Глава 18Часы показывали без четверти восемь и Люциус уже был готов спуститься в гостиную, где всех ждал рождественский ужин, как в его кабинет постучали. Он встал из-за стола, за которым изучал местную колдовскую прессу – натура бизнесмена потихоньку брала свое и он уже начал выяснять, куда в Америке удачнее всего стоит вкладывать капитал – открыл дверь и увидел стоявшую на пороге Гермиону. По случаю Рождества она умудрилась усмирить свои непослушные кудри и стянула их в гладкий узел на затылке. Хотя из-за левого уха все же выбилась маленькая непослушная прядка. Одета она была в маггловское вечернее платье из серебристо-серого атласа. Люциус посторонился, пропуская ее в кабинет, и искренне сказал:
– Гермиона, вы просто чудесно выглядите!
Он, прежде видевший ее только в бесформенных темных мантиях, обнаружил, что ей очень идет облегающий покрой платья, его цвет и... Люциус вгляделся пристальнее и поразился – она сделала макияж! Очень легкий, практически незаметный – слегка подкрасила глаза и губы – но даже эта мелочь удивительно ее преобразила. Гермиона мгновенно превратилась из обычной растрепанной девчонки, недавнего подростка, во взрослую и привлекательную девушку. Люциус галантно поцеловал ей руку, а она, заметно застеснявшись, спросила:
– Я нечасто бываю на рождественских приемах. Надеюсь, это платье более-менее соответствует?
– Даже если бы вы сейчас заявились в этих чудовищных маггловских синих брюках – как они называются, напомните мне?
– Вы, наверное, джинсы имеете в виду? – посказала Гермиона.
– Вот именно. Даже в этом случае, – продолжил Люциус, – я бы все равно продолжал считать, что вы самая неотразимая среди выпускниц всех четырех факультетов Хогвартса за последние двадцать лет. И, разумеется, я допустил бы вас до рождественского семейного ужина в абсолютно любом наряде.
Гермиона порозовела:
– Вы мне столько комплиментов сделали, мне как-то неловко...
– Должен же кто-то в вашем окружении хвалить не только ваши исключительные умственные способности, но и внешние данные, – усмехнулся он. – Я совершенно уверен, что ваши друзья Поттер и Уизли этого не делают.
Гермиона не нашлась, что ответить, и Люциус понял, что был прав. И внезапно остро позавидовал упомянутым Поттеру и Уизли. Они совсем молоды, скорее всего, проведут рядом с Гермионой всю жизнь (возможно, кто-то из них даже станет ей больше чем другом, но это уж как судьба распорядится), в то время как для него все давно уже кончено. И впереди у него лишь долгие и безрадостные годы мучительных воспоминаний о безвозвратно потерянной любви. Усилием воли он отогнал эти неуместные мысли и произнес:
– Я как раз собирался послать Драко, чтобы он проводил вас в гостиную. Но раз уж вы сами зашли, тогда вам компанию составлю я, если вы не против. Пойдемте, – и он любезно предложил Гермионе свою руку, но она покачала головой:
– У меня к вам маленькое дело, буквально на пять минут. Вернее, не совсем дело... – она замялась.
– Вы довольны своей комнатой? Надеюсь, эльфы беспрекословно выполняли ваши приказы? Драко случайно не болтал лишнего? Если у вас к чему-либо есть хоть малейшие претензии, я немедленно приму надлежащие меры, – глядя на ее взволнованное серьезное лицо, Люциус почему-то решил, что его своенравный сынок вполне мог невольно чем-то обидеть Гермиону.
– Нет-нет, все в порядке, – поспешно ответила она. – Комната отличная, эльфы послушные, а Драко просто сама любезность. Я даже не думала, что он может быть таким милым.
Люциус увидел, как она залилась краской, осознав, что ляпнула лишнее.
– Извините, я совсем не это хотела сказать, – поспешила извиниться Гермиона, но он покачал головой:
– Не надо извинений. Я прекрасно знаю, каким невыносимым порой может быть мой сын. Вернее, каким он был там, дома, все то время, пока... Пока я воевал на стороне Темного Лорда и сидел в Азкабане. Но он изменился. Возможно, вам это не очень заметно, но Драко уже не совсем тот неприятный мальчишка, каким вы его знали по Хогвартсу.
Гермиона открыла было рот, чтобы ответить, но тут раздался усиленный Сонорусом голос Драко:
– Отец! Гермиона! Спускайтесь, мы с Нарциссой уже ждем вас в гостиной!
– Зачем же невежливо орать на весь дом, – поморщился Люциус. – Надо будет мне с Драко поговорить о том, что перемена места жительства вовсе не отменяет того факта, что он аристократ Мерлин знает, в каком поколении и его поведение всегда должно соответствовать его происхождению... Да, так что вы от меня хотели, Гермиона? – спохватился он. – Это дело не может подождать окончания рождественского ужина?
– У меня для вас есть подарок и мне не хотелось бы его вам дарить при Драко и миссис Малфой, поэтому откройте прямо сейчас, – выпалив эти слова на одном дыхании, Гермиона открыла сумочку, вынула перевязанный красной ленточкой с бантиком сверток и протянула Люциусу.
– Вы приготовили для меня подарок? – удивился он.
– Да, завтра ведь Рождество. Открывайте. Уверена, вам обязательно понравится.
Люциус принял у нее сверток и осторожно потянул за край ленты, гадая, что же может там оказаться. Бантик развязался, он не успел подхватить ленточку, и она с еле слышным шорохом соскользнула на ковер. Теперь оставалось только снять подарочную обертку, но Люциус медлил, сам не зная почему.
– Это сюрприз. Ну же, давайте, – подбодрила его Гермиона.
Он медленно развернул блестящую оберточную бумагу, и в следующее мгновение весь окружающий мир – включая его кабинет, стоящую рядом Гермиону, грядущий ужин, неопределенное будущее в новой чужой стране – напрочь исчез из его мыслей. Сердце подпрыгнуло и заколотилось у самого горла, где, по всем законам анатомии, ему быть совершенно не полагалось.
В руках он держал вставленную в аккуратную рамочку старую, уже слегка выцветшую колдографию, с которой, задорно смеясь, смотрела его Лиз.
Люциус смотрел и не верил своим глазам. Он уже не надеялся когда-нибудь, даже каким-то чудом, вернуть то единственное, что у него оставалось от нее в память о ней. И вот он держит в руках колдографию, которую он много лет назад тайком вынул из альбома, а с нее машет рукой любовь всей его жизни. Люциус неосознанным жестом ласково погладил указательным пальцем стекло, закрывающее старую колдографию, и на какое-то неуловимое мгновение перенесся далеко в прошлое, когда был – пусть и очень недолго – по-настоящему счастлив...
Из оцепенения его вывел взволнованный голос Гермионы:
– ...Люциус! Люциус, с вами все в порядке?!
С огромным трудом оторвавшись от колдографии, он поднял на нее глаза и хрипло спросил:
– Что... Почему вы спрашиваете?
– Вы сильно побледнели. Вам нехорошо? Может, мне позвать миссис Малфой? – Гермиона встревожено смотрела на него, явно готовая уже сорваться с места и немедленно оказать ему любую помощь, какая только могла потребоваться.
– Нет. Никого не надо звать. Просто я не... не ожидал... когда-либо снова увидеть... – Люциус медленно, словно во сне, подошел к креслу и присел на самый краешек, не выпуская из рук колдографию. – Но как вы...
– Как я смогла ее раздобыть? – подхватила Гермиона, устраиваясь почему-то на подлокотнике рядом с ним, хотя могла сесть на любой из трех стульев и двух кресел, стоявших в кабинете. Он кивнул, с трудом удержавшись от абсолютно неподобающего истинному Малфою желания прижать рамку к груди.
– Помните, во время свидания в Азкабане вы сказали мне, что перед арестом не смогли уничтожить колдографию и спрятали ее в тайнике?– начала Гермиона. – И достать ее оттуда может либо тот, в ком течет кровь вашей семьи, либо ваш домашний эльф, Тэмми? Когда я готовила ваш побег, у меня было столько проблем, что история с колдографией попросту вылетела у меня из головы, а то я бы ее раздобыла и вернула вам еще в аэропорту Бостона. А когда вы пригласили меня погостить на Рождество, я стала ломать голову, что же вам подарить, ведь у вас же все есть. И потом меня осенило – колдография! Чтобы в аврорате не стали задавать вопросы, зачем это мне посещать поместье бывшего Пожирателя смерти, я поступила так: отправилась в Хогвартс, якобы чтоб изучить кое-какие редкие книги из Особого отдела, спустилась в подвалы к тамошним эльфам и попросила кого-нибудь из них отправиться в Малфой-Мэнор. Найти там домашнего эльфа по имени Тэмми и передать ему, что с ним хочет встретиться Гермиона Грейнджер. Вот и все. Через день колдография была уже у меня.
– Вы даже не представляете, что для меня значит эта вещь, – глухо сказал он, неотрывно глядя на изображение Лиз. – Она... она олицетворяет для меня ту жизнь, которую я мог бы прожить, если бы не... – он замолчал.
– Не надо, – мягко сказала Гермиона. – Не объясняйте, я все понимаю. Скажите только одну вещь – я правильно сделала, что привезла ее вам? Или вы теперь будете постоянно на нее смотреть и... ну... переживать все снова и снова? Может, лучше было навсегда оставить ее в том тайнике, а?
Люциус поднял наконец голову и посмотрел на Гермиону:
– Что толку переживать, если все равно нельзя ничего исправить? Зато мне теперь будет с кем коротать долгие вечера, – он перевел взгляд обратно на колдографию и печально улыбнулся. – Вы сделали мне прекрасный подарок. Вы вообще сделали столько хорошего для меня и моей семьи, что мы теперь перед вами в неоплатном долгу.
– Ничего подобного, – горячо возразила она. – Я сделала то, что считала единственно правильным и верным, и ни о каком долге и речи быть не может!
Люциус неслышно вздохнул – он все равно останется при своем мнении, что бы Гермиона ему не говорила: она спасла ему жизнь, избавила Драко от необходимости всю жизнь носить позорное клеймо «сын Пожирателя смерти», а Нарциссу – терпеть лицемерие немногочисленных подруг либо лютую ненависть врагов. И дала им возможность начать все заново, приняв во внимание все предыдущие ошибки.
Напомнив себе, что их уже ждут внизу, Люциус встал, выдвинул ящик письменного стола, где хранились самые важные бумаги, и бережно положил туда колдографию. Впереди у него еще полно времени, чтобы вдоволь на нее наглядеться и предаться воспоминаниям. И оказалось, что он спрятал подарок Гермионы как раз вовремя – в дверь постучали, потом она приоткрылась, и в проеме возник Драко:
– Отец, стол давно сервирован, я зову, зову, почему... – он осекся, увидев, что Люциус не один, и добавил: – А-а, Гермиона, ты тоже здесь? Я заглянул сначала к тебе, вижу, комната пустая... – он остановился, почувствовав сгустившееся в кабинете непонятное напряжение и видя выражения лиц: у Люциуса – печальное, у Гермионы – сочувствующее. Драко с минуту смотрел на отца, застывшего у отодвинутого ящика письменного стола, потом перевел взгляд на Гермиону, по-прежнему сидевшую на подлокотнике, и подозрительно спросил:
– Ты что, сказала отцу нечто такое, что его расстроило? У нас неприятности?
Гермиона с силой затрясла головой, а Люциус, к тому моменту уже окончательно совладавший со своими эмоциями, очень спокойно ответил сыну:
– Я вовсе не расстроен, тебе показалось. И у нас, слава Мерлину, нет неприятностей. Мы просто обсуждали, как Гермионе лучше отвечать, если Поттер и ее остальные друзья полюбопытствуют, где и с кем она встречала Рождество. Иди, мы через минуту к вам присоединимся.
– Хорошо, – кивнул Драко. – Только поторопитесь, а то Нарцисса меня снова за вами пришлет.
Когда за Малфоем-младшим закрылась дверь, Люциус задвинул, наконец, ящик и наложил на него нужное заклинание. Он заметил, с каким любопытством его сын, явно не поверивший отговорке про Поттера сотоварищи, смотрел на письменный стол, и вовсе не собирался позволять ему совать туда нос. Конечно, он покажет колдографию жене и сыну, ведь теперь в его прошлом от них нет никаких секретов. Но не прямо сейчас. Как-нибудь потом, со временем. Пока ему хочется одному, без свидетелей, вдоволь полюбоваться на Лиз. И вспомнить, как у них тогда все было...
Гермиона встала с подлокотника и в очередной раз прервала ход его мыслей, унесшихся далеко назад, в прошлое:
– Нам пора. Ну что, пойдемте?
– Погодите-ка, – остановил он ее. – Прежде чем мы спустимся вниз, я хочу кое-что вам сказать.
– Что? – удивилась она.
Вместо ответа Люциус сделал то, что ему хотелось сделать все то время, что Гермиона провела в «Дубовой аллее»: подошел, поцеловал ее в щеку и крепко обнял. От неожиданности она замерла в его объятиях, а он погладил ее по голове и шепнул:
– Спасибо. За все, что вы для меня сделали. Вы удивительный человек, Гермиона. И даже не представляете себе, насколько удивительный. Я много лет сожалел только об одной-единственной вещи – что сразу же не женился на вашей матери и не увез ее подальше от отца и Риддла, а теперь сожалею еще и о кое-чем другом... Знаете, о чем? – он слегка отстранился, чтобы посмотреть ей в глаза. Гермиона, окончательно растерявшись, покачала головой:
– Нет. О чем?
Он снова обнял ее и, помедлив секунду, тихо признался:
– Что вы не моя дочь.
В комнате довольно надолго воцарилось неловкое молчание. Потом Гермиона осторожно высвободилась из его объятий и успокаивающе сказала:
– У вас прекрасный сын. Не стоит... не надо переживать, что я не...
– А знаете, когда мы с Лиз еще были вместе, я мечтал о том, какая у нас будет семья, – неожиданно прервал ее Люциус. – Как минимум двое детей, причем первым ребенком чтобы обязательно оказалась девочка, а дальше – уже как получится. Отец мне в юности все уши прожужжал требованиями о рождении наследника, так что я из духа противоречия хотел сначала именно девочку. И чтобы она была обязательно похожа на Лиз... Вспоминаю себя двадцатилетнего и поражаюсь своей тогдашней наивности. Мерлин, каким же неимоверным глупцом я был! – горько усмехнулся он.
– Люциус, хватит, – Гермиона крепко взяла его под руку и потянула к двери. – Остановитесь! Перестаньте себя мучить! Вы теперь в безопасности, скоро найдете себе работу, вместе с Драко и миссис Малфой начнете изучать вашу новую страну, отвлечетесь от всяких ненужных мыслей. Теперь у вас все будет хорошо. А теперь пойдемте вниз, и чтобы я от вас больше этого не слышала! – она испытующе посмотрела на него и ободряюще улыбнулась.
– Договорились, – сделав над собой усилие, он ответил на улыбку и повел ее вниз, к своей семье.
***
...Часы в большой гостиной пробили полдень. Люциус стоял у окна, про краям затянутого изморозью, и глядел на медленно падающие с неба хлопья снега. Вчерашний ужин прошел как нельзя лучше. Жена и сын были на редкость оживлены и естественны; Драко не выглядел букой, как последние несколько лет, а Нарцисса не напоминала натянутую в вечном ожидании неприятностей – в виде появления Темного Лорда или авроров – струну. Гермиона сначала смущалась, особенно после того, как получила от семьи Малфоев в качестве рождественского подарка золотую брошь с бриллиантом, но потом разошлась и втянулась в светскую беседу.
Люциус еще вчера сказал себе, что это было самое приятное Рождество за многие годы. Не обремененное тягостными призраками прошлого, приказаниями Вольдеморта и прочими гнетущими вещами, которые в его жизни, к сожалению, преобладали всегда. Зато теперь, после беседы с Гермионой и рождественского ужина он неожиданно ощутил спокойствие и умиротворение. Прошлое никуда не делось, но боль как-то постепенно, незаметно потеряла остроту, немного притупилась и теперь ежесекундно не жгла и не мучила его, словно наложенное на душу Круцио.
За его спиной тихо отворилась дверь. Люциус обернулся и увидел жену.
– Доброе утро, Нарцисса. С Рождеством.
– Доброе утро, – она подошла и поцеловала его в щеку. – И тебя с Рождеством. Ты уже завтракал?
– Нет, – ответил он, – я проснулся всего час назад. В Англии всегда вставал на рассвете и даже раньше, а этот дом действует на меня как снотворное.
Нарцисса покачала головой:
– Да дело ведь вовсе не в доме, ты же понимаешь. В Англии у нас всех была совершенно другая жизнь, отнюдь не располагающая к спокойствию. А попав сюда, мы оставили все эти ужасы – Вольдеморта, аврорат во главе с Грюмом, назойливую прессу – позади. Мы сможем жить так, как этого хотим мы, а не как от нас требует кто-то другой. Вот поэтому-то и ты, и я теперь можем спать без кошмаров и столько, сколько захотим.
Люциус кивнул, понимая, что жена совершенно права. Он уже давно забыл, каково это – быть предоставленным самому себе. Ведь сколько он себя помнил, ему постоянно приказывали и принуждали – то отец, то Темный Лорд, не давая ни малейшего шанса поступить так, как ему хотелось бы самому.
Внизу в холле хлопнула входная дверь. Гадая, кого в такую непогоду понесло на улицу, Люциус подошел к окну. Домашние эльфы регулярно чистили дорожки от снега, но за ночь его нанесло столько, что весь двор до самой кованой ограды был покрыт сплошным белым покровом. Ярдах в пятнадцати от усадьбы почти по колено в снегу стояли две до ушей укутанные в зимние мантии фигуры. Они о чем-то говорили; изо рта у обоих валили клубы пара.
– Кто там, Драко?
– И Гермиона, – Люциус чуть посторонился, давая жене встать у окна рядом с ним. – Я думал, что они проснутся намного позже. Ты знаешь, что вчера Драко с Гермионой почти до трех часов ночи проговорили в библиотеке? Мне недавно сообщил об этом домашний эльф.
– Конечно, знаю. Это я их оттуда выставила и приказала разойтись по своим спальням, а то, боюсь, они всю рождественскую ночь там бы и провели.
– А о чем они беседовали, ты не в курсе?
– Гермиона ушла первой, и я сразу же задала сыну именно этот вопрос. Он сообщил, что ему давно пора было многое с ней обсудить. И рассказать, что за последнее время он кардинально переосмыслил свои взгляды на некоторые очень важные вещи.
– Очень любопытно было бы узнать, на какие такие очень важные вещи?
Нарцисса слегка пожала плечами:
– Было уже очень поздно и я не стала расспрашивать. Но у меня есть кое-какие мысли и я тебе потом о них расскажу.
– А до утра Драко, конечно, подождать не мог?
– Видимо, нет. Ты же знаешь нашего сына, если он что-то вобьет себе в голову, то не успокоится, пока не выполнит то, что задумал.
– И ему это всегда довольно успешно удавалось, в отличие от меня, – хмыкнул Люциус.
А под окнами «Дубовой аллеи» тем временем начала разыгрываться небольшая схватка: Гермиона, дождавшись, пока Малфой-младший на мгновение отвернется, быстро слепила снежок и запустила ему в спину. От неожиданности Драко дернулся и резко обернулся. Люциус слегка напрягся – на его памяти сын никогда в жизни, даже в детстве не играл в снежки: только подобающие потомственному аристократу и наследнику рода медленные прогулки под бдительным присмотром матери и кучки домашних эльфов. Но все на свете меняется – Драко слепил немного корявый снежок и кинул в Гермиону, попав в плечо. Она ответила, угодив ему в грудь, и завязался уже нешуточный поединок.
– Знаешь, мне хотелось бы... – начала Нарцисса, но докончить свою мысль не успела. Увлекшийся сражением Драко с силой кинул очередной снежок так неудачно, что тот угодил Гермионе прямо в лицо. Она схватилась за нос, покачнулась и села прямо в снег. Нарцисса ахнула, Люциус с трудом сдержал уже готовое вырваться ругательство, а Драко, вытащив носовой платок, засуетился вокруг Гермионы, пытаясь помочь ей остановить кровь, довольно обильно идущую из носа.
– Так я и знал! – вырвалось у Люциуса. Резко развернувшись, он направился к двери с непреодолимым желанием впервые в жизни надрать сыну уши, но его остановил оклик жены:
– Погоди! Ты ведь все равно не знаешь, как останавливать носовое кровотечение, в отличие от меня. Пойду я, ты можешь остаться здесь.
Люциус, уже взявшийся было за ручку двери, обернулся к Нарциссе:
– Нарцисса, ты уверена, что сможешь помочь? А если Драко ей нос сломал? Может, мне лучше стоить вызвать колдомедика?
– Во-первых, сегодня Рождество и вряд ли любой маг, в том числе и колдомедик, обрадуется, если его вытащат из дома по такому незначительному поводу. А во-вторых... Да не волнуйся ты так! – улыбнулась Нарцисса. – Во-вторых, я еще с тех пор, как Драко исполнилось четыре года, знаю, какими заклинаниями и зельями вылечиваются мелкие бытовые травмы. Сейчас захвачу кое-какие лекарства из своей комнаты, пять минут – и наша гостья будет в полном порядке! Подожди нас тут, – с этими словами она быстро вышла из комнаты.
Люциус знал – Нарцисса прекрасно поняла, что он разозлился на сына и поэтому специально попросила его остаться в гостиной. Нет, надо было все же немедленно спуститься вниз и сказать Драко пару ласковых слов! Он сел было в кресло, но спустя несколько секунд раздраженно хлопнул ладонью по подлокотнику и снова встал.
Неужели его сын не мог себя вести так, чтобы в первый же приезд Гермионы не случилось никаких неприятностей? Зачем он вообще вытащил ее из теплого дома на мороз, да еще и подхватил ее затею с возней в снегу? С таким трудом наладившийся было контакт между Гермионой и его семьей пошел гиппогрифу под хвост. Теперь она почти наверняка захочет как можно скорее вернуться домой.
Он снова выглянул во двор. Драко и Гермионы уже не было, о произошедшем напоминали только пятна крови на снегу. Поколебавшись, Люциус все же решил спуститься вниз, в холл, чтобы удостовериться, что Гермионе не нужна серьезная врачебная помощь, как уверяла его жена.
Идя вниз по лестнице, он услышал, как Нарцисса очень спокойно – на его памяти она, даже пребывая в крайне разгневанном или взволнованном состоянии, никогда не повышала голос – говорила:
– Вот и все, мисс Грейнджер. Повезло, нос у вас не сломан, иначе пришлось бы полдня возиться с применением нужных лекарств. А легкая припухлость спадет через полчаса-час. Мантию я отдам домашним эльфам, они выведут пятна крови, и от инцидента не останется никаких следов.
– Не было никакого инцидента, – немного гнусаво ответила Гермиона. – Я в детстве каждую зиму получала от кого-нибудь снежком в нос или глаз, так что мне не привыкать.
– Вам, быть может, и не привыкать, но мы с Люциусом, знаете ли, переживаем, если наших гостей травмируют.
Спустившийся в холл Люциус узрел следующую картину – Нарцисса прятала в свой сундучок с лекарственными зельями баночки с нужными снадобьями, Гермиона внимательно смотрелась в висевшее у входа большое зеркало в резной раме, а рядом с ней тоскливо маялся Драко. Увидев в зеркале отражение отца, он обернулся и немедленно сказал:
– Это получилось не специально. Я не хотел.
– Да я знаю, что ты не хотел, – Гермиона оторвалась от разглядывания своего отражения и повернулась к Малфою-младшему. – Хватит извиняться. Такое с каждым может случиться.
– Драко, я был бы тебе крайне признателен, если ты до конца визита Гермионы – при условии, что она после всего этого не захочет поскорее вернуться домой – постараешься не затевать никаких мероприятий, допускающих возможное членовредительство, – холодно сказал Люциус. – Будь добр, никаких полетов на метле или изучения пещер в местных горах. В вашем распоряжении все поместье. Хотите, дышите воздухом – но больше никакой игры в снежки! Хотите, сидите в библиотеке или любой гостиной, на ваше усмотрение. Условие одно-единственное – никакого травматизма! – тут Люциус смягчился, увидев, что и так затравленное выражение на лице Драко сменяется отчаянием: – Конечно же, я знаю, что это была случайность. Просто постарайся больше не подвергать здоровье Гермионы опасности.
– Люциус, да хватит уже нагнетать обстановку, – Нарцисса закрыла крышку сундучка. – Не случилось ничего катастрофического или непоправимого.
– Подумаешь, пара капель крови, какой пустяк! – подхватила Гермиона. – И я вовсе не хочу из-за разбитого носа, который тем более уже вылечен, возвращаться домой! Ну только если это не был вежливый намек на то, что мне уже пора поскорее избавить вас от моего общества, – лукаво добавила она и слегка порозовела от собственной смелости.
– Ну что вы, мисс Грейнджер! Даже если бы вы решили прямо сейчас аппарировать к магглам, я бы наложила на вас Петрификус Тоталус. Или Инкарцеро, на ваш выбор, – шутливо возразила Нарцисса. – А теперь давайте-ка вашу мантию.
Гермиона расстегнула мантию, сняла ее и вручила Нарциссе, объяснявшей появившемуся около нее эльфу, что требуется сделать. Улучив момент, когда они обе отвернулись, Драко глазами показал на дверь, ведущую в малую гостиную. Люциус удивленно поднял брови, не понимая, в чем дело, но Малфой-младший уже совершенно определенно кивнул в сторону двери. Недоумевающий Люциус вошел в гостиную, Драко последовал за ним, плотно притворил створку и мрачно спросил:
– Я все испортил, да?
– Гермиона ведь заявила, что тебе незачем больше извиняться, – довольно сухо напомнил Люциус.
– Мало ли что она заявила... Я все равно себя погано чувствую, – Драко подошел к резному комоду красного дерева, бесцельно переставил какие-то стоявшие на нем безделушки, помолчал и, повернувшись к отцу, сказал:
– Вчера ночью мы о многом поговорили. Вернее, в основном говорил как раз я. Оказалось, что мне многое надо было сказать Гермионе. А что самое главное – попросить прощения. За то, как вел себя с ней в Хогвартсе, за то, что обзывал ее грязнокровкой, смеялся над ней вместе с Крэббом и Гойлом... В общем, за все. И поверь, отец, извиняться надо было ох как за многое...
– Но она ведь тебя простила?
– Простила, – уныло кивнул Драко.
– Тогда в чем же проблема?!
– Я почти три часа распинался и убеждал ее, что никогда больше никого не назову грязнокровкой, что мне очень жаль, что я... я... я хочу быть ее другом, – мучительно выдавил из себя Драко и покраснел, – а сегодня разбил ей в кровь лицо и не знаю, будет ли она мне теперь верить. Вдруг она решит, что я вчера специально ей морочил голову, чтобы усыпить бдительность и потом намеренно причинить ей вред?
Люциус не поверил своим ушам. Неужели его сын?.. Но ведь если он верно понял Драко, то это ведь означает, что...
Додумать мысль он не успел – дверь распахнулась и в гостиную вошла Гермиона, все еще без мантии, в маггловских кофточке и джинсах. Она посмотрела сначала на Люциуса, а потом на Драко – пару секунд пристально смотрела ему прямо в глаза – Люциус лихорадочно пытался заметить в ее взгляде то, о чем он только что предположил – а потом очень мягко сказала:
– Ну вот, так я и знала. Терзаешься угрызениями совести. Я же уже сто раз тебе сказала – все в порядке. Серьезно, – она подошла к растерянно замершему у камина Драко, слегка улыбнулась и взяла его под руку: – Перед тем, как я так несознательно затеяла игру в снежки, ты что-то говорил о редком издании «Антологии заклинаний» девятнадцатого века. Я давно о ней слышала, но в Министерстве экземпляра не нашлось, а с другими волшебниками, у которых есть такая обширная библиотека, я не знакома. Мистер Малфой, – обратилась она к внимательно наблюдавшему за ними Люциусу, – вы не будете против, если Драко покажет мне эту книгу?
Он постарался, чтобы его голос звучал как всегда ровно:
– Вся библиотека в вашем полном распоряжении, Гермиона. Драко, проводи ее и составь компанию. Кстати, мне кажется или вы еще не завтракали?
– Нет. Как только я проснулась, мне почему-то очень захотелось подышать свежим воздухом. Снежки пришли мне в голову уже на улице, – улыбнулась Гермиона.
– Тогда немедленно в столовую. А потом, если понадобится, можете забрать необходимые книги себе. Дарю все, что пожелаете! – он заставил себя шутливо улыбнуться.
– Нет-нет, ни в коем случае, что вы! – запротестовала Гермиона. – А если я вдруг захочу взять то, что окажется редчайшим, раритетным изданием? Если мне что-то будет нужно, я просто скопирую нужные мне книжки. И чтобы я больше не видела это кислое выражение на твоем лице! – Гермиона ткнула то красневшего, то бледневшего Драко кулачком в бок. – Ты идешь или нет?
Драко встрепенулся, и Люциус едва успел сдержать ухмылку, заметив на лице сына растерянность и почти зачарованное выражение лица, когда он поднял глаза на Гермиону. Он всегда умел хорошо понимать, что творится в голове у Драко – не так уж это было и сложно, по чести сказать. Но подозрения, появившимися у него пару минут назад относительно его сына и девушки, спасшей ему жизнь, сделали Люциуса еще более проницательным.
– Идите, идите. – махнул на них рукой Люциус, и они развернулись и тихо о чем-то переговариваясь, отправились в библиотеку. Люциус смотрел им вслед, пока они не дошли до поворота в холле, всю дорогу смущенно улыбаясь друг другу, и повернулся к окну.
Раньше, до всех кошмаров, приключившихся в его жизни, интерес сына к магглорожденной волшебнице привел бы его в ужас. Слишком долго он не мог простить себя за то, что сделал с Лиз и их любовью, с их жизнью, чтобы так просто принять эту непрожитую жизнь и дать ей расцвести через Гермиону и Драко. Теперь же, когда Люциус нежданно обрел и свободу, и новую жизнь, в которой не было места злости и отчаянию (злости на себя, на Вольдеморта, на отца, на все-все на свете, что причиняло ему непереносимую боль), он принял их едва заметное еще общее будущее с Гермионой и был рад. Что-то болезненно сжалось, словно в последний раз, в его груди, и Люциус сделал глубокий вдох, чтобы избавиться от давящего ощущения. Но вместо усилившейся боли, вместо горечи и разочарования, тоски, не отпускавшей его ни на минуту долгие годы, Люциус ощутил только спокойную радость. Это было странное, необычайное, почти нереальное чувство парения и мира.
Он подошел к окну, за которым все еще тихо падал рождественский снег и прижал ладонь к морозным узорам. Люциус не мог поверить, что когда-нибудь сможет смириться с прошлым, дать себе второй шанс. Вот только несколько минуту назад, в разговоре с Гермионой он признался, что ему уже не на что надеяться, что жизнь так и будет течь в сожалениях и печали о несбывшемся. И вот теперь, при виде Гермионы и Драко, при виде этого глупого, падающего как будто невпопад снега, морозного окна, что-то внутри Люциуса замерло и ожило. В нем пробудился вдруг молодой, счастливый Люциус из прошлого, и даже на одно, почти незаметное, прекрасное мгновение, мир вокруг него пришел в равновесие.
Люциуса вывел из задумчивости голос Нарциссы.
– У тебя все в порядке, Люциус? – жена выглядела элегантно и чопорно, как и всегда, но в лице ее было беспокойство за него, и Люциус внезапно увидел Нарциссу совсем другими глазами. Преданной, болезненно честной. Красивой. Действительно, сегодня был день сюрпризов и неожиданностей. День рождественских чудес, как сказали бы сентиментальные глупцы.
Люциус улыбнулся ей, и она с удивлением ответила на улыбку.
– Все хорошо, Нарцисса, все хорошо.
Конец
