О мозгошмыгах и тыквенных пирогах

Глава 1

8 апреля 2008 года

Тонкий крик прорезал тишину леса, острый и холодный, как скальпель хирурга. Вспорхнули птицы, во все стороны прыснули мелкие зверьки. Другие звери – крупные, сильные, хищные –медленно кружили в отдалении. Ветер пах кровью. Здесь кто-то умирал.

В остальном этот весенний день был чудесен. Солнце роняло белесые лучи сквозь прорехи облаков на едва начавшие покрываться листвой деревья и на не спешившие распускаться розовые пионы вдоль тропы. Легкий ветерок шелестел в невесомых кронах деревьев и траве, игриво ластился к рукам Грегори Гойла, небрежно рвущим бордовый мох.

Он тяжело повернулся, встав спиной к солнцу, и русая щетина на его голове стала угольно-черной. Его широкая тень словно рухнула вниз, на упавшую в нарциссы палочку Джинни Поттер, подбираясь к самой женщине. Она судорожно билась на земле, пытаясь дотянуться до своей палочки; в ее волосах запутались листья, а ноги обвило некогда свободное желтое платье, сейчас мокрое и тяжелое от пропитавшей его крови.

В воздухе повис острый запах железа, но он не мог перекрыть аромат свежесорванного мха, маслянисто блестевшего клока в руках мужчины. Когда Грегори склонился над ней, Джинни увернулась от протянутого ей мха и захныкала. Мужчина все не уходил, тупо глядя на нее. Она попыталась оттолкнуть его, еле слышно бормоча:

– Нет, нет… Пожалуйста… Мои дети… – и, вздрогнув всем телом от новой боли, закричала. Он тотчас протолкнул мох в ее рот, заставив ее поперхнуться воплем.

Грег насупился, встал, не отрывая от нее отупелого взгляда. Наконец он развернулся и неуклюже зашагал по лесной тропе. Пятна света и тени перекатывались через него все быстрее и быстрее, пока он наконец не побежал, тяжело дыша и сотрясая ногами землю, прочь из леса, прочь от лежащей женщины.

2 мая 1980 года

В тот год начало мая выдалось холодным. Сьюзен Гойл ввалилась в приемный покой Святого Мунго, обхватив руками свой раздутый живот и изрыгая проклятия. Она не обращала никакого внимания на возмущенные взгляды и замечания остальных пациентов, лишь распалявших ее еще больше. Постовая ведьма попыталась объяснить, что больница Святого Мунго принимает только больных с магическими заболеваниями и травмами, что в ней совершенно точно нет родильных палат и что леди следует говорить тише, и за свои старания получила разбитый кулаком леди нос.

– Достаньте, – проревела Сьюзен, морщась от боли при каждом вдохе. – Из меня. Это. Существо!

Далеко не пушинка и в лучшие свои времена, теперь Сьюзен стала вовсе неподъемной. На ее багровом от гнева круглом лице сменяли друг друга болезненные гримасы, а свирепый взгляд держал всех присутствующих в почтительном отдалении, пока она добиралась до стойки. Персонал вынужден был наконец найти ей свободную койку под угрозой лишиться разом всех остальных пациентов. И несмотря на дюжину предпринятых попыток отвезти ее туда, когда ведьмы решили использовать лифт, Сьюзен подняла такой шум, что они сочли за лучшее устроить ее в спальне вахтера.

Им понадобилось время, чтобы установить ее личность, и еще больше, чтобы найти Томаса Гойла и вывести его из того бесчувственного состояния, в каком он проводил большую часть будней. Упырья оперативная группа редко работала в полном составе, а остальные были лишь рады позволить Томасу, невыказывающему особого таланта к работе, отсидеться во время вылазок. Томас, в свою очередь, был рад вдрызг напиваться в секретной лаборатории, где его в конце концов и обнаружили колдомедики, напрасно отправившие ему уже четыре совы.

– Без меня справится, - рыкнул он на их просьбу присоединиться к жене.

Они все же настояли на своем, о чем незамедлительно пожалели, услышав первые слова Сьюзен в адрес мужа:

– Я тебя удавлю твоими собственными кишками, слышишь, ты, трижды проклятый выродок! – надо сказать, позднее ее ругательства стали лишь более изобретательными. Подобно им, все более вычурными становились и требования обезболить ее, а время шло, и четверг плавно перетек в пятницу.

Наконец, когда даже главный целитель готов был признать, что ребенка не спасти, прорезалась головка, а затем на свет появилось и крошечное тщедушное тельце. Щелчок ножниц, звонкий шлепок, нарастающий рев, ругательства отца и вопль матери, требующей зелья, – так мир приветствовал Грегори Томаса Гойла.

9 июня 1981 года

Год, месяц и неделю спустя Урсула Лавгуд осторожно водворила на место шпилькой серебристую шестеренку не больше молочного зуба в диаметре, вернула на полку новое хитроумное изобретение, взглянула на себя и чертыхнулась.

– Ты что-то сказала, радость моя? – отозвался из соседней комнаты Ксенофилиус, раздумывавший над статьей о возвышении садовых гномов (связанном, без сомнения, с тем, что Сами-Знаете-Кто собирает в неких гнусных целях армию джарви).

– Кажется, воды отошли, дорогой, – сказала Урсула. – Будь так добр, позови акушерку, мне нужно еще кое-что доделать.

За стеной что-то рухнуло и разбилось, и в комнату вломился вымазавшийся в чернилах Ксенофилиус, в русых кудрях которого запутались клочки пергамента кремового цвета.

– Малышка уже рождается?! Мерлин преблагой! Ты должна немедленно лечь! Нам нужны полотенца, и вода, и…

– Ксено, – вздохнула Урсула, – роды уже начались, но пройдут часы, прежде чем она появится на свет. Просто приведи… – но Ксено уже и след простыл. Его жена лишь покачала головой, нежно улыбнулась и вернулась к работе.

Едва взглянув на нее, только что прибывшая акушерка отправила роженицу в постель дожидаться врача. Урсула рассеянно кивнула, не отрываясь от своего занятия – нанизывания на проволоку серебряной трубки. Тот же приказ, но уже полученный от врача час спустя, был встречен с таким же равнодушием.

– Еще минутку, – сказала Урсула взволнованному Ксенофилиусу, носившемуся вокруг нее с полотенцами, которые уже высились на полу кучей до колен высотой. – Я бы уже закончила, но эти схватки меня отвлекают. Они в самом деле должны столько длиться?

В конце концов втроем им удалось уложить ее в постель. Урсула вздохнула и заколола свои густые темные волосы отверткой.

– Это, наверное, ужасно больно? – спросил Ксенофилиус, цепляясь за ее руку.

– Терпимо, – задумчиво отозвалась Урсула. – Дай мне, пожалуйста, блокнот; стоит записать, выдержат ли мои чары… Ох! Думаю…

Она прерывисто вздохнула, натужилась, и вскоре доктор держал в руках извивающуюся девочку, головку которой венчал мягкий пушок русых волос.

– Бог мой! – лучезарно улыбнулась всем Урсула, в то время как Ксенофилиус со слабым вздохом лишился чувств, а ее маленькое серебристое изобретение начало раскачиваться из сторону в сторону, выпуская небольшие клубы дурно пахнущего синего дыма. – Вот это да!

1 ноября 1981 года

– Знаем мы их уловки! – возмутилась Сьюзен, небрежно усадив Грегори в манеж. – Как мог мальчишка победить самого Темного Лорда?

– Забудь о слухах, – низкий хриплый голос принадлежал второй женщине. Грегори лениво следил за ней взглядом, когда она намного аккуратнее опустила в манеж второго малыша, не забыв положить ему с дюжину игрушек. – Всего лишь денечек, да, Винсент? Кто у нас хороший мальчик? Ты у нас хороший мальчик! – эти грубые звуки скорее можно было принять за рычание, нежели за воркование матери. – Да-да, ты!

Винсент, не обращая на мать внимания, потянулся за чучелом жмыра и засунул его лапу в рот. Грегори медленно перевел взгляд на него.

– Лео и Томас наверняка сейчас там, получают новые указания, Сьюзен, вот увидишь.

Винсент уставился на него в ответ своими темными глазищами. Грегори нахмурился, скривив лицо в напряженном размышлении, и медленно пополз к ярким игрушкам, предусмотрительно не сводя взгляда с Винсента.

– Им ничего не скажут, Вал. Ты же знаешь моего придурка, ему объяснять, что о дно котла стучать.

Грегори подобрал мяч. Большой красный мяч, который даже не помещался полностью в рот. Винсент бросил жмыра и опрокинулся навзничь, немало повозившись в недоумении, прежде чем снова встал на четвереньки.

– Ну, Томас ведь пытается, благослови его господь. На, Сьюз, затянись-ка трубочкой, авось и подуспокоишься.

Тошнотворный сладковатый запах достиг манежа, отвлекая внимание Грегори от продвигавшегося к нему Винсента. Он чихнул, распахнув в изумлении глаза. Винсент удовлетворенно фыркнул, и Грегори перевел на него удивленный взгляд.

– Стоит мне только подумать об этом… этом грязнокровке! А что, если все это правда, Вал? Что нам тогда делать? Я не хочу опять возвращаться к тем временам. У Томаса есть работа только благодаря Уилксу…

– Погоди, погоди, милая моя. Все будет в порядке, вот увидишь!

Винсент выхватил мяч из рук Грегори и торжествующе засунул его в рот. Грегори скривился. Винсент смотрел. Грегори заревел. Винсент смотрел. Грегори начал завывать.

– Да дай же ты ему бутылку, авось заткнется.

Грегори разинул рот, едва бутылка появилась перед ним, и схватив ее, удовлетворенно зачмокал. Винсент уронил мяч и возмущенно взревел. Вскоре он довольно чмокал со своей бутылкой рядом с Грегори.

– Ты только посмотрю на эту парочку! Разве ж они не милашки? Совсем как наши мальчики, вернувшиеся с работы, – заворковала Вал. Обе женщины довольно захихикали. ¬– Видишь, Сьюз? Все не так плохо!

3 ноября 1981 года

– Ну ты и гад, Уилкс, – прошипела Сьюзен. – Ну ты и гад.

Они встретились в Дырявом Котле, забившись в нишу у дальней стены. Вымазанный в саже и все еще недовольный из-за бешеного путешествия по каминной сети Грегори плюхнулся в углу и сердито жевал соску.

– Раньше ты не так пела, – пророкотал Уилкс, закутанный в плащ с надвинутым на лицо капюшоном, – совсем не так, когда умоляла меня помочь твоему никчемному муженьку.

– Не пытайся задурить мне голову, – враждебно протянула Сьюзен, – даже не смей напоминать об этом. За это было заплачено сполна. Речь идет о нынешних временах.

В нише было темно и тепло, из основного зала доносился мерный гул голосов и потрескивание горящих в камине дров, но Грегори был слишком сердит, чтобы уснуть. Он недовольно заворчал и сверху упала блестящая зеленая погремушка. Грегори недоуменно на нее уставился.

– Блэк взорвал Петтигрю…

– Крысе крысья смерть, – ухмыльнулся Уилкс.

– Беллатриса свихнулась. Этот подонок Грюм убил Розье – Розье, господи боже мой! Как мы кончим, не догадываешься, а, Уилкс? А я ведь не хочу, чтобы меня Поцеловали, нет, не хочу. Ни за что, слышишь? Я в гробу вас всех видала, знаешь ли…

Зарычав, Уилкс бросился на нее через стол, его капюшон откинулся назад. Сьюзен отбивалась от него стаканом. Вопли и крики заглушили рев Грегори, погремушку которого выдернула у него из рук скатерть. Когда никто не вернул ему игрушку, Грегори встал на четвереньки и сам пополз за ней, не обращая внимания на появившиеся над ним палочки.

Голоса перекрикивали друг друга:

– Всем оставаться на… Уилкс!

– Лонгботтом!

– Нет! – это кричала Сьюзен.

Шипение и грохот заклятий заглушили предупреждающий вскрик женщины:

– Фрэнк, берегись!

В красном свете погремушка показалась черной. Грегори схватил ее, когда его мать завизжала:

– Круцио! Круцио! Авада…

Игрушка сверкнула в зеленой вспышке. Грегори отпрянул на мгновение, а потом попытался запихнуть ее в рот вместе с соской. Что-то тяжелое рухнуло на стол и упало, утянув за собой скатерть, на пол. Грегори встряхнул погремушку, и неожиданно громкий звук раскатился в наступившей тишине.

Кто-то выругался и, закряхтев от натуги, поднял его в воздух.

– Бедолага. Ну-ка, кто это у нас такой толстяк, а?

Гойл насупившись всмотрелся в нависшее над ним лицо и ударил в него погремушкой.

31 октября 1985 года

Было уже поздно, когда четырехлетняя («Раз-два-три-четыре, мамочка!») Луна, задремавшая где-то между историей о шраме в виде молнии и поздравлениями, наконец отправилась в постель, все еще сжимая в липкой ладошке половинку шоколадной тыквы, в то время как вторая половина почти полностью осталась на ее щеках. Урсула улыбнулась, аккуратно разжимая пальчики девочки и вынимая из них конфету, чтобы завернуть ее и оставить до утра.

(Ксенофилиус, конечно же, сказал бы, что никогда не дает Луне сладости до обеда, а Урсула бы улыбнулась и кивнула, словно поверила ему.)

– Стоит почитать о жертвенной магии, – задумчиво произнесла она. – Впрочем, исследовать такую вещь на самом деле практически невозможно. Может быть, если бы мы смогли выучить некоторых особенно умных сов или кошек…

– Ты же знаешь, как Луна относится к твоим экспериментам на животных, – остановил поток ее мыслей стоявший в дверях Ксенофилиус.

– Знаю, – Урсула нежно подоткнула одеяло Луны и встала, зевая и потягиваясь.

– Спать?

– Еще немного поработаю, – Урсула притушила огонь ночника, превратив сияющее солнце в медленно вращающийся звездный шар, чьи отсветы затанцевали по комнате. – У меня есть несколько идей насчет формулы роста, которые я хотела бы опробовать на практике; как насчет того, чтобы посадить на грядке несколько планируемых тыкв?

– Никогда не доверял флотирующим фруктам, – пробормотал Ксенофилиус, когда встала рядом с ним в дверном проеме, глядя на дочь.

Она поцеловала его в щеку.

– Милый, по-моему, тыква считается овощем.

– Парящий плод? – нахмурился Ксенофилиус. – Звучит не слишком… – Луна сдавленно застонала во сне, и родители тут же обернулись к кровати. – Наверное, тебе не стоило рассказывать ей о Сама-Знаешь-Ком.

– Конечно же стоило.

Мифы были историей, которая была в свою очередь мифом, вот в чем суть. Вот почему существовала Придира.

– С ней все в порядке, – Урсула слегка подтолкнула его к постели. – Поцелуй ее на ночь, и пойдем.

Ксенофилиус поцеловал жену в щеку и склонился над дочерью. Луна тихо захныкала, ее глаза под закрытыми веками бешено вращались. Ксенофилиус потянулся убрать прядь волос с ее лица, но едва он дотронулся до нее, Луна вздрогнула, проснувшись, и широко раскрыла глаза.

Через него прокатился потрескивающий разряд бело-синей магии, исходившей от Луны, долетел до стен, становясь все ярче и ярче, и охватил все еще стоявшую в дверях Урсулу. Наконец блеск начал угасать, но, казалось, его впитали сами стены, которые теперь сияли белизной, как и потолок, и ковер, и покрывало, и вся их одежда, и их мягкое свечение проникало во все углы, не оставив в комнате ни единой тени.

– Это я сделала? – недоуменно спросила Луна.

– Тебе приснился кошмар, милая моя? – отозвался Ксенофилиус, безрезультатно пытавшийся стряхнуть новоприобретенные белые кудри.

Урсула рассматривала спадавшие по плечам пряди, восхищаясь их серебряным отливом, сменившим ее обычный русый цвет.

– Что ж, – подытожила она. – Похоже, мне пора отказаться от услуг парикмахера.

17 марта 1989 года

День рождения Винсента никогда не проходил без поездки в зоопарк, потому что Винсенту нравилось дразнить мартышек и им обоим нравился дракон, хотя он и был ненастоящим, потому что здесь были только многочисленные магнитофоны и большие движущиеся экспозиции. Винсент шутил, а Грегори по сигналу смеялся над его шутками, даже когда не понимал их. Винсент был намного умнее его. Его мама не уставала это повторять.

Они веселились, хотя теперь Винсенту было целых девять лет, а это намного, намного больше, чем восемь. Грегори знал, что ему девять исполнится только через две недели марта, весь апрель и первый день мая, что значит через (тридцать и четырнадцать и один, что значит через три раза по десять и еще десять и четыре и один, что значит через четыре раза по десять и пять, что значит) сто лет! А еще их угощали мороженым, и тортом, и сосисками, и чипсами, и миссис Крэбб разрешила им возвращаться домой на автобусе Ночной Рыцарь и приготовила им горячий шоколад, и это было здорово!

Когда он пришел домой, открыв входную дверь ключом, висевшем на шнурке на шее (из-за шнурка шея чесалась, но лучше перетерпеть зуд, чем потерять ключ), в темной комнате работал радиоприемник. Передавали репортаж с какого-то квиддитчного матча. Отец развалился на кушетке, сжимая в руке полупустую бутылку огневиски. Везде валялись пустые упаковки из-под еды на вынос. Обычно их убирает старая миссис Уилкс, когда наносит свой ежемесячный визит, чтобы отругать Томаса и надрать уши Грегори.

Отец заворчал, увидев его. Комментатор выкрикивал имена и названия маневров. Грегори попытался пройти сквозь залежи (осталось потерпеть всего лишь месяц) к лестнице, ведущей в его комнату, чтобы наконец насладиться ирисками, которыми были набиты его карманы, и комиксами о Марвине, Чокнутом Магле. Но в комнате было темно, а мебель стояла не на своих местах. Томас часто пинал вещи, когда был не в настроении, не утруждая себя вернуть их на место. Такие вещи, к примеру, как журнальный столик, на который Томас обычно клал ноги, оказавшийся ровно такой высоты, чтобы Грегори ударился об него коленом. Грег взвыл.

Размытая темная фигура Томаса поднялась среди наполнявших комнату голубоватых теней. Отсвет выхватил из тьмы занесенную над головой отца бутылку, а затем она разбилась, без какой бы то ни было на то причины, просто дзынькнула и брызнула во все стороны осколками и огневиски. Они оба уставились на бутылочное горлышко, которое Томас все еще сжимал в руке, а потом отец рассеянно толкнул Грегори на кушетку.

– Не сквиб, значит, – произнес он почти гордо, но с нескрываемым облегчением, и пригрозил ему кулаком: – Считай, тебе повезло, если у меня осталась еще бутылка, маленький гаденыш.

19 сентября 1990 года

– Фигляр! – взорвалась Урсула. – Шарлатан!

– Тот человек из радио, мамочка? – Луна взгромоздилась на табурет посреди мастерской матери и теперь поворачивалась на нем, не отрывая взора от кружащей вокруг Урсулы.

– Наш новый министр магии, – поправила ее Урсула, взмахом палочки выключая радиоприемник. – Проклятый Корнелиус Фадж, прости меня за этот древний эвфемизм, милая.

Луна захихикала.

– Он все испортит, – бормотала Урсула, тасуя набор хрустальных линз, пока между ними не запрыгали извилистые радуги. – Назойливый зашоренный традиционалист, – и уже громче она добавила: – Никогда не доверяй политикам, Луна.

– Хорошо, мамочка, – послушно согласилась Луна, но, не сдержавшись, тут же спросила: – А почему?

– На свете существует всего два вида политиков, – Урсула направилась к стоявшей у противоположной стены скамейке, и Луна повернулась вслед за ней. – Одни желают, чтобы мир оставался таким, какой он есть сейчас, во веки веков. К ним принадлежит Фадж, – добавила она, рисуя белым мелком руны на дереве. – Другие хотят во что бы то ни стало переделать мир соответственно своим взглядам.

– Как Сама-Знаешь-Кто?

– Да, дорогая, – Урсула отвлеклась: – Ты не могла бы подать мне немного сушеного кровяного мха?

Луна тут же вскочила с табурета и встала на цыпочки, чтобы дотянуться до банок на буфете. Отыскав заполненную порошком темно-кирпичного цвета, она осторожно отнесла ее матери, не смея даже дышать.

– Ты всегда должна помнить, – спасибо, – что новые идеи формируют наше будущее. Ты должна быть готова пойти на риск, пробовать новое, впитывать каждую каплю знаний, которую сумеешь добыть из окружающего мира.

Внимательно слушавшая ее Луна кивнула со своего табурета.

– Нет ничего, – Урсула на глаз отмерила серебряной ложечкой кровяной мох и добавила его в круг из рун, – ничего важнее в этом мире, Луна, чем оставаться открытым новым идеям и быть всегда начеку.

Опустив банку, она повернулась и начала говорить:

– Позволь себе… – и внезапно умолкла, распахнув глаза. Луна обернулась, чтобы узнать, что случилось, и едва успела заметить радужную вспышку, прежде чем мама рухнула, увлекая ее за собой. Вокруг бесновались цвета, давил невыносимый жар, перехватывало дыхание из-за прижавшего ее к полу тела матери.

– Что случилось? – спросила Луна, выбравшись из-под него. Ответа не было. – Мамочка? Ты ранена?

Урсула лежала неподвижно, ее опаленные волосы обрамляли мраморно-бледное лицо и спадали на обгоревшую мантию. Луна затормошила ее, но мама стала внезапно очень тяжелой.

– Мамочка? Проснись, мамочка! Проснись…

Луна запрокинула голову и кричала, пока хватало дыхания:

– Папаааааа!

22 сентября 1990 года

Позднее все отмечали, что служба была необыкновенно милой, а маленькая Луна такой храброй, ей всего девять, а она держала за руку плачущего отца, сама проронила едва ли несколько слезинок, благослови ее господь. А иногда, думая, что Луна их не слышит, они добавляли, что если говорить начистоту, так она всегда была малость помешанной, и произошедшее было лишь вопросом времени, счастье еще, что она не унесла с собой это бедное милое дитя. А Луна просто тихо сидела, помешивая свое мороженое Вечной Шипучкой, пока все не ушли.

В дверях Ксенофилиус поблагодарил каждого гостя, пожал всем руки, позволил всем, кто хотел, обнять себя и поцеловать, и каждого, пробиравшегося по тыквам на грядах, проводил взглядом до самых ворот. Он сломался, еще не знал, как и когда, но сломался, и с этим нужно было что-то делать. Он займется этим немедленно. Завтра. Он закрыл дверь и прислонился к ней.

– Папочка? – настиг его тихий голос Луны. Она сидела на лестнице, обхватив себя за плечи. – Когда мамочка вернется?

– Боюсь, никогда, любимая, – выдавил Ксенофилиус. Потребовалось усилие, но он все же оторвался от двери. Было поздно. Нужно уложить Луну в постель и причесать ей волосы и сделать еще множество вещей, о которых знала Урсула и которых не знает он, не знает так, как нужно, как полагается. Он тяжело осел на ступени, и Луна прижалась к его боку, свернувшись калачиком.

– Она могла бы стать привидением, – предположила Луна.

– Твоя мама слишком любила все новое, чтобы возвратиться вот так, – отозвался Ксенофилиус. – Смерть для нее всего лишь следующий эксперимент.

Луна так долго молчала, что он решил, будто она уснула, но ее голосок раздался снова.

– Папочка? А мамочка теперь счастлива?

– Я думаю, ей жаль, что она не может быть здесь с нами, но мне кажется… Мне кажется, она попытается быть счастливой, как попытаемся быть счастливыми и мы, пока снова не встретимся с ней.

– А мы встретимся?

– Надеюсь. Нескоро, но когда-нибудь обязательно, – Ксенофилиус попытался улыбнуться дочери. Она сморгнула слезы и крепко обвила его шею руками. Он в ответ заключил ее в объятия, нежно поглаживая волосы.

– Теперь мы остались вдвоем, милая моя. И нам нужно стараться делать все от нас зависящее.

– Оставаться открытыми новым идеям и быть всегда начеку, – закончила за него Луна. – Как хотела мамочка.

– И-именно так, – Ксенофилиус поцеловал ее в макушку. – Как хотела…

Но он не смог закончить, поэтому стал баюкать дочь на коленях, снова и снова вытирая лицо рукавом, чтобы не намочить ее волосы.

1 апреля 1991 года

Дождь лил в страстную пятницу и в пасхальное воскресенье, и все еще шел в понедельник светлой седмицы, когда Винсент Крэбб и Грегори Гойл мрачно спускались по Косому переулку. По улочке завывая носился ветер, попеременно меняя направление, так что не было никакой возможности повернуться к нему спиной или укрыться от тяжелых холодных капель, которыми он норовил исполосовать всех прохожих. Грегори, словно пес, замотал головой, стряхивая с короткой щетины изморось, но это не помогло.

– Сюда, – Винсент подтолкнул его ко входу в магазин Лучших Товаров для Квиддича. – Поступила новая партия.

В витрине лежала новая метла, сияющая полировкой. Длинный хвост из тщательно подобранных прямых прутьев соединялся с рукояткой красного дерева, на конце которой было выгравировано (он прочитал вслух по буквам) «Нэ-им-бэ-сэ два-о-о-о».

– Нимбус Две Тысячи, – едва ли не с благоговением повторил Винсент, прижавшись к скользкому от дождя стеклу в попытке рассмотреть предел своих мечтаний.

Грегори собирался сделать то же самое, но его отвлекла внезапно появившаяся в стекле размытая темная тень. Он как раз готовился обдумать, не привидение ли это, когда кто-то произнес за его спиной:

– Привет, Крэбб.

Обернувшись, они успели рассмотреть худощавого, бледного мальчика с острыми чертами лица, прежде чем он, окинув Грегори презрительным взглядом, оттолкнул их от витрины с метлой.

– Круто, да? – хмыкнул Винсент.

Мальчик пренебрежительно фыркнул.

– У меня, конечно, уже есть Комета Два-Шестьдесят. Отец сказал, что они намного лучше этих Нимбусов, которым место только на свалке. А это кто?

– Гойл, – указал на него Винсент. – Грег, это Драко Малфой.

Грегори приветственно кивнул. В Драко было что-то странное. Грегори потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, что капли дождя не долетают до мальчика. Это было умно.

– Кажется, отец однажды упоминал твоего отца, а может быть, и дважды, – задумчиво произнес Драко. – Полагаю, ты тоже попадешь в Слизерин? – Грегори медленно мигал, глядя на него, но, очевидно, большего ответа от него и не ждали, потому что Драко продолжил: – Естественно, все Малфои учились в Слизерине. Отец говорит, это признак чистоты крови…

Он умолк и презрительно усмехнулся, глядя на вывалившую на улицу толпу рыжеволосых детей, двое мальчишек из которой, держась за руки, распевали во все горло:

– С днем рождения нас! У нас день рождения!

–… а здесь налицо признаки кровосмешения, – протянул Драко.

Они и в самом деле выглядели глупо, смеясь, распевая и дурачась, и Грегори захохотал вслед за Винсентом, заслужив одобрительный взгляд бледного мальчика. Но Драко внезапно развернулся на каблуках и двинулся вниз по улице, грациозно махнув им рукой, словно забыл и о рыжих, и о метлах.

– Пойдемте, – позвал он. – Я собираюсь заглянуть во Флориш и Блоттс, а потом к Фортескью, – и небрежно добавил: – Вы можете нести мои учебники.

Винсент и Грегори переглянулись, пожали плечами и отправились следом.

1 апреля 1991 года

Пока ее отец работал над рекламой для Мифических Существ (и Мест Их Обитания) в книжном магазине Обскурум, Луна нашла себе убежище от ненастной погоды под навесом Волшебного Зверинца. На двери висело объявление: «Заказ на белых мышей задерживается», подобное ему на окне объявляло, что владелец за укусы, царапины и прочие повреждения ответственности не несет. А записка от руки в углу добавляла: «Клеток для детей не делаем», причем ярко-красное «не» было дважды подчеркнуто.

Очередной порыв ветра окатил Луну водой. Она вздрогнула и, повернувшись к улице спиной, внезапно столкнулась нос к носу с веснушчатой девочкой в запачканной одежде. Из-под рыжей копны волос блеснули озорные карие глаза, а рот расплылся в улыбке.

– Ну и ветрище, а?

– В самый раз, чтобы запускать змеев, – девочка с сомнением посмотрела на бушующий ливень. – Промасленная кожа водонепроницаема, – пояснила Луна. – Привет. Меня зовут Луна.

– Джинни. Точнее, Джиневра, но меня никто так не называет, разве что мама, когда я что-нибудь натворю. Не хочешь войти?
Луна отрицательно покачала головой.

– Не люблю клетки.

– По крайней мере, так они не съедят друг друга, – заметила Джинни. – К тому же, им недолго приходится в них сидеть. Здесь всегда бывают покупатели. Ну, сейчас их, наверное, нет из-за дождя.

– Есть. Ты.

Джинни рассмеялась.

– Неа. Я прячусь от братьев. У близнецов сегодня день рождения, и они наверняка для каждого приготовили очередной розыгрыш. Они говорят, будто это семейная традиция Уизли, но Билл, Чарли и Перси старше их и ничего подобного не вытворяли. Так что никакая это, ясное дело, не традиция.

– Все традиции с чего-то начинались, – пожала плечами Луна.

Джинни обдумала это утверждение и вынесла вердикт:

– Тогда у меня тоже будет новая традиция – прятаться от Фреда и Джорджа в их день рождения, – Луна и Джинни обменялись улыбками. – Ты и в самом деле умеешь делать воздушных змеев из промасленной кожи?

– Почему бы и нет, я просто еще не пробовала. Ты знаешь Артура? – Джинни удивилась, но Луна не знала, оттого ли что она сменила тему, или оттого что вспомнила это имя. – Мой папа знает Артура Уизли. Он живет неподалеку от нас.

– Это мой папа, – просияла Джинни. – А чем, кстати, занимается твой отец?

И Луна поведала ей про Придиру и про то, как они с папой живут в небольшой башне, а Джинни рассказала о жизни в Норе, которая, на взгляд Луны, была милой и до краев заполненной событиями. Они обсудили все окрестности, знакомые им обеим, и самые любимые места (Джинни любила все те, куда можно было забраться или вскарабкаться, а Луне нравилась река; и они обе восхищались огромным холмом, на котором так здорово было сидеть на закате), и животных, которых там можно было обнаружить. И прервались, лишь когда в переулок заглянула разъяренная миссис Уизли, повсюду разыскивавшая Джинни.

– Мне пора. Забегай к нам как-нибудь! – помахала рукой Джинни на бегу. – Пока!

– Пока. Берегись капп! – предупредила Луна.

Джинни рассмеялась и снова помахала ей. Луна подняла руку в ответ, но рыжая девочка уже скрылась за углом. Впервые за долгое время Луна заметила, что все еще идет дождь, и, обхватив себя руками, нырнула под свое хлипкое укрытие. Но как бы холодно ни было снаружи, внутри нее разливалось благодатное тепло, и улыбка не сходила с ее лица до самого прихода папы.

2 мая 1991 года

– Ну разве не чудесно? – захлопала в ладоши миссис Крэбб. – Как же ты вырос, Грегори, подумать только – тебе уже одиннадцать!

Со счастливым видом набивавший рот Грегори не обратил на ее слова никакого внимания. Но миссис Крэбб, в свою очередь, этого не заметила.

– Ну-ка, детки, доедайте скорей, тогда получите двойную порцию десерта, – продолжала ворковать она. – У мальчика должен быть хороший аппетит. Этот ваш друг Драко – чудесный мальчик, – такой воспитанный! – но просто бледная немощь. А этот Нотт – он хоть раз в жизни ел как следует? Да я палочки видала толще его!

Грегори и Крэбб быстро расправились с уже предоставленным угощением, а вскоре с не меньшей скоростью уничтожили мороженое и шоколадный торт. Грегори громко рыгнул, и миссис Крэбб издала дребезжащий смешок и снова захлопала.

– Как быстро бежит время! Уже поздно, милый, нам, наверное, стоит отвести тебя домой, пока твой отец, пожалуй, – сказала миссис Крэбб нерешительно, словно и сама не верила своим словам, – не начал беспокоиться за тебя.

Она выдавила не слишком искреннюю улыбку. Грегори безучастно смотрел на нее.

– Ну ладно, – торопливо добавила она. – Возьми-ка с собой парочку совиных ирисок, да не забудь про шоколадные тыквы – наверняка скоро проголодаешься.

Грегори благодарно кивнул и набил карманы сладостями, сгребая их горстями с праздничного стола.

– Винсент, попрощайся с другом, – Винсент промычал что-то с набитым ртом, мотая головой.

Ближайший общественный камин находился в трактире Олень и Пони. Миссис Крэбб попрощалась с ним у входа, и, как он успел заметить, прежде чем дверь захлопнулась, направилась не к очагу, а к стойке.

Снаружи было свежо, но еще не холодно, и Грегори распечатал новую конфету-тыкву. Между стен улочки, по которой он шел, глядя на мерцающие звезды, гулко разносились звуки его тяжелых шагов и чавканья. Свет в окнах не горел, но отец был дома, лежал на кушетке у метавшегося в камине пламени. Увидев сына, Томас заворчал и пнул столик, на котором Грегори заметил обуглившийся с одного угла конверт. Наконец он разобрал, что на пергаменте значилось его имя.

Распечатав письмо, Грег медленно прочитал в свете очага написанные изумрудными чернилами слова «Школа Чародейства и Волшебства Хогвартс». Похоже, точно таким же пергаментом давным-давно хвастался перед ним Винсент.

– Денежки за тебя выложил Малфой, так что можешь ехать, – сказал ему отец. – По-моему, так напрасные траты, ну да галеоны-то не мои.

Грегори не знал, что он имел в виду, но слова «можешь ехать» он понял и расплылся в улыбке. Внезапно отец вцепился в него. Грег ожидал удара, но Томас лишь притянул его к себе.

– Так что лучше тебе держаться этого смазливого ублюдка, слышишь? Лучше держись к нему поближе! – прорычал отец ему в лицо, неистово встряхивая мальчика. Грегори торопливо закивал, и Томас наконец отпустил его. – Этот чертов Малфой слишком много о себе воображает только из-за своего домины и своей женушки-ханжи.

Воспользовавшись тем, что отец отвлекся, Грегори ускользнул в свою спальню. Не забыв загородить дверь, он сел на кровать и снова расправил письмо. Снова осторожно обвел пальцем то самое слово.

Хогвартс!

9 июня 1992 года

– Итак, именинница, – подтолкнул Луну Ксенофилиус, – пора задуть свечи.

– Одиннадцать – это так много, папочка, – торжественно произнесла Луна. – Давай задуем их вместе.

Сдерживая улыбку, Ксенофилиус серьезно кивнул.

Они склонились над блюдом, на котором в форме круга были выложены одиннадцать кусков от одиннадцати разных тортов, каждый с небольшой сияющей свечкой. Луна заправила свои длинные волосы за ухо.

– На счет три. Раз… Два… Три!

Она задула одну половину, пока папа тушил другую, но между ними все равно осталась последняя упрямая свечка. Ксенофилиус разогнал сладковатый разноцветный дым.

– Какой кусок тебе положить?

– Тебе следует попробовать кофейный пирог, – решила Луна. – А себе я возьму… Смотри, у нас гости!

Три совы подлетели ближе, две из них – белая почтовая и официального вида бурая сова – почти несли третью, старую и словно запыленную бородатую неясыть. Луна торопливо вскочила на ноги, открыла окно и поймала качающуюся под собственным весом сову, которая пыталась самостоятельно приземлиться.

Бурая сова уронила письмо на стол, задумчиво покосилась на торт и, отщипнув кусочек свечки, улетела. Почтовая сова не отставала от Ксенофилиуса, пока он не наскреб в карманах достаточно мелочи. Луна налила чай в блюдце для неясыти и отложила ей тост, прежде чем осторожно отвязала от ее лапы открытку. На ней был нарисован огромный розовый торт, а едва Луна ее открыла, девочку осыпал фонтан блесток.

– С днем рождения, – прочитала Луна. – Твоя подруга, Джинни.

– А это от меня, – Ксенофилиус протянул ей сверток, принесенный почтовой совой. – Не такой уж большой…

– Прекрасный подарок, – прервала его Луна, достав из путаницы бронзовых и синих ленточек специальное издание Придиры и абонемент на семь лет. Она рассмеялась и, ринувшись к отцу через всю комнату, крепко обняла его. – Спасибо, папочка.

– И конечно же мы знаем, что это за письмо, – Ксенофилиус распечатал официальное послание, все еще обнимая дочь одной рукой. Они хором прочитали его, и он чуть неуверенно рассмеялся. – Моя девочка в Хогвартсе, подумать только!

Луна вплела ленты из подарка в волосы. Она уже давно решила, что попадет в Когтевран. А это наверняка благое предзнаменование – носить цвета факультета в день рождения.

– Если бы только твоя мама… – Ксенофилиус обнял ее еще крепче и постарался улыбнуться. – Когда я заработаю достаточно, мы отпразднуем все как следует. И может быть, отправимся в путешествие.

– В Швецию, – предложила Луна.

– Швецию? – смущенно переспросил он.

– Чтобы найти морщерогого кизляка, конечно, – Луна повернулась, чтобы еще раз обнять папу, и села рядом. – Они очень редкие, и мало кто может похвастаться, что видел хотя бы одного.

Ксенофилиус молчал. Наконец он искренне улыбнулся дочери и спросил:

– Правда?

– Абсолютная, папочка, – улыбнулась в ответ Луна. – У них есть рога…

И она увлеченно принялась рассказывать отцу о кизляках, добавляя все новые детали, соглашаясь с его примечаниями и приукрашивая их в свою очередь. Она так прыгала по комнате, показывая аллюр кизляка, что ее отец, рассмеявшись, перевернул блюдо с пирогом, и им пришлось есть получившееся странное месиво.

А впрочем, как решила после Луна, это очень интересный способ угощаться именинным пирогом.

31 июля 1991 года

Отец остался в Дырявом Котле, а Грегори отправил одного с несколькими сиклями в кармане, напутствовав возвращаться только с палочкой и ничем иным.

– А иначе схлопочешь у меня.

Впрочем, Томасу нечего было бояться. Грегори не интересовали книги, зелья еще куда ни шло, но палочки? Нет, палочки были прекрасны. Владея палочкой, можно делать что угодно, и никто тебя не остановит.

Облупленные золотые буквы над входом гласили Олива-н-дер. Грегори толкнул дверь. Внутри было пыльно, сумрачно и почти пусто, не считая единственного кресла с высокой спинкой и тысяч и тысяч коробок, в каждой из которых, знал он, лежит уникальная палочка.

Грегори алчно смотрел на них. Конечно, одну он и так собирается купить, но гораздо лучше иметь две, а то и три, а может, и все пять! Он оглянулся, чтобы убедиться, что его никто не видит. Здесь определенно никого не было. Крышка коробки с шелестом соскользнула, открыв его взгляду длинную красно-коричневую палочку. Осталось лишь сунуть ее в карман пальто, что может быть проще?

Но едва он, усмехаясь, потянулся за ней, чей-то голос произнес:

– А вы знаете, что случается с мальчиками, которые касаются непредназначенных им палочек?

Вскинувшего голову Грегори встретил взгляд серебристых глаз старика с невообразимой седой шевелюрой. Грег отрицательно мотнул головой.

– А хотите ли вы это узнать? – Грегори обдумал вопрос и отдернул руку. Старик едва улыбнулся. – Какой-то ум здесь все же есть. Я – мастер Олливандер, а вы… Вы – Грегори Томас Гойл.

Грегори воззрился на него в изумлении.

– Мистер Блэк – нет, это был Малфой – упоминал о вас, – он пренебрежительно хмыкнул. – Полагаю, у вас есть деньги.

Грегори качнул перед лицом кошельком, но тут же спрятал его в карман.

– Едва ли приемлемая цена, – неодобрительно отозвался Олливандер. Грегори не понимал, как он мог узнать это, не открывая кошелек, но старик уже двинулся прочь. – К счастью для вас, необходимые соглашения уже заключены. Вытяните руки, пожалуйста.

Он показал ему для примера, и Грегори повторил за ним, вздрогнув, когда из ниоткуда выскочила мерная лента и принялась обвиваться вокруг его рук, а потом, свернувшись, исчезла из виду. В это время Олливандер достал одну из коробок и сунул Грегу. Внутри была толстая палочка из дуба, почти черная, длиной с его предплечье. Он взмахнул ею как дубинкой – она мягко просвистела в воздухе, поразив его ощущением тепла и надежности.

Олливандер вздохнул.

– Как предсказуемо – дуб и жила из сердца дракона. Как предсказуемо.

Грегори не обращал на старика внимания, размахивая палочкой.

– Вам следует запомнить, что палочка не более чем инструмент, – произнес Олливандер. – Неважно, сколь тщательно подобранный; только волшебник принимает решения. Тот, кто не владеет собственной палочкой, не владеет ничем.

Грегори, понятия не имевший, что ему пытается втолковать волшебник, лишь пожал плечами в ответ. Олливандер снова вздохнул.

– Ну что ж, беги, – сказал он, исчезая в глубине лавки.

Грегори торопливо выскочил на улицу, прежде чем старик успел потребовать плату. Посмеиваясь про себя, он шагал обратно по Косому переулку, размахивал палочкой и чуть не налетел на тщедушного растерянного мальчика с взлохмаченными волосами и его огромного спутника. У него была своя собственная палочка! И деньги!

Он мог посидеть у Фортескью, поесть и вернуться без денег и ненужных покупок, как ему и было сказано. Жизнь прекрасна!

19 августа 1992 года

В это утро они намеревались отправиться в Косой переулок за школьными принадлежностями, – и Луна знала, что даже со школьной стипендией купить все будет непросто. Поэтому она еще раньше решила найти букинистический магазин, попросить сшить ей форму на размер больше, чтобы носить ее дольше, и самой заняться украшениями. Впрочем, последний пункт она внесла скорее потому, что это было забавно. Невероятно, сколько всего можно сделать из вещей, которые другие люди считают мусором. Нужно всего лишь оставаться открытым новым идеям и, как выяснила Луна, иметь под рукой немного ниток.

В это утро они позавтракали вместе, папа показал ей новый номер Придиры (в который она внесла несколько изменений), а она сходила наверх переодеться, гадая, не будет ли ей холодно в ее пальто в Шотландии и нет ли какого-нибудь магического способа его утеплить. Спускаясь вниз, Луна увидела папу, сидящего на ступеньках и нервно открывающего и закрывающего некую коробку.

Луна на мгновение застыла, а потом скользнула к нему.

– Здравствуй.

– Здравствуй, милая, – Ксенофилиус вертел в руках коробку, а затем, никоим образом не случайно, уронил ей на колени. (Ему нужно поработать над этим невинным взглядом). Луна осторожно сняла крышку.

– Ты только посмотри! – воскликнул Ксенофилиус. – Палочка!

Луна улыбнулась ему, прежде чем дотронулась до палочки. Почти с фут длиной, светло-коричневая, – из остролиста, подумала Луна, – она казалась невесомой в ее ладони. Палочка словно танцевала в воздухе, рассыпая аквамариновые искры.

Ксенофилиус улыбнулся едва заметно, но искренне.

– Ее сердцевина – волос из хвоста единорога.

– Я знаю.

– Это палочка твоей…

– Это палочка моей… – заговорили они одновременно и закончили хором:

– … мамы.

Помолчав, Ксенофилиус чуть пожал плечами и добавил:

– Вот так.

Луна взмахнула палочкой из стороны в сторону.

– У нее чудесный свист.

– Я могу… – начал Ксенофилиус, но Луна тут же прервала его поцелуем в щеку. – А. Так это была хорошая идея?

– Конечно, папочка, – Луна уютно устроилась у него под боком (потому что она еще достаточно маленькая, чтобы так делать, но скоро уедет в Хогвартс и у нее не будет возможности сделать это до самых каникул). – Понимаешь… Это словно знать, что мама всегда рядом.

Ксенофилиус лишь крепче ее обнял.

– Я буду тебе писать каждый день, слышишь? Можно будет воспользоваться школьными совами, я спрашивала у Джинни, а она узнала у Перси.

– А я буду писать тебе в ответ, – согласился Ксенофилиус. – И в Рождество узнаем, дошли ли письма.

Луна улыбнулась.

– Научи меня чему-нибудь.

– Чему же?

– Свет, – решила она. – Научи меня зажигать свет.

Глава 2

1 сентября 1991 года

Хогвартс был огромен. С потолка мерцали звезды, а вокруг сияли тысячи свечей. На него смотрели все – и учителя, и расположившиеся за четырьмя столами ученики. Грегори это не нравилось. И МакГонагалл ему тоже не нравилась. Потому что была слишком строгая. Потому что у нее был слишком резкий голос. Потому что, напоминая им привести себя в порядок, она смотрела – Грегори был в этом уверен – именно на него. Привидения его не интересовали, хотя забавно было наблюдать, как вздрагивают и кричат другие дети, словно никогда прежде не встречались с призраками. Впрочем, Грегу понравились огромные блюда и вместительные кубки, но до них еще нужно было добраться.

Ну что такого особенного в этой поющей шляпе? Вот у миссис Уилкс был чехол на чайник, который сообщал, что чай уже заварился. Такая вещь в хозяйстве куда полезнее.

– СЛИЗЕРИН! – возопила шляпа, и Грегори проводил ничего не выражающим взглядом неспешно уходившую к дальнему столу Миллисенту Булстрод.

– Крэбб, Винсент, – прочитала МакГонагалл.

Винсент подпихнул его, ухмыльнулся и вышел вперед. Плюхнувшись на стул, он надел шляпу и выждал пару мгновений. Шляпа молчала. Нахмурившись, Винсент натянул ее плотнее, и та наконец взревела снова:

– СЛИЗЕРИН!

Не дожидаясь замечаний, сияющий Винсент сдернул шляпу и направился к столу аплодирующих слизеринцев.

Грегори чувствовал на себе чей-то взгляд, но каждый раз как он пытался рассмотреть наблюдателя, сидящего за преподавательским столом, МакГонагалл, ни разу даже не взглянув на него, снова поворачивала его лицом вперед. В конце концов на него разозлился и Драко, так что Грег бросил свои попытки и смотрел лишь себе под ноги, пока МакГонагалл не произнесла:

– Гойл, Грегори.

– Это ты, – любезно подсказал ему Драко.

Грегори, шаркая подошвами, вышел вперед, сел на табурет и натянул шляпу. Широкие поля закрыли все поле зрения, и он раздраженно заломил шляпу на затылок. МакГонагалл едва успела подхватить ее и водворить на надлежащее место. Во внезапно опустившейся на него темноте перед глазами Грегори поплыли сияющие пятна.

– Так-так, что тут у нас, – тихо протянул голосок в его голове.

– Слизерин, – тут же отозвался Грегори.

– Ага, упрямец. И верный к тому же, хотя и ленивый. Едва ли здесь можно о чем-то говорить сейчас, но семена определенных наклонностей в тебе все же имеются, это несомненно.

Грегори задумался, вспоминая, не было ли семян в тех булочках, которыми они закусывали в поезде, но тут же насупился, заподозрив в словах шляпы оскорбление.

– Слизерин, – настойчиво напомнил он ей.

– Тебе бы помог развить их Пуффендуй – что, не хочешь? Ну что ж, если ты так уверен… тогда прошу в СЛИЗЕРИН!

Наконец-то! Грегори стянул шляпу и бросил ее на табурет для уже идущей к нему девочки с копной непослушных волос, и направился к радостно приветствовавшему его Винсенту. Не прошло и ста лет, как к ним присоединился самодовольно и в то же время неопределенно усмехающийся Драко.

– Что я вам говорил? Лучше держитесь меня, вскоре я буду в этой школе королем. Вот увидите. Мой отец говорит…

Но в этот момент на тарелке Грегори внезапно возник стейк, и он уже не обращал внимания ни на что, не связанной с едой, по крайней мере пока не уничтожил четвертую порцию пирога с патокой.

1 сентября 1992 года

В Хогвартс-экспрессе Джинни не находила себе места от беспокойства за пропавших Рона и Гарри и проклинала их на все лады. Поэтому Луне было не до размышлений о предстоящем распределении, и она вспомнила о нем, только когда их выстроили в зале.

– Они же все пропустят! – возмущалась Джинни.

– Тебя вызовут лишь в самом конце, – утешала ее Луна. – Возможно, они еще успеют. К тому же здесь уже сидят трое твоих братьев. И конечно же, за твоим распределением будет наблюдать вся школа.

Джинни побледнела.

– Спасибо за поддержку.

– Не за что, – безмятежно отозвалась Луна.

Они внимательно выслушали МакГонагалл и поющую шляпу.

– Милая песенка, – решила Луна. – Особенно мне понравилась строфа о несчастливой любви Годрика и Салазара.

Джинни захихикала, прикрыв рот рукой.

Они смотрели, как «Криви, Колин» отправляется к столу Гриффиндора, когда Луна внезапно сказала:

– Я не обижусь, – в ответ на озадаченный взгляд Джинни она пояснила: – Когда тебя распределят в Гриффиндор, а меня – в Когтевран, я не обижусь, если ты перестанешь со мной разговаривать. Так бывает.

– Нам необязательно учиться на одном факультете, чтобы оставаться друзьями! – возмутилась Джинни чуть громче, чем следовало, заслужив укоризненный взгляд МакГонагалл. – К тому же, – добавила она уже тише, – откуда тебе знать, на какой факультет ты попадешь?

Луна нахмурилась. Прежде ей и в голову не приходило, что шляпа может распределить ее не в Когтевран. Джинни, несомненно, попадет в Гриффиндор, хотя про себя Луна считала, что из нее вышла бы отличная слизеринка. В конце концов, то, что все темные маги окончили Слизерин, еще не значит, что все слизеринцы плохие. Она посмотрела на их стол и задумчиво улыбнулась, не обращая внимания на насмешки, которыми встретили ее взгляд некоторые слизеринцы.

Джинни подтолкнула ее:

– Тебя зовут.

Шляпа ждала. Луна неторопливо подошла, села на табурет и надела ее.

– Здравствуй. Как у тебя дела? Зря в письме не сообщили, что распределять нас будет шляпа. Тогда я бы вымыла голову шампунем с ароматом персика, чтобы тебе было приятно сидеть на мне.

После секундной паузы шляпа с приятным удивлением в голосе тихо спросила:

– Значит, Когтевран?

– Да, пожалуйста. Но если хочешь, я могу пока посидеть с тобой, поговорить. Должно быть, ты знаешь множество историй.

– На самом деле нет, – призналась шляпа. – Садишься на голову – выкрикиваешь факультет, на голову – факультет. Скукотища.

– Возможно, тебе стоит организовать и возглавить хор, – предложила Луна. – У тебя чудесный голос и несомненный поэтический дар. Мне понравилось, как ты используешь гекзаметр в своей стихотворной форме.

– Это была терцина, малоизвестная форма станса, – просветила ее шляпа. – Милая, прости, Минни сейчас во мне дыру взглядом прожжет. Надеюсь, тебе понравится КОГТЕВРАН!

– Спасибо, – шепнула Луна, снимая шляпу. Она осторожно положила ее на табурет, ласково потрепала остроконечную тулью и под гром аплодисментов пошла к своему столу, не забыв успокаивающе помахать Джинни.

12 февраля 1994 года

Дурацкий Поттер. Дурацкий Поттер, его дурацкие друзья и его дурацкая летающая голова со своей дурацкой грязью у дурацкой Визжащей Хижины. Дурацкие старосты со своими дурацкими правилами, кому позволено пользоваться их дурацкой ванной комнатой. Дурацкий Малфой со своим дурацким нытьем и дурацким «Я до тебя еще доберусь, Поттер!» Дурацкий Снейп со своим дурацким «Не попадайтесь мне на глаза до отбоя и даже не вздумайте появляться на кухне».

Дурацкое, до нелепости твердое дерево. Дурацкий – черт! – кулак. Дурацкие – черт, черт! – костяшки.

– Наверное, это отгоняет мозгошмыгов, – донесся из кустов мечтательный голос. – Мысли у меня ощутимо прояснились. А у тебя?

Гойл уставился на куст. Куст в ответ уставился на него своими большими глазами, а затем посмотрел на его руки. Гойл вслед за ним опустил глаза. Разбитые костяшки кровоточили, и с пальцев срывались вниз темные капли. Он снова перевел взгляд на куст, который зашуршал и выпустил на свет девочку с волосами как у Малфоя, только гораздо длиннее и куда менее ухоженными.

Хотя иногда и у Малфоя в волосах запутывались листья.

– Привет. Мне сказали, что здесь водятся скандинавские ботраклы, но я не нашла ни одного. Может быть, ты их видел?

Гойл понятия не имел, как выглядят ботраклы, скандинавские или еще какие, и просто смотрел на нее. Она приняла это как должное, и он уже собирался угрожающе двинуться к ней – в этом он был мастер, – но она уже проскользнула мимо него и рыскала в траве у растущих рядом деревьев.

– Кровяной мох растет у корней, – объяснила она. – Его можно отыскать круглый год, хотя лучше всего он действует весной. А зима, – она раздвинула стебли, открыв взгляду темный клок мха, – уже почти закончилась.

Она аккуратно отделила клочок мха от основной массы, оторвала от земли и протянула его Гойлу.

– Держи. Лучше использовать свежий. Просто приложи его к ране. К сожалению, будет немного жечь, и от запаха так просто не избавиться, но если ты подождешь, я схожу за редисом и стальной проволокой.

Гойл решил, что девочка некий безумный лесной дух, и приготовился, оттолкнув ее, немедленно убежать. Но она уже подплыла к нему и взяла его ладонь, а когда он попытался вырваться из ее рук, нетерпеливо цыкнула на него.

– Вот так, – приговаривала она, промокая влажным мхом кровоточащие ссадины.

Ощутив жжение, Гойл отдернул руку и уже занес ее для удара. Вот только теперь он увидел, что все его царапины зажили, оставив после себя только красные отметины. Определенно, способ помешанной девочки работал, и Гойл бесцеремонно выхватил у нее мох, чтобы разобраться и с другой рукой.

– Есть его тоже можно, – сообщила девочка. – Кровяной мох неплохо останавливает внутреннее кровотечение. Хотя вкус у него даже хуже, чем запах, так что лучше использовать его только в крайнем случае. Кстати, я – Луна.

Ну точно Полоумная! Гойл усмехнулся и уже собирался сказать что-нибудь про это или просто толкнуть ее в грязь – по опыту он знал, что люди хорошо понимают такие объяснения, – но она лишь задумчиво кивнула ему и двинулась прочь. Он не понимал, как ей удалось так быстро скрыться из виду, но все еще мог различить, прислушавшись, ее немелодичное мурлыканье себе под нос, постепенно сходящее на нет.

16 января 1995 года

Сегодня ребята спрятали ее обувь.

Луна допускала, что это могло быть обычной их шуткой. Даже если они действительно каждый раз намеревались досадить ей, то старались загладить свою вину к концу семестра, когда все (или почти все) ее вещи понемногу возвращались к ней или, по крайней мере, внезапно обнаруживались в самых невероятных местах, например, на бюсте Ровены Когтевран. И все же Луне хотелось, чтобы на этот раз они стащили что-нибудь другое или хотя бы отложили эту проделку до весны. Потому что несмотря на многочисленные чары и камины босые ноги в январском Хогвартсе ощутимо мерзли.

К счастью, папа подарил ей на Рождество пару толстых шерстяных носков когтевранской расцветки – один синий, а другой бронзовый. Они, правда, были настолько толстыми, что ноги в них не влазили даже в ботинки Луны, зато теперь оказались в самый раз. В таком случае – если посмотреть на случившееся с верной точки зрения, как всегда и поступала Луна, – кто бы ни спрятал ее обувь, он оказал ей тем самым услугу.

Она упорно придерживалась этого мнения все утро и даже во время обеда, но в дверях библиотеки выходившую Луну встретил оглушительный хохот. Внезапно она обнаружила себя среди толпы хихикающих студентов.

– Эй, девочка, должно быть, твои туфельки стащил морщеногий тюфяк!

– А визгобрык перепутал твои носки! – оба согнулись пополам от хохота, наслаждаясь своим остроумием.

Луна опустила взгляд на свои ноги и вновь посмотрела на насмешников, вскинув брови в недоумении:

– Это и есть пара.

– Думаешь, наверное, что тебе лучше видно, с такими-то глазищами? – вокруг снова раздался взрыв смеха.

– Возможно, это вы плохо видите, – спокойно отозвалась Луна. – Вы не поверите, сколько болезней могут влиять на зрение.

– Слышал? Она тебя больным назвала! – крикнул кто-то и теперь рассмеялись не только над ней.

Мальчик тут же откликнулся:

– Говорят, этот болван из хижины у леса полувеликан. Так может, она тоже не совсем человек? Девочка, а девочка, а у тебя в роду деревьев не было?

Раздалось несколько смешков, но большинство молчали в замешательстве. Луна вопросительно взглянула на мальчика, и тот самодовольно усмехнулся.

– Потому что я слышал, что тебя называют полоумной. Наверняка просто дубина, а?

Вокруг снова рассмеялись, хотя некоторые, казалось, до сих пор не поняли, в чем соль шутки.

– На самом деле, – сказала Луна, – дубинки уже давно не изготовляют из дерева…

Позади толпы послышалось громкое ворчание. Занимая почти весь коридор, там стоял Гойл – маленькие тупые глазки медленно движутся от одного лица к другому, сжатые в кулаки руки свисают по бокам. Студенты недоуменно переводили взгляд с Гойла на Луну. Гойл не двигался – он просто угрожающе нависал над ними темной безмолвной громадиной.

В конце концов у одной студентки не выдержали нервы, и она отступила в надежную крепость библиотеки вместе с присоединившимися к ней сподвижниками, а вскоре следом ринулись все остальные. В коридоре остались лишь Луна и Гойл. Луна проводила убегающих взглядом, поправила сумку на плече и наконец обернулась к Гойлу. Он стоял на прежнем месте, напряженно нахмурившись. Она улыбнулась и сказала:

– Спасибо… – и тогда Гойл без предупреждения шагнул вперед и с силой толкнул ее в грудь.

У носков нет подошв, и они чрезвычайно легко скользят по полированным каменным блокам. Луна с испуганным вскриком рухнула на пол, придавив свою сумку. Она услышала, как хрустнуло перо, но, по крайней мере, чернильница осталась цела. Гойл хрипло загоготал и, тяжело ступая, двинулся прочь. Часть студентов все еще наблюдала за ней из дверей библиотеки, поэтому Луна торопливо поднялась на ноги и ушла, прежде чем они успели снова собраться с силами.

Все это, размышляла она, было очень странно. Очень и очень странно.

21 апреля 1996 года

Малфой не был бы Малфоем, не заставь он Гойла прочитать объявление самостоятельно, чуть ли не подпрыгивая от нетерпения, пока тот разбирал слова. Некоторые из них были ужасно длинными, как например «Ин-спек-пион-ная». Он как раз собирался спросить, не будет ли у них уроков о том, как сдавать экзамены, – что было бы разумно, учитывая, что в этом году они сдают СОВ, – но Малфой закатил истерику, так что Гойл решил промолчать.

Малфой, несомненно, имел все способности к выступлению на публике. А еще он часто был единственной причиной, по которой Гойл вообще сдавал экзамены, потому что Малфой обожал жаловаться на тупость своего дружка и демонстрировать свой ум, в основном издеваясь над ошибками Гойла и заставляя того их исправлять. Часто он прерывался на десятиминутные напыщенные тирады о том, что Грейнджер символизирует собой прогнившие устои волшебного мира, и о том, какой Поттер тупой, и уродливый, и тупой, и как сильно его ненавидит Малфой.

– Это значит, – объяснил Малфой (театрально вздымая руки у камина), – что если мы присоединимся к дружине, мы не только расположим к себе новую директрису…

За спиной Малфоя одновременно вздрогнули Крэбб и Гойл.

– … но и сможем снимать баллы даже со старост, – хихикнул Малфой. – И первым, без сомнения, станет Визгли Наш Король.

Вчера Пэнси загнала Гойла в угол, жалуясь ему на одержимость Малфоя этими гриффиндорцами – и чем я ему не хороша? – всплакнула, похлопала его по руке, сказав, что он умеет выслушать девушку, и ускользнула к Нотту. Удивленный Забини с сочувствием усмехнулся и налил ему в стакан немного огневиски.

– Но у нее же все эти… – Крэбб неопределенно взмахнул руками в воздухе.

Все они уже бывали в кабинете профессора Амбридж. Стены были полностью перекрашены после ухода Грюма (что Малфой всецело одобрял, желая забыть об инциденте с хорьком) в ярко-розовый цвет (на что Малфой презрительно поморщился и пробормотал что-то о «комильфо») и вычурно украшены. Но страшнее всего были тарелочки. Они были везде: на стенах, на шкафчиках и комодах, даже на специальных подставочках на письменном столе – дюжины, а то и сотни. И на каждой были изображены до тошноты милые котята, следившие за тобой невыразительным бездушным взглядом темных, мертвых глаз, в каком бы углу кабинета ты не пытался скрыться от них.

Гойл снова вздрогнул.

Малфой с досадой скривился.

– Как говорит мой отец, если хочешь добиться власти, научись принимать как должное некоторую эксцентричность сильных мира сего и претерпевать собственную идиосинкразию.

Гойл был согласен, что в центре Амбридж до поры до времени терпит идиот (хотя он не так уж и терпелив), но Малфой, казалось, был вполне доволен этим фактом, так что не стоило и говорить ему об этом.

– Знаете что? – наконец объявил Малфой. – Этот год станет для меня знаменательным. А значит, и для вас. Но главным образом все же для меня.

20 июня 1996 года

– Черт, – наконец сказала Джинни. – Чтоб я еще раз…

Они лежали в больничном крыле. Мадам Помфри наложила на сломанную лодыжку Джинни гипс, но все же запретила ей вставать с постели несколько дней, чтобы не нагружать больную ногу. Впрочем, для самой Джинни это был лишь повод остаться здесь, после того как ушел сначала Гарри, затем Невилл, а потом Рон и Гермиона шепотом поссорились и совершенно забыли о еще двух присутствующих при этом. Трех, если считать Амбридж в практически бессознательном состоянии. Джинни едва удержалась, чтобы не поцокать укоризненно языком, и повернулась лицом к Луне, которую положили вместе с ней на одну кровать.

– Нет, в самом деле, напомни мне об этом, когда я в следующий раз начну просить Гарри взять меня с собой.

– Мы ведь все остались живы, – отозвалась Луна. – Все, кто отправился с Гарри.

– Бедный Гарри, – вздохнула Джинни.

– Ему нелегко, – согласилась Луна, выуживая из кучи подарков у постели Рона несколько шоколадных лягушек для Джинни. – Но Гарри справится.

– Я знаю, – Джинни с силой рванула зубами упаковку конфеты.

– Смерть еще не конец, – спокойно произнесла Луна. Она чуть повернулась к Джинни, оперевшись на локоть. – Это лишь начало нового грандиозного путешествия. И мы все встретимся снова. Надеюсь, я не забуду спросить мистера Блэка, понравилось ли ему быть Стабби Бордмэном.

– Раз ты так считаешь, – Джинни откусила голову шоколадной лягушки.

– Считаю, – подтвердила Луна.

Джинни доела шоколад и облизала пальцы.

– Значит, мы расстаемся ненадолго.

– Нет, – улыбнулась Луна. – Ненадолго.

Они замолчали. С карточки от шоколадной лягушки на них смотрел Дамблдор. Луна принялась корчить ему рожи, пока Дамблдор, смеясь, не исчез с портрета.

– Даже не знаю, что меня сейчас волнует больше, – наконец произнесла Джинни, глядя в потолок. – То, что я могла умереть, или то, что в таком случае последним человеком, с которым я целовалась, был бы чертов Майкл Корнер.

Луна взвесила слова Джинни, склонилась над ней и вдумчиво ее поцеловала. На губах остался вкус шоколада, отдававший чем-то острым, а рыжие волосы даже сейчас пахли цветами.

– Ну вот, – подытожила Луна. – Теперь тебе не о чем волноваться.

Джинни смотрела на нее остекленевшими глазами, все еще приоткрыв рот. Луна улыбнулась и заправила прядь прекрасных волос Джинни ей за ухо. Она снова легла на спину, и они обе лежали так несколько секунд, просто дыша.

– Знаешь, наверное, я соглашусь, когда Дин пригласит меня на свидание, – произнесла Джинни.

– Пусть пригласит, – одобрила ее выбор Луна. – У него красивые руки.

– А ты и в самом деле странная, – сказала Джинни, но уже улыбаясь.

9 октября 1996 года

– Выпейте это, – приказал Малфой. – И наденьте вот эти мантии.

«Этим» оказались хрустальные фиалы с густой пузырящейся жидкостью цвета грязи, вокруг горлышек которых были обвиты чьи-то волосы. Мантии были им определенно малы и вообще, судя по пуговицам, девичьими, и к ним по неясной причине прилагались тяжелые бронзовые весы и огромная толстостенная банка с жабьей икрой. Гойл уставился на банку, затем в упор – на Малфоя, в надежде, что во всем происходящем внезапно появится смысл.

– Мы что, похожи на Забини? – спросил Крэбб.

Гойл нахмурился. Они вовсе не были похожи на Забини, они куда крупнее и совсем не такие раздражающе красивые, и их-то уж точно никто не находил полуголыми в постели с Пэнси и Ноттом и кучей веревок, и… А. А-а!

Фу-у.

Малфой тоже, кажется, был не в восторге.

– Если вы забыли, у меня здесь есть дело. Дело, порученное мне самим Темным Лордом. Дело, работать над которым я должен в покое. А его теперь сложно найти, учитывая, что Поттер преследует меня с самого начала семестра.

Гойл все равно не понимал, как все это связано девчоночьими мантиями, и судя по взгляду Крэбба, тот тоже не имел об этом ни малейшего представления.

Драко вздохнул и потер лоб.

– Мне нужно, чтобы вы оповещали меня об опасности, – пояснил он. – Но что мне точно не нужно, так это чтобы Поттер увидел здесь ваши уродливые физиономии.

Он и сам, на взгляд Гойла, не казался больше красавчиком. Его кожа приобрела серый оттенок, волосы не причесаны, а под глазами залегли темные круги. Не говоря уже о нервных дерганых движениях, неприсущих даже обычной театральности Малфоя.

– Итак, – подытожил Малфой, – вы пьете оборотное зелье, предварительно добавив в него эти волоски, и превращаетесь в безобидных первокурсниц.

Гойл протестующе заворчал, а Крэбб начал возражать, но Малфой продолжал, не обращая на них внимания:

– Вы будете стоять снаружи и подымете шум, если появится шрамоголовый или кто-нибудь из его прихвостней. А я как можно скорее закончу свою работу, и тогда Темный Лорд будет доволен, а значит, и мы будем довольны. Потому что нам совсем, совсем не понравится, если Темный Лорд останется недовольным. Это плохо закончится для нас – для всех нас.

– …ладно, – сказал Крэбб. – Но ты нам будешь должен, очень сильно должен за это.

– Должен вам?! – Малфой пронзительно расхохотался горьким, надтреснутым смехом. – Да единственная причина, по которой вы не завалили все ваши СОВ – я! Конечно, взялись вы за них с усердием, но поверьте, без этой тупицы Амбридж не видать бы вам было таких оценок по Защите. И даже, – прервал он собиравшегося возразить ему Крэбба, – не вздумайте возражать. Просто делайте, как я сказал. Сейчас имеет значение только время. Добавляете волос, выпиваете содержимое, надеваете мантии и следуйте за мной. Добавляете волос, затем выпиваете – все ясно?

Он не сводил с них свирепого взгляда, пока не дождался ответного кивка, сунул им в руки фиалы и унесся прочь, бормоча что-то о запасном плане.

– Когда-нибудь, – Крэбб прожигал взглядом спину удаляющегося Малфоя, – ему покажут, что почем. И я собираюсь присутствовать при этом.

Гойл подумал, что несчастнее, чем он уже есть, им Малфоя не сделать, но говорить это было бессмысленно, так что он просто сунул волос в свой флакон. Грязная жидкость немедленно стала маслянистой на вид и приобрела насыщенный бордовый цвет, напомнивший ему о чем-то, что он не мог толком представить. От запаха у него зачесались руки.

Крэбб с таким же отвращением уставился на свое зелье, уже желчно-зеленого оттенка, но после секундного замешательства чокнулся фиалами, словно кубками на пиру, и сказал:

– До дна!

И они выпили.

20 декабря 1997 года

Позже Луна так и не сумела воссоздать в памяти произошедшее. В воспоминаниях словно не хватало листов, как в неправильно распечатанной однажды папой статье, где после восемнадцатой страницы оказалась сразу двадцать третья. Вот она прощается с Джинни на платформе, перечитывает письмо отца об обнаруженном им роге морщерогого кизляка, а в следующее мгновение…

Она помнила торопливо отворачивающееся бледное лицо Драко, серебряно-золотые и черные волны перед глазами и высокий холодный смех. А потом она падала, и там было темно – очень, очень темно. И они забрали ее палочку.

Стук захлопывающейся двери прозвучал как гром, как дрожь, глухой рокот самой земли. Эхо шагов затихло вдали.

– Ну вот, – произнесла Луна, сев со скрещенными ногами и выпрямив спину. – Все мое расписание подготовки к экзаменам пошло насмарку. А впрочем, – задумалась она, – Защита от Темных искусств в этом году все равно была абсолютно бесполезна.

– К-кто здесь? – раздался из темноты позади нее дрожащий голос.

– Здравствуйте, – насколько могла бодро отозвалась она. – Полагаю, ни фонаря, ни ключа, ни лишней волшебной палочки у вас не имеется?

– Палочка? – обладатель голоса зашаркал по направлению к ней. – У тебя есть палочка?

– Была, – поправила его Луна. – Остролист и волос единорога, одиннадцать и три четверти дюйма. И она была слегка за…

– Закручена вправо по направлению волокон, – закончил за нее неизвестный. Он уже был достаточно близко, чтобы Луна смогла рассмотреть очертания человека, стоящего на корточках. – Урсула Лавгуд?

– Это моя мама. Здравствуйте, мистер Олливандер. Меня зовут Луна.

Он смущенно произнес:

– Так вы пользовались палочкой вашей матери.

– Именно, – подтвердила Луна. – Надеюсь, они ее сломали.

После секундной паузы мистер Олливандер оскорбленно и с куда большей силой в голосе вопросил:

– Я не ослышался – вы действительно хотите, чтобы вашу палочку сломали?

– Мама ужасно разозлилась бы, вздумай кто-нибудь использовать ее палочку, чтобы заставить людей страдать, – пояснила Луна. – Но если ее не сломают, я была бы очень рада вернуть себе свою палочку, когда нас спасут.

– Спасут? – с недоверием и одновременно с надеждой переспросил Олливандер.

– Конечно, – уверила его Луна. – Впрочем, на это понадобится время. Гарри наверняка ожидают куда более важные дела, но после них он обязательно придет за нами – так почему бы и не подождать? Нам ведь выделили вполне приятное, сухое и теплое помещение для ожидания.

– Мы в подвале, – пояснил ей Олливандер, но теперь в его голосе почти слышалась улыбка.

– Я так и думала, – кивнула Луна. – Наверное, лучше всего заняться разработкой планов побега, просто чтобы убить время. К примеру, если мы будем ритмично стучать по стене, то можем привлечь внимание красных барсукротов. Они роют тоннели, может быть, вы о них слышали.

– И насколько велики наши шансы найти их? – спросил Олливандер, теперь уже точно улыбаясь, и Луна улыбнулась ему в ответ.

– Ничтожно малы, – призналась она. – Но я знаю по опыту, что можно совершить все, что угодно, если оставаться открытым новым идеям и быть всегда начеку.

Она коротала часы, выдумывая все более изощренные планы, пока даже в этой вечной ночи не наступил час отдыха, как подсказала им подкравшаяся усталость. Тогда она начала петь колыбельные, дожидаясь, когда дыхание старика выровняется, станет тихим, глубоким и почти умиротворенным.

И только убедившись, что мистер Олливандер заснул, Луна прислонилась к стене и позволила себе беззвучно расплакаться.

11 февраля 1998 года

Гойл не понимал, что было не так.

Он знал, что что-то не так. За завтраком в Большом Зале с каждым днем становилось все тише и тише. За столами появлялось все больше пустых мест, гораздо больше, чем не приехавших в этом году грязнокровок, о которых им говорили, что они только и знают, как красть магию. (Забини окопался на несколько недель в библиотеке и в конце концов сказал, что это «бессмысленная пропаганда». Гойл пытался узнать у Малфоя, что это значит, но тот отчего-то взъярился, опрокинул доску с плюй-камнями и вылетел из гостиной.) Гойл решил, что, должно быть, пустые места образовались оттого, что студенты стали сидеть плотнее прижимаясь друг к другу.

В Зале стало гораздо холоднее по утрам. По мнению Гойла, домашние эльфы куда лучше справлялись со своей работой при Дамблдоре, но говорить подобное было нельзя. Нотт получил наказание за публичное выражение недовольства от профессора – то есть директора Снейпа. Но все же им еще давали пищу, вполне съедобную и горячую, а одежду можно было утеплить согревающим заклятием. Его мог наложить даже Гойл, хотя в результате его мантия обгорела.

Крэбб подпихнул его. Сам он увлеченно жевал огромный тост с джемом, в котором вымазал весь подбородок. Крэбб вытер его тылом ладони и растащил джем по скатерти липкими бурыми полосами. Гойл пожал плечами и стащил из под носа Нотта тарелку с тыквенным пирогом – тот его все равно не ел, только пялился. Пирог был кисловатым, но все равно вкусным, и Гойл довольно зачавкал. Пытавшийся заколоть свой бекон вилкой Малфой мельком бросил на него яростный взгляд.

Из-за преподавательского стола раздался оглушительный хохот. Гойл поднял взгляд – вот профессор Снейп, живая усмехающаяся тень в кресле Дамблдора, вот поджавшая губы МакГонагалл, вот вздыхающий Флитвик. А вот Алекто, почти вывалилась из кресла, запрокинув голову с широко распахнутым в хохоте ртом. А вот изображающий что-то неприличное Амикус с волчьей ухмылкой.

Гойл считал их хорошими учителями, потому что им было плевать на его невыполненные домашние задания. Они никогда не наказывали его, а пугать первоклашек проклятиями, на взгляд Гойла, было забавно. Он не знал, почему других это возмущает. Никто же не умер и всякое такое, и вообще сам виноват, раз получил наказание. Нужно делать, что тебе сказано.

По тихому залу разнеслось бренчание упавшей ложки или ножа, и какой-то первокурсник из Когтеврана зарыдал, поспешно зажав рот руками. К нему немедленно подсела Чанг – Гойл знал ее по квиддичу, – приобняла и что-то успокаивающе зашептала, пока остальные студенты бросали на преподавательский стол короткие взгляды. Гойл провел глазами по когтевранскому столу и нахмурился, не найдя ни копны светлых волос, ни сережек-редисок, ни чего-либо еще в этом духе. Он удивился, куда она могла пропасть, и тут же забыл об этом.

Прибыли почтовые совы. Каждый раз, как одна из них начинала над ним кружить, Малфой вздрагивал, но сегодня для него не было писем. Гойл в упор посмотрел на него. Крэбб захохотал и стащил сосиски из тарелки Малфоя, но тому было все равно. Или он просто не заметил. Но даже это было странно. Что-то было определенно не так.

Но что именно?

24 марта 1998 года

Волна разбилась о ее лодыжки и отступила, а между пальцами извивался и таял песок. Луна улыбнулась. Небо медленно розовело. На другой стороне бухты волны бессильно бились о бастион белого утеса, на котором возвышался коттедж Ракушка. Луна распахнула глаза и смотрела не мигая, как загорается кайма далеких облаков, обнимавших горизонт, и как алое сияние растекается во все пределы. Небо светлело, переходя от кровавого к лимонно-желтому цвету, пока наконец золотой венец не опустился на облака. Первые лучи заскользили по лицу Луны, и за спиной девушки бросилась прочь тень, увязнув в песке у ее ног.

Солнечный свет без труда пронзил облака, которые не оставляли попыток пленить его, и Луна с грустью подумала, что сегодня наверняка будет дождик. Сзади послышались шаги, и она, чуть повернув голову, увидела Дина, пробиравшегося по песку к ней.

– Все в порядке? – утопив руки в карманах, он приветственно дернул плечом.

Луна всесторонне обдумала вопрос.

– Да, – наконец решила она. – Наверное, так и есть. Как ты?

Дин бросил на нее изумленный взгляд и медленно расплылся в улыбке.

– Бывали деньки и похуже.

– Точно, – кивнула Луна. Они молча смотрели на волны, и она внезапно добавила: – У меня есть звезды.

– Звезды?

– Ну да, над моей кроватью в Хогвартсе, – пояснила Луна. – Прикреплены чарами к балдахину. Дома есть ночник. Люмос было первым заклинанием, которое я узнала. Меня научил ему папа, когда отдал мне палочку моей мамы. Но знаешь, –добавила она, – у меня все еще есть солнце.

Луна почувствовала на себе пристальный взгляд Дина и вопросительно повернулась к нему.

– Мы их всех освободим, – сказал он. – Всех людей из Азкабана и вообще отовсюду. Гарри их освободит.

– Я знаю, – согласилась с ним Луна. – Я верю в Гарри Поттера.

– И я, – улыбнулся Дин. – Даже если учесть, что он засранец, отбивающий чужих девушек.

Луна только посмотрела на него, и Дин поднял руки в притворной капитуляции и рассмеялся. Она улыбнулась в ответ, когда волна залила его ботинки и юноша с проклятиями рванулся назад.


– Собирается дождь, – предупредил Дин. Они сидели рядом, глядя на бившиеся у их ног волны, и ветер путался в их волосах.

– Но солнце выйдет снова, – отозвалась Луна. – Так всегда бывает.

– И все же, если мы сейчас соберем плавник, то успеем высушить его. А потом сожжем в камине, – заметил Дин. – Мы бы помогли Флер, а то она, похоже, оказалась несколько выбита из колеи появлением нашей толпы.

– Ладно, – согласилась Луна и, легко вскочив на ноги, заскользила к линии прибоя. – Напомни, не рассказывала ли я тебе о морщерогих кизляках?

2 мая 1998 года

Он очнулся из-за сквозняка. Гойл вяло повел рукой в воздухе, нащупывая сползшее одеяло. Но вокруг были только камни; осколки битой кладки резали ладони, впивались в память. "Крэбб", – подумал он, а затем сразу – "Поттер", но связи между ними двумя он не видел. Имена безвольно плавали в опустевшем сознании. Ему казалось, что он внезапно стал необычайно тяжелым – нет, он придавлен к полу. Обломками. Липкая струйка стекала по лбу. Рядом кто-то кричал.

Гойл с усилием открыл глаза. Звезды. Озеро? Или крыша спальни? Или?

"Малфой", – появилась неожиданно настойчивая мысль. Он попытался сесть, оглядываясь вокруг. Развалины то обретали четкость, то снова расплывались перед его глазами. От движений в голове запульсировала боль, в боку закололо и задергало. Он яростно начал разгребать булыжники. Только камни, камни и пыль. Он не ранен. Или ранен, но тогда ему просто нужно пойти к мадам Помфри и она со всем разберется. Или к профессору Снейпу, он сможет...

Он вдруг вспомнил, что Снейп мертв, и тут же в голове всплыла схватка в потайной комнате. Он уже почти встал, и только тогда понял, что пытается подняться. Ноги едва слушались, но, по крайней мере, держали его. Проведя ладонью по лбу, он увидел, как окрасилась багровым покрывавшая пальцы пыль. У него течет кровь. Настоящая кровь. Ничего себе.

Без стен и потолка сложно было сообразить, где он находится. Вокруг сражались – до него доносились заклинания, крики и вопли. Чей-то рев. Чудовища. Ему нужно найти Малфоя. Или Крэбба. Крэбб наверняка знает, что делать. Где теперь искать эту комнату? Ага, здесь.

В стене с нишей, где некогда стояли доспехи, не было никакой двери. Гойл начал мерять шагами коридор из конца в конец, как его учил Малфой, снова и снова, но добился лишь появления на стене выжженного прямоугольника, исчезавшего, едва он успевал его увидеть. Не придумав ничего лучше, он двинулся по коридору, обследуя все укромные уголки на своем пути в надежде обнаружить там Крэбба или Малфоя.

Кого-то он все же нашел. Рыжий. Уизли. Со стороны казалось, будто он спит, но остекленевшие глаза его были открыты. На застывшем лице еще витало некое эхо улыбки, ускользающее воспоминание об отзвучавшем смехе. Гойл решил, что Уизли, должно быть, оглушен. Попытался найти свою палочку, но ее словно никогда и не бывало. Она просто исчезла вместе с комнатой и всеми его друзьями. Он встряхнул Уизли, затем еще раз, сильнее, схватив за плечи. Уизли безвольно болтался в его руках и тут же рухнул, едва Гойл его отпустил.

Уизли был мертв. Мертв не так, как в учебнике истории. Мертв не как Поттер и не как Темный Лорд, когда умираешь, а потом встаешь как ни в чем не бывало. В этом был смысл Пожирания Смерти. Ты пожираешь смерть, а не она тебя. Но здесь был Уизли, и он был настоящим, из плоти и крови, и его не вернешь, ему не поможет даже Помфри. Он был мертв. Желудок Гойла скрутило, словно он съел за раз пять дюжин шоколадных лягушек. Хотел бы он знать, как звали этого Уизли. Он не знал, почему, но хотел.

Гойлу внезапно со страшной силой захотелось домой. Знать бы еще, где он, этот дом. Может быть, у миссис Крэбб, где он жил, когда Поттер запихал его отца в тюрьму. Отец. Возможно, он здесь. Были же здесь Пожиратели Смерти и Темный Лорд. Да, Темный Лорд – он ведь наверняка знает, как достать из пропавшей комнаты Крэбба и Малфоя. Конечно же, он вернет Малфоя, ведь у того есть татушка и все такое. Возможно, Темный Лорд спасет даже Уизли, хоть тот и предал свою чистую кровь.

Ориентируясь на звук битвы, Гойл развернулся и захромал вперед. Красно-бурые отпечатки на стене отмечали его путь.

2 мая 1998 года

Будучи первокурсницей, Луна была в свое время весьма разочарована дуэльным клубом Локхарта. Намного больше ей нравилось заниматься в Армии Дамблдора на четвертом курсе, в восстановленном Дамблдором дуэльном клубе на пятом и снова в Армии на шестом. Ей нравились поединки один на один. Все решала скорость: ударить – парировать – ударить. У дуэлей были свои законы, они были обоснованы, более того – цивилизованы. Но происходящее здесь и сейчас было совсем иным. Как же они ошибались, считая, что могут приготовиться к войне!

Все иначе, когда действительно хочешь причинить боль.

Она не собиралась позволять отсечь себя от группы и, честно говоря, сама не представляла, как это произошло. Но теперь Луна осталась одна. И обернувшись, она увидела незнакомый ей Хогвартс – с пробитыми в стенах брешами, сошедшими со своих постаментов доспехами, пустыми портретами. Впрочем, что-то осталось неизменным и в этом чужом мире: где-то вдалеке раздавались вопли сэр Кадогана:

– Эге-гей! Враг проник в замок!

По здравом размышлении Луна пришла к выводу, что было бы не слишком разумно идти прямо навстречу опасности, о которой тебе достоверно известно. Но тут же решила, что все же это лучше, чем совершенно неизвестная угроза. К тому же это неважно, ведь коридоры на этом этаже, как она знала, замкнуты в одно огромное кольцо. Правда, кольцо было приплюснуто и вообще скорее напоминало многоугольник.

Все еще раздумывая о том, сколько же на самом деле сторон у этой архитектурной геометрической фигуры, Луна завернула за угол и столкнулась лицом к груди с гориллой в обличии человека. Фигура была завернута в плотную темную мантию Пожирателя Смерти, ее треснувшая маска съехала набок. Девушка в испуге бросилась назад, и он мог проклясть ее в это мгновение, если бы не был так же медлителен от удивления. Они одновременно выбросили вперед палочки, и заклинания столкнулись на полпути, ударив в стороны рикошетом. Стена слева от нее взорвалась. Справа от него, не причинив никакого вреда, расплескалось по кладке другое проклятие и осветило коридор позади него.

К ним подбирался еще кто-то, и Луна торопливо оглянулась, чтобы оценить пути отхода. Она не собиралась сражаться с ними обоими, если представится возможность избежать этого. Позади нее оставался узкий проход, куда можно нырнуть, не опасаясь погони, потому что эти двое будут только загораживать там друг другу дорогу. И все же у нее еще было время. Ее противник тоже повернулся к приближающейся фигуре, которая, как теперь разглядела Луна, была одета в рваную и испачканную слизеринскую мантию.

– А вот и мой сынуля-придурок, – выплюнул Пожиратель Смерти. – Палочки нет, да у тебя никогда и не было толку ее использовать. Я…

Луна бросила в него оглушающее заклятие и была страшно раздосадована, когда он отбил его не удостоив и взглядом. Ей внезапно захотелось в раздражении топнуть ногой. Или даже пнуть какого-нибудь грохонога. В конце концов, они живут в камнях, а теперь, из-за всех этих взрывов, наверняка вышли наружу.

– Я разберусь с тобой потом, а сначала прикончу вот эту козявку, – продолжил Пожиратель – Гойл-старший, как поняла теперь Луна, узнав наконец окровавленное лицо другого студента. Узнавать таким образом своих знакомых уже становилось страшной привычкой. Луна попыталась перекрыть проход, насылая на Пожирателя сглазы один за другим, которые тот останавливал с досадной легкостью.

По крайней мере, ответное его заклятие было одним и тем же, и хотя от протего не было толку, Луна все же могла пока что его отбивать. Вот только, как внезапно поняла она, это означало, что заклятие каждый раз бьет по едва не рушащейся стене. Недолго думая, девушка бросилась вперед, под летящее проклятие, как раз в тот момент, когда треснувший потолок наконец не выдержал и рухнул вниз. Тяжелый булыжник придавил ее плечо, и Луна закричала, выпустив палочку из внезапно онемевших пальцев.

Хохочущий Гойл-старший нацелил палочку ей в лоб. Луна не отвела взгляда. К ее изумлению, мужчина внезапно ударился головой об стену и, потеряв сознание, рухнул на пол. Луна перевела взгляд с Пожирателя на Гойла-младшего, – Грегори, так их будет проще различать, – угрюмо уставившегося на нее в ответ и все еще стоявшего с поднятыми для удара руками.

На взгляд Луны, он пока что ничем не угрожал ей, и она нащупала на полу свою палочку. Когда девушка снова подняла на него глаза, Грегори сидел рядом со своим отцом. В руках у него была отцовская палочка, но он ничего с ней не делал. Когда он посмотрел на нее, Луне пришло в голову, что он ничего не видит перед собой.

– Тебе лучше остаться здесь и присмотреть за ним, – произнесла Луна. – Просто сиди здесь и… – внезапно ей в голову пришла отличная идея. – Я пришлю за тобой Малфоя, Драко Малфоя. Просто сиди здесь и жди Драко, Грегори.

Она понятия не имела, находится ли Малфой сейчас в замке, или уже мертв, или потягивает текилу на Майорке, но это не имело значения здесь и сейчас. Наконец Грегори пробурчал что-то, что могло сойти за согласие. Луна кивнула.

– Мне жаль, что так получилось, – искренне добавила она. Грегори не сводил взгляда со своих рук.

В отдалении раздались голоса, и сквозь пролом в стене она увидела машущих ей с лестницы Эрни и Сьюзен. Бросив на Грегори последний взгляд, Луна развернулась и побежала к ним.

Прежде чем она вспомнила о нем снова, Волдеморт уже был мертв.

2 мая 1998 года

– Все кончено, – сказал Малфой, осторожно касаясь разбитой губы. Он навис у Гойла над душой, словно трансгрессия. – Мы проиграли.

Он нахмурился, и Гойл проследил его взгляд – Малфой смотрел на лежавшее перед ним одеревеневшее, окровавленное тело. Грудь его медленно вздымалась и опадала. Палочка свободно лежала на ладони Гойла, словно тот никак не мог решить, бросить ее или нет. Он посмотрел на нее, затем снова на Малфоя.

– Твой отец? Сочувствую, – Малфой едва заметно передернул плечами. Это могло быть извинением. Могло быть вообще чем угодно. Гойл нахмурился, осмотрел юношу со всех сторон, но рядом никого не было. Снова перевел взгляд на Малфоя. Тот покачал головой.

– Крэбб мертв. Он мертв. Я не… Мне жаль.

Гойл уставился на него. Обычно он смотрел так после того, как высказывался Крэбб. Но сейчас Крэбб ничего не сказал. И никогда уже больше ничего не скажет.

Малфой вздохнул, попытался смахнуть пыль, но вскоре сдался и осторожно сел рядом с Гойлом, прислонившись к обломку стены.

– Поттер прикончил Темного Лорда. Сначала заговорил того, нес всякую ахинею. Дожидался рассвета, хотел произвести впечатление, – фыркнул Малфой. Гойл молчал. – Похоже, Рон Уизли спас мне жизнь, но, кажется, не все так плохо, ведь остаток этой самой жизни я наверняка проведу в Азкабане. Тебе, впрочем, дадут небольшой срок.

– Мы ж ничего не сдедади, – сквозь разбитый нос пробормотал Гойл.

Малфой долго не сводил с него взгляда. Наконец он очень тихо произнес:

– Нет, сделали.

Гойл посмотрел на палочку, которую все еще держал в руке. На ней запеклась кровь. На всем теперь была кровь.

Солнце медленно поднималось над разрушенными башнями Хогвартса. Волосы Малфоя засияли в его лучах. Он закрыл глаза. Пронзительно кричали проснувшиеся птицы. Снизу до них доносились голоса, но слов было не разобрать.

– Тебе нужно спуститься в Зал, – наконец сказал ему Малфой. – Там все собрались. Мой отец… И все же, тебе нужно пойти туда.

Гойл покачал головой, посмотрев сначала на отца, затем снова на Малфоя.

– Кто его связал? – поинтересовался тот, затем покачал головой, когда Гойл пожал плечами. – Неважно. Куда же нам теперь идти?

Похоже, ответ Малфою не требовался.

– Черт. Шесть… Семь… – юноша разглядывал свои треснувшие часы. – В любом случае, пора завтракать. Хочешь есть?

Гойл снова покачал головой.

– Я тоже не хочу, – Малфой с минуту пристально изучал свои руки, а затем внезапно вскочил на ноги. – Знаешь, после того, как Крэбб попытался убить меня, мне пришло в голову, что я, наверное, был для вас не самым хорошим другом.

Где-то во всей этой речи определенно было извинение. Гойл безмолвно уставился в ответ.

– Мне просто пришло это в голову, – повторил Малфой. Он вздохнул, глядя на что-то недоступное Гойлу.

Вместо этого Гойл посмотрел на отца.

– Второе мая, – кривая улыбка перекосила лицо Малфоя. – С днем рождения.

Казалось, он хотел сказать еще что-то, но лишь сжал на мгновение плечо Гойла, а затем развернулся и пошел прочь.

20 июня 1999 года

С последним гудком Хогвартс-экспресс прибыл на вокзал Кингс-Кросс и, грохоча и колеблясь, остановился у платформы. Лязгнула паровая машина, и из кабины машиниста, обмахиваясь форменной фуражкой, вывалился бледный седоволосый мужчина. Тут же из окна выглянул Стэн Шанпайк и, неопределенно усмехаясь, закричал седому:

– Уже куда ни шло, а, мистер Спрюс? Я со всем разберусь, даж не вздумайте волноваться!

Мистер Спрюс в сердцах бросил об землю свою фуражку и принялся яростно ее топтать.

– По-моему, – задумчиво сообщила Луна Джинни, – он и в самом деле стал водить лучше.

– Мы опять врезались? Кто-то пострадал? – заинтересовалась Джинни, выглядывая в окно.

– Разве что мой локоть, – успокоила ее Луна. – Надеюсь, на этом и закончатся все наши волнения сегодня.

Она ожидала, что Джинни понесет чемодан к двери. Но девушка не сдвинулась с места. Луна окинула ее задумчивым взглядом.

– Разве мы не выходим?

– Через пару минут.

– Ладно, – легко согласилась Луна, подсаживаясь к ней.

– Чувствуешь? – спросила Джинни.

Луна затихла, прислушиваясь к глухому гулу голосов на платформе, шипению пара и тихому щелканью медленно остывающего котла.

– Я чувствую, как болит мой локоть, – предположила Луна. – Но уже почти незаметно.

– Нет, не это, – покачала головой Джинни, но тут же повернулась к подруге, достав волшебную палочку. – Дай мне. Я теперь хорошо разбираюсь в целительстве. После Того Года.

Луна без вопросов показала ей ушибленный локоть.

– Я хотела спросить, – продолжила Джинни, не переставая накладывать заклинания, – нет ли у тебя ощущения… ну… некоего Конца. Понимаешь? Как только мы сойдем с поезда, Хогвартс останется в прошлом. Все закончится. Исчезнет!

– Мне кажется, замок все же останется на месте, – задумалась Луна. – Если, конечно, тебе не известно что-то, чего не знаю я.

Джинни рассмеялась, но не сводила с девушки пристального взгляда:

– Ты же знаешь, о чем я.

– Да, – согласилась Луна. – Но мне нравится твой смех. Спасибо, так намного лучше.

– Обращайся, – Джинни спрятала палочку в рукав.

За окном появился все еще худой Ксенофилиус, чья висевшая мешком ярко-желтая мантия выделялась даже на скрытой клубами пара платформе. Он с воодушевлением втолковывал что-то нетерпеливо топтавшемуся на месте Гарри, который, очевидно, не слышал ни слова из речи Лавгуда.

– Пойдем, – вдруг вскочила на ноги Луна. Она распахнула дверь, изящно сошла на платформу и повернулась, чтобы подать руку Джинни.

– Луна, – жалобно протянула Джинни, но все же приняла руку подруги и неохотно позволила той стащить себя на платформу.

– Видишь? – произнесла Луна. – Мы все еще здесь. Это вовсе не конец. То есть, конечно же, конец, но лишь главы или статьи. И знаешь, что написано в самом низу страницы? «Продолжение следует».

– Закончилась эра, – печально отозвалась Джинни.

– Я тебя сейчас обниму, – сказала Луна и так и сделала. Джинни на мгновение растерялась, но тут же крепко обняла подругу в ответ. Они долго не разжимали объятий (и Луна притворилась, будто не видит умоляющих взглядов Гарри). Наконец, они отпустили друг друга, и Луна настойчиво произнесла:

– Я зайду к тебе через пару дней. А через несколько недель, когда придут результаты экзаменов, мы все соберемся в Дырявом Котле. У нас до сих пор есть совы и наши галеоны, а еще скоро выйдет новый номер Придиры, на которую мы обе подписаны.

Джинни захихикала, но тут же посерьезнела:

– Знаю, знаю, просто… – чуть жалобно она спросила: – Что же мы теперь будем делать?

– Все, что угодно, – решительно ответила Луна. – Мы можем все.

19 августа 1998 года

– Успокойтесь! – рявкнул Огден, с такой силой опустив молоток, что его сливового цвета мантия распахнулась, и вышитая на ней серебряная «В» сверкнула в свете факелов. – Если вы уже закончили обсуждение, я хотел бы покончить с этим делом прежде, чем снова подам в отставку.

Мало помалу рев голосов собравшейся в зале суда толпы сменился ровным гулом. Огден понял, что большей тишины ему не добиться, и обратил свое внимание к креслу, из которого, прикованный цепями, на него в ответ тупо уставился Гойл.

– Грегори Томас Гойл, я правильно понимаю? – Гойл кивнул. – Словами, парень, словами, – Гойл проворчал нечто, что с натяжкой можно было счесть за утвердительный ответ. Огден вздохнул. – Хотя бы так.

Он зашуршал пергаментами, читая. Элфиас Дож многозначительно кашлянул и очень удивился, когда Перси Уизли услужливо предложил ему стакан воды.

– Да, да, – нетерпеливо отмахнулся от них Огден. – Итак, ты обвиняешься в пособничестве Драко Малфою в предосудительных действиях, которые привели к вторжению Пожирателей Смерти в Хогвартс в июне 1997 года. Верно?

Гойл неопределенно пожал плечами. Патриция Аббот прожгла его взглядом.

– Обвинение выдвинуто на основании показаний Рональда Уизли, – Огден оглядел зал суда. – Присутствует ли он здесь?

– Сэр, – склонился вперед Перси. – К сожалению, Рон сейчас в Австралии по… по личному делу.

– Из-за этой девчонки Грейнджер, – вздохнул Огден. – Эти дети загонят меня в могилу, попомните мои слова. Впрочем, неважно. Если…

– И вы знаете, – продолжил Перси, – что Рон не хотел, чтобы эта информация была использована для…

– Уизли, я уже стар и у меня есть молоток. Замолчи сейчас же, – под свирепым взглядом Огдена Перси повиновался. – Что мы имеем? Исходя из данных копий ведущегося в настоящее время дела этого мальчишки, Малфоя, я полагаю, ты не был на самом деле посвящен в детали происходящего…

– Вы не можете использовать эти сведения для смягчения приговора, – вмешалась Патриция.

– То есть как это не могу?

– В первоначальных свидетельских показаниях нет ничего…

– Мэм, – прервал ее Перси, вновь склонившись вперед, – если вы просмотрите письменные показания, данные свидетелями под присягой, к делу номер двести восемь-семьдесят девять-тире-пять…

– Как ты вообще сюда попал? – возмутился Огден, тыча в его сторону молотком. – Замолчи же наконец!

– Моя сестра… – начал было Перси и испуганно вскрикнул, когда Огден с грохотом обрушил свой молоток.

– У многих людей есть сестры, Уизли, – ядовито произнес Огден. – А еще братья, отцы, матери и дети. Мы собрались здесь не для мщения. И не для преследования личных целей. Мы здесь для того, чтобы вершить правосудие. Вставай, парень, сейчас тебе объявят приговор.

Гойл посмотрел на судью, затем на цепи и снова на Огдена. Верховный судья закатил глаза и взмахом палочки освободил Гойла, который медленно поднялся на ноги.

– Я считаю, что ты должен быть приговорен к уже отбытому тобою сроку заключения и к условному осуждению сроком не менее пяти лет. Все согласны?

– Нет, – отрезала Патриция.

– Да, – отозвался Элфиас.

– Так считаете только… То есть я хотел сказать – да, конечно, – поправился Перси, едва увидев поднимающийся молоток.

– Министр заверил своей подписью, что голосует за, – заключил Огден. – Итого четыре против одного, – он со стуком опустил молоток. – Грегори Гойлу надлежит явиться завтра в десять часов в офис надзора за условно осужденными. Ты свободен, парень.
Патриция склонилась к нему и зашептала.

– Ах да, – Огден нахмурился, но кивнул. – Можешь остаться и выслушать приговор, вынесенный твоему отцу. Он указал молотком на судебных приставов: – Пожалуйста, приведите обвиняемого.

Гойла увели от кресла подсудимого, в которое вскоре бросили Томаса. Его отец не сказал ни слова и даже не взглянул в сторону сына. Приговор к пожизненному заключению в Азкабан был вынесен немедленно и единогласно. Судебные приставы в полной тишине вывели осужденного из зала. Гойл бездумно последовал за ними, но не успел сделать и пары шагов, как двери захлопнулись перед ним. Обернувшись, он обнаружил, что все остальные также уходят на объявленный в заседании перерыв, и вскоре остался один в пустом зале суда. Гойл снова сел в кресло и стал ждать, пока за ним кто-нибудь придет и скажет, что ему делать.

Но никто не пришел.

18 июля 1999 года

Уже проснувшись, Луна продолжала нежиться в дремотном летнем тепле ее новой спальни. (Конечно же, она была совсем не «новая», но после проведенного сначала за восстановлением замка, а затем за занятиями года в Хогвартсе комната такой ей и казалась.) В окна, которые она забыла закрыть прошлым вечером, лился свет, и Луна знала, что открыв глаза, она увидит лица друзей на фотографиях, прикрепленных над ней.

По ее лицу пробежала тень, и она вздохнула, но не встала с постели даже тогда, когда через несколько минут снизу донесся голос Ксенофилиуса:

– Луна! Пришли твои результаты!

– Я скоро спущусь, папочка, – отозвалась девушка.

Ну вот и они. Луна не волновалась о результатах экзаменов, зная, что они будут отличными, даже если учесть, что ей пришлось наверстывать полугодовой материал. Но наступил момент, когда ей нужно было решать, чем она хочет заниматься. Впрочем, чего она точно не желает делать, так это разочаровывать папу.

– Можно, я их открою? – закричал Ксенофилиус, и его дочь рассмеялась.

– Конечно, папочка. Только не говори мне! Я обещала Джинни, что мы откроем их позже вместе.

– Хорошо, солнце мое, – отозвался папа.

Ее дремота безвозвратно испарилась, и Луна встала, привела себя в порядок и спустилась на кухню. Внизу папа жарил тыквенные пирожки, а на столе лежали аккуратно распечатанные письма.

– Я думала, – начала Луна без предисловий – если, конечно, не считать предисловием уже сказанное. Интересно...

Ксенофилиус улыбнулся отвлекшейся на сторонние рассуждения девушке:

– Ты моя умница. Завтра мне понадобится твоя помощь. Когда мы с Артуром восстанавливали башню, я решил повернуть ее немного вокруг своей оси. Но моим сливам не понравилось их новое расположение!

– И что же мы будем передвигать: дом или сад? – серьезно спросила Луна, садясь за стол.

– Я пока что говорил только о сливах, – отозвался Ксенофилиус, но, задумавшись, добавил: – Хотя мы могли бы…

– Я думала о том, чтобы найти работу. Не здесь.

Ложка с лязгом упала на плиту. Ксенофилиус уклончиво промычал что-то в ответ, бряцая посудой.

– Ты сам прекрасно справляешься с выпуском Придиры, – Луна повысила голос, чтобы перекрыть шум. – И конечно же, я все так же буду отсылать тебе свои статьи. Я могу позволить себе иметь личную сову.

– Мне всегда нравились сычи-эльфы, – предложил Ксенофилиус. – А впрочем, они слишком малы, чтобы относить почту. Может быть, тебе лучше завести сову-медведя?

– Папочка, – вздохнула Луна.

Он печально улыбнулся ей, выкладывая ей на тарелку тыквенные пирожки.

– Я недавно разговаривал с Чарли Уизли. Если тебя это заинтересует, у них в Румынии освободилось место стажера-магозоолога.

Луна не верила своим ушам.

– Впрочем, это в Румынии, – добавил Ксенофилиус. – Ужасная страна. Нет, конечно же, нет; просто она страшно далеко отсюда. Тебе придется посылать сову или вызывать меня по камину каждый день.

Луна взлетела со стула и бросилась к папе, чтобы крепко его обнять.

Глава 3

Август 1998 года – октябрь 2000 года

Когда стало ясно, что все рассказываемое на организованных для оставшихся студентов курсах подготовки к экзаменам влетает Гойлу в одно ухо и тут же вылетает в другое, профессор Слизнорт по ему одному известным причинам устроил для него частные уроки. Причем привлек к этому лестью или хитростью нескольких студентов – правда, большинство сдалось почти сразу же. Дольше всех продержался будущий невыразимец Забини. Впоследствии, когда пришли результаты выпускных экзаменов их подопечного, он объявил, что если когда-нибудь раскроет тайну, как можно обучить Гойла, для него не останется в этом мире неразрешимых загадок. Каким-то образом часть с таким трудом полученных знаний все же задержалась в голове Гойла, и он наскреб на Удовлетворительно по гербологии, получив единственный требующийся по условиям приговора проходной балл из всех сданных им ЖАБА.

Гойл навсегда покинул Хогвартс летом одна тысяча девятьсот девяносто девятого года. Семейный сейф Гойлов был заблокирован, ему же самому назначили небольшое еженедельное пособие. В приговоре оговаривалось, с кем ему разрешалось общаться (как ни странно, с Забини и даже с Миллисентой в присутствии должностных лиц ему было позволено встречаться, а вот Малфой и Нотт оказались за бортом). И так как теперь Гойл не мог позволить себе жить на широкую ногу, вскоре оказалось, что его существование свелось к череде дешевых пансионов и небольшому чемодану, который даже не было смысла распаковывать. Ведь рано или поздно всем становилось известно, кем – или, скорее, чем – был его отец, и Гойла вежливо просили освободить номер.

Еще одним непременным условием отсрочки от заключения в Азкабан было устройство на работу. Гойл лишь кивал, когда инспектор по надзору за условно осужденными, которому Гойл смертельно надоел (и которого с каждым разом все больше раздражал), находил ему новую вакансию. Учитывая его некомпетентность и дурную характеристику, Гойла принимали только на временную работу – на полтора месяца во время уборки урожая той или иной сельскохозяйственной культуры. На одном из этих мест он умудрился продержаться всего три дня – ему понравилось прорубать просеки в лесопосадках, но, как оказалось, даже это дело требовало большего мастерства и тонкости. По той же причине он был уволен из деревообрабатывающего цеха по производству Нимбусов:

– Чересчур много сточил! Недостаточно отполировал! Слишком медленно нанизываешь прутья! Слишком быстро режешь! Да ты что, тупой, парень? Не можешь работать без мантии и маски?

И точно так же был выгнан несколько месяцев спустя из аптеки, хозяева которой, по крайней мере, потрудились расплатиться с ним.

С каждой новой вакансией от него требовали все меньше навыков, пока наконец Гойл не стал заниматься тем, что Малфой обычно презрительно называл работой домовиков, а именно – перетаскивал тяжелые и магически неустойчивые вещи, которые, ради их сохранности, можно было передвигать только медленно и вручную. И так, среди заказов по переносу бочек грибного масла и очистке ферм от навоза, наступила и прошла зима, которая сменилась летом, и снова наступила осень.

14 октября 2000 года

В этот октябрьский ветреный день впервые за прошедшие год и пару месяцев в Англию приехала Луна Лавгуд. Едва она сошла на платформу Кингс-Кросса, буйный ветер бросил в нее пригоршню красных листьев, запутавшихся в густой массе ее волос. Луна рассеянно заколола растрепавшиеся пряди волшебной палочкой, раздумывая, как лучше отправить багаж домой, когда позади нее раздался приветственный крик:

– Луна!

К ней по платформе мчалась радостно улыбающаяся Джинни.

– Привет-привет! Я уж было подумала, что ты уехала домой! – она крепко обняла Луну, отметившую, что девушка все так же пахнет цветами, и заключившую ее в объятия в ответ. – Как же я рада тебя видеть. Только ради всего святого, немедленно скажи мне, что ты ешь мясо.

Луна кивнула, словно знала, что Джинни задаст этот вопрос.

– Конечно. А что, Лондон поразила гербиформная чума? Кажется, у меня в сумке осталась пара лаймов.

– Да нет, – рассмеялась Джинни, потянув за собой Луну. – Просто Гермиона вдруг решила податься в вегетарианство и втянула в это дело всех остальных. Пойдем же; я сейчас готова сама зарезать корову, лишь бы съесть гамбургер… Постой-ка, а где твой багаж?

– Вот эти сумки, – указала Луна. – Остальное уже отправлено домой.

– В дом твоего отца? – Джинни закинула на плечо одну из сумок. Луна кивнула, подняв остальные. – Мама сбилась с ног, бегая к нему с едой чуть ли не по пять раз в день, просто чтобы убедиться, что он не голоден. Ты же знаешь мою маму.

– Папа упоминал об этом в письмах, – подтвердила Луна. – Передай ей, что я благодарна за это.

– Вот сама ее и поблагодаришь. Ты же останешься теперь с нами, правда? – Джинни вопросительно взглянула в лицо Луне, направляясь к выходу с вокзала. – Ты ведь не собираешься бросить на наше попечение Чарли и сбежать в какое-нибудь Тимбукту растить йети?

– Я хотела бы побывать в их университете, – мечтательно протянула Луна. – Хотя я не думаю, что им нравятся жаркие страны. У них слишком много меха.

Джинни усмехнулась, закатив глаза.

– Ты же прекрасно знаешь, что я имела в виду.

– В министерстве магии, в отделе регулирования магических популяций и контроля над ними, в подразделении тварей появилась вакантная должность. А если еще точнее – в группе сохранения исчезающих видов, – сообщила Луна. – И ее предложили мне.

– Это же великолепно! – просияла Джинни. – Ведь правда великолепно?

Луна серьезно обдумала вопрос.

– Думаю, так и есть, – решила она. – А Гарри нравится работать в министерстве?

– Ему нравится работать с аврорами, – ответила Джинни. Луна понимающе кивнула. – Я имела в виду, что все не так плохо, правда. И ему нравится Кингсли, которому в свою очередь нравится Гарри, и все это в определенной степени сглаживает ситуацию…

– И одновременно ее отягощает, – закончила за нее Луна.

– Люди обожают жаловаться, – пожала плечами рыжеволосая девушка. – Для них виноград вечно зелен. Давай зайдем сюда!

«Сюда» означало донельзя маггловское кафе. Но у Джинни оказались не только маггловские деньги, но и вполне здравые представления о маггловских заказах и официантах.

– Вечно я путаюсь в их деньгах, – все же призналась она Луне, когда они уединились в кабинке, поставив сумки под стол. – Каждая банкнота или монета соответствует десяти другим, но невозможно запомнить, какая из них ценнее!

Луна кивнула. Она с любопытством рассматривала картонные подставки под стаканы, на которых были изображены проткнутые стрелами кружки с сидром. Какой интересный вид спорта!

– Ах да! – спохватилась девушка и обернулась к Джинни. – Как у тебя обстоят дела с Гарпиями?

Джинни рассмеялась и засыпала Луну забавными историями о тренировках, матчах и о Гарри. Луна в ответ рассказала ей о Румынии, драконах и Чарли.

– Да уж, – согласилась с ней Джинни. – Кроме драконов Чарли практически ничего не замечает.

За разговором время пролетело незаметно, и они, смеясь, вышли из кафе лишь спустя несколько часов. Джинни снова крепко обняла подругу:

– Я так рада, что ты вернулась.

И Луна, обнимая ее в ответ, шепнула в рыжие волосы:

– Я тоже.

16 октября 2000 года

Офис по надзору за условно осужденными находился не в отдельном кабинете, а прямо посреди зала записей – просто несколько столов между бесконечными рядами шкафов с документами. Принцип открытости гласил, что правосудие должно вершиться на глазах народа. К тому же, если бы осужденные начали буянить во время своих ежемесячных принудительных визитов сюда, вполне вероятно, что среди присутствующих оказался хотя бы один работник из отдела магического правопорядка. Так что, в конечном счете, даже одержимость канцелярской работой в этом отделе имела свои преимущества.

Но на самом деле вся эта система главным образом обеспечивала Гойлу неиссякаемый источник наблюдений, позволявший ему не отвлекаться на сидевшего перед ним инспектора, – вокруг постоянно ходили люди, то и дело добавлявшие новые документы в ящики и очень редко достававшие старые.

–… и засунуть его в бочку с гноем бубонтюбера, – закончила инспектор. Не она первая вела его дело, и, скорее всего, не она будет последней. Гойл даже не утруждал себя запоминанием их имен. – Ну что ж. Я, конечно, могла бы спросить, что вы думаете по этому поводу, но совершенно очевидно, что вы ничего не думаете, не считаете и не находите.

Гойл чуть заметно кивнул на случай, если от него требовался ответ. Он смотрел, как крошечный старичок приставляет к шкафу лестницу, забирается наверх, достает из ящика документы, спускается и переносит их к другому шкафу лишь для того, чтобы снова вскарабкаться по ступенькам и положить документы в другой ящик. По наблюдениям Гойла, этим старичок занимался уже минут десять. Гипнотическое зрелище.

– …осознать серьезность ситуации, – донесся до него голос инспектора. – Вы что, хотите попасть в Азкабан?

Гойл перевел на нее ничего не выражающий взгляд.

– Вы находите работу или отправляетесь в тюрьму, и никак иначе. Работа. Или тюрьма. Вы хоть что-то понимаете? Да? Нет? Может, вы окаменели, и мне стоит сходить за воронкой и зельем из мандрагоры?

Так как очевидно было, что вместо дурацких вопросов инспектор теперь спрашивает полную чушь, Гойл просто продолжал смотреть на нее пустым взглядом. Она вздохнула, сняла очки и сдавила переносицу.

– Мистер Гойл… Министерство не может лгать в ваших интересах. Когда мы предлагаем ваши услуги работодателю, мы вынуждены также сообщать и обо всех тех работах, с которыми вы не справились по каким бы то ни было причинам… Послушайте, – прервала она себя, – я понимаю, что вы чувствуете натянутое отношение к вам на рабочем месте, где все знают о вашем прошлом, но это еще не повод, чтобы бить людей лишь из-за своей собственной затянувшейся враждебности…

После ему было несомненно высказано еще многое, но все эти слова были слишком многосложными, чтобы Гойл в конце концов не вернулся к своему обычному занятию – разглядыванию людей. Вот только на этот раз на него смотрели в ответ огромными глазами, напряженно нахмурив брови под каскадом почти белоснежных волос, и к тому времени, как Гойл осознал, что знает эту девушку, она уже подошла к их столу.

– Здравствуйте, я подслушала ваш разговор. Мне требуется помощник.

12 февраля 20001 года

– И все же – это ведь Гойл, – с сомнением протянула Джинни.

Обе они смотрели на него. Грегори темной тенью продвигался к сбрызнутым талым снегом кустам по широкому полю, которое принималось магглами за частную территорию Холихедского гольф-клуба, а на самом деле являлось площадкой для тренировок Гарпий.

– Знаешь, – продолжила Джинни, – бывают моменты, когда мы под влиянием импульса совершаем вещи, о которых позже жалеем. Ну, как когда нам с Гарри стало скучно в Норе под прошлое Рождество. И-и-и… это не тот случай.

Луна улыбнулась, глядя на нее.

– Я лишь хотела сказать, – закончила Джинни, – все же – это ведь Гойл.

С мешком в руке Грегори подошел к ближайшему кусту и ударил по ветвям рукой в перчатке. Из куста немедленно вырвалась некое зеленоватое размытое облако, которое мужчина тут же сбил, загрузил в мешок и на всякий случай еще пристукнул им об землю.

– Грегори мне помогает, – безмятежно сказала Луна.

– О нет, – простонала Джинни. – По-моему, ты превращаешься в Хагрида.

Луна осмотрела себя, чтобы убедиться, что вовсе не стала великаном, и обратила на подругу недоуменный взгляд.

– Вечно ты подбираешь всех бездомных. Это твой личный соплохвост, только без столь впечатляющей незаконной родословной, – Джинни состроила гримасу. – Во всяком случае, я на это надеюсь. Ты ведь не занималась ничем подобным?

– Нет, – Луна все же окинула Грегори беглым взглядом. Просто потому, что знала, что Джинни непременно скорчит гримасу.

Они наблюдали, как Грегори сражается с очередным кустом и наконец ликующе выныривает из снега с извивающимся мешком в руках.

– Может, ты подхватила эту особенность Гарри, знаешь, вечно всех спасать, – задумчиво произнесла Джинни. – Она необычайно заразна.

– Пусть так, – согласилась Луна.

– Раз ты так считаешь, – чуть насмешливо протянула Джинни.

– Если ты оказался в нужном месте в нужное время, – рассудительно ответила Луна, – я считаю, что вдвойне важно принять нужное решение, верно?

– Я считаю, что всю мою площадку для тренировок заполонили эти – как ты их называешь?

– Малые швейцарские ворчуны. Таксономически они относятся к гномам, хотя по своим проказам ближе к докси.

– Ну вот, эти самые. И я благодарна тебе за то, что ты приехала сюда и избавила нас от этих мелких паршивцев…

– Мы собираем их, чтобы отправить в швейцарский заповедник. Им понравится в горах Интерлакена, в Берне.

– Можно, я хотя бы притворюсь, будто не знаю этого? – жалобно прервала ее Джинни. – У меня вся рука опухла. Даже перчатку натянуть не могу, не говоря уже о том, чтобы играть! – она нахмурилась и спросила: – О чем я говорила?

– Ты благодарна, – подсказала Луна.

– В самом деле благодарна, – подтвердила Джинни. – И я понимаю, что Гойл тебе…

– Грегори.

– Грегори тебе помогает, – исправилась Джинни. – По крайней мере, сейчас. Но ведь ты сама понимаешь… Я лишь хочу сказать, что иногда незнакомые вещи оказываются рогами взрывопотамов. Тебе ли этого не знать?

– Иногда, – согласилась Луна. – А иногда нет. И мне нравится оставаться открытой новым идеям. Не желаешь выпить со мной чая? Журчевичного. Невероятно полезен для придаточных пазух.

Джинни фыркнула, но взяла предложенную чашку, и больше они к этому вопросу не возвращались.

19 августа 2003 года

– Распишитесь здесь, – скучающим тоном произнесла инспектор. Грегори подчинился, аккуратно выводя фамилию в указанном окошке. – И здесь. А здесь поставьте инициалы.

– Напиши «ГГ», – подсказала Луна в ответ на озадаченный взгляд Гойла.

Едва он все сделал, пергамент взлетел из его рук и был размножен до трех копий, одна из которых возвратилась к нему уже свернутой в свиток и заверенной официальной печатью Визенгамота. Инспектор выжидающе на него смотрела, и Грегори ничего не оставалось, как взять свиток. Инспектор не сводила с него взгляда. Он уставился на нее в ответ.

– Вы свободны, – терпеливо пояснила она. – Ваш срок окончен. Можете забрать ваш ключ от сейфа из обработки, – на этот раз на нее уставились уже две пары глаз. Инспектор едва заметно вздохнула: – Спускаетесь по лестнице, дверь направо, на двери увидите табличку – «Обработка».

Грегори что-то пробормотал, выражая благодарность, и встал.

– Спасибо, – сказала Луна. – Вы оказали нам неоценимую помощь.

Инспектор, уже ушедшая с головой в дополнение комментариями очередного дела, не обратила на ее слова никакого внимания.
Луна поднялась и направилась в указанный коридор. Спустя мгновение за ней двинулся Грегори, ступая след в след. Но Луна внимательно на него не посмотрела, и он пошел с ней рядом.

– Чем ты теперь собираешься заняться? – спросила она.

Грегори лишь пожал плечами. Пойти в обработку, что бы это ни значило. Забрать ключ от своего сейфа. Он не знал точно, что с ним следует делать. Наверное, придется повесить его на шею вместе с другими ключами.

– В таком случае, желаешь ли ты продолжать работать со мной? Теперь у тебя есть доступ ко всем твоим сбережениям, и тебе больше не нужно работать только для того, чтобы избежать заключения.

Грегори насупился, напряженно размышляя над ее вопросом. Это была неплохая работа. Она не была… Ему нравилось драться, и он был неплох в этом деле. И хотя он не понимал большую часть из того, что говорила Луна, так ведь ее почти никто не понимал, так что ничего плохого в этом он не видел. В конце концов, есть работенки и похуже, вроде той, с гноем бубонтюбера, а здесь ему иногда даже доверяли что-нибудь взорвать, и это было здорово. Грегори кивнул.

– Хорошо, – произнесла Луна. – Тогда нам нужно будет узнать, как тебе получить визу для заграничных поездок. Возможно, Гарри сможет…

Луна внезапно умолкла, не сводя внимательного взгляда с другого конца коридора. Хотя иногда Грегори даже не мог объяснить, на что она смотрит, просто потому, что эта штука оказывалась невидимой или еще какой, он тоже посмотрел туда. Сначала он подумал, что перед ними висит зеркало, в котором отражаются серебристые волосы его спутницы, но вскоре мозг его нашел взаимопонимание с глазами, и он понял, со странно притупленным удивлением, что из-за угла в коридор только что свернул Драко Малфой.

Малфой тоже его увидел. Он шел с болтавшим без умолку и ничего не замечавшим пожилым мужчиной, которого Гойл смутно припомнил – должно быть, это был какой-то юрист. Малфой ничего не сказал и не сделал; он лишь смотрел на Гойла, а Гойл не сводил с него взгляда в ответ. Впрочем, ему пришла в голову мысль помахать Малфою, но в руке он все еще держал свиток, поэтому просто поднял руку. Малфой посмотрел на его взмывшую в воздух ладонь, быстро перевел взгляд на него самого и улыбнулся. Чуть заметно, но он улыбнулся и кивнул Гойлу. В следующий миг Малфой уже обратился к своему спутнику, и они скрылись за ближайшей дверью.

Так все и произошло.

– Пошли, Грегори, – позвала его Луна. – Нам нужно, чтобы тебя обработали, как бы ужасно это ни звучало, хотя я уверена, что на самом деле все не так страшно. И к тому же я должна рассказать тебе о финикийских первоклассных пьяницах – Чарли уверен, что именно их видел его брат, снимая проклятия в Египте.

10 января 2004 года

– За благоприятное стечение обстоятельств, – слова Луны были слышны даже среди многоголосицы Каира.

– За проницательность, – отозвался Невилл, и они, чокнувшись бутылками, выпили под недоуменные выкрики местных жителей и под тяжелым взглядом Грегори, который тот не сводил с Невилла. Невилл посмотрел на него и склонился к Луне:

– По-моему, он все еще хочет меня проклясть.

– Если уж на то пошло, ты первым навел на него палочку.

– Он застал меня врасплох, – возмутился Невилл. – Последний раз я видел Гойла в Том Году. А это было, позволь тебе напомнить, шесть лет назад. Стареем.

– Становимся старше, – поправила его Луна.

– А я чувствую себя старым, – заявил Невилл и снова отпил из бутылки.

Луна задумчиво его осмотрела.

– Я бы не дала тебе больше тридцати.

– Мне двадцать четыре, – проворчал Невилл, но, чуть улыбнувшись, провозгласил за нее тост и выпил.

– Слышала, ты служил аврором, – прежде чем ответить, он отпустил бутылку, но Луна видела, как та все еще едва заметно дрожит в его руке. Лишь едва заметно. Если бы она не ожидала этого, то, наверное, даже не заметила бы.

– Совсем недолго, – подтвердил Невилл.

Луна отпила из бутылки, словно говоря: «Если хочешь продолжить, я тебя слушаю». (Все дело в глазах. И запястье. И чуть-чуть в том, как держишь мизинец.)

– Я не такой, как мои родители, – наконец сказал Невилл. – И не такой, как мои друзья. И… Я закончил начатые дела, все, какие смог. И хватит с меня.

Луна подумала об Армии Дамблдора, о которой вспоминала время от времени, иногда с легким сожалением, но чаще с теплотой. Она всегда носила с собой монету. Они оба носили. А возможно, и все остальные. Приятно – быть связанным. Она вспомнила, как однажды сказала Гарри, что это почти как иметь друзей.

– А теперь я собираю цветы, – жизнерадостно добавил Невилл. – За цветы!

– За цветы, – торжественно повторила Луна, и они вновь чокнулись бутылками.

Гойл прожигал Невилла взглядом из-за стойки.

– Он все еще на меня смотрит, – пожаловался Невилл. – Может, он ревнует? – он задумчиво добавил: – Я б на его месте ревновал.

– Я не собираюсь заводить никаких отношений.

– Ну что ж, – Невилл пожал плечами.

– У него мало друзей.

– Не умеет общаться с другими, – Невилл задумчиво осмотрел бутылку и допил оставшееся пиво. – Наверное, его мало обнимали в детстве.

Луна лишь посмотрела на него укоризненно.

Невилл чуть застенчиво улыбнулся.

– Прости.

– Не стоит извиняться за правду, – мягко произнесла Луна. – Хочешь еще выпить?

У стойки Грегори отвлекла крепкая энергичная барменша с невероятно огромными золотыми серьгами-кольцами. Она что-то рассказывала Грегори, и по лицу молодого мужчин медленно расплывалась улыбка. Луна кивнула своим мыслям.

Невилл встряхнул головой.

– Вечно я забываю, что здесь сливочное пиво куда крепче, – он усмехнулся ей. Щеки его покраснели под легким налетом щетины, а в глазах светился спокойный добрый смех. – Кажется, я уже немного пьян.

Кожа на его руках была грубой, вся в мозолях из-за долгих часов работы с землей и саженцами. Луна подумала о его ладонях, снова кивнула себе и допила пиво одним глотком.

– Но, надеюсь, не слишком пьян, – заметила она, вставая и протягивая ему руку. – Кавалеру следует проводить даму в ее комнату, не правда ли?

Невилл взглянул на нее с легким недоумением:

– Ты же говорила, что не собираешься…

– Не собираюсь.

– А. А! – лоб Невилла медленно разгладился, и он тепло улыбнулся ей с чуть заметной неуверенностью. – То есть да, конечно. Я хотел бы тебя проводить.

Он взял ее за руку и поднялся. И Луна отозвалась:

– Я тоже этого хочу.

15 июля 2006 года

Франклин Олифант Лавгуд был очень серьезным ребенком. На все в этом мире он смотрел своими большими серыми глазами спокойно и пристально. Луна настояла на том, чтобы Грегори научился правильно держать ребенка (похоже, особенно важно было поддерживать головку), но тот предпочитал не заниматься этим. Младенцы были крошечными, хрупкими существами, но куда важнее для него была их привычка срыгивать или пачкать пеленки в самый неподходящий момент. Он понятия не имел, как в таком маленьком тельце может умещаться столько всего. Магия, должно быть.

Лонгботтом вернулся в Англию. Грегори подозревал, что друзья Луны (и, возможно, друзья Лонгботтома, но Грегори на это было наплевать) не одобряли их решение завести ребенка без предварительной свадьбы, а, возможно, им и вовсе не нравились эти отношения, длившиеся всего несколько месяцев. Впрочем, Луну такие вещи никогда не волновали, а Грегори учился вместе с Блейзом Забини, славившимся своими чрезвычайно свободными понятиями о половой жизни и готовностью поиметь все, что способно было удержать его интерес на достаточно долгое время.

Грегори однажды поцеловал Миллисенту Булстроуд. На спор – Нотт отдал ему после всех своих Сладких Тараканов, так что это того стоило.

Грегори почти ожидал, что Луна оставит работу, когда у нее появится ребенок. У него имелись смутные представления о матерях-домохозяйках, которые растят из младенцев детей, хотя вообще-то это происходит само собой. Также в голове его зародилась мысль, что Луна забудет о нем, как Малфой с новой игрушкой, забрасывающий в шкаф старую. На самом же деле почти ничего не изменилось, разве что теперь Грегори приходилось таскать с собой пеленки, присыпки, подгузники и прочие штуки, а иногда и корзину с малышом, если Луне нужны были для работы обе руки. Это всегда раздражало его, ведь Грегори знал, что попадет в серьезные неприятности, если уронит и сломает ребенка.

Впрочем, сказать, что работа была совсем не такой, как он себе ее представлял, было бы неправдой – в конце концов, он о ней почти не думал. Конечно, все это было немного странно, но ведь это была Луна. А это значило, что на свете существуют мох, мозгошмыги, ворчуны, чертополох и дерево, пытающееся тебя сожрать, – и Грегори считал, что это не совсем обычное поведение для дерева, – а еще большие сине-бронзовые одеяла и ползающий малыш, который пытается встать, опираясь на твое колено, и смотрит на тебя глазами цвета неба.

8 апреля 2008 года

– Какое интересное изобретение! – приговаривал Ксенофилиус, осматривая машину Поттеров. – Я, знаете ли, никогда прежде не видывал ни одно из них так близко. Артур пытался однажды объяснить мне их устройство, но, к сожалению, я не сумел… Не примите за оскорбление вашей замечательной жены, – добавил он, склонившись к Гарри, – но, по-моему, почти все, что Артур рассказывает о своих магглах, он просто-напросто выдумал!

Гарри дружелюбно кивнул, подавив рвущийся хохот.

– И с какого же конца в нем закупорили джинна? – бормотал Ксенофилиус. – Очень умно с их стороны… Мистер Поттер, с вами все в порядке? Вы не проглотили случайно кашлежука?

–Н-нет, – еле выговорил Гарри и тут же, увидев шанс на спасение, добавил: – Я схожу за соком!

Луна, наблюдавшая за этой сценой из кресла беседки, улыбнулась ему и снова повернулась к Джинни.

– С вашей стороны было очень любезно проехать весь этот путь.

– Едва ли я пролетела бы по каминной сети с таким-то грузом, – осторожно похлопала по своему немаленькому животу Джинни и подмигнула. – Клянусь, у меня все внутренности превратились в сплошной синяк. И если меня еще раз вывернет, с тебя будет причитаться, малыш.

– Тебе не нужно больше подушек? – спросила Луна, оглядывая внушительную кучу, на которой уже покоилась Джинни. – Хотя я не уверена, что это поможет. Впрочем, я могу увеличить те, что есть.

– Нет, спасибо. Все в порядке, – Джинни вздохнула. – Тепло. Неплохой денек выдался для весны. Хорошо, что мы решили навестить тебя именно сегодня.

Луна задумчиво наблюдала, как ее подруга ерзает, не находя себе места, и отметила красноту щек и отекшие пальцы, вцепившиеся в кружку воды так, что побелели костяшки.

– А где же твоя тень? – спросила Джинни.

– Грегори в мастерской, – кивком указала на сарай Луна. – Он мастерит необходимые нам ловушки. У него это ловко выходит, главное – дать ему точные указания.

– А еще он прячется от нас, – добавила Джинни.

– И этим он тоже там занимается, – согласилась с ней Луна.

К ним подошел Гарри со стаканом тыквенного сока, и Джинни скривилась, почувствовав запах. Ее муж с извиняющейся улыбкой немедленно наложил чары, чтобы очистить воздух, а Джинни проводила его палочку завистливым взглядом.

– Вот уж по чему точно не буду скучать, так это по своей свихнувшейся магии, – вздрогнула она. – Вчера я едва не превратила себя в поджаристый тост вместе со всей кухней.

– Осталось всего пять недель, – успокоил ее Гарри и, положив ноги жены себе на колени, принялся массировать ее ступни. Джинни счастливо вздохнула. – Как дела в твоем заповеднике, Луна? Скоро вернется Линч?

– Не раньше сентября. А в заповеднике очень интересно работать. Хотя иногда нам досаждают пикси, а гномы до сих пор воруют мои тыквы.

– Тебе выделили прелестный дом.

– Он напоминает мне хижину Хагрида, – сказал Гарри и поспешно добавил под уничижающими взглядами жены и хозяйки: – В лучшем смысле этого слова!

– Мама! – Олли теребил подол мантии Луны. – Мы посмотрим ферей?

Подошедший следом Джеймс кивком подтвердил просьбу.

– Ферей? – переспросила Джинни.

– Фэйри, – поправила их обоих Луна. – Ты хочешь показать Джеймсу фэйри? – Олли кивнул. – Хорошо, только не ходите за изгородь, – Олли снова серьезно кивнул и понесся прочь, преследуемый по пятам Джеймсом.

– Осторожней! – закричала Джинни, когда мальчишки пробежали по одеялу, расстеленному на траве для Альбуса.

Белая изгородь, окружавшая домик лесника, отделяла сад от густой чащи всего в нескольких шагах от их столика. Ее перекладины располагались ровно настолько широко, чтобы обеспечить превосходный обзор трехлетнему ребенку. Фэйри роились на опушке, выдавая себя густым жужжанием и отблесками падающего на них света.

Альбус посмотрел вслед убежавшим мальчикам и осторожно поднялся, опираясь на свои кубики. Он сумел сделать несколько шагов, прежде чем упал набок и скривился, раздумывая, стоит ли заплакать. Но вместо этого малыш встал на четвереньки и медленно пополз за братом и его другом.

– Как ты думаешь, милая, может быть, мне стоит завести машину? – спросил Ксенофилиус, поставив на стол огромный поднос с сэндвичами. – А может, позвать Грегори?

– А где?.. – начал было Гарри, но Джинни тут же ответила:

– В мастерской.

– Понятно, – кивнул ее муж.

Сбитый с толку Ксенофилиус переводил взгляд с одного супруга на другого.

– Что-то не так?

– Ничего, папочка, – успокоила его Луна. – Это последний ростбиф?

– К сожалению, да. Но зато я принес Джинни банан! – добавил Ксенофилиус. – Моя Урсула, бывало, клялась ими.

– А иногда ругалась ими же, – улыбнулась Луна. – Грегори придет, едва почувствует запах еды.

Она наложила на поднос отгоняющие от Джинни запах чары, уже покоившиеся на соке Гарри, и аромат ростбифа поплыл по поляне над опустевшим одеялом. Луна нахмурилась. Гарри и Джинни принялись спорить, кто из них должен почистить для нее банан. Раздался глухой щелчок замка, и из распахнувшейся двери мастерской неторопливо вышел Грегори, моргая из-за неожиданно яркого света. Он осмотрел сад, насупился, увидев их, и внезапно повернул голову в другую сторону.

Едва Луна перевела взгляд, чтобы узнать, куда он смотрит, воздух разорвал тонкий крик.

– Джеймс! – воскликнул Гарри, уже вскочивший на ноги, с палочкой в руке, указывающей, как с легким раздражением отметила Луна, прямо на Грегори. – Что здесь?..

А потом закричал Олли, и уже сама Луна неслась по саду и подхватывала его на руки.

– Мама! Мама! – звал малыш, указывая на деревья. – Фэйри забрали Альби!

8 апреля 2008 года

Грегори спокойно смотрел на суматоху вокруг, жуя уже второй сэндвич – первый он просто проглотил – со стола. Он не мог понять, отчего все так взволнованы. Пикси часто доставляли неприятности, но их можно было просто прихлопнуть ладонью, а малыши еще слишком маленькие, чтобы убежать далеко самостоятельно, так что их легко найти. Вот только, как он подумал, принимаясь за третий сэндвич, малыши такие маленькие, что любой может унести их в лес, а самим им не вернуться, и они могут не откликнуться, когда их позовут. Ох. Наверное, им стоит отправиться искать малыша.

Он уже открыл рот, чтобы сообщить свой вывод всем, но внезапно понял, что остальные спорят как раз об этом, и, передумав, выпил тыквенный сок, чтобы протолкнуть сэндвичи в желудок.

Поттер спорил со своей женой. Грегори решил было, что Уизли его сглазит, но, к сожалению, она лишь кричала:

– Если ты думаешь, что я останусь здесь, можешь так думать и дальше! Но это мой ребенок, и я отправлюсь его искать!

– Я немедленно позвоню в отдел по каминной сети, – пытался сказать ей Поттер, перекрикивая плач ребенка, которого держал на руках. – Авроры смогут…

– Нам не нужны никакие авроры, – вмешалась Луна, доставая свой галеон и прикасаясь к нему палочкой. – Я вызову всех нам на помощь. К тому же для поисков нам понадобится всего несколько человек – фэйри редко отлетают далеко от своих деревьев. С Альбусом все будет в полном порядке.

– Ты же не можешь знать наверняка! – взревела Уизли. – Почему мы все еще здесь?!

– Тише, тише, – успокаивал папа Луны плачущего Олли. – Послушайте, – обратился он к Поттеру. – Отдайте мне Джеймса, я присмотрю за детьми. Луна знает, что делает.

– Ну так сделайте же хоть что-нибудь! – Уизли заковыляла к воротам.

– Не сюда, – остановила ее Луна. – Грегори, как ты думаешь, где могут быть пикси?

Он сморщил лоб, раздумывая. Пикси вечно доставляли неприятности. Они якшались с гномами и с кроликами, и прятались в высокой траве. Только трава еще не выросла такой высокой, потому что была весна, разве что…

– На лугу?

Луна кивнула.

– Проводи Джинни на луг, тот, на котором растут грибы и нарциссы.

– Разве это действительно… – начал Поттер, но Уизли пронзила его свирепым взглядом.

Луна сказала:

– Ты можешь пойти со мной, Гарри.

– Но… – сделал еще одну попытку воспротивиться Поттер.

– На луг ведет тропа, – примиряюще объяснила ему Луна. – Есть множество других мест, где можно найти фэйри, но туда нужно пробираться сквозь чащу. Ими займемся мы.

– Все будет хорошо, – вмешался папа Луны. – На самом деле, встретить фэйри – к удаче, к тому же они всегда добры к детям.

– Спасибо, папочка, – Луна ловко забрала ребенка у Поттера и сунула удивленного мальчика в руки своему отцу. – Грегори.

Грегори кивнул, подхватил с подноса очередной сэндвич и двинулся к воротам. Он оглянулся, чтобы убедиться, что Уизли следует за ним, но она уже оказалась впереди. Достойно удивления, если учесть, какая она толстая.

– Ну? – нетерпеливо воскликнула она.

Он пожал плечами и отворил ворота, дождался, пока она выйдет, и закрыл створку за собой. Только тогда Грегори направился по извивающейся среди деревьев тропе в лес. Ярдов сто Уизли шла наравне с ним, но вскоре ей пришлось умерить шаг, и теперь женщина пыхтела позади, поддерживая живот руками, что, впрочем, совсем не мешало ей через каждые несколько секунд выкрикивать:

– Альбус!

Грегори неторопливо размышлял, что малыши вряд ли будут кричать в ответ, но зато они могут громко плакать. Возможно, помолчи Уизли, они сумели бы услышать ребенка. Но заплачет ли ребенок, если Уизли будет молчать? Он нахмурился, ожесточенно пытаясь разобраться в своих мыслях, но вскоре бросил это занятие, как слишком сбивающее с толку.

Только выбравшись на луг, он внезапно заметил, что Уизли больше не кричит и что ее вообще нет рядом. Обернувшись, Грегори увидел, что она вцепилась в дерево, тяжело дыша. Между клубками переплетенных корней, о которые Уизли могла в любую минуту споткнуться, темными пятнами разросся кирпично-красного цвета мох. Грегори хмуро уставился на корни и перевел мрачный взгляд на Уизли. И только он начал думать о том, чтобы предложить ей вернуться на тропу, – не то она упадет, запутавшись в траве, – как женщина исторгла громкий стон и рухнула у корней, не успев двинуться с места.

– Боже! – закричала она, доставая палочку. Рука ее дрожала, и слабая струйка серебристых искр тут же опала и растаяла в воздухе. Едва Грегори сделал шаг по направлению к женщине, палочка чуть приподнялась и указала на него, но Уизли уже снова надрывно взвыла. Палочка выпала из ее пальцев. Она, скрючившись, обхватила живот руками в бесплодных попытках удержать боль, поднялась на колени и снова упала.

По ногам, пропитывая желтое платье, потекла кровь. Яркими пятнами она расплывалась на зеленой траве, темными – на руках Грегори.

8 апреля 2008 года

Рон появился буквально через минуту после вызова, объяснив, что Гермиона не могла оставить Розу одну, да и не стоило трансгрессировать в ее положении. Невилл не смог добраться до них из Индии, но каким-то образом передал весть по цепочке, и несколько секунд спустя из воздуха вынырнули Виктор Крам и Габриэль Делакур, а за ними – Дин Томас и Шеймус Финниган. Следующим прибыли Ли с Анджелиной, а затем появились Деннис Криви, Натали МакДональд и Блейз Забини, который принес больше всех пользы, так как у него оказалось с собой усовершенствованное заклятие Компаса, теперь отыскивавшее и людей.

– А почему у нас его до сих пор нет, Забини? – обиделся Гарри.

– А разве я пропустил тот момент, когда ты превратился из главы аврората в невыразимца, Поттер? – удивился Блейз. – Что ты говоришь? Такого и не было никогда? Ну так замолчи и осмотри местность.

– Точно оно действует всего в пределах нескольких футов, – объяснил Деннис. – Но пространство для поиска сужается, если… Берегись!

Визжащие синие существа рухнули на них с высоты. Все, кроме Луны (и невысокого Денниса), пригнулись.

– Они прилетели оттуда, – указала Луна.

– Убирайтесь! – рявкнул Шеймус.

– Лучше их не раздражать, – посоветовала Луна.

– Эти чертовые твари меня раздражают, – Дин швырнул вслед пикси оглушающее, но попал в дерево – его руку отбросил Гарри.

– Не смей! Ты мог попасть в Альбуса.

– Ох, точно. Прости, Гарри.

– Он должен быть где-то здесь, – позвал их Блейз из-за дерева, которое использовал в качестве щита. – Я поймал сигнал оттуда, – он вынырнул из-за ствола лишь для того, чтобы указать направление.

– По этой п’ямой, – показала Габриэль с другого конца сада.

Гарри и Луна одновременно бросились в указанных направлениях сквозь жужжащее облако и встретились у зарослей, окружавших огромный дуб.

– Я его вижу, – сказала Луна.

– Где? – тут же встал с ней рядом Гарри. – Альбус! Выходи, Ал! Это я, папа!

Из кустов раздался в ответ булькающий звук, и, прежде чем Луна успела его остановить, Гарри ринулся вперед, продираясь сквозь ветви. Перед его лицом немедленно взорвалось еще одно трепещущее синее облако и отшвырнуло мужчину прочь. Луна, взмахнув полами мантии, едва успела отойти с их пути.

– Не высовывайся из-за дерева, – подсказал Блейз.

– Забини, заткни… Отличный выстрел, Виктор!

– Ли, берегись! А, черт, больно, должно быть…

– Видимо, это западноафриканские пикси, – рассуждала вслух Луна. – Стоит лишь взглянуть на форму их движущихся крыльев, и, – она увернулась от очередного фэйри, – мне кажется, что у них прямые шпоры, хотя сложно утверждать наверняка при подобной скорости.

– Это может как-то помочь мне забрать у них Альбуса? – крикнул Гарри.

Луна подумала и спросила:

– А у тебя есть с собой яблочный уксус? Хотя вряд ли. А если…

– Чем черт не шутит, – вмешался Рон. – Ложись!

Луна обернулась в надежде увидеть, что он задумал, но Гарри свалил ее на землю, поэтому она не расслышала, что именно выкрикнул Рон. Впрочем, результат был налицо – ни мощный поток синего света, ни звук дюжин рухнувших в одно мгновение окаменевших пикси не заметить было невозможно.

– Спасибо, Гермиона, – усмехнулся Рон.

– Пошли, – сказал Гарри. – Помогите мне пробраться через… Ай! И откуда, черт возьми, здесь столько колючек? Не двигайся, Ал!

Луна подумала и, пока остальные пытались осторожно проникнуть сквозь кусты, двинулась вокруг дуба, обойдя все еще предусмотрительно скрывавшегося за своим деревом Блейза, в поисках подходящей ветви. Это не должно быть сложнее, чем взбираться с Джинни на каштан, росший позади Норы.

– Привет, – сказала она пускавшему пузыри и хлопавшему в ладоши Альбусу. Подняв его на руки, Луна не ощутила веса ребенка и тут же поняла, что и сама плывет в воздухе. – Смотри-ка – магия.

Едва Гарри прорвался сквозь кусты, она выплыла вперед и передала Альбуса изумленному отцу, тут же снявшему с него чары. Но не успела Анджелина спустить Луну на землю, как на поляну вывалился Грегори, пытавшийся остановиться на полном ходу и по инерции скользивший по траве. Его руки были в крови.

– О нет, – произнесла Луна.

Обернувшийся Гарри побледнел.

– Где Джинни?

– Джинни? – переспросил Рон и, вспыхнув, рванулся к Грегори: – Что ты сделал с моей сестрой, подонок?

Вот только на его пути внезапно возник Блейз, и Рон рухнул на землю, опутанный веревками. Остальные немедленно вытащили палочки, хотя Луна достала свою лишь для того, чтобы снять с себя чары пикси.

– Что случилось? – вопросила она.

– Ребенок рождается, – выдохнул Грегори.

Рон приглушенно застонал. Гарри едва выговорил:

– Ч-что?

А Луна лишь кивнула и бросилась вперед. Спустя несколько секунд опомнились остальные и ринулись за ней.

8 апреля 2008 года

Часто Луна напоминала Грегори Драко Малфоя. Не только бледной кожей, светлыми волосами и серыми глазами. Сходство крылось не столько во внешности, сколько в том, как оба могли внезапно привлечь к себе всеобщее внимание. Как иногда говорили с окружающими таким тоном, словно их было невозможно ослушаться. Как творили такие дела, которые приводили в смятение всех остальных.

Они вернулись к Уизли – девчонке Уизли, Джинни, а не к Рону Уизли-наш-король Уизли – не раньше, чем принесли Луне из дома все необходимое. Ни Поттер, ни Уизли не отходили от роженицы, но зато всем остальным пришлось носиться туда и обратно не по одному разу за зельями, ингредиентами, одеялами и многим другим.

– Может, следует занести ее в дом? – предложил Поттер, сжимая руку Джинни.

– Нет, – Луна обернулась к Грегори: – Ты дал ей кровяного мха?

Грегори кивнул.

– Что такое? – взволновался Рон. – Что он ей дал? Он ей дал это?

– Рон! – рявкнул Гарри и обратился к Луне тем же тоном: – Ей это поможет?

– Для начала это просто великолепно, – подтвердила Луна. – Спасибо, – добавила она, обращаясь к Ли, который принес ей набор зелий. Она вынула два пузырька, подумала и, добавив к ним третий, попросила: – Анджелина, смешай их.

Анджелина перевела удивленный взгляд с Луны на пробирки:

– Что? Я? – с неожиданной уверенностью она взяла зелья. – Нет, нет, сейчас я все сделаю.

– Давай сюда, – присоединился к ней Дин. – Я могу отмерять.

– Хорошо, – и они принялись за работу, обсуждая в процессе запасы зелий и необходимые пропорции.

– Мне нужен свежий чертополох и…

– Королевская трава? – спросила темноволосая женщина. Луна кивнула. – Я видела куст по пути сюда и смогу узнать это место.

– Я схожу с тобой! – вызвался младший Криви.

– Только быстро, – согласилась Луна. – Спасибо, – взяла она готовое зелье у Анджелины. – Гарри, поддержи ее. Джинни, милая, я знаю, ты меня слышишь. Выпей это зелье, ладно?

– Что ты делаешь? – требовательно спросил Рон. – Что это? Зачем? – Поттер прожег его взглядом. – Чего ты так смотришь на меня?

Луна надавила пузырьком на губы Джинни и медленно стала лить зелье ей в рот, следя, чтобы Джинни успевала глотать.

– Вот так, умница.

– А тебе не нужны, ну, я не знаю, полотенца там или вода горячая? – спросил Рон.

– Неплохая идея, Рональд, – согласилась Луна. – Полотенца лежат в комоде в спальне на втором этаже. Большую миску найдешь в шкафу на кухне, слева от плиты. Воду грей в чайнике – магия может вызвать осложнения.

– Что? – уставился на нее Рон. – Нет, ты не поняла, я не хочу идти, пусть…

– И пожалуйста, побыстрее, – поторопила Луна.

– Я… А, ладно! – Рон повернулся на каблуках и рванул по тропинке к дому.

– Тебе и в самом деле нужны… – Поттер не договорил, потому что Джинни забилась в его руках и закричала. Поттер, шепча, покачивал ее в объятиях, пока она не успокоилась. На этот раз, открыв глаза, она узнала мужа и подругу.

– Альбус? – выдавила Джинни.

– Мы его нашли, – утешил ее Поттер. – На нем ни царапины.

– Хороший мальчик, смотри, ему нравится с дядей Шеймусом, – подошел к ним Финниган и, присев, показал матери малыша.

– Альбус спокойный, – подтвердила Джинни. – Зато Джеймс был необыкновенным чертен…

Она вздрогнула всем телом и снова завопила от боли. Шеймус поспешно отошел, но Альбус уже скривился и тоже начал плакать.

– Боже мой, – стонала Джинни. – Ребенок… Пожалуйста, мой ребенок…

– Все хорошо, – Поттер гладил ее волосы. – Все хорошо.

– Все будет хорошо, – поправила его Луна. – Еще минуточку потерпи, – Поттер бросил на нее злой взгляд, но Луна лишь безмятежно посмотрела в ответ. Джинни вцепилась в него.

– Я доверяю Луне.

– Отлично, – отозвалась Луна. – Потому что, к сожалению, роды будут чрезвычайно болезненными. Придется все делать здесь и сейчас, пока не стало слишком поздно.

– Я… тебе… доверяю-ю-ю…– голос Джинни сорвался в протяжный стон. Голова ее свесилась на грудь, и Грегори заметил, как чуть напряглась Луна – а это значило, что она действительно взволнована состоянием роженицы.

Криви с женщиной вернулись с травами, и Луна немедленно заставила их смешивать принесенные ингредиенты с уже существующими зельями. Вскоре, правда, Денниса заменили на Забини, а Криви принялся нетерпеливо носиться рядом с Грегори. Впрочем, он недолго задержался под тяжелым взглядом мужчины и унесся к Краму и француженке, которые, как и Грегори, остались не у дел.

Луна заставила Джинни выпить свежее зелье, накладывая свободной рукой стерилизующие чары. Грегори хотел зааплодировать, отдавая дань ее мастерству, но решил, что, наверное, сейчас не лучшее время для этого. К тому же Джинни снова закричала.

– Сейчас тебе захочется натужиться, – подсказывала ей Луна. – Но пока не нужно. Пока ты должна дышать, вот так…

– Да знаю я, черт побери, как надо дышать! – заорала в ярости Джинни.

Луна, не обращая внимания на ее слова, продолжала:

– Вдыхаешь носом, выдыхаешь через рот, как можно глубже. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

– Звучит, словно медитация, – задумчиво пробормотал Забини, – если бы еще не было криков…

Джинни подняла голову и окинула всех яростным взглядом:

– Ребята, это вам не матч по квиддичу!

– Самое время для стратегического отхода, – Забини изящно поднялся на ноги и усмехнулся, глядя на остальных. – Это значит, дорогие мои, что мы покидаем нашу милую кричащую леди. Пошли!

Забини неторопливо поплыл прочь по тропе. Поборов оцепенение, все, кроме Гарри и Анджелины, последовали за ним. Грегори хмуро посмотрел им вслед и перевел взгляд на Джинни. На стонущую, дрожащую, окровавленную женщину. Он передернул плечами.

– Наверное, тебе лучше охранять тропу, пока все не закончится, – предложила ему Луна, и Грегори, благодарно кивнув, двинулся за толпой. Впрочем, дальше нескольких ярдов ему пройти не удалось, потому что все остальные столпились за первым же поворотом тропы и теперь бесцельно кружили на месте, ожидая новостей. Грегори встал посреди тропы и, не обращая внимания на доносящиеся крики, встречал свирепым взглядом из-под насупленных бровей каждого, кто только задумывал вернуться, включая Забини, который смотрел на него уже не раздраженно, а почти плотоядно.

А затем внезапно наступила тишина, в которой через мгновение разнесся по лесу плач новорожденного.

На этот раз назад двинулись все, и Грегори возглавлял процессию. И за поворотом они увидели Луну, бережно пеленавшую крошечного розового ребенка и клавшую его в бледные, дрожащие руки матери. Воцарившаяся тишина постепенно переросла в тихий благоговейный шепот леса, прославляющий весну и жизнь. Именно в этот момент в их толпу ворвался Рон, вопя:

– Я принес воду! Я принес воду!

Грегори многозначительно отступил в сторону, открывая ему вид на поляну.

– Ого, – только и выговорил Рон.

– Это девочка, – произнес сияющий Гарри. – У нас девочка!

– А у меня уже есть, – отозвался Рон, но тут же расплылся в счастливой улыбке: – Поздравляю!

Вокруг мгновенно поднялся невообразимый шум, сквозь который внезапно прорезался один голос:

– Так как ее зовут?

– Лили, – сказала Джинни. – Поприветствуйте мою дочь: Лили Луну Поттер.

8 апреля 2008 года

Все оставшиеся отправились в паб – в конце концов, это было вполне разумно. Рон уехал домой с Гарри, Джинни и детьми (и вскоре сова из Годриковой Впадины сообщила, что и мать, и малышка относительно здоровы и хорошо себя чувствуют), а Ксенофилиус, оставшийся со спящим Олли, настоял, чтобы Луна отдохнула с друзьями. Шумной веселой ватагой они ввалились в паб к недовольству местных завсегдатаев и приятному изумлению хозяйки, неопределенного возраста крепко сложенной женщины, позвякивающей при каждом шаге и просившей всех называть ее просто Салли.

– Ну, ребята, что это с вами? – прогудела она.

– У нас родился ребенок! – объявил под всеобщие овации Шеймус.

– Что, у всех разом? – удивилась Салли.

– Почти, – подтвердил Дин. – Так или иначе участвовали все. За Армию Дамблдора!

– Тосты лучше произносить под звон бокалов, – вмешался Блейз.

– Как любезно было с твоей сто’оны п'едложить это, – коварно улыбнулась ему Габриэль.

– Вы пришли к неправильному выводу, мадмуазель, – обратился к ней Блейз, – но вы так привлекательны, а я формально до сих пор на дежурстве и могу угостить всех за счет Отдела тайн. Хозяйка!

– Мне, пожалуйста, немного горной воды, – попросила Луна. – Спасибо.

Остальные, к удовольствию Салли, заказали напитки покрепче.

– За Джинни и Лили Поттер! – подняла бокал Анджелина.

– И за другую, совершенно другую леди этого вечера, – Шеймус повысил голос, чтобы не утонуть в смехе, – За невероятную родопринимательную-или-как-там еще леди…

– Ничего себе тост! – фыркнул Дин.

– Заткнись, друг, – ухмыльнулся ему в ответ Шеймус. – Итак, леди и джентльмены – за мисс Луну Лавгуд!

Под всеобщие овации Ли и Виктор попросили Луну встать, и она поклонилась.

– У меня есть еще более важный тост! – закричал Блейз, перекрывая шум. – За мужчину дня…

– За тебя мы пить не будем, – немедленно предупредила его Натали.

– За ‘Арри Потте’а! – предложила Габриэль, и все вскинули бокалы вверх, чтобы тут же их опрокинуть.

– Ну вот, пора снова делать заказ, – пожаловался в пустоту Блейз, но стакан его мгновенно наполнился. Забини проницательно улыбнулся Ли. – Как я уже начал говорить, когда меня – бесцеремонно, вынужден вам сообщить, – прервали: за мужчину дня, мистера Грегори Гойла!

– За Грегори, – подняла Луна свой бокал, и мгновением позже ее примеру последовали остальные, хотя большая часть провозгласила несколько иной тост:

– За Гойла!

Грегори, оказавшись в центре внимания, чуть вжал голову в плечи, но на лице его расплывалась довольная улыбка.

Блейз просиял.

– Думаю, все мы извлекли из сегодняшнего происшествия урок, мораль и тому подобное.

– Я поняла лишь то, что у меня детей не будет, – отрезала Натали. Деннис обиженно надулся, и она с улыбкой сказала: – Мне и тебя хватает.

– Ну и ладно, – отозвался Деннис, но, подумав, добавил: – Хотя это было настоящим оскорблением, которое, при определенных обстоятельствах, может иметь неприятные последствия.

–… моя очередь идти к хозяйке! – быстро сказала Натали под смех остальных.

Луна помогла женщине сделать заказ и отнести напитки обратно, а вскоре Натали уже спорила о квиддиче с Ли и Анджелиной. Луна села на прежнее место и, время от времени делая глоток горной воды, наблюдала за остальными, счастливая и спокойная. Салли, разговаривая с Грегори, и у него умудрилась вытянуть несколько слов – несомненно, у нее призвание быть хозяйкой паба, как решила про себя Луна. Остальные ее друзья прогуливались по комнате – от стены, где Шеймус затеял сыграть в дартс с местными жителями, к обсуждавшим искусство фотографии Дину и Деннису и затем к дальнему углу, где Блейз флиртовал одновременно с Виктором и Габриэль.

– Привет, – подсел к Луне мужчина.

– Привет. Мне нравится твоя борода.

Он улыбнулся, отчего на его щеках появились ямочки.

– Спасибо. А мне понравились твои редиски.

– Правда? – чуть улыбнулась Луна и рассеянно заправило за ухо прядь волос, отчего закачались в ушах ее длинные серьги. – Я их сама сделала. Они отгоняют мозгошмыгов.

– Хрен тоже неплохо с этим справляется, – он протянул ей руку. – Рольф Саламандер, к твоим услугам.

– Очень приятно, – пожала она его руку, отметив, что у ее собеседника приятные широкие ладони. – А я…

– Луна Лавгуд, – опередил он ее, кивком указав на толпу. – Я слышал кое-что. И часто тебе приходится принимать роды?

– У женщины – впервые. Но разницы на самом деле немного. Нужно всего лишь оставаться открытым новым идеям и быть всегда начеку.

– Хороший совет, – Рольф, улыбаясь, поднял бокал. – Итак, сегодня ты всех спасла. Какие планы на завтра?

– Что-нибудь непременно подвернется, – мечтательно улыбнулась ему Луна. – Непременно.