что окончательно зашёл не в ту степь, Рон от отчаяния прикусил язык. Его руки сжимали несчастный берет с петушиным пером, как будто это была шея Волдеморта.
- Рон, - сдавленным голосом просипела Гермиона, - Просто помолчи.
Она вся кипела. Родинка на левой…гм…ладно, проехали! Пэнси! Грязная, прыщавая, слащавая, ублюдочная скотина! Шлюха! Я эту родинку даже Гарри ещё не показывала! Не говоря уже о Драко! Ммм…боже, о чём я думаю! Плохие, плохие мысли…тут Гермиона с ужасом поняла, что против своей воли, начинает представлять, а каково «это» с Роном. От смущения девушка с головой укрылась под одеялом. Неужели Рисен была права?! Неужели я такая? Трое парней…ужас…я наверно схожу с ума…
Немного отдышавшись, Гермиона осторожно выглянула из-под покрывала, Рон тут же отвёл глаза в сторону. Девушка постаралась взять себя в руки.
- Рон. В общем, так. Об этом мы сейчас говорить не будем.
Внезапно волна острой боли прокатилась у неё вдоль позвоночника, в ноги как будто воткнулись сотни тупых игл. Гермиона охнула, на её глаза навернулись слёзы. Рон испуганно подался вперёд и схватил её за руку.
- Миона, что? Что случилось?
Гермиона вымучено улыбнулась.
- Ничего страшного, Рон. Просто отголоски той боли, уже всё прошло, - она несколько раз глубоко вздохнула, прислушиваясь к себе, - Да, уже всё прошло, - немного помолчав, она выдавила с кривой ухмылкой, - Когда умру – попаду в рай, потому что в аду я уже побывала.
- Здоровски сказано, - на бледном усталом лице Рона заиграла улыбка, - Сама придумала?
- Нет конечно, ты что не знал, футболки с такой надписью носили американские солдаты, вернувшиеся из Вьетнама? Ах, ну конечно…ты не знаешь…
- Америка воевала с Вьетнамом? – недоумённо поднял брови Рон, - Проф Бинс нам про такое не рассказывал.
- Конечно, нет, это ведь была магловская война! Я и забыла, насколько изолирован ваш…наш мир от маглов и их проблем. А, между прочим, я, можно сказать, обязана той войне жизнью, - Гермиона лукаво улыбнулась.
- Как это?
- Мои родители, тогда ещё не дантисты, а студенты первого курса медицинского колледжа познакомились на антивоенной демонстрации в Ливерпуле. Они и ещё много студентов, просто молодёжи протестовали против Вьетнама и против размещения в британских портах американских атомных подлодок, - Гермиона заметила, что Рон слушает её раскрыв рот, словно она рассказывает ему про удивительные чудеса, вдохновившись, девушка продолжала, - Началась драка, полицейский дубинкой сломал папе два ребра, они до сих пор у него ноют к перемене погоды, а мама отвела папу в больницу. Вот такое вот первое свидание. С тех пор папа недолюбливает Скотланд Ярд, а когда думает, что я не слышу, ругает во время вечерних новостей по БиБиСи «этих сраных консерваторов», а сам голосует только за лейбористов. Ты бы видел старые фотографии моего папы, Рон! Ты бы ни в жизнь не догадался, что это он! – Гермиона смущённо хихикнула, - Представляешь, мама рассказывала мне, что ёё мама, то есть моя бабушка, Элизабет сразу невзлюбила папу и советовала дочке не связываться с этим «патлатым хиппи в драных джинсах», представляешь?!
- Нет, Герми, не представляю, - честно ответил Рон. В рыжей голове Визли – младшего это действительно не укладывалось. Патлатый хиппи в драных джинсах? Мерлин, да гермионин папа наверно выглядел как Билл! Представить мистера Грейнджера, всегда такого солидного в своём двубортном костюме и начинающими редеть волосами, зачёсанными на аккуратный пробор, в образе молодого бунтаря – нет, это было выше его сил, уж скорее Снейпа в розовом купальнике…
- Всё-таки это слишком, - задумчиво сказала Гермиона, - Наши миры совершенно оторваны друг от друга…Волшебное сообщество такое замкнутое, консервативное… Вы совсем не знаете магловской истории!
- Можно сказать, маглы знают нашу историю, - сердито буркнул Рон, - Могу поспорить, магловские историки здорово бы удивились, узнав, что на самом деле стоит за теми событиями, которые они описывают в своих книжонках!
- Например? – живо заинтересовалась Гермиона.
- Ну, ты наверно знаешь, что Гриндевальд в своё время нарушил секретность и рассказал о волшебном мире этому маглу - немцу, такому же психу, как и он сам, как его Хетлеру?
- Гитлеру, - поправила девушка.
- Во-во, Гитлеру этому. Он решил завоевать магический мир и помочь своему придурковатому дружку завоевать магловский, рука руку моет, типа.
- Что-то такое я слышала, - Гермиона, заинтересовавшись, приподнялась на подушках, опираясь на локоть и придерживая рукой одеяло.
- Ну так, все знают, что в сорок пятом году Дамблдор с Гриндевальдом в Шотландии сразился и убил его, а после этого и войне скоро конец пришёл… но до этого Гриндевальд уже один раз пробовал Британию завоевать в сороковом, про это знаешь?
- Нет, - Гермиона неловко заёрзала на кровати, ей нечасто приходилось признаваться в своём невежестве.
- Может ты и про «Тридцать смелых» не слышала? – Рон снисходительно оттопырил губу.
Гермиона начала закипать. Что этот рыжий оболтус о себе думает?! Конечно, если бы она, Гермиона с детства в магическом мире жила! Если бы её родители не зубы лечили, а зелья варили или драконов укрощали!
- Рассказывай давай, - буркнула она.
- Среди них, между прочим, мой прадедушка был, - Рон гордо подбоченился, - Сэр Персивальд Рональд Визли. Нас с Перси в его честь назвали. Ну в общем, Гриндевальд в Нормандии целую армию собрал, всяких монстров портключами поперекидывал со всей Европы и Азии. Он на них всех заклятие наложил, чтобы они по воде, как посуху могли ходить, ну как этот магловский, как его… - Рон раскинул в стороны руки, - Ну из-за него ещё много наших в Злые Века пожгли… Хесус?
- Иисус, - машинально поправила Гермиона.
- О, точно. Ну так и пешочком вся эта банда через Канал и попёрла. Аппарировать или ещё как в Британию они не могли, Дамблдор все острова специальным заклятием – куполом накрыл, целых пять месяцев его составлял! Ну, значит, идут они, представляешь? По морю прётся орава всякой нечисти: упыри, хримтурсы, врыколаки, мяульфи, огры, тёмные альвы и Мерлин знает, кто ещё…А самое главное, у Гриндевальда восемь линдвормов было. А это…
- Знаю! – не выдержала Гермиона, - Это подземные и водные бескрылые драконы. Очень сильные.
- Точно, Миона. Ты прямо как на уроке, - улыбнулся Рон, - А в Британии тогда обстановочка ещё та была… много волшебников, которые Гриндевальду отпор в Европе давали уже погибли, многие на его сторону переметнулись. Министерство чрезвычайное положение объявило, Дамблдор всех, кого собрать удалось, на берегу, где армия Гриндевальда высадиться должна была, построил. Но всем было понятно, что если гриндевальдцы на берег выйдут – дело дрянь, их уже не удержать. Тогда самые сильные волшебники и ведьмы, тридцать человек, вызвались добровольцами, чтобы их в море ещё остановить и задержать, пока остальные во главе с Дамблдором оборону готовить будут. Они полетели на встречу Тёмной Армии на мётлах и встретили её как раз на середине Ла-Манша. Сражение, говорят, просто жутким было. От заклятий море закипело, и ураган начался. Они все погибли, все тридцать. Но Гриндевальд потерял две трети армии и всех линдвормов, а когда дошёл до берега – его сумели отбросить назад в море. Так ему высадка в Британии и не удалась, соответственно и этот Гитлер в магловском мире обломался, а иначе, ещё неизвестно как бы война та закончилась… - Рон немного помолчал и тихо добавил, - Моего прадедушку сам Гриндевальд убил. Ударил в спину ступефаем и с метлы оглушённого сбросил в море, что бы тот утонул. А последнего линдворма, самого большого, его Гриндевальд из Байкала призвал, убил Розье.
- Розье?! А разве они не за Волдеморта сейчас?
- Ну, тот Розье был правильный мужик, хоть и слизеринец, они с Дамблдором большие друзья были. Фердинанд Розье «Угрюмый». Он был Магидом, слабеньким конечно, но всё же…единственный Магид, которому Дамблдор в те времена мог доверять. Он как раз тот отряд из тридцати человек и возглавил. Когда линдворм откусил ему левую руку, его чародейскую руку, он ведь левша был, Розье перед смертью сумел наложить Эксплозио, и рука в пасти взорвалась, разнесла дракону всю башку. Такие дела… После войны «Тридцати смелым» памятник поставили в Ирландии, возле Корка. Для маглов, конечно, он просто грудой камней кажется… Я с тобой обязательно туда схожу, Герми! Там очень красиво, вот увидишь! Статую прадедушки покажу, мама говорит, я на него похож даже….если… - Рон повесил голову, - Если мы конечно из этой передряги живыми выберемся…
Гермиона протянула руку и нежно взлохматила густые рыжие вихри. Рон поднял глаза и посмотрел ей в лицо. В этом взгляде было столько всего, что девушка на секунду замерла, завороженная этими бездонными грустными глазами на таком знакомом лице.
- Выберемся, Рон. Обязательно выберемся, - очень серьёзно сказала Гермиона, - Я тебе это обещаю.

* * *

1 - (лат.) перекрёсток трёх дорог


Глава 2

Пошёл снег. Только этого мне для полного счастья и не хватало, мрачно подумал Драко. Мало мне того, что Поттер не нашёл лучшего момента, чтобы окочуриваться. Лежащий рядом на куче сухих листьев Гарри, словно услышав мысли слизеринца, тяжело заворочался и застонал. Драко осторожно протянул руку и потрогал лоб, украшенный шрамом-молнией. Он был очень горячий. Отлично, ну и что же мне теперь делать? Драко горестно выругался про себя и задумчиво почесал затылок. Никакие целительные чары не помогали, он уже всё перепробовал. Честно говоря, Драко думал, что если кто и свалится по дороге к крепости Волдеморта – то это он сам, Малфой младший собственной персоной. Несколько раз его уже здорово прихватывало, ему начинало казаться, что он уже ослеп, что вокруг никого нет, одна серая бесконечная пустота…тогда он украдкой (как ему казалось) касался рукой Поттера, и страшная иллюзия отступала. Он храбрился, сочинял дурацкие песенки и подтрунивал над Гарри – Убийцей – Белок… Он выпил бутылку отвратительного самогона и не почувствовал опьянения, лишь в груди ненадолго разлилось приятное тепло и стало не так страшно замечать надвигающуюся со всех сторон черноту. Но он шёл, шёл упрямо, зло, наперекор всему и в первую очередь самому себе, своему телу, которое уже давно молило о пощаде. Если я сейчас свалюсь, шорохом осенних листьев кружило в голове, то Гарри примется меня жалеть… Никто не смеет жалеть Малфоя, каркал со всех сторон невидимый Поттером мрак голосом Люциуса. Малфоя могут ненавидеть, бояться, завидовать ему или пресмыкаться пред ним, но никто не смеет жалеть Малфоя… Да, отец, - без слов шевелил Драко губами, и Гарри с тревогой вглядывался в лицо своего спутника, - Да, отец…будь ты проклят отец, но ты прав…никто не смеет жалеть Малфоя…
А потом был привал. И Гарри обронил несколько слов, которые далёким громом отозвались в душе измождённого беловолосого юноши с глазами старика. И была догадка. Радостная и страшная своей простотой.
- Какое письмо Гермионе?
И Гарри рассказал ему. Слова окутывали Драко нежным шелком, и он замирал, с недоверчивым испугом вслушиваясь в своё сердце, как путник, умирающий от жажды в пустыне, когда ему в рот вливают воду, а тот боится, что это очередной мираж помрачённого горячкой разума. Сердце говорило Драко, что Гарри не врёт, что его настоящее письмо было совсем другим, а то, что попало в руки им в Хогвартсе – злая, бьющая прямо в слабое место души подделка, подлая, как бритвенное лезвие в яблоке.
- Кто-то за это очень сильно поплатится, - выдохнул Драко и согнулся в приступе хриплого кашля, - Это я тебе обещаю Поттер.
После этого нечаянного выяснения правды Драко почувствовал, как тёмная пелена приподнимается с его глаз. Разум стал яснее, ноги бодро шагали по дороге, мутная слабость внизу живота рассеялась. Дух юноши окреп, и яд, словно испугавшись стальной воли этого странного мальчика с белыми волосами, на время оставил в покое бренное тело.
Несколько часов после этого они почти не разговаривали, берегли дыхание. Петляющая горная тропинка пошла в гору, и стало не до бесед. Драко шёл впереди, опираясь на подобранную по дороге палку, как на посох. Он размышлял, строил планы, проигрывал в голове различные варианты. Краем уха он всегда слышал за собой топанье Поттера, и поэтому, когда оно резко оборвалось, ещё прошёл десяток шагов, прежде чем понял: что-то не так. Драко обернулся. Поттер стоял вдалеке, разглядывая что-то у себя под ногами.
- Что, воитель, теперь крота – шпиона прибил? – весело бросил Драко.
Вместо ответа Гарри покачнулся и упал прямо лицом на камни. В два прыжка Драко оказался возле него, перевернул, вытер рукавом кровь из рассечённой брови, дотронулся до щеки – и отпрянул. Гарри горел. Его лицо окрасилось нездоровым румянцем, волосы слиплись от пота. Драко, закусив губу, подумал, сколько он уже прошагал с таким жаром, прежде чем свалиться с ног.
- Эй, Поттер, ты меня так не пугай, - бормотал Драко, таща по воздуху с помощью Левиосы бесчувственное тело Гарри и лихорадочно озираясь в поисках того, что могло бы сойти хотя бы за временное укрытие, - Ты, Поттер, не думай умирать, понял? Что я старику Волдеморту скажу, когда мы к нему доковыляем, а? Как я посмотрю ему в глаза, в его маленькие противные красные глазки? Он же спросит меня: Драко, что Вы такое мне принесли? И это мой заклятый враг? Мальчик – который – выжил? Это же падаль! Как я буду такое убивать? Меня же засмеют все владыки зла нашей тусовки! И знаешь, что самое смешное, Поттер? Он будет прав…
Драко почувствовал, что ему перехватило горло. Глаза предательски защипало. Бред, чушь, это всё ветер…Малфои не плачут…я никогда не плачу…не плачу и не танцую…всё это бред…пройти через Аваду, дементоров, Слизерина и Волдеморта, монстров и демонов, Пожирателей и родственников – маглов – и всё ради того, что бы отдать концы от воспаления лёгких где-то у чёрта на рогах в Карпатах?! Чепуха. Не выйдет у тебя такая хохма, Поттер, я тебя за уши с того света вытащу!
Спустя пятнадцать минут блужданий Драко наткнулся на пещеру, чёрным пятном выделяющуюся на склоне горы. В пещере было темно, низкий потолок нависал над головой, заставляя вжимать её в плечи, чем-то резко воняло, но там было сухо, относительно тепло, и туда не задувал ветер. А значит, это было подходящее место. Ещё там было много сухих опавших листьев, мягким ковром устилавших пол. Драко аккуратно уложил Гарри на пол, нагрёб на него листьев, оставив открытым только лицо. Потом Драко сел рядом, сосредоточился, подышал и приступил к делу. Вытянув правую руку над телом Гарри, он зажмурил глаза и начал искать болезнь. Почти сразу же он её нашёл. Внутренним зрением он видел тело Гарри как пульсирующий красный силуэт. Если у здорового человека этот силуэт был нежно-розового оттенка, то Гарри сейчас был окрашен в тревожный оттенок малинового. Болезнь хозяйкой расположилась в его теле, раскинув чёрные щупальца по всей грудной клетке, как паук, присосавшийся к своей жертве.
- Что же ты так, Поттер, - почти жалобно произнёс Драко, - Ты же никогда не болел, даже когда все простужались, даже когда в феврале эпидемия гриппа в замке была… Что же ты со мной делаешь, а? Я же никогда целительскими заклятиями особо не занимался, сюда бы Гермиону или Джини!
Но криками делу не поможешь. Разгребя с груди Гарри листья и расстегнув рубашку, Драко приложил ладонь к груди Гарри прямо напротив сердца. Сцепив зубы, он ещё раз вздохнул – и начал.
Сила, чистая сила, переливаясь, выходила из тела Драко и растекалась по жилам Гарри. Драко почти мог слышать разочарованный злобный визг хвори, свившей себе гнездо в груди его друга. Гарри задышал ровнее, перестал метаться, жар стал спадать. Но Драко сам был не в лучшем состоянии, держась на ногах практически на одной браваде и фамильном упрямстве Малфоев. Он страшно побледнел, тёмная кровь струйкой побежала у него из левой ноздри. Он продержался ещё пять секунд. Целых пять секунд. Почти вечность. Потом измученный таким насилием организм включил аварийный механизм самосохранения, вырвав поводья из рук строптивого хозяина, который словно бы желал исчерпать себя всего без остатка. С хриплым выкриком Драко потерял сознание, повалившись в прелую листву рядом с Гарри.
Не зная, сколько прошло времени, пока он был в обмороке, Драко очнулся. Первым, что он увидел, был снег. Хрупкие снежинки танцевали в лучах утреннего солнца, которое заглянуло в их пещеру. Секунду Драко, моргая, просто смотрел. Смотрел на этот мир, сократившийся сейчас для него до размеров небольшого окошечка, сквозь которое он видел солнце, снежинки и верхушку качающейся на ветру ели. Потом он тяжело приподнялся, смахнул с лица прилипшие к крови листья, усилием воли приказав пальцам перестать дрожать и оглянулся. Гарри лежал в углу пещеры маленькой жалкой кучкой. Он не шевелился. Не стонал. Он вообще ничего не делал. Чувствуя, как у него внутри что-то ломается, Драко подполз к Поттеру. Он не мог. Он просто не мог заставить себя прикоснуться к нему. Проверить.
- Ну же, не будь девчонкой, Малфой! – одёрнул он сам себя.
Зло оскалившись, он протянул снова начавшие трястись пальцы над грудью Гарри и замер. Спустя несколько секунд со вздохом облегчения он откинулся на спину, позволив на несколько минут позорной слабости овладеть им.
Гарри был жив. Более того, болезнь сдала позиции, она съёжилась и замерла в ожидании. Но она всё ещё была там. Внутри.
Драко задумался. Когда Гарри через несколько минут заворочался и застонал, так и не приходя в сознание, решение уже созрело в голове украшенной завидной серебряной шевелюрой.
- Вот что, Поттер, - заговорил Драко, рассуждая вслух, - Лекарские чары отпадают. Даже те, что я хорошо знаю. Там практически везде требуются зелья или амулеты, а походной аптечкой мы, увы, не располагаем. Это первое. Второе: силой я больше делиться не буду. Не оттого, что я такой жадный, хотя и это тоже конечно. Просто у меня у самого капелька всего осталась. Думаю, после того количества, что я отдал тебе вчера, если бы не та маленькая деталь, что я – Магид, встречать бы тебе это прекрасное утро в компании с покойником. Тебе это не понравится, сразу говорю. Хотя Визли наверно обрадовались бы. Ну может быть не все Визли, - Драко грустно улыбнулся вспомнив рыжее пламя волос Джини и представив, как красиво они бы смотрелись в лучах этого рассвета.
- Так что, уважаемый герой, есть только один вариант. По крайней мере, только один мне приходит в голову. Старое колдовство. Мне про него один человек поведал, небезызвестный тебе, кстати. Хотя и друзьями вас не назовешь. Ладно, нечего тут рассусоливать. Как говорят магловские доктора (мне Герми рассказала, да-да, ревнуй, чучело бесчувственное): «Приступим!»
Боюсь, Поттер, тебе это не понравится.
Драко наклонился над Гарри, нашарил впотьмах его руку и слегка вывернул запястье. Гарри что-то неразборчиво пробормотал, но Драко не обратил на это никакого внимания. Раздался знакомый свистящий звук, и кинжал мягко зарылся в ковёр листьев. Драко вытащил его за рукоять. Попробовал пальцем остроту лезвия. Резко вздохнул, словно на что-то решаясь, и полез из пещеры.

* * *

Глава 3

Драко выбрался на свет и встал на ноги, отряхивая одежду от приставших листьев. Он сунул кинжал за пояс и, сложив на груди руки, задумчиво огляделся вокруг. Его худшие опасения, похоже, не оправдывались. Хотя дальние деревья сливались в неразличимые бледно-зелёные пятна, в пределах пятидесяти футов он довольно чётко видел все предметы. Пугающее онемение в руках и ногах, которое он впервые ощутил во время их с Гарри полёта на тестрале, отступило. Он чувствовал усталость и голод, что, учитывая вчерашние события, было более чем нормально. И ещё жажду. Только сейчас Драко понял, насколько у него пересохло во рту. Так, первое – найти воду, напиться и напоить Гарри, если он так потел всю ночь, его организм должен быть страшно обезвожен. Драко опустил руки, слегка расставил ноги, постарался полностью расслабиться, закрыл глаза и полностью погрузился во Внутренний Взгляд. «Не пытайся сделать это силой, наперекор Воде, Малфой» - казалось, он снова слышит спокойный, глуховатый голос своего первого наставника, видит его лицо, руку с тонкими цепкими пальцами, машинально пощипывающими чёрную, как смоль, бородку, - «Позволь Воде самой сделать это для тебя. Она есть везде, даже в самых засушливых пустынях, и она хочет, чтобы её выпили, выпили и поблагодарили за утоление жажды. Почувствуй Воду, услышь её». Драко замер, слушая горы вокруг. Весь кряж был пронизан водными жилами, мягким пульсирующим сиянием, просвечивающим сквозь каменные толщи. Но вот, вот одна…совсем близко…да, выходит на поверхность, течёт дальше между камней, весело петляя по склону… Драко открыл глаза и уверенно пошёл по тропинке. В четверти мили от пещеры был родник.
Когда он нашёл его и вдоволь напился сладкой, холодной до ломоты в зубах, воды, пришёл черёд операции «Как нам напоить нашего Чудо – Мальчика». Пожалев о бездумно разбитой вчера бутылке, Драко принялся лепить из глины нечто отдалённо напоминающее миску, мурлыкая под нос «Как-то раз гулял по лугу я…» Когда уродец в семье гончарных изделий был завершён, Драко критически обозрел детище своих рук, хмыкнул и пробормотал: «Могло быть и хуже». Потом он протянул над корявой влажной миской руки и замер. Секунда тишины, небольшая вспышка – готово! Миска по-прежнему была корявой, но теперь она выглядела так, словно была покрыта лаком и прошла сквозь печь обжига. Драко, сердито поджав губы, мыл испачканные глиной руки в ручье. Ему хотелось бы думать, что пальцы на руках онемели до бесчувственности из-за холода воды, но он не желал лгать самому себе. Даже такое простое заклятие трансфигурации здорово ударило по его силам. Подождав, пока замутнённая вода сойдёт, Драко аккуратно набрал в миску воды и, коротко поклонившись, прошептал Воде слова благодарности. Его отец никогда так не делал. Поначалу Малфой – младший тоже задирал нос и цедил сквозь зубы, что он не дикарь и не будет благодарить ручьи, деревья и зверей, но тяжёлые тумаки, на которые Наставник был быстр и щедр, скоро изменили ситуацию…
Осторожно, чтобы не расплескать воду, обеими руками неся миску к пещере, Драко невесело улыбнулся, вспомнив то лето, лето после его второго года в Хогвартсе…

* * *

Глава 4

Сказать, что Люциус был в ярости – значило ничего не сказать. Целую неделю он практически не выходил из кабинета. Нарцисса и Драко, многократно наученные горьким опытом, сидели ниже травы, тише воды, стараясь не беспокоить главу семейства. Домашние эльфы, казалось, вообще дышали через раз и долго спорили, кому идти в кабинет Хозяина – относить очередную порцию выпивки и попадать под горячую руку. Имя Доби стало табу, так же как и любое упоминание о Гарри Поттере, ставшим для семейства Малфоев отныне официальным врагом № 1.
- Мальчик, …! Выжил он, ……! – раненым драконом ревел в кабинете Люциус ненадолго сбросив обычную маску холодной сдержанности, - ……! .......... на …..! В …………! – и ещё один стакан с бренди вдребезги разбивался о стену.
- Мальчишка! Он обвёл меня вокруг пальца! Он унизил меня! Как, как этот сопляк справился с василиском?! Что я скажу Владыке, когда Он восстанет?!
Прошла неделя, спустя возвращения из Хогвартса, и Люциус, спокойный и собранный, как всегда, спустился на обед в столовую, поигрывая своей любимой тростью. Последние два дня он вёл с кем-то оживлённые переговоры. Совы десятками влетали и вылетали из высоких окон его кабинета.
Жена встретила его бледной испуганной улыбкой, а сын сжался на стуле, стараясь сделаться как можно незаметнее. Не говоря ни слова, Люциус быстро поел и, аккуратно промакивая уголки тонких губ накрахмаленной до хруста салфеткой с фамильным гербом, не глядя на Драко, равнодушно бросил:
- Сын, через пять минут у меня в кабинете. Одень охотничий костюм. Пора, наконец, сделать из тебя что-то стоящее.
Эхо этих слов ещё разносилось по огромной сумрачной столовой, когда Люциус дисаппарировал.
Эта короткая реплика отца отнюдь не внушила Драко оптимизма. За неделю затворничества Люциуса он уже привык к спокойной (по меркам Имения Малфоев) жизни. Драко умоляюще посмотрел на мать, но Нарцисса опустила глаза, избегая встречаться взглядом с сыном. На секунду ему показалось, что Пэгги, домашняя эльфийка, прислуживающая им сегодня за обедом, смотрит на своего молодого господина с выражением, подозрительно похожим на сочувствие, но он быстро прогнал эту вздорную мысль. Попрощавшись с матерью и на ходу доедая канапе с икрой, Драко рысью взбежал по лестнице, зовя своего камердинера – призрака. Надо было ещё переодеться, а отец терпеть не мог ждать.
Ровно через четыре минуты двадцать семь секунд он постучал в тёмные дубовые двери.
- Входи, Драко.
Он осторожно переступил порог, почти сразу же замерев, переминаясь с ноги на ногу на роскошном персидском ковре.
- Сэр? Отец? Могу ли я спросить, мы опять едем на охоту на единорогов?
С мрачной обречённостью в сердце Драко ждал утвердительного ответа. Его отец почему-то находил особое удовольствие в умерщвлении этих благородных созданий.
- Нет. На этот раз нет, сын, - Люциус бросил взгляд на каминные часы, - Что ж, по крайней мере, ты пунктуален, это уже кое-что. Ты, конечно, слышал о том, что случилась в вашей прекрасной школе буквально несколько дней назад? О том, что сделал этот… - Люциус сжал трость, - Этот мальчишка?
- Поттер? Да, отец. Об этом все говорят. Могу я спросить, отец, как же ему удалось войди в Тайную Комнату? Неужели, он действительно Змееуст?! Неужели, он – Наследник?! Но как?! Это же должен быть… - Драко понял, что отец пристально его изучает, и осёкся под этим холодным взглядом-скальпелем.
- «Это же должен быть я!» Ты хотел сказать это, сын мой? Что же ты умолк? Твое разочарование лишило тебя речи? Ладно, оставим эту тему. Мы поговорим о Наследниках Великого Мастера позже. Сейчас я хочу обратить твоё внимание на маленькую деталь, о которой почему-то все вокруг словно бы забыли. Этакая временная краткосрочная амнезия. Когда Поттер, - Люциус выплюнул фамилию Гарри словно мерзкое ругательство, - попал в Комнату, он обнаружил там не корзину с котятами, не пуделя и даже не свору корнуоллских пикси. А с чем же он столкнулся, а, мальчик мой? Ну же, подскажи мне.
- С василиском, отец, - Драко невольно содрогнулся, представив себе чудовище, на секунду испытав странное, невозможное чувство – жалость к Поттеру.
- Именно. С василиском. С волшебным змеем более чем тысячелетнего возраста, что для василисков является самым расцветом сил, в отличной боевой форме. С существом, входящим по унифицированной Классификации Министерства в десятку самых опасных. С тварью, на уничтожение даже детской особи которой спецотдел посылает не менее пяти взрослых прошедших особую подготовку волшебников. И что же мы видим? Василиск разжёвывает сопляка, как мятную конфетку? – Люциус даже причмокнул губами, произнося это, - Нет. К нашему превеликому сожалению, нет. Мальчишка убивает монстра и живой и невредимый выходит из подвалов, вытащив заодно и эту рыжую оборвашку Визли. Конечно, ему помогали. Мы выясняем детали, и мы их выясним. Но факт остаётся фактом: помимо некой врождённой или приобретённой магической защиты маленький мерзавец владеет какой-то боевой техникой. Другого объяснения я просто не вижу. Наверняка это происки этого старого маразматика Дамблдора.
Повисло тяжёлое молчание. Люциус, о чём-то задумавшись, крутил в пальцах серебряное пресс-папье в форме черепа. Драко молчал, затаив дыхание, гадая, что последует за этой неожиданной эскападой. Мальчик невольно вздрогнул, когда резкий голос отца разорвал тишину.
- Драко, - Люциус говорил очень тихо, на грани шёпота, - Я упражнялся с тобой в фехтовании и должен заметить, ты не совсем безнадёжен. Я также знаю, что в области боевых заклятий, в том числе и запрещённых дурацкими интердиктами нашего «дорогого» министерства, ты на голову опережаешь всех своих сверстников.
Драко гордо расправил плечи. Отец не часто его хвалил. Не было бы большим преувеличением сказать: вообще никогда.
- Но этого мало! – рявкнул Люциус, с силой впечатав холёную белую ладонь в палисандровую столешницу, заставив Драко подскочить на месте, - Мало! Ты должен быть лучше этого Поттера в десять, нет, в сотню раз!
Мудро решив сохранять молчание, Драко энергично закивал.
- Обойдёмся без лишних разглагольствований, Драко. Сейчас мы отправляемся в летний лагерь. Ты останешься там до конца лета. Там будет только один взрослый. Его называть Наставник или Учитель. Лишних вопросов не задавать. Слушаться беспрекословно.
Драко понял, что стоит с открытым ртом, как дурачок на ярмарке. Летний лагерь?! Да отец его из Имения прошлым летом и на шаг никуда не отпускал. Если кто и наслаждался летним отдыхом от учёбы, то только не он. Люциус скрупулезно натаскивал своего сына на каникулах, заставляя его без передышки совершенствоваться в Тёмных Искусствах, фехтовании и охоте. К концу августа Драко уже мечтал о Хогвартсе, пусть даже вместе с ненавистным Поттером, занудным профессором Бинсом и дебилом Хагридом.
Люциус холодно улыбнулся, правильно истолковав ошеломлённое молчание сына.
- О, это очень специализированный частный лагерь, Драко. Можно сказать, эксклюзивный…
Резко встав, Люциус подошёл к сыну и протянул вперёд руку. Драко увидел зажатый в пальцах отца изящный брелок – дракон, держащий в лапах миниатюрный земной шарик.
- Это портключ, Драко. Прикоснись к нему.

* * *

Глава 5

Ахнув, Драко покачнулся и затряс головой, прогоняя мелькающие перед глазами цветные пятна. Мальчик прикрыл ладонью заслезившиеся глаза и осмотрелся. По сравнению с полумраком отцовского кабинета контраст был разительным. Он стоял рядом с Люциусом на вершине невысокого каменистого холма, а вокруг, насколько он мог увидеть, раскинулось зелёное море леса. По правую руку в далёкой сиреневой дымке стояли горы.
- Пойдём, Драко, нас уже ждут, - бросил Люциус, начав спуск по едва заметной тропинке и указывая тростью на три фигурки, стоявшие на опушке леса у подножья холма.
Драко прищурился, вглядываясь. Высокая фигура в чёрном плаще до пят и надвинутом капюшоне и была, очевидно, тем Наставником, о котором предупредил отец. А рядом стояли два мальчика. Даже с такого расстояния Драко их мгновенно узнал. Массивные, кряжистые фигуры, круглые головы с одинаковыми причёсками – ёжиками, кулаки – дыни… Крэба и Гойла и вблизи многие сперва принимали за близнецов.
- Да, сын, ты не ошибся, - отец, казалось, читал его мысли, - Это Крэб и Гойл. Младшие. В принципе, эти двое будут единственными, кроме тебя, ээээ… отдыхающими в нашем маленьком лагере. В начале я подумывал оставить тебя с Учителем один на один, но потом решил, что небольшая компания твоих сверстников не повредит. К тому же, мне донесли о том, что эти двое стали, - Люциус в раздумье пощёлкал пальцами, - Стали твоими верными клевретами. И это уже на первом году обучения! Должен заметить, Драко, это мудро, весьма мудро. Ты идёшь по моим стопам. Я тоже, помнится, начинал именно с этого. Как и их родители, эти парни тупы, но преданны и исполнительны, впрочем, зачастую нам нужны как раз такие люди. Как и их родители, они будут служить Малфою. Фамильные традиции – прекрасная вещь, ты не находишь?
- Да, отец, - Драко отлично понимал, что Люциус прав, но какое-то неуловимое ощущение внутри не давало ему покоя. Ему льстила беззаветная нерассуждающая верность его двух приятелей – телохранителей, равно как и щенячье выражение глаз Пэнси. Это была его судьба, судьба Малфоя: разделять и властвовать, отдавать приказы, манипулировать и повелевать. К этому его готовили с самого рождения. А дружба, любовь? Это, учил его отец, всё выдумки презренных бедняков и маглорождённых. Эти глупости могут стать лишь помехой, брешью в несокрушимой броне Дома Малфоев. Но всё же, отчего ему иногда так больно видеть идиотскую возню этой ненавистной троицы: врага Поттера, рыжего голодранца Визли и грязнокровки Грейнджер с её отвратительной причёской и кроличьими зубами? Так больно, что хочется немедленно подойти и сказать какую-нибудь гадость, стереть счастливые улыбки с их лиц, заставить Поттера сердито нахмуриться, Визли покраснеть до корней волос, а Грейнджер прикусить губку, сдерживая слёзы. Почему? Ему же всё равно, он же Малфой!
- Вот и отлично, сын, - голос отца прервал его мысли, - Согласие в семье – ещё одна прекрасная вещь. К тому же, это будет забавно. Ты бы видел выражения лиц отцов этих двух орангутангов, когда я затребовал их отпрысков на лето. Когда они узнали, что их детки будут проводить время с тобой, на их физиономиях засияли такие улыбки, словно я выписал им чек на миллион галеонов. Впрочем, они бы с радостью отдали мне сыновей, даже заяви я им, что рекрутирую подростковую банду для ограбления Гринготс.
Между тем, Малфои приблизились к ожидающей группе. Крэб и Гойл, заметив Драко, радостно осклабились и синхронно замахали руками. Высокий человек в плаще, не торопясь, развернулся и отбросил назад капюшон. Драко замер на месте, оцепенев от этого пристального, обжигающего чёрным пламенем взора. Перед ним стоял МакНейр.

* * *

Глава 6

Томас МакНейр. Шотландец. Убийца. Вот, пожалуй, то немногое, что знал про этого человека Драко. Он не был знаком с детьми МакНейра, обучающимися в Хогвартсе, потому что их у него не было. Из застольных разговоров во время бесчисленных приёмов отца Драко понял, что МакНейр одинок, живёт бобылем в маленьком коттедже в пригороде Эдинбурга, оставшемся ему от отца, и редко появляется в обществе. А ещё Драко понял, что этого человека боятся. Все. Даже его отец, Люциус Малфой, который помыкал Пожирателями Смерти, как хотел, а с остальными и вовсе обращался так, будто они были прахом под его изящными начищенными туфлями.
Несколько раз МакНейр появлялся в Имении. Каждый раз его сопровождала некая почти осязаемая холодная аура. Это была не власть, не высокомерие и не угроза. Это была Смерть, равнодушная и беспристрастная, готовая в любой момент взять любого по своему, непонятному людям, выбору.
Впервые Драко увидел этого человека в семь лет. Накануне отец во время ужина объявил, что завтра будет большой приём.
- Эта жирная свинья, этот нувориш Паркинсон наконец-то решил вспомнить про старых друзей. Шесть лет миновало с исчезновения Владыки, шесть лет он пресмыкался перед этими червями из министерства, каялся и воротил нос от своих соратников. Теперь он решил вспомнить. Наверно, этот хитрый боров что-то почувствовал. Люди его склада всегда чувствуют перемены загодя и стараются держать нос по ветру. Ну что ж…посмотрим. Прощение обойдётся ему дорого. Для начала, пусть как следует потрясёт кошелем для нашего дела… Кстати, Драко, мистер Паркинсон горит желанием познакомить тебя со своей прелестной дочуркой…
В этот же час вечером следующего дня Драко с каменным лицом стоика сидел за праздничным столом в большой гостиной и аккуратно расправлялся с лобстером. Как всегда, приёмы отца были сущим кошмаром. Его трепали за щёку, спрашивали о том, сколько ему лет, умилялись тем, как он вырос и какой он маленький ангелочек. Как всегда, в спинке стула гнездились невидимые острые шипы, заставлявшие Малфоя младшего не забывать об осанке. Впрочем, кажется, к длинному списку танталовых мук отныне прибавился ещё один пунктик. Драко скосил глаза влево и поёжился. Весь вечер Пэнси Паркинсон изо всех сил старалась понравится наследнику Малфоев. Это было ужасно. В данный момент, хвала богам, она молчала. Девочка в розовом платьице сосредоточенно сопела, налегая на сливовый пудинг. Её отец, сидящий на другом конце стола по левую руку Люциуса, что быстро говорил, размахивая пухлыми руками и заискивающе улыбаясь. Мадам Паркинсон, стоя возле окна с бокалом мартини, щебетала с Нарциссой и другими дамами.
- Сэр Томас МакНейр! – зычно объявил мажордом – привидение, три раза стукнув призрачной тростью о пол.
Что-то не так, пронеслось в голове Драко. Почему они все замолчали? Он поднял взгляд и посмотрел в сторону распахнутых в каминную залу дверей. Рядом продолжала увлечённо сопеть Пэнси, как видно, не отличающаяся особой чувствительностью.
Шаги. Размеренные спокойные шаги. Шорох ткани. В дверном проёме появился высокий человек. Угольно-чёрный плащ с откинутым капюшоном, старомодная, немного потрёпанная, но чистая мантия бутылочно-зелённого цвета, из под мантии выглядывают острые носы начищенных до блеска сапог. Длинные белые пальцы покоятся на массивной тусклой пряжке пояса. Густые волосы крыльями ворона спадают на плечи. Ничем не примечательное, слегка одутловатое лицо, на бледной коже резко выделяется смоль усов и небольшой бородки. Глаза…боги, что у него с глазами! Казалось, под припухшими, словно от бессонницы, веками таятся два бездонных колодца, в которых ярится, бушует, стремится выйти наружу небывалое чёрное ледяное пламя. Но вот - на мгновение смежились веки, а когда открылись – наваждение прошло, на мир смотрели обычные чёрные глаза, смотрели внимательно и равнодушно, с какой-то нездешней отстранённостью.
- Приветствую всех и прошу прощения у благородного собрания, - глуховатый голос не содержащий в себе и тени эмоции раскатился по гостиной, - Меня задержали дела.
Не торопясь, МакНейр пошёл к столу. На секунду плащ распахнулся, и Драко увидел, что слева на поясе у опоздавшего визитёра покачивается боевой топор, с надетым на лезвие – полумесяц истёртым кожаным чехлом. Драко недоумённо поднял брови. Что ещё за чудачество? Мода ходить на приёмы со шпагами, мечами и другим холодным оружием уже сто лет как прошла! Однако вокруг никто не высказывал удивления или насмешки. Все взрослые вдруг неожиданно решили последовать примеру Пэнси и активно обратили внимание на кушанья и напитки. Только Люциус, сидящий во главе стола, неожиданно напрягся и, не отрываясь, следил за лицом позднего гостя, словно в надежде перехватить его взгляд. Но МакНейр не смотрел на Люциуса. Спокойные чёрные глаза были обращены на Паркинсона. А тот, ещё минуту назад красный от веселья и обильных возлияний огневиски, стал мучнисто-белым и судорожно теребил узел галстука, словно ему не хватало воздуха. МакНейр остановился напротив него и, не проронив и слова, замер.
- Том, дружище… - почти нечленораздельно пробулькал мистер Паркинсон, - Давно не виделись…
- Ну-ну, - от этого «ну-ну» Драко внезапно захотелось залезть под стол. Судя по выражению лица, мистер Паркинсон испытывал примерно то же желание.
МакНейр повернулся и пошёл к столику с пуншем. В зале словно лопнула невидимая струна. Дамы у окна, как по команде, возобновили щебетание, за столом тоже зазвучали приглушённые голоса. На мистера Паркинсона было неприятно смотреть. С его перекошенных в безумной ухмылке губ сорвался истерический смешок, отчего у сидевшего рядом рыжего коротышки Забини задёргалось веко… А слева от Драко пухленькая девочка в розовом платье продолжала уплетать десерт, не ведая, что минуту назад она едва не стала сиротой.
Позже, когда гости разошлись, Драко несмело приблизился к отцу.
- Сэр, будет ли мне позволено…
- Хватит, Драко, я знаю, о ком ты хочешь спросить, - махнул рукой Люциус, - Рано или поздно, ты бы всё равно его увидел. МакНейр…он необычный…человек. Он очень верный слуга нашего Повелителя и исполняет…особые поручения. Это всё, что тебе необходимо сейчас знать. Ступай в спальню.
Постепенно, из подслушанных разговоров отца и его приятелей Драко понял, какие особые поручения исполняет этот спокойный бородач. МакНейр был палачом. Карателем. Экзекутором. Смертью, быстрой и неотвратимой. Для всех. Для предателей внутри организации. Для излишне строптивых чиновников министерства. Для неугодных маглорождённых. Несмотря на количество убитых, ему всегда удавалось избегать прямых обвинений, не оставлять никаких улик и обеспечивать себе алиби. После падения Волдеморта, МакНейр не пошёл каяться и не залёг на дно. В восемь часов пять минут утра третьего дня после визита Волдеморта в Годрикову Лощину МакНейр вошёл в Министерство. Спустя тридцать семь минут он вышел из него работником департамента по контролю за магическими созданиями. Как ему это удалось, не смог выяснить даже Люциус. МакНейр не прятался, но и не мозолил глаза команде Крауча. Несколько раз его вызывали к аврорам на допросы, и он ходил, молчал, всё отрицал и возвращался в свой домик. Работал он великолепно, быстро продвигаясь по служебной лестнице. Благодаря его стараниям популяции опасных магических существ на Британских Островах, равно как и за их пределами, стремительно сокращались.
- Палачи нужны всем режимам, - язвительно цедил Люциус, сидя у камина со свежим выпуском «Пророка», живописующим про очередного «исполненного» МакНейром монстра.
Но Драко видел, что за всем напускным высокомерием в глазах Люциуса таится тень страха. Страха и уважения. МакНейр держал себя с Люциусом сухо, так же как и с остальными Пожирателями. Но иногда на него словно что-то находило, и шотландец начинал отпускать рискованные шуточки, как будто испытывая терпение хозяина Имения. Люциус молчал, стиснув зубы, а потом отрывался на прислуге. Любого другого на месте МакНейра он уже давно бы в лучшем случае вышвырнул заклинанием из поместья.
И вот теперь этот человек стоял перед Драко. Знаменитый победитель монстров и охотившийся на опасных тварей по всему миру следопыт - для широкой публики и министерства. Палач, хладнокровный безжалостный убийца – в более узком кругу Пожирателей и тех Авроров, которые, несмотря на отсутствие доказательств, продолжали подозревать МакНейра.
Ничего не сказав Драко, МакНейр повернулся к Люциусу.
- Добрый день, Малфой. Вернее, уже вечер. Солнце клонится к закату.
- Здравствуй, Томас. Я рад, что ты откликнулся на мою просьбу. Вижу два твоих…студента уже прибыли. Вот и третий. Отойдём на минуту, мне нужно кое-что тебе пояснить о сложившейся ситуации.
Взрослые отошли в тень деревьев, Крэб и Гойл тут же подкосолапили к Драко.
- Привет, Драко! Опять мы вместе, вот здорово, а!
- Да, Драко, клёво, прикинь!
- Привет, ребята, - Драко небрежно взмахнул рукой, - Давно вы здесь?
- Не, нас только самих сюда перекинули, только поужинать успели кое-как.
- Да, раз – и мы в этом лесу, нам и не объяснили-то толком ничего, прикинь!
- Ага, а потом этот появился, ну, чёрный…не, Драко, ты не подумай там чего, типа, я трус или ещё какая фигня…но у меня от этого хмыря мурашки по коже…
Крэб прервался на полуслове, уставившись маленькими поросячьими глазками Драко за спину. Гойл вообще замер, открыв рот. Стараясь не дёргаться, Драко медленно обернулся. Прямо за ним стоял МакНейр, словно огромная хищная кошка, бесшумно подобравшийся к мальчикам. Люциуса на опушке уже не было. Драко ощутил укол обиды, оставляя его на всё лето, отец даже не попрощался.
- Мурашки – это хорошо, - безо всякого выражения произнёс МакНейр, - Это правильно. Так, ученики, теперь хватайте вот эти баулы и тащите вон на ту полянку. Потом разобьёте палатки, сначала мою, потом вашу. Потом наберёте в котёл воды из ручья и натаскаете хворосту. Ну, а потом посмотрим. Выполнять.
Крэба, похоже, в кои то веки посетила мысль.
- Э, типа…Ой!
От звонкой затрещины по лесу прокатилось эхо. Крэб обеими руками схватился за лоб.
- Меня называть «Учитель». Выполнять всё с первого раза.
Драко раздвинул в стороны дружков и вышел вперёд, стараясь выглядеть как можно более значительно и важно.
- Учитель, я – Малфой! Меня нельзя бить, и я не буду таскать…Ой!
Драко даже не успел заметить, что его ударило, настолько по-змеиному быстрой была рука МакНейра. От жгучей боги на глаза навернулись слёзы.
- Драко, твой отец запретил мне убивать тебя или калечить, но разрешил бить. И я здесь решаю, что и кому делать. Выполнять!
Почему я этому совсем не удивляюсь, с горькой иронией подумал Драко, таща вместе с пыхтящими Крэбом и Гойлом неподъёмные баулы.

* * *

Глава 7

Драко напоил Гарри, осторожно вливая воду в полуоткрытый рот маленькими порциями. Потом он оторвал кусок плаща и положил на горячий лоб влажный компресс, перед этим начертав на коже прямо под шрамом мокрым пальцем руну Лагуз, мысленно обращаясь к Воде, умоляя Её погасить жар в крови его друга. После этого Драко вновь покинул пещеру. Предстояло самое главное.
Несколько минут юноша просто стоял, вдыхая горный воздух и подставляя бледное лицо тёплым лучам солнца. Снег давно перестал, солнышко поднялось повыше, и воздух немного прогрелся. Отдохнув, Драко подошёл к ближайшему дереву и сел на свёрнутый плащ у его корней. Положив правую руку на покрытый шершавой корой ствол, Драко расслабился, позволив своей силе смешаться с силой растения. Постепенно он почувствовал весь лес, пропустил его сквозь себя, стал им. Он был деревьями и травами, он ощущал биение тысяч жизней, больших и малых, чьим домом был этот лес, он видел звериные тропы и птичьи гнёзда. Наконец, он нашёл то, что искал.
Это было в двух милях южнее, там, где русло маленькой горной речки делало неожиданный изгиб.

* * *

Глава 8

- Стойку держать! Я сказал, держать, Крэб! Раз-два-три! Раз-два-три! Горло! Горло! Живот! Пах! Колено! Ещё колено, Малфой! Вот так! Как держишь руку?! Выворачивай! Вот так! Ещё! Горло! Глаза! Пах! Резче бей! Резче!
Спарринг с живыми манекенами был одним из любимых упражнений Учителя. Ещё вчера он слепил трёх уродливых големов прямо на глазах изумлённых мальчишек. Слепил из глины, на скелетах из палок, вставив вместо глаз сосновые шишки и украсив головы шевелюрой из опавшей хвои. Три заклинания Аниматус – и вот истуканы встают, скрипя суставами, и выстраиваются перед Наставником. Несмотря на кажущуюся неуклюжесть, дрались големы ловко и безжалостно. Конечно, Учитель наложил на них связующее заклятие, и они не могли нанести мальчикам серьёзного ущерба. Но к исходу дня трое слизеринцев чувствовали себя пропущенными через мясорубку. Синяки и ссадины Учитель приказал им лечить самостоятельно, практикуясь друг на друге в целительной магии. Мальчики также должны были сами и не прибегая к чарам носить воду и дрова, стирать одежду и по очереди готовить еду. Драко до сих пор с содроганием вспоминал ту мерзкую бурую мазню, что получилась в первый раз у Гойла. Впрочем, у него самого первая похлёбка была ничем не лучше. Отпрыскам трёх богатых фамилий, где всю домашнюю работу делали эльфы, поначалу пришлось очень туго. Учитель показывал всё только один раз, ограничивая дальнейшее руководство процессом тумаками и оплеухами. В конце концов, Драко вскипел.
- Но зачем! Учитель, - быстро добавил он, - Зачем нам всё это?
МакНейр немного помолчал, помешивая угли костра палкой.
- Однажды, по поручению Владыки, я и Антонин Долохов отправились в маленькое поселение на берегу Енисея. Там мы должны были встретиться с одним местным шаманом, который обладал неким старинным магическим артефактом. Но в деревне нас уже ждали. Как выяснилось потом, Дамблдор каким-то образом узнал о нашей миссии и предупредил министра, а тот, в свою очередь, послал весточку коллеге в Москву. Нам удалось прорваться, но Долохова сильно зацепило, он истекал кровью. Несколько миль я тащил его на себе, отрываясь от преследователей. Потом два месяца мы сидели в тайге. Иногда мне казалось, что Долохов умирает, иногда – что умираю я. Но мы выжили. И с нами не было эльфов, что бы подавать нам кофе в постель. А чары нельзя было использовать, потому что проклятые русские шарили повсюду локаторными заклинаниями.
- Но Учитель! – опять не удержался Драко, - Почему вы просто не аппарировали ли не ушли с портключом?
МакНейр криво усмехнулся.
- Ты задаёшь правильные вопросы, Малфой. Сначала русские взорвали «ледышку». Ты знаешь, что это такое? Нет? Это особое одноразовое заклятье, заключённое в специальном амулете. Когда амулет разрушается, заклятье начинает действовать. В радиусе его действия становятся невозможными аппарирование и использование портлючей. В зависимости от мощности «ледышки», она действует от нескольких минут до нескольких дней, на площади от нескольких квадратных футов до нескольких акров. Та «ледышка» была очень сильной. Потом русские накрыли район, где мы скрывались, «куполом». Это то же самое, что и ледышка, только на постоянной основе и более мощное. Короче, мы не могли уйти, а русские не могли нас найти, пока мы не использовали волшебство, потому что в лесу располагалось несколько языческих святилищ, создававших сильный магический фон. Они караулили нас шесть недель. Потом ушли, наверно, подумали, что наши кости уже давно обглодали волки. Мы ждали ещё две недели, что бы наверняка убедиться, что это не уловка. У нас был только один шанс, мы не должны были ошибиться. Потом мы аппарировали в Берлин, на квартиру, которую снял Долохов перед операцией. Потом в Лондон. Нас уже все считали погибшими.
- Учитель, я понял. Но…но зачем Вы учите нас драться? Мы же не маглы!
- Малфой, ты хочешь, чтобы твоя жизнь зависела от того, есть ли у тебя в руках палочка или меч? – уголки губ МакНейра презрительно опустились, - Я был о тебе лучшего мнения.
И снова бесконечные тренировки… Рукопашный бой. Фехтование: мечи, секиры, рапиры, палицы. Метание ножей и сюрякенов: руками и заклятиями. Многочасовые медитации: расслабься, впусти в себя лес, стань лесом, стань водой, стань землёй… Боевые заклинания, все без исключения запрещённые министерством: Пирос Танатос – сжигание противника, Эксплозио - взрыв, Дисперсио – расчленение и, конечно, печально известная троица – Круцио, Империо, Авада Кедавра. Развитие Внутреннего Взгляда: поиск водных источников, поиск предметов, спрятанных Учителем, выслеживание зверей, выслеживание самого Учителя, петляющего по лесу не хуже зайца… Охота, но совсем не такая, как в Имении. Охота не ради забавы, но ради пропитания. Выслеживание, долгое утомительное своей неподвижностью сидение в засаде, выматывающее преследование, убийство холодным железом, убийство магией, убийство голыми руками, убийство всем одновременно… и мясо… свежее мясо, подрумянивающееся на костре. Поиск съедобных ягод и грибов…зелёного Гойла тошнит, после того, как он съел какую-то ягоду, не показав её перед этим Учителю. Взмах палочкой, тошнота прекращается, и тут же – подзатыльник, от которого Гойл кубарем катится по траве.
- Впредь будешь умнее!
Поиск гнёзд диких пчёл, выкуривание насекомых и извлечение мёда… Драко, закусив от боли губу, погружает изжаленные распухшие красные руки в холодную воду ручья, Учитель стоит вдалеке, презрительно качая головой.
- Плохо, Малфой!
Вытаскивание яиц из птичьих гнёзд и орехов из дупла белки… ветка обламывается под Крэбом и тот с диким воплем шлёпается на землю, в следующую секунду яйцо, добытое с таким трудом, разбивается о его макушку. Учитель морщится от досады.
- Всё заново!
В конце августа мальчиков было не узнать: дочерна загорелые, поджарые, с вечно голодным хищным блеском в глазах, они походили на маленьких волчат. Крэб и Гойл распрощались с начинающимися намечаться животиками и заматерели, теперь им смело можно было дать все пятнадцать лет. Драко стал худым как щепка, но его покрывшиеся мозолями руки теперь были перевиты твёрдыми, как дерево, мускулами.
В тот день вечером они сидели у костра, не чувствуя от усталости рук и ног после пятимильной пробежки по маршруту с «сюрпризами», установленными Учителем накануне ночью, про которые они, разумеется, ничего не знали. Щурившийся на пляшущие языки пламени МакНейр неожиданно нарушил молчание:
- Завтра будет Испытание. Я его не планировал, но Люциус настаивал на его проведении. Вы будете сражаться с демоном.
Три пары выпученных от ужаса глаз были ему ответом.
- Спокойно, ученики. Если бы я хотел вашей смерти – вы бы давно были мертвы. Испытание задумано так, что бы вы остались живыми и, по возможности, целыми. Я покажу вам, как провести ритуал вызова, чтобы демон появился в нашем мире в ослабленном материальном теле и с безусловным запретом на причинение вам смерти или тяжких повреждений. К тому же, он не сможет покинуть круг. В остальном сражение будет реальным. Победить вы его, конечно, не победите, но уровень своей боевой подготовки покажете. Драться будете в рукопашную, без железа и магии. Лет двести тому назад такое практиковали в школах Тёмных Искусств, но теперь традиция почти забыта.
- Не удивительно, - фыркнул Драко и тут же опустил взгляд, когда МакНейр повернул к нему голову, - Простите, Учитель.
- Ирония, - задумчиво кивнул тот головой, - Это хорошо. Это показывает, что ты не теряешь присутствия духа. Всем спать! И чтобы мне никаких разговоров – к утру вы должны хорошо отдохнуть.
Когда мальчики вылезли назавтра из палатки, первое, что предстало их глазам – Учитель, аккуратно привязывающий верёвкой к дереву на краю поляны какого-то седого человека, который пытался что-то мычать сквозь кляп.
Чувствуя спиной молчаливую поддержку Крэба и Гойла, Драко робко приблизился к МакНейру.
- Доброе утро, Учитель. Будет ли мне позволено спросить, что это за человек?
- Доброе утро, ребята! – ответил МакНейр, не поворачиваясь, любовно проверяя крепость замысловатых узлов, - Это лесник. Магл. Еле достал, места тут такие глухие, за двадцать миль пришлось аппарировать. Шустрый такой старик, побегал за ним порядком, вот что значит здоровый образ жизни.
- А зачем он, Учитель?
- Как зачем? Драко, ты демонологию изучал? Нет ещё? Ну, тогда понятно. Слушай: если вызываешь демона под условие, нужно обязательно ему что-то дать. Или кого-то. Это жертва, Малфой. Или ты предпочитаешь, что бы после поединка я скормил демону кого-то из вас?
Драко нервно переглянулся с Крэбом и Гойлом.
- Нет, Учитель.
- Вот и отлично.
- Учитель…
- Что-то ещё, мистер Малфой?
- Мы что, будем делать это прямо сейчас?
- Конечно, только выпьем чаю. Я лично немного проголодался.
- Но Учитель… я думал демоны боятся солнца. Думал, мы дождёмся вечера, зажжём факелы…
- Да Вы романтик, мистер Малфой! Но вынужден вас разочаровать, джентльмены, это всё магловские предрассудки, недостойные благородного волшебника. Демоны, как мы их называем, суть обитатели Нижнего Мира. Солнечный свет для них не помеха, хотя они и предпочитают темноту. Не боятся они, не смотря на распространённое заблуждение, и распятий.
- Чего? - брови Драко недоумённо приподнялись.
Неожиданно в беседу вмешался Крэб.
- Распятий, Драко, это такая штука, навроде креста, - он скрестил указательные пальцы, показывая, - Рядом с нашим особняком в Лондоне стоит большой магловский дом с такими штуками на крыше, собор называется. В особенные для маглов дни там просто толпы народа. Тогда мама велит нам всем, проходя мимо, делать вот так, - он неуклюже потыкал кулаком в лоб, живот и плечи, - Чтоб эти крысы, так мама называет соседей, опять не совали свои поганые носы не в своё дело. Маглы верят в распятого магла.
- В смысле? - Драко раздражённо взмахнул рукой, - Его что, убили Круцио?
- Не, Драко, не Круцио, настоящее распятие, в смысле его к дереву прибили.
- Бред какой-то, - пожал плечами Драко, - Ты, Крэб, наверно, что-то недопонял, как всегда.
- А мы с папой, - встрял Гойл, - Гуляли прошлым летом по Глазго. Папа купил мне мороженое. Потом к нам пристал какой-то хмырь, у него на пиджаке такой крест был. Начал втирать какую-то фигню про благую весть. Папа ему вежливо сказал: «Магл, иди своей дорогой!» А тот его за плечо рукой хвать! Ну папа ему руку и сломал. Все вокруг заорали, забегали. Пришлось очень быстро уходить, пока не появилась эта магловская…как её…полиция, ну это типа Авроров. Папа сказал, это называется «рвать когти». Жалко, так мы тогда в зоопарк и не попали…
- Эти маглы наверно законченные психи, - покачал головой Драко.
Негромкое покашливание МакНейра оборвало разговор.
- Джентльмены, если вы закончили эту увлекательную теологическую дискуссию, давайте завтракать и начинать наши занятия. Малфой – вода, Крэб – костёр, Гойл – сэндвичи. И, мистер Гойл, в этот раз постарайтесь не начинать трапезу до прихода своих товарищей.
- Да, сэр. Учитель, сэр.
- Вот и замечательно. Выполнять!
Когда с завтраком было покончено, МакНейр объяснил им суть ритуала. Очистив от травы небольшую площадку, они встали на ней втроём, держа в руках палочки и ножи. По сигналу Учителя, который стоял чуть поодаль с раскрытым древним фолиантом в руках, мальчики одновременно полоснули лезвиями по запястьям правых рук так, чтобы кровь струйкой стекала по палочке на землю. Затем под монотонное бормотание Учителя на древнегэльском Крэб и Гойл начали обходить площадку с двух сторон, замыкая на земле круг, в то время как Малфой чертил в центре сложную вязаную руну. Когда знаки были нанесены, ученики встали в ряд на северном краю круга. Три палочки взметнулись в воздух, прозвучали три заклятья Регенерацио – и вот разрезы затянулись.
- Палочки и ножи за круг, джентльмены! – скомандовал завершивший взывание МакНейр, - Сейчас он придёт.
Три палочки и три ножа упали на траву за пределами красной линии. Трое мальчиков во все глаза уставились в центр круга, где над руной начал дрожать воздух, как будто вместо символа на земле пылал невидимый костёр. Вот проявились прозрачные контуры огромного нечеловеческого тела, и вот – он пришёл. Драко почувствовал, как напряглись в испуге по обе стороны от него Крэб и Гойл, и положил им на плечи руки, хотя у него самого появилось очень неприятное ощущение в районе желудка. «Помни, сын», - прозвучал у него в голове голос Люциуса, - «Перед схваткой лидер обязан проявлять мужество для поддержания духа своих подчинённых. Даже если лидеру самому очень страшно».
Да, это было впечатляющее зрелище. Демон возвышался над ними во весь свой семифутовый рост (1), свалявшаяся грязная шерсть покрывала его торс и ноги. Руки, вернее лапы блестели чешуёй и устрашающими изогнутыми серповидными когтями, а голова представляла собой жуткую неправдоподобную помесь морды шакала и какой-то рептилии. Завершали всю эту красоту ветвистые оленьи рога. От демона доносилась неприятная кислая вонь.
Драко понял, что медлить нельзя, иначе из Крэба и Гойла выветрятся последние остатки храбрости.
- Вперёд! - он подкрепил свою команду решительной отмашкой обеими руками. Малфой решил посмотреть за первой попыткой со стороны, замечая слабые места монстра, прежде чем самому вступить в бой.
Не рассуждая, Крэб и Гойл с рёвом ринулись вперёд и повисли на чудовище, как собаки на медведе, яростно молотя его кулаками. Демон лениво ухмыльнулся, обнажив ряды акульих зубов, схватил обоих парней за шиворот, оторвал от себя и, с лёгкостью держа на весу, как котят, с силой столкнул лбами. Раздался неприятный влажный хруст и трепыхающееся слизеринцы обмякли. Довольно рыкнув, демон отбросил их от себя, и тела друзей приземлились прямо у ног Малфоя. Тот в ужасе склонился над ними. Слава богам, ребята были живы. Крэб был в глубоком нокауте, Гойл ещё в сознании. У него был сломан нос, это и послужило причиной тошнотворного хруста. Бледно-голубые расфокусировавшиеся глаза Гойла уставились куда-то в небо, из обеих ноздрей обильно текла кровь.
- Драко, - прошептал он странным виноватым голосом, от которого у Малфоя внутри что-то оборвалось, - Прости нас. Мы…мы не смогли…
Глаза Гойла закатились, и он потерял сознание. Холодный ироничный разум Драко затопила алая волна ярости. Может быть, эти двое и были придурками, но они – его придурки! Никто не смеет так обращаться с его парнями! Скрипнув зубами, Драко сжал в кулак правую руку. На безымянном пальце поблёскивало узкое серебряное колечко. Он носил его с прошлого лета, с того самого момента, как Люциус дал это ему и объяснил, что это такое. Змеиные Клыки, отличительное фамильное оружие Малфоев. Только истинный отпрыск древнего рода мог носить это кольцо, не лишаясь пальцев, и в момент необходимости призывать настоящую форму оружия – кастет с двумя длинными изогнутыми лезвиями. «Запомни, сын, - спокойно сказал тогда ему Люциус, - Два удара. Этим оружием Малфои всегда наносили один из этих двух ударов. Первый – Ненависть, когда ты ненавидишь кого-то настолько, что даже не хочешь подарить ему смерть. Клыки одним росчерком проходят через всё лицо, и до конца жизни твой враг будет ходить с меткой Малфоя, с двумя незаживающими, мучительными, сочащимися кровью ранами. Никакие чары и снадобья не залечат этих ран, ибо такова древняя магия нашего рода. Второй удар – Презрение. Если Малфой презирает кого-то столь сильно, что не может спокойно жить с ним в этом мире, одним ударом, быстрым, как змеиный укус, ты выкалываешь оба глаза презренного, что бы он уже никогда не видел того же белого света, что и ты».
С диким нечеловеческим воплем Драко прыгнул на демона, ударив его в грудь обеими ногами, вложив в этот бросок всю силу, вытолкнув из себя гнев, как учил его Наставник. На этот раз что-то хрустнуло в грудной клетке монстра. Со сдавленным хрипом демон упал на спину. Продолжая вопить, Драко ударил в лицо поверженного врага Змеиными Клыками, за мгновение до этого появившимися на его правой руке. Приблизившийся в беспокойстве к самому краю круга МакНейр едва не оглох от рёва чудовища. Оглушённый Драко отлетел в сторону, шлёпнувшись на Крэба. Ослеплённый демон вскочил на ноги и, расставив лапы в стороны, ринулся вперёд, стремясь схватить и разорвать обидчика. Выскочив при этом за пределы круга. Рёв оборвался, призрачное синее пламя охватило громадное тело – и через секунду демон бесследно исчез.
Над поляной вновь воцарилась тишина. Только ветер шумел в высокой траве. МакНейр задумчиво стоял, глядя на землю, где только что плясал голубой огонь.
- Неожиданный результат, - пробормотал он, - Но каков мальчишка! Далеко пойдёт. Если раньше не посадят.
Вздохнув, Учитель вошёл в круг, приводить в чувство и лечить своих воспитанников. Сделав это, он одним взмахом палочки погрузил трёх стонущих, вяло ворочающихся мальчиков в глубокий восстанавливающий сон. Насвистывая, МакНейр направился к привязанному человеку.
- Ну что, дед? Считай, сегодня твой счастливый день. Сейчас развяжу тебя, небольшое Обливацио – и поставлю там, где взял. Эй, дед, ты чего?
Отработанным движением МакНейр пощупал пульс на горле несостоявшейся жертвы и хмыкнул.
- Надо же, сам умер. Сердце наверно слабое.

* * *
1 - около двух метров тринадцати сантиметров

Глава 9

Когда Драко проснулся, солнце уже почти спряталось за верхушками деревьев на краю поляны. МакНейр сидел рядом с ним, методично полируя лезвие своего топора тряпочкой.
- Что, герой, очухался? – Учитель блеснул белозубой улыбкой, и Драко с удивлением осознал, что он впервые видит, как МакНейр по-настоящему от души улыбается.
- Я – не герой, - Драко был горд тем, что его голос почти не дрожит, хотя в голове, казалось, жужжит рой пчёл, а земля немного пошатывается, - Это Вам к нашему дорогому Чудо – Мальчику Поттеру, Учитель.
Моментально посерьёзневший МакНейр кивнул.
- Ты прав, Драко. Герои – дураки. Они умирают молодыми.
- Учитель, что с Крэбом и Гойлом?
- Не волнуйся, они уже чувствуют себя лучше, чем ты. На них только землю пахать. Я отправил эту парочку на реку наудить рыбы нам на ужин. Не хотел, чтобы они тебя разбудили раньше времени, ты заслужил отдых.
- А ещё Вы хотели поговорить со мной с глазу на глаз, Учитель, - ровным голосом произнёс Драко, пристально вглядываясь в лицо Наставника.
- Да, Драко, ты проницателен. Я не буду заходить издалека или разжёвывать тебе всё, как несмышлёнышу. Ты не ребёнок, и мы оба это знаем. С таким отцом, как Люциус, детство заканчивается быстро.
- Вы сердиты на меня, Учитель, я понимаю. Во время поединка я поступил глупо.
- Нет, Драко, совсем нет. Тот, кто говорит, что воин в бою должен ни на секунду не терять холод разума – теоретик, не бывавший в настоящих переделках. Иногда, лишь отдавшись боевому безумию, можно выиграть сражение. В разных традициях это состояние зовут по разному: амок, берсерк, ярь… но суть от этого не меняется. Хотя, с формальной точки зрения, ты провалил испытание. Ни магии, ни железа, помнишь?
- Со всем моим уважением, Наставник, Вы ошибаетесь. Я выполнил все условия. Змеиные Клыки – это не магия, это, скорее, сила родовой души Малфоев. Детекторы магии их не фиксируют. Именно этим обстоятельством и воспользовался один из моих предков, Октавиан Малфой «Коварный», пройдя через семь постов охраны и убив своего кровника на XII Международной Конференции Чародеев в 1507 году. С тех пор Малфоев не приглашают на эту Конференцию. Что касается второго пункта, то Клыки, как в истинной форме, так и в виде кольца – это серебро, Учитель.
Несколько секунд МакНейр пытался сохранить серьёзное выражение лица, но в итоге расхохотался.
- Малфои, - пробормотал он, вытирая рукавом выступившие на глазах слёзы, - Узнаю породу! Всегда найдёте лазейку, да?! Во истину – Дети Змея!
Но уже через мгновение МакНейр снова стёр улыбку с лица, став сосредоточенным и спокойным.
- Драко, ты снова прав, но в следующий раз, прошу, постарайся убить противника с первого удара. Ты потерял сознание, и если бы демон, хотя и ослепший, но всё же сохранивший свою силу, не выбежал из круга – всё могло бы закончится не так весело. Мне пришлось бы извиняться перед Люциусом. А я этого не люблю. И ещё одно, впредь никогда не снимай этого кольца, даже когда спишь. Вещь такого рода всегда может пригодиться.
- Демон покинул круг… - задумчиво протянул Драко, - Понятно. Учитель, а что Вы сделали с жертвой?
- Старик ушёл, - небрежно взмахнул рукой МакНейр, - И он никому ничего не расскажет. Ладно, хватит о мелочах. Драко, я хотел сказать тебе нечто очень важное. Ты, конечно, осознаёшь, что в будущем тебя ждёт роль главы известной тебе общины, правой руки Хозяина. Ты – наследник своего отца, Драко, тебя готовили к этому с младенчества. Но буду с тобой откровенен, Люциус не может тебе дать того, чем не обладает сам. Он презирает своих соратников, не уважает их и не заботится об их благе. Пожалуй, это его единственная слабая черта, как лидера. Его и ещё одного… человека. Если самого верного пса без конца пинать ногами – в итоге можно не досчитаться ноги. В тебе же это есть, Драко. Ты превзойдёшь своего родителя. Я наблюдал за тобой, за твоими взаимоотношениями с Крэбом и Гойлом. Я видел, как ты бросился на демона, мстя за них. Я слышал, как ты спросил о них сразу же после пробуждения, толком не придя в себя. Иди этим путём, мальчик. Эти двое – не гении, но они по настоящему преданы тебе, они будут с тобой до конца. Помни, настоящий повелитель не только берёт дары, но и одаривает верных.
- Спасибо, Учитель, я не забуду, - сказал Драко, склоняя голову.
- И ещё одно. Я хочу напомнить тебе о контроле. Пока ты спал, я поговорил об этом с Крэбом и Гойлом и постарался покрепче вбить эту идею в их дубовые головы. Этим летом я дал вам много опасных знаний и навыков. Когда ты вернёшься в Хогвартс, Драко, ты поймёшь, что при желании можешь убить любого студента, даже семикурсника, а если постараешься и нападёшь внезапно – то и любого из профессоров, кроме, пожалуй, Дамблдора. Так вот, Драко, контроль, контроль и ещё раз контроль. Я знаю, как страшно предстать перед врагом слабым, но стократ тяжелее - притворяться слабым и отступать, осознавая, что можешь раздавить противника, как муравья. Я знаю, ты достаточно силён, Драко, ты сделаешь это. И помни, ты отвечаешь за эту парочку. Постоянно держи их в узде, они будут тебя слушаться. Я не хочу навещать своих воспитанников в Азкабане.

* * *

Глава 10

Драко стоял на месте, не спеша оглядываясь. Вот он и дома. Снова в Имении Малфоев. Ещё секунду назад он был в лесу, на знакомой поляне, ставшей за эти месяцы почти родной. Вот он пожимает на прощание мозолистые лапы Крэба и Гойла (Ну чё, Драко? Покедова! Да, Драко, бывай! Через пару дней на Косой Аллее увидимся!) Вот он низко кланяется Наставнику. И берёт протянутый МакНейром портключ. И вот он в огромном сумрачном холле Особняка. Раздумья Драко прервал негромкий треск пламени. В пасти камина (в буквальном смысле пасти, так как камин был выполнен в виде гигантской головы химеры) заплясал зелёный огонь, в котором появилось лицо Люциуса.
- Сын, поднимись в мой кабинет.
Пламя тут же погасло. Плечи Драко поникли. Мальчик почувствовал, как в груди у него что-то болезненно сжимается. Отец не видел его почти два месяца, не написал ему за это время ни строчки, и вот теперь…поднимись в кабинет…ни слова приветствия… Тут Драко услышал цоканье каблучков. В холл вбежала Нарцисса. При виде сына её лицо словно осветилось изнутри. Она крепко обняла Драко и поцеловала его в щёку.
- Здравствуй, сынок! Как я по тебе соскучилась!
- Здравствуй, мам! – Драко почувствовал, что краснеет. Хотя он всегда заявлял, что против «телячьих нежностей», сейчас Драко ощутил, как в его груди тает лёд. По крайней мере, кто-то его любит, кто-то всегда ждёт его в этом огромном пустом доме…
- Какой ты высокий стал! Скоро меня догонишь! – Нарцисса оглядывала сына со всех сторон, как драгоценность, мигая подозрительно заблестевшими глазами.
- Да ну, мам, скажешь тоже. Ну, подрос на полдюйма. Ты меня просто давно не видела, - смущённо пробормотал Драко.
- Сынок, я так хотела послать тебе весточку, но ты же знаешь, как отец относится к секретности… Боги, ты такой худющий! Топор…гм…Томас наверное совсем вас не кормил? Драко, ты так загорел! Дай я хоть на тебя полюбуюсь!
- Извини, мам, - промямлил Драко, - Отец только что приказал мне подняться в его кабинет.
- Да, конечно, - улыбка Нарциссы поблекла, - Беги, Драко, не стоит сердить отца. Мы поговорим за обедом. Я прикажу Пэгги приготовить всё твоё самое любимое.
- Спасибо, мама, - Драко развернулся и побежал вверх по лестнице. На лестничной площадке он оглянулся. Маленькая фигурка матери стояла далеко внизу посреди огромного пустого зала. У Драко от чего-то заболело сердце.

* * *

Глава 11

- Приветствую Вас, отец, - Драко склонил голову в поклоне.
- Здравствуй, - бросил Люциус, не оборачиваясь. Он сидел за своим письменным столом лицом к окну, работая с какими-то документами, - Можешь присесть.
Драко опустился в мягкое кресло обтянутое чёрной кожей. Ещё несколько минут до него доносилось шуршание пера по пергаменту, потом Люциус встал, прошёлся по комнате, разминая затёкшую шею, и сел в такое же кресло напротив Драко. Некоторое время Малфои пристально изучали друг друга. Затем Люциус удовлетворённо хмыкнул.
- Вижу, лето действительно не прошло для тебя даром. Топор знает своё дело. Ещё вчера он прислал мне письмо с подробным описанием всех перипетий ваших тренировок. Но МакНейр от чего-то лишь вскользь упомянул о демоническом поединке. Расскажи-ка мне о нём, Драко.
Драко сохранил спокойное выражение лица и недоумённо пожал плечами, в то время как в его голове с огромной скоростью проносились мысли. Значит, Учитель ничего не рассказал отцу об исходе испытания и их последующем разговоре тет-а-тет. Крэб и Гойл тоже ничего не знают. Когда, вернувшись с рыбалки, они начали забрасывать его вопросами, Драко сухо ответил, что демон избил его, получил от Наставника оговоренную плату и удалился восвояси. Отчего-то ему не хотелось делиться с товарищами правдой о Змеиных Клыках. Решив, что Малфой не хочет распространяться о своём фиаско, Крэб и Гойл больше не поднимали эту тему. Теперь всё зависит от него, Учитель дал ему выбор! Решение было принято моментально.
- Со всем моим почтением, отец, было бы о чём говорить… Демон побил нас, как младенцев. Но мы, хотя бы, попытались.
Люциус высокомерно кивнул.
- Так я и думал. Что ж, это будет хорошим уроком.
Старший Малфой встал и подошёл к столу. Открыв один из ящиков, он начал там что-то искать. Драко, воспользовавшись передышкой, позволил себе немного расслабиться. Он до сих пор не мог поверить в то, что только что произошло. Он солгал, глядя в глаза отцу, и у него получилось! До этого дня Драко лгал Люциусу лишь однажды, в восемь лет. В сущности, то была простая детская выдумка безо всякого злого умысла. Однако у отца на этот счёт имелись свои соображения. Два дня Драко просидел на одной воде и хлебе в подвальном карцере, каменном мешке с покрытыми влагой стенами, в полной темноте, пока плачущая Нарцисса не уговорила мужа выпустить его. С тех пор сама мысль о том, чтобы солгать Люциусу приводила Драко в паническое состояние. Ему казалось, что холодные глаза отца видят его насквозь, что он знает все его мысли. Это заставляло его сжиматься от страха, стоило Люциусу нахмурить брови, и беспрекословно выполнять все приказы отца. Но сейчас новое неведомое доселе ощущение зарождалось в душе мальчика.
Я – не твоя кукла, отец. Я – Драко Малфой. Я сам иду по дороге своей судьбы. Я понял, это был Ваш главный урок, Учитель. Спасибо Вам.
Между тем, Люциус, кажется, нашёл то, что искал, и вернулся в кресло. В сжатой правой ладони он держал какой-то поблескивающий предмет. Драко с любопытством уставился на руку отца.
- Интересуемся? - насмешливо изогнул бровь глава Дома Малфоев. В следующее мгновение одним неуловимым движением он послал сияющий металл прямо в лицо сына. Драко не успел ни испугаться, ни удивиться – мозг безнадёжно опаздывал. Но вбитые ежедневными изнурительными тренировками в тело рефлексы дали о себе знать. Пальцы мальчика сомкнулись в нескольких дюймах от его переносицы.
По кабинету прокатился довольный смешок Люциуса.
- Совсем не плохо. Это была последняя проверка. А теперь посмотри, что я дал тебе, сын.
На ладони Драко лежала миниатюрная серебряная змейка с крошечными глазами – изумрудами. Вдоль её спинки шла линия, пересечённая множеством меньших чёрточек.
- Драко, ты узнаёшь эти письмена?
- Да, отец. Это огам.
- Верно, это знаки Огмы – Мудрого. Но сама надпись выполнена на латыни. Читай.
Кроме родного английского, Драко сносно говорил на французском, благодаря матери – наполовину француженке, которая часто болтала с ним на этом певучем языке. Выучить латынь его заставил отец. В магических семьях знать древнее наречие считалось хорошим тоном, а для серьёзной научной работы латынь была просто необходима. Но, в отличие от многих своих сверстников, девятилетний Драко сел не за адаптированные тексты, а за средневековые алхимические трактаты. К тому же у его отца были весьма специфические методы поощрения тяги к знаниям. Волей – неволей, к моменту отправки в Хогвартс Драко овладел языком Цицерона и Вергилия.
- Noli me tangere. Не прикасайся ко мне.
- Правильно. Это «недотрога».
- И что же она делает? Даёт неприкосновенность или заражает волчанкой (1)?
- Очень смешно. В следующий раз, Драко, оставь свою иронию при себе. Но на твой вопрос я отвечу: ни то и ни другое. Надпись – это ключ и, одновременно, предостережение. Предостережение тебе, сын, потому что ты будешь её носить, и тебе не раз захочется избавиться от этой вещицы, можешь мне поверить. А теперь, приложи амулет к правому запястью и прочитай надпись вслух.
Драко терзали очень нехорошие предчувствия, но он не осмелился ослушаться. Как только он сделал, как велел ему отец, змейка зашевелилась, плотно обернула себя вокруг запястья и закусила свой хвост.
- Отлично, теперь я уверен в твоём самоконтроле. Видишь ли, с этого момента, каждый раз, когда ты захочешь убить или покалечить кого-либо голыми руками, оружием или магией, ты будешь испытывать боль. Сильную мучительную боль. Я не верю в совесть или в гражданское самосознание, сын, не верю в запреты и в увещевания. Я верю в боль. Ты моё оружие, Драко, очень хорошее оружие. Я многое в тебя вложил, и я не хочу всё потерять из-за того, что тебе придёт в голову испепелить какого-нибудь надокучливого гриффиндорца во время школьной драки. Ты будешь это носить до дня выпуска из Хогвартса. Браслет распадётся в двух случаях: если ты погибнешь, и когда ты, прикоснувшись к амулету левой рукой, произнесёшь надпись наоборот. Предупреждаю, Драко, разрушить амулет до выпуска тебе позволяется только в случае непосредственной смертельной угрозы. Как создатель чар, я сразу же почувствую, что они рассеялись. И если ты сделаешь это без уважительной причины, моя кара будет…суровой. Посмотри на браслет.
Драко опустил голову и едва не вскрикнул от изумления. Браслет исчез! Он по-прежнему чувствовал холод серебра на коже, но он не мог его видеть.
- Да, я тоже его не вижу. И никто не увидит. Эта вещица отводит глаза. Самые чуткие детекторы её не уловят, в этом она сродни Змеиным Клыкам.
Точно такие украшения я послал сегодня Крэбу и Гойлу с приказом окольцевать своих сыночков. Их змейки обладают теми же свойствами, кроме одной маленькой детали: хозяева не смогут их снять. Я не доверяю этим придуркам. Те два амулета связаны с твоим экземпляром симпатической магией, их сила исчезнет, как только перестанет существовать твой браслет. Ну и как тебе моё маленькое изобретение?
- Гениально, отец, - пробормотал Драко, проводя пальцем по невидимым чешуйкам.

* * *

1 - это латинское выражение имеет два значения: а) гордый человек – «недотрога», б) группа кожных заболеваний.

Глава 12

В течение следующих двух лет Драко сполна ощутил на себе силу отцовского дара. Каждый раз он испытывал к Люциусу два слившихся в единое целое чувства – ненависть и благодарность. Ненависть за каждое мгновение пережитых мучений и благодарность за эти же мучения, которые не раз сумели его удержать от последнего шага. Люциус действительно знал своего сына и смог спасти Драко от самого себя, от своего гнева, умения и желания убивать. Дважды только боль останавливала Драко, когда смертельное заклятие уже было готово сорваться с его губ, а палочка указывала на ненавистного Поттера. Когда Грейнджер дала ему пощёчину, Драко чуть не сорвался. Он вдруг чётко осознал, что произойдёт в следующий момент. Одно ловкое быстрое движение – и хруст переламывающегося позвоночника. Грязнокровка со свёрнутой шеей валится к его ногам жалкой безвольной кучкой. Поттер и Визли на секунду застывают с дурацким недоумённым выражением на своих рожах, потом яростно вопят и бегут к нему. Бегут, что бы встретиться с двумя бесшумными зелёными молниями Авады Кедавры. Видение было таким реальным и ярким, что Драко почти с радостью встретил волну жгучей отрезвляющей боли.
Трио удалилось, оставляя за спиной побледневшего, скрипящего зубами Малфоя и испуганно смотрящих на него Крэба и Гойла. Гермиона, Рон и Гарри даже не подозревали о том, что только что прошлись по самому лезвию бритвы.
Но самое большое искушение избавиться от волшебных уз Драко почувствовал после позорного инцидента с хорьком. Когда Хмури наконец неохотно трансфигурировал его обратно в человеческую форму, Драко был настолько избит, что поднялся на ноги лишь благодаря ненависти, холодной нечеловеческой ненависти, которая затопила его душу приливной волной. Он стоял, пошатываясь, и, не мигая, смотрел прямо в глаза экс-аврора. Наверно Шизоглаз что-то прочёл во взгляде этого мальчика с растрепавшимися белыми волосами и текущей из уголка рта струйкой крови. Драко уже почти было разрушил заклинание, когда в его ушах прозвучал презрительный голос Учителя: «Плохо, Малфой. Я был о тебе лучшего мнения». И пальцы соскользнули с невидимого серебра. Старик подобрался и поудобнее перехватил палочку, но Драко лишь плюнул под ноги преподавателя Защиты красным и поковылял в подземелья. К нему тут же подскочили Крэб и Гойл, пытаясь поддержать предводителя слизеринцев.
- Не сметь! – чуть слышно прошипел Малфой, и верные спутники тут же отдёрнули руки, - Я сам!
Драко шёл, сгорбившись и шаркая ногами, ощущая на спине десятки насмешливых взглядов. Он шёл, чувствуя, как скрежещут друг о друга сломанные рёбра, борясь с тошнотой и головокружением.
Нет, такого удовольствия я вам не доставлю! Хотите увидеть, как Малфой растянется перед вами в обмороке? Хрен вам всем глотку!
Самым тяжёлым была лестница. Драко хотел просто шагнуть вниз, как обычно, но почувствовал раскалённую спицу боли в своей грудной клетке. Пришлось спускаться бочком, осторожно ставя сначала одну ногу на ступеньку ниже, потом перенося другую. От осознания того, насколько жалкое зрелище он сейчас представляет, Драко закусил губу. Но вот, лестница позади, и он тяжело привалился плечом к каменной стене.
- Тащите меня в нашу гостиную! – бросил он бестолково топтавшимся подле него Крэбу и Гойлу. Они с готовностью подхватили Драко и поволокли его вперёд, да так резво, что Малфой охнул и буквально повис на их плечах, - Осторожнее, идиоты, у меня переломаны кости!
Каменная кладка разошлась, и его внесли в просторную полутёмную залу украшенную зелёными бархатными драпировками.
- Кладите меня на ту кушетку в углу. Аккуратнее! Ай!
Драко осторожно вытянул ноги и вытер рукавом выступившую на лбу испарину. Гойл согнулся над лежащим Малфоем, нависая каменной глыбой.
- Драко, это беспредел! Этого так нельзя оставлять! – лицо Гойла потемнело от злости, руки сжались в огромные кулачища, - Ломай браслет! Мы с Крэбом сделаем всё сами. Бросим старому козлу в кабинет Пирос, а когда он выскочит – Ступефаем и закинем назад, пусть поджарится, сволочь! Все подумают, это его магические причиндалы взорвались, он же псих, сам какую-то фигню постоянно собирает. Ни одна гнида не подкопается!
Драко засмеялся. Это было ужасно больно, но он не мог удержаться. Крэб и Гойл удивлённо переглянулись, моргая маленькими глазками.
- Ребята, вы молодцы! Нет, правда, Грегори, Винсент, вы лучшие!
У стоящих возле кушетки мальчиков отвисли челюсти. Их почти никогда не называли по имени. Они были вечными «Крэбом и Гойлом рядом с Драко». Это было так привычно и естественно, что даже друг к другу они обращались по фамилии. И вот теперь…это было что-то новое…и это было прикольно…
Прекратив улыбаться, Драко нахмурил брови.
- Нет. И никакой мне самодеятельности. Парни, вы что, не соображаете? Именно этого он и добивается! Одноглазый урод спит и видит, как нас и наших родителей закатывают на пожизненное в Азкабан. Чем болтать, лучше позовите Блэйз, она у нас лучшая по целительству и… - тут Драко на секунду зажмурился, прогоняя особенно отвратительный приступ дурноты, - Вытаскивайте из нашего тайничка фляжку с огневиски… кажется, я теряю сознание…
Очнулся он оттого, что Крэб, выпучив от усердия глаза, пытался влить ему в рот порцию виски из маленького серебряного стаканчика.
- Ладно, кончай проливать продукт, приятель. Дай-ка я сам, - Драко проглотил янтарную жидкость и почувствовал, как медленно тепло растекается по телу, - О-хо-хо, классная дрянь! Я уже практически в порядке!
- Это Блэйз тебя подремонтировала! – пробасил Гойл, сидевший рядом на кресле.
Драко скосил глаза на рыжеволосую девочку, которая примостилась рядом на кушетке и с очень серьёзным видом (который так идёт её хорошенькому личику, промелькнуло в голове Драко) держала его за запястье (левое, хвала Змею), щупая пульс. Прикосновение тонких нежных пальчиков было…гм…было весьма воодушевляющим. Как-нибудь на недельке надо будет ещё поболеть, весело подумал Драко.
- Мальчики, вы зря дали ему алкоголь, - Блэйз укоризненно покачала головой, - У Драко было сотрясение. Конечно, я его исцелила, но лучше перестраховаться.
- Блэйз, красавица, - Драко изловчился и легонько чмокнул её в щёку. Девочка ахнула и покрылась лёгким румянцем, - Старое доброе шотландское огневиски никогда не бывает зря. Так говорит мой старик, и это одно из немногих его высказываний, с которым я согласен на все сто.
- Глупости какие, - Блэйз изящно повела плечиками, - Драко, слушай меня внимательно. У тебя было довольно сильное сотрясение мозга – я его излечила, были сломаны четыре ребра – я их срастила, была разбита губа – я исцелила и её. Были ещё несколько ушибов, но это так, мелочи. К счастью, повреждений внутренних органов не было, с ними я бы сама не справилась. Сейчас я наложу ещё тонизирующие чары, чтобы до конца привести тебя в норму. Но всё равно, Драко, это же побои, нанесённые профессором! Ты должен подать на Хмури жалобу!
- Ага, жалобу! – рыкнул Крэб, ударив кулаком по подлокотнику своего кресла, - А кто её рассматривать будет?! Дамблдор! А они с Хмури корешки ещё с Великой Войны. Да и сам он нас, слизеринцев, на дух не переносит! Да, не переносит! – резко оборвал он Гойла, попытавшегося что-то возразить, - Притворяется просто хорошо! А сам всегда за Гриффиндор, с Поттером любимым нянчится!
Малфой, Гойл и Забини во все глаза уставились на новоявленного оратора. Обычно Крэб, мягко говоря, не отличался красноречием, но тут, видать, допекло.
- Винни, дружбан, ты как себя нормально вообще чувствуешь? – в голосе Гойла сквозил испуг, - На вот, хлебни и ты, поправься, - он протянул приятелю фляжку.
- Блэйз, ты мой добрый гений, - Драко не без удовольствия погладил девочку по руке, - Спасибо тебе огромное! Но насчёт жалобы, он, - Малфой обратил указующий перст на Крэба, присосавшегося к фляжке, - Абсолютно прав. Немного преувеличил, конечно, но, в принципе, всё верно. Вот здесь, - Драко постучал пальцем по своему виску, - На мистера Хмури будет записан должок. И когда-нибудь он мне его отдаст. С большими процентами.
Дверь в гостиную распахнулась, и тихую комнату наводнили возвращающиеся студенты. Впереди всех неслась Пэнси Паркинсон. Она с разбегу плюхнулась на пуфик рядом с кушеткой и схватила Драко за руку. Он с удивлением заметил на её глазах слёзы.
- Драко, бедненький! Что этот старый хрыч с тобой сделаа-а-ал? – её губы задрожали, и Драко понял, что сейчас она разрыдается.
- Ну-ну, Пэнси, что ты, - он успокаивающе положил ей на плечо руку, - Я уже как новенький, Блэйз меня подлечила.
- Да? – Пэнси ревниво зыркнула в сторону Забини, которая принялась с независимым видом разглядывать свои ногти, - А может, лучше к мадам Помфри сходишь?
- Никакой Помфри, - в голосе Драко зазвучал металл, - Мы из Слизерина, и мы сами решаем наши проблемы.
К кушетке постепенно подходили всё новые люди, спрашивали о его самочувствии, кляли во все корки Хмури, гриффиндорцев и Поттера, просто глядели на него с симпатией и заботой. Сутулый коротышка Нотт, длинноносый Розье, верзила Булстрод, толстяк Эйвори, желтоволосая О’Хара…многие, многие другие.
Драко лежал, рассматривая ребят столпившихся вокруг. От виски немного шумело в голове, тонкие пальчики Блэйз приятно грели руку, и даже Пэнси как-то уютно сопела рядом. Это моя семья, подумал он со спокойным удовлетворением, моя настоящая семья.
- Ну, что приуныли? – Драко постарался, что бы его голос был весел и беззаботен, - Что бы свалить Малфоя, нужно побольше, чем сумасшедший калека! Нет, ну что за кислые физиономии! Предлагаю устроить небольшую вечеринку! Слава богам, мы – слизеринцы!

* * *

Глава 13

Драко учился. Он учился преодолевать самого себя, свой гнев и нетерпение. Он гордился тем, что вот уже месяц, как ему не нужен был браслет, чтобы подавлять в себе желание убийства. Его амулетом стала воля, адамантовыми обручами стянувшая яростного дракона его души. Он мог отпускать ядовитые реплики Поттеру, Визли или Грейнджер и выслушивать ответные оскорбления с холодной сосредоточенностью, не чувствуя ни малейшего порыва схватиться за палочку и стереть кого-нибудь с лица земли. Он спокойно ходил на занятия к Хмури, отвечал на его вопросы, глядя прямо в глаза человеку, которого поклялся уничтожить при первой же удобной возможности – и змейка на его руке не пронизывала тело судорогами боли. Драко ощущал, как внутри него что-то меняется, переплавляется в новую форму. Он вошёл в состояние некой отрешённости, созерцая разворачивающиеся вокруг события с холодной иронией стороннего наблюдателя.
Но он учился не только этому. Когда на уроке Защиты Хмури продемонстрировал слизеринцам три Непростительных Заклятья на пауках, Драко мысленно усмехнулся. Пауки! Он вспомнил урок совсем другого рода. Учитель вывел его тогда на опушку леса и показал привязанного чарами к дереву матёрого волка. Потом он приказал Малфою взять еловую ветку и тыкать в морду зверя, пока тот не начал хрипеть и истекать слюной от бешенства. Потом велел отойти на десять шагов и взять палочку на изготовку. А потом Наставник отпустил волка. Драко помнил противный запах шерсти, исходивший от мохнатого тела, тяжело шлёпнувшегося ему под ноги. Он стоял над тем, что ещё секунду назад было волком, сердце колотилось в груди, а глаза немного болели от яркого зелёного блеска. Учитель задумчиво покивал головой: «Для первого раза неплохо, Малфой».
И Драко решил совершенствоваться дальше. Обстановка в Хогвартсе этому благоприятствовала: все вокруг были одержимы Турниром, да и квидич отменили. Вопрос был: где? Замок от подземелий до верхушки донжона был напичкан магической сигнализацией, настроенной на тёмные чары. Взгляд Малфоя обратился на Запретный Лес. Он помнил, как на первом курсе проявил там позорный страх, прямо на глазах у проклятого Поттера. В последующие годы Драко продолжал избегать сумрачной чащобы. И презирал себя за это. Нетерпимый к слабостям других, Драко вдвойне ненавидел проявления слабости со своей стороны. Казалось бы, ему ли, с младенчества приученному к мерзким созданиям, обитающим в окрестностях Имения, трепетать перед этим лесом? Но там, в Имении, самые жуткие монстры служили и повиновались ему, наследнику Дома Малфоев, и не смели причинить ему вред. Он не видел причины страшиться, например, гигантских скарабеев, стороживших северные границы парка, так же как ребёнок, выросший в доме с дрессированными волкодавами-телохранителями, не пугается вида их жутких клыков. Но Запретный Лес…
Стоило ему лишь войти под его тёмно-зелёный свод, как в его разуме оживали все затаившиеся кошмары. С каждым шагом в глубину леса становилось всё темней, странные тени скользили вокруг, миллионы шорохов, тихие шепотки, хруст веток… Это сводило его с ума. И именно по этому упрямый отпрыск Малфоев избрал его местом для своих тренировок.
Несколько дней и ночей он регулярно появлялся на Астрономической Башне. В телескоп он внимательно следил за этим тупым увальнем – Хагридом, который вместе со своей трусливой псиной и огромным арбалетом, напоминающим скорее осадную баллисту, патрулировал Лес. Драко наложил на телескоп заклятье Термо Визио, благодаря чему без труда видел большое красное пятно – лесника и маленькое красное пятно – собаку сквозь плотные кроны деревьев. А ещё он увидел множество других красных пятен, некоторые из которых были очень большими и весьма необычной формы. Значит твари Запретного Леса – не выдумка… Ну, что ж, тем хуже для тварей.
Драко обнаружил, что смотритель наведывается только в некоторые части Леса и всегда придерживается определённых маршрутов. Отлично, я объявляю всё остальное охотничьими угодьями Малфоя.
И каждый день после занятий, избавившись от свиты слизеринцев, Драко, захватив пару бутербродов и флягу с какао, направлялся в глубину леса. Провизию он получал на кухне. Однажды он проследил за этими рыжими кретинами – близнецами Визли и обнаружил существование двери за картиной с фруктовым натюрмортом. Когда он впервые заявился на кухню, наступила гробовая тишина. Домашние эльфы боязливо жались по углам.
- Так, так, так, - Драко усмехнулся и повертел в пальцах палочку, - Вижу вы меня узнали. Тогда сразу перейдём к делу. Полдюжины сэндвичей с телятиной и салатом и горячий шоколад. Проболтаетесь, - Малфой зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью, - Прижгу уши раскалённой кочергой.
В первый раз он зашёл поглубже в лес и практиковался в Эксплозио, разнося в щепки древесные стволы и валуны. Тогда гостей не было. Но на следующий день ему повезло. Он почувствовал наблюдение всей кожей, это было как зуд, который нельзя не заметить. Этому их тоже обучил Наставник.
- Пирос Танатос! – гуль, соблазнившийся тонкой мальчишеской шеей, с воем исчез в распустившемся пламенном цветке.
Драко скрипнул зубами. Боль. Амулету было всё равно, кто перед ним: человек или жаждущая крови тварь. Всё равно боль. Ну что ж, если нельзя от этого избавиться, надо научиться с этим жить.
И он убивал. Сжигал заживо, рассекал на части, превращал в кровавую кашу, сжимая между невидимыми гигантскими ладонями… Убивал по старинке, Авадой… Оттачивал Круцитатис на волкодлаке, который весьма опрометчиво решил закусить человеческим детёнышем, до тех пор, пока корчащееся чудище не разбило себе голову о камень. Взял двух упырей под Империо и заставил разорвать друг друга в клочья.
И каждый раз была боль. Но, вспомнив уроки Учителя, он начал вытеснять её из сознания. Боль стала его самой верной подружкой, а он просто не обращал на неё внимания.
Со временем, твари стали обходить его стороной. Тогда он пустился на хитрости. Он требовал у домашних эльфов свежего мяса с кровью, часами сидел в засаде, не издавая ни звука, и был всегда вознаграждён за своё терпение. Он обнаружил тропу, по которой ходили гигантские пауки, и целую неделю отрабатывал владение мечом и секирой, пока пауки не выбрали новый маршрут, который он так и не смог найти.
Однажды, когда он сидел в чаще на сломанном бурей дереве и пытался дотянуться разумом и разбудить какое-то мелкое создание, спящее в своей норе в двух футах под землёй, Драко услышал шаги. Скорее даже не шаги, а…топот копыт? Кто бы то ни был, он приближался, не скрываясь. Драко приготовился. Но его глаза расширились от удивления, когда на поляну величественно выплыл гнедой кентавр. Его мускулистый человеческий торс был обнажён, несмотря на то, что вокруг лежал снег. Длинные рыжие волосы свободно падали на плечи. Он остановился, разглядывая Драко спокойными ярко-голубыми глазами, руки сложены на груди, лениво помахивая из стороны в сторону хвостом одного цвета с шевелюрой.
- Здравствуй, человеческий жеребёнок.
- И ты здравствуй, кентавр, - Драко решил проглотить непонятное обращение, - Предупреждаю тебя, если нападёшь – убью. Я читал, что ваш род чувствует друг друга. В таком случае, мне не дадут выйти из леса, я знаю, вас тут десятки, и мой труп будет похож на подушечку для булавок. Но тебе от этого будет не легче.
- Какой ты горячий, человеческий жеребёнок, - кентавр слегка улыбнулся и развёл руками, - Почему бы просто не поговорить? Или вы, люди, уже разучились это делать? Ты же видишь, у меня нет лука.
- Отчего же не поговорить? Давай, - Драко опустил палочку, почувствовав себя довольно глупо, угрожая безоружному, который, к тому же, не проявлял никаких признаков агрессии. Кроме того, он слышал, что кентавры очень мудрый, хотя и странный народ и первыми на людей не нападают, - Тогда нам нужно представиться. Меня зовут Драко. Я – Малфой.
- Моё имя Ронан. Фамилий, в вашем понимании, у нас нет. Ты из Дома Малфоев? Когда-то я разговаривал с одним из твоих предков, Драко. По людским меркам, кентавры живут очень долго, в этом мой народ сходен со многими другими волшебными племенами.
Драко не нашёлся, что на это сказать. Он решил помолчать, что бы не выставить себя дураком. Ронан спокойно наблюдал за ним своими сапфировыми глазами.
- Мальчик, - задумчиво сказал он, - Такой маленький и уже такой сердитый на весь большой мир приходит в Лес, чтобы учиться убивать. Представляешь, Драко, у меня déjà vu? Ты знаешь, что такое déjà vu, мальчик со снежными волосами?
- Знаю получше некоторых, - буркнул на французском обидевшийся на «мальчика со снежными волосами» Драко.
- Даже так, - удивлённо приподнял брови Ронан и сам переходя на французский, - Ах, Франция, милая Франция! Я жил там после Греции и до переселения в Британию, в то время, когда эта чудесная страна ещё называлась Галлией. Возле нынешнего Реймса, - с грустью продолжил кентавр уже на английском, - Были такие прекрасные дубовые леса. Их уничтожили люди. Впрочем, как и многие другие хорошие вещи.
Драко осенила невероятная догадка. Кентавр сказал déjà vu… Кем же был тот мальчик, который, как и он сейчас, когда-то приходил в Лес, упражняться в запретных искусствах? Неужели… неужели это был его отец? Такой поступок был бы вполне в духе Люциуса… Отец никогда не рассказывал ему о своём детстве… Драко почувствовал жгучий интерес. Это шанс, шанс узнать хоть что-либо. Вдруг старая пословица права, и дети обречены повторять судьбу своих родителей?
- Скажи мне, Ронан, - Драко потрогал пальцами серебристую прядь своих волос, - У того мальчика… которого ты видел тут раньше… у него были такие же волосы?
Ронан изучающе посмотрел на него и мягко улыбнулся.
- Нет, Драко. Я понимаю, что ты хочешь спросить. У того мальчика были тёмные волосы, и он приходил в лес задолго до рождения твоего отца. Его звали Том Ридл.
Драко почувствовал, что в его раскрытый рот влетела снежинка. Том Ридл? Но это же… Это же первое имя Тёмного Лорда Волдеморта! Конечно же… отец рассказывал ему, что Владыка учился на их факультете, и он гордился… гордился тем, что он тоже слизеринец. Но раньше Драко воспринимал все эти рассказы, как… как сказки, легенды о событиях прошлого. И вот теперь, он, Драко, повторяет поступки самого Лорда! Малфой почувствовал, как у него слегка закружилась голова. Представить Волдеморта, Великий Змей, да тогда ещё никакого не Волдеморта, а Тома Ридла, мальчишкой! Таким же, как он, Драко Малфой! Неужели, Лорд, как и он, дремал на лекциях Бинса, толкался локтями в Большом Зале, набивал конфетами карманы в Хогсмите? Судя по всему, так оно и было! Это выглядело… выглядело почти святотатством… Для отца и его соратников Чёрный Господин был твердыней, в Воскрешение и Второе Пришествие которого они все непоколебимо верили. Драко с младенчества вырос в атмосфере этих идей.
- Ронан, - голос Драко прозвучал для него самого непривычно робко, - Каким… каким он был?
Кентавр поскрёб пальцами подбородок.
- Одиноким. Это запомнилось мне больше всего. Пожалуй, он был самым одиноким разумным существом из тех, кого мне довелось повидать. Я видел его много раз, и во времена его студенчества, и позже, когда он приходил в этот лес, сам или с последователями, когда он уже начал войну. Я много раз беседовал с ним, так, как сейчас говорю с тобой. Даже когда у него появились тысячи сторонников, он всё равно был одинок. Мы видим чувства людей, Драко, они похожи на стаю мотыльков, которые вьются вокруг человека. Сейчас кто-то называет его величайшим тираном и ненавидит его, кто-то (например, твоя семья, я ведь угадал, Драко?) называет его Владыкой, Который Вернётся и почитает его. Мой народ не вмешивается в людские дела. Ваши злодеи и ваши герои для нас летящие по ветру листья. Я припоминаю его ауру. Была ли там ненависть, жажда власти и желание отомстить всему миру? О да, и с избытком! Так же как и гениальный ум, блестящий талант и потрясающая для человеческого существа интуиция. Но больше всего там было одиночества. Очень плохо быть одиноким, Драко, могу сказать по собственному опыту. Впрочем, я вижу, что ты и сам не понаслышке знаком с этим ощущением, с этой внутренней пустотой. Но у тебя всё же есть кто-то любящий, заботящийся о тебе. Не потеряй этого, Драко, это очень важно. Ни одно разумное существо не должно быть одиноким. На моей далёкой родине даже злобные, постоянно источающие яд ехидны, которых бежало всё живое, иногда сходились в пары.
Ронан ненадолго умолк, невидяще смотря вдаль.
- Именно одиночество привело меня сюда, - кентавр широко взмахнул рукой, видимо, подразумевая Запретный Лес, - Здесь поселились некоторые из моего народа, стекаясь со всех уголков острова. Нас всех гнало одиночество, этот жестокий пастырь. Когда-то моё племя было многочисленным, я жил вместе со своими родичами на земле своих отцов, в Ахейе. Сейчас вы зовёте её Грецией. То было время молодости и счастья. Мы скакали по ночным дорогам, залитым серебром луны, и вместе с нами бежал Дионис, хмельной весёлый бог с виноградною лозою в руках, а Пан прыгал вокруг, дурачась и пиликая на свирели, высекая своими козлиными копытцами из камней разноцветные искры. А воздух, - Ронан зажмурился, раскинув в стороны руки, на его губах заиграла озорная мальчишеская улыбка, и Драко почувствовал на мгновение, как реальность шотландской зимы уступает место картине этого невообразимо древнего, сказочного, яркого мира, - Воздух был слаще кипрского вина. И мы неслись к морю. Море… лазурное море, не такое суровое и холодное, как в твоей стране, Драко. Море моей родины тёплое и ласковое, словно руки любимой…
Тут мысли Драко неожиданно посетил образ Блэйз, её тонких нежных пальчиков, и мальчик смущённо потупился. Видя это, кентавр по-доброму расхохотался, вспугнув со стоящего неподалёку вяза стайку воробьёв.
- Мой юный друг! Вижу, ты понимаешь, о чём я говорю. Нет нужды стыдиться, любовь – это прекрасно.
Ронан задумчиво покивал в такт каким-то своим мыслям, улыбка на его лице стала грустной.
- А потом они ушли. Наверное, они обиделись, когда люди про них забыли. Ушёл Дионис. Ушёл Пан. Ушли другие Старшие. Стал исчезать мой народ, также как и наяды, дриады, сатиры… Ты не поверишь, Драко, люди стали меня бояться! Раньше я выходил к пастухам, сидящим ночью возле костра, играл им на лютне, рассказывал о том, что говорят мне звёзды, а они угощали меня вином и овечьим сыром и пели песни своего народа. Но вот я выхожу - а мне никто не улыбается, - на лице погрузившегося в воспоминания кентавра появилось странное, по-детски растерянное выражение, - Они пугаются меня! Отчего? Разве я кому-то причинил зло? Они машут на меня этими дурацкими связанными крест-накрест палочками… Они пускают в меня стрелы… И я ухожу в горы, и скитаюсь, не находя никого из своих сородичей. Пятьдесят два года я блуждал по знакомым краям, ставшим вдруг чужими, не встречая ни одного из своего племени. Я стал последним кентавром Ахейи. Ты даже не представляешь себе, Драко, как это плохо – быть последним. А потом, на поляну в глуши, где я сидел возле маленького костра, вышел седой старик, опирающийся на клюку. Я посмотрел на него и вдруг узнал! Я увидел не старика, а стройного гибкого юношу, одного из тех немногих людей, которые в это Время Забвения не боялись нас, а дружили с нами, приходили к нам танцевать под луной, петь песни и пить из бурдюков молодое вино. А до юноши я видел пятилетнего карапуза, которого я катал на своей спине, а тот кричал на весь лес от радости и срывал листья с пролетающих мимо веток. «Ираклиос, друг мой, ты ли это?» - спросил я у него. И он ответил: «Да, это я». А ещё он сказал: «Друг, уходи скорей. Тебя видели. Завтра сюда придёт много слуг креста в чёрных одеждах. С ними придёт много солдат. У них стрелы смазанные сонным зельем. Они хотят заковать тебя в цепи и отвезти в столицу, город Константина. Там они поставят тебя перед великим басилевсом и будут выгонять из тебя давола».
Друг мой, засмеялся я тогда, это ошибка, я не знаю никакого давола, я объясню им это! А он покачал головой. «Нет», - сказал он: «Ты им ничего не объяснишь. Они безумны. Они не видят моря, они не видят цветов. В их глазах огонь. Они убивают друг друга из-за спора, на каком языке говорить молитвы своему распятому. Они сожгут тебя. В прошлом году они забили камнями старого сатира, что жил возле Бычьего Ручья. Уходи, друг». И я посмотрел в его глаза и понял, что он говорит правду. И я испугался. И я ушёл. Я странствовал много дней и ночей, прежде чем очутиться в Галлии. Там я встретил своих родичей, некоторых из тех, кто вышел из Ахейи раньше меня. Поначалу, говор местного людского племени казался мне очень смешным, словно камни перекатываются в мешке: бур-бур-бур, гур-гур-гур.
А потом я привык. Они мне начали нравиться. Они были высокими и светловолосыми, с вот такими бородищами! Они были как маленькие дети: не умели притворяться, всё делали искренне, и любили и убивали. У них не было вина, но они научили меня пить медовуху. Ох уж эта медовуха! Вечером от неё ты прыгаешь, как годовалый стригунок, а наутро голова у тебя гудит, словно треснутый медный котёл. Они пели песни, очень громкие песни, а когда плясали, обязательно топали. Они поклонялись молнии и голове вепря. Они носили на шлемах разноцветные петушиные перья. И они не боялись ничего в мире. Когда против них выходило войско под золотыми крестами, тысячи и тысячи в панцирях из блестящего металла, они шли на бой голыми, с одними мечами в руках. Они разрисовывали себя синими узорами и хохотали так, словно идут гулять, а не драться насмерть. И их враги корчились от страха под своим железом и золотом.
А потом и там стало плохо. Слуги креста сделали то, чего не смогли огонь и железо. Нас снова стали бояться. Наш народ собрался и пошёл к друидам, мудрым людям, которые разговаривают с деревьями. Они нам сказали: «Мы тоже уходим отсюда. Мы идём на заход солнца, к большому зелёному острову. Там знают настоящих богов и помнят старые обычаи. Если ваш народ пожелает, мы возьмём вас с собой».
Так мы и попали в Британию. Мы рассеялись по всем королевствам. Мы жили среди бриттов и гойделов, пиктов и скоттов (1). Кое-кто из нашего племени даже переправился на землю Эрин (2). Здесь было хорошо. Языки здешних людей походили на наречия галлов, да и обычаи были схожими, так что особо переучиваться не пришлось. Я разговаривал с человеком по имени Мерлин, тем, чьим именем вы, волшебники, сейчас клянётесь, и должен заметить, он был действительно умён, особенно для двуногого. Я говорил и с его учеником Арториксом, но этот не произвёл на меня особого впечатления. А потом всё повторилось. Эта чума перешла пролив. Люди стали на нас охотиться, а нас было слишком мало. Мы убежали в горы Шотландии, забрались в самую глушь. Из вашего племени мы стали общаться только с волшебниками, теми, кто понимал, что такое наш народ, и не стремился нас изничтожить только за то, что мы не такие, как люди. Однажды, в наше поселение пришёл колдун в зелёных одеждах. Он был очень силён. Его звали Салазар Слизерин. Он сказал: «Я создал замок, где будут учиться дети моего народа, дети волшебников. Приходите и живите спокойно в лесу возле замка, вас никто не тронет, не будет вмешиваться в ваши дела. Люди, отвернувшиеся от чудес, не войдут в этот лес и не увидят вас». Многие из моего племени ушли в этот лес сразу, многие попозже. Я и некоторые другие одиночки долго скитались в большом мире, бродили по горам и лесам, стараясь не попадаться людям на глаза. Но, как я уже говорил тебе, Драко, одиночество – жестокий пастырь. Все мы, в конце концов, собрались здесь, в Запретном Лесу.
Над поляной повисло молчание. Кентавр стоял, опустив руки и задумчиво уставившись себе под ноги, то есть под копыта. Драко смотрел на него во все глаза, словно боясь, что если он отведёт на секундочку взгляд – Ронан исчезнет. Только сейчас он осознал, насколько древнее перед ним существо, сколько мудрости и воспоминаний оно вмещает в себе. Собственные недавние восторженные мысли о Волдеморте казались сейчас глупыми и пустыми. Да кто такой этот Волдеморт? Что он такого сделал? Стоящий перед ним кентавр говорил с самим Великим Основателем Слизерином! С самим Мерлином, легендарным Мерлином, практически полубогом! Сколько лет, сколько людских поколений прошло перед этим сапфировым взором? Драко решился. Он засунул палочку за пояс и подошёл к Ронану.
- Ты можешь научить меня, как читать звёздные знаки?
Кентавр встрепенулся, возвращаясь из бездонного колодца своей памяти в сегодняшний день.
- Ты хочешь этого, Драко?
- Да.
- Ну что ж… Думаю, можно попробовать, - Ронан лукаво улыбнулся, вновь став похожим на мальчишку.
- Тогда можно, я буду называть тебя «Учитель»?
- Почему бы и нет? Подобные прецеденты в истории наших племён уже были. Драко, ты слышал, например, про такого юношу, Джейсона (3)?

* * *

1 - скотты, гойделы, бритты – кельтские племена отделившиеся от континентальных галлов и перебравшиеся на Британские Острова. Пикты – остатки докельтского населения островов, возможно иберийского происхождения.

2 - одно из древних названий Ирландии.

3 - английское произношение имени Ясон.

Глава 14

Драко замер на краю поляны, в тени большого платана. Его глаза внимательно изучали каждый дюйм окружающей местности, палочка наготове в руке. Но вокруг всё было спокойно. Плотные переплетённые кроны деревьев Запретного Леса, даже потеряв листву, представляли собой достаточную преграду снегу, поэтому весь свой путь через чащу Драко прошёл по толстому пружинящему ковру из опавших листьев. Поляна же весело поблёскивала под луной серебристой снежной глазурью.
В принципе, Драко осторожничал только по привычке. Как объяснил ему Ронан, большинство опасных обитателей Леса впадали на зиму в спячку. «К тому же, мой юный друг», - со смехом добавил Учитель, - «По Лесу о тебе прокатилась слава. Думаю, пройдёт много лет, прежде чем какой-нибудь любитель человеческой плоти снова осмелится напасть на одиноко бродящего студента Хогвартса, такого беззащитного с виду».
С тех пор, как он встретился с кентавром, Драко практически каждую ночь проводил в Лесу. Они наблюдали звёзды, а в пасмурные ночи Учитель рассказывал ему истории. Именно рассказывал истории, а не читал лекции. Истории похожие на сказки. Драко слушал про кентавров, людей и богов. Про единорогов и русалок, про множество других волшебных созданий, о существовании которых он раньше и не подозревал. Про магию и гадательные искусства давно канувших в Лету народов и цивилизаций. Про вечный круговорот, в котором всё в мире движется в единой взаимосвязи.
Драко стал очень мало спать, но закалённый сначала спартанским воспитанием отца, а после жёсткими тренировками МакНейра организм с лёгкостью это переносил. Малфой обнаружил, что трёх часов сна в сутки ему вполне хватает. Прокрадываясь по вечерам по пустынному замку, Драко неожиданно для себя нашёл несколько тайных коридоров, которые позволяли ему выходить из Хогвартса без риска быть замеченным. Он и сам не смог бы объяснить, как это произошло. Иногда он просто видел, например, что вот за этой картиной – пустота, и нужно надавить на левый нижний угол рамы, чтобы замаскированная дверь отворилась. Возможно, это сказывалось развитое Наставником Внутреннее Зрение, а может быть, это была какая-то его собственная врождённая магия.
Очень скоро он понял, что не один владеет знаниями об этих закоулках. На полу коридоров ему попадались обёртки от бобов Бетти Бобс, сломанное перо, карточка из упаковки шоколадной лягушки с Парацельсом и прочие мелочи, из которых явствовало одно – здесь бродят студенты. А недавно, спеша на встречу с Учителем, он, выйдя из-за угла в одном из скрытых переходов, наткнулся на Джини Визли, маленькую сестру этого несносного болвана Рона, которую он хорошо помнил со времён стычки в книжной лавке в начале своего второго года. Девочка ахнула и вжалась в стену, едва не уронив свою ношу, огромное фаянсовое блюдо с возвышающейся на нём горой пирожных. Похоже, мелькнуло в голове у Драко, тайна прохода на Кухню давно стала секретом Годрика (1).
- Малфой, - одними губами произнесла Джини.
- Визли, - ехидно протянул Драко.
При других обстоятельствах он обязательно сделал бы какую-нибудь пакость, но сейчас поджимало время. Молниеносным движением Драко сцапал пирожное, лежащее на верху кучки, и одарил рыжеволоску фирменной усмешкой Малфоев – «Я очень плохой, но очень сексуальный, и ты знаешь это». Джини только рот раскрыла, опешив от подобной наглости.
- Благодарю Вас, мадмуазель, - Драко, посмеиваясь, пошёл своей дорогой.
Наверняка, думал он, эта козявка намочила от страха свои розовые пижамные штанишки. Которые, к слову, довольно неплохо на ней смотрятся. Великий Змей, о чём я только что подумал?! Это же Визли! Всё, мне срочно надо заняться личной жизнью. В последнее время одни убийства монстров и медитации на созвездия. Пожалуй, приглашу завтра Блэйз на свидание…
Улыбаясь приятным воспоминаниям, Драко вышел на поляну и принялся утаптывать в снегу круглую площадку. Затем он взмахом палочки опустил на землю охапку хвороста, которую насобирал по пути и с лёгкостью тащил за собой с помощью Вингардиум Левиоза. Нагнувшись над сухим деревом, Драко прошептал «Инценцио!», и из указательного пальца его правой руки вырвалась тонкая струйка пламени. Способность сотворить заклинание вызова огня без палочки проявилась у Драко в десять лет. Тогда во время субботнего обеда он прожёг фамильную скатерть, но, вместо обычного сурового наказания за проступок, Люциус прямо из-за стола потащил его в свой кабинет, где заставил десяток раз продемонстрировать неожиданное умение, после чего строго-настрого запретил о нём кому-либо рассказывать. Все эти годы Драко добросовестно выполнял наказ отца, ломая голову над своим даром. Он пролистал гору литературы в библиотеках Имения и Хогвартса, но так и не нашёл ответа. Пока суд да дело, сделал вывод практичный наследник Малфоев, будем пользоваться дополнительным преимуществом.
Костёр разгорелся, и Драко достал из кармана нечто, напоминающее напёрсток. На этот раз юному чародею пришлось прибегнуть к помощи палочки. «Энгоргио!» - и котелок обрёл свои прежние размеры. Драко зачерпнул в него снега и подвесил над огнём. Теперь к приходу Учителя было всё готово. Он поплотнее закутался в тёплый плащ на меху куницы и уселся на колоду, призванную им из лесу. Глядя на танцующие язычки огня, Драко вспомнил первый урок, который дал ему Ронан…

* * *

1 - выражение, принятое в магической Британии, аналогичное магловскому «секрет Полишинеля». Упоминаемый Годрик - это отнюдь не Годрик – Основатель, а Годрик Болтливый, живший в XVII веке. Его неспособность сохранить тайну стала притчей во языцех. Когда кто-либо хотел быстро распространить информацию, ему говорили: «Скажи Годрику, да не забудь добавить, что это секрет».

Глава 15

- Взгляни на Марс, Драко. А теперь оцени его положение, учитывая фазу Луны. Теперь ты понял, почему данная расстановка небесных тел влияет на пожары и несчастные случаи?
- Да, Учитель, ты всё очень хорошо объяснил. Но… - мальчик неловко замялся.
- Говори, Драко.
- Ронан, ты только не обижайся, но я… я не вижу. То есть, я могу вычислить, в каком доме находится сейчас Луна, могу измерить перемещения созвездий, но не вижу… что из этого вытекает. Да, я беру справочники и читаю там, что дескать это и это – к ухудшению погоды, а то – к улучшению финансового состояния. Но я не ощущаю этого, я… - Драко в досаде щёлкнул пальцами, не в силах выразить словами обуревавшие его чувства.
- Ты не Провидец, Драко, я это знаю, - спокойно кивнул головой Ронан, - Но у тебя есть способности. Немного опыта - и ты сможешь успешно гадать и составлять гороскопы. Я понимаю, в чём проблема. Ты не веришь в предсказания. Можно наизусть выучить астрологические значения планет и звёзд, можно до мельчайших подробностей знать карту ночного неба – и всё равно давать никудышные прогнозы. Ты вырос в жестоком окружении, Драко, где приходилось тщательно продумывать последствия всех своих поступков. Это закалило твою волю и дисциплинировало разум, но это же и несколько сковало полёт твоего воображения. В Хогвартсе ты столкнулся с весьма своеобразным преподаванием Прорицания, что тоже не добавило в тебе увлечённости этим предметом. Видение грядущего – очень тонкая материя, здесь не добиться результата одним чётким исполнением инструкций. Нужно верить в себя, в свою магию, в свою способность приоткрыть над будущим завесу. Нужен своего рода «прыжок веры». Мы, кентавры, рождаемся с ощущением способности прорицать, но у людей этим качеством обладают лишь единицы, остальным нужно преодолевать себя, свои сомнения, глушить в себе голос Рацио, который настырно нашёптывает в ухо: «Невозможно! Глупо! Бессмысленно!» Ты вырос в магической семье, Драко?
- Конечно, - гордо подбоченился мальчик.
- Видишь, с пелёнок волшебство было для тебя естественным, как способность дышать. Тебе никогда не приходил в голову вопрос: «Можно ли превратить стол в бегемота?» Конечно, можно! А представь себе ребёнка из магловской семьи! Взрослые постоянно вдалбливали ему в голову то, что, по их мнению, является картиной реального мира. Потом этот бедняга прибывает в Хогвартс и, при всём своём таланте и силе, которые зачастую ничем не уступают тем же качествам чистокровных студентов (Да, да, Драко, не хмурься, ты же знаешь, я прав!), не может трансфигурировать иголку в спичку, пока не преодолеет этот барьер сомнения.
Драко внезапно представил себя на месте такого грязнокровки (в чём, конечно, никогда бы никому не признался) и поёжился. Это… это же всё равно, что быть калекой! Мерзость какая…
- Вот почему, - невозмутимо продолжал Учитель, - Во все школы магии, в том числе и в Хогвартс, студентов забирают в детстве, в возрасте девяти – одиннадцати лет, в зависимости от страны. В душе каждого ребёнка под спудом сотен «не может быть!», наваленных на него родителями и учителями, теплится огонёк веры в волшебников, драконов, единорогов и, - Ронан немного грустно улыбнулся, - Кентавров. И очень важно не дать этому огоньку погаснуть. Именно для этого в Хогвартсе, да и в других школах тоже, поддерживается такой нарочито магический антураж.
Драко недоумённо наморщил лоб.
- Ах, да! Ты же из древнего магического рода с незыблемыми традициями, Драко. В твоём фамильном Имении приблизительно такая же обстановка, поэтому ты не замечаешь особой разницы. А ведь многие современные волшебники и ведьмы, особенно живущие среди маглов, тщательно маскируются. На первый, да и на второй взгляд их жилища не отличаются от квартир и домов соседей. Теперь попробуй взглянуть на всё глазами первогодки – маглорождённого… Прежде всего, письмо из Хогвартса. Пергамент. Учёная сова. Всё, для мальца этого уже достаточно, он готов бежать в Хогвартс на своих двоих через всё Соединенное Королевство. Ну а для родителей - маглов на послание наложены Убеждающие Чары. Да, а ты как думал? В какую-нибудь семью страхового клерка и бухгалтерши приходит подозрительное послание из некой школы колдовства, и они вот так, за здорово живёшь, отдают свою кровиночку неизвестно кому? Убеждающие Чары, причём очень сильные. В особо тяжёлых случаях для промывки мозгов родителям Хогвартсу приходится посылать своего представителя.
Кроме того, к посланиям в магловские семьи прилагается подробная инструкция, как попасть на Косой Переулок, зайдя в магловском Лондоне в Дырявый Котёл (1). Конечно, уже после этого визита, убедившись в существовании волшебного мира, маглы больше не упираются. С сиротами, которые обитают в магловских детских домах, хлопот и того меньше. В один прекрасный день к директору подобного заведения приходит представительный господин в строгом магловском деловом костюме и заявляет, что он является душеприказчиком, скажем, дядюшки Эндрю, который на днях приказал долго жить в далёкой Австралии и завещал своему племяннику кругленькую сумму, при условии, что последний будет обучаться в определённой частной школе. Да, сэр, именно в этой частной школе, семейная традиция, понимаете? Разумеется, сэр, все расходы будут покрыты из открывшегося наследства. Да, сэр, мальчик весь год будет проводить в школе, за исключением двух летних месяцев каникул. Представительный господин показывает директору все необходимые документы, которые, при необходимости, пройдут любую магловскую экспертизу. Но директор подписывает всё, почти не глядя, он рад избавиться от лишнего рта. Что касается самих детей, они, как правило, довольны. Том, помнится, говорил, - Ронан пошевелил губами, вспоминая, - «Я был готов отправиться хоть в Тимбукту, лишь бы подальше от этого поганого казённого крысятника.» Да, это его точные слова. Он всегда был немного несдержан в выражениях, когда речь заходила о его сиротском магловском детстве. А между тем, представительный господин, который на самом деле специальный чиновник Министерства, берёт ребёнка за руку и приводит в это самое Министерство. В этот день у чиновника очень напряжённый график. Но вот сироты – будущие волшебники и ведьмы собраны со всей Британии в одной комнате, им выданы одинаковые мантии, одинаковые котлы и одинаковые подержанные учебники. Чиновник ведёт стайку не верящих в собственное счастье детей на Кингс Кросс. Ты помнишь свою первую поездку на Алом Экспрессе, Драко?
- Да, - Драко прикрыл глаза. Его окружили воспоминания. Ему одиннадцать. Яркий солнечный день. Шум большого города. Вокруг столько странно одетых маглов, а эти самодвижущиеся дышащие едким чадом повозки… до этого он никогда не бывал в магловских городах, Малфои вообще жили в своём огромном Имении затворниками. Несколько раз в своей жизни Драко уже посещал Косую Алею, но они с родителями переносились прямо туда с помощью Дымолётного Порошка. И три раза, три счастливых раза он ходил с отцом на квидич, попадая прямиком на магический стадион через портключ. И вот, они с Люциусом стоят на магловском вокзале. Они в своей обычной одежде, благородным Малфоям не с руки облачаться в презренное магловское отрепье. Люди смеются, показывают на них пальцами. Драко надевает маску холодного презрения, подражая отцу. Малфой никогда не унизится до обиды на насмешки подлой черни. Вот они стоят напротив невидимого перехода на Платформу девять и три четверти, пережидая бесконечный поток маглов – туристов. Затянутая в кожаную перчатку рука Люциуса поглаживает трость. С каким невыразимым удовольствием он бы выхватил сейчас палочку и превратил здесь всех и вся в копошащихся слизней, чтобы потом спокойно пойти своей дорогой, давя ногами чавкающее месиво. Маленькая девочка подбегает к ним, она смеётся над высоким беловолосым мужчиной в допотопном плаще, который вертит в руках странную штуковину. Люциус на секунду опускает глаза – и девочка с плачем убегает к матери. Драко чувствует, что отец навёл ей какую-то иллюзию, наверняка представ на секунду страшным клыкастым монстром.
Вот проход освободился, и они попадают на заветную Платформу.
- Ступай, сын, - голос отца звучит как всегда сухо, - О твоём багаже позаботятся наши домашние эльфы.
Хлопок – и он исчезает. Драко чувствует, как к горлу подступает комок, но тут же сердито одёргивает себя. Малфои не раскисают. К тому же, он особо и не рассчитывал на тёплые напутственные слова. Мама хотела пойти вместе с ними, но отец ей запретил.
Драко идёт по платформе. Сколько детей! До сих пор он практически не общался со сверстниками, только иногда играя с отпрысками Пожирателей Смерти, которых родители приводили с собой в Имение. В последний визит на Косую Аллею он с интересом присматривался к снующим тут и там ребятам, справедливо полагая, что это его будущие соученики. Однако словечком удалось переброситься только с одним странным растрёпанным пареньком в магазине мадам Малкин, когда они оба стояли, примеряя мантии. Он замечает, что почти все дети на платформе крутятся рядом с родителями, и, помрачнев лицом, забирается в первое же пустое купе. Подумаешь! Он сам со всем справится! Долго его одиночество не продлилось, в купе с топотом вваливаются Крэб и Гойл, одни из его немногих знакомых. Даже когда нам было по пять лет, приходит в голову Драко, они были такими же похожими крепышами. Он вспоминает их первый визит в Имение: Драко, Винсент и Грегори, визжа от восторга, гоняют в двух футах над задним двором на игрушечных мётлах, пока их отцы пьют аперитив на открытой веранде…
- Здоров, Драко! – рычит Гойл, хватая и тряся его руку.
- Привет, Драко! Как жизнь вообще? – вторит ему Крэб.
Драко натягивает на лицо слегка пресыщенную самодовольную улыбку. Малфой не имеет права выглядеть грустным и подавленным. У Малфоев всегда всё лучше всех.
- Отлично, парни! Ну что, едем прямиком в Слизерин?!
- Точняк, Драко! – Крэб в восторге хлопает его по плечу.
Вскоре в купе вбегает раскрасневшаяся Пэнси и первым делом звонко чмокает содрогнувшегося Малфоя в щёку. Потом бочком, робея, в дверь протискивается тщедушный Дэвид Нотт – его только что выгнала из соседнего купе шайка горластых хафлпафцев. Драко подбадривающе подмигивает ему и хлопает рукой по сидению, садись, мол, тут все свои. Подъезжает тележка со сладостями. Драко выходит в коридор и, не считая, высыпает на ладонь ошалевшей ведьме – продавщице горсть золота, заваливая всё купе конфетами и пирожными. «Малфой должен проявлять щедрость по отношению к своим вассалам». Плевать на положения старинного семейного Кодекса! Просто ему хочется угостить этих ребят, единственных знакомых среди огромной пёстрой толпы…
Он задерживается в коридоре, чтобы немного побыть наедине со своими мыслями, смотрит на пролетающие за окном поля, леса и сёла. Его раздумья прерывает громкая беседа двух абсолютно одинаковых рыжих верзил, один из которых, вразвалочку шагая мимо, походя больно пихает его локтём: «С дороги, мелюзга!» Драко хватается за свою палочку. На языке вертится хлёсткое проклятье язвы желудка. Но он сдерживает себя. Потом до него доходит смысл только что сказанных грубияном слов. Гарри Поттер! Он здесь, в этом поезде! Это имя… Отец произносит его с ненавистью. А иногда Драко кажется, что в голосе Люциуса слышен и страх. Мальчик, поразивший Повелителя. Какой сильный враг! Пожалуй, он единственный в этом поезде сможет стать достойным соперником ему, Малфою. Соперником, но быть может… другом? Отец пришёл бы в ярость. Но Люциус уже далеко. Он, Драко, теперь может сам выбирать себе друзей! Маленький мальчик с бледным острым лицом решительно направляется в конец поезда. За ним хвостом увязываются Крэб и Гойл. Заглядывая в купе и расспрашивая всех по дороге, он, наконец, находит то, что искал. Первым Драко замечает рыжего мальчишку, неприятно напомнившего ему двух давешних невеж. Ну конечно! Визли! Он мысленно возвращается в часы, проведённые с отцом над Бархатной Книгой в изучении фамильных древ знатных семейств. Их герб – оскалившаяся ласка на чёрном поле. Благородный род, поправший интересы чистокровных. Друзья маглов! Неудивительно, что они обнищали… Его взгляд перемещается на второго пассажира купе. Это же… это тот самый паренёк, которого он пытался разговорить в платяной лавке! Он болтал с Поттером, сам не зная об этом! Драко протягивает ему руку. Он, Малфой, первым предлагает дружбу! Такого ещё не бывало в истории!
Протянутая рука повисает в воздухе. Его дружбу отвергли. Это страшное оскорбление. Месть… Ты ещё пожалеешь о сегодняшнем дне, четырёхглазый!
- Да, Учитель, - мальчик облизнул пересохшие губы, - Я помню свою первую поездку на Экспрессе.
- Ну, Драко, - Ронан выглядел смущённым, - Ты – особый случай. Должен сказать, - кентавр быстро провёл рукой над белокурой головой ученика, - У тебя вообще мало счастливых воспоминаний.
Драко только угрюмо пожал плечами.
- Ну ладно. Теперь отвлекись от собственных впечатлений. Попробуй посмотреть на всё это глазами маглорождённого – первогодки. Очень важно уметь изучить события с другой точки зрения, запомни это, Драко! Вот такой первокурсник попадает на Кингс Кросс. Пока всё обычно, но вот, он проходит сквозь стену! Он попадает в волшебный мир! Вокруг его сверстники – чародеи и их родители – колдуны. Огромный сияющий старинный паровоз! Все садятся в купе вперемешку, маглорождённые и благородные. Они разговаривают, два мира соприкасаются, - Ронан крепко сплёл пальцы рук, - По вагону катится тележка с магическими сластями. Старшекурсники хвастаются перед малышнёй, показывая уже изученные приёмы волшебства. Ты думаешь, Драко, Министерство не смогло бы собрать всех студентов в Лондоне в какой-нибудь зале и переместить их в мановение ока в Хогвартс портключом? Конечно, могло! И так было бы гораздо дешевле. Но Экспресс – это не просто транспорт, это мостик между двумя мирами, позволяющий ученикам войти в новую реальность без излишнего шока. Что происходит потом? Первачков отделяют от остальных и на лодках перевозят через озеро. Ещё один символ: вы перешли границу, теперь вы в мире магии. Что дальше? Инициация! Церемония распределения между факультетами. Говорящая Шляпа в роли древнего шамана, раздающего жребий судьбы. «Теперь вы влились в нашу семью! Даже если вы были до этого маглами – не важно! Отныне вы – колдуны и ведьмы!»
- Знаешь, - Драко задумчиво подпёр рукой подбородок, - Я об этом раньше как-то не задумывался… А ведь всё верно!
- Теперь подумай о самом Хогвартсе. Каждый камешек замка пропитан волшебством, он – сама суть магии, её душа. Перемещающиеся лестницы и потайные двери, зачарованный потолок в Большой Зале, сотни разговаривающих портретов и движущихся статуй, толпа приведений, озорной полтергейст… Зачем весь этот бурлящий фонтан чудес, ведь зачастую он отвлекает от учёбы?
- Не знаю, - пожал плечами Драко, - Просто так.
- Вот именно, просто. Очень просто и очень мудро. Всё вокруг кричит вчерашнему маглу: «К чертям логику! Забудь слово «невозможно»! Выкинь из головы ту труху, которую туда усердно набивали годами учителя и родители! Это не сон! Ты можешь летать под облаками на метле! Ты можешь превратить табурет в хорька и обратно! [При слове «хорёк» Драко передёрнуло.] Ты можешь разговаривать с птицами или сотворить прямо из воздуха чашку ароматного горячего шоколада! Ты можешь!»
- Я понял, Учитель, - Драко поднял глаза и улыбнулся, - И я понял, почему важно смотреть на вещи с другой стороны.
- Иногда это трудно, - взор кентавра, казалось, проник прямо ему в душу, - Но всегда следует попытаться, прежде чем совершать какие-нибудь необратимые поступки. Ты читал такого магловского писателя Кэрролла, Драко? «Алису в Стране Чудес»?
- Нет, отец запрещает читать мне магловскую литературу.
- Обязательно прочитай. Это очень хорошая книга. Порою, следует добавить в жизнь толику абсурда, чуть-чуть безумия, чтобы не утонуть в собственной серьёзности… Это понимают даже маглы, во всяком случае, лучшие из них. Так вот, Драко, возвращаясь к нашим баранам, то есть, к маглорождённым – первогодкам. В то время, как их бедные мозги скрипят, стряхивая с себя закостенение, ваши наставники начинают исподволь приучать их к мысли, что и магия имеет свои законы, что в будущем они смогут совершить практически всё, что угодно, но для этого нужно учиться, постигать тайны зелий и заклятий, проникать в секреты звёздных карт и целебных трав, запоминать повадки магических тварей и фигурные движения палочками… Так из маленьких маглов рождается следующее поколение волшебного мира.
- Нужны они нам очень, - буркнул Драко.
- Нужны, мой юный друг. Нужны, - Ронан с улыбкой посмотрел на нахмурившегося мальчика, - Ты сам это поймёшь. Застой влечёт за собою гниение. Они – струя свежей крови. Молодое вино в старых мехах. Вечное обновление – вот залог бессмертия…
Над поляной повисла тишина. Потом с тихим шорохом начал падать снег.
- То же самое у тебя с прорицанием, Драко, - прервал, наконец, молчание кентавр, - Как и у многих других волшебников и ведьм. Ты скован узами собственного неверия. У тебя есть талант к предсказаниям, но, если его не пробудить, не развивать необходимыми упражнениями – он зачахнет. Это немного похоже на положение тех бедняг – маглорождённых, чьи способности к магии не были вовремя выявлены школами волшебства их стран.
- А что, - Драко невольно поёжился, - Что с ними происходит?
- Маглы бы сказали, что ничего страшного. Внешне это так и выглядит. Такой человек продолжает учиться в магловской школе, потом находит себе какую-нибудь работу, заводит семью, стареет, умирает. «Всё, как у людей» - есть у маглов такая поговорка. Просто огонёк его души гаснет, оборачиваясь серым пеплом. Только иногда он видит невообразимо яркие чудесные сны, просыпаясь по утрам с чувством ужасной невосполнимой потери.
Драко помотал головой, отгоняя от себя жуткие видения. Уж лучше смерть, подумал он, быстрая милосердная смерть.
- А иногда, - монотонно продолжал Ронан, - Они сходят с ума. Становятся странными. Пугают своих соседей и родственников – маглов. Кричат, что всё вокруг неправильно, не так. Пытаются колдовать. Кончают с собой. Порою, если Министерству удаётся всё-таки обнаружить такого маглорождённого, а пагубные процессы ещё не зашли слишком далеко – его извлекают из среды маглов, помещают в специальный санаторий, где с помощью реабилитационных программ приобщают к волшебному миру. Иногда даже получается.
Снова молчание. Драко невидяще глядит на мерцающие угли костра. Ронан бесцельно ковыряет прутиком снег.
- Не расстраивайся, юный друг. С развитием Чар Поиска количество Потерянных уменьшается с каждым годом. Уже сейчас подобного почти не происходит. Ты наверно хочешь спросить меня, почему? Ответ на этот вопрос знают только боги. Почему в семье потомственных шахтёров рождается маг, а в роду, насчитывающем десять поколений волшебников - сквиб? Нет ответа.
Драко посмотрел Ронану прямо в глаза.
- Учитель, я не хочу, чтобы мой талант умирал. Научи меня прорицанию!
Кентавр улыбнулся и подкинул в огонь ещё хворосту.
- Хорошо. Драко, ты рассказал мне про Внутреннее Видение, которому обучил тебя твой Наставник. Должно быть, он очень мудрый человек. Жаль, что в свою бытность студентом он не приходил в Лес. Ты бывал на охоте, Драко?
Мальчик недоумённо поднял брови. К чему этот вопрос?
- Да, Учитель. Отец с семи лет брал меня на охоту, а когда я жил в лесу с Наставником, мы почти каждый день ходили на зверя.
- Отлично, Драко, я и сам заядлый охотник. Тогда, думаю, ты меня поймёшь. Представь: ты в лесу, ты охотишься.
Глаза мальчика расширились. Ронан провёл рукой над танцующим пламенем, и прямо в воздухе появилось изображение леса: маленькие деревья, зелёный коврик травы – всё как будто сотканное из полупрозрачного тумана. Но лес был живым, ветви покачивались на ветру, белка крохотной рыжей искоркой промелькнула по ели, величиной с карандаш. Драко даже показалось, что он различает тоненькое, на грани слышимости, чирикание птиц.
Иллюзия была великолепной, сам Драко не смог бы так навести морок, хотя отводить глаза для своего возраста у него получалось просто блестяще. Малфои вообще славились талантом к этим древним чарам, появившимся задолго до плащей – невидимок и заклятий – хамелеонов. При отводе глаз маг не приобретал невидимость, он просто становился очень незаметным, люди не осознавали его присутствие в комнате, пока чародей сам этого не захочет. И что самое удобное, это древнее волшебство можно было творить без палочки и произнесения вслух формул. Надо ли говорить, что Дом Малфоев на полную использовал это преимущество в тонком искусстве шпионажа и диверсий, заслужив весьма сомнительную славу в колдовском мире. Драко сам однажды на спор с Крэбом вошёл и почти час находился незамеченным в хафлпафской Гостиной, прежде чем выскользнуть из неё за спиной у ничего не подозревающей жёлто-чёрной стайки первогодок. За это время достойным продолжатель дела Слизерина успел набить карманы трофеями из неприятельского стана (пять пакетиков Бетти Бобс и один шоколадных лягушек), раздобыть сугубо секретную информацию (подглядывая, зажав рот, чтобы не засмеяться, как Сюзана Бонс изливает в дневник свою девичью душу) и, наконец, внести смятение в ряды противника, проведя блистательную провокацию (Драко выудил из кармана заранее припасенную колдографию «Очаровательные Милашки Дедушки Тролля» и подложил в учебник Седрика Дигори). Когда звезда барсучьего факультета открыл свою гербологию, картинка активизировалась, и по всей Гостиной разнеслись громкие страстные стоны. У Ханны Эббот, сидевшей за столом рядом с Дигори, глаза от увиденного выпучились, как у рака. Седрик захлопнул книгу, сунул её под мантию, тщетно пытаясь заглушить сладострастные аханья, и галопом ринулся в спальню. От его лица смело можно было прикуривать, оно горело, как раскалённая сковорода. Драко в этот момент по стеночке пробирался к выходу, трясясь от сдерживаемого хохота.
А сейчас мальчик, затаив дыхание, следил за возникшей перед ним картиной леса. Кентавр слегка шевельнул бровью – и по иллюзорной поляне пробежало стадо миниатюрных оленей. Впереди скакал красавец вожак – могучий самец с большими ветвистыми рогами. За ним – самки с детёнышами, несколько молодых оленей-двухлеток. Вот животные скрылись за деревьями. На поляну вышел человечек. Драко сощурил глаза, получше приглядываясь к фигурке. Да это же он сам! Белые волосы, худое острое лицо, горделивая осанка… Только одет он почему-то в старинный камзол, в руках держит длинный английский лук, а за спиной у него – колчан со стрелами.
- Представь себе, что это всё происходит в действительности, Драко, - голос Ронана звучал спокойно и непринуждённо, кентавр смотрел ему прямо в глаза, хотя, чтобы поддерживать такой сложный «живой» мираж, да ещё и не глядя, требовалась невероятная концентрация и изрядное мастерство, - Ты бы смог определить, что здесь недавно побывала дичь?
Драко тут же, не колеблясь, ответил.
- Конечно, Учитель. Олени наверняка оставили на мягкой земле отпечатки копыт. К тому же, вожак, если я правильно разглядел, задел ветвь вон того бука и надломил её.
Ронан довольно кивнул.
- Вот именно. Ты сказал это, опираясь на знаки. Для хорошего охотника лес – открытая книга. Следы на земле, примятая трава, сломанная ветка, ободранная кора, далёкие крики птиц – всё это говорит нам о местонахождении зверя. Предсказывая, мы опираемся на иные знаки, которые рассказывают не о том, что миновало, но о том, чему лишь предстоит свершиться. Грядущее отбрасывает в настоящее тень, оно оставляет здесь следы. Всё в мире взаимосвязано, Драко. Вчерашний, сегодняшний и завтрашний день сливаются воедино. Люди, равно и маглы и волшебники, любят часто повторять слово «случайность». На самом деле, нет ничего случайного. Если некие события кажутся тебе стечением обстоятельств, значит, ты пока не в силах проникнуть в их истинную суть. Теперь представь, что ты оказался на этой поляне до оленей. Ты видишь знаки будущего, ты знаешь, что стадо побежит именно сюда. Твои действия?
- Я встану за тем ракитовым кустом, Учитель, - Драко говорил чётко и немногословно, словно отвечая на одном из уроков МакНейра по тактике партизанских действий, - Так я буду с подветренной стороны, и они меня не учуют. Из-за куста сразу они меня не заметят, а потом будет уже слишком поздно.
Ронан посмотрел на мерцающее в воздухе изображение. Фигурка Драко поспешно отступила за раскидистый куст. Вот раздался топот. Показалось стадо оленей, они двигались по прежнему маршруту. Вот они уже совсем близко. Беловолосый человечек выпрыгивает из своего укрытия. Драко мог бы поклясться, что расслышал скрип натягиваемой тетивы. Вожак пытается остановиться, взвивается на дыбы. Стрела по самое оперение входит в его грудь, и зверь рушится на землю. Его задние ноги ещё дёргаются. Самки и молодняк в ужасе разбегаются в разные стороны.
Ронан проводит над костром рукой – и иллюзия рассеивается.
- Так-то, Драко. Если ты окажешься в нужном месте в нужное время – ты всегда победишь. Всё вокруг нас наполнено знаками, нужно только уметь их разглядеть. Движение звёзд, полёт птиц, линии на ладони, рисунок чаинок, прилипших к донышку чашки – всё это знаки, они проявляются и в великом, и в малом. Не пытайся заставить их зазвучать для себя насильно. Прислушайся, доверься чутью: они и так повсюду, они хотят быть услышанными, нужно просто раскрыть для них своё сердце.
Мальчик молчал, обдумывая услышанное. Молчал и кентавр, казалось, он полностью погрузился в созерцание неба над головой.
- Учитель, откуда ты столько знаешь о Хогвартсе? Ты же никогда не выходишь из Леса.
Ронан посмотрел на серьёзное лицо Драко и улыбнулся.
- Мне нет нужды приходить в Хогвартс. Он сам приходит ко мне. Драко, я живу возле замка восемьсот лет. Я разговаривал с профессорами, смотрителями земель, студентами… все они приходили сюда, каждый по своей причине, и мы встречались… с кем-то единожды, с кем-то на протяжении многих лет. Они думали, что это случайность, но я же объяснил тебе, случайностей не существует. Я просто жду, я знаю, что те встречи, которым суждено произойти – обязательно произойдут. Я не спешу… я разговаривал с Дамблдором, когда он ещё был молод, он и сейчас иногда ко мне приходит… я беседовал с Томом… его всегда либо ненавидели, либо преклонялись перед ним и служили ему… а парню иногда просто нужно было с кем-нибудь поговорить... теперь ко мне пришёл ты, Драко. Когда я проснулся сегодня, точнее уже вчера, утром, я понял: что-то произойдёт. Я почувствовал это в воздухе, в лучах поднимающегося солнца, в глотке воды из источника. Мы встретились, и в мире что-то изменилось. Все судьбы переплетены, Драко. Ты идёшь по дороге жизни, унося в себе частички тех, кто повстречался тебе на пути, а они уносят с собой частички тебя. Так будет всегда.
Кентавр помешал палкой угли костра, и в воздух взвились искры. Ронан начертил в воздухе перед собой контуры нескольких созвездий, и крохотные огоньки послушно расположились в указанном порядке, изображая звёзды.
- Учитель, вот ты говоришь, знаки повсюду. Зачем же тогда мы используем для прорицания все эти карты, хрустальные шары и прочую дребедень? Провидцы же могут просто видеть будущие события!
- А зачем ты используешь для заклинаний палочку и формулы на мёртвом языке, а, Драко?
Мальчик не знал, что ответить. Палочка, стандартные заклятья… это казалось незыблемым, это было всегда…
- Палочка – это всего лишь инструмент, линза, которая помогает сфокусировать твою волю. Волшебство в тебе, Драко. Когда-то люди творили чары голыми руками, прибегая к палочкам, посохам, бормотанию на непонятном наречии и прочим выкрутасам лишь для того, чтобы пустить в маглам в глаза пыль. Вы, их потомки, уже не можете без этого обойтись. В большинстве своём.
Драко вдруг вспомнил о своём даре вызывать огонь. Ему отчаянно захотелось поделиться этим с Ронаном, но он не решился.
- То же самое с хрустальными шарами и прочими атрибутами гадания, - продолжал кентавр, - Это костыли, на которые вы опираетесь. Провидцам они не нужны, они идут сами. Магия должна быть в твоей душе, Драко. Именно в прорицании это проявляется больше всего, поэтому несведущие называют его «шарлатанством», противопоставляя «точной магии». Но это лишь видимость. При любом магическом действии тебе нужно в него верить, чувствовать его, знать, чего ты хочешь, и направлять на достижение результата всю свою волю. Взять хотя бы зельеварение. Если дать маглу все ингредиенты какого-либо состава, рассказать в каком порядке что добавлять и как помешивать, что, думаешь, у него получиться? В лучшем случае бесполезная бурда. Кроме глаз летучих мышей и когтей дракона маг вкладывает в зелье свою душу. Только тогда совершается магия. Это очень хорошо понимает твой нынешний профессор – зельедел, Драко.
- Снейп?! – Драко не поверил собственным ушам, - Ты и со Снейпом встречался?!
- Северус каждое полнолуние приходит в Лес собирать определённые травы. Как настоящий профессионал, он доверяет пополнять свои запасы только себе, и покупает у торговцев лишь экзотические ингредиенты.
- Снейп вкладывает душу?! Ты не представляешь, что твориться у него на лекциях! Мы-то ещё его факультет, а что он с грифиндорцами делает! Просто приятно посмотреть. Со стороны.
- Он очень умный и чувствительный человек, Драко. Ты молод, поэтому и судишь обо всём так уверенно и без оглядки.
- Чувствительный? Снейп?
- Сосуд его сердца из хрупкого стекла. Слишком часто его разбивали. Теперь он замкнулся в железную скорлупу. Ему так легче.
Драко только покачал головой. Хрупкое стекло! Скажете тоже!
- Вложить душу… - Ронан начал рыться в кожаной сумке, которою он принёс с собой, - Это важно во всём, за что берётся человек, не только в магии. Сейчас я тебе покажу… где же она? Ага, вот!
Кентавр протянул Драко маленькую фигурку… кентавра. Это была довольно грубо вырезанная статуэтка из дерева, легко умещавшаяся на ладони. При всей своей внешней непритязательности, статуэтка выглядела как живая. Маленький деревянный кентавр стоял со сложенными на груди руками и хитро подмигивал. У Драко не появилось ни малейшего сомнения относительно того, кто выступал в качестве модели.
- Что, похож? – Ронан горделиво выпятил грудь, принимая ту же позу, что и фигурка.
- Очень. А кто это сделал?
- Мой друг, - в голосе кентавра звучала неподдельная гордость, - Да, Шон был моим настоящим другом. Он был пастухом, пас овец в тех же горах, где я бродил неприкаянным, когда большинство моих родичей уже перебралось на земли Хогвартса, а я ещё кочевряжился. Он не боялся меня, хоть и был маглом. Он разговаривал со мной, играл мне на этом странном кожаном мешке – волынке (должен признаться, никогда не увлекался особо звучанием этого инструмента) и он дал мне это в подарок. Когда он умер, мне стало совсем невмоготу и я перебрался в Запретный Лес. Я наложил на статуэтку Сохраняющие Чары. Прошло восемь веков, а я каждый день смотрю на эту фигурку. И мне становится тепло. Вот что значит, вложить душу, Драко. Понял?
- Да, Учитель!
- Нет, Драко! – Ронан рассмеялся и взлохматил мальчику волосы, - Пока что ты понял это только вот здесь, - кентавр постучал себя по виску, - Когда ты поймёшь это здесь, - он приложил руку к сердцу, - Я действительно скажу, что был твоим Учителем.

* * *

1 - к приглашению Гарри такой инструкции не прилагалось, так как Дамблдор знал, что Петуния Дурсль наблюдала весь процесс поступления своей сестры в Хогвартс.

Глава 16

Драко понял, что начинает дремать, сидя перед костром. Чтобы отогнать от себя сон, он зачерпнул снега и умылся. Вода в котелке стала совсем горячей, от неё прямо в тёмное небо поднимался пар. Драко снял котелок с огня рукой в перчатке и поставил его рядом на зашипевший снег. Потом он выудил из просторных боковых карманов мантии пару бутылок маслопива и осторожно поставил их в горячую воду. В подогретом виде этот напиток был очень кстати в зимние холода.
Буквально через несколько минут послышался приближающийся топот кентавра. Драко уже понял, что при необходимости Ронан может передвигаться абсолютно бесшумно, но сейчас Учителю было не от кого скрываться.
- Доброй тебе ночи, Драко.
- Здравствуй, Ронан.
Кентавр подогнул ноги, устраиваясь возле костра.
- Что там у тебя в котелке? Маслопиво?
- Да, Учитель, - Драко вытащил бутылки и передал одну кентавру. Этикетки с изображением ухмыляющихся брауни отклеились и теперь плавали в котелке. Ронан тут же скрутил крышечку и в один глоток ополовинил бутылку, удовлетворённо крякнув и слизнув с усов сладкую пену.
- Что ни говори, вы, люди, умеете не только портить хорошие вещи, но и создавать их, если, конечно, захотите.
Теперь Ронан пил не спеша, смакуя каждый глоточек. Драко откупорил свою бутылку и отведал пряного пощипывающего язык напитка. По телу тут же разлилось приятное тепло, в ушах зазвучали крошечные серебряные колокольчики. Несколько минут они просто сидели у огня, наслаждаясь маслопивом и тишиной зимнего леса.
Покончив со своей порцией, кентавр аккуратно поставил пустую бутылку на снег и начал возиться с завязками своей кожаной сумки.
- Сегодня, Драко, я расскажу тебе об очень древнем Искусстве. Этот метод гадания был уже стар, когда мои глаза впервые увидели свет этого мира. Послушай, как я узнал про него. В тот год мой табун жил возле Фив. Приближался большой праздник Матери Земли – Геи, и геронты (1) полиса пришли в наше стойбище с приглашением от людей принять участие в празднествах. Так что мы покинули лес и стали лагерем недалеко от стен города на берегу маленькой реки. В тот же вечер к нашему костру приблизился человек. Он не был похож на ахейца, кожа его была очень смуглой, носил он не хитон, а странную длинную белую хламиду. А главное, у него была выбрита голова, причём не только волосы, борода и усы, но и брови (2). Таких людей нам ещё не приходилось видеть. На койне (3) он говорил правильно, но с очень сильным акцентом. Впрочем, мы его понимали. Он назвался Менемахеном, жрецом бога Птаха из города Бубастис, что в далёкой земле Кеми, скрывающейся за морем. Он сказал, что приплыл на корабле вместе с торговцами, приехал сюда смотреть и запоминать, чтобы в его храме ещё одна стена была покрыта знаками, которые прочтёт следующее поколение жрецов, и ещё одна крупинка упадёт в закрома знания.
Мы смотрели на него, мы смотрели в него – и не видели зла. Он хотел мудрости. Тогда мы угостили его жареным козлёнком, вином и лепёшками с мёдом. Лепёшку он взял, от мяса с вином отказался (4). Мы рассказывали ему про наш народ, про Старших – богов, про людей, с которыми мы делили эту землю, про древесных дев и козлоногих сатиров. Мы рассказали ему многое про движение звёзд, оказалось, он и сам знал не мало, некоторое из того, что он поведал в ответ, даже нам было до того дня неизвестно. Когда мы перестали рассказывать, а он закончил расспрашивать, уже приближался рассвет. Тогда он поклонился и попросил позволить сделать ему благодарственный подарок. Мы переглянулись. Что мог нам, кентаврам, подарить человек? Золото? Мы в нём не нуждались… Но жрец сделал лучше. Он взял у нас одну мудрость и отдал другую. По словам Менемахена, рассказ об этом мантическом (5) искусстве появился на стенах его храма после возвращения жреца, который посещал далёкий Ашур – великую страну крылатых быков и ступенчатых зиккуратов. Сейчас люди называют этот способ гадания «рафли» или ворожение по песку. А теперь, следи внимательно за моими пальцами…
Потянулись долгие часы обучения. Несмотря на мороз, Драко чувствовал, что весь взмок от концентрации. Наконец, кентавр, глядя на очередную попытку мальчика к прорицанию, удовлетворённо хмыкнул.
- Ну вот, кажется, ты ухватил суть.
После того, как кожаная сумка была заново уложена, Ронан очень внимательно посмотрел на Драко. Малфой заметил, что Учитель слегка нервничает, чего прежде за ним не водилось.
- Учитель, ты что-то хочешь мне сообщить? Не обязательно быть Провидцем, достаточно взглянуть на твоё лицо…
Ронан помолчал несколько секунд, собираясь с мыслями, потом кивнул.
- Да, Драко. Том возвращается.
- Том? То есть… Лорд?
- Да. Я хочу тебе кое-что рассказать. Мои собратья против, но я так решил. В разговорах с тобой я старался не поднимать эту тему, но теперь время пришло. Прежде всего: Том не погиб тогда, тринадцать лет назад. Министерство с радостью убедило всех в его полном уничтожении, но многие, в том числе Дамблдор, никогда в это не верили. Сторонники Тома, возглавляемые твоим отцом, Драко, всегда знали, что он жив, и вели активные поиски. Очень активные и очень безрезультатные. Том потерял тело и его мятежный дух скитался по всей Земле, прежде чем нашёл пристанище в одном безлюдном уголке Европы. Много раз он пытался воплотиться вновь, но его постоянно преследовали неудачи. Но теперь звёзды говорят мне, что он близок к успеху. Скоро он восстанет в новом теле, ещё более сильный, чем прежде, и ещё более, если такое вообще возможно, безжалостный. У него будет только одна слабость – его самый страшный враг, мальчик, который ещё во младенчестве сокрушил Лорда.
- Поттер, - одними губами произнёс Драко, который на протяжении всего монолога Ронана сидел, сжав руки в кулаки и уставившись себе под ноги.
- Да, - кивнул кентавр, - Чудо-Мальчик, как многие его называют. Ты ненавидишь его, Драко? Никак не можешь простить тот…
- Малфои не прощают! – губы мальчика дрожали, он не отрывал глаз от земли, - Никогда!
- Всё-всё, понял, - Ронан успокаивающе поднял раскрытые ладони, - Ты хочешь его убить?
Драко резко вскинул голову, приоткрыл рот, словно собираясь что-то сказать, нервно взмахнул рукой и… снова вперил взор в тающий от близости костра снег. Ронан молча следил за смятением юноши.
- Не знаю, - наконец выдавил из себя молодой Малфой, - Не знаю. Раньше хотел. Очень. Считал дни до Выпуска, когда мне можно будет снять… Когда мне можно будет напасть на него. Представлял сотни раз, как я буду это делать, подыскивал наилучшие заклятья… Теперь – нет. Что-то изменилось. Во мне самом. Не понимаю… Мне надо подумать, Учитель…
- Это никогда не помешает, - Ронан был невозмутим, словно они обсуждали, куда пойти пообедать, - Услышав именно такой ответ, я скажу тебе ещё кое-что. Твоя судьба неразрывно связана с ними, Драко.
- Что?!
- Я бы сказал, что старухи-пряхи (6) подшутили, если бы не знал наверняка, что
это – дело рук человеческих. Руки, такие деликатные, такие точные и такие… жестокие, - кентавр задумчиво покачал головой, - Изменение ткани бытия, магия самого высшего порядка. Нить твоей судьбы, Драко, переплетена с судьбою Лорда. Это сделал он сам и… твой отец. Задолго до твоего зачатия.
Мальчик сидел, окаменев, сжавшись в тугой комок. Только плечи немного подрагивали, как от холода. Ронан тихо продолжал.
- Тропа твоей судьбы разделяется, и уже две дорожки расходятся в стороны.
- Тривиум, - пробормотал Драко.
- Да. Есть сегодняшний Драко и два Драко возможных. Но только у одного из возможных есть будущее. И это зависит лишь от тебя. Мы, - Ронан поморщился, неопределённо поводив в воздухе пальцами, - Под «мы» подразумеваются не только кентавры, но весь Волшебный Народ: нимфы, сатиры, гоблины, эльфы… Так вот, мы не любим раскрывать людям судьбу. Опыт тысячелетий говорит, что всегда получается только хуже. Но я решил… что должен быть с тобой честным. Когда Том был мальчишкой, я промолчал об одной вещи… Ладно, хватит об этом. Драко, ты связан с Лордом. А он, в свою очередь, тесно связан с Поттером. Это как Гордиев Узел - не распутать. Можно только разрубить. Предполагается, что ты встанешь на сторону Лорда. Тебя всегда готовили к этому. Если так и случится – Лорд будет царствовать. Захватит он только магическую Британию, или его власть распространится на всю Европу, точно сказать не могу – слишком много вероятностных линий. Одно бесспорно – он будет править. И ты сядешь одесную его. Что это тебе даст: богатство, власть, положение в обществе, огромную волшебную силу… Чушь, правда? Это у тебя и так есть, а будет ещё больше. Нет, главное – это даст тебе жизнь. Ты будешь жить очень долго, по людским меркам – практически вечно. Чтобы всё это стало явью, Лорд убьет Поттера. Этим двоим тесно на одной земле, Том уже давно догадался, а мальчик скоро узнает. Кто-то из них должен уйти. И есть второй путь – ты идёшь с Поттером. Он убивает Лорда, добро и демократия торжествуют, бла-бла-бла… ну, знаешь, как это пишут в газетах… Только одна маленькая деталь…
- Да? – скрипучим старческим голосом осведомился Драко.
- Ты не переживёшь Томаса Ридла. Встань рядом с Поттером – и ты не встретишь восемнадцатой весны. Вы связаны с Лордом незримыми узами, но они прочнее алмаза.
- Это окончательно? – голос Драко снова обрёл твёрдость.
- Да, я не хочу тебе лгать. Конечно, существует крошечный, ничтожный шанс. Он всегда существует. Кентавры называют его «поправкой бога». Тот случай, когда бог или богиня вмешиваются в человеческую судьбу, попирая неотвратимость и сокрушая все мыслимые и немыслимые законы. На моей памяти так было с Парисом. Мы были обеспокоены той Великой Войной и отслеживали нити жизней ключевых фигур. Все гадания сходились на одном: после встречи с Менелаем судьбы у паренька нет. Только серый туман Леты. Но Афродита-Любовь видать и правда любила его. Дыхание тысячи роз Атроди-Милосердной окутало Париса облаком и перенесло его за стены Пергама. Хотя, как выяснилось потом, настоящим милосердием было бы дать ему умереть. Но, на твоём месте, Драко, я бы на это не рассчитывал. Вы забыли Старших, а они, видимо, забыли о вас.
Драко молчал. Ему хотелось вскочить на ноги и заорать во всё горло, пинком отправить котелок в огонь, выхватить палочку и проклясть Ронана до седьмого колена. Но он молчал. Ему хотелось закричать, что всё это – ложь. Но он молчал. Он знал, что это правда. И плевать ему на Поттера. В конце концов, он бы убил его. Или стоял бы, наблюдая, как Лорд разделывается с Чудо-Мальчиком. Даже несмотря на то, что в нём действительно нечто изменилось за последние месяцы. Холодная сдержанность воли облачила его в броню, а мудрые рассказы кентавра, пережившего сотни таких волдемортов, растопили лёд в его душе, дали ему новый взгляд на мир. Всё равно. Его бы уговорили. Отец. Друзья. Он сам бы себя уговорил.
Отец. Мальчик запрокинул голову, с тоской вглядываясь в сумрачное небо. Отец отдал его. Он знал, что грозит его сыну, но отдал его Лорду. На ум Драко пришла старая сказка: «Ухватило чудище короля и сказало: «Не отпущу, если не пообещаешь мне нежданную радость, о которой узнаешь, возвратившись домой!» Но Отец знал. Он всё знал заранее. «Задолго до твоего зачатия»… И потом, в утробе, они касались нежного зародыша будущей жизни заклинаниями и зельями, лепя орудие своих замыслов. И потом, даже когда Лорд пал, Отец продолжал… натаскивал его, как зверя, обучал убивать… Отец предал его. Малфои всегда предавали всех. Правителей. Сюзеренов. Союзников. Друзей. Учителей. Учеников. Но никогда Малфой не предавал Малфоя. Даже ради спасения собственной жизни. Кровь свята. Кровь – выше всего. Отец, ты же сам меня этому учил!
Я не верю!!! Но знаю – это правда…
Драко встал, неловко пошатнувшись, поклонился Ронану.
- Спасибо, Учитель. Ты действительно открыл мне глаза. Мы ведь больше не увидимся, верно?
Кентавр тоже поднялся на ноги.
- Да, Драко. Братья против наших с тобой встреч. Они считают, что ты… слишком опасен. Поэтому, на ближайшее… на ближайшее время нам лучше прервать занятия.
- Да-да, конечно, - Драко кивал, но лицо у него было такое, словно он слушает голос, говорящий с ним за тысячи миль, - Прощай, Ронан.
Мальчик повернулся и, сгорбившись, побрёл в строну замка. Его силуэт быстро затерялся среди деревьев.
На поляне возле гаснущего костра остался один кентавр. Он сокрушённо покачал головой, с досадой взлохматил рыжую гриву, запустив в волосы обе пятерни. Только что своими собственными руками он вырвал сердце этого мальчика. Своего любимого ученика. Единственного ученика. За тысячи лет у Ронана были сотни тысяч собеседников, друзей, собутыльников и приятелей. Были и свои учителя, кентавры, люди и другие… существа. А учеников вот не было. Этот был первым. Был? Всё?
- Боги, хоть бы я сделал правильный выбор! – прорычал Ронан голосом, в котором оставалось мало человеческого.
Боги благоразумно молчали.

* * *

1 - старейшины.

2 - жрецы Древнего Египта были обязаны каждые три дня обривать все волосы на теле.

3 - древнегреческий разговорный язык.

4 - в Древнем Египте козёл – священное животное, его мясо дозволялось есть только в строго определённые дни. Алкоголя жреческое сословие практически не употребляло, чтобы постоянно сохранять разум ясным. Немного вина выпивалось только на больших религиозных праздниках.

5 – гадательном.

6 - Мойры, греческие богини судьбы, аналогичны скандинавским Норнам и славянской Макоши.

Глава 17

Несколько дней Драко провёл как в тумане. Ел что-то, не чувствуя вкуса, отвечал невпопад на занятиях, зарабатывая Слизерину штрафные баллы. Гриффиндорцы порадовались бы, не будь они столь заняты бурным обсуждением следующего турнирного задания Поттера.
«Поттер» - мысли вяло ворочались в голове слизеринца, - «Надо же. Я один из немногих волшебников, которые знают, как выглядит их Смерть. Вот она, дамы и господа, полюбуйтесь, сидит на третьей парте. Моя смерть с глупым шрамом на лбу, растрёпанными чёрными волосами и вечной ухмылкой. К тому же, страдающая близорукостью. А ещё я могу свою смерть убить. Тоже довольно редкий случай, если задуматься. Мне даже не придётся марать руки. Надо просто быть… покорным. Не сопротивляться. Быть хорошей марионеткой и не пытаться порвать ниточки. Ниточки, за которые дергает Лорд и… мой отец. Ниточки, на которых висит моя жизнь».
- Драко?
Мальчик поднял глаза. Рядом с ним возвышался Декан Снейп. Он что, назвал его по имени? Нет, послышалось, наверное.
- Мистер Малфой? – Снейп словно спешил подтвердить его догадку, - Вам не здоровится?
- Нет, профессор, - монотонно произнёс Драко, - Простите мне мою рассеянность. Небольшие… семейные проблемы. Ничего серьёзного.
На секунду Драко показалось, что в тёмных глазах Снейпа мелькнуло сочувствие. Нет, вздор. Не могло такого быть. Это уже мерещится. Воображение шалит. Сколько я уже не сплю… два… три дня? Просто не могу. Не могу ни спать, ни думать… просто лежу и таращусь в потолок, на этих осточертевших анаконд. Попросить у него, что ли, снотворного? Нет, не стоит. Отправит к Помфри, та раскудахкается… Пусть…
Ничего более не говоря, Снейп отошёл к своему столу. Занятие уже заканчивалось. Преподаватель Зельеварения внимательно смотрел, как беловолосый юноша сгрёб свитки пергамента, перья и книги в сумку и направился к выходу. От его взора не ускользнули обеспокоенные лица Крэба, Гойла, Забини и Паркинсон, которые о чём-то шушукались, встревожено поглядывая вслед уходящему Драко. Но вот последние студенты покинули аудиторию. Червонное золото, Гриффиндор, как всегда, поспешно, со вздохами облегчения. Серебро и изумруды, Слизерин, напротив, не торопясь, даже с некоторой неохотой оставляя родные подземелья.
Профессор стоял в тишине, прислушиваясь к ней, прислушиваясь к своим воспоминаниям.
- Люциус, что же ты делаешь с ним, ублюдок?!
Перо ворона жалобно хрустнуло в длинных нервных пальцах.

* * *

Глава 18

Драко спал. Измученный организм, наконец, взял своё.
Он шёл по Запретному лесу. Он искал Ронана. Ему нужен был совет. Учитель не мог просто так взять и уйти. Он открыл ему судьбу, пусть теперь расскажет, что делать дальше! На знакомой поляне он увидел кентавра.
- Учитель! Учитель! Помоги мне! Я не могу так… Подскажи мне, как быть?! Что выбрать?! Учитель!
Ронан виновато развёл руками и ушёл в лес. Драко хотел бежать за ним, но ноги словно окаменели. Он почувствовал, что плачет. Горячие слёзы стекали по лицу и капали в снег. Услышав шорох, мальчик резко обернулся. В тени деревьев стоял давешний демон, побеждённый им когда-то в Круге Силы. Чудище глумливо щерилось, обнажая жёлтые клыки. Презрительно помотало башкой, задев рогами низкие ветви. И пропало во вспышке синего огня.
Опять шорох, уже с другой стороны. Драко крутанулся на месте. На поляну вышел МакНейр. Оглянулся вокруг. Стряхнул с рукава мантии налипший снег. Драко несмело протянул к нему руку.
- Наставник, подскажи… - и осёкся под пристальным взглядом этих глаз, этой пылающей чёрной бездны.
МакНейр молча посмотрел на него, сложил на груди руки и исчез.
Драко стоял, бессмысленно вытянув руку в пустоту. Потом зажмурился, крепко-крепко, как в детстве, когда он ещё верил, что если закрыть глаза – монстры уйдут. Потом начал трястись с головы до ног, словно в лихорадке. В нём вскипал гнев, горячей волной смывая апатию и тупую покорность, выжигая нерешительность и страх. Дракон проснулся, разорвал цепи и вырвался на волю.
- Ааааааааааа!!!
Палочка плясала в ладони, рассылая рукотворные молнии во все стороны. Деревья рушились на землю, вспыхивали гигантскими факелами, разбрасывая щепки и обломки коры. Всё живое в лесу бежало прочь, прочь от этого безумного человеческого детёныша! Снег растаял, превратившись в серую кашу, и палочка полетела в эту грязь. Драко подбежал к огромному дубу и начал молотить его кулаками, вкладывая в удары всю свою безысходную ярость.
- Я не кукла!!! Не кукла!!! Я человек!!! Я Драко Малфой!!! Я человек!!! Яааааа!!!
Он упал на землю, прижимая к груди разбитые руки, задыхаясь от рыданий.
- Отец, почему ты меня оставил? – его шёпот был почти не слышен из-за рёва огня, жадно пожирающего лес. И ещё тише, - Я ненавижу тебя, Отец…

* * *

Глава 19

Драко проснулся. Вытер мокрое от слёз лицо. Быстро залечил кровоточащие руки. Он больше не сомневался. Не боялся. Не пытался убежать от себя. Он выбрал.
Мальчик повернулся на правый бок и забылся усталым глубоким сном. Без всяких сновидений.

* * *

Глава 20

После Турнира Драко, как и другие, узнал много нового. Весть о воскрешении Волдеморта и чудесном спасении Поттера его абсолютно не тронула. Главное уже было ему открыто, а детали не важны. То, что издевавшийся над ним Хмури оказался самозванцем, Пожирателем Смерти, избегнувшим Азкабана, равно, как и то, что этого самозванца выпили досуха дементоры, тоже оставило его странно равнодушным. Это всё шелуха, пыль на ветру…
Драко поразила гибель Седрика. Поднаторевший в смертельных искусствах, он ещё никогда не видел, как умирают люди.
Смерть вдруг оказалась перед ним во всей своей страшной неприукрашенной простоте. Тело, безвольно раскинувшееся на траве, накрытое чьим-то пурпурным плащом. Бьющаяся в истерике Миссис Дигори, поддерживаемая под руки МакГонагал и Росток, в то время как Помфри пыталась влить ей в рот успокоительное. Оцепеневший от горя Мистер Дигори, не замечающий никого вокруг, стоящий посреди всех этих бегающих и вопящих без толку людей как воплощение скорби.
Драко понял, что когда ты убиваешь человека, то умерщвляешь не только его одного – ты забираешь часть жизни у всех тех, кому он был близок и дорог.

* * *

Глава 21

- Крауч! Этот недоумок! – Люциус опять был в дурном расположении духа, - Он мог сто раз прикончить Поттера и добить аврора! И даже успеть убраться из Хогвартса! А что он делает? Начинает распинаться перед мальчишкой о том, какой он верный слуга Владыки! Идиот! Теперь сопляк опять вне пределов нашей досягаемости, под защитой Родовой Магии, а Хмури, старый пёс, выздоровел и ещё попортит нам немало крови! А главное, я просто уверен, Дамблдор успел из него всё вытянуть, прежде чем отдать на съедение!
Собеседник Малфоя Старшего никак не отреагировал на эту пламенную тираду. Томас МакНейр продолжал спокойно пить чай, аккуратно макая рогалик в блюдечко с варением. Драко вновь отметил плавные, экономные движения Наставника, за которыми скрывалась уверенная в себе, не нуждающаяся ни в какой показухе, Сила.
- Последние мозги растерял в Азкабане! – Люциус в сердцах хлопнул ладонью о столешницу.
МакНейр не спеша промокнул губы салфеткой.
- Нет, Люциус. Для этого он недостаточно пробыл под воздействием дементоров. Я считаю, его душевная болезнь связана с беспрецедентно долгим нахождением под заклятием Империо. Длительное угнетение воли влечёт за собой сильные, подчас необратимые нарушения психики. И ты, друг мой, - оттого как МакНейр произнёс эти слова, волосы на затылке Драко стали дыбом, - Должен об этом хорошо знать.
Почему-то эта короткая речь, произнесённая глуховатым монотонным голосом, оказала на Отца странное влияние. Он опустил глаза и бессознательно дотронулся до груди, словно что-то нащупывая. Впрочем, тут же овладел собой и пронзил МакНейра злобным взглядом. Любой другой на месте шотландца съёжился бы в кресле, ибо страшно навлечь на себя гнев хозяина Имения Малфоев, но живая тьма в глазах МакНейра поглотила всю эту ярость без остатка и начала пить саму душу белокурого Пожирателя Смерти. Люциус вздрогнул и отвёл взор.

* * *

Глава 22

Летом после четвёртого курса Драко был предоставлен сам себе. Отец был в постоянных разъездах, отыскивая по всему миру ушедших в подполье сторонников Лорда. Когда Люциус всё же возвращался в Имение – его ожидала такая груда почты, что времени ни на что другое просто не оставалось. Нарцисса, бледная и печальная, всё чаще днями не покидала своей спальни, перелистывая старые семейные колдоальбомы.
Надвигалась буря, и не надо было быть Провидцем, что бы ощутить это. Лето выдалось холодным и дождливым. Драко бесцельно бродил по Имению, часами просиживал в Библиотеке, невидяще уставившись в одну страницу, выходил в Парк, и если его заставала там гроза – сидел в беседке, закрыв глаза и вслушиваясь в стук капель и далёкие раскаты грома, пока домашние эльфы не отыскивали его, чтобы позвать к ужину. Ещё пару месяцев назад такое казалось пределом мечтаний – свобода. Без тирании отца, без ежедневных изнурительных тренировок, без постоянного страха сделать что-то неправильно, который Драко всегда ощущал в присутствии Люциуса. Пожалуй, сейчас он бы смог даже улизнуть через каминную сеть в Лондон и хорошенько посорить карманными деньгами – но его совсем не тянуло это сделать. Его окутала какая-то странная апатия. Будь рядом Ронан, он бы поведал своему ученику, что народ кентавров зовёт это состояние «предвестием судьбы». Но Учитель был далеко, а Драко не находил себе места, почти физически ощущая, как звеня от напряжения, вокруг него натягиваются невидимые нити. Он стоял на Перекрёстке и уже знал, куда сделает следующий шаг. Он решил это ещё той ночью, проснувшись с окровавленными руками и мокрыми дорожками слёз на щеках. Драко понял, что покориться замыслу Отца и Лорда – это конец. Он превратится в куклу, пустую раскрашенную оболочку. Не сразу, но пройдут годы – и последняя частица его, Драко Малфоя, живой души погаснет внутри манекена, стоящего рядом с Волдемортом. И не важно, сколько денег, власти и могущества будет у марионетки – ведь за кулисами руки крепко сжимают ниточки, и говорить «да» или «нет» можно только по подсказке хозяина.
Драко понимал, что погибнет. «…ты не встретишь восемнадцатую весну…» Что ж, умереть человеком – не самая плохая участь. У него даже мелькала мысль о том, что бы попробовать поговорить с Поттером, когда начнётся новый учебный год. Но он сам же отмёл эту идею, как вздорную. Поттер наверняка решит, что он действует по указке Люциуса, и поднимет его на смех. Нет, он ему не поверит. Драко сам бы никогда не поверил на его месте. Значит, нужно просто ждать – времени остаётся всё меньше и меньше, и Судьба неминуемо сделает свой ход.

* * *

Глава 23

Судьба, как заправский шулер, выбросила из рукава туз. Многосущное Зелье и Сила Магида, о которой он тогда ещё ничего не знал, сплавившись воедино, обратили его в Поттера. Сначала это казалось кошмаром, он растворялся, терял самого себя, всё вокруг плыло и кружилось. Вот и всё, думал Драко, я просто не выдержу и умру. Но он не погиб. Он родился заново. Оставшись в облике Гарри в Хогвартсе, в то время, как бесчувственного и неузнанного Поттера отправили в Имение Малфоев, Драко начал узнавать изнутри жизнь своего заклятого недруга. Вначале он чувствовал себя вором, грабителем, прокравшимся в дом, где обитает счастливая дружная семья. Вот он проходит по комнатам, смотрит на улыбающиеся колдографии, вертит в руках глупые безделушки, которые не стоят и гроша, но для этих людей они ценнее золота, потому что хранят дорогие воспоминания. Касается рукою вытертой спинки дивана, которому давно место на свалке, но его никогда не выбросят, потому что на нём так уютно сидеть вместе возле камина, пить горячий чай и рассказывать истории…
У них было то, чем Драко никогда не обладал. Другая дружба и другая любовь. Вопреки заверениям отца, Малфой уже давно понял, что этого не купить ни за какие деньги…
Нет, гриффиндорцы не были идеальными. Они бывали глупы, самонадеянны и сварливы. Они ссорились, а парни иногда и дрались между собой по абсолютно пустяковым (с точки зрения слизеринца) поводам. Но они и мирились, они беззаботно горланили и бесились в своей Большой Комнате, они шептались за полночь о секретах и мечтах. Они были такими… такими настоящими! Недоверчивый от природы да ещё и учёный жизнью Драко долго «принюхивался» к атмосфере на факультете. Он искал интрижки, старые, но не забытые обиды, едкие колкости исподтишка. И не находил их. Это было так непривычно! С младенчества он усвоил одно – не доверяй никому. Даже самому близкому окружению. Постоянно веди свою игру, используй людей, или они используют тебя. Аристократические семьи, составляющие «корпорацию» слизеринцев жили так всегда. И воспитывали детей соответствующим образом. Змеиный факультет Хогвартса лишь продолжал начатое дело. Новичков сразу ставили на место, объясняя неписанную иерархию. Существовали правила. Существовали маленькие партии и группки, враждующие между собой. Существовала «золотая молодёжь» и «прихлебатели». «Нувориши» и «беднота». Тянулись старые родовые споры, кровная вражда, о которой никто не говорил вслух, но все помнили.
Да, они горой объединялись против чужаков, откладывая в сторону все противоречия. Но лишь на время.
Да, они никогда не «выносили сор из избы». Но в избе из-за мусора уже было не разглядеть пол.
Да, они веселились и пировали. Но сейчас, напрягая память, Драко осознал, что они всегда делали это не «благодаря», а «вопреки». Даже когда слизеринцам действительно было что отметить, нужно было сделать это не просто, а в пику другим факультетам, в первую очередь – гриффиндорцам. Пафосно. Пышно. С роскошью. Богатые вносили в складчину золото за неимущих. Слизеринец просто не имел права выглядеть «не на уровне». Но только внутри факультета знали, какие «мелкие услуги» приходилось потом оказывать «щедрым парням» детям из семей, которые не могли похвастаться счётом в банке так же, как фамильным древом.
Драко был королём Слизерина. Ни капли преувеличения, просто факт. Он был знатен, богат, умён и обладал незаурядными магическими способностями. Одно только это автоматически вносило его в ряды «избранных». В то же время никто не забывал, кто его отец, кому он служит, и какая роль уготована в будущем самому Драко.
Слизеринцы могли участвовать в школьных конференциях на тему толерантности и равных возможностей. Они могли на время забыть «грязнокровку» и выдавливать из себя политкорректное «маглорождённый». Они даже могли выступать с докладами о недопустимости дискриминации, выслуживаясь перед преподавателями и накручивая очки факультету.
Но это была видимость. Завеса, скрывающая истинное положение дел среди наследников Салазара. Теперь Драко понял, что тень Томаса Ридла никогда не покидала пределов Слизерина. Она незримо присутствовала среди них, и её тяжкая сумрачная сила накладывала отпечаток на всех учеников в серебристо-зелёных одеждах.
Обернувшись Поттером, Драко словно вырвался из под древнего проклятья. Он почувствовал, что значит «взгляд со стороны», о котором учил его Ронан, на своей шкуре. И это ему понравилось! Сначала он пытался обмануть себя мыслями о том, что делает это ради знания о своих вечных соперниках, ради уникальной возможности проникнуть в самое сердце Гриффиндора. Но вскоре перестал лукавить с самим собой. В его сердце оказалось столько незанятого места для дружбы. И для любви. Гермиона… Что-то незнакомое, пугающее и одновременно прекрасное, теснилось в его груди при мыслях об этой девушке. Да, здесь были и отголоски чувств Гарри, он не мог этого отрицать. Их необычная, даже для магического мира, связь сделала их ближе кровных братьев. Они слышали мысли друг друга, чувствовали боли и радости, их сознания переплелись, подобно корням деревьев, выросших рядом…
Драко знал, что уже никогда не будет прежним. Он выбрал путь и шёл на встречу судьбе, оставляя Тривиум позади. И он ни о чём не жалел.

* * *

Глава 24

Юноша вздрогнул и открыл глаза. Он слишком глубоко погрузился в тёмные воды своих воспоминаний. Сейчас не время расслабляться, он нашёл то, что искал, и, возможно, теперь у этого гриффиндорского придурка Поттера появился шанс.
Драко шагал по едва заметной звериной тропе, приближаясь к водопою. Он не боялся, что запах выдаст его, так как знал, что кабаны подходят к реке с другой стороны. Он шёл, машинально запоминая местность вокруг, и прокручивал в голове то немногое, что знал о Ритуале. Кабанья кровь – вот напиток воинов. Так говорил Наставник. Старое средство. Старое как эти горы. Как мир. Как сама охота, когда зверь и человек сходятся, чтобы остался в живых кто-то один.
«Если мужчину ранили на войне или охоте, или злая хворь забиралась в его нутро, а лекарь не мог ничего поделать, родичи, друзья и побратимы шли добывать кабана. Нужно сердце. Нужна кровь. Нужны его клыки. Кабан – не простая тварь, он посвящён Громовику. У Него много имён, но Сила его остаётся неизменной, пока на небесах сверкает молния, а мужчины убивают друг друга в схватках»
Драко торопился, он знал, что добыча уже близко. Громадный секач, который одиночкой жил в лесу отдельно от стада, как раз подходил к берегу, оставляя на влажной почве отпечатки копыт.

* * *

Глава 25

Мерное вздрагивание почвы под тяжестью огромной туши. Басовитое хрюканье. Он почуял меня? Нет, ветер дует в мою сторону. Драко осторожно выглянул из своего укрытия за старой изогнутой ветрами сосной. Кабан приблизился к реке и стал шумно пить воду. Пора. У меня есть только один шанс. Безо всяких ухищрений, Авада в лоб. Изо всех сил. Если он устоит – мои внутренности будут размазаны по всему берегу. Так не вовремя накатила эта слабость! Опять спускаются сумерки… Нет! Не позволю! Малфой яростно оскалился и вытянул вперёд руку. Со всей силы! Сейчас! Пальцы словно сковало льдом – серебряный браслет налился мертвенной тяжестью. Он совсем про него забыл, точнее, эта заколдованная змейка стала частью его самого. Почему он до сих пор не сломал печать? Он боялся. Он боялся самого себя.
Браслет. Невидимый никому. Последняя ниточка, что связывала его с отцом. Последний оплот перед наступающим безумием. Он не сломал серебро, не разрушил обжигающие невыносимой болью чары… После того, как отец окольцевал его руку, они не говорили об этих изящных драгоценных кандалах. Даже в темнице, когда Драко швырнул к ногам Люциуса амулет с частицей своей души – и тогда они ни словом не обмолвились о блестящем металлическом гаде, обвившем запястье младшего Малфоя. Табу, неприкосновенная тема… в той тюремной палате он пытался вызвать отца на откровенность. Тщетно. И во злобе и в ярости Малфои остаются интриганами. Искусными фехтовальщиками, чьё оружие – намёки и полуправда. Отец поведал ему многое. Но не всё – Ронан сказал в своё время куда больше. А Драко, в свою очередь, разыграл удивление и страх. Он хорошо научился обманывать отца, секрет был прост – он его больше не боялся. Они так и не поговорили начистоту, без фальши. И теперь уже наверно никогда…
А после встречи с воскресшим Салазаром он цеплялся за этот кусок серебра, как утопающий за соломинку. Сны, шепчущее в уши предназначение, вкус крови – он едва не сорвался. Знал, если сейчас освободит свои руки, если сможет легко убивать – ему уже не остановиться. Он сам, по доброй, если можно так выразиться, воле перейдёт в стан Слизерина - Основателя. Какая ирония… Люциус невольно дал ему опору, силу противостоять зовущей Тьме.
Но теперь ему потребуется каждая ничтожная частица его силы. Он не имеет права на ошибку, не имеет права отвлекаться на боль! Подцепив пальцем невидимую чешую, Драко рванул змею напополам, выдохнув слова, которые так долго не давали ему покоя: «Не прикасайся ко мне!» на латыни. Только наоборот.
С тихим печальным звоном магические оковы распались в прах. У Драко закружилась голова – его наполнила такая мощь, что он едва не оторвался от земли и не взмыл над верхушками деревьев. Только избавившись от пут, он понял, что все эти годы жил наполовину. А теперь он свободен!
Секач уже заметил его и нёсся прямо на человека, замершего с вытянутой вперёд рукой. Страшный утробный визг, маленькие глазки впились в это жалкое худое тело, которое сейчас будет опрокинуто одним мощным ударом, разодрано, втоптано в землю, в траву, в опавшую хвою!
- Авада Кедавра!
Кабан ткнулся рылом в землю и пропахал длинную борозду, прежде чем окончательно остановиться. Задние ноги ещё подрагивали, но могучий зверь был мёртв. Драко подошёл к горе поверженной плоти, опустил ладонь, которую после заклятия покалывало сотнями раскалённых иголочек, на щетинистую холку. Внутри туши ещё всё клокотало, горячая кровь ещё струилась по жилам. Кровь… надо торопиться…

* * *

Глава 26

- Мой сын умер.
- Что?
- Мой сын. Драко. Он только что умер.
Люциус сгорбился на стуле, закрыв глаза и сложив на коленях вымазанные кровью руки. Батистовые рукава были закатаны до локтей, но теперь красные пятна оставались на щегольских брюках. Впрочем, это всё равно. Он так вымотался… не было сил даже встать и налить себе стакан воды, хотя во рту всё пересохло. Он охрип от криков. Бестолковые домовые два раза приносили не те зелья, что он велел. У него даже не было времени наказать их. Теперь вся прислуга попряталась по углам и тихонько подвывала от страха. Такого Хозяина они ещё не видели. Очень тяжело тащить с того света некую рыжую соплячку. Особенно, если к ней намертво прилепился сгусток вселенской ненависти. Визжащее от безысходного ужаса и страстного желания жить сосредоточение зла. Вот оно, сосредоточение, сидит напротив. В образе ирландского парнишки. Пэдди, Зелёная Рубашка прямо-таки. Развалился, гадёныш, как у себя дома…
Том, бледный как смерть, и в самом деле развалился на мягком кресле. Он растёкся киселём, погрузился в податливые подушки и с наслаждением втягивал широко раскрытым ртом воздух. Едкая вонь лекарственных снадобий казалась ему сейчас слаще всех изысканных ароматов мира. Как хорошо просто дышать. Дышать… жить. Он едва не потерял тело. Едва не потерял всё… снова стать жалким бесплотным призраком, книгой, которую никто не читает. Тьма и запустение. И неотвратимо истлевающие страницы. А теперь нет и тех страниц, нет дневника, и он просто растаял бы, как туман под лучами солнца. Нет! Я выкарабкался! Я ещё всех вас переживу… но какая она всё-таки сволочь! У неё почти получилось!
- Что с девкой? – Том вяло ткнул пальцем в сторону Джини, лежащей без движения на письменном столе, волею судеб превратившемся в стол хирургический.
- Спит.
Какие мы стали неразговорчивые! Неразговорчивые и непочтительные! Ничего, Люциус, я ещё с тобой поиграю. А пока можно и полюбопытствовать.
- Как ты узнал?
- У него есть… был браслет. Я вложил в него частицу себя. Я контролировал его. Обуздывал его ярость…
- Что ж, это неглупо, - покивал головой Том, - И заклятие рассеивается после смерти объекта?
- Да. После смерти. Или если объект, - Люциус горько усмехнулся, - Сам решит снять чары.
- А вот это уже идиотизм! Не ожидал от тебя такого, Люциус. Твой Драко продемонстрировал свою «покорность». Он просто избавился от тебя!
- Нет. Ты не знал моего сына, - Люциус потёр лицо руками, размазывая по щекам кровь и грязь, - Он ходил под смертью сотни раз. Он мог и должен был освободиться, он ведь страшно мучался, когда применял боевые заклятья. Но он не делал этого. Наверное, назло мне. Фамильное упрямство Малфоев. А теперь яд убил его. Он и так боролся с отравой невероятно долго. Но теперь он мёртв…

* * *

Глава 27

Когда Джини исполнилось семь лет, Молли и Артур решили хоть немного побаловать свою единственную дочурку и отпраздновать её День Рождения на морском побережье Франции. Джини просто обожала море и плавала как рыба. Вся шумная семейка перенеслась на один день дымолётной сетью на маленький прибрежный курорт, где было очень много яркого солнца, небесной лазури, домов из белого блестящего камня и людей, говорящих на непонятном курлыкающем языке. И, конечно же, там было Море. Необъятное, тёплое, ласковое и почти такое же бездонно-синее, как Небо.
Джини смотрела только на него. Она, словно маленький котёнок, жмурилась на переливающиеся серебряными искорками волны и слушала голос Моря – тихий неумолкающий шепот, который не могли заглушить даже пронзительные крики уличных торговцев сувенирами и вороний галдёж туристов.
Они съели мороженное на открытой террасе кафе, и Молли поминутно шпыняла близнецов, которые без конца подначивали Перси, высмеивая его магловский наряд. [Визли оделись маглами, и одно только это вызвало целую бурю веселья. Артур подарил дочке панамку с изображением утёнка и, слегка увлёкшись, прочитал получасовую лекцию о том, как маглы научились делать движущиеся картинки, и кто такой Дональд Дак]
А потом они спустились на пляж. Вода была такой тёплой и прозрачной… на шее Джини висел маленький амулет в виде русалочки, так что родители не беспокоились за своё чадо (хотя Молли всё равно орлиным взором наблюдала за купанием детей), и она плескалась и ныряла вволю.
Если вдохнуть всей грудью, затем нырнуть с головой и выдохнуть воздух пузырьками, а потом изо всех сил грести руками и ногами – можно достать до дна даже там, где совсем глубоко, рядом с буйком, за который запретила заплывать Мама.
Ты опускаешься вниз, и вода становится темнее и прохладней, звуки уходят, и вот ты уже пропускаешь сквозь пальцы белый песок и смотришь на ползущего куда-то большого серого краба. Но долго там не задержишься: кровь начинает стучать в висках, и ты отталкиваешься от песчаного дна ногами и плывёшь вверх, сквозь зеленоватую толщу воды, прямо к размытому пятну Солнца… звуки становятся громче, ещё громче – и вот ты выныриваешь, вдыхаешь солёный ветер и слышишь голоса взрослых, смех детей, шум моторки, крик чаек – и весь мир прекрасен.

А сейчас Джини была глубоко-глубоко, в самой пучине Океана. Как она здесь оказалась? Сколько она уже здесь? ... всё это стало неважным, растворилось в холодной чёрной влаге, которая каменной плитой давила на грудь… Казалось, во тьме и холоде прошла вечность. Но вот, течение подхватило её, закружило, как щепку в водовороте, и стремительно понесло вверх. Выше…выше! К свету и жизни.

Чувства постепенно возвращались. Она осознала, что дышит, и ощутила резкий запах лекарств. Что с ней? Она в Лазарете? Тут к ней вернулась память, и Джини вздрогнула как от удара. У неё не получилось. Она жива. Она не смогла забрать его с собой, в ледяной мрак, где чудовище никому не причинит вреда. Она не справилась даже с этим…

Потом пришли звуки. Неразборчивое бормотание превратилось в голоса. Мужчина и юноша… Том и… и Люциус. Значит, вот, кто её спас, кто не дал ей запереть дверь, которую она когда-то так неосторожно распахнула, впустив в мир страшного гостя. Она не открыла глаза. Она не хотела видеть лицо Тома, его жестокую улыбку, которая значит лишь одно: тебе никогда от меня не избавиться.

И она не хотела видеть Люциуса. Она боялась этого человека. Боялась с их первой встречи, когда маленькая девочка поняла что такое настоящее, безжалостное, взрослое зло, посмотрев в серые глаза высокого господина с тростью. А ещё… Драко был очень похож на своего отца. И от этого становилось только больнее.

Всё так запуталось. Всё как в дурном сне. Может, так оно и есть? Это был кошмар. Сейчас она проснётся по настоящему, в Тайной Комнате, а рядом будет Гарри. Всё плохое будет позади, и историю можно будет написать с чистого листа. Навсегда вычеркнув Томаса Ридла!

Нет. Не надо себя обманывать. Всё это на самом деле. Она ещё немного полежит, соберётся с силами и откроет глаза. Она выдержит и улыбку Тома, и взгляд Люциуса Малфоя. Они думают, что победили. Ничего, она попытается снова. И снова. Тысячу раз, если потребуется, но она добьется своего. Он не будет жить. Он не будет убивать и мучить людей. Она ему не позволит.

Тут Джини услышала имя, от звука которого сердце её забилось чаще. Драко! Эти двое говорили о нём! Джини прислушалась к разговору. И сердце остановилось, затрепыхалось раненой птицей – и снова застыло в груди горячим комком боли, не давая дышать, увлекая её вниз, в чёрные беспросветные глубины…

* * *

Глава 28

Люциус увидел, как красивое мальчишеское лицо нового тела Тома исказилось от боли – юноша схватился за сердце, судорожно втягивая воздух.
- Нет!!!
- Что?! Что случилось?
Не отвечая, Том вскочил, опрокинув кресло, и подбежал к распростёртой на столе девушке. Припал ухом к её груди.
- Сердце не бьётся! Она мертва! Что случилось?!
Малфой был уже рядом. Проверил пульс, дыхание – ничего. Но как?! Он же сделал всё правильно! Опасность уже миновала. Почему?! Такое впечатление, что сердце просто… просто остановилось!
Том застонал. Его лицо налилось кровью, глаза вышли из орбит. Он обхватил себя руками, словно боялся, что рассыпается на куски.
- Она тянет меня за собой! Я не могу освободиться! – его голос сорвался на визг, - Сука! Дрянь! – он наотмашь ударил девушку по лицу, ещё и ещё, схватил её за плечи и стал яростно трясти, словно это могло воскресить покойницу, - Ты не можешь этого со мной сделать! Нет!!!
Люциус отпихнул его в сторону – нашёл время для истерик! Малфой склонился над телом, он плёл заклинания, пытался восстановить сердцебиение, нащупать, зацепить, раздуть крохотную искорку жизни – но всё втуне – перед ним была пустая оболочка.
Том, всхлипнув от ужаса, смотрел на свои ладони, испачканные алым и синим. Он снова поднёс руки к мокрому лицу… нет, только не это! Он плакал, плакал чернилами и кровью! Он вытекал по капле, он покидал это тело… он исчезал из этого огромного мира. Его мира! Он чувствовал как холодеет тело, как кружится голова… вокруг всё плывёт… эта рыжеволосая девчонка всё-таки достала его… Люциус не смог… Люциус! Это ты меня убил! Я заберу тебя с собой! Здесь будет лежать три трупа!

Из последних сил Том Ридл схватил со стола серебряное пресс-папье и обрушил его на голову Люциуса Малфоя.

* * *

Глава 29

Где я? Свет… свет кругом… так светло… я думала, будет снова темно и холодно… выходит, бояться нечего… эти двое, суетятся возле меня… смешно, вот, оказывается, как я выгляжу со стороны… они сказали, Драко умер… значит, я иду туда, где он сейчас…

Но вот вокруг появляются люди, много, много людей. Они кажутся мне знакомыми. Они кажутся мне… родными? Они идут ко мне.

Какой знакомый мужчина, ещё совсем не старый, а уже седой… сильное, гордое лицо… добрые, внимательные глаза… так похож на Рона! Это же… это дедушка Рональд! Я видела его только на колдографиях, а ещё… ещё та статуя недалеко от Корка…

Мужчины и женщины, старые и молодые, но все в чём-то похожие на меня – мои предки. Мои прадеды и прабабки… они улыбаются мне, но не подходят ближе, они расступаются, дают мне дорогу… я иду всё дальше и дальше… и вот, передо мною кто-то стоит. Все прочие расходятся в стороны, и мы остаёмся с ней одни. Высокая, тощая старуха. Мосластые руки и ноги, простое, серого сукна, вытертое и застиранное платье. Морщинистое лицо, огромный орлиный нос – и зелёные молодые глаза, которые не по-старчески цепко смотрят прямо в душу. Из под кружевного чепца спадает непокорная прядь – соль с перцем, даже седая старость не смогла одолеть до конца лисью рыжину. Она стоит руки-в-боки и насмешливо-презрительно меня рассматривает. Потом качает головой и хрипло каркает, твёрдо выговаривая слова на голландский манер:
- Что, явилась, глупая девчонка?
Я знаю её! Я видела её всего лишь пару раз в жизни - маленький магический портрет, где она сидит на кухне, вот так же насмешливо смотрит исподлобья и покуривает маленькую глиняную трубку, выпуская колечки сизого дыма. Это же…

* * *

Глава 30

Летиция Ван Везле знала, что у неё не будет в жизни счастья. Она поняла это рано, лет в пятнадцать, когда многие молоденькие девушки ещё только начинают забивать себе голову всякими романтическими глупостями. У неё на глупости времени не было. Холера забрала отца и мать, последние гроши ушли на похороны, и ей с семилетним Гансом на руках пришлось перебираться из уютного родного флигелька, где отец делал в своей мастерской часы, а мама варила всякие вкусности в блестящих медных кастрюлях, в волглую и тесную полуподвальную комнатушку. И начинать искать пропитание.
Она чистила рыбу, стирала простыни, варила похлёбку и разносила пиво в трактирах, мыла полы и подшивала воротнички в богатых домах. Однажды, когда с работой в городе было совсем туго, она целых два месяца батрачила на одной ферме. К концу лета ей казалось, что она уже никогда не сможет разогнуться без боли в пояснице.
У бедной сироты, да ещё с «грузом» в виде малолетнего братца, был единственный шанс вырваться из нищеты – выйти замуж. Конечно, на приличную партию бесприданнице нечего и рассчитывать, но какой-нибудь младший сын цехового мастера, не блещущий красотой и талантами, но которого папаша гарантированно устроит в гильдию подмастерьем… не сказка, зато кусок хлеба и крыша над головой. И, может быть, даже замолвят словечко за Ганса, когда тот войдёт в возраст ученичества.
Но Летиция уже давно не лелеяла тщетных надежд. Она дурнушка. Уродина. Все так говорят. Рыжие волосы не в диковинку в Нидерландах, но её косы отличались какой-то особенной огненностью, «бесовской», как неодобрительно говорили почтенные матроны. Зелёные, слегка на выкате, глаза – «кошачьи зенки», как отмечали всё те же матери семейств. И характер соответствующий – дикая кошка, она не умела льстить хозяевам, и прямая спина плохо гнулась в поклонах [«Представляете, кума, этот часовщик Йохан, да, тот самый, её отец, совсем распустил девку! Даже читать её научил, подумайте только! Зачем посудомойке грамота? Много она о себе думает, вот моё мнение, глядите, как бы чего не стащила!»]
Руки стали грубыми и некрасивыми от постоянной тяжёлой работы. После трёх месяцев «на подхвате» в прачечной они вообще стали походить на распухшие красные гусиные лапы. Её выгнали и оттуда – она нигде не задерживалась надолго, выручало только то, что она была готова браться за любую работу. Летиция впрягалась в очередную лямку – и тянула, тянула, тянула… как ломовая лошадь. Высокая, поджарая, голенастая, с большим ртом и выступающими вперёд зубами, она и в правду смахивала на злую выносливую кобылку, которая может работать наравне с тяжеловесами-першеронами, но может и лягнуть или укусить хозяина.
Она стала по-мужицки мускулистой и широкоплечей – если ты полгода тягаешь пудовые (будь они трижды прокляты!) кадки с квашнёй в пекарне хромого Петера, ты либо становишься крепкой как железо – либо вылетаешь за дверь. Хотя булочник её всё равно уволил – за строптивый нрав, как и все предыдущие хозяева.
А ещё эти дурацкие веснушки! А этот нос! Матросня в трактирах прозвала молодую подавальщицу Носовой Девой(1) – и все гоготали над этим «блестящим каламбуром». А она глотала злые слёзы и, воровато оглянувшись, от души плевала в глиняные кружки с крепким пивом в подсобке.
Короче, она не ждала Прекрасного Принца. Какой там принц, на неё не заглядывались даже пьяные в дым мастеровые! Она приняла это к сведению – и просто забыла об этом.
Она забывала и о непосильной каторжной работе, и о беспросветной нужде, и обо всех унижениях и тычках, которыми «награждала» её судьба… У неё был младший братишка, её маленький Ганс – и никакая тьма в мире не могла погасить этот свет. Она была ему и отцом и матерью, она воспитывала его, рассказывала ему сказки, учила читать по толстой семейной библии – единственной книге, оставшейся от прежних, счастливых времён. Она всегда старалась выкроить из своих скудных заработков лишний грошик и купить Гансу что-то вкусненькое, а по ночам, засыпая на ходу от усталости, она перешивала его одежду – парнишка вытягивался на глазах.
Он тоже старался изо всех сил. Тоже искал работу: подметал улицы, бегал с записками от купцов и приказчиков, носил тяжелые корзины со снедью за возвращавшимися с рынка толстомясыми кухарками. Но заработанные медяки мало помогали сестре. Он пробовал воровать с уличных лотков, у него получалось, и он даже подумывал прибиться к какой-нибудь босяцкой ватаге, но Летиция, заподозрив неладное, выпытала у него всё, надавала тумаков и за руку притащила на рыночную площадь – показать повешенных воров, чьи гниющие трупы было запрещено снимать целую неделю по приказу магистрата. Многие болтающиеся в пеньковой петле и обмазанные смолой «для пущей сохранности» воришки были ровесниками Ганса.
Когда Гансу стукнуло двенадцать, дела, казалось, пошли на лад. Летиция прислуживала в богатом доме, где проживали приехавшие в Амстердам по торговым делам венецианские негоцианты. «Проклятые паписты», которых пасторы-пуритане распекали на всех углах как прислужников Сатаны, оказались на поверку добродушными и не скупыми людьми. Во всяком случае, прислуге платили щедро и не заставляли челядь ходить по воскресениям с хозяевами в кирху на проповедь. Теперь выходной день Летиция с удовольствием проводила в обществе брата (религиозной она никогда не была и, со свойственной ей практичностью, увидав бесплодность молитв, оставила это занятие навсегда). К тому же, Летиции едва ли не впервые в жизни нравились её наниматели. В сером мещанском городе, живущем по строгим заветам Лютера и Кальвина, «итальянская хоромина», как прозвали её в народе, выделялась ярким пятном, словно драгоценная брошь на булыжной мостовой. Венецианцы жили красиво, на широкую ногу, смеясь над бюргерским запретом на роскошь, «театральные лицедейства, музыкальные пляски и прочие богомерзкие увеселения» и на изображения красоты Человека. В том числе и обнажённого тела. Особняк был обильно украшен мраморными копиями античных статуй, перед которыми Летиция долгое время стыдливо замирала, не решаясь коснуться белого камня метёлкой для пыли. Потом пообвыклась и уже не робела. А ещё была итальянская живопись, копии знаменитых мастеров и даже несколько подлинников (Летиция, естественно, не отличила их друг от друга). Картины вызывали у девушки восторженный трепет. Она никогда не видела такого прежде. Когда испанцы отступали из восставших провинций, они забрали с собою всё, что успели. Оставшиеся иконы и статуи святых протестантские проповедники порубили топорами и сбросили в каналы, назвав языческими идолами. Светское искусство, в основном, постигла та же участь.
На одной из картин богиня Венера выходила из морских волн. Она была совершенна. От неё шёл свет. Летиция долго стояла перед полотном, заворожённая её Красотой. Ещё один её любимый холст изображал Мадонну с младенцем. Такая прекрасная в своей земной простоте мать с безмятежно улыбающимся ребёнком на руках… такой Летиция запомнила маму после рождения Ганса.
Ей очень хотелось показать брату все эти чудеса, но прислуге не позволялось водить посторонних на барскую половину. Итальянцы беспокоились о своей безопасности, справедливо опасаясь возможных нападений фанатиков. Крылатый Лев(2) щедро одаривал золотом прославленных швейцарских кондотьеров(3), заботясь об охране своих подданных.
Ганса удалось устроить в ученики к старому полуслепому сапожнику. Не официальным подмастерьем с записью в цеховую корпорацию, но по сравнению с мелкими поручениями «подай-принеси», которые он до сих пор выполнял, это было шагом вперёд. У старика не оказалось наследников, и Ганс вполне мог рассчитывать на будущее в гильдии башмачников.
Но стоило только забрезжить свету надежды, как всё тут же пошло прахом. Ганс заболел чахоткой. Он и раньше кашлял по утрам, но Летиция надеялась, что это только простуда и гнала прочь мысли о страшной болезни. Она слишком хорошо её знала. В сырых подвалах, где ютились семьи бедняков, то и дело раздавался этот надрывный, тяжёлый кашель – однажды услышав, ты уже не забудешь этот звук никогда. Каждый месяц кого-то свозили на божедомку – церковное кладбище для неимущих. Человек начинал перхать кровью – и всё. Просто сгорал за считанные недели, а то и дни. Врачи, лекарства… всё это стоило звонких гульденов, которых у неё никогда не было. Богачи ездили лечиться в тёплые страны, дышать целебным средиземноморским воздухом. Об этом можно было только мечтать. В отчаяние Летиция таскала брата по всевозможным знахаркам и целительницам – но их настойки и притирания давали только временное облегчение. Однажды утром Ганс согнулся в три погибели от особенно сильного приступа кашля, и на платке, которым она вытерла его рот, остались красные пятна. После этого мир утратил для неё все краски. Она улыбалась, бодрилась, чтобы не пугать брата, говорила, что всё будет хорошо, что скоро весна, станет теплее, и он обязательно поправится – но в её сердце разверзлась чёрная зияющая бездна… она потеряла почти всех, кого любила, и вот теперь у неё отбирали брата, её Ганса, её маленькое сокровище… её хотелось выть в голос, кричать от этой невыносимой боли, проклинать проклятый несправедливый мир… но она молчала, и находила в себе силы снова и снова вставать по утрам и идти на работу. Гансу становилось всё хуже и хуже. Скоро он уже не смог работать и её опять пришлось кормить их одной. Она старалась, как могла, она окуналась с головой в серую повседневность, хваталась за самые грязные и тяжёлые поручения, преследуя двойную цель: наскрести хоть немного больше денег и хоть ненадолго выбросить из головы страшную мысль о том, что брата скоро не станет. Она не могла обманывать сама себя – ему остаётся пара недель. Он не увидит весну…

Другие служанки быстро заметили произошедшую в ней перемену. Из такой строптивой и острой на язык Летиции как будто вынули душу. Бледная и молчаливая, она не отвечала ни на какие расспросы, и от неё вскоре отстали. Иногда она плакала, сама не замечая этого. Иногда застывала на минуту-другую, безучастно глядя в пустоту, но тут же, словно очнувшись, опять принималась за дело. За ней закрепилась дурная слава умалишённой, но пока она справлялась со своими обязанностями, её никто не трогал. Никому не было до неё дела, и саму Летицию это только устраивало. Бесконечных расспросов и фальшивых сочувственных речей она бы точно не выдержала.

Всё было как в тумане. Иногда она задумывалась, а что, если она умерла тогда, вместе с родителями, а всё вокруг – это ад? Настоящий, а не тот, о котором врут с церковных кафедр попы. Но каким же должен быть бог, который всё это выдумал?!

В то утро ей поручили протирать серебряные сервизы в малой обеденной зале. Она устроилась на табурете возле окна и начала методично полировать до блеска одну серебряную тарелку за другой. Тупая механическая работа оставляла свободной голову, и её мысли снова обратились туда, в трущобный квартал бедноты рядом с кожевенными мастерскими, где в душной маленькой комнате сейчас умирал её брат. Если бы Летиция увидела себя сейчас в зеркале – она бы не узнала своё отражение. В её глазах сквозила усталая равнодушная покорность замученного до полусмерти зверя. Одинокая слеза прочертила мокрую линию по щеке, сорвалась с подбородка и звонко ударила в металлическое блюдо. В этот момент кто-то осторожно прикоснулся к её плечу.

- Не надо плакать, госпожа. Не плачьте, прошу Вас.

* * *

1 - Обыкновенно так называли вырезанную из дерева женскую статую-талисман на носу корабля.

2 – Символ Св.Марка – покровителя Венеции, часто использовался как аллегория Венецианской Республики.

3 - Наёмников.

Глава 31

Летиции показалось, что она ослышалась. Никогда в жизни её ещё не называли госпожой. Мама и отец говорили «доченька», Ганс – «сестра» или Лети. Другие звали «девкой», «холопкой» или просто: «Эй ты! Поди сюда!»
Она обернулась. Перед ней стоял высокий тощий мужчина лет тридцати, в приличном «господском» платье. Но не дворянин на вид, скорее купец. Да и шпаги на боку нет. Точно купец. Но не венецианец. Совсем непохож. А выговор иностранный, на голландском говорит правильно, но с расстановкой, словно слова подбирает. Знакомый такой акцент… Англичанин, точно! Также по-нашему английские матросы говорили. Но этот уж точно не из матросов. Хоть и не кавалер(1) - но держится с достоинством, костюм неброский, но дорогого тонкого сукна, иссиня-чёрного цвета, пальцы унизаны золотыми перстнями. Русые волосы подстрижены по-простому, в скобку, на пуританский манер. Тонкое строгое лицо. И голубые глаза, светлые, как родниковая вода…

- Вот, возьмите пожалуйста, - странный господин протягивал ей сложенный вчетверо батистовый платок.

Летиция стиснула кулаки, чувствуя, как знакомый гнев поднимается вверх по жилам, сметая апатию и усталость. Благородный, значит! Служаночку пожалел, великодушие проявил! Ах ты!... Летиция уже раскрыла рот, чтобы рассказать доброму иностранцу, куда засунуть его платок…

- Я могу спасти Вашего брата, госпожа.

Словно поражённая громом, Летиция беспомощно заморгала, уставившись на англичанина. Она хотела заорать на этого издевающегося богача, плюнуть ему в лицо, кинуть в него тарелкой – но не сделала этого. Потому что сердце Летиции поверило его словам, поверило сразу и безоговорочно. Забилось в безумной, не рассуждающей надежде. Но откуда? Она никому не рассказывала здесь о болезни Ганса!

Прежде чем она успела разразиться градом вопросов, странный господин осторожно приложил ей палец к губам и заговорил сам, тем же тихим уверенным голосом, слегка искажая на иноземный манер слова.

- Ничему не удивляйтесь и не задавайте пока вопросов. Я всё объясню Вам позже. Вас зовут Летиция Ван Везле. У Вас есть младший брат Ганс, сейчас ему около двенадцати лет. Ганс болен. У него чахотка. У него начались лёгочные кровотечения. Сейчас он в комнате, которую вы снимаете с того времени, как умерли ваши родители. Он умирает. Если не вмешаться в течение событий, он скончается во время острого приступа через семь дней. Но я могу его спасти.

Летиция всё поняла. Она слышала о таком. Никогда не верила, а поди ты – оказалось правда! Когда никакой надежды уже не остаётся – к тебе приходит таинственный господин в чёрной одежде. [Правда, кумушки болтали, что Он похож на испанца. Оказалось, англичанин… Ой, да какая разница!] Он может всё. А в замен просит только одну безделицу, протягивая договор, который надо подписать каплей собственной крови… ну и пусть! Она не боится! Только бы Ганс выздоровел!

- Ты – Дьявол! Я знаю, за чем ты пришёл. Я согласна! Доставай свою чёртову бумажку!

Мужчина удивлённо нахмурился, словно из-за плохого знания языка не до конца понял, что ему сказали. Потом удивление сменилось досадой, он что-то сердито пробормотал на английском, и Летиция, немного понимавшая это островитянское наречие, разобрала, что странный господин поминает нелестным словом всех попов и монахов.

- Нет! – горячо воскликнул он, снова переходя на голландский, - Я не Дьявол! И никогда больше не верь во все эти глупые сказки. Я такой же человек, как и ты. Ну… не совсем такой же… я просто знаю и умею больше, чем магл… чем обычные люди. Я умею лечить. Да, я лекарь! Скорее, веди меня к своему брату! Осталось очень мало времени. Вопросы будешь задавать потом.

Летицию можно было и не поторапливать. Даже не отпросившись у мажордома, который командовал всей прислугой [Выгонят, теперь точно выгонят… А, ну и к чёртовой матери!], она схватила странного господина за руку (тот несколько ошалел от такой прыти) и потащила его коротким путём через чёрный ход из итальянской хоромины, и дальше, дальше, через весь город, переулками и проходными дворами, только быстрее, только бы успеть…

* * *

1 - дворянин

Глава 32

Они ввалились в подвальную комнатушку, запыхавшись, словно за ними гналась стая волков. Странный господин тут же подошёл к кровати, на которой лежал Ганс, и склонился над больным. Мальчик испуганно посмотрел на незнакомца, сел в постели, перевёл недоумевающий взгляд на сестру и хотел что-то спросить – но зашёлся в приступе лающего кашля.
- Ну-ну, не стоит так переживать, молодой человек, всё будет хорошо, не волнуйтесь, - произнёс мужчина тихим воркующим голосом, как человек, разговаривающий с раненым зверем – не вкладывая смысла в слова, желая лишь успокоить, показать, что не собирается причинять вред. Господин присел на край лежанки, ловко обхватил голову мальчика ладонями, так быстро, что тот даже не успел отпрянуть, заглянул в расширившиеся от страха глаза паренька.
- Так-так-так… а сейчас ты просто уснёшь, - англичанин легонько ударил Ганса по лбу указательным пальцем правой руки– и глаза мальчика тут же закрылись, он перестал дрожать, расслабился и задышал ровно и спокойно, но болезненные хрипы в груди и горячечный румянец на впалых щеках не давали забыть о тяжёлом недуге.
- Что… Что ты с ним сделал!?
- Успокойтесь, Летиция, я погрузил Вашего брата в сон. Глубокое беспамятство без сновидений. Так будет легче проводить лечение. Должен сказать, всё гораздо хуже, чем я ожидал – ребёнок сильно истощён. Ему следует лучше питаться…
Англичанин осёкся, увидев наполненные горечью глаза девушки.
- Простите меня, Летиция, я понимаю, вы живёте впроголодь, это не ваша вина. Вы сделали для брата всё, что могли. Даже больше, чем могли.
Летиция почувствовала, что сейчас снова заплачет. Нельзя… на слёзы нет времени…
- Что я должна делать?
- Вы? Ничего… впрочем, мне наверное понадобится кувшин тёплой воды, чистое полотенце и… и ещё – закройте дверь и окно, Летиция. Ни одна живая душа не должна ничего увидеть.
А говорил, что не дьявол, думала Летиция, запирая дверь и закрывая деревянной ставней маленькое окошко под самым потолком. Коль не дьявол – так точно колдун, иначе чего бы ему людских глаз бояться? А, да плевать, будь он хоть сам чёрт с рогами – только бы братца выручить!
В подвальчике тут же стало темно, как у монаха в брюхе, и Летиция уже хотела зажечь сальную свечку из их небольшого запаса. Но англичанин вытащил что-то из рукава камзола, едва слышно прошептал непонятные слова – и в комнате засиял призрачный голубой свет! Волны мягкого мерцания шли от маленького – не больше грецкого ореха – ослепительного шарика, который возник на кончике деревянной палочки в руке странного господина. Палочка была похожа на ту, которую Летиция когда-то давно видела у господина капельмейстера, когда он управлял хором на празднестве возле городской ратуши. А ещё она была точь-в-точь такая же как… как у добрых фей в детских сказках. Тут Летиция поняла, что стоит с открытым от изумления ртом, словно пришла в цирковой балаган, а не к умирающему брату, и сердито затрясла головой, отгоняя наваждение.
- Значит колдун. Чего же врал, что лекарь? Мне один чёрт, лишь бы брат выздоровел, так что не бойся – не выдам.
- А я и не боюсь, Летиция, - странный господин улыбнулся уголками губ, - И я тебе не лгал. Я лекарь. Но не буду отпираться – я и колдун. Хотя мне больше по душе «волшебник». Воду и полотенце, будь добра. Нам надо спешить.
Летиция бросилась выполнять поручение. Когда руки были заняты привычными хлопотами – на сердце было не так тяжело… Хоть бы не обманул! Пусть колдун, чернокнижник, пусть хоть сам папа римский – только бы не обманул! Теперь, когда появилась надежда, Летиция осознала, в какой страшной беспросветной тоске она была до появления странного господина. В таком настроении люди начинают посматривать на крепкую верёвку или острую бритву, чтобы подвести счёты с жизнью – она и такое видела не раз. Доведенные до последней крайности обитатели трущоб часто накладывали на себя руки, невзирая на угрозы проповедников, суливших за «иудин грех» вечные адские муки. Живущих в аду трудно испугать пеклом после смерти.
Так… развести огонь в крохотном очаге… последний уголь, а, к чертовой бабушке – сейчас не время для крохоборства! Вода уже стоит в котелке – приготовлена для вечерней похлёбки. Хотя бросить в котелок уже почти нечего: пара луковиц и несколько пригоршней крупы – даже соли не осталось. Полотенце… да нет у неё чистого полотенца! Одно – да и то людям показать стыдно! Так, разрываем на пополам льняную рубаху – всё барахло, ничего не имеет значения – только бы братик жив был!
Летиция хлопотала, но не забывала посматривать в сторону кровати, словно мать-кошка, недовольная тем, что кто-то взял на руки котёнка. В её груди теснилась надежда, страх перед неведомым и любопытство. Настоящее колдовство! Без жульничества! Стоит только поглядеть на этот свет…
Англичанин тем временем вёл себя странно. Впрочем, чародею так и положено, на то он и чародей. Он сидел рядом с мальчиком, прикрыв глаза, и медленно водил руками над щуплым телом подростка, словно пытаясь нашарить что-то в воздухе. Так, кажется нашёл: руки волшебника замерли над грудью Ганса, пальцы нервно затрепетали, посылая во все стороны отблески золотых колец.
- Я обнаружил гнездо болезни, - голос колдуна был глухим, как из-под земли, и каким-то… каким-то чужим. У Летиции мороз пошёл по коже, - Глубоко. Не вытащить. Надо выжигать, - англичанин встрепенулся, открыл глаза и сказал уже нормальным голосом, - Летиция, подавайте, пожалуйста, воду.
- Ээээ… колдун! Что значит «выжигать»?! Ты что, моего братца железом будешь пытать? Я на такое не согласна!
- Нет, госпожа. Железом тут не поможешь. Я просто так говорю: «выжечь». Нужно, чтобы кровь убила болезнь. Сейчас кровь у Ганса слабая, жидкая, плохая – хворь не одолеть. Нужно добавить ему жизни. Он сильный парень, он борется – просто силы совсем не равны… Ну ничего, сейчас мы это исправим! Воды! – интонации странного господина опять изменились – теперь он произносил слова, как офицер боевые команды – сухо, отрывисто, без суеты.
Англичанин долго и тщательно полоскал свои холёные руки в тазике. Летиция таких чистюль ещё не встречала, даже итальянцы перед званным обедом так не умывались – больше уделяли внимания парикам и нарядам. Колец странный господин, однако, не снял. Насухо вытерев пальцы, он взял палочку, которая всё это время освещала комнатушку, лёжа на табурете, и резко взмахнул рукой, словно дирижируя невидимым оркестром.
- Иллюминати! – блестящий шарик сорвался с кончика деревяшки и завис посредине подвала. Теперь он был размером с яблоко и светился так ярко, что на полу можно было горчичное зерно разглядеть. Летиция порадовалась, что в ставне и двери нет щелей – иначе в подвал уже ломились бы любопытные.
Англичанин спрятал палочку, хрустнул длинными пальцами и вытащил из кармана маленький стеклянный флакончик. Выдернул зубами пробку.
Летиция потянула носом воздух. Ого! Спиртное. И крепчайшее, судя по тому, как зашибает в ноздри. Наверно хочет хлебнуть перед делом для храбрости. Колдун не колдун – а поджилки, небось, трясутся: с Костлявой в поддавки играть!
Но тут англичанин вычудил такое, что Летиция в серьёз засомневалась в его умственных способностях. Даже не пригубив, он щедро плеснул сивухи на ладонь, заткнул флакон пробкой, сунул в карман – и принялся растирать напиток между руками. В подвальчике потянуло ароматом кабака, причём кабака портового и наутро после празднования именин святого Клауса – покровителя всех моряков.
- Что ты делаешь?
Англичанин посмотрел на Летицию и неожиданно хитро подмигнул ей.
- Убиваю маленьких демонов, которые приносят людям страдания и смерть. Твоему брату и так тяжело, незачем давать этим бестиям дополнительные шансы.
Летиция подозрительно покосилась на ладони волшебника.
- У тебя на руках демоны?
- Да. И у тебя тоже. И у всех нас. Они такие крохотные, что их не разглядеть. Но очень опасные.
Странный господин расстегнул на груди Ганса рубашку и потёр мокрой ладонью кожу чуть ниже сердца.
- Так, а теперь… - в руках англичанина из ниоткуда появился маленький серповидный нож – Летиция ахнула, но ничего не успела сделать – господин прочертил на коже Ганса замысловатую изогнутую фигуру, из неглубокого разреза тут же выступили малиновые бусины крови. Мальчик вздрогнул, но не очнулся.
А колдун уже разрезал свою левую ладонь, глубоко, скрипнув зубами от боли. Он сжал рассеченную руку в кулак прямо над алым знаком на груди мальчика. Кровь англичанина тонкими струйками потекла между пальцев, полилась вниз, смешиваясь с кровью Ганса.
- Уходи, - голос странного господина снова стал страшным, глухим, как у пещерного тролля, - Уходи отсюда! Нет у тебя тут власти! Нет здесь тебе поживы! Кровь к крови, жизнь к жизни!
Летиция замерла, боясь пошевелиться, боясь лишний раз вздохнуть. Англичанин перешёл на какой-то совсем незнакомый ей язык, он склонился к самой груди мальчика, он просил, уговаривал, угрожал… Текла кровь. Она уже совсем закрыла вырезанный на груди Ганса знак, багровой лужицей растеклась по белой коже. Но вот… что-то произошло! Кровь забурлила, закипела. Англичанин ещё раз что-то крикнул, громко, отчаянно, грозно – и всё кончилось. Он устало опустился на табурет и вытер тряпицей ладонь – на ней был едва виден розовый затянувшийся рубец. Потом он тщательно вытер кровь с груди Ганса – знак тоже исчез, его уже почти нельзя было разглядеть.
- Возьмите, - англичанин протягивал ей окровавленную тряпку, ещё недавно бывшую её лучшей рубашкой, - Сожгите это немедленно. Дотла. Чтобы и ниточки не осталось.
Пока Летиция возилась с тряпкой, колдун снова осмотрел Ганса, опять поводил над ним руками – и, кажется, остался доволен.
- Нам с вами здорово повезло, Летиция. У Вашего брата феноменальные способности. Ладно, об этом после… А сейчас, возьмите деньги, вот мой кошелёк – и скорее принесите еды, настоящей сытной еды. Побольше мяса, обязательно красного вина… впрочем, сейчас я готов выпить даже вашего голландского пива… мне нужно восстановить силы, да и мальчик, когда проснётся, будет голоден, как волк. Вам тоже не помешает подкрепиться.
- Вы… исцелили его… господин? Это… это правда?
- Да. Это чистая правда. ваш брат теперь здоров. Он слаб, вымотан – но он здоров. Это главное, говорю Вам, как лекарь. За этой суматохой я забыл Вам представиться – простите меня Летиция. Меня зовут Вильям, по-вашему - Вильгельм. Те, кто меня хорошо знал, называли меня просто Билл. Билл Вестберри.
- Очень… очень приятно, - пролепетала Летиция. Голова у неё шла кругом. Только сейчас она до конца осознала, что всё это не сон. Ганс выздоровел. Страшное хрипение исчезло, он был бледен, но это было лучше, чем предательский чахоточный румянец. Он переменился за несколько минут, она никогда бы не поверила, если бы ей кто-то о таком рассказал…
Сумасшедшее счастье, невероятное чувство облегчения… С мира сняли чёрную пелену горя, жизнь снова приобрела цвет и радость.
Странный господин, которого звали Биллом, устало сгорбился на табурете. Он смотрел на лицо девушки и улыбался.
- Да, Летиция, именно так. Теперь всё будет хорошо. Ступайте скорее за едой, прошу Вас. Я присмотрю за мальчиком.

* * *

Глава 33

Летиция проснулась. Солнечный зайчик танцевал у неё на щеке. Она сладко потянулась, свернулась калачиком на огромной пуховой перине. На её огромной пуховой перине. На её кровати. В её собственном доме! Боже, она до сих пор повторяла это – и не верила самой себе! Какое счастье!

…она вернулась тогда в подвальчик с полной корзиной провизии. Поначалу Летиция старалась покупать дешёвую снедь, но потом опомнилась. Нет, сегодня никакого вынужденного крохоборства! Целый кошелёк золота! Она купит всё самое вкусное! Мяса, колбасок, масла, рыбы, мёда, пшеничного хлеба, овощей, пива и вина! Она приготовит такой ужин! Она возьмёт связку лучших восковых свечей, зайдёт к угольщику, отдаст старый должок и прикажет доставить в их подвальчик пару вёдер угля. В их маленькой комнатушке тоже может быть тепло, светло и уютно. Сегодня праздник! Ганс поправился! Всё остальное может подождать…

Она торопливо спустилась по каменным стёртым ступеням и отворила дверь. Ганс уже проснулся. Он сидел на кровати, поджав ноги и обхватив руками колени. От прежнего испуга не осталось и следа – глаза мальчика горели, щёки раскраснелись – и это был приятный глазу здоровый румянец. Ганс, не отрываясь, следил за Биллом, который уселся рядом с лежанкой.
- Так, а теперь… - Билл сжал в кулак левую руку, слегка прикоснулся к ней палочкой, - Раз – и готово!
Ганс восхищённо ахнул, а Летиция поспешила захлопнуть за собой дверь – не хватало только, чтобы соседи увидели такое! На ладони Билла стоял маленький слон! Летиция знала, что такие твари существуют на самом деле и живут далеко-далеко, за морем в жарких землях. Слон поднял хобот и затрубил. Ганс захлопал в ладоши.
- Ещё! Ещё!
- Нет, Ганс, давай чуть попозже, - Билл посмотрел на Летицию и улыбнулся, - Твоя сестра принесла еды на целую роту солдат. Давай поможем ей всё это приготовить!
Ганса не надо было просить дважды – он резво вскочил с кровати. Летиция, уже успевшая поставить корзину на стол, кинулась было поддержать брата – за последнюю неделю он так сильно сдал, что едва мог ходить без посторонней помощи. Но Билл успел аккуратно придержать её за руку.
- Не волнуйтесь за мальчика. Смотрите, - тихо прошептал он ей на ухо.
С Гансом и правда было всё отлично. Позабыв о болезни (дети имеют счастливый дар быстро забывать горести и несчастья), он словно жеребёнок скакал по комнатке, разбирая покупки из корзины.
- Как ты себя чувствуешь, Ганс?
- Ой, спасибо, дядя Билл, хорошо! Есть только хочется так, что ужас просто! Летиция, Билл меня вылечил! Он мне сказал называть его по имени! Билл – настоящий колдун, представляешь, Лети?! Только это секрет, никому нельзя говорить!
- Вот именно, - с притворной суровостью пробурчала Летиция (хотя в этот самый момент она изо всех сил пыталась не заплакать от радости), - Секрет. А ты горланишь почём зря. Сейчас придёт Юрге - угольщик, так что помалкивай. А ты, - с той же напускной суровостью обратилась она к Биллу, - садись пока вон там за занавеской – ни к чему, чтобы тебя лишние глаза здесь видали.
- Вы абсолютно правы, - Билл слегка поклонился ей, но в его глазах играли весёлые огоньки, - Видишь, Ганс, всегда надо слушать старшую сестру – она у тебя плохого не посоветует.
Спровадив Юрге, Летиция затопила печь и засуетилась вокруг кухонного стола. К её удивлению, Билл вызвался помочь. Для Летиции это было в диковинку – кухни всегда были безраздельным владением женщин. Но англичанин, не слушая её возражений [И это на моей собственной кухне!], принялся ловко разделывать мясо и нарезать овощи. А когда Летиция взялась готовить колбасную похлёбку [Пальчики оближешь! Рецепт дала одна знакомая кухарка родом из Тюрингии], колдун выудил из кармана маленький кисет и всыпал в котелок щепотку какого-то порошка. На все протесты Летиции он заявил, что эту приправу он лично покупал в Вест-Индии, и что получится просто объедение.
Была ли в этом заслуга таинственной приправы, или всех волнений, пережитых сегодня, или просто того, что она с братом уже не ела нормально много дней подряд – но Летиция уплетала похлёбку так, что за ушами трещало. А потом была зажаренная в кляре рыба! И овощное рагу! Ломти свежего мягкого хлеба с маслом и гречишным мёдом! Летиция и Ганс пили тёмное густое пиво, от которого становилось легко в голове, но потом сразу хотелось спать. Билл тянул красное вино, то и дело подливая себе в бокал из бутылки. Пир удался на славу! Летиция сидела на табурете, привалившись спиной к краю стола, счастливая и немного пьяная. Она не помнила, чтобы ей было так хорошо с того самого времени, когда мама и папа ещё были живы. Панцирь, который она строила вокруг себя все эти годы, начал разрушаться, и сквозь трещины медленно, несмело появились на белый свет сокровенные цветы её сердца…

- И даже не думай возражать, Летиция! – всегда такой спокойный и уравновешенный Билл сейчас разошёлся не на шутку. Он стал называть её на «ты» лишь после церемонной просьбы, заданной в самых изысканных выражениях, в ответ на которую Летиция просто пожала плечами и буркнула: «Да ради бога!» Тонкостям политеса её никогда не обучали, - В конце концов, послушай меня, как врача! Я вылечил твоего брата, но не сделал его бессмертным. Ещё год в этой затхлой сырой духоте – и болезнь может вернуться!
Летиция сердито насупилась – но крыть здесь действительно было нечем. Здоровье брата прежде всего.
- Хорошо, можешь его забирать. Но я буду навещать его! Каждый вечер!
- Помилуй, Летиция! Ты что, хочешь сказать, что остаёшься в этой каморке?
- Эй, полегче! Это мой дом! И я снимаю его за свои кровные!
- Да, конечно… прости, мне не следовало так говорить. Но послушай…
Сразу после ужина Билл приступил к серьёзному разговору. Он рассказал, что прибыл в Амстердам недавно, но собирается осесть в Нидерландах, и уже приобрёл небольшой двухэтажный домик в приличном торговом квартале. На первом этаже будет аптека, на втором – жильё. А ещё он сообщил, что хочет сделать Ганса своим помощником и «вытащить его наконец из этого рассадника болезней». Летиция слегка ошалела от таких перспектив. Из грязи в князи… а почему бы и нет?! Что ждёт Ганса здесь? Нищета и ранняя смерть. А так, аптекарь… чистая, уважаемая профессия. Но тут врождённая рассудительность и осторожность взяли верх, Летиция нахмурилась и забарабанила пальцами по столу, что было для неё признаком крайнего раздражения.
- Так, колдун, выкладывай всё начистоту! Ты моего брата спас, и я тебе по гроб жизни за это благодарна, - она хлопнула раскрытой ладонью по столешнице, подчёркивая свои слова, - А теперь ты мне расскажешь, зачем ты это сделал, и что ты собираешься делать с ним дальше! Только не надо побасенок, что спас мальца лишь от доброты душевной – люди каждый день от чахотки мрут. Почему Ганса выбрал?
Билл опустил взгляд – но тут же вновь посмотрел Летиции прямо в глаза, спокойно и твёрдо.
- Да, я не буду тебе лгать. Ты уже знаешь, я волшебник. Я вылечил твоего брата колдовством, обычный лекарь, даже самый искусный, здесь уже не помог бы. Да, в этом городе люди каждый день умирают от болезней – и я не могу помочь всем. Я выбрал твоего брата. Я нашёл его. Я искал, искал именно его.
- Что… что ты хочешь с ним сделать?!
- Я хочу научить его.
- Своему… своим штучкам? Но почему? Почему именно его?
- Да, я буду учить его магии. Но я не дам ему силы – они и так у него уже есть. Твой брат – колдун, Летиция.
- Не верю! Что за глупости! Ганс… да он и понятия ни о чём таком не имеет!
- Вот именно, Летиция. Он ни о чём не знает. В этом-то вся и опасность. Понимаешь, магия – это искусство. Ему необходимо учиться. Но у некоторых людей есть… есть особые способности. Вы называете их колдунами и ведьмами. Иногда они сами не осознают этого. Но это внутри. Оно медленно растёт, ждёт, прорывается наружу, к свету… в детстве чаще всего этого почти не заметно, но когда мальчик начинает становиться мужчиной, а девочка – женщиной, это… иногда это как взрыв, Летиция. Вот почему, нужно чтобы кто-то был рядом. Кто-то знающий. Особенно в нынешние… злые времена. Ты ведь знаешь, Летиция, они сжигают и детей.
- Да, - Летиция прикрыла лицо рукой. Она помнила. Помнила то, о чём так хотела забыть. Давно… мама и папа ещё были живы, а Ганс - совсем крохотуля… на городской площади… «очищение огнём»… девочка, маленькая, лет десять, не больше… господи, как она кричала… Летиция ещё долго вскакивала потом среди ночи, задыхаясь от невыразимых кошмаров, - Да. Они сжигают и детей.
- Ганс ещё дремлет. Но он уже на самом пороге. В нём есть зёрнышко, из которого может вырасти прекрасное дерево! Если его никто не срубит… Его способности не проявлялись из-за слабости, вызванной болезнью и недоеданием. Может оно и к лучшему. Сейчас слишком опасно. Тот, кто не знает о своём даре, не может его контролировать – обречён. Одна неосторожность – чашка, повисшая в воздухе, вместо того чтоб разбиться… затянувшаяся прямо на глазах рана… вспыхнувший от одного пожелания тепла камин – и в консисторию понесутся доносы от «добропорядочных обывателей». Кроме того, он сам может не выдержать тех изменений, которые с ним будут происходить. Он может решить, что сходит с ума, и натворить глупостей. А может… может действительно сойти с ума.
- Какой страшный дар, - прошептала Летиция, - Больше похож на проклятье. А ты не можешь его от этого избавить?
- Нет, Летиция, - Билл покачал головой и слегка улыбнулся, - Я хоть и маг – но всё же человек. А этот дар ему дала Природа. Она выбрала его. Чтобы овладеть любым искусством, нужно пролить пот, слёзы, иногда кровь. К тому же… рассуди: вот я спас Ганса. Быть может и он, когда вырастет и научится, спасёт чью-то жизнь? Сделает этот мир чуть-чуть лучше? Но за всё нужно платить, Летиция. За всё.
- А как… как ты его нашёл? Как узнал? Говорят, у колдунов и ведьм есть на теле специальные метки…
- Глупости, - Билл небрежно взмахнул рукой, - Предрассудки! Обыкновенно, дети с магическими способностями рождаются в семьях колдунов и ведьм. Да, Летиция, нас много. Не так много, как хотелось бы, особенно в последнее время, к сожалению. Но мы есть. Нас тысячи и тысячи. По всему миру. Когда-то мы жили открыто, ничего не боясь. Нас могли любить или ненавидеть – но мы вольно ходили среди маглов (так мы зовём обычных людей, Летиция, по крайней мере те из нас, кто живёт в Европе) и не скрывали своих способностей. Теперь мы вынуждены либо убегать в глушь – либо таиться, притворятся обычными. Маг или колдунья могут справиться с маглом. Даже с несколькими. Сильнейшие из нас – с целыми армиями. Но людей слишком много – а нас слишком мало. Поэтому, когда начались гонения, мы ушли в тень. Магические таланты передаются кровью, из поколения в поколение. Они усиливаются, когда скрещиваются различные ветви нашего волшебного древа. Некоторые из нас могут проследить свой род на столетия назад. Некоторые – даже на тысячелетия… по сравнению с ними, магловское дворянство – прах. Но иногда… иногда Природа наделяет Даром ребёнка родившегося в обычной семье. Никто не знает, почему. Это происходит – и всё. Раньше, родители вели маленькую ведьму или юного волшебника, когда у них проявлялись способности, к деревенскому колдуну или городскому жрецу. По нынешним временам, у одарённого ребёнка больше шансов попасть на костёр. Или в монастырь, где из него будут «изгонять сатану», пока не искалечат, умственно или телесно. Некоторые из волшебных семей ищут таких детей и дают им приют, обучают их, вводят в наш круг. Некоторые – отворачиваются в сторону. А некоторые даже думают, что, жертвуя маглорождёнными, магическое сообщество отвлекает убийц в рясах от кровных магов, откупается, что ли… Мерзавцы – вот и всё, что я могу про таких сказать. В мире существует несколько особых мест… магических школ. Там наши дети постигают мудрость Ремесла. Домашнее воспитание не может дать всего, да и дети – это всегда дети. Им нужно общество сверстников, таких же, как они – с кем можно играть, не опасаясь ежеминутно выдать свои способности, ведь малышам бывает так трудно хранить секреты… На моей Родине тоже есть такая школа. Но я… я был вынужден бежать оттуда. Я поссорился со многими могущественными магами, нажил себе страшных врагов. Сейчас там взяла верх партия «чистоты крови». Они презирают маглорождённых, считают их низшими существами, не допускают с ними никаких связей. Они бояться испортить свою драгоценную «голубую» кровь. Глупцы. Это путь к вырождению, путь в никуда. Во время моих путешествий я был на острове, затерянном в Океане. Я видел племя, которое невесть как туда попало в незапамятные времена – и жило там веками, без каких-либо контактов с окружающим миром. Это жалкое зрелище, поверь мне. Я думаю, Природа мудра. Она ничего не делает просто так. Она рассыпает зёрна волшебства среди маглов, чтобы поднялись новые всходы, чтобы магический мир обновлялся и шёл вперёд… Плохо только, что пока это понимают слишком немногие. Я перебрался на Континент. Я искал здесь. Я спасал детей, переправлял их к надёжным магам. Потом я понял, что это всё равно, что пытаться вычерпать море кружкой. Хотя я и сотворил специальные чары Поиска – слишком многие маленькие волшебники и ведьмы были потеряны навсегда. С несколькими единомышленниками я создал тайное общество, которое помогало спастись из рук церкви магам и тем маглам, которые искали нового знания и навлекли на себя гнев попов. Нам очень многое удалось, мы хотели сделать ещё больше – но были раскрыты из-за предательства. Очень многие погибли… Очень многие хорошие люди, и маглы, и волшебники… И я уже хотел покинуть Европу – мне было слишком горько оставаться здесь. Я хотел вернуться в те далёкие страны, где побывал в молодости. И вот я прибыл в Амстердам, чтобы найти подходящий корабль. А нашёл драгоценность, лежащую в грязи. Я почувствовал Ганса. Я видел его, словно маленький огонёк посреди безбрежной Тьмы. Этот огонёк почти погас, болезнь терзала его, я едва сумел его обнаружить самыми сильными заклинаниями. Откровенно говоря, я не ожидал такого в Голландии. Сначала католики, потом протестанты – и те, и другие одинаково фанатичны. Слишком частым гребнем прочесали эту несчастную страну. Гражданская война, восстания, резня… Магические семьи покинули этот край, отправились на поиски более гостеприимного пристанища. Многие подались за Океан. Они думают, что смогут найти там покой, - Билл грустно улыбнулся, - Боюсь, они ошибаются. Ведь туда же потянулись и самые яростные сектанты, которых отвергли даже пуритане Европы. В Новом Свете тоже запылают костры… Здесь остались несколько старых ведьм и колдунов, которые не захотели покидать родных очагов, их уже не страшит пламя аутодафе(1). Они живут в основном по маленьким сёлам, стараясь особо не привлекать к себе внимания, потихоньку лечат знахарством соседей – или помаленьку пакостят, это уж в зависимости от личных наклонностей. Маглорождённых детей с ярко выраженными способностями в этих краях я тоже раньше не видел. И вдруг – такая Сила. Ещё спящая… Заключённая в хрупком теле больного ребёнка. Летиция, твой брат может стать великим колдуном, такие рождаются раз в столетие! Из-за происхождения ему закрыт путь в школы волшебства, но я буду его учить! Я научу его всему, что знаю сам. Я прошу лишь одно – помоги мне. Оставайся с Гансом, ты нужна ему, ты для него всё – вся семья, самый родной в мире человек.
Наступила тишина. Ребёнок крепко спал, свернувшись калачиком на кровати. Девушка и мужчина сидели у стола. Пламя свечи отбрасывало на их лица причудливые тени. Наконец, Летиция смогла немного утрясти обрушившийся на неё ворох новых знаний. Великий колдун… это её-то Ганс, её маленький брат… она думала, что наилучшее возможное будущее для него – вечный подмастерье в каком-нибудь захудалом цеху. Такого же она не могла себе и вообразить. Ганс – великий колдун. Летиция почувствовала, что на её губах играет озорная улыбка – эта улыбка слишком долго не появлялась на её лице, с самого детства…
- Ну, Билл, ну ты и мастак на разговоры! Уболтал-таки, чертяка!

* * *

1. «Акт веры» - публичное сожжение колдунов и еретиков в средневековой Европе.

Глава 34

- Я сказала: я заберу свои деньги! – Летиция произнесла эти слова с таким жаром, что Биллу оставалось только развести руками.

- Хорошо, я просто хотел объяснить, что теперь вы не будете нуждаться…

- Это мои деньги! – Летиция упрямо выпятила подбородок, - Я заработала каждый грошик! Они мне должны за неделю. И если я уволюсь – то лишь после того, как получу своё сполна!

Они уже перенесли нехитрый скарб Летиции и Ганса из подвальной коморки в дом Билла. Летиция рассчиталась с домовладельцем – и было бы ложью сказать, что она покидала эту трущобу, в которой они прожили многие годы, с каким-либо сожалением в душе. По сравнению с их комнатушкой небольшой особняк Билла выглядел дворцом. Брат и сестра получили по комнате на втором этаже. Целая огромная светлая комната в твоём полном распоряжении! Мягкая кровать, стол, шкафы для одежды… А ещё на втором этаже над аптекой кроме трёх спален была гостиная – с камином, удобными креслами. И целой уймой книг. Все стены были заставлены книжными полками, от пола до потолка. Пламя очага отражалось в золотом тиснении кожаных переплётов, играло отблесками на медных пряжках старинных фолиантов. Возле окна красовалась стойка с целой коллекцией курительных трубок. На первом этаже, сразу за лавкой фармацевта, притаилась кухня, небольшая, но с добротной печью, выложенной цветными изразцами, и со всем тем, что может пригодиться рачительной хозяйке – Летиция тщательно осмотрела всю утварь – и не нашла к чему придраться – обставляя дом, Билл позаботился обо всём. Была даже отдельная комнатка с огромной дубовой бадьёй – наполняй горячей водой и плескайся в своё удовольствие! Такого не встретишь и во многих господских домах, Летиция знала точно…
Но вот все хлопоты с переездом на новое место закончены… Ганс долго скакал от восторга по всему дому, залазил во все углы, разглядывал пробирки и реторты в аптечной лаборатории и приставал к Биллу с вопросами – но в конце концов усталость взяла своё, и мальчика уложили спать в его новой спальне. Летиция и Билл спустились на первый этаж. Это был долгий день, и девушке даже не верилось, что только сегодня утром она протирала серебряные сервизы в итальянской хоромине – наедине со своим горем, без надежды, без малейшего лучика света в страшной чёрной пустоте… теперь всё изменилось. Изменилось навсегда.

Подумав об особняке венецианцев, Летиция вспомнила и ещё кое-что… Она не собиралась там больше работать. Но ей задолжали деньги. А если Летиции Ван Везле были должны деньги – она этого так просто никогда не оставит. Это могли сказать вам все её предыдущие наниматели.

- Летиция, ты уверена, что хочешь туда вернуться? – Билл был немного растерян, - Я не хочу тебя обижать, но ведь это совсем небольшая сумма…

- Мне плевать! Это мои деньги, и я иду за ними!

- Прямо сейчас? Уже довольно поздно…

- Ничего. Итальянцы всегда засиживаются за полночь, можешь мне поверить. Синьор Витторио Тоцци – мажордом сейчас наверняка проверяет счета в своём кабинете, он всегда так делает вечером, когда отпускает приходящую прислугу. Очень кстати. Я потребую у него расчёта!

- Я пойду с тобой.

- Что? Ты думаешь, я сама не справлюсь?! – Летиция воинственно выпятила подбородок.

- Нет-нет, что ты… просто уже ночь… девушке не следует бродить по улице одной…

- Ха, - Летиция презрительно усмехнулась, - Я с детства хожу по этим улицам по ночам. Сама. Некому меня было сопровождать, знаешь ли. Я могу о себе позаботиться!

- Конечно, Летиция, не волнуйся… но сейчас с тобой пойду я, - голос англичанина был очень тихим, но твёрдым, как железо. Летиция посмотрела в его глаза – и пожала плечами.

- Что ж… валяй.

Они вышли в прохладный мрак улицы, скудно разбавленный светом редких масляных фонарей. Прохожих почти не было, благочестивые протестанты рано ложились спать, не переводя зря свечей, и вставали с первыми петухами, принимаясь за работу. Днём город ремесленников и торговцев гудел как улей – но по ночам здесь было тихо, как в могиле, и только ночная стража шаркала по булыжной мостовой, совершая дежурный обход.

- А как ты попал сегодня к итальянцам? – они молча шли рядом какое-то время, и любопытство Летиции в конце концов вынудило её начать разговор первой, - Они довольно подозрительны к чужакам… хотя и стараются этого не показывать.

- Меня пригласил на завтрак мой друг, Сильвио Антониони. Он врач. Знает, что мы с ним коллеги. Мы проводили вместе несколько… операций. Естественно, про то, что я в придачу колдун, - губы Билла тронула лёгкая усмешка, - Мэтру Антониони догадываться не обязательно. Я вытащил его из одной довольно неприятно переделки у него на Родине, в Италии. Можно сказать, он мне обязан. Сильвио занимался исследованиями человеческого тела. Анатомическими опытами. Расчленял трупы, проще говоря. А Церковь очень неодобрительно к этому относится. Он старался действовать тихо, но… им заинтересовалось Общество Иисуса Сладчайшего. А это совсем не те ребята, с которыми ты захочешь выпить чашечку чаю за дружеской беседой, можешь мне поверить, Летиция.

- Какое общество? – девушка нахмурила лоб, - Ну и чуднóе название…

- О да, - голос волшебника вновь стал тихим. И печальным, - Милое название, правда. Но их больше знают под другим именем. Иезуиты.

Летиция поёжилась и сильнее закуталась в плащ. Да уж… иезуиты… «худшие из папистов». В Голландии их именем пугали детей. Теперь их боялись больше, чем доминиканцев, больше чем Инквизицию… шпионы, убийцы, безжалостные слуги Ватикана, самые ярые и фанатичные преследователи всех еретиков и вольнодумцев. Естественно, в протестантской стране их не жаловали. Поговаривали, что у них повсюду есть свои люди…

- И ты… ты его спас?

- Да, - просто ответил Билл, - И он этого не забыл.

Они подошли к венецианскому особняку. Озарённый светом остров в море темноты. За высокими витражами горели свечи, были слышны голоса, негромкий смех… Кто-то играл на клавесине.
- Нам сюда, - Летиция потащила Билла к чёрному входу, - Чёрт! – в сердцах выругалась она, - Уже заперто! Я не знаю, пропустит ли меня охрана в парадном…

- Одну минуточку, - Билл осторожно оттеснил её от двери и склонился над замком. Что-то негромко щёлкнуло, - Вот и всё. Пошли. Уже не жалеешь, что я увязался с тобой? – Билл лукаво улыбался, а Летиция только вздёрнула нос и фыркнула.

- Конечно… с колдовскими штучками любой дурак сможет!

Билл, смеясь, покачал головой. Они вошли внутрь, заперев за собой дверь, и поднялись по узкой лестнице на второй этаж.

- Вот его кабинет, - Летиция показала на массивную дверь, отделанную морёным дубом, - Я поговорю с ним, а потом…

- Я с тобой, - Билл был вежлив, но непреклонен. Англичанин деликатно взял её под руку, и они вошли в кабинет управляющего.

За секретером сидел тучный краснолицый человек, лет шестидесяти. Он с головой ушёл в своё увлекательное занятие – пересчитывание денег. Перед ним лежали долговые расписки, счета, списки покупок, высились столбики золотых и серебряных монет. Управляющий клацал счётами и быстро писал что-то в толстом гроссбухе, бормоча себе под нос. Он снял с головы пышный парик и теперь поминутно вытирал платком потную лысину, едва прикрытую редкими седыми волосами. Синьор Тоцци не сразу заметил вошедших. Тогда Билл нарочито громко откашлялся. Мажордом подскочил на стуле, словно его огрели кнутом.

- Что? Кто? Кто вы такие? – его маленькие глазки угрожающе сузились, похоже, он узнал Летицию, - Ага! Явилась, мерзавка! Можешь меня не умолять! Ты уволена! Исчезла утром, никому не сказав ни слова. Мне пришлось срочно искать тебе замену, дрянная девчонка! И если ты думаешь, что после такого я собираюсь тебе заплатить…

- Именно так мы и думаем, синьор Тоцци, - невозмутимо сказал Билл, прервав гневную тираду мажордома.

Теперь глаза управляющего пытались прожечь дыру в чародее.

- Так… ясненько… Заступничка привела. Я тебя знаю, хлыщ. Видел тебя сегодня. Ты англичанин, которого притащил этот полоумный лекарь. Такой же безбожник, как эта голландская девка! Все вы такие! Если ты думаешь, что из-за тебя я заплачу этой шлю…
Синьор Тоцци не договорил. Ему не дали. Летиция изумлённо ахнула – только что Билл стоял рядом с ней – а вот он уже склонился над мажордомом, указательный и большой пальцы левой руки англичанина крепко сжимают кадык на жирной шее управляющего. Тоцци хрипел, вращал глазами и пытался освободиться – но всё тщетно. Его горло зажало, как стальными клещами.

- Не надо так говорить, Витторио, - едва слышно проговорил Билл в самое ухо мажордома, - Это невежливо. Сейчас я расскажу тебе один маленький секрет. Тебе будет интересно, я тебя уверяю, - и он прошептал на ухо толстяку ещё что-то, перейдя на итальянский.

Летиция стояла, наблюдая за метаморфозами, которые претерпевало лицо синьора Тоцци. Это было поучительно. Цветовая гамма изменилась от пурпурно-фиолетового до молочно белого с оттенком нездоровой желтизны буквально за пару минут. Билл выпрямился, отпустил шею мажордома и вытер пальцы об его кружевное жабо.

- Мы поняли друг друга, Витторио?

- Да…

- Сейчас ты извинишься перед молодой госпожой и выплатишь ей все деньги, которые ей причитаются. До последнего фартинга. Ты же не хочешь, что бы я вернулся?

- Нет… нет, я прошу прощения… прошу…

Когда, минутой спустя, Летиция и Билл покидали комнату, в руке девушки была приятная тяжесть мешочка с деньгами.

- Что ты ему сказал?

- А, пустяки, - Билл беззаботно махнул рукой, - Этот безмозглый боров обворовывает своих хозяев. Я прочитал это в его мыслях сразу же, как только переступил порог. Вор и трус. Ведёт двойную бухгалтерию. Обсчитывает слуг и поставщиков провизии, лебезит перед господами. Неприятный субъект. Надеюсь, скоро его раскроют, и он получит по заслугам. Отчего-то есть у меня такое предчувствие… пойдём, Летиция. Ты здесь больше не служанка, мы покинем это гостеприимное здание через парадный вход, - Билл отвесил ей шутливый поклон и взял девушку под руку.

Они вышли из служебных помещений на «господскую половину». Здесь было светло, в серебряных канделябрах горели дорогие свечи с розовым маслом, отбрасывая блики на паркет, статуи и рыцарские доспехи, стоявшие в нишах. Вновь стал слышен клавесин, кто-то наигрывал мелодичную пьесу, несколько мужских голосов пели. Смех, разговоры, звон хрустальных бокалов… они вышли на маленький балкон, с которого открывался превосходный вид на Большую Залу, в которой сейчас собрались обитатели «итальянской хоромины» и их гости.

- Думаю, Летиция, мы больше их не увидим. Нам лучше не появляться здесь лишний раз. Единственное, о чём я жалею – не успел хорошенько рассмотреть картины. У них здесь превосходная коллекция…

- Да, мне тоже очень нравится! – Летиция весело улыбнулась. Обретённая свобода грела ей душу. Мешочек с деньгами тоже вносил свою лепту в хорошее настроение, - Особенно та картина, где мама держит ребёнка, ты её видел, Билл? Эй, Билл? Что с тобой?

Девушка с беспокойством смотрела на своего компаньона. Такой радостный всего минуту назад, Билл внезапно переменился. Он стиснул руками перильца из полированного красного дерева, уставившись в одну точку. Его лицо… оно стало другим. Его черты исказила ненависть. Настоящая ненависть. Летиция испугалась. Она ещё не видела англичанина таким… Девушка проследила его взгляд, и обнаружила, что Билл, не отрываясь, смотрит на какого-то старика. Богатый и важный, судя по его роскошной одежде и толстой золотой цепи, спадающей на грудь камзола, престарелый дворянин сидел в кресле в углу зала. Его веки были прикрыты, но Летиция заметила, как сверкают чёрные глаза, исподтишка изучающие веселящееся собрание. Вот дрогнула морщинистая рука, унизанная тяжёлыми перстнями – и к старику склонилась неприметная фигура в сутане, стоявшая позади кресла. Седой вельможа что-то сказал – и молодой священник почтительно кивнул головой и поспешил удалиться, выполняя поручение. Старик брюзгливо поджал губы, сложил руки на животе – и продолжил своё незаметное наблюдение за венецианцами и гостями. Вся его фигура производила впечатление привычки к богатству и власти…

- Билл… Билл, не пугай меня, - лихорадочно прошептала ему Летиция, - Отпусти перила, ты их сломаешь! Пойдём отсюда!

Маг словно находился в какой-то прострации. Он, не промолвив и слова, позволил девушке увести себя из итальянского особняка. Шёл, едва переставляя ноги, невидяще глядя куда-то вдаль. Летиция с испугом посматривала на него всю дорогу, но не решалась расспрашивать на улице. Наконец, они добрались до дома. Летиция усадила Билла на кухне и захлопотала вокруг плиты.

- Грог, горячий грог – вот что тебе нужно, - она оглядывалась на хранящего молчание англичанина, - Вот, выпей немедленно.

Билл послушно принял чашу с дымящимся напитком и проглотил его одним духом. Страшное выражение потихоньку оставляло его лицо, уступая место некой странной опустошённости. И усталости.

- Спасибо. Спасибо тебе. Летиция. Я… мог натворить глупостей. Спасибо, что ты меня увела. Я не ждал увидеть там… сколько лет, а эта мразь всё ещё жива…

- Билл, расскажи мне, кто это? Ты словно увидел призрака. Расскажи мне, Билл, тебе станет легче, вот увидишь!

Маг закрыл лицо ладонями, его голос звучал, словно из-под земли.

- Хорошо, Летиция. Я расскажу тебе. Столько лет… я никому не рассказывал, мне просто не было, кому рассказать. Я только что увидел человека, который убил моего самого близкого друга. Я видел подлого предателя, на чьей совести сотни человеческих жизней. Сегодня я снова увидел Джованни Мочениго(1).

* * *

1 - Реальное историческое лицо. Джованни Мочениго, венецианский патриций. Тайный агент-провокатор католической церкви. «Прославился» тем, что заманил в ловушку и отдал в руки инквизиции Джордано Бруно.

Глава 35

ІНКВІЗИТОР:
«Не для суперечки
І не для диспуту спустився я сюди.
Учора гордо мовив ти, що ми
Із страхом більшим вирок прочитали,
Ніж ти його прослухав…»

ДЖОРДАНО:
«Так і є!
Бо знаєш ти, що істина – за мною!»

Олесь Бердник «Остання ніч»

~~~~~~

Город поглотила тьма. В ней растворились дома и деревья, улицы и каналы, площади и соборы… Всё заснуло. Ни звука, ни огонька. В безграничном чёрном океане светилось одинокое окно. Там, на кухне маленького особняка в квартале аптекарей, в этот поздний час сидели двое. Мужчина и девушка. Чародей и магла. И, казалось, сама Ночь, окутав мир своими крыльями, с интересом вслушивается в разговор необычной пары.

- Как ты думаешь, сколько мне лет? – неожиданный вопрос Билла заставил Летицию удивлённо распахнуть глаза. О таком обычно спрашивали женщины… или расфранчённые молодящиеся щёголи. А было совсем непохоже, что англичанин беспокоится о своей внешности.

- Не знаю… тридцать? Тридцать три?

- Да, - кивнул волшебник, - На столько я выгляжу. Черты моего лица остаются неизменными уже очень долго. На самом же деле, я гораздо старше, Летиция. Во много раз. Иногда мне становится страшно, когда я оглядываюсь назад и понимаю, как далеко заплыл в бесконечном потоке Времени… магия помогает нам в этом, колдуны и ведьмы старятся медленнее обычных людей, сохраняя телесную красоту и здоровье. И чем могущественнее маг – тем дольше он живёт. Понимаешь, Летиция, магия – это, если отбросить всё лишнее, взаимодействие с Природой. Чтобы совершить какое-либо деяние, мы соприкасаемся с Силами… их ещё называют Стихиями. Если всё происходит правильно – колдовство совершается – и всё существо мага резонирует в этот миг в унисон с великой музыкой Космоса, как называли его древние греки, то есть, всего Мира. Но не буду лгать – одно лишь занятие волшебством не сохранило бы мою плоть так надолго. Существуют специальные средства, которые помогают телу угнаться за вечно молодым духом. У нас, в Европе, многие чародеи веками пытаются создать «эликсир жизни» - или философский камень, как его ещё называют. Пока это удалось лишь одному прославленному французскому алхимику. Но есть и другие способы… в своих путешествиях я посетил немало дивных стран. Среди них было и Срединное Государство – Царство Хань – или Китай, как пишут на европейских картах. Там живут мудрецы, называющие своё учение очень просто – Путь(1). За этой кажущейся простотой скрывается великое знание. У них я научился многому. Я не выплавил «пилюлю бессмертия», но овладел иными способами поддержания телесной оболочки в нужной мне форме. Но не буду забегать вперёд, а расскажу всё по порядку…

- Я родился в маленькой деревушке на морском побережье Англии более трёхсот лет тому назад [Летиция недоверчиво ахнула] Да, триста лет, даже самому не верится… моя мать была ведьмой. Чистокровной колдуньей из старинной, но небогатой магической фамилии. У её семьи не было денег, чтобы послать девочку в Хогвартс (так называется британская школа волшебства, Летиция, одно из тех мест, о которых я тебе говорил, где обучаются отпрыски магических кланов. По крайней мере, те из них, у кого есть золото либо богатые покровители). Поэтому Аннабель, моя мама, училась всему дома, у своей матери. В их семье дар волшебства передавался, в основном, по женской линии. Когда она выросла, то вышла замуж за магла… то есть, за обычного человека. Впрочем, в данном случае, не совсем обычного – мой отец, Джозеф, был кузнецом, а кузнецы с давних пор считаются простым людом кудесниками, связанными с духом Огня и эльфами. Не знаю, водил ли мой отец дружбу с «народом из холмов»(2), но мастером он был непревзойдённым, что давало его завистникам лишний повод посудачить, о том, как «кузнец Джо связался с нечистой силой». Брак с моей мамой добавил пищи для разговоров этим досужим сплетникам. Аннабель была превосходной знахаркой и повитухой – знания о женском здоровье собирались по крупицам многими поколениями её рода. Крестьяне с радостью принимали её помощь, но, как это вообще свойственно людям, недолго помнили добро, при первой возможности обвиняя мать в порче их скота и посевов… к этому же их всячески подстрекал местный священник. В конечном итоге, наша семья отдалилась от жителей деревеньки. Мы жили на отшибе, можно сказать, отдельным хутором. Аннабель родила трёх дочерей, но ни одна из девочек не унаследовала её дара. К тому времени, когда на свет появился её последний ребёнок – сын, которого так хотел Джозеф (и это был, разумеется, я) – мама смирилась с тем, что муж – магл закрыл её детям путь волшебства. Но она любила отца, обожала трёх своих дочурок и, можешь себе представить, какой любовью и заботой она окружила своего младшенького, своего единственного сына. Мой отец радовался наследнику и с малых лет учил меня тайнам кузнечного ремесла, а мои сёстры… Люси, Кэт и Эллис – самые светлые воспоминания моего детства. Деревенские дети не хотели с нами водиться, дразнили нас и швырялись камнями… но они и не были нам нужны. Нам никто не был нужен. Вчетвером мы убегали на морской берег и играли там среди шума волн и крика чаек. Меловые утёсы, давшие имя нашему острову(3), представлялись нам сказочными замками, девочки, конечно же, были принцессами, а я… я был их маленьким рыцарем, королём Артуром, который убивал чудовищ и злых волшебников и вызволял прекрасных дам из заточения… только сейчас, думая о тех временах, я понимаю, насколько я был счастлив… ну а дети… дети не задумываются о счастье. Они им живут.

Когда мне было примерно столько же лет, сколько Гансу сейчас, моя жизнь круто изменилась. Во мне проснулся дар магии. Мама сразу же это поняла. Она очень удивилась – и ещё больше обрадовалась. Не знаю, быть может, она и жалела, что её талант унаследовал я, а не девочки – но никогда этого не показывала. Аннабель старалась научить меня всему, что знала сама. Целительство, травы, зелья, заговоры – она была моей первой наставницей на пути колдовства. Как я уже говорил, мама была опытной повитухой… в те времена, да и сейчас тоже, в деревне едва ли кто-нибудь позволил бы мужчине принимать роды… но Аннабель учила меня и этому. Она не хотела, чтобы знания и опыт её семьи пропали впустую. Так прошёл ещё год… я учился, открывал в себе всё новые силы и умения. Строил планы… мама собиралась послать меня в Йорк в помощники к знакомому колдуну, который держал там мастерскую магических артефактов… но всё изменила засуха…

Билл на мгновение умолк, устало смежив веки. В этот момент его лицо было похоже на скорбную гипсовую маску. Летиция затаила дыхание, боясь отвлечь волшебника неосторожным словом. Но вот англичанин глубоко вздохнул и продолжил свой рассказ, не открывая глаз, погружаясь внутренним взором в своё далёкое прошлое.

- Да, засуха… погибли почти все посевы. Начался голод. Народ роптал, а правители думали только о своей шкуре. Им было нужно найти виноватых, выплеснуть на кого-то гнев голодных отчаявшихся людей. И тут на помощь пришла Церковь. Молебны о даровании дождя, которые справлялись в епархиях по всех стране, не принесли результатов, вера пошатнулась… и архиепископ Кентерберийский придумал «замечательное» решение проблемы. Ведьмы и колдуны. Злобные порождения дьявола. Конечно же, это они во всём виноваты! Это они наслали на страну бедствие! Народ погряз в грехе, несмотря на папские буллы, люди отмечают Бельтайн и Хэллоуин(4), выставляют угощение эльфам и обращаются за помощью к знахарям и повитухам, которые чтят Старый Порядок! Поэтому молебны остались неуслышанными – бог отказывается помогать язычникам и карает неверных! Так было провозглашено с главной церковной кафедры Британии… и по всей стране запылали костры. В нашей глуши мы не знали всего этого. Деревня жила в основном рыбным промыслом, а у отца всегда было много заказов – так что мы не голодали. Всё было мирно. Пока в селение не приехал коронный судья. Потом я выяснил, что донос написал всё тот же приходской священник. Вначале он пытался поднять против нас местных, но, как я уже говорил, в рыбацком посёлке голода не было… нас недолюбливали, но женщины по-прежнему приходили к маме за лекарствами, а мужчины к отцу – подковать лошадей. Так что сперва затея попа пошла прахом. И тогда он обратился прямиком к епископу, утверждая, что семья колдунов сатанинскими чарами обольстила всю округу, отвратив людей от света «истинной веры».

Епископа не пришлось долго уговаривать. Он поручил дело инквизиторам, а те обратились за содействием к светской власти. Судья, двое монахов-доминиканцев, пристав и десяток стражников прибыли в деревню ночью, как воры. Как убийцы. Священник показал им наш хутор. Всё было решено заранее. Сжечь «дьявольское гнездо» дотла. Преподнести «строптивой деревенщине» урок. Показать, что бывает с теми, кто непокорен Церкви, а значит – и Королю.

Лицо Билла покрылось бисеринками пота. На лбу пульсировала голубая жилка, но голос был размеренным и спокойным.

- Они окружили наш дом, обложили его вязанками хвороста и подожгли со всех сторон. Двери подпёрли брёвнами. До сих пор помню это, как детский кошмар: треск пламени, едкий дым. Испуганный плач сестёр. Мама пытается их успокоить. Мне так страшно, что я даже не могу кричать. А вокруг – Они. Тёмные тени без лиц за стеной огня. И два жутких голоса, читающих экзорцизм на латыни. Отцу удаётся вышибить заднюю дверь, он выскакивает на крыльцо с топором в руках – но его встречают стрелами – и он падает. Весь первый этаж в огне, мы бежим вверх по лестнице, но там слишком узкие окна… нам не вылезти… мы в ловушке! Девочки плачут, кашляют от дыма, пытаются найти выход… и тут мама хватает меня за руки! На миг я вижу её лицо, её глаза, переполненные отчаянием и какой-то сумасшедшей надеждой. Борясь с рёвом огня, она кричит мне: «Прыгай, сынок! Прыгай! Прыгай в пустоту!» Я не понимаю, о чём она? Какая пустота? Мы ведь заперты! Неужели её рассудок помутился от горя? Но тут она хватает меня за плечи и словно вливает в меня что-то, не знаю, как выразиться яснее… и я вдруг чувствую эту пустоту… прямо перед собой… вокруг себя, хотя по- прежнему, перед глазами – языки огня. И я прыгаю в эту незримую пропасть, сильно оттолкнувшись обеими ногами! В ужасе зажмуриваюсь, ожидая удара о брёвна стены – но вместо этого меня затягивает некий бешеный вихрь, моё тело бросает, как щепку в бурлящем водовороте, это длится одно биение сердца – и вместе с тем – целую вечность. И вдруг – всё! Вместо треска умирающего в огне дерева и слепящего света – тьма и тишина. И я падаю. И кричу в смертном страхе, не понимая, на каком я свете. И ударяюсь обо что-то твёрдое так, что моя левая нога с хрустом ломается, подобно тонкой ветви. Я вновь кричу, но уже от боли. И теряю сознание.

- Но как?! – не выдержала Летиция, - Как ты это сделал?

Билл смотрит на Летицию и, видя на лице девушки неподдельный страх и изумление, грустно улыбается уголками губ.

- О, дорогая Летиция… тогда это было загадкой для меня самого. Я был так напуган. Так одинок. Так мал в этом огромном мире. Прошло много лет, прежде чем я встретил своего Учителя, который объяснил мне, что случилось в ту страшную ночь. Постой, я покажу тебе!

Волшебник поднялся из-за стола и подошёл к окну. Девушка следила за ним во все глаза… Что, прямо сейчас, вот здесь, перед ней случится это таинственное колдовство?!

Между тем, англичанин не шептал заклинаний и не взмахивал своей волшебной палочкой. Он просто стоял, словно о чём-то задумавшись. Внезапно Билл крутанулся на месте, да так, что длинные полы его одежды взметнулись, как крылья чёрной птицы и… исчез! От неожиданности Летиция вскрикнула, прижав ладони к щекам. И тут же перепугалась ещё больше, когда маг появился из неоткуда, но уже возле самой двери, в противоположном углу комнаты. Если бы ей кто-то рассказал о подобном – она бы ни в жизнь не поверила!

Билл, как ни в чём не бывало, вернулся на своё место.

- Вот так. Мы называем это «дисаппарировать» - на латыни. А попросту – «разъявляться». Ты исчезаешь в одном месте – и в мановение ока возникаешь в другом. Без палочки и амулетов, без заклинаний и зелий. Своей волей. Чистая магия. Беда в том, Летиция, что это – волшебство высшего порядка. Не все ведьмы и чародеи способны дисаппарировать. Правда, с каждым годом нас, магов владеющих этим искусством, становится всё больше и больше. Я рассчитал, что, если так пойдёт и дальше, спустя несколько столетий перемещаться подобным образом смогут практически все колдуны, даже дети. Дети с волшебным даром, разумеется. Чем больше магов дисаппарирует в пространстве Земли – тем податливее становится это пространство… открыл же этот путь к мгновенным путешествиям на любые расстояния великий мудрец и чародей древности Аполлоний
Тианский(5). Это был необыкновенный человек… говорят, перед его рождением родителям Аполлония явился сам многоликий бог Протей. Он предрёк мальчику великое будущее. С детства Аполлоний начал постигать тайные науки. Юношей он провёл в пустыне пять лет, соблюдая обеты молчания и одиночества, открывая сердце всему миру… потом путешествовал, объездил полмира, припадая к источникам сокровенных знаний в Египте и Вавилоне, Персии и Индии. Но даже достигнув совершенства в мастерстве и прославившись на всю Ойкумену он не замкнулся в башне из слоновой кости, подобно многим нынешним «мудрецам», о нет… он странствовал по родной земле, ходил от одного селения к другому среди простых людей, чуждаясь дворцов земных владык. Он лечил больных и изгонял злых ламий(6), в одном городе он остановил эпидемию чумы, а в другом – вызвал дух Ахиллеса, чтобы тот поведал гражданам о событиях Троянской войны, ускользнувших от историков и аэдов(7). За всё это его любили простолюдины – и ненавидели вельможи. Правители боялись его власти, они опасались, что маг обратит свою силу против них. Они просто не могли понять, что Аполлонию не нужны их престолы и золото. В конце концов, жестокий тиран Домициан(8) приказал бросить его в тюрьму. Мудрец не пытался бежать, не оказал никакого сопротивления страже и призвал собравшийся народ о нём не тревожиться. К удивлению диктатора, когда Аполлония привели к нему в кандалах, тот выглядел беззаботно и весело. «Как же тебе удаётся брать верх над всеми этими призраками и демонами?» - ехидно спросил император у старца, наслаждаясь его беспомощностью (так, по крайней мере, думал Домициан и его придворные). «Так же, как я беру верх над вами, злодеями и супостатами» - невозмутимо ответствовал философ. И не успел тиран открыть рот, чтобы приказать преторианцам разрубить дерзкого на куски – как Аполлоний растворился в воздухе, и лишь тяжёлые кандалы звякнули о мрамор дворцового пола. Так маг впервые продемонстрировал изобретённое им искусство мгновенного перемещения, которое позднее назовут дисаппарированием. А жестокого императора вскоре убили собственные приближённые, как это ему и предсказывал великий волшебник…

Билл умолк, помрачнев лицом, лелея в сердце своём некую мрачную думу. Потом тихо повторил, словно напоминая себе о чём-то: «Так же, как я беру верх над вами, злодеями и супостатами». И продолжил свой рассказ.

- Я вижу руку Судьбы в том, что после моих долгих скитаний и бедствий Учителем для меня стал маг из числа учеников Великого Аполлония. Да, мой Наставник беседовал с самим Аполлонием! А это значит, что до нашей встречи он прожил в этом мире более тысячи трёхсот лет! Невероятно звучит, я знаю… Теперь таких, как он, не осталось… последний из великих магов прошлого, той эпохи, когда жестокая власть церкви ещё не охватила всю Европу. Он не умер, нет, - плечи Билла печально поникли, - Он ушёл. Ушёл вслед за своим Учителем. Когда Наставник узнал о подробностях моего спасения из пылающего здания, он рассказал мне о дисаппарировании и научил это чудесному способу перемещения. Научил – потому что со времени бегства из огня я так ни разу и не смог повторить это исчезновение. И не удивительно… моя мама знала об дисаппарировании, но не владела этим искусством. Мне она ничего не успела о нём поведать. И только в последний момент, перед лицом неминуемой гибели, она каким-то образом сумела пробудить во мне этот дар. Я долго наводил справки, искал подобные случаи – но так и не нашёл… А мой Учитель просто сказал мне, что материнская любовь способна на чудеса, которые не поддаются никакому объяснению. Вот и всё.

Англичанин вёл своё удивительное повествование дальше, но теперь его голос звучал сдавлено, а слова падали тяжко, как каменные глыбы. Летиция напряжённо вслушивалась. Сама осиротев в детстве, она прекрасно понимала, как трудно вспоминать Биллу эту часть своей жизни.

- Но тогда, повторюсь, я ничего этого не знал. Я не догадывался о том, что магия перенесла меня на две с лишним мили от дома, а поскольку мой «прыжок» был диким и неконтролируемым – я материализовался не на земле, а на высоте второго этажа… неудачно упал и сломал себе ногу. К счастью, перелом был закрытый. Когда я пришёл в себя, вокруг по-прежнему была кромешная темнота. Я ощупал себя и понял, что пострадала лишь одна нога – в остальном я был невредим. Странно, но после пережитого потрясения мне словно прибавилось сил. Кровь бурлила в моих жилах, я ощущал в себе какие-то новые неизведанные способности… позднее Учитель объяснит мне, что так часто бывает с людьми после сильного приступа страха и гнева. Вспомнив уроки своей мамы, я направил эту силу на перебитую кость, всей душой желая исцелится, чтобы встать на ноги – и у меня получилось! Но это дорого мне стоило, после этого сеанса самолечения я почувствовал себя, как выжатый лимон. Но главное – нога стала целой. Скрючившись от усталости и остаточной боли, я поднялся с земли и попытался определить, где я. Ночь была пасмурной, тучи застили Луну и звёзды – поэтому я мог полагаться лишь на своё чутьё и осязание. Нащупав какое-то дерево, я выломал себе посох, чтобы опираться, оберегая ещё не совсем окрепшую ногу, а заодно искать на пути корни и камни, которые так и норовили подвернуться на моей дороге. Но, увы, палка не особо мне помогла – я споткнулся обо что-то и упал, в кровь разбив себе лоб. Решив, что лучше не искушать Судьбу, ведь сил срастить ещё одну кость у меня вряд ли бы хватило, я сел прямо на землю, привалившись спиной к стволу дерева, и обхватил колени, чтобы хоть немного согреться. Мысли о семье терзали мою душу. Только теперь до меня стал доходить весь ужас произошедшего. Я был двенадцатилетним ребёнком, я не понимал, кто были те люди? За что они так с нами?! Что мы им сделали?! Я вспоминал смерть своего отца, и от горя у меня так сжимало горло, что становилось трудно дышать. Но в сердце моём ещё жила надежда: вдруг моей маме удалось так же спасти сестёр и убежать самой? Со мной ведь у неё получилось! Она такая умная, так много знает… они должны спастись! В детстве мы так верим в свои родителей… они кажутся нам всемогущими… так, мучаясь догадками о своих близких, оплакивая своего отца, дрожа от холода и боли, я забылся тяжёлым, полным кошмаров сном.

Когда я проснулся, Солнце было уже высоко. Сначала я не понял, где я. Потом память о прошлой ночи ударила меня кузнечным молотом, и я пожалел, что не могу спать вечно, чтобы никогда не вспоминать этого. Но жалостью к себе делу не поможешь… всё тело мое затекло, я с трудом поднялся на ноги, опираясь на свою палку. Нога довольно сильно болела, и я осторожно, перенося вес на посох, сделал несколько шагов и осмотрелся. Теперь я понял, где очутился. Поляна на опушке леса, довольно далеко от дома. Ночью всё кажется совсем другим. Тьма меняет вещи, заставляя нас бояться неизвестности… Теперь же я узнавал местность. Когда-то мы ходили сюда с мамой за грибами и лесными травами. При мысли о маме у меня на глазах выступили слёзы, но я сердито приказал самому себе не раскисать. Рядом с опушкой должна быть дорога, которая выведет меня к селу. Посреди поляны я увидел вмятину во влажной земле – место моего вчерашнего падения. По коже моей пробежал морозец, когда в двух шагах от этого углубления я заметил огромный угловатый валун, полускрытый седым мхом. Упади я на него – одной сломанной костью не обошёлся бы… Судьба хранила меня.

Когда я ковылял по обочине, навстречу мне галопом проскакала вереница всадников. Сердце моё покрылось льдом, когда я понял – это они! Те самые Они, что пришли за нашей жизнью прошлой ночью. Откуда такая уверенность? Некий отстранённый равнодушный голос прошептал это мне на ухо. Позднее этот голос не раз выручал меня. В ту ночь проснулись, после жестокой встряски, многие мои таланты, в том числе и ясновидение. Я не умёл пользоваться своими способностями, меня некому было учить – поэтому жил, как зверь: доверяя странному чутью, не задаваясь никакими вопросами. И вот я стою, запоминая эти лица, стараясь не упустить ни одного – а они проезжают мимо, скользя по мне равнодушными взглядами. Приняли меня за нищеброда – и немудрено: босой, какие-то грязные лохмотья, опирается на самодельный костыль, запёкшаяся в волосах кровь… меня бы не узнали даже односельчане. А судья, господин коронный судья, важный, в бархатном камзоле, с золотой цепью на груди, он даже кинул мне монетку. Как во сне я опустился на колени и поднял подаяние – маленький тусклый кругляш позеленевшей меди. Стражники не были так снисходительны – замыкающий в цепи низко свесился из седла набок и стегнул меня кнутом – просто так, для острастки. И вновь это новое чутьё не подвело меня - в последний момент я распластался в дорожной пыли, и кнут, который должен был располосовать мне спину, лишь окончательно разорвал пропитанную копотью и грязью рубашку. Топот копыт удалился. Я лежал ниц и сжимал монетку так сильно, что болела ладонь. Я запомнил их всех. Каждую чёрточку их лиц. И ещё – у меня на щеках высыхали слёзы. Я больше не мог плакать. Прошло долгих шесть лет, прежде чем эта простая, совсем не магическая способность ко мне вернулась.

А потом я увидел наш хутор. То место, где он стоял. Пепелище. Ветер разносил горькую гарь, от которой першило горло, а ясный день оборачивался ночью. Я не знаю, сколько так простоял, бессмысленно уставившись на обугленные остатки моей жизни. Так и не придя окончательно в себя, подчиняясь не разуму, а инстинкту, я прокрался в село и затаился в густом кустарнике, что рос у деревенского колодца – все кумушки набирали здесь воду и делились новостями. Я хотел пить, но ещё больше я хотел знать. И одновременно боялся того, что могу услышать. Долго ждать мне не пришлось. Практически всё женское население деревни собралось здесь этим утром. И я узнал всё… как тело моего отца забросили назад, в пылающий дом [Возвращайся к своим выродкам и ведьминой шлюхе, колдун!] Какие дикие крики раздавались из огня, пока не обрушились стропила, погребая под собой всё живое. Как чёрные монахи, словно падальщики, копались в ещё тёплых углях, извлекая из них останки (в этом месте я до крови закусил руку, чтобы подавить вопль, оставляя на коже красный полумесяц). И как доминиканцы нашли кости двух взрослых и несколько детских скелетов – три или четыре, точно не определишь, слишком сильным было пламя… но кто мог спастись? Вокруг дома была стража.

И я впивался зубами в свою плоть, чтобы не завыть, грыз себя, не чувствуя боли… кровь моя холодела в груди… и мир мой рушился. И я слушал дальше.

К моему удивлению, кумушки нас жалели. В сущности, они были не злые люди… Женщины ругали судью и называли его душегубом. Но против власти не попрёшь… утром пристав собрал всё взрослое население деревеньки на площади и объявил, что так будет со всеми бунтовщиками против установленной богом власти и нашей святой матери-церкви. А ещё женщины всячески поносили священника, но вполголоса, пугливо озираясь через плечо. Так я узнал, кто написал донос и позвал смерть в гости к моей семье. Теперь я услышал всё, что было мне нужно.

Когда женщины разошлись по своим дворам, я осторожно вылез из своего укрытия и утолил давно мучающую меня жажду. Потом вернулся в заросли ракитника и приготовился ждать. Мне нужна была Тьма. И она настала.

Ночью, дождавшись пока в деревне всё стихнет, я выбрался из кустарника и пошёл к дому священника. Свой импровизированный посох я почему-то не выбросил, хотя нога у меня уже совсем не болела. Опять послушал совет своего внутреннего голоса и, как выяснилось позднее, не ошибся – немного погодя я вырезал из него некое подобие дубинки. Эта грубая деревяшка стала мне первой волшебной палочкой, если можно так сказать, зарядившись магией во время моей самоинициации. Конечно же, я не умел с ней обращаться, и все мои колдовские приёмы были дикими самоделками – но они работали, а это было всё, что меня интересовало.

Я пробирался по тёмным спящим улочкам… походя выдернул из чьёй-то поленницы топор, забытый нерадивым хозяином, вошёл в дом попа, который стоял возле маленькой поселковой церкви… дверь была не заперта, в нашей глуши тогда вообще никто не запирал дверей… я чётко знал, что собираюсь сделать. Ещё пару дней назад сама мысль об убийстве привела бы меня в ужас – теперь же во мне клокотала всепожирающая ярость – и я с радостью поддался ей, так как лишь она одна могла заполнить кровоточащую дыру в моей душе. И вот я в спальне, священник храпит на кровати, а я стою над ним с топором в руке. Это очень тяжело – первый раз убить человека… даже самого ненавистного тебе подлеца… я колебался – но тут перед моим внутренним взором возникла моя семья… отец, мама… мои сёстры – и алый туман встал перед глазами! Я замахнулся – но в последний момент остановил свою руку… Нет! Я не убью его спящим! Умереть во сне – это слишком хорошо для него! Свободной рукой я схватил со стола кружку – и выплеснул воду в лицо священника. Он сразу же вскочил, распахнул заспанные ничего непонимающие глаза, увидел меня – его лицо исказил ужас. Он узнал меня! Рот его раскрылся, он собирался закричать – но топор рухнул вниз. И ещё раз. И ещё.

Потом я вышел во двор… там стояла бочка с дождевой водой, и я окунулся в неё с головой, смывая с себя кровь и грязь, смывая себя прежнего… я словно одеревенел. Я ничего не чувствовал. Ни радости, ни страха, ни вины. Даже кипящая ярость до поры куда-то удалилась, спряталась в глубинах моего сознания. Я действовал, как заводная кукла… вымывшись, я сбросил свои никуда не годные лохмотья, обыскал дом, подбирая себе подходящую одежду – она болталась на мне как на пугале, но главное – была тёплой и чистой. Я нашёл за иконами кошелёк с серебром и медью. Набил мешок снедью из его кладовки. Вывел из конюшни поповского жеребца, на котором тот объезжал свой приход – и навсегда покинул место, в котором родился и прожил всю свою жизнь. Больше мне там делать было нечего.
Всю ночь я ехал по пустынным просёлочным дорогам. Мысли оставили меня, и я был этому только рад. Спать почему-то не хотелось, в голове звенела пустота. Я отпустил поводья и понукал коня только тогда, когда скакун замедлял шаг. Я не знал, где окончится моё путешествие… мне было некуда ехать. На всём белом свете не осталось ни одного близкого мне человека. Я был один. Передо мною расстилались все дороги. А мне было всё равно.

Впрочем, какая-то часть моего сознания, вероятнее всего отвечавшая за самосохранение, бодрствовала. Убийство попа должно всколыхнуть всю округу. Они обнаружат тело завтра, когда священник не явится на утреннюю службу. Староста зайдёт к нему в дом и… поднимет переполох. Топор я, предварительно ополоснув в бочке, вонзил в то же полено, откуда и вытащил, когда проезжал мимо. Значит с этой стороны зацепок у них не будет. Потом они заметят, что я свёл жеребца с приходской конюшни, украл деньги и одежду. Конь и одежда – вот от чего нужно избавиться в первую очередь – и у них не будет никаких шансов. Кого они будут искать? Ну, уж точно не меня! Для всего мира я погиб, сгорел вместе со своими родителями и сёстрами. Мысли маглов чаще всего текут по проторенным руслам – так учила меня мама. А значит, увидев такое кровавое месиво, они никогда не заподозрят женщину… или ребёнка. Я почти слышал их будущие разговоры (а может быть, действительно слышал, с помощью своего дара): «Какой ужас! Наверняка это был какой-то разбойник! А может быть, беглый каторжник? Должно быть, он вооружён громадным тесаком или секирой – посмотрите, что он сделал с головой отца Мэтью! Он украл лошадь и одежду!» А значит, кого будет разыскивать стража? Головореза с топором, в сером подряснике, на гнедом жеребце с белой «звёздочкой». Ну, конь – не беда, отпущу его на все четыре стороны – пусть пасётся, пока кто-нибудь не обнаружит. За ночь я отъеду достаточно далеко, лица моего никто, кроме жителей деревеньки, не знает… назваться могу любым именем. Вот подрясник… это загвоздка. Расхаживать в нём не могу… купить новую одежду? Деньги есть, но нельзя, что бы кто-то увидел меня в этих поповских тряпках! Значит, нельзя показываться людям на глаза, прежде чем не обзаведусь новым нарядом.

Так, размышляя, я продолжал свой путь. А между тем, на востоке уже забрезжил рассвет. Когда алый лик Солнца показался из-за горизонта, я подъехал к развилке и натянул поводья. Одна дорога уходила налево, к небольшому портовому городишке. Вторая – направо. На старинном каменном указателе было высечено «Лондон».

Тривиум. Перекрёсток трёх дорог. Это слово я узнал от мамы. Аннабель научила меня читать и писать на английском (а в те времена даже дворяне были, в большинстве своём, неграмотны), мы уже собирались приступить к латыни – у мамы была старинная семейная книга – «Травник». Народные названия лекарственных растений были там записаны на нашем родном языке, а научные – на латыни. Однажды, когда во время прогулки она объясняла мне свойства коры различных пород деревьев, лесная тропинка разделилась перед нами надвое. Тут-то мама и произнесла это загадочное слово, которое сразу же мне очень понравилось…

При мысли о ней у меня опять перехватило горло. Я скорчился в седле, уткнувшись лицом в лошадиную гриву, на секунду потеряв всю свою холодную уверенность, превратившись в потерявшегося перепуганного мальчика. Я хотел заплакать, я знал, что мне станет легче – но слёз больше не было. Просто не было.

И тут моя Судьба вновь напомнила о себе. Чья-то рука ухватилась за уздечку, заставив жеребца испуганно заржать и шарахнуться в сторону. Я едва не полетел кубарем на землю, но в последний момент сумел удержаться в седле. Очередная неожиданность заставила меня отвлечься от горя, и вновь на коне сидел на беспомощный осиротевший ребёнок, а маленький каменный истукан, следующий советам неслышного для других голоса. Хотя внешне эта перемена никак не была заметна.

Оказалось, так бесцеремонно взял чужого коня под уздцы, воспользовавшись моей задумчивостью, некий плюгавый мужичонка мутной наружности. Откуда он взялся? Не иначе – сидел в придорожных кустах, высматривая вот такого одинокого и беспечного путника. Всё в его внешности было каким-то расплывчатым… плоское лицо (и возраст-то на глаз не определить… тридцать? Сорок лет?), русые сальные волосы, блекло-синие глаза, в которых мерцали искорки нехорошего веселья. Он был невысокого роста, но довольно широкоплеч – но опять-таки, ничего запоминающегося. Почему-то при взгляде на него я сразу подумал о слизняках… это впечатление только усилилось холодной, липкой от пота ладонью, которой он крепко взял меня за левую руку, отпустив, наконец, уздечку. Единственным определённым и чётким предметом во всём его облике был нож. Изогнутый, весьма острый на вид нож, который мужчина держал в другой руке. Как только его пальцы прикоснулись к моей коже, я… я почувствовал его мысли. Это довольно распространённый дар среди колдунов, тогда я об этом, разумеется, не знал, но пугаться было некогда – надо было выживать. И я просто, без лишних рефлексий, воспользовался новым талантом. Честно скажу, меня до сих пор передёргивает от омерзения, когда я вспоминаю этот эпизод – а ведь я многое повидал. Напавший на меня оказался мужеложцем. Причём из тех, кто предпочитает мальчиков. Взрослого он бы тотчас же пырнул под рёбра ножом, не дав опомниться. Но ребёнок… это заставило выродка на время отложить убийство и последующий грабёж ради забавы послаще. От картинок, промелькнувших в его прогнившей башке меня замутило, но я совладал с собой и, хотя внутри меня уже вновь царило ледяное спокойствие, скорчил рожицу пожалобней и плаксивым голосом (слёз, при всём желании, я бы выдавить не смог) загундосил (этот противный голосок я «позаимствовал» у мальчишки-поводыря слепого шарманщика, который выпрашивал милостыню, проходя со своим хозяином через нашу деревню): «Добрый господин! Вы чего? Не обижайте сироту, добрый господин! Ей-богу, не обижайте!»

Мужик довольно осклабился, очевидно решив, что намеченная жертва не собирается «брыкаться». «Что, монашек» - сказал он неожиданным тонким бабьим голосом, - «Свёл лошадку-то, поди? А? Отвечай, гадёныш!»

Из-за подрясника он принял меня за молодого послушника, бежавшего из монастыря. Что ж… тем лучше. «Ой, дяденька! Ой, не выдавайте! У меня деньги есть, всё вам отдам!» - с этими словами я сунул руку за пазуху. Но не за кошелем, а за хорошей крепкой дубинкой, которая получилась, когда я отсёк топором примерно треть от своего «посоха».

Этот гад ничего не успел сделать. Лишь глаза его удивлённо округлились – и тут же закатились под лоб, когда моя дубинка со звоном припечатала его по белобрысой башке. Я ударил так сильно, что даже рука заболела. Он рухнул под копыта без звука, как куль с сеном. Не мешкая, я спешился и наклонился на грабителем-содомитом. Неожиданная мысль пришла мне в голову: «Вот и одежонка нашлась». Воистину, никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Преодолевая брезгливость, я стащил с мужичка сапоги, штаны, рубаху и куртку. Кроме ножа, другого имущества у него не оказалось – наверняка планировал разжиться чем-нибудь на этом самом перекрёстке. Оружие я тоже забрал себе в качестве трофея. Не успел я толком одеться, как тело начало подавать признаки жизни – оказывается, я его только оглушил. Пришлось накинуть ему на шею верёвку, которой я подпоясывал подрясник, и придушить. Лишь убедившись в отсутствии сердцебиения [щупать пульс меня тоже научила мама], я окончательно успокоился и немного перевёл дух. Однако, рассиживаться было некогда – в любой момент на дороге мог кто-нибудь появиться. Оттащив тело в придорожные заросли, я, повинуясь наитию, облачил труп в одежду священника. Так, эта ниточка тоже обрублена.

Вернувшись на дорогу, я взял коня под уздцы и тихонько повёл его к развилке. «Вот и всё, друг» - сказал я ему, - «Расходятся наши пути. Погуляй пока на воле. Тебя рано или поздно найдут и вернут в конюшню. Будем надеяться, что твой новый хозяин не окажется такой сволочью, как предыдущий» Легонько шлёпнул скакуна по крупу – и тот послушно потрусил по левой дороге. А я, закинув мешок с провизией за спину, пошёл направо. В Лондон.

* * *

1. (кит.) Дао. Даосы не только создали совершенную философскую систему, но и занимались всевозможными магическими практиками: алхимией, астрологией, изгнанием злых духов, гаданием и т.д. К числу наиболее известных достижений даосских магов относится так называемая «киноварная пилюля» - китайский аналог эликсира бессмертия.

2. Одно из иносказательных имён эльфов в Британии. Отдельно стоящие круглые холмы (сиды) считаются местом перехода в страну эльфов. Нередко «сидами» называют сам Скрытый Народ.

3. Береговая линия Британии изобилует белыми скалами из мела и известняка, которые ярко блестят под лучами солнца. Переправляясь через Ла-Манш, римляне заметили это и стали называть остров «Альбион» - от albus – (лат.) белый.

4. Два важнейших языческих праздника кельтов, сопоставимых разве что с Зимним и Летним Солнцеворотом. Весенний праздник жизни и плодородия и осенний праздник душ мёртвых и подземных богов есть не только у кельтов, но и у других арийских (индоевропейских) народов, в т.ч. и у славян. Бельтайн отмечается 1 мая, а Самайн (первоначальное название Хэллоуина) – 1 ноября. Как всегда, церковь, будучи не в состоянии победить народную Традицию, попыталась её «ассимилировать», объявив 1 ноября «Днём поминовения всех святых католической церкви». Схожие примеры из истории славян: Рождество бога Коляды «заменено» рождеством Иешуа из Назарета, праздник бога Купала «превращён» в поминальный день св. Ивана, славянский аналог Бельтайна – Великдень (Красная Горка) «преобразован» в христианскую Пасху. И так далее… Англы и саксы переняли у кельтов эти праздники, ведь и у германских племён существовали похожие традиции. «Официальное» название Самайна Hallowmas Eve – «Канун Дня всех святых» постепенно сократилось до Hallowe’en, а потом произошло выпадение апострофа. Но поскольку люди не обращали внимания на «христианское содержание» праздника и продолжали отмечать его по обычаям своих предков – это вызывало недовольство и репрессии со стороны церковных иерархов.

5. Здесь и далее Билл рассказывает о реально существовавшем философе и маге античности – Аполлонии из Тианы. Он жил в 1 веке н.э. – впрочем, так о нём сказать можно лишь формально: подобно Мерлину и многим другим прославленным чародеям древности, Аполлоний не умер, но «ушёл из этого мира». Куда? Точно никто не знает. Факты, излагаемые Биллом, описаны в книге древнегреческого писателя Филострата «Жизнь Аполлония Тианского».

6. Ламия – в греческой мифологии женщина-вампир, похитительница детей. В последующем, это имя стало использоваться в нарицательном смысле.

7. Аэд (др. греч.) – певец, поэт, исполнитель эпических песен и сказаний.

8. Римский император, правил в 81 – 96 гг. н.э.

Глава 36

- Мама как-то сказала мне: «Хочешь спрятать лист дерева – спрячь его в лесу. А человека – в большом городе» - продолжил Билл свою историю, - Прятаться мне особой нужды не было, но всё же… наверное, мне просто хотелось увидеть столицу. Ведь до этого я безвылазно жил в своей деревушке, зная лишь её ближайшие окрестности.

И вот я оказался в Лондоне. Чтобы описать все приключения, выпавшие на мою долю в этом огромном городе, не хватит и ста ночей… в начале, я пытался найти своих соплеменников, то есть магов и ведьм. Мама говорила мне о многих тысячах колдовского народа, живущего в главном городе Британии. Но, увы – жилища волшебников были надёжно скрыты от посторонних глаз. С приходом на Остров христианства весь наш род прошёл суровую школу выживания – все беспечные, недостаточно бдительные, небрежные погибли страшной мученической смертью. Так, как моя семья…

Пару раз мне, правда, удавалось уловить следы волшбы тем звериным чутьём, которое у меня так развилось. Я пускался за этим следом, за этим ароматом колдовства, надеясь встретить хоть одного понимающего меня человека… всё тщетно. Гораздо позднее я узнал, что волшебная община Лондона засекла меня практически сразу же по прибытию в город. Но никто не захотел мне помочь. Никто не пожелал признать маленького дикаря - грязнокровку. Мне говорили, что на меня даже делали ставки: сколько я протяну? Месяц? Два? Полгода? В общем, для магов я был чем-то вроде любопытной экзотической зверюшки – а когда я им надоел – они попросту забыли о моём существовании.

А я учился… да, я потихоньку учился. Вслепую нащупывал законы волшебства, набивая шишки, набираясь опыта, подчас весьма горького, на своих собственных ошибках. У меня была Сила, у меня был талант – но не было знаний, чтобы направить их на верный Путь, не было Учителя. Приходилось выкручиваться самому. Первой моей «палочкой» стала та самая дубинка, на которой я вырезал знаки трофейным кривым ножом [спустя годы, к моему удивлению обнаружилось, что эти фигурки весьма похожи на руны, о которых я тогда и не подозревал – просто чертил, что на душу пришлось]. Единственное, в чём я более-менее нормально разбирался – это лекарское дело, мама успела многому меня научить. А по пути в столицу я насобирал целую коллекцию целебных растений. Но когда я попытался торговать снадобьями, меня до полусмерти избили подмастерья из гильдии аптекарей – так они поступали со всеми портачами(1). Это мне ещё повезло – могли привязаться и церковники, а занятие знахарством без диплома фармацевта или медикуса – верный путь на костёр. Так что с честным заработком не вышло – и я стал воровать. По началу, только чтобы не сдохнуть с голодухи: съестное с уличных лотков, фрукты на фермерском рынке, горячие лепёшки у пекарей… Полагался только на ловкость рук и быстроту ног. Это позднее я в совершенстве овладел искусством отвода глаз, когда безо всякой невидимости маг остаётся незаметным для окружающих. Потом этот трюк неоднократно меня выручал. А тогда, в начале своей карьеры, если можно так выразиться, я здорово рисковал. И однажды попался. За мной погнались, зажали в угол – в какой-то момент я подумал, что это конец, всё, отбегался. Но тут, словно из-под земли, рядом со мной появился некий маленький оборванец и потянул за руку в какую-то незаметную щель между домами, потом мы петляли, ещё и ещё, запутывали следы, как зайцы, постепенно шум погони утих, и мы остановились в тёмной вонючей подворотне, чтобы немного перевести дух. Так я познакомился со своим первым подельником, Питером. Он был таким же бездомным воришкой, как и я. Правда, ему в жизни повезло гораздо меньше, чем мне: родителей он вообще не знал, с младых ногтей побираясь на улицах и площадях столицы в компании таких же беспризорников. Однажды, когда подавали особенно мало и неохотно, а голодное брюхо всё чаще напоминало о себе недовольным бурчанием, он решился облегчить карманы прихожан одной церкви на окраине без ведома их владельцев. Его схватили на горячем, и не оказалось рядом никого, кто бы спас его, так как сам Питер выручил меня. Добрые христиане повалили мальчика на землю и топтали ногами. Удар кованного сапога пришёлся ему в голову – и левый глаз вытек. Но Питер выжил. Он отлежался в лачуге одного старьёвщика – и на нём всё зажило, как на собаке. Правда вот глаз… но и одним правым Питер прекрасно замечал, где и что плохо лежит. Я называл его Циклопом – Питеру до жути нравилось это «иностранное словцо», как он сам говорил.

В паре стало намного легче «работать». Я оттачивал своё мастерство и постепенно хорошо научился отводить глаза, накидывая вуаль незаметности не только на себя, но и на Циклопа. Да и выжить в трущобах Нижнего Лондона вдвоём легче. Когда слипаются от усталости глаза, ты знаешь, что тебя кто-то караулит, и твои соседи по ночлежке не перережут тебе во сне глотку, покусившись на добытый за день хабар(2). Теперь мы уже не разменивались на мелочи. Снимали кошельки с поясов богатых купчин, забирались по ночам в склады мануфактур, взламывали двери лавок колониальных товаров, чтобы «позаимствовать» выручку и поживиться заморскими лакомствами. Питер безоговорочно признал моё старшинство в нашей маленькой команде. После того, как я на его глазах применил пару магических трюков, он прямо спросил меня: «Ты волшебник?» И получив утвердительный ответ, зауважал меня ещё больше. Дети вообще боятся неизвестного гораздо меньше, чем взрослые. В их душах ещё живёт ожидание чуда.

Я вылечил несколько его застарелых хворей, пользуясь травами и наговорами. Только вот глаз я ему вернуть не мог… Мало-помалу, в воровском Лондоне о нас прошла слава, и к нашему дуэту стали присоединяться другие малолетки. Двое, трое… полдюжины, десяток… в итоге, за какой-то год я сколотил приличную шайку. И хотя никто из нас ещё не перешагнул порог совершеннолетия – мы представляли собой грозную силу. Это очень быстро поняли другие обитатели бандитских притонов. Когда нас ещё не воспринимали всерьёз, банда Джо Попрыгунчика решила покончить с «зарвавшимися сопляками», а заодно и отобрать у нас деньги, полученные с ростовщической лавки, которую мы удачно «ломанули» накануне. В итоге, это мы покончили с ними, хотя ватага Джо состояла из семи здоровенных головорезов, включая самого Попрыгунчика – бывшего каторжника с отрезанным носом и выжженной на лбу буковой «Т»(3). Мы брали числом, как собаки медведя – даже самый опытный боец ничего не поделает против кучи подростков, которые бросаются на него со всех сторон с ножами и кастетами. После этого мы стали вровень с шайками взрослых бандитов. Нас боялись и обходили стороной. Мои подопечные, скажем так, слушались меня беспрекословно. Лихой главарь, да ещё и настоящий колдун – они относились ко мне со смесью суеверной боязливости и детского любопытства. Да, детского. О боги, мы все ещё были детьми… детьми, обиженными на весь мир. И пытались скрыть это напускным бахвальством и «воровским куражом». Дети очень часто бывают жестокими, Летиция, - Билл умолк, сморщившись, словно от боли. Возле его рта залегла горькая складка, - И мы были такими. Свою жизнь ставили в медный грош, а чужую – и того меньше. Убить могли ни за понюшку табаку. Маленькие озлобленные волчата… сбившиеся в стаю, что делало нас в стократ опаснее. Они верили мне – а я верил им. За людей мы считали только друг друга – членов нашей ватаги, Семьи, как мы сами её называли. Другой семьи ни у кого из нас не было. Внутри шайки были строгие законы. Внутри была дружба и любовь – те крохи её, что мы сохранили в зловонной клоаке, которую называют Нижним Лондоном. Все остальные были чужаками. Врагами, которых можно и нужно было грабить, запугивать… и убивать.

Теперь шайка развернулась во всю ширь. Мы выбирали только самые лакомые куски, действовали нагло, весело, нахрапом, нападая на тех, кого взрослые бандиты не решались зацепить, плюя на все законы, и королевские, и воровские. У нас был лишь один закон – мы сами. Мы облюбовали для своей резиденции огромный полуразрушенный особняк в пригороде, устраивая оттуда наскоки на большой город. Туда же стаскивалось всё добытое за день. Скупщики краденого поначалу пытались обжуливать нас, не давая настоящую цену за барахло. После того, как одного барыгу нашли с выколотыми глазами и распоротым брюхом, куда был запихнут кошель с медными монетами, обманывать нас уже никто не рисковал.

Я лечил своих подельников от всяких болячек и ран, полученных в драках… решал споры между ними и говорил, на какое дело идти, а на какое – нет. Способность к ясновидению, угадыванию мыслей на близком расстоянии, отводу глаз погоне и другим магическим штучкам позволяло мне блестяще проводить с моими ребятами дерзкие налёты. Мы добывали для себя лучшую еду, набивали животы до отказа, чтобы заглушить воспоминания о голодных временах. Мы одевались только в бархат и парчу, мастеря себе фантастические наряды из украденной со складов материи. Девчонки и ребята обвешивались золотыми побрякушками, выделываясь под бандитский форс, - Билл грустно улыбнулся и пожал плечами, - Грязные, вшивые, невежественные – зато разодетые, как павлины, и с ножичками в карманах.

Летиция лишь кивнула головой – ей не понаслышке были знакомы такие подростковые банды. В трущобах Амстердама и было не меньше, чем в низах Лондона. Детская жестокость была похлеще, чем у взрослых варнаков, и многим из них задолго до совершеннолетия довелось повстречаться с Пеньковой Невестой(4). Ей удалось вытащить из подобной кампании Ганса, и теперь она с изумлением узнавала, что этот мудрый колдун, спасший вчера её брата, сам когда-то был малолетним головорезом.

- У нас у всех были клички, - продолжал между тем Билл, - А имён у большинства просто не было. Меня же они звали Чёрный, - тут маг смущённо улыбнулся, - Я уже тогда приобрёл склонность к простой чёрной одежде, - он показал рукой на свой костюм, - Коей остаюсь верен до сих пор. Шайка Чёрного, как нас прозвали, гремела на весь Лондон. На нас неоднократно устраивались облавы, меня пытались убрать с дороги конкуренты, недовольные тем, что какой-то мальчишка принимает львиную долю хабара – но, благодаря нашей ловкости, наглости и моей магии, конечно, нам, до поры, удавалось избегать всех превратностей судьбы.

И всё, казалось, шло удачно. Мои ребятки были довольны и превозносили своего хитрого и фартового главаря до небес. А на меня всё чаще и чаще накатывали приступы глухой тоски. Я метался, не находил себе места, то часами сидя в углу, вперив взгляд в стенку и ни с кем не разговаривая, то впадая в приступы ярости, ввязываясь в драки и проливая кровь, когда это совсем не было нужно для дела. Я не видел смысла в своей жизни. Я не знал своей судьбы. Словно сорвавшийся с горы камень, я катился вперёд, убивая всё на своём пути. Бесцельно.

Однажды, я решил осуществить то, о чём уже давно задумывался – вернуться в родные края и наказать тех, кто был причастен к смерти моей семьи. Я взял с собой десяток ребят, приказав остальным залечь на дно и не предпринимать ничего в моё отсутствие, и отправился в путь. Мы, не торгуясь, купили лошадей на ворованное золото (не хватало ещё, чтобы стража искала по дорогам конокрадов), ехали по ночам, пережидая светлое время в лесах и оврагах – излишнее внимание нам было ни к чему. Я знал, кого хочу найти: судью, бейлифа(5) и тех монахов, которые командовали отрядом карателей. Прибыв в столицу графства, ребята рассыпались по людным местам: харчевням, постоялым домам, рынкам, вынюхивая нужные мне сведения. Очень быстро выяснились довольно неутешительные подробности: доминиканцев, оказывается, ещё два года тому назад направили куда-то в языческие страны, нести туземцам «свет истиной веры» - и лишь мысленно посочувствовал несчастным туземцам, зная методы «святых отцов». Пристав умер от удара прошлым летом, перебрав в трактире крепкого пива. Но вот судья! Судья жил и здравствовал, исправно посылая на виселицу и плаху попавших в руки закона жителей прибрежного графства. За прошедшие годы по его приговору сожгли и немало подозреваемых в ереси и колдовстве. Большего мне не требовалось. Расторопный Циклоп разузнал какой улицей господин судья возвращается домой после присутствия. И в тот же вечер мы ждали его там.

Я стоял посреди тёмной грязной улочки, перекатывая в ладони маленькую монетку – ту самую милостыню, которую судья когда-то бросил жалкому маленькому нищему, ковылявшему с костылём по обочине сельской дороги. Этот медяк жёг мне пальцы. Я не потратил его даже в самое тяжёлое для меня время, хотя на него можно было купить пол-лепёшки. Нет… я собирался вернуть его владельцу.

За прошедшие годы судья ещё больше пополнел, и теперь шёл на меня переваливаясь, важный, как селезень, в своей расшитой мантии, с тяжёлой золотой цепью, указывающей на его чин. За ним поспешали двое крепких слуг, вооружённых окованными железом дубинками. Я спокойно заступил вельможе дорогу. Судья подслеповато прищурился, пытаясь разглядеть меня в полумраке. «Эй, кто там?» - крикнул он хриплым голосом, в котором чувствовалась привычка повелевать, - «Чего молчишь, орясина? Что, не видишь, что идёт джентльмен?! Убирайся с дороги, грязная скотина, пока я не приказал выписать тебе дюжину плетей!» Его телохранители обступили меня с обеих сторон, угрожающе подняв дубьё. Тут я прищёлкнул пальцами и двух «топтунов» в одно мгновение «свинтили» мои ребятки, сидевшие до поры - до времени в кустах тихо, как мышки. Чиновник застыл, как изваяние. Он был неглупым человеком, и сразу всё понял. «Кто… Что?» - сумел пробулькать он, - «Я… я коронный судья! Что вы себе думаете! Не сметь!»
Я подошёл ближе, и блеск Луны осветил моё лицо. Наверное, он увидел в моих глазах свою смерть, а потому сразу же сменил тон: «Нет, зачем… мы договоримся… у меня золото, вот, полный кошель… возьмите… оно ваше»

Тогда я поднял руку и показал судье монетку. В лунном сиянии она сверкала, словно маленький осколок ночного светила, отполированная бесчисленными прикосновениями моих пальцев. И я напомнил судье о том дне, когда он бросил грош мальчишке, у которого сжёг маму, отца и трёх сестёр. Он закричал, рванулся в сторону – но мои мальчики шустро подхватили его под руки. «Ни одно доброе дело не останется безнаказанным, господин судья» - сказал я ему. Он разомкнул губы, чтобы молить о пощаде – но тут мои пальцы швырнули блестящий кругляш металла прямо ему в рот, а моё заклятье заставило монетку войти в самое дыхательное горло – и там встать плашмя, надёжно перекрывая доступ воздуха.

Пока он катался по земле и разрывал себе ногтями шею, я стоял и наблюдал. Мои ребятки, оставив трупы телохранителей, скромно отошли в сторонку, деликатно покинув своего главаря наедине с его местью. Я долго вглядывался в почерневшее лицо, пытаясь нащупать в себе какие-нибудь изменения, надеясь, что теперь мне станет легче. Но внутри была всё та же гулкая пустота. Плюнув с досады, я повернулся к ребятам:
- Ну, что рты раскрыли? Дохлого коронного судью никогда не видели, что ли? На коней, братцы! В Лондон, в нашу берлогу! И обмоем это дельце, как следует!

* * *

1. В средневековье это слово обозначало мастера, не входящего в официальное цеховое братство. В славянских языках, конечно, но в английском, думаю, был свой аналог. Отсюда «напортачить» - сделать что-либо плохо, кое как. По тогдашним обычаям, портачам запрещалось торговать своими изделиями в стенах города.

2. Украденное добро.

3. Отрезание носа и клеймение лба буквой «Т» (от английского “thief” – «вор») применялось к закоренелым рецидивистам.

4. Т.е. быть повешенным. При казнях использовалась пеньковая верёвка.

5. Судебный пристав.

Глава 37

- Мы вернулись в столицу – и наша жизнь покатилась по накатанной колее. Грабежи, кражи, убийства… много драгоценностей и золота мы забирали из храмов – богатые оклады икон, раззолоченные статуи и утварь, подаренные ктиторами(1), были для нас всего лишь побрякушками, которые можно выгодно продать. Если взрослые бандиты часто не решались поднимать руку на Церковь, то мои ребята не верили ни в чёрта, ни в бога. Они верили в меня. И ничего не боялись. А я находил особое удовольствие в том, чтобы разорять эти проклятые гнёзда под устремившимися в небо римскими крестами, убежища той злой силы, что призывала предавать огню и мечу всякого, кто причастен к древнему магическому искусству…

Большую помощь в планировании наших «операций» я получал из совсем неожиданного источника. Однажды к нашей компании прибилась девчонка по кличке Дворняжка – за её любовь к бродячим псам, которых она подкармливала и всегда старалась приласкать – удивительно, но даже самые свирепые волкодавы, которые свободно могли перекусить руку неосторожному человеку, подставляли ей брюхо и виляли хвостом, как маленькие щенки. Животные чувствовали её, а она – их. Дворняжка оказалась бесценной наводчицей – никто не умел так, как она, вынюхать, в каком месте купец держит схрон с золотишком, где выгрузят последнюю партию пряностей, прибывших из Танжера, или когда отлучается из лавки торговец, оставляя товар и деньги на своего помощника. Но Дворняжка притащила на хвосте нежданный груз – своего дружка Юнгу. Парень был конченым человеком – я уже видал таких прежде. Опиум. Дурь – дымок. Отрава, волной хлынувшая с Востока. Ещё совсем мальчишкой, Генри действительно был юнгой – ходил на торговой шхуне в Кэфэй(2). Шкипер, редкая сволочь даже по моряцким, отнюдь не пуританским, понятиям, был неуверен в качестве новой партии «особого груза». И опробовал опиум на ребёнке. Юнга втянулся с первого же раза и навсегда. Теперь без этой дряни он не мог ни дня, если ему не давали дури – его начинало корёжить так, что он мог поломать себе все кости. Я попытался его вылечить – но тщетно. Зараза слишком глубоко проникла в его организм. Ему оставалось уже недолго – в неполных шестнадцать лет он был похож на глубокого старика. Я уж было хотел прикончить его из жалости, но Дворняжка, уж не знаю почему, женская душа – это загадка, была к нему очень сильно привязана, ухаживала за ним, как за маленьким, и тихо беседовала о чём-то в редкие моменты просветления. Я пожалел эту странную парочку и приказал доставлять ежедневно порцию «дымка» высшей очистки из китайской опиумокурильни в двух кварталах от нас. И тут выяснилось, что вместо обузы в мои руки пришёл настоящий клад – Юнга оказался сильнейшим медиумом, человеком, могущим проникать взглядом в иные миры, прошлое и будущее. Несвязное, бессмысленное, по первому впечатлению, бормотание во время наркотических грёз оборачивалось, если расшифровать, умеючи, вполне конкретными сведениями, из которых, зачастую, можно было извлечь немалую выгоду.

В то утро я лениво полировал и без того блестящее оружие, сидя возле лежанки Юнги. Тот уже получил сегодняшнюю порцию дури, и теперь его душа пребывала в неведомых далях, оставив бренное тело на земле. В ногах Юнги сидела Дворняжка, она с беспокойством глядела, не отрываясь, на лицо своего друга. Я уже решил было, что сегодня ничего интересного не будет. Жаль… в последнее время дела шли вяло. Но тут Юнгу словно огрели кнутом – его тело выгнулось на лежанке, скрюченные пальцы вцепились в покрывало. Он пытался что-то сказать, из уголка его рта обильно текла мутная слюна, глаза закатились так, что между приоткрытыми веками виднелись лишь страшные слепые белки.

- Дракон… Дра… кон… каменный… каменный дракон… - прохрипел Юнга, махнув рукой куда-то на запад, - Таааам… каменный дракон высидел каменное яйцо… а яйцо-то непростое… в нём чашка из золота… а на чашке той кровь земная и человеческаяаааааа… - его голос перешёл в сплошной стон.

Осознав, что больше от него ничего не добиться, я оставил Дворняжку возле забывшегося тяжким бредом Юнги, а сам подошёл к окну, сосредоточенно думая, чтобы могло значить очередное пророчество. Какая-то чаша из золота, несомненно. У Юнги просто нюх на вещи, ради которых пролилась (или прольётся) кровь. А больше всего люди резали друг друга за жёлтый металл. Но вот яйцо? Каменный Дракон? Хотя… постойте-ка!

- Циклоп! – верный помощник был тут как тут, - Есть ли у нас там, в сторону Запада, какая-нибудь церковь Георга Победоносного?

- Есть, как не быть, Чёрный, - закивал головой мой адъютант, - Только не церковь, а маленькая такая часовенка, круглая… Ро… ро… - он наморщил лоб и в сосредоточении зажмурил единственный глаз.

- Ротонда, - закончил я за него, - Понятно. А её скажи: фигуры на ней какие-то имеются?

- Ага! Сверху, как полагается, сам Джордж – Вояка, на коне с копьём в руке. О вокруг часовни Змей обкрутился, Дракон, стало быть…

- Ну вот и решение: каменный дракон, каменное яйцо – круглая часовня. Осталось только пойти проверить, что там за кровь земная у «слуг божьих»…
Сегодня наведаемся, братва, или на завтра отложим, а?

- А чего ждать-то, Чёрненький? – донёсся до моих ушей бархатный мурлычущий голос, - Будут рыжики – будет звон(3), так, мальчики?

Я оглянулся. Совсем рядом, уютно устроившись на тюках барахла, которое мы собирались отдать барыгам, лежала Киска, вытянув свои точёные ноги, обутые в сапожки нежнейшей юфти. До прихода в шайку Киска была «манком» - завлекала глупых жирных «зябликов» в подворотни, прикидываясь уличной шлюхой. «Зяблики» шли, как привязанные, очарованные видом её прелестей. И я их понимал: в свои пятнадцать лет Киска выглядела, как грешный ангел, слетевший в нашу земную юдоль, дабы вызывать у всего мужского населения обильное слюнотечение и разжижение мозгов. Но в подворотне «дядю сарая»(4) ждали не желанные утехи, а удар чулком, туго набитым песком, в темечко и скоростная очистка карманов.
Честно говоря, я слегка опасался, что появление Киски в нашей маленькой дружной семье вызовет недовольство со стороны других представительниц прекрасного пола – когда-то я читал «Песню о Нибелунгах» и прекрасно помнил, как ссора двух вздорных девок привела к кровавой резне(5). Но Дворняжка интересовалось лишь своим Юнгой, так что с Киской они жили, вопреки пословице, не как кошка с собакой. А Стрекоза… она была ещё совсем ребёнком. Киска ей нравилась, она ластилась к ней, как к любимой старшей подружке или даже сестре. К моему удивлению, Киска отвечала ей взаимной симпатией, особенно когда услышала историю Стрекозы. Так что в этом плане всё было благополучно. Ну, а ребята… сказать, что мужскую часть шайки Киска не обделила своим благосклонным вниманием – это было бы сильным преуменьшением, - тут Билл, к удивлению Летиции, густо покраснел, - Да уж… дело молодое, как говориться.

- Киска сладко потянулась и совсем по-кошачьи зевнула, показав розовый язычок, - продолжил Билл, - Циклоп при виде этого зрелища, весьма, признаю, увлекательного, застыл, и мне пришлось хорошенько тряхнуть его за плечо, отрывая от мечтаний. «Так, дело – значит дело!» - скомандовал я, - «Дворняжка с Юнгой остаются, это понятно. А ещё Кукушонок, Пять – на – пять и Оглобля – будете караулить, чтобы никакая «крыса» не залезла. Остальные со мной! Брюлики сбросить, одеться понеприметнее, железки спрятать поглубже. Всем ясно! Тогда вперёд!»

Разбившись на маленькие группки, мы направились к часовне Победоносца.

* * *

1. Жертвователями

2. Староанглийское название Китая (Cathay), в отличие от современного China.

3. Будет золото – будут деньги.

4. То же, что и «фраер», «лох» и т.п.

5. Спор Брюнхильды и Кримхильды у входа в собор.

Глава 38

- Ну?

- Всё чисто, - затараторил Циклоп, - Стражников вокруг нет, народ расходится по домам.

Мы стояли в тени высокого каменного забора через дорогу от часовни. Она действительно была круглой и смахивала на громадное серое яйцо. Над портиком возвышалась конная статуя, а по карнизу крыши змеилось тело дракона. Уже стемнело, и последние прохожие торопились к своим жилищам, чтобы, укрывшись за дверьми с крепкими запорами, поужинать и отойти ко сну. Люди окидывали нас подозрительными взглядами и прибавляли шаг – хотя мы и старались держаться незаметно – но шила в мешке не утаишь, мы весьма походили на тех, кем на самом деле и являлись: шпану, которая замыслила что-то недоброе. Ну и пусть… главное, чтобы не появилась стража.

- Второй выход из часовни есть?

- Нет, Чёрный, только этот, под лошадью. Окошки махонькие, сквозь них и кошка не пролезет.

- Лады… много их там быть не может. Ротонда не велика. Но разведать надо. Лучше девчонка, меньше подозрений. Так… Киска? Нет, не богомольная у тебе наружность. [Та лишь насмешливо усмехнулась и провела язычком по губам] Стрекоза, пойдёшь ты. Долго не рассусоливать. Заходишь, ставишь свечку, а сама смотришь: сколько их? Что делают? А главное – где чашка эта, золотая? Поняла? Ступай.

Стрекоза кивнула, но помедлила, с опаской оглянувшись на часовню – видно было, что ей неохота идти туда в одиночку. Я ободряюще улыбнулся девочке:

- Не бойся. Если чуть замешкаешь – мы туда всей кодлой нагрянем. Лети, Стрекоза, к Дракону(1)!

Повеселев, она шустро подбежала к двери, остановилась перед входом, оправила передник и волосы под чепцом – и шагнула внутрь.

Долго она там не пробыла, уже через пару минут Стрекоза выскочила наружу и подбежала к нам. Отдышавшись, она рассказала:

- Четверо их там: два монаха возле алтаря, поют чего-то не по-нашему, на меня и не посмотрели. А возле входа – ещё двое. Но эти серьёзные, большие такие, сердитые! Меня в часовню не пустили, сказали приходить завтра, к заутрени. А сейчас, говорят, нельзя. А ещё… Мечи у них, Чёрный! И кольчуги под рясами блестят, я заметила!

- Молодец, глазастая! – улыбнулся я ей, - Так, значит монахи-рыцари, из ордена. Сильные рубаки, опасные. А что чашка, углядела?

- Да! На алтаре стоит, здоровущая! А уж блестит…

- Ага, блестит, значит, нас дожидается… Так, ребятушки, сделать всё надо быстро и чисто. Большая удача, что чаша под такой малой охраной, сама в руки плывёт. Но монахи-рыцари – воины справные. Могут всех нас покрошить, если замешкаем. Поэтому делать будем так: я первый вхожу и караульщиков этих заморачиваю, долго таких бугаёв держать у меня не получится, так что закидывайтесь в часовню всем скопом, валите их на пол и кончайте по быстрому, пока не прочухались. Дверь сразу на засов, а ты, Циклоп, остаёшься на стрёме снаружи, если что – сразу свисти. Всё вроде? Ну, поехали!

Я расправил плечи и, насвистывая, поднялся по ступеням портика. Из часовни слышалось монотонное латинское пение, волнами доносился тяжёлый, одуряющий запах ладана. В последний раз глянув по сторонам, я перешагнул порог.

- Эй, ты! – в грудь мне упёрлась рука одного из стражников. Да, точно, это опытные солдаты – жестокие, выдубленные ветром и солнцем лица, «украшенные» боевыми шрамами, кольчуги под рясами и мечи на поясах, - Служба божья будет завтра, а сейчас не мешай достойным братьям провести обряды нашего ордена. Убирайся отсюда, смерд!

За спинами воинов тонула в полумраке часовня. Лишь алтарь озарялся горящими свечами. В воздухе слоями плавал дым от благовоний, заставляя слезиться глаза, но я всё равно разглядел две тёмные высокие фигуры у алтаря, провозглашавшие речитативом латинские славословия. А между ними на каменном возвышении тускло светилась чаша.

- Дяденьки, - плаксиво забормотал я, - Да я только свечечку поставить за здравие хотел… - моя рука нырнула за пазуху, охранники напряглись – но ничего не успели сделать, я выхватил свою неказистую «волшебную дубинку» и заговорил с ними уже совсем иным тоном, - Смотреть! Смотреть сюда, ну!

Завороженные, стражники уставились на палку так, словно я держал императорский скипетр. Меня всего перекосило – удерживать в подчинении двух взрослых мужчин – это нелёгкая задача. Но тут в ротонду ворвалась вся шайка, монахи-хранители рухнули на каменные плиты под тяжестью навалившихся тел – и им тут же перерезали горло, даже не пикнули. Киска уже закладывала дверь тяжёлым брусом. Жестом приказав подельникам оставаться у входа, я подошёл к алтарю. Два монаха, полностью поглощённые ритуалом, ничего не заметили, продолжая твердить молитвы и бить поклоны. Голоса… два голоса, сплетающихся воедино… мерно падающие латинские слова… словно огромное морское чудовище зашевелилось на дне Океана и устремилось к поверхности – так возвращалась ко мне память, когтистой лапой стиснув моё сердце. Нет! Этого не может быть! Неужели… не колеблясь более ни секунды, я шагнул вперёд и бесцеремонно опустил ладонь на плечо одного из черноризцев. Тот сбился, удивлённо оглянулся, нахмурился при виде меня и сбросил руку с плеча. Второй монах тоже прервал молитвы, обернулся и недоумённо поднял брови.

- Дерзкий мальчишка! Как ты посмел? Брат Иоахим, зачем ты пропустил этого… - он осёкся при виде двух тел, распростёртых на полу часовни, запертой двери и ватаги подростков, нагло ухмылявшихся ему в лицо.

- Спёкся твой брат Иоахим, - ответил за всех Огонёк, щуплый верзила с изуродованными ожогами лицом и руками. Когда-то этот парень прислуживал в трактире. До того дня, когда пьяная солдатня решила, что будет очень остроумно толкнуть маленького подавальщика в пылающий очаг и послушать, как он кричит. Так Огонёк получил своё прозвище. Он выжил, и в этом была моя заслуга – но красавцем ему уже никогда не быть. С нашей помощью он потом нашёл этих солдат – и пошутил над ними. После ожогов огонь одновременно дико пугал и непреодолимо притягивал его. Когда те «весельчаки» вопили и катались по полу, пытаясь сбить с одежды пламя, Огонёк смотрел, не отрываясь, и по его жуткому лицу пробегали судороги, - И второй брат тоже. Был – да весь вышел. Такие дела, попик.

Второй монах был отнюдь не так храбр, как его товарищ. Он упал на колени и задрожал, словно осиновый лист, пытаясь что-то сказать – но челюсть плясала ходуном, и слова превратились в какое-то невразумительное мычание. Но его «коллега» оказался не робкого десятка. Он направил на нас десницу в обвиняющем жесте и пророкотал хорошо поставленным голосом:

- Вы! Злодеи, в греховном безумии своём посягнувшие на святую апостольскую церковь! Святотатцы! Вы все уже мертвы! Вы познаете вечные муки…

Тут мне надоело слушать эту поповскую трескотню, и я со всего маху залепил ему дубинкой по черепу. Никакой магии. Просто от души. Монах рухнул на колени, обхватив руками седую голову с выбритой тонзурой, меж его пальцев побежала кровь.

- Вот так, - я заткнул палку за пояс, - Ребятки, вздёрните-ка на ноги этого мозгляка! – я указал на второго монаха, подвывающего от страха, - Он, кажись, уже себе всю рясу обгадил.

Черноризник пустым мешком обвис на руках моих парней, его губы тряслись, а расширенные глаза метались от одного лица к другому.

- Ну так что, «братец», - я подошёл к алтарю и снял с него чашу. Ого, тяжёленькая! Клов(2) весу, не меньше! По верхнему ободку в золото были вставлены крупные, искусно огранённые рубины. Вот она, «кровь земная»(3)! Не ошибся Юнга. За такое сокровище Шломо – Оценщик отвалит нам много, очень много звонких дукатов. И не обманет, потому как прекрасно знает: вздумает жулить – подвешу его к потолку за пейсы, - Откуда такое богатство? А?

- Мы… мы… - монах, поняв, что его не собираются немедленно убивать, немного воспрянул духом, - Мы были в Африке… язычники… наши войска разбили их племя. Храм Луны… там золотая маска их богини, жрецы не хотели отдавать, но мы их всех… маска… освятить… изгнать скверну. Брат Магистр велел переплавить и посвятить потир(4) Георгу Победоносному.

- Угу, понятно, - я провёл пальцами по гладкому золоту, - Слышали, братва? А нас ещё грабителями и душегубами называют… Племя-то, небось, в рабство? – задушевно обратился к монаху, наклонившись поближе. Его глаза забегали ещё быстрее, он попытался от меня отстраниться, - В рабство, по зенкам твоим лживым вижу. В цепи – и на плантации, тростник для концессий рубить, ага? Нагрела церковь руки, нет, не сама, конечно, - я с шутовским смирением молитвенно сложил руки, - Через посредников. Сами «рабы божьи» и весь мир в колодки загнать хотите?! – меня вдруг обуяла дикая злоба, и я схватил монаха за горло, - Отвечай, гнида!

Монах заскулил.

- Людей вы тоже сжигаете не сами! «Отдаём! Нераскаявшихся грешников! В руки! Светской власти! Дабы святая церковь! Не обагрила! Руки кровью!» - каждое слово цитаты я подкреплял оплеухой, от чего голова монаха моталась из стороны в сторону, - А я ведь вас узнал, «братья», - продолжил я, внезапно успокоившись, - Шесть лет назад вы служили инквизиции.

Трусливый монах замер, боясь лишний раз пошевелиться. Зато второй поднял на меня тяжёлый, полный ненависти, взгляд. По его лицу стекала кровь, но глаза не отрывались от моего лица.

- Да, - глухо промолвил монах, поднимаясь с колен, - Да! Я истреблял в королевстве скверну ереси и дьявольской волшбы! Я калёным железом уничтожал эту заразу! И если бы Магистр не решил иначе – мы занимались бы этим до сих пор!

- Маленькое рыбацкое село, - прошептал я, но голос мой разносился по всей часовне, - Вы убили кузнеца, его жену и трёх девочек… но был ещё и сын.

- Аааа! – старый монах рванулся ко мне с неожиданной прытью, но Огонёк ловко подставил ему ногу, и черноризник растянулся на полу, - Отродье сатаны! – если бы взгляд человека мог убивать – я бы тут же распрощался с жизнью, - Я знал! Я чувствовал! А всё этот недоумок, - он плюнул в сторону своего малодушного собрата, - «Кости прогорели… невозможно определить, три детских скелета – или четыре». Дьявольские ростки нужно уничтожать с корнем! Я всегда так говорил! Нельзя щадить и детей! Потому что из них вырастают такие порождения ехидны, как ты!

Я ударил лежащего сапогом в лицо, и фонтан красноречия вновь иссяк.

- Моя мама, - мне с трудом удавалось удержать свой голос от дрожи, - Была доброй женщиной. Всё, что она делала – это лечила людей. Может быть, она простила бы даже тебя. Но я не прощу. Боги любят меня. Они привели вас ко мне.

- Мерзкий язычник, - изо рта его текла кровь, но старый палач не собирался сдаваться, - Твои лживые боги не спасут тебя!

- Может быть, - кивнул я, изо всех сил копнув его ногою в живот – меня уже стала утомлять эта демагогия, - Но они предали вас в мои руки.

Тут второй монах, про которого все уже успели забыть, кинулся ко мне в ноги и, обхватив руками мои колени, завыл: «Пощади!» «Пощади!» - вот и всё, что он кричал, снова и снова, словно забыв все остальные слова. Я с отвращением хотел отстраниться, но он вцепился в меня, как клещ, ухватившись за полу моей одежды, как утопающий за соломинку.

- Пощадить, - тихо повторил я, - Пощадить, - я перекатывал это слово на языке, как леденец, - Пощадить…

Кровь прилила мне в глаза, одев всё вокруг алым туманом. Я вновь переживал ту страшную ночь… я видел искажённые страхом лица моих сестёр, я слышал крики ужаса моей мамы…

- Пощадить?! – проревел я так, что свод ротонды едва не рухнул нам на головы, - Пощадить?! Так же, как вы пощадили мою семью!!!

В руках моих была чаша, и я обрушил её на голову монаха. Я кричал, не помня себя, и бил, снова и снова. Драгоценные камни разлетались во все стороны, смешиваясь с брызгами крови, а я всё молотил – и не мог остановиться. Наконец, я выдохся. В моей руке был уже не потир, а некий бесформенный комок металла. Голова монаха превратилась в кровавую кашу. Старый черноризник корчился на полу, ухватившись за живот, а члены шайки стояли, прижавшись к стенам, испугано смотрели на меня. Лишь Киска ползала по каменным плитам, собирая рубины. «Вот!» - она протянула ко мне перепачканные кровью ладони, на которых красные камни были почти не видны, - «Возьми!» Киска заискивающе улыбнулась, но в её глазах был страх. Она так и не поднялась с колен и протягивала мне рубины, словно жертву какому-то идолу. А мне вдруг опять стало скучно. Ярость ушла – и гулкая пустота приняла меня в свои объятья.

- Оставь себе, - буркнул я, бросая смятую чашу наземь, - А это золото мы отдадим перекупщикам. Подбери. Что до тебя, - я обратился к оставшемуся в живых монаху, - То не надейся на такую лёгкую смерть. «Мерою вашей вам и отмерится» - так, кажется, говорите вы, христиане? Вот и получай, ублюдок. Эй, Огонёк! Тут должно быть лампадное масло. Поищи.

Лампадное масло действительно было. Целый бочонок. Мы привязали монаха к алтарю. Куда только девалась его выдержка… он выл и пытался вырваться – но ребята держали его крепко. Наверно, «святой отец» видел слишком много костров, на которые он сам посылал людей, и хорошо представлял, что его ждёт. Мы облили не только его, но и всё, что могло гореть. Я уже хотел было отдать команду – но тут за мой рукав кто-то робко потянул.

- Стрекоза? – девочка застенчиво улыбнулась, прижимая что-то к груди.

- Чёрный, можно я её себе оставлю? – в её руках была раскрашенная деревянная статуэтка какой-то святой. Наверное, вытащила из ниши в стене. Фигурка женщины была искусно вырезана и украшена позолотой. Кукла. А кукол у Стрекозы не было. Вообще. Никогда. Её собственные родители продали девочку в дом терпимости, едва ей исполнилось одиннадцать лет, и у неё появились первые крови. Несколько серебряных монет давали шанс другим детям не умереть зимой от голода. «Заведение», в которое попала Стрекоза, было особого рода. Туда приходили только самые богатые, пресыщенные джентльмены из Сити, любители «молоденького мясца». Спустя неделю какой-то лорд сделал с ней что-то вовсе непотребное, и малышка расцарапала ему лицо. Её избили батогами и выбросили на улицу – умирать. Я залечил гноящиеся шрамы у неё на спине. Я исцелил дурную болезнь, которую она успела подхватить от одного из «клиентов». Но я не мог прогнать из её глаз взрослую тоску. Поэтому вот такая её редкая, совсем детская улыбка была настоящим сокровищем. А не золото и камешки. Она так напоминала мне моих сестричек…

- Да, конечно, - я проглотил тугой комок в горле и попытался улыбнуться в ответ, - Бери, Стрекоза.

Мы собрались у дверей и сняли засов.

- Давай, Огонёк.

Он бросил на пол свечу – и всё вокруг вспыхнуло. Мы вышли на улицу, преследуемые по пятам рёвом монаха, в котором уже не осталось ничего человеческого.

- Чего так долго? – сквозь зубы пробормотал продрогший Циклоп, - Сматываемся! Скоро будет стража!

- Скоро здесь будет много людей, - сказал я, и мы пошли прочь.

На углу я оглянулся. Распахнутые двери часовни были словно огнедышащая пасть дракона. А из узких окон золотой короной вырывались в ночное небо длинные языки пламени.

* * *

1. Английское слово «стрекоза» - “dragonfly” дословно переводится, как «драконья муха».

2. Староанглийская мера (clove) – восемь фунтов или 3,175 метрических килограммов. “Clove” – так же и «гвоздика». На эту меру часто взвешивали пряности.

3. На Востоке рубины часто назывались «кровью Земли». Позднее, это название распространилось среди средневековых ювелиров.

4. Ритуальная чаша.

Глава 39

Старый Шломо действительно дал за смятый ком золота, бывший когда-то потиром, а до этого – маской неизвестной богини, хорошую цену. Немного поворчав при этом о «молодом шлемазле, который зарывает талант(1) в землю и занимается не пойми чем, наживая себе таки крупные неприятности, а оно вам надо, молодой человек?» Старик зауважал меня после того, как я однажды снабдил его настойкой собственного приготовления, излечившей застарелую подагру еврея-скупщика.

На такие деньги можно было купить небольшое поместье… а я не знал, что с ними делать. Поэтому просто таскал на себе во вместительном кошеле-поясе. Надо было уходить… после налёта на часовню Лондон бурлил. Один из монахов оказался личным духовником какой-то «шишки», состоящей в их рыцарском ордене. Я тайно встретился с Джузеппе – ушлым итальяшкой, занимавшемся контрабандой из Королевства в Европу через Канал. Он обещал организовать бегство нашей шайки из Британии – для нас здесь становилось слишком жарко. И вот теперь, ожидая новостей от контрабандиста, я часами лежал, глядя в потолок – меня грызла тоска, которую было не развеять ни чарами Киски (взиравшей на меня с немым обожанием после того, как я оставил ей рубины), ни выпивкой, ни весёлыми ирландскими побасенками Оглобли… В чём смысл? Судьба сама отдала мне в руки убийц моих сестёр и родителей, и я осушил чашу мести до дна. Что дальше? Всю жизнь (А сколько её будет? Воровской фарт не вечен…) потрошить жирных «индюков»? Может пейсатый барыга прав, и я размениваю свою долю на медяки? Но куда мне? Без роду и племени, без имени… деньги не могут дать всего… уехать… уехать далеко, очень далеко – и начать всё с чистого листа. Вместе с ребятами – я их не брошу, они – это моя семья. Говорят, на новооткрытых островах совсем безлюдно… можно основать колонию и жить по своим правилам. Без королевских судей и попов, без продажных чиновников и помещиков-кровопийц… Прекрасный Новый Мир(2).

Мои грёзы были прерваны самым грубым образом: в комнату ввалился растерзанный и окровавленный Циклоп. [Из осторожности я приказал всей кодле сидеть в нашем убежище – заброшенном доме, не высовываясь, пока не будет весточки от перевозчика, и выставил вокруг нескольких «часовых». В эту смену одним из дозорных и был Циклоп. Как я выяснил позже, стражникам удалось незаметно подобраться и срезать без звука всех, кто стоял на шухере. Лишь один Питер, закадычный мой друг, чудом сумел вырваться и предупредить… что, впрочем, уже не могло нас спасти…]

- Это стража! – он согнулся в три погибели, обхватив руками живот – лишь сейчас я заметил огромную рваную рану, сквозь которую едва не выпадали внутренности. – Беги, Чёрный! Джузеппе – сука! Продал легавым! – это были его последние слова. Горлом хлынула алая кровь, мгновенно залив всю грудь. Циклоп рухнул на колени, единственный огненный глаз впился в меня – в нём была боль, ярость… вина, огромное, как небо, чувство вины за то, что он не смог… не заметил беду заранее (хоть это и не было в человеческих силах!)… и надежда… сумасшедшая надежда, с которой они всегда смотрели на меня, когда дело оборачивалось совсем худо… его губы шевелились, на них пузырилась кровавая пена, и наружу выходило одно лишь бульканье – но я и без слов понял, что он ещё хотел мне сказать: «Прости!» - одно маленькое, коротенькое слово… которое будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь. А потом пламя в его оке угасло – и Циклоп мягко завалился набок, глухо ударившись головою о струганные доски пола.

Всё это уместилось в крохотный промежуток времени – всего несколько ударов сердца. Не успел я вскочить с лежанки – как с улицы донёсся слитный рёв нескольких десяток глоток – стража поняла, что обнаружена, и, уже не скрываясь, попёрла на приступ «малины». Вся банда тут же схватилась за оружие.

Стрекоза, сидевшая рядом с окном, баюкая свою новообретённую «куклу», оглянулась, ещё не понимая…

- Нет!!! Стрекоза, падай на пол!!!

Я не успел. Я опять не успел. Во дворе хлопнула тетива – и раздался громкий костяной стук. Девочку отбросило к стене. Между её удивлённо распахнутых глаз подрагивало оперение короткой арбалетной стрелы. Тело Стрекозы медленно сползало на пол – а кукла покатилась прочь, теряя по дороге позолоту…

- ААААААААА!!! – ярость взбурлила и вырвалась наружу. Я выскочил на подоконник со своей «волшебной дубинкой» в руках. Стражники лезли в окна и двери первого этажа. В меня выстрелило сразу несколько арбалетчиков – но стрелы просто испарились в воздухе, исчезнув в ярких фиолетовых вспышках. Я навёл оружие на ближайшего стрелка… того, кто убил Стрекозу – он уже вложил в канавку новый арбалетный болт и теперь суетливо накручивал ворот. В следующее мгновение голова стражника расцвела красным маком, взорвавшись изнутри. Всё вокруг забрызгало кровавыми ошмётками. Остальные стрелки побросали своё оружие и припали к земле, подвывая от ужаса.

В комнату вломились несколько солдат. Оглобля ловко насадил одного на протазан – но тут же упал сам под ударами палашей и рапир. Я спрыгнул с подоконника прямо в закипевшую драку. Кистень сам лёг в руку – в гневе я выплеснул, не подумав, всю свою волшебную силу – но я ещё могу биться! И сейчас они это почувствуют на своих шкурах!!!

Железное «яблочко», залитое для тяжести свинцом и усеянное шипами, взметнулось на цепи – и раскололо лоб замешкавшемуся стражнику. Вот так! И ещё! И ещё! И ещё! Вокруг был ад, солдаты и ребята из шайки сошлись в ближнем бою… крики, стоны, лязг металла… стражи было много, слишком много… мы умирали – но не сдавались, отлично понимая, что пощады не будет, и в случае плена нас ждут лишь многодневные пытки и позорная казнь. В тесных комнатах обветшалого особняка кипела битва не на жизнь, а на смерть, безо всяких правил…

Вот Киска пляшет с длинным кинжалом, удерживая на расстоянии двух здоровенных вояк. Но она уже выдыхается, по правому боку сбегает струйка крови… «Сейчас мы тебя, сучонка, скрутим и на четыре кости поставим, сама смерти запросишь!» - рычит один из стражников. И тогда Киска презрительно (о, так умеют лишь красивые девушки!) ухмыляется им в лицо – и, приставив кончик лезвия к своей груди, бросается на стену, загоняя в себя кинжал по самую рукоятку.

Вот Дворняжка падает, накрывая телом бесчувственного Юнгу – тот ничего не видит, улыбаясь в дурманном сне. Один стражник наваливается на неё сверху – видно с тем же намерением, связать пригожую девку, чтобы потом хорошенько разложить её в караулке, прежде чем вздёрнуть на площади возле рынка. Но тут же с утробным воем скатывается на пол и уже не встаёт – тихоня Дворняжка прятала в руке маленький, но острый как бритва ножик, распоров солдата от паха до грудины. Второй стражник наносит единственный, но страшный удар сверху – меч пронзает Дворняжку, Юнгу (даже смерть не смогла его разбудить), лежанку и глубоко входит в пол. Жили вместе – и умерли вместе… пока солдат пытается выдернуть оружие из досок – я сминаю ударом кистеня его затылок, как яичную скорлупу.

Меня тоже достают… грудь, живот, левая нога… это только царапины, задеты лишь мышцы… но кровь выходит из моего тела и я слабею, оружие тяжелеет в моих руках и всё труднее наносить удары и уворачиваться от вражеских выпадов. Я отступаю в заднюю комнату вместе с горсткой из оставшихся на ногах ребят… там… там шанс на спасение! Надо бежать! В кладовке прогнившие доски провалились, открывая доступ в подпол… а там каменный свод, в свою очередь, просел, распахнув зловонный чёрный зев знаменитой лондонской клоаки… мы так и не исследовали её, потому что запах просто валил с ног… но сейчас выбирать не из чего! Верная смерть здесь – и шанс на спасение там!

Дыра встречает нас рёвом подземных вод. Ну конечно же! Всю последнюю неделю в Лондоне шли проливные дожди… значит, клоака заполнена бурлящей грязной жижею, которая несётся к Темзе, а оттуда – в море. Обычно там было лишь по пояс… но сейчас – бурая пена мелькает в каких-то дюймах от обвалившегося потолка туннеля. Мы же утонем, как крысы!

- Чёрный! – плачущий голос Кукушонка едва можно узнать. – Огонёк – всё… кончился… они ему всё брюхо саблями распанахали… Что делать?

Я оглядываюсь… Чёрт!!! Мёртвый Огонёк… дрожащий, как осиновый лист, Кукушонок… и я.

- Кто-то ещё остался?!

- Нет… всех… всех, Чёрный… всех почикали, суки легавые… они по всем комнатам шарятся… сейчас здесь будут… хана нам, Чёрный.

- Хер им всем в глотку!!! Кукушонок, сейчас в эту дыру полезем!

- Чёрный, да ты что?! Потонем же!

- Я сказал: в дырку! Быстро! – я вздёргиваю щуплого Кукушонка на ноги – и тут в каморку врывается стража.

- Прыгай! – я толкаю его и скачу в поток грязи сам. Но арбалеты в руках у солдат тенькают, Кукушонок странно дёргается в воздухе и кричит тоненьким голосом – а меня словно бьют железной палкой по плечу – рука моментально отнимается и становится очень горячо. А потом – очень холодно. И темно. Я выныриваю, отплевываясь – и тут же расшибаю голову о каменный выступ на потолке - вода несёт меня с огромной скоростью, а промежуток воздуха меньше вершка. Кукушонок камнем идёт на дно – я успеваю нащупать стрелу у него под лопаткой. И у меня в плече засел арбалетный болт – последнее «прости» от городской стражи. Грести получается кое-как, но лишь одной правой. По телу пробегают судороги боли. Я задыхаюсь, захлёбываюсь вонючей жидкостью, вобравшей в себя все нечистоты Нижнего Лондона. Намокшая одежда тянет на дно. Но ещё больше увлекает в пучину пояс, набитый золотом. Я борюсь до последнего, но понимаю – с ним мне не выплыть. И одним движением своего памятного кривого ножа перерезаю ремень своего «золотого запаса». И выпускаю сам нож из ослабевших пальцев… плыть становится легче… но лишь совсем чуть-чуть… у меня стоит звон в ушах, заглушая клёкот содержимого лондонской клоаки… всё… конец… утону в дерьме… надо было остаться и сдохнуть от меча – хорошая честная смерть… а так… как глупо. И противно…

Но тут поток выныривает из-под земли, выплёскивая меня в воды Темзы. Я из последних сил гребу к песчаному берегу… а потом бреду по дну, нащупав его босыми ногами… ничего не соображаю… как сладко дышать… кажется, меня сейчас вырвет… чёрные… чёрные мухи перед глазами. Ноги… не чувствую ног. Только на берег выбраться, а то захлебнусь… нет… чуток потерпи… ну же…

Я выползаю на сушу, словно диковинное морское чудище… облепленный грязью и водорослями… дрожащий от слабости и холода… истекающий кровью…

Падаю. Переворачиваюсь на спину, потратив на это свои последние силы. Я живой… я выжил!

И тут, даже сквозь колокольный набат в ушах, я слышу хруст камешков под чьими-то шагами. Надо мной склоняется тень… Нет! Только не это! Я им не дамся! Каким-то невероятным усилием вытаскиваю из-за пояса свою уцелевшую «волшебную дубинку» и нацеливаю её на тёмный силуэт. Палка пляшет в моих пальцах, свет меркнет в моих глазах, накатывает неудержимая тошнота…

- Ххх… ххххто тыыы… не подходиии ближееее… - выдавливаю я, стараясь, чтобы мой голос звучал грозно – но понимаю, что выгляжу жалко, как новорожденный котёнок. Рука с палкой бессильно падет на грудь. Всё… теперь точно конец.

- Надо же… - спокойный мужской голос доносится до моего сознания, стремительно погружающегося во Тьму. – Я искал Зверя, а обнаружил раненого волчонка…

* * *

1. Хранить талант под спудом (или зарывать талант в землю) – это из Торы, т.е. Ветхого Завета. Первоначально значило «талант (мера веса) золота» - но потом стало использоваться в переносном смысле. Шлемазл – ругательство на идиш.

2. Так, кстати, было и в реальности… правда, гораздо позже. Люди, не желавшие жить под гнётом церкви и абсолютных деспотий государств, уплывали на новые земли. Задолго до французской революции и восстания в британских колониях, Капитан Миссьон, бунтарь и пират, основал свободную Колонию, живущую по Правилам. Там запрещалась любая форма диктатуры, рабство, нетерпимость – разрешалось свободно исповедовать любые верования. Высшие наказание за нарушение Правил – изгнание из Колонии. Освобождённые рабы, угнетённые туземцы, белые батраки – все они встали под знамёна Капитана. Но их было слишком мало… католическая Испания беспощадно выжигала любые островки инакомыслия, и мушкет конкистадора шёл рядом с костром инквизитора. Ну а «Прекрасный Новый Мир» - это, разумеется, аллюзия на Хаксли. Не удержался :0)

Глава 40

Белый свет, пробивающийся сквозь прикрытые веки. Пахнет чистым, свежим постельным бельём. Солнечный луч скользит по лицу, но последние мгновения безмятежного глубокого сна так сладки, что я недовольно морщу нос, отворачиваю лицо в сторону. Я лежу на мягкой, удобной постели. Сейчас войдёт мама, склонится над моей кроватью, нежно погладит рукой щёку и тихонько скажет: «Уже утро, сынок… просыпайся, соня»

Нет. Не скажет. Просто я не спал на нормальной домашней постели уже шесть лет – и моя память перенесла меня в детство. Я благодарен ей за это короткое наваждение – пусть даже теперь мне так больно.

Но где же я? Последнее, что помню – валяюсь полумёртвый на берегу Темзы. А до этого… ещё один острый укол в сердце… ребята… все погибли. Я снова один. У меня вновь нет Семьи. Ничего нет.

Странно, у меня ничего не болит… я же помню – сабельные рубцы, болт, засевший в плече… разбитая голова… я осторожно пытаюсь определить, в каком состоянии мои раны – и при этом не пошевелиться. Нелёгкая, скажу тебе, Летиция, задача…

- Тело твоё я подлатал, - тот самый спокойный мужской голос, услышанный мною впервые перед самой потерей сознания. – Открывай глаза и смотри на меня.

Сам не осознавая, почему – я беспрекословно повинуюсь. Вначале слегка прижмуриваю глаза от яркого света, усиленного белоснежной побелкой стен маленькой комнаты, похожей на монастырскую келью. Потом вижу свои руки, лежащие поверх покрывала. Пробую шевелить пальцами – всё нормально, никакой боли в раненном плече. А потом смотрю прямо перед собой – и вижу его. Старик сидит у меня в ногах на массивном деревянном кресле. Он в каком-то балахоне из грубого домотканого полотна сероватого цвета – такое делали женщины и в нашей деревне… я сказал старик… но он крепок и здоров на вид, его лицо не искрещено морщинами… хотя кожа смуглая, того тёмно-бронзового цвета, что бывает лишь у тех, кто очень много времени проводит под вольным небом, открытый всем ветрам и Солнцу. Просто волосы у него белые (Не желтоватая седина, а именно белые! Словно первый снег, ещё не тронутый ничьими следами…) И аккуратно подстриженная борода. И пушистые усы. И густая, волнистая шевелюра. И в противоположность этому глаза. Чёрные. Как уголь. Как крыло ворона. При виде таких глаз кумушки суеверно скрещивают за спиной пальцы и трижды сплёвывают через плечо. А сейчас эти глаза невозмутимо, с интересом меня изучают. И я вдруг кажусь себе самому маленьким и невесомым.

- Ты умирал – а теперь ты воскрес. Пора начинать жить по-новому.

Во мне возникает и укрепляется уверенность. Я наконец-то встретил представителя своего племени, не пожелавшего скрыться, как это делали другие…

- Ты… - горло моё пересохло, и голос срывается. – Ты – колдун?

- Да.

- Ты… знаешь, что я…

- Да. Но, честно говоря, я ожидал увидеть совсем иное. Меня пугали диким волшебником - маглокровкой, который сколотил кровожадную банду и терроризирует весь Лондон. А мои глаза видят перепуганного мальчишку, выучившего с грехом пополам пару несложных трюков…

- Пару трюков?! – оскорблённая гордость заставляет меня взвиться на кровати, но я вовремя успеваю опомниться и прикусить язык. Ещё неизвестно, что он собирается делать со мною…

- Да. Такая сила… и такое бездарное, слепое применение, - старец задумчиво огладил ладонью бороду. – Словно кто-то использует астролябию для заколачивания гвоздей. Но это не твоя вина, мальчик.

- Я не мальчик! Мне скоро исполнится восемнадцать!

- Да-да… конечно… и что же ты намерен делать теперь?

Старик пугал меня. Я чувствовал окутывающую его ауру, это было ощущение такой силы, что волосы на моём затылке вставали дыбом. Я привык к самостоятельности и не хотел никому подчиняться. Я не видел в этом странном волшебнике (Странном? Да мне не с чем и сравнивать! Кроме мамы я не знал ни одного представителя магических кланов) угрозы или враждебности… но и безоговорочного доверия он у меня тоже не вызывал. Впрочем, после шести лет ежедневной войны за выживание на Дне Лондона понятие «безоговорочное доверие» вообще исчезло из моего словаря.

- Спасибо… за то, что ты меня вылечил и вообще… за то, что спас мою жизнь. Я твой должник. Но я хочу уйти.

- И куда, позволь поинтересоваться, ты собираешься направиться, мой юный собрат?

- А… а где мы сейчас?

Брови старика слегка приподнялись.

- О, вижу ты умеешь задавать правильные вопросы. Мы в пригородах Лондона. Примерно в десяти милях от места, где вас накрыла королевская стража. И в трёх милях с небольшим от песчаного пляжа, где я нашёл тебя. Предупреждая твой следующий вопрос: тебя ищут. Стражники доложили о полном истреблении банды Чёрного Билла, но, увы – лорд-мэр жаждет увидеть твоё мёртвое тело собственными глазами. И на твоё горе, он знает тебя в лицо, помнишь ограбление кареты модной куртизанки на прошлогодний Иванов день?

- Ага… - я был ошеломлён. Кажется, этот колдун знает про меня и моих ребят многое… очень многое.

- А клиентом куртизанки в тот вечер был сам лорд-мэр, вот так то, мой мальчик. И пока Киска срывала с его любовницы драгоценности, а ты, приставив к вельможному горлу нож, орал: «Вытряхивай золото, жирный ублюдок!» - у господина мэра было достаточно времени хорошо запомнить черты твоего лица.

- Так это была та толстая сволочь в полумаске… - угрюмо пробормотал я. – Эх! Знал бы – прирезал, как свинью!

- Поздно скрежетать зубами, молодой человек. Важно то, что мэр объявил за твою голову беспрецедентную награду – пятьдесят фунтов. На подворье ратуши уже принесли столько голов всяких босяков, которым не посчастливилось быть одного с тобой возраста и немного на тебя походить – что из них можно сложить пирамиду высотою с дом. Но мэр – человек практичный и золото своё за так не отдаст. Так что стражники, да и просто всякий, кто желает быстро подзаработать, рыщут по всей столице, аки волки, крови алчущие… вот так то, мой дорогой собрат.

- Мне… мне нужно бежать… переплыть Канал… скрыться…

- Нет, мальчик, - старик слегка покачал головой. – Нет. Я гадал на твою судьбу. Слишком часто раскинуты сети. Тебе не ускользнуть. Если ты останешься среди маглов – погибнешь.

Почему-то я сразу ему поверил. Злость и безысходность – вот что я почувствовал в тот момент.

- И что теперь?! Что мне делать теперь?

- Учиться жить в новом мире, мальчик.

* * *

Глава 41

- Я не надену эти бабские тряпки!

- Избавляйся от жаргона лондонских низов, мальчик. И от уличных манер.

- Я не мальчик! Сколько я раз уже просил…

- Хорошо… Билл. Это отнюдь не женская одежда. Это – мантия, её принято носить в магическом обществе волшебниками Великобритании. Фасон, может быть, немного устарел… я не особо слежу за модой. Но то, что ведьмы одеваются… гм, немного по-другому – это я тебе гарантирую.

- Моя мама одевалась так же, как и остальные женщины в деревне.

- Вы жили среди маглов, Билл. Среди обычных людей… или тебе было мало того, что крестьяне и так считали вашу семью «белыми воронами»? Мы маскируемся, стараемся слиться с толпой… Хорошенько запомни это «мы», Билл. Теперь ты уже больше не одиночка. Волшебное сообщество – это сложный, живущий по своим законам мир. И чтобы не попасть впросак и не наделать ошибок, ты должен следовать моим советам.

- Да… Учитель.

Я впервые назвал его так. Он сам попросил меня об этом, сказав, что берёт меня в ученики. А я, молодой невежественный дикарь, лишь спустя многие годы до конца осознал, какое счастье выпало на мою долю. В тот вечер я был слишком напуган и изо всех сил пытался это скрыть. И он прекрасно понимал это, пропуская мимо ушей все мои дерзости, вызванные частью незнанием, частью страхом перед неизвестным будущим… Когда же я, опомнившись от первого потрясения, спросил своего благодетеля о его имени – тот ответил с лёгкой улыбкой: называй меня Демиург, мальчик. Тогда я принял это слово всего лишь за диковинное иноземное имя…

- Ну вот, совсем другое дело, - промолвил он, когда я с большой неохотой облачился в мантию, - Теперь тебя можно выводить в свет.

Я никогда ранее не слышал этого выражения, но сразу же прекрасно уловил, о чём идёт речь.

- А это обязательно? Выводить меня в этот «свет»?

- Да, Билл, обязательно, - рот Демиурга сжался в тонкую суровую линию, и я понял, что шутки кончились. Впрочем, для меня они никогда и не начинались… - Пожалуйста, выслушай то, что я тебе сейчас скажу, очень внимательно. От этого будет зависеть твоя жизнь.

Убедившись таким образом, что он полностью завладел моим вниманием, старик продолжил.

- Ты жил на границе двух миров, Билл, не принадлежа, по-настоящему, ни одному. Это не могло длиться вечно. Теперь путь маглов для тебя закрыт. И это к лучшему: ты бы не смог обитать среди них, десятилетиями идя против своей Природы. Но и мир чародеев не встретит тебя с распростёртыми объятьями, увы… Твоя мама была ведьмой, но отец – обычным человеком. Ты – полукровка, Билл. И это ещё не самое обидное слово, которым тебя будут называть, приготовься к этому. Ты вырос среди маглов, ты не общался с волшебниками и не знаешь законов, по которым они живут. И, наконец, ты не учился, Билл. Ты не учился магии и не умеешь контролировать свой дар. Ты беззащитен. А очень многие в магическом мире совсем не любят таких, как ты, мой мальчик. Их не остановит тот факт, что ты – ничего не умеющий подросток. О да, ты знаешь пару трюков, способных напугать маглов, но это не поможет тебе против настоящего колдуна. Поэтому я буду не просто твоим наставником, Билл. Я буду твоим опекуном. Правда, совсем недолго – по нашим законам ребёнок становится совершеннолетним после окончания обучения в школе магии. То есть, в семнадцать лет. Для тех, кто не посещал школу, но обладает волшебной силой, рубеж наступает в восемнадцать. До этого они считаются ограниченно дееспособными, детьми. За все их проступки отвечает опекун. Их нельзя трогать. В частности, их нельзя вызвать на магическую дуэль. Ты понимаешь, что это значит, Билл? – глаза Демиурга напряжённо всматривались в лицо мальчика, - У нас с тобой осталось всего несколько месяцев… для того, чтобы я научил тебя тому, что ты должен был постепенно узнавать на протяжении долгих лет. И второго шанса не будет.

- Да… Учитель. Кажется, я начинаю понимать.

- Отлично. Чтобы научиться плавать – нужно плавать, как говаривал мой отец. Сейчас мы отправимся к магу, являющемуся главой всей волшебной общины Великобритании. Так уж получилось, что он как раз из тех, кто особенно не любит маглов. И маглорождённых. Поэтому держи рот на замке. Говорить за тебя буду я. Веди себя тихо. И ни в коем случае не дерзи. Мы собираемся нанести визит Октавиану Малфою.

* * *

Глава 42

- За нашего дорогого гостя! За Великого Мастера! За Демиурга! – красивый, хорошо поставленный голос мужчины звенел, словно колокол, отражаясь от высоких сводов пиршественной залы. Он и сам был красив, что называется, благороден обликом. Точёный профиль, царственная осанка. Роскошные волосы невиданного серебристого оттенка, спадавшие волнами ниже плеч – и это, на удивление, совсем не делало его женственным, напротив… в протянутой холёной руке маг держал хрустальный бокал. Жидкость, которая в нём плескалась, походила на Меркурий(1)… нет, тогда я ещё не знал этого слова… я подумал, что это эльфийское вино, которое все так расхваливают и подают лишь самым почётным гостям и хозяину дома, похоже на жидкий лёд… И такого же цвета были его глаза. Светло-серые. Почти прозрачные. С опасным серебряным отливом лунного безумия в самой глубине зрачков. Они обжигали холодом. И я был чертовски рад тому, что хозяин Имения Малфоев ведёт себе так, словно по правую руку от Демиурга просто пустое место. А не я, Билл, таращившийся на окружающее великолепие, как сова, ослеплённая дневным светом…

Когда мы вошли в Поместье Малфоев, возникла неловкая заминка. [Я был потрясён величием парадного входа огромного особняка, похожего, скорее, на королевский дворец. В магловском Лондоне я навидался помпезных зданий имперской архитектуры, но там не было живых, движущихся, говорящих и поющих прекрасных статуй, диковинных растений, украшавших клумбы возле мраморных ступеней и странных существ, не то крохотных птиц – не то гигантских насекомых, перепархивающих с ветки на ветку с мелодичным завораживающим щебетанием. Мы аппарировали прямо к подъезду (Демиург держал меня за руку, и я, перемещаясь таким образом второй раз в жизни, пережил несколько весьма неприятных мгновений, вновь вкусив то падение в непроглядную пустоту), что, как я узнал позже, было привилегией для избранных – обычные гости являлись к воротам парка, окружавшего Мэлфой Мэнор, и уже оттуда (при условии, что их пропустит магическая защита Особняка) должны были идти пешком около мили по дорожке, посыпанной гравием, к самому дому, лишь в плохую погоду хозяева усадьбы высылали гостям, как знак особого расположения, волшебные самодвижущиеся повозки, способные домчать седоков к дверям поместья за считанные секунды.] Перед моим Учителем все присутствующие склонились в почтительном поклоне… но вот я… я вызвал у собрания совсем иную реакцию. «Грязнокровный» - пробежал едва слышный шепоток по небольшой толпе прибывших, которые ожидали своей очереди взойти по лестнице к огромным двустворчатым дверям, распахнутым сейчас во всю ширь. Демиург сделал вид, что ничего не услышал, и я последовал его примеру. Он опёрся на моё плечо (хотя совсем не был немощным стариком, нуждавшемся в помощи молодых, напротив, он вполне бы мог померяться со мной силами) и так вдвоём мы прошли вперёд, очередь гостей расступалась перед Учителем, как воды Красного моря перед Моисеем из магловской книжки.

На вершине лестницы мы сбросили дорожные плащи на руки двум маленьким зеленокожим уродцам с огромными, словно выпученными глазами. Учитель уже поведал мне о «домашних эльфах» - то есть домовых, хобгоблинах, как называли их у нас в деревне. О том, как эту волшебную расу поработили людские чародеи, заставив служить себе, и в насмешку назвав их именем древнего могущественного магического народа, который ушёл в иной мир ещё во времена Мерлина(2). Я не выказал ни любопытства, ни удивления, сохранив спокойное выражение лица. Но тот, кто вышел нам навстречу в следующий момент, заставил меня побледнеть и вздрогнуть. Дворецким у Малфоев служил призрак. Прозрачный силуэт полного темноволосого мужчины в тёмно-зелёном камзоле, украшенном на груди гербом Дома хозяев поместья, чинно поклонился Учителю и приветствовал его глубоким басом:

- Господин Демиург! Какая честь для нас! Но мы… - в голосе привидения появилась нотка неуверенности. – Не были извещены о Вашем спутнике… Как нам…

- Это мой ученик, - твёрдо ответил он. Хотя слова были произнесены негромко, его услышали все вокруг – такая тишина вдруг спустилась на крыльцо великолепной усадьбы.

Секунда безмолвия – и призрачный дворецкий кивает головой, делая широкий приглашающий жест. Мы входим в покои особняка под аккомпанемент взволнованного шушуканья гостей за нашей спиной.

В Главной Зале повторилось примерно тоже самое. Все приветствовали Демиурга – и недоумённо смолкали, завидев меня. Но не задавали никаких вопросов, вообще не показывали того, что рядом с Учителем кто-то есть.

Октавиан Малфой обжёг меня льдом взгляда – и тоже смолчал. До времени. Он лично провёл Мастера на почётное место за столом – одесную хозяина. Я шёл за Учителем. Усевшись в кресло, он негромко сказал, вроде бы в пустоту:

- Мой ученик будет сидеть подле меня.

Тут же, словно по волшебству (хотя в этом случае именно что по волшебству!) возле кресла Учителя появился стул, а возле его прибора – ещё один, правда, гораздо скромнее. Мне, впрочем, он всё равно показался шикарным, ничего подобного до того дня я не видал, даже грабя дома лондонских богачей.

Я устроился рядом с Демиургом, стараясь стать как можно незаметнее. Как бы я не хорохорился до этого – сейчас я был не на шутку перепуган. В этом доме всё было буквально пропитано магией. Воздух вибрировал от волшбы, заставляя мои волосы становиться дыбом, посылая струйки морозного покалывания вдоль моего позвоночника. Магия – это Мощь. Впервые я по-настоящему понял это тогда, в том зале. Впервые в своей жизни я видел столько колдунов и ведьм одновременно. И они не скрывали свои способности – наоборот, они выставляли их напоказ, гордились ими. Это были сильнейшие и знатнейшие волшебники. Каждый из присутствующих чародеев мог бы стереть меня в порошок одним движением пальца. В прямом смысле. И я прекрасно сознавал это.

* * *

1 - Mercury – в английском языке это не только имя бога и название планеты, но и «ртуть». В Средние Века алхимики использовали для обозначения металлов имена божеств, каждому из которых соответствовало определённое небесное тело: Луна (Селена) – серебро, Солнце (Гелиос) – золото, Марс – железо, Венера – медь и т.д. Но только «Меркурий – ртуть» сохранилось и по сей день, возможно, из-за того, что в народном языке просто не было иного слова для жидкого металла, не встречающегося в повседневном обиходе. Естественно, что Билл, тогда ещё не разбираясь в алхимии и не зная о ртути, встретить которую в те времена можно было лишь в лаборатории колдуна, не мог подобрать этого слова.

2 - Подробнее об этом читайте в моём мифологическом отступлении к переводу фика «Гули и Трясунчики», который расположен здесь http://www.hogwartsnet.ru/fanf/ffshowfic.php?fid=1886&l=0

Глава 43

- Почтенный Владыка, - Малфой слегка откинулся в кресле, вполоборота к Демиургу. В одной руке господин Поместья вертел хрупкий хрусталь бокала, вторая неспешно перебирала крупные бусины тёмно-зелёных малахитовых чёток. Веки Октавиана были полуприкрыты, на губах играла лёгкая улыбка. Казалось, радушный хозяин после сытного угощения решил развлечь желанного гостя светской беседой. – Я слышал, не так давно Вы отказали Теофилу Розье в просьбе… взять в ученики его старшего сына, Людовика. А ведь мальчик как раз накануне закончил Хогвартс, то есть уже имеет отменное начальное образование, и весьма успешен в алхимии, непревзойдённым знатоком которой, по общему признанию, являетесь Вы, Демиург.
- Да, это так, - просто кивнул Учитель.
- А припоминаете ли Вы, что несколькими годами ранее, - голос Малфоя оставался спокойным, с ленивыми тягучими нотками вальяжного барина, но в глазах на мгновение вспыхнули опасные злые огоньки. – Вы отказали в аналогичной просьбе мне, когда я хлопотал за своего наследника, Дерека?
- Припоминаю, - на лице Демиурга застыла маска вежливого безразличия.
- Знатнейшие и могущественнейшие волшебные фамилии не только Британии, но и всей Европы многие годы… даже многие века предлагали Вам взять в обучение своих отпрысков. И встречали неизменный отказ. И вдруг, Вы… удивили всех нас, назвав своим учеником, - слова Октавиана налились свинцом. – Грязнокровку!

На пиршественную залу, только что наполненную весёлым шумом застольных речей, упала гнетущая тишина. Все взоры обратились на нашу троицу: Учитель посередине, Малфой слева от него, я – справа.

Демиург спокойно промокнул губы салфеткой, развернулся к хозяину дома и посмотрел ему прямо в глаза.

- Я вообще люблю удивлять людей, господин Малфой. И вот Вам ещё один повод для удивления: я – грязнорождённый!

Если до этого вокруг было тихо, то сейчас все присутствующие просто оцепенели от ужаса, не в силах поверить в то, что только что услышали. Я скорчился, вцепившись обеими руками в стул, уставившись на дородного волшебника напротив, который, разинув рот, лил из кувшина вино на скатерть мимо бокала, не замечая этого.

Игнорируя реакцию окружающих, Демиург, как ни в чём не бывало, продолжал.

- Вы отвергаете этого мальчика за то, что один из его родителей – магл. Иными словами за то, что по крови он – полумагл, сиречь грязнокровный, по-вашему. Да, действительно, только мать его – ведьма, отец же – обычный мужчина, не знающий Ремесла(1) . Но это не препятствует ему самому иметь магическую силу. И немалую. Доказательством пусть послужит хотя бы тот факт, что мальчик сидит ныне среди нас. Не знаю, сколько детей из знатнейших и могущественных волшебных фамилий, - в голосе Учителя, повторяющего недавние слова Октавиана, проскользнул сарказм. – Дожили бы до его годов, будучи оставленными в малолетстве без всякой помощи, в сиротстве и нищете на улицах трущоб Лондона. Среди людей самого жестокого и варварского поведения. Без малейшей поддержки, - глаза Демиурга скользнули по сидящим за столом, и многие потупились, не выдержав его взора. – Со стороны своих сородичей по колдовству. Да, выжить ему помогла именно магия. Стихийная магия, с которой он, не имея знаний и навыков, всё же сумел управиться, и не только остановил своё самоуничтожение, но и обратил чародейскую силу себе в помощь.

- Всем остальным присутствующим здесь (и мне в том числе!) повезло неизмеримо больше, чем этому пареньку. У нас были учителя. Моим наставником, как известно, стал Аполлоний из Тианы – и я не устаю благодарить богов за это обстоятельство, переменившее в моей судьбе решительно всё. Но где же великий Аполлоний нашёл меня? В собрании посвящённых в элевсинские мистерии? Орфиков? Или иных мистагогов (2)? Нет! Великий чудотворец разглядел магию в чумазом мальчугане, который помогал отцу расставлять готовые горшки возле мастерской. Да, почтенное собрание! – Учитель слегка приподнялся и отвесил остолбеневшим колдунам и ведьмам шутовской поклон, глаза седовласого старца в этот миг были совсем молодыми. И очень весёлыми. – Мои родители были простыми людьми. Ни капли волшебства. Маглы, как сказали бы вы, бритты. То есть я, многоуважаемые, являюсь по вашей классификации никем иным, как грязнорождённым, вот так-то. Так на чём я остановился? Ах, да… У простого горшечника по имени… эээ, скажем, Каркинос, родился сын, и звали его… ну, предположим, Агафокл (3). И вот однажды, когда маленький Агафокл выставлял во дворе их скромного домика кувшины, ещё тёплые после того, как отец вынул их из печи для обжига, мальчик вдруг заметил на улице странного человека. Спроси его кто тогда – он бы и сам не смог бы пояснить, что же странного он увидал в том незнакомце. Обычный эллин, уже не молодой, в потрепанном хитоне. Он был похож на одного из тех бродячих философов, которые не принадлежат к какой-либо определённой школе, а странствуют между городами, проповедуя о Логосе и участвуя в публичных диспутах на агорах (4). Но что-то неизъяснимое в нём притягивало малыша. Сейчас я, конечно, понимаю: то пробудилась во мне доселе спящая магия, почуяв приближение великого кудесника. И он, в свою очередь, сумел углядеть в изгвазданном глиной и сажей подмастерье божественную искру Ремесла – и поспешил её раздуть, пробудить к жизни. Он облокотился на изгородь и поманил меня пальцем – и я, обычно дичившийся чужаков, безропотно подошёл. «Как тебя зовут, малыш?» - спросил мой будущий учитель. «Агафокл» - без боязни ответствовал я. «И кем же ты хочешь стать, Агафокл?» - поинтересовался он, серьёзно, безо всякого снисходительного тона, которым взрослые часто злоупотребляют в разговорах с младшими. И я ответил так же серьёзно, с чистым сердцем: «Демиургом (5), как мой папа!»
Аполлоний долго, задумчиво смотрел на меня. «Так тому и быть» - кивнул он головой.

- И так оно и стало! – закончил свою историю старый волшебник, с улыбкой осматривая ошарашенных гостей Октавиана Малфоя.

* * *

1. Ремеслом во многих традициях называют магию. В английском языке тоже – Craft. Само слово «колдовство» в английском – witchcraft, ремесло ведьм, дословно.

2. Мистерии – тайные религиозно-магические церемонии, распространённые в античности. Одна из самых известных совершалась в Элевсине и была связанна с мифом о Деметре и Персефоне. Орфики – последователи учения Орфея, также связанного с мифами о Дионисе, важное место у них занимало учение о мире мёртвых и переселении душ. Мистагог – руководитель мистерии, посвящённый высшей степени, жрец и маг.

3. Демиург намекает на известного древнего грека. Агафокл действительно был сыном простого гончара Каркиноса, но потом, благодаря своим выдающимся способностям, прежде всего, таланту полководца, добился высокого положения, стал вначале тираном Сиракуз, а затем и царём всей греческой Сицилии, успешно противостоял олигархической партии и воевал с Карфагеном. Волшебник, естественно, не желает раскрывать своего настоящего имени, так как знание истинного имени может дать над тобою для мага власть. Но он указывает, таким образом, на реально существовавшую историческую фигуру, знакомую любому человеку, получившему классическое образование (а волшебная аристократия, бесспорно, имела такое образование), судьба которой походит на его собственный жизненный путь.

4. Агора (др.-греч. άγορά) — рыночная площадь в древнегреческих полисах, являвшаяся местом общегражданских собраний, то же, что и Форум в Риме.

5. Демиург – «мастер», «ремесленник» на древнегреческом. Но это слово имело и второй, философский смысл – «творец», «создатель». По одному из эллинских мифов о происхождении человечества, первых людей вылепил из глины титан Прометей (тот самый, что украл потом для них огонь у богов-олимпийцев). Прометея называли первым демиургом. Возможно, именно поэтому гончары считались первейшими из демиургов (хотя в сословие демиургов-ремесленников входили, разумеется, и мастера иных профессий). Гончарство вообще считалось «тайным мастерством», приближенным к богам. Ведь гончары создавали из бесформенной глины прекрасные изделия, подобно тому, как боги творили из аморфного Хаоса весь вещный мир. Гончарное дело возвысилось в Элладе до высот подлинного искусства, о чём мы можем судить по дошедшим до нас образчикам прекрасной древнегреческой керамики.

Глава 44

Билл прервался и выпил воды – от долгого рассказа у него пересохло горло. Летиция сидела тихо, как мышка, боясь промолвить хоть словечко.

- Вскоре после этого, - продолжил маг. – Мы покинули интриги и опасности Лондона, уехав в деревенскую глушь Уэльса – там у Учителя оказалась маленькая хижина, стоявшая в лесном уединении. Здесь мы и провели вдвоём несколько лет. Демиург щедро делился знаниями, а я набрасывался на них, как голодный на хлеб. Учитель хвалил мои успехи, и я видел, что он делает это, не кривя душой – от этого моя страсть к наукам пробуждалась ещё сильнее, мне очень хотелось, чтобы он мною гордился. Я полюбил старого мудреца, как не любил до этого никого, за исключением покойных родителей и сестёр. Нас почти никто не тревожил. Изредка, по каким-то чрезвычайно важным делам, к Демиургу прибывали посетители, всегда заранее испросив его согласия на визит, прислав пергамент с учёной совой (с помощью таких птиц, Летиция, в магическом мире доставляют послания). Октавиан Малфой не навещал нас ни разу. С того самого банкета он ненавидел и Учителя и меня лютой ненавистью. Но навредить Демиургу у него была кишка тонка. А я, благодаря Учителю, к тому моменту, как снова «вышел в свет», уже самостоятельно, стал не по зубам ни Октавиану, ни всей этой заносчивой семейке. С тех пор и Малфои, и некоторые другие старинные семьи магов – их союзники, являются моими заклятыми врагами и всячески вредят мне в Британии.

Когда я стал действительно искусным колдуном, Учитель отправил меня в путешествие: посмотреть бескрайний мир, узнать тайны чужих стран и городов, окунуться в иные языки и обычаи. Я годами странствовал, постоянно переписываясь с Учителем. Часто его навещая, я всегда старался захватить с собой какую-нибудь чужеземную диковинку в подарок Демиургу. Не стремясь ни к богатству, ни к славе, он всегда стяжал лишь одного – знания. И постоянно был любопытен и открыт миру, как ребёнок.

В один из таких приездов я увидел в хижине Демиурга молодую женщину. Кто она, как там очутилась, откуда пришла? Этого я не знал – как не знал и никто другой, ни в мире волшебников, ни в мире маглов. Это была их тайна, её и Демиурга. Она была красивой – особенной, дикой красотой, красотой полевого цветка, а не садовой розы. Кройддилад (1) (так её звали) была молчуньей. А если и говорила – то лишь на валлийском, а я плохо знал этот язык. Она была словно одна из тех лесных дев – древесных духов, которых почитали древние кельты.

А ещё у неё был новорождённый мальчик. Был ли он сыном Демиурга? – этого я тоже не знал. Так и не осмелился спросить. А Учитель эту тему в разговоре никогда не поднимал. Но он воспитывал его, как родного. Меня даже слегка укололо ревностью. Впрочем, я постарался изгнать из своего сердца это недостойное чувство.

Я продолжал жить на Континенте, перебираясь из одного древнего города в другой, собирая повсюду крохи мудрости, подобно пчеле, перелетающей с цветка на цветок. Регулярно навещая Британию, наш Зелёный Остров, возвращаясь в хижину Учителя, я наблюдал, как подрастает мальчик – его назвали Джоном – и привязывался к нему всё больше. А Джон относился ко мне, как к старшему брату. Бойкому, весёлому мальчику было, возможно, скучновато в лесной чаще, не видя никого, кроме родителей. Поэтому каждый мой приезд был для Джона праздником: с рассказами о далёких землях и, конечно же, с подарками.

Когда Джон вошёл в возраст – его отправили в Хогвартс (мальчик был наполнен магией с пелёнок, Демиург дал ему великолепное домашнее образование, но настоял на том, что в Школу ему надо пойти, ради самого Джона, в первую очередь - он должен был научиться общаться со сверстниками). У кого-то иного, скорее всего, возникли бы проблемы из-за тёмного происхождения – но Джона защищало незримым щитом славное и грозное имя Демиурга. Тогдашний Директор Школы (который сам был многим обязан моему Учителю) нашёл деликатный выход из положения - записал Джона в журнале учащихся просто: Джон Поттер (2). Так и повелось.

После Хогвартса Джон не вернулся к родителям, а обосновался в одном из магических поселений Британии – Годриковой Лощине. И теперь уже я, приезжая из Европы, навещал сначала тихую хижину в Уэльсе – а потом весёлый, шумный, всегда открытый многочисленным друзьям (Джон стал душой компании на своём факультете и продолжал заводить новые знакомства после окончания Школы) дом в волшебной деревеньке.

Это были счастливые, безмятежные годы. Но вот пришла беда. Умерла Кройддилад. Её подкосила какая-то странная, неведомая болезнь – и она сгорела за считанные часы. Демиург срочно вызвал нас к себе. И мы примчались, так быстро, как только могли. Джон успел попрощаться со своей матерью, пока та ещё была в сознании. А я – уже нет.

Джон был просто раздавлен. Ему, выросшему в замкнутом мирке уединённой лесной хижины, и мать и отец казались вечными и незыблемыми. В душе он так и остался тем мальчиком, который думал, что его родители будут рядом всегда. Демиурга гибель любимой спутницы тоже подкосила. Я никогда не видел его пронизанным такой глубокой печалью. Это разрывало мне сердце.

«Я ничего не смог сделать» - просто сказал он. – «Я не бог, я всего лишь маг. Иногда такое случается – и всё. Она была волшебной. По-настоящему волшебной. А такие нежные создания никогда не задерживаются в мире людей надолго – он для них слишком груб. Я знал это… но всё равно надеялся. Не мог иначе»

Похоронив Кройддилад, справив по ней тризну и проведя неделю в глубоком трауре, мы покинули Уэльс. Мы с Джоном хотели побыть с Учителем – но Демиург упросил нас возвращаться по домам, оставить его одного. На прощанье он крепко нас обнял и расцеловал. Сердце болело у меня в груди, меня терзало предчувствие, что это наша последняя встреча – я гнал от себя эту мысль. Джон тоже не хотел уезжать, был очень мрачен.

«Улыбайтесь, мальчики мои» - сказал нам тогда Демиург. – «Я знаю Кройддилад не хотела бы, чтобы мы расстались с такой скорбью в душе. Мой народ, эллины, верил, что смерть надо встречать с улыбкой. Если ты достойно жил – тебе нечего бояться, и последний вздох станет началом нового путешествия по неизведанным дорогам»

Предчувствие меня не обмануло. Не прошло и недели, как меня срочной депешей вызвал Джон. Я поспешил в наш валлийский лес. Как выяснилось, Джон не смог долго высидеть у себя в Лощине и вернулся в хижину. И нашёл её опустевшей. Домик был аккуратно прибран, опечатан защитными заклятиями. А на столе лежал одинокий остракон (3). Демиург использовал их только для самых личных записей, нанося в таких случаях значки койне (4) острой деревянной палочкой. Вот и сейчас… короткая надпись была адресована нам двоим.

«Дети мои, мне пришло время уходить. Я и так слишком долго задерживался в этом мире. Не печальтесь, прошу вас. Вы идёте своей дорогой, а мне нужно продолжать свой путь. Хайре (5), Билл! Хайре, Джон! Будьте счастливы, мальчики мои!»

- Мы так и не нашли тела, - прошептал Билл, не открывая глаз. Летиция сидела, стиснув от волнения руки, ей хотелось прикоснуться к чародею, показать, как сильно она разделяет его чувства – но девушка не смела. – Он и не умер, я уверен в этом. Мы с Джоном поняли, что наш Учитель… наш отец Демиург действительно ушёл в иные миры. Как до него это сделали многие величайшие волшебники древности, которые уже достигли такого совершенства, что им было больше нечего делать в мире людей. Как ушёл его учитель – великий Аполлоний Тианский. Как ушли Мерлин и Талесин.

- Мы оставили хижину нетронутой, не передвинув ни единой вещи, окутав её ещё более мощными заклятьями. Мы оставили её как память о Демиурге и Кройддилад. Как памятник нашему с Джоном детству. После этого я вернулся во Францию, где обитал в те годы, а Джон – в свой дом в Годриковой Лощине. Его там уже ждала любимая. Так что через год мы снова встретились – на его свадьбе.

- До самой его смерти (а он тихо отошёл в глубокой старости, перешагнув за сто пятьдесят лет) мой названный брат Джон был мне самым любимым и близким человеком. Раз в несколько лет, не сговариваясь, а словно повинуясь некому неслышному велению, мы приезжали к нашей хижине. В один и тот же день. Где бы мы ни были – пусть и за тысячи миль от Британии. Мы встречались на опушке леса. Молча пожимали руки. И шли по уже почти незаметной тропинке, которую когда-то усердно протаптывали наши босые ноги. Мы заходили в нашу хижину, которая навсегда осталась для нас желаннее и роскошнее любых дворцов, прикасались к вещам, хранящим память о тепле рук дорогих нам людей. Мы молча сидели за столом и пили вино. Мы вспоминали – и вновь превращались в тех мальчишек, которыми некогда были в этих родных стенах.

И сейчас многочисленный клан Поттеров – мои добрые друзья и соратники. Но в нашу хижину я уже хожу один. И пью поминальную чашу и за себя, и за Джона. Когда и меня не станет – охранные чары потихоньку рассеются, и домик поглотит время. Какой-нибудь магловский лесоруб изумится, увидав остов хижины на поляне, которую он не замечал никогда в жизни, хоть и проходил в этих местах тысячи раз. И тогда наша история действительно подойдёт к концу.

* * *

1. Это имя носит «самая прекрасная дева островов» в мифологии бриттов (валлийцев), олицетворение Весны.

2. Гончар на английском, если кто не знает.

3. «Черепок глиняного сосуда» на древнегреческом. Их часто использовали для письма. В частности, при записывании имён лиц, которых народное собрание предлагало изгнать. Отсюда остракизм – изгнание, подвергнуть кого-то остракизму (образно) – объявить бойкот.

4. Древнегреческий разговорный язык.

5. «Радуйся!» на древнегреческом. Употреблялось и как приветствие, и как прощание.

Глава 45

Свадьбу справили тихо. Ни у кого из молодых в этом городе не было ни кучи родственников, ни друзей, так что в маленькой англиканской часовне в порту, куда заходили перед отплытием моряки из Британии, кроме жениха, невесты и священника был только один человек – Ганс.

Всё вообще произошло как-то необыкновенно просто. После того, как Билл раскрыл перед ней самые потаённые уголки своей души, поведав долгую историю своей непростой жизни, между ними не стало места для тайн и недомолвок. Когда волшебник умолк, застыл на своём месте, опустошённый и обессиленный - она взяла его за руку и отвела наверх, отдыхать. И осталась с ним на ночь.

Через пару недель, оформив все формальности, они поженились. Чародей официально усыновил Ганса и заплатил вступительный взнос в гильдию аптекарей за себя и своего юного подмастерья. Билл и Ганс развернули торговлю микстурами и пилюлями. Для всего мира мальчик постигал под началом своего отчима фармацевтические премудрости – и только Летиция знала, что Билл каждый день вдобавок по нескольку часов кряду учит её брата контролировать свою магию и отливать бурлящую стихию прирождённого волшебства в чеканные формулировки заклинаний.

Мальчик преуспевал и в магловской, и в колдовской науке. Билл не мог нахвалиться на своего расторопного ученика. Волшебник словно помолодел, сбросил со своих плеч страшную тяжесть, раскрывшись перед ней. Только сейчас Летиция поняла, в каком страшном одиночестве жил Билл долгие годы. Теперь, когда он обрёл близких людей, перед которыми не надо было таиться, которым можно было доверить все свои заботы и печали, чародея стало просто не узнать. Его знакомец, тот самый итальянец доктор Антониони, зайдя к ним с дружеским визитом, лукаво сказал, что это просто удивительно, как может изменить мужчину, даже такого учёного сухаря, как его «саro Вилли»(1), молодая красавица-жена – и припал к руке Летиции в галантном поцелуе, вогнав её в густую краску.

А ещё через месяц Летиция поняла, что беременна. Билл был просто потрясён этой новостью:

- Столько лет… после стольких лет… я давно решил, что бесплоден… а теперь у меня будет ребёнок!!! Летиция, я так счастлив!

Молодая женщина и сама вся светилась от радости. Если бы кто-то сказал ей, что теперь она стала похожа на ту мадонну, которой восхищалась в итальянской хоромине – Летиция конечно бы не поверила. А зря… любовь, долгожданный семейный очаг и материнство преобразили её. Она налилась спокойной женственной красотой. Когда она шла на рынок за продуктами, в опрятном белом чепце и скромном платье зажиточной мещанки – многие головы оборачивались вслед за ней. Но Летиции было всё равно. Она видела только его, своего любимого Билла.

Мальчик родился крупным и сильным. Его назвали Джоном. Счастливый отец переживал (хоть не сказал бы об этом супруге и под страхом смертной казни), что тот окажется сквибом. Нет, разумеется, он всё равно любил бы его! Но как же хотелось, чтобы его сын, его родной сын, о котором он давно уже перестал и мечтать, смог наследовать его магию! К счастью, все опасения развеялись, как дым. Маленький Джонни уже в пелёнках стал проявлять такое стихийное волшебство, что Биллу пришлось наложить тройные защитные чары на детскую, дабы постоянные странные звуки, вылетающие из окон предметы и разноцветные вспышки не насторожили соседей.

Это было счастье… настоящее, неподдельное счастье… как в сказке, прочитанной в далёком детстве… и Летиция наслаждалась каждым днём, пила жизнь взахлёб, как пьёт прохладную колодезную воду исстрадавшийся от жажды путник в пустыне. Она словно боялась, что сейчас проснётся… что всё это – свой дом, любящий муж, здоровый брат, крохотуля-сынок у неё на руках – всё это исчезнет. И как, к сожалению, часто бывает в нашей несовершенной вселенной – её худшие страхи стали явью…

Как хрупок наш мир… всё, что нам дорого, кажется нам таким прочным… таким незыблемым… и как тонка эта грань, перешагнув которую, уже никогда, никогда не будет возврата назад…

Позже Летиция часто вспоминала то утро, последнее утро своей такой недолгой сказки, снова и снова прокручивая в голове эти минуты: Билл и Ганс прощаются с ней, они идут по делам в квартал гильдии торговцев специями… они остаются вдвоём – она готовит, а Джонни играет на полу, заставляя деревянных солдатиков маршировать взад-вперёд… проходит где-то полчаса… и тут – стук в дверь. Громкий, отчаянный. И знакомый голос соседа, немца-аптекаря Карла, с которым Билл успел здорово подружиться, не раз выручая в какой-нибудь профессиональной надобности:

- Фрау Летиция! Фрау Летиция! Откройте! Беда!

И всё. Именно в этот момент её мир рухнул.

* * *

1 - Саro – дорогой (итал.), часто употребляется в дружеской беседе итальянцами.

Глава 46

Всё произошло в квартале торговцев. Билл зашёл в лавку, справиться о товаре, который уже должен был быть доставлен в город по его особому заказу. Ганс, любопытный, как все подростки, задержался на улице, поглазеть на заморские диковинки, которые на все лады расхваливали продавцы в лотках.

А рядом, на углу, собрал небольшую толпу проповедник. В последнее время одна из радикальных пуританских сект вновь активизировалась, и её фанатичные последователи в высоких чёрных шляпах с узкими тульями (за это простонародье прозвало их «шляпниками») разглагольствовали повсюду о грешниках, коми уготована геенна огненная, размахивая библиями и грубо сколоченными деревянными распятиями, взвинчивая чернь и доводя слушателей до настоящей религиозной истерии.

В этот момент всё и случилось. В неправильном месте и в неправильное время. На Ганса «накатило». Обострений стихийной магии не было уже полгода, и Билл решил, что эта угроза для подрастающего волшебника уже навсегда миновала. Все ошибаются… даже мудрецы…

Мальчика приподняло в воздух, его ноги не касались земли… с раскинутых рук на мостовую стекали разноцветные искры. В воздухе запахло грозой.

Это продолжалось всего несколько мгновений – а после Ганс рухнул на колени, дрожащий и обессиленный, как всегда после приступа. Вокруг кричали и разбегались испуганные прохожие. Но весь шум перекрыл зычный глас попа:

- Ведьмы не оставляй в живых! (1) Так сказал бог! Господь предал в наши руки это бесовское отродье! Сотрите же с лика земли колдуна - сатанинское порождение! Бейте его, братья, бейте!

И они били. Кулаками, ногами, палками… набросившись со всех сторон, крича, задевая друг друга… стараясь оттолкнуть соседа и дотянуться… ударить хоть раз… поучаствовать в акте праведности и веры…

«Колдун! Бей его! Выродок! Дьявольское семя! Беееееей!!!»

Билл выскочил из лавки. Он бежал сквозь толпу – и люди разлетались в разные стороны под волнами магии, словно бумажные фигурки на ветру. Они вопили от ужаса. «Да их тут целое кубло, братья! Не выпускать их! Бейте!» - надрывался священник.

Билл стремился схватить мальчика за руку и аппарировать с ним прочь в надежде, что его ещё можно спасти… он почти успел… но в этот миг кто-то ударил его тяжёлой дубинкой в спину. Волшебник упал – и человеческое море сомкнулось над ним, чтобы растоптать ненавистного им отступника по камням…

Их тела ещё долго терзали… даже после того, как они уже не подавали признаков жизни… озверевшая толпа алкала крови. Потом изуродованные трупы подцепили на крючья и сволокли на пустошь, где и сожгли, развеяв пепел над текущей водой, чтобы и духу колдовского не осталось в благочестивом христианском городе – а пастор в это время громко читал библию.

Когда Карл рассказывал ей всё это (он был очевидцем страшных событий, оказавшись в это же время в торговом квартале), Летиция думала, что вот сейчас она разрыдается… вот сейчас по щекам потекут горячие слёзы – и ей станет легче. Но слёзы не шли… её сердце умерло. Она словно окаменела. «Этого не может быть, этого не может быть, этого не может быть…» колоколом звенело у неё в голове.

- Фрау Летиция! – вывел её из оцепенения дрожащий голос соседа, - Вы слышите меня? Вам нужно бежать! Спасайте себя и мальчика! Кто-то из прохожих опознал вашего мужа… скоро они будут здесь… бегите, молю вас… я… Вильгельм был моим другом… он был хорошим человеком, видит бог, он не заслужил такого ужаса, что бы не говорили эти… эти варвары! Спасайтесь! Я… простите меня, я ничем не могу помочь… - в глазах Карла плескался страх и стыд, - Я… у меня семья… простите…

Немец выбежал за дверь. Летиция столбом стояла посреди комнаты. Руки повисли плетьми, голова опустилась на грудь. Бежать? Спасаться? Жить? Где взять сил? Как вытерпеть эту боль, боль мёртвого, окаменевшего от горя сердца?

В этот миг в соседней комнате громко заплакал Джонни. Летиция глубоко вдохнула. Расправила плечи. Она увидала в зеркале на стене своё отражение. Слёз не было. И не будет. Не время. Потом она будет горевать… потом она оплачет и своего мужа, и своего брата. Но сейчас она должна быть сильной. Не для себя – но ради своего сына. Ради единственного, что у неё осталось. И она не отдаст его никому!

Времени на сборы не было. Летиция взбежала на второй этаж – забрать все деньги, что были в доме, и бежать, бежать прочь! Куда угодно – лишь бы подальше! Она вбежала в рабочий кабинет мужа.

На конторке Билла лежал синий конверт. На нём аккуратным почерком мужа было написано «Для Летиции».

Женщина замерла, словно поражённая громом. Но мешкать было нельзя! Летиция разорвала конверт – и увидела письмо.

«Любовь моя, радость жизни моей, жена моя!
Я надеюсь, ты никогда не прочтёшь эти строки. Я написал это письмо, поддавшись какому-то дурацкому приступу малодушия… скорее всего, пройдёт совсем немного времени – и я брошу этот конверт в камин, нераспечатанным. Я очень этого желаю!
Дело в том, что в последние дни меня одолевает некое тягостное предчувствие. Я гоню его от себя – но всё тщетно. Это связано с Гансом. Не говорил тебе, чтобы не беспокоить. Мне кажется, над мальчиком нависла опасность. И, самое плохое, я не могу постигнуть, в чём она заключается. Я пытался составить гороскоп, заглянуть в его будущее – но не сумел. С тех пор, как мы встретились – линии наших судеб тесно переплелись. Моё будущее и будущее Ганса неразрывно связаны – и непостижимы для меня. Всё словно закрыто плотной завесой. Иногда грядущее не увидеть даже самому могущественному магу…
А накануне я видел сон… я видел, как меня сожгли… и этого я тоже тебе не рассказал, чтобы не пугать. Наверное, я просто повидал слишком много сожжений моих братьев и сестёр по Силе… слишком много. Меня сожгли – и мой пепел разлетелся по миру. Частицы меня осели в воду, на землю, на деревья… даже на людей… на людей, убивших меня. Я растворился в мире. И в этом сне я понял, что на самом деле наши мёртвые не уходят от нас… они всегда рядом. И мне стало легче.
Проснувшись, я и пишу это. Я от всего сердца хочу, чтобы ты никогда этого не прочла! Я надеюсь, что всё это – ложные страхи, что со мной и Гансом всё будет в порядке… но всё же, на всякий случай оставляю в этом же конверте послание моему старинному товарищу в Саутхемптоне. Это английский порт на берегу Пролива. Каждый день из нашей гавани туда отправляется хотя бы одно судно. Я написал его адрес. Он поможет тебе и переправит вас с Джонни к надёжным людям из магической общины Британии. Все мои сбережения в золоте лежат во втором снизу ящичке секретера.

Я люблю тебя, Летиция»

Её пальцы задрожали – и письмо бумажной бабочкой спорхнуло на пол. Летиция бережно подняла его и крепко прижала к сердцу. Теперь только бы успеть! Скоро отлив, и корабли будут уходить в море…

И она успела. Она убежала от убийц, которые уже шли к её дому. Она унесла на руках своего сына, живую искорку её с Биллом любви… молодая женщина, чьи огненно-рыжие косы в этот день окутала инеем первая седина.
Она переплыла море… жила среди чужих людей, выучив их язык… испытала ещё много всего на своей жизни… но она вырастила своего Джонни. Уберегла его. Пройдёт время, и молодой маг Ван Везле (фамилию Билла Летиция мудро решила не использовать, чтобы не привлечь внимание недругов покойного супруга) попадёт в Хогвартс. С течением лет голландская приставка отпадёт – и уже его дети будут называться более привычным для английского уха именем – Визли, взяв на родовой герб изображение рыжей ласки. Так началась история ещё одной британской магической семьи.

* * *

1 - Исход, 22:18

Глава 47

Сколько прошло времени? Есть ли вообще время здесь, в этом сиянии?

- Госпожа Летиция… - прошептала Джини.

Перед её глазами пронеслась история жизни этой женщины… её далекого предка, основательницы её рода. Джини поняла, что Летиция каким-то образом «рассказала» ей свои воспоминания, не прибегнув к помощи слов. Девушка поёжилась… перед тем, что довелось вынести Летиции, её собственные страдания показались ей такими мелкими… незначительными.

- Ну, что, внучка, - промолвила старуха, - Теперь у тебя есть два пути. Ты можешь остаться здесь, с нами. Но ты ещё можешь вернуться к живым! Ты молода и сильна! Борись! Не будь трусихой!

- Я не боюсь! – голос Джини был полон уверенностью, - Но я не могу вернуться, я связана…

- Ни с кем ты уже не связана, - отмахнулась Летиция, - Можешь мне верить! Та тварь, которую ты называешь Томом, погибла. Ушла во Тьму навсегда. Она была соединена с твоей жизнью – и не вынесла, когда твоя душа разлучилась с телом, пусть и ненадолго. Теперь там, внизу, есть лишь паренёк, которого ты хорошо знаешь… напуганный, почти ничего не помнящий о последних днях.

- Шеймус…

- Да. Решай!

Джини не колебалась ни секунды.

- Я возвращаюсь! Спасибо… бабушка Летиция… спасибо вам!

Старуха молча улыбнулась и крепко обняла девушку.

* * *

- Ааааааааа… - Джини рывком выпрямилась на столе, втягивая в изголодавшиеся лёгкие воздух. Она жива! Она жива! Она вернулась из царства мёртвых! Боги, как же хорошо жить! Как хорошо дышать! От недавних ран болело всё тело – но девушка даже была рада этой боли… я чувствую… я живу – и это главное. А всё остальное – дело наживное. До свадьбы заживёт, как говорится…

Кто-то, сидящий на стуле, обхватив себя руками, с криком отшатнулся от стола, едва не упав на пол. Это же Шеймус! Джини вгляделась в его лицо – да, вне всякого сомнения, это он. Том ушёл (она с отвращением заметила то, что от него осталось – бурую лужицу крови пополам с чернилами, расплескавшуюся по паркету), Летиция сказала правду. Она сумела исправить свою страшную ошибку, она изгнала это зло из мира людей! И Шеймус, он жив! Она так боялась, что погубила его навсегда…

Парень глядел на неё округлившимися глазами. Его волосы были безумно взлохмачены, рубашка разодрана, щёки перемазаны в крови. Он имел вид человека, едва избегнувшего ужасной катастрофы.

- Д…Джини… Ты… ты живая… - Шеймус вытянул руку и осторожно прикоснулся к её плечу, словно опасаясь, что девушка окажется миражом, - Что… где мы… почему… ты была мёртвой минуту назад… у тебя не билось сердце… я очнулся здесь… что это за место такое… ничего не помню, голова болит… а ты мёртвая, жутко так всё… и этот, тоже мёртвый… я думал, что сошёл с ума…

Джини встала на ноги, оперевшись на столешницу. Её ещё здорово пошатывало. Не удивительно, не каждый день ты умираешь и встречаешься с предками… теперь она увидела мертвеца – и уж в этом случае никаких сомнений быть не могло. От сильнейшего удара затылок Люциуса Малфоя превратился в кровавое месиво… под его головой уже натекла обширная лужа тёмной крови.

- Да, он мёртв, - сказала она, - Это Люциус.

- Отец Драко… - Шеймус побледнел, как полотно, - Мы… мы сейчас в Поместье Малфоев?

- Да. И нам нужно выбираться отсюда, как можно скорее. Хозяин мёртв, а прислуга разбежалась по углам – мы исчезнем, пока ещё никто не заявился. Ты… короче, тебя охранные заклинания пропустят, можешь мне поверить… а я буду с тобой. Я теперь всегда буду с тобой, Шеймус. Всё будет хорошо.

Юноша послушно кивнул и подал ей руку, на которую Джини с благодарностью оперлась.

- Я всё-таки не понимаю…

- Ничего… я всё тебе расскажу. И, надеюсь, ты сможешь меня простить. Пошли, Шеймус.

Они вдвоём вышли из комнаты и побрели по длинному коридору, поддерживая друг друга, словно чудом выбравшиеся на берег путники, уцелевшие после страшного кораблекрушения.

Глава 48

- Всё-таки странно, что он меня даже ни о чём не спросил... – задумчиво произнесла Гермиона.

Девушка аккуратно промокнула на тарелке подливу корочкой хлеба – Рон сбегал на кухню замка и принёс им еды и питья. Теперь друзья сидели рядышком на кровати, уминая свиное жаркое и запивая его ароматным сидром – после всех испытаний прошедшего дня они оба здорово проголодались. Гермиона облачилась в импровизированную тогу, сделанную из портьеры, раздобытой юношей. Палочки ни у неё, ни у Рона не было, а магидами они, увы, не являлись – так что пришлось обойтись девичьей смекалкой и ловкостью рук, никакого волшебства. Её одежда всё ещё сохла в ванной, там же, под грудой полотенец, нетронутым лежал Предмет Могущества – словно обыкновенная коньячная фляжка.

- Я думала, что он начнёт допытывать меня про Чашу… боже, да я бы ему всё сразу же выложила – лишь бы прекратилась та боль! Такое никто не выдержит! А он не задал мне ни единого вопроса! Просто мучил… а ведь стоило ему применить заклятие Веритас… или дать мне эликсир правды…или наложить Империус и приказать принести ему артефакт… да, в конце концов, просто крикнуть: «Зовио, Чаша!» - она была в соседней комнате, трансфигурирована, но без всякой защиты от заклинания призыва, ведь это не Хогвартс и не Магический Музей… но нет! Ничего этого он не сделал! Истязал меня до полусмерти, а потом развернулся и ушёл! А как же все эти разговоры о четырёх Предметах Силы, о Тетраграмматоне, о Великом Делании… то он гоняется за этими параферналиями по всему миру… а когда Чаша оказывается у него практически в руках – он просто уходит! Я не могу этого понять! – Гермиона посмотрела ему прямо в глаза. Рон узнал этот взгляд, этот упрямый сердитый огонёк – так она смотрела, когда находила задачку себе не по зубам…правда, в итоге она всегда докапывалась до истины, даже если для этого ей приходилось корпеть над книгами не один день напролёт…

- Гермиона… - Рон медленно крутил в руках бокал с сидром, - Мне кажется, он – сумасшедший.

- Да, я знаю, - девушка нетерпеливо тряхнула волосами, - Но…

- Нет, ты не поняла. Я не о том, как мы говорим о Лорде обычно… ну, ты знаешь: злобный сумасшедший, решивший поработить магический мир… садист, чёрная душа, бла-бла-бла… Нет. Я думаю, он действительно безумен.

- Но Рон… он же держит в своих руках такую огромную организацию… он создаёт и воплощает все эти планы… Министерство, Аврорат, куча других организаций не могут ничего ему противопоставить многие годы…

- Гермиона, я сказал «безумен», а не «глуп». Да, он очень умён. У него холодный аналитический разум, настоящая машина, - парень устало потёр лицо ладонями, взлохматил пятернёй волосы. Девушка с изумлением уставилась на него – такие речи не походили на «обычного Рона», мальчика, к которому она так давно привыкла и воспринимала, как нечто само собой разумеющееся. Рон говорил так… по-взрослому… возле его рта залегли глубокие горькие складки – следы жизненного опыта. Трудного и невесёлого. За тот короткий срок, что она его не видела, Рон словно… постарел. Не внешне. Она не могла точно сформулировать своё впечатление.

- Но шестерни этой машины стали давать сбои… не знаю, в чём причина… возможно, он чересчур отдалился от Человека в своём безудержном стремлении к бессмертию и всемогуществу… и его человеческий, как-никак, мозг уже просто не выдерживает этого напряжения… иногда на него… находит. Я стал это замечать… это замечают все в его окружении. Но никто об этом не говорит. Это слишком страшно. К тому же, каждый боится, что его собеседник донесёт Лорду. Хотя я не могу представить себе смельчака, рассказывающего Волдеморту слухи о безумии Его Злющего Величества. Но всё равно… все молчат. Порою он… словно слушает что-то очень далёкое… в такие моменты он иногда улыбается… это так жутко, что все стараются забиться в какую-нибудь щель подальше. А иногда он… перепрыгивает… забывает, о чём говорил минуту назад, отдаёт прямо противоположные приказы. И никто не смеет ему перечить! Он же Лорд! Более того, никто и бровью не ведёт, все стараются показать, что дела идут нормально, ничего не происходит… когда ты рядом с Волдемортом, ты постоянно беседуешь со своим инстинктом самосохранения, можешь мне поверить… я здесь совсем недавно – но такой урок ты выучишь быстро. Если хочешь прожить ещё часок в этом замке. А эти вспышки ярости! Быстрые, безудержные! Мы сидели за ленчем в малой столовой… Он диктовал Червехвосту какие-то распоряжения… рядышком были ещё пару его приспешников.. и я. Он приказал быть мне неподалёку, вдруг ему придёт охота сыграть в шахматы, - Рона передёрнуло, - Его приказы были чётки и разумны, он схватывал каждую мелочь. Ничего не повторял, говорил только единожды – своим тихим сухим голосом, словно шелест опавших листьев… и все не дышали, боясь упустить хоть слово. А потом он вдруг пробормотал что-то на непонятном языке… это была не латынь… и не парселтонг. Нечто совсем незнакомое. Выхватил палочку и начал метать вокруг себя чёрные молнии. Все попадали на пол. Кроме одного… существа… не знаю, как они правильно называются, такие… древолюди. Вроде оживших деревьев. Руки-ветви, вместо кожи – кора. В беднягу угодила эта непонятная чёрная пакость. Он беззвучно кричал. Раскрывал рот – но ничего не было слышно. Я вообще не знаю, могут ли они издавать звуки. Его словно объяло невидимое пламя. А потом древесный человек упал – и рассыпался прахом, - юноша обхватил себя руками, словно пытаясь согреться, - А мы лежали под столом, я и Червехвост, лицом к лицу. И в его глазах я читал тоже самое, что он видел в моих: нам конец. Это лишь вопрос времени. Мы в руках могущественнейшего волшебника, которому сорвало резьбу. Нам не убежать из этой мышеловки. Мы ничего не можем поделать. Мы в полном распоряжении существа, с каждым днём теряющего всё новую частицу человеческого подобия… однажды он походя разотрёт нас в кровавый кисель, даже не заметив этого. И не вспомнит о произошедшем за следующим завтраком. Мы не жильцы в этом замке – а он нас от себя никуда не отпустит.

Рона умолк… Гермиона нервно кусала губу. Сейчас не время расклеиваться. Да, всё оказалось… гораздо хуже, чем она предполагала. Но выход обязательно должен быть! В это отличница Гриффиндора верила твёрдо. Это было её кредо, это давным-давно вошло в её плоть и кровь. Она обязательно найдёт выход! В конце концов, она же обещала этому рыжему оболтусу, что вытащит их!

- Рон, - голос девушки был твёрд и спокоен, - Здесь есть библиотека?

Парень оторопело уставился на неё… потом неуверенно улыбнулся. Это была настоящая Гермиона. Его Герми… она всегда находила решение задачки. Всегда.

- Да… и ещё какая! Пожалуй, вдвое больше, чем в Хогвартсе… самая огромная магическая библиотека из тех, что мне доводилось видеть.

- Вот и замечательно! Веди меня туда!

* * *

Глава 49

- Ох, больше не могу читать… - девушка устало потёрла виски, откинувшись на спинку удобного кресла, - Не думала, что доведётся когда-нибудь такое сказать, но эта библиотека чересчур велика даже для меня… Огромное… и чертовски странное место…

И это было действительно так. Библиотека напоминала Гермионе осьминога. Гигантский зал под полусферой купола, усаженного круглыми окнами-«глазами». И многочисленные извилистые «щупальца», тянущиеся во все стороны. Она уже поняла, что эти тускло освещённые магическими светильниками коридоры, где возвышающиеся по обе стороны бесконечные книжные шкафы оставляли лишь узкий проход посредине, пронизывают весь замок. Практически в любом уголке старинного здания можно было проникнуть в один из этих «библиотечных отростков» и дойти по нему в центральное помещение книгохранилища, которое, таким образом, являлось главной комнатой всего имения. Что за причудливая планировка!

Она провела здесь, по меньшей мере, часов восемь. Рон несколько раз приносил ей кофе и сэндвичи, «позаимствованные» на замковой кухне. Рыжеволосый парень и рад был бы помочь чем-нибудь ещё – но лишь путался под ногами. Когда Гермиона в очередной раз сердито рыкнула на него – гриффиндорец пожал плечами и вышел, сказав подруге, что отправляется на разведку – всё-таки попробует найти хоть какой-нибудь выход за пределы крепостных стен. Рон отлично знал, что Гермиону в таком состоянии лучше не злить: девушка с головой ушла в исследования.

Больше она никого не видела. Зловещий хозяин замка и его свита, казалось, забыли о двух пленниках. Гермиона от всего сердца желала, чтобы так продолжалось подольше. Каждый час давал пусть крохотный, но шанс. Первое и главное задание – выбраться отсюда! Второе: найти способ помочь Гарри прикончить Волдеморта. Возможно именно здесь, в его тайном логове, найдётся какая-либо зацепка… намёк на брешь в магической броне одного из самых могущественных чародеев за всю историю человечества… и, если её удастся обнаружить – Войне будет положен конец. И Гарри… он переживёт свой неизбежный поединок с Лордом. Выйдет из него победителем. Кто знает, может быть, для этого удастся использовать Чашу? Гермиона вновь спрятала «фляжку» в карман, переодевшись в свою высохшую одежду. С одной стороны, глупо, конечно, носить её при себе. С другой, если Лорд вспомнит о Предмете Могущества – он заставит Гермиону отдать Чашу в считанные секунды, так или иначе. Нет никакого смысла играть в прятки.

Сначала зал освещался дневным светом из круглых окон. По мере того, как надвигалась ночь, пузатые волшебные фонари на громадной люстре, свисавшей с потолка на толстой цепи, постепенно разгорались, заполняя пространство приятным глазу золотистым светом. Эта Библиотека вообще была очень комфортной для читателя. Если бы не обстоятельства – Гермиона просто наслаждалась бы пребыванием здесь. У неё не было волшебной палочки, но система магического поиска работала и так. Достаточно было встать перед столиком заказов и чётко сформулировать запрос вслух. Воздух тут же наполнялся шелестом бумаги: из окошка в стене с табличкой «Каталог» выпархивали стайки библиотечных карточек и, словно диковинный пасьянс, раскладывались на столешнице. Описания книг были на разных языках, но, стоило Гермионе поближе взглянуть на карточку, все надписи в мановение ока изменялись на родной английский. Брось нужные карточки в щель приёмки в тумбе стола – и в сей же миг заказанные фолианты уже плывут к тебе со всех концов библиотеки, оставляя за собой в воздухе едва видимый след книжной пыли, и сами укладываются в аккуратные стопки. Просто мечта! Никаких тебе сварливых библиотекарш! Вот бы и у нас в Хогвартсе так!

Столы для читателей образовывали кольцо, посредине которого располагалось ещё одно чудо – колоссальный глобус, по меньшей мере, 5 футов в диаметре(1). Шар висел в пустоте. Понятное дело, без колдовства тут не обошлось. До пола оставался изрядный просвет. Гермиона вначале с опаской приблизилась к эдакой махине. Осторожно протянула руку. В нескольких дюймах от поверхности глобуса ладонь встретила невидимую преграду. Но, перебирая по ней пальцами, можно было, прилагая ничтожное усилие, вращать глобус в любом направлении. Перед глазами проплывали моря и континенты… такая изысканная работа! Океаны выложены малахитом, на крохотных горных цепях поблескивают снежные шапки из слюды… Точность до мельчайших деталей – и, одновременно, красота, превращающая научное пособие в настоящее произведение искусства.

На глобусе были обозначены драгоценными камнями и некоторые города… хотя тут отсутствовали многие крупнейшие магловские столицы – Гермиона увидала вовсе незнакомые названия. Скорее всего, решила гриффиндорка, это магические города, о которых магловский мир и не подозревает. «Когда закончится вся эта катавасия» - отметила про себя девушка – «Засяду за учебники по всемирной магической истории и географии. В Хогвартсе этих тем почти не касались, сосредоточившись, в основном, на Британии. Как много знаний кажутся кровным волшебникам чем-то самим собою разумеющимся! А маглорождённым это даётся лишь упорным трудом! Но ничего… мне не впервой. Я никому не позволю презрительно тыкать мне в лицо моим происхождением!»

На месте Лондона и Парижа были подписаны латынью Лондиниум и Лютеция – небольшие римские крепости, некогда стоявшие у истоков этих огромных мегаполисов. Сколько же этому глобусу столетий?! В Центральной Америке отыскалась легендарная Тула(2), а на просторах подле Урала – Китеж-град. В Шотландских горах Гермиона с радостью обнаружила маленький изумруд с надписью «Хогвартс». Казалось бы, мелочь – но родное имя приободрило её. «Ага, значит глобусу всё-таки меньше тысячи лет… если, конечно, его не обновляли…» В Уэльсе же светилась крохотная точка. Ynys Vytrin (3) - хрустальная бусинка переливалась микроскопическими радугами под светом фонарей.

Девушка вздохнула, устало потянувшись всем телом. Глобус, спору нет, вещь занятная – но работу за неё никто не сделает! Вернувшись за стол, упорная гриффиндорка вновь с головой ринулась в омут знаний. На сей раз она заказала у Библиотеки (не отдавая себе в том отчёта, Гермиона называла для себя магическое книгохранилище уже именно так, с большой буквы, словно произнося имя живого существа) книги, касающиеся истории замка, узниками которого оказались теперь они с Роном по воле существа, некогда называвшегося Томасом Ридлом. Использовать это место как своё преимущество! Победить врага на его же территории. Почему бы и нет? Терять всё равно практически нечего. А отчаянное положение требует парадоксальных решений, могущих привести к победе. Попросив отсортировать источники в хронологическом порядке, от позднейших к наиболее ранним, она протянула руку, сняв с подоспевшей стопки книг верхний том – начало 20 века. Потянулись минуты придирчивого, напряжённого чтения. 19 век… позднее средневековье… О, если бы только у неё было время! Но Гермиона не знала, сколько ещё будет длиться передышка – поэтому не могла позволить себе роскошь вдумчивого изучения каждого фолианта. Открыть. Просмотреть. Взвесить. Решить. Нет, опять не то. Следующая!

От долгого сосредоточения болели глаза и ломило спину. Вернулась тяжёлая свинцовая боль в висках.

«Нужен перерыв. Вот, последняя. Изучу её – и пятнадцать минут отдыха. Обещаю»

Смежив на секунду веки, девушка решительно накрыла ладонью оставшийся томик, изящную небольшую книжицу с обложкой из тёмной кожи.

И замерла.

Это ощущение. Так странно. И приятно… Словно электрический ток. Пальцы покалывает. Тёплая волна проходит по руке вверх. Волоски на шее стали дыбом. Глаза широко распахнулись, зрачки расширены. В ушах звон. Всплеск адреналина смывает усталость – и все чувства обострены до предела.

Судорожно вздохнув, Гермиона отдёрнула руку. Покалывание исчезло, но энергия, пронизавшая тело, никуда не ушла. Головная боль и усталость отступили. Девушка осторожно склонилась над удивительной находкой.

Mater Nostra Divina

Полустёртые слова, когда-то горевшие на обложке ярким золотом.

- Наша Божественная Мать… - Гермиона вздрогнула от собственного голоса. Тихий шёпот неожиданно отозвался в Библиотеке тысячами гулких отголосков, наполнил огромную залу, разбежался сотнями коридоров во все уголки древней крепости. Что-то… пробудилось?

Бережно, очень осторожно она открыла книгу. Пальцы вновь почувствовали покалывающее тепло… но уже не такое интенсивное… ощущение не пугало – скорее притягивало. Книга безо всякого сомнения содержала в себе колоссальную магию. Она ещё ни разу в жизни не сталкивалась ни с чем подобным!

Первая страница. Тонкий, но прочный материал… не бумага, не пергамент, не папирус… что-то иное, незнакомое. Рисунок. Трёхтелая богиня… три лика, устремлённые в разные стороны. Факел, змея, кинжал в её руках… (4)

Даже не увидев надпись, Гермиона уже знала, кто перед ней.

Ἑκάτη

Геката. Древнее олимпийских богов. От самого Начала Времён. Страшная и прекрасная. «Мать всех ведьм». Покровительница колдовства… нет, сама суть волшебного искусства, его воплощение.

Следующая страница. Древнегреческие знаки перетекают под её взором в знакомые буквы, сплетаются в строки.

«Я призываю Тебя, о Разящая метко Геката,
Три заповедных пути предержащая грозная Дева…»

Первый орфический гимн. Посвящённый именно ей, никому другому.

Словно сомнамбула, девушка закрыла книгу, плотно прижав её к груди. Тепло пронизало её насквозь, окутав облаком неведомой Силы. Повинуясь неслышимому Зову, Гермиона пошла прочь от ярких ламп читального зала, вглубь хитросплетений узких тёмных переходов. Всё дальше, дальше… ей казалось, что она погружается в морские глубины. В чёрные непроглядные воды у самого дна Океана. Что со мной? Трудно дышать! Куда же я направляюсь? И зачем?! Страшное и диковинное ощущение, манящее и пугающее одновременно… ты щепка, несомая бурным потоком. Отдайся на волю его стремительного течения. И освободись!

Она остановилась у развилки – коридор раздвоился. Как змеиный язык. Тривиум.

- Место Тривии… (5) - во рту пересохло, слова шелестели, как сухие осенние листья на холодном ноябрьском ветру, - «Видишь: трояким лицом на три стороны смотрит Геката, чтобы тройные пути на перекрестках следить»! (6)

Молчание. Тишина. Но не одиночество. Она чувствовала это Присутствие. Оно было… везде.

И вот пришёл ответ. Голосом, раздавшимся в самой сути её существа, наполнившем её… заставившим завибрировать каждую частичку её тела:

- Ты была услышана, дитя.

* * *

1 - 1,524 метра.

2 - Тула – «Место камышовых зарослей» - столица и священный город цивилизации тольтеков, которые являлись «учителями» более поздних ацтеков и славились среди народов, как непревзойдённые жрецы и маги.

3 - Инис Витрин – «Остров Стекла» - валлийское название священного места бриттов, где нашёл упокоение в волшебном сне Артур, тяжело раненый в своей последней битве. Захватчики-англосаксы перевели это имя как Glastonbury – «Стеклянная Крепость». Позднее, при распространении христианства, там было основано Гластонберийское аббатство, монахи которого в средневековье всячески поддерживали слухи о том, что якобы было найдено христианское погребение Артура (чего, разумеется, не могло быть в действительности).

4 - Например http://greekroman.ru/img/hekate.gif

5 - Одно из латинских имён Гекаты, «Богиня трёх дорог» - как повелительнице путей ей устанавливали статуи и алтари на таких тройных перекрёстках.

6 - Овидий «Фасты»

Глава 50

Единую владычицу, чтит меня под многообразными видами, различными обрядами, под разными именами вся Вселенная. Там фригийцы, первенцы человечества, зовут меня Пессинунтской Матерью Богов, тут исконные обитатели Аттики - Минервой Кекропической, здесь кипряне, морем омываемые, - Пафийской Венерой, критские стрелки - Дианой Диктиннской, трёхъязычные сицилийцы - Стигийской Прозерпиной, элевсинцы - Церерой, древней богиней, одни - Юноной, другие - Беллоной, те – Гекатой…

Апулей «Метаморфозы, или Золотой осёл»



Гермиона замерла на месте, словно её ноги мгновенно примёрзли к полу. Всё тело звенело, как туго натянутая струна. Девушка крепко зажмурила глаза и едва могла дышать. Дуновение Силы. Как будто ей снова пять лет… весна… она гуляет с мамой в парке… и впервые в своей жизни чувствует: она иная. Стихийная магия тогда проснулась в ней. Маленькая девочка в белом сарафане, смеясь, следила за полётом майского жука… она протянула к нему руку – и крошечная сфера зелёного света вдруг возникла на кончике её указательного пальца. Возникла – чтобы в ту же секунду исчезнуть, когда ребёнок изумлённо ахнул. Мать не заметила. Никто не заметил. Кроме неё самой. А она… она никому не рассказала. И вовсе не потому, что была не уверена в том, не почудилось ли ей это (как порою пыталась себя убедить уже повзрослевшая Гермиона, вспоминая момент первого прикосновения к Силе).

Нет. Она прекрасно поняла, даже будучи пятилетней малышкой, что это реальность, а не игра её воображения. Слишком… настоящим было это чувство. Реальнее всего вокруг. Концентрированная реальность, словно увесистый камень в её руке. Не зная таких слов, она, тем не менее, прекрасно осознала суть Силы.

«Магия – это Мощь». Девиз Пожирателей. Гермиона никому бы в этом не призналась, но она всегда считала эти слова правдой.

Да, магия – это мощь. И тогда, в парке, едва дотронувшись до этой силы, она ни с кем не пожелала делиться своей тайной.

«Я особенная. Я – иная»

Даже если потом на протяжении долгих лет не происходило ничего сверхъестественного – какая-то часть её сознания всегда помнила об этой тайне. О Силе, дремавшей внутри неё.

И если тогда, годы назад, это был… скажем, лёгкий ветерок, то теперь – ураган. Колоссальный шторм, ревущий от переполнявшей его энергии. Ей было страшно открыть глаза. Страшно протянуть вперёд руку. Страшно вдохнуть полной грудью. Рядом было сосредоточение невиданной магии. Чистой магии. Самой её сути. Квинтэссенция волшебства.

- Открой глаза, дитя. Посмотри на меня.

Судорожно вздохнув, Гермиона повиновалась. Тёмный женский силуэт. Чернее самой тьмы. Сплетение танцующих теней.

- Я могу появляться в разных обличиях. Но сейчас тебе незачем видеть моего лица.

- Ты… ты…

- Да. Я та, к которой ты взывала, юная ведьма. Много имён, много слов, которые придумывают для себя смертные, не видящие сути вещей, скрывающие её за покровом речей. А ты зови меня так: Геката.

Девушке показалось, что весь замок вздрогнул при звуке этого имени. Она едва не рухнула на колени от этого сотрясения.

«Мерлин Великий! Что же со мною происходит?! Я в этом замке, здесь и сейчас, разговариваю… с богиней! Этого же не может быть! А почему, собственно, не может? Не ты ли столкнулась в своей короткой жизни уже со столькими чудесами? Не ты ли обитаешь в волшебном мире, само существование которого маглы сочли бы выдумкой? Не ты ли общалась с магическими созданиями, теми же кентаврами, к примеру, которые помнят времена, когда боги ещё не отдалились от людей, и называют божественное племя попросту – Старшие? Да, боги давно, тысячелетия назад, ушли из мира людей… укрылись за дымкой легенд и преданий… но вот ты повстречала на своём пути древнюю Гекату, мать всех колдуний… и это твой шанс, твой единственный шанс, Гермиона!»

- Я… - голос девушки прервался от волнения, она лихорадочно облизала пересохшие губы и начала вновь, - Я склоняюсь перед тобою, о, Триждывеликая! – полузабытые слова из учебника по истории магии античных времён медленно всплывали в памяти, - Я всего лишь ученица на стезе чародейства. Я безмерно счастлива, что ты удостоила меня своим явлением. И я жду твоих повелений, о, Владычица Теней.

- Ты неплохо держишься, дитя, - возможно, это безумие, но Гермионе показалось, что, произнося это, богиня улыбалась, - Я знаю, что род людской давно позабыл о нас… даже вы, волшебники… не говоря уж о людях, чуждых Ремесла. Однако ты приняла мою теофанию (1) достойно, как и надлежит истинной ведьме, несмотря на твою юность. Вижу я в тебе великое благословение Силы, дитя.

Гермиона молчала, затаив дыхание.

- Да… давно… слишком давно я не являлась в мир людей. Здесь многое изменилось. Я покровительница всякой волшбы и чародейства… и поэтому именно я первой среди моих братьев и сестёр ощутила гигантское возмущение эфира. Кто-то из вашего племени, из людей-колдунов затеял великое магическое деяние. И он уже близок к завершению своего плана, который должен потрясти сами основы этого мира. Я ощущаю его здесь, в этом святилище. Ты знаешь истинную историю этих стен, дитя?

- Нет, Владычица.

- Когда-то очень давно здесь был перекрёсток дорог. Не просто дорог, но троп между мирами. Люди, ведающие тайны, жрецы и волшебники, приходили сюда, чтобы перемещаться между ветвями Великого Древа. А на перекрёстке был установлен гекатиум, моё изображение, мой алтарь. Ведь я хранительница не только колдовства, но и перекрёстков, особенно наделённых магией. Вокруг гекатиума вырос храм. А вокруг него, в конечном итоге – этот замок. И вот здесь, в моих стенах, я чувствую этого человека…

- Волдеморт, - прошептала Гермиона, - Его зовут Волдеморт, Госпожа. Хоть это и не настоящее его имя. Он затеял Великое Делание.

- Вот как… тогда у него должны быть четыре Предмета Стихий.

- Да, о, Великая. Он уже обладает тремя. Четвёртый же, Чаша, символ Воды – у меня.

- Как причудливо вьются нити судьбы в руках старых мойр… ты, дитя, стоишь на пути этого дерзновенного чародея… и ты же, вольно или невольно, призвала меня сюда. Как твоё имя?

- Гермиона.

***

1 - Θεοφανεια — богоявление, термин был воспринят из язычества христианской теологией.

Глава 51

- Гермиона?

Возможно ли это? В голосе богини прозвучала тень удивления, или же девушке это почудилось?

- Это действительно Судьба, дитя… ты знаешь историю своего имени?

Девушка пожала плечами.

- Ну… я не очень интересуюсь подобными вещами… родители сказали мне, что есть такая святая(1)…

- Нет… это имя гораздо, гораздо старше, дитя. И у меня была ученица с таким именем… молодая ведьма, в те дни, когда мы ещё часто являлись в Мире Людей. Гермиона, дочь Менелая, гордого царя Спарты, и Елены Прекрасной, Елены Божественной… из-за которой разгорелась самая страшная война древности.

- Сейчас… я покажу тебе, - шёпот Тьмы объял девушку со всех сторон… и она увидела… нет, она была там!

Гермиона… это была она – и одновременно не она. Девушка, облачённая в пеплос(2), стояла и печально смотрела на двух юношей, споривших перед ней. Черноволосый молодой воин в сверкающем боевом облачении, который горячо что-то говорил, размахивая руками – и белокурый статный красавец в богато расшитом хитоне, упрямо закусивший губу. Огонь и Лёд… такие разные… и в чём-то такие похожие…

- Гарри и Драко… - выдохнула девушка.

- В той жизни их звали иначе, - пришёл из ниоткуда голос Гекаты, - Неоптолем Бесстрашный, сын полубога Ахиллеса, залог победы греков над Троей… и Орест Злосчастный, сын Царя Царей Агамемнона, предводителя ахейского воинства… мститель за отца, убийца матери… Та Гермиона была обручена с Орестом… но после к ней посватался Неоптолем – и великому герою победоносной войны не смогли отказать. Сначала она хотела наложить на себя руки – такова была сила её любви к Оресту. Но её спасли. И постепенно она прониклась чувством к пылкому и честному Неоптолему. Орест же ничего не забыл и не простил. Когда Неоптолем оправился в Дельфы, чтобы принести жертвы Аполлону, сжигаемый ревностью Орест убил своего удачливого соперника.

Девушка вздрогнула, как от удара. Горе разрывало её сердце… именно то, чего она всегда боялась, глядя на Драко и Гарри… они поссорятся из-за неё – и кто-то из них погибнет. Это было её худшим страхом, её ночным кошмаром.

Гермиона открыла глаза. Наваждение исчезло. Она снова стояла в коридоре библиотеки – а рядом была Тьма-Геката.

Решение пришло мгновенно. Теперь она знала, как ей поступить. Что предложить. И что попросить взамен. Она увидела Путь.

Девушка спокойно опустилась на колени, вытянув вперёд руки ладонями вверх.

- Мать Геката! Владычица магии, Царица теней! Я – Гермиона! Я – ведьма! Позволь мне служить тебе и прибегнуть к твоей защите!

* * *

1 - Св. Гермиона, её память отмечается церковью 4 сентября

2 - женская одежда в Древней Греции

Глава 52

«Ad fontes. К истокам»

Именно так. К истокам. К корням Мирового Древа, где спутались воедино все загадки волшебства.

Гермиона спускалась всё ниже и ниже. Коридор закручивался по спирали. Древний Змий ведущий к плодам мудрости. Становилось всё холоднее, и девушке захотелось обхватить плечи руками, чтобы хоть чуточку согреться. Но это было невозможно – она несла Чашу.

Четвёртый и последний Предмет Могущества, олицетворение Воды, серебряная Чаша плыла вперёд в ладонях её вытянутых рук. От неё исходило слабое свечение. Вначале Гермиона думала, что это лишь чудится ей, но чуть погодя, когда в подземельях остались позади все иные источники света – она уверилась: да, реликвия действительно источает сияние. И чем глубже юная ведьма уходила в недра горы, на которой возвышалась древняя крепость – тем сильнее становилось это призрачное свечение.

Владычица Теней выслушала её. И рассказала, что следует сделать. И она не отступит. Не струсит. Она пройдёт этот путь до конца. Единственная попытка, вторых шансов не будет. Пан или пропал. Её собственное спасение и жизни друзей теперь в её собственных руках.

Гермиона трансфигурировала Чашу, вернув Вещи Силы её первоначальный облик. И покинула Библиотеку, оставив на столах раскрытые книги, своё неоконченное исследование, отчаянную попытку спасти их всех, найти слабину в чудовищной магии Лорда. Теперь это всё уже не важно. Теперь ей нет нужды копаться в старинных фолиантах, тщетно пытаясь нащупать разгадку. Ключ в её руках. И нужна лишь отвага, чтобы открыть им нужную дверь.

Последний поворот. Коридор-змей широко раскрыл пасть, превратившись в обширный подземный зал. И посреди пустого пространства, едва освещённого слабыми серебристыми лучами, испускаемыми Чашей, стояла Она. Трёхтелая.

- Гекатиум, - одними губами произнесла молодая ведьма.

Да, это был он. Древний алтарь – изображение трёхликой Гекаты, Хранительницы перекрёстков, Владычицы магии, Проводницы в Царство умерших.

Три лика грозно смотрели в разные стороны. Рука одной фигуры сжимала воздетый факел. Другой – обоюдоострый кинжал. Руку третьей обвивала кольцами бронзовая змея, казалось, Гермиона могла слышать её леденящее кровь шипение.

Остановившись перед фигурой с кинжалом, девушка поставила Чашу у ног богини. Тихий звон металла о камень словно прокатился через весь замок, заставив его содрогнуться от глубинных скальных корней до самой верхушки донжона, утопающего в низких холодных облаках.

- Торопись, дитя. Он услышал. Его разум, затянутый до сего момента пеленою безумия, очистился. Тот, кого ты зовёшь Волдемортом, нынешний хозяин этой твердыни, пробудился. Он понял, что происходит. Он идёт. Торопись же! Мы должны успеть заключить наш договор – и тогда ни он, никто иной среди смертных, чародеев или маглов, безразлично – не сможет стать на твоём пути, моя ученица!

Гермиона не нуждалась в дальнейших увещеваниях. Она и сама прекрасно сознавала, что сейчас всё поставлено на карту. Боги помогают тем, кто и сам не боится ковать свою Судьбу.

Встав на цыпочки, Гермиона дотянулась до кинжала в руке изображения богини и легонько его потянула. С удивительной лёгкостью рукоятка подалась – и вот она стоит, сжимая в руках ритуальный клинок, древний, как каменные кольца друидов – и острый, словно его наточили лишь вчера.

- Тебе, Мать!

Бледная девичья ладонь раскрылась над Чашей.

- Тебе, Мать!

Узкое лезвие – застывший язык пламени – легло прямо на линию жизни. Пальцы сомкнулись в кулак, спрятав блеск металла под плотью.

- Тебе, Мать!!!

Правая рука резко выдернула клинок из тёплых живых ножен – и алая влага полилась струйкой прямо в подставленный широко распахнутый жадный зев Чаши.

Удар. Словно беззвучный взрыв. Всё вокруг покачнулось. Землетрясение? Если бы она не стояла на коленях, склонившись над Предметом Силы, то наверняка бы упала. Кинжал выпал, хищно звякнув о плиты пола. Правая рука накрыла левую. Кровь продолжала струиться через пальцы, наполняя Чашу до краёв. Ещё чуть-чуть. И ещё. Наполнила.

- Договор заключён! – голос богини наполнил Гермиону силой. Боль ушла. Рана на ладони исчезла. Тело пронизывало живое биение Магии, - Встань же, моя ученица, Гермиона – жрица Гекаты!

- Неееееет!!! – ещё пару часов назад этот голос заставил бы Гермиону сжаться в маленький комочек ужаса пережитого страдания. Но не сейчас. И никогда снова!

Тёмный Лорд бился о невидимую преграду у входа в храмовый зал, как чудовищный нетопырь об оконное стекло. Его глаза пылали раскалёнными углями, скрюченные пальцы царапали воздух.

- Неееееет! Моя! Моя Чаша! Верни! Немедленно верни её мне, девчонка! Империо! Круцио! Зовио Чаша! Авада Кедавра!

Всё тщетно. Могучие заклинания Волдеморта разбивались о ту же невидимую, но несокрушимую препону, что не пускала его в святилище.

Гермиона гордо выпрямилась посреди храмовой залы. Гекатиум возвышался за её плечами. Сила богини окутывала её, словно плащ неуязвимости и невероятной мощи. Она текла в её жилах, смешиваясь с кровью девушки. В этот миг она была… она сама была отчасти Геката!

- Презренный! – чужие слова слетали с губ Гермионы, богиня вещала устами своей новопосвящённой жрицы, - Извративший свою Природу! Не мудрости алкал ты, идя тропой познания, нет! Ты так и не смог преодолеть свой страх… и этот страх, страх смерти, гнал тебя, как жалкого раба, всё дальше и дальше в безумие, заставляя попирать тела твоих учителей и друзей! Трус! Ты сам выковал своё наказание – и оно тебя вскоре настигнет! Твоя жизнь уже взвешена мойрами, берегись же! И убирайся прочь из моего святого места!

Могучая сила едва шевельнула рукой Гермионы – и Лорд с воплем бессильной злобы кубарем улетел назад, в тьму подземных переходов.

Порыв Силы развернул девушку, словно невесомую пушинку. Гермиона застыла пред гекатиумом, раскинув руки в стороны. Голос богини, которой она только что посвятила всю себя без остатка, громом раздавался в сознании гриффиндорки, заставляя вибрировать каждую косточку в её теле.

- Услышь же меня, дочь моя Гермиона, архижрица Гекаты! Ты отныне – Длань моя в мире людей! Много дел тебе предстоит, трудных и славных. Пока же не беспокойся ни о чём – под моей ты защитой. Срок создания, что заперло тебя здесь, истекает – но не от твоей руки ему на роду написано пасть. Укрепи сердце своё – и жди. А сейчас я скреплю наш завет, исполню твоё сокровенное желание. Много мириадов людей краткосрочных я повидала. Но ни один, ни колдун, ни простец, о таком не просил. Под силам мне то, что желаешь. И вот – совершаю я так!

Торжественный речитатив нарастал, подобно приливным волнам. Последние же слова прогудели в голове Гермионы, словно огромный бронзовый колокол. Она боялась и страстно желала этого одновременно. Она до самого последнего момента не верила, что это осуществится. Сама идея того, что она попросила, была дерзкой… необыкновенной… безумной. Она удивила даже богиню. И сейчас она воплотиться в жизнь!

Волна ослепляющего света обрушилась на девушку со всех сторон. Её Я унеслось куда-то ввысь, чтобы раствориться в этом сияющем водовороте. А потом всё смешалось. Верх, низ, свет, тьма. Слова уже не имели смысла. Она была всем. Она была везде. Она была всегда.

А потом Гермиона вернулась на Землю.