Глава 11По заявке ~Аяра~:
Рональд. Спустя много-много лет привести юного стажера/стажеров на могилы Алана и Эрика. "Теперь лишь ветер колышет белые лилии на старой могиле."
Время - чертовски странная штука. Иногда его много - минуты хватает, чтобы принять решение, которое изменит потом всю жизнь. А иногда оно течет сквозь пальцы, и дни пролетают быстрее, чем успеваешь сделать вдох или выдох... Но погоня за временем - удел смертных, что до него жнецам? На Земле сменяются поколения, рождаются и умирают люди, а часы Бога Смерти едва-едва успевают качнуть маятником.
Но бессмертия не существует, и кому, как не жнецам знать об этом? И время, хоть и медленно, но все же меняет их, нанося на лица тонкие сетки морщин, а на умы - глубокие шрамы опыта. Оно выкрашивает пряди волос белым, фотокарточки желтым, а душу - серебристо-серым, за которым перестают различаться все остальные цвета. А если шинигами и забывают о том, что они не бессмертны, то им достаточно лишь прийти в одно место, чтобы вспомнить об этом...
Кладбище здесь очень большое и... белое. Эти два слова - все, что приходит на ум тому, кто видит впервые это место. Большое - бесконечные ряды могил; жнецы хоронят здесь с самого начала своего существования. Оно тянется во все стороны до горизонта и кажется, что в этом мире кроме него ничего больше и нет. Белое - белый мрамор дорожек, белые надгробия и могилы, серебристые таблички с именами и датами. Здесь ничего не растет, нет даже травы, и вешать фотографии на могилы здесь тоже не принято. Это - настоящее царство Смерти. Здесь ничего не цепляется за жизнь.
Рональд хорошо знает это место. Не то, чтобы он часто приходит сюда - жнецам хватает смерти на работе, они не стремятся подпускать ее к себе еще и в обычной жизни. И все-таки, у любого шинигами, прожившего достаточно долго, в альбоме для фотографий начинают появляться снимки, помеченные черной рамочкой. Чем старше становится жнец, тем больше появляется таких снимков. И тем больше в его записной книжке становится перечеркнутых телефонных номеров и адресов. Вместо них появляются другие заметки - номера, состоящие из трех чисел. Сектор, ряд, номер могилы.
Рональд останавливается перед белым надгробием. Оно отличается от тех, что находятся рядом с ним - на нем не одна табличка с датами, а две. Эрик Слингби и Алан Хамфриз.
- Присядь, - говорит он потирающему от холода руки стажеру, взглядом указывая на стоящую поодаль белую - кто бы сомневался! - лавочку.
Стажер садится, а Рон осторожно кладет букет белых лилий перед надгробием. Алан любил эти цветы - в воспоминания Рональда снова врывается солнечное утро в старом, еще не перестроенном здании Департамента, чей-то смех, улыбка Алана и запах этих самых лилий, стоящих на его столе, выплывающий в коридор и неуловимым ароматом расползающийся по этажу. Прошло так много лет... А маятник на часах качнулся всего пару раз. Но Рон помнит все - голоса, запахи, слова... Шутки и ссоры, разговоры - серьезные и не очень, запах старых бумаг в архивах, стук клавиш печатной машинки. Помнит, как Эрик ждал Алана у крыльца, докуривая сигарету, а потом они уходили, чтобы так же вместе прийти утром в Департамент.
- Мистер Нокс... - Звонкий голос заставляет Рона скинуть с себя дымку воспоминаний и посмотреть на сидящего на лавке мальчишку. - Они были вашими друзьями?
- Друзьями? - переспрашивает Рон. Нет, они не могли бы быть друзьями. Слишком большая разница была между ним и этими жнецами, чей возраст тогда уже перешел за полвека. Сейчас - возможно, но не тогда. - Нет, - отвечает, наконец, Рональд. - Друзьями они мне не были. Они были чем-то вроде семьи.
Все они - Эрик, Алан, Грелль и Уильям - были людьми, за которых Рон смог зацепиться. Теми, кто научил его жить после смерти, и кто - Рон знал точно - мог его защитить.
- Ты не слышал их историю? - спрашивает Рон.
Стажер качает головой; длинная челка падает на глаза и он раздраженно убирает ее.
- Они любили друг друга. Среди жнецов не часто бывает, чтобы кто-то находил себе пару, человека, с которым ты готов провести сотни лет. А у них получилось. И они были счастливы.
Воспоминания снова вспыхивают в голове. “Случайные” прикосновения, взгляды, улыбки... Они думали, что никто не замечает, а замечали все. Сложно было не увидеть.
- И что случилось?
- Алана поразили Шипы Смерти. И он начал умирать.
Медленно, не говоря никому ни слова... Угасая, как свечка, становясь все бледнее. Все реже звучал смех в кабинете напротив.
- Эрик узнал об этом, и начал искать лекарство. А ценою за него была тысяча человеческих душ.
Стажер ахнул.
- Он их собрал?
- Почти, - Рон скривил губы в горькой усмешке, - ему не хватило одной души.
Ту ночь он тоже хорошо помнил. Темные улицы Лондона, расследование... А потом - мириады светящихся точек в ночном небе... Рон тогда так и не понял, что произошло. Зато понял Уильям - это было видно по тому, как изменилось его лицо, когда он это увидел. У Спирса было больше и фактов, и ума, чтобы их сопоставить.
- Последнюю душу защищал демон, который их и убил.
Рон замолчал. Мальчишка тоже не говорил ни слова, молча разглядывая надгробия. Металлические пластины с датами и именами. Одинаковые на всем кладбище - ни следа, ни намека на то, кем были те, кто лежит под ними. И чистота идеальная - гробовщик следит за этим местом. О нет, не тот Гробовщик - тот сейчас где-то на Земле, в одном из разросшихся подобно венозной опухоли городов. Но и у этого места есть свой смотритель, счищающий грязь с табличек, убирающий засохшие цветы... А вон те маки почему-то не выбросил - их чуть завядшие лепестки до сих пор алыми искрами рассыпаны по белому мрамору. Это правильно - они оба были живыми, а не такими, как это белая стерильная чистота вокруг. Были. Их больше нет. И теперь лишь ветер колышет белые лилии на старой могиле.
- Они любили друг друга и умерли в один день, - произносит, наконец, мальчишка. - Это похоже на сказку.
Рон невесело улыбается.
- Да, пожалуй, ты прав. Но в каждой сказке должна быть мораль.
- А в этой?
Нокс пожимает плечами.
- Если бы на твоем месте был мистер Спирс - не зная о них, естественно, - он бы сказал, что это глупая трата кадров. Ведь мог бы бы погибнуть один, а умерли оба. Мистер Сатклифф сказал бы, что это потрясающая и очень романтичная история, и что ее мораль в любви.
- А что вы считаете, мистер Нокс?
- Я? - Рон снова посмотрел на мальчишку. - Я думаю, что мораль у этой сказки в том, что лучше прожить сто лет, но с кем-то, чем тысячу лет и один. Хотя многие бы со мной не согласились.
- Да, - неуверенно произнес стажер, - я тоже не соглашусь.
- Ну, - улыбается Рональд, - у тебя еще будет достаточно времени, чтобы вывести ее самому.
Жнецы - не люди, они не зависят так от времени, как смертные. Они не боятся, что не успеют чего-то сделать или сказать. Рон возвращается в настоящее, оставляя прошлое за оградой огромного кладбища и в альбоме с выцветшими фотографиями. Возможно, когда-нибудь он расскажет своему стажеру об еще одной морали, вынесенной из этой сказки, которую он прочувствовал и пережил. О том, что и у жнецов тоже может быть очень мало времени.
