Глава 1One String Bleach Fest
Т4-28 Айзен | Ичиго. AU. "Кроток сердцем и духом смирён, верный сын унаследовал трон!"
94 слова.
- Опять не то, - покачал головой Айзен. – Сказано же: «Кроток сердцем и духом смирен…»
- «… верный сын унаследовал трон!» - подхватил Ичиго, нагло развалившийся на означенном троне, и взъерошил пятерней без того растрепанные рыжие волосы. – Хозяин, а что не так? Ты хотел Куросаки-наследника – ты его получил. По-моему, очень даже ничего получилось, - он любовно оглядел себя, - вхарактерно.
… Пряча Кьека Суйгецу в ножны, Айзен твердо решил: хватит с него этих «альтернативных вселенных». Нужно настоящее дело, о котором так трепетно вздыхает Ямми. И неплохо бы, наконец, выяснить, так ли безнадежен рыжий недошинигами…
T7-76 Хинамори, "Абонент вечно не доступен, или находится вне досягаемости"
32 слова, AU.
Момо, уже второй час пытавшаяся дозвониться до Айзена-самы, чуть не запрыгала от радости, услышав наконец в трубке длинные гудки вместо механического голоса автоответчика.
- Абонент вечно не доступен, и~ли находится вне досягаемости…
AR-13 Вандервайс. "Он отдал всё".
213 слов.
Быстрый-быстрый трепет под пальцами, черный провал в сияющем небе, черные фигурки внизу под ногами – враги?
Мертвая бабочка на ладони, темный коридор, белые длинные вытянутые ноги, тишина.
- Твою ж мать!! Чего расселся на дороге?!
- Нойтора-сама...
- Пошли отсюда.
Тишина.
- Оставь бабочку в покое. Ей ты уже ничем не поможешь. Ты и себе помочь не в состоянии.
Тишина...
- Что ты здесь делаешь, Вандервайс? Иди к себе в комнату. Поднимайся, ну же...
Застывшие фигуры в белом у двери, пухлая луна в окне, прохладные простыни под щекой.
Страх, страх, страх.
- Никогда не видел, чтобы кто-то осмеливался так глядеть на Нойтору-сама...
Страх.
- Я не понимаю, что он такое. Уровень его реяцу сопоставим с уровнем Тройки, но... не похоже, чтобы он был способен адекватно оценивать происходящее. Возможно, он сам не осознает, насколько он силен. Что вы сотворили, Айзен-сама?
Страх, страх.
- Ты не веришь мне? Спроси его, Канаме. Увидишь – он и сам не сознает, чего лишился.
И – тишина.
Пепел ярких крыльев на ладони, узкий коридор, худые коленки, поджатые к белой груди. Непривычно осторожные шаги, странно-темные руки, не-угрожающий голос:
- Здравствуй, Вандервайс Маргера.
Арранкары больше не трогают его.
Справедливо.
Даже мертвых пугает не-живое, не-умелое, слепоглухонемое дитя, часами бродящее по освещенным коридорам Лас Ночес.
- Скажи мне: зачем, Вандервайс?
Он отдал всё.
- П-просто... так.
AR-9 Аарониро|Рукия, АУ, "Мне холодно"
190 слов.
Это ей должно быть больно.
В нарисованном лице нет ни единой общей с Кайеном-доно черты, и винить в этом нужно не бумагу, не карандаш, не собственную разучившуюся руку, а только человека, стоящего перед ней, человека, с чьей постели она только что встала, человека, чей портрет она рисовала перед тем несколько часов кряду, старательно воскрешая на бумаге полузабытое дорогое лицо.
Это ей должно быть обидно.
Не Шиба Кайен - Арониро Аруруэри, малоизвестный актер с нелепым и наверняка ненастоящим именем, вглядывается сейчас в лицо Кучики Рукии, молодой госпожи, будто надеясь прочесть на нем ответ - почему вдруг оттолкнула, почему ушла, почему стоит теперь перед неоконченным портретом и глядит на изображенного, как на призрака.
Он подходит к ней, неслышно ступая, и осторожно берет за руки:
- Мне холодно, Кучики-сан... Вернитесь.
- Ты не знаешь, о чем просишь, - отвечает она тихо и пробует высвободить запястья из рук этого незнакомца.
- Знаю, - его голос звучит так же тихо, с ее приглушенно-настороженными интонациями, а пальцы сжимаются сильнее, и, глядя ему в глаза, она вдруг сознает, что должна была почувствовать раньше - этот невозможный, неестественный, мертвящий холод, которым пропитано, кажется, все вокруг.
"Пришел час расплаты".
T9-30 Маюри "Не тронь святое - забрызгает."
109 слов, TBP.
- Не тронь святое – забрызгает, - посоветовал Маюри девчонке-лейтенанту, зачарованно разглядывавшей полку с разноцветными реактивами.
- Захочу и потрогаю, - немедленно огрызнулась девчонка, делая почти незаметный шажок в сторону.
От Маюри это не укрылось – он удовлетворенно оскалился и, протянув руку, потрепал малявку по плечу.
- Думаю, мы сработаемся, фукутайчо.
Вся вспыхнув, она вывернулась из-под руки Куроцучи и вихрем вылетела за дверь, кажется, даже не используя шунпо.
О том, как Саругаки Хиори зла, в тот день узнали перила на крыльце двенадцатого отряда и заглянувший поздравить с назначением Шинджи. А она все никак не могла выбросить из головы видение проклятого Гнезда и темной сгорбленной фигуры, словно бы перечеркнутой тонкими прутьями решетки.
Глава 2One String Bleach Fest
T12-88 Орихиме. Цветастый зонтик в солнечную погоду
385 слов.
- До свидания, Куросаки-кун!
Он не смотрит на двух девочек, выходящих из школьного двора – Кучики Рукия перед ним только что не топает ногами, пытаясь привлечь его внимание. Солнечные блики играют на гладких черных волосах.
Тацки опускает взгляд, походя пинает подвернувшийся камешек, давя в душе смутное предчувствие грядущих неприятностей. Что в этой Кучики такого, что могло бы оттолкнуть, испугать? Самая обычная девчонка, может быть, немного резкая – но кто идеален? А инстинкты кричат: опасность, не подходи, не приближайся! Тацки очень хочется обернуться еще раз и посмотреть – убедиться, что все в порядке; не дает страх спугнуть Орихиме. Маленькую смешную Орихиме с ее первой любовью, тронутой первым подозрением.
- … честно, просто не смогла удержаться! Но я сейчас… Тацки-сан, гляди!
Шорох, тень ложится на лицо, Тацки поднимает глаза – и зажмуривается, точно взглянула прямо на солнце. Орихиме звонко смеется, разноцветный купол за ее головой слегка морщится на ветру, будто смеется тоже. Зонтик в солнечную погоду… как это похоже на нее!
- Правда замечательный? Ой, Тацки-сан, с тобой все хорошо?
- Конечно, Орихиме. Зонтик и правда очень красивый. Ты его вчера купила?
- Ну да… Я же только что говорила. Юбку все равно купила, раз за ней пришла, ну и его – просто не могла пройти мимо…
Подруга рассказывает, рассеянно покручивая ручку в ладонях, цветастый зонтик кружится медленно, как во сне, обрамляя рыжие волосы и светящееся искренним счастьем лицо – и она, как богиня, такая чудесная и юная, что ею нельзя не любоваться… и у Тацки против воли срывается с губ:
- И зачем тебе Куросаки, Орихиме?
Словно тучка набегает на солнце – улыбка тускнеет, даже цвета на зонтике становятся не такими яркими, и Тацки снова поспешно опускает взгляд, боясь посмотреть Орихиме в глаза. Зачем, ну зачем нужно было будить чудовище?
- Но я…
Не понимает и никогда не поймет – почему миниатюрная, изящная Кучики Рукия с ее резковатым голосом, когда доходит до дела, безнадежно проигрывает легко краснеющей девочке с большой грудью. Но по крайней мере для Тацки это так, и она плюнула бы в глаза любому, кто посмел бы сказать, что от Орихиме так же мало пользы, как от цветастого зонтика в солнечный теплый день.
- Прости меня, пожалуйста.
Пальцы ложатся поверх пальцев, помогая удержать ручку, и, заглядывая в глаза подруги – карие, чуть настороженные в ожидании другого удара – Тацки шепотом обещает:
- Я тебя не брошу.
Зонтик, по крайней мере, может защитить от солнца.
Т16-08 Халибелл/Нериэлл, AU, вечеринка в клубе, поцелуй у выхода
570 слов, устоявшиеся отношения.
Она с трудом пробиралась сквозь море потных тел, колеблющихся в такт музыке; от шума, световых вспышек и ярких цветов кружилась голова. Нелиель не питала особой любви к этим сборищам и прежде, еще когда сама была частью «Эспады», но тогда ей не было нужды толкаться на общем танцполе – к ее услугам были отдельный VIP-зал с приятной негромкой музыкой, уютный диванчик у стены и бар, полный самых разнообразных и необычных напитков.
Она так и не перепробовала их все.
А теперь она здесь – снова, хотя несколько лет назад обещала самой себе, что никогда больше ее нога не переступит порога этого клуба. Особенно в день «Х» – последнюю пятницу месяца, когда «Эспада» заказывала здание на вечер и целую ночь, приезжала с ревом на дорогих машинах и мотоциклах и, собрав разношерстную толпу подхалимов, гуляла до самого утра.
Это было особым ритуалом, своеобразным «подведением итогов», едва ли не более важным и нужным, чем официальное сведение баланса в компании – в последнюю пятницу месяца счеты сводились между людьми. Негласно здесь дозволялось все, и сам Айзен-сама порою смотрел сквозь пальцы на то, что делалось во время этих вечеринок.
Нелиель так никогда и не узнала, было ли ее изгнание санкционировано Айзеном-сама или то была самодеятельность, блажь обезумевшего от желания и виски Нойторы, молчаливо поддержанная большинством коллег. Они никогда не чувствовала себя среди них на своем месте. И потому – когда прошла первая волна отчаяния, злости на себя и на других и понимания, что карьера ее, по большому счету, кончена – Нелиель даже обрадовалась.
Ведь теперь ее жизнь принадлежала только ей одной.
Но она никогда не умела – да и не хотела – быть одна.
И по этой самой причине сейчас проталкивается между людьми, с которыми в бытность свою в «Эспаде» даже заговаривать брезговала, чтобы сказать всего два слова человеку, который… которая прекрасно знает, что Нелиель – что бы она там ни говорила – без нее не проживет.
Всего два слова.
«
Прости меня».
Тиа замечает ее издалека – Нелиель понимает это по отставленному бокалу, по изменившейся позе, по пристальному взгляду зеленых глаз, сопровождающему ее все те семнадцать с половиной шагов, которые отделяют край танцпола от нужного столика.
Она останавливается, не дойдя совсем немного, и дьявольский взгляд, кажется, прожигает дырку у ней во лбу.
- Тиа, - хрипло говорит Нелл и замолкает, пытаясь отдышаться.
Рядом с Халибел сидит какая-то девица, незнакомая, должно быть – одна из тех, что вечно крутятся вокруг «Эспады»: рыба-прилипала рядом с царственной акулой. Нелиель перевидала таких немало, а исключений из правила – намного меньше; ее помощники, Пеше и Дондочакка, стали для нее почти что семьей, но мало кому в «Эспаде» повезло так же.
- Зачем ты пришла?
Голову Нойторы Нелиель узнала бы из тысячи. Она буквально торчит из людского моря в нескольких шагах от них, Нелиель видит сальный черный затылок и тощие плечи, сотрясающиеся от дикого смеха, и глазами старается указать на него Халибел:
смотри! Ты видишь, как я рискую? Ты понимаешь, зачем я пришла? Несмотря на то, что я могла встретиться с ним – или с кем угодно из моих прежних коллег – я пришла сюда, за тобой, Тиа, потому что, черт возьми, я люблю тебя!
В зеленых глазах мелькает понимание, и Тиа плавным движением соскальзывает со стула за какую-то долю секунды до того, как Нойтора оборачивается.
У входа – там, где тяжелая стальная дверь разом отсекает гремящую музыку и омерзительно знакомые голоса – Тиа целует все еще не пришедшую в себя Нелиель в губы и шепчет на ухо:
- Подожди меня в такси.
Она вовсе не намерена разбираться с Нойторой, что вы.
Халибел просто очень не любит оставлять недопитым коктейль.
Глава 3Cold Fest
Hot Fest Tour X-83. Bleach. Айзен | Орихиме. Королева мёртвых. "Бог и богиня - нет лучше пары".
484 слова.
Тело лежит на песке у самых ее ног – еще шаг, и она наступит в лужу его крови, упрется носком туфли в его бок, еще теплый, почти горячий.
Почти живой.
- Куросаки-кун… - беспомощно бормочет Иноуэ, не в силах оторвать взгляда от распростертого перед ней неподвижного Ичиго. – Исида-кун… Садо… кун… Как же так?..
Собственное тело не повинуется Орихиме, ослабевшие ноги не держат ее. Она не шагает – она падает коленками прямо на песок, мягкий, бурый и горячий от крови ее друзей, она зарывается в него ладонями и плачет – так, как не плакала уже очень давно, страшно, в голос. Кругом, насколько хватает глаз, только бесконечные белые пески, горизонт чист, воздух застыл, и никакой, даже самый слабый ветерок не остужает ее горящих щек.
Она свободна.
Она совершенно одна.
Они проиграли.
Кошмары сбываются наяву.
… шаги, шаги.
Кто-то подходит к ней сзади, сильные руки уверенно и мягко берут за плечи, помогая подняться с колен.
Тело по-прежнему ей не подчиняется, позволяет обнять себя, прижать к теплой груди – телу лучше знать.
Человек поглаживает ее по голове, как маленькую девочку, и мало-помалу рыдания стихают – она уже обессилела, согрелась и способна только тихонько всхлипывать:
- Как же так… как же так…
- Успокойся. Тебе нечего бояться. Ты станешь равной мне.
От тихого голоса Владыки Лас Ночес Орихиме начинает казаться, что мир кружится у нее перед глазами. Запекшаяся на песке кровь течет.
Она закрывает лицо руками.
Голос Айзена отдается у нее в ушах:
- Реку Времени можно обернуть вспять. А можно позволить ей течь своим ходом, чтобы за каждым бурным перекатом, за каждым потрясением снова наступало спокойное течение, на волю которого можно отдаться, бросив весла, и глядеть, как красив мир, по которому ты плывешь. Цветущие деревья, небывалые растения, новые дороги, незнакомые люди… Орихиме, богине приличествует быть милосердной. В том числе и к себе самой. Только в твоей власти и больше в ничьей оставить слезы и вспомнить, что такое веселый смех, радость, стремление жить, переполняющее каждую клеточку твоего тела. Ты слишком молода для вечной скорби. Слишком молода для войны. Твои друзья уже ступили на тот путь, который, может быть, в самом скором времени приведет их к счастью, которого они хотели. А как насчет тебя? Разве тебе не хочется быть счастливой, Королева мертвых? Отпусти их, Орихиме. Отпусти своих друзей.
Он замолкает, продолжая механически поглаживать ее по волосам.
Звонкий девичий голосок осип и дрожит:
- Но ведь я не знаю, как…
- Просто отпусти.
Он наклоняется и целует ее – в губы, испачканные чужой кровью.
Она ошеломлена – но отвечает.
И эти несколько секунд растягиваются в вечность, за которую вполне можно забыть само значение слова «боль».
Когда она поворачивается, то уже не видит никаких трупов. Исчезла даже кровь. Даже та, что была размазана по ее лицу, рукам и платью.
- Видишь, как легко? Теперь ты равная мне. Бог и богиня, Орихиме, - нет лучше пары.
***
… Иноуэ Орихиме просыпается в слезах.
Рогатый месяц равнодушно смотрит в зарешеченное окошко.
Его, кажется, полностью устраивает этот новый гость в кошмарах пленницы.
Глава 4One String Bleach Fest
AU-08 Бьякуя/Орихиме. Военное АУ по первой арке, риока - диверсанты. "Отвечай!"
489 слов.
Она не плачет.
Низко опускает голову – либо боится даже смотреть на него, либо, напротив, не хочет, чтобы он что-то видел. Но его глаза привыкли к полумраку, а коротко обрезанные волосы почти не скрывают лица пленницы, и ему очень хорошо видно, как она кусает губу и морщится, пытаясь унять то ли подступающие рыдания, то ли страх.
Ее волосы слишком яркого цвета. Такой солнечный рыжий цвет он помнит только у одного человека – того самого, что навлек неизгладимый позор на его семью.
Куросаки…
Сестра. А может, близкая родственница. А может, и не родственница вовсе, несомненно только, что участница его группы.
Именно поэтому он обратился к главнокомандующему с просьбой – передать ему дело Иноуэ Орихиме. И его просьбу удовлетворили, потому что знали его и доверяли ему.
И еще потому, что думали – знают, как человек типа Кучики Бьякуи должен чувствовать себя в ситуации, в которую его поставил беспардонный варвар-риока.
Ничего они не знали, даже близко.
- Иноуэ Орихиме.
Девочка вздрагивает. Девочка – пятнадцать лет по документам, фигура взрослой женщины и сознание ребенка. Как еще объяснить ее членство в группе Куросаки? Как еще объяснить то, как глупо она попалась? Нашли за деревом, когда все ее «друзья» уже убежали – свернувшуюся клубочком, раненую, жалкую… Она и тогда не плакала – и смотрела на офицеров Готея, скручивающих ей руки, так, словно вообще не понимала, что происходит. Словно все это происходило не с ней.
Иноуэ Орихиме, знала ли ты, на что идешь?
А впрочем… что ему за дело?
Его интересует сейчас только один-единственный вопрос.
- Где Куросаки Ичиго?
Где моя сестра?
Где она и что с ней будет, знаешь ли ты, девочка-риока, которая так боится сейчас посмотреть в глаза ее брату? Не вы ли кричали, что защитите ее? Не вы ли клялись не выдавать своих? Где она сейчас, - ты знаешь об этом? Подними свое лицо, посмотри на меня и скажи, что вы пришли сюда не за ней, что вы ничего не знали, что вы здесь потому только, что идет эта проклятая война…
- Где он? Отвечай!
Риока поднимает глаза – и Кучики, задыхающийся той яростью, которую поклялся никогда не выпускать наружу, видит, какие они большие, видит, что они темные, видит, что нет в них никаких слез, а есть только стальная твердость решимости, какой-то странно-отчаянной, но удивительно храброй:
- Я ничего не скажу.
… чей-то облегченный выдох.
Скомканный желтоватый листок – краткое досье на Иноуэ Орихиме – с тихим шелестом опускается на стол.
Кучики Бьякуя смотрит на двух младших офицеров, замерших навытяжку у дверей, так, словно видит их впервые. Он не сомневается, что вздох, который он только что слышал, принадлежал кому-то из этих двоих. Он не сомневается в том, что никогда не видел их раньше. Он не сомневается, что…
- Вон. И закрыть двери.
Гремят железные засовы.
Девочка-риока, чьи глаза теперь раскрываются еще шире, глядит, как брат Рукии выходит из-за своего стола и медленно идет к ней.
Она вжимается в жесткую спинку стула так, словно хочет просочиться сквозь нее.
Руки у Кучики Бьякуи страшно холодные и очень сильные.
Она не плачет.
Эта ночь будет долгой.
Т22-78 Айзен/Хирако. Пожиратель снов, просыпаться от ощущения чужих рук на шее. "Я пел вам колыбельную, тайчо"
306 слов.
Вы мне снились этой ночью, тайчо.
Я говорю «ночью», хотя здесь не существует понятия времени, и мой день отличается от моей ночи только тем, что по ночам я сплю. Я говорю «сплю», хотя на самом деле просто закрываю глаза и то ли вспоминаю, то ли фантазирую – сам для себя создаю сны с цветами и звуками, и они позволяют мне ненадолго отвлечься от гнетущей тьмы и тишины.
Я просыпаюсь – открываю глаза – с ощущением чужих рук на собственной шее: еще не душат, но уже мешают дышать. Я замечаю, что когда поддаюсь страху и начинаю пытаться поймать воздух ртом, мои цветные картины, еще мгновение назад такие яркие, размываются, блекнут и исчезают. Я замечаю, что при этом хватка неведомых рук на моем горле слабеет. Я знаю, что это место выкачивает из меня не только реяцу.
Вы снились мне этой ночью, тайчо.
У вас были длинные волосы и белое хаори без номерного знака отряда. Вы ввалились в мою комнату посреди ночи, пахло от вас не благородным саке – дешевым земным алкоголем, и объяснять вы явно ничего не собирались. Я и не ждал объяснений. Вас дважды стошнило – сначала на пороге, затем на моем футоне – жалкими остатками приятного вечера, проведенного с друзьями, и вы были настолько пьяны, что в конце концов уснули у меня на руках.
Я помню, что луна любопытно заглядывала в окно, расчерчивая темный пол белыми, будто пролитое молоко, квадратами. Я помню пряди ваших роскошных волос, как перебирал их пальцами – они, против ожидания, не оказались мягкими, словно шелк. Нормальные, обычные человеческие волосы. Я помню, как пел вам колыбельную – должно быть, ту самую, которую моя мать пела мне когда-то. Ваша голова лежала у меня на коленях, и с застывшего лица не сходило какое-то пренебрежительное, устало-недовольное выражение.
Я наклонился и, отведя светлую прядь, осторожно поцеловал в висок. Вы не пошевелились, и кожа ваша, против ожидания, оказалась совсем не горячей.
Как же звучал ваш голос?
Глава 5Bleach. Следы на воде (сообщество редких пейрингов)
NY-09. Ичиго/Халлибел. Приходить во сне, сюр, мистика. "Я покажу тебе истинное лицо мира, который ты зовешь настоящим"
481 слово.
Ей уже много сотен лет.
Но ее мышцы все так же сильны, инстинкты все так же остры, а лицо все так же бесстрастно-гладко и, пожалуй, даже красиво. Со дней, которые люди называют «молодостью» – а сама она не называет никак, потому что никогда о них не вспоминает – сильнейшая хищница пустыни не изменилась ничуть.
И не изменится, если повезет – прожить еще столько же.
Она не знает, что такое рассвет.
Она видела луну и солнце, и помнит тьму без света и свет, в котором тонет сама тьма, но ни разу в этой своей жизни она не видела рассвета и никогда о нем не вспоминала.
В ее снах по белым пескам пустыни бежит мальчишка в черной форме и с волосами цвета, которому она не может подобрать названия. Они светлей и ярче, чем кровь, темней и опаснее огня, они – того самого цвета, которого она в этой жизни не видела ни разу, но – странным, ускользающим ощущением – помнит.
Кровь побежденной ночи и торжествующее, разгорающееся пламя нового дня, цвет неведомого рассвета.
В такие ночи она просыпается резко и долго лежит, глядя в блекло-белый потолок.
Он знает, что она о нем знает.
Поднимает голову и улыбается – ей – открыто и шально, и одними губами произносит:
«Смотри, я покажу тебе истинное лицо мира, который ты зовешь настоящим».
Такими обещаниями не бросаются, пусть даже он всего лишь призрак из сна.
Она никогда не отвечает, но если бы и хотела – ветер пустыни снес бы ее слова. Поэтому она молчит.
И смотрит.
А потом – просыпается.
Никто ничего не подозревает.
К ней просто так не пристанет даже шумный Гриммджо, а фракция слишком занята своими склоками – порой она думает, что зря взяла к себе их всех. Раньше они ее развлекали. Сейчас – все больше докучают.
Она смотрит в свою чашку.
Тот единственный, кому полагается знать все, тоже лишний раз в ее сторону не взглянет. Он был тем солнцем, что взошло над холодными песками, согрело вечно грызущихся друг с другом обитателей и дало их нескончаемой войне новые, куда более великие и прекрасные цели. И когда смотрел на нее – единственную, отмеченную – будто и вправду теплом прикасался к холодной коже. Но сейчас, похоже, у солнца другие заботы, и это даже хорошо.
Потому что этой ночью в ясных глазах мальчишки с рассветными волосами она увидела саму себя – с потемневшей кожей, поблекшими волосами, незнакомыми и странными складками в уголках губ, рта и возле носа.
Потому что непонятный мальчишка, поймав ее взгляд, усмехнулся победительно и сказал ей: «Видишь? Все уже меняется. Можешь сказать ему: я иду».
Она долго смотрела в умывальный таз, и ее лицо в неподвижной воде было таким же гладким, красивым и бесстрастным, как и много сотен лет назад.
А потом по воде пошли круги.
Айзен-сама говорил, а она слушала – и сознавала почти что с радостью, что призрачный мальчишка из снов был прав.
Потому что да, грядет новый, настоящий рассвет, который уничтожит прежнее фальшивое солнце и ярко, радостно расплеснется по небу, закрывая прежнюю бездвижную, хуже боли надоевшую луну.
И плевать, что – кровью.
