Глава 1Расстояние между прутьями небольшое — рука не проходит, поэтому приходится передавать кувшин через забор. Анна принимает его и прижимает к груди, как ребенка. Она смешно щурится, прикрываясь ладонью от солнца.
— Какое утро, ах, милый Аберфорт, какое хорошее утро!
И вправду хорошее.
Земля рассыпается под ступнями — Аберфорт любит ходить босиком, но не по траве, а именно по песку с маленькими камешками. Анна пьет молоко прямо из кувшина, облизывается, но на губах все равно остаются молочные следы.
— Какое вкусное… Спасибо, — и хохочет. Заливисто, как девчонка. Смешливая она совсем не по годам. Это белое платье, кучерявая челка и браслет из пуговиц — Анна выглядит такой молодой, хотя ей давно за пятьдесят. Аберфорту самому чуть больше семидесяти — вроде старость пришла, но он не чувствует возраста. Хотя Анне он, наверное, кажется совсем стариком.
И Зигфриду лет немало — козлы столько не живут, но Аберфорт-то знает, в чем дело. Главное, чтобы другие не узнали, иначе расследования не избежать.
— Почему-то только у ваших коз такое вкусное молоко. Особый секрет?
Есть, правда, Анне его не расскажешь. Десять коз — без определенной магии не управишься. И Зигфрид помогает: при нем они послушные.
— Не хотите говорить? Ну и ладно, у каждого мастера свои секреты.
Протяжно блеет Зигфрид, напоминает, что коз пора поить. Потом выпустить на улицу, а Кнакси все еще хромает бедная — за ней особый уход.
Когда Аберфорт заканчивает все дела, солнце уже высоко в зените. Он отряхивает руки и идет в дом. Зигфрид почему-то стоит на крыльце и нетерпеливо бьет копытом. Глаза не сразу привыкают к темноте в гостиной, но вроде всё в порядке. И чего Зигфриду неймется?
— Ничего не изменилось. Ничегошеньки.
Голос знакомый. Аберфорт оборачивается и точно уже знает, что увидит в кресле того, кого не ждали.
— И Зигфрид всё такой же. Сколько ему? Пятьдесят? Шестьдесят?
— Тебе какое дело? Чего приперся?
Аберфорт груб, но Альбус сам виноват — явился без приглашения. Уютная гостиная будто съежилась, а по углам легли тени. И Зигфрид там, на улице, жалобно блеет — чувствует неладное. Просто так Альбус не пришел бы, должна быть серьезная причина.
— Я купил бар в Хогсмиде. Отличный бар, кстати говоря. Переписал на твое имя, и теперь ты единственный владелец, — говорит Альбус. И смотрит на портрет Арианы. — Ты его увеличил? Он определенно был меньше.
Вот так скажет что-нибудь нелепое, но с таким серьезным видом, и думай потом, взаправду или шутит. Это у него семейное, от матушки — та еще шутница была.
— С какой радости? Да и зачем мне бар в Хогсмиде?!
— О, он тебе понравится, — подмигивает Альбус. — Там атмосфера такая… такая, как ты любишь.
Не зря ему снилось сырое мясо — теперь точно быть беде. И свалился же на голову, столько лет не виделись. А так всё хорошо было: дом, козы, Анна, тишина. Аберфорт, может, даже решился бы предложение Анне сделать… лет через пять. Или шесть.
— Я не поеду.
— Там есть дворик, — продолжает Альбус. — Можно перевезти несколько коз. Помнишь, ты в детстве всегда хотел собственный бизнес?
— Я молоко продаю.
— Разве это бизнес? — хмыкает он. — И много зарабатываешь?
— Я просто не понимаю, зачем тебе это надо?
— Считай, отдаю старый долг.
Аберфорт бессильно опускает руки. Столько лет прошло, а сопротивляться все равно тяжело. Старый долг, как же.
— Ты нужен мне, брат, — у Альбуса в глазах что-то такое мелькает, то ли грусть, то ли страх — он не успевает разглядеть. Значит, нужен. Значит, дела плохи. Он слышал что-то о темном союзе, совсем мельком, только те слухи, которые дошли в их глушь. Вроде как за права чистокровных выступают. Вполне обычное дело — сколько таких организаций было и сколько будет. Но почему Альбус так встревожен, хоть и не показывает? Не хочет заранее пугать или просто неуверен?
— Скажи мне, — Аберфорт пристально смотрит на брата, — всё настолько серьезно?
— Трудно сказать. Пока почти ничего неясно. Но интуиция…
— Подсказывает, что будет хреново?
Альбус кивает, закрыв глаза, и подпирает рукой подбородок. Ждет, пока Аберфорт примет решение. Хотя оба знают, что оно уже принято.
— Хорошо, — говорит Аберфорт. — Я согласен. Как только разберусь со всеми делами, перееду. А сейчас — уходи. Мне некогда тебя развлекать.
Альбус уходит почти бесшумно — дверь скрипит легонько. Будто бы и не было его тут. А в воздухе карамельный запах, навязчивый и приторный, как он сам.
На сборы уходит несколько дней. Всех коз он взять не может, не тащить же стадо с собой в Хогсмид. Берет Зигфрида, Пятнышко и Кнакси — уж очень ее жалко, остальных продает соседу.
Вещей немного. Аберфорт оставляет в доме почти всё, только портрет Арианы уменьшает и кладет в карман. А на крыльце, перед тем как закрыть дверь, вспоминает, как они сюда въезжали. Уже без папы: он, мама и Ариана.
И Альбус. Альбус как всегда первый выхватил ключ, хотя мама могла открыть и без него, и долго возился. Шестьдесят пять лет почти прошло, а ощущения всё те же.
Он еще долго стоит у ворот — не решается сделать последний шаг. У забора крапива, ему почти по колено. И одинокий колос пшеницы, зеленый еще.
— Уезжаете?
Аберфорт не хотел с ней прощаться. Пусть бы считала, что он умер или еще что-нибудь — женщины умеют придумывать объяснения. А говорить сейчас совсем не хочется, тем более с Анной. Он просто молча кивает.
— Как жаль. На днях должен был вернуться мой муж… Я бы хотела, чтобы вы познакомились.
У него — Альбус, у нее — муж. Всегда есть какая-то помеха. И ничего тут уже не сделаешь: раз не судьба — так не судьба.
— А далеко? Если, конечно, не секрет.
Типичное женское любопытство. Аберфорт на ходу придумывает какого-то тяжелобольного родственника — то ли троюродного брата, то ли двоюродного дядю — и плетет историю про наследство, про злобную тетку. Анна с интересом слушает и сочувственно кивает.
— Ох уж эти родственники. Но вы держитесь, — говорит она, — думаю, у вас все получится.
На прощание она протягивает руку. Аберфорт торопится, прощание получается скомканным. И быстрым шагом идет по дороге прочь от дома. Потом сворачивает в подлесок и там аппарирует. Он мог бы аппарировать прямо из дома, но почему-то сама мысль об этом ему противна.
Хогсмид встречает его суетливой толпой. День хороший, теплый, парочки прогуливаются под ручку, у «Сладкого королевства» дети бегают как заводные. Какая-то полная женщина кричит на перепачканного ребенка.
Он с трудом отыскивает «Кабанью голову» в темном переулке. Судя по лужам, солнце сюда никогда не заглядывает. Перекошенный порог, дверь в щелях и подозрительных пятнах, а внутри всё, абсолютно всё, в паутине. И затхлый запах, и дохлые мухи между рамами окна, и ржавые петли…
Самое место для него. Лучше не найти.
* * *
Уборка идет полным ходом. Аберфорт, попивая огневиски, сидит за барной стойкой и лениво взмахивает палочкой. Паутины становится меньше, но всю не убирает, иначе атмосфера пропадет. Он уже нашел поставщика спиртного и договорился, остается только ждать.
Когда на пороге появляется Аластор Моуди, Аберфорт ухмыляется: теперь-то ясно, что Альбус не просто так купил этот бар.
— Чего скалишься? — приветствует Моуди. — Дело есть.
— Стучаться надо.
— Еще чего.
Аластор сильно набрал в весе со времени их последней встречи. Когда-то давно Моуди вытащил его из того дела о неправомерном использовании заклинаний. Аберфорт вроде должен быть благодарен, но в душе понимает, что если бы не Альбус, то вряд ли бы за него тогда заступились.
— Отличное место, — Моуди снимает перевернутый стул со стола и садится. — Прямо то, что надо. Тебя Альбус уже ввел в курс дела?
Аберфорт молчит, потому что, во-первых, кому больше надо, пусть тот и говорит, а во-вторых, признавать, что брат струсил и вместо себя прислал аврора, пусть и друга, как-то не хочется.
— Понятно, — ухмыляется Моуди. — Так вот, всё это было не просто так. У нас завелись контрабандисты.
— Можно подумать, их раньше не было.
— Не в таких количествах, а сейчас — как сорвались. Слышал про порошок неуязвимости? Или про немаркированные волшебные палочки? А про это? — и Аластор достает из кармана мятый листок.
Аберфорт плохо видит без очков, вытягивает руку и щурится. Какая-то агитация, на картинке — строгий человек в мантии, текст — несколько пунктов. Что-то про чистокровных и политику Министерства.
— Что это?
— Перечисляют, чем опасно общение с маглами. Пугают вырождением и смешением культур. Вполне мирно, да? А знаешь, где нашли? — и Аластор, выдержав паузу, говорит: — В министерском кафе на каждом подносе была налеплена вот такая листовка.
— А зачем? Нет, точнее я понимаю зачем, но как это связано с «Кабаньей головой», да и со мной?
— Пока никак. Твой бар должен стать притоном для темных личностей. Не смотри так, это Альбус сказал. А ты подходишь. Во-первых, он тебе доверяет. Во-вторых, внешность у тебя такая… удачная, что ли. И разные делишки в прошлом. Да и у «Кабаньей головы» плохая репутация. То у гоблинов тут штаб был, то потом игорный дом. Предыдущего хозяина вообще в драке убили. Такие места притягивают всякую шваль.
Бармен с темным прошлым, бар сомнительной репутации — есть в этом какой-то знак. Аберфорт, по сути, сам из «всякой швали»: кажется, эта работа действительно ему подходит. Он не дурак — понял, к чему ведет Аластор, но виду не подает. Размеренно качает головой, вроде как размышляет, а сам думает совсем о другом: о поставщике, о трещинах на полу, о скрипучей двери.
— Дело, конечно, твое — ты не обязан ничего сообщать. Но бывают такие случаи, когда любая информация на вес золота… — Моуди прерывается, и Аберфорт соображает, что молчание затянулось. — Тебе решать, что слушать, а что пропускать мимо ушей, — тихо и как-то устало продолжает Аластор, — но, если вдруг я узнаю, что ты мог спасти человека… хорошего человека, и не сделал этого по каким-то своим соображениям, то разговаривать мы будем после этого совсем по-другому и в Аврорате.
Моуди простой, ему далеко до Альбуса. Тот бы не стал угрожать, потому что без толку: Аберфорт не боится ни Аврората, ни Министерства, ни Азкабана. Он уже в таком возрасте, когда любой страх — глупое кокетство со смертью.
— Морду будешь бить, я понял.
Они оба смеются: Аластор — громко, гулко и с хрипотцой, Аберфорт — почти беззвучно. Стул скрипит под Моуди, того и гляди развалится. Но это ничего, можно починить. Только кто починит мозги старому аврору?
* * *
Альбус пришел с новой идеей. Хотя наверняка еще раньше всё это придумал, до покупки бара, но выдает почему-то за новую. Он что-то делает в гостиной — Аберфорт не мешает. Его больше волнует отсутствие поставщика. Неделя почти прошла, а бар по-прежнему закрыт. Нельзя открывать бар, в котором не продается спиртное.
Альбус выходит уставший, но довольный.
— Я сделал потайной ход прямо из Хогвартса, — сообщает он.
Оказывается, из Выручай-комнаты можно теперь попасть прямо в «Кабанью голову». Альбус долго объясняет: что-то про магические поля Хогвартса, про задумку Основателей, про вектор перемещения. Но Аберфорт плохо во всем этом разбирается и слушает через силу.
— Почему из Выручай-комнаты?
— Если хочешь что-нибудь спрятать, прячь на самом видном месте, — смеется Альбус. — Я же только что объяснял про точки центрации. Понимаешь, магическое поле Хогвартса неравномерно…
— Я слышал уже, — зевает Аберфорт. — Можешь не повторять. Все равно ничего не пойму.
— Если бы ты учился в Хогвартсе, вместо того чтобы заниматься неизвестно чем.
— Да-а?!
Аберфорт сам удивляется, как пугающе у него вышло это самое «да-а», Альбус даже вздрогнул.
— Замаскируй ход, — говорит брат, переводя тему. — Вдруг кто-нибудь зайдет к тебе в гостиную.
И Аберфорт маскирует портретом Арианы.
А на следующий день, когда Альбус выходит из картины, на нем лица нет. Он падает на диван как подкошенный.
— Что это было? — бормочет он, глядя куда-то в пол и массируя виски.
— Ты сам сказал замаскировать, — пожимает плечами Аберфорт.
— Я не ожидал увидеть ее.
— У нее есть имя — Ариана.
— Но не так же…
Альбус порой сам не знает, чего хочет. То спрячь ход, то не так спрятал — не угодишь. Хотя он так тяжело переводит дыхание, что Аберфорт решает помолчать.
Альбус, криво улыбаясь, поднимается и говорит:
— Знаешь, я, наверное, пройдусь пешком.
Так и не сказал, зачем приходил. Забыл, наверное.
* * *
Поставщик все-таки подвел, Аберфорт старался найти надежного — не получилось. А ведь Мистер Кнолл вызывал доверие, видно было, что человек с деловой хваткой, просто так языком молоть не будет. Но пообещал и пропал, ни следа теперь. Альбус говорит, что это не его проблема. Впрочем, он прав: надо искать другое решение.
Решение само находит Аберфорта.
Незнакомец стучится в дверь «Кабаньей головы». Он явно нервничает: морщится, отводит воротник пальцем от шеи и головой вертит по сторонам так быстро, что кажется, будто она у него на шарнирах. Хотя, может, ему просто жарко.
— Зайти можно? — спрашивает он.
— Закрыто. Пока закрыто.
— Да ла-а-адно... Что это за бар, который закрыт?
— Закрытый бар.
Незнакомец так и пялится вглубь через дверной проход, подмечает каждую мелочь, а с виду такой простачок. Мантия явно поношенная, штопанная на рукавах. Волосы с проседью, щетина недельной давности, пористая кожа на лбу. Похож на банковского работника или мелкого клерка из Министерства и, судя по неухоженному виду, явно не женат.
— Слышь, а чем это у тебя воняет? Животными какими-то.
— Не нравится — вали, — бубнит Аберфорт, уж очень ему не по душе этот пронырливый тип.
— Да ты не злись. Я Флетчер, можно Данг, — и деловито протягивает руку.
Аберфорт руки не подает, но и не прогоняет незваного гостя — ждет продолжения. Этот Данг не просто так зашел.
— Говорят, тебя Кнолл кинул…
— Говорят, и кур доят, — не слишком-то вежливо отвечает Аберфорт. — Ты-то откуда знаешь?
— Я много чего знаю, — подмигивает этот самый Данг.
Аберфорт хватает его одной рукой за ворот мантии, втаскивает внутрь и прижимает к стене, а другой быстро закрывает дверь.
— Что еще говорят? — мрачно спрашивает он. У Данга на лице выражение полной растерянности: видно, не ожидал такого поворота. И тянется в карман, наверное, там палочка.
— Только попробуй, — предупреждает Аберфорт. — Я тебя задушу.
— Будто ты убил кого-то, чтобы этот бар получить. Врут, поди? Что-то ты на убийцу не очень-то и похож. Скорее крестьянин-огородник, — храбрится Данг.
— Убил — не сомневайся. Зачем пришел?
— Дело есть. Может, отпустишь?
— Разве я похож на дурака?
— Тебе нужен поставщик. Я могу решить эту проблему.
Аберфорт достает из-за пояса палочку и отступает на шаг, отводя руку. Данг громко выдыхает и трет шею. Красные пятна проступают на его щеках и лбу.
— Чуть не задушил. Псих, — наконец произносит он с заметной хрипотцой.
— Поговори еще. — Аберфорт делает еще несколько шагов назад и опускается на стул. Отчего-то вдруг колени дали слабину — дрожат, как от холода. — Что ты можешь предложить?
— Я знаю почти всех в этом бизнесе. Я могу достать тебе любой алкоголь, какой пожелаешь, и не только алкоголь. За деньги, разумеется.
— Слышу тут какое-то но…
— У меня нет лицензии на этот бизнес.
Аберфорт думает, но предложение смущает его. С одной стороны, опасно связываться с нелегальным поставщиком. Но, с другой стороны, этот Данг еще пригодится. Помимо основной деятельности он, кажется, еще и неисчерпаемый поставщик слухов. А лицензию можно будет организовать через Моуди — пусть и от него будет хоть какая-то польза в этом деле.
— Делаешь мне скидку — двадцать процентов, скажем, — говорит Аберфорт, — и пробную партию. Если мне нравится, мы заключаем договор на пять лет, и я помогаю тебе с лицензией. Если нет — ты больше здесь не появляешься. Идет?
Данг почесывает подбородок и молчит. Пауза затягивается. Но Аберфорт не торопит: в таких делах нужна осмотрительность.
— Пятнадцать процентов, — в его голосе чувствуется неуверенность.
— Я сказал двадцать.
— Хорошо, — сдается Данг. — Двадцать так двадцать. Пробная партия в конце недели. Согласен?
Аберфорт совершенно не против. Когда за Дангом закрывается дверь, он удовлетворенно цокает языком: дела-то, кажется, налаживаются.
* * *
Договор подписан, пробная партия распита. Моуди ворчит насчет лицензии — явно недоволен, но всё-таки делает, хоть и со скрипом.
Первых посетителей приводит Данг. Высокого, с бородавкой на правом веке, закрывающей почти весь глаз, зовут Рэнди. Коренастый и лысый — Карл. Этот спьяну показывает всем колдографии трех своих дочерей. «Пьяный папаша — зло для семьи», — говорит он и плачет, вытирая глаза мантией Аберфорта. А Данг роняет стакан и сам падает от хохота.
К зиме Аберфорт заказывает новый камин у мастера. Сильно ломит поясницу — к большим морозам, видать.
