Часть I. Глава 1. ИстокиКруциатус – это очень больно. Обжигающие плети непростительного заклятия молниеносно опутывают тело, сжимают, сдавливают, запускают под кожу пронзающие ростки. Органы будто разрывает на части, боль разливается по венам мучительным, сильнодействующим ядом.
Едва ли кто-то, кому доводилось терпеть эту пытку, скажет, что в его жизни была боль сильнее. Но то касается физической боли.
А бывает боль другая. Когда смотришь в глаза человека, что направил на тебя палочку, и не можешь поверить, что сейчас он произнесет запретное слово «Круцио».
Я отказывалась верить, а он медлил.
***
Здравствуйте. Меня зовут Ханна Аббот, и это моя история.
Разочарования сопровождали меня столько, сколько я себя помню. Словно тени, они неотступно следовали за мной всю мою жизнь. А от своей тени невозможно убежать, ибо она – это часть тебя.
Первым моим серьезным разочарованием стал развод родителей. Мне было всего четыре года, и в силу возраста я не была способна в полной мере осмыслить все то, что я тогда чувствовала.
Моя мать – чистокровная волшебница Инна Норрингтон (в девичестве Аббот) – вышла замуж сразу после окончания Хогвартса. Вся молодежь тогда так делала, ибо шла Первая Магическая война, и никто точно не знал, сколько времени имел в запасе… Поэтому ни у кого бы язык не повернулся назвать поступок Инны легкомысленным капризом взбалмошной девчонки, если бы не одно «но»: она – девушка из чистокровного рода Аббот – сделалась женой маглорожденного волшебника Стива Льюиса, тем самым нанеся увесистый урон безупречной репутации старинного магического семейства.
Каждый день, что мама была замужем за моим отцом, на нее выливались щедрые порции недовольства родни, накрепко охваченной устаревшими стереотипами. Ей внушали, что она своим поспешным выбором не только опозорила всех, но и поставила под угрозу, ведь в случае, если Тот-Кого-Нельзя-Называть добьется своих целей, любой волшебник, так или иначе пригревший у себя маглорожденных, автоматически станет изменником...
Под давлением семьи мама медленно, но верно отдалялась от мужа. Первые месяцы слепой влюбленности канули в прошлое, и мама начала видеть в Стиве одни лишь недостатки. Он был слишком вальяжен, не обучен манерам, громко разговаривал, активно жестикулировал, часто злился, не любил однообразия, не терпел скуки и так сильно отличался от наших воспитанных, привыкших к комфорту и спокойствию родственников, что мама даже стала стыдиться его. Стив, конечно же, заметил изменения в жене, да она их и не скрывала. Юную семью накрыл разлад, который не сгладило даже рождение дочки, то есть меня... Родители расстались. Я лишь знала, что отец мой уехал куда-то в Америку и жил там и теперь.
Мать же спустя год повторно вышла замуж, на этот раз за мужчину, отвечающего всем требованиям чистокровного волшебного сообщества, – мистера Фероксуса Норрингтона, который к моменту знакомства с моей матерью уже занимал высокий пост в Министерстве Магии. Мистер Норрингтон был вдовцом. Его первая жена, к сожалению, умерла, но в первом браке мистер Норрингтон, как и моя мать, успел стать родителем – у него был ребенок, мальчик по имени Марти, одного со мной возраста. Так у меня появились отчим и сводный брат.
Мы с мистером Норрингтоном взаимно недолюбливали друг друга. Он, не стесняясь, называл меня глупой девчонкой, твердил, что во мне обязательно взыграют гены непутевого отца, обращался со мной, как с недалекой, и каждый раз кривился при одном моем только виде. Я же считала мистера Норрингтона высокомерным, надутым индюком, который подавляет всех кругом. Вечно всем недовольный, всё и всех критикующий, не приемлющий чужого мнения, всегда уверенный в своей правоте...
Мне было тяжело даже просто находиться рядом с отчимом в одной комнате, ибо казалось, что он вот-вот начнет укорять меня в том, что я сижу недостаточно прямо и читаю не ту книгу, что мои глаза скрывает слишком длинная челка, а одежда на мне – слишком мятая. Он говорил, что из меня никогда не выйдет талантливой волшебницы. С его слов я была настолько бездарна, что и в подметки не годилась его сыночку Марти. Да какое там Марти! Выходило, что сообразительнее меня был даже малыш Ник – общий ребенок мистера Норрингтона и моей матери, который был младше меня и Марти на шесть лет.
Что касается моей матери, то во время нападок отчима она никогда не заступалась за меня. Наоборот, она занимала его позицию, корила меня за несмышленность и наивность, повторяла: «Ну почему ты не можешь быть как Марти?» Мистер Норрингтон, ругая меня, всегда старался делать упор на то, что все самые худшие качества у меня от родного отца, мама же не любила упоминать бывшего мужа в принципе. Она до сих пор стыдилась его, словно бы этот ее неудачный брак поставил под сомнение ее благоразумие, и теперь ей, запятнанной, никогда не стоять на одной ступени с нынешним мужем, никогда не отмыться от того позора, в который она сама себя погрузила. Ведь в прошлом она имела неосторожность совершить ошибку, а мистер Норрингтон не прощал ошибок.
И хотя отчим никогда прямо не укорял мою мать за прошлое, она тем не менее чувствовала, что больше оступиться ей не позволено. Теперь она обязана соответствовать мужу, соглашаться с ним во всем, потому что он оказался слишком добр к ней, он взял её с ребенком,
провинившуюся...
Вторым моим разочарованием стал мой сводный брат Марти, а вернее – его постоянное превосходство надо мной. Одаренный, не по годам развитый мальчик, в котором с малых лет невооруженным глазом были видны задатки выдающегося волшебника. По сравнению с ним я всегда была
хуже. Даже не просто хуже – я была просто никем, блеклой дурочкой. Марти обожал демонстрировать всем, особенно мне, свои успехи и буквально расцветал, обильно сдобренный похвалами своего отца, мачехи и гостей дома. Но от меня похвал он не получал. Я никогда не рукоплескала этому мелкому, жадному до славы выскочке. Я завидовала ему... Сколько раз в своих мечтах я представляла, как у меня получится что-нибудь лучше, чем у него! И никогда, никогда мои мечты не осуществлялись...
С Марти мы бесконечно ссорились. Он изводил меня обидными уколами, доставал своим недетским совершенством и просто-таки занудливой правильностью.
Как только дети пересекают порог Хогвартса, им запрещается творить магию вне стен школы. Но до этого момента все мы баловались теми незначительными волшебными трюками, которые получались у нас сами собой. Марти многое мог уже тогда.
Осенью я любила наблюдать, как деревья в нашем саду меняли зеленый цвет листвы на желтый, красный и оранжевый. Увядающий сад вводил меня в состояние приятной меланхолии. Я находила странное очарование в том, что перед своей гибелью листья делаются ярче. Медленно умирая на ветках, они не желают казаться жалкими, а наоборот продолжают украшать собою этот мир перед тем, как сорваться с веток, пускаясь в свой последний путь к сырой земле.
Марти нравилось оживлять опавшие листья. Он садился прямо на землю, закрывал глаза, разводил руки, опуская ладони вниз, потом плавно и не торопясь поднимал руки выше, выше и выше. И волшебным образом листья поднимались следом за его руками, подлетали почти на метр, кружились, танцевали. Тогда Марти открывал глаза, его остренькое лицо преображала счастливая, радостная улыбка, а сам он сидел, весь охваченный чудесным вихрем из порхающей листвы, похожей на рой прекрасных бабочек. И в эти минуты Марти выглядел ребенком, хотя обычно был маленькой копией своего солидного отца. Я же стояла где-нибудь недалеко, прячась за стволами, снедаемая завистью и горечью, что у меня-то так никогда не выйдет. Я ведь пробовала, когда никто не видел, но мои листочки лишь слабо трепыхались, безжизненно опадая назад на сырую почву. И тогда, подтянув к себе коленки, я тихонько глотала слезы несправедливости, но быстро успокаивалась, вдыхая пряный аромат осенней природы.
Третье разочарование обожгло меня уже в Хогвартсе. Я долгое время верила, что обязательно попаду в Когтевран. Точнее, я в этом не сомневалась. Ведь моя мать училась именно на этом факультете, да и отчим тоже. Что же касается моего родного отца, то он как раз был выпускником Пуффендуя, и сей факт дал благодатную почву для частых издевок надо мной со стороны Марти. Братец ехидно и злорадно замечал, что моих способностей явно не хватит для попадания в Когтевран, что тупиц, подобных мне, обычно отправляют в Пуффендуй, ну или в Гриффиндор. И если его язвительного и в чем-то уничижительного настроения по поводу Гриффиндора я никогда не понимала, рассуждая, что попасть на этот славный факультет – это большая удача, то страх оказаться в Пуффендуе иногда неприятным холодком лизал мои внутренности. Но я быстро пресекала такие мысли. Никакого Пуффендуя! Подумаешь, папа там учился! И что? Что меня с папой связывает? Я не носила даже его фамилию. Он никак и никогда не влиял на формирование моего характера, моего мировоззрения...
Я ждала первого учебного года, как ждут дождя засушливым летом, как мечтают о тепле после продолжительной суровой зимы, как мать ожидает появления на свет своего дитя. Я мечтала отыграться, стереть с лица Марти ухмылку, доказать скептически настроенным мистеру Норрингтону и собственной маме, что они ошибаются на мой счет.
К стульчику со Шляпой я брела спотыкаясь и дрожа, но не от предвкушения своего скорого триумфа, а от сильнейшего волнения, ведь к моему дичайшему ужасу меня вызвали первой! Всё мелькало перед глазами: столы, ученики, яркий свет, ослепительный блеск посуды и, наконец, крошечная табуретка, путь к которой, казалось, был вечным. На мою голову мягко опустилась Шляпа, такая огромная, что она скрыла собою пол моего лица. Темнота перед глазами, стресс, выбивший из головы все мысли, и неожиданный, заставивший вздрогнуть, тихий голос прямо мне в ухо: «Ну, тут все понятно. И думать нечего. ПУФФЕНДУЙ!»
Пуффендуй.
Тут все понятно.
И думать нечего...
Вот так разбиваются мечты. Вот так рушатся воздушные замки. Вот такой горькой бывает действительность, отправляя тебя в путь по осколкам собственных надежд. Растерянная, обескураженная своим фиаско, я не сразу осознала даже, где мой стол. Но мне махали с крайнего правого стола, меня приветствовали, и я отправилась на их призывные маячки.
Со мной было все понятно. Больше и не требовалось никаких доказательств. Безнадежная тупица. Марти был прав. В конце концов, он всегда оказывался прав... Он – это не я.
Марти, конечно же, присоединился к юным магам из Когтеврана. Страшно довольный, он даже позабыл о том, чтобы как-то позлорадствовать по поводу моего провала. Я наблюдала за ним, занявшим место за столом синего факультета. Веселый мальчик, только что добившийся первого существенного успеха в жизни. Окрыленный событием, он непринужденно болтал с пареньком, что сидел с ним рядом.
А потом вызвали Гарри Поттера, и новая волна шока накрыла меня с головой. Мальчик-Который-Выжил. Я глазам своим не верила, старалась вылупить их как можно сильнее, словно от этого Поттер сделался бы каким-то ещё более реальным. Но он и так был реальным... Ошарашенно я созерцала, как Гарри Поттер топал к стульчику, на котором просидел странно долго, как если бы Шляпа специально давала всем ученикам возможность рассмотреть его получше с этой удобной позиции. «ГРИФФИНДОР!» – выкрикнула мудрая Шляпа, и я, на время позабыв все свои проблемы, самозабвенно хлопала мальчику, спасшему наш мир!
И это было так правильно. Так правильно, что Гарри Поттер попал именно в Гриффиндор, ведь его родители некогда тоже были гриффиндорцами. Шляпа знает, что делает, она не допускает ошибок... А, значит, Пуффендуй – это моя судьба...
Тогда я сидела, неохотно пережевывая свой первый хогвартский ужин, расстроенная распределением в Пуффендуй, потрясенная встречей с Гарри Поттером, и размышляла о том, сколько же ещё разочарований мне подкинет насмешливый рок? Я казалась сама себе слабой и жалкой, боялась реакции отчима на известие о том, что его падчерица умудрилась-таки нарушить традицию семьи,
в которой все без исключения в школьные годы носили синие галстуки...
Ведь не все ещё чувства были мною прочувствованы. Не все вещи узнаны. Не все ошибки совершены. Там, на извилистых дорожках жизни, меня поджидало нечто ещё. И мне неминуемо предстояло с этим столкнуться...
