Глава 1Глава 1.
***
- Это жестоко.
- Это единственный способ.
- Другого выхода нет?
- Выходов всегда несколько. Но к нужному результату ведет один.
- Тогда мы теряем время.
***
Не может быть, чтобы уже наступило утро.
Противный фальцет Селестины Уорбек, установленный вместо обычного звонка будильника, оповестил о начале нового дня. Я свешиваю руку с дивана, старательно не разлепляя ресниц, чтобы сохранить хрупкие остатки сна - пытаюсь нащупать на полу источник пробуждения. Как бы не так, скорее всего, сама специально положила его подальше, чтобы заставить себя встать. И сделать это нужно достаточно резво, пока громкость, увеличивающаяся с каждой минутой, не достигла ушей Тедди.
Едва приоткрыв веки, ровно настолько, чтобы сквозь узкий просвет различать очертания предметов, я бреду в сторону тумбочки, предусмотрительно поставленной в противоположный конец комнаты. Жму на круглую красную кнопку, процедив сквозь зубы все, что думаю о голосовых данных ни в чем не повинной Селестины. Будильник заткнулся. Я, затаив дыхание, прислушиваюсь – похоже, Тедди не проснулся. Спасибо ему за это. Что у нас дальше по распорядку? Ах да, подвиг.
Со вздохом плетусь на кухню ставить чайник. Обычный маггловский чайник, пузатый и белый, важно стоит на маленьком столе, окруженный верными подданными – жестяной банкой с растворимым кофе и неказистой сахарницей с трещиной на боку.
- За что мне все это? – привычно жалуюсь я чайнику, насыпая себе две ложки кофе, - не знаешь? Правильно, откуда тебе…
Я успеваю выпить половину чашки и разогреть кастрюльку с кашей, когда слышу всхлипы из детской. Тедди, несмотря на то, что ему уже исполнилось два года, всегда просыпается с плачем, и я сразу бегу к нему, обнимаю, шепчу нежные глупости. Иногда это работает, и тогда мы дружно идем горшок, а потом умываться и завтракать. Но иногда, увидев меня, он заходится криком, и тогда мои руки предательски бьет мелкая дрожь.
Что ж, никто не рождается матерью.
Преодолев в несколько шагов коридор между кухней и небольшой, но уютной детской, я вхожу в комнату и включаю свет.
- Мама! – Тедди сидит на кровати, потирая кулачками глаза, - маааама!
- Привет! – я очень стараюсь, чтобы голос звучал как можно более радостно. – С добрым утром! Будем вставать?
- Нет, валяться, - малыш падает обратно на подушку, а мое сердце тихонько выскальзывает из сжимавшего его до этого кулака. Не закричал. Сегодня не закричал.
- Нам уже пора, - говорю я ласково и глажу его по коленке, вылезшей из пижамных штанишек. – Ты же не хочешь опоздать на большой желтый автобус, правда?
- Но еще ночь, - Тедди снова садится и поворачивает голову к окну, за которым лениво занимается тусклый рассвет.
- Нет, мой сладкий, - я крепко прижимаю его к себе, - это утро. Просто уже осень.
***
Осень.
С недавних пор мне кажется, что это короткое слово стало определением моей жизни.
Мерлин, мне нет и тридцати, а я чувствую себя глубокой старухой. Как будто мне минимум в три, нет, в четыре раза больше.
Весь мой мир, все, что мне дорого, разделилось на два периода – «до битвы» и «после». После битвы. После Ремуса. После того, как его не стало. Все эти «после» такие же серые, безрадостные, зябкие, такое же слякотные и бесцельные, как это утро.
Полгода назад я пришла в себя в палате Св. Мунго. Очень вовремя, как оказалось, едва ли не первый раз в жизни я умудрилась не опоздать.
Я ничему не удивилась – ни белому потолку, ни тишине вокруг. Последнее, что я помнила, это битву в Хогвартсе и летящий в меня огненный шар. Значит, я должна была быть или в клинике, или в раю. А поскольку пожилой мужчина в белом халате с сеточкой на волосах все же больше был похож на колдомедика, чем на ангела, я решила, что жива.
- Тед.
Все, что я смогла произнести. Однако эти три буквы произвели такой эффект, как будто я только что толкнула умопомрачительную речь с главной трибуны Визенгамота. Мужчина подскочил ко мне, посветил люмосом в глаз, пощупал запястье, потом выглянул в коридор и почти сразу вернулся ко мне и присел на краешек кровати.
- С ним все в порядке, милая. Жив и здоров.
Все в порядке. Я почувствовала, как мои ссохшиеся губы пытаются растянуться в улыбке. Это было так здорово, так замечательно. Значит, темномагическая сволочь сгинула. Я поправляюсь и скоро увижу сына, и мы будут гулять долго-долго, пойдем есть мороженое в «Сладкое королевство», а Ремус посадит его на плечи и будет скакать с ним по аллеям…
- Ваш муж погиб, милая, - пожилой колдомедик смотрел с жалостью, судорожно потирая ладони, покрытые сеткой морщин. – Мне жаль, что я должен сообщить вам об этом так скоро, когда вы только пришли в себя. При других обстоятельствах мы бы ни за что не известили вас об этом сразу. Но, к сожалению, это еще не все.
Господи. Почему вдруг в комнате стало так темно. Что, кто-то выключил солнце? Разве такое может быть?
Разве может быть, чтобы он умер?
Я заорала, пытаясь подняться, и кричала изо всех сил, но из горла едва вырвался глухой хрип, перешедший в тяжелый кашель. Весь мир провалился в темноту, и я ничего не видела, только руку, покрытую пигментными пятнами - она гладила меня по голове, и глухой голос говорил что-то про опеку, про то, что Тедди воспитывала Андромеда («конечно, кто же еще», - мелькнуло в голове), и что, к его большому сожалению («о чем он все время жалеет?»), и дальше, что-то про похороны на прошлой неделе и про приют, и про то, что я была без сознания шесть месяцев, и, надо же, как вовремя, а то бедный мальчик…
Ровно через неделю, подписав все необходимые бумаги в органах опеки, я забирала Теда от Поттеров. Старательно гоня от себя мысли о том, как он вырос, и игнорируя полный сочувствия и жалости взгляд Гарри, я торопливо собрала последние вещи.
- Тонкс, вы можете воспользоваться нашим камином, - предложила Джинни.
- Нет, спасибо, - я улыбнулась так широко, что свело скулы, - хотим прокатиться на автобусе, правда, Тед?
Он смотрел на меня совершенно не детским взглядом - настороженно, как маленький волчонок, загнанный в угол. То, что ему надо идти куда-то с незнакомой женщиной, почему-то называющей себя его мамой, его пугало. За полгода, проведенные в неподвижном состоянии, я располнела, сказался и побочный эффект зелий, которыми меня пичкали, чтобы спасти. Волосы сильно отросли и напоминали серые сосульки. При выписке я в первый раз прошла мимо большого зеркала в холле, и даже не сразу сообразила, что это зеркало. Разве можно было винить ребенка в том, что он не узнавал мать, раз уж я сама не узнала собственное отражение.
- Может, все же камин? – поддержал жену Гарри.
- Нет-нет, - я энергично киваю, подхватывая одной рукой объемный пакет с детскими вещами, а другой крепко сжимая ладошку сына и, наспех попрощавшись, выбегаю с ним на влажную после дождя брусчатку. В носу щиплет, и я сдерживаюсь из последних сил, чтобы не разреветься. Я поклялась себе, что больше никогда не буду плакать.
Да я бы с радостью воспользовалась камином или аппарировала, даже бесноватый Ночной Рыцарь не такой уж плохой вариант. Любой способ магического перемещения лучше маггловского транспорта.
Вот только магия теперь не имеет ко мне никакого отношения. Или я к магии.
***
Иногда я ловлю себя на мысли, что превращаюсь в зомби. Такого, как на картинке в одном из классов Хогвартса – всклокоченные волосы и бессмысленный взгляд. Мое поведение - это некий набор движений, отработанных до полного автоматизма. Впрочем, если вспомнить первые недели, когда я ни на секунду не расставалась с пособием «Как выжить в маггловском мире и не потерять конечности», то сейчас то, как я одной левой (ну ладно, двумя, и обе левые) справляюсь с домашним хозяйством, меня вполне устраивает.
Я хаффлпафка, но всегда была уверена, что Шляпа ошиблась с моим распределением. Я смелая и не отступаю перед трудностями. Главное, все время твердить об этом самой себе. Пресловутая храбрость оказалась весьма кстати для того, чтобы первый раз в жизни нажать на кнопку чудовищного устройства под названием «электрический чайник». А умение быстро реагировать в любой ситуации, выработанное за годы аврорства, тоже пригодилось – ликвидировать последствия того, что чайник, оказывается, нужно было включать только после того, как в него будет налита вода.
Мне приходится совершать много движений, гораздо больше, чем раньше. И меня не напрягает, я даже в этом нуждаюсь. Потому что чем больше ты занят, тем меньше остается времени то, чтобы думать. Сейчас, одной рукой запихивая в рот сыну ложку с манной кашей, другой в это время застегивая пуговицы на жакете и в перерывах поднося ко рту чашку с кофе, я чувствую себя вполне комфортно. Насколько это возможно для лишившейся магии матери-одиночки, воспитывающей сына - метаморфа среди обычных детей, зарабатывающей на жизнь внештатной журналисткой третьесортной газеты.
А если не обращать внимания, что жакет маловат на пару размеров, то и вообще отлично.
***
Тедди на полдня ходит в детский центр развития. Каждый раз отводя его туда, я твержу себе, что ребенку полезно быть среди других детей, что это вырабатывает в нем навыки жизни в коллективе, приучает к распорядку и всячески способствует его развитию. И все равно меня раздирает на части чувство, что, оставляя его на несколько часов чужим людям, я его предаю. Неважно, что эти люди - милые благожелательные профессионалы Он никогда не должен расставаться со мной.
Конечно, я это делаю ради того, чтобы нам было на что жить. Моя так называемая работа состоит в том, чтобы слоняться по городу, влипать в какие-нибудь истории, а после кропать статьи «об очевидном и невероятном» для нашей желтой газетки. Это, как ни странно, приносит небольшой, но стабильный доход. Правда, от всех неприятностей я стараюсь держаться подальше, черпая материал из собственного прошлого и слегка его обрабатывая. Если уж кто-то сверху озаботился тем, чтобы у меня был такой богатый приключениями багаж, значит, я могу это использовать в своих целях. Я считаю, это справедливо.
- Ну и ну, - шеф пыхтит, выпуская в потолок кольца дыма. Недавно он прочитал в другой газете, такой же желтой, как наша, что курение сигар – неизменный признак отменного вкуса и принадлежности к избранному слою общества. И теперь все окружающие вынуждены дышать этой дрянью минимум по десять минут ежедневно, поскольку он очень любит вызывать всех по очереди на ковер. – Ну и ну, Нимфа, где ты только берешь все эти истории, золото мое.
Меня разрывает желание сказать ему, где, и добавить, куда он их может себе засунуть, но я стою, изучая поцарапанный носок левой туфли, и терпеливо жду, когда святой инквизитор отправит меня восвояси.
- Уж очень много новых названий… Все эти твои драклы-вейлы… Давай попроще как-то. Все же наша целевая аудитория - не прыщавые подростки.
Ага. Так и вижу, как топ-менеджер какого-нибудь банка вместе с годовым отчетом пролистывает «Хорошего Утра, Йоркшир!» за утренней чашечкой кофе. Наша газета полностью оправдывает свое название. В сокращенном виде, конечно.
- У меня для тебя задание. Важное, - он намеренно выдерживает паузу, чтобы я успела проникнуться оказанным мне доверием. – Дуй в северный район, там в баре «Голубая корова» девица приковала себя к барной стойке. Ее любовничек смылся к другой. То есть к другому, - он хохочет и давится кашлем.
- Мне-то что с ней делать?
- А что хочешь! Подробности - кто, когда, в какой позе, - он машет рукой, давая понять, что разговор закончен.
- Ладно, - киваю я. Ни за что бы не согласилась, если бы не северный район. Там находится детский центр Тедди, и, если мне повезет, я увижу его во время прогулки.
От этой мысли становится уютно, словно кто-то укутал мне плечи теплым шарфом. Пусть всего лишь на минуту, но он меня увидит, поймет, что мама рядом, что мама его любит. Мы больше никогда не будем расставаться – я обещаю это ему каждый день, и вижу по его глазам, таким серьезным на совсем детском лице, как это для него важно.
И я каждую секунду помню, как это важно для меня.
***
Я по-прежнему всегда таскаю с собой волшебную палочку. Как напоминание о том, что когда-то у меня была другая жизнь. И другая сущность. Поначалу в редакции с интересом поглядывали на отполированный ивовый прут, покрытый причудливой вязью. Пришлось объяснить, что я ношу ее с собой для самообороны. Первое время я сама не замечала, как она оказывалась у меня в ладони – не обращаете же вы внимания на вашу собственную руку, она у вас просто есть и все. Зато такое поведение начисто отбило у окружающих желание задавать дальнейшие вопросы – если уж эта тетка со свирепым видом тыкает своей заточенной указкой без всякого повода, значит, повод все же когда-то был, а потому лучше держаться на расстоянии. И не злить ее лишний раз – палка палкой, а без глаза останешься, как пить дать.
- Надежда всегда есть, милая, - тогда, в Мунго, колдомедик смотрел с сочувствием, и в то же время что-то в его взгляде такое, от чего мне хотелось выть, словно пальцы прищемило каменной плитой. За два дня до выписки я узнала, что в той самой битве погибла его единственная дочь. Да, мне пришлось тяжело – я осталась сиротой, потеряла мужа, а теперь еще и магию, стала жирной и неповоротливой, как откормленный флоббер-червь, но я выжила. До меня можно было дотронуться, поговорить, провести ладонью по мышиным волосам - и это мое сомнительное будущее было той самой плитой, дробящей его пальцы.
До меня не сразу дошло, что магия ушла вся. Мое воображение рисовало мне мрачные картины того, как я буду обходится без палочки, но оно оказалось неспособно принять тот факт, что я больше не метаморф. Как будто из меня выкачали всю кровь, влив взамен густую тягучую жижу. Я уже не я, только пустая оболочка. Мои друзья будут меня жалеть, окружат меня заботой и сочувствием и не заметят, как я сдохну в этом коконе. По большому счету, мне на это плевать, но это коснется моего сына – каждый день, отпущенный ему Мерлином, он должен будет или стесняться меня, или защищать, и в обоих случаях чувствовать себя ущербным. Ничто не бывает таким жестоким, как жалость, и конечный пункт, куда ведут благие намерения, еще никто не отменял.
Вот так я приняла первое в новой жизни решение. Свалить из магического мира, и чем быстрее – тем лучше.
