Глава 10– ...Теперь вы знаете все. Я отправился к Уильяму Джонсу и потребовал немедленно аннулировать все готовящиеся сделки и в кратчайшие сроки избавиться от всей недвижимости Малфоев в маггловском мире. Даже если бы семья и понесла убытки из-за срочности, – тихо продолжал Люциус. – Ваш дед успешно провернул требуемое буквально за сутки – благо взятки всегда и везде значительно облегчают всякие бюрократические проволочки – после чего я применил к нему Обливиате. С того момента больше ничего не связывало вашу семью с нашим миром... Как и требовал мой отец, я женился на Нарциссе Блэк. За все эти годы я так и не смог ощутить к ней не то что любви, но даже простой симпатии... – Люциус тяжело вздохнул. – А А потом как-то раз отец заметил, что Лиз помолвлена с каким-то магглом и скоро выйдет за него замуж... Зачем он мне это сообщил? Чтобы причинить еще большую боль, хотя, как мне казалось, больнее уже просто невозможно?! – его голос прервался.
Застывшая на неудобном табурете Гермиона молчала, потрясенная всем услышанным до самой глубины души.
– На этом история моей жизни окончена. Теперь вы знаете – все, что я делал, было только и исключительно ради вашей матери. А позже – и вас, – глухо закончил Люциус.
Медленно тянулось время. Наконец Гермиона, выйдя из оцепенения, в котором пребывала на протяжении всего рассказа, выдавила:
– Я... Я просто не знаю, что и думать. Вот уж чего я никак не могла ожидать, так... этого.
– Да уж, представляю, – криво улыбнулся Люциус, – каково вам сейчас. А представляете, каково было мне все эти годы?!
– Но... Почему вы тогда не переносите даже простого упоминания о магглах?
– Потому что я возненавидел того типа, который женился на Лиз! Возненавидел с того самого момента, как только узнал о его существовании! Он получил право на счастье, которое предназначалось для нас с Лиз! – с неожиданной яростью выкрикнул Люциус и потом, сразу остыв, тихо добавил: – Простите, что говорю так о вашем отце. Именно с тех самых пор к отвращению, которую я испытываю к себе, добавилась еще и ненависть к маггловскому мужу Лиз, а потом и всем магглам вообще...
– Меня вы тоже ненавидели, правда? – тихо спросила Гермиона. Малфой тяжело вздохнул:
– Драко во время первого года учебы писал мне, что в Гриффиндор попала магглорожденная волшебница, которая невероятно талантлива и опережает в учебе абсолютно всех. Тогда я совершенно искренне считал, что вы и вам подобные недостойны иметь магический дар и уж тем более обучаться им управлять. Фамилия Грейнджер мне ничего не говорила. А потом я увидел вас в том книжном магазине. Вместе с родителями. Тогда я узнал, чья вы дочь! Я бы отдал все на свете за то, чтобы оказаться на месте этого Грейнджера! – Люциус закрыл лицо руками и глухо застонал. Гермиона только сейчас обратила внимание, как распухли суставы его прежде тонких изящных пальцев.
Она смотрела на него, видела, как он, всегда такой холодный и хорошо владеющий собой, мучается и страдает. И в ее душе потихоньку зарождались и крепли чувства, которые, как она думала, никогда бы не смогла испытывать по отношению к Малфою: сочувствие и острая жалость. Они побудили ее встать, подойти к топчану, на котором, сгорбившись, застыл Люциус, и сесть рядом, прижавшись плечом к его плечу. Он отвел руки от лица и пораженно посмотрел на нее:
– Что... Что вы делаете?
– Хочу попросить у вас прощения.
– Вы? Прощения? У меня? А разве не должно быть наоборот? – в его голосе послышалась слабая ирония.
– Я должна извиниться за то, что всегда считала вас подлым, злобным мерзавцем, садистом и убийцей, – твердо заявила Гермиона.
– А что, – горько усмехнулся он, – разве я им не был? Единственное отличие в том, что я был таким не по собственному желанию, а по принуждению. Но в общем вы совершенно правы, считая меня мерзавцем и убийцей...
– Не говорите так, – попросила она. – Я ведь не была беспристрастна! Зато сейчас знаю все и могу сказать точно – вы ни в чем не виноваты! Всему виной Вольдеморт и ваш отец. А вы всегда поступали так, чтобы с моей мамой ничего не случилось. Спасибо вам за это, – она взяла его за руку и легонько сжала. Он ответил на пожатие:
– Все же именно я должен просить у вас прощения. За то, что поздно спохватился, когда Драко перенял мою ненависть к магглам и магглорожденным и причинил вам и вашим друзьям столько неприятностей. За то, что был с вами резок и груб, прежде чем узнал, кто вы. И за то, что если бы я не был таким идиотом в молодости, наши жизни – моя и вашей матери – могли бы сложиться совсем по-другому... Вы... Вы сможете простить меня?
– Конечно, – не раздумывая ни секунды, кивнула Гермиона. – Уже простила. Когда вы рассказывали, как мама вас просила стереть ей память.
– Еще хочу поблагодарить за вашу настойчивость. Если бы не она – я бы никогда не смог облегчить свою совесть. Не знаю, сколько у меня впереди лет в Азкабане, но зато я теперь знаю – по крайней мере хоть вы не будете меня больше ненавидеть...
Они продолжали сидеть рядом, касаясь друг друга плечами и держась за руки, как вдруг раздался лязг поворачиваемых в замке ключей, дверь распахнулась и на пороге возник мистер Кент со словами:
– Все, час прошел. Свидание окончено!
Увидев, что посетительница находится в опасной близости от заключенного, он сразу же выхватил дубинку и, замахнувшись, шагнул к топчану:
– А ну, ты, сволочь, немедленно отпусти ее! Или я раскрою тебе череп!
– Нет! – Гермиона быстро вскочила и встала перед Малфоем, заслоняя его от разъяренного дежурного. – Все в порядке, я сама подошла к нему! Мы просто разговариваем, и он совершенно не собирается причинить мне вред!
– Разговариваете? – поразился мистер Кент, не опуская дубинки.
– Да. Уверяю вас, все в полном порядке, спасибо – заверила его Гермиона. – Вы не дадите мне еще десять минут? Пожалуйста!
– Вы уверены, что он вас не тронет? – дежурный нехотя повесил свое оружие обратно на пояс, к ключам от камер. Гермиона закивала. – Хорошо, тогда буду ждать в коридоре. Просто постучите в дверь, когда захотите выйти, – с этими словами мистер Кент вышел и закрыл за собой дверь камеры. Люциус встал:
– Ну что же... Пора прощаться. Хочу вам сказать... На исходе ночи, когда пал Темный Лорд и авроры должны были аппарировать в Малфой-Мэнор, чтобы меня арестовать, я хотел уничтожить ту колдографию. Чтобы не осталось никаких свидетельств того, что мы с Лиз когда-то были знакомы. Но у меня рука не поднялась бросить снимок в огонь, ведь он – единственное, что у меня осталось на память от Лиз. И я спрятал колдографию в тайник, который авроры так и не смогли обнаружить, хотя прежде обыскивали Малфой-Мэнор много раз. Он открывается только тем, в ком течет кровь нашей семьи, и тем домовым эльфам, кто в курсе его существования. Сейчас о тайнике и его содержимом знает только эльф по имени Тэмми, тот самый, который помог вам в ту ночь. Если вы когда-нибудь с ним встретитесь, попросите отдать колдографию вам. Мне хотелось бы, чтобы она осталась у вас.
– Но я не принадлежу к вашему семейству, Тэмми меня не послушается, – возразила Гермиона.
– Послушается. В ту ночь я приказал ему, если вдруг ваши пути когда-нибудь пересекутся, всегда вам помогать и беспрекословно выполнять ваши приказы. Вы, Гермиона, всегда были и останетесь такой правильной и положительной девочкой, что никогда ничего плохого не задумаете и не совершите, – слабо улыбнулся Люциус.
– А... Я могу показать ее маме? – прошептала она.
– Какой в этом смысл?
– Ну.. А вдруг... Вдруг она вспомнит?
– Вы же знаете, что не вспомнит, – ответил он. – Обливиате – необратимое заклинание. Изменения, вносимые им в психику человека, восстановлению не подлежат. К тому же у Лиз своя жизнь, семья, зачем ей узнавать о том, что в ее прошлом было что-то такое, что может разрушить ее теперешнее счастье? Ведь она счастлива с вашим отцом, верно?
Гермиона слабо кивнула.
– Вот пусть так все и остается. Правда сейчас уже никому не нужна, вы же понимаете, – он ласково погладил ее по голове, совсем как тогда, в библиотеке.
Гермиона молча стояла перед своим бывшим врагом и ей хотелось плакать. Она любила своих родителей и знала, как дружно они живут, но рассказанная Люциусом история задела ее сильнее, чем она ожидала. Гермиона еще ни разу ни в кого не влюблялась – краткосрочное увлечение Виктором Крумом не в счет – зато в свободное от штудирования учебников время она часто зачитывалась Шекспировской «Ромео и Джульеттой», мечтая о подобной любви. И тут оказывается, что в жизни ее собственной матери была и страсть, и любовь, которой ее (да и не только ее) лишили... Не выдержав, она низко опустила голову и всхлипнула. Люциус взял ее за подбородок и заставил взглянуть себе в глаза:
– Гермиона, вы плачете? Почему? – мягко спросил он.
– Я... Не знаю. Мне... Мне жаль, что у вас все так получилось, – она вынула платок и стала яростно вытирать слезы.
– Не надо меня жалеть, – шепнул он. – Главное – у Лиз все в порядке, у вас тоже. Вы уже взрослая девушка, у вас есть друзья, работа. Скоро встретите кого-нибудь, полюбите и все у вас будет хорошо. Мне достаточно знать, что два самых дорогих мне человека живут счастливо, большего мне и не нужно. Ну же, перестаньте, не надо плакать, а то я этого не вынесу.
Гермиона, судорожно вздохнув, взглянула на него – он улыбался, стараясь ее подбодрить, но вот выражение глаз... Она вздрогнула – такая боль и тоска пряталась за кажущимся весельем, такое страдание было в его взгляде. Она вытерла последние слезы, распрямила плечи и сказала:
– Мистер Малфой...
– Люциус. Мне кажется, ненужную официальность можно отбросить.
– Люциус... Я обещала вам, что все сказанное сегодня останется между нами. Я сдержу слово. Но – клянусь вам – буду стараться сделать все возможное, чтобы вам помочь!
– Помочь мне? Как?
– Пока не знаю, – вздохнула она. – Для начала я переверну все библиотеки магического мира, но найду хоть какой-нибудь прецедент, благодаря которому вам смогут хотя бы смягчить приговор. А если ничего не получится, я организую ваш побег!
– Ох, Гермиона, представляю, как трудно было с вами профессорам в Хогвартсе! – слабо улыбнулся Малфой. – Зачем вам навлекать на себя неприятности, да еще из-за кого – бывшего Пожирателя смерти! Идите, живите спокойно и забудьте обо мне, – он крепко сжал ее руки. – Выкиньте меня и мою историю из головы. Вы ведь получили ответы на все вопросы? Ну так оставьте прошлое прошлому. А теперь идите, а то мистер Кент уже заждался, – он поцеловал ей руку. – Идите же!
Гермиона секунду смотрела на него, а потом, повинуясь порыву, шагнула вперед и крепко обняла.
– Я все равно не отступлюсь, – шепнула она ему на ухо. – Даже не надейтесь.
– Как бы мне хотелось, чтобы вы были моей дочерью, – еще тише шепнул он ей. Гермиона отстранилась, внимательно посмотрела Люциусу в глаза и неожиданно поцеловала его в щеку. – До свидания и помните – я вам обещала! – с этими словами она подошла к двери. На стук дежурный немедленно отворил ее, от любопытства буквально буравя Гермиону взглядом. А она обернулась, с ободряющей улыбкой кивнула Малфою и шагнула в коридор.
