Об ОбливиэйтахРанняя весна. Хогвартс. 1995 год.
Гермиона натыкается на Малфоя поздно вечером после отбоя.
Опять.
Тяжело вздохнув, она вздергивает подбородок и, не сбавляя шага, продолжает свой путь.
Когда до Малфоя остается меньше десяти метров, Гермионе удается разглядеть мерцание значка Инспекционной Дружины, что так аккуратно приколот к черному джемперу.
Опять.
— Так-так-так, — тянет Малфой.
Эта песня стара как мир.
Гермиона так устала от этого тона, что мысль о подсыпании обычного маггловского крысиного яда Малфою в кофе уже не кажется ей бредовой.
На самом деле у нее есть кое-что кроме яда, и это действительно заставляет чувствовать себя лучше.
— В коридорах после отбоя, Грейнджер?
Гермиона молчит. Стараясь не смотреть на Драко, она сверлит взглядом ближайший гобелен.
Опять.
Гобелен имеет совершенно неэстетичный вид: потертый, пыльный и, кажется, изъеденный молью.
Но это все же куда лучше, чем наблюдать, как притворство и напыщенность льется у Малфоя даже из ушей.
— Что же, наверное, снятие баллов послужит тебе уроком? — Малфой склоняет голову набок и улыбается еще шире.
Наслаждаясь. Смакуя.
Этой маленькой лживой уловкой.
Абсолютно незаслуженной победой.
— Не тебе меня учить, Малфой, — Гермиона поворачивает голову и смотрит прямо ему в глаза.
Нагло.
Опять.
— Ты снова за свое? — Малфой улыбается, но уже не так самодовольно. — Быть может, наказание у Амбридж исправит положение?
— Дай-ка подумать, — Гермиона, не раздумывая, протягивает левую руку вперед, буквально подсовывает ее Малфою под нос. — Исправило?
На бледной коже виднеются свежие царапины от Кровавого Пера.
— Дело рук Паркинсон, Малфой, — Гермиона медленно опускает руку. — Она, в отличие от тебя, с грязнокровками не церемонится.
Драко хмурится, но эта секундная заминка дает Гермионе продолжить:
— Она не бросается речами и не снимает балов, а отправляет к Амбридж. Так что, давай, используй уже власть, тебе данную, и я пойду.
Но Малфой молчит.
И события опять принимают такой знакомый ей оборот.
— Мне, правда, не до тебя сейчас, — Гермиона делает шаг в сторону. — Так что обо всех этих величиях давай потом?
Пальцы Драко знакомо обхватывают ее запястье.
Опять не рассчитал силы.
В последующие пять минут происходит много всего.
Такого (уже) привычного, что когда Малфой толкает Гермиону к стене (опять), ей хочется истерично рассмеяться.
Но в этот раз поцелуй перерастает в нечто большее.
В этот раз его ледяные руки задирают края ее джемпера и блузки.
В этот раз он вздрагивает, когда она перехватывает инициативу поцелуя.
И под ее давлением прикосновения становятся нежнее, медленнее.
Ощущения — ярче.
Они отрываются друг от друга. По коридору разносится звук тяжелого вздоха.
Что же мы наделали?
Опять.
Малфой отступает, ворошит рукой и без того растрепанные волосы.
Секунды тянутся медленно. Вязко.
Температура в коридоре поднимается вверх.
Душно.
Гермиона старается отдышаться, наблюдая, как на лице Малфоя эмоции вихрем меняют одна другую.
Ей тесно в своей же собственной одежде.
Жарко.
Из-за него.
Опять.
Вот Малфой, наконец, поправляет галстук, дрогнувшей рукой тянется в карман.
В серых глазах Грейнджер видит проскользнувшее сожаление.
Ох, уж эта вечная игра в кошки-мышки.
Его губы еле слышно шепчут:
— Обливиэйт.
Кончик палочки вспыхивает знакомым зеленым светом.
Гермиона моргает. Маленький укол разочарования.
Драко не смотрит на Гермиону, разворачивается и продолжает свой путь.
Ничего, казалось бы, не выдает его состояния. Не выдает того, что только что произошло.
Опять.
Что ж, наверное, пора сказать ему. Пора заканчивать эту комедию.
Одно его выражение лица чего будет стоить.
Гермиона с трудом убирает с лица довольную улыбку, оправляет джемпер, скрещивает руки на груди.
Вот она, ее заслуженная победа.
Уверенный голос Грейнджер настигает Драко практически у самого поворота:
— Это тринадцатый по счету Обливиэйт, Малфой. Сколько их будет еще?
