Эффект Китнисс

Глава 1

Название "Эффект Китнисс"
Автор Random
Рейтинг PG-13
Статус в работе
Количество глав 20
Категория get
Жанр любовный роман
Саммари Почему я так отношусь к ней? В действительности, она мне не враг. Она не переродок. Она живая. Девочка, которую я когда-то любил. Наверное, и сейчас люблю. Она так беспомощна, беззащитна и растеряна. Она та девочка на заднем дворе моего дома, промокшая, обыскивающая мусорный бак в поисках пропитания для семьи. Если тогда я кинул ей хлеб, почему я не должен сейчас протянуть ей руку помощи? Поодиночке мы слабы. А вместе мы сможем помочь друг другу. Тем более, я знаю – без нее я не справлюсь.
Разрешение на архивирование связаться с автором. Убедительная просьба: не выкладывать данный фанфик на прочих ресурсах без согласования оного действия с автором. Пожалуйста, проявляйте уважение к фикрайтерам.
Дисклеймер (отказ от прав) Все права на персонажей и сюжет "Голодных Игр" принадлежат С. Коллинз.

Иллюстрации к фанфику
1) http://savepic.su/1434530.jpg
2) http://vk.com/photo-17101459_278818302 - иллюстрация выполнена Je t'aime.
____________________________________________________________

Глава 1
Не так-то просто вернуться туда, где не осталось ничего, кроме пепла и боли. Это место - мой дом. Хотя нет. Здесь когда-то был мой дом. Здесь прошло мое детство. Наша пекарня, где мы с отцом весело проводили время, занимаясь любимым делом. Моя семья. Она жила здесь. Жила… А я все еще живу, если это можно назвать жизнью. Зачем меня вернули сюда, в Двенадцатый Дистрикт? Это что, путь к моему выздоровлению – смотреть на останки всего и вся, чем я жил? Теперь этот город выстроен не из камня, скорее из костей. Конечно, идут уборочный работы и чистка улиц, но все равно я пару раз наткнулся сегодня на чьи-то черепа и скелеты, точнее то, что от них осталось. И каждый раз меня посещала мысль: «Интересно, а знал ли я лично этого человека. Может, это мой друг? А может, брат, мама или отец?». В итоге, ни к чему хорошему это не приводило, и я уходил, пытаясь выкинуть дурные мысли из головы. Так зачем я здесь? Хотя, куда бы они меня еще отправили? Или куда бы я сам пошел? Кто я там – порождение Капитолия или жертва его пыток. Какая разница? Назад пути нет. Правда вопрос «Кто же я?» застрял в моей голове. А если честно, то по большей части мою голову одни лишь вопросы и занимают. Вопросы, на которые я еще не нашел ответы. По крайней мере, в большей или меньшей степени, я научился различать настоящие воспоминания из моей жизни с теми, что привил мне Капитолий. Как там Плутарх выразился? «Промывка мозгов»? Так вот, промывка явно не принесла никому пользы. Президент Сноу не добился нужного результата. Китнисс, вопреки всему, осталась жива.
Боже, эта девушка еще один вопрос для меня. Я почти уверен, почти готов признаться, что она скорее мне друг, а может, и больше. Но что-то мерзкое, неестественное в моем разуме еще опасается ее. А ведь она спасала мне жизнь. И не раз. Но и пыталась убить. Тоже не раз. Черт, все так запутано! Но почему-то мне хочется ей верить. Сейчас, когда война закончилась, я нужен ей. А она нужна мне. Этот человек – единственное, что у меня осталось, что не уничтожил и не забрал у меня Сноу. Почти не уничтожил. Ей столько пришлось пережить. Самым больным ударом стала потеря Прим. Да что там! Даже я не был к этому готов. Она ведь была ребенком, ни в чем не виноватой девочкой. Не Сноу, Койн убила ее. А Китнисс убила Койн.
Надеюсь, сегодня я не зря встал пораньше и отправился в лес. И они помогут Китнисс. Примулы - по истине, красивые цветы. Возможно, видя их каждый день в своем саду, она будет легче переносить потерю сестры, не будет чувствовать себя одинокой. Потому что раньше она могла положиться на меня, а сейчас я сам себе не доверяю, что уж говорить о том, что я смогу вытащить ее из пучины горя. Да и потом, так мы почтим память Прим, некая дань этой девочке. Наверное, я, как и Китнисс, никогда не смогу вычеркнуть ее из своей жизни. Ведь я тоже полюбил Примроуз всем сердцем. Считал сестрой. До «промывки».
Проходя мимо городской площади, я заметил, как люди расчищают улицы, кто-то пытается отремонтировать прилавок. Видимо, своего каким-то образом уцелевшего магазина. Что ж, жизнь понемногу налаживается. Люди строят новый город. Все с чистого листа. Это правильно. Иначе бы мы просто провели остаток дней, замкнувшись в себе, где-то в глубинах отчаяния.
Минут через десять я уже находился в Деревне победителей. В ее дома тихо. Когда вчера вернулся, то не удосужился даже позвонить Китнисс. Хотя и встретил Сальную Сэй. Она сказала, что Китнисс плоха. Очень плоха. Что что-то ужасное творится с девочкой. Будто она уничтожает себя изнутри. Я отказываюсь в это верить. Китнисс, которая всегда была такой сильной, которая несмотря ни на что, пыталась бороться, не могла вот так сдаться.

Ладно, пожалуй, сперва займусь цветами, а уж потом загляну к ней. Возможно, что и не сегодня. Это не так просто. Мне даже нечего сейчас ей сказать. Потому что вряд ли после всего она примет меня. Я уже давно не видел ее.

А все-таки труд помогает направить мысли в нужное русло. Пока руки работают, рассуждать легче. Если задуматься, кроме Китнисс у меня никого не осталось. Ну, еще Хеймитч. В итоге, он опять вернулся к гадкому пойлу, которое захватывает его своими щупальцами, как планолет на Играх, и не отпускает на поверхность реальности, заставляя его оставаться в мире, где нет боли. Где нет чувствительности. Наверное, вообще ничего нет. К нему я тоже еще не заходил. Ну, пока и нет смысла. Наверняка, Хеймитч настолько пьян, что и не поймет, кто его навестил. Пока он находится в мире алкогольной туманности, за него можно не беспокоиться. Пускай отоспится сперва. Теперь я даже и не знаю, есть ли смысл призывать его к трезвой, ясной жизни. У него не осталось тех, ради кого он бы это сделал. А мы… он уже не наш ментор. И он прекрасно понимает, что у нас не хватит жестокости забрать у него последнее, что помогает ему бороться с действительностью. А в сложившейся ситуации, это, и правда, будет жестокостью. Мы себя-то не можем вернуть к нормальному состоянию. Мы сами с Китнисс напоминаем частично мертвых, потому что почти потеряли интерес к жизни. Хотя я не могу говорить за нее, ведь…

Мои мысли прервал звук открывающейся двери. На пороге появилась она. Быстро спустилась по лестнице. Ее выражение лица показалось мне слегка безумным. Постояв с секунды, разглядывая свои ботинки, она пустилась бежать, поворачивая за угол дома. Хм... Интересно, куда это она так торопится? Если честно, то я и представить не могу, куда вообще ей сейчас в Дистрикте-12 можно торопиться. Или это я просто не в курсе всех событий, и дела в городе обстоят лучше, чем мне казалось? Я приготовился увидеть девушку разбитую, которой нужна помощь. А в итоге из нас двоих помощь нужна мне лишь, потому как она уже кипит новой жизнью. Так куда-то торопится, что и меня не заметила. Не то, чтобы я расстроен этим фактом, скорее даже наоборот. Просто я ожидал совсем иного.
Однако, через секунду она снова появилась в поле моего зрения, вывернув из-за другого угла.
Она что, занимается утренней пробежкой? Ну, вот, я же говорил, что она сможет бороться с действительностью. Но...
Ее волосы растрепались, она тяжело дышала и вообще походила чем-то на обезумевшую, потому как ее пальцы вцепились в голову, будто она мучилась от мигрени. Это так я выглядел, когда меня в Тринадцатый привезли?
Теперь она заметила меня. Сначала в ее взгляде прочиталось недоверие, а затем изумление.
- Ты вернулся, - произнесла она, то ли не верящим, то ли радостным голосом.
- Доктор Аурлиус не позволял мне покидать Капитолий до вчерашнего дня, - это было правдой. Кстати, пора ей напомнить о ее лечении. – Между прочим, он просил передать тебе, что не может вечно притворятся, будто поддерживает связь с тобой. Тебе придется набрать его.
Почему я говорю с ней так сухо, черство? Все-таки во мне еще живет частичка недоверия к ней, с которой, похоже, мне еще долго мириться.
Она никак не прореагировала на мое замечание. Лишь пробежала по мне взглядом, будто оценивая мое состояние. Она все еще заботилась обо мне.
– Что ты делаешь? – она остановила свой взгляд на лопате, переметнув его затем на тачку с кустами примул.
- Сегодня рано утром я побывал в лесу и выкопал их. Для нее. Я подумал, мы могли бы посадить их вокруг дома.

На ее лице отразилась буря эмоций. Сначала испуг, шок, ненависть, ярость, боль. Затем она пригляделась к цветам. Ее лицо приняло выражение спокойствия, грусти, отчаяния. Сейчас она была похожа на человека, который разрушается по крупинке.
Ничего не сказав, она зашла в дом, захлопнув дверью.

Нет. Не лучше. Ничего с ней не стало лучше. Ее улучшение оказалось лишь обманом зрения. И если я ожидал, что ей будет тяжело, то я и подумать не мог, что ей будет настолько плохо. Она была не мертвой, но и не живой. То, что я увидел, никак не вязалось с образом в моей голове. Уж не знаю, порожденный моим восприятием или Капитолием, но Китнисс для меня всегда представлялась девушкой в огне. Непокорной, сильной, мужественной, готовой бороться до конца. А та девушка, которую я видел сейчас, выглядела совсем иначе – подавленной, слабой, разбитой и, в чем-то даже, безразличной. Черт, почему мне больно? А больно мне за нее. Я не ожидал увидеть ее такой. Мне, вдруг, стало ее так жаль. Это конечно, не то, что я когда-то к ней испытывал, но, по крайней мере, мне, по истине, хотелось ее пожалеть.
Почему я так отношусь к ней? В конце концов, война закончилась, и она меня не убила. В действительности, она мне не враг. Сноу хотел, чтобы я думал как раз наоборот. Да, ему это удалось. Я ведь еще не так давно видел в ней не просто угрозу – чудовище, убийцу. Но она не такая. Она не переродок. Она живая. Девочка, которую я когда-то любил. Наверное, и сейчас люблю. Мне не стоит так холодно относиться к ней. Она не желает и не желала мне зла. Она так беспомощна, беззащитна и растеряна. Она та девочка на заднем дворе моего дома, промокшая, обыскивающая мусорный бак в поисках пропитания для семьи. Если тогда я кинул ей хлеб, почему я не должен сейчас протянуть ей руку помощи? Поодиночке мы слабы. А вместе мы сможем помочь друг другу. Тем более, я знаю – без нее я не справлюсь. Она единственный человек, который может помочь разобраться мне в моей жизни, единственный проводник в прошлое. И не из-за нее ли я могу сказать, что это прошлое было наполнено счастьем от ее присутствия в нем? По крайней мере, мне так кажется.
Знаю, будет не просто. Совсем не просто. Но я постараюсь вернуть все хорошее, что некогда испытывал к ней. И постараюсь избавиться от страха, что однажды она задушит меня во сне.
Моя жизнь так же не стабильна, как и мое состояние. Будучи друзьями, мы бы сделали нашу жизнь яснее и счастливее. Мы уже не будем так одиноки. Что я могу ей дать взамен? Сложно сказать. Ну, для начала ее любимые сырные булочки. А дальше будет видно.




Глава 2

Я проснулся оттого, что солнце било мне в глаза. Яркое весеннее солнце. После всего это самое обыденное, казалось бы, явление есть нечто необычное, сказочное, невероятное. Последнее время на горизонте моей жизни были лишь тучи, никакого просвета. А теперь вот солнце каким-то образом заставило обратить на себя внимание. И я его увидел. Точнее ослеп, пока смотрел.
Ладно, хватит валяться в постели, пора вставать.

Неуютно чувствую себя в этом доме. Он чересчур огромный для меня одного. Слишком тихо, слишком пусто, слишком много пространства, и слишком одиноко. Ощущение, что находишься не у себя дома, а в заточении у одиночества. Зачем мне эта роскошь?
Выйдя из уборочной, я направился в холл.
Да. Картины. Множество картин заполняли его. Видимо, они привезли их еще до моего возвращения. Я больше не рисую. Внутри располагается что-то вроде пустоты. Что-то во мне сломалось. Я больше не могу писать картины. Не сейчас. Не когда мне хочется их разорвать на куски. Но на этих нарисована Китнисс. Везде. Каждый холст содержит частичку нее. Видимо, я очень сильно ее любил. А она меня? Не знаю, вряд ли. Все было слишком фальшиво с ее стороны. Но раз она так усердно старалась сохранить мне жизнь, если и сейчас ее беспокоит мое существование (а иначе это не назовешь), то я все же для нее что-то значил. И, судя по всему, все еще значу. Хотя я и видел, что в какие-то моменты она была готова меня пристрелить. Вероятно, из-за моего же отношения к ней после промывки. В конце концов, инстинкт самосохранения еще никто не отменял.

Я надел брюки, накинул рубашку и отправился на кухню. Я же собирался отнести ей булочки с сыром. За счет того, как поздно я лег спать, так как простоял у печки почти всю ночь, они еще свежие. Но будет лучше, если их сперва подогреть. Так они будут более аппетитно выглядеть. Буду надеяться, что она еще не завтракала. У меня желания нет, а вот ее я заставлю поесть, если она все еще ничего не закинула в свой организм. Учитывая, как она сейчас выглядела, ей нужно кушать.
После того, как булочки прогрелись на огне, я положил их в бумажный пакет и прижал к груди, запахивая куртку. Так мне удастся сохранить тепло выпечки до тех пор, пока я успею донести ее до дома Китнисс. На улице уже во всю ощущается весна. Снег давно растаял, и с каждым днем становится теплее. На деревьях набухают почки. Ну, хотя бы в природе сохранился баланс. И для нее нормальное течение природных процессов осталось нетронутым.

Дверь мне открывала Сальная Сэй.
- Здравствуй, Пит. Проходи! – она улыбнулась мне и жестом пригласила в дом. Видно, что она суетилась, наверное, какая-то стряпня ждала ее на плите. Я снял куртку и прошел за ней на кухню.
- А Китнисс дома?
- Да. Сейчас спустится к завтраку.
- Хорошо. Ну, в смысле, у меня кое-что есть для нее, - я показал женщине пакет. – Сэй, ну, а как у тебя дела?
- Ой, Пит. Я так рада, что все это закончилось. Мы, наконец, дома. Это конечно не тот Дистрикт-12, что был прежде. Но я уверена, что мы сможем вернуть его к жизни, и все потихоньку нормализуется.
- Ну, да. Все будет хорошо, - сейчас я скорее себя уверял, чем Сальную Сэй.
- Хотела бы я тебе верить, - я обернулся на знакомый голос. Китнисс стояла в дверном проеме, как-то неуверенно облокотившись на косяк. Будто она не была уверена, что здесь ее ждали.
В нашу прошлую встречу мне не удалось как следует ее разглядеть. Сейчас верхняя одежда не мешала моему взору. На Китнисс были надеты лосины и бесформенный, длинный свитер. Однако, ее одеяние не помешало мне заметить, что она резко сбавила в весе. Лицо осунулось, ключица выпирала сильнее, чем это полагалось, как, в принципе, и костяшки пальцев. Волосы были заплетены в незамысловатую косичку. Ее косичку. Тогда, в моей палате-лаборатории я соврал. Она была отнюдь не дурнушкой. И даже сейчас, потрепанная, она была симпатична. Да, Китнисс не обладала той, красотой, что бросается в глаза при встрече. Но она было по-своему красива. Это такая нежная и робкая красота, которую нужно уметь разглядеть, и не каждый сможет оценить ее по достоинству. Теперь я понимаю, чем она привлекла мое внимание, когда мы еще не были знакомы. Чем она меня захватила. Я был тот самый ценитель.

- Доброе утро, девочка! Давай заходи, завтракать будем. – поприветствовала ее Сальная Сэй.
Она неуверенно посмотрела на меня, а затем прошла и села на стул рядом со мной, подперев одну ногу под себя, уткнувшись подбородком в колено.
- Я кое-что тебе принес, - я протянул ей пакет. – Ты же их, вроде бы, любишь.
На ее лице появилось некое подобие улыбки.
- Да. Спасибо, Пит, - она открыла пакет и вдохнула аромат выпечки. – Я даже и не думала, что так соскучилась по этому аромату. И хрусту.
Затем она откусила немного.
- И вкусу.
Я улыбнулся ей в ответ.
- Пит, ты будешь с нами завтракать? – обратилась ко мне Сэй.
- Оу, нет, спасибо, я не хочу.
- Да, он будет! – возмутилась Китнисс. – Поешь, пожалуйста, со мной. Если ты мне не поможешь, то она заставит меня все это съесть. А я и так еле впихиваю в себя даже четвертую часть моей порции.
- Правильно делает, что заставляет тебя кушать, - парировал я. – Ты глянь, как ты похудела. И выглядишь не лучшим образом. Вся бледная.
- Кто бы говорил. На себя посмотри! – в этот момент я заметил в ней ту, прежнюю, Китнисс. Однажды она заставляла меня есть, когда я был болен, тогда, в пещере. Благодаря этому я выжил. Благодаря ее заботе.
От ее выражения лица, мне почему-то стало смешно.
- Ладно, я поем. Но немного.
- Вот и правильно, - заметила Сальная Сэй. Она подала нам кушанье. Кажется, это был омлет и какое-то мясо.
- Что это? – спросил я.
- Бельчатина, - ответила Сэй.
Бельчатина…
- Китнисс, ты ходила на охоту? – в моем голосе прозвучало больше изумления, чем положено.
- Ну, да. Не смогла больше сидеть в четырех стенах. Это просто невыносимо.
Я понимал ее.
- Значит, нашла для себя занятие, - обобщил я.
- Можно и так сказать, - произнесла она безразлично, изучая вилкой содержимое своей тарелки. – А чем ты занимаешься?
Вот тут она застала меня врасплох. Ведь я ничем не занимался. Ну, кроме как шатался по дому, пек, спал. Видимо какое-то замешательство отразилось на моем лице, потому что она тут же спросила:
- Ты еще рисуешь?
Это уже было нечто более конкретное для меня.
- Нет.
- Почему?
- Не знаю. Наверное, нет вдохновения. Пожалуй, это самое подходящее оправдание.
- Жалко, у тебя здорово получалось.
Это комплимент?
- Правда?
- Как будто ты сам не знаешь.
Она произнесла это как-то устало и недовольно.
- Ребят, мне нужно уйти на некоторое время в город. Китнисс, я еще загляну сегодня, - произнесла Сальная Сэй.
- А ты поела? – я услышал в словах Китнисс беспокойство.
- Да, перехватила немного, - сказав эти слова, она отправилась в прихожую, накинула пальто и скрылась за дверью.
- Куда это она? – спросил я Китнисс.
- Наверное, к внучке, – поступил ответ.
Вдруг меня осенили ее последние слова «Как будто ты сам не знаешь».
- Тебе нравились мои картины. Правда или ложь?
На ее переносице образовалась складка. Видимо, она задумалась.
- Трудно сказать определенно. Скорее и то, и другое. Понимаешь, мне нравилось, как ты рисовал. Очень красочно, и точно. Эти плавные линии… Но мне не нравилось то, что ты рисовал – Голодные игры. Я все пыталась сбежать от воспоминаний о них. А глядя на твои картины... В общем, получался обратный эффект.

Что ж. Справедливо. Интересно, а почему действительно, по большей части я рисовал именно Арену? Мне было так легче бороться с кошмарами, возможно. Похоже на этот вопрос я уже не найду ответа.
Вдруг Китнисс резко отодвинула тарелку и подошла к окну.

- Ты что, все?
- Не могу больше, - последовал от нее сухой ответ.
Я теперь тоже не мог есть. Не потому что не было вкусно, а потому что чувствовал себя при этом неловко. Кусок в горло не лез.
Минуту мы просто молчали. Затем она подала голос, не оборачиваясь ко мне.
- Спасибо тебе. За примулы.
Похоже, это было искренне.
- Пожалуйста. Я надеялся, тебе будет приятно, и не так тяжело… - на последнем слове я осекся, потому что не знал, как продолжить, чтобы не сделать ей больно.
Она обернулась.
- Почему ты заботишься обо мне? – она, правда, не понимала.
- Потому что я нужен тебе.
- Но я тебе не нужна… - она отвела взгляд и сощурилась.
- Это не так, Китнисс. Ты единственный близкий человек, кто у меня остался.
- Да, возможно. Но ты ведь даже не можешь назвать, кто я для тебя. Правда или ложь?
Сначала я хотел возразить. А потом понял, что действительно затрудняюсь ответить.
- Правда.
- Но, тем не менее, ты здесь. Со мной.
- Да.
- Пит, пообещай мне, что не бросишь меня, - выпалила она на одном дыхании. Она действительно боялась потерять меня.
- Не брошу.
- Пообещай!
- Китнисс, я обещаю. Я не смогу физически бросить тебя, потому что и сам нуждаюсь в тебе, понимаешь?

Нет, не понимает. Это было ясно по ее взгляду.
- Ты единственный человек, который может вернуть меня к жизни.
Теперь она поняла, о чем я. Обдумав мною сказанное, она кивнула, будто давая понять, что верит.
- Ты доел? – она же видела, что нет.
- Не могу больше, - я процитировал ее слова.
- Не заставляй меня применять поцелуи, чтобы накормить тебя, - она слабо улыбнулась.
Она хотела пошутить, напоминая о тех поцелуях в пещере, которые провоцировали меня на прием пищи. Но сейчас все было по-другому. Я не хотел ее близости в качестве поцелуев.
- Китнисс, не думаю, что сейчас это бы подействовало и дало нужный результат, - я виновато посмотрел на нее.
- Я знаю, - она все понимала и тоже ответила мне виноватым взглядом. Она-то чего себя винит? Не она же изменяла мои воспоминания, применяя яд ос-убийц!
- Китнисс, пойми, я не могу так просто… - я хотел ей все объяснить, но она меня прервала.
- Я знаю, - вновь повторила она. – Пит, я не на что не надеюсь. И ничего от тебя не требую. Ты просто не бросай меня. Не давай мне повода снова думать, что потеряла тебя.

Вот сейчас ей было больно.
- А часто ты меня теряла, ну, или думала, что потеряла?
- Хм... Давай рассуждать логически, - она нахмурилась. – Первый раз на первых наших Голодных Играх, когда я чуть не убила тебя. Второй раз, когда ты понял, что все мои чувства к тебе были на публику…- она осеклась, видимо решив, что взболтнула лишнего. Но мне не было так больно. Я и так это знал.
- Продолжай, - спокойно ответил я, стараясь дать понять, что не обижаюсь на нее.
- Так вот, затем, когда мы разделились на арене-часах, когда я ушла с Джоанной, оставив тебя с Бити и Финником. Ну, и когда, тебя вернули из Капитолия.
Видимо, на моем лице отразись непонимание, поэтому она решила объяснить.
- Понимаешь, вернулся не ты, а твой злобный и ненавидящий меня двойник. Пит Мелларк, который когда-то любил меня и заботился обо мне, как я подумала, навсегда остался в прошлом. А появился новый, совершенно чужой человек, жаждущий моей смерти. Вот тогда я и подумала, что уже навсегда потеряла своего мальчика с хлебом.
Сказав это, она смутилась. Вероятно, «мальчик с хлебом» был моим образом в ее голове. Должно быть, так она называла меня за глаза.
Это было что-то новенькое, она меня еще никогда так не называла, ну, или по крайней мере, я этого не помню.
- Мальчик с хлебом, значит? – я приподнял вверх бровь.
Она ничего не ответила. Лишь буравила меня взглядом, не моргая. Ага, лучшая защита - нападение. Поэтому я продолжил:
- Мне нравится.
Наконец, она сменила свой вызывающий взгляд на более милостивый и удовлетворенный. Такое выражение лица приобретают дети, когда их хвалят за какие-либо успехи и достижения.
Да уж, ну, просто утро чистосердечных признаний какое-то.
- Садись и доешь свой завтрак, - посоветовал я ей.
На мое удивление, она послушалась. Не то, чтобы она ела в полном смысле, но хотя бы пару ложек в общей сложности запихнула в себя. Я поддержал ее, правда, доел все содержимое тарелки, потому как внезапный голод дал знать о себе.
Затем она молча вымыла посуду за нами. Тут я ей тоже помог, вытирая вымытые тарелки.
- Ну, чем займемся? Или ты уже уходишь? - спросила она.
- Вообще-то я абсолютно свободен. Домой все равно не пойду. Стены давят на меня. Не могу там быть один.
- А, может, меня пригласишь в гости? Если задуматься, я ведь у тебя еще не была ни разу.
Правда ведь. Учитывая, сколько мы здесь жили по соседству, и сколько раз я у нее был, сколько провел у нее времени, это кажется глупым, что она ни разу не побывала у меня.
- Одевайся. Я тебя приглашаю.
Она как-то неловко кивнула и побежала наверх переодеваться.
Когда она спустилась, мы одели куртки и вышли из дома.
Китнисс шла, не проронив ни слова, глядя вниз.
Когда мы дошли, я распахнул перед ней дверь со словами:
- Прошу!
Она неуверенно переступила через порог, предварительно взглянув на меня, будто желая прочитать то, что означало выражение на моем лице. Ничего особенного не обнаружив, она стала снимать куртку. Я помог ей, затем разделся сам и повесил нашу верхнюю одежду на крючок.
Пока я занимался одеждой, она уже прошла в следующую комнату, после прихожей. Холл. Я чертыхнулся про себя, пожалев, что не убрал картины утром. Но теперь уже было поздно. Глубоко вздохнув я вошел вслед за ней.
Ее лицо превратилось в непроницаемую маску. Она долго безмолвно и апатично разглядывала картины. Это походило на мазохизм со стороны, учитывая как ей неприятно то, что на них изображено. Я уже стал переживать за нее.
- Китнисс?
Она промолчала пару секунд, но затем ответила:
- Теперь в моих кошмарах все гораздо хуже.
Я подошел к ней и неуверенно взял за руку. Она также неуверенно сжала ее.
- Мне тоже снятся кошмары.
- А что тебе снится? - она, наконец, оторвалась от картин и перевела взгляд на меня.
- Разное, - я пожал плечами. – То сцены из Игр, то последняя миссия в Капитолии, то крики Джоанны, то безумный взгляд Энни, то ты. Как союзница, подруга, любимая девушка, которая становится затем убийцей, на моих глазах превращаясь в какого-нибудь переродка. В таких снах я всегда пытаюсь убежать от тебя, а ты всегда догоняешь меня и впиваешься зубами в мою плоть.
Я старался говорить равнодушно, но когда посмотрел на нее, то увидел жалость, сочувствие и боль, читавшиеся на ее лице.
- Нет, Китнисс, не надо. Ты же не виновата в этом.
- Виновата. Мне не стоило тебя бросать тогда, на арене.
- Не думаю. Тогда сейчас бы мы, возможно, не были свободны, а может быть, и живы.
Она ничего не сказала, просто прижалась к моему плечу. Если честно, то меня это застало врасплох. Но я не мог ее оттолкнуть сейчас, да и, если честно, не хотел. Я обнял ее свободной рукой за плечи. Но от меня не ускользнуло ее прерывистое дыхание. Слезы текли по ее лицу.
- Китнисс…
Я отвел ее в соседнюю комнату, подальше от картин, и усадил на диван. Завернул в плед и разжег камин. Затем сел рядом с ней, приглашая вновь в свои объятия. Она приняла их. Мы прижимались друг другу не как раньше - уверенно и чувственно, а скорее как малолетки, у которых разыгрываются первые отношения, которые не знают, как себя вести. Мы же были уже взрослые люди, а вели себя еще более робко. Я понимал, что все это из-за меня. Она боялась навредить мне. Оттого мне становилось еще более мерзко.

Китнисс зевнула.
- Не выспалась?
- Кошмары, - только и ответила она.
- Мое присутствие помогало тебе справляться с кошмарами?
- Правда. То есть, да, помогало.
- Тогда поспи.
Она что-то сказала про день, свет за окном, однако спустя несколько минут я услышал ее размеренное дыхание. Вскоре и я заснул. Ни дневной свет, а теперь и даже ни ее присутствие не помешали мне. Наоборот, в кой-то веки мне было хорошо. Благодаря ей.


Глава 3

Меня кто-то тихонько тряс за плечо.
- Пит, вставай. Уже вечер, - чей-то тихий голос пробуждал меня. Голос показался родным, поэтому я не почувствовал опасности.
Я открыл глаза и увидел перед собой Китнисс.
- Давно ты проснулась?
- Примерно, час назад.
Значит, меня она будить не стала. Решила дать поспать.
Я посмотрел в окно. Был уже не просто вечер. Небо приобретало темный цвет. Наступали сумерки. Мы проспали как минимум часов шесть.
- Я заварила чай, - она указала на стоявший на журнальном столике поднос, который я заметил только сейчас. Кроме двух кружек чая на нем стояло блюдце с печеньем моего приготовления. – Подумала, ты не будешь против, если я немного позволю себе похозяйничать на твоей кухне.
Если когда-то я по-хозяйски располагался в ее постели, что плохого в том, что она поведет себя так же на моей кухне? Да и потом, мне было приятно, что она заботилась обо мне. Приготовила чай. Хотя мне казалось, что в ее состоянии, она вообще не способна на какую-либо деятельность. Однако, даже в отчаянии она продолжала заботиться о других людях. В данном случае - обо мне. Разве я мог быть против этого проявления чувств?
- Конечно, нет. Чувствуй себя, как дома.
- Спасибо. Но ты-то сам не особо пользовался моими вещами, когда у меня бывал.
- Уверена? – я на самом деле хотел узнать, как я себя вел у нее в гостях.
- Ну, смотря как расценивать. Так как ты для меня был очень близким и родным человеком, то тот факт, как ты распоряжался в моем доме, считается вполне приличным.
Ага, значит, я все-таки хозяйничал, как она выразилась. Но задели меня другие слова. «Ты для меня был очень близким и родным человеком…». Выходит, сейчас я таковым не являюсь. Это палка о двух концах. Сегодня она правильно заявила, что я не знаю, как к ней относиться. Но то же самое можно принять и на ее счет. Она тоже не знает, кто я теперь для нее. А так хочется получить четкий вразумительный ответ. Она могла бы мне его дать. Но не думаю, что сейчас, когда мы перестали ждать друг от друга подвоха, когда только начали теплее относиться друг к другу и когда ей так тяжело ввиду потери сестренки, это будет уместным - утолять собственное любопытство и поощрять самолюбие.
- Ясно, - прозвучало как-то натянуто. И эта деталь не ускользнула от нее. Она вопросительно взглянула на меня, но я сделал вид, что не заметил этого.
Отпив из кружки, я почувствовал, что этот вкус не привычен мне. В том смысле, что у меня стоял на полке обычный черный чай. А в чае, который принесла Китнисс, я ощутил оттенок еще какого-то вкуса и аромата. Чего-то знакомого, но я никак не могу вспомнить, чего.
- А что это за чай? У меня такого нет.
- Нет. Это чай с твоей полки, но я добавила мяты. Она растет у тебя на заднем дворе.
- Точно. Спасибо.
- За что? – удивилась она. – За то, что напомнила, где у тебя мята растет? – она улыбнулась.
- Нет. За то, что напомнила, что такое мята, - спокойно ответил я.
Ее лицо разом помрачнело.
- Ты даже таких деталей не помнишь, да? Как, вкус мяты?
- Да нет, Китнисс. Просто мята была связана с тобой. Ты меня кормила ей на первых играх, помнишь? А так как Капитолий изменял многие воспоминания с тобой, какие им были доступны, то Игры естественно попали в этот контингент. А с ними и мята. Поэтому в моем восприятии это растение было ядовитым. До сегодняшнего вечера. А так, мне очень даже нравится этот вкус и аромат.
- Мне тоже, - коротко ответила она и уставилась в окно.
Интересно, о чем она сейчас думала? Ее лицо было таким серьезным, задумчивым, сосредоточенным. Как будто она решала в уме какую-то математическую задачку.
- Может, в шахматы поиграем? – знаю, глупое предложение для девушки, которой ты не можешь отвести определенное место в своей жизни, но чем-то же надо заняться.
- Нет, я не хочу. Извини, - да теперь, видно. Ей и правда не до шахмат. Она была чем-то обеспокоена.
Не самая моя любимая тема для обсуждения с Китнисс, но все же я хотел понять.
- Как поживает Гейл?
О нет, она явно не о нем думала в данный момент. Поэтому очень удивилась моему вопросу.
- Не знаю. Сальная Сэй сказала, что он сейчас во Втором Дистрикте, устроился на какую-то успешную вакансию. Ему все вполне нравится, и он доволен той жизнью, которая у него начинается. А что?
Я пропустил вопрос мимо ушей.
- Сальная Сэй сказала?.. Странно. Я думал, вы с ним близки. Думал, что он здесь, в Двенадцатом.
- Нет, - видимо, Китнисс и сама не понимала Гейла. – И мы с ним уже давно начали отдаляться друг от друга, - я услышал толику грусти в ее голосе. - Думаю, проблема во мне. В любом случае, я рада, что у него все хорошо. Он это заслужил.
Странное чувство наполнило меня. Что это? Облегчение? Ничего не понимаю. Что за чертовщина творится в моей голове? Или в сердце? Что за бред?
Ее лицо озарила ухмылка.
- А как дела у Делли?
- У Делли?
- Ну, да. У Делли Картрайт.
- А я и не знаю. Но кажется, она не захотела возвращаться в Двенадцатый. Говорят, ей тяжело находиться здесь.
- Говорят?.. Странно. Я думала, вы с ней близки, - она наклонила голову вбок. А ее лицо приняло странное, не понятное мне выражение.
Это что, месть? Мне стало смешно. Эта девушка, прошла через столько трудностей, а ведет себя, как ребенок.
Но судя по всему ребячиться, как и улыбаться, она способна всего несколько секунд. Ее лицо вновь стало мрачным.
- Ладно, мне пора, Пит.
- Я тебя провожу.
- Неужели ты думаешь, что я не способна пройти сама пару метров?
- Так уж и пару?
- Немного больше. Не суть!
Не знаю, что со мной творилось, но опять же, во мне появились довольно противоречивые чувства. С одной стороны, я понимал, что ей, правда, пора, надо быть дома, а я устал от борьбы с самим собой на протяжении всего дня. С другой стороны, мне с ней давно не было так хорошо. Все то время, что прежде мы были вместе, я так и ожидал, что она нанесет мне вред, оттого не мог подпустить к себе близко. Но она весь день была добра ко мне. Более того, она была по максимуму честна со мной и говорила искренне. А это как раз то, что мне сейчас так необходимо. Она стала для меня дороже, чем была еще вчера. Получается, в том, что наши отношения так холодны, виноват лишь я. Значит, мне это и исправлять. Я тоже не хочу больше ее терять. Поэтому сейчас мне так не хочется ее отпускать.
Но я и так сегодня сильно рисковал. Я еще не уверен, что могу полностью контролировать себя, хотя Доктор Аурлиус утверждает обратное. Но с некоторых пор я себе не доверяю. Да, я ее обнял, но смогу ли сегодня еще раз так? Без угрозы для ее жизни?
- Я хочу проводить тебя. - возразил я ей.
Она недоверчиво взглянула на меня, будто не понимая моих мотивов.
- Ну, ладно, если тебе так хочется.

Встав возле ее крыльца, она остановилась и обернулась ко мне. Повисла неудобная пауза.
- Был рад, что нам удалось мирно пообщаться сегодня. И спасибо тебе, что привнесла некую ясность в мою жизнь. Потому что, если честно, мне конкретности очень не хватает, - я попытался выдавить смех, но получилось не очень убедительно.
- Пит, ты можешь спрашивать меня обо всем, что тебя интересует, если тебе это как-то поможет, - она говорила абсолютно серьезно. Я видел, она действительно хотела мне помочь. И я очень ценил эту помощь.
- Договорились? - она ждала подтверждений.
Я кивнул.
Уже собирался попрощаться, как она подошла и обняла меня. Ничего не оставалось, как ответить. Хотя я и не почувствовал того, что мог бы почувствовать. Это странно. Ведь когда-то ее «женой» назвал, «матерью моего ребенка», а во время объятий мне было не просто хорошо. Это невозможно описать словами. Каждое ее прикосновение заставляло меня трепетать, было для меня глотком счастья. И каждый глоток требовал продолжения, и не хотел отпускать это мгновение. А сейчас стою и ничего кроме растерянности не испытываю. Я уже начинаю себя ненавидеть за это. Боже, как все изменилось за один день.
Когда Китнисс отстранилась, то посмотрела мне в глаза, убрала сбившуюся прядь с моего лица и шмыгнула внутрь дома.
Какое-то время я так и продолжал стаять на ее крыльце. Сегодня произошли большие сдвиги. Ее прикосновения больше не заставляли меня чувствовать себя настороженным. Нет! Наоборот, мне было приятно, когда ее холодные пальцы коснулись моего лба. И ее прощальный взгляд. Я так и не понял, что в нем таилось. Грусть и пустота, это понятно, последнее время они стали постоянными жильцами ее глаз. Но было и что-то еще. Адресованное лично мне. Тепло? Доброта? Надежда? Сложно сказать. Хотелось бы мне в это верить.
И я почувствовал кое-что еще. Мне захотелось рисовать. И снова ее – Китнисс. С кружкой чая в руке, улыбающуюся. Проблема лишь в том, что краски я выкинул. В порыве чувств. Теперь жалею. Что же… За свои поступки надо отвечать.
Вернувшись домой, я стал убирать предметы нашего чаепития. Невероятно, что люди могут просто сидеть и пить чай. Это казалось каким-то сном. Приятным дивным сном, а не одним из тем кошмаров, которые посещают меня ночью. И ее они посещают. Кошмары у нас разные, но тематика одна.
Держа в руках ее кружку, мне почему-то стало очень тепло. Я понял, что снова хочу любить ее. Только вот сердцу не прикажешь.
А что если не сердцу? Что если разуму? Что если я сам установил некий психологический барьер между нами. Ведь сегодня каждый раз, когда мне становилось хорошо с ней, что-то внутри меня пресекало это ощущение, не давая развиться ему и зайти мне слишком далеко.
Я не знаю, что это. Но если я хочу любить, если мне не хотелось сегодня ее отпускать, и если сейчас я хочу быть с ней, то я не позволю порождению Капитолия, переродку в моей голове, разрушить мой шанс на счастье рядом с этой девушкой. А если и нет, то я никогда не брошу Китнисс Эвердин. Не важно, примет она меня или нет. Я нужен ей. Значит, мой ответ на просьбу «Останься со мной» по-прежнему является слово «Всегда».

***
Я находился в некотором светлом пространстве, не имеющем стен. На ней было надето легкое белое платье, волосы распущены и элегантно лежат на ее плечах. Она стояла вдалеке и протягивала ко мне руки. Она улыбалась. Я пошел к ней. Но чем ближе становился к девушке я, тем дальше исчезала она. Когда мне, наконец, удалось достигнуть ее, и мои пальцы потянулись к ее лицу, между нами возникла преграда, невидимая, но твердая. В следующее мгновение я заметил, как девушка упала, сжалась в комок. Ее руки вцепились в голову, будто ей невыносимо больно, из горла вырвался протяжный душераздирающий вопль. Но как я не пытался пробить барьер, ничего не получалось.
Внезапно все резко прекратилось.Бледная, измученная, уставшая, она поднялась, приложила руки к невидимой стене, жалобно посмотрела на меня, но затем ее глаза расширились от ужаса. Теперь она тщетно пыталась уничтожить преграду между нами, била кулаками по "стеклу". Что-то было там, за моей спиной. Я обернулся. Ко мне шла молодая женщина. Это тоже Китнисс, но совсем другая. На лице не улыбка - оскал, глаза наполнены кровью. Она припала к земле, словно готовясь к броску. Ее зубы заострились, вместо ногтей образовались когти, а руки и ноги превратились в лапы. Предо мной стояла не Китнисс. Эта была гиена. "Ехидно" скалясь, она накинулась на меня. Переродок впился зубами в мою глотку. Я видел застывший ужас в глазах Китнисс. Моей Китнисс.
Она, наконец, смогла разбить барьер и кинулась помогать мне. Зверь отпустил меня. Но следующее, что я увидел, это как животное убивает девушку. Кровь окрасила белоснежное платье, сделав его ярко-алым. Мои ноги не слушались меня, я не мог сдвинуться с места. Когда все же способность передвигаться вернулась ко мне, животное исчезло, но было уже поздно. Я увидел как грудь Китнисс поднялась и опустилась, сделав последний вздох.

В ту ночь я проснулся в холодном поту. Снова.

Глава 4

http://vk.com/photo-17101459_278818302 - иллюстрация к главе.
Спасибо за этот фан-арт Je t'aime.
____________________________________________________________

Скоро рассвет. Ложиться спать уже бессмысленно. Все равно не усну больше сегодня. Снотворные не помогают, они лишь продлевают пребывание в стране кошмаров. Пожалуй, сегодня я сделаю то, что давно нужно было сделать. Будет не просто, но это нужно. Теперь это мой долг, дань, в какой-то степени. Да уж, не хотел бы я, чтобы у людей были такие долги.
Пролежав пару часов в своей кровати, раздумывая о сегодняшнем дне, я поднимаюсь и иду в ванную комнату. Надо смыть весь ужас, пережитый ночью. И так каждый день. Контрастный душ помогает и приводит в чувства, ободряет. К тому же, это отличный способ почувствовать себя свежим и полным сил.
Мне не требуется кофе, чтобы поддерживать себя в работоспособном состоянии, не падая на ходу от желания спать. Психологический барьер делает это лучше любого другого допинга.
После того, что я сегодня увидел во сне, хочется кинуться к ней и убедиться, что с девушкой все в порядке. Но я убеждаю себя в том, что это был всего лишь сон. Сон, не имеющий доступа к реальности.
Чем бы мне заняться сейчас? Не могу же я в такую рань куда-то идти. Даже если это место можно посещать круглосуточно. Пускай хотя бы солнце встанет, за окном более-менее просветлеет. Да и еще слишком прохладно на улице.

Сегодня ночью было холодно, поэтому окна я открыл лишь на первом этаже. Ну и хорошо, во всем доме свежо. Пожалуй, стоит мне убрать картины из холла, если я хочу чтобы Китнисс приходила ко мне.
В течение некоторого времени я отношу их на чердак, а там накрываю плотной синтетической материей, по типу целлофана. Здесь им самое место. Когда-то, рисуя их, я справлялся с ночными кошмарами, выплескивая все негативное на холст. Китнисс сказала однажды, что мне это помогало. Возможно. Я обязательно еще буду рисовать. Только позже. Посмотрим, что из этого получится.
Спустившись вниз, я отправляюсь на кухню. Пожалуй, чай – это то, что мне сейчас нужно. Я никак не могу отойти от сна. «Двуличность» Китнисс мне еще не снилась. Это что-то новенькое.
Чай, и правда, помог. Тем более в этот раз я добавил мяту. Как выяснилось, она помогает успокоиться. То, что нужно. Забросив пару печенюшек, я иду собираться.
Не знаю, существуют ли какие-нибудь определенные стереотипы в одежде по данному случаю, но мне кажется, что это не принципиально важно, как я оденусь. Это уже не имеет никакого значения. Одев первое, что попалось под руку – джинсы и свитер, а накидываю куртку и отправляюсь в путь.
По пути мне встречается пожилой мужчина, сгорбившийся от старости на своем стульчике. Он торгует цветами. Не знаю их название. Какие-то милые незамысловатые цветочки. Это как раз то, что мне требуется.
Я останавливаюсь напротив старика и разглядываю «товар».
- Тебе сколько веточек, сынок?
- А сколько их у вас? – спрашиваю старика.
- Ну, штук двадцать.
- Давайте все.
Он называет мне цену, и я даю ему купюру гораздо большей ценности и говорю, что мне не нужна сдача.
- На Луговину? – понимающе спрашивает он.
Я киваю в ответ и ухожу от мужчины.

Когда-то это место было красивым. Его заполняли цветы и травы. Я редко здесь бывал, потому как не всегда моему отцу удавалось найти время. Но когда мы были здесь вдвоем, это были столь редкие счастливые моменты в моем детстве.
Для мамы я был нежеланным ребенком. Если бы не отец, она избавилась от меня, не дав появиться на свет. Но в тот раз, и, пожалуй, лишь в тот раз, отец не позволил ей поступить по-своему, встал ей поперек. Может, и не следовало. Возможно, сейчас бы они были живы.
К чему строить планы на прошлое? Я его уже не изменю.
Здесь вместе со всеми пострадавшими при бомбежке лежат мои мама, братья и отец.

Знаю, это не правильно, так не должно быть, но я фактически ничего не чувствую, никакой боли от гибели матери. Наверное потому, что у меня вообще мало воспоминаний связано с ней. Я не могу вспомнить, чтобы когда-нибудь услышал доброе, ласковое слово в свой адрес от этой женщины. Она никогда не прижимала меня к себе, когда мне было страшно в ночи, никогда не пела колыбельную. Я не помню никакого тепла, ласки и нежности, которые бы исходили от нее. Все ее прикосновения ко мне выступали в форме оплеух и ударов. Что говорить? Она вычеркнула меня из своей жизни, когда мое имя прозвучало на Жатве в первый раз. Вычеркнула то, что и так было еле заметно. В тот день ни боли, ни горя, даже сочувствия не было в ее взгляде. Она лишь разочарованно вздохнула, сказав что-то вроде: «Ну что же, на две рабочих руки меньше».
С братьями у нас тоже не было взаимопонимания. Не то, чтобы они издевались надо мной, лупили или обижали, нет. Скорее, они меня просто не замечали. Они не понимали меня. Мы с ними даже внешне не были похожи. Они были расчетливыми реалистами. Я же умел мечтать, я был романтиком… когда-то давно. Я грезил о лучшей жизни, я верил, что мы будем свободны. Потом я подрос, мечты ушли на второй план, но у меня был человек, который поддерживал меня во всем и всегда. Мой отец.
Он действительно стал для меня невосполнимой потерей. Это он научил меня всему. И не только ремеслу пекаря. Он научил меня не сдаваться и идти к своей цели. Это было странно слышать от человека, сам который свою мечту оставил где-то глубоко внутри себя, не дав ей реализоваться. Но родители всегда хотят, чтобы жизнь их детей была более достоянной, счастливой и лучшей. Я любил его. И это был единственный человек, который по-настоящему любил меня. Нам было хорошо вместе. Отец и сын. Мы понимали друг друга во всем.
Теперь его нет. Он уже не встанет, не посмотрит на меня своими добрыми голубыми глазами, не пожмет руку, не обнимет и не даст совета, что мне теперь делать.
Отца мне будет не хватать. Но он навсегда останется в моем сердце. И в памяти.

Прошло уже много времени с того, момента, как я пришел сюда. Оставляю цветы на Луговине и отправляюсь домой.
Надо же, ни одной слезы не пробежало сейчас по моей щеке, хотя сердце разрывает боль. Интересно, я вообще еще способен плакать? Или горе уже никогда не сможет переродиться в слезу?
Медленно бреду по улицам. Сейчас, наверное, часов десять утра. Восстановительные работы должны идти полным ходом. Но никого нет. Странно. Возможно, в воскресенье люди просто решили отдохнуть? Вполне логично.
Я открываю дверь своего дома и вхожу вовнутрь. Что-то не так. Какой-то звук раздается из гостиной. Я здесь не один. Вооружившись тяжелой статуэткой, я прохожу дальше, на издаваемый звук.
Мои опасения оказались напрасными. Китнисс нервными, раздраженными шагами мерила гостиную. На ней надеты брюки и пуловер сиреневого оттенка. Куртка перевешана через спинку кресла. Звук, который издает статуэтка, когда я ставлю ее на тумбочку, отвлекает девушку. Она оборачивается на меня.
- Ты где был?! – в ее голосе столько возмущения, столько недовольства и критики.
- Как ты попала в мой дом? – не, ну правда, интересно. Я ведь ей ключи не давал, а дверь точно была закрыта.
- Через окно, оно было открыто, - затем она встряхнула головой, недовольная, что ее отвлекли от темы. – Тебя где носило, я тебя спрашиваю?!
- Я ходил на Луговину.
- А предупредить меня вчера нельзя было? – она все еще злится.
- Вчера я не знал, что пойду туда. Кстати, я не обязан перед тобой отчитываться. Почему тебя так волнует, где я нахожусь?
- Ты что, издеваешься? – она уже не просто злилась, она неистовствовала. – Я прихожу к тебе, стучу в дверь. Ты мне не открываешь. Подумала, спишь. Звоню, но ты все равно не открываешь. Я обошла вокруг дома – тебя нигде нет. Тогда я залезла через окно, благо, не так высоко. Обошла весь дом, в «прятки поиграла», а тебя нигде нет! И картин нет! Вещи разбросаны, чай не допит. Тебя не было три часа! После всего, что мы пережили, я не чувствую безопасности. Что я могла подумать?!

Ничего хорошего, явно. Мне стало стыдно. Это было действительно опрометчиво - не предупредить ее, когда она так нуждалась во мне. А все выглядело так, что она снова меня потеряла. Я ведь только вчера пообещал, что никогда не брошу ее.
Отдышавшись и восстановив дыхание, она продолжила уже спокойно:
- Не поступай со мной так, Пит. Не надо, - я опять ей делал больно. Я не имел на это право.
- Прости меня. Я должен был тебя предупредить. Но я также и должен был сходить туда. Там же моя семья, отец… - я пытался говорить спокойно, но мой голос предательски дрогнул на последнем слове.
Ее осуждающий вид мигом сменился на полный сочувствия и сострадания. Она подошла ко мне и обняла. По-настоящему, прижавшись всем телом, будто прикрывала меня от какой-то напасти. То ли забыв об опасности, то ли наплевав на нее. Или это мне пора прекратить считать себя зверем?
Прошмыгнув одной руку мне под мышку, обняла за спину, другую положила на голову, а сама уткнулась подбородком в плечо. Китнисс что-то успокаивающе шептала мне на ухо:
- Все хорошо. Все будет хорошо. Они навсегда останутся с нами, верно? – мне кажется, она теперь не только меня успокаивала, но и себе внушала.
- Конечно, - я тоже обнял ее. Она так приятно пахла. От нее веяло теплом и уютом. Еще недавно этот запах мне внушал совершенно противоположные ощущения. Сейчас все изменилось.
Ее близость, ее запах, ее голос, ее доброта и забота, она сама… Я понял, что вновь люблю ее и совсем не хочу отпускать. Никогда. Она снова стала моей. Любимой и родной Китнисс.


Глава 5

А вот теперь самое интересное. То, что я люблю ее, еще не значит, что могу забыться. Наоборот, я буду подвергать себя жесточайшему самоконтролю. Буду следить за своими действиями. Да, я люблю, но я не смогу, когда мне пожелается, быть с ней, прикасаться к ней. Запрограммированный на смерть этой девушки, я буду защищать ее от самого себя. Так будет лучше.
Приступов не было уже давно. Но это не значит, что они не появятся вновь. Хотя я бы пожелал оттянуть этот момент беспамятства еще надолго.
- Между прочим, ты и меня без свежего мяса оставил, и себя тоже, - она стала ослаблять объятия, но я не дал ей этого сделать.
- Что?
- Ну, после того, как занести тебе завтрак, я собиралась пойти поохотиться. Завтрак-то я принесла, а вот на охоту не сходила.
- Ты принесла мне завтрак? – я тронут. Не ожидал от нее такого попечения.
- Ну, да. Я же знала, что ты по-человечески не поешь. Ты ведь ничего не приготовил. А как оказалось, то и готовить–то не из чего.

Это было правдой. В холодильнике – пусто.

- Ты сама приготовила? – вот это уже действительно было бы странно.
- Не все. Ты же знаешь, я не особо сильна в кулинарии. Только элементарные блюда. Это ты у нас повар высшей категории.
- Не перехвали. Я всего лишь пекарь.

Она приподняла бровь и приобрела такое задорное выражение лица, что мне стало смешно. Но она все еще была бледной и безжизненной. И синяки под глазами… Она тоже плохо спала этой ночью. Как, вероятно, и все остальные.

- Ладно, пойдем, попробуем, что ты там приготовила.
К моему сожалению, объятия пришлось разомкнуть. Так чувствуют себя дети, когда им дашь желанную игрушку, а спустя минуту отбираешь. Сравнение не самое лучшее, зато наиболее приближенное.

Я стал рассматривать содержимое контейнеров на столе.
- Картошка? – вот это да! Интересно, откуда. - У нас что, пир какой-то?
- Нет. Просто сегодня рано утром из Одиннадцатого Дистрикта привезли свежие фрукты и овощи. Поставка продуктов возобновилась, правда, в небольших количествах. Мне кажется, на вокзале были сегодня все жители Двенадцатого. Каждому выдавали определенное количество. Не больше, не меньше. Мне и твою «порцию» доверили. Потом зайдешь, заберешь. Я бы не смогла дотащить.

Затем она отвлеклась, погрузившись в раздумья, и что-то бормотала под нос. До меня долетели лишь слова «Надо бы разогреть, остыло».

- А как же ты до дома дотащила?
- Мне Том помог. У него тачка есть, - она зажгла плиту и стала наполнять сковороду моим завтраком. – Пока мы шли домой, он поделился со мной последними новостями жизни Дистрикта.
- Ну-ка, выкладывай.
- С шахтами покончено. Здесь собираются основать фармацевтическую промышленность. В Двенадцатом огромное разнообразие трав. Они послужат сырьем, - она примолкла. А затем, оторвавшись от плиты, посмотрела на меня, сидящего за столом. – Ты понимаешь, что это значит, Пит?
- Продолжай, - мне были интересны ее суждения.
- Это значит, что больше никого в Двенадцатом не постигнет участь моего отца или товарищей Гейла.
- Теперь люди смогут заниматься безопасным для жизни ремеслом, - я кивнул, подтверждая справедливость ее слов.
- Вот именно, - она поставила передо мной тарелку с разогретой пищей. Затем молча присела напротив меня.
Мы просидели в тишине несколько минут. Я ел, она какое-то время наблюдала за мной, затем перевела взгляд в некую неопределенную точку, приложив кулак ко рту.
- Пит?
- Мм? – я поднял на нее взгляд.
- Как думаешь, у меня бы получилось стать фармацевтом? Я ведь не смогу до скончания дней заниматься охотой. Надо чем-то «легальным» заинтересоваться, - она рассмеялась. - А я ведь кое-что понимаю в травах.

Это «кое-что» еще мягко сказано. Я не видел человека, который понимает в травах лучше нее. Ну, если не брать в счет Миссис Эвердин.

- Конечно, у тебя получилось бы, Китнисс. И, думаю, твоя мама была бы довольна твоим выбором.
- Угу.

Напоминание о матери ее расстроило, поэтому я поспешил сменить тему.

- Между прочим, а та книга о растениях, в которой я рисовал, сохранилась?
- Да… – она осеклась. Ее лицо приобрело такое выражение, будто ее посетила идея. – Пит, ты пока кушай, а мне домой надо.
Вот это мне совсем не нравилось, что она уходит.
- Зачем?
- Надо позвонить.
- А от меня нельзя?
- Можно. Но лучше я из дому позвоню.
- Хорошо, ты еще вернешься?
- Да, конечно, подожди меня к чаю.
Накинув на плечи куртку, она буквально вылетала из дома. Что такое посетило ее голову, что она бросила все и убежала, как ошпаренная?

Как только можно, я растягивал завтрак. Но даже этого времени не хватило Китнисс, чтобы вернуться. Ладно, подождем еще.
Прошло пять минут, десять, пятнадцать, двадцать, а ее все не было. К чаю, значит?
Я уже свыкся с мыслью, что сегодня она, если, и придет, то не сейчас, как на пороге появилась Китнисс. У нее был безмятежный вид, как будто ничего интересного и не произошло.

- Позвонила?
- Да. Ты чай заварил?
Я разлил чай и протянул ей чашку с блюдцем.
- Китнисс, ты с сахаром пьешь?
- Нет.
Ну, хоть в чем-то мы похожи.
- Может, расскажешь, что это было? Зачем ты убегала?
Она лукаво улыбнулась и ответила:
- Пока не могу. Все скоро узнаешь.
Ненавижу эти тайны и сюрпризы. В них нет ничего хорошего, тем более для меня, учитывая как много в моей жизни непонятного, секретного и таинственного.

Когда чаепитие закончилось, она произнесла:
- Пит, пойдем ко мне. Тебе дома все равно делать нечего, а у меня нужно еще продукты забрать.
Что же, мне нравилась эта идея. Неважно где, мне хотелось как можно больше времени провести с Китнисс.

Дома у девушки были Сальная Сэй и ее внучка – милая девчушка, хотя немного чудная. Они что-то делали на кухне, куда и пошли мы с Китнисс.
- А, ребята! Кушать будете?
- Нет, мы уже позавтракали, - ответила Китнисс.
- Когда это? Я же только пришла, еще ничего не успела сварганить.
- Ну, я тоже кое-что умею. Тем более столько еды из Одиннадцатого привезли, - ответила девушка.

Тут до меня постепенно стало доходить. Она получила продукты, довезла их до дома, хотя и с помощью Тома, приготовила завтрак, меня дождалась и накормила.
- Во сколько же ты встала? – мой интерес был неподдельный.
- Где-то около пяти.
Хах, ну, конечно, я мог бы запросто прийти к ней сразу как проснулся, не разбудил бы.
Она взяла меня за руку.
- Пойдем, покажу кое-что.
Китнисс потащила меня в свою комнату.

Как только я переступил через порог, на меня сразу накатила ностальгия. Я был здесь последний раз еще до Квартальной Бойни. Но здесь мало что изменилось. Чего только не было в этих стенах – смех, слезы, объятия, поцелуи, разговоры не о чем, проявления моей заботы и любви к ней. Теперь это в прошлом. Не уверен, что все удастся вернуть на круги своя.
Китнисс подошла к комоду и вытащила из него какой-то предмет. Затем приблизилась ко мне и положила его в мою руку.
- Я думаю, пора его тебе вернуть.
Я взглянул на предмет в моей руке. Какой-то медальон с выгравированной сойкой-пересмешницей, как на брошке Китнисс. Потом мое сознание стало вспоминать.
Это мой медальон. Точнее, я купил его специально для нее. В него вставил фотографии ее близких людей. Тех, кого по моему мнению, она любила – миссис Эвердин, Прим и Гейла.
Я открыл медальон – фотографий не было.
- Китнисс, я не могу это взять. Это ведь мой тебе подарок. Он твой.
- Нет, он твой, Пит. У меня - брошь, а это твоя Сойка-пересмешница.
- Ты не понимаешь…
- Это ты не понимаешь, Пит. Давай не будем забывать, зачем и при каких обстоятельствах ты мне его подарил. Там на арене. Ты был уверен, что на твоей жизни поставлен крест. Ты любыми средствами желал сохранить мне жизнь, в конечном итоге, даже ценой своей. Ты был уверен, что уже никогда не окажешься живым за пределами арены. И ты хотел меня убедить, что именно я должна остаться в живых, а не ты. Ты считал, что я ценнее, оттого, мою жизнь нужно сохранить. Ты хотел мне показать, что у меня есть ради кого жить, а тебя никто не ждет там, за пределами арены. Ты использовал его, как средство убеждения. А еще как предмет, который должен был остаться у меня на память о тебе, после твоей гибели. Так?

Мне нечего возразить. Все, что она только что сказала – правда. От первого до последнего слова.

- Так.
Она продолжила тихим и нежным голосом.
- Но ты остался жив, вопреки своим ожиданиям. Мы оба живы.
Это тоже было правдой.
- Китнисс, я не могу его принять.
- Но почему? – она возмущалась.
- Потому что это, - я подставил ей медальон, - мой тебе подарок. Я подарил его тебе. И не важно, что я остался жив. Пускай он будет у тебя. Я хочу, чтобы у тебя была какая-то частичка меня.
- Она у меня есть! – она раздраженно подошла к тому же комоду и вытащила нечто серое. Какую-то материю, которую я тоже узнал.
- Парашют с Бойни?!
Китнисс ничего не ответила. Она развернула ткань и достала из нее нечто маленькое и переливающееся.
- Вот частичка тебя, что есть у меня , - она протянула мне ладонь с крошечным предметом.
Я присмотрелся. В ладони у Китнисс лежала жемчужина.
- Эту жемчужину я подарил тебе на арене 75х Голодных игр. Правда или ложь?
- Правда. Я ее сохранила. Она навсегда останется у меня. Так что возьми медальон, пожалуйста.
В ее глазах было столько просьбы, столько надежды и в то же время настойчивости. В конце концов, она права, у меня нет ничего, что бы до этого принадлежало ей.
- Медальон твой, но он настолько пропитался мной, пока был у меня, что, думаю, вполне может быть той самой частичкой.
- Частичкой тебя, что есть у меня.
Она помедлила, но затем произнесла:
- А ты все такой же упрямый. Каким был раньше.
- Тебе тоже упорства не занимать.
Мы рассмеялись. По-моему, это был первый здоровый беззаботный смех за последнее время.


Глава 6

Остаток дня мы провели, играя в «Правда или Ложь». Китнисс усердно пыталась восстановить проблески моей памяти, хотя некоторые вопросы заставляли ее краснеть.
- Тебе нравилось со мной целоваться. Правда или ложь?
- Правда, - ее лицо залил румянец, взгляд опустился. – А тебе?
Мне бы и хотелось ответить «правда», но это было бы нечестно по отношению к ней. А врать я ей не собирался.
- Я не помню, как это и что я чувствовал.
Она кивнула, обдумывая это.
Вот в такой форме мы исчерпали наше время, иногда прерываясь на прием пищи и помощь Сальной Сэй на кухне.
Однако, днем я вызвался испечь лимонник. Надо было наблюдать за поведением Китнисс и ее выражением лица, когда она помогала мне. Она полностью ушла в работу. Рецепт довольно прост, по крайней мере, для меня, но Китнисс так внимательно слушала мои наставления по приготовлению пирога и так сосредоточенно работала, что порой казалось - она не здесь и не с нами. Иногда, когда она особенно была увлечена процессом, то высовывала язычок. Совместными усилиями на ужин у нас появился весьма вкусный и аппетитный лимонник. Никто не смог обойтись одним кусочком. По правде, я уже и забыл, как это может быть – сидеть за столом, есть пирог, болтать беззаботно и смеяться над шутками друг друга. Со мной так было, только когда я оставался на приемы питания у Китнисс. В моей семье таких посиделок никогда не было.
Вполне возможно, именно семья Китнисс была для меня настоящей семьей, а не семейство Мелларк. Потому что столько тепла, сколько я получил в этом доме за столь короткий промежуток времени, я не получал в доме Мелларков за всю свою жизнь.
После ужина Сальная Сэй с внучкой ушли домой. Мы с Китнисс остались одни, поэтому решили из кухни переместиться в гостиную. Она уселась по-турецки на диван, я рядом с ней на пол.
- Пит?
- Что?
- Расскажи мне о своей семье.
Мы никогда прежде не разговаривали с ней на эту тему. Наверное, события утра не выходили у нее из головы.
- Что ты хочешь знать?
- Эм… - да, журналистом ей не быть, - ну, расскажи мне об отце. Какой он был?
- Ты же его знала.
- Как покупателя свежей дичи и как пекаря. Но не как человека или твоего отца.
- Ну, папа был единственный в нашей семье, для кого я был дорог. С ним я провел свое детство, стоя за печкой, разрисовывая глазурью и кремом торты, печенья и прочие сласти. Мать меня строго наказывала, если видела, что я беру в рот хотя бы кусочек того, что предназначалось для продажи. Но когда ее не было рядом, отец давал мне то печенье, то булочку. Я очень его любил и… до сих пор люблю. Он научил меня - что бы ни произошло, нельзя сдаваться и нужно бороться до последнего. Что мечты – это не сказки и не облака с кренделями. Это то, что должно осуществиться в будущем. Хотя с желаниями надо быть осторожней. Они имеют особенность сбываться.
- Я тебя не понимаю.
- Ну, смотри, я хотел с тобой познакомиться – я познакомился. Благодаря Голодным Играм. Я хотел, чтобы ты меня поцеловала – ты поцеловала. Чтобы заставить меня поесть, тем самым не дать умереть. Я хотел сделать тебе предложение – я сделал. Чтобы успокоить беснующиеся Дистрикты и Сноу. Когда понял, что мне придется делить тебя с Гейлом, я решил уступить, потому что его ты любила, а меня… Если у тебя и было какое-то чувство, то не столь сильное. Я надеялся, что смогу тебя разлюбить – я разлюбил. Под пыткой Капитолия. Все эти пожелания сбылись, но не так, как я бы хотел.

У нее было такое лицо, словно я лимон заставляю съесть ее разом… Черт! Идиот! Я опять сделал ей больно! Я только что сказал, что больше не люблю ее. И лишь я знал, что на данный момент ситуация резко, я бы сказал, кардинально, изменилась. Но признаться в этом я не мог. Пока…

- Так вот, - все что мне оставалось, так это продолжить рассказ о моей семье, - отец научил меня возможности мечтать. Я научился мечтать правильно. Мечты – это, конечно, хорошо, но была еще мрачная и серая реальность. Я помогал отцу на кухне, месил тесто, передвигал стеллажи с изделиями, таскал мешки с мукой…
- Поэтому у тебя руки такие сильные, - в следующую секунду у нее расширились глаза. Стало понятно, что с ее языка сорвались мысли, не предназначенные для моих ушей. Китнисс стеснялась, когда ей делали комплименты, поэтому и сама не умела их делать. Оттого, не любила это занятие.
Я попытался разрядить обстановку:
- Вероятно. Но даже в этом труде, который производился в свободное от школы время, я находил частичку просвета. Знаешь, с отцом было легко. Он понимал меня как никто. Это ведь от него я глаза унаследовал.
- А цвет волос от кого? Насколько я помню, не в родителей.
- Да нет. Если верить отцу, то в дедушку. У него они тоже были пепельные.
- А братья?
- А что братья? У них были другие интересы. Ремесло пекаря их не привлекало. Мне кажется, их вообще ничего не привлекало. Знаю точно, мы никогда не находили общего языка и не искали взаимопонимания. В своей речи всегда были немногословны. Если их можно назвать братьями между собой, то я на них совсем не похож, как внешне, так и внутренне.
- Хм, а я ведь с ними даже не была знакома.
- По сути дела, я тоже, - я потер уголки глаз большим и указательным пальцами.
- Пит, а твоя мама?
- Мама… Знаю, что скажу сейчас ужасную вещь, но мамы, как таковой, у меня не было. Ни разу в жизни я не удостоился от нее ласкового слова, прикосновения, поцелуя в щеку, прижимания к груди, совета. Ни разу! Все что связывало меня с ней – это пощечина или любое другой телесное наказание. Я все делал для того, чтобы добиться ее уважения и похвалы, чтобы она гордилась мной. Зато мне не приходилось трудиться, чтобы заработать оплеуху. Китнисс, пойми, когда она узнала, что беременна мной, то хотела избавиться от меня. Впервые в жизни отец запретил ей что-то делать, пошел против нее. Я не знаю, что он сделал или сказал, но я все же появился на свет спустя несколько месяцев, - Китнисс накрыла своей рукой мое плечо. – Да уж… В нашей семье царил матриархат.
- То, что ты мне рассказываешь, для меня совсем чуждо. У нас никогда не царил матриархат, но и патриархата я не припомню. Мне кажется, мои родители так любили друг друга, что были равны в своих обязанностях. Всегда относились с уважением к мнению каждого, умели слушать друг друга и принимать компромиссное решение. В основе нашей семьи лежала любовь.
- Китнисс, я не уверен, что мои родители вообще любили друг друга. За все свое детство я не заметил ни одного проявления любви, ну, или хотя бы уважения между ними.
- Тогда почему они состояли в браке? Почему поженились? И не развелись потом, если не любили друг друга?
- Я не знаю, Китнисс. Всегда задавал себе эти вопросы и не понимал. Отцу я не мог их задать. Понимал, что все не так просто, так зачем нагнетать ситуацию.
- Зачем же мучить себя, если брак не по любви?
- Китнисс, да ты же не маленький ребенок! Ты должна понимать, что далеко не все браки по любви. Ты сама ведь чуть не вышла за меня, потому что так надо было, а вовсе не потому, что любила меня нежно и преданно.
Она напряглась.
- Это совсем другое, Пит. Меня никто не спрашивал, меня принуждали. А в Двенадцатом люди вольны сами выбирать, с кем им связать судьбу.
- Но если бы спрашивали, ты бы со мной ее не связала, не так ли?
- Да я бы не с кем ее не связала, пока жили Голодные Игры.
- Это не ответ.
- Да? А ты ответь мне всего на один вопрос. Только честно. Если бы мы все же поженились тогда, ты бы когда-нибудь смог быть уверен, что я вышла за тебя по любви, а не по принуждению?
Она права. Каждый день, живя с ней, я бы мучил себя вопросом «По любви ли наш брак?». И я бы никогда не поверил до конца в положительный ответ. Мы бы прожили вместе всю жизнь, родили бы детишек, а потом до конца их совершеннолетия боялись слов «Жатва» и «Голодные Игры». Даже если бы их миновала эта кара, даже если бы я просыпался каждое утро, видя перед собой ее улыбку, чувствуя ее руку в своей руке, я бы никогда не был уверен в искренности ее чувств, и всю жизнь бы корил себя в том, что испортил ей жизнь.
- Нет.
- Тогда как можешь ты меня просить об уверенности в выборе спутника жизни, причем касательно прошлого?
- Ты просто увиливаешь от ответа.
На этом разговор прекратился. Мы направили наши взгляды в разные стороны.
Краем глаза, я взглянул на нее. Она хмурилась и злилась. Как всегда, она не собиралась признавать, что не права. И я прекрасно понимал, почему она увиливала от ответа. Она не собиралась бросать мне в лицо, что выбрала бы Гейла. Мне кажется, она себе-то в этом признаться не может. Хотел бы я знать, что ошибаюсь. Но она молчит. А значит, я все же прав.

За что боролся, на то и напоролся. Не надо было так с ней. Я не могу обвинять ее в том, что она любит и его тоже.
- Ты его любишь, Китнисс. Ты любишь Гейла. Не пытайся этого отрицать.
- Пит, конечно, люблю. Но не той любовью, про которую ты думаешь, - сказала она устало.
Я ничего не ответил. Она снова пытается оправдаться и убедить саму себя.
- Я люблю его, но по-другому. Он мне как брат, как напарник, как тот, на кого я могу положиться. Кому я могу доверять. Скажем так, он удачная находка. Цинично, знаю, но как-то так.
- Китнисс, себе не лги. С «братьями» так не целуются.
- Пит, я может что-то к нему и чувствовала, но это было как-то неестественно. И это уже в прошлом, - она поймала мой взгляд, прочитав мои мысли. – И не надо на меня так смотреть. Если бы он был здесь, в Двенадцатом, это бы ничего не изменило. Он очень близкий мне человек. Но не тот, с кем я сейчас решила бы связать судьбу, как ты выразился.
Я молчал. Я не знал, что ответить.
- Ну, что доволен? Я не обидела твое мужское самолюбие?
Она приступила к атаке. Теперь резала без ножа. Роль лица восстания не пошла ей на пользу. Китнисс начала бросаться громкими словами.
- Что, не вяжется, да Пит? Китнисс Эвердин не выбрала того, без кого не смогла бы выжить? – последнее слова она скорее выплюнула мне в лицо, чем произнесла.
Передо мной встала картина нашего с Гейлом разговора: «Как ты думаешь, от чего будет зависеть ее выбор?» – «Ооо… это я знаю наверняка. Китнисс выберет того, без кого она не сможет выжить». И я согласился с ним в тот день. Выходит, я ошибался в Китнисс. Она не столь бесчувственна, как мне казалось. Более того, она слышала наш разговор той ночью. И фраза Гейла задела ее.
- Не надо судить о том, о чем и понятия не имеешь, - она была жестока, произнося это. Проговаривала каждое слово, будто пробуя на вкус. Вкус оказался горьким.
Я чувствовал, что надо просить прощения. А вот за что, не совсем.
- Прости.
- За что, Пит? Ты не в чем не виноват, - она опустилась рядом со мной на колени. – Просто не надо считать меня тварью бесчувственной и расчетливой.
- Я и не считал так. Но ты всегда полагалась на разум и логику, нежели на свои собственные переживания и чувства. Поэтому в ту ночь я согласился с Гейлом. Теперь вижу, что был не прав.
- Хорошо, - она выдавила из себя подобие улыбки. – Считай, что ты прощен.
Она протянула мне правую руку, как знак примирения. Я ее пожал. Она не расцепляла рукопожатия. Кажется, она собиралась что-то сказать, но никак не могла решиться.
- Китнисс?
- Не уходи сегодня, пожалуйста, - я смотрел на нее, не моргая. Она решила объяснить сей порыв. – Просто у меня такое ощущение, что если ты сейчас уйдешь, то уже не вернешься.
- "А если ты уйдешь, то я не смогу заснуть без тебя"? – я хотел подыграть ей и помочь.
- Тоже верно. Я жуткая эгоистка.
- Брось ты это самобичевание. Как будто я без тебя смогу уснуть сегодня.
Она робко улыбнулась мне.
- Ты ляжешь со мной на кровать?
- Лучше постели мне рядом на полу.
Она поднялась и удалилась в свою комнату. А последовал за ней. Помог расстелить матрас, заправил подушку, пока она расстилала простыню, после чего достала из шкафа одеяло.
Спустя час мы лежали каждый на своем месте.
- Спокойной ночи, Пит.
- Спокойной ночи, Китнисс.

В ее присутствии мне действительно легче было заснуть. Но сон был недолгим. Через пару часов я проснулся от криков Китнисс. Ей снился кошмар. Одеяло свалилось, простыни помялись. Я разбудил ее. Держа за плечи стал успокаивать, смотря прямо в глаза. Она выглядела такой бедной, такой беззащитной. Это было бы высшей жестокостью по отношению к ней, если бы я ушел. Она с надеждой посмотрела на меня. Как будто после этого взгляда я мог сдерживать себя. Взяв свою подушку, я лег рядом с ней в кровать. Она только этого и ждала. Как только мои руки обвили ее спину, она тут же прижалась ко мне всем телом, положив голову мне на грудь. Мы снова сплели наши тела руками и ногами, как раньше, защищая друг друга от любых невзгод. В этом не было чего-то аморального, наоборот это был так естественно для двух людей, которые нуждаются друг в друге.
Вскоре мы вместе заснули.


Глава 7

Последующие несколько дней мы с Китнисс фактически не виделись. Она занималась охотой, я пек. Это здорово меня отвлекало от лишних, абсолютно не нужных мыслей.
На кухне я проводил целые дни, меся тесто, выпекая, украшая изделия кремом. Что-то отдавал Китнисс, что-то - людям на улице, знакомым, которые не стеснялась и не боялись брать выпечку. У меня-то денег навалом, а вот у остальных жителей совсем ничего нет.
Тем временем жизнь в Дистрикте налаживалась. Полным ходом шла "реконструкция" города. В первую очередь строились дома для жилья. Мы с Китнисс решили помочь материально, поэтому внесли свой вклад в возведение жилых домов. Пускай, не так много, как нам бы хотелось, но все же эта выручка существенно ускорила процесс.
Я был на месте, где некогда стояла пекарня моей семьи. Сейчас кроме разрушенного фундамента там ничего не осталось. Жалкое зрелище.
Но были и положительные моменты в разрушении. Например, с лица Центральной площади было стерты виселица и подиум для децимаций. Ничего, что бы напоминало о страшных, смертельных наказаниях миротворцами. Мэром года назначили человека по имени Теодор Джонс, который немало сделал для Благого дела, принимал активное участие в революции, за что был награжден медалью «За боевые заслуги». Хотя и молод. Ему лет сорок, не больше. Но мне нравится, как он управляет делами Дистрикта. Двенадцатый преображается на глазах.
Те, кто не мог строить, занимались земледелием. Кроме того регулярные поставки из Одиннадцатого не давали жителям голодать.
Людям было разрешено отныне свободно передвигаться между Дистриктами. Хотя с транспортом тоже существовали проблемы. В основном, на вокзал приходили грузовые поезда. Пассажирские еще не передвигались. Это вопрос времени. Просто данная проблема не была основной и главенствующей, поэтому ее откинули на второй план.
Под верховным руководством Бити по всему Панему восстанавливались поврежденные линии электропередач, теле- и радиовещания. Не у каждого человека был телевизор, но новый телеэкран установили на Центральной площади. Транслировались новости из других Дистриктов, развлекательные телепередачи и, что уж казалось абсурдным в сложившейся ситуации, прогноз погоды.

Но у меня еще была задача, хоть и не столь глобального масштаба, однако, не менее важная.
С алкоголем было туго, как в Дистрикте, так и во всей стране. Где я бы мог найти бутылку, я не представлял. Если закажу из Капитолия, то мне просто его не вышлют, сославшись на нестабильное душевное состояние. Китнисс – тоже не вариант. Причем, по той же причине. Поэтому к Хеймитчу мне пришлось идти «с пустыми руками», в том смысле, что с собой у меня не было и капли спиртного.

Как только я переступил порог его дома, в нос ударил резкий отвратительный запах. Этот дикий «аромат» был вызван алкоголем, человеческим потом, пылью, вездесущей грязью, нестираным бельем и чем-то еще, сущность чего я не смог определить. Не выдержав, я открыл ближайшее окно, потому как чувство рвоты подпирало внутри меня.
Глядя на окружающую обстановку, я даже боюсь предположить, что вытворял здесь мой ментор. Повсюду разбросаны вещи, мебель валяется перевернутая и в хаотичном порядке, на полу стоят грязные тарелки и кое-где завалялись огрызки и кости. Этот дом определенно нуждается в генеральной уборке.
Хеймитча я нахожу за круглым столом в гостиной. Его голова и руки покоятся на поверхности стола. Сам Хеймитч издает протяжный и звучный храп. Раньше бы я осудил его за такое поросячье состояние. А теперь уже не был уверен, что имею на это право.
В первую очередь извлекаю зажатый в руке ментора нож – выпады Хеймитча с холодным оружием мы уже проходили. Так будет безопасно, в первую очередь для него. Трясу за плечо – нет реакции. Но храпит, значит, жив. Ни зов по имени, ни шум, ни тряска за плечи не помогает. В таком запущенном состоянии я еще никогда не видел ментора. Придется прибегнуть к старому проверенному средству. Проверенному Китнисс. Набираю в чайник холодной воды, а затем, не спеша, выливаю ее на Хеймитча. Спустя минуту он, наконец, пробуждается. Из его рта вылетают какие-то нечленораздельные звуки, скорее напоминающие недовольство. Оно и понятно. Я жду, когда он приходит к способности ориентироваться в окружающем пространстве, воспринимая зрительную и звуковую информацию, после чего произношу:
- Очнулся?
- Ааа… Пит Мелларк собственной персоной. Какая честь! – речь дается ему нелегко. – Зачем пожаловал, парень?
Он собирается подняться и пожать мне руку, но, не совладав с собой, падает. Я успеваю его подхватить прежде, чем он окажется на полу.
- Пришел тебя навестить, - отвечаю я. - Как же ты до такого докатился, Хеймитч?
- Вот только не надо мамочку из себя разыгрывать! Дело немудреное. И не тебе меня судить, парень!
- Куда уж мне!
Я все же протягиваю ему руку, и он ее пожимает.
- Пойдем, Хеймитч.
- Куда это?
- Будем приводить тебя в порядок. Постараемся вернуть человеческое обличье.

Я закидываю его руку себе на плечи, чтобы он смог опереться на меня и веду его в ванную комнату. После того как совместными усилиями нам удалось избавиться от одежды, укладываю его в ванную, наполненную водой приятной температуры. Пускай «отмокнет». Спустя некоторое время ему становится гораздо лучше, и мы переходим прямиком к мытью. Хеймитчу явно приятно чувствовать себя чистым и свежим. Он даже способен самостоятельно вытереться сидя на скамейке. Поэтому я отправляюсь за чистой одеждой для него. Вернувшись, брею ментора.
Теперь, вымытый, побритый и переодетый, он похож на того человека, которого я знал, если не просто на человека. Мы идем на кухню. Я выкладываю на стол содержимое пакета, который принес с собой – свежий хлеб, выпечка, обед.
- А ничего спиртного нет? Опохмелиться…
- Нет, Хеймитч, с этим сейчас туго.
- Ну, а рассола?
- Ха! Где я тебе возьму рассол? Я что-то не припомню, чтобы кто-то из нас занимался консервированием.
Он обреченно трясет головой. Однако притягивает пищу к себе поближе. Видимо, он давно не ел, потому как слишком быстро поедает содержимое тарелок.
- Помедленнее! – предупреждаю его. – Так голод не утолишь, только себе навредишь.
- А ты меня не учи, сынок!
- И кто из нас ментор?
- Пит, а я уже не твой ментор.
- Ну, знаешь ли, ты навсегда останешься для меня и Китнисс таковым, уж извини.
- О, кстати, а где наша птичка? Все поет? Все летает? – он засмеялся. Совсем не уместно, как мне кажется.
- Не знаю. Либо охотится, либо дома. Между прочим, спасибо.
Он недоуменно смотрит на меня, после чего реагирует:
- Не понял. За что?
- Ну, ты же выполнил свою часть уговора – сохранить ей жизнь.
- Это не только моя заслуга.
- Все равно.
Он что-то замечает в моей интонации и взгляде.
- А ну-ка, - вглядывается в мое лицо. – Так-так–так. Я смотрю, приоритеты резко поменялись за последнее время. Что, девчонка опять стала для тебя важна, да?

Я смутился. Мне сейчас не хотелось это обсуждать с человеком, который только что был вызволен из состояния запущенного алкогольного опьянения.
- Знаешь что, Пит. Я тебе скажу то, что однажды уже сказал. Ты любишь эту девочку, и даже не пытайся отрицать этот факт.
Я задумался.
- Да, Хеймитч. Наверное. Но я не уверен.
- Зато я уверен.
Я недоверчиво пялюсь на него. Наставника это раздражает.
- Пит, тот юноша, которого я видел последний раз, и тот, что сидит сейчас передо мной – это два совершенно разных человека. На сегодняшний день ты очень похож на того парнишку, что некогда пришел ко мне и уверял спасти жизнь Китнисс. И ты все еще готов защищать ее. Ой, парень, да что я распинаюсь. У тебя на лбу все написано!
Я даже не знаю. Как реагировать на эти слова. Наверное, это хорошо, что я возвращаюсь к прежнему состоянию. Что становлюсь собой. Таким, каким был всегда. Настоящим Питом Мелларком.
- Ну, а она знает об этих переменах? Она знает, что ты все еще любишь ее?
- Думаю, нет. Несколько дней назад я вообще ляпнул, что вся моя любовь к ней в прошлом, - я натыкаюсь на его взгляд. – Ну, случайно.
Он некоторое время буравит меня взглядом, после чего разрывается от приступа смеха.
- Случайно?! – никак не может успокоиться. – Парнишка, да вас и оставить одних нельзя. Два взрослых человека, а все как малолетки ведете себя! Двое ребят, которые прошли огонь, воду и медные трубы, а все никак не можете разобраться в своих чувствах.
Я сплетаю руки на груди и недовольно щурюсь на него.
- Ладно, ладно! - он стал отступать. - Все! Но ты не прав.
- В чем именно, Хеймитч?
- Ну, ты ведь наверняка думаешь, что безразличен ей.
- Я не думаю, я знаю. У нее как раз по отношению ко мне ничего не изменилось.
- Вот и дурень, раз так уверен в этом. Во-первых, она не была к тебе и раньше безразлична. Ну, а во-вторых, Пит, - его интонация, наконец, становится серьезной, - она любит тебя.
- С чего ты взял? – его слова кажутся бредом пьяного человека.
- А с того, солнышко, что человек, который не любит, не стал бы так отчаянно бороться за твою жизнь, не стал бы рисковать своей жизнью, не сбегал бы из Тринадцатого при любом представившимся случае на задания в другие Дистрикты и не мучился бы так от боли, когда его отвергал и ненавидел ты.
У меня исчезла способность к речи.
- Ей… было больно?
- О! - он наклонился ко мне. - Больно - это мягко сказано. Когда она узнала, что тебя вытащила из плена и привезли к ней в Тринадцатый, она на глазах преобразилась. Как будто и не было прежде никаких неприятностей в ее жизни. Глаза загорелись, щеки порозовели. Да она еле себя сдерживала, чтобы не побежать к тебе. И что она получила? Ты чуть не задушил ее в тот день. Поэтому не удивительно, что она потеряла надежду вернуть прежнего Пита. Отчаяние и боль – это мягко сказано. Конечно, она старалась этого не выдавать, но от меня-то вы ничего не скроете. Я вас двоих насквозь вижу.

Вот так. Когда-то я поклялся себе защищать Китнисс от любых невзгод. А сам… Я бы и рад во всем винить Капитолий, только знаю, не он душил ее в день моего возвращения.
Хеймитч как будто прочитал мои мысли.
- Эй, не надо винить себя, Пит. Твое сознание подверглось жесточайшему форматированию. Ты не виноват в том, что видел в Китнисс врага и старался обороняться. Но она тоже хороша…
- Хеймитч! Хватит. Я ни в чем ее не виню. Это я виноват перед ней.
- Мелларк, да нельзя же быть таким самоотверженным, в конце концов. Прекрати это сейчас же! Хочешь убиваться? Убивайся, только не на моих глазах.
Вот он - проблеск его привязанности к нам с Китнисс.
- Ааа... Вот в чем проблема? Ты слишком сильно привязался к нам, да, Хеймитч?
- Да, плевать я на вас хотел, - буркнул он. – Нужны вы мне! Одна головная боль.

Ага, узнаю своего ментора.

- Мы тебя тоже любим, Хеймитч, - я не удержался, чтобы не поглумиться над ним. Но про истинные причины головной боли все же решил умолчать.




Глава 8

Хеймитч все еще хмурился, когда я услышал, как кто-то вошел в дом. Осторожными шагами этот некто продвигался на кухню. Как стало позже очевидно, это была Китнисс.
- Ну, вот теперь вся компания в сборе! Что, солнышко, тоже пришла навестить или опять нужно тебя из проблем вытаскивать?
Она поморщилась. К тому же было такое ощущение, будто она решает, какой будет ее месть на слова Хеймитча.
- Да нет, - она говорила ровным голосом, что совершенно не соответствовало ее виду, - ничего у меня не случилось. Я к тебе пришла, проведать хотела. Принесла немного опохмелиться, - она показала ему бутылку со спиртным, - но если ты в состоянии язвить, то, видимо, она уже тебе ни к чему.
- Аа.. Стой! – Хеймитч пошел на попятную. – Ладно, извини. Был не прав. Прошу прощения. Надеюсь, этого хватит, чтобы извиниться, - его взгляд был прикован к бутылке. – Так может, отдашь то, что принесла?
- Не обольщайся, Хеймитч. Я не отдам тебе это, – она покрутила «гостинец» в руках.
- А зачем принесла тогда?!
- Бросать надо плавно. Скажем так, медленно, но уверенно. Касается всего, что связано с зависимостью.
Китнисс ухмыльнулась, глядя на его недовольное лицо.
- Солнышко, а с чего ты взяла, что я собираюсь бросать?
- Хеймитч, так деваться некуда, - я удивлялся его тугодумности, - продолжать-то нечем.
Тут до меня дошло.
– Китнисс, а откуда это у тебя?
- Сегодня охотилась. Вспомнила про тайник. А туда я как-то раз спрятала одну бутылку… ну, на случай форс-мажора. Как оказалось, не зря.
Затем она вновь посмотрела на ментора. У него уже был умоляющий вид.
- Хеймитч, совсем немного. Чисто опохмелиться, а не продолжить пьянку.
- Это не пьянка… - хотел было возразить ей ментор.
- Мне плевать, как это называется. Побудешь немного трезвым. Тебе полезно.
Вздохнув, Китнисс все же смягчилась.
- Сейчас невозможно достать спиртные напитки. Это, - она показала сосуд, - все наши запасы. И нам нужно истратить их с умом. Скажем, для того, чтобы восстановить тебя. Потому что я не хочу видеть, как ты кидаешься с ножом на людей в состоянии эдакой ломки. Это дрянное пойло будет у нас с Питом, потому что тебе я ее, - она снова помотала бутылью перед его носом, - не доверю.
В какой-то момент мне показалось, что Хеймитч готов задушить девушку. Но, наверное, совладав с собой, кивнул в знак согласия.
Китнисс взяла чистый стакан и налила в него необходимое количество.
- Ну что же, и на этом спасибо, - пробурчал ментор.

Похоже, один я считал, что мы не можем заставить Хеймитча отказаться от алкоголя. Поэтому, как только мы вышли из дома ментора, я тут же накинулся на нее.
- Китнисс, ну, зачем ты так с ним? Неужели ты не понимаешь, что так нельзя? Мы не имеем права обязывать его отказаться от спиртного. Послушай, мы с тобой сами едва ли убегаем от реальности, которая даже во снах нас преследует. Как мы можем ему запретить, если для него это единственный выход, чтобы не сойти с ума?
Она ошарашено на меня посмотрела. Видимо, не ожидала, что стану критиковать ее поступок.
- Да, все я понимаю, Пит, - она говорила с сожалением. – И я, как и ты, не смогу запретить ему, не смогу удержать его от этого. Разве что, он сам вознамерится остановиться. Но сейчас правда нет другого выхода, ты же знаешь это.
Я знаю. И она знает. Но от этого не легче.
- Что нам остается делать? – она продолжала. – Только так.
- Только так… - я медленно повторил ее слова.

Мы направились к ее дому. Теперь я не нуждался в приглашении. Мы оба были вольны приходить друг к другу, как к себе домой. Чем я частенько пользовался. В отличие от нее.
Бросив куртки на диванчик в прихожей, мы прошли на кухню. Налив чай, она вцепилась в кружку двумя руками. Видимо, замерзла. Ее можно было понять. Мы провели у ментора весь день. А к вечеру заметно похолодало.
Я пожалел, что с собой у меня не было ничего, что можно было бы поставить на стол к чаю. Для нее, разумеется.
Она так сжалась, что мне захотелось завернуть ее во все одеяла мира и прижать к себе, лишь бы Китнисс согрелась. На мне был пиджак, но, боюсь, он бы мало чем помог. Поэтому я сбегал в ее комнату за пледом. Как назло, он был холодным, отчего девушка вздрогнула, когда я накинул его ей на плечи. Не заболела ли она? Я коснулся ее лба – он был нормальной температуры. Китнисс замерла от моего прикосновения. Я заволновался: что сделал не так? Но потом понял. Это ведь мое первое произвольное к ней прикосновение, прикосновение, которое было произведено по моей инициативе, без провоцирующих на то причин.
- Ты себя хорошо чувствуешь? – я поспешил нарушить образовавшуюся тишину.
- Вполне, мне уже не так холодно, правда.
- Это радует.

Но идиллия не была долгой. Меня будто током ударило. Руки моментально стали влажными, а на лбу наверняка появилась испарина. Дыхание участилось. О, нет! Только не это.
Я уже знаю, что со мной происходит. Я понимаю, что еще пару секунд, и мое сознание выйдет за пределы реальности. Чтобы не упасть я хватаюсь за столешницу. Последнее, что я вижу – это растерянное и объятое страхом лицо Китнисс. Затем кружка выпадает из моей руки и моим разумом завладевают видения.
В голове прокручиваются ужасные картинки из прошлого. Лживого или настоящего – это неважно. Сейчас для меня все едино. Энни и Джоанна, корчащиеся от боли, кричащие, метающиеся по своим камерам; безгласые, которых убивают и мучают. Но больше всего в этих видениях Китнисс – жаждущей крови, беспощадной, жестокой, чудовищной. Она пытается убить меня под разными ракурсами - то на арене, то дома, то на улице, то в лесу. Она убивает мою семью, моих знакомых, абсолютно чужих людей. Она убивает Руту. Везде кровь и ее неестественное лицо.
- ПИТ!
Чей-то голос прорывается в мое сознание. Я никак не пойму, кто это. А параллельно ему звучит другой голос. Такой мерзкий, ужасающий. Он призывает убить ее. Убить Сойку. Убить Китнисс. Этот голос парализует, заставляет слушать.
- Пит! Очнись! Пит, не давай этому завладеть тобой! Пит, вернись ко мне!
Боже, бедное создание, оно в опасности, раз так усердно зовет меня. И этот голос слишком родной. Он полон ужаса и страха. И он зовет меня. Кому я так нужен?
Но и другой голос обращается ко мне. Приказывает убить. Я не хочу! Зачем мне убивать? Хочется спрятаться от этих видений, от этого голоса. Так страшно, так ужасно.
- Пит, прошу тебя, не оставляй меня! Вернись ко мне! Пит! Очнись же!
Опять родной голос. Столько боли, столько отчаяния. Я узнаю его. Это Китнисс зовет меня. Настоящая Китнисс, а не героиня моих ночных кошмаров, жаждущая моей смерти.
Я пытаюсь прорваться сквозь пелену жутких картинок, захвативших мой разум. Постепенно они исчезают, ужасающий голос затихает, а голос Китнисс становится все отчетливей. Я чувствую, что она держит мое лицо в своих руках, перед глазами картинка из реальности – ее размытое лицо. Наконец, рассудок становится чистым и свободным. Я снова способен ориентироваться во времени и пространстве.
Я фокусирую свое зрение на лице Китнисс – испуг, отчаяние и ужас отражаются на нем.
- Все в порядке. Уже прошло, - я хочу успокоить ее.
Она облегченно вздыхает. Но уже в следующее мгновение ее глаза наполняются слезами и раздаются всхлипы. Она рыдает. - Китнисс, что с тобой?
Она не способна ответить, истерика мешает ей что-либо произнести. Я притягиваю ее к себе и успокаивающе глажу по голове.
- Все хорошо, уже все хорошо. Я в порядке. Все кончилось. Я с тобой.
Сквозь рыдания звучат ее слова:
- Извини. Просто столько всего произошло плохого за последнее время. Столько потерь. Столько людей погибло или пострадало. И многие до сих пор мучаются. А то, что сделали с тобой – это ужасно. Просто не смогла удержаться. Наверное, накопилось и выплеснулось…
Ее речь была бессвязной, отрешенной. Китнисс пыталась прекратить истерику, но у нее это плохо получалось. Она схватилась за ворот моей рубашки. То ли чтобы направить свое напряжение в ткань, то ли потому, что боялась, что я ее отпущу и уйду. Глупенькая. Куда же от тебя денусь? Если я нуждаюсь в тебе так сильно.
Какое-то время мы так и продолжаем сидеть на холодном кафельном полу. Когда Китнисс перестает сотрясаться от рыданий, и всхлипы прекращаются, я пытаюсь подняться, чтобы отвести ее в спальню. Но не тут-то было. Она мертвой хваткой вцепилась в меня не давая сделать и шаг. Ладно, не хочешь идти, значит понесем. Без единого слова я беру ее на руки и несу.
Она кажется мне такой легкой, что я спокойно, без лишних усилий отношу ее на второй этаж и кладу прямо на ее кровать.
Снимаю с ее ног обувь и накрываю одеялом. К моему облегчению, она выглядит гораздо лучше.
- Пит, не стоит так со мной носиться. Всего лишь нервы сдали. Что такого-то? И вообще, это не ты меня, а я тебя должна успокаивать и заботиться о тебе.
- Не переживай, я тебе еще предоставлю возможность.
Отстраняюсь от кровати и отворачиваюсь от Китнисс.
- Ты куда это собрался? – она подумала, что я ухожу домой.
- За чистым полотенцем. Если я собираюсь сегодня остаться у тебя, это еще не значит, что должен пренебрегать правилами личной гигиены. Или ты хочешь со мной в душ пойти?
Китнисс запустила в меня подушку, однако улыбнулась. Прыснув, я взял полотенце из ее шкафа и ушел в ванную комнату.
Как обычно, вода смыла с меня пережитки ужаса и придала сил. Вполне возможно, чтобы справиться с новыми кошмарами, только теперь во сне.
Когда я вернулся в комнату, Китнисс лежала в обнимку с той самой подушкой, которую минутами раньше кинула в меня.
- Ванная свободна, - я привлек к себе ее внимание.
Увидев меня, она покраснела. Я не хотел смущать ее своим обнаженным торсом, но не могу же я спать в мокрой от слез рубашке. Да и к тому же, я ведь не голый, а в брюках. Это было странно: полураздетым она видела меня не раз прежде, но все равно засмущалась сейчас. Вот черт! Мне это льстило. Мне это нравилось.
- Так ты идешь? Или будешь спать в кофте и джинсах?
- Еще чего. Я тоже не хочу ложиться «грязнулей».
Взяв необходимые вещи, она покинула спальню.
Теперь, когда Китнисс не было рядом, мысли заполонили мой разум.
Во-первых, сегодня впервые в жизни после и во время психологической атаки видений я не испытал желания убить Китнисс. Это существенный сдвиг в моей психике. Шаг на пути к выздоровлению.
Во-вторых, слова Хеймитча оказались для меня открытием. «Она любит тебя. Человек, который не любит, не стал бы так отчаянно бороться за твою жизнь, не мучился бы так от боли, когда его отвергал и ненавидел ты… Что она получила?.. Отчаяние и боль – это мягко сказано». Китнисс меня любит – в это верится с трудом. Она никогда не говорила мне об этом, никогда не проявляла открыто свои чувства, если они имелись. Но с другой стороны… Она боролась за мою жизнь, рисковала, ждала меня. И сейчас она все еще заботится обо мне. Она все так же боится потерять меня. Но я не хочу на нее давить. Сейчас ей не до любви. Китнисс в ней нуждается, но сама этого пока не понимает. Так что я буду просто давать ей то, что могу дать, хочу дать, то, что ей необходимо, чтобы не сломаться и жить дальше. Она еще слаба, сломленная горем, но все же на ее лице все чаще стала появляться улыбка, она стала есть и охотиться, даже нашла в себе силы опекать меня и Хеймитча. У нее есть ради кого жить. А у меня есть она. Теперь я точно знаю, что люблю ее. Как же это приятно – просыпаться и знать, и чувствовать, что тебе есть ради кого жить, кому печь сырные булочки, о ком заботиться; что есть тот, кто радуется, увидев тебя, тот, кто ждет тебя. Надо же, этой девушке удается возвращать меня к жизни. Она кажется такой хрупкой и ранимой порой. Но я знаю, что она – огненная Китнисс, что ее лицо знакомо каждому жителю Панема, что она звезда, она знаменитость. Для кого-то, наверняка, кумир. А для меня она гораздо большее. И с каждым днем она все больше становится смыслом моей жизни. Мне все больше кажется, что это не гравитация, а Китнисс удерживает меня рядом с собой. Становится центром моей личной маленькой вселенной.

Когда она вновь появилась, на ней были надеты футболка и свободные бриджи, чем-то напоминающие шаровары. Это было так здорово и непосредственно. Но футболка облегала ее тело, очерчивая каждый его изгиб. Новое, а скорее, хорошо забытое старое, чувство завладело мной. Поэтому я поспешил сосредоточиться на чем-то другом.
- Мило, - я оценивающе кивнул, пробежав взглядом по ее одеванию.
Она осмотрела себя и бросила мне недоверчивый взгляд, полный к тому же смущения. Ах да, она же не привыкла к комплиментам. Ну, что ж, пускай привыкает. Да уж, Китнисс до сих пор не понимала, что хороша собой. В особенности для меня. Я нахожу ее не просто красивой. Она и есть воплощение красоты в моем представлении. Но лучше моей скромнице пока об этом не знать. А ни то и вовсе с головы до пят зальется краской.
Я похлопал по соседней подушке, приглашая к себе. Было нагло предлагать ей место в ее же постели, но так я ее хотя бы с места сдвину.
Она легла рядом, повернувшись ко мне спиной. Это что такое? Она что, собиралась оставить меня одного сегодня ночью?
Вероятно, сегодняшний инцидент ее напугал и она меня боялась. Что ж, тогда я не имею права ожидать от не объятий. Поэтому просто провожу рукой по волосам, приглаживая их и убирая за ухо выбившиеся пряди. Она обернулась и радостно улыбнулась мне. Китнисс протянула ко мне руки, желая, чтобы ее обняли. Я притянул ее к себе, и она тут же примостилась на моей груди, уткнувшись носом в шею. Выходит она боялась, но не того, о чем я подумал. Она боялась, что сегодня я ее отвергну. А теперь, довольная, она дыханием щекотала мою кожу. Это было так естественно – держать в объятиях любимую девушку, лежать с ней в одной постели. И в то же время это было чем-то невероятным. Это казалось сном, который может в любой момент развеяться, как дым.
Она пожелала мне спокойной ночи, и уже спустя пару минут я услышал ее тихое размеренное сопение. Она уснула. Поэтому я, наконец, ответил шепотом:
- Спокойной ночи, любимая.


Глава 9

Проснувшись рано утром, я обнаружил, что Китнисс все еще прижимается ко мне. Ее волосы спутались и разметались по моей груди. Судя по ее непринужденной позе и умиротворенному дыханию, можно предположить, что девушка еще спит. Я почувствовал что-то вроде желания защитить и оберечь это милое создание, чья рука лежала на моей руке. В данную минуту ей, безусловно, никакая опасность не угрожала. Но когда любимый человек спит в твоих объятиях, создается ощущение, что его жизнь находится в твоих руках. Странное и необъяснимое ощущение. Но такое волшебное и приятное.
За окном ярко светило солнце. Интересно, сколько же мы проспали сегодня?
Я оглядел комнату. Только сейчас я заметил, что одеяло лежало на полу. Видимо, свалилось ночью. От неспокойного сна.

Я знаю, что мне снилось. Очередной кошмар. Он также был связан с Китнисс. Но отличался от других ужасных сновидений тем, что я не убегал от девушки, она меня не убивала. Она лишь стояла и безразлично смотрела на меня. Я взял ее за руку, которая оказалась холодной. Китнисс не сжала мою ладонь. Она не двигалась и лишь молчала. Я пытался заговорить с ней, но она не отвечала. Спустя некоторое время, она выпустила руку медленно и с такой неприязнью, будто я был ей омерзителен, будто ей противно соприкосновение со мной. Затем развернулась и ушла спокойно, не торопясь. Я побежал за ней, но так и не смог догнать. А она исчезла, и я остался один.

Да, я помню, как проснулся на этом моменте. Девушка мирно спала. Удостоверившись, что она все еще рядом, вскоре я снова заснул. Этой ночью кошмары больше меня не беспокоили.
Но, судя по всему, они посетили сознание Китнисс. Удивительно, что я не помню этого. Обычно, я чувствовал, как она начинала ерзать во сне, метаться из стороны в сторону. Иногда, что-то кричала. А сегодня – ничего не было. Или было, но я этого не заметил. А она меня не разбудила. Однако, одеяло скинуто на пол.
Хотя, чему удивляться? Как будто я не знаю, что она тоже мучается по ночам от преследующих ее сознание ужасных эпизодов из прошлого, а также от картинок, порожденных ее собственным воображением.

Аккуратно освободившись от ее объятий, я встал с кровати и переоделся. Не буду ее будить – пускай поспит.
Пожалуй, будет не лишним приготовить нам завтрак. На кухне неестественно тихо, и как-то пусто. А кого, интересно, я ожидал здесь увидеть? Миссис Эвердин, хлопочущую у плиты? Примроуз, помогающую матери? Пора бы смириться, что последнюю я уже точно не увижу. По крайней мере, в реальной жизни.
Я почувствовал, как теряю равновесие. Черт! Недостаток пола на кухне Китнисс был в том, что кафель уж слишком гладкий. Поэтому мне неоднократно предоставлялась возможность подвернуться на протезе, если я не обувался. Но надо отдать должное Капитолийским медикам – «новая нога» мне абсолютно не мешала, и я чувствовал себя вполне комфортно. Настолько, насколько это вообще возможно при наличии в теле имплантата.
Не смотря ни на что, я прекрасно помню, как Китнисс плакала тогда, узнав о моей потери конечности. Это было еще перед тем, как болезненная правда ударила по мне. Правда о том, что любовь Китнисс была всего лишь игрой на публику.

Так, стоп! Не хочу думать об этом. Не следует переживать все снова. Дважды в одну реку не входят. Сейчас все по другому. А в прошлое пути нет.

Содержимое холодильника не располагало к кулинарным изыскам. Что ж, придется довольствоваться тем, что есть. А после схожу на рынок - затоварюсь.
Заканчивая приготовление нашего довольно скудного завтрака, я почувствовал на себе ее взгляд. И действительно Китнисс стояла, положив руку на дверной косяк. На ней все еще был надет ночной комплект. Лицо выглядело свежим, но волосы прибывали в милом беспорядке. Приглаженные, но не расчесанные. Непосредственной, слегка лохматой после сна, без тени макияжа – естественной - она мне нравилась гораздо больше, чем та роковая «красотка» с экранов телевизоров, в которой не было и тени настоящей Китнисс.
- Доброе утро! – поприветствовал я ее. – Как спалось?
Она подняла вверх свой взгляд, будто что-то обдумывая в своей голове. Такая реакция называется «Ну, как бы тебе сказать…».
- Понятно, у меня аналогично, - на мои слова она выдавила некое подобие сочувственной улыбки. – Ладно, готова к завтраку?
- А это обязательно?
Я удивленно посмотрел на нее. Вопреки моим собственным ожиданиям, во мне заговорил покровительственный тон, которым обращаются родители к своим детям в подобных случаях:
- Да, обязательно. И это не обговаривается. Я что, зря старался?
Услышав мою интонацию, она прыснула. Но, тем не менее, покорно села за стол.
Тосты и кофе с молоком – были составляющими нашего завтрака. И, хотя я постарался вложить как можно больше энтузиазма в их приготовление, получилось все же не очень богато и питательно. Китнисс поморщилась при виде кофе.

- Я положил сахар и добавил чуть-чуть корицы. Попробуй.

Она глотнула немного, и на ее лице появилась довольная улыбка:
- Не сказать, чтобы кофе стал моим любимым напитком, но зато тепло и уютно.

- Это ты его еще с моими сырными тостами не пробовала. Вот это - по истине божественно.

- А ты от дефицита скромности не страдаешь!
Мы оба рассмеялись.

Остаток завтрака мы провели, разговаривая на абсолютно бессмысленные, приземленные темы. Нашу беседу прервал телефонный звонок.

- Наверное, доктор Аурлиус, - предположила Китнисс.
Она встала и подошла к телефонному аппарату, находившемуся в прихожей.
До меня доносились лишь редкие высказывания девушки, где-то безразличные, где-то саркастичные, где-то недовольные. Я услышал и свое имя: «Пит тоже?». Интересно, кто это? Разговор не был слишком продолжительным, и вскоре она вернулась.
Китнисс выглядела слегка побледневшей. Я вопросительно посмотрел на нее, делая глоток из чашки.
- Плутарх звонил, - коротко сообщила она.
- Что-нибудь интересное?
Она помедлила, переступая с ноги на ногу.
- Пит?
- Мм?..
- Мы отправляемся в Капитолий.


Глава 10

- Мы отправляемся в Капитолий.

От этих слов я поперхнулся.

- Зачем?
- Плутарх организует какое-то музыкальное телешоу. На котором мне предстоит спеть песню.
- Хорошо, ну, а я-то им зачем? Что, буду рисовать в прямом эфире? Или печь пироги? – сарказма в моем голосе было больше, чем того требовалось.
- Не знаю, Пит. Но они хотят, чтобы ты тоже присутствовал.

Они… Хотят… Вот это меня раздражает больше всего. Я не хотел и до сих пор не хочу быть их пешкой. Не на Голодных играх, не в жизни.
- Ладно, когда прилетит планолет?
- Нет, Пит. Не будет планолета. Мы поедем на поезде.
- А что так? Слишком много чести? – я буквально выхожу из себя. Сам не знаю из-за чего. Всего-то в Капитолий смотаться на пару дней.
- А что ты на мне срываешься? Я тебя, что ли, принуждаю? Держи себя в руках, Пит Мелларк!

Нет, правда, что это я разошелся?

- Извини, Китнисс. Просто… Бесит, что они никак не могут оставить нас с тобой в покое.

Она смягчается и произносит:
- Я понимаю, Пит. Но от нас уже ничего не зависит. Если ты помнишь, на самом деле, мы всегда были лишь пешками в их руках, а не главенствующими и решающими лицами, коими они нас хотели показать.

Она права. Как бы мы ни выкручивались и ни противостояли, они все равно использовали нас в своих целях. Сначала Капитолий, потом повстанцы.

- Так, когда мы уезжаем?
- Завтра утром, - отвечает Китнисс. - В девять часов за нами приедет поезд.
- А Хеймитч едет с нами?
Она помедлила с ответом.
- Не знаю, Пит. Это оставили на его усмотрение. Плутарх его оповестит, конечно, но решение, ехать или нет, все равно останется за ментором.

Но неведение долго не продолжалось. Вскоре в доме Китнисс появился Хеймитч.
- Ну что, ребятки? Снова на поезд и в Капитолий?
Мы с Китнисс все никак не осмеливались поинтересоваться на его счет, но кто-то же должен был узнать. Поэтому, посмотрев на Китнисс, я спрашиваю:
- Хеймитч, а ты тоже едешь?
- Конечно, еду. Вас одних оставлять нельзя. Того и гляди, что-нибудь опять выкинете в стиле «нарисую-ка я Руту» или «подвешу-ка я Сенеку Крейна». За вами двумя глаз да глаз нужен!

Я догадываюсь, что Хеймитч скорее всего едет из-за меня. Дабы контролировать и не дать задушить Сойку-пересмешницу во сне. Хах! А все-таки дико неприятно чувствовать себя психом. Но мне хватает ума не говорить об этом Хеймитчу и держать эмоции под замком. Но есть и еще причина.
В поездах всегда, по крайней мере, раньше так и было, держат алкоголь. Имеется винная карта даже. Так что…

Воспоминания о наших предыдущих поездках в Капитолий на поездах прорывается в мое сознание. Наши обеды с Китнисс, Хеймитчем и Эффи. Порция и Цинна. Наши группы подготовки. Наши совместные ночи с Китнисс. И все это перед Голодными играми. Да уж... Не лучшие ассоциации. А куда деваться? Это навсегда останется со мной.

- Эффи будет ждать нас в Капитолии, - как-то невпопад заявляет Хеймитч. – И... Вас ожидают некоторые изменения в команде людей, с которыми вы работали прежде.

В принципе, этого и следовало ожидать. Но как-то больно, и что-то жмет в груди, затрудняя дыхание. Однако я не совсем понимаю…
- Не понял, зачем? Мы что, будем частыми гостями Капитолия?
- Не знаю, сынок, - отвечает Хеймитч. – Плутарх ничего не говорит по этому поводу.
- Что Хеймитч, неужели тебя не посвятили в эти планы? – язвит Китнисс. И я знаю, у нее есть на то причина. Хотя так тоже нельзя.

- Мы вроде бы уже обсудили мою «выходку» и ты меня простила, - парирует ментор. – Не пора ли умерить свой пыл, девочка? Тем более, мы команда.
Китнисс ничего не отвечает. Лишь отворачивается и смотрит в окно.

Так… Пора разбавлять обстановку:
- Ладно, во сколько завтра встречаемся?

***
Сегодня выдалось довольно теплое, по-весеннему ласковое утро. Как никогда хочется жить, глядя на первые лучи солнца и свежую траву. С весной приходит ощущение обновлений и новой жизни. Как раз вовремя.
Уже пять минут я стаю на крыльце Китнисс. Она уже давно должна была выйти, а ее все нет. Я уже давно поднялся с постели, привел себя в порядок и вышел из дома. По идее, я должен был сразу отправиться на вокзал. Но мне показалось, что не стоит оставлять Китнисс один на один с ее багажом, каким бы маленьким он не оказался.
Я не ошибся. Наконец распахнулась дверь и передо мной появилась Китнисс – мрачная, серьезная, явно недовольная – с небольшой сумкой, которую она перекинула через плечо.
Она удивленно посмотрела на меня – явно не ожидала увидеть здесь. Даже как-то обидно. Будто я не джентльмен.

- Давай, я понесу, - без всяких приветствий обратился я к девушке.

Она помедлила, но все же протянула мне сумку.
Неудивительно, что ее багаж столь невелик. Я и сам взял лишь вещи первой необходимости. Поэтому и моя дорожная сумка была небольшой, под стать той, что у Китнисс. Когда мы прежде ездили в Капитолий, то у нас вообще не было с собой никакого багажа. Да и причины поездок были не те, что сейчас. Поэтому мы не особо разбирались, что нам может реально понадобиться в пути.

Когда мы прибыли на безлюдный и пустой вокзал, Хеймитч уже ждал нас на платформе. Слегка хмурый – мы все-таки опоздали. Обменявшись рукопожатиями, мы стали ожидать поезд.
Оказалось, мы с Китнисс пришли как раз вовремя, потому что спустя буквально минуту мы услышали звуки приближающегося состава.
Может я ошибаюсь, но по-моему именно на этом поезде мы и раньше уезжали в Капитолий. Мне стало дурно от этого сравнения.
Перед тем как зайти в наш вагон я услышал слова Китнисс:
- Ну что ж, еще разок. Снова.

Да уж. Она чувствовала то же самое, что и я. О да, «ностальгия»! Ха-ха! От этого слова мне становится смешно и противно. Я отдал бы все, чтобы не чувствовать это вновь, чтобы забыть весь тот ужас, в который не раз отвозил нас этот поезд.
Снова было непросто смотреть на удаляющийся вокзал, который остается позади. Мы снова покидали дом, покидали Двенадцатый Дистрикт. Я прекрасно понимал, что Арена и Голодные Игры остались далеко позади, но мурашки предательски пробежали по телу при воспоминаниях об этом.
Обед и ужин прошли слишком тихо. Хотя я и пытался завязать беседу, мои попытки оказались тщетными. Я не могу на них злиться, конечно, но они могли бы сделать более счастливые лица. Не похороны едем устраивать. И тем более даже не свои на этот раз. Еда как всегда была изыскана и великолепна. Мне даже действительно захотелось попробовать парочку блюд.

Некоторый персонал поезда я узнаю в лицо. Как и они меня. Правда, никто не осмеливается посмотреть мне в глаза. Не знаю, почему. Возможно, они считают, что именно из-за меня, а если точно, то и из-за меня в том числе, их жизнь – жизнь капитолийцев – была повергнута в хаос. Если так, то мне не стыдно, потому как и моя жизнь была отправлена в Тартарары, только ради их забавы. Да и потом, капитолийцы не остались в проигрыше. Просто теперь им придется, как и всем нормальным людям, работать, а не просиживать за телевизором свою жизнь. Теперь они научились ценить пищу и свободу.

Нет... Да что со мной такое! Не важно, что было; они ведь тоже потеряли немало людей, своих близких, родственников, друзей. Так что у них, наверное, есть основание прятать от меня свой взгляд.

Заснуть снова не получается. Битый час я ворочаюсь в своей постели – без толку. Сон просто не приходит.
Я слышу робкий стук в дверь. Не дожидаясь моего ответа, Китнисс приоткрывает ее и заглядывает ко мне.
- Пит?
- Я не сплю. Заходи.
Присаживаюсь и жестом приглашаю Китнисс присоединиться ко мне. Она садится рядом со мной, согнув ноги в коленях и сомкнув их руками.
- Не спится?

Она мотает головой в ответ.

- Мне тоже. В голову все лезут воспоминания из прошлого.

Она понимающе кивает головой.
Я развожу руки, приглашая ее в свои объятия. Китнисс смотрит на них, будто не зная, действительно ли я хочу этого, но в конце концов все-таки прижимается ко мне. Я не знаю, как долго мы так просидели, но это и не имело значения. Просто так было хорошо. Просто так было легче. Спустя какое-то время мы все-таки легли на кровать, спрятавшись под одеяло.
- Пит, спасибо.
- За что? – искренне удивляюсь я.
- За то, что ты рядом.
Не знаю, почему это происходит, но какой-то внутренний порыв заставляет прикоснуться моими губами к ее лбу. Она еще крепче прижимается ко мне своим телом, обнимая руками мою спину.Но самое удивительное, что этот нежный, успокаивающий поцелуй умиротворяет и меня. Так что вскоре мы оба засыпаем.


Глава 11

Здания, улицы, запах асфальта и чего-то явно синтетического – все осталось прежним. Но в то же время Капитолий изменился. Что-то было не так. Не хватало беззаботных, беспечных лиц горожан. Резко сократилось число магазинчиков на торговых проспектах. А вот растительности, напротив, стало больше. Если только что посаженные двадцатидюймовые деревца можно было отнести к разряду флоры этого города.
Сразу после нашего приезда нас посадили в машину и отправили к месту временного проживания. И вот сейчас мы колесили по шоссе Капитолия. Боже, каким же искусственным является этот город. Ненастоящим, поддельным. Эти жуткие разноцветные, пестрые здания. Эти стены, тротуары, вывески, даже воздух – все фальшивое, вычурное.

Наконец, мы прибываем к месту назначения. Я выхожу из машины. Я знаю, что это за место.
- Тренировочный центр! Вы шутите? – обращаюсь к водителю. Стараюсь сдерживать свое негодование.
- Куда мне было велено, туда я вас и доставил, мистер Мелларк. Да и не Тренировочный центр теперь это. Что-то вроде гостиницы для особенных гостей.

Нервный, саркастический смешок вырывается у меня. Это здание навсегда останется для меня Тренировочным центром, как бы капитолийцам не пришло в голову его назвать.
Китнисс ничего не говорит. Лишь устало и уныло смотрит на здание. Не понимаю, где ее вспыльчивость, где ее характер и необузданность. Неужели, она настолько устала с дороги, что даже не способна выразить свое недовольство по поводу сложившейся ситуации?

Вещи относят в наши «номера» и просят через час спуститься к ужину. Пока я не заметил ни одного безгласого. Странно. Хотя, вероятно, их отпустили. Или определили на более достоянное место работы. Хочется верить, что жизнь этих людей стала лучше после революции. Хочется верить, что все эти потери были не напрасны.

Приняв душ и переодевшись, я отправляюсь за Китнисс, и мы, уже вместе, идем в обеденный зал.
Нас там ждут. За столом сидят Хеймитч, Эффи, Плутарх и Фалвия. Все, за исключением ментора встречают нас лучезарными улыбками. Эффи снова изменила свой облик – на этот рас парик аметистового цвета, собственно, как и весь ее макияж. Обменявшись объятиями, поприветствовав друг друга, мы присаживаемся за уже накрытый стол. Надо признать, блюд с яствами гораздо меньше, чем обычно.

- Сколько лет, сколько зим, друзья мои, - произносит Плутарх. Мне кажется, этого человека ничем не сломить. В его голосе все прежние жизнелюбие и бодрость. – Рад снова видеть вас.

Я бросаю взгляд на Китнисс, которая сидит рядом со мной. Она смотрит на меня так же – неуверенно.
Плутарх, как ни в чем не бывало, продолжает:
- Однако, в Капитолии большие перемены. Китнисс, помнишь мы с тобой как-то беседовали на счет республиканского правления? Что-то вроде этого устанавливается и сейчас в Панеме. Грядут грандиозные реформы. Город перестраивается. Как и прочие Дистрикты, впрочем. К сожалению, с продуктами сейчас строго – но это ничего, пустяки. Все это временно.

Потом еще долгое время Плутарх вещает нам о переменах, происходящих как в Капитолии, так и в стране в целом. К каждой новости он прилагает свой собственный комментарий и мнение. Иногда в его тираду вносят лепту Эффи и Фалвия. Создается ощущение, что эти трое забыли вовсе о нашем существовании.

- Плутарх, а где моя мама? – Китнисс неожиданно прерывает их разговор. Немного грубо с ее стороны получается, но я все же благодарен, потому что эту болтовню больше не могу воспринимать.
- А, ну так, она с командой других врачей находится сейчас в Седьмом Дистрикте. После недавнего пожара там серьезные потери и много пострадавших. Как никогда нужна помощь медиков.

Мне иногда кажется, что Плутарх проходил практику корреспондента новостей. Он почти любую информацию доносит с беззаботной улыбкой на лице.
- А когда она вернется? – спрашивает Китнисс.
- Это неизвестно, - отвечает Фалвия. – Слишком много раненых и людей с ожогами. А докторов мало. Так что она еще надолго там задержится.
- Не переживай, Китнисс, - обращается Плутарх к моей соседке по столу, - с ней все в порядке. Она периодически звонит и докладывает о себе и ситуации в Седьмом.

А затем продолжает в прежнем, оживленном, тоне:
- Так вот, друзья мои. Как никогда людям нужна радость и вера в лучшее, более светлое, более счастливое будущее. Нужно развлекательное шоу. Необходимо взбодрить общество.
- Поэтому, я должна спеть?
- Да. На счет песни и репертуара мы с тобой побеседуем позже. У вас еще возьмут интервью о вашей жизни после последних событий войны. Приготовьтесь к тому, что и в душу залезут. Ну, куда уж без этого! Вы же понимаете. Да и потом, в прессе все чаще мелькают вопросы о вашей судьбе. Что же случилось с самой знаменитой и желанной парой Панема. Как поживают наши голубки. Как сложился дальнейший жизненный путь влюбленных. Сыграете ли вы настоящую свадьбу. Как вы пережили потерю ребенка. Ну, и прочая ерунда в том же духе.

Сказав это, Плутарх спокойно отпивает из своего стакана с соком.
Я смотрю на него, как завороженный. Я не верю своим ушам.
- Влюб… Влюбленные? – спрашиваю я. Ведь ослышался. Определенно.
- Ну, да. Пускай люди узнают, что у вас все хорошо, что вы все также вместе, любите друг друга. Помогаете справиться с этим горем, которое легло на ваши плечи.
- Плутарх, но я думала, что эта история уже давно в прошлом, – заявляет Китнисс.
- Глупости! Людям как никогда хочется развлечения. А что еще, как ни история любви, завораживает сердца, интригует зрителя?
- Плутарх, ты в своем уме? – я больше просто не способен контролировать себя. Понимаю, что уже вовсе не сижу на своем стуле, а стою на ногах. – Какая история любви? Эта фикция похоронена вместе со всеми людьми, что пали жертвой революции! Мы не обязаны больше никого из себя разыгрывать! Мы свободны ото всех и каждого. И наша личная жизнь никого не касается!
- А теперь ты послушай меня, парень! – Плутарх тоже поднимается со своего стула. – Ты думаешь, народ так просто съел и забыл твою выходку в эфире с Цезарем? Ты хоть понимаешь, в какой ты ситуации? Одни тебя считают заложником Капитолия, жертвой, ни в чем не повинной. Но другие, и их подавляющее большинство, называют тебя предателем и изменником. И только это интервью может спасти твое положение. Скажи, что тебя вынудили, заставили. Но ты должен убедить их, что ты был вынужден говорить те слова, что ты произнес. Да и Китнисс не в лучшем положении – застрелила нового президента у всех на глазах. И это сразу же после окончания боевых действий. Да люди не знают, как к вам относиться. Ваш единственный вариант – это продолжать разыгрывать нежно влюбленных. Тех, что сошли с ума от любви и не ведали, что делают. Это интервью – ваш шанс вернуть былую славу и признание публики. Вы должны быть героями в их лице. Вы должны, Пит!
- Мы никому и ничего не должны!- вырывается у меня, но Хеймитч прерывает мою речь.
- Плутарх прав, Пит. Еще неизвестно, как негативное отношение публики скажется на ваших жизнях. Не думаю, что все теперь так дружелюбно относятся к вам. И мало кто решится оказать вам поддержку в случае необходимости. Интервью – это выход. Надо попробовать, парень.

У меня слов нет. Это удар ниже пояса, который нанес мне Хеймитч.
Все! Я больше не способен слушать это и находиться здесь. Резким движением отодвигаю стул, задевая стол, опрокидывая свой фужер, и вылетаю из зала. Я слышу как меня зовет Эффи, как спорит Китнисс с Плутархом и Хеймитчем. Но я больше не могу. С меня хватит! Это просто невыносимо.
Сам не помню, как ноги привели меня на крышу. Жадно вдыхаю свежий, по-вечернему прохладный воздух. Снова разыгрывать влюбленных! Немыслимо. Я был уверен, что это уже пройденный шаг, что все это в прошлом, что мы, наконец, свободны. Как же я ошибался. Мы никогда не будем свободны. Игры навсегда изменили нашу жизнь, крепко вцепившись своими клешнями в наши судьбы.
- Черт! – я что-то ударяю ногой и разбиваю предмет вдребезги. Плевать. Мне хочется разбить здесь все, как они когда-то разбили мою жизнь. Вдребезги, на тысячи мелких кусочков, без починки, без возврата.

- Пит! – доносится до меня ее голос. Она меня ищет. – Пит!
Я слышу ее шаги и ее прерывистое, учащенное дыхание – она бежала – совсем близко, всего в паре метров от меня. Я не оборачиваюсь, продолжаю смотреть на верхушки зданий, на этот проклятый город. Китнисс тихо подходит и кладет руку мне на плечо.
- Пит… - шепчет она.
Я поворачиваюсь к ней и смотрю ей в глаза. Ее взгляд…
Моментально здравый смысл возвращается ко мне. Плутарх прав.
После всего, что случилось, мне плевать на мою жизнь – она разрушена и в ней никого не осталось. Кроме нее. И ради Китнисс я еще должен жить. Чтобы защитить. А значит, все же нужно попытаться изменить ситуацию и вернуть хорошее отношение и любовь публики к этой девушке. Ради нее я должен.
Глубоко вздохнув я отвечаю ей:
- Все нормально Китнисс. Я в порядке.

Оглядываюсь по сторонам. Постепенно до меня доходит, где мы находимся. Но я не уверен, что воспоминание правдиво.
- Здесь мы провели свой последний день перед Квартальной бойней. Правда или ложь?
- Правда. Последний нормальный и, по истине, счастливый день моей жизни.

Я ей ничего не отвечаю.

- Пит, послушай. Ты не обязан разыгрывать этот спектакль, если не хочешь. Тогда мы не могли, но сейчас можем. Можем убежать. Никто ведь и пальцем не двинет. Всем наплевать сейчас, когда…
- Нет, Китнисс. Не можем. Мы все еще пара обезумевших от своей любви молодых людей. Так что нам придется еще разок, для публики.
Я улыбаюсь ей. То же самое я сказал ей в день возвращения домой с Семьдесят четвертых Голодных Игр.
- Еще разок… - повторяет она. И, сощурив глаза, поворачивает голову туда, где не так давно село солнце.
- Пошли, – зову ее я.
- Куда?
- Я приглашаю тебя на прогулку. К счастью, теперь мы можем свободно покидать это здание.
Я беру ее за руку и увожу с крыши Тренировочного центра.


Глава 12

Молча, мы с Китнисс дрейфовали по улицам Капитолия. Старались не уходить далеко от Тренировочного центра, потому как эту часть города мы не слишком хорошо знали. Надо признать, вечерние фонари, наполняющие город светом, делали его невероятно красивым. Капитолий погрузился в сумерки.
Я взял Китнисс за руку. Она и не сопротивлялась. Наоборот, сжала в ответ мою ладонь.

Люди болтают порой абсолютную околесицу. Молчание – невероятная роскошь. И невероятно ценное создание человека. Не произнося ни слова, мы говорим гораздо больше, нежели когда открываем рот. Есть вещи, которые никакие слова не помогут передать так хорошо, как их полное отсутствие.

Сегодняшние открытия повергли меня в гнев. Уже давно я не чувствовал себя таким разъяренным. По большей части, слова Плутарха казались мне издевательством и полнейшей ахинеей по своей сути. Но в них был и смысл. Однако, мне хотелось знать ее мнение.

- Что ты думаешь, – нарушил я бесценную тишину, образовавшуюся между нами, – по поводу сегодняшнего разговора за столом?
Она посмотрела на меня, и на ее переносица проступила складка. Это говорило о том, что ей пришлось задуматься на тему, которая была ей неприятна.
- Ты действительно хочешь об этом поговорить? – в ее голосе слышалась неуверенность.
- На самом деле, мне просто интересно твое мнение по этому поводу.
- Хорошо. Признаюсь, я не ожидала этого. Я была абсолютно уверена, что мы все давно уже похоронили эту историю. Думала, что теперь мы уж точно свободны. И мне совсем не нравится, что все повторяется вновь. Бесит, что снова придется играть на публику.
Прокрутив в голове последние сказанные слова, она поспешила исправиться:
- Я имею в виду, омерзительно, что нам снова нужно делать это по принуждению.

Я не знал, что сказать в ответ, поэтому просто кивнул.

- А ты что думаешь, Пит?
- Примерно то же самое. Снова развлекать публику, снова по старому сценарию. Надеюсь, что без Игр обойдемся на этот раз.
Она издала истерический смешок, после чего смутилась. Я не осуждал ее за эту бестактность. Мне самому хотелось рассмеяться, как смеется психопат.

Но была еще и другая причина моего неистовства относительно всей этой ситуации. Если нам придется снова разыгрывать пару влюбленных, это значит, что мы не сможем обойтись без прикосновений. Если с объятиями я еще могу смириться, то предстоящие поцелуи обескураживают. После моего возвращения из Капитолия мы уже целовались, но скорее потому, что ситуация вынуждала. В этом не было ничего, что вскружило бы нам голову или хотя бы принесло наслаждение. И инициатива исходила не от меня, явно. Теперь, когда нет никакой смертельной опасности, к поцелуям относишься совсем по-другому. Это нечто личное, нечто приватное. Явно не то, что нужно выносить на публику. Я не стану врать, мне хотелось попробовать, каково это - целоваться с Китнисс. Но не при таких обстоятельствах. Не когда, на тебя смотрит вся страна. Вместо приятных ощущений такое прикосновение будет наполнено грязью и осквернением. Все фальшь, все фикция. И я опять не смогу понять, что же на самом деле испытывает ко мне Китнисс. Больно станет, если снова все будет полностью наигранным с ее стороны. Ой, нет. Лучше бы я оставался бесчувственным по отношению к ней. Лучше бы ненавидел. Ненавидеть ее гораздо проще, чем любить.

- Мне кажется, что нам пора возвращаться, - подала голос Китнисс. - Становится темно. И холодно.
- Да, пошли.

***
В столовой еще никого не было. Я пришел первый. Вчера с Китнисс мы разошлись спать в свои комнаты, так как и мне, и ей необходимо было побыть в одиночестве. Поэтому, намереваясь не будить Китнисс раньше времени, на завтрак я пришел один.
Вскоре ко мне присоединился Хеймитч. Я не собирался спрашивать его мнения по поводу новоиспеченных обстоятельств, так как знал, что он мне скажет. Поэтому мы просто сидели в тишине. Однако, довольно скоро молчание нарушила Эффи, которая прибыла к нам, чтобы обсудить планы на это день. Наверняка, важный-преважный, хотя она ничего не сказала.
Эффи болтала на отдаленные, приземистые темы, которые лично для меня не имели никакого значения. Но разве мог я игнорировать реплики Эффи, когда она так много сделала для нас с Китнисс. И я бы не сказал, что этот непринужденный разговор был мне в тягость. Наставница еще раз пожаловалась мне на трудности нынешней жизни и выразила свою радость по поводу моего благополучного состояния здоровья.
Наконец, в зал вошла Китнисс. Поприветствовав всех, она присела рядом со мной.

Сегодня на завтрак подавали рисовую кашу с гуляшом, яблочный сок и фрукты. Кроме того, посредине стола располагался пирог неизвестного мне содержания.
- Итак, дорогие мои, - начала Эффи. – Выступление Китнисс, а вместе с тем ваше совместное интервью состоятся через три дня. Нам предстоит большая работа по вашей подготовке. Могу вас успокоить лишь тем, что сегодня не самый тяжелый день выйдет. По плану через час у вас встреча с вашими стилистами.
- С кем? – произнесли мы с Китнисс одновременно.
- Со стилистами, - повторила Эффи. – Я понимаю, как тяжело нам всем смириться с гибелью Цинны и Порции, и для всех нас это невосполнимая утрата. Но не можете же вы выйти на сцену в чем попало! Вам назначили новых стилистов. И я вас очень попрошу отнестись к ним благосклонно. Ребята сами переживают из-за предстоящей встречи, учитывая, кто работал с вами до них. Но могу заверить, что твоя команда по подготовке, Китнисс, осталась прежней. Ну, а тебе, Пит, придется сегодня обзавестись новыми знакомствами.

Еще бы! Кто сможет мне вернуть мою команду подготовки живыми и здоровыми? Ответ: никто.

- Так вот, - продолжила Эффи, - сегодня вас еще ждет на прием доктор Аурлиус. Он хочет с вами повидаться, чтобы удостовериться в благополучии вашего здоровья.
- Когда? – спросила Китнисс.
- В четыре часа дня. Сначала Китнисс, после нее Пит в четыре-сорок. После ужина вы абсолютно свободны.

Непродолжительный завтрак не способствовал улучшению моего настроения. Скорее наоборот.
В указанное время я стоял напротив двери своего номера. Мои пальцы касались дверной ручки, но я никак не осмеливался открыть дверь. Там, за ней, абсолютно чужие и незнакомые мне люди, которые и сами понятия не имеют, кто я такой и чего можно от меня ожидать. Смирившись с действительностью, я вхожу в свою комнату.
Я вижу четырех типичных жителя Капитолия. Яркие парики и макияж, вызывающая и вместе с тем отпугивающая одежда. Этих людей едва ли назовешь пострадавшими от военных действий. Капитолийцы довольно быстро все забывают. Девушка с неестественно белыми волосами и кожей, смотревшая в окно, поворачивается ко мне. Если бы не цвет глаз, я бы вполне мог принять ее за альбиноску. Хотя, вполне возможно, что глаза ненатуральные.
Никакого тщеславия, никакой предвзятости и напыщенности я не вижу в ее взгляде. Эффи была права, сказав, что стилисты волнуются. Девушка не выдавала своего переживания, но я заметил в ее движениях некую скованность и застенчивость. Ей всего было лет двадцать пять, не больше. Вероятно, она новичок в области стилистики.
- Здравствуйте, мистер Мелларк!
- Лучше, просто Пит. И на «ты».
- А, ну если тебе так удобней, - она явно рада, что я открыт для непринужденности в общении. – Меня зовут Артемида. Я твой новый стилист.
Я кивнул ей.
- Это твоя новая команда - Деметра, Оптимус и Селения, - она представила мне своих ассистентов. Все они были люди одного возраста – две женщины и мужчина. Но найти сходства в их внешности было не так просто, за исключением капитолийской вычурности, присущей почти каждому из них.
Деметра – девушка с ярко-алыми волосами в стиле «ежик» дружелюбно улыбалась мне. Почти все ее тело было покрыто татуировками. Наверное, она считала это красивым, но у меня это зрелище вызывало лишь отвращение и жалость к ее телу и коже в частности. Ко всему прочему, ее макияж я бы назвал безвкусным, потому что создавалось ощущение, что она наложила на свое лицо всю косметику, какая была у нее в доме. Многообразие украшений, которые она надела на себя, ассоциировало девушку с прилавком в магазине.
Другая молодая особа – Селения – супротив свое коллеге выглядела весьма скромно даже по меркам Капитолия. Ее цвет волос, собранных в стильный пучок, выглядел вполне естественным, хотя и насыщенно рыжим. Макияж был весьма ярким, но не являлся вульгарным и отпугивающим, как у Деметры. Было видно, что и к подбору одежды и аксессуаров Селения отнеслась с умом. Ее наряд был составлен гармонично – ничего лишнего и со вкусом, стильно. Пожалуй, из всей четверки ее внешний вид располагал к себе лучше, чем у других.
Если бы Артемида не произнесла имени, то я вполне мог бы принять Оптимуса за женщину. Это был худощавый вытянутый молодой человек. Черты лица мне показались мягкими и приятными. Наверняка, если бы не слои косметики, девчонки считали бы его симпатичным. Но вот его выражение лица выказывало, что юноша довольно не далек в своем мышлении. Или опять виновата косметика? Одет он был просто, но цвета меня шокировали. Они абсолютно не сочетались. Вероятно, мое художественно начало заговорило во мне. Либо я ничего не понимаю в моде, либо это его собственная фишка.
- Очень приятно, - произнес я. Скорее из вежливости, чем искренне.
- Что ж, - ответила Артемида, - тогда я предлагаю не терять ни минуты.

Со словами «За работу!» она хлопнула в ладоши, и группа подготовки, как назойливые мухи, тут же окружили меня. Они щупали и осматривали мою кожу, волосы, вглядывались сосредоточенно в лицо и при этом оживленно обсуждали мою внешность.
- У тебя нездоровый цвет лица, зато невероятно симпатичные глаза, - обратилась ко мне Селения и, ничуть не смутившись, продолжила обсуждение остальных недостатков и достоинств моей внешности. Все это время Артемида ходила вокруг, сосредоточенно думая о чем-то.
Они вынудили меня раздеться и уже оценивали все мое тело целиком. К Порции я привык, а среди новых людей совершенно нагим я чувствовала себя, как минимум, неуютно. Однако, они пришли к выводу, что у меня довольно неплохое телосложение. Я счел это за комплимент.
После этого команда стала производить косметические работы. Мое тело парилось, мылось, очищалось всеми возможными способами, хотя в таковых я не видел особой нужды. Видимо эти люди хотели, чтобы я стал сверкающим (от чистоты) и красным (от всяческих) трений человечком. Они даже "побрили" меня, хотя только несколько часов назад я держал в руках бритву.

Наконец, закончив все мучения, они отдали меня в руки Артемиде.

- Мы со стилистом мисс Эвердин решили, что будем придерживаться того же стиля, что предписали вам Цинна и Порция, - сказала стилист, после чего сразу же добавила. – Прими мои глубочайшие сожаления по поводу утраты таких гениальных мастеров. На самом деле, мы здесь не для того, чтобы придать вам новый образ. Все останется прежним. Просто мы как профессионалы поможем тебе и Китнисс поддерживать его в надлежащем и цивильном виде. Так… Знаешь что. Я думаю, учитывая, что у тебя довольно симпатичная внешность мы не станем тебя гримировать и накладывать макияж.
- Спасибо! – невольно вырвалось у меня, и ответ вышел слишком эмоциональным и несдержанным.

Артемида не придала этому особого значения и подошла к стеллажу с одеждой.

Неизвестно чьей силы удар прошиб мою грудь, когда я взглянул на содержимое стеллажа. Все эти рубашки и футболки, жилетки и пиджаки, пуловеры и брюки, шарфы и галстуки – все это было создание рук Порции. В горле застыл комок, и я сделал судорожный вздох. Эти тряпки есть, а их создателя, моей лучшей подруги, нет. Мне ее так не хватает. Порция был тот редкий человек среди капитолийского общества, который всегда понимал меня, поддерживал и искренне сожалел о моей участи. Я никогда не забуду тот взгляд, полный отчаяния, которым она проводила меня на Квартальную Бойню – ее последний взгляд, адресованный мне. Если бы я знал, что больше никогда не увижу ее, смог бы я отпустить тогда ее руку?

- Пит, с тобой все в порядке? – кинулась ко мне Артемида. – Может, воды? Врача?
- Нет, нет. Все в порядке.
- Хорошо, - успокоилась девушка. – Посмотри-ка на это. Мне кажется, неплохая партия. Тебе должно подойти. Примерь.

Она кинула мне рубашку с короткими рукавами лазурного цвета в клетку, жилетку и шорты до колен. Обувью мне послужили светлые кеды из мягкой кожи.
Я должен согласиться, выглядел я в этом потрясающе. И во всем этом я чувствовал Порцию – в текстуре, в линиях, даже в длине изделий. Все это она. Даже после смерти она рядом. Не только в сердце, но и в моем образе.




Глава 13

Постучав, я открыл дверь кабинета и просунул в отверстие свою голову.
- Да-да? – послышалось из кабинета.
- Можно войти?
- Ааа! Да, Пит, заходи, - ответил доктор Аурлиус.

Я детально изучил этот кабинет за то время, что мне приходилось проводить на приеме у доктора. Этот добротный ковер, кожаная мебель, вырезной дубовый стол, орнамент на стенах – все это было мне до боли знакомо. Но я должен признать, что обстановка комнаты мне нравится. Благородство и изысканность – воплощения ее интерьера.

- Присаживайся, Пит, - он указал мне на кресло, стоящее около окна.

Как правило, наши беседы проходили именно так – в креслах. Никаких стереотипов - стол, стул, записи. Скорее, это общение походило на разговор двух приятелей, из которых один толковал о своих проблемах, а другой внимательно, слушал и давал совет. Нетрудно догадаться, кто какую роль играл.

- Как твое самочувствие? – поинтересовался доктор, когда мы уселись на свои положенные места.
- Весьма благоприятно, сэр. За это время в моем состоянии произошли существенные сдвиги. Мне кажется, я начинаю приходить в себя.
- Вот как? Ну что ж, мальчик, я никогда не терял надежды на твой счет, хотя и не говорил тебе об этом. Ну, а в чем проявляются эти изменения? Тебя прекратили мучить видения?
- К сожалению, нет, доктор, - парировал я. – С момента нашей последней встречи у меня был приступ.
- Один?
- Да, всего один.
- Ну, это уже что-то по сравнению с тем, как часто вспышки ярости проявлялись раньше. Ну, и как же ты справился с приступом?
- Китнисс помогла мне обуздать сознание.
- Прости, что ты сказал? – мужчина наклонился ко мне, захватив пальцами душку своих очков.
- Я сказал, что Китнисс привела меня в сознание. Благодаря ей, я смог справиться с приступом.
- Во время приступа девушка была рядом? – его неподдельное изумление выходило за рамки врачебного этикета.
- Совершенно верно.
- И ты не испытал никакого желания нанести ей телесный ущерб?
- Абсолютно. Это-то меня и приводит в недоумение. Я не понимаю, что произошло в тот вечер. Почему я не хотел задушить, ну или там, ударить ее? Я не почувствовал совершенно никакой злости по отношению к Китнисс.
- Очень интересно… - доктор Аурлиус встал со своего места и принялся неторопливыми размеренными шагами мерить свой кабинет. – Скажи Пит, а как много времени ты проводишь в обществе этой девушки?
- Каждый день. Почти круглосуточно последнее время.
- И…
- Что и?
- Никакой злости, никаких приступов?
- Совершенно, - меня уже начинал раздражать наш разговор, но я не давал эмоциям проявить себя. – Наоборот, я чувствую, как рядом с ней мне становится лучше. Когда я убедил себя, что она не представляет для меня никакой угрозы, мне стало проще. Теперь я понимаю, что все мои терзания и обвинения на счет этой девушки были ошибочными.
- Признаться, Пит, я и не ожидал, что дела настолько хороши. Скажи, а ты принимаешь те препараты, которые я тебе назначил?

Стыд наполнил меня с ног до головы. Коробочка с медикаментами уже давно пылилась на кухонной полке.

- Нет, доктор. Уже давно нет.
- Что ж, я не могу похвалить тебя за такую халатность по отношению к своему здоровью, но я могу восхититься силой твоей психики. Твоя нервная деятельность поражает меня. По всем мои прогнозам ты еще не скоро мог бы даже говорить спокойно с этой девушкой. Скажи, а ты, уж прости за такой вопрос, прикасался к ней? Ну, скажем, рукопожатие.

Я почувствовал, как краснеют кончики ушей и пылают щеки. Если бы он знал, что мы уже давно не обходимся рукопожатиями. Видимо, от Аурлиуса не ускользнуло мое смущение.
- Даже так… - только и произнес он.
Не знаю, что подразумевалось под эти «Даже так», но я решил внести некую ясность.
- Мы просто обнялись. Как друзья.
- И что ты почувствовал при этом?
Я смутился. Он переступал рамки доступного ему. Мне это не понравилось.
- Простите, доктор, но я не хотел бы обсуждать это с вами.
- Пит, ты же понимаешь, что мой вопрос вызван вовсе не любопытством. Я хочу разобраться в твоем нынешнем состоянии. Но если ты не хочешь отвечать, то не стану лезть в твою душу. Просто скажи – теперь эта девушка вызывает у тебя скорее дружелюбные чувства, нежели враждебные, я прав?
- Ну, да. Китнисс помогает мне вернуться к жизни. Она объясняет мне то, что не может объяснить моя память. Да и потом, она единственный близкий человек, который у меня остался.
Мужчина некоторое время смотрел на меня и довольно странная, триумфальная и, в то же время, таинственная, улыбка озарила его лицо.
- Это невероятно. Когда мы виделись с тобой в последний раз, я был уверен, что твое состояние находится в тех рамках, которые не позволят тебе навредить Китнисс Эвердин. Поэтому я и отпустил тебя в Двенадцатый Дистрикт. Но я и подумать не мог, что ты сможешь вновь смотреть на нее дружелюбно. Это немыслимо.
Я продолжал на него смотреть, не говоря ни слова. Даже не знаю, мне следует радоваться такому вердикту или огорчаться из-за недоверия к моей персоне.
- Вы можете объяснить, чем это вызвано? – обратился я, наконец, к доктору Аурлиусу.
- Не совсем, если честно. Прежде в моей практике не было подобного. Нет, безусловно, люди, которые теряли память, постепенно ее восстанавливали. Но на это требовались годы, а не месяцы. Возможно это связано с тем, что твоя память не была стерта, как таковая, а подверглась лишь форматированию. Возможно, это является причиной твоих успехов. На самом деле, Пит, ты меня весьма порадовал сегодня.
- А видения? Они будут повторяться?
- После того, что ты мне рассказал, я едва ли могу давать точные прогнозы. Но, боюсь, Пит, они еще долгое время будут мучить тебя. Прости за прямоту, но мне кажется, тебе лучше знать правду.
- Да, спасибо за объективность, доктор.
- Что ж, Пит, я боюсь, что наше время подошло к концу. Наверняка, мисс Эвердин заждалась тебя, чтобы отправиться обратно в отель.
- В Тренировочный центр, - исправил я его.
- Нет, мой друг, в отель. Прими этот факт и будь оптимистом. Стакан должен быть наполовину полон, а не пуст. Действительность такова, какой мы ее воспринимаем. Какой рисует ее нам наше сознание. Не забывай об этом.
- Я не могу иначе. Я не исправлю свои воспоминания.
- Мы поговорим с тобой об этом при следующей встрече.

Пожав руку доктору, я направился к двери. Уже дернув ручку и собираясь покинуть его кабинет, я услышал его слова:
- Единственное разумное объяснения, которое я могу тебе дать, так это твое отношение к ней. Тебе известно, что я холостяк, поэтому не знаю, возможно ли такое. Бывает ли столь крепкое чувство. Но… Судя по всему, ты невероятно сильно любил ее.
Ничего не ответив, я вышел из кабинета.
В вестибюле меня ожидала Китнисс.
- Ну, что поехали? – спросила она.
- Нет, Китнисс, езжай без меня. Мне нужно прогуляться.
Она посмотрела мне в глаза, и в ее взгляде читались тревога и волнение.
- Пит, с тобой все в порядке?
- Да. Просто хочу подышать свежим воздухом, - ответил я. - Голова идет кругом после разговора с доктором. Он устроил мне целый допрос с пристрастием. Интересовался каждой мелочью вплоть до того, какой температуры я пью чай. Как будто это что-то может значить.
Она недоверчиво посмотрела на меня, но придираться не стала.
- Мне пойти с тобой?
- Нет, не надо. Ты, наверняка, устала. Отправляйся в Тренировочный центр.
- Ладно. Только недолго, Пит. Чтобы мне не пришлось тебя потом искать.
- Не беспокойся. Не заблужусь.

Вечерний воздух обдувал мое лицо. Приятно. А голова действительно кипела.
Судя по всему, ты невероятно сильно любил ее…
А действительно, возможно ли так сильно любить человека? Может ли человеческое сердце выдерживать так много? Не знаю. Но мое ведь могло. И сейчас может, я уверен в этом. Я знаю, что моя нынешняя любовь не идет ни в какое сравнение с тем, что я когда-то испытывал к ней. Но ведь доктор Аурлиус не мог поверить в то, что я вообще когда-нибудь смогу тепло относиться к этой девушке, дружить с ней. Я уже сейчас испытываю страшную привязанность к Китнисс. С каждым днем это чувство становится все сильнее, крепнет где-то в глубинах моего сердца.
Я же понимаю, что я испытываю к Китнисс. Я люблю ее. И больше уже не сомневаюсь в этом. И когда-нибудь я полюблю ее так же, как любил прежде. Я смогу ей дать, все, что она пожелает, смогу сделать ее счастливой и никому не позволю причинить ей боль.
Как же это приятно знать, что ты кого-то любишь.

А в городе, тем временем, царила весна.











Глава 14

Никого. Оглядываю ее комнату – пусто. Окно открыто, через спинку стула перекинуты несколько предметов ее сегодняшнего туалета.
- Китнисс?
- Пит, это ты?
Наконец, она появляется из другой, прилегающей к этой, комнаты и опирается на дверной косяк.
- Ты не появился к ужину, поэтому я захватила тебе это, - она кивает головой в сторону блюда, стоявшего на тумбочке рядом с диваном. – Ты, наверное, голодный?
- Нет.
Она смотрит на меня с недоумением, после чего произносит:
- Все в порядке? Ты какой-то… бледный.

Только этого еще не хватало – чтобы Китнисс что-нибудь заподозрила. Она ведь так просто не успокоится, пока не выяснит все. Поэтому я стараюсь взять себя в руки и придать лицу как можно более непринужденное выражение.

- Вполне, - отвечаю я. – Так, что там на ужин?

Она еще раз указывает мне на поднос с едой. Я его ставлю на журнальный столик, усаживаюсь и принимаюсь за свой ужин.
- Ничего не хочешь мне рассказать? – Китнисс присаживается рядом со мной.
- Например? – делаю вид, что не понимаю, о чем она.
- Ну, скажем, о твоем визите к доктору. Ты, как огорошенный, вышел сегодня из его кабинета.
- Правда? Я ничего такого не заметил. Мы просто побеседовали.
- Пит! – Китнисс толкает меня в плечо.
- Что? – я прекращаю прием пищи.
- Хватит врать! Я тебя достаточно хорошо знаю, чтобы обмануть меня. О чем вы разговаривали?
- Обо мне. Он интересовался моим состоянием.
- И только лишь?
- Да.
Я снова перевожу внимание на ужин. Однако, Китнисс выбивает из моих пальцев вилку и поворачивает рукой мое лицо к себе.
- Поэтому ты сразу после того, как покинул кабинет Аурлиуса, кинулся неизвестно куда гулять?

Нет, ну, надо же быть такой подозрительная, а!

- Ты мне дашь доесть? – я стараюсь, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее.
Какое-то время она пристально смотрит на меня, но потом все-таки сдается.
- Ладно. Ешь, - отвечает Китнисс.
Она встает и собирается уходить, но я хватаю ее за руку и стремительным движением усаживаю к себе на колени. Сказать, что Китнисс поражена – ничего не сказать. Она настолько расширила глаза, что кажется, уже никогда не сможет закрыть их.
Я и сам не понимаю, как это произошло. Неужели я мог позволить себе такую вольность и неосторожность?
- Не уходи, - произношу я.
- Ты чего? – спрашивает девушка.
До меня начинает доходить, как себя в данной ситуации чувствует Китнисс. Как минимум, она в шоке.
- Прости, - это все что я могу ей ответить. Потому что мне стыдно, мне неловко, я в ужасе от своих действий. А еще, что кажется самым абсурдным, какая-то частица меня ликует.
- Отпусти меня, пожалуйста, - произносит она отрешенным голосом.

Я ее едва ли держал за запястье, но, все же, развел обе руки в стороны, давая ей возможность встать и уйти. Китнисс молча поднимется с моих колен, не осмеливаясь посмотреть мне в глаза, и уходит в спальню - ту самую комнату, из которой минутами назад появилась. Я вижу, как закрывается за ней дверь.

Вот идиот! А главное, что это вообще было? Судя по всему, я, правда, неуравновешенный человек, и меня следует изолировать от общества.
О том, чтобы доесть содержимое тарелки, не может быть и речи. У меня такое ощущение, что меня кто-то ведром холодной воды окатил. Внутри кипит буря эмоций. Стыд, страх, непонимание, а главное (Боже мой!) счастье. Как я могу чувствовать себя счастливым при подобных обстоятельствах? Я много раз воображал себе подобные возможности по отношению к Китнисс, но я и представить не мог, что мне хватит на это смелости именно сейчас. Или безрассудства. Я даже не знаю, хочу я извиниться перед ней за этот порыв или, наоборот, должен ему радоваться.
Оставив все на своих местах, я ухожу, как можно громче хлопнув дверью, чтобы она услышала.

***
На следующее утро я чувствую себя гораздо лучше. Вчерашний инцидент уже не представляется мне столь постыдным. Я даже рад, что сделал это. Хотя, возможно, еще пожалею о последствиях.
Когда спускаюсь к завтраку, я не нахожу Китнисс в обеденном зале. За столом только Хеймитч. Он сообщает мне, что сегодня я абсолютно свободен. При желании могу подумать над своей речью касательно предстоящего интервью.
Это обстоятельство меня и радует, и огорчает. Радует, потому что я могу быть предоставлен сам себе. Огорчает, так как мне нечего будет делать, а значит, все мои мысли будут заняты Китнисс.

Проходит довольно много времени, а девушка все не появляется.
- Где Китнисс? – интересуюсь я у Хеймитча.
- У нее сегодня репетиция, - отвечает ментор. – Она уже давно позавтракала и ушла вместе с Плутархом в аудиостудию.
- А почему ты не там?
- А зачем? Как будто я не слышал ее пения. А критиковать способности Китнисс – я не настолько хорошо разбираюсь в музыке. Так почему бы мне не побездельничать, махнув рукой на весь мир? Вы, пока что, ведете себя довольно прилежно, так что нянька вам не нужна. Могу отдыхать, - он сухо рассмеялся своим же словам.
Выходит, Китнисс ничего ему не рассказала. Я криво улыбнулся ему в ответ, что не ускользнуло от его взора.
- Или нет? – Хеймитч моментально посуровел. – Что у вас происходит?
А вот ментору совсем не обязательно знать об этом. Мое лицо принимает то самое выражение, которое я использую, чтобы убедить людей в чем бы то ни было.
- В смысле? Хеймитч, ты про что?
- У вас с Китнисс все в порядке? Правду, Пит.
- Вполне. А чем вызван этот вопрос?
Наставник подозрительно щурится на меня, но, так как я выдерживаю этот пристальный «взгляд», снова принимается за свой кофе.

Остаток дня проходит муторно и, буквально, тянется, как резина. Китнисс не появилась и за обедом. Мне было интересно, причина тому ее репетиция или желание не видеть меня.
Думать над свой речью я не стал, потому что мой конек – это импровизация. Я абсолютно уверен в себе, так что не стоит переживать из-за интервью. Если честно, то мне абсолютно все равно, как оно пройдет.

Когда я приступаю к десерту за ужином в полном одиночестве, так как Хеймитч уже закончил трапезу, в зал, наконец, заходит Китнисс. Она выглядит раздраженной и уставшей, как выжатый лимон. Девушка буквально плюхается на свой стул. Несмотря ни на что, она села, как обычно, рядом со мной. Неужели репетиция проходила с утра до вечера без перерывов?
- Ты как? Такое ощущение, что ты не пела, а охотилась целый день, - обращаюсь к ней. Хочу посмотреть на ее реакцию. Проигнорирует она мои слова?
- Лучше бы охотилась – больше толку было бы, - ее голос непосредственный. Судя по всему, она решила сделать вид, что вчера ничего не произошло. Я почувствовал облегчение, и вместе с тем, досаду.
- Проголодалась?
- Ни то слово! Будь добр, положи мне, пожалуйста, что-нибудь. У меня уже просто сил нет. Сомневаюсь, что смогу встать со стула, если не поем сейчас.
- Тогда я тебя понесу, - мне опять интересно, как она отреагирует.
- Тогда еще будешь и кормить из ложечки, - устало, но с улыбкой произносит она.
Фуфх, судя по всему, Китнисс не злится на меня за вчерашнее.
Я накладываю ей всего понемножку. Не знаю, что именно ей хочется попробовать.
Китнисс жадно поедает содержимое тарелки, однако, опустошив ее на половину, отодвигает.
- Я больше не могу.
- Ну, может еще немножко? Ты ведь не обедала.
Она нехотя берет в руки свой столовый прибор и кушает еще немного. Однако, со всем содержимым она не справляется. Что ж, мне опять придется за ней доедать, потому что мое отношение к продуктам питания не изменилось. Это все еще слишком ценный товар.
Она смотрит на меня, извинительно прикусывая нижнюю губу.
- Ну что, способна идти? – спрашиваю я, когда справляюсь с остатками ее ужина.
- Думаю, да, - она улыбается.
Мы поднимаемся в лифте на наш этаж. Я провожаю Китнисс до ее номера. Уже собираясь уходить, как вдруг слышу ее голос:
- Пит, по поводу вчерашнего, - начинает она (вот черт!), - ничего страшного не произошло. Я на тебя не сержусь. Давай… просто забудем, ладно?

Странно, еще пару часов назад я мечтал об этом. Однако, когда услышал только что произнесенные слова, стало больно. Теперь я не хотел, чтобы Китнисс это забывала. А она хочет. Я не успеваю сдержать свои эмоции, и, видимо, что-то отражается на моем лице. Что-то, что замечает Китнисс, и ее лицо принимает виноватое выражение.
Еще какое-то время обращая на меня свой виноватый взор, она, ничего не сказав, заходит в свою комнату, оставив меня одного в коридоре.
Тупо смотрю на закрытую передо мной дверь. Мне больно, надо признать. Но я не обижаюсь на Китнисс. Ее можно понять, и такой реакции с ее стороны вполне можно было ожидать. На что я надеялся? На то, что она кинется мне на шею? Что все преграды будут между нами сокрушены? Не знаю.

В конце концов, я ухожу к себе. Закрываю дверь, принимаю душ и ложусь в постель. Долго ворочаюсь, позволяя своему разуму вновь и вновь прокручивать события этих двух дней. Так хочется перемотать пленку и изменить прошлое. Тогда, вполне возможно, я бы лежал, обнимая ее, а не один в холодной постели. Смотрю на будильник. Циферблат показывает, что уже три часа ночи. А спать совсем не хочется.

Внезапно раздается стук. Кто это может быть? Хеймитч?
Но нет. Когда я открываю дверь, то вижу перед собой Китнисс, закутавшуюся в халат. Она направила свой взгляд в пол и молчит.
- Китнисс, что-то случилось? – спрашиваю я ее. Она выглядит довольно странно.
- Я так не могу.
Больше Китнисс ничего не произносит, но я и так понимаю, что она имеет в виду. Ее тоже мучают последние события – мой поступок и ее ответ. Жестом, я предлагаю пройти ей внутрь. Не хочу, чтобы она и дальше стояла в пустом коридоре.
Она заходит и становится напротив меня.
- Прости, - произносит девушка.
- Нет, Китнисс, это я должен просить прощения. Я не имел на это право и сам не знаю, что на меня нашло в тот вечер.

Молча, она приближается ко мне и утыкается лбом в мою грудь. Мы так и стоим какое-то время, как завороженные, до тех пор, пока я не соображаю обнять ее. Чувствую и ее руки на своей спине. Она изумительно пахнет, и я жадно вдыхаю этот аромат, исходящий от девушки. Запах, ставший таким родным и любимым.
- Ты хочешь спать? – произносит она.
- Не хочу, но надо. Завтра нас ждет важный-преважный день, - я пародирую голос Эффи Бряк, и Китнисс смеется.
Беру ее за руку и отвожу на диван, потому что понимаю – в постели мы не уснем, так и будем ворочаться. Но Китнисс и не протестует. Усаживаю рядом с собой. Она закидывает ноги на мягкую поверхность мебели и кладет голову мне на плечо.
Не сказать, чтобы мы спали, но по крайней мере подремать нам удалось. Главное, что вместе. А рассчитывать на это сегодня я никак не мог. Китнисс снова была со мной, а большего мне сейчас и не надо.


Глава 15

Наступил «долгожданный» день интервью. Вчера мы с Китнисс потратили большую часть суток на подготовку и выслушивание последних наставлений от Плутарха, Хеймитча и Эффи. По сути дела, программа была та же – сделать все, чтобы зритель поверил в нашу чистую и вечную «любовь». И вроде бы ничего нового. Однако, когда сегодня проснулся, то обнаружил для себя, что невероятно волнуюсь. Не из-за того, что мне придется произносить речь и отвечать на вопросы, не из-за того, что на нас с Китнисс будут смотреть миллионы глаз, а из-за того, что мне придется играть. Именно играть, сегодня очередная премьера. Спектакль в двух действиях. Приобретайте билеты во всех кассах страны. Особым счастливчикам – автографы главных героев.
Мне придется показывать Китнисс то, в чем я уверен, но не готов ей признаться. От этого выступления многое зависит. Все решится сегодня. Либо мы снова станем любимцами публики, либо изгоями.
Итак, как можно больше проявлений чувств. Больше объятий, больше нежных взглядов, больше… поцелуев. Брр… Уже лишь от этого слова у меня по спине пробегают мурашки. Подумать страшно, что со мной будет, когда я на самом деле прикоснуться своими губами к губам Китнисс. Я чувствую себя тринадцатилетним парнем, у которого все в первый раз.
Интересно, а тогда, в первый раз целуя Китнисс, я тоже так волновался? Думаю, да. Но я никоим образом не смел выдать своих эмоций, а значит, и сегодня никто не увидит моего волнения и неуверенности. Так стыдно! А ведь уже взрослый мужчина.
Я трус! Боюсь поцеловать любимую девушку, когда это необходимо по определению.
Все, Пит! Возьми себя в руки. Она твоя девушка! Она твоя девушка! Ты любишь ее. Она любит тебя. Вся страна об этом знает. Всего-то подыграть. А людское воображение дорисует картину со счастливым финалом.
Но ведь в том-то и дело. Что все это всего лишь фантазии, ничего больше.
С другой стороны, кто сказал, что на эти пару часов, я сам не могу окунуться во все происходящее и принять ложь за истину? Мне даны каких-то пару часов и я должен использовать их с толком.

Буквально через полчаса после моего пробуждения в мои апартаменты врывается группа подготовки.
- Пит, ты почему еще в постели? – лучезарно улыбаясь, произносит Селения. Подскакивая ближе, она усаживается рядом со мной на постель и рукой взлохмачивает мне волосы. Надо же, а мне нравится ее оптимизм и непосредственность. Думаю, мы с ней подружимся. – Вставай, лежебока, нам из тебя еще человека делать!
- Эй! – возмущаюсь я, но скорее, чтобы подыграть ей, а не из-за какой-либо обиды на эту задорную девушку.
Остальные члены команды подготовки выглядят уже гораздо более уверенно, чем в прошлый раз. Они улыбаются, глядя на происходящее. Тем не менее, уже через мгновение все готовы приступить к работе.

То, что они вытворяли с моим телом прошлый раз – это цветочки, по сравнению с тем, что они делают сейчас. Я чувствую себя грязным, закоптевшим кувшином, который отдраивают, желая придать безупречный ослепляющий блеск. В итоге, чистый, выбритый, натертый всяческими маслами, я ощущаю себя абсолютно обессиленным. Надев на меня ватный халат, Деметра подает мне завтрак. Я и забыл, что сегодня еще ничего не закидывал в свой организм. Но как только я пропускаю глоток молока, понимаю, насколько я проголодался. Завтрак явно улучшил мое настроение и придал сил. Я был снова готов к «пыткам», производимым моей командой.
Как оказалось, напрасно. Все самое страшное было позади. Мой костюм для выступления был уже готов. Все, что мне оставалось – это надеть его и закрыть глаза, пока меня будут обрызгивать каким-то одеколоном, название которого мне не было известно.
Никаких смокингов. Сегодня я выглядел, как парень, который готовится на прогулку с друзьями или со своей девушкой – непринужденно, но элегантно. Просторные светлые брюки, небесно-голубая рубашка, сверху повязанный пуловер. Мне нравится. Потому что официальность – это явно не то, что поспособствовало бы моему спокойствию.
Ребята из «квартета по моему преображению» оказались весьма неплохими людьми. Хоть и недалекие по уму, они относились ко мне со всем теплом и вниманием на которое вообще способны капитолийские стилисты. Болтали, правда, всякую чушь, но это мне не мешало. Наоборот этот безболезненный шум помог мне успокоиться.
Но все же, больше всего мне симпатизировала Селения. Ее доброта, непринужденность и радость жизни покроили меня. Ее цвет волос (как оказалось, натуральный) – такой позитивный и веселый – полностью соответствовал ее характеру. Пожалуй, она одна из всего состава относилась ко мне скорее как к другу, несмотря на продолжительность нашего знакомства, нежели как к подопечному. И это меня радовало.

В конце концов, подошел момент, когда нужно было отправляться в Концертный Зал Капитолия, где и должно было состояться наше выступление.
Мы встретились с Китнисс возле лифта. Супротив мне, она выглядела вполне спокойно. Либо же, как и я, безупречно скрывала свое волнение. Вид у нее был потрясающий.
Легкий макияж делал ее еще более миловидной. Она была одета в платье, как и всегда при подобных случаях. Однако, на этот раз, ее наряд был скромным и весьма простым, но от того не менее роскошным. Легкая ткань платья, выглядывавшая из-под куртки, имела бирюзовый оттенок. Под стать моей рубашке, но светлее. Вроде бы и разные цвета, а близкие по колориту.
- Ты изумительно выглядишь, – вырвалось у меня против воли.
Китнисс покраснела, но ответила словами благодарности.

Путь до Концертного Зала оказался недолгим. Буквально через пятнадцать минут мы были на месте. Нас отвели в совместную гримерную, где наши стилисты и команда подготовки завершили работу над нашим внешним видом.
После всего к нам подошел Хеймитч, и мы втроем отправились к месту за кулисами, где должны были выжидать объявления своих имен.
- Так, вы все помните? – обратился к нам Хеймитч. - Белые и пушистые – девиз сегодняшнего дня.
- Мы все помним, - отозвалась Китнисс. – Первый раз, что ли? Мы на этом собаку съели.
Немного помолчав, ментор добавил:
- Ладно. Мне нужно идти в зал, занимать свое место. Удачи!
И с этими словами он удалился.
Спустя несколько минут шоу началось. Мы с Китнисс слышим до боли знакомый голос Цезаря Фликермена. Ну, конечно, кто же еще! Он развлекает публику.
Я сжимаю ладонь Китнисс, которая оказывается холодной и влажной. Она неимоверно крепко стискивает мою руку.
- Только не отпускай, а то я упаду, - произносит она.
- Не бойся, я не дам тебе упасть, - отвечаю я.
Как только я говорю эти слова, то слышу, как Цезарь произносит наши имена и публика аплодисментами просит нас выйти на сцену.
- На счет три, - произношу я. – Раз, два, три!
Мы ровным шагом выходим к Цезарю. Улыбаемся, но не машем. Я пожимаю Цезарю руку. Затем Китнисс обнимает его, как старого друга, после чего нас приглашает сесть на приготовленный для нас диванчик.
Цезарь выглядит все также чудно, как и раньше. Все тот же костюм. Все столь же яркий грим.
- Здравствуйте, друзья мои! Как же я рад видеть вас! Китнисс, позволь заметить, что ты сегодня обворожительна!
- Оу, спасибо, Цезарь. Тебе, правда, нравится? – спрашивает девушка.
- Не то слово. Милая, да кому может не нравится Звезда Восстания в столь безобидном наряде? Неужели наша воинственная Сойка-пересмешница решила стать милым мотыльком?
- Да нет, просто мой костюм в стирке.
Аудитория смеется в ответ на ее реплику.
- Ну, а ты, Пит, - обращается ко мне ведущий, - должен признать, прошлый раз вид у тебя похуже был.
- Ну, что же, неудивительно. В Капитолийских камерах невозможно выспаться. Вроде бы, только уснул, как крики соседей снова тебя пробуждают.
На этот раз никто не смеется. Наоборот, весь зал погрузился в идеальную тишину.
- Однако, хорошо, что все позади, - продолжаю я. – Мы снова вместе с Китнисс, и это чудо.
- Да, что может быть прекрасней любви! Хотя нет, знаю! Пение. О-о-о! Я так обожаю музыку. И, кажется, кое-кто готов усладить мой слух и слух зрителей своим чудесным голоском. Не так ли, Китнисс?
- Ну, что же. Если вы так настаиваете.
Зал разрывается в возгласах одобрения.
Китнисс, как можно дружелюбнее улыбаясь, подходит к микрофону.
Включается музыка, и Китнисс начинает петь.

Я и забыл, насколько чудесный у нее голос. Она ведь практически не пела. А зря.
Песня несет в себе какой-то добрый характер, в котором таится надежда на лучшее и более светлое будущее. Поется о любви, о дружбе, о возрождении, о новой радостной жизни. Спустя какое-то время, я замечаю, что я улыбаюсь, даже слишком широко. Все внимательно слушают Китнисс, хлопают в такт музыке.
Но вот я вижу, как она поворачивается, чтобы посмотреть на меня, и вместе с микрофоном направляется ко мне. Взяв за руку, она ведет меня к месту своего выступления. Так и не выпуская моей ладони, она смотрит мне прямо в глаза, будто забыв про весь мир. Чтобы поддержать ее, я касаюсь свободной ладонью ее щеки. Музыка все затихает, ее голос становится тише до тех пор, пока не спадает на «нет». Звучат последние слова – слова о любви и милосердии. Когда песня заканчивается, Китнисс обвивает меня рукой и приближает сове лицо к моему. До меня не сразу доходит, что она делает, и лишь потом я понимаю - она меня целует. Я закрываю глаза и отдаюсь охватившему меня ощущению.
Боже! Я давно не чувствовал себя таким счастливым. Мне так хорошо, мне так приятно, и это счастье разливается, заполняя каждую клеточку моего тела. Я не знаю, что происходит вокруг. Есть только я и Китнисс. И то прекрасное, что между нами происходит.
В конце концов, она отрывает свои губы и прижимается лицом к моей груди и смеется – так робко, так мило.
Только сейчас я замечаю, как ликует публика. Все стоят и аплодируют нам. Я знаю, мы сделали все правильно. Потому что мы не пытались вложить в этот поцелуй как можно больше страсти и энтузиазма, как делали это раньше. Мы вообще ведем себя застенчиво, как и подобает влюбленным, а не вульгарно, всем видом пытаясь выдать нашу любовь. В этом и была наша ошибка – мы слишком сильно пытались показать всем наши отношения.
Конечно же, сразу было видно, что это фикция. Сейчас мы сделали все по-другому. Это было больше похоже на правду. Для меня это и была правда. Пускай всего и на несколько мгновений.
Я вижу, как Цезарь якобы смахивает слезу. Или он на самом деле прослезился? Вот это уже забавно.
Взяв Китнисс за руку, я направляюсь к нашему диванчику. Наконец, усмирив аудиторию, Цезарь и сам присаживается на свое место.
- Пожалуй, пройдя войну, спустя время, боль и потери, ваша любовь не разрушилась, она стала еще крепче. Вы меня растрогали до слез, друзья мои.
- Простите, - говорит Китнисс невинным голосом.
- Не смогли удержаться, - говорю я, легонько обнимая ее за плечи.
- О, нет, нет, ну что вы! – восклицает Цезарь. – За что вы извиняетесь? Любовь – это прекрасно. Как же мы счастливы, что вы вместе, что у вас все хорошо, правда, друзья мои? – ведущий обращается к залу, на что тот отвечает воплями, свистами и прочими проявлениями согласия.
Воспользовавшись моментом, я целую Китнисс в висок, а она сжимает мою ладонь. Все идет безупречно.
- Пит, но всем нам хочется знать, - произносит Цезарь, - ведь после того, как тебя вызволили из плена, ты был нездоров. Что же произошло? Мы все так переживали за тебя!
- Дорогой Цезарь, давай не будем тревожить довольно неприятное для нас с Китнисс прошлое. Но если ты действительно хочешь знать, то это она вернула меня к жизни.
- Ну, кто бы сомневался, - произносит Фликермен. – Да, друзья мои, примите искренние соболезнования по поводу смерти вашего ребенка. Это стало таким большим огорчением для нас всех. Представляю, какое горе вы пережили.
Ребенок! О Боже, я совсем забыл, а мне никто не напомнил. Что ж, будем импровизировать.
- Не надо Цезарь, прошу тебя, - произношу я. – Мы до сих пор не можем с этим смириться. Из всего, что мы пережили, для нас это был, пожалуй, самый тяжелый удар. Только благодаря друг другу мы пережили смерть нашего ребенка и помогаем не сломиться от горя.
- Да, да, конечно, - отзывается Цезарь. – Ну что же, расскажите-ка лучше, как вы жили все это время. Ведь мы так давно с вами не виделись. Ну же, утолите наше любопытство. Расскажите все до мельчайших подробностей!
Мы с Китнисс принимаемся рассказывать уже хорошо продуманную и вызубренную историю нашей жизни. Все нам верят – то ахают, то смеются, то аплодирует.
Когда пришло время расставаться, зрители не хотели нас отпускать. Я заметил, как Плутарх показал большой палец в знак одобрения.
Когда мы с Китнисс оба оказались за кулисами, то оба дышали так, будто пробежали кросс на дальнюю дистанцию.
- Ну, что думаешь? – спрашивает она.
- Думаю, что мы были безупречны!
Она смеется мне в ответ.


Глава 16

- Нарываешься? Ну, ты у меня сейчас получишь!
Быстрым рывком я оказываюсь рядом с Китнисс и принимаюсь щекотать ее.
- Ай, Пит, - сквозь смех произносит девушка, - прекрати, пожалуйста, хватит. Ну, отпусти!
Решив больше не мучить ее, я прекращаю пытку.
- Ты намеревался защекотать меня до смерти?
- Сама напросилась. Тебя никто не заставлял брызгаться водой.
- Если бы ты не мешал мне умываться, я бы не стала брызгаться. И вообще, скажи спасибо, что я тебя впустила в такую рань.
- В такую рань? Уже семь часов. К тому же, готов поспорить, ты меня всю ночь ждала.

Я позволяю себе подарить ей ухмылку. Лицо Китнисс вытягивается от удивления, а затем стремительно меняется в цвете.
- Ты… - только и произносит она. Но уже в следующее мгновение кидается на меня и начинает лупить в плечо – не больно, просто как знак своего недовольства, вызванного моей наглостью. Эта так забавно. При всей воинственности Китнисс, сейчас она напоминает котенка, который строит из себя храброго тигра. Легким движением руки и смыкаю ладонь на ее запястьях – крепко, зато как можно нежнее. Она выкручивается, но безрезультатно. Я поворачиваю Китнисс так, чтобы она могла видеть наши лица в зеркале, подвешенного на стене ванной комнаты.

- Ну что, будешь дальше протестовать? – стараюсь сдерживать смех.
- Так нечестно, - говорит она. – Во-первых, ты меня сильней, во-вторых, я только что проснулась.
- Ладно. Хорошо, я дурак и негодяй. А ты пай-девочка, которую обидели, с которой поступили несправедливо. Идет?

Я отпускаю ее руки.
Китнисс смотрит на отражение моих глаз в зеркале и прыскает.

- Вот же ляпнул!
- Ну, как хочешь…
Я разворачиваюсь и собираюсь покинуть комнату.
- Ты куда, Пит? – кричит мне вслед Китнисс.
- В столовую. Может, мы сегодня и возвращаемся домой, завтрак я пропускать не собираюсь. Мне еще с тобой целый день воевать. А ты как хочешь.

В действительности, я был неимоверно рад, что мы отчаливаем в Двенадцатый. Напыщенный Капитолий мне уже стоял поперек горла. Мы пробыли в этом городе около недели, даже чуть больше. С нами проводили фотосессию, брали парочку коротких интервью для журналов и газет, чьи названия я даже не удосужился узнать. Мы успели повидаться с Битти, несмотря на то, что у него фактически нет времени даже на сон. Все в делах, все в разработках.
В Капитолий приехала мама Китнисс, с которой мы провели все те пару дней, на которые она вернулась. Я старался дать Китнисс и миссис Эвердин как можно больше времени побыть наедине, но долго оставаться без их общества не мог, да и они не особо отпускали. Миссис Эвердин была рада узнать, что мое состояние фактически пришло в норму, и что проблесков в моей памяти становится все меньше. В свою очередь я отметил для себя, что она тоже выглядит лучше. Не такой подавленной, что ли. Все еще бледная, чересчур худая, но способная улыбаться и плакать от радости встречи со своей семьей. Ну, ладно, со своей дочерью и ее другом. Пока так будет правильней. Хотя я и считаю их своей семьей, не смею требовать к себе такого же отношения.
В те моменты, когда Китнисс нужно было побыть с матерью наедине, я отправлялся на крышу тренировочного центра, откуда наблюдал за городом. Пожалуй, это единственной место, где я могу почувствовать себя более-менее расслабленным в Капитолии.
Рейтинги нашего телеинтервью и выступления Китнисс достигли небывалых показателей. Надо было видеть восторг и благоговение Плутарха – его ответная реакция на полученную статистику. Если подытожить, то в обществе в наш адрес все чаще звучали лестные отзывы, а в газетах не прекращали отводить место для статей, посвященных нашим персонам.

Недавно Эффи сообщила мне занимательную новость. Оказывается, я идеал настоящего бойфренда для местных девчонок! Когда наставница объявила об этом за обедом, Китнисс, сидевшая рядом, никак не прокомментировала данное известие, но подарила Эффи улыбку, значение которой я так и не разгадал.

- Ну, давай. Иди! Никто тебя не держит, - голос Китнисс вернул меня к реальности. – Знаешь, а ведь у тебя потрясающая логика. Пришел, поиздевался, ушел.

Я подхожу к Китнисс и чмокаю в щеку, легонько щелкнув пальцем по ее носику.

- Что происходит? – удивляется девушка.
- Ничего. Не забывай: у меня нездоровая психика и потрясающая логика. Жду тебя в коридоре. Даю две минуты, чтобы переодеться. Не успеешь – добираешься до столовой в одиночестве.

Я оставляю Китнисс одну в ее номере. Странно, раньше я не позволял себе таких вольностей. Что со мной происходит? Откуда такой прилив смелости? Что самое интересное, мне ни капельки не стыдно за мои действия. Если так пойдет дальше, то ничего хорошего не произойдет. Мой план держать себя в руках по отношению к этой девушке рушится, как карточный домик. Даже не знаю: радоваться моей внезапной настойчивости или остерегаться ее.

- Я готова, - произносит Китнисс, захлопывая за собой дверь.
Похоже, она не злится. Надо полагать, уже привыкла к моим выходкам.
- Вперед, - взмахиваю рукой, направляя Китнисс к лифту.

Завтрак носил весьма воодушевленный характер. Однако, после него у меня намечалась встреча, на которую я и поспешил, покончив с трапезой.
Когда я пришел на крышу, моей знакомой там еще не было. Поэтому я улегся на искусственно выращенную траву - своеобразный островок жизни на крыше тренировочного центра. Ярко светило солнце на почти что ясном небе.
Я закрыл глаза и подставил лицо теплым лучам весеннего солнца.
Внезапно что-то преградило доступ света. Я открыл глаза, и увидел ее лицо.
- Давно ждешь? – поинтересовалась Селения.
- Не совсем, - ответил я. – Рад, что ты пришла.
Ничего не ответив, Селения легла рядом со мной и, подражая мне, направила лицо к небу.
Какое-то время мы просто лежали, но потом Селения прервала наше молчание, повернув голову ко мне.
- Я не знаю, зачем ты пригласил меня сегодня сюда, но я хочу, чтобы ты знал. Ты ведь сегодня уедешь, и я не знаю, когда мы с тобой увидимся в следующий раз. А ты… Ты стал для меня таким хорошим другом! Я благодарна тебе за это.
- Брось, разве тебя можно не любить? Твой оптимизм и жизнелюбие притягивают, как магнит.
- Спасибо, Пит. Ты отличный парень. Я уверена, у тебя все будет хорошо.
- Не говори так, - произношу я.
- Почему? – удивляется девушка.
- Потому что не хочу, чтобы у меня появилась надежда на просвет и жизнь без боли и страданий. Я не хочу, чтобы уверенность в чем-то прижилась во мне, а потом была разрушена случаем. Все мы это уже проходили, знаем. И это больно, поверь мне Сел.
- Ну, и дурак.
- Селения, тебе никто не пытался во сне перерезать глотку и оторвать ноги.
- Или наслать ос-убийц, - смеется она.
- И это тоже. Ты хорошая и умная девушка, но ты не знаешь, о чем говоришь. Прости.

Снова молчание. Только на этот раз неловкое.

- А знаешь что, - вдруг произносит Селения, - у вас все получится. С Китнисс. Вы молодцы. И вы заслужили счастья.
- А с чего ты взяла, что я в этом сомневаюсь?
- Пит, - протянуто говорит она, - ну, я же твой друг. От меня не скроешь такое.

Ух, какая догадливая. Надо же. Кто бы мог подумать, что капитолийские барышни обладают проницательностью?

- Я не такая глупышка, какой ты меня считаешь, - будто прочитав мои мысли, парирует Селения.
- Я и не…
- Да ладно, знаю я, что ты думаешь о нас - работниках красоты и стиля. Я только вот чего не пойму: на публике вы целуетесь, обнимаетесь. Ну, в общем, все как положено. Но когда на вас не устремлены камеры, вы ведете себя, как робкие подростки. И ты так всегда на нее смотришь…
- Как я на нее смотрю? – вот это уже интересно.
- Ну, не знаю, будто она – самое большое достижение в твоей жизни. Иногда кажется, что она для тебя, как подарок, которого ты не ждал, на который и не надеялся, но кто-то все же положил тебе его на Рождество под елку. А когда с утра ты его обнаружил, то не поверил своим глазам. Ты смотришь на нее, как на чудо. Ты просто светишься, когда рядом эта девушка. Она как твой личный свет, жизненный огонь.

От таких сравнений стало смешно, но лишь чуть-чуть, потому что все, что Селения сказала, было правдой.

- Селения, так и есть. Я не могу без нее. Она гораздо больше, чем просто любимая девушка.
- Тогда я не понимаю, какого черта, ты ведешь себя как болван? Давай, действуй!
- Все не так просто! – я взрываюсь, вскакиваю на ноги и начинаю ходить вдоль крыши. – Ты не понимаешь.
- Вот я и прошу объяснить, - отвечает Селения, приподнявшись на локтях.
- Не могу.
- Все настолько сложно?
- Даже сложнее, чем ты можешь себе представить.
- Тогда не усложняй все еще больше. Я не знаю, что между вами происходит, но, возможно, именно тебе стоит сделать первый шаг?
- Возможно.

Мне этот разговор не нравится. Явно нет. Потому что в нем есть здравый смысл. И этот здравый смысл - не на моей стороне.

- Теперь мы нескоро увидимся, да? – спрашивает меня девушка.
- Вероятно, - отвечаю я, а у самого будто ком в горле от осознания этого факта.
- Я буду скучать.
- Я тоже, Сел. Но отчего-то мне кажется, что еще очень долго Плутарх не оставит меня в покое, так что… Я думаю, не успеем оглянуться, как снова увидимся. Но вообще ты могла бы приехать ко мне в гости как-нибудь. Ну, просто так. Без причин, без предлогов. Просто как друг.
- Ну, уж нет, - смеется Селения, - я в вашу деревню не сунусь!
- Деревню? Сел, твоя оценка о Двенадцатом Дистрикте явно занижена. К тому же, ты никогда не была там. Как ты можешь судить об индустриальном устройстве нашего округа?
- Чтобы дать объективную оценку, мне вполне хватает твоего внешнего вида. Это же деревня - деревней.

Я пришел в замешательство. Ни то, чтобы я был озабочен своим внешним видом, однако, как и для любого человека, по своей важности внешний облик стоял явно не на последнем месте. Ее замечание меня задело.

Селения засмеялась.
- Да расслабься ты! – произнесла она. – Я пошутила. Ты отлично выглядишь.
- Фуфх, ну хвала небесам, а то я уж думал, что не заснуть мне больше - деревне эдакой, - чересчур взволнованный голос, обеспокоенное лицо – то, что нужно, чтобы вжиться в роль.
В ответ Селения в очередной раз наградила меня своим задорным смехом и улыбкой.
Она поднимается и обнимает меня. Я обнимаю ее в ответ. Так и стоим. Не говоря ни слова. Молча. Думаем сейчас об одном и том же. Нелегко прощаться с друзьями, тем более, если не знаешь, когда представится возможность увидеться вновь.

- Ну, иди, - говорит она, - тебе пора. Надо проверить чемоданы.

Несомненно, Селения представляла мой багаж в виде кучи наполненных доверху чемоданов. Какое бы ожидало ее потрясение, узнай она о моей небольшой дорожной сумке. Пожалуй, не буду ее расстраивать такой скудностью.

- Ладно, - говорю я и отпускаю Селению из своих объятий – совсем не таких, какие мне дарит Китнисс. Селению обнимать легко и просто, потому что я знаю, кто она. Я могу ей дать конкретное звание по значимости в моей жизни – мой друг. А что с Китнисс мне делать, ума не приложу. – До встречи.

Собираюсь уходить, но ее слова останавливают меня.

- Пит, только не смей красить волосы. Обожаю этот пепельный блонд.

Девчонка. Визажист. О чем еще она может так беспокоиться?

- Конечно, то есть, ни за что!

Улыбаюсь и ухожу. Не знаю, почему она решила остаться на крыше. Вполне возможно, что не я один люблю находиться там в одиночестве, чтобы «подышать свежим воздухом».

***
- Готова?
- Да! – отвечает Китнисс.
Я беру ее руку и помогаю забраться в вагон, после чего и сам захожу в салон поезда.
Мы уже успели распрощаться с Эффи, Бити, Плутархом. Наши прощальные объятия, поцелуи и рукопожатия остались вместе с ними на перроне вокзала Капитолия. Хеймитч уже разместился в своем купе. Не любит долгие прощания.
Мы с Китнисс задержались, чтобы сказать последние теплые слова людям, которые вполне заслужили, чтобы их почтили большим вниманием, чем требовалось бы. Проходя вдоль вагона, мы напоследок машем нашим друзьям, сквозь окна поезда встречая ответные взмахи ладоней.

- Наконец-то домой, - произносит Китнисс, когда поезд трогается.
- Да. Нигде не может быть так хорошо, как в родном крае. Дома. Я уже соскучился по своей кухне. Руки так и чешутся что-нибудь спечь. Кстати, есть какие-нибудь пожелания, заказы, предложения?

Немного подумав, Китнисс отвечает.

- Есть! Хочу сырных булочек, – произносит Китнисс с таким жаром, что я не удерживаюсь и начинаю смеяться.
- Как неожиданно! Кто бы мог подумать.

Китнисс краснеет и улыбается.
Я беру ее за руку и веду в купе.

- Пойдем чай пить, - предлагаю я.

Китнисс переплетает наши пальцы и одобрительно кивает.
Так хочется обнять ее, но, боюсь, это будет слишком.

Я достаточно напортачил за последнее время. Не стоит давить на Китнисс. Наши руки соединены, пальцы скрещены, и это уже хорошо. Я ее люблю. Приступов уже давно не было. Я спокоен. И она в безопасности. Мы оба в безопасности. И мы теперь свободны. Пусть даже ненадолго. Это главное сейчас.


Глава 17

- Ауч!
«Что происходит?» - первое, что возникло у меня в голове. Однако, уже через пару секунд ситуация стала проясняться.
В поездах на редкость узкие кровати. Если спать вдвоем, то хочешь - не хочешь, будешь прижиматься к своему «соседу по койке». Вполне логично и то, что все его телодвижения не останутся для тебя незамеченными.
Я не солгу, если скажу, что сегодня так и не смог уснуть. Подремал, возможно, но не более того. То в мой сон проникали какие-то малоприятные видения, которые вполне можно назвать кошмарами, то Китнисс ввиду своих «сновидений» то и дело лупила меня – руками, ногами, даже косой. С девушкой что-то неладное. Только я собираюсь ее будить, чтобы успокоить, как она замирает. Дыхание восстанавливается, и выглядит она вполне мирно. Но как только я собираюсь погрузиться в сон, Китнисс снова одолевают кошмары, снова удар приходится на меня.
Но в этот раз уж слишком неспокойно она ворочается. Дергается. И так больно ударила кулаком по моему плечу.
- Пожалуйста, не надо, хватит! Перестаньте! Отпустите! – вдруг завопила Китнисс.
Так, вот это уже не есть хорошо.
- Китнисс, Китнисс! Очнись!
Сперва она отмахивается, даже защищается, в какой-то степени, но потом все же просыпается. Вся мокрая, испуганная. Дышит прерывисто и учащенно.
- Китнисс, это я. Все в порядке. Посмотри на меня, - я беру ее лицо в свои ладони. – Все хорошо. Это всего лишь сон.
Дыхание Китнисс никак не приходт в норму.
- Прим, - только и выдыхает она.
Ну, конечно. Ей снова снилась Примроуз. Нетрудно представить, что именно происходило с этой маленькой девочкой в кошмаре ее сестры. Ответ один: ничего хорошего.
- Пожалуйста. Китнисс, успокойся. Это сон. Прошу тебя.
Я приподнимаюсь так, чтобы принять положение «сидя». Вслед за собой тяну и Китнисс. Она не протестует, дает поднять себя. Ни всхлипов, ни истерик, ни голоса – вообще ничего, никакой реакции.
В конце концов, будто придя в себя, она вцепляется пальцами в мою футболку и прижимается покрепче. Это уже так естественно, что никто из нас двоих не видит в этом жесте чего-либо двусмысленного.
- Как думаешь, это будет продолжаться всю жизнь? – спрашивает Китнисс.
Ее голос бесцветный. Никаких чувств, никаких эмоций.
Я понимаю, что она имеет в виду. Кошмары и их главные герои.
- Я не знаю, Китнисс.
- Не знаешь или боишься произнести правду вслух? – все тем же сухим тоном парирует она.
- Китнисс…
- Я знаю, Пит. Я знаю. Теперь всю жизнь они будут нам сниться. Никогда не оставят нас в покое. А не хочешь говорить, потому что меня боишься расстроить. Я права?
- Да.
- Нет.
- Что нет? – она приводит меня в недоумение.
- Ты и сам не можешь смириться с этим, не хочешь верить.
- Верить во что, Китнисс? В то, что все эти люди мертвы? В то, что я причастен к их гибели? В то, что уже ничего нельзя изменить? Или в то, что я не способен уберечь ни тебя, ни себя от этих кошмаров? Во что, Китнисс? Скажи мне.
Я ловлю ее взгляд. Вижу: хочет что-то ответить, но слова теряются. Она не знает.
- Китнисс, мы не вернем Прим, - продолжаю я более спокойным голосом. – Мы не вернем всех этих людей. Друзей. Мою семью. Когда ничего нельзя изменить, то нужно просто смириться. Мы с тобой все еще живы. Хочешь ты того или нет, но мы живем. Побитые, сломленные, мы все еще дышим. И я не позволю тебе бросить меня. Я не позволю тебе перестать жить. Слышишь? Ты должна жить! Потому что ты столько преодолела. Глупо отворачиваться от жизни, когда столько сил ушло на ее поддержание. И не за это ли мы боролись? Мы хотели жить, а не выживать. От прошлого не уйдешь, но не позволяй ему затмить твое настоящее. Живи, Китнисс. Живи. А иначе, всё было напрасно. Всё.
Неожиданно для себя обнаруживаю, что ладонями сомкнул, как в наручники, ее кисти. Глаза Китнисс широко распахнуты, рот приоткрыт. На лице – маска отчаяния.
Она делает вдох. Освободительный вдох. Как будто до этого она вообще не дышала.
Я замечаю, как слеза тонкой струйкой скатывается по ее щеке. Ни единого слова не издала девушка. Мы просто молча смотрим друг на друга.
Я поднимаю руку к ее лицу и большим пальцем смахиваю слезу.
- Все хорошо, Китнисс, - убаюкивающим голосом произношу я. – Все хорошо.
- Ненавижу, когда так говорят, - неожиданно дерзко произносит она.
Хах.. Ну, надо же. «Не ты одна» - захотелось сказать, но отчего-то я промолчал.
- Постарайся уснуть, - я решил, что это будет последняя реплика на эту ночь. Китнисс, видимо, была не против.
***
По прибытию в Двенадцатый Дистрикт, Китнисс забежала домой лишь для того, чтобы оставить вещи и освежиться. После этого она ушла на охоту. Сказала, что соскучилась по стрельбе. Я-то понимаю, что дело вовсе не в любви к луку и стрелам. Это некое подобие релаксации для девушки.
Тем не менее, на ближайшие несколько часов я был предоставлен сам себе.
Дома как всегда пусто и одиноко. Не знаю, кого я ожидал здесь увидеть по возвращению?
Взяв пример с Китнисс, я решил не оставаться в четырех стенах, и отправился к Хеймитчу.
Я нашел его в гостиной. Вальяжно развалившись в кресле, он держал в руках бутылку бренди. Видимо, притащил из поезда. Пожалуй, стоит попозже обыскать его дом на наличие спиртного.
- Ты чего, парень? Неужто соскучился? Ну, иди сюда, я тебя поцелую.
Хеймитч не был слишком пьян, но было видно, что он уже успел как следует приложиться к выпивке.
- Не, обойдусь, спасибо, Хеймитч.
- Ну, как хочешь. Но ты, вероятно, пришел разузнать, как все прошло во время нашей поездки. Не так ли?
За что я всегда уважал Хеймитча, так это за проницательность. Хотя в то же время она нередко становилась причиной моей неприязни к наставнику.
- Точно, - отозвался я. – Меня интересуют результаты. Мы справились?
Хеймитч некоторое время, не моргая, смотрел на меня, но потом все-таки ответил.
- Ну, ты же понимаешь, что парочка интервью и ваши красивые личики на первых страницах газет не изменят всей ситуации в корне. Понимаешь ведь?
Я кивнул.
- Ну, ты никогда не был глуп. Что радует! – Хеймитч поднял вверх указательный палец, а затем продолжил. – Ты знаешь, как бы то ни было, съездили мы не зря. Все же ваше выступление на телешоу дало положительные результаты. Что же, ваша легенда о двух нежно влюбленных возрождается. И мы будем еще некоторое время ее придерживаться.
Я не удержался и хмыкнул.
- Парень, я все понимаю, - произнес ментор, - но мне кажется, пора смириться с мыслью, что твоя жизнь полетела в тартарары, когда Эффи достала из того шара листок с твоим именем. Не жди спокойной жизни, сынок.
Он как-то жалко и несчастно усмехнулся, после чего сделал добротный глоток бренди.
- Просто я думал, что после всех этих войн, битв и крови все закончится, - произношу я. - И мы будем свободны.
- О нет, парень! Мы, - он сделал акцент на последнем слове, - никогда не будем свободны.
- Но почему?
- Потому что… Слушай, Игры навсегда изменили нашу жизнь. Хотя это еще можно было бы исправить. Но вот в чем заковырка: Игры навсегда изменили НАС. И с этим мы не сможем бороться. Прими, как факт.
В действительности, я и сам прекрасно понимал все, что только что озвучил Хеймитч. Китнисс права, я просто не хочу с этим мириться.
- Пит, - уже прежним обыденным тоном продолжил Хеймитч, - ты догадываешься, что это не конец. Что это только начало?
- В смысле, весь этот спектакль со мной и Китнисс в главных ролях?
Хеймитч кивнул в ответ, а в его глазах читалось: «Не такой уж это и спектакль с твоей стороны».
- Ну да, - продолжил я. – Если честно, то я знал, но все равно, как идиот, надеялся. Надеялся, что обойдется.
- Да нет, парень, ты не идиот, - возразил Хеймитч. – Это нормальная реакция на действительность, которая совсем не устраивает. Сейчас не желание принимать ее, а потом и полное разочарование в этой жизни поглотит тебя, если уже не поглотило.
- А ты пессимист, ментор!
- Ой, я тебя умоляю. Что ты как девочка наивная? Да и потом, я реалист. И уже не твой ментор.
- Ты можешь отнекиваться, Хеймитч, - я лукаво улыбнулся, - но ты навсегда останешься моим ментором. И ментором Китнисс. Это же не «наставник – ученик»! Ты не станешь спорить: между нами троими установилась некая связь, которую никто не в силе разрушить. Смирись! И не отрицай.
- Черт, парень, думаешь, я сам этого не понимаю?
Хеймитч усмехнулся, размахивая бутылкой.
- И сколько ты стащил? – я бросил взгляд на спиртное в его руке, а затем снова на Хеймитча.
- Тебе-то что? Или появилось желание выпить?
- Это мародерство, - парировал я, проигнорировав его вопрос.
- Ничего подобного. Это всего лишь желание выжить.
- Или выпить…
- В данном случае, это одно и то же. А как там у тебя обстоят дела с Китнисс? – Хеймитча не устраивала тема, которую завел я, поэтому он завел ту, которая не устраивала меня.
Нежелание отвечать четко отразилось на моем лице, и Хеймитч слегка помотал головой.
- Ну, ясно. Да ты не переживай. Девушки… Их никогда невозможно понять. Возможно, стоит переключиться на кого-то другого, - сочувственно произнес Хеймитч.
- Где-то я это уже слышал. Дай-ка подумать… Нет. Пожалуй, я останусь верен своему выбору.
Хеймитч хмыкнул, сделав еще один глоток бренди.
- А ты упрямый.
Я не был согласен полностью с этим утверждением. Настойчивый и целеустремленный – слова, которые наиболее точно описывают мой характер. В конце концов, именно эти качества помогли мне остаться в живых. С Китнисс все обстояло немного иначе. Это не цель, которую поставил и нужно достичь. Это девушка – живая и любимая. Учитывая, что я совсем не знаю, что мне делать, едва ли могу называться упрямым по отношению к ней.
Я уже собираюсь попрощаться и покинуть Хеймитча, как в комнату врывается Сальная Сэй.
- Что? – спрашиваю я. Это единственное, что я смог выдавить из себя, переполненный тревогой и волнением. Причиной такому состоянию был внешний вид женщины. С таким лицом хорошие новости не приносят.
Она еще какое-то время переводит дыхание, но затем все же дает ответ.
- Китнисс. В госпитале.


Глава 18

Медленными шагами я мерил больничную палату. Да и куда теперь торопиться-то? Все необходимые лекарства, медикаменты, бинты и оборудование я предоставил организации "Центральный Госпиталь Дистрикта-12". На вопрос «Что я еще могу сделать?» врачи покачали головой. Все, что мне оставалось – это ждать. Ожидание – не самая худшая пытка из тех, что мне пришлось пережить. Однако, именно ожидание выводило меня из себя так, как не могло ничто иное.
Старый госпиталь был разрушен при бомбежке. Этот лазарет разместили в одном из домов Деревни Победителей на то время, пока идет строительство здания под медицинский центр. Места не так уж и мало, но, тем не менее, дом был заполнен больными, врачами и прочим медицинским персоналом. По правилам, родственникам и друзьям нельзя было здесь находиться по причине нехватки пространства. Однако, для меня сделали исключение. Многие знали меня в лицо, так как были постоянными посетителями в нашей пекарне, поэтому не было проблем с тем, чтобы находиться в палате Китнисс сутками. Да и всемирная слава сыграла свою роль.
Шаг. Еще шаг. Вдох. Выдох. И так изо дня в день.
Я так и не понял, что же произошло в тот день. Единственный человек, кто знал правду, это сама Китнисс. Но уже несколько дней она лежала без сознания, и меня терзали догадки и предположения. Никакой конкретики. Как же меня это раздражает!
Перелом руки и сотрясение мозга, несколько ссадин и синяков. К счастью, больше никаких серьезных повреждений внутренних органов. Но даже при этом утешительном заключении, врачи сказали, что девушку вовремя доставили в больницу. Неизвестно, во что бы это обернулось, если ее привезли бы часом позже.
Поначалу я отказывался от еды. Не хотелось покидать Китнисс даже на минуту. Заботливые медсестры, сжалившись надо мной, стали приносить мне пищу прямо в палату. Оттого, что спать приходится сидя, затекла шея, но я не жалуюсь. Ей куда хуже. Переживание за девушку перевешивало любой телесный дискомфорт, который я испытывал сейчас.
Я виню себя за то, что разрешил ей с дороги уйти куда-то. Тем более в лес, на охоту. Хеймитч говорит, что моей вины здесь нет. Видя мои угрызения совести, предлагал напиться. В какой-то момент я даже хотел смалодушничать: а вдруг и правда поможет? Но что-то меня оттолкнуло от этого решения. Наверное, глупо сломаться в такой ситуации, когда бывало и хуже. В сто раз. В тысячу.
Она такая беспомощная. Лежит бледная, как снег, в постели. Безжизненная. От этого слова становится дурно. Я заметил, что не могу долго смотреть на Китнисс – сам становлюсь бледным, и дико хочется пить. Мне кажется, я здесь выпил воды столько, сколько за всю свою жизнь не пил. Смешно, но я даже боюсь прикоснуться к девушке: мне кажется, что своим прикосновением я причиню ей еще большую боль. Глупо, но предрассудки - вещь сильная.

- Мистер Мелларк, я чай заварила. Будете? – в палату заглянула медсестра. Она называла свое имя, но я не придал ее словам значения, находясь во взвинченном состоянии. Совсем молодая. Ей не было и 25. Маленькая и миниатюрная девушка с голубыми глазами, она проявляла невероятную заботу к пациентам. За те несколько дней моего пребывания в госпитале, я успел это не только заметить, но и прочувствовать на себе. Как и к остальным, она дарили мне свою доброту и заботу.
- Да, спасибо. Не откажусь.
Она поставила поднос на столик рядом со мной. Кружка чая и сыр. Очень мило.
- Я заварила с мятой. Успокаивает.
- Да, я знаю. Спасибо, - еще раз повторил я.
Я понимал, что нужно как-то завести разговор, но совсем не хотелось думать о правилах этикета в данный момент. А девушка тем временем не уходила.
- Может, что-то еще? – заботливо спросила она. Мне, возможно, показалось, но в ее голове я услышал нотки сочувствия.
- Нет, благодарю.
Я перевел взгляд на Китнисс – по-прежнему бледная и без сознания.
- Не переживайте вы так, - произнесла медсестра, тем самым привлекая мое внимание. – Я спрашивала доктора. У нее не столь тяжелое состояние, она поправится и все будет хорошо.

«Ненавижу, когда так говорят» промелькнули в моем сознании слова Китнисс.

- Но почему она тогда не приходит в себя?
- Я не доктор, не сильна в этом, - виновато улыбнулась девушка.
- Да, я понимаю, - ответил я, а после чего добавил. – Но почему вы так уверены, что все будет хорошо?
- Ну, во-первых, бывают ситуации и хуже. Иногда все, что мы можем, это менять простыни и продолжать колоть обезболивающее. Это для «особых» пациентов.
- А что же тогда для «обычных»?
Девушка, поморщившись, проигнорировала мой вопрос. Несложно догадаться. Отмахивают мух - как некогда сказала миссис Эвердин.
- А во-вторых, - продолжила девушка, - окруженная такой заботой и любовью, она обречена на поправку, - скромно улыбнувшись, сказала она. - Вы очень хорошо заботитесь о ней, мистер Мелларк. Даже больше, чем требуется. И вы даже не представляете, какую помощь оказали больнице, не поскупившись на затраты. Не только для мисс Эвердин. А у нее есть все, что необходимо для поправки. Из Капитолия пришли материалы высочайшего качества. Мы о таких и не мечтали. Теперь не только мисс Эвердин, но и все больные идут на поправку. А все благодаря вам.

Признаться, речь девушки произвела на меня невероятное впечатление. И смутила. Мне кажется, или я покраснел?

- Ну что вы! – поспешил возразить я. – Разве это затраты? Это же деньги на благо. Вы ведь знаете, каким путем они получены? Жизнью детей других дистриктов. Возможно, ценой их жизней можно спасти другие. Так что я не оказываю услугу. Я плачу по счетам.
- У вас невероятно доброе сердце, мистер Мелларк, - в очередной раз улыбнувшись, произнесла медсестра. – Но время позднее. Вы допили? – она кивнула в на кружку в моих руках.
- Да, спасибо, - я вернул ей поднос.
- В таком случае, вам надо вздремнуть.
- Да, пожалуй.
Девушка уже покидала палату, когда я окликнул ее.
- Извините, а как вас зовут? Я знаю, вы представлялись, но…
- Рэй.
- Спасибо, Рэй. Вы сегодня ночью дежурите?
- Да, мистер Мелларк.
- Но ведь вы и вчера были на посту.
- Мне некуда идти. Доброй ночи, мистер Мелларк, - ответила девушка и покинула комнату.
Я пожалел, что вообще задал этот вопрос. Видимо, у нее не было ни дома, ни семьи. Пристанище она нашла здесь, а всю любовь, что таилась в ней, она дарила пациентам и вообще людям, что окружали ее.
Рэй… Нужно будет обязательно как-то помочь этой девушке. Но уставший за день, я решил, что подумаю над этим завтра.

***
- Ну вот, голубушка, вы уже улыбаетесь. А это значит, что идете на поправку.
Я проснулся от непонятного шума. Какие-то голоса.
Размытая картинка стала фокусироваться, и я увидел пару людей в халатах, стоящих вокруг кровати Китнисс. Но больше всего меня удивило то, что глаза Китнисс тоже были открыты и пытались сосредоточиться на людях, окружающих ее.
- Китнисс? – полностью проснувшись, я подскочил к ее постели.
- Пит? – слабым и сиплым голосом спросила она. – Как я рада тебя видеть.
- Ну, вот видите, как все хорошо, - чей-то веселый голос произнес за моей спиной. Видимо, ее лечащего врача. И точно.
- Доктор, как она?
- Она молодец. Организм ослаблен, но борется. Мисс Эвердин идет на поправку. Умница вы наша. Все прекрасно! Никаких осложнений. Через несколько дней мы вполне сможем отпустить Китнисс домой. Правда, ей придется походить с фиксатором на руке. Но это временная трудность. Тем более, я вижу, есть кому позаботиться о мисс Эвердин.
- Я что-то еще могу сделать? Чем-то помочь?
- Нет, мистер Мелларк. Вы уже сделали достаточно для Китнисс и невозможное для всей больницы. Что ж, - продолжил доктор, - я закончил обход. Китнисс, я зайду проведать вас после обеда. А сейчас, пожалуй, мы оставим вас. Поправляйтесь, голубушка! Поправляйтесь.
Когда вся врачебная делегация закрыла за собой дверь, я присел на кровать Китнисс и взял ее за руку.
- Ты давно пришла в себя?
- Примерно полчаса назад, - ответила девушка.
- Почему меня не разбудила?
- Зачем? Ты спал, а мне сказали, что ты от меня и на шаг не отходил. Доктор сказал, что все хорошо. Решила, что ты должен поспать.
- Очень зря, - ответил я и убрал выбившиеся пряди волос с ее лба. Температура ее тела была чуть ниже обычной. – Что-нибудь болит?
- Нет. Видимо, мне дают анальгетики. Я не чувствую боли, но все, как в тумане.
- Хочешь пить? Есть?
- Нет, Пит. Не беспокойся. Лучше скажи, давно я здесь?
- Уже четвертый день. То есть без сознания ты пробыла чуть больше трех суток.
Китнисс кивнула в ответ.
- Скажи, о чем ты думала? – спустя минутное молчание спросил я.
- Я случайно. Я не… Я не хотела. Сорвалась с дерева и…
- Сорвалась с дерева? Зачем ты вообще туда полезла?
- Хотела достать яйца кукушки. Они редкость в наших краях, ты же знаешь. Я всего раз их ела. С отцом.
- Мне кажется, мистер Эвердин не одобрил бы такого героизма. Упала с дерева!

В моей памяти всплыл один фрагмент.
Я обнимаю Китнисс, прижимая за поясницу, но она почти вскрикивает от боли. Лишь присутствие миротворцев сдерживает ее. Ушиб копчика и пятки.

- Что такое? – спрашивает девушка.
- Дежа вю, Китнисс. Травмы, ушибы. Падение с дерева. Где-то это уже было, тебе так не кажется?
- Черт! Это нечестно, - слабым, но все же недовольным голосом произносит девушка. – Почему ты помнишь неприятные моменты, а все хорошее напрочь забыл?
- Ну, неправда. Много хорошего я тоже помню. Например, как мы с тобой гуляли по Дистрикту. Немного, но все же гуляли. Помню, как восстанавливали твою книгу.
- Да… - протянула Китнисс. – А может, продолжим заниматься книгой? Там еще много недоработок.
- Ты неисправима. Даже в больничной постели ты думаешь не о своем здоровье, а о делах.
- Брось, всего-то руку сломала. И хуже было.
- Брось? Китнисс, вообще-то сотрясение головного мозга – это не шутки. Хорошо, что все обошлось. Позвоночник в порядке. Спинной мозг не задет. Понимаешь, чем все это могло обернуться?
- Прекрати. Все ведь обошлось.
Мне хочется продолжить спор и возразить, но встретившись взглядом с девушкой, мое намерение растаяло где-то в воздухе. Она все еще слаба. А отчитать ее я всегда успею.
- Ладно. Может, ты чего-нибудь хочешь? – интересуюсь я. – Извини, но ни цветов, ни конфет, ни фруктов я не взял. Если бы знал, что ты придешь в себя, то подготовился бы.
Китнисс смеется, но тут же прекращает. Видимо, даже незначительные резкие телодвижения причиняют ей боль.
- Главное, что ты здесь, - улыбается она. – А остальное не столь важно.
Я наклоняюсь и целую ее в лоб. Нежно и аккуратно. А вдруг ей и это приносит боль?
Я отвел лицо и заметил, что Китнисс закрыла глаза. А на лице появилась довольная улыбка. Когда она распахнула веки, то в глазах читалась странная смесь решимости и вместе с тем сомнения.
- Пит?
- Мм?..
- Поцелуй меня. Пожалуйста.
Я не был к этому готов. Мое сердце мигом отозвалось на это предложение застучав так сильно, что я даже удивился, как же ему не больно с такой силой биться о грудную клетку?
Решив не упускать такой момент, я наклонился и поцеловал. Опять же - нежно и легонько. Я не знал, на много ли хватит сил Китнисс, поэтому не хотел, чтобы ей стало плохо от наших поцелуев. Она ответила таким же легким, но уверенным поцелуем.
Не знаю, сколько прошло, но я прервал его.
- Все Китнисс. Побереги силы.
Сказав это, я показал, что забочусь о девушке. Но что-то внутри меня подсказывало, что я и сам побаивался. Уж слишком хорошо мне было, уж слишком призрачным казалось мне это счастье.
- Спасибо, - шепотом произнесла она и вновь улыбнувшись, закрыла глаза.
- Может, поспишь? – спросил я, накрывая ее одеялом.
- Угу, - кивнула в ответ Китнисс. – А ты иди домой. Отоспись.
- Ну, уж нет. Я никуда не уйду.
Она напоследок сонно улыбнулась и стала засыпать.
Тем временем я, напротив, был полон сил и энергии, несмотря на малое количество часов, отведенных для сна.
Вполне возможно, что выздоровев, она и не вспомнит про этот поцелуй. Ведь сейчас она находится под действием наркоза и болеутоляющих. «Как в тумане».
Но это кое-что значило. Для меня кое-что значило. Это был первый поцелуй с ее стороны - осознанный и по желанию, а не по принуждению или велению ситуации. Здесь же нет ни камер, ни репортеров. И она сама попросила! А значит, хотела. Значит, ей было это нужно.
Шаг. Еще шаг. Вдох. Выдох. Я улыбался. За окном светило майское солнце. Мне захотелось побежать. Бежать так долго, насколько хватит дыхания. Просто что-то во мне рвалось наружу и этому явно не хватало места внутри меня. Счастье? Да, наверное. Я счастлив!

Глава 19

Май постепенно и плавно подходил к концу. Земля уже прогрелась, но воздух еще не был пропитан душным зноем, который характерен для лета.
Китнисс выписали из больницы неделю назад, и теперь она жила у меня. Такое стечение обстоятельств мне по душе: я могу проводить с девушкой еще больше времени, так как ей нужен кто-то, кто смог бы позаботиться о ней, по крайней мере, на время, пока она не поправится окончательно. Не моя выдумка – указания врача. Я вызвался тем самым добровольцем, кто будет за ней присматривать. Китнисс не возражала. Даже против того, где ей жить. Она не разделят строго наши жилища на «твое – мое». И мне это нравится.

Закон справедливости не подвел, и Китнисс сломала правую руку. Поэтому на первых порах ходила угрюмая и недовольная – девушку раздражали недееспособность ее руки и перспектива носить гипс. Все дулась, как ребенок, выступала. Но, в конце концов, смирилась и более-менее успокоилась.
Китнисс не заговаривала о том, что случилось в больнице, но и не принимала вид, будто ничего не произошло, как это обычно бывало. Наоборот, она делала меня счастливее, так как спокойно реагировала на мои прикосновения и ласки. Это радовало, но, в то же время, было нечто подозрительное в том, как она настораживалась в такие моменты. И меня это удручало.

Я сидел на залитом солнцем паласе с карандашом и листком бумаге в руках. Прошло много времени, но руки не отвыкли и все также умело вырисовывали тонкие черты лица сидящей на подоконнике Китнисс. Эскиз получался неплохим.
- Я заметила, ты последнее время все чаще берешь в руки карандаш, - отвлекла меня Китнисс.
- Ну да. Как-то само собой получается. Руки чешутся, - подшутил я.
Китнисс была права: я действительно все чаще стал рисовать.
- Это радует, - продолжила девушка. - Мне нравится смотреть, как ты рисуешь.
Я немного смутился.
- Не отвлекайся, пожалуйста. Сиди, как сидела.
- Ты что, опять меня рисуешь?
Глупый вопрос.
- А кого еще мне рисовать, глупенькая?
- Нашел время! Ты же знаешь, что я этого не люблю. Тем более, когда вот это, - она указала на фиксатор, - на моей руке. Есть вещи куда более красивые. Почему бы тебе не обратить свое внимание и свой талант на них?
- Имей в виду, если не замолчишь, то нарвешься на кучу комплиментов по поводу своей привлекательности.
Китнисс хмыкнула, но разговор больше не продолжала.
Спустя время я заметил, как она улыбнулась, глядя в окно.
- Пит, - обратилась она ко мне, - посиди, пожалуйста, здесь. Я сейчас вернусь.
- А в чем дело?
- Посиди!
Она выбежала из комнаты.
Я подошел к окну и увидел на улице незнакомого мне молодого человека, одетого в форму почтальона. Спустя минуту к нему подошла Китнисс. Взяв у него пакет, она заплатила за посылку и, попрощавшись, вернулась в дом.
- Ну? – спросил я. – Не хочешь меня в курс дела ввести.
Я подошел и обвил Китнисс руками за поясницу. Однако, девушка аккуратно высвободилась и отошла на шаг назад так, чтобы хорошо видеть мое лицо.
- Подожди, пожалуйста, - Китнисс улыбалась, - я хочу кое-что сказать. Ну, вообще-то, их должны были доставить уже как месяц назад. Я даже боялась, что они потерялись где-то в пути. И мне придется сделать повторный заказ. Но это всего лишь задержка, у них там какие-то проблемы с доставкой возникли.
- Ты о чем? – не понимал я. Кто они? Какая доставка?
- Ну, в общем вот.
Она протянула мне завернутый пакет.
Пока я его пытался распаковать, Китнисс продолжила:
- Это самые лучшие в Капитолии. Их достать не так просто, но Плутарх мне помог.
Я наконец сладил с противной упаковкой.
В моих руках лежала огромная деревянная коробка. А скорее даже, кейс. Плоский, но широкий.
Содержимое бокса пестрило всевозможными цветами и тонами. Коробочки, тюбики.
- Краски! – воскликнул я.
- Там должны быть не только краски, но и кисточки, - уточнила Китнисс.
И действительно. На верхней крышке бокса были прикреплены всевозможные кисточки различных размеров и специфики.
Но больше всего меня впечатлили именно краски. Гамма цветов поражала своим обилием. Я коснулся пальцем одной из красок – не засохшая. Совсем свежая – не слишком густая, но и не жидкая. Судя по всему, качество было отменным. Я представил, какие теперь возможности передом мной открываются с этим набором.
- Китнисс, ты даже не представляешь, что это!
- В смысле? – перепугалась девушка. – Все плохо?
- Нет, ты что! Да у меня таких никогда не было. Это же мечта любого художника, Китнисс!
- То есть я угодила?
- Даже не представляешь, насколько в яблочко!
- Фуфх, - вздохнула девушка, - я рада. Просто мне стало жалко те краски, которые ты выбросил. Сам же и страдал потом. Что я, не видела что ли?
Я ее уже не слушал. Невероятная смесь благодарности, нежности, счастья и любви забурлила во мне.
- Спасибо, милая.
Я подошел к Китнисс и осторожно поцеловал. Но она ответила совсем неуверенно и уже вскоре отстранилась. Виновато посмотрела на меня.
И этот взгляд был ударом по легким, ножом по сердцу.
- Я… - поспешила объяснить она, но, видимо, так и не смогла подобрать слов. Лишь все также виновато смотрела на меня.
- Нет, это я не понимаю, за что? Ты боишься меня? Или чего? Или кого? Почему ты отталкиваешь меня, Китнисс? Что плохого в том, что я хочу поцеловать любимую девушку? Что плохого в том, что я люблю тебя?
Неожиданно для себя, я осознал, что сорвался на крик. Было так больно.
Глаза Китнисс расширились. Мне показалось, что она еле сдерживает слезы. И я понял, почему. Я ведь неосознанно признался ей в любви. Что называется, сорвалось с языка. Но именно такие слова содержат в себе истину. Я это знал. И она это знала.
Ее взгляд, полный боли, сочувствия и чего-то еще... Сожаления? Отчаяния? Этот взгляд стал последним, что я увидел перед тем, как покинуть комнату.
Я поднялся в свою спальню и кинул коробку с красками на кровать.
Как же это больно! Черт возьми! Я уже когда-то чувствовал это. Ну да, точно! Мне знакома эта боль. Ощущение того, что ты отвергнут, не нужен. Она не любит меня. И никогда не любила. А я, как идиот, поверил во что-то. Мне показалось, что я ей не безразличен. Каким же надо быть ослом, чтобы не заметить обратного.
А поцелуй в больнице?
Да нет! Это же просто действие наркоза и медицинских препаратов. Ничего настоящего в этом не было.
Как же это больно. Она снова использовала меня, а я, как ребенок, повелся. Обидней всего, что я так всегда буду готов сделать для нее все, что она захочет. Любое желание, любая просьба. Не надеясь получить что-то в ответ. Она завладела мной. И я уже не предоставлен сам себе.
Злость, обида наполнили меня.
Как же это больно.
Больше в тот день из комнаты я не выходил. И уснул лишь под утро.

***
На следующий день горький осадок все еще разъедал что-то внутри меня, но стало легче. А еще даже неудобно. Чувствовал себя слабаком, который даже не подумал о девушке, что так и осталась стоять там, внизу. Я не имел права требовать от нее любви. Это я перепутал мечты с реальностью. Китнисс не виновата, что я заигрался.
Надо просто принять тот факт, что я ей лишь друг. И когда-нибудь мне станет легче. Возможно, я смогу разлюбить. Я буду в это верить.
Я все еще лежал в кровати, когда дверь открылась и в комнату уверенным шагом вошла Китнисс.
Ох, не вовремя. Снова нахлынули неприятные чувства, но я на этот раз оттолкнул их, не давая завладеть моим разумом.
Девушка отдернула шторы, впуская дневной свет в спальню. Открыла шкаф в другом конце комнаты и долго разглядывала его содержимое. Потом, все же, достала что-то из моих вещей. Все это время я наблюдал за ней. Никто из нас не проронил ни слова.
Она подошла ко мне и кинула вещи на кровать, прямо передо мной.
- Одевайся. Я жду тебя на кухне.
Развернулась и ушла. Вот так просто. Но что-то в ее голосе заинтриговало меня. Какие-то нотки предвкушения, решимости и чего-то еще играли в нем.
Заинтригованный, я быстро привел себя в порядок, оделся и спустился вниз.
Китнисс, как и обещала, ждала меня на кухне. На столе возле нее стояла корзинка, набитая продуктами, а в руках она держала плед.
Своими шагами я привлек внимание Китнисс и она посмотрела на меня.
- Готов? Отлично! Бери корзинку и пошли.
- Куда? – недоуменно спросил я.
- Увидишь.
Я подчинился, и мы покинули дом. Шли долго по улицам города, и я все пытался понять, куда же мы направляемся. Мы пересекли Луговину и отправились в лес. В лес?! Что мы здесь забыли сейчас? Но, как оказалось, и это было частью пути, потому что вскоре мы вышли к озеру. Рядом располагалась поляна, залитая солнцем. Здесь Китнисс, наконец, остановилась. Расстелила плед и молча уселась на него, устремив свой взгляд к озеру.
Я все также, ничего не понимая, смотрел на нее, но затем последовал ее примеру и тоже разместился на пледе. Так как Китнисс молчала, я заглянул в корзинку, дабы изучить ее содержимое. Вчерашние булочки, сыр, яблоки, картошка, зеленый лук и огурцы, соль, термос, наверное, с чаем, бутыль воды. Пикник, значит. Да она издевается надо мной!
Я продолжал сидеть в ожидании, что Китнисс наконец что-нибудь скажет. Но она молчала. Расслабленная и умиротворенная, щурилась от яркого солнца.
Я не выдержал и решил сходить искупаться. Теперь я понимаю, почему она кинула мне именно шорты. Ведь про купальные плавки никто не предупредил. Сбросив футболку я погрузился в воду. Прохладная, но не слишком холодная. Мне показалось, что она поможет мне снять напряжение, поэтому я нырнул с головой, пытаясь быть как можно ближе ко дну. И действительно, прохлада воды, будто забрала все то, что накопилось во мне за последние несколько часов. Какое-то время я все также сидел под водой, но необходимость в кислороде вынудила меня вынырнуть и сделать глоток свежего воздуха. Стало лучше, гораздо лучше.
Я не спешил выходить из воды и продолжал плавать, отдаляясь все дальше от берега. Отплыв на приличное расстояние, я заметил, что Китнисс наблюдает за мной, сидя неподвижно все в той же позе.
Пробыв в воде довольно долгое время, я понял, что начинаю замерзать, поэтому решил вернуться на поляну.
Оказалось, Китнисс все же двигалась, так как плед был накрыт тем, что немногим раньше хранилось в корзине. Девушка засунула руку в нее, достала оттуда полотенце и протянула его мне. А я и не заметил эту материю. Китнисс неплохо подготовилась. Весьма предусмотрительно.
- Спасибо, - проговорил я.
Она кивнула в ответ.
- Кушай, - Китнисс указал рукой на то, что заполняло плед.
- А ты? – я заметил, что общаться с ней стало легче. Быть вежливым теперь не составляло труда.
Китнисс не надолго задержала на мне свой взгляд, после чего взяла в руки яблоко и откусила немного. Я присел и отрезал себе сыра. С зеленым луком – вкусно. Я понял, что проголодался, ведь со вчерашнего дня ничего не ел. Сам не заметил, как съел всего понемногу. Но даже этим небольшим количеством наелся.
Китнисс легла, и я стал разглядывать ее. На Китнисс были надеты тонкая майка и шорты. Для себя я отметил, что она была в отличной форме без каких-либо признаков прежней болезненной худобы. Такая красивая, желанная. Но не моя.
Не зная, что я здесь делаю, тоже прилег.
Когда я открыл глаза, было уже далеко за полдень. Значит, я провалился в сон. Повернув голову, я обнаружил, что Китнисс все еще рядом. Сидит и смотрит на меня. Каким-то странным непонятным мне взглядом.
- Это хорошо, что ты проснулся. Я хотела… поговорить с тобой, - вздохнула она.
Судя по этому вздоху, сейчас предстоит серьезный разговор по душам.
Я привстал, приняв положение «сидя» и приготовился ее слушать. Она убедилась, что я весь во внимании, и продолжила:
- Я всю ночь думала о том, что ты мне сказал.
- Ну и? – после некоторой паузы произнес я.
- Ну, я поняла, что ты глуп.
- Что?! – к этому я не был готов.
- Дай сказать и не перебивай. Мне непросто говорить такие речи. Ты же знаешь, что я в этом несильна. Так что не сбивай, а слушай.
Я насторожился, но дал понять, что внимательно слушаю.
Китнисс отвела свой взгляд от меня и устремила его в землю перед собой.
- Ты сказал, что любишь меня, и я верю. Я не боюсь тебя. Ты, пожалуй, сейчас самый близкий для меня человек. И не просто близкий. А гораздо больше. Ты был для меня и напарником, и противником, и другом, и врагом. И я давно считаю тебя членом нашей семьи. Поэтому ты гораздо важнее для меня, чем любой друг, парень или кто-то еще.

Я не совсем понимал, к чему она ведет, но продолжал слушать.

- Поэтому ты заслужил доверия. И пожалуй, ты единственный человек, кому я могу доверять безоговорочно, во всем. Даже Хеймитч подвел, обманул, а ты никогда этого не делал.
- Вообще-то, нет. Забыла, я пытался тебя убить.
- Это не в счет. Не ты, а Капитолий пытался убить меня. Да и потом, я сама виновата: в какой-то момент сдалась, думала, что уже не смогу тебя вернуть. Думала, что потеряла тебя навсегда. Но ты не оставил меня. Ты все еще со мной, все еще заботишься обо мне. Как раньше, как всегда. Я не знаю, что со мной происходит, но я не хочу тебя отпускать, не хочу расставаться с тобой. Когда ты рядом, мне хорошо и спокойно. Когда… Когда я поцеловала тебя тогда, в больнице, внутри стало так тепло, приятно. Раньше я это тоже испытывала, но не так сильно. Я не хотела останавливаться. А потом я поняла, что это уже далеко не дружба. И никогда между нами не было просто дружбы. Я слишком сильно привязалась к тебе, Пит. И мне страшно. Потому что мне кажется, если я позволю себе быть счастливой, то у меня это тут же отнимут. Я боюсь того, что испытываю к тебе. Я не готова к этому.

Она наконец подняла глаза. Было видно, как нелегко ей раскрывать душу.

Я поднес руку к ее лицу и тыльной стороной ладони провел по ее щеке, успокаивая.
- Я знаю, ты боишься себе в этом признаться. Но все же, ответь честно, - произнес я. - Ты любишь меня. Правда или ложь?
Она вцепилась в мою руку и долго перебирала наши пальцы, то сплетая, то расплетая их. Это было невыносимо, потому что у меня самого нервы были на пределе, но я терпеливо ждал ответа.
- Правда, - подняв глаза произнесла она.
Волна счастья и восторга пронеслась по мне. Мне казалось, что я самый счастливый человек на свете.
Я не смог удержать улыбку, и та вырвалась на мое лицо. Китнисс тоже улыбалась, но как-то грустно.
- Не надо бояться, Китнисс, - я взял ее лицо в свои руки. – Я люблю тебя. Люблю. Понимаешь? Никто не может любить так, как я тебя. Я никогда не оставлю тебя, и никогда не сделаю больно тебе. Потому что просто не могу этого сделать. Я так давно ждал этих слов, Китнисс. Я самый счастливый человек на свете, и я счастлив, что ты открылась мне. Не надо бояться меня.
- Я не тебя боюсь, Пит! Я боюсь того, что все больше нуждаюсь в тебе. Все больше хочу быть нужной тебе. Я вообще не уверена, что способна любить.
Я рассмеялся.
- Ты уже любишь. А подготовиться к любви нельзя, по себе знаю. Так что, сколько не жди, подготовленной ты не станешь.
- Да, наверное, - засмеялась Китнисс. – Знаешь, а я рада, что сказала тебе все это. Я думала, что станет хуже, а стало наоборот легче. Просто увидела вчера твои глаза, и не смогла себе этого простить. Решила, что ты должен знать.
- Давно пора! Я ведь думал, что ты оттолкнула меня вчера, потому что не любишь, потому что я тебе безразличен.
Китнисс накинулась меня, обвивая рукой, и повалила наземь. Она перебирала ладонью так, будто боялась соскользнуть со скалы и искала положение, в котором она могла бы крепче зацепиться. Я обнял ее так же крепко. В конце концов, я почувствовал, как ее тело расслабилось, а сама она стала перебирать тонкими пальцами мои волосы.
- Огненная Китнисс, - произнес я, - какая же ты все-таки хрупкая. Моя маленькая девочка.
- Я вовсе не маленькая, и я не беззащитная, как ты можешь подумать, - пробурчала она мне куда-то в яремную впадину.
- Ну, конечно, - проговорил я, наслаждаясь запахом ее волос. - Китнисс?
- Мм?
- А когда ты полюбила меня?
Немного подумав, она ответила:
- Сложно сказать. На самом деле, уже давно. Еще задолго перед Квартальной бойней, думаю. Но вот поняла, что люблю, совсем недавно.
Внезапно я осознал, что солнце уже садится, а значит, скоро будет холодно. А Китнисс сегодня так жадно смотрела на озеро...
Я поднялся на ноги и потянул ее за собой. Китнисс удивленно посмотрела на меня.
- Хочешь искупаться?
- Ты что, шутишь? – засмеялась она, но когда увидела, что мои намерения вполне серьезны, улыбка исчезла с ее лица, - Как же по-твоему я буду плавать без руки?
- А тебе плыть и не придется. Только держаться покрепче.
Я второй раз за этот день стянул с себя футболку и потащил Китнисс к воде.
Она заинтриговано смотрела на меня, когда я подхватил ее на руки и стал заходить все дальше в воду, которая оказалась прохладней, чем была днем, но все еще не ледяная. Но вот Китнисс, еще не успела это почувствовать, потому как находилась над водой на моих руках.
- На счет «три». Раз, два, три!
Я погрузился в воду так, чтобы на поверхности были только наши головы.
Китнисс взвизгнула, испуганная прохладой воды и резкостью погружения. Но довольно быстро привыкла к низкой температуре и уже смеялась вместе со мной. Так беззаботно и счастливо. Никогда не видел ее такой.
Я поставил девушку на дно рядом с собой. Обещал плавать, значит, будем плавать. Я помог ей удобней устроиться на моей спине. Она закрепилась ногами и одной рукой.
С человеком на спине плавать сложнее, но зато весело. Она пыталась мне помочь, но это лишь утяжеляло процесс, поэтому я уговорил ее просто держаться за меня. Немного поплавав, я решил, что заработать воспаление легких – не самая лучшая идея. А значит, нужно возвращаться на берег. Когда мы достигли того уровня, где ноги свободно доставали дна, я поставил Китнисс и позволил ей «идти» самой. Но она не собиралась так просто выходить из воды. Как же без боя? Я не успел отвернуться от всплесков воды, которые послала в мою сторону Китнисс. Окатив меня водой, она звонко рассмеялась. Воспользовавшись ее невнимательностью, я ответил. Китнисс, как и я не успела увернуться, и теперь настала моя очередь смеяться. Она подошла и что есть сил, толкнула меня. Я не удержался и, потеряв равновесие, оказался под водой. Вынырнув и нормализовав зрение, я увидел, как Китнисс пытается как можно быстрее выбраться на сушу. Но бежать в воде было не так-то просто, а у меня было перед ней преимущество – я мог плыть. Быстро таким образом нагнав ее, я обхватил руками ее тонкую талию.
- Куда это ты собралась? – ухмыльнулся я перед тем, как снова затащить ее всем телом в воду. Перестарался: она чуть не захлебнулась, но скорее оттого, что испугалась. Ведь я ее полностью в воду не погрузил. Китнисс пыталась сопротивляться, выпутываясь из моих объятий, но безрезультатно.
- Ладно, - в конце концов, произнесла она. - Надо выходить, если не хотим заболеть.
- Пошли, - я взял ее за руку и мы вместе дошли до берега. Солнце уже зашло, и после воды на свежем воздухе было довольно прохладно.
Я взял полотенце и накинул его на плечи Китнисс. После того, как она вытерлась, я помог распутать ее волосы и также протер их полотенцем. Китнисс попыталась отдать мне материю, чтобы я мог осушиться, но я отказывался – еще замерзнет без полотенца. Однако, Китнисс нашла выход.
Она подошла вплотную ко мне и накрыла полотенцем нас обоих. Я перехватил концы ткани, когда Китнисс обвила меня свободной рукой и поцеловала. Теперь уже уверенно и страстно.
- Это за вчерашнее, - произнесла она. – Простишь?
- Я не могу на тебя долго обижаться.
Мы сели на плед, все еще кутаясь в полотенце и как можно ближе прижимаясь друг другу. Может, даже не столько от большой любви, сколько от холода.
- Пит, я вот что-то упустила тот факт, как мы будем в таком «мокром» виде возвращаться в город.
- А с каких это пор тебе стало не все равно на мнение людей о нас?
- Да мне и сейчас все равно, но просто не люблю, когда на меня все смотрят.
- Ну, понятно. Но выбор-то у нас не велик: либо мы остаемся здесь «сохнуть» на прохладном вечернем воздухе и подвергаем себя вероятности заболеть, либо соглашаемся посмотреть на смешные удивленные лица жителей Двенадцатого и сохнем дома – в тепле и уюте с кружечками теплого чая в руках.
- Мне нравится второй вариант.
- Тогда пошли?
- Да, пошли.
Я поднял с земли свою футболку и до меня, наконец, дошло.
- Снимай майку.
- Что? – возмутилась Китнисс.
- Эй, либо ты идешь домой в одном бюстгальтере, либо в моей футболке. Лично я за последнее, потому что мне не хочется, чтобы все видели мою девушку наполовину голой.
- Ревнуешь? – засмеялась Китнисс, но майку стянула, выхватывая из моих рук футболку. Она молодец, весьма умело управлялась с фиксатором. Это, конечно, не гипс, но тоже приносит неудобства.
Я выжал ее майку и доверил нести ее Китнисс. Собрав все вещи в корзинку, я направился в сторону дома. Внезапно почувствовал, как Китнисс что-то накинула на мои голые плечи. Полотенце. Она заботится обо мне.
Я окинул ее взглядом. С распущенными влажными волосами, в коротких шортах и мужской футболке не по размеру она выглядела еще привлекательней. Мой взгляд не ускользнул от нее, и она покраснела, недовольно сморщившись. Ничего не сказав, Китнисс продолжила путь.
Ну что ж… Давай, девочка моя, красней! Потому что тебе придется привыкнуть к тому, как ты на меня действуешь. К тому, что делаешь меня счастливым. Ах да, еще придется привыкнуть к комплиментам, которые ты мне теперь не можешь запретить.


Глава 20

Меня разбудил дождь, отбивающий ритм по оконному стеклу. Май, а значит, следует ожидать и грозы. Будто прочитав мои мысли, раздался раскат грома. Вообще, странно, что я не проснулся раньше при такой погоде. После игр я сплю весьма чутко.
С другой стороны, переполнявшие меня мысли и эмоции не давали заснуть. Бушующая энергия желала быть высвобожденной на волю, но девушка, лежавшая на моей груди не давала возможности к каким-либо действиям.
Я приподнял голову, силясь убедиться, что все это не сон, и Китнисс действительно рядом. Так и есть. Она все еще спит. И улыбается во сне. Я мог бы часами смотреть на нее спящую. Поглощенная сном, Китнисс сбрасывала сосредоточенную, озадаченную маску с лица, становилась милой, умиротворенной, безмятежной. Не по годам взрослая, она вновь становилась маленькой девочкой – тем, кем никогда не была. Лишь во сне она могла позволить себе быть слабой, беззащитной, юной девушкой. Девушкой, которой не нужно быть осторожной, беспокоиться о своих близких, бояться быть убитой. Складка между бровей разглаживалась, и Китнисс, не обремененная проблемами своей жизни, представала во всей своей красе – настоящей, данной природой.
Это не сон. Вот она – лежит рядом, обнимает меня и тихонько сопит, как маленькая девочка. Такая милая, родная, моя Китнисс.
Я обнаружил, что покрывало снова валяется на полу. По ночам в доме все еще прохладно, а ночной костюм Китнисс слишком тонкий. Не успев уснуть, я накрыл девушку одеялом, но эта бунтарка даже во сне умудрилась освободиться от тисков покрывала. Хочется верить, что не замерзла. В любом случае, моего тепла должно было хватить на нас двоих. Я на это очень надеялся.
Я провел рукой по ее черным, как смоль, волосам, которые за ночь растрепались по подушке. Китнисс немного поморщилась и еще сильнее прижалась ко мне. Не проснулась.
Сегодня ее не тревожили кошмары. Я это знал. Хотя Китнисс спала и неспокойно, но во сне постоянно улыбалась, поэтому я не будил ее. В кой-то веки она счастлива. Пускай даже во сне. Мне не хотелось нарушать эту идиллию, которое вырисовывало ее подсознание.
Как бы мне хотелось узнать, что ей снится, о чем она сейчас думает, погруженная в сон.
Странно. По идее, я уже должен привыкнуть, но сердце стучало, поддерживая ритм дождя за окном. Я чувствовал каждый удар: он отдавал счастьем в руки, в ноги, в голову.
Очередная молния, раскат грома. Ненастная погода отчего-то делала меня еще счастливее. Радовался, как ребенок.
Я помню, как в детстве, во время такого же ливня с грозой, я спустился к отцу в пекарню. Тот налил мне горячего чая и просто так дал пряник. Мне никогда не давали сладкого. Оно изготовлялось для богачей. Мамы в тот день не было дома: она уехала к родственникам. Поэтому я знал, что за этот пряник мне не светит оплеуха, а на отца никто не накричит. Довольный, я сидел у окна смотрел на дождь, промокших до нитки горожан и пил чай, тепло которого растекалось по всему телу. Мне было тогда лет пять, не больше. Но запах выпечки опьянял, маня своим свежим теплом и ароматом. И было здорово знать, что ты сидишь в тепле и уюте, рядом отец, и тебе просто хорошо, несмотря на сырость и холод за окном.
Нечто подобное я испытывал и сейчас. Как маленький: хотелось показать тучам язык. Потому что я знал, что никакая погода не испортит моего настроения, не уменьшит моего счастья.
Мама говорила, что любовь – это сказка, бредни. Нужно оставаться реалистом. Любовь – это нечто приходящее и уходящее. Всплеск эмоций, игра гормонов. Мне как мужчине, вообще не должно быть ведомо это чувство.
Может быть. Но то, что переполняло меня в данный момент – любовь. И я знал, что ничего сильней я не испытывал. И никогда не был так счастлив, как сейчас. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы Китнисс чувствовала то же самое.
Мое счастье лежало рядом со мной, прижимаясь ко мне всем своим натренированным, но все же хрупким женским телом. А мне все было мало. Я бы хотел стать с ней единым целым. Чтобы вместе и навсегда. Но наша одежда, а самое главное, наша кожа не позволяла этого. Мне не хотелось отпускать ее даже на миллиметр.
Теперь я понимаю, почему говорят «две половинки».
Она была моей половинкой.
Я знал, что раны внутри еще долго будут зиять. В душе слишком много пустоты. Но весь этот вакуум заняла Китнисс. Заполнила меня до краев.
Она дополняла меня, а я ее.
Нет, даже не половинки.
Мы как два пазла, удачно подходящие друг к другу, составляющие целостную картинку.
Китнисс поерзала, сделала глубокий вдох и потянулась. Проснулась, значит.
Она приподнялась на локте и огляделась по сторонам. В конце концов, ее взгляд сфокусировался на мне. Ее лицо озарила улыбка.
- Доброе утро, - прошелестела она слегка хриплым ото сна голосом.
- Доброе утро, - я прикоснулся к ее лицу. Она снова плюхнулась на подушку, довольная, как кот, объевшийся сметаны. Я поприветствовал ее утренним поцелуем.
Китнисс запустила руку в мои волосы, обнимая, прижимаясь.
- Выспалась? – поинтересовался я, сплетая наши пальцы.
Она довольно кивнула, что-то промурлыкав.
- А вот я нет, - недовольно заявил я.
- Почему? – тут же насторожилась Китнисс.
- А как ты хотела, когда рядом лежит самая лучшая, самая красивая и самая любимая девушка в мире?
- Ну, раз я тебе мешаю, то могу спать отдельно, - заявила Китнисс и попыталась встать с постели.
Наивная! Будто так просто я ее и отпущу. Обвив одной рукой девушку за талию, я уложил ее на место.
- А ты коварная, - усмехнулся я, целуя ее в висок.
- А ты ненасытный. Не хочешь даже на минуту отпускать.
- Никогда я тебя не отпущу, - прошептал я.
На этот раз Китнисс потянулась к моим губам.
Какое-то время мы просто лежали, прижимаясь друг к другу. Я смотрел в окно и теребил прядь ее волос, а Китнисс вырисовывала пальчиком известные лишь ей одной узоры на моей груди и плече.
- Надо вставать, - немного разочарованным будничным тоном произнесла она. В этом была отличительная черта Китнисс – она не позволяла себе забыться. – Не можем же мы весь день проваляться в кровати.
Я продолжал молчать. Знал, что она права, но отпускать все равно не хотел.
- Я в душ, - она чмокнула меня в щеку и провела пальцами по свежей щетине. – Ежик, - подшутила девушка.
Я знал, что ей нужно время, чтобы прийти в себя, проснуться, освежиться, умыться. Побыть одной, в конце концов.
Не зная, куда девать свою энергию, я решил заняться гимнастическими упражнениями. Что-то давно я не тренировался.
Странно, но в голову лезли воспоминания нашего знакомства. Именно знакомства, а не первой встречи. День Жатвы.
Я прекрасно помню то голубое платье. Это нежное, самое простенькое, но аккуратное платье. Оно для меня стало ярким пятном среди серости прочей массы людей после того, как Китнисс вызвалась добровольцем. Помню, как перестал дышать в тот момент, как смотрел на нее, гордо выходящую на сцену. Прощался с ней. Прощался с надеждами и мечтами. Прощался с воспоминаниями. И одновременно пытался запомнить. Каждую деталь ее платья, каждую черточку лица.
Прекрасно помню, как Эффи объявляет мое имя. И два слова «Пит Мелларк» эхом отдаются где-то в сознании. Осознание действительности пришло не сразу. Зак, мой одноклассник, толкнул меня в спину и только тогда я вспомнил, как ходить.
Словно злая ирония судьбы, рок. «Хотел познакомиться с этой девушкой? Валяй!».
Больше всего я боялся, что именно мне выпадет участь стать убийцей Китнисс Эвердин. Уже тогда я знал, что не смогу этого сделать. Ее хотя бы ждали. Меня тоже, конечно. Но ее ждали больше.
День Жатвы. День, когда разрушились все мои надежды. День, который заставил меня повзрослеть сразу на несколько лет. День, который свел меня с Китнисс. Я потерял все, но приобрел ее. Думаю, для меня это равноценный обмен.

Закончив с физической нагрузкой, я отправился на водные процедуры. В доме было две ванные комнаты, так что я спокойно мог принять душ, не мешая Китнисс.
Мне следовало бы успокоиться, а я лишь установил прохладную температуру воды, которая еще больше взбодрила. Ну и пусть!
Когда я вернулся, Китнисс уже что-то готовила на кухне. Судя по запаху, картофель.
Заметив меня, она приветливо улыбнулась.
- Давай помогай, - кивнула девушка на кипу продуктов. Какие-то овощи.
Она стоит передо мной. Такая родная, такая близкая и любимая. Стоит на моей кухне и готовит. Она никогда не готовила. Кулинария – не ее конек. Она еще учится. Движения неуверенные, продуманные. Не на автоматизме, как у меня.
Подхожу и обвиваю ее сзади руками, утыкаясь подбородком в плечо. Наслаждаюсь ее близостью и запахом. Такая родная и любимая. Я имею право на счастье. Я его честно заслужил.
Засмеявшись, она протягивает мне в рот дольку помидора. Целую девушку в шею, плечо.
- Пит! – она старается сделать голос серьезным, но ей это не очень-то удается. Однако, я ей больше не мешаю.
Завтрак также проходит через смех, частые и быстрые поцелуи. В конце концов, она сдается и больше не сопротивляется, давая возможность своей игривости выплеснуться наружу.

В таком ритме проходят дни. Мы фактически не расстаемся. Никогда прежде я не видел Китнисс такой непринужденной. Она как будто на подъеме, легкая. Постоянно улыбается. Реже стала ходить на охоту. Мы делаем все вместе – гуляем, кушаем или отдыхаем. Когда я рисую или пеку, она практически не отходит от меня, помогает.
Хотя назвать это помощью нельзя. Как только она оказывается слишком близко, то я тут же ее притягиваю к себе. И снова поцелуи.
Засыпаем вместе. У нее, большей частью у меня – неважно. Смотря, у кого дома оказались.
Перед сном она просит рассказать ей что-нибудь светлое и доброе. Пока я рассказываю, она играется с моими волосами. Потом, прижавшись друг к другу, мы отдаемся сну.
Так проходит день за днем.

Наступил июль, а это значит, что с Китнисс мы уже больше месяца. В городе пошли сплетни о том, что мы живем совместно. Никто уже больше не сомневался в искренности наших чувств. Само собой, пошли разговоры о том, что скоро в Дистрикте-12 состоится свадьба.
Мы же с Китнисс эту тему не затрагивали.
Но сам я понимал, что среди старожилов ходят осуждающие разговоры в адрес Китнисс. За собой я чувствовал ответственность, ведь по сути мы все еще были свободными людьми, так как наши отношения не были узаконены. Отчасти, я чувствовал себя каким-то подлецом, что поступаю так с ней. Мне хотелось показать, что я абсолютно серьезно отношусь к ней и к тому, что между нами есть.

Я очень долго готовился к этому вечеру. Даже с Хеймитчем переговорил насчет того, как себя нужно вести. Но толку от него не добился.
- Парень, ты меня в это не впутывай. Я тебе не советчик по части предложений руки и сердца, - только и услышал я.

Мы сидели рядом на диване, и Китнисс что-то мне рассказывала. Да вот только я так нервничал, что ничего не слушал. Она заметила мое напряжение.
- Пит, с тобой все в порядке?
Я не спешил с ответом.
- Китнисс, скажи, тебе хорошо со мной?
Она недоуменно посмотрела на меня.
- Так тебя это волнует, - она засмеялась. – Я думала, это очевидно.
Я продолжал молча смотреть на нее, поэтому она добавила:
- Ну, конечно.
Китнисс улыбнулась мне так, будто ее забавляет тот факт, что приходиться объяснять элементарные вещи, по ее мнению.
- Я долго думал об этом, - начал я. – Мы знаем друг друга не один год. А еще ты знаешь, как долго ты мне не безразлична. Знаешь, что детская влюбленность переросла в любовь. И поверь мне, я счастлив, что могу быть с тобой рядом. Но так я больше не могу.
Я видел, как ее улыбка медленно стала исчезать. Испуг - вот, что отражало ее лицо. Она неправильно меня поняла, поэтому я решил продолжить:
- Ты даже не представляешь, как сильно я люблю тебя. Ты делаешь меня самым счастливым человеком в мире. И поверь мне, больше всего на свете я хочу сделать тебя такой же счастливой. Я не смогу без тебя жить. Я хочу всегда быть с тобой рядом. Хочу засыпать и просыпаться с тобой. Хочу дарить тебе свою любовь и заботу. Хочу защищать тебя ото всех невзгод. Хочу быть отцом твоих детей. Всегда быть рядом. И поэтому я спрашиваю тебя…
Она сидела неподвижно, а по выражению ее лица было невозможно понять, что она чувствует. Я достал из кармана коробочку, после чего открыл ее.
- Китнисс… Ты выйдешь за меня замуж?
Она молчала. Мне показалось, что она и дышать перестала. Когда я прошлый раз делал ей предложение, которое было куда более вычурное и многословное, она отреагировала спокойнее. Хотя тот раз все было понарошку.
Я начал переживать за девушку.
- Китнисс? – обеспокоенно спросил я, уже собираясь бежать за стаканом воды.
- Как замуж? – от волнения ее голос повысился. – Подожди, какой замуж?! Я… Я… Как это замуж? - она вскочила с дивана и стала мерить нервными шагами комнату. – Мне вообще нельзя замуж. Ты же знал, как я к этому отношусь. Я тебе говорила, что вообще не собираюсь заводить семью. Что значит «замуж»? Я не…
- Китнисс, - я требовательно схватил ее за плечи, заставляя остановиться и успокоиться. – Я все знаю. Знаю, как тебе непросто. Знаю, что ты боишься брака, и на то есть причины. Но я так тоже не могу. Я хочу, чтобы ты была моей женой. Никогда прежде я на тебя не давил. Но сейчас я хочу знать: хочешь ты быть со мной или нет. Если да, то я не понимаю, почему ты страшишься брака со мной.
- Да я не…
- Китнисс! – еще более требовательно произнес я. – Станешь моей женой? Да или нет?
- Пит, я думала об этом. Но сейчас еще слишком…
- Да или нет? – вновь повторил я.
Она долго молчала. Непростительно долго.
- Да, - наконец произнесла она. Это прозвучало так неуверенно, осторожно. Я знал, что поступаю по отношению к ней нечестно, заставляя переступить через себя. Но в то же время, она поборола свой страх. Она согласна…
Эта мысль никак не укладывалась в моей голове. И все равно я был счастлив.
Я поднял за талию и закружил на радостях.
- Пит! – кричала она, пытаясь достучаться до моего рассудка. – Пит!
Я поставил ее.
- Пит, - повторила она. – Я согласна стать твоей женой. Но не сейчас. Все это слишком неожиданно.
Я фыркнул. Как мне казалось, происходящее было вполне очевидно и предсказуемо.
- Я так не могу, - продолжила она. - Я всю жизнь жила с мыслью, что никогда не выйду замуж, что у меня никогда не будет детей, потому что я не хотела обрекать их на тот страх, в котором жили мы. И страх перед Играми до сих пор живет во мне. Пойми: я люблю тебя и мне тоже хорошо с тобой. Но дети… Наши дети, Пит. Это непросто.
- Китнисс, послушай меня. Во-первых, у нас еще нет детей. Во-вторых, я не настаиваю, чтобы сразу после свадьбы у нас появилось целое свора ребятишек. А в-третьих, Игры в прошлом. И нам нужно жить дальше. Если ты боишься и пока не готова, я не стану настаивать на свадьбе в самое ближайшее время. Но мы поженимся. И ты дала согласие!
Постепенно, она успокоилась и на ее лице стала появляться улыбка.
- Ладно, - произнесла она более смелым и счастливым голосом.
Я обнял ее.
Теперь она моя невеста. А я скоро стану женатым человеком.
По идеи нужно сказать «снова», потому как весь этот свадебный переполох уже мы проходили. И он не привел ни к чему хорошему.
Но то все была фальшь, игра на публику. А сейчас все по-настоящему. И все будет хорошо.