Стокгольмский синдромПод этой скромной насыпью в могиле
Спит вечным сном покойный Джексон Вилли.
Признаться, Джоном назывался он,
Но не рифмуется с «могилой» имя Джон.
Эпиграмма неизвестного английского автора
Гермиона требовательно жала на кнопку звонка вот уже минуты две, но открывать ей почему-то никто не спешил: дома либо никого не было, либо ее просто не хотели впускать. Оба предположения не выдерживали никакой критики, поэтому она снова поднесла палец к звонку.
Англия встретила ее дурной погодой: колючий ледяной ветер срывал с деревьев последние чудом уцелевшие листья, серые низкие тучи летели так низко, что, казалось, цепляются за крыши домов, а лица спешащих по улицам прохожих хранили самое что ни на есть мрачное выражение, точно осенне-зимняя депрессия коснулась всех до единого. Беззаботное настроение последних дней, которое Гермиона привезла вместе с собой из Франции, подхватил обжигающе ледяной ветер и развеял без следа. Нет, определенно, находиться в такой день на улице было преступлением. Девушка в раздражении продолжала нажимать на звонок. Дом по-прежнему отвечал ей молчанием, он вообще выглядел до странности заброшенным и пустым, словно здесь никто не жил вот уже лет пятнадцать. Что за черт, ее не было чуть больше недели.
Наконец она была услышана. За стеклом мелькнула неясная тень, и дверь распахнулась. На пороге стояла Жаклин, и Гермиона удивленно посмотрела на француженку - на ее памяти та никогда в жизни не ходила открывать дверь, считая это ниже своего достоинства.
- Добрый день, Джоан, - Жаклин кивнула, приглашая Гермиону войти, - я ждала вас.
- А где все? - не то, чтобы она сильно соскучилась, но тишина, царившая в доме, навевала нехорошие мысли. Сердце как-то тревожно сжалось, словно предчувствуя дурные вести. Девушка попыталась отделаться от странного наваждения, но пугающее ощущение никуда не пропало.
- Мне нужно поговорить с вами, - Жаклин в упор посмотрела на нее, - я буду ждать вас в гостиной через… Скажем, через полчаса.
- С вашего позволения давайте поговорим сейчас.
- Как вам будет угодно.
Гермиона прошла в гостиную. Здесь было тихо и сумрачно. Камин не был растоплен, что тоже было удивительно, учитывая холод, царивший в доме. Что-то произошло здесь, пока она отсутствовала, вот только что?
Жаклин опустилась в кресло напротив Гермионы и закурила. Она молчала, словно собираясь с силами. Тонкие пальцы слегка подрагивали, и именно это обстоятельство как будто бы служило безоговорочным подтверждением того, что произошло что-то по-настоящему ужасное.
- Вы видели это? - Жаклин протянула газету. Гермиона развернула ее и тут же отложила в сторону. Она знала содержание этой статьи наизусть - она успела ее выучить до последней запятой за последние четыре дня.
То была сенсационная статья об отставке министра магии Швеции. В последние дни об этом не писал только ленивый, только вот больно уж однобокими выходили эти статьи - все они ссылались на один и тот же минимум информации, иными словами, переливали из пустого в порожнее. Арнольд Бернгард был снят с должности министра магии через несколько дней после того, как пропала Кристина. Пресс-служба шведского министерства магии, как и сам мистер Бернгард, воздерживались от любых комментариев, и всем любопытным оставалось только гадать, что же произошло на самом деле.
- Я читала об этом. Но я знаю не больше того, что написано в этой статье.
- Ну, это потому, что вы еще не читали сегодняшних газет. Сегодня утром в своем поместье близ Стокгольма был арестован Арнольд Бернгард. По какому обвинению, неизвестно, шведы делают все, чтобы не выносить сор из избы. Его горячо любимая племянница пропала без вести, и в свете последних событий самым вероятным кажется, что ее исчезновение как-то связано с его деятельностью. Вероятнее всего, преступной.
Гермиона продолжала задумчиво смотреть на сложенные стопкой на столе газеты. Она неоднократно размышляла над причиной исчезновения Кристины. Если уж на то пошло, она последний человек, который видел мисс Бернгард и разговаривал с ней. Однако, если верить записке, которую Кристина оставила своему брату, покинула французский отель она по доброй воле. Вот только зачем? Она что, предчувствовала арест своего дяди? Даже если и так, его арест ей лично ничем на первый взгляд не угрожал. Нет, разумного объяснения ее побегу по-прежнему не находилось.
- Где Штольберг? И Нэл? Я хотела с ними поговорить, - Гермиона решила сменить тему. В конце концов, она уже устала от проблем семейства мисс Бернгард.
- Об этом-то я и хотела с вами поговорить. Они погибли.
Гермиона дикими глазами посмотрела на Жаклин, про себя подумав, что эта самая несмешная шутка, какую она когда-либо слышала. Однако выражение лица собеседницы постепенно убеждало ее в том, что она и не думала шутить.
- Что значит погибли?!
- Это значит только то, что значит. Они мертвы.
В голове это не укладывалось, попросту не хотело укладываться. Новость была ужасной, чудовищной, из разряда тех, в которые было невозможно поверить. Еще более абсурдным это выглядело в свете того, что произошло все за то короткое время, что она отсутствовала.
- Как это случилось? Заклятие? Яд? Да нет, не может быть! Не морочьте мне голову, это смешно!
- Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Я тоже была в отъезде, поэтому не знаю, как это случилось. А похоронами занимались ребята. Остальные.
- И где они сейчас?! Я хочу с ними поговорить!
- Они разъехались. Все разъехались. Я здесь сегодня только потому, что знала - вы возвращаетесь, и сочла своим долгом объяснить вам все.
Гермиона недобро усмехнулась.
- Простите, конечно, но вы всерьез полагаете, что смогли что-то объяснить мне?
- Оставьте ваш тон, или я вообще не стану с вами разговаривать. Я не знаю, что случилось, не знаю, как они погибли. Когда я вернулась, меня поставили перед фактом. Теперь я ставлю перед фактом вас. Все уехали, я тоже покину этот дом через полчаса. Что вы станете делать дальше, ваше дело. Этот дом будет оставаться в вашем распоряжении еще несколько месяцев, согласно условию завещания, потом вам придется его освободить. Я не знаю, кому он принадлежит, поэтому ничего не могу вам сказать. Что касается…
- Вам что, совсем их не жаль? - Гермиона отняла от лица ладони.
- Простите, а должно?
«Похоже, этой дамочке вместе с аппендицитом вырезали сердце».
- Вы прожили с этими людьми под одной крышей не один месяц. Вас совсем не трогает то, что их больше нет?
- Мы друг другу были никто, - Жаклин равнодушно пожала плечами, - мы просто вместе работали. Больше не работаем. Прошу меня извинить, но мне пора. У вас есть еще какие-то вопросы?
У Гермионы не было никаких вопросов, не было никаких мыслей, и желания разговаривать тоже не было. Но правила хорошего тона предписывали проводить Жаклин, поэтому девушка заставила себя подняться. В холле Жаклин придирчиво рассматривала в зеркале свое отражение.
- Не считайте меня чудовищем. Просто у нас с вами разное воспитание.
Гермиона ничего не ответила. Смерть оставалась смертью при любых примечаниях, и такое равнодушие казалось ей просто кощунственным.
- Скажите, Жаклин, а в тот день, когда вы видели их в последний раз, вы не заметили ничего странного в их поведении?
- Странного? – задумчиво переспросила француженка. - Нет, ничего. Я вошла в столовую, они пили кофе и о чем-то разговаривали. Нэл, знаете, сказала: «Это что, отголоски стокгольмского синдрома?»
- Стокгольмского синдрома? Как, по-вашему, что это могло значить?
- Не имею ни малейшего представления.
- А Нэл была раздражена?
- Раздражена? Да нет, скорее напротив. Она даже рассмеялась, - Жаклин поправила на шее шелковый платок и посмотрела на Гермиону. - Ну что ж, Джоан, прощайте. Думаю, если мы вдруг с вами еще когда-нибудь встретимся, не стоит афишировать наше знакомство. Вы были хорошей ученицей. Удачи.
Входную дверь захлопнуло сквозняком с громким резким звуком, а потом все стихло. Гермиона кинула тоскливый взгляд вглубь дома - сколько ей придется провести здесь времени в полном одиночестве? В этом холодном, чужом и пустом доме, где так остро пахло бедой и неизвестностью. Бросив взгляд на тумбочку под зеркалом, девушка с удивлением обнаружила листок бумаги, сложенный вдвое.
«Я думала, вам захочется там побывать. Большим помочь не могу».
Внизу был написан адрес деревушки, которая располагалась неподалеку. Она уже догадалась, что найдет там. К глазам подступили слезы.
На кладбище стояла мертвая тишина. Отругав себя за дурацкий каламбур, Гермиона огляделась по сторонам. Пейзаж был безрадостным, впрочем, ничего другого она не ожидала. Девушка медленно пошла по усыпанной желтыми листьями дорожке. Гравий тихо скрипел под ногами, и ее не покидало ощущение тоскливой безнадежности и почему-то того, что кто-то наблюдает за ней.
«Надо отыскать смотрителя. Сама я здесь ничего не найду».
Смотритель обнаружился, и на ее вопрос, были ли здесь похороны молодых мужчины и женщины около недели назад, утвердительно закивал головой.
- Были, были, как не быть, - старичок быстро пошел куда-то вглубь кладбища, и девушка с трудом поспевала за ним, - а вы им кто будете? Такие молодые, так жаль…
- Я, - Гермиона запнулась, не зная, что ответить, - я их знакомая.
- Знакомая, значит, - он посмотрел на огромный букет бордовых роз, которые девушка держала в руках, а потом указал рукой в сторону, сказав, что ей туда.
Гермиона поблагодарила смотрителя и медленно пошла в указанном направлении. Она вдруг поняла, что где-то в глубине души у нее все еще теплилась надежда, что это неправда, что произошла ошибка, что она сразу найдет здесь ответы на все свои вопросы…
Но никакой ошибки не было, как, впрочем, не было и ответов на вопросы, которые ее мучили. Два мраморных памятника, два выгравированных имени. Эрик Штольберг и Анелия Демиртас. Одна и та же дата смерти. Загадка, на которую не было отгадки. Только сейчас, стоя здесь, Гермиона поняла, что совсем ничего не знала об этих людях. Ничего. Даром что имена, судя по всему, оказались настоящими. Ей даже некого спросить, как они погибли.
Ранние зимние сумерки окрашивали разлитый по кладбищу туман в бледно-лиловый цвет. Где-то высоко в небе закаркала ворона, и этот звук заставил Гермиону вздрогнуть.
Что-то ее смущало в этой истории, что-то она упускала, вот только что…
Стокгольмский синдром.
Стоп. Пришедшая в голову мысль была невероятной, но что-то ей подсказывало, что эта фраза Нэл значила гораздо больше, чем просто болтовня за утренним кофе. Вот только что она значила?
«Скажи, если убрать ее из уравнения, ты сможешь его решить?»
Убрать ее из уравнения…
Убрать Кристину, которая ей мешала…
Убрать Кристину, и умереть самим? А что, если Кристина тоже… тоже мертва?! И в ее смерти пусть и косвенно, но повинна она, Гермиона?!
Девушка перевела взгляд на безмолвные глыбы мрамора, точно ища у них ответа. Но они хранили молчание.
«Не думала, что до этого дойдет, но я бы сейчас отдала все на свете за то, чтобы Кристина оказалась жива и здорова!»
Пора было уходить. Начавшийся дождь обдал ее ледяными брызгами, заставив вздрогнуть. Пусть дома сейчас пусто и тихо, но лучше уж там, чем здесь…
В доме кто-то был. Это обстоятельство повергло ее в шок, учитывая, что на все оклики и вопросы о том, кто это, откликалось только ее эхо. Когда отголоски ее крика смолкли, тишина в доме стала просто оглушающей, и ужас, казалось, сковал каждую клеточку ее тела. Гермиона, стараясь унять дрожь, принялась увещевать себя, что ничего страшного не происходит, и, быть может, тихие шаги на втором этаже - всего лишь плод ее воображения…
Кто-то тоненько, едва слышно, засмеялся в коридоре, а потом тихо хлопнула входная дверь. Этот тихий смешок словно убедил ее в том, что тот, кто наблюдал за ней из коридора, видит ее насквозь, и забавляется ее страхом. Смешок был тихим и оттого еще более зловещим, она бы даже не могла сказать наверняка, мужчина смеялся или женщина.
И в этот момент страх уступил место бешенству. В конце концов, кто бы там не прятался, она побывала за свою жизнь в переделках и пострашнее. Она добежала до входной двери и с силой распахнула ее. Никого. Впрочем, ни на что другое она и не рассчитывала. Но она перестала бояться - это был хороший знак. Кто приходил в дом в ее отсутствие? Зачем? Что-то искал? Но что?
Крепко сжимая в руках палочку, Гермиона поднялась на второй этаж и принялась методично распахивать двери в комнаты. Она прекрасно знала, что обнаружить присутствие в доме посторонних можно с помощью заклинания, но было что-то успокаивающее в этих привычных движениях.
Из-под двери Нэл немилосердно дуло, и Гермиона, на минутку замешкавшись, наконец, повернула ручку. Комната выглядела так, словно хозяйка никуда не уходила, а если и уходила, то скоро вернется. Вещи остались стоять точно так же, как при жизни Нэл. Все ее вещи… Гермиона вдруг вспомнила, как однажды застала девушку с плюшевым медвежонком в руках, и ей вдруг показалось очень важным отыскать его. Она и сама не знала, зачем, это был импульс, не более того, но все же. Однако осуществить свое намерение ей не удалось. Броский заголовок брошенной на тумбочке газеты: «Гарри Поттер стал отцом».
Имя из ее прошлой жизни, оно до странности не вязалось с ее теперешней жизнью, а уж тем более с сегодняшним днем. Она впилась глазами в текст, а, дочитав его, поняла, что сегодня удача окончательно от нее отвернулась.
Странно, но за последние месяцы упоминаний о Гарри Потере в прессе почти не было. Тот ажиотаж, который царил в обществе после падения Волан-де-Морта, разумеется, поутих, но имя Гарри Поттера все же изредка мелькало на страницах газет. Но последние месяцы были ознаменованы полным штилем. И вот теперь Гермиона, пытаясь загнать обратно подступающие слезы, рассматривала фотографию, которая сопровождала статью. Четыре человека на снимке радостно улыбались фотографу. Троих из них Гермиона знала и любила большую часть своей жизни; люди, которые, собственно, и составляли смысл этой самой жизни.
Надо же, они совсем не изменились. Впрочем, ей это кажется странным потому, что она каждый день видит в зеркале незнакомую девушку, и только через пару мгновений понимает, что это она сама. На снимке Гарри держал на руках ребенка, по правую руку от него стояла его улыбающаяся жена. Если не читать содержание статьи, можно было бы подумать, что ребенок и вправду их. Лучше бы все и впрямь обстояло именно так. Но все обстояло в тысячу раз хуже. Ребенок на руках у Гарри оказался сыном Рона, а четвертым человеком с фотографии оказалось его жена, которая слегка испуганно и вместе с тем радостно смотрела в объектив.
«Значит, крестины».
Ей вдруг отчаянно захотелось узнать, что эта радостная испуганная девушка стала для них значить? Неужели она смогла занять ее место, неужели? Но люди с фотографии продолжали молча улыбаться, не слыша ее вопроса. Прорваться сквозь бумагу и время было не в ее власти.
Гермиона смяла газету, а потом что есть силы зашвырнула ее в самый дальний угол комнаты.
«Мне нужно куда-то выбраться, или я просто сойду с ума. Я сойду с ума».
Трансгрессировать в Лондон было делом пяти минут, и сидя за столиком в кафе, она сквозь стеклянную витрину смотрела на улицу, освещенную фонарями. Там, за окном, кипела жизнь, и в кафе было тепло и уютно, вот только на душе у нее по-прежнему было тоскливо и муторно.
- Что будете заказывать? - рядом с ее столиком материализовался официант, и Гермиона подняла на него глаза. - О, мисс хочет забыться?
Гермиона, наверное, впервые за этот день, рассмеялась. Хорошо же она, наверное, выглядит!
- Можно забыться, но только чтобы не отключиться. Принесите мне глинтвейн, я очень замерзла.
Официант кивнул и исчез, а она опять погрузилась в свои невеселые размышления. Она думала, что они больше ничего для нее не значат. Что ей все равно. Но ей не было все равно, было очень больно и одиноко, словно они предали ее во второй раз. Предали, потому что у них все хорошо без нее, одним этим фактом. В глубине души она понимала, как все это глупо и эгоистично, только вот в ней говорила обида, а не разум. Да, с ней столько случилось за эти месяцы, и для них жизнь тоже не стояла на месте, но это было трудно принять. В ее памяти они остались другими, а принять их новыми она не могла.
«Интересно, а что было бы с ними, узнай они сейчас, что я жива? Смогли бы они посмотреть мне в глаза? Обрадовались бы, огорчились? Удивились бы точно!»
Но самым ужасным было не это. Самым ужасным было то, что она по ним скучала. Она не могла, не могла просто так вычеркнуть десять лет своей жизни. Воспоминания проносились в ее измученном сознании одно за другим, причиняя боль, словно кто-то щелкал степлером ей по сердцу, вгоняя в него железные скобы. Она так старательно бежала от своего прошлого много месяцев, и ей даже казалось, что у нее это получилось. Ошиблась.
В окно она видела, как у тротуара остановилось такси, и темноволосый мужчина в очках и темном кашемировом пальто распахнул дверь перед своей спутницей - стройной рыжеволосой девушкой. Плохо понимая, что творит, Гермиона кинулась к двери, и уже через пару секунд она возникла на пороге кафе, закричав на всю улицу:
- Гарри!
Только осознав, что натворила, Гермиона застыла в оцепенении. Пока мужчина оборачивался к ней, вся жизнь пронеслась у нее перед глазами, да что там жизнь, ей казалось, с тех пор как она крикнула его имя, прошла целая вечность. На деле же ему понадобилась всего пара секунд, чтобы обернуться на крик.
«Господи, что я ему скажу? А если он меня узнает? Если…»
- Прошу прощения, вы мне?
Обернувшийся на крик Гермионы мужчина с веселым интересом разглядывал красивую перепуганную девушку, застывшую в нескольких шагах от него.
- Нет, я не вам. Наверное, не вам. Я обозналась, простите, - Гермиона облегченно улыбнулась. Как хорошо, что это не Гарри.
- Бывает, - мужчина сел в такси, и совсем скоро оно скрылось за поворотом. Гермиона по-прежнему стояла на пороге, приходя в себя. Холод начал пробирать ее до костей, надо было возвращаться, только вот что делать дальше, она категорически не знала.
- Мисс, куда поедем, - около нее остановилось такси, и добродушный таксист вопросительно смотрел на нее.
- Что, простите?
- Вы разве не такси ловите?
- Нет, я… А, впрочем, я передумала, - и назвала адрес.
- О, так это в другую сторону!
«Это точно, мне совсем в другую сторону. Но вот если его там не окажется, мне останется только умереть. От тоски или от холода. Впрочем, быть может, хватит с меня злоключений на сегодня?
Видимо, кто-то свыше действительно решил сжалиться над
ней, поэтому уже через полчаса Драко Малфой мог лицезреть на пороге своей лондонской квартиры свою невесту собственной персоной, причем в каком-то весьма странном состоянии: явно замерзшую, с лихорадочно блестевшими глазами и мрачной решимостью во взгляде.
- Я должен удивиться? – весело спросил он.
- Ты должен обрадоваться, - Гермиона устало привалилась к стене.
Что-то странное было в ее поведении, и она казалась ему в этот момент какой-то очень далекой и очень чужой.
- Что случилось? Что случилось за те несколько часов, которые прошли с тех пор, как мы расстались?
«Страшно подумать, что будет, если ты об этом узнаешь».
- Ничего. Так ты впустишь меня?
- Проходи, конечно, - Малфой спохватился, пропуская ее внутрь, - я просто подумал, что…
Договорить ему не удалось. Гермиона вдруг кинулась ему на шею, и он с удивлением понял, что она плачет.
- Я так боялась, что тебя не окажется дома! Я не знаю, что со мной было бы, если бы тебя не оказалось здесь, я бы умерла, точно бы умерла! И дома у меня так пусто и страшно, и я совсем-совсем не хочу оставаться одна и…
- Джоан, посмотри на меня!
Она подняла на него заплаканные глаза. Несмотря на то, что слезы лились без остановки, ей стало легче. Комок в горле исчез, и жизнь уже не казалась такой беспросветной. Это были слезы избавления. Она снова уткнулась ему в плечо, и он с облегчением понял, что она улыбается.
- Я не хочу, чтобы ты видел меня заплаканной.
- Тогда не плачь, - он крепко прижал ее к себе, все еще не вполне понимая, что произошло, - пойдем, или так и будем стоять в дверях?
Она успокоилась только спустя час, а он все это время утешал ее, точно она была маленьким глупым ребенком. Он только сейчас до конца осознал, что когда предложил ей стать его женой, взял на себя ответственность за все это: за ее радости и горести, за ее победы и неудачи, разрушенные иллюзии, детские страхи, беспричинные слезы, за ее прошлое, настоящее и будущее. Потому что она - это целый мир, и ему еще предстоит отвоевать свое место в нем. И то, что она плакала сейчас у него на плече, значило для него очень много.
- Не хочешь рассказать, что произошло?
- Я узнала сегодня о смерти своих знакомых. Как-то не верится.
- Я тебя понимаю. Со мной такое случалось, - голос его вдруг стал холодным и отстраненным. Он вспомнил о Гермионе Грейнджер. Когда он узнал о ее смерти, он тоже не мог поверить. Она хоть и не была его другом, думать о том, что ее больше нет, было чудовищно, как-то неправильно.
А Гермионе вдруг показалось, что он говорит о ней, и ей очень хотелось, чтобы он сейчас назвал ее имя. Он ведь тоже был из ее прошлой жизни, как ни странно. Почему-то раньше она об этом не думала.
Но он молчал. Она тоже молчала, чувствовала его дыхание на своей щеке и смотрела на полыхающий камин. Запах его парфюма смешивался с теплом огня, успокаивая и убаюкивая ее. Она уже почти задремала на его плече, когда вспомнила о том, что хотела спросить его кое о чем.
- Скажи, тебе о чем-нибудь говорит выражение «стокгольмский синдром?» Это что, какая-то странная одержимость шведской столицей? Ты там был, кстати?
- Был.
- И что там?
- Там холодное море, каменные мосты и островерхие шпили крыш. Город красивый, но одержимости не вызвал.
- Ясно.
- Ты что, все о Кристине?
- Да нет, к ней это не имеет отношения. Я слышала это от другого человека. Забудь, скорее всего, это ничего не значит.
- Да нет, почему же, это выражение имеет вполне конкретное значение.
Гермиона удивленно посмотрела на Драко.
- И какое же?
- Это термин из психологии. Служит для описания ситуации, когда у жертвы просыпается любовь к своему мучителю, насильнику или похитителю. О мотивах этого явления не спрашивай, подтекста не знаю, но смысл такой.
Гермиона откинулась на спинку дивана и устало закрыла глаза. Нет, определенно, сегодня не ее день.
